Нух и потоп

О всемирном потопе и истории Нуха, библейского Ноя, в Коране рассказано несколько раз и весьма подробно. Его вспоминают, иногда и не называя по имени. Нух — важная фигура в той схеме мировой истории, которая настойчиво навязывается Кораном. Именно она в целом призвана историческими примерами показать истинность миссии Мухаммада, которому предопределено завершить собой ход истории человечества.

Мировая история, как мы уже говорили, предстает в Коране как цепь катастроф, происходивших с разными народами, последовательно сменявшими друг друга и последовательно же уничтожавшимися Аллахом. Многочисленные истории, которые мы будем разбирать ниже, построены по единой схеме. Пользуясь благами, дарованными Аллахом, каждый из этих народов забывал, что он должен быть за это благодарен Богу. Гордыня сменяла веру. Людям давалась последняя возможность исправиться. Человек из их среды избирался пророком Аллаха. Словами Бога он пытался вернуть сородичей на путь веры в единственного бога — Аллаха, предупреждал о возможном наказании. Лишь немногие слушали пророка. Большинство людей насмехались над ним, преследовали его сторонников. Тогда Аллах посылал им наказание — страшную катастрофу (потоп, землетрясение, ураган), в которой гибли все, кроме немногих уверовавших.

В тексте Корана история Нуха является композиционным элементом цикла рассказов о таких катастрофах. Обычно она открывает цикл. За ней следуют истории о гибели нечестивых соотечественников Лута, библейского Лота; адитов, соплеменников аравийского пророка Худа; самудян, не признававших аравийского пророка Салиха; мадианитов, тоже аравийцев, к которым был послан пророк Шу‘айб. Нельзя с полной уверенностью утверждать, что все эти истории стояли всегда рядом уже в устной проповеди Мухаммада. Однако это весьма вероятно. Рассказы сходны не только по содержанию, но и стилистически, в них есть повторы, параллельные места, взаимные отсылки (например, упоминание Нуха в речи Худа). Даже если они не всегда стояли рядом, то, несомненно, представляют собой определенное единство внутри Корана.

В Коране Нух — один из самых благочестивых людей, когда-либо живших на земле: «Мир Нуху в мирах!.. Ведь, поистине, он — из рабов Наших верующих» (37:79/77, 81/79). В разных местах Корана он называется наби — «пророк» (4:163/161), ‘абд шакур — «раб благодарный» (17:3), назир мубин — «увещеватель ясный» (11:25/27), расул амин — «верный посланник» (26:107).

Посланник Аллаха, Нух уговаривал людей поклоняться только Аллаху, ему одному верить и страшиться будущего Суда. Призывы эти вызывали только насмешки, а потом — вражду. Нуха упрекали в том, что он лишь человек и, видимо, безумец, раз берется поучать знатных людей своего народа. Ему говорили, что если бы Аллах действительно захотел обратиться к людям, то послал бы к ним ангелов, а не ничтожного человека. Нуха обвиняли в том, что за ним следуют лишь низкие люди, а он не прогоняет их от себя. Пророку угрожали: «Если ты не удержишься, Нух, будешь ты побит камнями» (26:116).

Нух отчаялся и возроптал, он молил Аллаха: «Рассуди же между нами судом!» (26:118). Молитва Нуха приведена в 71-й суре Корана, которая названа по его имени «Нух»:

«Господь мой, я звал свой народ ночью и днем, но мой призыв увеличил только их бегство.

И поистине, всякий раз, как я их призывал, чтобы Ты простил им, они вкладывали свои пальцы в уши, и закрывались платьем, и упорствовали, и гордо превозносились.

…Господь мой, они ослушались меня и пошли за тем, богатство и дети которого увеличили у него только убыток.

И ухитрились они великой хитростью и сказали: „Не оставляйте никак ваших богов, не оставляйте никак Вадда, и Сува‘, и Йагуса, и Йа‘ука, и Насра!“

Поистине, они сбили с пути многих, и не увеличивай у тиранов ничего, кроме заблуждения!

…Господь мой, не оставляй на земле из неверных ни одного, обитающего в доме.

Если Ты оставишь их, они побьют Твоих рабов и не породят никого, кроме распутного, неверного.

