Постепенно, незаметно, исподволь теснили нас «кукушата», и к весне их стало чуть ли не большинство.

А жизнь вокруг шла весёлая. Советская власть бедноту в обиду не давала. Всюду были комитеты бедноты. Они помогали беднейшим землю вспахать, и семена достать, и коня приобрести, и корову завести.

Стали организовываться товарищества, коммуны.

Радостно слушать.

И вот новое радостное событие, как праздник. Появился первый букварь на мордовском языке. До этого мы учились по русскому букварю, в котором чернилами и карандашами под каждым русским словом сами вписывали мордовское.

Это получалось неважно. И книжка грязнилась, и слова путались.

А теперь вот он, перед нами, красиво напечатанный первый мордовский букварь. Держит его над седой головой, показывая всему классу, Пургасов. И сам сияет — дожил до радостного дня.

— Теперь, мои юные товарищи, мы будем учить мордовских детей вот по такому прекрасному букварю. Это первый, пробный экземпляр. Прислали его на отзыв. Давайте вместе рассмотрим и ответим, хорош ли он. А скоро наступит время, когда и в средних школах и в университетах можно будет учиться на мордовском языке! — с восторгом добавил он, передавая букварь нам с Олей, сидящим на первой парте.

И вдруг в ответ на его добрые слова злые возгласы:

— Нам не надо! Не хотим учиться на мордовском. Даёшь русский!

И громче всех Андрон. Всех горластей:

— Долой! Не желаем!

Всплеснул руками Пургасов от такого дива и слова молвить не может. Мордовский мальчик Андрон, один из тех, за которых он в кандалах ходил, добиваясь науки на родном языке, горластей всех кричит:

— Долой! Не желаем!

Зашатался старый учитель и вышел из класса под шум и топот «кукушкиных детей».

Вбежала Глафира Ефимовна:

— Опомнитесь, дети! Как можете вы протестовать против изучения родного языка?! Вы же сыны мордовского народа!

Заводилы бунта и слушать не хотят:

— Долой! Не желаем!

Директор, скрестив руки, только усмехался.

А учитель Балахнов даже поддакивал бунтовщикам. И когда понаехало к нам городское начальство, говорил:

— А может быть, устами детей глаголет истина? Здоровый инстинкт подсказывает им: зачем тратить время и силы на изучение слабого языка? Всё равно в будущем все языки сольются в один.

Секретарь горкома товарищ Пальмин сказал, что это неверно. Русский язык не враг другим, а друг.

Представители гороно пытались уговаривать ребят. Но в ответ только неслись крики «долой».

Товарищ Пальмин наконец добился тишины и спросил:

— Так что же, никто из вас не желает учиться на родном языке? Я вас спрашиваю, мордовские ребята!

Молчание.

— Вот видите, — сказал Иерихонов, — мордва не хочет учиться по-мордовски! Зачем же вы настаиваете? Это недемократично.

— Так, значит, никто? — Пальмин от волнения стал приглаживать свои седые волосы.

Я стоял, подавленный тишиной, позабыв, есть ли у меня голос. И вдруг меня подтолкнула Оля, шепнув:

— Что же ты молчишь, шумный брат?

И я словно из оков вырвался или с цепи сорвался. Выскочил на трибуну и как закричу:

— Это «кукушкины дети» затеяли бунт! Мы, бедняки, дети бедняков, хотим учиться на родном языке! Они нарочно нас отсеяли, а мордатых сюда набрали! Это неправильно! Не слушайте их!..

Меня пытались перебивать, мне тоже кричали «долой», но я кричал громче всех. И выкрикивал всё, что наболело. И про недостаток еды, и про издевательства Захвоста, и про то, что у Андрона отец кулак, а у Пряничного торговец… Унять меня было нельзя. Слишком накипело.

Я чуть не лопался от натуги, пылал в огне, а пот вытирал на своём лбу наш важный директор Иерихонов. И краснел толстый завхоз, обмахиваясь ладонью и страшно вращая выпуклыми глазами, словно хотел меня съесть.

И бунт от моего крика словно переломился, словно осел, словно у кулацких ребят я вышиб дух — они сразу притихли.

А товарищ Пальмин приободрился, на щеках его заиграли мускулы. Он хлопнул по столу ладонью, когда Толька-попович хотел что-то ещё крикнуть:

— Довольно демагогии! Всё ясно!

И закрыл собрание.

А меня обнял за плечи и сказал:

— Ну, ты молодец, не поддался «кукушатам»! На том и держись. Не будь тихим, будь шумным, за тобой вся бедняцкая сила! За тобой будущее, мой шумный брат!

Он был русский, этот могучий седой человек в кожаной куртке, и мне понравилось, что он меня, маленького, назвал и товарищем и братом.

А в особенности это понравилось Оле. Она хлопала в ладоши и повторяла:

— Шумный брат! Шумный брат! Как хорошо ты оправдал своё прозвище!