I. Кальпурния, жена Юлия Цезаря

Кальпурния была четвертая жена Юлия Цезаря. С Коссуцией, известной богатой наследницей, Цезарь был обручен с самого раннего возраста, но, женившись, он скоро с ней развелся. Вторая его жена была Корнелия, дочь Синны; эта женитьба дала Юлию Цезарю возможность очень выдвинуться вперед. В ту эпоху он был еще юношей. То было страшное время для римлян: Силла наводил ужас на всех граждан. Проницательный взгляд диктатора тотчас же увидал в юноше Цезаре будущую знаменитость; притом же Силла подозревал молодого человека, которому приходился дядей Марий, известный агитатор плебеев. Затем необходимо знать, что Синна, жена Юлия Цезаря была дочь Синны, врага Силлы. Последний приказывал Цезарю прогнать жену; такой же приказ был дан и Помпею. Помпей повиновался, но Цезарь наотрез отказал. Силла страшно разгневался и отдал повеление конфисковать имущество Юлия Цезаря и его жены. И это не помогло: Юлий Цезарь не хотел разводиться с Синной. В конце концов Силла отдал приказание убить Юлия Цезаря. Но последний, при помощи своих многочисленных друзей, скрылся и тем избег мести диктатора. Между тем в Риме все взволновались, узнав об участи, постигшей их любимца, и приступили с просьбами к Силле помиловать Юлия Цезаря. Осажденный народом, патрициями, даже весталками, Силла, наконец, должен был уступить.

— Вы непременно этого хотите, — вскричал Силла, — пусть будет по вашему, но помните — в Юлии Цезаре таится много Мариев.

После смерти Корнелии, Цезарь женился в третий раз на дочери Помпея Руфо. Помпея была в полном расцвете юности и красоты, очень благосклонно слушала любовные речи Публия Клавдия и, наконец, отдалась ему; вскоре произошел великий скандал. Мать Юлия Цезаря, Аврелия, давно наблюдала за влюбленными. Между тем настал праздник Доброй Богини, устроенный в доме Цезаря. На этот праздник могли являться только женщины; вдруг разнесся слух, что влюбленный Клавдий, переодевшись женщиной, пришел в дом и где то уединился с Помпеей. Этот слух, конечно, не замедлил дойти до Юлия Цезаря.

— Какой вздор! — вскричал он, — разве можно в чем нибудь подозревать жену Юлия Цезаря!

Однако, не смотря на эту фразу, он вскоре развелся с Помпеей. Кальпурния была его четвертая жена. Редкая красота и грация молодой девушки покорили сердце Юлия Цезаря. С пылом влюбленного он начал безрассудно срывать цветы, так называемого, медового месяца. И случилось то, что обыкновенно бывает в таких союзах: Юлий Цезарь мало-помалу охладел к своей жене. Кальпурния стала замечать, что ее супруг уже далеко не тот, каким был прежде. И действительно, в Юлии Цезаре чувство тщеславия заменило страсть. Кроткая и умная Кальпурния покорилась своей участи. Она поняла, что великий человек, каким она считала мужа, не может довольствоваться любовью к женщине и домашним очагом. В это время Юлию Цезарю было уже под сорок лет. Кстати сказать, он был очень недурен собой: высок ростом, прекрасно сложен, с выразительной физиономией и элегантными манерами. Это уже не был юноша времен Силлы; его характер более или менее обозначился, и стали проявляться весьма недюжинные способности. Кроме того он отличался добротой и великодушием; двери дома Юлия Цезаря и его кошелек были открыты для всех, с ним никто не мог соперничать в расточительности и в искусстве делать громадные долги. Женщины его обожали, а народ был искренно к нему привязан. Пройдя школу Элоквенции Вроде, он скоро зарекомендовал себя в восточной войне; затем в Риме устраивал спектакли и различные народные игры, что значительно увеличивало количество его друзей и сторонников, которые выбрали его на высшую должность (pontefice massimo). Потом он получил губернаторство в Испании, где также зарекомендовал себя, как гениальный воин. Возвратившись из Испании в Рим, он нашел его беспорядочно разделенным на многие партии. Цезарь задумал соединиться с Помпеем, который пользовался славой знаменитого воина, и с Крассом, обладавшим несметными богатствами, и с ними двумя управлять республикой. Этот союз известен в истории под именем первого триумвирата. Цезарь, как говорит историк, при самом начале уже задумал избавиться от товарищей и взять в свои руки власть. Между тем трое правителей решили скрепить свой союз брачными узами. Таким образом состоялось бракосочетание Цезаря с Кальпурнией, отец которой, Кальпурний Пизоне, был назначен на следующий год консулом, а дочь Помпея вышла замуж за Сципиона, сенатора с большим влиянием; Юлия же, дочь Цезаря, сделалась женою Помпея.

— О республика! — вскричал тогда смелый Катон, — ты начинаешь служить посредницей для бракосочетаний, а твои провинции и консульства поступают в приданое!

Вскоре после женитьбы Цезаря на Кальпурнии, он с ней расстался. Он задумал присоединить Галлию к римской республике. Здесь вполне проявилась его удивительная энергия и гениальность неутомимого воина. Во главе своих легионов он проходил горы, леса, переправлялся через реки; во время самого утомительного похода диктовал по несколько донесений в сенат, командовал войском, как самый искусный генерал и храбро сражался, как рядовой солдат. В продолжение десяти лет, проведенных им в Галлии, он осадил восемьсот городов, присоединил к Риму триста различных народов и покорил три миллиона людей. Победы Юлия Цезаря не могли сравниться с победами ни одного римского генерала: ни Фабия, ни Метелла, ни Сципиона, ни Помпея. Последний оставался один господином в Риме. Слыша от всех лестные похвалы Цезарю, Помпей стал завидовать ему и в душе глубоко возненавидел победителя Галлов. В это время третий член триумвирата, Красс, воюя против парфян, умер; таким образом правителями Рима остались двое: Цезарь и Помпей. Единственный узел, связывавший их обоих, была Юлия, дочь Цезаря, жена Помпея, но и она умерла. Помпей, заручившись помощью сената, возымел намерение отрешить Цезаря от командования легионами. Но Цезарь предвидел этот маневр своего товарища: перейдя Рубикон, он направился к Риму и торжественно вошел в город. Помпей, видя окончательно не удавшимися свои планы, убежал в Бриндизи, а оттуда в Грецию. Кальпурния после девятилетней разлуки опять увидалась с мужем. Но коротко было это свидание. Цезарь по необходимости приехал в Рим, для того, чтобы свергнуть своего соперника. В Фарсале он окончательно разбил Помпея, затем, при помощи изменника Толомея, избавился от тщеславного товарища. После этого Цезарь задумал присоединить Египет к Риму. В это время египетская королева Клеопатра была в полном расцвете своей необыкновенной красоты. Цезарь влюбился в Клеопатру и влюбился так, как никогда не влюблялся ни в одну женщину. В продолжение девяти месяцев он был в Александрии, точно в тумане. В объятиях красавицы египтянки он забыл не только Рим, но и весь Божий мир. По свидетельству всех историков без исключения, Клеопатра, действительно, была прелестна в полном значении этого слова. Увлечение Цезаря, разумеется, не могло быть тайной для Кальпурнии, — услужливые приятельницы не замедлили сообщить ей о поведении ее супруга. Самолюбие молодой женщины было глубоко оскорблено; но гордая Кальпурния никому не поверяла своих чувств, избегала общества и одна, сидя в своей комнате, предавалась терзавшему ее горю. Но Цезарь был не из таких людей, которые окончательно теряют энергию под влиянием страсти к женщине. Будто освободившись от глубокого сна, вырвался он из объятий Клеопатры и во главе своих легионов, как громовая стрела, упал на врага Фарнака (в Понто), наголову разбил его и написал в сенат свое знаменитое донесение: «пришел, увидел, победил (veni, vidi, vici)»; потом отправился в Африку, разбил помпеян и обратил Нумидию в римскую провинцию. После всех этих побед он возвратился в Рим, где его ожидали небывалые триумфы. Сенат декретом установил сорок дней народного празднества в честь Юлия Цезаря; при входе в храм Юпитера была поставлена статуя Цезаря во весь рост, внизу, в ногах ее, изображен весь мир. Триумфатор ехал в Капитолий на колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, — честь, которой удостоился лишь один Камилл, спаситель Рима. Его колесницу сопровождали закованные в цепи знаменитые пленники, герои Галлии. По тогдашним обычаям войны египетская королева Клеопатра должна была бы находиться в числе закованных пленников, но победитель поступил совершенно иначе. Клеопатре был отведен дворец, находившийся по ту сторону Тибра, окруженный тенистыми деревьями, за заставой Портезе. Место Клеопатры заняла ее родная сестра и соперница, египетская принцесса Арсиноя; эту несчастную девушку Юлий Цезарь принес в жертву своей самолюбивой любовнице.

Среди египетских пленных была принцесса Арсиноя.

Триумф, который устроили граждане Юлию Цезарю, не поддается никакому описанию. В продолжение нескольких дней народу раздавали деньги, пшеницу, прованское масло; все бедные получили содержание на целый год. На площадях и улицах было поставлено 22 т. столов, за ними помещалось 200 тысяч человек, которые ели и пили вина, сколько хотели; кроме того, повсюду устраивались танцы, борьба атлетов и гладиаторов, битвы слонов, морские маневры и т. д. Триумфатор в эти дни разъезжал по городу, коронованный цветами, окруженный клиентами и друзьями; в свите его находилось сорок слонов, которые ночью убирались зажженными факелами. Лишь только окончились празднества, как Цезарю донесли, что побежденные им помпеяне снова подняли голову в Испании. Юлий Цезарь с свойственной ему энергией бросился туда, разбил и окончательно рассеял врагов. Возвратившись в Рим, он забрал власть в свои руки. Никто не смел идти против его воли; провозглашенный диктатором, он сделался абсолютным владыкою республики. Сенат был ему совершенно предан и без всякого противоречия исполнял все приказания диктатора. Цезарь удостоился даже божеских почестей: его назвали Юпитер Юлий и «Dio invitto». В Риме и провинциях были построены в честь его храмы, где приносились жертвы. Его жена, Кальпурния, также пользовалась большой популярностью. С ее красотой соединялся ум, рассудительность и красноречие. Жена диктатора служила образцом добродетели для всех римских матрон. Почести, оказываемые ей и ее мужу, не сделали ее гордой и недоступной, как это обыкновенно бывает: Кальпурния осталась такой, какой она была — доброй, кроткой и простой женщиной. Но душевное спокойствие этой замечательной женщины постоянно нарушалось бестактным поведением ее мужа. Юлий Цезарь сначала скрывал пребывание Клеопатры в Риме в его вилле, по ту сторону Тибра, потом стал открыто говорить об этом и, наконец, дошел до того, что публично говорил о своей любви к Клеопатре и стал показываться с нею на улицах Рима. Клеопатра, с своей стороны, дошла прямо до нахальства. Окруженная многочисленной свитой, она, в колеснице под балдахином, с сыном Юлия Цезаря Цезарионом, торжественно разъезжала по улицам города. Мало того: Цезарь воздвиг форо и в нем храм Венеры, где красовалась статуя Клеопатры.

Этим скандалом диктатор задел самолюбие не одной своей жены Кальпурнии, но и большей части римских патрициев. Враги Цезаря стали распускать слухи, что он хочет жениться на египетской королеве, перенести резиденцию на восток и оттуда вместе с Клеопатрой царствовать над римлянами. Эти слухи значительно увеличили количество врагов Юлия Цезаря, по преимуществу среди патрициев. Народ любил диктатора; плебеи видели в нем мстителя Мария и защитника против всемогущих патрициев. Последние, напротив, ненавидели Юлия Цезаря и не могли ему простить того, что в нем одном сосредоточивалась власть, которая принадлежала каждому из них. Составился заговор, и римская аристократия решила убить диктатора. Во главе этого предприятия стал Касс и впоследствии привлек Марка Брута, одного из добродетельнейших граждан Рима, уверив его, что убийство Юлия Цезаря есть единственное средство, чтобы освободить отечество от тирана. Этот Брут был чуть ли не единственный человек, которым руководили патриотические чувства; остальные заговорщики были просто завистливые честолюбцы. Марк Брут пользовался любовью Юлия Цезаря, как его собственный сын. Вступив в число заговорщиков, Марк Брут привлек в заговор многих знаменитых граждан Рима, в числе которых, история называет известного богача Деция Брута, Лигария, также пользовавшегося большим влиянием среди римских патрициев, Требония, Каска и мн. др. Было решено убить Цезаря в то время, когда он будет идти в сенат в мартовские Иды, т. е., 15-го марта 43 года до Р.X. Между тем некоторые из народа проведали, что затевается что-то недоброе для диктатора. Авгуры советовали Юлию Цезарю быть осторожнее в Мартовские Иды, но Юлий Цезарь не обратил на это никакого внимания. Вечером, накануне убийства диктатор ужинал у Лепида, и между прочим разговор зашел о смертном часе.

Цезарь и Клеопатра.

— Какую бы ты смерть предпочел? — спросили Цезаря.

— Самую неожиданную, — отвечал он.

Несчастный диктатор и не думал, что ему скоро придется умереть так, как он желает. После ужина он ушел домой, разделся и лег спать. В полночь вдруг поднялась буря, задрожали двери и окна; Юлий Цезарь проснулся и, увидя, что спавшая около него Кальпурния дрожит, как в лихорадке, разбудил ее.

— Что с тобой? — спросил он жену.

— О милый! — отвечала Кальпурния, — мне приснилось, будто тебя убили в моих объятиях.

Утром, когда Цезарь стал одеваться, чтоб выйти из дома, Кальпурния умоляла его остаться. Приглашенные Кальпурнией авгуры и медики также не советовали диктатору в этот день выходит из дома. Таким образом было решено отложить заседание сената. Между тем заговорщики собрались в доме Кассия, откуда вышли все вместе, для того, чтобы сопровождать сына Кассия, получавшего в этот день тогу вериле. Придя на форум и затем в портик Помпея, вблизи которого, по обычаю Курии, было назначено собрание сената, заговорщики стали здесь ожидать Юлия Цезаря. Видя, что диктатор не появляется, они отправили к нему Деция Брута, поручив ему употребить все средства, дабы Юлий Цезарь вышел из дома. Деций Брут, после Марка Брута, пользовался более других расположением диктатора. Заговорщик пришел в дом Цезаря именно в то время, когда последний посылал своего приятеля, Марка Антония, чтобы заседание сената было отложено на другой день. Услыхав все это, Деций Брут стал говорить диктатору, что стыдно придавать значение бабьим россказням; к этому Деций прибавил, что сенат в это заседание решил объявить Юлия Цезаря королем всех провинций вне Италии; затем указал на неблагоприятное впечатление, которое должно было произвести на сенаторов известие, что причина несостоявшегося заседания заключается в дурном сне Кальпурнии. Эти последние слова убедили Юлия Цезаря: он поклонился Кальпурнии и вышел в сопровождении Деция Брута и Марка Антония. Между тем заговорщики уже распределили свои роли: Деций Брут и Требоний должны были задержать Марка Антония вне Курии; другие заговорщики, окружив диктатора, как будто воздавая ему почести, сопровождали его в здание до самого кресла. Один из заговорщиков, по имени Цимбро, начал просить диктатора, чтобы он возвратил его брата из ссылки другие, поддерживая просьбу товарища, окружили Цезаря и стали целовать его руки, ноги и лицо. Юлий Цезарь, желая избавиться от просителей, встал с кресла и имел намерение удалиться. Тогда Цимбро подал сигнал и заговорщики быстро сорвали тогу с плеч диктатора. Последний вскричал, что это уже не просьба, а насилие; в это время Каска ранил Цезаря в горло. Цезарь отбил руку убийцы и в свою очереди ранил его бывшим у него в руках карандашом.

— Злодей Каска, что ты делаешь? — вскричал он.

Но тут заговорщики окружили Юлия Цезаря и стали наносить ему со всех сторон удары. Кассий его ранил в лицо, Деций Брут в голову. Несмотря на то что безоружный Юлий Цезарь был окружен со всех сторон, он защищался чрезвычайно храбро, но вдруг среди убийц он увидел Марка Брута.

— Как! и ты, Брут, сын мой, против меня! — проговорил он, опустив руки и закрывая тогой лицо. Убийцы, конечно, его докончили. Некоторые историки говорят, что Юлий Цезарь упал к статуе Помпея, но это не совсем точно: диктатор упал близ статуи того, кто так горячо добивался быть владыкою мира. Кальпурния между тем была в страшном беспокойстве. Вскоре после того, как ее муж ушел из дому, прибежал раб и умолял ее послать воротить диктатора, так как ему грозит большая опасность. Это сообщение раба еще более усилило тревогу Кальпурнии, хотя она тотчас же послала воротить мужа, но было уже поздно, — вскоре принесли окровавленный труп Юлия Цезаря. Несчастная Кальпурния с рыданием бросилась к убитому мужу, громко обвиняя себя в том, что не сумела оставить его дома. Отец Кальпурнии, Пизоний приказал перенести тело Юлия Цезаря на форум, чтобы там его мог видеть весь римский народ. Вскоре явился сенат, магистрат, войско и толпа граждан. Смерть Юлия Цезаря глубоко поразила Кальпурнию. После рокового дня она уже не искала никаких развлечений и удовольствий и скромно провела остаток своих дней в доме Марка Антония, лучшего друга ее покойного мужа; Марку Антонию вдова отдала все свои богатства для того, чтобы они послужили средством к отмщению убитого диктатора. Таким образом серия римских императриц, между которыми мы найдем много порочных и преступных, открывается женщиной вполне добродетельной.

 

II. Ливия, жена Августа

Кальпурния прежде всего была прекрасная жена, а потом уже императрица. Ей воздавали почести, как супруге знаменитого императора, Юлия Цезаря. Совершенною противоположностью Кальпурнии была жена Августа, Ливия Друзильда; эта особа занимает далеко не лестную страницу в истории: она отличалась гордостью и, происходя из семейства Клавдиев, горячо поддерживала славу своего древнейшего рода, постоянно борясь с народными правами. Ливия наследовала все недостатки Клавдиев и была верна традициям своего дома. Обладая величественной красотой, живым, бойким умом, хорошо образованная, знакомая с греческою и латинскою литературой, она занимала видное место в политическом мире; главною преобладающею чертой Ливии была скрытность; современники ее звали Ulisse in gonella.

Судьба ее была самая странная. Первый ее муж был также из семейства Клавдиев, Тиверий Клавдий Нерон, большой знаток военного искусства, командовавший морскими силами при Юлии Цезаре во время его войны с Египтом. От этого брака Ливия имела сына, названного так же, как и его отец — Тиверием Клавдием Нероном. За 41 г. до Р.Х. в Италии разразилась гражданская война, и муж Ливии принужден был бежать с женой и сыном. Впоследствии Октавий женился на Ливии и возвел ее на трон императрицы. Здесь, для полноты рассказа, следует сказать несколько слов о событиях, последовавших за смертью Цезаря. Убийцы диктатора сначала думали, что народ будет на их стороне, но когда увидели, что римляне с негодованием отнеслись к убийству народного героя, они принуждены были бежать из города, а затем и из Италии. Марк Антоний, более всех осуждавший убийство Юлия Цезаря, вскоре сумел расположить к себе римских граждан, так что он и жена его Фульвия сделались полными руководителями действий народа. Фульвия не отличалась добродетелями; она была злая, бездушная интриганка, постоянно подстрекавшая мужа к власти путем захвата. Марк Антоний следовал советам своей жены и, пользуясь обстоятельствами, добивался абсолютной власти, но прежде чем он достиг ее вполне, явился претендент, которого он менее всего ожидал. Этот неожиданный соперник был юноша Октавий, названный впоследствии Августом, племянник убитого Юлия Цезаря. Потеряв отца в детстве, Октавий был усыновлен покойным диктатором, позаботившимся о воспитании ребенка, и, усыновивши его, как было сказано выше, он объявил его своим наследником.

Когда убили Юлия Цезаря, Октавий, которому едва минуло 18 лет, учился в Аполлонии, греческом городе. Несмотря на юный возраст Октавия, друзья советовали ему стать во главе легионов, расположенных в Македонии, идти в Рим и отмстить за смерть своего дяди, Юлия Цезаря. Но мать Октавия была против этого: она писала сыну из Рима, чтобы он не рисковал на такой шаг и чтобы отнюдь не приезжал из Греции в Италию, где жизнь его может подвергнуться опасности. Однако, тщеславный Октавий не послушался материнского совета и отправился в Италию. Приехав в Люпиа, он услыхал, какой энтузиазм проявил народ на похоронах Юлия Цезаря и окончательно решился привести в исполнение свои планы. На основании духовного завещания убитого диктатора, Октавий присоединил к своему имени имя Юлия Цезаря и явился в Рим. Здесь мать снова начала умолять его не подвергать себя опасности и не мешать проискам Антония, но Октавий опять не послушал советов матери. Публично, перед претором, он объявил, что принимает наследие дяди и исполнит его волю, выраженную в духовном завещании, — раздать гражданам деньги. Затем публично стал упрекать Антония, что тот не отмстил за смерть диктатора и присвоил себе капиталы, оставленные покойным для раздачи народу, и что он, Октавий, племянник Юлия Цезаря, свято исполнит волю дяди. Антоний с презрением отвечал, что не желает отдавать отчета никому в своих действиях, а тем более ему, мальчишке Октавию, который должен бы был еще сидеть на школьной скамье, а не заниматься общественными делами. Но эти оскорбительные слова не остановили Октавия: он решил заручиться во что бы то ни стало симпатиями римских плебеев.

Продав все земли, унаследованные им от дяди, а также и свои собственные, он согласно завещанию Юлия Цезаря, роздал деньги народу. Затем, зная характер римских плебеев, Октавий устроил целый ряд блестящих празднеств в честь покойного Юлия Цезаря и тем окончательно заслужил симпатии всех римских граждан. Таким образом между Октавием и Антонием война сделалась неизбежною; вскоре она и разразилась в Цезальпинской Галлии близ Модена, что было в 43 году до Р.X. Октавий наголову разбил своего противника и соединился с своим приятелем Лепидом, занимавшим губернаторский пост; Антоний отступил к Провенце. Октавий и Лепид сделались полными хозяевами всей Галлии, (Gallia Transalpina), сформировали сильнейшее войско через посредство испанского губернатора Азинио Полионе и направили свой марш к Риму. Между тем Марк Антоний, разбитый своим неприятелем и едва спасшийся бегством, снова возвратился и стал во главе 23 легионов и 10 тысяч кавалерии, Октавий и Лепид узнали об этом и, не будучи уверены в новой победе, предложили Антонию соединиться с ними, чтобы, пользуясь обстоятельствами, полюбовно разделить власть между собою. Близ Болоньи состоялось свидание врагов и между ними был заключен союз на следующих условиях. Октавий, Антоний и Лепид забирали в свои руки всю власть республики, разделив ее таким образом: Октавий получал Африку, Сицилию и Сардинию, Лепид — Провенцу и Испанию, а Антоний — Галлию Цезальпинскую и Транзальпинскую; Италия также делилась на равные части, кроме восточных провинций, занятых Брутом и Кассием, против которых Антоний и Октавий решили действовать, а их союзник, Лепид, должен был занять Рим и его окрестности. После такого решения союзники отправили в Рим повеление — казнить смертью семнадцать самых важных граждан, и вслед за тем вошли в город, каждый с своим отрядом, — Рим пришел в ужас при виде такого громадного войска, наводнившего улицы. Пользуясь всеобщим страхом, союзники расклеили повсюду декрет с обозначением имен лиц, приговоренных к смертной казни.

Сначала таковых было обозначено 130 человек, потом еще 150 чел.; затем беспрестанно выставлялся список новых жертв, и в конце концов всех приговоренных к смертной казни было 300 сенаторов и 2000 кавалеров. Каждый из союзников представлял список своих врагов, и этот список одобрялся его товарищами. Едва были обнародован имена приговоренных к смертной казни, как тотчас же последовало распоряжение запереть городские ворота и отнюдь никого не пускать из Рима. Вслед за этим была дана свобода действий палачам, — произошли страшные злодейства, которые с содроганием описывает историк. Убийцы бросились разыскивать повсюду приговоренных к смерти — в погреба, клоаки, чердаки, сараи и т. д.

Кровь полилась обильным потоком по улицам Рима. Палачи убивали всех, кто попадался им под руку; рабы выдавали ненавистных им хозяев, дети — строгих отцов, жены — нелюбимых мужей и т. д. Но среди всех этих ужасов были и геройские поступки. Так, напр., некто юноша Оппий спас своего престарелого отца, унеся его на своих плечах; один гражданин не хотел пережить своего сына и заколол себя в его объятиях; старик Бальбо, услыхав о смерти своей дочери, вышел из места, где он был спрятан, и отдался убийцам; одна женщина тщетно стараясь спасти своего мужа, заколола себя кинжалом, другая, мать, потеряв своего сына, уморила себя голодом; несчастную палачи хотели заколоть тотчас же, но ее спасла сестра Луки Цезаря. Из всех злодеев и палачей, действовавших в это страшное время, более других отличились своей жестокостью Марк Антоний и его достойная супруга Фульвия. В доме этих злодеев царила кровавая оргия; убийства доставляли им высокое наслаждение. Фульвия больше всего добивалась, чтобы ей принесли труп знаменитого оратора Цицерона; когда ее желание было исполнено, и труп Цицерона был положен к ее ногам, Фульвия вынула из головы длинную шпильку, раскрыла рот убитого и с яростью кровожадного зверя вырвала язык, тот самый язык, который перед целым светом изобличал пороки ее и ее достойного супруга.

* * *

Октавий и Марк Антоний, оставив Лепида в Риме и став во главе легионов, расположенных в Македонии, Эпире, Иллирии и большей части Азии, пошли против Брута и Кассия. Под Филиппами, на восточной границе Македонии, произошла кровопролитнейшая битва, увенчавшаяся полной победой мстителей Юлия Цезаря. Разбитые наголову, Брут и Кассий с отчаяния лишили себя жизни. Октавий и Антоний на этот раз разделили вновь приобретенные территории только между собой, оставив третьего своего союзника, Лепида, в стороне. Но война еще не совсем окончилась. Сын главного противника покойного диктатора, Сесто Помпей, хозяин Сицилии, собирал около себя рассеянных солдат, на востоке господствовало сочувствие к побежденным под Филиппами и на море был значительный флот. В то время, когда Октавий двигался против Сеста Помпея, Антоний повернул на восток и триумфально прошел Грецию и Малую Азию. Зарекомендовав себя неустрашимым героем в битве, он выказал все недостатки порочного римлянина в мирное время, предаваясь всевозможным излишествам. Окруженный сотнями музыкантов, танцовщиц и шутов, и устраивал самые непозволительные оргии. Замаскировавшись Бахусом, с толпою девиц, изображавших вакханок, и юношей, наряженных сатирами, при звуках музыки, пения, восторженных криках, он торжественно вошел в Эфес. Среди постоянных празднеств и оргий, Антоний щедро награждал своих приближенных на счет граждан занимаемых им городов. Так, например, в Магнезии повару, приготовившему ему вкусный ужин, он подарил самый лучший дом в городе.

Разорив Малую Азию, Марк Антоний стал помышлять о сокровищах Египта. Но для этого необходимо было найти предлог к войне с этой страной. Предлог скоро нашелся. Королева египетская, Клеопатра, в последней войне, хотя и была на стороне Антония и Октавия, но один из ее генералов, по некоторым обстоятельствам, был вынужден оказать услугу противникам Антония и Октавия. На этом основании Антоний решил воевать с Египтом, пленить королеву Клеопатру и подвергнуть ее суровой каре по римским законам. Но решению грозного завоевателя не суждено было осуществиться: не Антоний пленил Клеопатру, а она его. Узнав о плане римского военачальника, Клеопатра отправилась к нему на встречу в Тарс, где и пленила его сердце. Пораженный необыкновенной красотой Клеопатры, Антоний сразу сделался ее рабом.

Красавица королева и с Антонием употребила те же средства, которые ей удались с покойным Юлием Цезарем. Прибыв в Тарс по реке Чидно на раззолоченном судне, Клеопатра, окруженная нимфами и купидонами, вышла на берег, на котором был устроен роскошный шатер для приема великого победителя и любезно приветствовала Антония. Суровый, но изнеженный и сладострастный римлянин быстро переменил решение: очарованный прелестями Клеопатры, он взошел на ее судно, а потом охотно поехал с нею в Александрию.

К красоте, молодости и грации египетской королевы, следует присоединить еще хитрость, красноречие и энергию, доходившую до страстности.

Для своего века Клеопатра была прекрасно образована, — она владела несколькими языками и занималась науками. Но Антония пленила не психическая сторона этой необыкновенной женщины, а ее красота физическая, выходившая из ряда вон. Не мало способствовала развитию страсти Антония и система, принятая Клеопатрой. Прибыв с ним в свое королевство, она позаботилась прежде всего о развлечениях своего почетного гостя и крайне их разнообразила. Устраивала шумные празднества, охоты, катанья, оргии. Чтобы сделаться необходимою для своего обожателя и постоянно влиять на него, Клеопатра ни одной минуты не оставляла его одного. Беспрестанно являлась перед ним в разных костюмах, разумеется, тех костюмах, которые шли к ее красивой и стройной фигуре… Антоний видел ее то воином, то богиней охоты, Дианой, то рыбачкой, то крестьянкой, то рабой. На оргиях Клеопатра была душою общества. Веселая, резвая, она чокалась с Антонием, пила вино, танцевала. Пресыщенный Антоний любил переодетый бродить по разным трущобам города, и Клеопатра всегда сопровождала его в костюме рабы. Нередко в грязной таверне ей приходилось видеть возмутительные сцены или слышать речи, полные цинизма. Возвратившись во дворец, она с хохотом рассказывала за ужином всем о своих ночных похождениях. Один раз во время пиршества Клеопатра вынула из ушей серьги с крупнейшими жемчугами, стоившими громадных деньг, истолкла в порошок одну из жемчужин, всыпала его в стопку с вином и выпила за здоровье Антония; другую жемчужину Клеопатру не допустили уничтожить, и она подарила ее одной из присутствующих женщин. Во дворце Клеопатры было множество многоценных ваз художественной работы. Антоний обратил на них внимание и похвалил. Клеопатра тотчас же отдала приказание отнести все вазы Антонию. Последний был поражен такой щедростью и заметил, что без ваз апартаменты дворца могут показаться пустыми. В ответ на это Клеопатра улыбнулась и пригласила Антония пожаловать к ней на другой день со всей его свитой. Велико было изумление приглашенных, когда они на другой день, войдя во дворец египетской королевы увидали роскошнейшие вазы, расставленные по всем углам апартаментов. Во время обеда самую дорогую вазу Клеопатра подарила Антонию, остальные вазы раздала его свите. Антоний не уступал прекрасной египтянке ни в роскоши, ни в расточительности. Баснословное количество провизии тратилось на него и на его свиту. Историк передает следующий небезынтересный факт: медик, по имени Филота, был раз приглашен главным поваром Антония для освидетельствования доброкачественности провизии. При виде громадных запасов, которых могло хватить на продовольствие тысячи людей, Филота спросил повара, на сколько персон будет приготовляться обед.

— На двенадцать персон, — совершенно равнодушно отвечал повар.

— Как! — продолжал изумленный медик, — неужели восемь кабанов и вся эта масса провизии предназначены только на двенадцать человек?

— Да, но вы имейте в виду, что время для обеда не назначено: неизвестно, когда господин захочет кушать; приходится готовить обед каждый час из свежей провизии, — глубокомысленно заметил повар.

Изнеженный и развратный римлянин, конечно, и у себя на родине привык к излишествам, но влияние Клеопатры на него было неблаготворно, — она еще более развивала в нем все порочное. Любила ли красавица королева Антония или только преследовала свои тщеславные цели? Этот вопрос и по сие время не разрешен; но так или иначе утонченное кокетство Клеопатры поработило окончательно сердце Антония, и у ног своего кумира он забыл политику и весь мир. Неожиданные вести из Рима заставили его опомниться: он вынужден был расстаться с Клеопатрой и ехать в Италию, где по интригам его ревнивой жены Фульвии вспыхнула гражданская война — его союзник Октавий восстал на него. Первоначально, оскорбленная Фульвия хотела отмстить неверному мужу, предложив свою любовь Октавию, но последний, еще юноша, с насмешкой отверг эту любовь. Тогда Фульвия сосватала ему свою дочь от первого мужа, Клавдию. Октавий сначала взял ее в свой дом, потом отослал назад к матери и женился на Скрибонии, дочери Скрибония Либоне.

Никакими словами нельзя выразить гнева гордой Фульвии при этом страшном оскорблении. Она еще энергичнее стала интриговать против Октавия и своего мужа, которого она решила во что бы то ни стало вырвать из объятий ненавистной ей Клеопатры. При помощи своего зятя, Лучия Антония и его сторонников ей удалось это, как нельзя лучше. Гражданская война не замедлила возгореться. Октавий сделал распоряжение раздать солдатам за их труды итальянские земли. Помещики, владельцы земель, восстали против этого и подали жалобы в сенат; но так как последний не удовлетворил их законной просьбы, то они все стали отстаивать свои права с оружием в руках. Фульвия, воспользовавшись этим обстоятельством, предложила своему зятю, Лучию Антонию, стать во главе недовольных и лишить власти Октавия. Лучий, хотя и не отличался умом, но, следуя внушениям Фульвии, поднял народ и занял город Пренеста. Произошли битвы в Сабине и Умбрии; в этой войне Тиверий Клавдий Нерон, муж Ливии, пристал к противникам Октавия и был вынужден бежать в Сицилию вместе с женой и сыном Тиверием, тем самым Тиверием, который впоследствии был императором после Октавия. Неприятель преследовал беглецов по пятам, но они, избегая городов, после многих опасностей, наконец, прибыли в Сицилию, откуда и получили возможность отправиться в Грецию. Между тем Лучий Антоний, побежденный неприятелем, вынужден был сдаться, и Октавий триумфально, избавившись от врагов, вошел в Рим.

Фульвия с своими детьми убежала в Бриндизи, а оттуда уехала в Грецию и в Афинах встретила своего мужа Марка Антония. Свидание супругов не отличалось нежностью: Фульвия упрекала Антония за его связь с Клеопатрой, а последний говорил ей, что она была причиной гражданской войны; упреки шли crescendo, так что разгневанный Антоний ушел, не простившись с женой, которая в скором времени умерла в городе Сичионе.

Антоний осадил Бриндизи. Октавий, не чувствовавший достаточно силы, поспешил примириться с врагом и между ними был заключен мир. Антоний оставшись вдовцом, женился на Октавии, сестре своего союзника, прелестной и добродетельной женщине, также вдове после смерти ее мужа, Кая Марцелла. Это благородное создание, редкий пример добродетельной жены и матери в те развращенные времена, сделалось жертвой политики, согласившись быть женой бездушного и жестокого солдата. Таким образом, Октавий и Антоний стали единственными владельцами обширной Римской территории. Антоний взял восток, от берегов Адриатики до реки Евфрата; Октавий сделался господином запада, взяв себе обе Галлии и Испанию до океана. Лепида, которого считали ничтожеством, оставили владеть Африкой; затем Антоний воевал против парфян, Октавий против Сеста Помпея. Таким образом многое изменилось, и два недавние врага соединились вместе и вошли торжественно в Рим. Тиверий Клавдий Нерон возвратился с своей женой Ливией. Последняя в эту эпоху была в полном расцвете своей необыкновенной красоты, быстрого ума и чрезвычайной грации. Октавий с первого же раза в нее влюбился. Ливия была очень тщеславна, — ей не нравилось скромное положение ее супруга, а потому Октавию было совсем не трудно заслужить взаимность красавицы, тем более, что он уже разочаровался в своей жене Скрибонии, которая отличалась ревностью.

В виду всего этого Октавий решил развестись с своей женой и жениться на Ливии. Но здесь выяснилось совершенно непредвиденное обстоятельство: Скрибония была беременна, а римский закон воспрещал развод супругов в это время; но могущественный Октавий, при помощи жрецов, сумел устранить это препятствие, — жена его была изгнана, и он соединился с Ливией. Во время свадебного пира произошел курьез: Скрибония сидела около Тиверия Клавдия Нерона, а Ливия — около Октавия, что было против существовавших правил этикета. Один маленький мальчик, сидевший за столом, задал очень наивный вопрос Скрибонии: почему она не сидит рядом с своим мужем Октавием. Все, конечно, улыбнулись и не ответили ребенку.

Вскоре Тиверий должен был жениться на Скрибонии, которая после трех месяцев родила сына.

Смерть Клеопатры.

Октавий не мог долго наслаждаться с своей красавицей Ливией, Сест, сын Помпея, угрожал на море. Октавий принужден был позаботиться о защите; между тем Антоний выступил против парфян, откуда и отправился, чтобы принять морское сражение. Ему не посчастливилось с первого же раза, — его флот был разбит близ Сицилии, и он должен был долго блуждать, чтоб найти себе кров. Ливия, оставшись в Риме, страшно беспокоилась, что счастье, сначала улыбавшееся Октавию, может измениться, тем более, что суеверные римляне в это время говорили о разных неблагоприятных предзнаменованиях, и, как нарочно, с ней самой случилась преоригинальная вещь. Один раз она поехала в свою деревню близ Рима и, гуляя, увидала орла, который нес в своих когтях курицу; спустившись на некоторое расстояние ниже, орел выпустил из своих когтей курицу прямо в руки Ливии; курица была жива и в клюве держала лавровую ветвь. Ливия принесла курицу домой и рассказала этот случай окружающим; все нашли, что подобное предзнаменование обещает великую и блестящую будущность Ливии. Курица была воспитана, принесла многочисленное потомство, а посаженная лавровая ветвь разрослась в большое дерево, служившее впоследствии своими ветвями коронацией триумфаторам. И действительно, события начинали улыбаться. Октавий восстановил флот и победил близ Мессины своих врагов. После этой победы Октавий решился окончательно избавиться от третьего союзника Лепида. Он был лишен всего и едва не подвергся смертной казни. Таким образом распорядителями Римской Империи остались только Октавий и Марк Антоний. Возвратившись в Рим, Октавий, после всевозможных почестей, воздаваемых ему, нашел на Форуме свою статую с следующим эпиграфом: «Цезарю, восстановителю мира на земле и на море». Щедро одарив деньгами солдат и народ, Октавий еще более стал популярен, в особенности среди плебеев, которые поднесли ему титул: di tribuno della plebe in perpetuo, что давало ему возможность получить впоследствии абсолютную власть. Хотя Октавий и Антоний снова заключили союз, но разрыв между ними был неизбежен, что и совершилось, как мы впоследствии увидим. Отправившись против парфян, Антоний желал одним ударом кончить войну для того, чтобы скорее обнять свою обожаемую Клеопатру. Это решение было причиной больших несчастий. В Армении, вместо того, чтобы дать отдых солдатам, Антоний шел форсированным маршем, оставляя повсюду необходимые военные машины. Таким образом осада Фрата не дала никаких хороших результатов: враги перешли в наступление, и Антоний должен был отбиваться, отступая, да, кроме того, наступили страшные холода, невозможность достать продовольствие, так что Антоний потерял 24 000 солдат в горах, сплошь покрытых снегом. Октавия, жена Антония, узнав о несчастье, которое постигло ее мужа, поспешила к нему на помощь. Она продала все свои драгоценности, сформировала 2000 солдат, прекрасно их вооружила и отправила к мужу; последний, вместо благодарности, грубо послал ей сказать, чтобы она не смела приезжать к нему и чтобы оставалась в Афинах. Оскорбленная женщина принуждена была возвратиться в Рим. Приехав в Египет, Антоний по-прежнему предался оргиям и банкетам, поглощавшим все сокровища востока. Безумие любовников доходило до колоссальных размеров. Для Клеопатры и Антония были сделаны два литых золотых трона. Антоний пожаловал Клеопатре титул королевы всех королей и объявил ее царицей Египта, Ливии, Челезирии и Кипра; детям Клеопатры он также роздал почетные титулы королей разных провинций востока. Сбросив римскую тогу, он облекся в пурпуровую мантию, вооружился скипетром и надел на голову корону. По улицам Александрии он часто устраивал торжественные шествия, переодевшись Бахусом, в компании с Клеопатрой, в костюме Изиды. Все эти поступки Антония, разумеется, с большими прибавлениями дошли до Рима; начали говорить, что Антоний решил перенести столицу империи в Александрию, а Рим отдать Клеопатре, и что будто бы последняя говорила, что она будет давать законы в Капитолии. Все эти слухи крайне оскорбляли гордых римлян, негодование было общее. Главное, что крайне раздражало римлян — это слух, будто Антоний хочет перенести на варварский Нил славу знаменитого Тибра. Вместе с негодованием римского народа против Антония росла слава Октавия, победителя народов Иллирии и Паннонии. О поступке Антония с его женой в Риме также узнали, и все, от мала до велика, были глубоко возмущены грубой неблагодарностью Антония против Октавии. Брат последней настаивал, чтобы сестра оставила дом мужа, но деликатная женщина не согласилась на это и умоляла брата не делать неприятностей Антонию; затем всем было известно, какой нежностью и попечением окружала Октавия своих детей и тех, которых Антоний оставил ей после первой своей жены, Фульвии. Эта благородная деликатность или, прямее, возвышенность души весьма понятно усиливала ненависть народа против Антония. Октавий публично в сенате осуждал Антония, утверждая, что последний позорит римское имя. Октавий и Антоний обменялись письмами весьма оскорбительного свойства; Октавий просил сенат лишить гражданства Антония и объявить войну Клеопатре, этой варварской королеве, которая угрожает Капитолию. Антоний, узнав обо всех этих событиях, начал энергично готовиться к войне при помощи сокровищ египетской королевы. Весь восток откликнулся на его призыв, за ним последовали вассалы: Киликия, Пафлагония, Каппадокия, Комажена, Фракия и Ливия. Меж тем Октавий не заручился ни одним союзом с иностранными владетелями, его силы были слабее в численном отношении, но солдаты римские были лучше вооружены, дисциплинированы и более практичны. Антоний собрал в Греции все свои силы. Октавий сосредоточил все в Бриндизи, потом переехав море, вошел в Амбракийский залив перед фронтом неприятеля. Первые столкновения для Октавия были удачны. Антоний конечно, не расставался с своей прелестной Клеопатрой, — она также находилась в лагере; но перебежчики из римского лагеря сумели внушить ему, будто Клеопатра хочет его отравить для того, чтобы одной господствовать в Египте и в Риме. Антоний всегда заставлял Клеопатру первой пробовать вино и кушанья; подобное недоверие Антония вызывало улыбку на губах Клеопатры. Во время одного из банкетов она вынула из своей головы цветок, опустила его в стопку с вином и поднесла Антонию; последний принял стопку, намереваясь выпить вино. Тогда Клеопатра, удерживая его руку, сказала: «Помни, если б я хотела от тебя отделаться, достаточно бы было, чтоб ты выпил глоток этого вина»; потом, обращаясь к одному из рабов, она приказала ему выпить вино, — несчастный повиновался и тотчас же упал мертвый. В лагере Антония происходил военный совет. Все командиры находили, что самое лучшее воевать на материке, так как их силы значительнее сил неприятеля. На совещаниях, само собою разумеется, присутствовала и Клеопатра, утверждавшая, напротив, что следует воевать на море для того, чтобы иметь возможность к отступлению. Мнение королевы было принято: враги встретились на море; произошла битва, решившая судьбу мира. В начале шансы сражающихся были совершенно одинаковы, нельзя было сказать с достоверностью, на чьей стороне будет победа; как вдруг шестьдесят египетских судов стали отступать, — то был маневр со стороны королевы, желавшей занять другую, более удобную позицию. К несчастью, Антоний не понял этого и, видя, что его обожаемая красавица уходит, бросился вслед за нею; произошел страшный беспорядок, которым Октавий поспешил воспользоваться. Флот Антония был разбит окончательно и сам он, видя полное поражение, заколол себя кинжалом. Клеопатра, в свою очередь, не желая отдаться в плен, приставила к груди змею и умерла от ее яда.

Так кончился этот знаменитый роман, полный самых оригинальных приключений. Октавий остался один владетелем Рима и его всесветной территории. Он был признан главой республики с титулом императора. Сенат, оказав ему всевозможные почести, назвал его священным именем Августа. Супруга Октавия, Ливия, также удостоилась почестей: сенат поднес ей титул матери отечества (madre della patria) и назвал Августой. Поэты воспевали ее достоинства, и в честь ее были воздвигнуты храмы и алтари, как богине. Ливия имела безграничное влияние на своего мужа; наружно покоряясь ему вполне, в сущности она руководила всеми его поступками, даже помышлениями. Главной, преобладающей чертой ее характера было тщеславие, все остальное отходило на задний план. Чувство ревности, столь свойственное прекрасному полу, было ей неизвестно, — она легко извиняла маленькие неверности мужа и весьма благосклонно относилась к женщинам, которые ему нравились. Она всеми средствами старалась поддерживать общественную жизнь Рима: присутствовала на диспутах, посещала театры, скачки, народные игры. Все это льстило самолюбию гордых римлян и способствовало популярности императрицы Августы. Ее поведение, как женщины, было безупречно. Она терпеть не могла ипокритства и лицемерия. Когда несколько молодых людей осмелились показаться ей голыми и были приговорены к смерти, императрица даровала им жизнь, говоря, что голый мужчина производит такое же впечатление на воображение порядочной женщины, как статуя.

Двор императрицы Августы был замечателен роскошью, элегантностью и присутствием знаменитостей. В это время роскошь римлян перешла все границы; со всего мира в Рим стекались красавицы женщины, талантливые мужчины и посылались самые лучшие продукты отдаленнейших провинций. Римлянки украшали себя золотом и драгоценными камнями, буквально, от головы до ног: на груди каждой матроны красовалась цепь из чистого золота, усыпанная бриллиантами, в ушах были серьги также с драгоценными камнями, на руках — браслеты из золота, на обуви — жемчуг и бриллианты. Духи всех возможных сортов и видов были в большом употреблении; помада, ароматичные масла, различные эссенции употреблялись в ваннах ежедневно; душистой жидкостью вспрыскивали волосы, одежды и даже трупы умерших. Всю эту роскошь Риму доставляли его громадные территории. За несколько тысяч верст, с чрезвычайными затруднениями, присылались в Рим чудовищных размеров рыбы, дичь, сукна, материи и т. д. Из Греции, из Испании, из Азии, из Египта получались тончайшие вина; из Швеции — шубы, из Балтийских провинций — светлые косы блондинок, служившие шиньонами для прихотливых римлянок. Галлия доставляла особенно приготовленные ветчину и сосиски, Испания посылала тончайшее полотно необыкновенно белого цвета. Кроме вин, Греция снабжала Рим шерстяными материями всевозможных сортов и тончайшими одеждами, которыми украшалось тело красавицы-римлянки, обозначая ее роскошные формы. Египет посылал кедровую мебель, мрамор шел из Ливии и Нумидии. С востока пригоняли громадные партии рабов, между которыми было немало евнухов, служивших орудием разных гнусных интриг и т. д. Вся эта непомерная роскошь в конце концов, как мы знаем, была причиной гибели великой римской республики. Рим всегда устраивал праздники по случаю побед его легионов в какой-нибудь отдаленной стране. В этих празднествах участвовал весь народ без исключения и, конечно, римские матроны: они наполняли цирки, храмы, театры и т. д… В особенности победа, одержанная Тиверием над панонеянами и далматами, вызвала ряд празднеств. Сначала народ был приглашен в Капитолий, потом Ливия и Юлия пригласили всех женщин во дворец; затем пошли бесконечные празднества: спектакли в театрах, борьба атлетов, бой гладиаторов, троянские игры, скачки, охоты, в которых убивались сотни львов в состязании с слонами. Но, кроме народных празднеств, главные развлечения, поражавшие своей грандиозной роскошью, были сосредоточены в императорском дворце. Красавицы женщины, гениальные писатели, ораторы, артисты, художники, — все это окружало императорскую чету. Между женщинами, по красоте и роскоши нарядов, кроме Ливии и Юлии, жены и дочери императора, отличались, в особенности. Октавия, сестра Августа, и ее сыновья, оба носившие имя — Антоний. К ним следует присоединить Сервилию, Клавдию и Скрибонию, которые были когда-то женами Августа; Агриппину, дочь Юлии и Агриппа, Теренцию — жену Мецената, Ургулянию, фаворитку-фрейлину императрицы, Ортензию, знаменитую по своему красноречию, Варилию и многих других римских матрон. Мужской персонал был также замечателен; между ними следует отметить любимых министров императора — Мецената и Агриппу; первый из них был замечателен своим расположением к литераторам и артистам; что же касается до характера Мецената, то он был крайне неровен: порой министр выказывал замечательную энергию, порой относился ко всему апатично, иногда выказывал замечательную храбрость, а иногда был труслив. Его жена, Теренция, пользовалась особым расположением императора Августа и часто сопровождала его в путешествиях. Ливия знала эту связь мужа и хотя в душе ненавидела соперницу, но наружно всегда показывала ей расположение. Несчастный министр много страдал от капризов жены; об нем говорили, что он тысячу раз женился и ни одного раза не был мужем. Между другими персонажами двора следует отметить также Цинну, племянника Помпея Маньо, Мурэно, свояка Мецената, Гракха, потомка Корнелия, и Цицерона — сына знаменитого оратора. Надо знать, что император Август, помимо своих занятий политикой, любил окружать себя знаменитыми литераторами; в этом случае министр Меценат очень помогал ему. Сначала знаменитость приглашалась к министру в его прекрасный дом, стоявший среди садов Эквилино, оттуда литератор приглашался во дворец, где и был представляем императорской фамилии. Таким образом, много современных знаменитостей удостоилось быть при дворе. Виргилий в громадных залах Палатина читал песни «Энеиды» в присутствии императорской фамилии.

Виргилий читает Энеиду.

Гораций, великий знаток прекрасного, любитель женщин и вина, прославлял на все тоны добродетели императорской фамилии, великого министра Мецената и их фаворитов; в то же время он распевал священные гимны, нравственные оды, любовные женские арии и пикантные шуточки. Овидий пел о любви и сладострастии, рисовал характер великого города, объяснял искусство любить и способ соблазнять красавиц. Вообще, он был при дворе в моде, воспевая женщин, любовь и вино, и вместе с тем, очень искусно умел льстить императорской фамилии; за всё это Август и Ливия оказывали ему большую благосклонность. Впоследствии Овидий был выслан из Рима в ссылку. Причина этого обстоятельства покрыта мраком таинственности. Проперций и Тибулл распевали также сладчайшие стихи о любви и, как и другие, прославляли гениальность императора Августа. Вообще же, двор императора Августа и его супруги был замечателен, как средоточие современных талантов.

Однако, не смотря на все эти почести и блеск двора, самолюбие Ливии не было вполне удовлетворено. Ей хотелось сделать наследниками трона своих сыновей от первого брака. И этой цели стремились все действия тщеславной императрицы. Тиверий и Друз, сыновья Ливии и Тиверия Клавдия Нерона, ее первого мужа, были при дворе Августа. Ливия употребляла все старания, чтобы своим сыновьям доставить выдающиеся места в войске. Тиверий не отличался нравственными качествами: он был высокомерен, эгоистичен, тщеславен и крайне завистлив; кроме того, он был замечательно скрытен и жесток, вечно замышлял в своем уме что нибудь дурное против ближнего, затем был развратен и часто пьянствовал, так что в Риме его звали не Тиверий, а Биберий. Друз, его брат, напротив отличался своей порядочностью и добротою сердца. Его любовь к добродетели, среди общего разврата, была замечательна; супруга Друза, Антония, как нельзя более соответствовала своими возвышенными правилами мужу. Таковы были сыновья Ливии. Но Август предпочитал своего племянника, Марцелла, сына Октавии от первого брака ее с Марком Марцеллом. И действительно, это был юноша, в полном смысле слова, прекрасный: добрый, отзывчивый на все хорошее, честный и, ко всему этому, красавец собой; он был очень популярен среди римского народа. Император Август любил его, как сына, и для того, чтобы более привязать его к своему семейству, женил Марцелла на своей дочери Юлии, происходившей от его брака с Скрибонией. С этого момента, Марцелл сделался племянником императора и вместе тем его наследником. Церемония бракосочетания происходила в Риме с особенной торжественностью. При церемонии присутствовал Агриппа, и по случаю той церемонии был воздвигнут храм Юпитеру и ем богам, названный Пантеоном; это последнее обстоятельство сделало еще более торжественным бракосочетание. Для того, чтобы почтить дочь и племянника Августа, Агриппа не жалел никаких средств для народа: были устроены различные игры, скачки, спектакли и всякого рода развлечения; сенат и кавалеры участвовали в народном торжестве. Но, к несчастью, этот союз не был удачен для Марцелла, — Юлия не сошлась характером с своим супругом. Обладая страстной натурой, умом бойким и насмешливым, занимаясь иногда литературой и критикуя все, Юлия нередко нарушала римские обычаи; чересчур либеральная и не в меру откровенная, эта женщина не подходила под условия своего времени. Но, несмотря на все это, ее любили в Риме. Мужчинам нравилась веселая красавица Юлия и все находили ее прелестной. Но ее качества — ум, любезность и пр., затемнялись одним недостатком: как натура страстная, необузданная, она была склонна не к семейной жизни, а к разврату. Окруженная самой элегантной молодежью столицы, она свободно отдавалась тем, кто имел счастье обратить на себя ее внимание. Такое поведение Юлии, конечно, не могло осчастливить ее мужа.

Современные хроникеры рассказывают нам много эксцентричных поступков этой женщины. Один раз Юлия представилась императору в костюме чересчур декольтированном; Август ей заметил, что она этим оскорбляет чувство нравственности. На другой день Юлия представилась императору в самом скромном костюме. Отец обнял свою красавицу-дочь и прошептал ей на ухо, что сегодня она его мирит со вчерашним поступком. Юлия, несколько отшатнувшись, вскричала: «Сегодня я представляюсь отцу, а вчера я представлялась мужчине».

Часто, в сопровождении мачехи, Юлия посещала бой гладиаторов, где ее тотчас же окружала толпа самых разнохарактерных поклонников. Это последнее обстоятельство крайне шокировало Ливию и она часто жаловалась мужу на поведение его дочери. Август раз написал письмо Юлии, но она ответила сарказмом. Кроме горя, которое причиняло Марцеллу поведение красавицы жены, он еще имел другую заботу: его сильно беспокоило расположение императора к Агриппе. Август заметил это чувство в своем любимце и удалил Агриппу от двора, назначив его губернатором в Сирию. Однако, Марцелл недолго наслаждался своим триумфом. Командуя флотом в Бойя, он простудился, заболел и умер 24-х лет от роду. В народе ходили слухи, что в этой преждевременной смерти молодого человека отчасти виновата императрица Ливия, ненавидевшая его, как объявленного наследника императора Августа, что служило препятствием для достижения власти собственным детям Ливии. Весь Рим оплакивал преждевременную кончину Марцелла; поэты воспевали достоинства умершего народного любимца; Август также горько плакал, а Октавия, мать Марцелла, была положительно неутешна; либералы также очень горевали, — они, при помощи Марцелла, хотели восстановить старые республиканские порядки. Молодая вдова, Юлия, первое время, ради приличия, соблюдала известные правила траура, потом снова отдалась своим обычным развлечениям.

