Семнадцатая сура Корана называется «аль-Исра’» («Перенес ночью») и начинается знаменитым аятом:

«Хвала тому, кто перенес ночью Своего раба из мечети неприкосновенной в мечеть отдаленнейшую, вокруг которой Мы благословили, чтобы показать ему из Наших знамений. Поистине, Он — всеслышащий, всевидящий!» (17:1).

«Мечеть неприкосновенная» (аль-масджид аль-харам) — это мекканская заповедная территория вокруг аль-Ка‘бы. Что же касается «мечети отдаленнейшей» (аль-масджид аль-акса), то есть некоторые современные толкования, утверждающие, что речь идет о каком-то месте около Мекки и о путешествии к нему. Однако господствующее в мусульманской традиции и в востоковедении понимание этого аята исходит из того, что речь идет о путешествии на некое место в Иерусалиме. Хотя прямого упоминания Иерусалима в тексте нет, такое объяснение подтверждается содержащимся в том же аяте выражением «вокруг которой мы благословили». В Коране оно неоднократно появляется как стандартное клише, означающее библейскую «землю обетованную», т.е. Палестину.

За краткими формулировками этого аята стоит одно из важных событий духовной биографии Мухаммада — видение о перенесении в Иерусалим и общении с пророками и Аллахом. Скупые сведения о том, что чувствовал и пережил Мухаммад, мусульманское предание расцветило многочисленными подробностями, создав целое сказание об аль-исра’ ва-ль-ми‘радж — «ночном путешествии и вознесении» Мухаммада. Народные рассказы об этом событии (особенно о посещении ада и рая) дошли до средневековой Европы и, возможно, повлияли на становление сюжета «Божественной комедии» Данте. В сегодняшнем мусульманском мире памяти этого «вознесения» посвящен один из официальных религиозных праздников.

Предание, сохраненное в «Жизнеописании посланника Аллаха» Ибн Исхака — Ибн Хишама, рассказывает, что однажды, когда Мухаммад спал около аль-Ка‘бы, его разбудил Джибриль. Ангел привел с собой необыкновенное верховое животное, звавшееся Бурак и возившее на себе некогда всех пророков, бывших до Мухаммада. Мухаммад сел на Бурака, и тот по воздуху перенес его в Иерусалим. Там Мухаммад встретил своих предшественников — Ибрахима, Мусу, ‘Ису и других пророков и руководил их молитвой. Потом ему было предложено выпить из одного из трех сосудов — с водой, с вином и с молоком. Он выбрал сосуд с молоком, и это означало, что его община пойдет верным путем. А вино для его последователей стало с тех пор запретным. К утру Мухаммад оказался дома.

Это перенесение по воле Аллаха в Иерусалим и называется аль-исра’.

Другое предание, тоже включенное в «Сиру» Ибн Исхаком, рассказывает о втором эпизоде пребывания в Иерусалиме, в Коране не упомянутом. Это — вознесение на небеса, называемое аль-ми‘радж (букв, «ступени», «лестница»). После того как Мухаммад молился с пророками, к нему спустилась лестница, по которой он вознесся в сопровождении Джибрила поочередно на семь небес. На нижнем он видел, как Адам решает судьбы душ умерших. Ангелы показали Мухаммаду небольшой участок ада: он почувствовал нестерпимый жар огня, видел страшные мучения ростовщиков, прелюбодеев, людей, посягнувших на имущество сирот. Поднимаясь с неба на небо, он снова встречал пророков: на втором — ‘Ису, на третьем — Йусуфа, на четвертом — Идриса, на пятом — Харуна, на шестом — Мусу, на седьмом — Ибрахима. Потом Мухаммад побывал в раю, где видел блаженство верующих.

Затем с ним говорил Аллах, обязавший мусульман молиться пятьдесят раз в день. Когда Мухаммад возвращался вниз, Муса уговорил его вернуться и попросить о сокращении числа молитв. Так происходило несколько раз, и число обязательных для мусульман молитв сократилось до пяти.