Господи, прости мне, и моим родителям, и тем, кто вошел в мой дом верующим, и верующим мужчинам и женщинам. И не прибавляй для обидчиков ничего, кроме гибели!» (71:5-23, 26/27-28/29).

Аллах внял просьбе Нуха и обещал отомстить. Он успокаивал пророка, чтобы тот не отчаивался — он не виноват в неудаче: «Никогда не уверуют из твоего народа больше тех, которые уверовали. Не огорчайся же тем, что они делают» (11:36/38). Аллах приказал ему строить ковчег. Нух строил, а «знать его народа», проходя мимо, издевалась. Он отвечал: «…и мы будем издеваться над вами» (11:38/40). К врагам Нуха примкнула и его жена, не поверившая мужу (66:10).

Вот наступило время сбыться обещанию о наказании. «Закипела печь» (11:40/42, 23:27), нагревшая воду, которая хлынула с небес и из недр земли. Аллах приказал Нуху ввести в ковчег по паре всех живых существ, собственную семью и тех немногих, кто поверил ему. Один из сыновей Нуха не захотел плыть с ними, говоря, что спасется от воды на вершине горы. Он не внял мольбам отца и утонул вместе со всеми людьми. Огромные, как горы, волны понесли корабль.

Потом по приказу Аллаха земля поглотила воду, небо прекратило дожди. Вода спала, и ковчег опустился на вершину горы аль-Джуди. Нух взмолился тогда Аллаху, прося вернуть ему погибшего сына, ведь Аллах обещал пощадить его семью. Аллах отказался: неверующий сын — «не из твоей семьи» (11:46/48).

Эта история рассказана в Коране несколько раз с разной степенью подробности. Все варианты, вероятно, восходят к самому Мухаммаду, он неоднократно излагал эти важные для его проповеди исторические сказания, каждый раз с различной степенью детализации, с измененными акцентами. Возможно, конечно, что варианты, собранные в Коране,— различные передачи соратниками Мухаммада одного и того же рассказа, однако это значительно менее вероятно.

Все сообщения о Нухе в Коране являются вариантами одной версии предания. Для всех характерны общая линия сюжета, единый набор мотивов, особый акцент на споры Нуха с сородичами и на обиды пророка, интересовавшие Мухаммада больше, чем детали потопа. У всех вариантов единый стиль, одна терминология, повторяющиеся ключевые слова и формульные сочетания. Самый подробный рассказ содержится в суре «Худ» (11). Его как бы дополняет сура «Нух», где передана уже известная нам молитва Нуха, входящая, видимо, в этот рассказ. Другие варианты — более сокращенное изложение того же рассказа, но иногда в них всплывают детали, утерянные в пространном варианте, например упоминание гвоздей в 54:13.

Есть в Коране и отголоски какой-то другой версии рассказа о потопе. Речь идет именно о всеобщем потопе, страшной катастрофе, от которой Аллах некогда спас людей. Они же забыли об этом благодеянии. «Мы ведь, когда вышла вода из берегов, понесли вас в плавучей, чтобы сделать это для вас напоминанием и чтобы внять этому могло ухо внимающего» (69:11-12).

В рассказах о Нухе очень много явных параллелей к биографии Мухаммада, точнее — к истории его ранних взаимоотношений с мекканцами. Их тут больше, чем в любом ином рассказе о древних пророках. Как и уже отмечал, большая часть аятов, повествующих о Нухе, сообщает о том, как он спорил с соотечественниками, а не о том, каким был потоп. Это связано с идейной задачей этой и подобных историй в Коране. Они должны были предостеречь соотечественников Мухаммада, устрашить их наказанием, которое неминуемо придет к ним, как оно пришло к тем, кто гнал и унижал Нуха. Соответственно, надо было убедительно показать, что с Нухом происходило то же самое, что и с мекканским пророком.

Совпадения диалогов Нуха и его современников с тем, что рассказывает Коран об обвинениях Мухаммаду,— подчеркнуты. В них — главная цель коранического рассказа о Нухе. Для нас же они открывают новый, хотя и не очень обильный источник по истории рождения ислама. В повествовании о Нухе-Мухаммаде могут оказаться детали, восходящие к реальным спорам и стычкам, происходившим в Мекке и нам неизвестным.