Между тем общественное спокойствие время от времени нарушалось политическими заговорами. Либералы не могли переносить мира, купленного ценою абсолютизма: они решили убить Августа и провозгласить республику. Во главе заговора стоял Корнелий Цинна, племянник великого Помпея; к нему пристали весьма многие почетные граждане Рима. Этот заговор мог иметь роковые последствия для Августа, если бы его не предупредил один из заговорщиков. Император был в нерешимости — наказать или помиловать бунтовщиков. В нервом случае, прибегая к строгим мерам, он мог возбудить еще большую ненависть против себя и вызвать самые отчаянные поступки; помилование же заговорщиков могло счесться за слабость с его стороны. Такие мысли смущали Августа, — он потерял спокойствие, положительно не зная, что ему делать. Императрица Ливия пришла на помощь к к своему августейшему супругу. «Прости их, — говорила она мужу, — прости не ради милосердия и доброты твоего сердца, а прямо для твоих политических целей: ты увидишь, какой эффект произведет твой великодушный поступок. Верь мне, — продолжала умная женщина, — нет врага, которого бы нельзя было обезоружить великодушием». Август последовал советам своей жены, пригласил к себе главного заговорщика, Корнелия Цинну, и рассказал ему все подробности плана заговора, причем упрекал его в неблагодарности, припоминая все, что он для него сделал, и после того, как Цинна признался императору в своих преступных намерениях, Август, вместо того, чтобы тотчас же велеть арестовать и казнить Цинну и его единомышленников, объявил им всем прощение; мало того — император выдал Цинне аттестат в благонадежности и торжественно обещал назначить его на будущий год консулом. Умная императрица Ливия не ошиблась. Великодушный поступок Августа произвел эффект чрезвычайный и был причиною самых благоприятных последствий. Цинна, пораженный добротой Августа, совершенно преобразился: из врага сделался самым верным и преданным ему другом. На остальных заговорщиков великодушный поступок императора произвел то же впечатление, и с тех пор в Риме уже ни одного раза не было заговора против жизни императора Августа. Это событие значительно усилило влияние Ливии на ее мужа. Как умная женщина и любящая мать, она хотела воспользоваться обстоятельствами, чтобы прочистить дорогу к трону своему сыну Тиверию, — со смертью Марцелла главное препятствие устранялось само собою.

Между тем Агриппа, снова призванный, приехал в Рим ко двору и вскоре приобрел не только расположение, но и дружбу императора, который стал относиться к нему, как к своему лучшему другу, и, желая более привязать его к себе, предложил Агриппе жениться на Юлии, вдове Марцелла. Агриппа был женат на сестре императора, дочери Октавии, тоже Марцелле; но Август, ставивший пользу государства выше всего, посоветовал Агриппе развестись с женой и обвенчаться с Юлией; Агриппа исполнил этот совет и женился на вдове Юлии. От этого брака произошли три сына — Кай, Лючий и Агриппа Постум и две дочери — Юлия и Агриппина.

Агриппа был чересчур стар для молодой страстной Юлии, соблазнительная красота которой была в полном расцвете; следовательно, этот брак, также как и предшествовавший, не мог быть особенно счастлив и образумить Юлию, призвав ее к семейному очагу. Молодая женщина, напротив, сочетавшись браком с Агриппой, более чем когда-нибудь ринулась в мир наслаждений и кокетничала, беспрестанно меняя любовников. Юлия не имела обыкновения никому отказывать в сочувствии. Среди целой толпы обожателей Юлии лишь один Гракх пользовался ее особенным вниманием, — он был молод, красив собой, прекрасно воспитан и изящен; остальные, как Квинт Криспиний, который под маской добродетели скрывал испорченную душу, Юлий Антоний, Сципион, Апий Клавдий и другие многие личности, не отличавшиеся ни происхождением, ни талантами, были не более, как прихотью кокетливой красавицы. Подобное поведение Юлии, конечно, не могло быть тайной для двора тем более, что сама красавица Юлия рассказывала обо всех своих похождениях, осмеивая любовников. Вскоре Агриппа умер и Юлия снова стала вдовою; разумеется, она нисколько не изменила своего поведения. Между тем, ее отец начал думать, чтобы дать ей третьего мужа, и внимание императора остановилось на Тиверие, сыне Ливии. Молодой человек уже зарекомендовал себя с прекрасной стороны, как военный, и после смерти Агриппы никто лучше Тиверия не мог помогать Августу в управления государством. Мысль Августа встретила полное сочувствие со стороны его жены Ливии, желавшей приблизить своего сына к трону. Тиверий был женат на Агриппине и глубоко презирал Юлию за ее развратное поведение, но, в виду советов матери, а отчасти и своего собственного самолюбия, он развелся с Агриппиной и женился на дочери Августа. Юлия, в свою очередь, терпеть не могла Тиверия и согласилась быть его женой только в виду политических целей своего отца. И этот союз, конечно, не мог быть счастлив: антипатия, которую питали супруги друг к другу, перешла, наконец, в обоюдную ненависть, и вскоре, после смерти одного из их детей, они расстались окончательно. В эту эпоху развратное поведение Юлии начало переходит всякие границы, ее поведение было настолько грязно, что об нем историк даже распространяться считает неудобным. Юлию ничто не могло образумить — ни женский стыд, ни ее высокое положение, ни гнев императора Августа, — она была неисправима.

Тиверий не смел формально развестись с женой, боясь навлечь на себя гнев императора Августа; но, чтобы не быть свидетелем своего собственного позора, он придумал единственное средство — удалиться из Рима. В этом добровольном изгнании он провел семь лет, развлекая себя философскими прениями в Роди. Между тем, недостойное поведение Юлии шло crescendo, и она со своими любовниками дошла до крайних пределов. Август, наконец, потерял терпение. Назначен был суд над виновными, которых обвинили в оскорблении величества. Семпроний Гракх был отправлен на остров Черчина, Африканского моря, где был убит по приказанию Тиверия; Криспиний и Клавдий были осуждены на изгнание; Юлий Антоний, один из знаменитых любовников Юлии, сам себя убил, чтобы избегнуть суда. Юлия, дочь Августа, также была осуждена: ее сослали на остров Пандатария (ныне Вентотене), и ей было запрещено принимать кого бы то ни было. Тиверий в Роди узнал все эти новости и был очень доволен, что император Август, наконец, наказал свою недостойную дочь. Но по странным, трудно объяснимым обстоятельствам, Тиверий, несмотря на свою ненависть к жене, написал к императору Августу письмо, в котором умолял его величество помиловать Юлию и простить ей ее увлечения молодости. Римский народ, очень любивший Юлию, также подал просьбу императору простить жену Тиверия. Но ни то, ни другое ходатайство не увенчалось успехом: император Август был неумолим и объявил, что скорее вода будет в хорошей гармонии с огнем, чем Юлия возвратится в отечество.

Узнав впоследствии, что многие граждане желают силой освободить Юлию, он приказал перевезти ее в Reggio di Calabria и подвергнуть самому строжайшему наблюдению. Мало-помалу семейство императора Августа убавлялось. Лючий и Кай, которых Август очень любил, были назначены командирами легионов, один на восток, другой в Галлию и в Испанию. Оба они умерли в самых юных летах: Лючий внезапно скончался в Марсели, а Кай был зарезан изменником. Смерть обоих юношей и на этот раз молва приписала интригам Ливии.

И действительно, когда оба молодые люди умерли, Тиверий возвратился в Рим. Но император Август, не особенно любивший пасынка, отдавал предпочтение Агриппе Постуму, сыну Юлии. Но и это препятствие хитрая Ливия сумела устранить. При помощи интриги, фальшивых свидетельских показаний она сумела внушить подозрение Августу, и Агриппа Постум, совершенно неосновательно обвиненный, был сослан на остров Пияноза. Но в душе император не находил достаточно юридических данных к обвинению племянника. Августу очень хотелось повидаться с Агриппой Постумом. Открыто он этого сделать не желал, боясь гнева своей самолюбивой супруги Ливии, и решил секретно побывать на острове. Скрыв от всех свое намерение, император открыл его лишь одному сенатору Фабию Массиму, которого пригласил сопутствовать ему. При помощи Фабия, Август отправился на остров Пияноза для свидания с племянником. Во время этого свидания Агриппе удалось окончательно разубедить деда в своей вине. Август был глубоко тронут и со слезами на глазах объявил Агриппе, что в самом непродолжительном времени будет окончено его изгнание. Между тем, Ливия узнала, куда отправился ее супруг. Сенатор Фабий Массимо имел слабость поверить секрет своей жене Марции, а эта последняя сообщила его императрице. По возвращении Августа, Ливия стала его упрекать, почему он скрыл о своем путешествии. Август, зная что он никому не поверил своего намерения, кроме сенатора Фабия, решил, что последний ему изменил. Призвав к себе Фабия, император до такой степени разгневался, что несчастный сенатор, придя из дворца к себе домой, решился умереть. Между тем Ливия, боясь что Август призовет в Рим Агриппу, возвращение которого окончательно уничтожало ее планы относительно сына Тиверия, решилась на страшное преступление: она отравила мужа финиками, начиненными ядом. По крайней мере так говорил народ, обвиняя Ливию в смерти императора Августа. И ничего нет удивительного, ибо тщеславная Ливия была способна на всякого рода злодейство для достижения своих преступных целей.

Факт тот, что Август, имея желание встретить Тиверия в Беневенто, вдруг почувствовал страшные колотья в желудке. Несмотря на болезнь, он продолжал путешествие, но боли до такой степени усилились, что Август был принужден остановиться в Нолла. Почувствовав свой конец, он обратился с улыбкой к окружающим, которых просил аплодировать ему, если он хорошо сыграл комедию жизни. Затем, отпустив всех, он умер на руках Ливии в той самой комнате, в которой скончался его отец Октавий. Ливия употребила все средства, чтобы на первое время скрыть кончину императора: она заперла комнату, где он лежал, и никого туда не впускала. Снаружи был поставлен большой отряд гвардии, а в Иллирию она тотчас же послала письмо, в котором просила сына немедленно приехать в Нолла. Затем, когда Тиверий приехал, она вместе с ним возвратилась в Рим, объявила о смерти Августа и о том, что Тиверий был назначен его наследником. При этом императрица чрезвычайно искусно сыграла роль неутешной вдовы: она плакала, рвала на себе волосы, казалась неутешной. Члены муниципалитета и колонии перенесли труп императора из Нолле в Бовиле, откуда, в сопровождении большого отряда кавалерии, он был отнесен в Рим и поставлен в императорском дворце. В сенате было прочтено духовное завещание Августа, которым он назначал своими наследниками, во первых, Тиверия и Ливию, потом Друза, сына Тиверия, вместе с Германиком и его тремя сыновьями. Труп покойного императора был торжественно сожжен на военном Марсовом поле. Орел, поставленный на верху костра, был объят пламенем и, по свидетельству присутствовавших, душа покойного императора улетела на небо. Фувий клялся, что сам видел это собственными глазами, за что получил от неутешной вдовы Ливии премию в миллион сестерций (197 177 лир). Пепел был поставлен в мавзолее, воздвигнутом в честь императора Августа в Campo Marzio, между улицей Фламиния и Тибром; здесь же была поставлена и его статуя.

Дом, в котором умер Август в Нолла, был также обращен в храм божества. Когда Тиверий вступил на престол, ему было 56 лет от роду. Наружность его была самая обыкновенная: стан крепкий, склонный к полноте, большие черные глаза, которые, как утверждали, видели даже в темноте; все члены Тиверия были пропорциональны. Новый император считался великим государственным человеком, искусным генералом, очень умным и в высшей степени жестоким. Первый шаг его управления сопровождался преступлением.

Лишь только он вступил на престол, как тотчас же послал одного из гвардейских офицеров на остров Пияноза убить Агриппу Постума, единственного внука покойного Августа, остававшегося в живых. Несчастный Агриппа долго защищался против своих палачей, но в конце концов был ими убит. Когда офицер возвратился в Рим, чтобы доложить императору, что приказание его исполнено, Тиверий нагло отрекся и предложил сенату судить убийцу. Но осторожная Ливия не советовала возбуждать подобного щекотливого процесса. Таким образом, убийство Агриппы Постума было замято и предано забвению. Тиверий не забыл также и своей жены, несчастной Юлии.

После смерти Августа и восшествия на престол мужа сосланной принцессы, в Риме все думали, что она будет возвращена; однако, на деле вышло совсем иначе. Тиверий не только не простил своей жены, но напротив, усилил ее наказание: он отдал приказ заключить Юлию в отдельный дом, откуда она бы не смела ни на шаг отлучаться; около дома были поставлены часовые. Таким образом, вместо относительной свободы, которой до сих пор пользовалась Юлия, она была заключена в тюрьму. Затем на ее содержание Тиверий назначил до такой степени ничтожную сумму, что злополучная арестантка стала нуждаться в самом необходимом, даже в хлебе. Тяжело было Юлии переносить ее новое положение. Она привыкла к роскоши, к богатству, а тут должна была переносить нищету самую ужасную, сидеть без хлеба и чуть не умирать с голода, что, впрочем, и случилось, если верить народной молве: Юлия, действительно, умерла голодной смертью. К матери варвар Тиверий также относился не особенно нежно, несмотря на то, что, благодаря ее стараниям, он добился трона. Этот человек с мелкой, низкой душонкой, постоянно дрожал за свою власть и ни с кем не хотел ее разделить. Ему было завидно, что мать пользуется почестями императрицы. Сенат хотел восстановить закон, чтобы к его титулу императора были прибавлены слова: сын Ливии. Тиверий первый восстал против этого и объявил, что не допустит ничего подобного. «Женщине, говорил он, не следует воздавать чересчур больших почестей». Потом сенат хотел воздвигнуть алтарь в честь Ливии, но и против этого восстал Тиверий. Он говорил, что подобная почесть есть исключительная, и что он не желает, чтобы его матери воздавали исключительные почести. Сенат, разумеется, должен был согласиться с мнением императора. Такая неблагодарность Тиверия к матери маскировалась им, будто бы умеренностью, простотой и в глазах народа казалась симпатичною. На том же основании, будто бы умеренности и простоты, Тиверий приказал уменьшить штат придворных своей матери. Тщеславная Ливия, конечно, возмущалась поступками сына и часто напоминала ему, что он ей обязан титулом императора. Но упреки Ливии не вели ровно ни к чему: Тиверий продолжал держаться своей системы и очень сурово замечал матери, чтобы она не заявляла своих претензий и держала бы себя поскромнее. Поздно поняла Ливия, что сын ее есть ничто иное, как самый черствый, бездушный эгоист. И, действительно, он беспрестанно оскорблял самолюбие матери. Раз был такой случай: сенатор Пизоний, кредитор довольно большой суммы денег матроны Ургулянии, пользовавшейся особенной дружбой вдовствующей императрицы Ливии, подал свой документ ко взысканию и позвал должницу Ургулянию в трибунал. Последняя смеялась над этим, зная хорошо, что будет иметь прочную защиту в своей покровительнице Ливии, и, действительно, вдовствующая императрица просила сына поговорить об этом деле с претором, чтобы процесс был решен в пользу Ургулянии. Тиверий изъявил согласие и в день разбора по прошению сенатора Пизония, сам отправился к претору. Но по обстоятельствам, совершенно непредвиденным, впрочем, вполне зависевшим от Тиверия, он пришел к претору именно тогда, когда дело было уже кончено и состоялся приговор в пользу сенатора Пизония. Самолюбивая Ливия, обещавшая свою протекцию Ургулянии, была поражена этим новым ипокритством сына и принуждена была внести свои собственные деньги за приятельницу. Вообще, Тиберий беспрестанно язвил самолюбие свой матери. В одном лишь он с ней сходился — в ненависти к Германику и его жене Агриппине. Ливия, как и ее сын, ненавидела всех, кто пользовался доброю славой, а Германик и его жена Агриппина были чрезвычайно популярны. Германик, сын ее сына Друза, умершего во время битвы с германцами, наследовал от своего отца все добродетели и таланты; с юных лет Германик зарекомендовал себя как прекрасный полководец. Кроме того, он был умен, добр, обладал возвышенной душой и отличался своей справедливостью. Солдаты обожали Германика и несколько раз предлагали ему возвести его на трон, но честный юноша всегда с достоинством отвергал эти недостойные предложения. Среди римских граждан Германик также пользовался общей любовью и уважением; даже его враги никогда не говорили о нем ничего дурного. Жена его, Агриппина (дочь Юлии и Агриппы), по уму и благородству как нельзя более к нему подходила. Поведение Агриппины было образцовое во всех отношениях, Не только в Риме, но и в целом государстве не было человека, который бы осмелился дурно говорить о жене Германика, — ее уважали все без исключения. Агриппина, как и ее муж Германик, пользовалась громадной популярностью. Ненавидя лесть и сплетни, Агриппина гордо, в самом лучшем значении этого слова, держала себя, сознавая свои достоинства и недостатки. Главной, отличительной чертой характера этой женщины была строгая справедливость: Агриппина не могла переносить нарушения прав, в каком бы виде оно ни проявлялось, Ливия, как умная женщина, понимала Агриппину и сама в душе не могла не согласиться, что жена Германика вполне заслуживает всеобщее уважение, тем не менее ненавидела ее и искала случая погубить. Тщеславная Ливия не могла равнодушно слышать отовсюду раздававшиеся похвалы по адресу Агриппины. Мелочной и самолюбивый Тиверий по тем же причинам ненавидел Германика. Таким образом сын и мать были вполне солидарны в своих преступных целях: первый решил погубить честного Германика, а вторая — его жену Агриппину. Для исполнения этого плана прежде всего требовалось удалить из Рима ненавистную чету, что и было сделано. Германика назначили командующим легионами на востоке и с ним вместе послали губернатором в Сирию известного негодяя Пизония, которому дана была секретная инструкция поднять народ и солдат против Германика; буде же представится удобный случай, то прямо убить его. И так как Германик отправлялся вместе с своей женой и детьми, то Ливия посоветовала Пизонию взять с собой его жену, которая по мнению императрицы, могла быть полезна для Агриппины и ее детей. Жена Пизония, само собой разумеется, была посвящена в планы всего заговора, и так как по своим нравственным качествам вполне подходила к своему достойному супругу Пизонию, то и могла быть полезною для исполнения гнусных планов Ливии и Тиверия. И действительно, эта достойная чета не замедлила проявить себя. Пизоний, назначенный на самостоятельный пост губернатора в Сирии, начал с того, что при помощи денег и вина стал бунтовать солдат Германика, склонять их к нарушению дисциплины, небрежно относиться к исполнению служебных обязанностей и т. д. Жена Пизония, Планчина, в свою очередь помогала супругу, распространяя в народе и между солдатами разные нелепости о Германике и Агриппине. Но как тот, так и другая с презрением отнеслись ко всем этим грязным интригам и, в конце концов, во всей стране стали пользоваться тем же всеобщим уважением, как и в Риме. Между тем, по делам службы Германик должен был на время уехать в Египет; пользуясь его отсутствием, Пизоний взбунтовал солдат.

Германику, по его возвращении, стоило больших трудов восстановить порядок. И так как главным бунтовщиком оказался Пизоний, то Германик был вынужден лишить его места губернатора; злодей наружно покорился, но перед отъездом на остров Коо, при помощи своей достойной супруги и одного раба, всыпал в кушанье Германика ядовитый порошок, действующий хотя и медленно, но верно. По отъезде Пизония, Германик заболел и тотчас же понял, что он отравлен. Болезнь не поддавалась никакому лечению. Германику делалось всё хуже и хуже и он, наконец, принужден был лечь в постель. Чувствуя приближение смерти, он пригласил своих друзей, которым прямо объявил, что умирает, отравленный Пизонием и его женой Планчиной. «А потому, говорил умирающий, я прошу вас всех быть свидетелями этого факта и преследовать моих злодеев путем уголовных законов». Затем простился с своей женой и детьми, не советуя им возвращаться в Рим, и умер. Германику минуло только 34 года от роду. После него осталось шестеро детей: трое сыновей — Нерон, Друз и Кай, названный впоследствии Калигулой, и три дочери — Агриппина, Друзилла и Ливилла.

Смерть Германика возбудила в Риме всеобщую скорбь. Трибуны опустели, магазины закрылись и весь город точно вымер — на улицах некоторое время не было видно ни души человеческой. Скорбь римских граждан еще более увеличилась, когда приехала вдова Германика, Агриппина, с пеплом своего покойного мужа. Ей сделали торжественную встречу: все римские граждане и сенат приветствовали Агриппину при въезде ее в город и заявили ей свое соболезнование. Тиверий и Ливия не участвовали в демонстрации: они говорили, что неприлично их императорским величествам всенародно показывать свою грусть. Престарелую мать Германика Ливия склонила также не принимать участия в встрече. В эти дни самолюбие Тиверия и Ливии сильно страдало. Весь римский народ громогласно утверждал, что покойный Германик и его супруга делали честь стране своими выдающимися добродетелями и что надо молить богов, дабы она сохранили драгоценную жизнь детей покойного. Пизоний и его жена также возвратились в Рим. Друзья покойного Германика тотчас же стали обвинять их в отраве молодого героя Германика и в бунте солдат. Суд, хотя в душе каждого из присутствовавших было убеждение, что Германик был, действительно, отравлен, нашел необходимым, в виду давления Тиверия, за отсутствием доказательств оправдать Пизония в отраве; что же касается до бунта солдат, то он был вполне доказан. Осуждение Пизония согласовалось с планами Тиверия, которому хотелось отделаться от опасного сообщника. Узнав, что император не на его стороне, Пизоний хотел представить собственноручное письмо Тиверия, в котором император прямо отдавал приказание отравить Германика, но этого Пизонию не удалось сделать: фаворит Тиверия, некто Сейяно, задушил Пизония в тюрьме. В одно прекрасное утро арестанта нашли мертвым и около него лежал нож, запачканный в крови. В народе распустили слух, что Пизоний сам себя уничтожил; Планчина, за неимением доказательств, была оправдана. Таким образом, злодейства Тиверия и его матери остались почти необнаруженными. Избавившись от ненавистного Германика, Ливия и Тиверий не могли быть покойными до тех пор, пока существовали дети Германика, на которых народ возлагал все свои надежды; начали носиться слухи, что Тиверий и Ливия решили уничтожить как Агриппину, так и ее детей. И действительно, один раз во время обеда во дворце, Агриппина публично отказалась от фруктов, предложенных ей императором Тиверием, так как фрукты эти были отравлены. Все эти факты разносились в народе и возбуждали ненависть к императору. Тиверий решил удалиться на остров Капри. Кроме боязни народной ненависти, к этому были и другие мотивы. Он хотел скрыть от всех свою дряхлость; но главное — присутствие его матери Ливии с каждым днем делалось для него невыносимым. Тиверий всеми зависящими средствами старался избегать встречи с Ливией и, наконец, уехал на остров Капри. Отъезд Тиверия увеличил могущество Ливии. Не замедлил появиться декрет, в котором осуждались в государственной измене Агриппина и ее сын Нерон, будто бы замышлявшие покуситься на жизнь императора Тиверия.

Агриппину заковали в железо и отправили на остров Пандатария, где, после варварской пытки, задушили; ее сына Нерона отослали на остров Понца и уморили голодом. Другого сына покойного Германика, Друза, заключенного в подземелье Паллатина, постигла та же участь. Из всех детей Германика спасся только один Кай Калигула, к которому император Тиверий особенно благоволил за его черствую душу и злой характер. О Калигуле Тиверий говорил: «в этом юноше я воспитал змею, которая будет бичом для всего Рима». Ливия на старости лет сделалась ханжой. Она выхлопотала у сената привилегию сидеть среди весталок; построила в Риме и в провинциях много храмов, в особенности в Иерусалиме, храм которого она украсила драгоценными золотыми вазами. Таким образом она прожила 86 лет. Когда Тиверий узнал на Капри о смертельной болезни своей родительницы Ливии, он принял эту весть совершенно равнодушно и не пожелал ехать в Рим посетить больную. По смерти Ливии, Тиверий не участвовал в церемонии погребения и отдал приказ, чтобы никаких особенных торжеств не было.

 

III. Ливия Орестилла, Лёлия Паулина и Чезония, жены Калигулы

Тиверий заболел в Мизено, в вилле Лукулла: несмотря на усиливающуюся болезнь, он не хотел признаваться, что плох и ложиться в постель; но 16-го марта (37-го года) он впал в такой продолжительный обморок, что все окружающие сочли его мертвым; многие поспешили поздравить Калигулу, его племянника, с восшествием на престол, как вдруг прошел слух, что император Тиверий пришел в себя и попросил пищи; придворные смутились и сам Калигула не на шутку призадумался, — вообще все как-то растерялись. Среди всех этих волнений не потерял присутствия духа только один придворный, фаворит Тиверия, некто Маркони, он прямо отправился в спальню умирающего и задушил его подушкой. Так кончил свою жизнь злодей, который в своей жизни совершил столько убийств. Тиверий умер 70-ти лет от роду. Калигула всеми был принят в Риме с распростертыми объятиями. Сенат, народ и солдаты оказали ему особенные почести. Калигула был любим всеми без исключения: римляне видели в нем благородную кровь незабвенного Германика, сына безвременно погибшего героя. Солдаты считали его своим детищем, ибо Калигула родился и вырос среди них в лагере; они ему дали имя — Калигула — от военного слова — caligua. И, действительно, первое время молодой император вполне оправдал всеобщие ожидания: последовал ряд самых либеральных реформ. Калигула обнародовал всеобщую амнистию, отменил закон оскорбления величества (legge di lesa maestà) и не принимал никаких доносов; молодой император даже не хотел о них слышать; затем признал полную независимость авторитета магистрата и значительно убавил налоги. Рим и все провинции торжествовали. Увы, это торжество было непродолжительно: Калигула быстро изменился. Воспитанный среди суровой солдатской жизни, потом раб своего деспота-дяди, он не мог правильно развиться и, сделавшись владыкой чуть не целого мира, прямо лишился головы — она у него пошла кругом. Дурные инстинкты, тлевшие в молодом человеке, разом вспыхнули и не замедлили проявить себя. Калигула предался разврату и всевозможным излишествам: объедался и опивался, и ежедневно принимал рвотное, что в конце концов и было причиной его серьёзной болезни. Вылечившись от нее, Калигула совершенно изменился.

Перед изумленными римлянами явился уже не тот честный и великодушный император, на которого народ возлагал надежды, а какой-то кровожадный зверь. Все его действия были совершенно противоположного свойства с первоначальными. Калигула оказался еще более деспотом, чем его дядя Тиверий. Он начал отменять декреты, изданные ям при вступлении на престол, снова восстановил закон оскорбления величества, увеличил налоги, и казни или, правильнее, убийства происходили ежедневно. Кровавые сцены составляли истинное наслаждение для императора.

Каждый день он регулировал счета, т. е., приказывал представлять себе списки обвиняемых и сам лично отмечал имена тех, которые должны были быть приговорены к смертной казни. «Мы, — говорит историк, отметим лишь некоторые факты, — было бы слишком долго описывать все жестокости этого страшного изверга». Во время обеда Калигула имел обыкновение любоваться на пытку, и если не случалось найти обвиняемого, то пытке подвергался первый, попавшийся на глаза Калигуле. Император приказывал приводить отцов, дабы они присутствовали при пытке их детей; за долгое время приговоренным к смерти объявлялось об участи, их ожидающей; Калигула придумывал самые медленные и мучительные казни для того, чтобы, как говорил он, осужденные могли вполне прочувствовать страдания. На арену, куда выпускались голодные звери, он приказывал бросать гладиаторов; если же таковых в цирке не оказывалось, то брали первого попавшегося императору на глаза. Посещая тюрьмы, где содержались нередко невинные, обвиняемые в преступлениях ими не совершенных, Калигула, не обращая на это внимания, приказывал их казнить тотчас же, предварительно вырвав языки, дабы казненные не слишком шумели. Наконец, он дошел до такого неистовства, что раз публично изъявил сожаление, почему римский народ не имеет одной головы, которую он, Калигула, мог бы отрубить одним взмахом.

К жестокости этого знаменитого изверга присоединялись еще и самые комичные странности. Его страсть была первенствовать во всем, даже в самых вульгарных профессиях — кучера, певца, скомороха, плясуна. Раз, ночью, он велел позвать к себе трех сенаторов, и когда они, трепещущие от страха, предстали перед ним, Калигула быстро соскочил с трона и начал ломаться и плясать; сенаторы догадались, что надо аплодировать императору, за что и были им с миром отпущены домой. По улицам Рима он устраивал торжественные процессии: переодетый Геркулесом, Меркурием, Венерой или Юпитером, восседая на колеснице, которую везли молодые, красивые девицы, он принимал важные позы и наслаивался, слушая народные аплодисменты. С своими сестрами — Юлией, Агриппиной и Друзиной, он вступил в преступную связь и раз, во время оргии, отдал их в распоряжение своим развратным собутыльникам, после чего, на другой же день Агриппина и Юлия были отправлены в ссылку. Что же касается до Друзины, то император взял ее от мужа Кассия Лонгина и жил с ней, как с законной женой.

Когда Друзина умерла, он приказал сенату объявить, что все члены его видели возносившуюся на небо душу Друзины в образе богини. Затем был отдан приказ, дабы все граждане Рима облеклись в глубокий траур. Под смертной казнью запрещалось улыбаться, громко разговаривать на улицах, отцам обедать с своими семействами и ходить в баню. Но вдруг все переменилось. Калигула сам вскричал: «да разве можно оплакивать богиню!» и отдал приказ казнить всех надевших траур. Первая жена Калигулы была Юлия Клавдия, дочь Юлия Силона. Это бракосочетание состоялось еще при жизни Тиверия, по его приказанию; Юлия умерла родами. Вступая на престол, Калигула женился на Ливии Ористилле, которая была замечательна своей красотой и богатством и происходила от одной, очень древней римской фамилии. История этой красавицы замечательна. Сенатор Кальпурний Пизоний влюбился в нее, сделал предложение и, получив согласие, сочетался с ней законным браком. К величайшему несчастью молодого супруга, он, желая торжественно отпраздновать свадьбу, имел слабость пригласить императора. Калигула изъявил согласие, но увидав красавицу-молодую, тотчас же воспылал к ней страстью и после ужина он, без церемонии, приказал Ористиллу отвезти к себе во дворец. Тщетно несчастный Пизоний умолял деспота, — Калигула был непреклонен. Спустя некоторое время, состоялось торжественное бракосочетание императора с Ливией Ористиллой, но вскоре эта красавица ему надоела и он прогнал ее, впрочем отдав строгое приказание, чтобы она отнюдь не соединялась с Пизонием. Узнав, что прогнанная им супруга имеет намерение соединиться с своим первым мужем, он сослал их обоих на острова, совершенно изолированные. Лёлия Паулина, вторая жена императора Калигулы, имела ту же участь, как и Ористилла: она была дочь Марка Лёлия, составившего себе в бытность губернатором громадные богатства. Эта женщина также отличалась замечательной красотой; она вышла замуж за Меммия Регула и последовала за мужем в Македонию, куда он был назначен губернатором; супруги зажили очень счастливо. Но по странной случайности, Калигула узнал о красоте Лёлии Паулины и тотчас же отдал приказание Меммию явиться в Рим вместе с его женой. Разумеется, и эта красавица возбудила в Калигуле страсть, — он взял ее себе в жены, а Меммию приказал называться отцом Паулины. Но и эта страсть была непродолжительна; Калигула вскоре охладел и прогнал Паулину, обязав ее никогда не сходиться ни с одним мужчиной. Лёлия Паулина перенесла свое несчастие замечательно твердо и повела жизнь, полную роскоши, при помощи своего большого богатства. Дальнейшую историю Лёлии Паулины мы встретим при описании эпохи царствования императора Клавдия и его жены Агриппины. Последняя жена Калигулы была Чезония, дочь Орфита и Вестилии. Она была не хороша, не молода, не отличалась знатностью, но была в высшей степени хитра и практична. Лучшего выбора Калигула не мог сделать; ни одна женщина не могла до такой степени потворствовать страстям Калигулы, как гордая и жестокая Чезония. Она положительно господствовала над его душой. Немало злодейств было сделано жестоким Калигулой по наущению его жены. В конце концов, он безумно полюбил Чезонию. Показывал ее солдатам верхом на лошади, переодетую в военное платье, со щитом в руке; во время оргий он приказывал Чезонии раздеваться и удивлять присутствующих своим необыкновенным сложением.

Часто, нежничая с Чезонией, он ей говорил: нравится мне твоя прекрасная голова, нравится потому, что я каждую минуту могу заставить ее покатиться. Страсть Калигулы к жене еще более увеличилась, когда она ему принесла дочь. Ребенок был назван Юлией Друзиллией, ее носили по всем храмам богинь и отдали под покровительство Минервы. Калигула громко утверждал, что его дочь родилась от него и от Юпитера. Ребенок был вполне достоин своего отца и в самом нежном возрасте выказывал жестокость. Калигула с гордостью восклицал, что он в дочери узнает свою кровь. Часто, говоря о своей любви к Чезонии, он удивлялся, каким образом она могла произойти и для того, чтобы узнать этот секрет, он говорил о необходимости предать Чезонию пытке, дабы узнать от нее причину этой любви. Его привязанность к Чезонии нисколько не убавила его развратных привычек. Калигула часто в присутствии отцов и мужей позорил первых матрон Рима. Затем опускался в такую бездну разврата, о которой даже и говорить неудобно. Мало-помалу он положительно потерял рассудок и стал называть себя родным братом Юпитера. Иногда в беседе с Чезонией, разгневавшись, он восклицал: Убей меня или я тебя убью. Он воздвиг себе храм, а для Чезонии и своей лошади Инчитато он также выстроил храм и приказал воздавать там божественные почести своей супруге и лошади. Таким образом безумствовал этот изверг, злодейства которого шли crescendo; народ наконец потерял терпение, состоялся заговор и решено было убить Калигулу. 24-го января 41-го года, когда Калигула возвращался со спектакля Августинских игр и проходил мимо колонн дворца, один из трибунов, именно, Кассий Керей, вонзил ему кинжал в горло, другие заговорщики докончили Калигулу. Чезония, следовавшая невдалеке, бросилась подымать раненого мужа, заговорщики подняли мечи и на нее; Чезония нисколько не испугалась, разорвала грудь рубашки и сказала: «рази, поскорее!» и упала, смертельно раненая; ее ребенка, бывшего у нее в руках, солдаты убили ударом об стену головой.

 

IV. Мессалина, жена Клавдия

После смерти Калигулы, сенат, собравшись в Капитолий, решил восстановить свободу римской республики, но это решение не состоялось: вооруженные преторианцы были положительно господами Рима; они не желали ни свободы, ни республики, но императора, который бы нуждался в их вооруженной руке и, конечно, платил бы им за это хорошие деньги. Во время убийства Калигулы произошло некоторое замешательство и волнение. Около императорского дворца собралась толпа народа; один из присутствовавших старался спрятаться за углом, но солдаты это заметили и тотчас же бросились к нему. Спрятавшийся был Тиверий Клавдий, брат Германика и дядя Калигулы, человек лет 50-ти, высокий, толстый. Когда обступили его солдаты, он бросился перед ними на колени и стал молить не убивать его. Но солдаты и потом подступивший народ, узнав в нем брата покойного Германика, тотчас же провозгласили его императором и с триумфом понесли на своих плечах по улицам города. К ним со всех сторон бежали новые солдаты, гладиаторы, моряки, плебеи, и все кричали: «да здравствует новый император!» Сенаторы принуждены были принять избрание народа, признав Клавдия римским императором. Родившись от Друза, сына Ливии и Антонии, дочери Октавия, сестры Августа, Клавдий, вследствие чрезвычайной слабости своих умственных способностей, был каким то выродком в императорской семье и служил шутом для всех придворных; если, например, он являлся поздно к ужину, его заставляли ходить кругом стола и искать свободного места; потом, поместив его в конце стола, ему бросали кости и объедки; если же он засыпал, ему тотчас же надевали на руки носки, и когда он просыпался, он ими тёр свою физиономию. Идиотизм Клавдия вошел в пословицу; даже его родная мать, если встречала какого нибудь глупца, то говорила: «Боже великий, да он такой же дурак, как мой Клавдий!» Август его иначе не называл, как «этот бедненький» (quel poveretto). Таким образом, к величайшему удивлению всех граждан, на императорский престол был избран абсолютный идиот Клавдий. Вскоре по вступлении его на престол явились, конечно, и ловкие фавориты, в числе которых был некто Нарцисс. Они прямо управляли императором и по своему произволу пользовались его могуществом. Раз один центурион доложил его величеству, что он по его приказанию убил сенатора. «Я никогда не приказывал, отвечал Клавдий, но что сделано, то сделано». Раз Клавдий пригласил одного господина к себе на ужин и, не желая, чтобы он явился во дворец, тотчас же приказал его убить. Было бы через чур долго передавать все глупости этого коронованного идиота. На заседаниях Клавдий постоянно спал; один раз он возбудил вопрос: почему не явился такой-то свидетель? Ему отвечали, что он умер. — А, в таком случае причина его неявки вполне законная! — вскричал Клавдий.

Похождения Мессалины.

Он быстро переменил 5 жен. Первая жена Клавдия была Эмилия Лепида. Он ее прогнал прямо с свадебного пира; другая была Ливия Медулина, умершая в день свадьбы; третья — Плаутина, родившая ему дочь, названную Клавдией, но император не признал этого ребенка своим и велел положить его голым около апартаментов матери, после чего прогнал и мать и ребенка; четвертая — Элия Петина также была прогнана Клавдием; пятая была Валерия Мессалина, дочь Валерии Мессала и Домиция Лепида; Мессалина отличалась своим развратом, доходившим до проституции. Она приходилась кузиной Клавдию. Эта женщина поражала своими грязными фарсами даже римлян той эпохи, когда их нравы вовсе не отличались чистотой. Вместо того, чтобы подавать пример своим подданным, Мессалина позорила титул императрицы и достоинство женщины и, наконец, как мы увидим ниже, дошла до полного безумия. С своими любовниками она управляла Клавдием так, как хотела, — слабоумный муж ей во всем покорялся. Кроме чудовищного разврата, Мессалина отличалась жестокостью и полнейшим бессердечием. Малейшее сопротивление ее грязным желаниям всегда вело к смерти. Так, по ее приказанию, была убита Юлия, сестра Клавдия; был отправлен в ссылку философ Сенека, осужденный за незаконную связь с императрицей; был убит патриций Аппий Силлан за то, что отверг недостойные предложения Мессалины. Приглашая в императорский дворец красивых римских матрон, Мессалина устраивала грязные оргии, на которых обязательно должны были присутствовать мужья несчастных жертв и любоваться на свой позор. Отказывавшихся от этой нравственной пытки убивали без всякого милосердия; мужья же, принимавшие приглашение и снисходительно глядевшие на оргии своих жен, получали отличия: их Мессалина щедро награждала. Один из любовников Мессалины, именно Люций Виттелл в знак особого отличия, получил от императора Клавдия право снимать чулки с ног его супруги. Все эти грязные непристойности, само собой разумеется, вызывали общее негодование против Клавдия и его жены, и не замедлили породить заговоры против жизни императора. Командир войск в Далмации, Камилл Скрибоний, прямо написал угрожающее письмо Клавдию, за что был отрешен от места и кончил самоубийством. Письмо Скрибония очень напугало трусливого Клавдия; он приказал назначить строжайшее следствие, все причастные к заговору были казнены смертью. В то злосчастное время много погибло знатных римских граждан и матрон. Некоторые из привлеченных к следствию сами себя уничтожили: Аппия, жена Пето, вонзила кинжал себе в грудь и, вынув его, передала мужу с такими словами: «возьми, милый, это совсем не больно!» Таким образом и в царствование слабоумного Клавдия, по натуре совсем не жестокого, кровь лилась рекой. Причиною этого явления был разврат бессердечной Мессалины, и, конечно, слабоумие императора Клавдия, смотревшего на все поступки супруги глазами идиота. Мессалина делала все, что хотела. Так, например, ей понравились сады Валерия Азиатика и она без церемонии приказала убить его; наследники Валерия, зная невменяемость Клавдия, и не подумали протестовать против этого вопиющего факта. Подобно Валерию Азиатику погибло много именитых и весьма достойных граждан. Эта плотоядная самка, Мессалина, была истинным бичом римских граждан и страшным бесчестьем всего женского пола. Не довольствуясь любовными оргиями, устраиваемыми ею во дворце, она еще имела обыкновение поздно ночью ходить по улицам Рима искать приключений, посещала самые грязные вертепы и вместе с проститутками разделяла их позорную профессию.

«Тяжело и прискорбно рассказывать все бесчинства, которые делала жена императора Клавдия — говорит историк — да и трудно их все передать. Мы отмечаем лишь некоторые факты. Так, например, один из дворцовых плясунов, именно Мнестер, имел счастье обратить на себя внимание императрицы, и она предложила ему свою любовь, но Мнестер, боясь гнева Клавдия, отказался разделить чувства Мессалины, тогда последняя пожаловалась мужу, что Мнестер ей не повинуется, Клавдий призвал плясуна и приказал ему безусловно повиноваться императрице; плясун, разумеется, исполнил приказание Клавдия и открыто сделался любовником Мессалины. Но одно из колоссальнейших безумств этой позорной женщины было причиной ее гибели: Мессалине понравился молодой патриций Сильвий, один из красивейших юношей Рима. Страсть Мессалины к Сильвию окончательно потемнила ее рассудок. Она публично отправлялась в дом патриция, оказывала ему всевозможные почести и щедро награждала. Наконец, не смотря на то, что была женой другого, при жизни Клавдия решилась выйти за Сильвия замуж. Мессалина распорядилась, чтобы были отправлены в дом Сильвия рабы императора Клавдия, мебель, разные драгоценности и проч. Но забавнее всего то, что Мессалина решила публично праздновать свою свадьбу с патрицием Сильвием и заключить форменный контракт, на котором подписались бы свидетелями многие придворные, а в числе их и сам император Клавдий. Наглость Мессалины дошла до того, что она решилась подсунуть к подписи мужа ее брачный контракт с Сильвием. Клавдий, с свойственной ему несообразительностью, расписался, что был свидетелем бракосочетания Мессалины с Сильвием. Затем отправился на некоторое время в деревню Остию. В ту же ночь была сыграна свадьба. Мессалина, одетая в платье невесты, торжественно принесла жертвы богам, чтобы быть счастливою в супружестве. Потом были приглашены во дворец гости на свадебный пир. За столом Мессалина сидела рядом с своим молодым супругом и после пира торжественно отправилась в дом с Сильвием.

Сильвий и Мессалина.

Все это могло бы показаться сказкой, если бы не свидетельство современников, в числе которых был и историк Тацит. Он говорит о свадьбе Мессалины, как о факте маловероятном, доказывающем полную невменяемость императора Клавдия и безумие наглой Мессалины. И, действительно, факт мало вероятный. Из всех граждан Рима только один Клавдий не знал, что вытворяет его достойная супруга. Между тем придворные, и в особенности бывшие рабы (i liberti), стали не на шутку беспокоиться: император впоследствии, узнав о проделках Мессалины, мог на них прогневаться за то, что они ему не донесли о римском скандале. Посоветовавшись между собой, придворные решили сообщить обо всем императору. Первый сообщил об этом Клавдию Нарцисс; потом двое придворных приехали из Рима в Остию и, упав на колени перед императором, рассказали, что Сильвий уже обвенчался с Мессалиной, которая обещает его возвести на императорский трон и что весь Рим в ужасе. Клавдий сильно испугался; ему уже стало казаться, что он низвергнут, а тут, как нарочно, Нарцисс подтвердил все слышанное и советовал императору позаботиться о своей безопасности. Клавдий окончательно струсил и не знал, что делать. Даже в лагере солдат он не считал себя в безопасности и беспрестанно спрашивал окружающих: кто император, он или Сильвий? Между тем Мессалина, опьяненная страстью, преспокойно жила в доме Сильвия, будто не произошло ничего особенного. Она задумала устроить маскарад и для этого пригласила в дом Сильвия всех своих фаворитов. Празднество происходило в саду, Сильвий был коронован роскошным венком, а Мессалина управляла хором вакханок. Между гостями был медик, по имени Веций Валент, также пользовавшийся благосклонностью Мессалины. Развлекаясь с вакханками, медику пришла фантазия влезть на одно из самых высоких деревьев сада; на эту шалость, конечно, никто не обратил внимания, как вдруг Веций закричал, что со стороны Остии подымается буря. И действительно, буря подымалась — то шел Клавдий отомстить за свой позор.

Услыхав эту страшную новость, все гости разбежались, кто куда попало. Мессалина убежала на огороды Лукулла, Сильвий спрятался на форуме. Мессалина, хотя и находилась в критическом положении — ей грозила беда — но питала надежду отстранить эту беду, лишь бы ей удалось свидеться с своим супругом Клавдием. Мессалине не раз случалось, при помощи ласк и уверений, успокаивать своего супруга и отстранять всякого рода опасности. Она рассчитывала встретить мужа при въезде его в Рим, взяла с собою детей Британника и Октавия, пригласила старую весталку Вибилию и отправилась на встречу к супругу.

Пройдя весь город одна, так как при опасности все ее покинули, около ворот она увидала вдали следовавший императорский кортеж. Первый Мессалину увидал Нарцисс, ехавший около колесницы Клавдия, и стал употреблять всевозможные средства, чтобы помешать императору выслушать просьбу жены. Между тем Мессалина заметила этот маневр Нарцисса и стала громко кричать, что император Клавдий обязан выслушать мать Британника и Октавия. Нарцисс в свою очередь возвысил голос и пересчитывал все преступления Мессалины. Но так как кортеж подвигался вперед, то колесница императора приблизилась к Мессалине, которая всеми средствами старалась выставить вперед детей, но этого ей не удалось сделать. Весталка Вибилия смело подошла к колеснице императора и стала энергично защищать Мессалину. Она говорила Клавдию, что он не должен слушать наговоров на его жену, что у Мессалины много врагов, которые стремятся ее погубить. Нарцисс на это громко возразил, что император может выслушать свою супругу, но что весталке являться ее защитницей совсем неприлично. Клавдий во все это время молчал и был совершенно равнодушен, точно вся эта история до него не касалась. По приезде в Рим, Нарцисс тотчас же пригласил его в дом Сильвия, где император собственными своими глазами мог убедиться, что Мессалина приказала перенести из дворца всю богатую мебель. Клавдий послушался совета Нарцисса и отправился с ним вместе в дом Сильвия. Убедившись, что Нарцисс сказал правду и дом Сильвия, действительно, был уставлен дворцовой мебелью, он пришел в чрезвычайную ярость и тотчас же отдал приказание казнить смертью Сильвия и всех любовников Мессалины. В тот же день Сильвия потребовали в трибунал; факты, доказывающие его преступление, были чересчур очевидны и его приговорили к смертной казни; Сильвий не защищался, лишь просил на некоторое время отложить казнь; его просьба была уважена, тем не менее он был казнен. С ним вместе казнили многих сенаторов и кавалеров, замешанных в эту срамную историю. Плясун Мнестер также был привлечен в качестве обвиняемого, но он оправдывался тем, что сам император лично приказывал ему повиноваться Мессалине. Сначала Клавдий было и принял в основание слова Мнестера и хотел его помиловать, но приближенные настояли, чтобы и Мнестер был казнен вместе с другими. Мессалина в это время скрывалась в садах Лукулла; она придумывала, как бы умилостивить своего разгневанного супруга. Зная его бесхарактерность и слабость к ней, она была убеждена, что Клавдий в скором времени переменит гнев на милость. И, действительно, гнев Клавдия уже значительно охладел. Во время обеда он говорил о Мессалине уже без злобы, называя ее «бедненькая» (poveretta). Услыхав эти речи, Нарцисс понял, что необходимо действовать быстро и энергично, — иначе его собственная голова свалится с плеч. Обстоятельства могут перемениться, Клавдий может увидаться с женой, она ему передаст дело совсем не в том виде, как оно было, и тогда разразится беда неминучая. Под влиянием этих размышлений, Нарцисс тотчас же отправился к гвардейским центурионам и объявил им, что император Клавдий отдал приказание тотчас же убить Мессалину. Эту страшную миссию взял на себя некто Эвод, который и отправился в сады Лукуллиана, где нашел Мессалину лежащую на траве; около нее стояла старушка-мать.

До сих пор она была далека от дочери, но, когда ту постигло несчастье, мать пришла к ней и, как истинная римлянка, стала советовать не дожидаться позорной казни, а убить себя самой. «Для тебя, моя дочь, уже все кончено, — говорила старушка, — остается только честно умереть». Но Мессалина не слушала этих советов матери, горько плакала, жаловалась и ломала с отчаянием руки. Между тем вдруг упала дверь сада и явилась масса солдат. Тут только Мессалина поняла, что для нее все уже кончено. Трепещущей рукой она взяла нож, ударила себя по горлу и в грудь, но не имела духа сделать это, как следует — убить себя; один из трибунов ей помог ударом меча.

Труп Мессалины был оставлен ее матери. В это время во дворце был банкет в полном разгаре. Во время пиршества Клавдию доложили, что Мессалина убила себя собственными своими руками. Клавдий, выслушав это донесение совершенно равнодушно, продолжал нить вино и веселиться. Сенат помог Клавдию забыть Мессалину, уничтожив все ее изображения и бюсты. Между прочим некоторые бюсты сохранились; в галерее Tins во Флоренции есть один прекрасный бюст Мессалины, что же касается до бюста, находящегося в Риме в музее Капитолия, он грубой работы и безобразен. Если эти два бюста, действительно, Мессалины, то, по всей вероятности, они были сделаны в различные эпохи ее жизни.

 

V. Агриппина, другая жена Клавдия

Клавдий публично объявил всем своим приближенным, что после того, что вытворяла с ним Мессалина, он скорее повесится, чем возьмет другую жену. Но это были лишь фразы слабоумного, бесхарактерного человека под влиянием минуты; в сущности Клавдию была необходима умная жена, которая бы его поддерживала. Приближенные императора это прекрасно понимали. И, действительно, Клавдий вскоре стал думать о новой свадьбе. Тогда начались интриги приближенных советников, которые желали каждый выставить свою невесту, чтобы пользоваться милостями новой императрицы: отпущенник (liberto) Каллист предлагал Лёлию Паулину, бывшую одной из супруг императора Калигулы; Нарцисс поддерживал Элию Петину, бывшую уже раз женою Клавдия и прогнанную им; Палант протежировал Агриппину, дочь Германика, племянницу Клавдия. Все три интригана старались соблазнить Клавдия, пересчитывая достоинства и прелести протежируемых ими женщин. Каллист утверждал, что императору неприлично жениться на племяннице; далее интриган говорил, что на Элии Петине также не следует жениться Клавдию, потому что она была им уже раз изгнана, вследствие чего и не может питать в душе к нему доброго чувства, и что его дети Британник и Октавия были бы отданы во власть жестокой и гордой женщины. «Что же касается до Паулины — говорил интриган — то, кроме ее знатного происхождения и замечательной красоты, она никогда не имела детей, а потому Британник и Октавий, конечно, пользовались бы ее любовью. Палант восхвалял Агриппину, говорил о ее благородстве, знатном происхождении из фамилии Клавдиев и проч., и проч, и восторжествовал над своими двумя соперниками: Клавдий сочетался браком с Агриппиной. Ввиду римского закона, воспрещавшего дяде жениться на племяннице, публика осуждала Клавдия за этот брак; но услужливый сенат издал декрет, которым дозволялось впредь дядям жениться на своих племянницах. Агриппина была дочь Германика и родилась в Колонии. Она обладала особенным жанром красоты, имела прекрасные манеры и живой, предприимчивый ум. К этому надо прибавить страшную гордость, жадность, жестокость и чудовищное честолюбие; этому чувству Агриппина приносила в жертву все: честь, женский стыд и всё, чем отличается добродетельный человек.

Смерть Мессалины.

В самых юных летах она сблизилась с своим братом Калигулой, позднее вышла замуж за Домиция Энобарба, происходившего от древней фамилии Цезарей, но с черствой душой и дурными привычками.

От этого брака родился сын, сначала названный в честь отца Домицием, а впоследствии Нероном. Осужденная императором Калигулой в государственном преступлении, Агриппина была отправлена в ссылку, но по восшествии на престол Клавдия была возвращена. Сделавшись императрицей, Агриппина могла удовлетворять своему тщеславию и для достижения своих целей употребляла самые жестокие средства и развратничала. Обладая далеко недюжинным умом, Агриппина легко забрала Клавдия в свои руки и сделалась всемогущею в государстве. Она тотчас же добилась титула Августы и, действительно, стала императрицей: давала аудиенции гражданам, занималась делами государства, вела беседы с посланниками, ходила в Капитолий и на всех торжествах восседала на первом месте. Чтобы показать свою власть вне Рима, она основала колонию в Рено, в стране, где родилась, и приказала назвать новую колонию своим именем «Агриппина». Ее заветной мечтой было возвести на тронь сына своего, Домиция, при помощи которого, она рассчитывала властвовать так же, как властвовала при престарелом муже; для достижения этой цели Агриппина совершала всевозможные злодейства. Новая императрица призывала к власти людей вполне недостойных; они входили в сенат не имея ни ума, ни чести и единственно служили лишь для поддержки деспотизма Агриппины. Подобный состав сената, само собою разумеется, не заботился о пользе граждан, а служил лишь орудием в руках тщеславной Агриппины. Таким образом Рим, после развратной Мессалины, попал под тиранию Агриппины, которая была более жестока, чем первая, и никак не менее развратна. Разница между двумя этими императрицами была та, что Мессалина открыто позорила государство, Агриппина же, напротив, делая то же самое, умела скрывать дурное под личиной благочестия. Она, нисколько не задумываясь, отдавала себя каждому, кто мог служить орудием для достижения ее тщеславных целей. Мессалина, нагло, даже с триумфом выставляла свой позор на свет Божий, — хитрая Агриппина сумела уверить всех в своей честности. Первая была разнузданная развратница, вторая — скрытная интриганка. Утвердившись на троне, Агриппина тотчас же набросилась на Лёлию Паулину, мечтавшую быть императрицей. Не желая уничтожить без всякого основания Паулину, Агриппина искала факта, могущего служить юридическим основанием для осуждения ненавистной ей Паулины; основания, разумеется, никакого не было, но Агриппина его выдумала: она объявила, что Паулина, при помощи оракулов, желала знать будущее императора. Это смешное обвинение, конечно, не могло служить юридическим основанием, прежде всего уже потому, что знать будущее императора не есть преступление, но хитрая Агриппина сумела направить дело так, что даже сам император Клавдий присутствовал в сенате, поддерживая обвинение против Паулины. Длинной речью Клавдий старался доказать, что Лёлия Паулина, желая знать его будущее, ставила государство в опасное положение, «а потому, — говорил император, — ради публичной безопасности, Паулина должна быть осуждена». Сенат, разумеется, приговорил обвиняемую к ссылке и к конфискации всех ее богатств. Но Агриппина не удовольствовалась этим, она не могла быть покойна до тех пор, пока Паулина была жива. Лишь только несчастная прибыла на остров, куда была сослана, как жестокая Агриппина послала туда трибуна с приказом убить Паулину, что, конечно, и было исполнено. Агриппина непременно желала видеть голову убитой, и когда посланный ею трибун явился в Рим и подал ей голову убитой, Агриппина с особенным восторгом стала ее рассматривать, раскрыла рот и любовалась белыми зубами покойной. Но этим не кончились злодейства Агриппины. Она приказала убить знаменитую римскую матрону Кальпурнию единственно за то, что Клавдий один раз похвалил красоту Кальпурнии. Домиция Лепида также была убита по приказанию Агриппины, которая не могла переносить ее молодости и красоты. Словом сказать, все женщины, которые могли хоть в чем-нибудь соперничать с Агриппиной, были по ее приказанию убиты. Жадная к деньгам до последний степени, Агриппина изыскивала все средства губить богатых, дабы их приговаривали к смертной казни и конфисковали их имущества. Так погиб известный богач Статиллий Тавр, не желая пожертвовать императрице своих денег; для того, чтобы открыть дорогу к трону своему сыну Домицию, Агриппина склонила Клавдия усыновить его, хотя сын Клавдия, Британник, здравствовал; Домиций был усыновлен Клавдием и назван Нероном. Деспотизм Агриппины и ее безграничное влияния на слабоумного Клавдия стали известны во всей империи. Из самых отдаленнейших мест знатные вельможи спешили в Рим представиться императрице Агриппине; отовсюду ей посылали самые богатые подарки. Верная своему желанию возвести сына своего Нерона на трон, Агриппина употребляла для этого все возможные средства. Она хотела, чтобы первое время Нерон был одет в тогу взрослого, между тем как Британник появлялся повсюду в детской одежде (pretesta); потом она наградила Нерона титулом principe dei giovani. А для того, чтобы Британник не был под влиянием честных воспитателей, не сочувствовавших целям Агриппины, она приказала всех их перебить или отправить в ссылки, а к Британнику назначила своих клевретов. Чтобы скорей достигнуть цели, эта страшная женщина в душе решила отравить Клавдия, боясь, что он, по изменчивости своего характера, будет протежировать своего сына Британника; желая заручиться поддержкой преторианцев, Агриппина назначила главным командиром их некоего Бурра Афрания, который готов был исполнять все приказания Агриппины. Она также задумала погубить Нарцисса, но последний открыто ей сопротивлялся, поддерживая Британника. Нарцисс прямо объявил Клавдию, что императрица хочет погубить его сына и просил Клавдия, чтобы он приказал Британнику надеть такую же тогу, какую носил Нерон для того, чтобы римский народ видел в сыне императора настоящего цезаря. Тогда Агриппина у впала, что ей следовало поспешить исполнением ее адских планов. Пользуясь отсутствием Нарцисса, уехавшего в деревню для поправления здоровья, Агриппина обратилась к известной отравительнице Локусте и просила снабдить ее ядом, который бы действовал не очень быстро и не очень медленно. Локуста употребила все свои старания, составила яд и вручила его императрице. Последняя примешала яд к грибному соусу, который старый Клавдий очень любил. После завтрака у несчастного императора поднялась кровавая рвота; побежали за доктором Ксенофонтом и, когда Агриппина увидала, что доктор хочет спасти больного, она приставила к губам Ксенофонта перо, обмоченное в такой страшный яд, от которого несчастный Ксенофонт умер, как пораженный молнией. Клавдий скончался 13-го октября 54 года. Агриппина позаботилась обо всем, чтобы выдвинуть своего сына. Приказала, чтобы в Риме собрался сенат, будто бы, для того, чтобы обсудить вопрос о здоровье императора. И так как Британник и Октавия ничего не знали о смерти своего отца, Агриппина заперла их в отдельную комнату, нежно лаская, как самая любящая мать. Гвардейцам, поставленным снаружи, было объявлено, что императору лучше и, когда все, наконец, било приготовлено, Нерон, в со провождения Бурра, вышел к гвардейцам и сообщил о смерти Клавдия. Приготовленные солдаты тотчас же объявили его императором, подхватили на свои плечи и понесли в лагерь. Этот выбор тотчас же декретом был утвержден сенатом; другим декретом Клавдий объявлялся божеством. Нерон, хорошо зная, что император отравлен грибами, назвал это блюдо — блюдом богов. Затем воспоследовали торжественные похороны. Агриппина рыдала и была неутешна; Нерон долгим панегириком, составленным Сенекой, восхвалял добродетели Клавдия. Все присутствовавшие смеялись себе в бороды, слыша, как восхваляет Нерон гений умершего императора. Агриппина в честь отравленного ею супруга воздвигла храм на Целио. В Риме вскоре распространился слух, что многие видели, как душа Клавдия полетела на небо. В Капитолии был бюст Агриппины, полной красоты, с глазами, обращенными на небо.