История фантастическая и кажется невероятной. Однако характер рассказа позволяет говорить о том, что какие-то, сходные с описанными переживания пророк действительно испытал. Реакция мекканцев, которым он поспешил рассказать о путешествии, была естественной — ему не поверили. Некоторые из мусульман даже отступились от своей веры. Люди говорили: караван идет туда целый месяц, как же можно слетать туда и обратно за одну ночь? Даже верный из верных — Абу Бакр — попросил Мухаммада описать Иерусалим, чтобы сверить рассказ со своими собственными воспоминаниями о городе. Аллах как бы поднял Мухаммада вверх, и пророк стал описывать то, что видел. Эти описания и воспоминания Абу Бакра совпали, правдивость Мухаммада была подтверждена. Абу Бакр с тех пор получил почетное прозвище ас-Сиддик, что обычно переводится как «правдивый», но более точное значение — «признающий истинным», «подтверждающий истинность».

Предание рассказывает и о другом эпизоде-подтверждении. Мухаммад рассказал мекканцам о событиях, произошедших в караване, который был еще только на пути к Мекке. Караван через некоторое время прибыл, и рассказ подтвердился. Все это, конечно, не значит, что Мухаммад действительно летал в Иерусалим. Однако ясно, что он не побоялся рассказать о своих переживаниях соотечественникам, хотя сначала это грозило ему потерей уже завоеванных позиций. Именно потому, как рассказывают, близкие уговаривали Мухаммада молчать о чудесном видении.

Ко времени Мухаммада относятся уточнения, восходящие к родственникам пророка, где подчеркивается, что путешествие было явлено Мухаммаду во сне, что путешествовала душа, а тело оставалось на месте. Это никак не принижало чудесность и значение события, ибо Аллах общался с пророками и во сне и наяву и все видения были божественными.

Все, что мы знаем об обстановке, в которой Мухаммад провозглашал людям приходившие к нему откровения, показывает, что он был искренен. Искренность Мухаммада не раз ставилась под сомнение и его современниками, и врагами его религии. Как обман толковались его пророчества в знаменитом европейском средневековом вольнодумном трактате «О трех обманщиках», где таким же образом разоблачались Моисей и Иисус. Кстати, идея о трех обманщиках родилась в мусульманской среде — у исмаилитов. Некоторые европейские исследователи тоже отдали дань такой точке зрения, опираясь, в частности, на некоторые эпизоды, когда «откровения» приходили очень уж кстати для решения проблем политической борьбы или даже личной жизни пророка.

Однако у нас нет серьезных оснований сомневаться в том, что Мухаммад был в своих переживаниях абсолютно искренним, что он верил и знал, что тексты Корана приходят к нему «извне». Стиль Корана, конечно же, менялся со временем, становился более спокойным. Однако повсюду в Коране он сохраняет все специфические признаки экстатической речи, отличающие Коран от всех предшествовавших и последовавших произведений арабской словесности. Не только Мухаммад, но и его современники хорошо различали речь, идущую «свыше» (это пересказывалось потом как части Корана), и собственную речь Мухаммада (это фиксировалось потом как хадисы).

Экстатический опыт Мухаммада, ощущение общения с божеством, не является в принципе чем-то необыкновенным для духовной истории человечества. Подобные фигуры разного масштаба появлялись в ней многократно. Типологически пророчество Мухаммада сродни шаманским трансам, но оно находится на неизмеримо более высокой ступени эволюции духовной жизни. Поэтому Мухаммад-пророк одновременно чем-то близок и к аравийским шаманам-кахинам, и к библейским пророкам-вероучителям. Пророчество, т.е. явление, когда божество говорит устами человека, было распространенным элементом ближневосточной и средиземноморской культур в древности. Однако никто из малых или больших пророков не стал единственным и столь личностно ярким основателем особой мировой религии, каким стал Мухаммад.

Пророческий опыт Мухаммада довольно хорошо может быть представлен по тексту Корана и по мусульманскому преданию. Откровения приходили к нему иногда неожиданно, иногда возвещали о своем начале звуками, похожими на звон колокольчиков. Пророк мог ожидать откровения и тем самым как бы «испрашивать» его. Трансы бывали и во сне и наяву, они сопровождались ощущением тяжести, изнуряли пророка. Порой его бил озноб, принуждавший Мухаммада заворачиваться в плащ.