Нух проповедовал то же, что проповедовал Мухаммад, употребляя те же самые слова и фразы, которые использованы в прямых обращениях Корана к Мухаммаду и мекканцам. Он звал людей поклоняться только Аллаху, единственному богу; предупреждал, что наступит Судный день; что Аллаха заранее надо просить о прощении и милосердии. Он объявлял себя посланником, исполняющим волю Бога: «…и поведено мне быть предавшимся!» (10:72/73). О Мухаммаде говорится: «…и мне поведено быть предавшимся» (27:91/93).

Обвинения и упреки, которыми Нуха осыпала знать (мала’), совпадают с теми, на которые отвечал Мухаммад словами Корана. Ответы Мухаммада и ответы Нуха есть в тексте Корана, и они почти дословно совпадают. Однако в рассказе о Нухе есть и прямая речь его врагов. Слова врагов Мухаммада мы обычно реконструируем из ответов. Для такой реконструкции полезны и слова, которые произносят противники Нуха. Как и Мухаммаду, Нуху говорили, что он только человек, а посланником своим Бог обязательно выбрал бы ангела; утверждали, что Нух одержим джиннами, что он стремится к собственной выгоде, хочет возвыситься над другими и потому отягчает людям жизнь, нарушая ее привычное течение.

Нуху заявляли, что ничего похожего люди от моих отцов не слышали и отказываться от своих богов не собираются. Напомним, что защита традиций предков была одним из главных и действенных аргументов в борьбе мекканцев с Мухаммадом. Нуху угрожали побить его камнями, как это делали со сторонниками Мухаммада в Мекке. Возможно, что в угрозе Нуху: «Если ты не удержишься, Нух, будешь ты побит камнями!» (26:116) — прямо отразился эпизод угрозы нападения на самого Мухаммада.

Нух в Коране отвечал сородичам так же, как отвечал мекканцам Мухаммад. Он послан и выбран Аллахом, он не претендует на знание сокровенного, не желает никакой награды, не ищет выгоды, он не утверждает, что обладает сокровищами Аллаха или что он ангел. Он грозил людям наказанием, а они, издеваясь, говорили: «…приведи же нам то, что ты обещаешь» (11:32/34).

Когда Мухаммада называли прорицателем, сумасшедшим и поэтом, то говорили: «…поджидаем мы перемены судьбы над ним». Коран советовал Мухаммаду: «Скажи: „Поджидайте, и я вместе с вами поджидаю“» (52:30-31). О Нухе говорят похожее: «Это только человек, в котором безумие, выжидайте с ним до некоторой поры» (23:25).

В двух вариантах рассказа Нуха обвиняют в том, что к нему идут ничтожные и безрассудные люди, что ему надо бы прогнать их от себя. Нух отказывается, говоря, что судить их может только Аллах (26:111-114; 11:27/29-29/31). Речь, похоже, идет о каких-то прежних проступках этих людей. Возможно, и тут сохранился отголосок эпизода из жизни Мухаммада и его сподвижников. Ибо такая же ситуация описана в Коране в связи с Мухаммадом (6:52): «Не отгоняй тех, которые взывают к Господу их… Не на тебе расчет с ними ни в чем…» Прямо перед этим (6:50) Аллах вкладывает в уста Мухаммада те же слова, что и Нуху: «Скажи: „Я не говорю вам, что у меня сокровищницы Аллаха, и не знаю я сокровенного“».

Враги довели Нуха до отчаяния, он просит Бога рассудить его с соплеменниками, послать им обещанное наказание. Эмоциональный настрой этой молитвы отличен от библейских преданий. В ней много фраз, похожих на те, которые произносил как бы сам Мухаммад. Все настроение и мотивации очень хорошо укладываются в обстоятельства жизни Мухаммада в конце мекканского периода, накануне хиджры. Тогда от него отвернулись впервые даже члены собственного рода; казалось, что проповедь терпит полную неудачу. И кажется, что это не Нух, а Мухаммад говорит Аллаху: «Господь мой, не оставляй на земле из неверных ни одного, обитающего в доме… И не прибавляй для обидчиков ничего, кроме гибели!» (71:26/27-28/29).