 

VI. Октавия, Поппея и Статилия Мессалина, жены Нерона

Нерон вступил на престол 17-ти лет и также выказал себя вначале вполне либеральным. Он послал в сенат программу, по которой думал царствовать с полным милосердием и справедливостью. Когда ему подносили к подписи смертный приговор, он восклицал: «Боже, как бы я хотел не уметь писать!» Сенату он предоставил полную свободу действия; налоги уменьшил, а некоторые совсем уничтожил. Словом сказать, первые пять лет царствования Нерона отличались полной справедливостью. Тем не менее кровавые события продолжали совершаться в государстве. Агриппина, тотчас же по вступлении на престол ее сына, приказала заключить в тюрьму Нарцисса и уморить его голодом. По ее же распоряжению, тайно от Нерона, был убит азиатский проконсул Юний Силан. Это преступление было допущено в виду того, чтобы удалить Юния Силана, как опасного свидетеля убийства его брата, совершенного также по распоряжению Агриппины. Эта жестокая и гордая женщина хотела управлять и сенатом: часто у себя в доме она собирала его членов, выслушивала декреты и прения. Она также возымела намерение распоряжаться в трибунале вместе с своим сыном и давать аудиенции посланникам, но ее отговорил Сенека. Агриппина скоро заметила, что знаменитый философ Сенека и Бурр имеют большое влияние на Нерона; вследствие этого она завела сильные интриги, в которых в особенности отличился отпущенник Паллант. Первое время Нерон не мешал действиям матери, но, когда он увидал, что его родительница хочет окончательно забрать власть в свои руки, он начал выказывать неудовольствие как ей, так и ее клеврету Палланту. Сенека и Бурр, заметив это обстоятельство, начали способствовать еще большему несогласию, имея в виду совсем уничтожить деспотизм Агриппины. Нерон, в свою очередь, стремился освободиться от опеки. Агриппина не могла не заметить, что сторонники Сенеки, молодые люди Сенецион и Оттон, действуют вопреки ее желанию, и стала выговаривать сыну, напоминая ему все то, чем он ей обязан. Упреки матери надоели Нерону, и он, в конце концов, перестал обращать на них внимание. Хитрая Агриппина быстро переменила тактику и, вместо упреков и горьких слов, старалась действовать на сына ласками и кротостью. Друзья Нерона советовали ему не верить этим нежностям родительницы, и он, мало-помалу, грубо отшатнулся от матери, а ее фаворит, Паллант, был уволен от должности. Тогда Агриппина, если так можно выразиться, осатанела от злобы. Для того, чтобы наказать неблагодарного сына, она грозила сделать донос на всех министров, способствовавших удалению от трона законного наследника Британника. Но и эта угроза не послужила ни к чему, — напротив, была причиной ее собственной гибели и смерти Британника. К гибели последнего немало еще послужило и следующее обстоятельство. Один раз Британник был приглашен петь в императорский дворец: его хотели представить перед всеми в смешном виде; но молодой человек прекрасно пел, жалуясь на то, что у него отняли государство, и вообще произвел глубокое впечатление на всех присутствовавших. Тогда Нерон окончательно вскипел злобой и, чтобы избавиться от опасного соперника, поручил его заботам знаменитой отравительницы Локусты. Первый опыт отравы был неудачен, за то второй произвел желаемое действие. Проглотив несколько ложек супа, Британник сперва лишился языка и вскоре умер. Нерон, конечно, остался равнодушен и объяснил смерть Британника болезнью. Октавия была в полном отчаянии, оплакивая своего брата; Агриппина также, не шутя, повесила голову: она почуяла, откуда дует ветер, и поняла, что ей надо ожидать того же, что сделали с Британником. В ту же ночь отравленный был похоронен, — император говорил, что он не хочет печалить народ траурной церемонией. Локуста получила хорошее вознаграждение и даже открыла школу отравителей: в этой школе обучалось много римских юношей. Имущество Британника было разделено между гражданами, знавшими о преступлении, чтобы заставить их молчать; часть его получили Сенека, Бурр и Агриппина. Последняя приняла другой образ действий. Лаская Октавию, она заискивала в дружбе между военными и щедро разбрасывала деньги солдатам. Нерон тотчас же заметил этот маневр своей матери. Он лишил ее почетной стражи, которая состояла при ней, как при императрице-матери, и велел ей выехать из дворца в одну из деревень, лежащих близ Рима. На этот раз страшная Агриппина была покинута всеми. Между тем Домиция, племянница Нерона, враг Агриппины и Юлия Силана, наружно разыгрывавшая из себя ее друга, сделала донос на Агриппину. Наряд сообщил Нерону, что мать желает свергнуть его с трона и соединиться с Рубеллием Плавтом, племянником Августа. Нерон страшно перепугался, услыхав этот донос и задумал тотчас же убить Плавта и мать; он хотел также отрешить Бурра от командования преторианцами, считая его сообщником Агриппины, но Сенека уверил его в противном. И сам Бурр заявил, что готов убить каждого, кто осмелится сказать, что он участвует в заговоре с Агриппиной; между прочим он просил Нерона, чтобы тот выслушал оправдание своей матери. Нерон согласился и в присутствии его Сенека и многие отпущенники задавали вопросы Агриппине. Последняя, оскорбленная до глубины души, что ее подвергли допросам людей низкого звания, отвергла обвинение и, вместе с тем, напомнила Нерону, что она для него сделала. Затем, добившись свидания с сыном, окончательно убедила его в своей невинности. Вследствие этого многие были приговорены к ссылке и к смертной казни; спасся только один Парид. Все пошло по прежнему: опять начались празднества, банкеты и оргии; Нерон развлекал себя на берегу Тибра с молодыми вакханками. Переодетый рабом, он часто ночью ходил по улицам, посещал таверны и грязные вертепы, разбивал лавочки, делал разные насилия и убивал всякого, кто становился ему поперек дороги. Его компаньоны, само собою разумеется, от него не отставали; в целом Риме нельзя было найти дома, который был бы вполне безопасен. Надо знать, что около театров и вообще публичных увеселений в то время, как и теперь, назначались отряды солдат для наблюдения за порядком; веселившийся император присоединял к своей шайке эти военные отряды и забавлялся, как самый испорченный школьник: он и его друзья бросали град камней в окна театра, и когда обезумевший от страха народ бежал вон, спрятавшиеся повесы бросали ему вдогонку камни; таким образом был ранен в голову один претор. Между тем случилось обстоятельство, послужившее к окончательной гибели Агриппины. Нерон страстно влюбился в матрону Поппею, мать которой была убита Мессалиной. Поппея была красавица в полном смысле этого слова и обладала застенчивостью, что еще более придавало ей прелести. Она редко показывалась в публике; ее почти всегда видели полузакутанной. В сущности, Поппея вовсе не была добродетельна; напротив, она отличалась тщеславием и весьма нестрогой нравственностью, не видя разницы между любовником и мужем. Она вышла замуж за Оттона, потому что он был богат и в славе. Оттон часто восхвалял необыкновенные прелести своей супруги Нерону, так что император, наконец, пожелал видеть Поппею. Оттон представил ее императору во дворце; Нерон страстно влюбился в Поппею, тотчас же удалил ее мужа от двора, а потом назначил губернатором в Лузитанию (Португалия). Поппея не довольствовалась ролью любовницы императора, — ей хотелось, чтобы он сочетался с ней законным браком. Она прибегла к разным хитростям с целью усилить страсть Нерона. Но, видя, что ее маневры не удаются по милости жены и матери Нерона, стала употреблять все зависевшие от нее средства, чтобы побудить Нерона убить свою мать; Поппея подсмеивалась над ним, говорила, что Агриппина играет им, как ребенком, употребляла все искусство женского кокетства, — слезы, ласки и т. д… Здесь историки передают факт, которому поистине хотелось бы не верить, будто бы Агриппина, на старости лет, вздумала соблазнять родного сына; но, по свидетельству тех же историков, Нерон с ужасом убежал от матери и впоследствии никогда не оставался с ней вдвоем. В уме он уже давно решил убить Агриппину. Но являлся вопрос: каким образом? Заколоть ее нельзя — это будет чересчур заметно; отравить тоже трудно, потому что Агриппина всегда носила с собою противоядие. Нерон был в нерешительности, когда к нему пришел командир флота в Мизено, Аничето. Глубоко ненавидя Агриппину, последний посоветовал императору утопить ее. Нерону понравился этот план и, чтобы привести его в исполнение, он поехал в Байю под предлогом празднества в честь Минервы. Нерон пригласил также с собой и свою мать, которая вообразила, что вновь настала пора добрых отношений ее с сыном. Ласкаясь к старухе, обнимая, целуя ее, Нерон сумел усыпить подозрительность Агриппины: она торжествовала. Когда настала ночь, Нерон простился с матерью, как самый нежный, любящий сын. Ночь была тихая, звезды ярко горели на небе. Агриппина, полная восторга, что ей удалось восстановить добрые отношения с сыном, отправилась морем в свою виллу Баули. Ничего не подозревая, она вошла на барку, управляемую гребцами, в сообществе семейства Креперия Галла. Служанка Ацерония только что села в ногах императрицы, как вдруг судно начало тонуть; многие матросы, предупрежденные о том, что должно случиться, преспокойно сложили весла, некоторые же, непосвященные в тайну, забили тревогу, начали бегать по судну, желая заткнуть отверстие, откуда хлынула вода. Ацерония в ужасе кричала, чтоб спасли императрицу, но один из матросов убил ее ударом весла по голове. Тогда Агриппина, тоже раненая, бросилась в воду и поплыла к пустой барке, стоявшей около берега. Затем, через озеро Лукрино отправилась на свою виллу.

Агриппина, зная характер своего достойного сына, прекрасно поняла, кто устроил всю эту кровавую комедию; но, как умная женщина, она рассчитала, что не следует говорить правду Нерону, и отправила к нему посланного сказать, что по милости богов и для его счастья, она избегла страшной опасности, после которой принуждена некоторое время отдохнуть. Нерон услыхав, что его преступный замысел не удался, тотчас же послал в сенат заявление, в котором обвинил Агриппину в желании поднять против него, императора, народ и солдат. Затем, пригласил Сенеку и Бурра для совещания. Первый ничего не сказал и только очень выразительно посмотрел на Бурра; этим взглядом он будто спрашивал: следует ли послать убить мать Нерона? Бурр понял эту немую речь и сказал, что рискованно поручать такое дело солдатам, в памяти которых еще живет Германик, и что едва ли они решатся убить его мать. Бурр посоветовал поручить это дело отпущеннику (liberto) Аницету. Нерон принял этот совет и отдал приказание Аницету убить Агриппину и тем спасти империю. Аницето с своими сообщниками отправился исполнять приказание императора. Между тем Нерон распустил слух, будто Агриппина прислала своего раба убить его. Между тем, на берегу залива Байя собралась толпа народа, услыхавшего, что императрице Агриппине грозила опасность, от которой она избавилась; все поздравляли ее. Вскоре после этой народной демонстрации явился и Аницето со своими людьми. Разбив дверь, они проникли в покои, перевязали всех рабов и прошли прямо в спальню, где была больная; на этот раз Агриппина была покинута всеми. Увидав вооруженных людей, она сказала Аницето: «Если Нерон тебя послал узнать о моем здоровье, то скажи ему, что мне лучше. Если же ты пришел убить меня, то я не верю, чтоб мой сын уполномочил тебя на это преступление. В это время один из сбиров ударил по голове Агриппину, другой обнажил меч; увидав это, императрица обнажила живот и вскричала: «рази в живот, который родил Нерона». После этих слов, на несчастную со всех сторон посыпались удары. Когда донесли Нерону о смерти его матери, он пожелал видеть ее обнаженный труп. — «О, я не думал, что моя мать такая красавица!» — вскричал злодей. Труп Агриппины был сожжен в ту же ночь, но пеплу не оказали никаких почестей. После убийства матери злодейская душа Нерона не имела покоя. Его воображению беспрестанно являлись адские фурии; он почти лишился сна, но тем не менее принимал поздравления. Бурр прислал к нему целую депутацию, изъявлявшую радость, что наконец император избавился от материнского гнета. Куртизаны уверяли, что с убийством Агриппины Нерон еще более возбудил к себе любовь народа.

Город Кампанья устроил в честь императора ряд празднеств. Сенека также одобрял убийство Агриппины. Нерон, в свою очередь, чтоб заслужить симпатию народа, распространял разные ужасы о покойной и тем возбуждал к ее памяти всеобщую ненависть; затем возвратил всех, кто был сослан по ее приказанию. Сенат торжественно благодарил императора и умолял его поскорее возвратиться в Рим. Между всеми этими ипокритами и льстецами нашлась одна благородная душа: сенатор Тразей Пето громко осудил злодейства Нерона, с достоинством встал с своего кресла и вышел вон. Этот честный поступок Тразея Пето впоследствии стоил ему жизни. Нерон торжественно возвратился в Рим, и народ встретил его с восторгом. Император прямо отправился в Капитолий, где благодарил богов и принес жертвы. «Мир, — прибавляет историк, — никогда не видал подобного позора». После убийства матери Нерон точно помешался. Он воображал себя то великим артистом, то художником и поэтом, то даже искусным кучером, управляя лошадьми в цирке и являясь на сцене театра. Среди всех этих увеселений — музыки, поэзии и прочего — он хладнокровно распоряжался убийствами. Нерону давно уже надоела его жена Октавия, но разводу с Октавией очень противился Бурр; тогда Нерон решился от него избавиться, приказав его отравить. На место Бурра командиром преторианцев был назначен некто Тигеллин, известный злодей, имевший сильное влияние на императора. Для того, чтобы прогнать жену, надо было найти причину, но ее не оказывалось; умная и честная Октавия держала себя безукоризненно, но Нерон нашел причину к разводу — бесплодие Октавии. Прогнав законную жену, Нерон женился на Поппее. Не довольствуясь этим. Поппея вздумала обвинить Октавию в страшном преступлении, а именно — в связи с рабом. Началось следствие. Масса людей была подвергнута пытке. Рабы, несмотря на невыносимые мучения, в один голос заявили, что Октавия, их госпожа, была образцом добродетели и вела себя, как святая. Один из рабов, во время пытки, которой его подверг Тигеллин, прямо объявил, что до слуха его никогда не долетали неприличные слова со стороны Октавии. Но все эти показания ровно ни к чему не послужили, — участь несчастной уже давно была решена. Октавию осудили и сослали в Кампанью. Это новое злодейство Нерона возбудило против него весь народ; император принужден был возвратить осужденную невинно. Тогда народ бросился в Капитолий благодарить богов и благословлять Нерона. Вскоре были воздвигнуты статуи Поппее и Октавии, около которых постоянно устраивались демонстрации, но Нероновские сбиры разгоняли народ палками и мечами. Ревнивая Поппея решилась, во что бы то ни стало, погубить Октавию. Опять было взведено на нее новое преступление. Поппея призвала к себе убийцу Агриппины, Аницето, и обещала ему большую награду, лишь бы он объявил, что был в связи с Октавией. Негодяй согласился. Его также наружно осудили на изгнание, но, в сущности, он уехал в Сардинию, где получил богатые поместья. Октавию сослали на остров Пандатария, туда, где умерла несчастная вдова Германика по приказанию Тиверия. Октавию сопровождали в ссылку центурионы и солдаты, которым была дана тайная инструкция убить ее при первой возможности, что, конечно, и было ими исполнено. Они связали Октавию, открыли ей вены и бросили в ванну, но так как кровь струилась чересчур медленно, то палачи положили несчастную женщину в баню, на полок, где она от страшного жара вскоре задохнулась. В это время Октавии едва минуло двадцать лет. Злодеи отрезали голову убитой и представили ее Поппее. И на этот раз, по случаю смерти Октавии, возносились моления к богам.

Агриппина бросается в воду.

Наконец Поппея вполне торжествовала: она успокоилась, все ее желания исполнились. Всегда красивая, богато разодетая, она повсюду появлялась, поражая римлян своим богатством и роскошью. Историки говорят, что Поппея очень заботилась о сохранении своей красоты: ежедневно утром она принимала ванну из молока; в ее распоряжении было 500 ослов, которых гнали за нею даже в то время, когда она путешествовала. Нерон все еще продолжал быть влюбленным и прославлять красоту своей коронованной блондинки. Когда она ему родила дочь, восторгу Нерона не было границ. Сенат декретам назначил бесконечные празднества в честь богов. Но восторг Нерона был непродолжителен: через несколько дней ребенок умер. Его тотчас же, по обыкновению, сделали богиней и воздвигли в честь его храм. Счастье самой императрицы Поппеи также была непродолжительно: спустя 3 года после смерти ее ребенка, один раз, утром, в разговоре с своим супругом, Поппея с ним в чем то не согласилась, Нерон ударом кулака убил ее на месте. Убитой императрице также оказывали чрезвычайные почести и причислили ее к богам, Нерон хотел бальзамировать труп Поппеи, как это водилось на востоке, и назначил для этого духов более, чем вся Аравия производила в год. Вскоре, разумеется, император утешился, обратив свое внимание на Антонию, дочь Клавдия, вдову Силлы, которого убил он же, Нерон, имея намерение сочетаться с ней законным браком. Но гордая женщина отвергла это предложение, не желая быть женой убийцы ее мужа. Антонию не замедлили обвинить в заговоре и приговорили к смертной казни. Тогда Нерон обратил свое внимание на Статтилию Мессалину, племянницу Статтилия Тавра, который в царствование Августа был консулом. Эта особа была замечательна по живости своего ума и колоссальному богатству.

Хотя она и была замужем за тремя мужьями, но не отказалась взять и четвертого, так как была молода и красива. Этот четвертый муж Статтилии Мессалины был Аттико Вестиллий, постоянный компаньон Нерона, поверенный всех его секретов и преступных планов. До свадьбы Мессалины с Аттико Вестиллием она была в связи с Нероном, что знал ее жених и будущий супруг, но не мешал этой связи, желая еще более заручиться расположением императора. Когда умерла Поппея, Нерон решил жениться на Мессалине и, конечно, взял её от мужа, которого, несмотря на приязнь к нему, сначала хотел обвинить в заговоре и казнить смертью, но потом раздумал прибегать к таким законным формальностям и просто послал своих клевретов убить Вестиллия. Палачи ворвались к нему в дом. Вестиллий в это время ужинал с своими друзьями; его тотчас же взяли, отвели в баню и, по римскому обыкновению, вскрыли вены. При таких условиях Статтилия Мессалина сделалась третьей женой Нерона, императрицей Августой. Наслаждаясь первые дни триумфом, оказываемым ей, и могуществом, Мессалина скоро убедилась, что не велико счастье быть женой такого изверга, как Нерон. Она поняла, что действовать советами и остановить этого сумасшедшего от всех его неистовств не было никакой возможности и принуждена была покориться своей незавидной участи. В это время Нерон превзошел самого себя. Не довольствуясь самым грязным развратом с женщинами, он сам превратился в куртизанку и торжественно совершал бракосочетания. Переодетый женщиной, покрытый вуалью, которую употребляли девственницы, он торжественно вышел замуж за Пифагора и Дорифора, своих отпущенников. Потом, снова облекшись в мужское платье, женился на евнухе Споро, переодетом императрицей. День и ночь он пировал, ему прислуживали куртизанки; чтобы дать полное понятие о сумасшествии этого человека, достаточно сказать, что в один ужин им истрачено было только на духи 4 миллиона сестерций. В то время, когда неистовствовал Нерон, другие воевали за него, увеличивая римскую империю. Это обстоятельство также служило предлогом для празднеств, триумфов и т. д. Но, пресыщенный чувственными наслаждениями, Нерон, наконец, дошел до апогея безумства: он велел поджечь Рим и во время этого страшного пожара распевал стихи, написанные на пожар Трои. Все эти подвиги возбудили, наконец, страшную ненависть народа к Нерону, повсюду стали устраиваться заговоры и один из них имел роковые последствия для безумного злодея. Губернатор Галлии, Юлий Виндиче, происходивший от древних королей Аквитании, человек, отличавшийся умом, добродетелью и справедливостью, стал думать — как бы избавить свет от безумного тирана. Для этой цели Юлий Виндиче собрал армию в сто тысяч человек в центральной Галлии, потом написал к старому Гальбе, губернатору Испании, предложив ему империю с тем, чтобы он освободил человечество от Нерона. Гальба, после зрелого обсуждения этого предложения, изъявил согласие. Тогда массы недовольных тиранством Нерона, пристали к Гальбе и провозгласили его императором, но старик не принял этого титула, он ограничился лишь титулом капитана сената и римского народа, эта новость быстро разнеслась повсюду и, наконец, достигла Рима. Все преторианцы пристали к партии Гальбы и в то же время восстал весь народ против Нерона. Оставленный всеми, он убежал из Рима в деревню, в дом своего отпущенника Фаонта. Между тем сенат объявил Нерона врагом отечества и приговорил его засечь на площади плетьми до смерти. Эта резолюция дошла до Нерона: ему оставалось одно — кончить самоубийством. Но слабый, развращенный злодей не имел духа поднять на себя руку и, обливаясь слезами, говорил. «Увы! такой прекрасный певец должен погибнуть!» — Но, когда он услыхал стук копыт лошадей прибывших солдат, которым было приказано арестовать Нерона, он, при помощи своего секретаря, перерезал себе горло. Так умер Нерон 15-го июня 68-го года, 32-х лет от роду, и Статилия Мессалина, историю которой мы узнаем в следующей главе, осталась вдовой. В средние века о Нероне создалась легенда, — говорили, что он антихрист. Но и в наше время с ужасом припоминают царствование этого изверга. Среди простого народа и теперь ходят слухи, что тень Нерона время от времени показывается против Пинчио, где похоронен его пепел, в могилах семейства Домиция, и, будто бы для того, чтобы уничтожить или отдалить это адское видение, была выстроена церковь Santa Maria del Popolo.

Скрибония Либоне жена Октавия.

 

VII. VIII. Взгляд на императорский Рим. Обычаи

Принято называть именем двенадцати Цезарей первых двенадцать императоров; но в сущности, семейство Юлия, т. е. Цезаря, кончилось с Нероном. История этого дома замечательна. Между императорами, происходившими из этой фамилии, ни один не кончил своей жизни естественной смертью. Тридцать два члена без различия пола и возраста погибли насильственной смертью. Из числа 16-ти жен 7 были прогнаны, 6 — убиты. Мы видим беспрестанные злоупотребления разводом: женщины имели трех или четырех мужей, императоры-мужчины — пять или шесть жен. После того, как Август женился на Ливии Друзилле, беременной от другого, Калигула взял в жены Ливию Орестиллу, прогнал ее спустя несколько дней и отослал в ссылку; потом, тот же Калигула берет от живого мужа Лёллию Паулину, которую тоже, спустя некоторое время, прогоняет. Из трех Друзов — один был отравлен, другой получил приказание умереть, третий был убит. С начала царствования Тиверия, Агриппа Постум был принесен в жертву безопасности нового императора; тоже самое случилось с Тиверием Джиованни и Британником, когда взошли на престол Калигула и Нерон. Отец последнего, Домиций Энобарбо, который прославил себя тем, что воровал общественные деньги назначенные для призов, один раз убил раба за то, что тот мало пил, другой раз публично на форуме вырвал глаз одному кавалеру и, проезжая по улицам Рима, колесницей раздавил ребенка. Старшая Юлия, после трех свадеб прогнанная родителем за разврат, была приговорена Тиверием к голодной смерти. Ее дочь Юлия, уличенная в измене, погибла на острове в изгнании. Одна из сестер Калигулы, состоявшая с ним в незаконной связи, была объявлена богиней. Клавдий имел пять жен, в числе которых о Мессалине и Агриппине до сих пор все говорят с ужасом. В каждой комнате дворца Цезарей было совершено какое нибудь преступление. В одной уморили голодом молодого Друза, в другой был убит Калигула и с ним вместе жена и дочь Друзеллина, которой едва минуло два года; в Триклинии умер Британник, отравленный во время обеда, в Конклавии Агриппина покушалась соблазнить своего родного сына. Семейства патрициев следовали примерам Цезарей. Повсюду преступления и насильственная смерть. В доме Агриппы, говорит Тацит, только одна женщина умерла естественною смертью, все же остальные были зарезаны, отравлены или заморены голодом. Из дворца Цезарей выходили приглашения к самому грязному разврату или убийству первых граждан города. Локуста открыто держала лавочку с ядом и разными травами, служащими для выкидыша женщинами, любовного возбуждения и т. д. Многие рабы, чтобы подвергнуть своих господ казни, доносили на них императорам. Чтобы иметь понятие, до каких чудовищных размеров доходили приговоры к смертной казни, достаточно привести хотя одну цифру. На празднике озера Фуцино, в присутствии Клавдия было приговорено к смертной казни 19 000 людей. Когда Клавдий восстановил старый закон, карающий отцеубийц, в пять лет было приговорено к этому наказанию такое множество преступников, что философ Сенека вскричал: «И вижу более мешков, чем крестов!» Почти в каждом семействе, пишет Плутарх, были убийства жен, матерей и сыновей; братоубийств было бесконечное множество. Публичный разврат доходил до колоссальных размеров; мальчики и девочки в школах учились вместе, женщины и мужчины купались в одних и тех же купальнях; самые неприличные изображения были выставляемы на улицах или служили ожерельем для детей; девочкам давали читать древних авторов, сочинения которых были полны непристойностей. Матроны приводили своих дочерей на пиршества, где устраивались танцы совсем без всякой одежды. Детей водили в театры смотреть самые грязные сцены и слушать неприличные крики зрителей. Рим, наконец, дошел до того, что семейный очаг считался как бы наказанием. В последнее время республики законодатели, наконец, нашли нужным поощрить свадьбы. Аграрный закон Гракха установил премию тем, у кого много детей. Метеллий Македоник, который считался самым добродетельным среди римлян и был прекрасным отцом, говорил: «если бы природа могла создать человека без женщины, то на свете было бы очень неприятно жить. Но так как подобное явление невозможно, то для каждого хорошего гражданина необходимо сочетаться браком и размножением потомства поддерживать республику». Во время империи, когда нравы начали растлеваться, Август принужден был издать закон, повелевавший гражданам вступать в браки. Женщины в то время не принимали никакого участия в делах своих мужей; они вообще не получали хорошего воспитания и заботились лишь о своей внешности; мужья совершенно равнодушно относились к пустоте своих подруг, которые, в большинстве случаев, заботились лишь о своих личных удовольствиях и об увеличении числа поклонников, т. е. любовников. Поэты, писатели, как Ювенал, Овидий и другие, дают нам понятие о том, как римские богачи проводили день. На ночь каждый из них клал на лицо мякиш хлеба, насыщенный молоком, для того, чтобы была нежная кожа; утром каждая матрона, окруженная своими рабами, занималась косметикой в продолжении долгих часов: она душилась, расчесывала волосы, которые тоже душила, потом красила их в черный цвет или цвет блондинки, смотря по моде; далее, рабыни-специалистки прилаживали к ее волосам фальшивую косу, нечто вроде шиньона, прикалывали цветы, окрашивали ногти, затем лицо и руки омывались молоком. Наконец, надевалось, так называемое, платье матроны (habito matronale) из белой шерсти, вышитое золотом. На руки и шею надевались браслеты и колье, я разряженная таким образом матрона садилась в носилки, которые несли по городу сильные рабы; по бокам шли также рабы, вооруженные веерами из павлиньего хвоста, а позади носилок двое пажей несли расшитые золотом подушки. Матрона отправлялась с визитами, или на любовное свидание, или в цирк на игры, или на скачки на дороге Аппия. И это каждый день. Удовольствия разнообразились иногда ночью. Матрона облекалась в тунику различных цветов, употребляемую отпущенниками и куртизанками; что делала в таких случаях переодетая матрона, нет надобности говорить, — читатель, по всей вероятности, и сам догадается. Развод, который в первое время Рима был чрезвычайной редкостью, впоследствии времени стал самым обыкновенным явлением и совершался буквально ежедневно. Мужья разводились с своими женами без всяких оснований, прямо по капризу. Например, Сульпиций Галл развелся с своей женой за то, что она вышла на улицу с непокрытой головой. Цицерон развелся с своей женой Теренцией, после того как прожил с ней 30 лет, ради того, чтобы получить новое приданое и заплатить долги. Многие женились единственно из-за приданого и потом прогоняли своих жен, но чаще всего супруги разводились положительно без всяких оснований. Были женщины, менявшие мужей каждый год.

Марциал называл подобные браки легальным адюльтерством (legale adulterio). С упадком брачных союзов, само собою разумеется, проституция расцвела; молодые и красивые рабыни, пользуясь благосклонностью своих господ, получали свободу и, не имея никакого состояния, незнакомые с трудом, не зная ремесла, делались проститутками. Эти падшие женщины были положительно госпожами Рима. Отцы семейств всегда предпочитали домашнему очагу их общество и, надо правду сказать, римские куртизанки были гораздо развитее матрон, а потому нет ничего удивительного, что мужчины предпочитали их общество. Леденящая атмосфера, царившая в доме, надоедала мужу, и он спешил развлекать себя в обществе куртизанок. Часто сами матроны протежировали куртизанкам для того, чтобы удержать дома своих мужей или сыновей. Куртизанки развращали семейства и склоняли матрон в проституцию; дело дошло до того, что сенат был вынужден издать декрет, которым воспрещалось заниматься проституцией всем вдовам, дочерям и племянницам кавалеров. В Риме, как известно, были великолепные портики и базилики, где в известное время собиралась публика, развлекая себя всевозможными способами: играми, чтением стихов, пением и т. д. Такие здания были, красою древнего Рима: в портике Августа стояли 50 статуй, в других были выставлены трофеи и также статуи. Жизнь римлян была распределена таким образом: утро они посвящали делам, — форуму, трибуналам, нотариусам, банкирам и проч.; в портиках собирались для решения деловых вопросов и обменивались новостями. В полдень Рим делался точно мертвым, улицы пустели и лавки закрывались; все отдыхали. Спустя несколько часов, к вечеру, Рим снова оживал; движение по преимуществу сосредоточивалось на Марсовом поле, где толпа развлекала себя разными играми. Надо знать, что и в древнем Риме так же, как в наше время, каждое место имело своих собственных посетителей; фланёры, не знавшие куда девать время, отправлялись в лавки, к парикмахерам, к аптекарям, к продавцам благовонных товаров и, как говорится, переливали из пустого в порожнее; около здания претора толпились личности, которые за известную плату давали фальшивые свидетельства; на улице Сакра, около храма богини Клоацины, стояли льстецы, ожидая тех, кто благосклонно выслушивал их сладкие речи; мужья-развратники стремились к базилике Порция; около старых таверн находились закладчики, окруженные молодыми развратниками и падшими женщинами; близ храма Кастора собирался темный люд; к баням стремились воры, похищавшие платья купающихся; около Вико Тоско стояли люди, торгующие собою и т. д. Рим был чрезвычайно разнообразен по части развлечений. Звери из лесов Индии, из африканских пустынь, выпущенные на арену, служили также развлечением праздной толпы. Эти кровавые зрелища очень нравились римлянам. Во время Августа погибло на аренах около 31/2-ой тысяч зверей и людей. Посредством голода, зверей старались делать как можно кровожаднее. Слонов учили танцевать на канатах; громадные орлы подымали в своих когтях маленьких детей; львам бросали живых зайцев и они не смели их тронуть. Развлечения в театрах обращают на себя особенное внимание тем, что они были полны жестокостей. Трагедия Прометея кончалась казнью на кресте протагониста, живого человека, которого распинали на кресте и потом бросали диким зверям на съедение. Таким же образом, в другой драме, Орфей был растерзан медведями. Один актер, игравший Геркулеса, был сожжен. Для представления геройского поступка Муция Сцеволы избирали раба, который должен был сжечь на жаровне свою руку. Комические представления трудно описывать. Это был целый ряд самых грязных сцен. Мы обойдем молчанием этого рода представления древних римлян. Для современного читателя не может быть интересно подробное описание всей этой сценической грязи. Заметим лишь одно, что 19 столетий спустя, Оффенбах в свой оперетке «Орфей в аду» выразил музыкой то, что римляне изображали мимикой (Hercules auctionator). Комические представления в театрах были самым любимым развлечением древних римлян, Не было ни одного народного празднества без этих представлений. Граждане давали деньги импрессариям (dotazione) для того, чтобы представления эти были обставлены роскошно. Словом сказать, для римских театров выписывались львы, крокодилы, гиены, жирафы, змеи-боа, гладиаторы из Германии, балерины из Испании, мимики из Сирии и комедианты из Италии. После театра публика обыкновенно отправлялась к монументам Campo Marzio и под портики, отличавшиеся необыкновенным богатством, где и продолжала развлекаться: фланировать, заниматься амурными делами, декламировать стихи, танцевать и т. д. Так развлекалась римская публика, богатая и бедная. Богатство и роскошь по преимуществу сосредоточивались в виллах, окружавших Рим, и близ Неаполитанского залива. В виллы стремились ораторы, философы, поэты. Они рассуждали, спорили и возбуждали мировые вопросы; всё это, конечно, заканчивалось старым фалернским вином.

На берегу Неаполитанского залива были устроены необыкновенно роскошные бани, служившие развлечением для чувственных римлян. Кругом бань были террасы, портики, прекрасные сады, били фонтаны, цвели мирты и таинственные гроты манили под свою тень. Здесь же устраивались знаменитые ужины. Хороший повар из рабов получал жалованье до 100 тысяч сестерций в год (28 000 итальянских лир). Когда строился дом, самое главное внимание обращалось на кухню. Виллы, находящиеся невдалеке от моря, имели большие бассейны для морских рыб и устриц. Тогдашние гастрономы требовали непременно, чтобы на стол подавалось целое животное, как оно есть. От этого животного отрезались только некоторые, особенно нежные части, остальное выбрасывалось. Ужин для древних римлян был великое дело. Без ужина никогда не обходилось ни одно торжество. Насчитывалось более сотни ужинов; так, например, ужин по случаю путешествия (cena viatica); авентория, когда был приглашаем приятель; капитолина в честь Юпитера; череале, когда праздновали хороший урожай хлеба; либера когда освобождался один из рабов; фунебре устраивался в намять умерших родителей и т. д., и т. д. Триклиний или зал банкета всегда был обит дорогими материями, артистически вышитыми, устилаем восточными коврами; повсюду царствовало изумительное богатство и роскошь. Римляне имели обыкновение есть лежа, для этого кругом стола ставили роскошные ложа; во время ужина играли на флейтах, распевали, балерины с гирляндами танцевали, а мимики делали грациозные жесты. Современники говорят, что трудно дать полное понятие о роскоши и необыкновенной изысканности пиршеств древних римлян. Все, что мир в то время мог произвести особенного, являлось на их столе: устрицы из озера Лукрино, стерляди По, особенные рыбы Тибра, кабаны Умбрии, дичь Нумидии, сардинки Понто и т. д. и т. д. Сорта фруктов: груш, яблок, слив, дуль и проч., также были очень разнообразны. Из вин называют 192 сорта, из коих 54 были итальянские вина и 37 греческих; затем фалернское вино, вино с островов Адриатики и Архипелага. Обед обыкновенно начинался в 5 часов и продолжался очень долго. Гастрономы в особенности придавали большое значение редким рыбам, которые непременно должны были быть велики и живые. Историк передает, как один гастроном продал своего раба за 1300 динарий, для того, чтоб приобрести больших размеров рыбу. Громадная рыба, подаренная Тиверию, была продана им некоему Октавию за 40 000 сестерций. Такие рыбы обыкновенно прежде, чем их приготовить, ставились на стол для того, чтобы присутствующие видели, что рыба живая и уже после осмотра ее уносили на кухню. Под звуки флейты рабы подавали морских зайцев, целых кабанов, разных редких птичек, жаренных павлинов, искусно убранных их перьями. Паразиты или, как их называли, тени присутствовавших стояли сзади каждого, на обязанности паразитов было снимать короны из цветов с тех гастрономов, которые отправлялись в вомитории для освобождения желудков. Кухни были громадных размеров, сараи для вин иногда помещали в себе 300 000 амфор; в житницах было такое множество хлеба, которого достаточно было бы для продовольствия целого округа. В некоторых бассейнах содержались особого сорта рыбы, питавшиеся человеческим мясом; часто несчастного раба бросали живого в один из таких бассейнов. К ужинам также приготовлялись редкие птицы вовсе не потому, чтоб мясо их было особенно вкусно, а потому, что они хорошо пели, — языки таких птиц считались особенным деликатесом. На кур обращали также внимание. Курица Сейо ценилась в 70 000 сестерций; за павлинье яйцо платили 5 динариев; за пару жирных голубей давали 1 000 сестерций; пара редких кур ценилась в 4 000 серебряных монет; самые важные патриции Рима изучали кулинарное искусство. Лукулл и Апиций в этом случае особенно отличились. Сципион Метелл изобрел особенный способ выкармливать гусей так, чтобы их печень принимала необыкновенные размеры. Лукулл сделал в Байе целую гору для того, чтобы препятствовать морскому течению, и продал свое рыбохранилище за 800 000 лир. Ирций тратил 11 миллионов сестерций на корм рыб и потом, когда уехал из своего имения, он продал эту виллу за 10 000 000 лир. Трагик Эзоп тратил на то же самое 20 000 лир. Марк Антоний говорил, что только бекаса можно есть целым, а в остальных птицах лишь часть груди. Но в отношении излишеств, которым предавались древние римляне, в особенности отличился Тримальцион; романист Петроний Арбитр, современник Нерона, прекрасно обрисовал знаменитые ужины Тримальциона Войдя в дом Тримальциона — рассказывает Арбитр — приглашенные мыли свои руки в воде, поданной им рабами, потом проделывалось то же самое с ногами, и гости ложилась на приготовленные ложа, а рабы вносили большой стол, посредине которого стояла деревянная курица с золотыми крыльями; около нее лежали павлиньи яйца. Хозяин, улыбаясь, говорил: «друзья мои, я приказал положить павлиньих яиц под эту курицу, посмотрим: высидела ли она их?» Гости брали по яйцу, разбивали их и в середине находили жареного жирного бекаса. После этого блюда стопы были наполняемы фалернским вином. Затем являлось новое блюдо: артист повар изобразил посредством фарша различные страны Римской империи; далее, на стол явился громадных размеров кабан. Любезный хозяин, как будто испугавшись, вскричал: «повар забыл выпотрошить кабана, попробуем сделать это мы сами». И вот из желудка громадного кабана посыпались разные яства: сосиски, жареные птички, орехи, фрукты и пр. и пр.; из груди кабана полилось в стопы фалернское вино; из других частей тела вылетели живые птицы и посыпались драгоценные подарки, которые были розданы присутствующим. Когда кабана убрали, на стол был поставлен громадных размеров жареный теленок, из его внутренностей также появились на столе различные кушанья и богатые подарки. Потом была подана курица, начиненная рыбами, устрицами, утиными яйцами, конфетками, тортами и другими сластями. Таковы были ужины знаменитого Тримальциона. Если мы скажем, что роскошь древних римлян доходила до полного безумства, едва ли нас заподозрят в преувеличении. Все, о чем мы здесь говорили, подтверждено историей; так, например, император Нерон запрягал в свою колесницу по 20 лошадей; Агриппина заплатила за соловья 1200 лир для того, чтобы узнать вкус языка птицы; такое варварство вошло в обычай между богатыми римлянами; Калигула приказывал подавать кушанья на золотых блюдах, которые потом раздавал присутствовавшим; мебель в его дворце была выточена из кедрового дерева; он приказал построить корабли также из кедрового дерева с шелковыми парусами, мачта была до такой степени толста, что её едва могли обхватывать четыре человека. Ковры, разостланные во дворце Нерона, стоили миллионы сестерций. На похороны его любимой обезьяны была истрачена громадная сумма денег. За блюда, имевшие свойство моментально разбиваться вдребезги, платили громадные деньги. Главный недостаток общества того времени заключался — да позволят нам так выразиться — в скотском эгоизме; никто не хотел знать, что делали Тиверии, Нероны, Калигулы и им подобные изверги, лишь бы самому было хорошо; для пользы ближнего никто не хотел шевельнуть пальцем. Сенат представлял собой лишь тень минувшего величия. Солдаты — преторианцы поддерживали тиранов, чтобы получать от них деньги. Толпы народа, полные дурных привычек, лени, ничего не делали, а между тем кричали на площадях, чтобы им давали хлеба и зрелищ. Каждый правитель, желая заручиться симпатией толпы, удовлетворял ее дикие требования. Народу раздавались съестные припасы, вино, деньги и устраивались нескончаемые празднества. Патриции, вообще, привилегированный класс римлян пресмыкался пред императорами, которые награждали и казнили их по своему капризу. Но самый главный тиран Рима — это были плебеи. Против них даже самые страшные деспоты ничего не могли поделать и принуждены были поощрять их порочные инстинкты. Император Тиверий вложил в публичный банк громадную сумму денег, которые служили для займа без процентов на трехлетние сроки для всех желающих. Затем император носил титул плебейского трибуна, что крайне льстило самолюбию плебеев. Многие богачи платили долги пролетариев, не желавших работать. Все эти факты, вполне освещенные историей, послужили к растлению римских нравов и падению великой римской империи.

 

IX. Верования и предрассудки. Христианство

Добродетель философов-стоиков — вот один-единственный луч, освещавший мрак этой эпохи. Философия стоика Зенона проповедовала человечеству, что самое прелестное в мире есть добродетель, все остальное — прах. Последователи этого учения сохранили свои святые убеждения даже среди страшного деспотизма; ценою жизни они не хотели расстаться с усвоенными ими правилами. Один из приговоренных Нероном к смертной казни, некто Плауций Латерано, был убит своим товарищем по заговору, именно трибуном Домицием Стацием. Латерано нашел эту казнь вполне законной. Первым ударом меча трибуна он был только ранен, потом принял такое положение, которое давало возможность Домицию отрубить ему голову. То же самое сделал Сцевин Клавдий: он спросил палача, какую должен принять позу для удобного совершения казни. Другой стоик Кандид Юлий, прохаживаясь в саду с императором Калигулой и очень дружески с ним разговаривая, на прощанье услыхал такую фразу его величества:

— Не беспокойся, я приговорил тебя к смертной казни!

— Благодарю нас, государь, — отвечал Юлий.

Но прошло 10 дней после этого разговора, а казнь еще не была совершена. Один раз, когда Юлий играл в шахматы, к нему пришел центурион и объявил от имени Калигулы, чтобы он шел на казнь.

— Погоди немножко, — хладнокровно сказал Кандид Юлий, — дай мне кончить партию в шахматы.

Увидав, что окружающие его друзья плачут, он прибавил:

— Что вы грустите? Вы же сами постоянно рассуждаете о бессмертии души, — я иду узнать, правда ли это?

На месте казни он обратился к одному из своих друзей:

— А право, интересно бы знать, в какой именно момент душа вылетит из моего тела.

Презрение к жизни среди римлян было поразительно: они уничтожали себя часто без малейших причин. Мания самоубийства последнее время имела эпидемический характер. История нам представляет массу поразительных примеров, где человек уничтожал себя решительно без всякого основания. Так, например, ученый юрист, некто Копий Нерва, обладавший прекрасным здоровьем, богатый, решился себя уничтожить. Император Тиверий, узнав об этом решении Нервы, велел принять меры, чтобы воспрепятствовать самоубийству; тогда юрист уморил себя голодом. Марцеллин, также очень богатый молодой человек, любимый всеми, один раз простудился, что показалось ему очень скучным, и он решился умереть; роздал все свои деньги рабам и просил их убить его, но рабы наотрез отказались исполнить волю господина. Тогда Марцеллин пригласил своих друзей в баню, открыл себе вены и, уверяя всех, что расставаться с жизнью очень приятно, умер. Грустно и вместе с тем смешно сказать: многие римляне решались на самоубийство из любопытства; а некоторые просто потому, что им надоело каждый день мыться, есть, пить, спать, подвергаться холоду во время зимы и жаре во время лета. Один раз эпикурейцу Агриппину друзья сказали, что его дело разбирается в сенате.

— Хорошо, — отвечал Агриппин, — но теперь пойдем-ка мы в баню.

Когда вся компания пришла в баню, Агриппин сел в ванну и беспечно разговаривал со своими приятелями. В это время пришли те, которые присутствовали в сенате при разбирательстве его дела.

— Ну что, приговорили к смерти? — совершенно равнодушно спросил Агриппина.

— Нет, к ссылке, — отвечали ему.

— А состояние конфисковали?

— Нет.

— Прекрасно! Значит, и в ссылке мы будем так же приятно жить, как и в Риме.

Эпикур проповедовал наслаждение в добродетели; между тем его последователи, как в древнем Риме, так и впоследствии, до высшей степени исказили его учение, находя наслаждение не в добродетели, а в материальных удобствах. Древняя религия Лация, простая и строгая, была искажена с тех пор, как римляне присвоили божества покоренных ими народов. Как Рим был открыт для всех иностранцев, так римское небо было открыто для всех богов других народов. Олицетворение всех человеческих страстей имело в Риме алтари, храмы и жертвы. После торжественных похорон какого либо императора, тотчас же являлось его изображение из воска; иногда эту маску помещали около постели умирающего еще при его жизни. Сенаторы, матроны поставляли себе обязанностью в продолжении семи дней являться к постели больного. Когда император умирал, сенаторы и кавалеры торжественно несли его через улицу Сакра на форум, где была воздвигнута роскошная золотая ложа, в которую и ставили покойного. Туда же являлся и новый император, окруженный важными римлянами. После пения в честь умершего, его несли в Campo Marzio, куда являлись кавалеры, пешие и конные солдаты. Среди Campo Marzio устраивали громадный костер из сухих дров, положенных пирамидами, закрытых богатыми коврами, вышитыми золотом; на верхушке костра сидел громадный орел с распущенными крыльями; труп покойного поливался духами и душистыми маслами, после чего новый император и родные покойного прикладывались к его руке, а кругом костра дефилировали колонны солдат, разъезжали колесницы, покрытые пурпуровыми мантиями. По окончании всех этих церемоний, император в сопровождении магистрата подходил к костру и зажигал его; когда пламя охватывало дрова, с верхушки костра вылетал живой орел, если мертвый был император, если же императрица, то павлин. Как та, так и другая птица представляли душу, улетевшую на небо. Затем, на месте сожжения трупа умершего или умершей воздвигался храм и приносились жертвы. Римляне вообще любили апофеозы и часто при жизни императоров и императриц делали их богами или богинями. Лишнее говорить, что во все эти комедии не верила ни одна человеческая душа, но они совершались официально, потому что представляли торжественные зрелища и развлекали народ. Император Август употреблял все зависевшие от него меры, дабы поддержать новую религию церемониями, празднествами, храмами, но народ от этого не делался религиознее и участвовал в церемониях ради развлечения. Соединение в императорской персоне духовной и государственной власти окончательно уничтожило верования римлян. Причина последнего, главным образом, заключалась в том, что римские императоры и императрицы вовсе не отличались своей святостью. Вообще, за последнее время в Риме почтя не существовало никакой религии, была лишь одна известная форма. Петроний по этому случаю говорил: — Никто не уважает Юпитера и не верит в небо. — В существование богинь и заоблачных миров не верят даже дети, — сказал Ювенал. Тацит надеялся, что после смерти его душа будет жить и не лишится человеческого понимания; он надеялся, но не верил в это. Человек, — говорили римляне, — должен искать утешения вне его земной жизни, так как в этой жизни он ничего не имеет, кроме страдания. Таким образом римляне перед падением их империи находились, если можно так выразиться, между полуверой и предрассудками. Совершая постоянно преступления, погрязшие в разврате, римляне нередко страдали угрызением совести и в это время отдавались всецело предрассудкам: крестились кровью на церемониях Митра, проходили на коленях Campo Marzio, посылали в Египет за водою из Нила для окропления храма Анубиса, жертвовали одежды жрецам Изиды и т. д. В большой моде были восточные обычаи; каждая матрона имела в своем кабинете египетскую реликвию. Из Финикии привозились изображения наполовину женщины, наполовину рыбы, из Галлии — камни друидов. Германик верил в тайны самарян, а Агриппина советовалась с египетскими знахарями. Верили, что почет, оказанный одному богу, оскорблял другого; не допуская будущей жизни, римляне были до высшей степени суеверны, совещались с авгурами и разными колдунами. Утрата религии неизбежно должна была вести их к предрассудкам, которых было бесчисленное множество; так, например, рассыпанная соль, спотыкание при выходе из дома, встреча разных пресмыкающихся, птиц, крики животных и т. д. Было бы чересчур долго называть все предрассудки, которым были подвержены неверующие римляне. Плиний называет целую массу предметов, которые по верованиям римлян имели особенное свойство. Перечислим хотя некоторые из них. Так, например, камень (grammatica) делал красноречивым, бюст Венеры защищал от пожара, агат предохранял от бури и останавливал разлитие реки, гелиотроп, смешанный с травой того же имени, делал невидимым. Трава марморит заставляла богов повиноваться, акаменит укрощал ненависть врагов, антирина увеличивала красоту и избавляла от всевозможных несчастий и т. д. Мясо животных, т. е., некоторые его органы также имели значение; например, тот, кто съест сердце крота — узнает будущее; обмазать двери дома кровью гиены — означало избавить всех обитателей дома от болезни и смерти; ношение на себе кишки того же зверя служило к привлечению сердца женщин; жир льва употребляли для приобретения милостей императора. Но повторяем, разве есть возможность перечесть все нелепые верования великого народа, и если мы ко всему этому прибавим веру в ведьм, колдунов, заговорщиков, которые играли весьма видную роль в жизни древних римлян, то мы увидим, что упадок религии и замена последней предрассудками вовсе не послужили к усилению добродетели нации. Фокусы, которые употребляли колдуньи, описаны многими древними авторами. Действуя на воображение своих клиентов, колдуньи употребляли различные ужасы: скелеты змей, кошек, сов и т. д. без конца. При помощи окуривания, т. е., одуряющего дыма, они вызывали тени умерших и адские видения. Не только темная масса плебеев, но и высокопоставленные лица не были избавлены от предрассудков. Император Тиверий всегда прибегал к астрологам; Нерон при помощи магов хотел управлять богами также, как он управлял людьми. Когда его тревожили угрызения совести по случаю убийства матери, он искал утешения у магов. Каждый богач имел своего домашнего астролога. Вопрос будущего всегда разрешался хиромантками, рассматривавшими линии ладони. Юноши, с нетерпением ожидавшие наследства, девицы, жаждавшие любви, бесплодные жены, немощные старцы, ревнивые любовники, тщеславные чиновники прибегали к тем же безумствам. Все города и деревни имели магические статуи, дарохранилища или чудесный грот; даже сами губернаторы в некоторых случаях прибегали к помощи таинственного. Многие храмы в Риме и провинциях отличались чудесами и более всех храм Юпитера близ Котроны; храм окружен был громадными деревьями, около которых на лугу паслись стада без пастухов. Иностранные религии были в большом почете во всех классах Рима от патриция до раба.

