Есть у нас в Мордовии, в излучине реки Мокши, чудесная роща. Певчих птиц в ней так много, что каждый день для всех желающих пернатые певцы дают концерт.

Запевают, конечно, соловьи — известные солисты, мастера пения. Голоса у них чистые, звонкие, приятные. То забулькают, то защёлкают, то засвистят, то заиграют, как пастушьи дудки, то рассыплются бубенчиками. Подыгрывают им варакушки, подсвистывают дрозды, подстукивают на дуплистых деревьях дятлы-барабанщики, в бубны синички звенят, иволги подголоски выводят. Даже безголосая кукушка и та аккомпанирует как может: «ку-ку, ку-ку».

Всё лесное население слушает — не наслушается. Даже сонная сова и та ушами встряхнёт, глазами поморгает и крыльями похлопает.

А восторженный кулик взовьётся выше всех в небо и кричит на весь свет:

— Бис! Бис!

Все пернатые артисты дружные, не гордые, не заносчивые, не завистливые; каждый поёт как может.

Лес велик, деревьев много, всем можно своё искусство показать.

Козодой летает по лесу и, кого ни встретит, всех уговаривает:

— Спой, спой!

А перепёлка любит молодые таланты открывать и каждой птичке утром и вечером внушает:

— Спеть пора, спеть пора!

Все птицы свои таланты показали, а толстая зелёная лягушка сидит в болоте и молчит, только от зависти надувается.

Заметил её хохлатый чибис. Подбежал на своих тонких ножках, кланяется, трясёт хохолком и спрашивает:

— Почему не поёте? Чьи вы? Чьи вы?

— Меня не просят, вот и не пою, — отвечает лягушка.

— А мы вас просим, просим! — сказала пробегавшая мимо вежливая трясогузка на тоненьких ножках. И тоже стала кланяться.

Но лягушке этого показалось мало:

— Я не такова, я не такова!

Прибежали, прилетели другие птицы — наперебой уговаривают лягушку участвовать в их концерте. Уж если она такая толстая и так важничает, наверное, и голос у неё замечательный и поёт она отменно хорошо.

Отмалчивается лягушка.

Даже утка, сидевшая в гнезде, стала ей говорить:

— Зря не соглашаетесь, зря, зря!

Наконец уговорили толстуху, и она ответила:

— Ладно, ладно.

А сама по-прежнему сидит в болоте и не поёт.

Стали её птицы уговаривать вспорхнуть и занять любое дерево.

Глуховатый тетерев забормотал:

— Бу-бу-бу, устраивайтесь на дубу!

— На дубу для моего голоса низко.

— Пожалуйте на берёзу!.. На осину!.. На рябину!.. На сосну!..

Но, сколько ни предлагали птицы, всё лягушке низко.

— Я хочу петь выше всех. Иначе не согласна!

— Пожалуйста, пожалуйста! Раз у вас такой сильный голос, поднимайтесь как вам угодно, хоть выше жаворонка. Это нам не в укор, не в укор! — затараторила сорока.

— Разве вы не видите, что я крылья на воду постелила сушить! — показывая на широкие листья жёлтых кувшинок, сказала лягушка.

— Это очень долго ждать, — огорчились птицы. — Разве скоро крылья в болоте высохнут? У всех к тому времени птенцы выведутся, и концерты кончатся. Когда детей кормят, петь некогда. Неужели так и не услышать нам важную певицу?

— Как тут быть? Как тут быть? — взволновался перепел.

И попросили птицы сильного, крепкого, смелого ястребка поднять лягушку выше всех.

Подхватил ястребок лягушку под мышки своими цепкими когтями и пошёл вверх. Кругами летит, словно по винтовой лестнице вверх поднимается.

И спрашивает:

— Выше? Выше?

— Да, да, да! — отвечает лягушка.

— Взви-ить, взви-ить?

— Да, да, да!

Вот уж лес внизу, как зелёная шляпа, а река, как синяя лента. А ей всё низко. Залетел ястребок под облака, в такую высь, откуда ни одна птица не поёт. Расправил крылья, парит на одной высоте и говорит:

— Начинайте, уважаемая! Лебедь красивей вас и тот на три взмаха ниже поёт!

Раскрыла рот лягушка во всю ширь да как гаркнет:

— Ур-род! Ур-род! Я не такова! Я не такова! Ур-род! Ур-род!

А ястребок подумал, что она его ругает, и рассердился:

— Ах, если я урод, ищите себе красавца! — и выпустил её из когтей.

С огромной высоты плюхнулась лягушка обратно в болото, так что от удара об воду сплющилась.

И вот с тех пор сидит у себя в болоте сплющенная и кричит, надрывается:

— Вот я какова! Вот я какова!

Птицы теперь и сами не рады, что пробудили в ней любовь к пению. Тетерев на что глуховат и тот на ночь уши крылом закрывает.

Сколько перепел её ни уговаривает: «Спать пора, спать пора!» — лягушка и слышать не хочет: и день и ночь квакает.

Только тем певчие птицы и спаслись, что серую цаплю позвали.

Когда цапля на одной ноге в болоте стоит, знайте: это она лягушку сторожит.

Боится ква-ква, что цапля её, сплющенную, проглотит. Спрячется под листья кувшинки и помалкивает.