Мухаммад в Мекке нашел выход, преодолел отчаяние, покинул родной город. Мольба наказать сородичей осталась в рассказе о его «двойнике» — пророке Нухе. Именно для коранического рассказа характерен образ сына, который не внял призывам отца и потому был «исключен» Аллахом из семьи пророка. Для социально-психологического настроя мусульманской проповеди как раз была важна идея замены уз родства узами общности по религии. Людей должна была объединять вера в Аллаха. Проблема того, как совместить верность родовым связям и связям религиозным, мучила многих мусульман, в том числе и Мухаммада. Эпизод из истории Нуха приобретает в этом контексте острое звучание.

История о Нухе отразила обстоятельства жизни Мухаммада в Мекке, но в ней есть и другие конкретные элементы аравийской действительности. Ковчег опустился на гору аль-Джуди. Это название горы в Северной Аравии. Лишь позднее мусульманские комментаторы перенесли это название на библейский Арарат в Курдистанских горах. В суре «Нух» (71) перечислены имена божеств, от которых народ Нуха не хотел отказываться. Это аравийские божества, которым поклонялись в разных частях Аравии,— общеаравийский Вадд, химйаритский Наср, южноаравийские Йагус и Йа‘ук, центральноаравийский Сува‘.

Такие детали не связаны с историей Мухаммада, с мусульманской трактовкой истории Ноя. Им есть лишь одно приемлемое объяснение. Мухаммад и его слушатели считали, что Нух жил и действовал в Аравии. Узнали они это скорее всего из бытовавших в Аравии легенд о Нухе, уже оторванных от своих корней. Заметим, что имя Нух тоже воспринималось как арабское. Оно имеет при склонении три падежа, тогда как имена, воспринимавшиеся как иностранные (большинство имен библейских персонажей в Коране), имеют в арабском языке только две падежные формы. Предание это не было и мекканским изобретением. Реалии не мекканские, а общеаравийские. Любимых в Мекке божеств в списке Нуха нет.

Этому предположению на первый взгляд противоречит текст Корана, где несколько раз говорится о том, что история Нуха нова для слушателей. В конце рассказа о Нухе в суре «Худ» (11:49/51) есть фраза, часто встречающаяся в Коране и обращенная к Мухаммаду: «Это из рассказов про сокровенное. Мы открываем их тебе, не знали их ты и твой народ до этого. Терпи же! Поистине, конец — богобоязненным!» Так говорится и в других местах, в частности в описании истории Марйам (3:44/39) и Йусуфа (12:102/103). В середине того же рассказа про Нуха вставлена фраза: «Может, они скажут: „Измыслил он его!“ Скажи: „Если я измыслил его, то на мне мое прегрешение, и я свободен от того, в чем вы грешите!“» (11:35/37). Этн вставки могут быть понятны в том смысле, что история Нуха была нова для слушателей. Памятуя об этом, редакторы Корана именно сюда вставили эти фразы. Однако обвинения во введении новшеств, даже если они действительно связаны с рассказом о Нухе (а они явно добавлены несколько позднее), могут относиться скорее к коранической трактовке, а не к самой истории. В самом деле, мы уже видели, что в Коране есть нарочитые отличия и смещения акцентов по сравнению с исходным библейским рассказом.

У нас есть еще свидетельства того, что история Нуха была известна в Аравии до Корана. Она фигурирует в стихах доисламских поэтов и поэтов — современников Мухаммада. Поэтические обработки рассказа о Нухе часто содержат детали, которые в Коране упоминаются мельком или вообще отсутствуют. У поэтов другие акценты. Их интересует потоп, а не то, как именно мучили Нуха его соотечественники. В стихах отразилась иная версия истории о Нухе. Она отличается от коранической, хотя, видимо, послужила ее основой.

У поэта Тарафы (VI в.) Нух упоминается среди рассуждений о всемогуществе судьбы, как пример очень долго жившего человека. Современнику Мухаммада Умаййе ибн Аби-с-Сальту приписывается стихотворение, где красочно и подробно описывается потоп. Рассказано о ковчеге, как он опустился на гору и как Нух послал искать землю ворона. Тот нашел ее, но не вернулся к людям. Тогда Нух отправил горлинку. Она вернулась с доброй вестью, и за это Нух подарил ей ожерелье, ту самую белую полоску, которая есть на шее у всех горлинок. Главными оказываются мотивы, которых в Коране нет вообще. Вместе с тем описание ковчега, несущегося по волнам, близко к кораническому аяту (11:42/44).