Более других верований в Рим проникали восточные веры и самая популярная была Dea Madre. Этот культ праздновался банкетами, музыкой и процессиями; в которых принимали участие евнухи, исполнявшие религиозные обряды (sacerdoti). Халдеи встречали большое сочувствие с их астрологической наукой и предсказаниями будущего; евреи принесли в Рим празднование субботы. Были также религии, требовавшие человеческих жертв, как, например, богиня Ма, названная римской Беллоной; ее чествовали как богиню войны. Во время публичных процессий в честь этой богини многие в экстазе резали себя ножом, оставляя струиться кровь. Таинственный культ Египта — Изиды и Озириса — также имел много последователей в Риме. Человечество всё более погружалось в пропасть, откуда могло выйти только при помощи мистицизма. Ум римлян, потерявших древнюю веру, блуждал в поисках новой религии. Она явилась. Христианский луч света озарил неверующих и заставил трепетать их сердца новым, доселе неиспытанным ими, восторгом. Быстро распространялось христианское учение в Риме и во всей Италии. Чем более преследовали христиан, тем более их нарождалось. Каждый, принявший новое учение, считал своей священной обязанностью распространять его. С каждым днем увеличивалась количество христиан. Женщины воспитывали детей в духе христианского учения и проповедовали его среди рабов. Семейство Прискилла первое отказалось от древних традиций римского патрициата и выказало всем окружающим и зависящим от него милосердие, служащее основанием христианской религии. Потом три Прискилла — Люцин, Флавий и Северин, приняли христианское учение; целые дни они проводили в катакомбах, молясь на могилах мучеников и делая всё, что от них зависело, для облегчения страданий ближнего. Деревни, окружавшие Рим, — Остия, Веллетрия, Тиволи, Презента, имели катакомбы, где собирались христиане. Здесь устраивались богослужения: присутствующие молились, пели священные гимны, проповедовали и хоронили мертвых, замуровывая их в ниши. Эти места, где хоронили мертвых, назывались cimiteri, т. е. усыпальницы, выражение, дающее успокоительную идею пробуждения в будущей жизни. Ниши не имели никаких особенных украшений, кроме деревянных ваз и венков из цветов. В катакомбах, при свете лампады, читали Евангелие и книги, в которых описывалась жизнь Иисуса Христа. Всех верующих соединяли любовь и милосердие. Кавалер сидел рядом с рабом, падшая женщина с девственницей; богатые отдавали свое имущество на нужды общества, заботившегося обо всех бедных. Председатель собрания назывался епископом (vescovo), совершавший богослужение — диаконом; оба, как епископ, так и диакон, ничем не отличались от других, кроме своих добродетелей и любви к ближним; священные гимны христиане распевали иногда в продолжение всей ночи. В катакомбы собирались, конечно, тайком. Некоторые епископы, избегнувшие каким то чудом костра, проповедовали новую религию и имели чрезвычайное влияние на всех окружающих. Все эти люди, до тех пор погрязшие в эгоизме и пороках, находили утешение в том, чтобы помогать ближним, воспитывать сирот, посещать тюрьмы, утешать пленников и вообще делать все то, что возвышает человеческую душу. Каждый из христиан готов был умереть за своего брата; милосердие и широкая любовь ко всему человечеству были главным основным принципом новой религии, существенно отличавшейся от той религии, которая предоставляла людям лишь чувственные наслаждения и делала их эгоистами. Таким образом среди развращенного римского общества стали быстро распространяться новое учение, озарившее своим светом заблуждавшихся эгоистов. Несмотря на жестокие преследования, число христиан росло. Эгоизм сменился милосердием, каждый надеялся получить награду в будущей жизни и иметь наслаждение в настоящей, помогая своему брату. С первого взгляда могло показаться странным подобное явление, чтобы общество, глубоко испорченное, могло сразу стать добродетельным. Но вникая глубже в этот факт, нетрудно понять, что древняя религия римлян действовала лишь на чувственную их сторону, не касаясь духовной. Но чувственные наслаждения скоро надоедают, организм делается менее впечатлительным, между тем в будущем ничего не предвидится, а тут новая религия обещает вечное блаженство. Принимая во внимание все эти факты, нетрудно понять, почему римляне усвоили христианскую религию, дававшую им надежду в будущем. Как древняя религия римлян, так, равно, и их предрассудки, имели основанием лишь грубый эгоизм. Учение Эпикура, как мы знаем, было искажено: его последователи не находили наслаждения в добродетели, как проповедовал великий философ, что в конце концов также породило эгоизм. Между тем христианская религия проповедовала любовь к ближнему и милосердие, а главное — вечное блаженство в будущем. Падшая женщина, отвергнутая всеми, раскаявшись, как бы перерождалась и христиане не выбрасывали ее из своей среды, — ее принимали как сестру и горячо молились о ее прегрешениях. Философ, ум которого блуждал от одной системы к другой, тщетно стараясь открыть истину, разрешить вопрос — что такое жизнь, успокаивался в новой религии, так просто разрешавшей мучившие его вопросы. Развратник, утопавший в роскоши, заботившийся единственно о материальных удовольствиях, притупивший свои чувства до апатии, в новом учении находил утешение. Что же после этого сказать о несчастных рабах, гладиаторах, на которых смотрел древний Рим буквально, как на животных и даже того хуже — как на материал, служивший для удовлетворения грязных инстинктов толпы, нередко доходившей до зверской жестокости? Понятно, все эти несчастные бросились к христианам, которые не презирали их, не считали вещами или животными, а, напротив, братьями; христиане раскрыли им объятия и считали их равными. Опять повторяем мы, разве все эти отверженные не должны были принять христианскую религию? Идея любви, широкое милосердие делали из самых порочных людей — добродетельных. Затем таинственность собраний, новизна доктрины, общее равенство и эта беспредельная любовь довершили дело: эгоист сделался самоотверженным, порочный — добродетельным и христианская религия быстро распространилась среди древних римлян.

 

X. Галерия Фундана, жена Вителлия

Лепида, жена Гальба, который сделался императором после Нерона, собственно не принадлежит к разряду римских императриц, так как она умерла еще в то время, когда муж ее не был императором; тем не менее мы об ней поговорим. Утешительно назвать хоть одну добродетельную женщину из всей этой серии преступниц. Лепида вышла замуж за Гальба очень юной. Гальба происходил из древней семьи Террацина, бывшего претора, который первый познакомил римлян с оригинальным спектаклем — танцами слонов на канате. Лепида была красива и скромна; она никогда не возбуждала подозрения в муже: полная любовь и полное согласие царили между супругами. Но, к несчастью их обоих, между ними замешался злой гений, старавшийся, во что бы то ни стало, разлучить Лепиду с ее мужем. Этот злой гений была Агриппина, дочь Германика, жена Клавдия и мать Нерона. Агриппина в то время была вдовой после первого своего мужа, Домиция Энобарба; в то время она была молода, красива и еще не пустила в ход интриг против своего дяди, старого императора. Она, конечно, не предвидела, что Гальба впоследствии будет возведен на трон, но в виду его богатства Агриппина возымела желание разлучить его с женой и сочетаться с Гальбой законным браком. В виду чего Агриппина стала открыто выказывать внимание молодому человеку; но Гальба, кроме того, что он нежно любил свою супругу, убедился, что поступками Агриппины руководит лишь одно тщеславие. Мало того, что Гальба стал избегать Агриппины, он еще нежнее привязался к своей прекрасной жене. Но Агриппина упрямо его преследовала и являлась всюду, где могла встретить Гальбу. Лепида, в свою очередь вполне уверенная в муже, не обращала ни малейшего внимания на все эти маневры Агриппины, что до высшей степени раздражало последнюю. Но всех больше негодовала мать Лепиды. Видя явное желание со стороны Агриппины способствовать разводу Гальбы с его женой, старая матрона приходила в крайнее негодование. Один раз, встретившись с Агриппиной в обществе, мать Лепиды открыто стала упрекать ее в дурных намерениях. Агриппина, ни мало не смущаясь, отвечала дерзостями. Мать Лепиды пришла в окончательное негодование и дело кончилось тем, что две матроны обменялись плюхами. Спустя некоторое время, Лепида умерла; Гальба остался верен ее памяти и не пожелал ни с кем вступить в новый брак. Он долгое время воевал с германцами и приобрел славу достойного воина. Он был губернатором в Аквитании, в Африке и в последнее время в Испании, где, достигнув 73-летнего возраста, был провозглашен легионами императором (68-ой год). После смерти Нерона, утвержденный в императорском звании сенатом, Гальба приехал в Рим и, приняв правление, зарекомендовал себя жестоким и жадным. Прежде всего он отказал преторианцам в подарке. Когда они требовали денег, Гальба отвечал, что он избирает солдат, а не покупает их. Вспыхнул бунт, преторианцы провозгласили императором Оттона, известного собутыльника и товарища всех похождений Нерона, первого мужа Поппеи. Это случилось 15-го января 66-го года. Дряхлый Гальба не имел силы выйти из дворца и был убит солдатами; Оттон чрез его труп триумфально вошел во дворец Цезарей. Оттон, царствовавший только три месяца, отличался своей женственностью, заботился постоянно о туалете, о волосах, постоянно носил в кармане зеркало и проводил время среди падших женщин и оргий; тем не менее он был смел и предприимчив. Он был влюблен в красавицу Статилию Мессалину, бывшую жену Нерона, последнюю императрицу и имел намерение жениться на ней. Мессалина с восторгом приняла предложение, но Оттон не имел времени привести в исполнение свое желание. Германские легионы провозгласили императором своего командира Вителлия, который пришел с войском в Италию, чтобы сесть на римский трон. Оттон, не желая допустить соперника в Рим, встретил его в Бедриака, недалеко от Кремоны, где и произошло сражение, неудачное для Оттона, — он был побежден. Не будучи в силах перенести позора, Оттон убил себя в Бречелло. Историк повествует, что молодой Оттон кончил свою жизнь геройски. Прежде чем убить себя, он написал письмо к сестре и к Мессалине, прощался с ними и говорил, что не судьба была ему возвести Мессалину на трон Цезарей. Лишившись окончательно всякой надежды быть императрицей, Мессалина посвятила себя изучению элоквенции. Вителлий, заняв императорский трон, не замедлил проявить себя человеком крайне безнравственным и жестоким, но был очень любим солдатами, которым он делал щедрые подарки. О его кровожадности историк свидетельствует следующее; когда на поле сражения при Бедриако воздух был заражен от разложения массы трупов, Вителлий вскричал:

— Прекрасен запах умершего врага, он гораздо приятнее запаха согражданина!

После этого он приказал принести большое количество вина солдатам и среди них устроил пир. Вителлий также славился, как гастроном, — ему со всех сторон Италии привозили провизию. Устраивая постоянно оргии, он, вместе с тем, проявлял кровожадность, В Рим он вступил верхом на лошади, как победитель; во дворце приказал поставить кресло Цезарей, торжественно сел в него и тотчас же окружил себя вольноотпущенниками, паразитами и кучерами. Первая жена Вителлия была Петрония, с которой он постоянно ссорился и, наконец, развелся. Вторая была Галерия Фундана. Мы имеем мало сведений об этой императрице, поведение которой не походило на поведение ее мужа. Она была очень добродетельна, проста и обладала большим состоянием. От этого брака родился сын, названный также Вителлием, и дочь. Во время своего замужества Галерия очень много страдала от поведения своего супруга, который в особенности отличался необыкновенной расточительностью, так что, наконец, впал в бедность. Когда он был назначен командиром германских легионов, он был в страшно стесненных обстоятельствах, заложил свой дом и перевел жену и тёщу в бедную хижину.

Кроме денег, полученных им от залога, его мать была вынуждена оказать ему помощь, без которой он не мог бы принять этого назначения, а следовательно и выйти на дорогу к престолу. Галерия, оставленная в Риме в то время, когда возгорелась война между императором Оттоном и ее мужем Вителлием, рисковала сделаться жертвой мести первого, но Оттон был великодушен и не тронул семейства своего соперника. По возвращении Вителлия в Рим и по провозглашении его императором, тёща и жена советовали ему умерить расточительность и, вообще, вести себя поскромнее, но эти советы были тщетны: Вителлий более слушался своего брата Люция и его жены Триарии, которые, как нельзя более, развивали жестокие чувства Вителлия. Он решительно не занимался государственными делами; главная забота его заключалась в том, чтобы как можно больше есть и пить. В продолжении целой ночи, до самого утра он постоянно ел, пил, принимал рвотное и опять ел и пил. Трудно себе представить, до какой степени доходила расточительность этого безумца. Так, например, для одной из оргий потребовалось 2000 птиц и 6000 редких рыб. Одно блюдо стоило 100 000 сестерций; это блюдо чудовищных размеров, названное lo scudo di Minerva, было приготовлено из сладкого мяса, печеных птиц, мозга фазанов и павлинов, языков попугаев и т. д. Все богатства Рима едва были достаточны для императорского стола; историк Джузеппе говорит, что Вителлий проглотил бы всю империю, если бы долго царствовал. Он был так же жесток, как и развратен: за самые малейшие проступки Вителлий приговаривал к смертной казни. Достаточно припомнить, что он один раз во время спектакля приказал зарезать множество зрителей за то, что они выразили протест некоторым любимым его актерам. Галерия Фундана, видя, что никакие советы не действуют на ее развращенного мужа и не желая быть свидетельницей его злодейств и разврата, уехала из императорского дворца в виллу, устроенную среди гор Авентино и повела там скромную, уединенную жизнь. Между тем общее недовольство росло против Вителлия. Восточные легионы взбунтовались и провозгласили императором их командира Флавия Веспасиана. Один из сторонников Веспасиана, именно Антоний Прим, командир войск в Мизии, приблизился к Риму; Вителлий должен был бежать из императорского дворца и скрыться в дом жены в горах Авентино. Но он не нашел там безопасного убежища и возвратился в Рим в императорский дворец; но и там ему нельзя было оставаться. Переодевшись в старое платье, опоясавшись поясом полным золота, он залез под кровать привратника, где думал скрыться от преследования своих врагов. Но собаки, рыскавшие повсюду, открыли убежище несчастного императора и бросились кусать его; крики Вителлия обратили внимание гвардейцев, и они вытащили его из-под кровати, покрытого ранами. Вителлий умолял солдат оставить ему жизнь и просил, как милости, заключить его в тюрьму впредь до приезда Веспасиана. Но солдаты его не послушали, изорвали на нем всю одежду, скрутили руки назад, набросили петлю на шею и почти голого повели по улице Сакра, среди угрожающих криков римских плебеев. Желая по возможности спрятать свое лицо, он низко опустил голову, но солдаты и этого ему не позволили: острым мечом они принудили Вителлия поднять голову. Народ, собиравшийся все более и более, кричал обо всех жестокостях развенчанного императора, — который ничего не делал, шумел народ, — а только казнил невинных, пьянствовал и устраивал свое знаменитое scudo di Minerva. На все эти оскорбления Вителлий отвечал: «Однако, я был вашим императором!» В конце концов, после долгих оскорблений и мук, Вителлий был брошен в Тибр. Добродетельная Галерия вела тихую жизнь среди гор Авентино, вспоминая с ужасом то время, когда она была императрицей.

 

XI. Флавия Домитилла, жена Веспасиана, и Марция Фурнилла, жена Тита

О Флавии Домитилле, признанной императрицей после ее смерти, мы не можем многого сказать, жизнь ее, сколько нам известно, была чрезвычайно скромна. Она была дочерью некоего Флавия Либерале Флорентина. Состоя в долгу у одного римского кавалера, по имени Капелла, Флавий вынужден был отдать ему в рабыни свою дочь; Капелла впоследствии ее освободил и она вышла замуж за Флавия Веспасиана. Этот последний происходил из бедной фамилии Флавия Риети и справедливо считался храбрым солдатом, способным исполнять возложенные на него поручения. Веспасиан, женясь на Домитилле, думал этим уничтожить страсть, которую он питал к вольноотпущеннице Ченизе. Первые дни после свадьбы он, действительно, мог надеяться, что грациозная и молодая жена заставит его забыть Ченизу, но в скором времени Домитилла оказалась необузданной и гордой. Одних достоинств Веспасиана, быть может, не было бы достаточно, чтобы вывести его из ничтожества, если-б он не пользовался протекцией всемогущего Нарцисса и Калигулы. При помощи этой протекции Веспасиану удалось стать сенатором, консулом и, наконец, получить во время войны назначение в Германию и Британию, где он и имел случай отличиться в 150-ти сражениях, покорив 20 городов. Возвратившись в Рим после всех этих побед, он был принят с торжеством, ему, конечно, оказывали большие почести, и с этих пор он стал известен, как хороший военачальник. В это время его жена Домитилла произвела на свет сына Тита. Тогда же Веспасиан встретился вновь с Ченизой и его прежняя страсть вспыхнула снова. Домитилла страшно страдала, видя, что супруг ее отдаляется от семейства и снова поддался незаконной страсти. Это была эпоха царствования Клавдия, когда его жена Агриппина делала все, что ей приходило в голову. Жестокая и вместе с тем мстительная, ненавидя Нарцисса, которого, как мы знаем, она погубила, Агриппина имела намерение погубить и тех, которые пользовались расположением Нарцисса. К числу их принадлежал и Веспасиан. Сомнения нет, что и он погиб бы, если бы не удалился от императорского двора в виллу жены, где повел скромную, уединенную жизнь у семейного очага. Домитилла была очень довольна, что в силу обстоятельств муж ее должен был оторваться от своей возлюбленной Ченизы. В это время Домитилла родила сына, названного Домицианом, и дочь Флавию Домитиллу, умершую вскоре после рождения. Вскоре после этого и Домитилла умерла, не бывши свидетельницей высокой почести, которой впоследствии удостоился ее супруг. По смерти Агриппины, Веспасиан возвратился в Рим, откуда император Нерон отправил его в Африку губернатором. Веспасиан не воспользовался своим положением, как многие из его современников; он возвратился в Рим бедняком.

Затем, чтобы избегнуть придворных интриг, а главное, чтобы не быть жертвой ярости безумного Нерона, Веспасиан удалился в деревню и начал вести скромную жизнь. В это самое время разразился ряд событий, в которых Веспасиан не принимал никакого участия, командуя войсками в Иудее; когда же легионы провозгласили его императором, он поспешил в Рим, оставив своего сына Тита кончать осаду Иерусалима. Прибыв в столицу, он узнал, что Вителлий убит и что народ и сенат утвердили его императором. В это время Веспасиану было 59 лет; он дал обещание всецело посвятить себя делам государства. Его первой заботой было воздать почести своей покойной жене. Она была признана императрицей и в честь ее воздвиглись храмы и алтари. Таким образом, Домитилла, при жизни бывшая в тени, после смерти удостоилась больших почестей. Сделав это в память своей покойной жены, Веспасиан позаботился о своей дорогой любовнице Ченизе; она хотя и не пользовалась официально почестями, как законная жена, но жила неподалеку от императорского дворца, где Веспасиан ее постоянно посещал. Вскоре Чениза умерла; Веспасиан был неутешен. Он любил Ченизу в особенности за ее простоту. Веспасиан оставил после себя добрую память. Когда один раз ему принесли список заговорщиков, он вскричал:

— Я не хочу их знать!

Спустя 10 лет, Веспасиан умер. За несколько часов до смерти он, улыбаясь, сказал:

— Я чувствую, что скоро я сделаюсь богом!

В духовном завещания Веспасиан объявил своим наследником сына Тита, красивого молодого человека, хотя и маленького роста, но храброго солдата. Тит имел возвышенный ум, занимался поэзией, часто сам писал и, вообще, пользовался симпатией всех. В молодости Тит был женат на Аррицидии, после смерти которой женился на Марции Фурнилле, происходившей от одной из знаменитых фамилий Рима. Но Тит должен был разлучиться с женой в то время, когда его отец Веспасиан, провозглашенный императором, назначил его командиром войска. В тот самый день, когда Иерусалим после долгой осады наконец пал, Марция, жена Тита, бывшая в Риме, родила ему дочь, названную Юлией. Будучи около Иерусалима, Тит влюбился в еврейскую принцессу, сестру Агриппы, короля Иудеи и дал слово жениться на ней. Возвратившись в Рим, Тит не замедлил пригласить еврейскую принцессу, которая своей необыкновенной красотой и роскошью заставила о себе много говорить. Вскоре Тит развелся с своей женой Марцией и уже открыто стал жить с еврейской принцессой Беренисой, но не смел жениться на ней, боясь гнева отца; притом же, как наследнику престола, ему нельзя было жениться на иностранке. Тем не менее он страстно любил Беренису и иногда ревновал ее. Узнав, что один из его друзей, некто Цецин, римский кавалер, внушил Беренисе любовь, Тит решился убить соперника, хотя Цецин был его другом. Пригласив один раз Цецина к себе на ужин, он завел с ним ссору и убил его.

Сделавшись императором, Тит существенно изменился. Красавица Берениса, столь страстно им любимая, была отослана в Азию. Напрасно Берениса проливала слезы, говорила, что она пожертвовала всем для Тита, — последний был непреклонен, мотивируя свой жестокий поступок государственной необходимостью. Таким образом, еврейская принцесса Берениса вместо того, чтобы сделаться императрицей, удалилась на восток, где и кончила в безвестности свои дни. История с похвалой отзывается об императоре Тите, который всю свою жизнь был добрым и великодушным. Перед смертью Тит признался, что поступок его с Марцией возбуждает в нем угрызения совести. А быть может, и жестокость, выказанная им принцессе Беренисе, также заставляла страдать благородного Тита.

 

XII. Домиция, жена Домициана

Домициан, второй сын Веспасиана, наследник брату Титу по престолу Римской империи, был женат на Домиции, известной красавице. Дочь Домиция Корбулона, одного из знаменитых римлян, она с самого раннего возраста пользовалась репутацией хорошей невесты по своему уму, красоте и богатству; Домиция имела массу претендентов на ее руку. Из всех своих поклонников она избрала сенатора Элия Ламия, который был также очень богат. Но брак, само собой разумеется, не мог удержать красавицу от кокетства. Вскоре весь Рим узнал о ее любовных связях, быстро сменявшихся одна другою; в числе ее любовников был и Домициан, сын императора. Элий Ламия пробовал помешать кокетству своей жены, но это ему не удалось. Когда впоследствии Домициан был провозглашен Цезарем, т. е., императором и вступил на престол, он без церемонии приказал украсть Домицию от ее мужа и женился на ней, назвав ее Августой. Тит, сделавшись императором, напротив, хотел, чтобы Домициан женился на Юлии, его дочери, но Домициан, страстно влюбленный в Домицию, которая в это время родила ему дочь, слышать не хотел ни о чем подобном, — напрасно уговаривала его кузина Флавия Сабина; между тем произошел трудно объяснимый психологический факт. Лишь только Юлия вышла замуж за другого, как Домициан почувствовал к ней страстную любовь. Женское самолюбие отвергнутой Юлии было удовлетворено, — она с удовольствием слушала признания в любви Домициана, разделяла его любовь и вскоре стала его любовницей. Они принуждены были скрывать свою любовь при жизни отца Юлии, Тита, но когда последний умер, Домициан уже не скрывал своей страсти, открыто жил с Юлией, но, по странному стечению обстоятельств, он не развелся с Домицией и не сочетался законным браком с Юлией, довольствуясь незаконной связью. В свою очередь Домиция, желая мстить мужу, вела чересчур рассеянный образ жизни и имела множество поклонников, что в Риме ни для кого не было тайной. Императрица брала себе в любовники людей самого низкого происхождения и на условиях весьма неприличных. В числе обожателей Домиции был некто Парид. Домициан был совершенно равнодушен к поведению жены, но последняя уже чересчур злоупотребляла его снисходительностью, так что, в конце концов, император вынужден был приказать казнить Парида и развестись с Домицией. Таким образом для Юлии открылся путь к трону, — она могла выйти замуж за Домициана, но здесь случилось неожиданное обстоятельство. Юлия в это время была беременна и, желая произвести выкидыш, она прибегла к средствам, столь излюбленным римскими матронами в ту развращенную эпоху; средство помогло, выкидыш был произведен, но вместе с тем окончилась и жизнь самой Юлии. Историк нам передает, что Юлия была замечательной красоты; между тем по статуям, которые мы видели в музее Ватикана, этого никак нельзя заключить. Напротив, все линии лица Юлии очень грубы и вульгарны. То же самое впечатление производят и бюсты, выставленные во Флорентийской галерее. О Домиции историк также говорит, как о красавице, но что линии ее лица были чересчур грубы. Впрочем, быть может, все это произошло от того, что в эпоху существования Юлии и Домиции скульптура еще не была на верху своей задачи. Общее выражение лица Домиции говорит в пользу ее доброго сердца и вместе с тем о бесхарактерности. Кто бы мог подумать? После смерти Юлии Домициан обратил всю нежность своих чувств к прогнанной им жене Домиции. Он снова женился на Домиции и возвёл её на трон, говоря в извинение, что подобный поступок ему позволил римский народ (у которого он, впрочем, и не спрашивал позволения). Вслед за женитьбой Домициана на него со всех сторон посыпались эпиграммы, насмешки и карикатуры. Домициан воспылал гневом. Поэт Эльвидий, под псевдонимом Парида описавший в смешном виде Домициана и Домицию, был приговорен к смертной казни. Элий Ламия, бывший первым мужем Домиции, за свои насмешки над нею также поплатился головой. В эту злосчастную эпоху в Риме пошли беспрестанные казни. Домициан, как говорит историк, потоками крови хотел уничтожить свой позор. Секира, яд и ссылка сделались чуть не ежедневным явлением. Но император Домициан вместе с тем старался заслужить народную любовь. Он украсил город прекрасными монументами, открыл для плебеев всевозможного рода спектакли, бросал в толпу горсти денег, устраивал публичные банкеты, на которых вино лилось фонтаном. Он приглашал на празднества лидийских танцовщиц и музыкантов, которые публично танцевали и пели. Верный жестоким обычаям римлян Домициан и во время спектаклей бывал кровожаден. В пьесах, где герой или героиня должны были быть убиты, император приказывал, чтоб их действительно убивали. Домиция также очень боялась своего супруга и была убеждена, что рано или поздно придет и ее черед. Действительно, однажды, когда Домициан спал, маленький мальчик прокрался к нему в спальню и, видя, что из-под подушки императора торчит кончик пергамента, подкрался к изголовью и, вытащив пергамент, побежал в другие комнаты. Императрица Домиция, видя в руках ребенка какой то пергамент, полюбопытствовала посмотреть его. Каково же было удивление Домиции, когда она увидала собственными своими глазами целый ряд несчастных, приговоренных к смертной казни; ее имя стояло на первом месте. Список был написан рукою Домициана. Этот факт побудил её к решению убить тирана, и с этой целью Домиция дала знать всем приговоренным к смерти. Между тем император, полный предрассудков, день ото дня все более и более приходил в беспокойство и на всякое, самое обыкновенное явление глядел, как на предсказание его смерти. Окружающие придворные, разумеется, этим пользовались. Раз во время грозы раздался голос, точно с небес:

— Рази его, Юпитер, рази!

Накануне своей смерти Домициан получил редкий фрукт и сказал:

— Сохраню его до завтра, быть может, я его попробую.

Находясь постоянно в беспокойстве, император один раз велел позвать к себе астролога и просил его открыть ему будущее; астролог предсказал итератору большую революцию, за что и был приговорен к смертной казни. После этого преступления император, чтобы хотя мало-мальски успокоиться, хотел идти в баню; но один из его советников, именно Патерний, просил императора прежде всего заняться делами, не терпящими отлагательства; Домициан принял совет и начал заниматься делами. В это время вошел в комнату отпущенник Стефан и сообщил его величеству, что ему, Стефану, удалось заполучить список заговорщиков, при этом Стефан подал императору пергамент. Домициан взял список и начал внимательно его читать. В это время Стефан выхватил из-под одежды кинжал и ударил им в живот Домициана. Но удар не был смертельным, — завязалась страшная борьба, во время которой Домициан стремился вырвать глаза своему противнику и обезоружить его. На шум поспешили другие заговорщики и шестью ударами кинжалов добили Домициана. Это было 18-го сентября 96-го года. Так кончил свою жизнь Домициан 47 лет от роду, процарствовав 5 лет. Римский народ равнодушно узнал об убийстве тирана. Солдаты хотели воздать божеские почести покойному, но сенат воспротивился этому. Труп убитого был тайно похоронен его кормилицей. Все торжествовали, избавившись от кровожадного тирана. Со смертью Домициана кончилась императорская фамилия Флавиев, т. е., Флавия Веспасиана и его детей.

 

XIII. Плотина, жена Траяна

Заговорщики, избавившись от Домициана, остановили свое внимание на Коцее Нерва, 70-летнем старике, очень честном, зарекомендовавшем себя в бою и прекрасно образованном. Сенат провозгласил его императором. Нерва принял избрание и начал царствовать с большим благоразумием и замечательной добротой; затем, сознавая близость смерти, как старый человек, он начал заботиться о своем преемнике. Изучая современное ему общество, он пришел к убеждению, что более всех достоин императорского трона Ульпий Траян, доблестный воин, родившийся в Италике, испанском городе, который он впоследствии завоевал и присоединил к римской империи. Нерва провозгласил Траяна своим наследником, после чего, спустя три месяца, он умер, процарствовав 16 месяцев. О его жене и потомстве мы не имеем никаких сведений. Траян есть украшение римской истории. Он пользовался общей любовью и вполне ее заслуживал. После смерти старого императора Траян явился в Рим, как скромный путешественник. В это время ему было 40 лет от роду; высокий ростом, с величественным взглядом он внушал уважение. При появлении Траяна в Риме, громадная толпа народа встретила его восторженными кликами; он вошел в город пешком в сопровождении нескольких солдат. Увидав в толпе некоторых своих знакомых, Траян с ними поздоровался и любезно разговаривал. Таким образом он вступил в Капитолий. Его супруга, Плотина, отличалась таким же благородством и простотой. Входя в императорский дворец, она на лестнице громко сказала: «будем молить богов, чтобы я не изменилась в моем новом положении». И, действительно, боги услышали мольбу императрицы: она нисколько не изменилась. Царствование Траяна было новостью для римлян. Император всегда ходил по улицам пешком, без конвоя; каждый из граждан имел к нему доступ. Двери дворца были для всех открыты, безопасность и спокойствие любимого императора охраняли не гвардейские солдаты, а народная любовь. Со вступлением на престол Плотины, в римском обществе стали уважать женскую добродетель. Плотина не была особенно хороша собой лицом, но вся ее фигура отличалась величием и грацией; все же вместе внушало к ней невольное уважение. Сенат также и Плотине хотел поднести титул «матери отечества», но Плотина наотрез отказалась от этой чести. Главная цель этой прекрасной женщины заключалась в том, чтобы своим влиянием и советом мужу способствовать славе и счастью отечества. Плотина была очень дружна с Марцианой, сестрой Траяна, также вполне достойной женщиной; у Марцианы была дочь Матильда, уже замужняя, имевшая двух детей: Сабину и Матидию. Император Траян очень любил своих племянниц и, когда они подросли, нашел им прекрасных женихов из известных семейств Рима. Плотина их также очень любила и таким образом в императорской семье постоянно царило полное спокойствие, не было ни интриг, ни убийств, которым так еще недавно служил театром императорский дворец. Историк говорит, что этому согласию не мало способствовал прекрасный характер императрицы. Плотина, любезная и вежливая со всеми, своей простотой заставлявшая забывать всех ее высокий титул, относилась к невестке с чрезвычайной добротой; полное согласие было между Плотиной, Марцианой и дочерью последней, Матильдой, что, конечно, во все времена и веки составляло чрезвычайную редкость, ибо невестки никогда и нигде не уживались. Сабина была старшая дочь Матильды, она пользовалась особенным расположением Траяна, который говорил, что счастлив будет тот, кто на ней женится. Среди молодых людей, искавших руки Сабины, был двоюродный брат Траяна, Адриан, занимавший видное место при дворе и отличавшийся своими добродетелями. Адриан был красавец собой, высокий ростом, с очень выразительным лицом, кудрявыми волосами и пушистой, окладистой бородой. Затем Адриан отличался также и своей изящной грацией и живым, открытым умом. Благодаря изучению греческой и римской литературы Адриан был весьма недурно образован, в особенности в отношении изящных искусств: он хорошо рисовал, занимался скульптурой, архитектурой, писал стихи и недурно пел, аккомпанируя себе на лире. Ко всему этому надо прибавить реноме храброго солдата, которым вполне справедливо пользовался Адриан. Несмотря на все эти качества, Сабина была равнодушна к Адриану, он нисколько не трогал ее молодого сердца. Траян также не особенно симпатизировал своему двоюродному брату, считая его фальшивым ипокритом. Адриан было уже совсем отпаялся завоевать сердце Сабины, как вдруг совершенно неожиданно пришла к нему на помощь императрица. Доброй Плотине казалось, что Адриан страстно влюблен в Сабину, она стала действовать на мужа, чтобы он в свою очередь способствовал свадьбе Адриана с Сабиной. Некоторые историки и в числе их Дион Кассий утверждают, что, будто бы, Плотина была сама неравнодушна к Адриану и поэтому принимала такое горячее участие в его судьбе. Но это предположение положительно неверно, вся жизнь добродетельной и честной Плотины противоречит подобному предположению. Повторяем, Плотина была убеждена, что не тщеславие побуждает Адриана искать руки Сабины, а страстная любовь. Ходатайство императрицы увенчалось полным успехом; Сабина, хотя и не любила Адриана, но согласилась быть его женой. Адриан сделался племянником императора Траяна, но продолжал быть для него антипатичным. Император удалял его от государственных дел, которые поручал другим. Но, когда умер его любимый советник Лициний Сура, император вынужден был посвятить в государственные дела Адриана. Траян был самый добрый и честный из всех римских императоров. В продолжении всей своей жизни он заботился о счастье своих подданных и об увеличении Римской Империи. Было бы очень долго пересчитывать, говорит историк, все то, что сделал император Траян для Империи. Целый ряд реформ клонился к тому, чтобы возвеличить римское имя и осчастливить граждан. Командуя войском в Антиохии, Траян внезапно заболел, с ним сделался апоплексический удар; пришлось поневоле возвратиться в Рим. В Селинунте апоплексический удар повторился и великий Траян умер 64-х лет после 19-тилетнего царствования. Плотина, сопровождавшая мужа вместе с племянницей Матидией, была около его постели. Несмотря на свое горе, императрица старалась, чтобы племянник Адриан был провозглашен императором. Для этой цели Плотина нашла необходимым на некоторое время скрыть смерть Траяна, рассказывая всем, что покойный назначил своим наследником Адриана; хотя ничего подобного не было, так как Траян умер внезапно, не назначив себе преемника. Тем не менее, сообщая о смерти мужа Сенату, Плотина писала, что ее покойный супруг, прежде чем испустить дух, назначил себе преемником Адриана. Затем, не получив еще утверждения Сената, Плотина через посредство префекта Тациана, сумела сделать то, что восточные войска провозгласили императором Адриана. И об этом Плотина также уведомила Сенат, прося его взглянуть снисходительно на совершившийся факт, так как солдаты, преданные Адриану, поспешили провозгласить его императором, не дождавшись утверждения Сената. Последний принял во внимание эти резоны и утвердил, в свою очередь, Адриана императором. Сенат также хотел поднести Адриану титул «отца отечества», но последний отказался его принять и торжественно вошел в Рим вместе с Плотиной, которая в урне несла пепел своего почившего супруга. Народ искренно оплакивал смерть Траяна, его пепел поставили на колонну и оказали особенные почести. Во флорентийской галерее сохранился до сих пор бюст императрицы Плотины, он выражает ум и доброту. Лицо спокойное, полное разумного выражения. Каждый из современников, глядя на бюст императрицы Плотины и припоминая историю жизни этой добродетельнейшей женщины, невольно преклоняется перед ним.

 

XIV. Сабина, жена Адриана

Когда Сабина отклоняла искания Адриана, быть может, в ее душе было предчувствие, что этот молодой человек, несмотря на его красоту и грацию, не годится ей в мужья. И действительно, Сабина далеко не была счастлива с Адрианом. Нельзя сказать, чтобы последний безусловно был дурной человек. История его причисляет к разряду лучших римских императоров. Царствуя в продолжении 21-го года, он осчастливил подданных изданием разумных законов, а главное руководствовался мирной политикой в продолжении долгих лет. Тем не менее характер Адриана представлял собой смешение хорошего с дурным. Как император, он был очень деятелен и осторожен, но, как человек, он был развратен и жесток. Чрезвычайное разнообразие представляют изображения его лица; то мы видим благородное спокойствие, то страшную злобу; к сожалению, последняя преобладала у Адриана. Историки говорят, что было бы большой ошибкой сравнивать его с великим Траяном и некоторыми Антониями, царствовавшими впоследствии. Адриан не любил Сабины; он женился на ней единственно для достижения своих тщеславных целей; сделавшись императором, он почти не обращал внимания на свою супругу, не занимался ею, часто предавался разврату и даже не уважал своих интимных друзей, отбивая у них жён. Не довольствуясь всеми этими связями, которые впрочем носили естественный характер, Адриан влюбился, да простят читатели это выражение, в некоего юношу Антиноя, из Беттинии и вытворял с ним разные безумства. Между тем Сабина вовсе не заслуживала презрения. Она была молода и замечательно хороша собой и обладала возвышенным и благородным характером. Ко всему этому следует присоединить скромность и простоту императрицы Сабины. Почти не участвуя в светских развлечениях, Сабина любила окружать себя учеными, между которыми был историк Светоний. Все эти несомненные качества супруги не трогали сердца развратного Адриана и не отвлекали его от преступных удовольствий, он все более и более отдалялся от Сабины и уверял своих приятелей, что жена наводит на него страшную тоску. Однако, несмотря на всё это, Сабина всегда сопровождала мужа в его путешествиях. Она была с ним в Египте; имена Адриана и Сабины выбиты на колоссальной статуе Аменофи. Египетский обелиск, находящийся в Риме, в Цинчио, также носит имена Адриана и Сабины. Согласия же между супругами никогда и ни в чем не было. Адриан говорил, что если-б он не был императором, он бы давно прогнал жену; Сабина открыто признавалась всем и каждому, что она молится богам, дабы у нее не родился сын, похожий на отца, — это было бы несчастье для всего света, — прибавляла Сабина, Отношения супругов все более и более обострялись. В скором времени Адриан начал третировать свою жену, положительно, как рабыню. Лишил ее свободы, каких бы то ли было развлечений и строго наказывал всех тех, кто осмеливался без его позволения посещать Сабину или вести с ней беседу. Адриан находил какое-то наслаждение постоянно противоречить своей жене и мучить её всеми возможными способами. И что же вышло? Сабина, эта добродетельнейшая женщина, угнетаемая таким варварским способом, наконец потеряла терпение и в свою очередь погрузилась в разврат. Газ, перехватив переписку Сабины с ее любовниками, Адриан публично опозорил ее, предоставляя право каждому оскорблять императрицу, как бы он не пожелал. При таких условиях Сабина умерла. История не разрешила нам этой тайны, отравил ли ее муж, или она сама себя уничтожила; повторяю, — эта тайна осталась в императорском дворце. Во всяком случае, была ли отравлена Сабина, или ее отравил муж, причиной преждевременной гибели несчастной был, конечно, Адриан. Последние годы своей жизни Адриан удалился в виллу Тиволи, где царила необыкновенная роскошь и куда являлись его друзья. Но беспорядочная жизнь, бессонные ночи, постоянные приемы рвотного, наконец расстроили здоровье Адриана: он заболел водянкой. Во время этой страшной болезни Адриан в особенности проявил свою кровожадность и злобу. Он приговаривал к смерти даже близких ему друзей и родных. В числе последних был Сервиан, его свояк, который умирая, молил богов, чтобы пощадили его убийцу. Страдания несчастного Адриана дошли до такой степени, что он умолял окружающих отравить его или зарезать кинжалом. Конечно, никто на это не решился. Один раз раб, выбранный Адрианом, решился наконец его убить, но в тот самый момент, когда надо было привести в исполнение это ужасное дело, раб окончательно отказался и убежал.

Адриан очень сетовал, что он не имеет духа убить себя самого, тогда как других убивает с такой легкостью. Затем Адриан отправился в Байя, где окончательно отказался принимать какие бы то ни было лекарства и держать диету; во время одного из пиров он умер (138-ой год). Сабина, судя по ее портретам, обладала очень элегантной красотой, совершенно противоположного характера чем красота ее матери. Бюст этой императрицы находится во Флорентийской галерее. Рассматривая внимательно бюст, нельзя не заметить выражения глубокой печали на лице покойной императрицы.

 

XV. Фаустина, жена Антонина Пия

Две Фаустины были императрицами, мать и дочь; первая — жена Антонина Пия, вторая — Марка Аврелия, двух прекрасных императоров, которые имели несчастье быть женатыми на женщинах, вполне похожих по своим порокам на Мессалину, жену Клавдия. Анна Галерия Фаустина, мать, была дочь Анния Вера и происходила из древней фамилии города Фаенца. К ее знаменитому происхождению следует прибавить замечательную красоту, которой она обладала. Она была очень любезна, остра, имела непринужденные манеры и была склонна к всевозможным развлечениям. С самого юного возраста она выказывала способности, шокировавшие порядочное общество. Родители надеялись, что с замужеством Фаустина переменится, и выдали ее замуж за Тита Антонина, римлянина, происходившего от семейства города Нимы. Тит Антонин соединял в себе все хорошие качества. Высокий ростом, очень красивый собой, он в особенности отличался необыкновенно симпатичной улыбкой, имел открытый ум, великодушное сердце, всегда был весел и нравился всем без исключения. В молодости он служил в квестурии, был претором, наконец консулом в то время, когда женился на ветреной дочери Анния Вера. Надежды родных не сбылись. Фаустина продолжала вести себя более, чем странно. Она очень любила шутки, игры, различные развлечения, которые неизбежно вели молодую женщину к падению. Трудно понять, почему Антонин не прекратил безумства своей супруги. Правда, он очень любил Фаустину и даже тогда, когда она оказывалась положительно виновною, он никогда не употреблял с ней мер строгости. Назначенный проконсулом в Азию, Антонин взял с собой Фаустину, которая с величайшим неудовольствием последовала за мужем, предпочитая остаться в Риме среди своих обожателей. Должность проконсула была в то время синонимом тирании; но Антонин сумел зарекомендовать себя с самой лучшей стороны и стал популярным среди народа, глубоко благодарного императору Адриану за это назначение. Вскоре Антонин был вытребован в Рим, где сделался главным советником Адриана, объявившего его своим наследником. Таким образом, после смерти Адриана, Антонин был провозглашен императором. Доброта, ум и милосердие доставили широкую популярность императору Антонину. Народ и солдаты его обожали. Его иначе не называли как милосердый Антонин. История причислила его к разряду самых лучших римских императоров, так же как Траяна и Марка Аврелия. К сожалению, о его супруге Фаустине этого нельзя сказать. Она, напротив, походила на жену Клавдия, Мессалину. Антонин был замечательно либерален и вместе с тем экономен. Он сократил свои собственные расходы, жалея народных денег. За это Фаустина его горячо упрекала: «знаешь ли ты, — говорила она, — что мы, вступив на престол, лишились нашего состояния?» Фаустина, по свидетельству всех историков, срамила звание императрицы, но, когда она умерла 37-ми лет от роду, Антонин горячо ее оплакивал. Он пожелал, чтобы памяти покойной были оказаны божественные почести, чтобы праздновались торжественные игры и во время их несли бы изображения покойной императрицы. Затем он приказал воздвигнуть в честь ее великолепный храм; дети, которым помогала императрица, должны были называться faustiniane. Вскоре скончался и сам император Антонин. Всегда воздержанный от всяких излишеств, он один раз на охоте среди Альп, позволил себе чересчур плотно закусить и умер от несварения желудка. Умершему Антонину сенат также положил воздвигнуть храм.

 

XVI. Фаустина Младшая, жена Марка Аврелия и Люцилла, жена Люция Вера

Римляне, под управлением двух императоров, Антонина и Марка Аврелия, были очень счастливы. Как тот, так и другой очень походили один на другого. Честные, заботящиеся исключительно о счастье народа, оба императора Оставили после себя добрую память. Жены их были также очень похожи друг на друга, но в совершенно противоположном направлении. Обе — развратные, интриганки, кокетки, они позорили высокий сан императриц. Но Фаустина младшая превзошла мать своим грязным развратом. Отец Фаустины, Антонин, употреблял всевозможные средства, чтобы дать хорошее воспитание дочери; но, к сожалению, пример матери пагубно действовал на девочку, и все старания честного Антонина не принесли никаких хороших плодов. Не только по поведению, но и по наружности мать и дочь были очень похожи, хотя Фаустина младшая была гораздо красивее матери, — выше ростом, элегантнее и кокетливее. Муж Фаустины младшей, знаменитый Марк Аврелий, которого провозгласил Антонин своим преемником, происходил от испанской фамилии, переселившейся в Рим. С самого раннего возраста Марк Аврелий изучал римскую и греческую литературы, законы, математику, потом занимался музыкой, танцами; но одной из самых главных склонностей юноши была философия, изучению которой он предался со страстью, и в зрелом возрасте являл собою солидного ученого того времени без педантизма и гордости. Когда Антонин предложил ему в жены свою дочь, Марк Аврелий долго думал, как решиться на этот шаг; наконец, после зрелого обсуждения, он изъявил согласие, и Фаустина сделалась его женой. Мы уже упоминали, что этот император был гордостью римской империи, следуя политике своего добродетельного предшественника Антонина. Рим многим обязан Марку Аврелию. Он значительно расширил границы громадной империи и надолго предупредил нашествие варваров, победив вандалов, шведов, сарматов и других народов славянских и германских; много колоний, как известно, было названо в честь Марка Аврелия его именем. К сожалению, прекрасный пример мужа не действовал на жену. Фаустина младшая, как справедливо говорит историк, с молоком матери приняла дурные инстинкты. Эта императрица, несмотря на свою замечательную красоту и молодость, имела наглость предлагать свою любовь каждому встречному, обратившему ее внимание, какого бы звания он ни был. И все эти неистовства Фаустины муж переносил с замечательным снисхождением. Марк Аврелий не мог не знать скандального поведения своей жены, не стеснявшейся нисколько в своих грязных поступках, — Фаустина по этой части была чрезвычайно популярна. В римских театрах представляли в комическом виде все ее похождения, и Марк Аврелий присутствовал на этих спектаклях. Один раз императору пришлось видеть комедию, в которой прямо был выставлен разврат его жены Фаустины и назван по имени некто Тертулий, один из любимых обожателей императрицы. Затем следовали такие игры на сцене, о которых неудобно даже и говорить. Так, например, была представлена следующая сцена. Обманутый муж спросил раба, — как зовут любовника его жены? Раб отвечал: Туллий. Муж заметил, что такой фамилии нет; раб повторил то же самое три раза: Туллий, Туллий, Туллий и прибавил, — я уже говорил тебе три раза Туллий (ter Tullio). В конце концов Фаустина дошла до такого цинизма, что стала посвящать мужа во все свои грязные похождения. Марк Аврелий философски выслушивал признания жены и все ей прощал. Очевидно, Марк Аврелий был увлечен своей красавицей супругой до полной потери умственных способностей, — он не только прощал все ее грязные поступки, но даже протежировал и оказывал почести ее фаворитам и благодарил богов, что они дали ему такую прелестную жену. Один раз друзья Марка Аврелия стали доказывать ему необходимость принять меры против разврата жены его Фаустины, позорящей его имя; они выставили ряд фактов преступности молодой императрицы и говорили, что если Марк Аврелий не желает казнить Фаустину, то он, как император, обязан удалить ее ради того, чтобы высокое звание императора не было позоримо чуть не ежедневно. Марк Аврелий, в виду очевидности фактов, не отвергал их, но сказал своим друзьям, что он, как честный человек, разводясь с Фаустиной, должен возвратить ей ее приданое — империю, которую он получил от Антонина вместе с его дочерью. Такая аргументация, само собою разумеется, не могла не вызвать протеста, потому что Марк Аврелий был любим всеми. Покойный Антонин, кроме Марка Аврелия, усыновил еще Люция Вера, юношу весьма знатного происхождения, но не отличавшегося своими добродетелями, вследствие чего Антонин и назначил своим преемником Марка Аврелия. Но последний, не желая обижать Люция Вера, разделил с ним власть. Фаустина родила двух детей: Люциллу и Фадиллу; первая явилась на спет в Риме в год замужества Фаустины. Рождение Люциллы было отпраздновано в Риме особенно торжественно. Достигнув 14-тилетнего возраста, эта девушка стала проявлять в себе инстинкты матери, что при соблазнительной красоте Люциллы, особенно резко проявилось. Марк Аврелий предложил Люциллу в жены Люцию Веру, своему товарищу по управлению империей. Но Веро, имевший 32 года, нашел, что взять в жены 14-тилетнюю девочку для него не совсем удобно, а потому этот проект на некоторое время был отложен в сторону. Люций Веро совсем не занимался государственными делами, которые всею своею тяжестью лежали на Марке Аврелии. И хотя в Риме в ту эпоху было два императора, но один из них мог назваться фиктивным, ибо Люций Веро не думал ни о чем, кроме удовольствий. Марк Аврелий, желая отвлечь своего товарища от пустой жизни, назначил его командиром войск во время вспыхнувшей войны против парфян. Люций Веро принял это назначение, но вовсе не ради военных подвигов, а в виду мягкого азиатского климата и распущенности нравов жителей Востока. Путешествие его было особенно торжественно. Люций Веро прошел Грецию, останавливался слушать музыку в Афинах, провел зиму в Леокадии, лето в Дафне, место, отличавшееся своим развратом. Между тем его начальники воевали с врагами и делали победы, который приписывались ему, Люцию Веро. Но Марк Аврелий все-таки не хотел расстаться с своей заветной мечтой — выдать замуж Люциллу за Люция Веро. Последний, обдумавши хорошенько все последствия этого союза, наконец, решился принять предложение Марка Аврелия, о чем и написал ему; Люцилла была прислана на восток, и Люций Веро сочетался с ней браком. Люцилла в это время страдала болезнью, которую не могли понять ни медики, ни авгуры, ни астрологи. Болезнь, по всей вероятности, происходила от нравственных причин; молодая девушка боролась: с одной стороны она желала исполнить волю отца, а с другой — страдала при мысли соединиться с ненавистным человеком. Не надо забывать, что это обстоятельство произошло в первое время христианства, когда у всех была тверда вера в нечистого духа и его проделки. Епископ Герополя, призванный в Рим, осмотрев Люциллу, прямо объявил, что она одержима бесом; император просил епископа вылечить его дочь, что и удалось сделать. Марк Аврелий, в благодарность епископу за избавление его дочери от страшного недуга, сделал большие пожертвования в церковь Герополя. Это лечение происходило перед поездкой Люциллы на Восток. В это время молодой девушке было 17 лет и она была в полном расцвете женской красоты. Люцилла, как было сказано выше, не любила и не уважала своего жениха и с большой грустью покинула Рим. Марк Аврелий все-таки был убежден, что замужество должно благодетельно подействовать на Люциллу и что между молодыми супругами мало-помалу водворится обоюдная симпатия. Проводив дочь до Бриндизи, он должен был возвратиться в Рим, поручив дочь попечению своей сестры Корнифиции и Помпеяну, дяде Люция, которые должны были проводить невесту к жениху. Люций Веро, в свою очередь, не питал никакой склонности к дочери Марка Аврелия, — он смотрел на этот союз, как на обузу, тем не менее, не желая противиться воле Марка Аврелия, он изъявил согласие на брак и отправился на встречу невесты в Эфес, где и состоялась свадьба. Потом молодые отправились в Сирию; Люций ни мало-мальски не изменился, продолжал развратничать в глазах своей юной подруги, постоянно оскорбляя ее. Люций говорил, что его супруга прислана шпионить за ним и доносить обо всех его поступках Марку Аврелию. Поведение Люция Веро не могло быть тайной для Марка Аврелия, — он убедился, что расчеты его оказались неверны и так как война уже кончилась, он тотчас же отозвал Люция в Рим. Сенат, разумеется, декретом объявил торжества в честь победителя. Люций Веро, несмотря на присутствие своего тестя, не изменил своего поведения. Напротив, более чем когда-нибудь, он ринулся в бездну разврата, постоянно окружая себя буффонами, танцовщицами и куртизанками. На дверях занимаемых им апартаментов императорского дворца, он приказал сделать надпись: Taverna del principe (таверна императора), где постоянно устраивались чудовищные оргии и самый грязный разврат. Среди своих достойных компаньонов Люций проводил целые ночи в пьянстве и неприличных играх, но, кроме того, он тратил массу денег; довольно сказать, что один раз он истратил 6 000 000 сестерций на угощение 12-ти персон, которым во время ужина были сделаны драгоценные подарки и потом их развезли по домам в роскошных колесницах, запряженных кровными лошадьми, окруженных толпами рабов, — и все это также было подарено приглашенным гостям. Но этого мало: он вступил в любовную связь с своей тещей, Фаустиной. И, желая похвастать этой победой, рассказал о ней жене; Люцилла глубоко была оскорблена поведением мужа и не могла перенести позора быть соперницей своей матери. Конечно, Люцилла не замедлила высказать свое неудовольствие матери. Фаустина страшно разозлилась, что Люций передал ее дочери то, что следовало бы держать в секрете, и решила отомстить ветреному болтуну. Фаустина угостила его устрицами, поев которых, он умер. Рассказывают, что устрицы были отравлены. Другие же говорят, будто Люций был убит собственной своей женой Люциллой, которая желала отмстить мужу за то, что он вступил в связь с ее сестрой Фабией. Обе версии весьма вероятны. К несчастью, во дворце, где обитал муж, полный величия и благородства, знаменитый Марк Аврелий, совершались чудовищные преступления. Едва Люцилла получила свободу после смерти мужа, как отец снова возымел желание связать ее брачными узами. Марк Аврелий рекомендовал ей сенатора Помпеяна, человека, пользовавшегося хорошей репутацией, но весьма строгих правил. И это отцовское предложение было вовсе не симпатично Люцилле.

Прежде всего уже потому, что жених был значительно старше невесты и совсем ей не нравился. В виду этого Люцилла объявила отцу, что она вовсе не имеет желания вновь вступить в брак. Фаустина также была против этой свадьбы и поддержала дочь, но император, имея в виду государственные цели, настаивал на том, чтобы его дочь вышла за Помпеяна. История кончилась тем, что Люцилла должна была исполнить волю отца и выйти замуж за человека, который ей вовсе не нравился. Эта женщина была верна своему первому развратному мужу. Выйдя замуж вторично за нелюбимого человека, Люцилла также старалась быть добродетельной; к сожалению, это длилось недолго, — Люцилла полюбила кавалера Квадрато и сделалась его любовницей. Но мать ее Фаустина перешла все границы приличия. Путешествуя вместе с мужем в Гаэту она выделывала безумства, поистине достойные Мессалины. Историк Аврелий Викторий рассказывает, что Фаустина дарила своим вниманием гладиаторов и между голыми матросами выбирала себе любовников. В это время она родила сына Коммода, происхождение которого относили к связи Фаустины с гладиатором. Коммод по своим инстинктам весьма мало походил на Марка Аврелия. К стыду последнего, он продолжал любить Фаустину и совещаться с ней во всех важных случаях жизни. Между тем на востоке Овидий Кассий поднял бунт среди легионов, которые провозгласили его императором; Кассий стал приготовляться идти в Рим и низвергнуть с престола Марка Аврелия. Не желая участвовать в гражданской войне, Марк Аврелий, поддерживаемый сенатом и народом, был вынужден двинуться на восток для подавления восстания. Но прежде чем он дошел до Сирии, губернатор Беттинии, Альбин, разбил бунтовщиков. Марк Аврелий хотя и приглашал с собою Фаустину, но она отказалась под предлогом болезни своей дочери Фадиллы; тем не менее он писал ей постоянно с дороги письма, советовался с нею и сообщал ей о ходе дела. На его приглашение приехать, Фаустина отвечала, что она постарается это сделать, как можно скорее и вместе с тем советовала строго наказать бунтовщиков. «Знаешь, — писала она, — прощать бунтовщиков есть фальшивая политика. Всякое снисхождение делает бунтовщиков более смелыми. Я помню, — писала Фаустина, — моя мать говорила Антонину, твоему отцу, точно по такому же делу, как и дело Кассия, что царствующий император прежде всего должен заботиться о сохранении своей собственной персоны и что если он этого не делает, выставляя под опасность также и свое семейство, это означает его бессердечие. Не советую тебе прощать твоих врагов, заслуживающих примерного наказания». Но Марк Аврелий, хотя и очень любил следовать советам своей супруги, на этот раз более слушался своего великодушного сердца. Он непременно хотел спасти жизнь Кассия, но последнего ему не удалось сделать, так как Кассий был убит. Узнав об этом, Марк Аврелий искренно горевал; вместе с тем он отдал приказание сжечь список заговорщиков, не желая знать их имена; солдат и взбунтовавшихся граждан всех простил без исключения. «Я читал очень внимательно ваше письмо, милая Фаустина, и вполне понимаю ту заботу, которую вы выразили относительно меня и наших детей, — писал Марк Аврелий: — вы говорите, что я должен наказать Кассия и всех бунтовщиков. Этот совет мною не исполнен, потому что он совершенно противоположного свойства с чувствами моей души. Напротив, я окончательно решил простить всех бунтовщиков и их семейства. Кроме того, я хочу просить сенат не быть чересчур строгим к обвиняемым. Самая главная обязанность императора быть милосердым». Таковы были возвышенные чувства Марка Аврелия. Он и делал и поступал так, как говорил; взял под свою протекцию все семейство убитого Кассия. Затем он прошел Сирию, Иудею, Египет и повсюду расточал свои благодеяния. В это время Фаустина ехала к мужу; переходя пешком горы Тавра, она вдруг почувствовала себя дурно и умерла в маленькой деревушке. Марк Аврелий был в отчаянии. Возвратившись в Рим, он сам руководил похоронами, восхваляя добродетели покойной. По его распоряжению умершая Фаустина была причислена, к богиням и ее серебряная статуя воздвигнута в храме Венеры, где девственницы приносили жертвы перед их свадьбами. Кроме того, в амфитеатре была поставлена статуя Фаустины из золота, именно на том месте, где императрица Фаустина имела обыкновение сидеть среди важных матрон Рима. Чтобы обессмертить память умершей, Марк Аврелий приказал поставить колонну на том месте, где она скончалась, и маленькую незначительную деревушку переименовал в город, назвав его Фаустинополь; там же был поставлен храм для ежегодных игр под названием Фаустиниани. Но почести, воздаваемые Марком Аврелием покойной супруге не могли его утешить: он был глубоко огорчен, душа его страдала все более и более, наконец расстроился и организм и, спустя 3 года после смерти Фаустины, Марк Аврелий умер (180-й год). Судя по статуе Фаустины, поставленной в храме Юпитера, можно заключить, что эта императрица обладала соблазнительными прелестями. Ее живая и выразительная физиономия, как нельзя более, выражает все капризы, которым она постоянно поддавалась. Совершенно правильный нос, несколько склоненный вниз, и небольшие губы, точно желающие дать поцелуй; густые волосы, собранные в середине и падавшие волнами по плечам, красноречиво объясняли ту странную склонность, которую имел к Фаустине ее муж. Статуя Фаустины в вилле Альбани представляла покойную в сидячем положении с несколько наклоненной головой, точно она слушает объяснение в любви; и по этой статуе так же, как и по другим, можно безошибочно заключить, что жена Марка Аврелия, действительно, была соблазнительно хороша (seducente). О бюстах ее дочери Люциллы нельзя этого сказать, — они весьма мало выразительны и вообще чересчур обыкновенны, хотя по свидетельству историков Люцилла была красивее своей матери.