Характерной чертой пророческих трансов было преобладание речений над видениями. С Мухаммадом говорил Аллах или Джибриль, при этом говорящий обычно не был виден. Видения характерны для самого начала ниспослания Корана — фигура Джибрила на горизонте, образ небесного дерева. Потом все заменяют слова. В конце мекканского периода — вновь видение (ночного путешествия), кратко отраженное в словах. Это видение как бы венчает многие аспекты развития ислама в Мекке. Оно же оказывается завершением всего комплекса коранических сказаний, как ниспосланных раньше, так и тех, что последовали потом, в Медине. Мухаммад встречается со своими «двойниками», они творят общую молитву и признают превосходство последнего пророка.

Коранические сказания занимают важное место в пророческом, неосознанном творчестве Мухаммада. Связи и образы, существовавшие в окружавшем его мире, преобразовывались в нечто новое. Издавна знакомые не только Мухаммаду, но и его слушателям развлекательные истории превращались неожиданно в осмысленное и убедительное повествование о величии Аллаха. Истории о прошлом в Мекке всегда любили. Недаром Мухаммада даже упрекали в том, что излагает он не божественные откровения, а асатир аль-аввалин — «истории первых», «сказки предков». Об этом в Коране сказано: «Когда читаются перед ним Наши знамения, он говорит: „Истории первых!“» (68:15; см. также 83:13; 8:31; 6:25; 25:5/6). Согласно преданию, знаменитый мекканский рассказчик ан-Надр ибн аль-Харис отвлекал от Мухаммада слушателей своими историями о древних царях.

Привычный интерес аравийцев к сказаниям о прошлом не только не мешал Мухаммаду, но значительно больше — помогал. Увлекая слушателей тем, что они любили, он постепенно, настойчиво, но неназойливо, внушал им в форме привычных сказаний новые мысли и понятия, бывшие уже не частью старой культуры, но частью новой идеологии.

Сказания Корана были обращены не только к слушателям Мухаммада, но и к нему самому. Его тоже они должны были убедить, уверить в истинности и успешности возложенной на него Аллахом миссии. Напомню, что после первого откровения Варака ибн Науфаль успокоил Мухаммада ссылкой на Мусу-Моисея, а истории прежний пророков (как мы видели на примере отдельных сказаний) использовались для того, чтобы в трудную минуту поддержать дух Мухаммада.

Коран был неосознанным творением Мухаммада, отстраненным от своего творца. Однако личность пророка отразилась в нем достаточно сильно. В тексте то переплетаются, то расходятся элементы, идущие извне и изнутри, из души. «Массовая культура» переплетается с божественным ее толкованием. Аллах преобразует и объясняет личный опыт и личные знания пророка. Такая двойственная природа Корана делает его памятником словесности, стоящим между фольклорным и авторским творчеством.

Коран — религиозная проповедь, имеющая несколько важных ораторско-художественных особенностей, приемов. Некоторые из них особенно ярко проявились в коранических сказаниях. Прежде всего это облечение новых идей в одежды хорошо знакомого, провозглашение нового возрождением старого. Это и постоянный параллелизм прошлого и настоящего. Он достигается легко видимыми приемами «Корана в Коране» и «двойников». И то и другое особо подчеркивается и является более чем приемом. Это часть общей «многомерности» Корана. Каждая история, каждое высказывание могут жить и живут в нескольких контекстах, часто даже противоречащих друг другу. Эта многомерность — одна из важнейших черт Корана в целом.

Через сказания о пророках и катастрофах Коран внушает людям картину закономерного линейного развития человечества к определенному концу — к Судному дню. Пророком этой последней катастрофы, завершением всей религиозной истории сынов Адама представал благодаря сказаниям Мухаммад.

Коранические сказания изображают, таким образом, поступательный исторический процесс. Но изображают они и другое. Повторяемость и параллельность событий и речей, относящихся к «двойникам» Мухаммада, как бы сливают эпохи в одно общее время. Они придают мировой истории иные измерения, подчеркивают постоянство связей, ситуаций и явлений, которое сродни вечности и постоянству Бога. «Исторические» сказания ярко выражают и эту сторону «многомерности» Корана, слияние в нем линейного и цикличного исторического сознания.