В другом стихотворении Умаййи Нух упомянут как человек, испытавший высшую милость Господа. Он спас его во время потопа. Вспоминается об этом опять в контексте рассуждений о могуществе судьбы — она властна даже над теми, кого особо опекает бог. В стихотворном описании потопа есть два мотива, важных и для Корана. Это — «запылавшая печь», с которой начинается катастрофа, и строптивый сын, отказавшийся спасаться в ковчеге.

В стихотворении аль-А‘ша, поэта, который был знаменит уже до ислама, но пережил Мухаммада, упомянуты Аллах, насмешки над Нухом, «печь», строптивый сын, гора аль-Джуди. Кратко упомянуто о посылке птиц на поиски земли, о чем в Коране речи нет. Этот рассказ восходит к докораническим сказаниям, но подвергся влиянию их коранической редакции.

Следующий этап развития сюжета мы встречаем у поэта-христианииа уже мусульманской эпохи аль-Кутами (конец VII — начало VIII в.). Он несколько раз рассказывает об истории Нуха, и его стихи выглядят первой иллюстрацией к кораническому рассказу.

Все это свидетельствует о том, что в Аравии и до ислама бытовала особая версия предания о Ное-Нухе. Коран ее использовал, развил и перестроил.

Аравийское предание могло возникнуть под влиянием воззрений неизвестных нам в деталях гностических сект. Образ спасавшегося самостоятельно сына Ноя тоже созвучен гностическим мотивам. У сетян, к примеру, считалось, что потомки Сифа (Сета), сына Адама, спаслись от потопа без помощи ковчега.

К месопотамским истокам, возможно, восходит образ жены Ноя. Он отсутствует в Библии, малозначителен в послебиблейских преданиях. Однако в более древних историях о потопе жены праведников действуют более активно.

Христианские и иудейские предания о Ное были многочисленны, разнообразны и красочны. Они широко бытовали по всему Ближнему Востоку, рассказывались и религиозными проповедниками, и сказителями. Часто они могли отрываться от своей религиозной пропагандистской сути. Их, как и многие другие предания, в качестве занимательных и назидательных легенд рассказывали на ярмарках и караванных стоянках Аравии.

Много вариантов легенд, бродивших по раннесредневековому Ближнему Востоку, записано в различных христианских сводах рассказов о древних событиях, в сборниках иудейских преданий. Однако нужно всегда помнить, что это лишь части, выхваченные из моря устных сказаний. Поэтому параллели между мотивами, встречающимися в Коране, и деталями конкретных христианских и иудейских текстов не означают прямой и даже опосредованной связи между ними. Они указывают нам лишь на примерные истоки и среду, откуда эти мотивы попали в Аравию, где распространились и были благодаря своей известности использованы Кораном. Обычно оказывается, что каждый коранический мотив, имеющий параллели, находит их себе и в христианских и иудейских текстах.

Именно в многочисленных текстах обеих религий появился образ Ноя, над которым издеваются соплеменники. Существование такого описания истории Ноя, видимо, и стало поводом для использования в Коране образа Ноя как одного из прототипов и «двойников» Мухаммада. В иудейских и христианских преданиях был разработан и воспринятый арабской поэзией мотив об улетевшем и не вернувшемся вороне. В библейском тексте он улетает и возвращается, хотя радостную весть приносит голубка: «…и выпустил ворона, и он, вылетев, отлетал и прилетал» (Бытие 8:7). В иудейских комментариях к книге Бытия зафиксированы сказания, представляющие более подробную, чем в Библии, картину деятельности Ноя и враждебной реакции соплеменников. Аггада рассказывает об издевательствах над Ноем. Христианин Ефрем Сирин тоже упоминает о том, как соплеменники Ноя веселились, слушая его речи. Эти мотивы еще далеки от того, что появилось в Коране, однако они и им подобные могли послужить толчком для «творчества» Мухаммада.

В раввинской литературе сложилось представление о том, что вода потопа была горячей. Рабби Йоханан: «Каждую каплю, которую Бог обрушил на поколение потопа, он сначала раскалял в геенне».

Кораническая фраза о том, что ковчег служит людям «напоминанием» (54:15; 69:12), может считаться просто образным выражением. Однако в ней можно видеть и отражение иудейских рассказов о том, что остатки корабля Ноя сохранились на одной из высоких гор.