 

XVII. Криспина, жена Коммода

Коммод был третий и последний сын этой знаменитой семьи Антонинов, к сожалению, он весьма мало походил на своих предшественников, с самого детства обнаруживая жестокость души. Когда ему еще не было полных 11-ти лет, он приказал приготовить себе ванну и, найдя ее недостаточно горячей, разгневался и тут же велел раба, приготовлявшего ему ванну, бросить в кипяток; отчаянные крики несчастного вызвали улыбку на губах того страшного ребенка. Во время юности, когда Коммод уже значительно подрос, он проводил время среди куртизанок, игроков и гладиаторов; все это совершалось на глазах Марка Аврелия, который был так же снисходителен к сыну, как и к его матери. Марк Аврелий думал исправить юношу, женив его, но так же ошибся, как и с Люцием Веро. Отец выбрал для сына самую красивую девушку в Риме, дочь сенатора и консула Бруция Презента, Криспину, но развратный юноша ни мало-мальски не изменил своего поведения и был совершенно равнодушен к своей юной, красивой жене. Криспина вошла в императорское семейство именно в то время, когда ее свояченица Люцилла овдовела и вновь вышла замуж за Помпеяна. Тотчас же между этими двумя женщинами возникла вражда. Криспина, жена наследника престола, не могла переносить присутствия во дворце жены простого сенатора. После смерти Марка Аврелия, когда Коммод, имея 19 лет от роду, вступил на престол, тщеславная и гордая жена его настаивала, чтобы Люцилла была немедленно удалена. Коммод, не смотря на то, что был брат Люцилле, поддался ее влиянию и вступил с нею в незаконную связь. Люцилла была вполне убеждена, что теперь она заберет всю власть в свои руки, но вскоре должна была разочароваться в этом. Развратный и капризный юноша отвернулся от нее и стал нежничать с своей женой Криспиной. Полная злобы, Люцилла обратила всю свою ненависть на изменника-любовника и поклялась отмстить ему. Расходившаяся Люцилла создала целый план, дабы убить брата и возвести на престол любимого ею человека. Мужу своему Помпеяну она не решалась открыть своего плана, боясь, что он по дружбе с Коммодом выдаст ее и взяла в сообщники своего первого любовника, Квадрато. Хитрая женщина представилась Квадрато очень грустной и на вопрос его — что с ней, рассказала, что ее свояченица Криспина хочет прогнать ее из дворца, лишить всех почестей и даже посягает на ее свободу. Страстно влюбленный Квадрато тотчас же объявил, что он готов сделать все ей угодное; тогда Люцилла отвечала, что единственная возможность избавиться от всех унижений — составить заговор и убить Коммода. Помпеян, конечно, был в стороне, но все обожатели его супруги вступили в заговор; в числе заговорщиков был некто Квинциан, юноша смелый и сильный, — он принял на себя обязанность нанести смертельный удар императору. Квадрато, обладавший громадными богатствами, обещал раздавать деньги народу для того, чтоб он не мстил за убийство императора. Квинциан стал поджидать Коммода в узком коридоре, по которому должен был проходить император, и, когда последний показался, убийца выбежал из-за угла, но не успел привести в исполнение свой злодейский замысел, так как тотчас же был убит гвардейцами, сопровождавшими императора. Люцилла, ожидавшая с нетерпением результатов покушения, наконец узнала, что оно не удалось. Ее душевное состояние быстро изменилось. Вместо злобы и желания мстить неверному брату-любовнику, ее обуял страх. Она знала, что последствием заговора будет ее ссылка на остров Капри и смертная казнь всех заговорщиков. Эта несчастная история послужила для злого и развратного Коммода поводом, чтобы казнить множество ничем неповинных людей, именно тех людей, которых император не любил; казнили и честных, и порочных, и врагов, и даже друзей. Жестокий Коммод находил для себя большим наслаждением присутствовать при пытках обвиняемых. Император называл пытки — вивисекциями (vivisezione). Ко всем этим ужасам он еще присоединял глубокую развращенность, проводя жизнь среди падших женщин и негодяев. Он часто ходил в цирк править лошадьми и убивать зверей; замаскированный, бился как гладиатор в глазах всей публики, за что претендовал получать плату в 200 000 лир в день. Всех своих сестер он опозорил незаконной связью и жену называл любимой любовницей. Все эти похождения Коммода, само собою разумеется, не могли быть неизвестны его юной жене. Мало-помалу и она стала привыкать к разврату и, в конце концов, стала сама развратной также, как многие предшествовавшие ей императрицы. Однако, ее достойный супруг Коммод, несмотря на свое позорное поведение, доходившее до чудовищной грязи, не мог перенести измены жены. Он сослал ее в изгнание на остров Капри. Туда была уже сослана сестра Коммода, Люцилла. Таким образом, несчастная судьба соединила этих двух соперниц. История нам ничего не говорит, помирились ли эти две женщины. Но факт тот, что они не долго были на острове Капри. Коммод вскоре послал на остров своих сбиров с приказанием убить обеих изгнанниц. В музее Villa Borghese стоит бюст Люциллы, сделанный в тот момент, когда она задумала убийство императора Коммода: взгляд Люциллы гордый, суровый, губы сжаты, вся ее фигура выражает месть. Бюст, выставленный в галерее Флоренции, имеет то же выражение. После убийства Люциллы и Криспины Коммод не долго жил. Много было заговоров против него, но все они не удались; но один заговор, наконец, имел роковые последствия для жестокого и развратного Коммода. В начале года было предположено устроить празднество в честь богини Дианы. По этому случаю Коммод решил торжественно выйти к публике, окруженный гладиаторами, переодетый и вооруженный так же, как они. Одна из любимых его куртизанок, именно Марция, потом префект преториан Лето и Эклект старались отклонить императора от этого торжества. Коммод страшно рассердился, убежал в свою комнату и занялся списком приговоренных к смерти, причем не забыл, конечно, внести в список Марцию, Лето и Эклекта и, оставив список на столе, лег спать. Произошла та же история, как при убийстве Домициана. Маленький мальчик пробрался тихонько в его комнату и, видя список на столе, унес его. Марция первая обратила внимание на пергамент, который таскал мальчик, и полюбопытствовала узнать, что написано в пергаменте. К своему ужасу она увидала, что это список приговоренных к смерти, в числе которых была и она сама, затем Лето, Эклект и многие другие именитые граждане Рима. Не медля ни минуты, Марция всыпала яд в вино императора, но потом, сообразив, что при помощи рвотного он может избавиться от яда, она тотчас же послала атлета Нарцисса задушить Коммода. Так кончил этот замечательный злодей и развратник 32-х лет от роду, процарствовав 13 лет.

 

XVIII. Обзор Рима

Время Антонинов было самое грандиозное для римской империи. Ее территория простиралась до 180 000 квадратных миль, народонаселение состояло из 130 000 000 людей; римскими границами были: Черное море, Дунай, Рейн, океан; в Африке — всё пространство Ливии и пустыни, разделявшие Египет от Эфиопии; в Азии — пустыни Аравии и Евфрата. Пути сообщения, как сухопутные, так и морские, были также замечательны. Дороги отличались своей шириной и служили соединительными путями морям и рекам. Средиземное море по справедливости называлось латинским озером (lago latino), — по этому морю туда и сюда ходили римские корабли; кругом, в самых отдаленнейших провинциях не было уголка, где бы не распустил своих крыльев римский орел. Столица империи, Рим, отличался роскошью построек и разных монументальных сооружений. Первоначально Рим имел только 4 мили в окружности и 3 порта: Румена, Капена и Магония. Нума Помпилий прибавил к этому Капитолин и часть Квиринала с портом или, правильнее, воротами Карментала, которые впоследствии были названы Сцелерато. Тулл Гостилий прибавил горы Целио, а Анк Марций — Авентин. Тарквивий Приск, высушив Велабро, задумал еще более расширить город присоединением Квиринала и Эквилина. План этот докончил Сервий Туллий. Таким образом город сделался громадным. Август разделил город на 14 районов: Капена на юге; Целимонтана на горе Целио; Монета по аллее между Целио; Палатино и Эквилино; Сакра между Эквилином, Палатином и Квириналом; Эквилие составлявшее часть Эквилина и Виминале; окружности Квиринала; Марсово поле; Римский форум между Капитолином, Палатином и Тибром; цирк Фламиния в центральной части; Палатина в местности того же названия; цирк Массимо между Палатином и Авентином; Писцина между Авентином и Целио; Транстеверо на другой стороне Тибра. Это разделение города под другими названиями существует и в наше время. Позднее Рим, в царствование императоров, еще более расширился. В состав города вошли горы Пинчио, Тестачио и Джаниколо. Окружность Рима уже заключалась в 15 милях и имела 37 застав; в городе было 29 библиотек, 37 мраморных арок, 422 дворца, 856 бань, 254 места для народных сборищ, 46 домов терпимости и 144 городских публичных ретирада. В эту эпоху Рим особенно щеголял публичными зданиями. При Августе был сооружен портик Октавия, пирамиды Цестия, театр Марцелла, храм Юпитера Громовержца и другие здания, затем громадный цирк Фламиния и Кампо Марцио. На Campo Marzio впоследствии был воздвигнут мавзолей Августа, громадное здание, окруженное деревьями; на верху стояла статуя императора, около дверей два египетские обелиска и кругом аллей беседки. Во всех этих монументальных храмах были устроены алтари богам и богиням: орел для Юпитера, павлин для Юноны, голубь и мирта для Венеры, тополь для Геркулеса, жезл и виноградная ветвь для Бахуса, сосна для Пана. В жертву приносили животных, подразделяя их таким образом: Юпитеру — быков, Латону — коров, Нептуну — буйволов и Бахусу — кабанов. Животные, назначенные в жертву богам, по преимуществу избирались белой шерсти и во время жертвоприношения должны были держать голову кверху, только адским богам приносились в животные жертву черного цвета и должны были держать голову вниз; кроме того приносили столики Нептуну, оружие — Марсу, гладиаторский меч — Геркулесу и локоны — Аполлону.

Лёлия Паулина, — вторая жена Калигулы.

Архитектура в Риме вообще отличалась своим искусством, но более грандиозностью, удивлявшей даже греков; арка сделалась специальностью римской архитектуры и если римская арка уступала в изяществе греческой, то в разнообразии формы и великолепии она, пожалуй, была лучше греческой. Римские театры и вообще публичные здания поражали своей грандиозностью. Первый каменный театр воздвиг Помпей, в этом театре помещалось 40 000 зрителей; первая навмахия (зрелище морского сражения) было сооружено Цезарем. Август сделал другую, длиною в 600 метров и шириною в 400; Траян обогатил город третьей навмахией. Цирк Максима, назначенный для конских скачек, был значительно расширен при Цезаре и Траяне. Цирк был окружен коридорами, украшенными статуями, колонами и обелисками. Статилий Тавр воздвиг первый каменный амфитеатр в Campo Marzio. Но более всех зданий поражал своим величием амфитеатр Флавия, названный Колоссео или Колизей, развалины которого до сих пор сохранились в Риме. Это здание воздвигнуто при императоре Веспасиане евреями — рабами, которых Тит привел из Иерусалима. Колизей имел 49 метров вышины и 80 арок. Все здание было выстроено из мрамора; в нем помещалось 40 рядов кресел, которые занимали десятки тысяч зрителей и 64 vomitorii (места, где римляне освобождали свои желудки посредством рвотного). Кругом здания были коридоры и лестницы, устроенные так, что каждый зритель без труда находил занимаемое им место. Для защиты зрителей от солнца и дождя протягивалось наверху особенного рода полотно; по бокам били фонтаны, освежавшие воздух. В подземельях был ряд казематов для жертв, предназначенных развлекать праздную толпу. Другая монументальная постройка древнего Рима, также сохранившаяся и в наше время, колонна Траяна, имеющая 44 метра в вышину; по ней шли лесенки к верхней террасе, на которой была воздвигнута статуя императора Траяна, большой пьедестал украшен прекрасными орнаментами различных видов оружия и исполнен с таким искусством, что впоследствии служил предметом изучения для Рафаэля Санти и других знаменитых художников. Колонна на всем ее протяжении украшена изображением экспедиции Траяна против датчан. Эту работу исполнял Аполлодор из Дамаска и другие художники; всех фигур на колонне 500, одетых и вооруженных сообразно их национальности. Колонна Траяна признана совершенством римской скульптуры, и замечательна не только по искусству, но также и по истории, прекрасно представляя обычаи Рима, его союзников и врагов. Способ вести войну в ту эпоху, действительно, изображен замечательно. Вооружение солдат, их одежда, осада крепостей, атака, жертвы, приносимые перед сражением, способ перебрасывать мосты через реки и т. д. По развалинам, сохранившимся и в наше время, можно судить, что колонна, поставленная в средине форума, была действительно грандиозна. Окруженная портиками, она имела квадратную форму с триумфальной аркой между колонн, куда входила публика. К великолепным зданиям Рима следует также причислить и мавзолей Адриана, существующий и в наше время. Предназначенный для императора Адриана и его преемников, также очень высокий, он имеет круглую форму на квадратном пьедестале, с 42-мя колоннами прекрасной работы, в центре стояла статуя императора; впоследствии мавзолей был переделан в крепость, где скрывались граждане от осаждавших город. Не менее обращают на себя внимание и римские водопроводы, по которым издалека стремилась вода в Рим, наполняя цистерны, колодцы, бани и фонтаны. Во время Траяна, пишут историки, водопроводы приносили в Рим миллион триста тысяч шестьсот кубических метров воды в продолжении суток. Нельзя обойти молчанием и римские бани. 800 бань Рим имел в эпоху Антонина; главные принадлежали Эмилию Цезарю, Меценату, Ливию, Саллюстию и Агриппе. К баням принадлежали также бассейны с громаднейшими куполами, куда была проведена вода. Оригинальнее всего то, что в банях римляне устраивали себе всякого рода развлечения: делали гимнастику, забавлялись разными играми, собирались на совещания, — вообще, проводили время точно также, как в наших современных кофейнях. Мосты, которых в Риме было 8, были также недурны, украшенные статуями и триумфальными арками. Самые лучшие улицы были Сакра и Триумфальная. Сакра начиналась от Колизея, мимо арки Тита, до Капитолия. Триумфальная шла по всему протяжению аллеи Ватикана и Джаниколо; по этой улице триумфаторы входили в Рим на Campo Marzio, через улицу Рето, мимо театра Помпея, цирка Фламиния, театров Октавия и Марцелла, цирка Максима и въезжали на улицу Сакра, ведущую к Капитолию. Все эти улицы были украшены статуями. В Риме было 17 площадей, из коих 14 служили для рынков, другие для прогулок. Самая древняя площадь была римский форум под Капитолием. Великолепны были площадь Цезаря, украшение которой стоило миллион сестерций и площадь Августа, где был построен храм Марку Победителю, окруженный двойной галереей со статуями латинских королей. В древности римляне имели обыкновение собираться на улицах; для того, чтобы защитить себя от дождя и жара, они выдумали портики, совершенно отдельные от здания, окруженные обыкновенными колоннами. Впоследствии явилась мысль присоединить портики к стенам, — таким образом образовались базилики. У римлян была также биржа, публичное разбирательство претензий, трибунал претора, для чего впоследствии воздвигли отдельное здание — магистрат. Во время императоров было десять базилик, а именно; Юлия, Вестилия, Нетуния, Матидия, Марциана, Васколария, Флоскелария, Ульпия, Павла и Константина. Самая красивая базилика была Ульпия, сделанная из драгоценного мрамора. Туда входили чрез древнюю галерею и портики художественной работы; колонны разделяли ее на 5 частей, полы были мраморные желтого и фиолетового цвета; мансарды бронзовые, стены из белого мрамора, а около стен стояли прекрасные статуи. Модели древних римских и греческих домов были уже не раз описаны. Вестибюль вел в крытый двор, посреди которого бил фонтан.

Налево и направо были расположены комнаты, в средине их зал, где обыкновенно находились фамильные портреты и архивы; хозяин дома здесь принимал своих клиентов, дожидавшихся на дворе. Наружные двери были из мрамора и бронзы, украшенные орнаментами. В случае свадьбы или праздника их убирали фестонами и гирляндами из цветов; влюбленные выставляли цветы, в случае же похорон — кипарис. В дом нельзя было войти не постучавшись — двери всегда были заперты; в богатых домах раб был прикован на длинной цепи внутри двора и исполнял должность привратника. Кроме главной двери, была еще дверь сзади из переулка. Внутренняя часть дома сообщалась со двором, откуда свет проходил в комнаты, не имевшие снаружи окон; в иных домах были и наружные окна, но очень маленькие и постоянно запертые. По большей части в комнату проходил свет чрез отворенную дверь; если дверь затворялась, то в комнате становилось темно. В атриуме помещалась библиотека, изображения знаменитых авторов из бронзы, воска, серебра и золота. Римляне употребляли почти такие же камины, как и мы, но у них были также и печки, закрывавшиеся под полом и снаружи. Летом, во время жары, они помещались в подземельях, впрочем, очень богато отделанных и убранных различными предметами роскоши. Дворцы почти все были окружены садами, в которых было множество фонтанов, больших, тенистых деревьев и растений. В садах имелись тенистые аллеи для прогулок и скачек лошадей; некоторые богачи имели птичники с множеством голубей, куропаток, фазанов и других птиц. В бассейнах, называемых рыбниками (по нашему — садками), сохранялись живые рыбы, при каждом дворце были помещения — нечто вроде тюрем, куда запирали рабов, атлетов и гладиаторов; чаще всего эти помещения устраивались в подземельях, где несчастные томились без различия пола и возраста.

Главные улицы были очень широки: для конных в 8 аршин ширины, а для панелей, по которым двигались пешие, в 4 аршина; на каждой улице были свои специальные лавки и магазины; так, например, у форума жили банкиры, на улице Сакра — продавцы пьедесталов и столов для игры, для письма и различных произведений из дерева, в Велабро и в Викотоско находились магазины парфюмерных и шелковых товаров. Римляне первоначально делали одни только головы, потом бюсты, затем статуи в размере человеческого роста, стоящие или на лошади; иногда волосы и бороды статуй делали из темного мрамора, точно так же глаза и одежду. Материалом для фигур служил мрамор из Люни, то, что мы называет каррара, качеством превосходящий египетский и греческий мрамор. Употребляли также порфир огненного цвета, привозимый из Египта близ Красного моря. Также мастера иногда употребляли и глину, изображая различных богинь; этими бюстами украшались дома богатых римлян. Как в изящных искусствах, так и в литературе проявлялась испорченность римских нравов: не только вазы для стола и лампады украшались неприличными фигурами и изображениями безнравственных сцен, но и храмы. Брачные покои в особенности отличались такими работами; поэт Гораций убрал всю свою комнату соблазнительными фигурами.

 

XIX. Картины римской жизни

Вместе с роскошью прогрессивно увеличивалось растление нравов римских граждан. Выше мы уже видели, до какой степени разврата доходили римляне при первых императорах, — повторяем, ото зло шло crescendo и, наконец, действительно, приняло чудовищные размеры. Самые богатые и знаменитые граждане подражали императорскому двору, их жены и дочери следовали их примеру, а иногда и превосходили своих супругов и родителей. Низший класс народа — плебеи — были уже все окончательно развращены; они с презрением отворачивались от труда и жили лишь милостыней императорских празднеств; восторгались и аплодировали тем нравственным уродам, которые проливали потоки крови и позорили имя человека своим чудовищным развратом. Можно безошибочно сказать, что публичная жизнь, которую вели римляне, была вся в руках непотребных женщин, танцовщиц, куртизанок и т.д. Вместе с нравственным растлением увеличивалась и роскошь и, наконец, дошла до невероятных размеров. Пропивались буквально целые капиталы, выписывались вина по самой дорогой цене из отдаленнейших стран мира; столько же, если не более, тратилось на обеды и ужины, на духи, посуду, одежду и проч. Женщины носили в ушах целые капиталы: была какая-то мания расточительности. Устраивали сады, фонтаны, разбивали парки, огороды, цветники и т. д. Мужчины употребляли особого рода драгоценные духи в продолжении целого дня для того, чтобы возбудить нервы к вечеру. Мы уже говорили о богатстве домов; казалось бы, оно не могло увеличиться — однако на деле выходило, что изумительная роскошь римских домов также шла crescendo, как и растление нравов их владетелей. Трудно поверить, но это факт. Дома и портики римских богачей были настолько обширны, что легко могли помещать в себе целое народонаселение. В банях, сделанных из редкого, дорогого мрамора, господствовала необыкновенная роскошь: полы и ванны, а также и трубы, по которым струилась вода, были из серебра самой высокой пробы. Часть дня и всю ночь римляне проводили с куртизанками в обществе собутыльников. Туалет римлян, даже мужчин, продолжался несколько часов; мужчины красили себе бороды, натирали разными душистыми маслами свою кожу для того, чтобы сделать ее более нежною; часто переменялись одеждой с женщинами и отправлялись на прогулки по улицам, портикам, площадям, театрам и прочим публичным местам; переодевались кучерами, развозили любовные объяснения и, в конце концов, отправлялись к рабам, куртизанкам или в городские вертепы; женщины появлялись в публичных местах, летом, в самых неприличных костюмах, — их тело прикрывала тончайшая материя и та казалась для избалованных матрон тяжелою. Но, повторяем, в кухнях римлян господствовала положительно безумная роскошь. Каждый из патрициев напрягал свои умственные способности на то, чтобы выдумать такое блюдо, которое бы изумило приглашенных; сколько будет стоить это блюдо — не обращалось внимания. Подобный вельможа, затеявший званый ужин, ломал себе голову, каким образом его искусный повар приготовить кабана, птиц, торты и проч. Для таких затей, как мы уже знаем, из самых отдаленных стран выписывались редкие живые рыбы, устрицы, птицы и амфибии. В продолжении обеда или ужина рабы брызгали повсюду самыми дорогими и редкими духами, на столе и кругом расставлялись букеты редких цветов, хор красивых мальчиков цел соблазнительные песни, а полунагие балерины танцевали. Кушанья подавались на серебряных блюдах, кубки и вазы были из чистого золота; у стола прислуживали азиатские рабы, купленные чрезвычайно дорого. Они разносили блюда, разливали вина, и все это, несколько минут спустя, выбрасывалось из желудка в вомиториях. Выбрасывалось для того, чтобы снова есть, — говорит Сенека, — и для того, чтобы снова выбросить вон. Эти безумцы не заботились даже о том, чтобы дать время хотя мало-мальски перевариться пище, — они тут же принимали рвотное и бежали в вомитории. В банях, точно так же, как и во время ужинов, было очень развито пьянство. Такое поведение, само собою разумеется, делало римлян вялыми, слабыми, с упадшими нервами. Тем не менее порок приветствовался триумфом; тех, которые были в состоянии пить и есть в продолжении дня и ночи, приветствовали, как героев. Эти, так называемые, герои, чтобы быть достойными похвалы, залпом выпивали громадные кубки вина; выбросив его посредством рвотного, они отправлялись в бани, садились в горячие ванны и потели, и все это делалось ради того, чтоб снова пить и есть. Банкеты, вообще, доставляли популярность. Богачи, у которых на столе подавались редкие блюда и тонкие вина, славились среди народа. В царствование Нерона эти безумства доходили до апогея. На улицах и площадях прославляли тех, кто много пил и ел. Словом сказать, дело дошло до того, что если бы воскресли Лукулл и Апиций, их бы отправили в школу обжорства. Такая жизнь разорила многие семейства. Конкуренция стоила очень дорого, каждый хотел отличиться чем нибудь особенно редким, а это редкое стоило больших денег. Все стремились разбогатеть. Разоряли целые провинции, обворовывали богов, продавали свои души и производили всевозможные злодейства. Резали и отравляли отцов, жен, матерей; публично просили богов о смерти родственников, от которых ожидалось наследство. Для денег делались шпионами, доносчиками, сплетниками, лжесвидетелями, фабриковали фальшивые завещания, убивали родных, торговали собою, развращали своих дочерей, словом сказать, делали все, чтобы получить золото, которое, по выражению тогдашних римлян, всегда имело прекрасный запах. Приобретенное такими средствами богатство быстро истощалось на подкуп свидетелей, мужей, куртизанок и вообще всего того, что можно было купить; а в Риме было все продажно. Богатство носило имя святейшего и всемогущего; оно было причиной гения и добродетели. Стихи богатых поэтов производили фурор; богатые адвокаты выигрывали все дела; богатым дозволялись всевозможные преступления. Римляне говорили: «с богатыми — боги». Длинные и широкие улицы Рима постоянно, в продолжении целого дня, оглашались криками пьяных, ехавших на колесницах; а ночью на те же улицы высыпали толпы воров, грабивших прохожих. На форуме только и слышалось обвинение против родителей при свидетелях, купленных ценою золота. «Трудно перечесть все совершавшиеся преступления, — говорит философ Сенека, — для преступлений не хватало трибуналов: клятвопреступники, воры, грабители, поджигатели, отравители были явлением самым обыкновенным; и все эти преступления совершались открыто, беспрепятственно». Положительно невозможно, не нарушая нравственного чувства, описывать разврат, господствовавший во дворцах богачей и даже в священных храмах. Среди всего этого нравственного растления воспитывались маленькие дети, с самого раннего возраста заражаясь примером развращенных родителей, которые продавали своих дочерей таким же развратникам, как они сами. Пример безумного развратника Нерона принес свои плоды: беспрестанно устраивались свадьбы между мужчинами, празднуемые публично, с торжественностью, пением, свадебным покрывалом, приданым и банкетом с приглашенными друзьями. Самые древние фамилии Рима, которыми когда-то гордилась страна, были заражены этим страшным ядом разврата. Женщины, по свойству их натур, превосходили мужчин. Были знатные матроны, которые открыто делались куртизанками; другие забавлялись с плебеями, комедиантами и рабами. Женщины делали все, чтобы выставить на показ свою физическую красоту и, как было уже сказано выше, являлись в публику почти без одежды. Самое главное несчастье для таких женщин заключалось в последствиях и они, не задумываясь, прибегали к средствам, производящим выкидыши; пьянствовали, обжирались и принимали рвотное вместе с мужчинами. Если между богачами находился такой, в котором пробуждалось человеческое чувство, желание облегчить суровую долю рабов, такого вольнодумца осуждали все. Торговля людьми совершалась публично: покупались мужчины, женщины и дети, которые, со скованными ногами, должны были культивировать земли своих господ. Выше мы уже говорили, что привратник-раб был прикован на цепи, как собака, около двери. Богачи, тратившие несметные богатства на банкеты и игру, отказывали рабам в необходимой одежде, которая бы их прикрывала во время холода. Некоторые рабы дежурили в продолжении целой ночи без пищи и одежды и, ужас сказать! — избавляли себя от голодной смерти в вомиториях. Наказания рабов были ужасны. В каждом богатом доме, в подземельях, устраивались тюрьмы, куда бросали закованными несчастных. Многих в наказание вешали головою вниз. Изобретали всевозможные средства, чтобы продлить мучительную агонию смерти, сдирали кожу с провинившегося, обмазывали его медом, потом привязывали к корню дерева под муравейник для того, чтоб несчастного съели муравьи, многих распинали на кресте, разрывали на части колесами, сбрасывали с высоты, отравляли, жгли на медленном огне. И всем этим ужасам подвергался раб часто без всякой вины, просто по фантазии господина или по капризу женщины. К счастью человечества, среди всех этих развратников и злодеев были люди, поистине добродетельные и разумные. Конечно, они, как исключения, затеривались в общей массе, зараженной всем дурным; но они были, — это люди науки. К сожалению, к ним примешивалось немалое число шарлатанов, приехавших из Греции и Азии в Рим для наживы богатства. Они большею частью выдавали себя за философов, торговали софизмами, бесчестившими науку и ученых. Эти бродяги и вместе с тем тунеядцы жили на счет куртизанок и богачей; всегда являлись во дворцы, льстили хозяевам и шпионили единственно ради того, чтобы получить прибор за столом; другие, отпустив длинную бороду, проповедовали свои софизмы публично. Некоторые торжественно проезжали по улицам города на колесницах, окруженные толпою рабов, точно триумфаторы. Народ, не зная в чем дело, бежал за колесницами, аплодировал и выходило, что шарлатаны, действительно, удостаивались триумфа; многие лечили от лихорадки, глухоты и других болезней, торговали порошками против блох, комаров и мух. В школах декламации, так называемые, маэстро преподавали слушателям, как, в каких случаях хмурить лоб, рассматривать руки, складывать пальцы, распоряжаться дыханием и всеми этими способами проявлять свой ум. Это была целая наука: профессор объяснял, когда надо было выставлять правую или левую поту и какие при этом делать жесты; главное же, вызывать у слушателей аплодисменты сбрасыванием тоги, выражая тем страстное увлечение. Господа профессора не оставляли без внимания и одежду. Они объясняли, как должен быть одет тот, кто хочет показаться красноречивым: туника спереди должна доходить до колен, а сзади до пяток; при известной фразе оратор должен перебрасывать полу туники от правой руки к левой, при этом на указательном пальце непременно должен быть перстень; голос необходимо сообразовать со словами и чувствами. Эти профессора преподавали, что при публичном ораторстве надо всегда восхвалять действия императора, одобрять его смертные приговоры, хотя бы эти казни совершались только ради прихоти тирана. Затем в римском обществе было в большой моде чтение стихов. Первый ввел это в моду Азиний Поллион, который приглашал друзей к себе и читал им свои рукописи. Далее, император Август стал приглашать Поллиона к себе во дворец, после чего этот обычай привял характер эпидемический; стихи читали на площадях, на улицах, в портиках, в частных домах, словом, повсюду. Чтецам горячо аплодировали и приглашали их на богатые ужины. Предметом чтения были: трагедии, комедии, поэмы, лирические стихи, оды. В большой моде были также сатирические поэмы. Часто богатые вельможи, окруженные подобострастными прихлебателями, читали свои произведения и были очень довольны, когда им аплодировали. Сам Плиний очень любил читать публично. Но эти чтения скоро надоедали ветреным римлянам, и Плиний рассказывает много курьезных сцен по поводу публичных чтений. Надо знать, что в ту эпоху римское общество обуревала страсть стихописания. Стихи сочиняли все: богатые и бедные, молодые и старые, ученые и невежды, патриции и прихлебатели. Детское образование было вверено греческим педагогам. По этому поводу Люциан дает чрезвычайно интересные сведения. «Если подобный педагог, — говорит Люциан, — являлся на обед, его сажали в конце стола и блюда с кушаньями только проносили мимо него; обедающие бросали педагогу, точно собаке, объедки и кости. «Тебе не дадут, — говорили ему, — всего того, что подается гостям, разве какую нибудь курицу или старого голубя, которых нельзя разжевать». Когда другие пили прекрасное старое вино, педагогу подавали такое, которое нельзя было в рот взять. Педагогу дозволялось говорить только в таком случае, когда собеседники молчали. Сатиры Ювенала приносят большую пользу истории, — они дают полное понятие о нравах и привычках древних римлян. В этих сатирах мы читаем описание всей жизни древних римлян, от патриция до раба и от философа до падшей женщины, которая, забыв свой стыд, полуголой является на игры цирка. Кроме того, в сатире фигурируют и те, которые для того, чтоб обогатиться, отравили своих родных, сделались шпионами, фальсификаторами и продавали себя старухам; фигурируют и мужья, торговавшие своими женами, и вся безумная роскошь, публичный разврат, страсть к игре, — словом сказать, всевозможные преступления. Всех забавнее описание так называемых клиентов, по нашему прихлебателей, и обезьянство всему греческому: грамматике, риторике, геометрии, рисованию, медицине, предсказаниям, магии и другим наукам и профессиям. Клиенты всегда спешили к богатым вельможам, где по преимуществу исполняли роль шутов и шпионов. Евреи по большей части занимались нищенством, а в продолжение целого дня, ничего не делая, лежали в храмах и боскетах. Роман Апулея, озаглавленный «La Metamorfosi» или «l’Asino d'oro», есть длинная и кровавая история против женского пола. Роман странный, без связи, написанный тяжелым языком. Чего в нем нет? И мистицизм, и магия, и женский разврат. Автор не допускает в женщинах ничего, кроме дурного. По его мнению, все они — ведьмы, чудовищно-развратны и страшные злодейки. Затем Апулей рассказывает похождения человека, превратившегося в осла. Переходя от хозяина к хозяину, он имел возможность наблюдать все преступные действия людей. Марциал в своих эпиграммах также рисует обычаи римлян. Портреты магов, стремящихся сделать карьеру, весьма недурны; рядом с ними идут прихлебатели, употребляющие всевозможные средства, дабы получить прибор за столом, игроки, шпионы, куртизанки, публичные болтуны, шпионы, легальные развратницы, которые выходить замуж за каждого любовника и т. д.

Но, чтобы вполне верно нарисовать картину древнего Рима, следует упомянуть о разбоях и воровстве, совершавшихся среди белого дня на улицах города, не говоря уже о ночном времени. Ночью в грабежах и разбоях принимали участие некоторые юноши из знатных фамилий Рима; солдаты почти все занимались этим вольным ремеслом. Так называемые ведьмы, для своего гнусного ремесла, ночью бродили по кладбищам и вырывали из могил трупы; женщины открыто совещались с наемными убийцами и отравителями о средствах уничтожить мужей. Вот картина древнего Рима перед пришествием Христа Спасителя, которую рисует нам история.

 

XX. Тициана, жена Пертиначе

Бунтовщики, убившие Коммода, тотчас же возбудили вопрос о выборе нового императора. Внимание их остановилось на старом сенаторе префекте Публие Эльвие Пертиначе, человеке, пользовавшемся всеобщим уважением. Пертиначе родился в маленькой деревне близ Монферато, отец его был бедный продавец дров; юноша не пожелал идти по стопам отца, назвался Пертиначе и стал изучать науку и литературу. Сначала он жил в Риме, где давал уроки греческого и латинского языков; потом бросил профессию учителя и записался в милицию. В военной службе Пертиначе зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, вскоре дослужился до центуриона и затем был выбран префектом. Император Коммод был убит среди ночи; заговорщики, не медля ни минуты, отправились в дом Пертиначе, желая провозгласить его императором, прежде чем займется утренняя заря. Привратник-раб, отворившие им двери, увидав между пришедшими Лето, страшно перепугался и со всех ног бросился предупредит своего господина. Пертиначе был еще в постели, когда в комнату вошли заговорщики. Увидав между ними знаменитого убийцу Лето, Пертиначе тотчас же явилась мысль, что император Коммод прислал его убить, так же, как были убиты многие, вполне достойные сенаторы и именитые римские граждане. Не вставая с постели и даже не переменяя позы, старый префект совершению равнодушно сказал:

— Я давно ждал вашего визита, потому что остался в живых лишь один я, из числа друзей Марка Аврелия; остальные все уже перебиты по приказанию императора Коммода. Пожалуйста, исполняйте ваше поручение, только поскорее.

На это Лето отвечал:

— Мы не для того пришли, чтобы убивать тебя; напротив, ты должен жить и спасти отечество. Знай, что тиран больше уже не существует; мы пришли предложить тебе империю, так как не знаем никого более тебя достойного.

Сначала Пертиначе не поверил словам Лето, но когда остальные заговорщики убедили его в смерти Коммода, Пертиначе объявил, что готов следовать за ними. Все отправились в лагерь преторианцев, где Пертиначе торжественно провозглашен был императором. Пертиначе был женат на одной римской матроне, Флавии Тициане, дочери богатейшего сенатора Сульпициана. Супруги не отличались верностью друг другу; верные существовавшим обычаям, они открыто развлекали себя, — Тициана имела любовником музыканта на арфе и нисколько не заботилась скрывать эту связь от публики. Ее муж, предоставив жене полную свободу, в свою очередь, время от времени развлекал себя незаконными связями. Но, сделавшись императором, Пертиначе совершенно изменил как свою жизнь, так и жизнь своей супруги, Флавии Тицианы. На первых же порах новый император зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Он не принял титула цезаря, поднесенного его сыну сенатом, сказав, что мальчику сначала нужно поучиться, чтобы быть достойным этой чести. Сумму, назначенную сенатом на его содержание, он также не принял, объявив, что не желает существовать на средства государства, а будет жить на собственные свои деньги и для того, чтобы мальчик, его сын, не испортился, он отослал его к сенатору Сульпициану, деду мальчика с материнской стороны. Пертиначе не замедлил оправдать вполне возлагаемые на него надежды. С первых же дней своего царствования он начал исправлять ошибки своего предшественника. Народ вздохнул свободно; все с восторгом говорили, что вновь настали блаженные времена Траяна и Марка Аврелия. Но, к величайшему несчастью народа, в Риме были люди, недовольные новым императором; эти люди назывались преторианцами. Они не принимали активного участия в выборе Пертиначе, а потому и не получили никакой платы; но, кроме того, новый император желал восстановить в войсках строгость древней дисциплины. В виду чего преторианцы решили убить Пертиначе и избрать на место его другого императора. После трехмесячного царствования Пертиначе злодеи привели свой план в исполнение. Двести солдат покинули лагерь и бросились к императорскому дворцу. Заперев двери, Пертиначе мог скрыться и тем избегнуть опасности, но гордый император не нашел достойным для себя предаваться бегству. Он прямо вышел к ним и начал увещевать; солдаты на мгновенье смутились и стали вкладывать свои мечи в ножны, но в эту самую минуту один из них, галл по национальности, ударил Пертиначе мечом, вскричав: — Вот тебе приношение от твоих солдат!

Остальные злодеи бросились тогда на императора со всех сторон. Некто Эклект, бывший в императорских покоях, бросился защищать Пертиначе; ему удалось убить некоторых бунтовщиков, но, окруженный злодеями со всех сторон, он упал смертельно раненый. Убивши императора, бунтовщики отрезали его голову, воткнули ее на пику и торжественно, через весь город, отправились в лагерь. Супруга убитого императора, Тициана, со своими двумя детьми покинула Рим и кончила свои дни в уединении.

 

XXI. Манлия Скантилла, жена Дидия Юлиана

Римский народ, горячо любивший Пертиначе, узнав, что его убили преторианцы, пришел в страшную ярость. Но солдаты, предвидя это, ретировались в лагерь, который поспешили укрепить; народ ничего не мог поделать с солдатами и вся история кончилась ничем. Между тем преторианцы, не получив должного наказания за их злодейство, подняли головы и решили избрать императора, который бы мог им быть полезен. Совершилось событие, небывалое в летописях истории. Солдаты решили продать императорский трон с аукционного торга. В это время в лагере случился свояк убитого Пертиначе, который, узнав о решении солдат, предложил им большую сумму денег золотом, чтобы они выбрали его императором. Но солдаты отказали Сульпициану, надеясь на более выгодное предложение. В это время в Риме проживал миланский юрисконсул, по имени Дидий Юлиан. Достигнув сенаторского звания, Юлиан мирно проживал в столице, обладая несметными богатствами. На другой день после убийства императора Юлиан во время обеда узнал, что императорский титул продается жадными преторианцами за деньги. Юлиан скорее, чем кто нибудь, мог приобрести этот титул. Это последнее обстоятельство тотчас же сообразила его супруга Скантилла и начала упрашивать, чтоб он купил себе корону. Дочь их Дидия Клара присоединилась к просьбе матери, затем многие друзья, бывшие за обедом, стали советовать сенатору не упускать такого прекрасного случая; все эти просьбы жены и советы друзей, наконец, убедили Юлиана: он встал из-за стола и отправился в лагерь преторианцев. Торги были продолжительны, наконец, стороны ударили по рукам: Юлиан обязался заплатить каждому солдату по 4300 итальянских лир. Уплатив эти деньги, Юлиан тотчас же был провозглашен императором, и солдаты присягнули ему в верности. Около вечера Юлиан, окруженный преторианцами, отправился в сенат; стоявшие кругом граждане не аплодировали, напротив, смотрели злобно на солдат, так нагло опозоривших трон римской империи, и на того, кто осмелился купить корону деньгами. Дидий Юлиан смело вошел в курию, где заседал в полном составе сенат, занял императорский троп и обратился к присутствующим с следующими словами:

— Господа сенаторы, у вас нет императора; мне кажется, более достойного чем я, вам едва-ли удалось бы избрать. Прошу вас мне не оказывать никаких особенных почестей, каждый из вас хорошо знает, кто я такой. Я пришел лишь для того, чтобы заявить вам о моем избрании на императорский трон римской милицией; прошу вас, господа сенаторы, утвердить это избрание.

Сенату ничего не оставалось, как одобрить выбор преторианцев и утвердить Дидия Юлиана в императорском сане. Из сенатской резиденции Дидий прямо отправился в императорский дворец. Здесь, в одной из комнат, он наткнулся на труп несчастного Пертиначе, который почему-то еще не убрали; в соседней комнате стоял стол, приготовленный для ужина. Но все эти печальные аксессуары нисколько не сконфузили старого авантюриста; он тотчас же распорядился, чтобы был устроен самый роскошный банкет, и пригласил всех своих друзей.

Во время банкета новый император от души веселился: играл, слушал музыку и любовался танцами знаменитой балерины Пилады. Но его жена Скантилла и дочь Клара весь вечер были грустны и задумчивы. Когда толпа гостей и куртизанов ушла и новый император остался один, он, в свою очередь, повесил голову и задумался. Ему в первый раз, пришло в голову, что он сделал рискованный шаг, купив императорскую корону после убитого добродетельного Пертиначе. Все эти мысли не давали спать старому авантюристу в продолжении целой ночи. На другой день Дидий Юлиан отправился в сенат, а оттуда в Капитолий. Народ встретил нового императора громкими свистками и кричал прямо, что Дидий отцеубийца и узурпатор. Юлиан пробовал было успокоить народ, обещав раздать ему деньги; но эти обещания еще более возбудили гнев толпы, послышались тысячи голосов, кричавших, что они отказываются брать деньги из рук того, кто опозорил империю. Злоба толпы росла и, наконец, в нового императора стали бросать камнями. Тогда гвардия бросилась на народ, и произошла свалка, в которой многие граждане были убиты. Это последнее обстоятельство окончательно озлобило толпу; тотчас же были посланы гонцы во все стороны — звать легионы на помощь опозоренной империи. Этот патриотический крик разразился эхом во всех провинциях; легионы, расположенные в Британии, в Сирии, в Иллирии, единогласно признали поступок преторианцев незаконным. Войском, расположенным в Британии, командовал храбрый капитан Деций Клавдий Альбин, прославивший себя необыкновенным обжорством. Если верить современникам, достойный капитан за одним завтраком мог съедать сто бекасов, четыреста устриц, пятьсот фиников, сто рыб, десять каплунов и двадцать фунтов винограду. Говорили, что капитан не имел себе соперников. Пожирать такую массу провизии можно было только при помощи рвотного. Сирийскими войсками командовал некто Пескений Нигро Аквино, очень храбрый солдат, но без всякого образования. Командиром войск Иллирии и Паннонии был Септим Север, рожденный в Африке, солидно ученый, но известный своей жестокостью и чрезмерным честолюбием. Таким образом Альбин, Нигро и Север командовали главными силами римской империи. Когда они узнали о римских событиях, то были одинаково возмущены и изъявили согласие тотчас же идти в Рим и свергнуть императора, поставленного преторианцами. Но каждый из них в душе питал честолюбивые планы. Силы этих генералов были одинаковы, — они все трое пользовались славой ловких и опытных капитанов. Но из них самый решительный был Септим Север; кроме того, он командовал войском, расположенным в Иллирии, в стране более близкой к Италии, а потому мог прийти в Рим ранее других. Пользуясь этим последним обстоятельством, Септим Север собрал солдат и рассказал им о римских событиях. Солдаты тотчас же провозгласили своего генерала императором и изъявили готовность идти с ним в Рим. Тогда, не теряя ни минуты времени, Септим Север повел свои легионы в Италию. Эта новость быстро дошла до Дидия Юлиана, который стал приготовляться к обороне, щедро одарил преторианцев деньгами и роздал им лошадей и слонов. Но жадные преторианцы умели только бунтовать и были самые плохие воины; со слонов и лошадей они падали. Сенат и народ от души хохотали, глядя на всю эту комедию, и Юлиан сделался предметом общего смеха. Между тем Север быстро приближался к Риму. Преторианцы, видя, что их дело совсем плохо, что им придется поплатиться за убийство Пертиначе и за продажу императорского трона, все вдруг покинули Юлиана, а сенат лишил его императорского звания и приговорил к смертной казни; вслед за этим в императорский дворец были посланы солдаты, которым было приказано убить Юлиана. Посланные застали старика в самом жалком положении: он горько плакал и, когда увидел солдат, стал молить, чтоб они оставили ему жизнь.

— За что вы хотите меня убить, — говорил он, — что я вам сделал дурного, разве я кого нибудь казнил смертью?

Однако, мольбы не помогли; бедный Дидий Юлиан, заплатив мешки золота за двухмесячное царствование, еще должен был расстаться и с жизнью. Скантилла и Дидия Клара были в полном отчаянии, их обеих мучили угрызения совести, — они также склоняли Юлиана купить себе корону. Новый император Септим Север оставил жизнь как вдове покойного, так и его дочери; только Скантилла была лишена титула Августы и должна была выехать из императорского дворца. Дальнейшая судьба этой женщины и ее дочери неизвестна.

В музее Ватикана есть два бюста Манлии Скантиллы. На одном она изображена совершенной красавицей с приятным выражением лица; на другом выражение более гордое, решительное. Во Флоренции есть также бюст Манлии Скантиллы, но там она выглядит самой заурядной плебейкой; дочь ее Дидия Клара очень походила на мать.

 

XXII. Юлия Домна, жена Септима Севера и Плаутилла, жена Каракаллы

Септим Север под Римом, в лагере, принимал явившуюся к нему депутацию из ста сенаторов. Прежде чем войти в Рим, он отдал приказание казнить смертью убийц императора Пертиначе. Потом велел привести к себе без оружия всех преторианцев, виновных в постыдной продаже императорской короны. После краткой речи, в которой Септим Север упрекал виновных в неслыханном преступлении, он тотчас же распорядился их всех отправить в ссылку и на их место назначил лучших солдат своего легиона. Затем торжественно вошел в Рим, окруженный сенатом и ликующим народом. Новый император мог назваться вполне красивым мужчиной: высокий ростом, с правильным и величественным выражением лица, с густыми русыми волосами, падавшими на плечи мелкими кудрями, длинной бородой и приятным тембром голоса. При въезде в Рим, императора сопровождала его жена Юлия Домна, знаменитая по своей необыкновенной красоте, развитию ума и самым необыкновенным приключениям. Она родилась в Эмесе, городке Финикии; отец ее, Бассиан, занимал духовную должность. С самого юного возраста Юлия проявляла необыкновенную живость ума и пылкое воображение; училась она прекрасно, говорила красноречиво и весьма недурно писала на разных языках; занималась различными физическими упражнениями — спектаклями, играми, танцами и проч. Юлия всегда предпочитала общество ученых людей. Благодаря всем этим достоинствам, красивая молодая девушка, конечно, имела много поклонников. Преобладающей чертой характера Юлии было страшное честолюбие. С самого юного возраста она мечтала быть отправленной в Рим, где бы она могла достигнуть высшего положения, сочетавшись браком с кем-нибудь из сильных мира той эпохи. Мечтания Юлии Домны осуществились: она была отправлена в Рим. В это время Септим Север исполнял должность трибуна, и, по смерти своей жены Марции, начал думать о новой женитьбе. Септим Север быль также очень честолюбив и мечтал сделать хорошую карьеру. Когда Юлия Домна приехала в Рим, астрономы сказали Северу, что судьба этой девушки особенная: тот, кто женится на ней, достигнет высшей власти. Это предсказание астрономов решило судьбу Септима Севера, и он сочетался браком с Юлией Домной. Спустя несколько дней по прибытии нового императора в Рим, он отправился на заседание сената и произнес знаменитую речь, в которой обещал следовать политике Марка Аврелия. Потом предложил сенату издать декрет о публичном чествовании убитого императора Пертиначе, память которого была священна для всех римских граждан. Септим Север говорил также о преторианцах, которые должны быть цветом римского войска и как бы опорой империи; новый император увеличил состав преторианцев до 50 т. человек. Сделав все эти распоряжения, новый император решил уничтожить своих соперников Нигро и Альбина. Он двинул на них легионы, разбил их обоих и взял в плен; потом приказал убить их и отрезать им головы, которые послал в сенат. Несчастный Альбин, смертельно раненый, умер у ног своего жестокого победителя, который тут же приказал отрезать ему голову, а туловище бросить на съедение собакам. Все родные Нигро и Альбина, а равно друзья и сторонники, были перебиты. Возвратившись после этой экспедиции в Рим, Септим Север казнил множество подозреваемых им сенаторов и граждан. Удовлетворив своей кровожадности и уверившись в прочности своего положения на троне, он стал умно и справедливо царствовать. Следы гражданской войны были устранены и спокойствие водворилось в римской империи. Но внешняя политика римлян была всегда одна и та же; их легионы постоянно стремились к завоеваниям, римский орел повсюду распускал свои крылья — в Вавилонии, Ктесифонте и т. д. Септим Север, крайне суровый и даже жестокий со всеми, был очень снисходителен к своей супруге Юлии Домне, — он смотрел сквозь пальцы на все ее неверности и показывал вид, будто не замечает их. Между тем об этих неверностях знал уже целый город. Септим Север от Юлии Домны имел двух сыновей — старшего Каракаллу и младшего Гету. Эти два брата по характерам совсем не походили друг на друга. Старший был склонен к жестокости, к насилию и вообще ко всем порокам; младший же, напротив, был добр, имел нежное сердце и отличался своей скромностью. Несходство характеров братьев был причиною их обоюдной антипатии и, наконец, дело дошло до того, что они прямо не могли переносить друг друга. Придворные льстецы, окружавшие юношей, конечно, пользовались этим обстоятельством и своими ядовитыми речами еще более способствовали к обоюдной ненависти братьев.

Императрица Юлия более любила младшего сына за его доброту и мягкий характер; она старалась всеми средствами способствовать доброму согласию между братьями. Септим Север также изыскивал способы умерить невоздержный характер своего старшего сына, но ничего не мог придумать, кроме женитьбы.

Не смотря на юный возраст Каракаллы, отец сыскал ему невесту, дочь любимого своего министра, Плаутиллу. Отец этой девушки, Плауциан, родился в Африке от бедных родителей, но, благодаря своему уму и познаниям, вышел на хорошую дорогу. Север сделал его префектом Претории; это одна из важных должностей в государстве, соответствующая обязанностям первого министра. Плауциан вполне оправдал это назначение. К сожалению, вскоре Плауциан резко изменился; достигнув высшего ранга, он начал злоупотреблять предоставленной ему властью, нередко приговаривал к смертной казни именитых людей империи, даже не взяв на себя труда сообщать об этом императору Северу. Гордость Плауциана увеличивалась с каждым днем и, наконец, приняла чудовищные размеры. Так, например, когда Плауциан шел по улицам Рима, то стража разгоняла народ, и каждый гражданин, встретившийся с министром, должен был опускать голову вниз и отнюдь не сметь смотреть ему в глаза. Плауциан держал себя с большим величием, чем сам император Север. Сенатор и солдаты клялись его именем и по всем храмам молились о его здравии, тогда как в душе желали его гибели. Просто непонятно, каким образом император Север, так ревниво охранявший свою власть, мог переносить странное поведение министра.

Императрица Юлия положительно страдала от чудовищного всемогущества Плауциана. Она не могла равнодушно видеть, что этот темный выходец все более и более забирал в свои руки власть управления империей. Юлия употребляла всевозможные средства, чтоб ослабить эту власть, но все было тщетно. Плауциан понимал, что императрица к нему не расположена и в свою очередь ее не любил. Один раз министр решился сказать прямо в глаза императору Северу, что супруга ему изменяет и что он, Плауциан, готов представить доказательства этого. Север спокойно выслушал обвинения Плауциана и просил, чтобы он высказал все это в глаза императрице Юлии. Влюбленный муж, быть может, не имел духа сам высказать обвинение Юлии и предоставил это министру. К сожалению, этот эпизод из жизни императора Севера и его супруги Юлии остался в тени и недостаточно освещен историей. Но факт тот, что после обвинения Юлии в неверности, она окончательно отдалилась от всех светских развлечений, окружила себя людьми учеными и стала изучать философию. Между новыми друзьями императрицы Юлии видное место занимает ее секретарь Филострат, написавший по инициативе Юлии: «Жизнь Аполлония Тиана». Плауциан торжествовал, — его гордость еще более увеличилась.

Чтоб обеспечить свое положение в будущем, он подал мысль императору Северу женить сына Каракаллу на Плаутилле. Император, желая исправить своего сына, ухватился за мысль, поданную ему министром, и свадьба состоялась. Юная Плаутилла была очень красива, но имела мало характера и была чересчур горда. Каракалла не чувствовал особенной склонности к жене и этим союзом он только исполнял долг сыновнего повиновения. Свадьба была отпразднована, когда Север возвратился победителем парфян, пригнав с собою бесчисленное количество рабов. Таким образом триумф императора и свадьба его сына были отпразднованы вместе и послужили двойным мотивом к празднествам. Плауциан также устроил сенаторам знаменитый банкет. Его дочери, по восточному обычаю, служили сто евнухов. Молодая принесла своему супругу громадное богатство, которое было бы достаточно для пятидесяти королевств. Народ, смотревший на бесконечные транспорты с приданым, иронически улыбаясь, говорил, что вся эта баснословная роскошь есть плод грабежей отца невесты, Плауциана. Женитьба Каракаллу нисколько не исправила. Сначала он быль равнодушен к жене, а потом прямо ее возненавидел. Между молодыми супругами происходили беспрестанные ссоры; дело дошло до того, что в одно прекрасное утро Каракалла объявил своей супруге прямо в глаза, что как только император Север умрет, то он тотчас же прикажет убить ее и ее отца, Плауциана. Молодая женщина, разумеется, все передала отцу. Плауциан, хорошо зная характер Каракаллы, его ненависть к нему и на что он способен, задумал предупредить опасность, сформировать сильную партию, при помощи которой свергнуть Севера с трона и самому сделаться абсолютным владыкой империи. Именно в это самое время было получено из Неаполя известие о небывалом извержении Везувия, лава которого разлилась до Капуи. Этот натуральный феномен был перетолкован суеверными римлянами, как предзнаменование чего то необычайного. Между тем смертельно заболел брат императора Севера и, пригласив последнего к своему смертному одру, советовал ему не доверяться Плауциану, который затеял против Севера что-то недоброе. Север, выслушав совет умирающего брата, тотчас же стал припоминать некоторые действия своего фаворита-министра и, действительно, убедился, что он хочет забрать власть в свои руки, попросту сказать — сделаться римским императором. Север тотчас же отдал приказание разбить статуи, которые воздвиг Плауциан, как член императорской фамилии. Министр понял, что гроза близка и решился действовать безотлагательно — убить Севера и Каракаллу. Это страшное дело Плауциан поручил одному преторианскому центуриону, именно Сатурнину, в слепом повиновении которого имел случай убедиться не раз. Сатурнин был, действительно, очень исполнителен, но, кроме того, он обладал душой истинного злодея. Он тотчас же согласился исполнить поручение Плауциана, стал величать его императором и просил назначить время, когда он должен убить Севера и его сына. Взволнованный министр приказал тотчас же привести в исполнение задуманный им план. Сатурнин, придя во дворец, просил доложить о себе императору, так как он, Сатурнин, имеет сообщить его величеству секрет большой важности. Введенный в кабинет, центурион передала императору поручение, которое он получил от Плауциана, и в доказательство предъявил письмо, в котором собственной рукой министра было написано, чтобы Сатурнин убил императора Севера и его сына Каракаллу. Север не поверил доносу и все дело перетолковал по своему. Ему представилось, что всю эту гнусную интригу устроил его сын, ненавидевший Плауциана. Под влиянием этой мысли император тотчас же приказал позвать к себе Каракаллу и стал упрекать его в недостойном поступке. Между тем Сатурнин, видя, как далек император от истины, прибег к самому радикальному средству. Он послал солдата сказать Плауциану, что поручение его исполнено, т. е. император Север и его сын Каракалла убиты. Получив это известие, Плауциан пришел в неописанный восторг, — ему казалось, что он уже одной ногой вступил на трон, и он тотчас же поскакал в императорский дворец. Сатурнин его встретил и, приветствуя императорским титулом, пригласил следовать за ним в комнату, где, по его словам, были трупы убитых. Плауциан поспешил за центурионом, но каково же было удивление министра, когда отворив дверь, он увидал при ярком освещении Севера и Каракаллу здравыми и невредимыми. Император, устремив свой холодный, проницательный взгляд на бывшего фаворита, стал упрекать его в черной неблагодарности. Плауциан, победив смущение, стад нагло уверять императора в своей невинности. Уверения Плауциана были настолько тверды и искренни, что Север начал было уже колебаться, как вдруг Каракалла вскричал:

— Зачем же вы приходите ночью во дворец, когда вас сюда никто не звал? А эта кираса, которая видна из-под тоги, вероятно надета по рассеянности? К ужину, мне кажется, кирасу никогда не надевают.

С этими словами молодой человек дал министру полновесную пощечину и вместе с тем обнажил меч, но император удержал сына, приказав солдатам расправиться с министром; таким образом был убит Плауциан. В это время Плаутилла была в комнате императрицы Юлии, своей свекрови. Мирная беседа женщин была прервана самым неожиданным образом: в комнату быстро вошел солдат, один из убийц Плауциана и, бросив к ногам молодой женщины пук волос, вскричал:

— Возьмите, эта борода принадлежит вашему отцу.

Так несчастная Плаутилла узнала о смерти отца, ее единственного друга и покровителя. Она даже не смела дать воли своей печали в присутствии императрицы Юлии, глубоко ненавидевшей убитого. Это было самым большим несчастьем в жизни Плаутиллы. Каракалла после смерти министра стал еще хуже обращаться со своей женой. Он хотел на ней излить всю горечь этого ненавистного для него союза; изыскивал всевозможные средства, чтобы оскорблять Плаутиллу самым жестоким образом, и кончил бы непременно убийством жены, если бы император не сослал его на остров Липарий. В это время Север, хотя и престарелый, продолжал военные действия против восставших каледонцев. Как истинный римский император, он продолжал делать завоевания и укрощать непокорных огнем и железом. Императрица Юлия последовала за ним в эту экспедицию; в одном округе Каледонии (ныне Шотландия), принадлежавшем римлянам, императорской чете были сделаны горячие овации; их явились приветствовать почетные граждане страны. По этому случаю, между императрицей Юлией и одной знаменитой шотландкой произошел разговор, который отметила история, как характеристичный факт римских нравов того времени. Императрица Юлия высказала шотландке удивление, что женщины их страны резко отличаются от цивилизованных матрон Рима отсутствием приличия и ведут себя чересчур откровенно, не желая скрывать своих недостатков, в особенности в любовных связях. На это шотландка отвечала:

— Это правда, мы не обладаем искусством римлянок скрывать свои пороки; но, мне кажется, скрытый порок нисколько не лучше явного. Ваши женщины стараются обмануть свет, принимая на себя личину добродетели; скрывая разврат, они устраивают свое благополучие на неведении обманутых ими мужей. Наши — более откровенны, а потому и менее преступны.

Каракалла, приехавший из изгнания, вместо признательности своему престарелому отцу, задумал убить его и чуть было не исполнил своего адского замысла. К счастью, император вовремя открыл заговор, Каракалла, хотя и прощенный, не унялся: стал бунтовать солдат, внушать им неповиновение старому императору и мысль признать господином его, Каракаллу. Септим Север узнал и об этих проделках сына; старик глубоко был потрясен неблагодарностью своего первенца, возненавидел жизнь и решился умереть несварением желудка. В это время императорская фамилия была в Эборако (современный Йорк); он велел призвать к себе двух сыновей, Каракаллу и Гету, и, чувствуя приближение смерти, высказал свою последнюю волю, которая заключалась в том, чтобы братья жили в полном согласии, разумно управляли империей и старались бы заслужить любовь солдат; высказав это, старик умер (211 г.). Септим Север оставил дела государства в блестящем положении. Он не только не растратил казны, но, напротив, переполнил ее; запас пшеницы был громадный: на целые семь лет хватило бы продовольствия для всех римских граждан; прованского масла достаточно было бы на пять лет. Всю эту провизию умирающий император завещал детям раздать бесплатно римским гражданам. Императрица Юлия, после торжественного сожжения трупа ее мужа, собрав пепел в драгоценную урну, отправилась с сыновьями в Рим. Каракалла в это время имел 23 года, а Гета — 21. Не смотря на завещание покойного императора, братья во все время путешествия держались розно, ни разу не обедали и не спали вместе. В виду завещания покойного, оба брата были провозглашены императорами. Злой и честолюбивый Каракалла вовсе не был доволен этим и в душе поклялся царствовать один. Мать употребляла всевозможные средства, чтобы водворить согласие между братьями, но все усилия императрицы были тщетны. Лишь только, приехал в Рим Каракалла, он не замедлил проявить свою жестокость, приказав убить многих почтенных граждан, в числе которых были и медики, не согласившиеся ускорить смерть его отца, императора Севера. Злополучную Плаутиллу, ребенок которой умер, когда она была в изгнании, жестокий Каракалла также приказал умертвить. Все эти варварские действия нового императора отшатнули от него многих; его младший брат Гета, напротив, пользовался всеобщей симпатией. Последнее обстоятельство еще более усилило ненависть Каракаллы к младшему брату. Они жили совершенно отдельно, охраняемые военным караулом. Империя была разделена ими на две части: Гета взял себе Азию и Египет, а Каракалла все остальное. Но когда пришлось выполнить этот план, императрица окончательно восстала, видя, что ей приходилось расстаться с своим любимцем, младшим сыном. К несчастью, Юлия чересчур увлеклась своим материнским чувством; она упустила из вида, что жизнь двух братьев, глубоко ненавидевших друг друга, неизбежно должна повести к роковым последствиям. Любящая мать думала, что ее дети, живя близко друг к другу в Риме, рано ли, поздно ли должны были помириться. Вышло же совсем наоборот: не только в делах государственных они расходились, но даже в публичных играх, на скачках, в театрах между ними резко проявлялась антипатия друг к другу. Дело кончилось тем, что они совсем не могли переносить присутствия один другого, и Каракалла стал употреблять средства, как бы через поваров отравить ненавистного ему брата. Не успев в этом, злодей во что бы то ни стало решил убить Гету. Чтобы привести в исполнение свой злодейский план, он употребил хитрость — прикинулся, будто бы готов примириться с Гето. К несчастью, на эту хитрость поддалась императрица Юлия. Каракалла стал просить ее, чтобы она пригласила к себе Гету, с которым он хочет окончательно примириться. Мать послала просить своего младшего сына прийти к ней для свидания с старшим братом, наконец изъявившим желание покончить все недоразумения. Гето, хорошо знавший душу своего брата Каракаллы, конечно, не согласился бы видеться с ним; но в виду приглашения матери прийти собственно к ней, в ее апартаменты, Гета, ничего не подозревая, отправился. Но едва лишь он вошел в комнату Юлии, как спрятанные солдаты выскочили и бросились на него с обнаженными мечами. Несчастный молодой человек тотчас же понял, что он попал в ловушку и, не имея возможности скрыться, так как ему было отрезано отступление, он бросился к матери и вскричал:

— Мама, спаси меня, иначе они меня убьют.

Юлия, обняв сына, старалась защитить его собственным своим телом. Но все было тщетно, — палачи, без всякого уважения к императрице, вырвали Гето из ее рук и убили его на ее глазах.

Каракалла, узнав об убийстве брата, тотчас же бросился в лагерь к преторианцам, которым объявил, что Гето устроил против него восстание и что, благодаря богам, он спасся каким то чудом. Преторианцы хотя и любили Гето, но Каракалла так правдиво рассказал им историю заговора и так горячо уверял их в своей любви, что преторианцы, наконец, все приняли его сторону. Каракалла вскоре приказам уничтожить все, что могло ему напомнить ненавистного брата: снести статуи, перелить монеты, оставив на них одно только свое изображение; потом запретил почести в честь покойного и пригрозил смертью матери, если она будет плакать; затем казнил всех, которые ему служили, не исключая и убийц Гета. В эти страшные дни злодей Каракалла лишил жизни двадцать тысяч человек, в числе которых была Луцилла, дочь Марка Аврелия. Каракалла приказал Папиниану написать апологию братоубийства. Но этот честный человек не хотел идти по следам Сенеки, устроившего свадьбу Нерона, и с достоинством отвечал:

— Гораздо легче совершить это преступление, чем оправдать его.

Каракалла размозжил ему голову. Устранив всех врагов, Каракалла предался развлечениям. Главным из них было преследование весталок, и та несчастная, которая не соглашалась на позорное предложение Каракаллы, обвинялась им якобы в разврате, и ее живою зарывали в землю. Между жертвами Каракаллы историк называет весталку Клавдию Лоту, которая тоже не согласилась исполнить гнусные требования Каракаллы, — ее также осудили на смерть за потерю девственности. В тот момент, когда ненастную подвели к вырытой яме, она вскричала, что ни кто лучше императора Каракаллы не знает о ее невинности. Это было страшное время в Риме. Тиран Каракалла дал полную свободу своей жестокости, — казни происходили ежедневно; чтоб быть казненным, достаточно было обладать богатством и пользоваться всеобщим уважением как добродетельный человек. Забирая богатства своих жертв, император проматывал это богатство с куртизанками, евнухами, кучерами и тому подобным людом. Желая заручиться преданностью солдат, Каракалла раздавал им до 70 миллионов в год, кроме жалованья и квартирных. Растратив все сокровища, оставленные ему отцом, Каракалла вынужден был прибегнуть к фальшивым монетам из свинца, которые серебрились и золотились. Юлия советовала сыну умерить его траты, и он всегда на это отвечал, постукивая по мечу:

— Покамест он у меня есть, я не буду ни в чем нуждаться.

Убийство сына в глазах Юлии, Домны, жены Септима Севера.

Ему часто приходила фантазия путешествовать по провинциям; в это время его мать Юлия, распоряжалась делами в Риме. Историки говорят, что управление вдовствующей императрицы было очень разумно. Каракалла в особенности любил посещать восточные страны; повсюду, где он проходил, кровь лилась потоками, жестокость его не имела границ. Тем не менее сенаторы и граждане должны были устраивать ему торжественные встречи, роскошные банкеты, стоившие громадных денег, воздвигать дворцы и театры. Одетый всегда по обычаям страны, по которой он следовал, Каракалла появлялся то в роли палача, то в роли шута. Некоторые древние историки осуждают императрицу Юлию за то, что она будто бы внушила своему сыну Каракалле вовсе не сыновнюю любовь, и вместе с тем утверждают, что Каракалла был сын другой жены Септима Севера, Марции, — таким образом, будто бы Каракалла был пасынок Юлии, а не сын; но эти сведения положительно опровергаются всеми историками новейшего времени. Каракалла был убит центурионом Марциалом. Воспользовавшись путешествием Каракаллы в храм Лиона в Карре, город Месопотамии, Марциал нанес кинжалом смертельную рану императору и, в свою очередь, был убит одним из солдат. Макрин, министр императора Каракаллы, воздав чрезвычайные почести памяти покойного, тем отдалил от себя все подозрения в участии в этом убийстве. Но императрицу Юлию не обманули эти наружные горести, которые выказывал министр Макрин, — она прямо в глаза назвала его убийцей сына. Окончательно лишившись власти, к тому же страдая от грудного рака, Юлия уморила себя голодной смертью. Бюст Юлии Домны изображает правильные черты лица, большие, умные глаза и очень грациозную прическу. Юлия Меза очень похожа на сестру: те же пропорциональные формы, тот же интеллигентный взгляд, но выражение физиономии более серьезное; Юлия Маммеа превосходит всех своей красотой и элегантностью; что же касается до Плаутиллы, жены Каракаллы, то все ее портреты очень красивы. Во флорентийской галерее есть ее бюст, когда она была ребенком, с прелестнейшим лицом, грациозно окруженным вьющимися волосами.

 

XXIII. Нония Цельза, жена Макрино

Со смертью Каракаллы прекратился род Септима Севера и в продолжении трех дней трон был свободен. На четвертый день солдаты, не зная, кого выбрать, провозгласили императором Макрино, бывшего причиною смерти Каракаллы (217 г.). Этот Макрино был родом африканец с самой низкой душой и вышел в люди, благодаря развратному поведению своей жены, Нонии Цельзы. Последняя была дочерью какой-то темной личности, по имени Диадумен. Нония обладала прелестной внешностью, ее красотой восхищались все и в поклонниках она не имела недостатка с самого раннего возраста. Красавица с удовольствием выслушивала любовные декларации и открыто отдавалась каждому, кто умел пользоваться ее увлечением. Безобразный физически и нравственно, Макрино обратил внимание на красавицу и предложил ей свои руку и сердце. Нония хотя и имела массу любовников, но ни один из них за нее не сватался, вследствие чего она и согласилась быть женою безобразного Макрино. Замечательная красота Нонии обратила на себя внимание императора Септима Севера и он вступил с нею в любовную связь. С этих пор началось возвышение Макрино. Этот человек, когда-то исполнявший самые низкие обязанности, был награжден большими почестями. В это самое время, когда Макрино был в фаворе у императора Севера, жена его, Нония Цельза, родила ему сына, которого назвали в честь деда — Диадуменом. По странной случайности ребенок родился со сборками кожи на лбу, как будто в короне; остряки по этому случаю говорили: «Что же тут удивительного? Сын императора должен быть в короне». По смерти Септима Севера, сын его Каракалла, по какому-то ничем необъяснимому капризу, не только не тронул Макрина, но еще увеличил те преимущества, которыми он пользовался по милости покойного императора. Каракалла назначил его префектом претории, что впоследствии дало возможность Макрину открыт дорогу убийцам императора и заступить его место. Сенат, по обыкновению, утвердил выбор войска, воздал Макрину должные почести, как императору и объявил его жену Августой, а сына Диадумена — цезарем. Макрино, после его выбора на императорский трон, не спешил идти в Рим, — он оставался в Антиохии, стараясь исправить обычаи граждан, но делал это так неумело и грубо, что в результате получилась одна лишь народная ненависть к нему. Артабан, король парфян, атаковал римлян близ Низибы, разбил их и не иначе соглашался заключить мир, как получив 50 мил. контрибуции. Главная причина поражения заключалась в отсутствии дисциплины в войсках. Макрино пожелал восстановить дисциплину. Из азиатских кварталов, где были размещены солдаты, он их перевел в лагерь и подверг самым суровым правилам казарменной жизни; всякое неповиновение строго наказывалось. Солдаты, молча, покорились этому распоряжению. Но, когда император вздумал убавить ил жалованье, они подняли крик негодования и Макрино должен был уступить. Юлия Меза, сестра императрицы Юлии Домны, женщина с пламенной душой и недюжинным умом, в продолжении многих лет жила с своими двумя детьми при дворе императора Септима Севера и Каракаллы. Когда последний был убит, она находилась в Антиохии около сестры; после смерти Юлии, Макрино отправил ее в Эмезо, в Финикию. Меза отравилась, захватив с собой несметные богатства, нажитые ею в продолжении многих лет ее жизни при дворе; ее сопровождали дочери, вдовы, Соэми и Маммеа и двое племянников: Бациан, сын первой — 13 лет и Александр, сын второй — 9 лет. Меза была женщина очень честолюбивая; видя общее недовольство против правительства Макрина, она стала мечтать о возвышении своих племянников, по преимуществу Бациана, который был старшим. Хитрая женщина, пользуясь обстоятельствами, начала мало-помалу прочищать дорогу к трону своим племянникам. Чтобы сделать их более популярными, она записала их в жрецы, чем отчасти достигла желаемой цели. Старший Бациан, названный Гелиогабалом, произвел фурор в Эмезе: красавец собой, в одежде, усыпанной драгоценными камнями, он, в качестве жреца, приносил публично жертвы. Здесь именно он и был назван Гелиогабалом в честь божества, которому он служил. Против Эмезы был разбит лагерь для большого римского корпуса. Большинство солдат присутствовало при торжественной церемонии жертвоприношения в храме Солнца; они с восторгом любовались красивым юным жрецом Гелиогабалом, который появлялся публично около алтаря, одетый в пурпур шитый золотом, с тиарой, усыпанной драгоценными камнями на голове. Хитрая Меза поспешила воспользоваться благоприятным впечатлением, произведенным юношей на солдат; она распустила слух, что Гелиогабал был сын покойного императора. Память о Каракалле жила среди солдат, — они его очень любили; Каракалла, как мы знаем, щедрой рукой бросал солдатам деньги. Был распущен слух, что Соэми, дочь Мезы, в то время, когда жила при императорском дворце, вступила в любовную связь с Каракаллой и плодом этой связи было рождение Гелиогабала. К этому прибавляли, что покойный Каракалла не имел времени усыновить Гелиогабала, чем и воспользовался узурпатор Макрино. Все эти слухи сопровождались щедрыми подарками солдатам и обещанием еще больших наград, когда Гелиогабал избавится от узурпатора Макрина. В то же самое время в лагере распускался слух, что главный убийца Каракаллы есть никто иной, как сам Макрино; это последнее обстоятельство, в особенности, возбуждало ненависть среди солдат.

Гелиогабал на колеснице, запряженной красивыми женщинами.

Меза один раз ночью ушла с Гелиогабалом в лагерь. Юноша быль одет так же, как Каракалла. Солдаты окружили его и их восторгам не было конца; они находили, что Гелиогабал даже лицом похож на покойного императора. Меза, чтобы заручиться симпатией также офицеров, прямо объявила им, что готова на всевозможные жертвы. Вся эта история кончилась тем, чем должна была кончиться. С утренней зарей солдаты провозгласили императором Гелиогабала, одели его в императорский пурпур и приветствовали Марком Аврелием Антонином. Меза при этом щедрой рукой бросала золото и серебро солдатам, которые, наконец, все признали Гелиогабала императором. Между тем Макрино, находясь в Антиохии, узнал об эмезских событиях; не придавая им особенного значения, так как во главе восстания стояла женщина, он послал с небольшим отрядом префекта Юлиана унять бунтовщиков. Но эта экспедиция, вместо того, чтоб повредить Гелиогабалу, напротив, увеличила его силу: большинство солдат Юлиана перешло на сторону бунтовщиков, а офицеры, не пожелавшие изменить императору Макрину, были убиты, так же как и их начальник Юлиан. Меза приказала голову последнего отправить в Антиохию к Макрину. Тогда император понял, что дела приняли совсем нешуточный оборот, выступил против врага и в то же время написал в сенат, чтобы Гелиогабал был объявлен врагом отечества. Затем он признал своего сына Диадумена Августом и обещал 5 т. драхм каждому солдату и 150 т. гражданам. Два враждебные отряда встретились на границе Финикии и Сирии. Отряд Макрина был многочисленнее и управлялся опытными капитанами. Но солдаты Гелиогабала, зная хорошо, что в случае победы врага им не будет пощады, воодушевились самой отчаянной храбростью, решившись победить или умереть. Первый удар войска Макрина был удачен, — многие солдаты из отряда Гелиогабала обратились в бегство. Именно в это время Меза и Соэми сошли с колесниц и начали увещевать беглецов; тогда они снова бросились на врага. Между тем Гелиогабал во главе одного маленького отряда изумил своею храбростью всех: солдаты окончательно воодушевились и наголову разбили отряд Макрина.

Долее всех держались преторианцы, но, видя, что император также бежит, побросали оружие и пристали к противной стороне. Макрино бежал с несколькими, офицерами и, сбросив с себя императорскую одежду, чтобы не быть узнанным, думал скрыться в Риме. Но в Каппадокии, где он остановился для отдыха, его узнали и арестовали. Когда Макрино везли далее, он вдруг увидал труп своего десятилетнего сына Диадумена — ребенку размозжили голову — несчастный отец бросился с колесницы и был убит конвойными. Так умер император Макрино после четырнадцатимесячного царствования. О его жене Нонии Цельзе не осталось никаких сведений, — по всей вероятности, и она не пережила своего мужа.

 

XXIV. Анниа Фаустина, Юлия Корнелия Паола и Юлия Аквилия Севера, жены Гелиогабала.

Гелиогабал сделался императором 14 лет от роду. Он очень медленно и торжественно двигался из Сирии в Рим. Прибывши в столицу и воссев на трон цезарей, он, по мнению историков, своим поведением превзошел всех чудовищ, царствовавших до него. Расточительность Гелиогабала, действительно, дошла до небывалых размеров. Все апартаменты дворца он приказал обить золотой парчей, вазы, также золотые, употребляемые днем, Гелиогабал вечером раздавал своим собеседникам. Одежду из самой драгоценной материи он никогда не имел обыкновения надевать два раза, то же самое он делал с перстнями и кольцами. Убранство комнат, посуда, лампады и мебель были из чистого золота и серебра; он имел страсть к цветам, которыми были убраны все апартаменты его дворца. Во время обеда он срывал эти цветы и бросал их своим гостям; один раз, явившихся к нему сенаторов он до такой степени засыпал цветами, что они чуть не задохнулись. Без всякой одежды, почти голый, он разъезжал по улицам Рима в колеснице, которую везли четыре девушки-красавицы, и при этом непременно требовал, чтобы подымалась золотая пыль.

В своих кулинарных фантазиях он доходил прямо до безумства. Ему приготовляли кушанья из языков павлинов, соловьев, мозга попугаев, фазанов и других редких птиц. Гелиогабал никогда не прикасался к рыбному блюду, если рыба не была привезена из самого отдаленного моря; он раздавал плебеям самые редкие продукты, доставляемые с большим трудом из отдаленных стран в Рим. Диких зверей кормил фазанами и куропатками; вместо ячменя, овса и сена, лошадям приказывал давать виноград, собаки продовольствовались печенкой из диких птиц. К его столу подавался горошек, смешанный с золотыми зернами, рис — с жемчугом. Гелиогабал щедро награждал всякого, кто выдумывал что нибудь дорогое и особенное; если же оно ему не нравилось, то Гелиогабал приказывал изобретателю в продолжении нескольких дней продовольствоваться тем, что он выдумал. Меза пробовала останавливать безумца, но тщетно; его же мать, Соэми, напротив, способствовала дикостям сына и сама их делала не менее его. Первое, что сделал Гелиогабал до приезде в Рим, было приглашение Соэми и Мезы в сенат; император предоставил этим дамам право участвовать в сенате наравне со всеми сенаторами — факт небывалый в истории. Всемогущая Агриппина и тщеславная Ливия не смели заикаться ни о чем подобном; это распоряжение юного императора глубоко оскорбило всех римских граждан без исключения. Не довольствуясь этим, Гелиогабал учредил женский сенат, президентом которого назначил свою мать. Задача нового сената заключалась в том, чтобы он занимался делами, касающимися женщин вообще. Нельзя сказать, чтобы это новое присутственное место обсуждало серьезные вопросы; там прения исключительно касались моды: в какой одежде делать визиты, показываться на улице, в театре, цирке и на играх; при этом вопрос о цвете материи играл важную роль. Сенаторши очень серьезно трактовали, из какой материи и какого цвета должна быть одежда, когда женщина едет в колеснице, на лошади или на осле, и какие при этом должны быть украшения из золота и драгоценных камней. О всех этих важных предметах издавались декреты, которые рассылались по всем округам обширной римской империи. В то время, когда Соэми присутствовала в сенате, ее мать, Меза, облекалась в амазонку и в военном лагере устраивала парады и рассуждала с офицерами о военных делах. В продолжении четырехлетнего царствования Гелиогабала, у него было шесть жен: некоторых из них он убил, а некоторых прогнал. Первая жена его была Анния Фаустина, красавица-римлянка, внучка императора Марка Аврелия. Сначала она вышла замуж за некоего Помпония Басса, очень добродетельного гражданина; она любила мужа и жила с ним в уединении. К несчастью Фаустины, Гелиогабал увидал ее и воспылал к ней страстью; на предложение императора Фаустина отвечала решительным отказом. Это препятствие еще более разожгло страсть Гелиогабала, он приказал убить Помпония Басса и тотчас же женился на его вдове. Единственное преступление Помпония заключалось в том, что он был мужем Фаустины, которая понравилась молодому императору. Помпоний Басс пользовался всеобщим уважением, и убийство его не могло пройти незамеченным, — необходимо было выдумать какое нибудь преступление. И преступление выдумали. Гелиогабал объявил, что Помпоний Басс критикует его поступки; и Басса предали суду сената, который и приговорил его к смертной казни; впрочем, некоторые историки утверждают, что Гелиогабал не дождался сенатского приговора, а просто приказал убить Помпония. Относительно Фаустины носились слухи, что она, не смотря на свою любовь к мужу, была чрезвычайно честолюбива и, не соглашаясь быть любовницей императора, изъявила желание быть его женой. Ее честолюбие было удовлетворено: сенат приветствовал Фаустину, как императрицу и Августу. Но короток был триумф Фаустины. Гелиогабал, удовлетворив своей страсти, через несколько дней прогнал ее, объявив, что она бесплодна, хотя в несколько дней его сожительства с Фаустиной он никоим образом не мог убедиться в этом. Вслед затем, когда была прогнана Фаустина, Гелиогабал обратил свое внимание на Корнелию Паолу, также очень красивую и знатную римлянку. Лишь только Гелиогабал увидал ее, как тотчас же объявил, что желает на ней жениться. Казалось бы, несчастье Фаустины должно было несколько удержать Корнелию, но мысль быть императрицей ее соблазнила. Состоялась свадьба при особенно торжественной обстановке. Гелиогабал щедро одарил сенаторов, кавалеров, их жен, устроил солдатам и народу ряд роскошных банкетов и спектаклей с боем тигров и слонов. Сенат и при этом случае воздал должные почести новой императрице; но судьба Корнелия, также как и ее предшественницы была очень плачевна. Нескольких дней было достаточно для пресыщения и разочарования развратного Гелиогабала и он под самым незначительным предлогом прогнал Корнелию. После развода со второй женой Гелиогабал обратил внимание на юную весталку Юлию Аквилию Северу, дочь сенатора Аквилия Зваино, римского консула. Современники утверждают, что прелестнее весталки Юлии в Риме не было женщины. Гелиогабал, увидав красавицу, тотчас же воспылал к ней страстью и начал оказывать ей всевозможное внимание. Юлия не могла разделить любовь императора, потому что она дала обет девственности; притом же, как законы, так равно и народные обычаи были против этого союза, нарушавшего религиозное чувство всех; но император не обратил ни на что внимания. В один прекрасный день он ворвался в священный храм, украл весталку Юлию и женился на ней.

Гелиогабал похищает весталку.

Сенат, осуждая этот союз, говорил, что подобное святотатство неизбежно будет причиной несчастья империи; народ с ужасом рассуждал, что союз Гелиогабала с весталкой разгневает богов. На все это император, улыбаясь, говорил.

— Я не понимаю, как можно осуждать союз первосвященника с весталкой; не может подлежать ни малейшему сомнению, что от такого союза произойдет небесное потомство.

Надо ли говорить, что Гелиогабал и с Юлией развелся, взяв потом четвертую жену, пятую и, наконец, шестую. Наскучив жить с законными женами, Гелиогабал ринулся в омут самого грязного разврата, окружив себя куртизанками и продажными женщинами. Императорский дворец превратился в вертеп. Безумие Гелиогабала дошло до апогея. Было бы чересчур тяжело описывать все неистовства Гелиогабала, но нельзя не отметить факта, засвидетельствованного всеми историками. Предаваясь разврату с отпущенниками, поварами, кучерами и с тому подобным грязным людом, Гелиогабал влюбился в раба, по имени Гераклия и сделал его всемогущим лицом в римской империи. В этом случае Гелиогабал перещеголял даже самого Нерона, он имел дерзость объявить Гераклия цезарем и своим наследником. Против этого последнего безумства восстала бабка Гелиогабала, Меза. Видя, что сумасшествие Гелиогабала начинает принимать самые чудовищные размеры, в голове старухи зародился план возвести на престол сына своей дочери Маммеи, Александра. Пользуясь беспечностью Гелиогабала, она провела Александра в Сенат и добилась его назначения консулом со званием цезаря. Гелиогабал, нисколько не заботясь о последствиях, не препятствовал этому распоряжению Сената, имея в виду привлечь юного кузена в свою компанию. Но вскоре Гелиогабал должен был убедиться, что ошибся в расчете. Юный Александр, строго воспитанный добродетельной Маммеей, своей матерью, ненавидел порок и вовсе не был расположен развратничать. Это последнее обстоятельство поразило неприятным сюрпризом легкомысленного Гелиогабала; ко всему этому он еще узнал, что его двоюродный брат Александр пользуется большим расположением солдат и народа. Тогда Гелиогабал отдал приказание преторианцам убить ненавистного ему Александра; но преторианцы, вместо того, чтобы исполнить приказ императора, возмутились против его самого и чуть было не убили. Для того, чтобы успокоить всех и чтобы солдаты увидели, что приказ императора не исполнен, Александру необходимо было явиться в лагерь. Гелиогабал с своей матерью Соэми и Александр, также с своею матерью Маммеей отправились в лагерь, где Гелиогабал рассчитывал убить Александра, но опять ошибся в расчете. Лишь только солдаты увидели своего любимца, как начали громко кричать: да здравствует Александр! Смерть тирану!

Соэми, Гераклий и их сообщники начали кричать, что следует убить всех, оскорбивших императора; произошла свалка. Две сестры, Маммея и Соэми, как два генерала стали во главе своих сторонников, каждая защищая сына. Но борьба продолжалась недолго, партия Александра была значительно многочисленнее и легко победила своих противников. Гелиогабал вознамерился было бежать из лагеря, но этого ему сделать не удалось; он принужден был спрятаться с своею матерью Соэми в отхожем месте. Открытый солдатами, он был убит вместе с матерью. Гелиогабал царствовал четыре года и умер восемнадцати лет от роду.

 

XXV. Дочь Марциана и Меммия, жена Александра Севера

Александр Север, также как и его предшественник Гелиогабал, вступил на престол четырнадцатилетним ребенком и провозглашен Августом, отцом отечества. Им руководили его мать Маммеа, многие опытные сенаторы и великий юрисконсул Ульпиан. Они восстановили финансы государства и прогнали всех негодных чиновников, назначенных сумасшедшим Гелиогабалом. Александр, слушаясь советов матери, женился по ее указанию на дочери капитана Марциана. В истории мы имеем весьма мало сведений от этой жене юного Александра. Говорят только, что молодая императрица отличалась скромностью, любила своего мужа и пользовалась его взаимностью; в царствование Александра и его жены в римском обществе значительно уменьшилась безумная роскошь недавнего прошлого. Рассказывают, что один посланник, приехавший с востока, поднес императрице две жемчужины необыкновенной величины, но императрица не приняла подарка и, поблагодарив посланника, рекомендовала пожертвовать жемчужины в храм Венеры. Такого рода поступки, конечно, не могли быть тайной, они весьма благоприятно влияли на римских матрон, привыкших к безумной расточительности и юная императрица все более и более приобретала всеобщее уважение. К несчастью человечества зависть есть чуть-ли не главнейший женский порок. Мать Александра, Маммеа, стала завидовать популярности своей невестки и повела против нее открытую войну, что, при ее влиянии на сына, было весьма легко. Прежде всего, старой императрице не понравилось, что Сенат провозгласил ее невестку Августой, Маммее хотелось одной пользоваться этим титулом; она начала наговаривать сыну на жену и, наконец, откровенно стала оскорблять ее. Александр находился в самом затруднительном положении, между женой, которую нежно любил и матерью, которой привык повиноваться с самого раннего детства. Молодая императрица, видя, что она служит предметом раздора сына с матерью, решилась покинуть императорский дворец и переехала в дом своего отца Марциана. Но эта мера не помогла. Маммея продолжала нападать на невестку и на того, кто дал ей убежище. Оскорбленный до глубины души Марциан решился, наконец, на самые крайние меры. Он отправился в лагерь преторианцев и просил их защиты от насилия старой императрицы. Марциал солдатам говорил, что Маммея, пользуясь своим влиянием на сына, перешла все границы приличия и даже требует, чтобы законная жена императора не смела пользоваться титулом Августы, предоставленным ей сенатским декретом. Но все эти речи старого Марциана не имели успеха. Хитрая Маммея щедрыми подарками сумела не только предотвратить опасность, но даже возбудила гнев преторианцев против Марциана; они открыто возмутились и император Александр был вынужден отослать жену в Африку. История ничего не говорит, когда и где кончила свою жизнь сосланная императрица. Но факт тот, что после ее ссылки император Александр не замедлил взять другую жену. Эта последняя была выбрана матерью Александра, Маммеей. Новая императрица была дочь консула Сульпиция, по имени Маммия. Она сразу завоевала себе симпатию свекрови, отказавшись от титула Августы и всех почестей, которыми Сенат хотел ее окружить. Об этой императрице, также как и о третьей жене Александра Севера, по имени Саллюстии Барбии Орбиане, история нам не дает никаких сведений, что же касается до управления Александром империей, то по общим сведениям это управление было чрезвычайно благотворно; после сорокалетней тирании страна отдохнула, во внешней политике также было многое исправлено. Александр покончил с персами и германцами, угрожавшими ему на Рейне. Юный император сделал бы еще более, если бы не разразился бунт Максимина. Этот капитан, как говорили, происходил от варваров; его отец был Гото, а мать Алана: вот все, что мы знаем об этом претенденте. Прибавим еще несколько слов о необыкновенной физической силе Максимина. Современники говорят, что он был громадного роста, очень широк в плечах, свободно останавливал мчавшуюся колесницу, запряженную двумя быками, съедал по нескольку фунтов мяса и выпивал по 24 бокала вина в день. На войне он, разумеется, умел пользоваться своей физической силой и, вообще, как утверждают современники, был искусный воин. В царствование императоров Септима Севера и Каракаллы этому колоссу удалось сделать карьеру: он достиг звания центуриона. Александр его произвел в трибуны, наконец Максимин попал в сенат и его сын женился на сестре императора, Александре. Все эти милости вскружили голову грубому солдату и он возмечтал свергнуть Александра и занять его место. Максимин начал пропагандировать между солдатами, что позор для империи покоряться мальчишке, рабски исполняющему приказания матери и сената. «Время — говорил Максимин — спасти отечество, выбрав в императоры настоящего воина». Число заговорщиков росло с каждым днем. В это время Александр с войском был на берегу Рейна, куда прибыл и Максимин. Один раз, когда в лагере все солдаты были в сборе и появился Максимин, его тотчас же провозгласили императором. Александр мигом был покинут всеми и, желая скрыться от бунтовщиков, он стал с матерью за занавесью одной из палаток. Здесь был он открыт некоторыми центурионами, вошедшими в палатку; злодеи варварски убили обоих — и мать, и сына. Александр умер 26 лет от роду. Предание говорит, что этот римский император нежно любил свою мать и никогда с ней не расставался. После смерти они также были соединены: пепел Александра Севера и его матери Маммеи был положен в одну урну, которую поставили внутри большого мавзолея, воздвигнутого в память доброго императора.

 

XXVI. Паулина, жена Максимина и Транквилина, жена молодого Гордиана

Смерть Александра Севера окончательно утвердила на троне Максимина, который взял себе в товарищи по управлению своего сына. Не желая ехать в Рим и вообще в Италию, Максимин перешел с берегов Рейна на берега Дуная, где и расположил свой лагерь. С черствой душой, грубый, необразованный и кровожадный, Максимин ненавидел всех способных людей, происходивших от именитых фамилий. Максимин по своему произволу, без всякой вины казнил и мучил многих знаменитых граждан римской империи. Ссылка и даже смертная казнь без предварительной пытки считались милостью, в большинстве случаев несчастных мучили самым варварским образом: обвиняемых зашивали в воловьи кожи и отдавали их на съедение зверям; некоторых заколачивали палками на смерть. Максимин был женат на Паулине, о которой сложилось самое лучшее предание. Говорили, что молодая женщина глубоко страдала, не имея возможности укротить своего кровожадного супруга. Один раз Паулина хотела подействовать на тирана другим способом: она стала представлять ему, к каким роковым последствиям могут привести его злодейства: «Общее недовольство растет, — говорила молодая женщина, — и рано или поздно произойдет роковая катастрофа». Но это средство не помогло. Варвар муж не только не послушался добрых советов Паулины, но еще обрушил весь свой гнев на нее. Одни говорят, что она была отравлена, другие утверждают, будто сам муж задушил ее собственными руками.

Но предсказания несчастной Паулины вскоре сбылись. Общее недовольство варваром Максимином вспыхнуло, как пламя пожара, и охватило всю империю. Первая поднялась африканская провинция, где бунтовщики провозгласили императором своего проконсула, римского сенатора Марка Антония Гордиана, всеми уважаемого старца. Гордиан сначала по старости лет отказался, со слезами умоляя избавить его от этой чести, но в конце концов, осаждаемый просьбами со всех сторон, должен был согласиться, взяв себе в помощники сына, также по имени Гордиана. Последний был замечателен, как ученый. Таким образом Гордианы, отец и сын, были императорами в Африке, а Максимин на берегах Дуная. Неизвестно, жила ли Фабия Орестилла, жена старого Гордиана, вместе с своим мужем. История лишь отмечает тот факт, что Капелиан, губернатор Мавритании, заклятый враг Гордиана, напал на него с громадным количеством войска; молодому Гордиану удалось отступить, но вскоре он был убит в сражении. Отец, узнав об этой страшной новости, повесился; он пользовался титулом императора только шесть недель. Между тем римский сенат единогласно утвердил избрание Гордиана и его сына, а Максимина и его сына объявил врагами отечества. Современники говорят, что когда Максимин узнал об этом решении сената, он рвал на себе волосы и бился головой об стену; словом сказать, злобе тирана не было границ. Максимин тотчас же повел свои легионы в Италию. Сенаторы, узнав об этом, приготовились к защите и, получив сведения о смерти обоих Гордианов, выбрали на императорский трон из своей среды двух весьма уважаемых сенаторов: Максима Пупиена и Клавдия Бальбина, к которым народ хотел присоединить племянника покойного Гордиана, тринадцатилетнего ребенка, также по имени Гордиана. Тиран Максимин во время похода к Риму своими варварскими поступками настолько сумел озлобить солдат, что они взбунтовались и убили его и его сына. Эта новость произвела великую радость в Риме и во всей империи. Новые императоры, избранные сенатом, начали свое царствование целым рядом весьма разумных реформ. К сожалению, в эту злосчастную эпоху настоящими хозяевами в империи были преторианцы. Они не захотели признать выбора сената, низвергли Пупиена и Бальбина и провозгласили единственным императором ребенка Гордиана. Юноша вполне заслуживал этого выбора. Красавец собой, кроткий, всегда послушный своему разумному учителю Мезитею, Гордиан был общим фаворитом, как солдат, так и народа. Гордиан имел четырнадцать лет, когда вступил на престол. Влияние Мезитея на юношу было чрезвычайно благотворно: учитель постоянно твердил своему коронованному ученику, что целью его жизни должно быть счастие народа. Юный император возвел на высшую степень власти своего наставника Мезитея. Вскоре Гордиан женился на Турии Сабине Транквилине, очень красивой и добродетельной девушке; она вполне заслуживала чести быть императрицей. Добрая, скромная, без всяких предрассудков, эта женщина обращалась с просьбами к своему августейшему супругу только за кого нибудь из граждан, просивших ее о чем нибудь. Императрица пользовалась общей любовью народа; ее популярность распространялась на все провинции империи, в самых отдаленных местах в честь ее воздвигали монументы. Но счастье этой женщины было кратковременно. Вскоре после свадьбы Гордиан должен был ехать сражаться с персами; он уехал на восток. Близ Евфрата ему удалось разбить персов. Но, увы, это был последний подвиг молодого императора. Вскоре умер Мезитей, отравленный арабом Филиппом, который в своей ранней юности занимался воровством, потом при помощи хитрости, обмана и лести сумел получить в войске чин. Столкнув с дороги честного Мезитея, этот проходимец дошел до такой наглости, что стал мечтать об избрании его на императорский трон. Для этой цели он стал подговаривать солдат к неповиновению и образовал обширный заговор, который вскоре преобразовался в открытое восстание; злодеи убили императора Гордиана на берегу Евфрата в 244 году. После смерти Гордиана ничего не было слышно о его несчастной жене Транквилине. Ее бюст представляет образчик красоты и краткого, но, вместе с тем, разумного выражения лица.

 

XXVII. Марция Отацилия Севера, жена Филиппа и Иринния Этрускилла, жена Деция.

Филипп, избранный солдатами, был утвержден в сане императорском сенатом и народом. Его жена, Марция Отацилия Севера, была первой императрицей, исповедовавшей христианскую веру. Неизвестно, была ли Марция арабка, как ее муж, или римлянка. Судя по имени, она должна была быть римлянкою, хотя, конечно, имя Марция ей могли дать впоследствии. Судя по медалям, на которых она изображена, она обладала замечательной красотой и строгим, суровым выражением лица. От Филиппа у нее родилось двое детей: дочь, которая вышла замуж за генерала македонских войск Северина, и сын, воспитанный матерью в духе христианской религии; об этом молодом человеке имеется весьма мало сведений. Что же касается до императрицы Марции, то она вполне разделяла желание своего мужа достигнуть власти даже путем убийства несчастного Гордиана. Заключив мир с персами, новый итератор с своей супругой отправился в Рим. Прибыв в Антиохию, город, где больше всего было распространено христианское учение, император и императрица приняли участие в праздничной церемонии по случаю Пасхи, хотя с достоверностью неизвестно, исповедовал ли Филипп христианскую религию. Император и императрица, желая войти в храм, были остановлены епископом Бабилою, который стал укорять их за неповинную кровь, пролитую ими на берегах Евфрата и смело объявил, что не пустит в храм до тех пор, пока Филипп и его супруга не принесут глубокого раскаяния в содеянном ими преступлении. Рассказывают, будто императрица была глубоко потрясена словами епископа и с христианской кротостью принесла раскаяние; супруг Марций последовал ее примеру. В Риме новые император и императрица, по обыкновению, пожертвовали большую сумму денег на устройство народных празднеств. И действительно, празднества на этот раз были чрезвычайно грандиозны. Современники передают, что для потехи народа на арене бились две тысячи гладиаторов, шестьдесят львов, сорок диких лошадей, тридцать два слона, десять медведей, десять ослов, десять жирафов, десять белых львов и проч. Но все эти празднества не повлияли на ход современных событий. В продолжение двадцати лет, следовательно, гораздо ранее избрания Филиппа на императорский трон, многие провинции страдали или от нашествия варваров, или от военной тирании. По прошествии пяти лет царствования Филиппа, легионы Мизии открыто восстали. Филипп отправил сенатора Деция усмирить восстание, но легионы провозгласили этого самого Деция императором. Последний двинул войска против Филиппа к итальянским границам. Между тем Филипп, сосредоточив все свои силы в Вероне, был там изменнически убит. Императрица Марция Оттацилия, узнав о судьбе своего мужа, стала хлопотать, как бы сохранить жизнь своему сыну, которому грозила смерть от нового императора Деция. Для этой цели она отправилась в лагерь преторианцев, вверила им сына и просила защитить его; но жестокие солдаты, желая подслужиться новому императору, зарезали несчастного ребенка в объятиях его матери. Вдовствующей императрице Марции Оттацилии была дарована жизнь, но эта злополучная женщина уже не могла утешиться в своем горе и вскоре кончила свое существование (249-й год). Деций, как и все его предшественники, триумфально вошел в Рим, где по обыкновению был устроен ряд празднеств для народа. По прошествии нескольких месяцев он был вынужден отправиться на берега Дуная, где появились новые варвары, до сих пор неизвестные Риму — готы. Во время сражения Деций был убит. В короткий срок своего царствования Деций прекрасно зарекомендовал себя: он был справедливым императором, добродетельным и приветливым со всеми и очень храбрым. От своей жены Иринии Этрускиллы, происхождение которой неизвестно, он не имел детей. Судя по изображениям на медалях, Ириния Этрускилла была вовсе не хороша собой: маленькие, едва прорезанные глаза и какое то плаксивое выражение лица с неправильными линиями производили самое несимпатичное впечатление. После смерти мужа она кончила дни в безвестности.

После смерти Деция войсками был выбран на императорский престол генерал, по имени Вибий Трибониан Галл. Сначала он разделял власть с сыном Деция, Остилианом, после же смерти последнего, со своим собственным сыном Волузианом. С царствования императора Вибия Трибониана Галла началось падение римской империи. Он заключил постыдный мир с готами. Это был роковой шаг, сделанный Трибонианом, — все остальные варвары поднялись. Борани, Карпий, Бургундиони подняли провинции Мизию и Паннонию, скифы наводнили Азию, персы приближались к Антиохии. Империя быстро шла к разрушению. Трибониан Галл и его сын Волузиан были убиты восставшими солдатами в 253 году. История ничего положительного не оставила нам о царствовании этих двух императоров. Смерть Трибониана Галла современники приписывают влиянию его жены Остилии Северы. О Волузиане говорят, что он был женат на Иринии Этрускилле, дочери павшего в бою Деция; этим союзом Вибий Трибониан хотел заслужить расположение солдат, чтивших память павшего в бою Деция. Остилиану, сыну убитого Деция, приписывают жену Барбию Орбиану, которая, как утверждают современники, была замечательно хороша собою.

 

XXVIII. Мариниана, жена Валериана; Салонина, жена Галлиена; Ульпия Северина, жена Аврелиана

После смерти Галла войско провозгласило императором другого генерала, Лициния Валериана, — шестидесятилетнего старика, знаменитого по своему происхождению и по многим выдающимся добродетелям. Это избрание было утверждено сенатом и народом; новый император взял к себе в соуправители своего собственного сына Галлиена. Валериан имел двух жен. Имя первой, от которой родился Галлиен, неизвестно. Вторая, разделившая с ним императорские почести, была Мариниана, родившая ему другого сына, названного именем родителя — Валерианом; на медалях императрица имеет строгое выражение лица. Между двумя братьями не было ни малейшего сходства. Галлиен отличался своими пороками, тогда как Валериан был скромен, трудолюбив и любил заниматься науками. В эпоху, когда старый император пригласил сына Галлиена разделить с собой труд государственного управления, молодой человек был женат на Салонине, зарекомендовавшей себя умом и добродетелью. Признанная Августой, она нимало не возгордилась, вполне покоряясь своему свекру; супруг молодой императрицы, Галлиен, своим развратным поведением служил причиной большего горя скромной Салонине. В эту эпоху громадная римская империя уже начинала разлагаться. Кроме внутренних неурядиц, и дела внешней политики с каждым днем становились все хуже и хуже. Царь персидский завоевал Армению и взял в плен двух римских резидентов, Низибия и Карра. Валериан, не смотря на преклонность своих лет, поспешил на восток, но там, разбитый в одном сражении, был взят в плен. Ужасна была судьба этого императора. Закованного в цепи, в императорской мантии, его выставляли на площадях на позор толпе народа. Царь Санор во время своего путешествия требовал, чтобы бывший император шел около его стремени. Императрицу Мариниану постигла та же участь: она была взята в плен варварами, ежечасно оскорблявшими не только ее достоинство императрицы, но даже не стеснявшимися оскорблять ее и как женщину. Постоянно видя терзание своего мужа, Мариниана глубоко страдала нравственно. Персы каждый день выдумывали новое мучение для Валериана. Жена его все это видела и, наконец, не будучи в силах переносить долее нравственную агонию, внезапно умерла; вскоре за ней последовал и несчастный развенчанный император. Галлиен остался один властителем в Риме. Когда он узнал о смерти отца, он было поклялся отмстить варварам, но вскоре удовольствия отвлекли его от этой мысли. Галлиен узнал, что дочь царя маркоманов Атталы — необыкновенная красавица и в уме Галлиена тотчас же явилась мысль овладеть ею. Галлиен предложил царю Аттале союз римской империи с тем, чтоб он выдал свою дочь за него замуж. Аттала с удовольствием принял предложение, рассчитывая впоследствии приобрести часть Паннонии, и вследствие таких соображений послал свою дочь в Рим. Галлиен не прогнал своей жены, тем не менее поместил красавицу иностранку во дворце и оказывал ей такое внимание и заботу, которыми никогда не пользовалась Салонина. Отвергнутая жена посвятила себя исключительно изучению науки и философии и отказалась от всех удовольствий, окружив себя учеными, в числе которых был философ Плотин. Своею добродетелью, скромностью и примерным поведением молодая императрица приобрела общую любовь римлян. Салонина была врагом надменности и фальши, приветливо и вежливо обращалась со всеми, нисколько не давая чувствовать преимуществ своего положения. Доброта и снисходительность Салонины были поразительны. Раз один купец обманул императрицу, продав ей вместо бриллиантов простое стекло. За это мошенничество он был приговорен быть растерзанным дикими зверями. Выставленный на арену, несчастный ожидал, что вот-вот будет выпущен зверь и растерзает его; но вместо зверя, к преступнику подошел галл, прыгнул ему на спину и все расхохотались, — тем дело и кончилось. Лишнее говорить, что вся эта невинная комедия была устроена по приказанию императрицы Салонины, которая желала ограничиться лишь испугом обманувшего ее купца. Не смотря на явную измену мужа, Салонина любила его и была лучшим его другом. Между тем поражение римских легионов и плен несчастного императора Валериана в Персии показали всем врагам римской империи всю ее слабость: варвары повсюду нападали на римские владения. Ко всему этому опять надо прибавить внутренние раздоры. Со всех сторон являлись претенденты на императорский трон, так что римляне называли это время — эпохою тридцати тиранов. Галлиен, не смотря на свою ветреность, не мог оставаться равнодушным к опасностям, собиравшимся на его голову со всех сторон. Узнав, что скифы наводнили Иллирию, он бросился в эту провинцию с войсками. Салонина, желая разделить с ним опасности, последовала за ним. В одном месте Галлиен атаковал врага всеми своими силами, так что в лагере оставалось весьма мало солдат. Варвары хотели воспользоваться этим обстоятельством и взять в плен императрицу. Несколько из них уже приблизились к палатке, где была Салонина, но, к счастию, их увидал часовой, поднял тревогу — и императрица была спасена. Римский генерал Аврелий был провозглашен своими солдатами императором и, разумеется, возымел намерение свергнуть с престола Галлиена. Таким образом этому последнему, кроме заботы укротить варваров, предстояла еще необходимость разделаться с Аврелием. На берегу реки По Галлиен разбил Аврелия, потом осадил его в Милане, куда тот ретировался. Но во время осады, уже ночью, Галлиен был убит одним из заговорщиков (268 год). Чем кончилась судьба Салонины после смерти ее мужа — неизвестно. Судя по бюсту, сохранившемуся в галерее Флоренции, она была очень хороша собою. В царствование Валериана и Галлиена римская империя была постоянно предметом внутренней распри и внешних неудач. К счастью, на римский престол после смерти Галлиена вступили вполне способные императоры: Клавдий, Аврелиан, Проб, Диоклетиан и другие, которым удалось спасти отечество. Они очистили империю от внутренних врагов, восстановили дисциплину в войсках и разбили варваров. Клавдий, провозглашенный милицией императором, был дельный и храбрый генерал, рассеял готов, но после двухлетних постоянных побед умер от чумы в Сирии. После его смерти сенат и народ выбрали Домиция Аврелиана. Этот храбрый, умный и энергичный император оставил по себе добрую память. Война с готами еще не была окончена; германцы вновь угрожали Италии; Галлия, Испания и Британия повиновались узурпатору Тетрику; царица Зенобия господствовала на Востоке; вандалы приближались к Дунаю. Все это видел Аврелиан и тотчас же начертил план действий. Прежде всего он укрепил дисциплину в войсках, потом бросился на готов и победил их. Вандалов и германцев, а равно и узурпатора Тетрика постигла та же участь; царицу Зенобию он взял в плен и торжественно приковал к своей колеснице; все это Аврелиан сделал в три года. Покорив врагов внешних, он принялся и за внутренних врагов; рассеял политических интриганов и значительно способствовал улучшению нравов римлян. Жена разумного и добродетельного Аврелиана, Ульпия Северина, была вполне его достойна; она происходила от поколения Траяна. Императрица не отличалась физической красотой, но нравственные ее качества были совершенны; она повсюду сопровождала мужа в походах и пользовалась любовью солдат. Аврелиан, при всех своих достоинствах, иногда был суров. Так, например, восставая против роскоши вообще, император строго запрещал носить шелковые платья и употреблять золотые украшения; Ульпия умеряла эту суровость мужа. В 274 году, когда Аврелиан шел против персов, в лагере составился заговор и он был убит бунтовщиками. Историк совершенно справедливо замечает, что насильственная смерть разумного и справедливого Аврелиана служит очевидным доказательством, до каких крайних пределов дошла деморализация в римских войсках в ту злосчастную эпоху. Почти каждое царствование сопровождалось бунтами, изменой и убийствами. О дальнейшей судьбе супруги убитого Аврелиана не сохранилось никаких сведений. На место Аврелиана был выбран сенатом и народом Марк Клавдий Тацит, старый, всеми уважаемый сенатор, известный своим консерватизмом по части древней простоты. Он также старался исправить нравы римлян и выступил против варваров, угрожавших границам со стороны Понта. Он был женат, но о жене его ничего неизвестно, кроме того, что она отказалась от всех императорских почестей и даже не пожелала снять тогу простой римской гражданки. Климат Каппадокии погубил Клавдия: он умер в 276 году во время похода. Вновь выбранный император Проб был гениальный полководец. Он победил всех врагов Рима, тем не менее и он пал жертвой солдатского заговора. Приемником его был префект Карр, — он окончательно отбросил персов и скоропостижно умер в Ктезифонте; ему наследовали его сыновья, также вскоре внезапно умершие. После сыновей Карра, на престол вступил Диоклетиан.