История о строптивом сыне напоминает о легендах о непослушании различных сыновей Ноя. Чаще всего упоминают Хама, но не всегда только его. Существовали в иудейской литературе и сказания о том, что кроме ближайших родичей Ноя спаслись и некоторые другие люди, причем как в ковчеге, так и без его помощи. Коран как бы переделывает эти легенды в согласии со своей логикой и главной идеей.

В иудейских и христианских преданиях есть представление о том, что жена Ноя недостаточно помогала и даже была враждебна своему мужу. В соответствии с этим или же опираясь на более ранние легенды о потопе, Коран ставит ее рядом с женой Лота-Лута, как одну из тех женщин прошлого, которые предали пророков. Возможно, что этот повторяющийся в Коране мотив призван с помощью противопоставления подчеркнуть верность первой жены Мухаммада, Хадиджи, поддержка которой сделала Мухаммада стойким перед долгим сопротивлением большинства мекканцев его проповеди. Аят о жене Нуха считается обычно мединским по происхождению, поэтому он мог вызывать аллюзии и вообще с жёнами Мухаммада, Коран ведь особо выделял их среди других мусульманок.

Глубинная основа коранического рассказа о Нухе, само собой разумеется,— библейская история о потопе (Бытие 6:9—9:28). Она дошла в Коран через несколько ступеней передачи и переработки. Тем не менее интересно сравнить эти два рассказа. В Коране сохранилась общая сюжетная линия. Сохранились многие мелкие, но характерные детали. К примеру, подчеркивается описание природы потопа как слияния небесных и подземных вод: Бытие 7:11: «…разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились»; Бытие 8:2: «И закрылись источники бездны и окна небесные, и перестал дождь с неба»; Коран 54:11-12: «И открыли Мы врата неба с водой извергающейся, и извели из расселин земли источники, и встретилась вода по повелению, которое было решено»; Коран 6:6: «…посылали на них небо обильным дождем и заставляли реки течь у них, а потом погубили их за грехи и произвели после них другое поколение».

Отличия, однако, значительны. Общий стиль коранического рассказа, с одной стороны, более суров, с другой — более жив и непосредствен. Библейские мотивы дошли до Аравии как бы в двух комплексах мотивов. Один — это воспоминание о страшной катастрофе, постигшей некогда людей. Она была поводом для рассуждений и размышлений о ничтожности человека, о боге, судьбе. Это особо волновало христиан, гностиков, благочестивых аравийских ханифов. Другой — назидательная, страшная, но в первую очередь интересная история, где было много действия, действующих лиц, диалогов. Особое место заняли истории о непослушном сыне, вороне и голубке. Популярная история стала важной частью мировой истории, доказывающей достоверность претензий Мухаммада на пророческий сан с помощью образа его «двойника» Ноя-Нуха.

История о Нухе была столь нарочито обработана, что Мухаммада, видимо, обвиняли в нововведениях. Она же стала затем как бы образцом для других историй о пророках и катастрофах. Она предшествует им хронологически, но тесно увязана с ними в единый цикл. Все последующие истории сходны с ней и по общему построению, и по характерным деталям, и по главным идеям. Создается впечатление, что тип таких сказаний был отработан сначала на образе Нуха. Напомним, что Нух воспринимался как персонаж своей, аравийской истории наряду с действительно аравийскими Худом, Салихом и Шу‘айбом и тоже считавшимся аравийским Лотом-Лутом.

Худ — «брат адитов»

В Аравии, в местности аль-Ахкаф, в следующем поколении после Нуха жили люди, отличавшиеся высоким ростом и называвшиеся адитами. Они были благополучными земледельцами, имели большие стада, сады с полнородными каналами. На вершинах холмов адиты ставили свои крепости. И вот однажды их постигла засуха.

Тогда один из них, по имени Худ, был выбран Аллахом стать его посланником к собственному народу. Он принялся призывать их поклоняться Аллаху, и только ему. Он звал их отбросить богов их предков, которые есть только «имена, которые дали вы и ваши отцы» (7:71/69). Он пугал их грядущим наказанием, упрекал за гордыню, за то, что они неблагодарны — ведь именно Аллах сделал их преемниками и наследниками народа Нуха, даровал им высокий рост и благоденствие. Худ говорил, что он — посланник Аллаха, проповедует им только то, что приказал Бог, что самому ему в этом деле нет никакой корысти, что ему не нужно награды. Он обещал, что если сородичи уверуют, то Аллах пошлет им дождь и прекратит засуху.