 

XXIX. Приска, жена Диоклетиана, Евтропия, жена Максимилиана и Валерия, жена Галерия

Диоклетиан был сын раба и рабыни, родился в Далмации; своими военными способностями он дошел до высших рангов и наконец был избран императором. Высокий ростом, плотно сложенный, он был очень скромен, осторожен, но вместе с тем энергичен и решителен. В товарищи по управлению государством он принял Максимилиана, также солдата из крестьян Иллирии, полного безграмотного невежду с грубыми манерами, но знаменитого по храбрости воина. Два императора были очень дружны между собою. Гордый Максимилиан признавал преимущество над собой Диоклетиана, более способного к государственным делам, чем к войне. Диоклетиан был женат на Приске, особе неизвестного происхождения, которая в тайне исповедовала христианскую религию. Приска была замечательна своею скромностью, умом и постоянной заботой об общественном благе. От этого брака родилась дочь, по имени Валериана, впоследствии красавица и добродетельная женщина, воспитанная матерью в духе христианского учения. Получив титул императрицы Августы, Приска ни мало-мальски не возгордилась и не изменила своей простоте. Жена Максимилиана, Евтропия, была замечательно хороша собою, любила общественные удовольствия и, вообще, была склонна к кокетству, беспрестанно меняя своих поклонников. Евтропия сначала была замужем за крестьянином, своим земляком; овдовев, она обратила на себя внимание Максимилиана, в то время уже пользовавшегося известностью. Евтропия благосклонно приняла предложение грубого солдата и брак состоялся. Этот союз справедливо называли союзом по расчету со стороны Евтропии. Первое время Евтропия прекрасно себя вела, была самой верной женой, но вскоре поведение ее резко изменилось, — она влюбилась в красивого и грациозного юношу. Максимилиан ничего не подозревал, и когда Евтропия родила ему сына, названного Максенцием, супруг был в полном восторге. Диоклетиан был очень доволен своим товарищем Максимилианом, так как империи со всех сторон угрожали варвары, и требовалось посылать во все концы большие войска. В виду таких обстоятельств, Диоклетиан нашел необходимым избрать двух опытных генералов, наградив их титулом цезарей, т. е. наследников престола. Таковыми избранниками были двое: Валерий, сначала называвшийся Арментарием и Констанций, родом патриций. Два царствующие императора распределили назначенных цезарей таким образом: Диоклетиану должен был наследовать усыновленный им Валерий, а Максимилиану — Констанций. Впоследствии оба императора женили на своих дочерях усыновленных ими генералов. Таким образом Валерия, дочь Диоклетиана, вышла замуж за Валерия, а Теодора, дочь Максимилиана, за Констанция. Валерий, человек безнравственный, не мог осчастливить своей жены Валерии, — он предпочитал продажную красоту. Добрая и скромная Валерия переносила с большим снисхождением неверность мужа, никому не жаловалась, затаив свое горе в душе; мало того, она усыновила ребенка мужеского пола, Кандидиана, прижитого ее супругом с другою женщиною. Императоры и цезари разделили власть между собою таким образом. Диоклетиан основал свою резиденцию в Никомидии, Максимилиан — в Милане, Галерий — в Смирне, а Констанций в Треверии. Однако, римская империя вовсе не была разделена: каждый из управлявших сообразовался с планом других, нисколько не нарушая гармонии единства, в случае надобности помогая тому или другому товарищу. Все провинции были под общим наблюдением четырех правителей; они рассеяли варваров, утвердили императорскую власть в Африке, на Дунае, в Испании и в Персии. Среди четырех правителей главным считался Диоклетиан, — его звали «gran Dio». Когда минуло двадцать лет его царствования в (303 г.), он пожелал отпраздновать этот юбилей с особой торжественностью. Максимилиан принимал участие в этом триумфе, состоявшемся в Риме, так как ряд побед в Африке, в Британии, на Рейне, на Дунае и на Ниле большею частью были совершены им, Максимилианом. Эти триумфы были последними в Риме, который вскоре перестал быть столицей империи. Императрица Евтропия, никогда не бывшая в Риме, последовала за своим супругом Максимилианом, несмотря на то, что она была в критическом положении, — вскоре после приезда в Рим жена Максимилиана разрешилась девочкой, которая была названа Фаустой. На двадцать первом году царствования Диоклетиана и Максимилиана, они отказались от престола и удалились к частной жизни: Диоклетиан уехал в Далмацию, а Максимилиан в Луканию; с ними вместе отправились и их жены, Приска и Евтропия (305 г.).

Вслед за этим в государстве произошли большие беспорядки, которые продолжались восемнадцать лет. Равновесие власти, установленное Диоклетианом не могло продолжаться долго по неимению твердой руки, удерживающей его. В виду постановления императоров Диоклетиана и Максимилиана, престол должны были наследовать Констанций и Галерий, между тем на место их были выбраны двое новых цезарей: один Максимин, сын сестры Галерия, юноша совершенно неопытный, не умевший найтись в своем новом положении; другой цезарь был Север, не имевший ни малейшего понятия о государственных делах, посвятивший всю свою жизнь удовольствиям. После смерти Констанция, Галерий возвел в сан Августа и императора Севера, который назначил цезарем Константина, сына покойного Констанция, юношу весьма смелого и вместе с тем честолюбивого, но вскоре Север умер; тогда Галерий, ненавидевший Константина, вместо того, чтобы дать ему возможность достигнуть почестей Августа, призвал на этот пост своего друга Лициния. Таким образом оказалось два императора — Галерий и Лициний и два цезаря — Максимин и Константин. Между тем Максимилиан, весьма мало сожалевший о потери власти, присоединил своего сына Максенция к правителям империи. В это время вспыхнула гражданская война, в продолжение которой умер Галерий. Говоря о смерти последнего, историк передает нам ужасную болезнь, которою страдал Галерий. Его тело все было покрыто струпьями и мириадами насекомых; несчастный разлагался заживо, так что за несколько шагов от дворца ощущался невыносимый запах. Во все время болезни императрица Валерия ухаживала за ним и старалась по возможности уменьшать его страдания. Когда Галерий умер, его владения были разделены между Лицинием, взявшим провинции в Европе и Азии, и Максимином, получившим провинции в Азии. Валерия, оставшись вдовою после Галерия, усыновила ребенка покойного мужа, Кандидиана, и удалилась в деревню с своею матерью Приской. Обе эти женщины составляют лучшее украшение царствования Максимина. Приска была замечательна по своей доброте; Валерия же, кроме доброты, еще отличалась замечательной красотой. Скромность траурного наряда и грациозные движения увеличивали прелесть молодой вдовы. Максимин, оказывая должное уважение Приске, был также очень почтителен к своей тетке Валерии. Молодая женщина, нисколько не желая этого, возбудила к себе страстную любовь племянника. Добродетельная Валерия, вся сосредоточенная внутри себя, конечно, отвергла любовь Максимина; он не годился быть героем ее романа и не мог ей нравиться. С самыми грубыми наклонностями, любитель вина и оргий, Максимин, если не возбуждал отвращения в Валерии, то единственно потому, что эта женщина никогда и никого не осуждала. Валерия была чересчур далека от мысли, чтобы любовь ее племянника могла иметь серьезный характер, но императрица ошиблась. Максимин объяснился ей в любви и просил согласиться быть его женою. Валерия была поражена этим неожиданным предложением. Отказать Максимину значило возбудить его гнев и подвергнуться мести. Валерия старалась как можно более смягчить свой отказ и просила посланного прежде всего поблагодарить императора за оказываемую ей честь, затем прибавила, что ее положение вдовы, когда пепел Галерия еще не успел остыть, лишает ее возможности воспользоваться этой честью. «Притом же, — говорила Валерия, — мой покойный муж усыновил Максимина, и я привыкла считать его за своего родного сына». Такой ответ, конечно, не удовлетворил влюбленного; он продолжал настаивать на своем предложении и, получив окончательный отказ от Валерии, возненавидел ее и решился страхом заставить тетку выйти за него замуж. Первым распоряжением Максимина было прогнать Валерию из императорского дворца и лишить ее всего состояния. Мать Валерии, императрица Приска, подверглась тем же гонениям. Две несчастные императрицы были сосланы из Рима и беспрестанно перемещаемы из одного города в другой. Наконец их сослали в безлюдную местность Сирии, где они были брошены, впав в самую ужасную нищету. В это время был еще жив отказавшийся от престола император Диоклетиан. Узнав о поступке Максимина, который был обязан престолом Валерию, он был до такой степени поражен этим, что впал в глубокую меланхолию и вскоре умер. Между тем Лициний и Константин еще более укрепили свой союз. Костанция, сестра Константина, вышла замуж за Лициния. Таким образом, союзники решили избавиться от Максимина и Максенция и быть полновластными господами в империи. Константин выступил против Максенция, владетеля Иллирии, и в знаменитом сражении Saxa rubra, где он заявил, что видит крест на небе, наголову разбил противника и торжественно вошел в Рим. В то же самое время Лициний сражался с Максимином на Востоке и окончательно разбил его в Эраклии. Максимин бежал и вскоре умер, брошенный всеми. Римская империя, таким образом, была разделена между Константином и Лицинием; первый господствовал на западе, второй на востоке. Казалось бы, после смерти Максимина должны были кончиться страдания Приски и Валерии. Но на деле вышло иначе. Победитель Лициний ненавидел Валерию за то, что во время болезни Галерия она заботилась сделать наследником сына Галерия — Кандидиана. Злодей Лициний объявил, будто бы Приска и ее дочь Валерия составили политический заговор; за это мнимое преступление обе несчастные женщины были приговорены к смертной казни. Тщетно упрашивали все окружающие помиловать бывших императриц; ни их высокое положение, ни доброта, ни полнейшая невинность, в которой все были убеждены, не могли умилостивить Лициния. Приску и ее дочь Валерию казнили в Салониках и трупы их были брошены в море. После смерти Максимилиана его дочь Фауста вышла замуж за Константина и приняла христианскую религию.

 

XXX. Костанция, жена Лициния, Елена, жена Костанция и Фауста, жена Константина

Костанция, дочь Костанция, сестра Константина, сделалась женой Лициния, с которым Константин разделял заботу управления империей. Констанция была вполне добродетельная женщина, отличалась необыкновенной красотой и энергией, имела твердый, решительный характер и весьма недюжинный ум. Когда Константин после победы, одержанной им над Максенцием, принял христианскую религию, Костанция последовала его примеру и была одною из ревностных христианок, проповедуя святость новой религии. Она всеми зависящими от нее мерами старалась действовать на своего мужа Лициния, чтобы он отнюдь не преследовал христиан. К несчастно, добродетельной императрице Костанции не довелось окончательно победить сердца своего мужа, который с капризом ветреника увлекался каждой красивой женщиной. Двор Лициния был в это время в Никомидии, прелестном городке Битинии, где Диоклетиан выстроил великолепный императорский дворец. В числе придворных при императрице Костанции была одна очень красивая девочка-христианка, по имени Глафира; она имела несчастье обратить на себя особенное внимание императора Лициния, который и адресовался к ней с постыдными предложениями. Юная христианка с достоинством их отвергла, тотчас же рассказала все Костанции и просила ее защиты. Честная Костанция взяла под свое покровительство девочку и решилась ее спасти; для этой цели Костанция удалила Глафиру от двора. Переодев ее в мужское платье, императрица отправила ее в сопровождении верных рабов в город Амазию с рекомендацией к епископу Василию. Бегство Глафиры привело в страшную ярость императора Лициния, тщетно искавшего беглянку повсюду. К сожалению, одно маленькое обстоятельство открыло Лицинию местопребывание Глафиры. Последняя написала письмо, которое было перехвачено императорскими клевретами. Из этого письма Лициний узнал, что епископ Василий скрывает Глафиру; тотчас же было отдано приказание заковать в железо епископа и Глафиру и привезти их в Никомидию. В это время Глафира умерла; в Никомидию был доставлен только епископ Василий, которого император приговорил к пытке и смертной казни. Между Константином и Лицинием произошло несогласие и на некоторое время между ними вспыхнула война, но вскоре последовал мир, продолжавшийся восемь лет, в которые Константин улучшил законы империи и укрепил оборону против варваров на границах. Во время войны Лициний терпел большие неудачи; в Кризополе или Скутари он окончательно был разбит. Хотя, как было сказано, мир продолжался восемь лет, тем не менее Константин окончательно убедился, что управлять ему империей вместе с Лицинием невозможно. В конце концов он предложил товарищу отказаться от власти и идти себе с миром, куда ему угодно. Лициний принял предложение Константина, снял императорскую мантию и бросил к его ногам; после этого он был отправлен в Фессалоники. Но недолго продолжалось его изгнание; вскоре он был уличен в составлении заговора с варварами и казнен смертью. Таким образом, римская империя опять стала управляться одним императором. После смерти Лициния его жена Костанция жила при дворе Константина вместе с своим сыном, названным в честь отца также Лицинием. Ото был молодой человек с очень живым, быстрым умом и с недурной наружностью. Константин, наблюдая над племянником, пришел к убеждению, что этот юноша рано или поздно явится мстителем за своего отца и начнет оспаривать власть у него, Константина. Вследствие таких соображений, император приказал убить молодого Лициния. Мать убитого, Костанция, перенесла с кротостью убийство своего сына и продолжала проживать в императорском дворце в полном согласии с своим братом Константином. Между тем произошли религиозные беспорядки, в особенности в Александрии, где волновал народ христианский священник Арий, отвергая воплощение. Костанция также некоторое время разделяла идеи, проповедуемые Арием, но епископ Евсевий снова обратил ее на путь истинный. Вскоре Костанция внезапно умерла; брат ее, император, был огорчен этой потерей. Величию Константина немало способствовала его мать Елена, о которой мы до сих пор не имели случая говорить. Отец Константина, Костанций Хлор, темного происхождения, был женат на Елене, также весьма незнатного происхождения, от которой родился сын Константин; когда Диоклетиан назначил цезаря, сын Елены был удален, но впоследствии Константин в свою очередь сделался цезарем, а затем и Августом. Он призвал Елену и воздал ей все почести императрицы; Константин очень любил свою мать и постоянно следовал ее советам. В честь ее он воздвиг статую, на монетах приказал изображать ее имя и основал новый город в Битинии под именем Елинополя (Elinopole). Императрица Елена отличалась своим христианским милосердием, за что церковь причислила ее к лику святых. Рассказывают, что, имея семьдесят девять лет от роду, она отправилась в Иерусалим и посетила гору, на которой был распят Иисус Христос (monte Calvario) и где язычники построили храм в честь Венеры; оскорбленная в своем религиозном чувстве, императрица приказала разбить статую богини и уничтожить алтари. Константин приказал губернатору Палестины воздвигнуть храм (Santo Sepolcro) на месте, где был распят с двумя разбойниками Спаситель; потом приказал вынуть из креста и доставить к себе гвозди, которыми были прибиты руки и ноги Иисуса Христа. Константин имел две жены; первая называлась Минервина, вторая — Фауста, дочь Максимиана, разделявшая с ним императорские почести. Сын первой был Крисп, первенец Константина, законный наследник трона, юноша очень симпатичный и кроткий. Забота о его воспитании была вверена известному христианскому оратору Латтанцию; последний должен был развивать ум и сердце наследника. В семнадцать лет Крисп был признан цезарем и назначен управлять Галлией, которую наводнили германцы. Вскоре Крисп имел случай проявить свои далеко недюжинные способности. В гражданской войне между Константином и Лицинием, о которой говорено было выше, Крисп также принимал участие, отразив многочисленный неприятельский флот. Эти подвиги доставили Криспу общее уважение солдат, народную любовь и почет при дворе. Но император Константин завидовал сыну, держал его, как пленника, во дворце и не давал ходу. Всевозможные нелепости враги цезаря распускали о нем, и юноша не имел возможности опровергнуть их. Самым страшным врагом Криспа была его мачеха Фауста; сначала она порывалась соблазнить юношу, но, отвергнутая им, озлобилась и в душе поклялась погубить его. Эта злодейка вздумала обвинять пасынка, будто бы он покушался на ее добродетель.

Отуманенный чувством ревности, Константин не хотел слушать никаких оправданий и приказал казнить Криспа смертью. Но, боясь, что казнь неповинного Криспа произведет неблагоприятное впечатление на народ, Константин в 326-м году, отправляясь в Рим праздновать двадцатилетие своего царствования, отменил смертную казнь и приказал сослать Криспа в Истрию, где вскоре несчастный юноша был убит. Мать императора, Елена, горько оплакивала преждевременную смерть внука и вскоре доказала, что негодная Фауста оклеветала ничем неповинного Криспа.

Фауста обвиняет Криспа.

Елене удалось открыть любовную связь Фаусты с рабом и представить императору Константину самые очевидные доказательства его бесчестья. Император Константин пришел в ужас. Фауста была тотчас же осуждена на смерть; несчастную женщину привели в натопленную баню, где она и задохнулась от пущенных паров. Вскоре умерла и императрица Елена (327 г.) и была похоронена в Риме. Самым выдающимся поступком Константина было перенесение столицы империи из Рима в Византию, названную впоследствии Константинополем. Многие причины побудили императора Константина перенести столицу империи из Рима в Византию. Резиденствуя в этом городе, расположенном на границе Европы с Азией, он мог наблюдать за варварами, живущими на Дунае, и вместе с тем зорко следить за персами. Другая причина, которую отмечает история, заключалась в том, что императору Константину было не совсем безопасно находиться в Риме после казни ничем неповинного Криспа. Современники говорят, что негодование народа дошло до крайней степени, — императора Константина народ нередко публично оскорблял при появлении его на улицах города. Константин, конечно, наказывал дерзких, тем не менее рана его сердца сильно болела, и он решился покинуть Рим.

 

XXXI. Евсевия, жена Констанция II, и Елена, жена Юлиана.

Древняя Византия, названная Константином Константинополем, была чрезвычайно обширна. С востока она омывалась волнами Босфора, с юга Пропонтидой, в средине имела порт, названный Золотым Рогом (Cornо d'oro), который тянулся семь миль в длину и четыреста шестьдесят метров в ширину. Географическое положение Константинополя, стоявшего между Европой и Азией, действительно, было вполне удобно для устройства столицы великой монархии. Климат здоровый и умеренный; укрепления, казалось, были созданы самой природой и при всем этом весьма удобный порт. С суши город был неприступен, со стороны моря также, ибо вход в Босфор можно было закрыть или открыть, смотря по надобности. В случае закрытия входа со стороны моря, Константинополь внутри себя имел все, что было необходимо. Когда же вход в Босфор был открыт, в Константинополь входили суда со всех концов мира. Всевозможные продукты Азии и Европы, а также египетская пшеница и индийские товары стекались в Константинопольский порт. Окружность города составляла одиннадцать римских миль.

Когда Константин в последней войне взял Византию, город украсился многими статуями и триумфальными арками; посредине красовалась громадная колонна из белого мрамора; на этой колонне в сто аршин вышины была поставлена колоссальная фигура Аполлона с короной на голове, со скипетром в правой руке и с глобусом в левой. Императорский дворец был одним из роскошнейших зданий; своими дворами, парками, садами и портиками он занимал громадное пространство на берегу Пропонтиды. Около дворца красовалась великолепная церковь Святой Софии, с другой стороны был ипподром — грандиозный цирк, украшенный статуями и обелисками с высоким, императорским троном. Все, что было великолепного и грандиозного, помещалось в стенах Константинополя. Здесь был Капитолий (Академия наук), два театра, восемь публичных бань и сто пятьдесят три частных дома, пятьдесят два портика, восемь водопроводов, четыре громадных зала для сената, четырнадцать церквей, четырнадцать дворцов и четыре тысячи домов знатных родов. Для того, чтобы увеличить народонаселение Константинополя, император призвал из Рима и из провинций многих сенаторов и знаменитых граждан. Но, кроме этого, все богачи стекались в Константинополь ради удовольствий и любопытства. Множество купцов съехалось в город со всех сторон для своих коммерческих целей. Таким образом, менее чем в столетие, Константинополь нисколько не уступал Риму как по богатству, так и по количеству народонаселения. Константин, по примеру римских императоров, его предшественников, отучавших народ от труда, и в Константинополе завел обыкновение раздавать плебеям вино, прованское масло, пшеницу и деньги, Во время празднества одиннадцатого мая 330 года император воздвиг мраморную колонну, назвав город новым Римом (Nuova Roma). Но это название осталось лишь на колонне: город в продолжение пятнадцати столетий удержал свое имя — Константинополь. Император Константин умер двадцать второго мая 337-го года; его трое сыновей — Константин, Констанций и Констант — в это время отсутствовали. Первый управлял в Галлии, второй в Азии и третий в Италии. Самый ближний к Константинополю был Констанций, который тотчас же и поспешил в столицу, узнав о смерти отца. Придворные и куртизаны уже ждали нового императора и, чтобы подслужиться к нему, перебили всех, кто мог противиться его власти: дядей, двоюродных братьев и вообще родных покойного; единственные, избегнувшие этой резни, были сыновья Юлия Констанция, брата императора Константина первого, Галл и Юлиан. Таким образом империя была разделена между тремя императорами. Едва прошло три года после этого раздела, как Константин умер на войне, за ним последовал Констант, убитый возмутившимся солдатом; таким образом Констанций остался один императором. Констанций отличался своей бесхарактерностью и трусостью, — он боялся и генералов, и министров и всех придворных; последние, конечно, пользовались слабостью императора, влияя на него сообразно своим целям. Жена Констанция, императрица Евсевия, была необыкновенной красоты, светлого ума и, в противоположность своему супругу, чрезвычайно твердого характера. Евсевия постоянно боролась с придворными интриганами, которых при дворе было множество, в особенности среди евнухов. Слабохарактерный Констанций нередко утром отменял то, что приказывал вечером, — евнухи постоянно возбуждали сомнение в уме Констанция; со всем этим должна была бороться энергичная Евсевия. Из всех куртизанов самый ловкий и пронырливый был камергер Евсевий, — он имел громадное влияние на Констанция. Желая впоследствии сам воспользоваться властью, Евсевий возбуждал в душе Констанция страх к его двоюродным братьям, Галлу и Юлиану. Евнух-камергер советовал императору приказать убить их обоих. Императрица Евсевия поняла цель хитрого интригана — ему хотелось уничтожить всех родных императора для того, чтоб вполне господствовать над его слабой душой. Императрица, напротив, сознавала полную необходимость приблизить к мужу которого нибудь из членов императорской фамилии, обладавшего умом, энергией и твердым характером. Она с ужасом понимала, что в день, когда будут уничтожены все члены императорской фамилии, враги восторжествуют, и первый погибнет от них сам же Констанций. Ввиду таких соображений эта умная красавица стала употреблять все зависевшие от нее меры, дабы спасти жизнь двум племянникам Константина; она сумела возбудить в муже страх к злодею Евсевию, но предупредить убийство одного из племянников, именно Галла, ей не удалось. Остался в живых один лишь Юлиан. Он был очень умен, великодушен, скромен, твердого характера, любил науку и философию; кроме того, Юлиан был замечательный патриот, — слава римской империи составляла его идеал. Юлиан был небольшого роста, пропорционально сложен, с блестящими выразительными глазами, окруженными дугообразными бровями, большим ртом, несколько вывороченными губами и вьющимися волосами на голове и на бороде. Юлиан по характеру занимает видную страницу в истории. Ребенком он избегнул страшной опасности, благодаря епископу Марку, спасшему в алтаре этого будущего врага христиан. Впоследствии Констанций, убийца своих родных, оставил жизнь Юлиану и сделал его рабом; первые годы юности Юлиан провел в тюрьме, где он страстно предался изучению истории и философии. Наука развила его ум; Юлиан к великому своему прискорбию, видел постепенное падение римской империи, развращение сената и народа, произвол аристократии, низость куртизанов, злодейства и интриги евнухов и отпущенников, наводнявших византийский двор, упадок дисциплины и слабость императорских войск. Все это видел умный Юлиан и душа его глубоко страдала. Непомерная роскошь двора приводила его в ужас. И когда границам империи со всех сторон угрожали варвары, он понять не мог, каким образом император, вместо того чтобы позаботиться о защите границ, сзывал эклезиастические советы, на которых обсуждались теологические темы духовенством, развращенным богатством. Слава Рима, по мнению Юлиана, была тесно связана с древним культом. Увлекаясь этой идеей, он находил, что упадок империи прямо зависит от новой религии. Императрица Евсевия очень симпатизировала Юлиану. Она видела в нем человека идеи и всеми силами старалась, чтобы ее муж взял Юлиана к себе в помощники. После смерти его брата Галла интриганы уверили Констанция, что Юлиан решился отмстить за смерть покойного брата. Из Ионии, куда было удалился Юлиан, его привезли в Милан к императорскому двору под сильным конвоем. Здесь молодого человека посадили в крепость, где он ежедневно ожидал смерти. И действительно, евнух Евсевий употреблял все средства, чтобы Констанций отдал приказание казнить Юлиана. Но императрица зорко следила за интриганом и в конце концов победа осталась на ее стороне. Она устроила так, что Констанций пожелал лично допросить Юлиана; во время этого допроса присутствовала и императрица. Юлиан твердо и с достоинством опроверг все взводимые на него обвинения. Констанций выслушал его с удовольствием и вся интрига рассеялась в прах; Юлиану предложено было отправиться в Афины: это была хотя и ссылка, но ссылка почетная. Но умная Евсевия никогда не останавливалась на полдороге; она настаивала на том, чтобы муж взял Юлиана к себе в помощники. Сначала Констанций противился этому, но императрица доказала ему, что он один управляет громаднейшей империей и должен заботиться о политике внутренней и внешней, что одному человеку такой труд не под силу; эти речи кончились тем, что Констанций убедился в доводах императрицы и разделил с Юлианом бразды правления. В эпоху, когда Юлиан был призван императором Констанцием в Милан, он имел от роду двадцать четыре года. Оторванный от своих научных занятий, молодой философ отнесся к своему повышению, как к наказанию. Юлиан страстно любил науку и беседу с греческими философами он предпочитал всевозможным удовольствиям. Между тем бесхарактерный Констанций, под влиянием наговоров куртизан, колебался и, если бы не настойчивые просьбы императрицы, Юлиан, вместо дарования императорской мантии, был бы казнен смертью.

«Видишь, — говорила мужу Евсевия, — твоя империя со всех сторон окружена врагами. Сарматы и готы собираются на Дунае, персы наводнили восток, франки и германцы угрожают Галлии. Тебе невозможно справиться со всеми ними; возьми себе в товарищи честного и умного Юлиана, он очистит границы от врагов, а ты будешь управлять внутри страны. Ты не веришь Юлиану? — прибавляла императрица. — Прекрасно, отправь его против франков и германцев: если он победит, славу припишут тебе одному, если же нет, то ты получишь возможность избавиться от человека, которому не доверяешь».

Эти слова вполне убедили Констанция, и Юлиан, как мы знаем, был объявлен цезарем. Это назначение, или, правильнее, триумф императрицы, глубоко поразил всех придворных интриганов; все евнухи повесили головы и ждали своей гибели. Между тем Юлиан далеко не радовался возвышению. Он так грустно отправился в императорский дворец, точно его вели на виселицу; когда же ему обрили бороду, сняли с него плащ философа и надели на него боевую мантию цезаря, его грусть и беспокойство дошли до такой степени, что вызвали саркастические улыбки на лицах придворных и куртизанов. Грусть Юлиана и его горячая просьба к императору отпустить его к философам и позволить ему вести жизнь ученого, были до такой степени искренни, что всякого рода подозрения императора Констанция рассеялись мигом. Император Констанций был в затруднении: убедить Юлиана ему помогла императрица Евсевия. Эта умная женщина стала доказывать молодому человеку, что его прямая обязанность исполнить возложенный на него долг: «Иначе, — говорила императрица — к чему же твоя наука и философия? Ты должен послужить отечеству и заботиться о его славе». Против таких доводов Юлиану нечего было сказать и коронация состоялась. Окруженный войском, двором и народом, император Констанций торжественно объявил, что он назначает Юлиана цезарем. Затем, обратившись к нему, сказал:

— Получи мантию твоих отцов, раздели мою власть и мои опасности; прогони варваров из Галлии, залечи раны этой несчастной страны. Поезжай цезарь и оправдай надежды римлян.

Эти слова вызвали общее восклицание. Все с удовольствием глядели на нового цезаря: его воинственный вид и блестящие глаза производили прекрасное впечатление на толпу; но всех более была довольна императрица Евсевия. После этого Юлиан торжественно вошел в Милан. Но среди общей радости, аплодисментов и народной симпатии, молодому человеку невольно пришли в голову стихи из Илиады Гомера, сравнивавшего императорскую мантию с саваном мертвеца. Императрица Евсевия на этом не остановилась, — она стала хлопотать о том, чтобы ее муж Констанций выдал замуж свою сестру Елену за Юлиана. В числе приданого, принесенного невестою, была богатая библиотека, которая утешила молодого цезаря. Юлиан вполне оправдал мнение, составленное о нем императрицей. Он прогнал аллеманов и франков вон из Галлии и в три экспедиции навел ужас на всю Германию. Елена, дочь Константина и жена Юлиана, к несчастью, страдала женской болезнью, постоянно рождая мертвых детей; вот почему у Юлиана не было потомства. И по этому случаю придворные интриганы сплетали разные нелепости. Они распускали слух, будто императрица Евсевия давала Елене питье, от которого последняя рождала мертвых детей. Но история целым рядом фактов опровергает эту недостойную клевету, созданную придворными интриганами и образ добродетельной жены Констанция является перед потомством во всем своем величии. Достаточно констатировать тот факт, что умная императрица постоянно парализовывала все злодейские планы евнуха-камергера Евсевия. Жена Юлиана, сопровождавшая в походе своего мужа до самой Вены, умерла в 360 году, в том же году умерла и императрица Евсевия; император Констанций прожил после нее только один год. Юлиан остался один императором. Его всегда возмущала непомерная роскошь двора, уничтожавшая непроизводительно труды народа. Он тотчас же позаботился очистить императорский дворец от лишних чиновников. Рассказывают, что один раз Юлиан, желая подстричься, приказал позвать парикмахера. Когда последний явился, Юлиан был поражен богатством его тоги и сказал: — Я не сенатора велел к себе позвать, а парикмахера. — При этом Юлиан к удивлению своему узнал, что этот парикмахер получает большое жалованье и располагает двадцатью лошадьми, которые продовольствуются на счет казны. В войске он также соблюдал большую экономию. Постоянно работающий, умный, неутомимый, Юлиан всю свою жизнь посвятил славе отечества. Одна idee fixe была у этого императора: он воображал, что христианское учение стало причиной падения римской империи, а потому назван Юлианом-отступником. Он умер в 363 году, сражаясь с персами.

 

XXXII. Юстина, жена Валентиниана I-го

С Юлианом окончилась императорская фамилия Константина I-го; солдаты провозгласили императором гвардейского капитана Джиовиана, который царствовал несколько месяцев; после него был избран также офицер, Валентиниан (364 год). Этот император взял к себе в товарищи своего брата Валента. Империя была разделена надвое: Валентиниан царствовал на западе, сделав столицею Милан, Валент — на востоке, в Константинополе. Всю жизнь Валентиниан употреблял свои силы на то, чтобы бороться с варварами, осаждавшими границы империи со всех сторон. Первая его жена была Севера; он был верен ей до тех пор, пока не влюбился в красавицу Юстину. Последняя была родом из Пичено, дочь губернатора этой провинции, Юста, бывшая замужем за офицером Магнезием, который, возбудив солдат, был убит во время бунта. Оставшись вдовой, Юстина очень хитро вкралась в доверие императрицы Северы. Жена Валентиниана, ничего не предполагая дурного, приблизила к себе Юстину и даже дружески к ней расположилась; вскоре эта хитрая женщина подкопалась под семейное благополучие императрицы Северы. Внушив Валентиниану страстную любовь к себе, она настаивала, чтобы император прогнал жену и женился на ней. Влюбленный Валентиниан, конечно, поступил так, как ему советовала Юстина, — прогнал ничем неповинную жену, не взирая на то, что она родила ему сына Грациана. После развода с Северой Валентиниан женился на Юстине; от нее император имел сына, названного так же, как и он, Валентинианом. Когда Валентиниан внезапно скончался на Дунае в 373 году, его первенцу было семнадцать лет, а сыну, рожденному от Юстины, четыре года. В то время управление римской империей, как мы знаем, находилось в руках Валентиниана и Валента. Императрица Юстина и ее маленький сын Валентиниан II находились в миланской резиденции, а Грациан в провинциях по ту сторону Альп. Вскоре Валент умер в походе против готов, и Грациан, видя, что управление востоком осталось вакантным, взял к себе в сотоварищи испанского капитана Феодосия и вверил ему восток. Феодосий храбро отбросил готов от восточной границы; между прочим слух о том, что юный Грациан не занимается государственными делами, а всецело сдал их на руки тщеславных министров, сильно озабочивал энергичного Феодосия. И действительно, Грациан ничего не делал, предавшись своей страсти к охоте, не занимаясь даже и войском. Солдат возмутило такое поведение молодого императора и они взбунтовались; легионы Британии провозгласили императором своего офицера, по имени Максима. Войска, высланные против узурпатора, вместо того чтобы вступить с ним в бой, присоединились к бунтовщикам, и Грациан был окончательно низвергнут; он бежал в Лион, где изменнически был убит. Императрица Юстина с своим сыном Валентинианом II жила в это время в Милане. Услыхав о смерти Грациана и провозглашении Максима императором, она сильно обеспокоилась, что новый император захочет властвовать и над Италией. В виду таких соображений, она обратилась к миланскому епископу Амвросию с просьбой помочь ей. Епископ Амвросий пользовался чрезвычайным авторитетом среди миланских граждан; он согласился помочь императрице и два раза ездил в Треверий, где находился император Максим. Посредством замечательного красноречия и своего престижа религиозного и политического, Амвросию удалось убедить честолюбивого узурпатора, и Италия была спасена от новой войны. Между тем вскоре произошла размолвка между императрицей Юстиной и миланским епископом Амвросием; причиной этой размолвки была религия. Юстина была верна доктринам Ария, а миланский народ и его епископ следовали ортодоксальному учению, а потому все миланские церкви были католические. Императрица требовала, чтобы хотя одна церковь была арианскою, — епископ Амвросий наотрез отказал. Императрица Юстина, боясь народного волнения, так как все миланские граждане были на стороне своего епископа, должна была уступить, затаив в душе нанесенное ей оскорбление. Вскоре Амвросий получил приказание выехать из Милана, — он отказался повиноваться. Граждане, узнав об этом, явились защищать своего епископа; двери кафедрального собора и епископского дворца были заперты. Императорские солдаты, посланные взять эти здания, не осмелились идти на приступ, боясь ярости народа. В то же время император Феодосий, католик и друг епископа Амвросия, вполне оправдал его поступки. Юстина должна была уступить другой раз. Затем Максим, завладев Галлией, Испанией и Британией, опять возымел намерение завоевать Италию. Для этой цели Максим окружил Милан, прежде чем императрица могла получить известие об его намерении. Злополучной императрице и ее сыну ничего более не оставалось, как спасаться бегством и запереться в Аквилее, но там она не могла быть уверена в своей безопасности и решила прибегнуть к покровительству Феодосия. Для этого в одном из портов Адриатического моря секретно был приготовлен корабль, на котором Юстина и ее сын отправились в Фессалоники. Юстина прямо явилась ко двору Феодосия со своим сыном Валентинианом и дочерью Галлой, девицей редкой красоты. Юстина начала просить восточного императора, чтоб он пошел войной на узурпатора Максима и возвратил бы ей и ее сыну трон. Красавица принцесса присоединила свою просьбу к просьбе матери, и сердце императора Феодосия было покорено окончательно. Женитьба Феодосия на дочери Юстины, Галле, была сигналом для войны. Борьба шла быстро и кончилась весьма неблагоприятно для Максима: он был окончательно разбит у реки Савы, бежал в Аквилею, где был взят в плен и обезглавлен (388 год). После этого Феодосий основал императорскую резиденцию в Милане, где прожил три года; потом, возвращаясь на восток, оставил молодому Валентиниану и его матери Италию, Галлию, Испанию и Британию. Императрица Юстина недолго прожила в Италии. После ее смерти вскоре умер и юный Валентиниан: его задушил министр Арбогаст. После смерти Валентиниана, Феодосий остался один императором. Впоследствии преемниками Феодосия были его два сына Аркадий и Гонорий, которые, когда их отец умер, сделались императорами: первый на востоке, а второй на западе.

 

XXXIII. Евдоксия Элия, жена Аркадия

Сыновья Феодосия, Аркадий и Гонорий, единогласно были провозглашены императорами 17 января 395 года. Аркадий, которому в это время было 18 лет, царствовал на востоке, его же брат Гонорий, 17-ти лет, управлял западом. Молодой и слабый Аркадий находился весь под влиянием своего фаворита префекта и министра Руфина, управлявшего страной по своему произволу. Фаворит, желая еще более укрепить свою власть, имел намерение выдать свою дочь Марию за императора Аркадия. Но евнух Евтропий, камергер двора, воспользовавшись отъездом Руфина в Антиохию, представил Аркадию Евдоксию Элию, дочь генерала Баутона, девицу редкой красоты. Император Аркадий влюбился в красавицу Евдоксию и пожелал жениться на ней. В день празднования свадьбы Руфин возвратился в Константинополь и, видя необыкновенные приготовления в городе, был уверен, что дело идет о бракосочетании императора с его дочерью Марией. Каково же было удивление Фаворита, когда он узнал, что император женится на дочери генерала Баутона, Евдоксии. Руфин сразу понял, что рушились все его надежды. Молодая императрица при помощи своей необыкновенной красоты и женского кокетства без труда завладела сердцем своего супруга, и новый фаворит явился в лице евнуха Евтропия. Но согласие между императрицей и евнухом Евтропием продолжалось недолго. Евдоксия возненавидела камергера Евтропия и решила от него избавиться. В один прекрасный вечер она бросилась со слезами к своему супругу Аркадию и умоляла его защитить ее от оскорблений евнуха Евтропия. Влюбленный император, ни в чем не отказывавший Евдоксии, тотчас же исполнил ее просьбу и осудил на изгнание своего фаворита. Но евнух обратился к защите константинопольского патриарха Иоанна Кризостема, который скрыл его в церкви Св. Софии. Императрица Евдоксия, при всем своем могуществе, не осмелилась арестовать Евтропия в святом храме. Однако, Евтропий все таки был отправлен в ссылку, затем вскоре был возвращен в Константинополь, где и умер. Патриарх Иоанн Кризостем в эту эпоху был чрезвычайно популярен в Константинополе. С кафедры церкви св. Софии он громил роскошь, греховное поведение женщин, не щадя при этом и самой императрицы Евдоксии. Последняя, разумеется, не могла переносить ничего подобного и решила отправить Кризостема в ссылку, а на место его пригласила александрийского архиепископа Феофила. Но народ восстал против этого распоряжения, убил многих монахов, противников Кризостема, и то же самое сделал бы и с Феофилом, если бы ему не удалось бежать. Между тем, когда все это произошло, в Константинополе случилось землетрясение. Тогда народ окончательно решил, что это есть знак небесного гнева за оскорбление патриарха. Боясь народной ярости, императрица сама просила мужа возвратить патриарха Кризостема. И действительно, с приездом народного любимца все успокоились в городе. Возвращение патриарха было для него настоящим триумфом. Оба берега и европейский и азиатский были роскошно иллюминованы и повсюду толпы народа изъявляли радость прибытия в Константинополь благочестивого патриарха.

Кризостем еще с большим жаром начал громить порок с кафедры церкви св. Софии; он уже без стеснения называл императрицу Евдоксию Иродиадой, которая, танцуя, требует голову Иоанна Крестителя. Подобные оскорбления нельзя было переносить Евдоксии, как императрице и женщине. Снова собрался совет судить патриарха и снова осудил его в ссылку. Но народ опять восстал. Двери храма св. Софии были заперты. Тогда императрица прибегала к другому средству. Она велела поручить взять патриарха варварам, бывшим в союзе. Накануне Пасхи в город явились готы и пошли на приступ церкви; но когда они увидали, что двери храма не поддаются их усилиям, они прибегли к помощи огня. В конце концов, патриарх был взят и, несмотря на ярость народа, вывезен из города. Хотя Кризостем и просил, чтобы его отправили в Антиохию, но его отправили пешком в Тавр; там он оставался три года, потом его перевели в пустыни Понтского округа, где он и скончался 60 лет от роду. Императрица Евдоксия, избавившись от своего сурового обличителя, не стеснялась развлекать себя, как ей хотелось. Она открыто дарила своим вниманием графа Иоанна, и народ прямо называл его любовником Евдоксии. Когда у императрицы родился сын Феодосий, все в один голос кричали, что этот ребенок прижит с графом Иоанном, а не с императором. Тем не менее слабоумный Аркадий не подозревал свою супругу в измене, очень радовался рождению Феодосия и провозгласил его своим наследником, т. е. цезарем. Спустя четыре года, Евдоксия умерла в самом расцвете красоты. Молва приписывала эту преждевременную смерть излишествам, которым предавалась красавица императрица. Ариане оплакивали ее смерть, а католики говорили, что ее Бог наказал за преследование праведника Иоанна Кризостема.

 

XXXIV. Пульхерия, дочь Аркадия, и Атенаида Евдоксия, жена Феодосия II

Когда умер император востока Аркадий, его сыну, наследнику престола Феодосию II было семь лет, а дочери Пульхерии 16 лет. Несмотря на свой юный возраст, эта особа отличалась умом и непреклонной волей. Сенат даровал ей титул Августы, и Пульхерия именем Феодосия управляла государством в продолжение 40 лет. Ее управление занимает блестящую страницу в истории. Пульхерия управляла государством мудро и прославила его. Марина и Аркадия, сестры Пульхерии, походили на сестру и отличались скромностью. Они пожертвовали в церковь св. Софии столик, украшенный бриллиантами. Императорский дворец был похож на монастырь. Мужчины, кроме духовников-священников, были изгнаны из дворца. Пульхерия, ее сестры и несколько добродетельных девушек составляли обычное общество во дворце. Глубоко религиозные, они избегали всякого рода тщеславия, одевались просто, соблюдали посты и вообще занимались религиозными вопросами. И вместе с тем эта коронованная монахиня Пульхерия вовсе не была фанатичка. Своей любовью и милосердием она снискала общую привязанность, строгой справедливостью восстановила порядок и заставила всех уважать и и строго исполнять законы государства. Во все время управления Пульхерией государством не было беспорядков и восстаний. Пульхерия покровительствовала науке и литературе. На языках латинском и греческом она часто говорила публичные речи. Для своего маленького брата Феодосия она пригласила лучших учителей по всем отраслям наук. Сама Пульхерия учила брата, как надо держать себя на троне, покойно выслушивать донесения, соблюдая свое достоинство, никогда не увлекаться, все обсуждать с разумной беспристрастностью и избегать резкостей. Но Феодосий мало воспользовался наукой и советами своей умной сестры, — он никогда не выходил из ребяческого возраста. Ленивый и беспечный Феодосий даже не читал бумаг, которые подписывал; его сестра, чтобы отучить его от такой непростительной лени, один раз дала ему подписать отречение от престола и потом показала ему эту бумагу. Желая сыскать для брата супругу, Пульхерия заботилась только о том, чтобы будущая ее невестка была умна и добродетельна. Леонтий, философ из Афин, имел дочь по имени Атенаиду, которая, кроме физической красоты, была очень образована. Вращаясь постоянно между философами и риторами, Атенаида развила свой ум и прекрасно изучила элоквенцию, вступая в диспуты с известными философами и риторами. Отец Атенаиды, Леонтий, решил, что с такой красотой и талантами его дочь не нуждается в приданом, и сделал распоряжение разделить все его имущество, после его смерти, между сыновьями. Но Атенаида не разделяла мнения родителя; после смерти отца она возбудила процесс и просила, чтобы ей была выделена часть имущества, следуемая ей по закону. Дело дошло до императрицы. Пульхерия была поражена красотой и умом истицы и тотчас же решила сосватать ее за брата. Феодосий, увидав красавицу Атенаиду в комнате сестры, воспылал страстью и тотчас же изъявил согласие сочетаться с ней законным браком. Атенаида, как язычница, должна была креститься и принять имя Евдоксии. Братья новой императрицы, боясь кары сестры за то, что они ей не хотели выдать ее части, скрылись; но Евдоксия приказала разыскать их и не только не упрекала за наследство, но даже назначила их на высшие государственные должности. Сделавшись императрицей, Атенаида Евдоксия не бросила науки. Она переложила в стихи Antico Testamento, легенду Св. Киприана и панегирик Феодосия Великого. Полная усердия к новой религии, она отправилась в Иерусалим, где сказала прекрасную речь перед антиохийским сенатом, и оттуда привезла с собой цепь святого Петра, правую руку Св. Стефана и образ Богоматери, писанный св. Лукою.

Если совместное управление двумя женщинами частного дома почти никогда не удается, то управление государством тем более. Евдоксия, сделавшись императрицей, пожелала царствовать одна; Пульхерия защищала свою власть. Между невестками завязалась борьба, но победа, в конце концов, осталась за Пульхерией.

Нравственность Евдоксии, как женщины и жены, подлежит сомнению; о ней ходили слухи, что она под маской религиозного благочестия скрывает развратную душу. Главный камергер и префект претории были подозреваемы в интимных отношениях с молодой императрицей, и за это первый подвергся смертной казни, а второй ссылке. После этой истории Евдоксия просила мужа отпустить ее в Иерусалим, где она решилась вести уединенную жизнь; император отпустил ее. Но и в Иерусалиме Евдоксия была заподозрена в связи с двумя духовными лицами, которые также были осуждены на смерть. Разгневанная императрица решила отмстить за казнь своих любовников. Графа Сатурнина, который донес о ее связи, она послала убить. Это обстоятельство еще более подтвердило правдивость возведенного на нее обвинения. После шестнадцатилетней ссылки Евдоксия умерла, уверяя всех, что она была жертвой клеветы.

 

XXXV. Плакида, жена Костанция III

В августе 410 года готы, под начальством Алариха, приближались к Риму. В Иллирии эти варвары, соблазненные сокровищами древней столицы, предложили Алариху предпринять этот выгодный поход. Варвары вторично приближались к Риму. Первый раз они, не доходя до города, получили значительную контрибуцию золотом; теперь же решили окончательно завладеть древней метрополией империи и обогатиться ее сокровищами, тем более, что путь к Риму был совершенно свободен и город никем не защищен. Гонорий, император запада, заперся в Равенне и заботился лишь о своей собственной безопасности, а Рим предоставил его судьбе. Прошло то время, когда римский народ весь в полном составе с патрициями и плебеями употреблял все зависящие меры, дабы избавить отечество от иноземного нашествия. Теперь и Италия была не та, — она представляла собой безлюдную пустыню. Чем более варвары приближались к Риму, тем чаще встречались им на пути великолепные памятники древнего величия: прекрасные дороги, роскошные виллы, парки, дворцы и т. д. Все это было покинуто хозяевами, лишь толпы голодных рабов уныло бродили туда и сюда. Окружная стена Рима простиралась на 15 миль, всех застав был 37; кроме того окрестности города занимали громадные пространства от древнего Лациума до земель Сабинян, Этрурии и моря. Народонаселение Рима, хотя и убавилось на целую треть с тех пор, как резиденция императоров была переведена в Константинополь, Милан и Равенну, но все еще было громадно. Рим в эту эпоху представлял странное зрелище. Его народонаселение было смешанное: арабы, скифы, евреи и массы нищих всех национальностей бродили по городу. Патриции и богатые граждане, покидая город, бросали на произвол судьбы и толпы своих рабов, не оставив им корки хлеба. Голодные пришельцы, не имевшие ни имени, ни отечества, принесли с собою разврат и преступления; каждый из них грабил и убивал, кого хотел, без малейшего законного возмездия. Плебеи продолжали получать продовольствие от правительства. Ежедневно на счет казны раздавали хлеб каждому римскому гражданину; для этого были особые пункты в количестве 250 и 260 магазинов, расположенных в разных кварталах города. Соль раздавалась на пять месяцев, что составляло в общем 3 мил. 60 тыс. фунтов; для освещения улиц и бань отпускалось 3 м. 10 т. ф, масла; вино продавалось по низкой цене. Таким образом обеспеченные плебеи не думали ни о чем, кроме удовольствии; они посещали театры, цирки и публичные зрелища. Спектакли в особенности были любимы плебеями. Три тысячи балерин и столько же музыкантов служили для развлечения римлян. Сальвиан по этому случаю сказал: «Римляне умирают, смеясь». Богатые граждане, оставшиеся в Риме, не покидали своих привычек. Рядом с ужасающей нищетой господствовала поразительная роскошь: патриции и сенаторы занимали дворцы, по своим размерам похожие на целые города, в которых были и парки, и площади, и храмы и сады. Некоторые владения приносили до четырех ит. лир и по своим размерам прямо могли назваться целыми провинциями. Св. Иероним упрекал одного патриция за баснословную роскошь его вилл, портиков и богатых дворцов; преданный друг этого святого, Паула, имела в числе своих владений целый древний город Никополь. Все эти дворцы, виллы и портики, хотя и отличались своим богатством, но не имели вкуса: на них тратились громадные деньги единственно ради тщеславия. Дома убирались золотом, серебром, мраморными статуями и дорогими шелковыми материями, но во всем этом отсутствовало чувство изящного, а делалось только потому, что дорого стоило. Один претор тратил 1 200 000 золотых монет в неделю; сын одного сенатора тратил два миллиона; сын сенатора Максима тратил четыре миллиона. Эти благородные сибариты не только сами не хотели служить в милиции, но не позволяли и своим слугам. Когда император Гонорий хотел призвать на службу слуг, патриции подняли страшный крик и объявили, что готовы заплатить, какую пожелают сумму денег, но слуг своих на службу не пустят. По этому факту можно судить, до какой степени простирался патриотизм богатых римских граждан. Их шествия по городу были особенно торжественны. Они посещали цирки, театры и общественные игры, не ради того, что им нравились все эти развлечения, а единственно, чтобы показать свою громадную свиту: рабов, прихлебателей, евнухов и т. д. Порядки, заведенные в домах богатых римлян, были замечательны. Так, напр., паж иначе не смел предстать пред ясные очи господина, как вымывшись с головы до лог; если раб не скоро исполнял приказание господина, ему тотчас же давали триста плетей. Выше было уже говорено о клиентах, танцовщицах, музыкантах и знаменитых ужинах с вомиториями. Здесь следует прибавить, что в описываемую эпоху, когда Риму угрожало нашествие варваров, римляне не соединились с христианами для спасения отечества, — антагонизм между теми и другими продолжался. До нашествия Аннибала Рим никто не тревожил в продолжении 624-х лет. И в данный момент никто не хотел верить, чтобы варвары осмелились опять потревожить вечный город. Между тем, в ночь на 24 августа 410 года рабы отворили ворота заставы Салара и варвары-готы беспрепятственно вошли в город. Для того, чтобы осветить дорогу, они зажгли несколько домов. Изнеженные римляне были пробуждены страшным звуком неприятельских рогов и увидали кругом пылавшие дома. Победитель целого света в продолжении ряда веков очутился в руках готов. Предводитель их Аларих в этом случае показал свою гуманность. Обещая воинам обогащение, он вместе с тем вменил им в обязанность не касаться святого храма Петра и Павла и щадить христиан. Но приказание командира не было исполнено. Дикие варвары бросились во все стороны, к ним присоединилось 40 тысяч рабов, и не было никому пощады: грабеж и убийство разразились над городом. На утро все улицы были полны трупами. Среди всех этих ужасов происходили сцены, достойные внимания. Рассказывают, что одна молодая и красивая римлянка до такой степени энергично защищалась от насилия гота, что даже варвар был поражен и отвел ее к мужу. Разрушение Рима было поистине варварское. Статуи и художественные произведения скульптуры разбивались в мелкие куски; золото и серебро сдиралось, драгоценные камни и материи служили поводом к уничтожению произведений великих художников. Зданий тоже не щадили. Пламя пожара уничтожило множество домов и дворцов; в числе последних сгорел великолепный дворец Саллюстия. После шести дней убийств, грабежей и поджогов готы оставили Рим; по дороге Аппиа они отправились в южную Италию, уничтожая все, что им попадалось на пути. Пшеница, скот, вино, масло, — все было взято в лагерь варваров. Долго после этого нашествия страна не могла прийти в себя. Начальники отряда расположились в вилле Лукулла и Цицерона. Дочери римских сенаторов, обращенные в рабынь, прислуживали им, подавали кушанье и наполняли кубки фалернским вином. Среди женщин, обращенных варварами в рабство, была знаменитая Плакида, дочь императора Феодосия, сестра Гонория. Особа замечательно красивая и добродетельная, она также прислуживала победителям, пировавшим в венках из роз на головах. Ни ее знаменитое происхождение, ни ее красота, ни добродетели — ничто не могло бы избавить ее от оскорблений варваров, если бы Атольф при первом же взгляде на принцессу не влюбился в нее. Плакида внушила ему чистую, возвышенную любовь. Атольф был шурином Алариха, вследствие чего имел большое влияние на варваров. Он тотчас же отдал приказание, чтобы с пленной принцессой хорошо обращались и чтобы все оказывали ей должное уважение. Вскоре Аларих, после ряда побед, умер в Калабрии. Тогда готы единогласно избрали его преемником Атольфа. Сделавшись королем, он тотчас же пожелал соединиться брачными узами с Плакидой. В качестве победителя он предложил мирный союз императору Гонорию и вместе с тем просил руки Плакиды. Равеннский двор, кроме всем хорошо известной подлости и трусости, был еще очень тщеславен. Находя унизительным замужество римской принцессы Плакиды с варваром, он отказал в просьбе Атольфу. Плакида же, имевшая полную возможность в продолжении плена изучить все обычаи и честные убеждения варваров и сравнить их с поступками своих изнеженных и глубоко порочных соотечественников, при том же искренно благодарная за гуманное обращение с нею во время плена, полюбила Атольфа и изъявила желание быть его женой. Таким образом состоялась их свадьба. Тогда Гонорий прислал Атольфу титул римского генерала, и между ними состоялось соглашение снова присоединить Галлию к римской империи. После свадьбы Атольф отправился в походе и победил узурпаторов Галлия, присоединив ее к владениям императора Гонория, своего шурина. Потом направил свои силы против вандалов, занимавших Испанию, Император, вместо благодарности за все эти подвиги Атольфа, интриговал, чтобы последний развелся с своей женой Плакидой, и наконец послал против него генерала Костанция, который был неравнодушен к красавице Плакиде, а потому принял с удовольствием это поручение. Но прежде чем Костанций прибыл на место, Атольф был убит в Испании, именно в Барселоне, неким Зигирихом, перебившим также и детей Атольфа, имея намерение самому быть королем. Вдову убитого он взял в плен и, привязав к стремени, заставил идти около своей лошади шесть миль. Но после шести дней царствования Зигирих также был убит другим готом, по имени Валлий. Между тем Костанций потребовал выдачи Плакиды, на что Валлий согласился под условием дать ему шестьсот тысяч мер зерна. Затем состоялось согласие, что готы должны отнять у вандалов Испанию для императора Гонория. Костанций привез Плакиду к ее брату в Равенну и изъявил согласие сочетаться с ней законным браком. Молодая вдова, искренно любившая покойного мужа, долго не соглашалась выйти замуж за Костанция, но под давлением брата Гонория, в конце концов, должна была согласиться и обвенчалась с Костанцием. Тогда Гонорий взял шурина к себе в товарищи, наградив его титулом Августа. Но Костанций недолго наслаждался своим новым положением, — вскоре он умер, оставив после себя двоих детей: Валентиниана и Гонория. Овдовев вторично, Плакида поселилась у своего брата Гонория в Равенне; как умная женщина, она, конечно, имела большое влияние на императора, что вскоре возбудило зависть придворных куртизанов; пошли интриги, клонившиеся к тому, чтобы поселить вражду между сестрой и братом. История кончилась тем, что Плакида принуждена была покинуть двор Равенны и уехать с своими детьми в Константинополь. Вскоре умер и слабоумный император Гонорий. Он во всю свою жизнь ничего не сделал для государства. Об этом государе современники рассказывают, будто бы он, услыхав о падении Рима, вообразил себе, что речь идет о гибели его курицы, которую он назвал «Roma» и лишь тогда утешился, когда ему объяснили, что курица не погибла, а погиб город Рим. В молодости Гонорий женился на дочери генерала Стиликона, Марии. Вскоре Стиликон сделался первым министром и, пользуясь слабоумием императора Гонория, забрал в свои руки всю власть. В продолжении 10 лет супружества у Марии не было детей. Слабый умом и телом, Гонорий не мог быть ни правителем, ни отцом. Современники говорят, что императрица Мария умерла девственницей. После смерти Гонория его племянник Феодосий II стал владыкой обеих частей империи — восточной и западной. Вскоре он уступил запад своему двоюродному брату Валентиниану III-му, сыну Плакиды и Костанция. Этому шестилетнему ребенку была назначена в жены Лициния Евдоксия, дочь Феодосия II; Валентиниан или, правильнее, его мать Плакида отправилась управлять западной империей. В то же самое время Иллирия была присоединена к восточной империи. Плакида именем своего сына Валентиниана управляла государством в продолжении 25-ти лет. В слабоумии и вообще в неспособности этого государя винят его мать, которая для того, чтобы удержать власть в своих руках, будто бы не заботилась развивать умственные способности сына. На западе командовали войсками два генерала: Эций и Бонифаций. Соединенные вместе, они могли защитить страну от всякой опасности; несогласие же их повело к большому злу. Между этими двумя генералами Плакида должна была предпочесть Бонифация, храброго и разумного генерала. Будучи командиром в Африке, он заслужил всеобщее уважение за свою справедливость. Потом, когда возмутившийся Джиованно хотел завладеть троном, Бонифаций защищал интересы Валентиниана. Между тем Эций при этих обстоятельствах принял сторону узурпатора и, желая помочь ему, призвал в Италию 60 000 гуннов с берегов Дуная. Эций имел большое преимущество пред своим соперником Бонифацием, — тогда, как последний был в Африке, он, Эций, подступал к Равенне. Но, прежде чем пустить в ход оружие, он употребил хитрость: стал уговаривать императрицу Плакиду, чтобы она отозвала из Африки Бонифация, иначе он посягнет на ее власть. В то же самое время Эций послал анонимное письмо к Бонифацию, в котором уведомлял, что его думают оторвать для того, чтобы казнить смертью. Несчастный попался в сети. Думая только о своей собственной защите, он поднял провинцию, которой управлял, и призвал вандалов из Испании под начальством Гензериха. Между тем друзья генерала Бонифация никак не допускали мысли, чтобы он мог взбунтоваться, и для разъяснения всех этих обстоятельств послали к нему Дария. При свидании последнего с генералом Бонифацием разъяснилось мошенничество Эция. Тогда Бонифаций, раскаявшись в своем заблуждении, принес повинную императрице Плакиде и просил ее отрубить ему голову. Бонифаций старался также поправить зло, удалив варваров, призванных им, и предлагал громадные деньги, чтобы они отправились обратно. Но их начальник Гензерих не соглашался ни на какие предложения, и семь провинций, принадлежащих Риму, были заняты варварами. Кровь полилась неудержимым потоком, смерть царила повсюду; некоторые места до такой степени переполнились трупами и заражали воздух, что сами варвары принуждены были снимать осады. Бонифаций наскоро собрал солдат, сколько мог и выступил против варваров, но был разбит и бежал. Умная императрица Плакида поняла, что генерал Бонифаций сделался жертвой интриги, и не только не взыскала с него за его ошибку, но даже наградила его титулом патриция. Это великодушие императрицы Эций принял, как личное оскорбление, собрал варваров и выступил против Бонифация. Столкновение двух врагов было самое решительное: произошла кровопролитная битва, в которой Эций был побежден, но и Бонифаций, смертельно раненый пикой, через несколько дней умер. Плакида объявила Эция бунтовщиком, — он скрылся в Паннонию и передался гуннам. И вот разразилась новая гроза: нашествие гуннов. Орды этого варварского народа, поднявшегося от Волги до Дуная, заставили трепетать весь мир, когда во главе его явился король Аттила. Этот предводитель варваров, по описанию современников быль до уродства непропорционально сложен, имел громадную голову, узкие плечи, маленькие бегающие глаза и наглый, вызывающий вид. Собрав громадное количество гуннов и других варваров, Аттила приблизился к границе империи. Император Феодосий II не довел дела до сражения, заключив с варваром постыдный мир и обязавшись уплачивать ему ежегодно по шестисот тысяч фунтов золотом. Вскоре император востока убился до смерти, упав с лошади. Ему наследовала его сестра Пульхерия. Первый раз женщина самостоятельно села на императорский трон. Энергичная Пульхерия не искала себе мужа, но товарища. Она вышла замуж за 60-тилетнего сенатора Марциана, который должен был помогать ей в управлении государством, не пользуясь супружескими правами. Марциан не хотел платить дани Аттиле и его посланным отвечал:

— Золото у меня есть для друзей, а для врагов — железо.

Аттила тотчас же взялся за оружие и без всякого сомнения осадил бы Константинополь, если бы он не был отозван в другое место. Эций, командуя гуннами, стал просить прощения у императрицы, но его просьба не имела характера раскаяния грешника, а скорее угрозу неисправимого бунтовщика. Плакида, не имея военачальника, на которого можно бы было опереться, принуждена была согласиться. И таким образом, как себя и сына Валентиниана, так и империю отдала в руки Эция, который в чине главнокомандующего стал бесконтрольно управлять государством; императрица и ее сын только номинально были властителями, в сущности же они стали рабами генерала Эция. Тем не менее Эций сделал много пользы государству: он значительно отдалил катастрофу, угрожавшую империи, заставил варваров держаться в почтительном отдалении, победил франков и шведов и принудил их быть его союзниками. Чтобы прогнать Гензериха и вандалов из Африки, Эций соединился с королем вестготов Теодорихом, находившимся в южных провинциях Галлии. Гензерих между тем обратился с просьбой о помощи к страшному королю гуннов, послал ему богатые подарки и просил напасть на западную империю. В то же время Аттила соединился с королем франков Меровингом, и произошла история, еще более осложнившая события. Гонория Юстина Грата, сестра Валентиниана III-го имела три года, когда лишилась отца, и находилась под опекой матери Плакиды. С летами Гонория сделалась совершенной красавицей и вместе с тем очень страстной; молодая девушка отвечала на любовь всех ухаживавших за нею, большинство которых по своему происхождению не осмеливалось просить руки императрицы — Августы. В особенности пользовался расположением принцессы камергер двора Евгений. Плакида заметила эту склонность дочери и тотчас же отправила ее в Константинополь. При византийском дворе живая и страстная Гонория принуждена была вести жизнь монашенки. Она не могла сделать шага, чтобы за ней не наблюдали. Под влиянием невыносимой тоски и не желая вечно оставаться в девушках, Гонория решилась на самый отчаянный шаг. Имя страшного предводителя гуннов, Аттилы, было хорошо известно в Константинополе, откуда часто ездили послы в лагерь варваров. Желая освободиться и вместе с тем отмстить своим угнетателям, дочь Плакиды решилась предложить свою руку предводителю варваров. Для этого она отправила Аттиле с одним из евнухов свой перстень и просила заявить, что она, Августа Гонория, желает быть законной супругой Аттилы. Это странное предложение принцессы, известной своей необыкновенной красотой, сначала было принято с презрением. Он вообще не придавал никакого значения браку и брал себе жен направо и налево, где приходилось, а потому в первую минуту отнесся с улыбкой презрения к желанию христианской принцессы соединиться с ним узами законного брака; но потом варвар одумался и расчел, что союз с Гонорией может доставить ему некоторые интересы, а именно — увеличить его владения. Вследствие таких соображений он послал формально просить руки принцессы Гонории, поставив при этом условием дать за нею в приданное половину Империи. Посланным, разумеется, было отказано, на том основании, что римские принцессы не пользуются правом наследий. С этой минуты Гонория стала возбуждать во всех страх, и ее тотчас же отправили в Италию, где и выдали замуж за первого встречного, с тем, чтобы он после свадьбы расстался на всегда с своей женой. Затем несчастная была заперта в одиночную тюрьму. Скрытая от всех Гонория томилась там более года и наконец умерла. Между тем Аттила, не зная всех этих подробностей, решил с оружием в руках поддерживать свои требования. Он расположился в Паннонии, перешел Германию, проник в Галлию и вступил в бой с римлянами и вестготами, соединившись с Гензерихом и Меровингом. Но в Галлии Аттилу атаковали Эций и Теодорих. Варвар был побежден на Марне и отступил к Рейну. Весной 452 года Аттила возобновил требование руки принцессы Гонории. Отрицательный ответ последовал и на этот раз. Тогда Аттила перешел Альпы и наводнил весь этот округ. Многие жители этой местности бежали в Венецию. Император Валентиниан, услыхав о приближении варваров, бежал из Равенны в Рим, но, увидав, что и тут он не безопасен, так как ужасный Аттила приближался, император решил умилостивить варвара разными предложениями чрез посланных. Это щекотливое поручение взяли на себя папа Лев и один римский патриций; они отправились в лагерь варваров, расположенный в Минчио. Аттила благосклонно выслушал посланных и согласился отступить с тем, чтобы ему не препятствовали вступить в брак с принцессой Гонорией и чтобы выплатили громадную сумму денег в приданное. Аттила объявил, что если трактат не будет выполнен, то он тотчас же вернет свои войска и возьмет Рим. Между тем, во время похода, ему представлен был длинный список невест, в числе которых была хорошенькая Гильдегунда; на эту особу предводитель варваров обратил внимание и по прибытии на Дунай сочетался с ней законным браком. В эту злополучную ночь страшный Аттила умер, по свидетельству современников, от разрыва артерий. Труп предводителя был положен под шелковый балдахин и выставлен среди лагеря. Гунны в знак горя рвали на себе волосы, кровавили лица и приносили человеческие жертвы. Потом покойник был положен в три гроба, или, правильнее, футляра: золотой, серебряный и железный. Ночью Аттилу похоронили вместе с несколькими пленными и трупами рабов, которые рыли могилу. После смерти Аттилы между его множеством сыновей, прижитых от разных жен, возникли междоусобия, и гунны перестали существовать. В это время императрицы Плакиды уже не было на свете. Несмотря на некоторые слабости, Плакида занимает похвальную страницу в истории. Она значительно замедлила разложение империи и оставила после себя память, вполне достойную внимания современных нам мыслителей. В предисловии к изданию законов императрица Плакида говорит: «Честь императорского величия заключается в подчинении законам. Незыблемость законов есть фундамент власти. Повиновение законам есть большее величие души, чем способность управлять. Мы, государи, собственным своим примером должны служить нашим подданным».

 

XXXVI. Лициния, жена Валентиниана III-го

Валентиниану III было 35 лет от роду, когда умерла его мать. От своей жены Лицинии Евдоксии, дочери Феодосия II-го и своей кузины, он имел двух дочерей — Евдоксию и Плакиду. До тех пор, пока ему угрожала опасность со стороны страшного Аттилы, он показывал самое дружеское расположение генералу Эцию, единственному разумному военачальнику, могущему защитить империю, и даже обещал выдать свою дочь Евдоксию за его сына Гауденция. Но как только опасность миновала, Валентиниан охладел к своему другу и не думал исполнять данного ему обещания. Один раз, когда Эций напомнил императору его обещание, последний разгневался и, выхватив шпагу, вонзил ее в грудь Эция; несчастный упал смертельно раненный и испустил дух у ног Валентиниана. Присутствовавшие при этом громко аплодировали убийце. Лишь один римлянин имел смелость произнести следующие слова:

— Ты левой рукой сломал свою правую.

Евдоксия была добродетельнейшая жена; Валентиниан же, напротив, изменял ей чуть-ли не на каждом шагу, ухаживая без разбора за всеми — от рабы до аристократки. Император иногда употреблял совсем неблаговидные средства для достижения своих целей. Раз он обратил внимание на жену сенатора Максима Петрония, стал за ней ухаживать и объяснился ей в любви. Не встретив сочувствия, он употребил такого рода хитрость. Он сел с Максимом играть в кости и выиграл у него перстень. Этот перстень Валентиниан отправил к жене сенатора с приказанием тотчас же явиться во дворец. Молодая женщина, ничего не подозревая, повиновалась; но лишь только она переступила порог дворца, как была схвачена и заперта в одну из отдаленных комнат. Валентиниан, употребив над ней насилие, без церемонии велел ее выгнать вон. Опозоренная женщина со слезами на глазах все рассказала мужу и умоляла его отмстить злодею. Среди военных многие сожалели убитого Эция и искали случая отмстить убийце. К ним присоединился и сенатор Максим. Один раз, когда император Валентиниан смотрел военные игры в лагере, заговорщики окружили его и один из них нанес ему смертельную рану кинжалом в спину. Главный заговорщик, сенатор Максим, по инициативе которого был убит Валентиниан, был избран на место его императором. Его жена, постоянно тосковавшая, не могла пережить бесчестья и вскоре умерла. Овдовевший Максим женился на Евдоксии, жене покойного; и один раз, в порыве супружеской откровенности, рассказал Евдоксии все подробности заговора и признался, что был главным инициатором убийства Валентиниана. Евдоксии с ужасом выслушала это признание и, не желая видеть в своих объятиях убийцу мужа, секретно написала к королю вандалов Гензериху и просила его прибыть для водворения порядка в империи. Король вандалов не заставил себя ждать, собрал свой многочисленный флот направил его к Тибру и сделал высадку. В это время против Максима возмутились плебеи, убили его и бросили в реку. Вандалы под начальством Гензериха вступили в Рим 15 июня 455 года. Со дня нашествия готов прошло уже 45 лет, в которые Рим успел несколько оправиться. Но новое нашествие варваров в конец уничтожило все. Вандалы все богатства древней метрополии потаскали к себе на суда, чего же нельзя было утащить, безжалостно уничтожили. Четырнадцать суток происходили убийства, грабежи и насилия. Древний храм Юпитера был ободран от фундамента до кровли; все реликвии, мебель, экипажи, канделябры были перетащены на суда. Евдоксия, призвавшая варваров, также не избегла общей участи. С ее рук и шеи сорвали все украшения и ее, с двумя дочерьми, молодыми и красивыми женщинами, поместили вместе с тысячами пленных рабов. Ограбив все, что можно было ограбить, вандалы, наконец, покинули Рим и из порта Остия отплыли к африканскому берегу. Когда Евдоксию и ее дочерей варвары хотели сделать рабынями, Гензериху пришла мысль женить сына Уннерика на старшей дочери Евдоксии, названной также Евдоксией. Гензерих, посредством этого брака, хотел приобрести право на получение в приданое за Евдоксией части империи. Император Востока, к которому Гензерих обратился с этой просьбой, изъявил согласие, предложив начальнику вандалов выгодные условия. Мир был заключен, и Евдоксия — мать и Плакида, ее младшая дочь, были отданы восточному императору. Старшая дочь Евдоксия, выданная замуж за сына Гензериха, принуждена была остаться у варваров; но вскоре ей удалось бежать, и она поступила в один из монастырей Иерусалима.

Ее мать Евдоксия кончила свою жизнь в Константинополе. Валентиниан и Максим, мужья Евдоксии, были последними императорами Запада; хотя после них в Риме и носили императорскую мантию: Авито, Мадиоран, Север, Антемий, Олибрий, Клицерий, Юлий Непот и наконец Ромул-Августул, но все они были императорами лишь по названию; Римом и Италией распоряжались главнокомандующие варваров. Таким образом римская империя на Западе прекратила свое существование и перешла на Восток.

 

XXXVII. Верина, жена Льва, и Арианна, жена Зенона

[6]

С падением Рима пала и вся Западная Империя, Римский императорский трон окончательно был перенесен в Константинополь. После смерти Пульхерии и ее мужа Марциана был избран на престол офицер Лев, который был мужем императрицы Верины и отцом Арианны. История этих двух женщин представляет целый ряд преступлений. Чтобы не повторять того же, о чем неоднократно было говорено выше, мы сделаем лишь беглый обзор приключений этих двух женщин. Арианна была выдана замуж отцом за генерала Зенона, урода, как в физическом, так и в моральном отношении. Лев хотел сделать его Августом, но встретил полную оппозицию со стороны народа, глубоко ненавидевшего Зенона. Тогда император наградил титулом Августа сына Арианны и Зенона, четырнадцатилетнего Льва. Это было последнее распоряжение императора Льва: в 474 году он умер от дизентерии. После смерти Льва I-го на престол вступил Лев II, под регентством своего отца Зенона. Но последний вовсе не хотел довольствоваться ролью опекуна, а возымел желание сам царствовать. Верина и Арианна вполне сочувствовали стремлениям Зенона и открыли ему широкий путь к преступлению, посредством которого он добыл императорскую корону. Две императрицы, при помощи интриг, запаслись большим количеством голосов в сенате и в войске; потом на плацу большого ипподрома собрали толпу народа. На троне, устроенном на возвышении, восседал юный император Лев II. В это самое время Зенон подошел к трону, стал на колени и смиренно опустил голову. Лев II, заранее получивший инструкцию от Верины и Арианны, встал с трона, снял с своей головы корону и торжественно надел ее на Зенона, потом провозгласил его Августом. Присутствовавший при этой церемонии народ горячо аплодировал великодушному поступку юного императора. Несколько дней спустя Лев II умер, отравленный ядом, и Зенон сделался императором. Жестокий, развратный и неблагодарный Зенон имел обыкновение платить ссылкой за самую большую услугу; малейшая ошибка всегда наказывалась смертной казнью. Вместе с тем, новый император хотел казаться глубоко религиозным, исполнял все обряды с усердием самого хитрого ханжи и постоянно пугал народ нашествием варваров, которые и не думали предпринимать ничего подобного. Рим и Италия уже не принадлежали империи. Когда начальник или глава варваров Одоакр сменил слабого Августула, последнего римского императора на Западе, Зенон не посмел с ним воевать и дал ему титул патриция с правом высшей власти в Риме и Италии.

В эту эпоху константинопольский двор представлял собой страшный беспорядок и всевозможные пороки. Несогласие возникло между императором Зеноном и его тещей Вериной. Эта императрица при жизни мужа была очень добродетельна, но, сделавшись вдовой, пустилась в разврат. Честолюбивая, она стала завидовать Зенону, решила свергнуть его с престола и посадить своего брата Василиска. Жена его, Зинаида, имела любовника, некоего Армация, известного не по своим достоинствам, а по физической красоте, но не особенно любимого солдатами; тем не менее заговор состоялся и бунт вспыхнул. Зенон струсил и тотчас же бежал, захватив с собою императорскую казну. Тогда народ провозгласил Василиска императором; Верина, посадив на трон брата, позаботилась и об Армации, — он был назначен консулом и произведен в генералы. Но торжество бунтовщиков продолжалось не долго. Духовенство подняло народ против узурпаторов: Верина подверглась оскорблениям, а Армация было положено убить. Затем Василиск, под влиянием своей красавицы жены, которой он был покорным рабом, сделался еретиком и тем возбудил религиозное волнение. Между тем Зенон с своими куртизанами задумал возвратить себе корону. Обстоятельства ему благоприятствовали. Храбрый генерал Илло перешел на его сторону. Подкрепленный таким образом Зенон двинулся к Константинополю. Тот же генерал Илло посредством золота и разных обещаний склонил Армация на свою сторону. Последний согласился предать своего господина, а также и любовницу и перейти на сторону Зенона. Василиск, покинутый всеми, спрятался в одной из церквей; он был там найден и сдался под условием, что ему будет дарована жизнь. Из церкви его отвели в цистерну, заперли там и уморили голодной смертью. Зенон, чтобы оправдать себя, говорил, что он дал слово Василиску не проливать его крови и исполнил это слово. Зенон также обещал Армацию сделать его сына цезарем, но вместо этого принудил его постричься в монахи. Получив власть над империей, генерал Илло сделался врагом императрицы Верины, которая хотела управлять одна. Боясь быть побежденной в этой борьбе, Верина послала убить генерала, но этот заговор был открыт, и Зенон, отказавшись действовать сообща с тещей, послал ее в ссылку в Силицию. Императрица Арианна, принявшая сторону матери и защищавшая ее, была уличена генералом Илло в незаконной связи с Анастасием, дворцовым слугою. Зенон приказал убить свою жену. Он уже вообразил, что его приказание исполнено, как вдруг Арианна пришла к нему и как фурия накинулась на него; Зенон, конечно, струсил и позволил жене отмстить своему обвинителю. Арианна тотчас же послала убить Илло, но убийца промахнулся; тогда генерал Илло, поняв все гнусное двуличие Зенона и злобу его жены, стал просить позволения удалиться от двора и принять командование над восточным войском. Эта просьба генерала была исполнена и он уехал в Антиохию. Там, при помощи солдат, он провозгласил императором генерала Леонтия, пользовавшегося прекрасной репутацией. Старуха Верина, освобожденная из тюрьмы, тотчас же пристала к партии своего врага, генерала Илло, и своими руками надела корону на голову Леонтия, а затем обнародовала эдикт следующего содержания:

«Мы, Верина Августа, приветствуем наших префектов и народ.

Вы знаете, что империя есть наше родовое имение. После смерти Льва, нашего супруга, мы возвели на трон Зенона. Мы верили, что он сделает вас счастливыми; но его жадность и неспособность заставили нас дать вам более справедливого и христианского императора. Мы короновали прекрасного Леонтия. Признайте же его, как римского императора. Все, кто будет этому противиться, сочтутся бунтовщиками».

Вновь избранный император Леонтий находился близ Антиохии, где и произошло сражение с братом Зенона, Лонгином, войско которого было разбито и бежало (485 г.). Но Теодорих, король готов, принял сторону Зенона, разбил Леонтия и Илло, взял их в плен, отрубил им головы и послал в Константинополь. Несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, Зенон постоянно боялся за свою жизнь и часто призывал астрологов; один из них, именно, граф Мориан, предсказал ему, что дворцовый слуга завладеет императорской короной. В этом предсказании не трудно было понять, что речь идет об Анастасе, с которым Арианна была в связи. Этот факт ни для кого при дворе не был тайной, кроме самого Зенона; его же подозрения падали на слугу Пелагия, которого он сослал в Сербию и потом велел убить. Узнав об этом приказании императора, Арианна перетрусила не на шутку: она вообразила, что и ее ждет та же участь. Чтобы обезопасить свое существование, она решилась на страшное преступление. Раз Зенон заболел и впал в беспамятство. Арианна объявила, что он умер, и велела похоронить его живым. Когда несчастный Зенон, очнувшись в могиле, стал кричать, многие гвардейцы слышали эти душераздирающие крики, но не решились тотчас же подать помощь заживо погребенному и побежали дать знать. Пока прибежали солдаты и была разрыта могила, Зенон задохнулся (491 г.). Узнав об этом страшном преступлении, народ не жалел императора. «Так ему, тирану, и надо», — говорили все. Уничтожив Зенона, Арианна и ее первый министр евнух Урбиций, позаботились окончательно забрать власть в свои руки и распорядиться всем сообразно своим целям. Сенат по их желанию избрал на императорский трон любовника Арианны, Анастасия. Таким образом, сбылось предсказание астролога Мориана. Анастасий был человек темного происхождения и не отличался ничем хорошим и ничем дурным. Царствуя в продолжении 27 лет, он не сделал ничего славного. Крайне бесхарактерный, он являлся то либералом, то ретроградом, то добрым, то злым, Анастасий имел особенность, отмеченную историей: один глаз у него был черный, а другой голубой. По смерти Анастасия был избран на престол старый генерал Юстин.

 

XXXVIII. Лупицина Евфимия, жена Юстина I-го, и Феодора, жена Юстиниана

В то время, когда государству со всех сторон угрожали варвары, вступление на престол опытного воина могло считаться истинным благополучием. Юстин, действительно, хорошо знал военную науку и мог сделать войско сильным. Его жена Лупицина сначала была рабой, потом сделалась его любовницей, наконец женой и императрицей. Желая предать забвению прошлое, муж переменил ей имя, назвав Алия Марция Евфимия. Вступив на престол, Юстин объявил себя покровителем католицизма. Народ с восторгом принял это заявление и назвал Юстина новым Константином, а его жену — Еленой. Лупицина Евфимия, или как народ ее назвал, Елена, хотя и была без всякого образования, но очень рассудительная, добрая и скромная женщина. Юстин, не имея детей, питал нежное родительское чувство к своему племяннику Упранду, сыну одного болгарского крестьянина. Имя Упранда было чересчур грубое, оно резало уши деликатным грекам, а потому и было переменено на имя Юстиниана. В 527 году, чувствуя приближение смерти, Юстин собрал сенаторов и объявил им, что берет к себе в помощники Юстиниана, награждает его титулом Августа, а его жену Феодору — Августой. По смерти Юстина взошел на престол Юстиниан. Славна была его жизнь, хотя Юстиниан и не отличался гениальным умом и твердым характером; тем не менее в его царствование империя вступила на новый путь. По своей натуре Юстиниан был очень добр, но капризы Феодоры нередко делали его жестоким. Феодора управляла и им и империей. Она была дочь дрессировщика медведей (Maestro degli orsi) Акация. Чтобы вполне познакомиться с историей Феодоры, необходимо объяснить значение представлений Константинопольского цирка. Когда римляне ввели у себя бега на колесницах, привилегированные сословия, как то: сенаторы, консулы и патриции никогда не принимали участия в этих состязаниях, не желая отдавать себя на суд толпы, получать аплодисменты или быть освистанными. Только темного происхождения люди были назначаемы развлекать народ. Но между этими наездниками были различаемы четыре цвета, имевшие политико-религиозный характер: красный, белый, зеленый и голубой. Часто эти развлечения в цирке имели своими последствиями серьезное столкновение политических партий. С переводом столицы из Рима в Византию эти состязания цветов, т. е. партий, усилились. Акаций, отец Феодоры, караулил зверей, принадлежащих к партии голубых. После его смерти остались три дочери: Комитона, Феодора и Анастасия. Самая старшая из них имела 7 лет. Их мать вдова вышла замуж за другого и надеялась, что ее муж займет место покойного Акация; но на это место был назначен другой. Огорченная этим обстоятельством, вдова Акация решилась на крайнюю меру. Во время торжественного представления по случаю праздника, она послала своих трех дочерей, как просительниц за мать, и поставила их посреди театра. Партия зеленых приняла детей враждебно; а партия голубых, напротив, благосклонно. Это обстоятельство имело глубокое влияние на всю жизнь Феодоры, впоследствии покровительствовавшей греческой ортодоксальной партии. Когда девочки подросли, развились и стали красавицами, они бросили родительский дом одна вслед за другой, Феодора, после того как сопровождала сестру в театр в одежде рабы, сама поступила на сцену. Она не играла на флейте, не пела, не танцевала, но была замечательно способная мимистка; в комических ролях Феодора была прелестна. Когда она надувала свои красивые губки и получала плюху, весь театр хохотал и аплодировал. Феодора была необыкновенная красавица, прекрасно сложенная, с пропорциональными и деликатными формами; цвет ее тела был несколько темный, лицо матовое, глаза черные, страстно блестевшие, все движения грациозны. Современники о Феодоре говорили, что ни живопись, ни поэзия неспособны выразить ее необыкновенную красоту. Она была красивее всех куртизанок, существовавших в Константинополе; в отношении поведения она также имела пальму первенства: развратнее Феодоры не было ни одной куртизанки. Некто Сцевол страстно влюбился в Феодору и, когда его назначили губернатором в Африку, взял ее с собою. Но, хотя Феодора и родила ему сына, связь эта продолжалась недолго. Сцевол должен был прогнать любовницу, изменявшую ему на каждом шагу. Феодора отправилась в Александрию, где впала в страшную нищету. Говорят, в это время она видела сон, в котором ей было предсказано, что она выйдет замуж за знаменитого монарха. Именно это обстоятельство будто бы и побудило Феодору возвратиться в Константинополь; там она совершенно изменилась, перестала развратничать, жила трудами своих рук — пряла, сделалась чрезвычайно набожною и все время посвящала изучению религии. Живя в маленьком домике, который, впоследствии, когда Феодора сделалась императрицей, был превращен в великолепный храм, бывшая мимистка принимала только солидных вельмож государства. В числе их был и Юстиниан, тогда уже имевший титул патриция и сенатора и управлявший именем своего дяди Юстина. Юстиниан страстно влюбился в Феодору, сначала сделался ее любовником, а потом мужем. Римские законы воспрещали свадьбы между сенаторами и артистками театра. Императрица Лупицина наотрез отказала в своем согласии племяннику жениться на проститутке и просила своего мужа Юстина сделать то же самое. Мать Юстиниана, Вигиланция, также была против этого брака. Но Юстиниана не образумили все эти препятствия. Дождавшись кончины старой императрицы Лупицины, он от имени Юстина обнародовал декрет, которым отменялся старый римский закон, воспрещавший свадьбы между сенаторами и актрисами. Вскоре состоялась свадьба Юстиниана с Феодорой, и оба были коронованы патриархом Константинополя. Мать Юстиниана умерла от горя и стыда. По вступлении на престол по смерти дяди Юстина, Юстиниан предоставил особые права Феодоре. Новый император поместил свою супругу на троне рядом с собой; присягавшие должны были клясться в верности Юстиниану и Феодоре. Восточная империя была отдана во владение дочери дрессировщика медведей и проститутке, которая позорила имя женщины, выставляя свое обнаженное тело перед многочисленной публикой. Ей стали кланяться знатные вельможи государства, почтенные епископы, генералы и даже монархи. Следует отметить, что Феодора обладала тонким, проницательным умом, образованием, энергией и удивительной храбростью. Вообще же трудно с точностью нарисовать характер этой женщины. Сделавшись императрицей, она иногда была великодушна, иногда жестока, иногда бесстыдна, иногда застенчива, смотря по обстоятельствам. На троне Феодора была такая же комедиантка, как и на сцене театра. Притворство было в основе всех ее действий. Прикрываясь религиозной мантией, она приносила в жертву своей гордости все, что мешало ее целям; для куртизанов она была очень расточительна, для бедных милостива, щедро оделяя их милостыней; строила церкви, монастыри, но в то же самое время была неумолима в своей мести, жестоко преследуя всех, кто не желал подчиняться ее воле: священников, вельмож государства и т. д. Окруженная куртизанками, в роде Кризаноссы и Индоры, Феодора делала из императорского дворца непотребный дом. Самых знатных вельмож государства она принуждала жениться на ее сестрах. Все, что противилось Феодоре, было уничтожаемо без малейшего милосердия. Императрица казнила смертью, запирала в тюрьмы, отправляла в ссылку сенаторов, генералов, губернаторов, епископов. Две специальные тюрьмы, устроенные Феодорой, народ назвал тартары. Сын Феодоры, которого она имела от африканского губернатора в юношеском возрасте, узнав, что его мать сделалась могущественной императрицей, приехал в Константинополь в надежде получить милости от своей родительницы, но удостоился видеть ее только одну минуту, затем исчез бесследно. Феодора не пожелала, чтобы император Юстиниан, ее муж, видел живое доказательство ее поведения в прошлом. Вообще Феодора настолько заботилась о влиянии своем на мужа, что не пренебрегала ничем для того, чтобы управлять им по своему произволу, в чем и успела. Юстиниан вполне ей подчинился и делал все, что она хотела. В своих законах, названных «Novelle», Юстиниан между прочим говорит, что, издавая эти законы, он совещался с глубокопочитаемой своей женой, данной ему Господом Богом. И что всего странней, — многие юрисконсулы после смерти Феодоры прославляли ее мудрость, точно эта гордая и тщеславная императрица продолжала управлять их умами. Во всяком случае факт тот, что Феодора, сделавшись императрицей, заботилась о своей славе так же, как прежде она заботилась об удовольствиях. Она поддерживала своего мужа и давала ему полезные советы. Героическая храбрость Феодоры вполне проявилась во время народного восстания. Горячие споры в цирке, наконец, кончились самой прискорбной смутой. Народ восстал с оружием в руках и осадил императорский дворец. В продолжении трех дней по улицам Константинополя лилась кровь, пламя пожара разливалось во все стороны; город представлял вид, будто его взяли варвары. Некоторые провозгласили императором солдата Проба и бросились ломать ворота дворца. Храбрый генерал Велизарий с трудом отстаивал напор толпы, которая увеличивалась ежеминутно. Император Юстиниан на военном совете нашел необходимым взять казну и бежать на суда. Тогда Феодора произнесла свою знаменитую речь. Вот в чем она заключалась: «Государь! — говорила Феодора, — если бегство есть единственное средство к нашему спасению, то я безусловно отвергаю это средство. Смерть есть неизбежный конец жизни: кто родился, тот должен умереть; но кто царствовал, тот не должен пережить потери трона. Я молю небо не жить ни одного дня без императорской мантии и короны. Я не должна видеть света Божьего, когда кончится мое царствование. Если вам угодно бежать — можете; вот море, вот ваши суда; но трепещите государь, чтобы боязнь смерти не сделала вашу жизнь позорною. Что касается меня, я остаюсь верна той древней истине, что трон есть славная могила». Эта речь произвела возбуждающее действие на императора, и мысль о бегстве была оставлена. Между тем евнух Нарзет, камергер двора, подкупил часть народа; раздались крики: «Да здравствует Феодора! Да здравствует Юстиниан!» Противники бросились на кричавших, произошла свалка. В это время Велизарий и Нарзет собрали солдат, оставшихся верными, и бросились на бунтовщиков, — они должны были отступить в цирк; вмиг ворота были заперты и 30 тысяч людей попались в эту ловушку. Впоследствии времени народ эти ворота назвал воротами мертвых (porta dei morti). Иппаций и Помпей, двоюродные братья Юстиниана, приставшие к бунтовщикам, явились во дворец с повинной, но тотчас же были арестованы, отведены в тюрьму и задушены. Таким образом твердость Феодоры спасла императора, который с этих пор еще более полюбил свою супругу.

Феодора большую часть года проводила во дворцах, окруженных садами, на берегу Босфора. Ее апартаменты были полны женщин и евнухов, которые имели свободный доступ к императрице, тогда как многие важные персонажи тщетно добивались этой чести. У Феодоры было множество шпионов, обязанность которых состояла в том, чтобы подслушивать и даже ловить недовольные взгляды. Каждый, на кого был донос, тотчас же без суда и следствия отправлялся в тюрьму Феодоры, эту страшную тюрьму, за которую народ назвал Феодору Демонодорой.

К числу жестокостей Феодоры современные историки относят еще следующий факт. На берету Босфора она приказала выстроить громадный дворец, отделив его глухой стеной от городских улиц. Этот дворец был превращен в женский монастырь, где помещалось 500 девушек. Изолированные от внешнего мира, заживо погребенные на всю жизнь, эти несчастливицы вели жизнь хуже каторжных — многие из них бросались из окон в волны Босфора и погибали. Тем не менее это заведение прославляло благотворительность царствующей ипокритки, которая будто бы давала приют всем раскаявшимся. Больше всех восторгался сам Юстиниан. Католики, которых Феодора преследовала, поощряя ересь, ее терпеть не могли. Вороний называл императрицу Иродиадой, а иногда Далилой. Между тем никто из врагов Феодоры не осмеливался сказать о ней что нибудь дурное. Как женщина, она была безукоризненна. С того дня, как она надела корону, прошлых привычек не осталось и следа. Феодора сделалась замечательно верной женой. В жизни Феодоры играла некоторую роль жена генерала Велизария, Антонина, — она была другом императрицы. Феодору и Антонину Гиббон называет двумя вольноотпущенницами, сочувствующими друг другу. Антонина, дочь наездника и проститутки, была уже вдовою, когда в нее влюбился генерал Велизарий и женился на ней. Постоянно изменяя влюбленному в нее супругу, Антонина уже на закате своей молодости полюбила юношу, по имени Феодосий. Первое время Велизарий не замечал измены жены. Но раз, совершенно нечаянно застал любовников на месте преступления. Велико было горе и негодование Велизария, но он сдержал себя и простил жене. Этот великодушный поступок мужа нисколько не образумил развратницы, — она продолжала принимать любовника. Тогда, выведенный из терпения, Велизарий посадил Феодосия в тюрьму. Антонина бросилась к своему другу Феодоре и просила защитить Феодосия, а также и ее. Императрица тотчас же приказала призвать из лагеря Велизария и настояла, чтобы он в присутствии императора Юстиниана простил жену и обнял бы ее в знак полного примирения. Но этого мало. Феодора готовила приятный сюрприз своей дорогой подруге и полное унижение победителя вандалов, готов и персов. Обратившись к Антонине, она сказала:

— Я нашла драгоценный камень редкого достоинства. Подобного сокровища еще никто не видал, я хочу тебе, друг мой, презентовать его. — Говоря это, Феодора велела открыть двери кабинета, и Антонина увидала там своего любовника, которого евнухи по приказанию императрицы привели из тюрьмы. В первый момент Антонина остолбенела от удивления, потом бросилась на колени перед Феодорой, и стала целовать ее руки и ноги, называя ее своей благодетельницей.

Знаменитый генерал Велизарий снова прославил себя целым рядом побед. Это возбудило зависть придворных куртизанов и они решили его погубить. Обстоятельства, как нельзя более, способствовали их желаниям. В это время Юстиниан заболел заразной болезнью, которая свирепствовала в Константинополе. Начали было поговаривать о его преемнике. Вылечившись, император наказал всех претендентов, и так как все желали, чтобы был избран императором Велизарий, то и его гибель была решена. Цель Антонины была унизить супруга, заставить ей покориться, но его гибель вовсе не была в ее интересах. Она стала просить Феодору защитить мужа. Просьба ее, конечно, была исполнена. Все, относящееся до Велизария, было скрыто. Когда Велизарий был призван во дворец, император его принял более чем сурово; все решили, что гибель генерала неизбежна, как вдруг явился посланный с письмом императрицы к Велизарию. В письме Феодора писала следующее. «Ты должен знать, друг мой, все, что ты сделал; но я, желая исполнить просьбу твоей жены, дарю тебе жизнь. Ты всегда должен помнить, кому ты этим обязан». Велизарий упал на колени перед женой, благодарил ее, целовал руки и ноги, называл своей спасительницей и клялся с этих пор быть ей не только другом, но даже рабом. Так унижал себя знаменитый победитель варваров, верный защитник империи. Между тем Феодора сделалась врагом министра Джиованни, но погубить его было трудно — он оказал существенную пользу государству и был необходим. В этом случае помог Феодоре ее закадычный друг Антонина. Снискав расположение министра Джиованни, она один раз, в разговоре с ним выразила свое неудовольствие на императора Юстиниана и предложила, при помощи своего мужа Велизария, быть избранным на место Юстиниана ему, Джиованни. Министр соблазнился невольно и изъявил согласие. Антонина тотчас же сообщила обо всем Феодоре. В доме Антонины в соседней комнате были поставлены свидетели и гвардия. Когда Джиованни, ничего не подозревая, пришел к Антонине и разговорился о предполагаемом деле, двери из соседней комнаты отворились и появились солдаты. Но Джиованни стал защищаться, бежал и скрылся в церкви, где все-таки был арестован и отведен в тюрьму. Император даровал ему жизнь, но лишил всех прав состояния и отправил в ссылку. И этот патриций, консул, константинопольский префект, первый министр, почти властелин империи, влачил свое жалкое существование, нищенствуя по восточным провинциям.

На двадцать шестом году своего царствования Феодора заболела и по совету докторов отправилась принимать теплые ванны, называемые ваннами Пиции. Путешествие от Константинополя до места было совершено с торжественностью, поистине императорской. Феодору сопровождали префект претории, казначей, множество графов и патрициев и четыре тысячи рабов. Все дороги были исправлены и был выстроен великолепный дворец. По пути следования Феодора делала большие вклады в церкви, монастыри и больницы, чтобы все молили Бога о восстановлении ее здоровья. Несмотря на это, императрица Феодора умерла в 540 году от рака. Католические историки утверждали, что Феодору Бог наказал за то, что она покровительствовала еретикам. Юстиниан горько оплакивал потерю любимой супруги и устроил ей великолепные похороны. Горе куртизанов было только наружное. Им уже наскучило переносить капризы женщины, вышедшей из грязи. Эта коронованная куртизанка во все продолжение своего царствования была абсолютной владычицей императора и империи, бесконтрольно распоряжаясь государственной казной, щедрой рукой награждая всех товарищей своего былого разврата. Она покровительствовала всем падшим женщинам. Мужья, жаловавшиеся на своих жен-изменниц, наказывались императрицей, как преступники. Никакие заслуги отечеству, никакие чины не спасали их от мести Феодоры. В числе ее жертв называют папу Селивестра, патриция Бассо, губернатора Силиции Калиника и министра Джиованни. Историки говорят, что Феодора совмещала в себе характеры Мессалины и Агриппины. На портрете, сохранившемся в Равенне, Феодора изображена со множеством надетых на нее галантерейных украшений.

 

XXXIX. София, жена Юстина II

Юстиниан умер в 565 году, не оставив потомства. Его пять племянников явились претендентами на трон. Между ними Юстин, как самый ловкий интриган, сумел заслужить расположение Феодоры, которая назначила его министром двора и дала ему в жены свою племянницу Софию. Эту принцессу все уважали за ее добродетели, но ненавидели за надменный характер. Когда умер Юстиниан, сенаторы, согласно завещанию покойного, провозгласили Юстина Августом, и он был торжественно коронован константинопольским патриархом. Умная и крайне тщеславная императрица София не замедлила забрать в руки своего слабого мужа. Непомерное тщеславие и чудовищная жадность этой императрицы были причиной больших несчастий для государства, в особенности для Италии. Еще покойный император Юстиниан, желая очистить Италию от готов, послал туда евнуха Нарзета. Несмотря на свои 80 лет и на то, что в продолжении своей долгой жизни он занимался лишь присматриванием за женщинами, Нарзет, как главнокомандующий показал себя истинным героем. Прибыв в Италию чрез Иллирию и Венецию, он атаковал готского короля Тотила близ Джубии, разбил наголову его войско и убил его самого; преемника его Теия постигла та же участь. Затем, разбив всех остальных варваров, Нарзет окончательно очистил Италию от иностранцев. Императрица София, жадная до денег, склонила своего мужа отозвать Нарзета из Италии в Константинополь и приказать ему доставить все сокровища, взятые им у варваров. На это распоряжение Нарзет отвечал, что прислать деньги в Константинополь значить лишить Италию средств к обороне. «Что же касается до сокровищ, находящихся в моих руках — добавлял евнух — то я дам об них самый подробный отчет». Императрица не удовлетворилась этим ответом, напротив, разгневалась. Придворные куртизаны, всегда завидующие успеху каждого, уверили ее, что Нарзет хочет отделиться и самостоятельно царствовать в Италии. София послала к Нарзету чиновника с таким повелением: «Возвращайся без всяких объяснений. Я тебя назначаю присматривать за моими женщинами — вот для тебя самая подходящая должность. Чтобы иметь право командовать войсками и управлять провинциями, надо быть мужчиной». На это приказание Нарзет сказал посланному: — «Ступай и доложи твоей государыне, что я ее прикрою таким покрывалом, сорвать которое она не будет в состоянии». На другой же день он отослал все сокровища лангобардам и приглашал их опять занять Италию. Лангобарды под командою короля Альбоина не замедлили явиться и в самом непродолжительном времени окончательно отняли Италию от Византии. Осталась только Равенна, именующаяся и в наше время Романией. В последние годы своего царствования Юстин, постоянно боявшийся нападения готов, окончательно впал в детство. Императрица предложила ему взять себе в помощники и наградить титулом Цезаря всеми уважаемого генерала Тиверия. Он командовал императорской гвардией и за свои достоинства был очень любим солдатами и народом. Но это последнее не было причиной просьбы Софии, — она влюбилась в молодого и красивого генерала Тиверия и мечтала после смерти мужа разделить с ним власть. Юстин исполнил совет жены, собрал сенат и духовенство, надел на Тиверия императорскую мантию, назвав Константином, и сказал:

— Не я тебя короную, но Господь Бог; уважай императрицу; до сих пор она была твоей государыней — теперь сделалась твоей матерью.

С этого дня Тиверий управлял государством именем Юстина. Перед смертью Юстин провозгласил Тиверия императором в присутствии сената и духовенства и приказал патриарху короновать его. Смерть мужа наполнила великой радостью сердце тщеславной Софии. Она ждала того блаженного момента, когда наденет корону на свою голову, но ошиблась в расчете. В ту самую минуту она увидала прелестную молодую женщину, по имени Анастасию, которая была законной женой Тиверия, о чем София не знала. Анастасия, сопровождаемая двумя девочками, плодом тайного брака Тиверия, выступила вперед и была торжественно коронована. Тиверий ее нежно обнял, между тем как его министры разбрасывали деньги ликующему народу. Удар был неожиданный и чересчур сильный, — София удалилась в страшном гневе. Напрасно Тиверий силился ее успокоить, говоря, что она сохранит за собой титул императрицы, что будет занимать один из лучших дворцов, что может получить сокровища, какие пожелает — ничто не помогало. Разочаровавшись в любви, как и в своих честолюбивых планах, вдовствующая императрица приняла поступок Тиверия, как кровную обиду, и ничего не хотела слышать. До крайности озлобленная, она в душе поклялась отмстить неблагодарному. Не желая откладывать на долгое время своего намерения, София обратилась к генералу Юстиниану и просила его устроить заговор против Тиверия, обещая за это Юстиниану возвести его на трон. Когда Тиверий по делам должен был выехать на несколько дней из Константинополя, София, Юстиниан и их сообщники старались возмутить гвардию; но Тиверий, предупрежденный вовремя, возвратился в столицу, и план заговорщиков был разрушен. Тиверий тотчас же приказал арестовать Софию и отобрать у нее все ее сокровища; остальных же заговорщиков, чтобы дать им возможность скрыться, он на некоторое время оставил в покое, — благородный Тиверий не хотел проливать крови даже своих врагов. Глава заговора, генерал Юстиниан, глубоко раскаялся в своем поступке и принес императору повинную. Тиверий, выслушав его, сказал:

— Я предпочитаю сохранить для империи достойного генерала, чем уничтожить моего личного врага. Прошу тебя занимать по прежнему твой важный пост. В вознаграждение за это я буду надеяться на твою дружбу в будущем.

Вдовствующая императрица София была удалена из императорского дворца и несколько лет спустя умерла.

 

XL. Мартина, жена Ираклия

От 582 по 632, в продолжении полустолетия, в года царствования Тиверия II и Ираклия, восточной империи, потерявшей западные провинции, угрожало нашествие с юга и потеря также и восточных провинций. Император Ираклий, энергично защищавший границы от персов, не мог предвидеть, что уничтожение империи произойдет от массы последователей пророка Магомета. Первая жена Ираклия была Евдоксия, от которой он имел сына Константина. По смерти Евдоксии, он влюбился в свою племянницу Мартину и решился жениться на ней. Патриарх очень восставал против этого союза, тем не менее свадьба состоялась. Мартина родила сына, по имени Ираклиона. Так как сын Евдоксии вырос, то и получил титул Августа; Мартина непременно хотела, чтобы и ее сын получил тот же титул. Старый ее муж, никогда ни в чем не отказывавший своей молодой жене, исполнил ее желание, и сын Мартины также был назван Августом. Ираклий, проживший еще два года, в своем духовном завещании объявлял обоих сыновей наследниками империи и приказывал им повиноваться императрице Мартине и почитать ее как мать. Мартина была чрезвычайно честолюбива. Только что умер Ираклий, она вышла к народу с короной на голове и со скипетром в руках, прочла духовное завещание покойного императора и объявила, что в виду его воли, выраженной в завещании, оба брата отныне будут управлять империей под ее покровительством. Мартина рассчитывала на восторженные крики толпы; но вышло совсем наоборот: отовсюду послышались недовольные крики, «Теперь, когда Персию наводнили арабы — кричал народ — не время женщине управлять государством; надо, чтобы мужчина сосредоточил в своих руках власть». Услыхав эти речи, Мартина надеялась, что народ изберет правителем ее сына, но и тут она ошиблась. Народ провозгласил императором старшего, сына Евдоксии. Мартина со срамом должна была сойти с трона. Константин III, избранный единственным властителем, царствовал только три месяца. Его внезапную смерть приписали Мартине, будто бы отравившей молодого императора. Хотя и не было явных доказательств такого обвинения, но оно имело много вероятия. Однако, по смерти Константина III не сын Мартины был провозглашен императором, а сын Константина III. Вспыхнуло восстание; Мартина не хотела расстаться с властью и послала гвардию против народа, но в конце концов была побеждена и уступила. Новый император Костант и его министры приказали арестовать Мартину и ее сына Ираклиона, обвинив их в посягательстве на жизнь Константина. Сенат приговорил Мартину к отрезанию языка, а Ираклиона к отрезанию носа; потом они были отправлены в ссылку и кончили свое печальное существование вдали от столицы, где-то в глухой провинции.

 

XXI. Ирина, жена Льва IV

В половине VIII столетия на Константинопольском троне сидел император Константин V. Империя уже не была так могущественна, как в былое время. Ее границы были постоянно осаждаемы арабами-сарацинами, уже владевшими Сирией, Персией, Палестиной и утвердившимися в Испании. Между тем греки заботились лишь о церковных делах. Константин во всех отношениях был чрезвычайно оригинален. Его называли Copronimo, потому что он имел отвратительное обыкновение мазаться конским навозом и требовал от подчиненных того же самого. Когда он задумал жениться, то отправился в лагерь к варварам и сочетался браком с дочерью хана хазаров.

Впоследствии Константин V влюбился в прелестную девушку, по имени Ирину, умную, скромную и красавицу собой. Не будучи в состоянии сам жениться на ней, так как был женат, он сосватал Ирину за своего сына Льва. После смерти Константина V Ирина, сделавшись императрицей, совершенно изменилась. Царствуя бесконтрольно долгое время, она совершила много преступлений. Лев IV, слабый телом и душой, не мешал жене управлять империей. После смерти Льва IV, умершего в молодых летах, его преемник, Константин VI, десяти лет от роду, поступил под опеку своей матери-регентши. Ирина, в своем новом положении, выказала всю твердость своего характера и замечательную энергию. Она защитила своего сына от тщеславных происков его родных и уничтожила попытки всех врагов юного императора, как внутри империи, так и вне ее. Ирина умела соблазнять, обманывать, заставлять себе повиноваться и трепетать. Никифор, дядя Константина, основал заговор с целью свергнуть с трона племянника. Но Ирина открыла заговор и приказала арестовать всех заговорщиков: их высекли плетьми и постригли в монахи. В эпоху управления Ирины государство беспрестанно было потрясаемо беспорядками среди иконоборцев, разрушителей икон, и православных, их заклятых врагов. Ирина сумела успокоить тех и других и приобрела сильную партию среди духовенства, обладавшего громадным влиянием на народ. Устроив порядок внутри страны, императрица-правительница обратила все свое внимание на внешние условия, в которые было поставлено государство. Прежде всего она возымела намерение отнять итальянские владения, принадлежавшие ее предшественникам. Для этой цели она послала войско в Калабрию. Но папа, подозревая греков, призвал знаменитого Карла Великого, который уже разбил короля Лангобардов и распространил господство своего оружия по всей Италии. Восточная императрица намеревалась сопротивляться завоевателю Запада, но у нее на это не хватило силы. Ирина принуждена была употребить другой маневр. Она заключила союз с Карлом Великим и просила руки его дочери Ротруды для своего сына Константина. Карл принял предложение, и его дочь, девочка 8 лет, начала заниматься греческим языком с евнухом Елисеем. После этого Ирина обратила внимание на сарацинов и послала против них войско под командой евнуха Джиованни, который разбил их и заставил отступить к сирийским границам. Другой евнух (тогда евнухи командовали войсками) был ею послан в Сицилию против возмутившегося губернатора; затем третий отряд, также под командой евнуха, был отправлен против славонцев, наводнивших Грецию — здесь результатом была победа. Тогда императрица с сыном отправилась в Афины и торжественно проехала всю Грецию. Между тем халиф Гарун-аль-Рашид поднял зеленое знамя, под которое собрались сотни тысяч последователей Магомета. Отряд халифа разбил окончательно императорское войско на берегу Босфора. Здесь гений Ирины опять спас государство. Она заключила мир с халифом, что было единственным средством к спасению империи. Среди всех этих забот Ирина не забыла и религиозных вопросов, которые в эту эпоху волновали весь восток. Она собрала духовный собор в Константинополе; но епископы, оскорбляемые императорскими солдатами, не могли прийти ни к какому решению. Тогда Ирина перевела собор в Никею, где епископы свободно могли обсудить все вопросы и восстановить культ, которому сочувствовал народ Византии, т. е., поклонение иконам. Согласие Ирины с Карлом Великим продолжалось недолго. Ирина не хотела расстаться с мыслью присоединить к своим владениям Италию. Между тем Карл Великий считал эту страну как бы своей собственностью, приобретенною завоеванием. Вследствие таких обстоятельств все сношения между ними были прерваны, и брак молодого императора с дочерью Карла Великого расстроился. Ирина женила сына на какой то армянке Марии, темного происхождения. Император Константин, достигнув совершеннолетия, стали тяготиться опекой матери. Куртизаны, окружавшие его, стали ему советовать сослать Ирину в Сицилию. Молодой император решился было уже последовать советам куртизанов, как Ирина узнала об этом заговоре. Тотчас же отправила она в ссылку советчиков, а сыну сделала внушение, которое родители имеют обыкновение делать непослушным детям. С этих пор между сыном и матерью возгорелась вражда. Гордая Ирина не хотела лаской действовать на сына и третировала его, как раба; затем приказала созвать милицию на новую присягу, чтобы солдаты поклялись повиноваться только ей одной. Гвардия отказалась дать такого рода присягу, ее примеру последовало и остальное войско. Константин был окончательно освобожден от опеки матери и забрал власть в свои руки. Первым его распоряжением было приказать наказать кнутом фаворита Ирины, Старация, а ее посадить в тюрьму в замок Элевтеро, основанный ею же, Ириной. Гордая женщина, затаив злобу, наружно покорилась своей горькой участи. При помощи сокровищ, скрытых ею в замке, о которых не знал ее сын Ирина снискала расположение духовенства и многих важных лиц, посещавших ее в изгнании. Действуя на сына чрез своих друзей, она, наконец, добилась прощения. Константин позволил ей возвратиться ко двору. Здесь Ирина стала опять волновать солдат что ей и удалось, так как солдаты были недовольны Константином за его строгость; составился заговор — вслед затем вспыхнула революция. Молодой император был арестован в то самое время, когда порывался бежать. Злодейка-мать приказала ослепить его для того, чтобы он более не думал царствовать. Несчастный Константин скоро был забыт. Заняв снова трон, Ирина употребляла все средства, чтобы заставить забыть о своем преступлении. Она возвратила всех из ссылки, простила недоимки, значительно уменьшила наказания приговоренным, основала приюты и при помощи благодеяний заставила молчать своих врагов. Но все эти действия не могли заглушить в ней голоса совести. Ирина всегда появлялась на улицах столицы с большой торжественностью. Восседая в колеснице, запряженной четырьмя белыми лошадьми, которых вели четверо патрициев, она милостиво раскланивалась с народом. Царствование Ирины беспрестанно было потрясаемо заговорами. Один из них был устроен ее фаворитом Старацием и евнухами, которых императрица вывела из ничтожества. Заговор этот был открыт, и Стараций заключен в тюрьму, где и умер от кровотечения из горла, прежде чем состоялся над ним судебный приговор. В эпоху царствования Ирины, именно в 799 году, совершилась великая революция в истории Востока и Запада. Римская империя перестала зависеть от Востока и самостоятельно основалась на Западе. Карл Великий, властелин Франции, Италии и Германии, полный хозяин Рима, пожелал все эти страны соединить под одной державой. Папа Лев III вполне одобрил его мысль, и коронация Карла Великого состоялась. Папа Лев III торжественно, при громадном стечении народа, надел на его голову корону в 799 году, когда Карл Великий слушал обедню. Церемония совершилась по окончании службы при общих криках ликующего народа: «Да здравствует великий и миролюбивый император Карл, коронованный самим Богом!»

Возглас, по обыкновению, как это водилось при избрании Августа, повторили три раза. После этого папа Лев III благословил Карла Великого и поздравил его императором. Так совершилось восшествие на трон Карла Великого. Ирина, не будучи в силах противиться течению этих событий, послала к Карлу Великому предложение жениться на ней для того, чтобы соединить обе империи — восточную и западную. Карл Великий благосклонно принял посланного и по всей вероятности изъявил бы согласие, но евнух Эций, фаворит Ирины, боясь за свою власть, расстроил дело. Едва минуло пять лет, как Ирина, ослепив сына, окончательно забрала власть в свои руки, когда разразилась дворцовая революция, имевшая для нее роковые последствия. Куртизаны и евнухи соединились вместе и провозгласили императором министра финансов Никифора. Этот двуличный и скрытный человек после коронации, совершенной патриархом в храме Св. Софии пришел к Ирине, которая больная лежала в постели, и поклялся, что, лишь уступая насилию, согласился он быть императором и что все его способности будут употреблены на то, чтобы сделать Ирину счастливою. Императрица в душе не поверила этим словам и просила одной милости — позволить ей удалиться в замок Элевтера и там мирно окончить свою жизнь. Никифор тотчас же согласился на эту просьбу, но просил Ирину вверить ему ее сокровища. Она, к своему несчастью, поддалась на льстивые слова Никифора и вверила ему все свои богатства. Тогда новый император снял маску. Он отправил Ирину в самую суровую ссылку, лишив всего необходимого. Развенчанная императрица, для поддержки своего существования, принуждена была прясть. Ирина умерла в этой ссылке в 803 году 9 августа, 50 лет от роду.

Ирина, восстановившая культ поклонения образам, причислена к лику святых. С Карлом Великим началась новая римская империя на западе. На востоке, в Константинополе, империя названа империею греческой.