Знать же его народа (мала’) и все те, кто не уверовал, обвиняли Худа во лжи. Они говорили, что Аллах не мог сделать своим посланником человека, который ест и пьет, как они. Они отказывались забыть богов своих отцов и поверить в «сказки древних», которые Худ выдает за «откровения» от Аллаха, возводя этим клевету на почитаемого бога. Сородичи утверждали, что Худ глуп и безумен, что, видимо, кто-то из богов лишил его разума. Люди смеялись над тем, что Худ обещал им воскресение после того, как они превратятся в кости и прах. Они издевались над ним: «Приведи же нам то, чем ты грозишь» (7:70/68).

Худ грозил, увещевал и предупреждал: «Господь мой заменит вас другим народом!» (11:57/60). Он жаловался Аллаху, что не виноват в упорстве и неверии своих сородичей, и просил Бога рассудить между ним и ими.

Тогда Аллах послал адитам наказание в «день злосчастия длительного» (54:19), когда «постигло их то, над чем они издевались» (46:26/25). Они увидели «облако, направляющееся к их долинам», и решили, что засуха кончилась: «Это облако, которое прольет нам дождь!» (46:24/23). Принесло оно, однако, не дождь, а вихрь, «шумящий», и «буйный», и «губительный», гром и молнию. Ураган бушевал семь дней и восемь ночей, вырывая и унося людей, бросая их, «как стволы пальм опрокинутых» (69:7). Все адиты погибли. «И наутро оказалось, что видны только жилища их» (46:25/24). Только Худ и немногие уверовавшие были пощажены.

История адитов и Худа, их «брата» и пророка, несколько раз повторяется в Коране в едином комплексе с историей Нуха и других пророков. Неоднократно она вводится фразой, как бы продолжающей единый зачин всей этой группы историй: «Мы отправили уже Нуха к его народу… и к адитам — брата их Худа» (7:65/63); «Вот, Мы послали Нуха к его народу… и к адитам — брата их Худа» (11:50/52). Иногда явно «адитский» рассказ идет сразу после истории Нуха, но без особой связки и без упоминания имен ‘ад и Худ (23:31/32). Однажды этот рассказ и ему подобные соединены рефреном: «И Мы облегчили Коран для понимания, но найдется ли хоть один припоминающий!» (54:17, 22 и т.д.). Есть в Коране и краткие упоминания адитов отдельно или вместе с самудянами. Всегда речь идет о том, что адиты были погублены за свои проступки перед Богом. Всегда об адитах говорится в назидание людям, однако степень подробности и разработанности рассказа различна. Исследуя ее, можно обнаружить несомненную эволюцию вариантов в рамках единой коранической версии.

В самых ранних аятах (89:6/5-7/6) назидательное упоминание об адитах звучит совсем как сентенция о могуществе судьбы в устах доисламского арабского поэта: «Разве ты не видел, как поступил твой Господь с ‘адом, Ирамом, обладателем колонн?» Потом появляются более подробные упоминания об адитах, их гибели от шумящего ветра. Еще позднее, в следующие мекканские периоды, появляется предостерегающий адитов пророк. Имени его Коран еще не называет, нет рядом и рассказа о Нухе (41:13/12-16/15). Потом пророка называют «брат адитов» и появляется название места их обитания — аль-Ахкаф (46:21/20). Затем рядом с адитами появляется рассказ о Нухе и весь цикл пророческих историй (54:18-21). Увеличивается доля повествования собственно о пророке по отношению к описанию гибели-катастрофы. Появляется имя пророка — Худ.

Имя это представляет собой некоторую загадку. Оно созвучно употребляемой, в частности и в Коране, форме множественного числа от йахуд («иудей»). Это подтолкнуло комментаторов к тому, чтобы отождествить коранического Худа с Евером, предком-эпонимом евреев. Однако именно присутствие созвучного слова в Коране указывает на различие значений. Два слова употребляются совершенно по-разному, следовательно, их различие ощущалось четко. Худ может быть понято и как производное от глагола хада («покаяться»).

Причастие-эпитет, стоящее в тексте рассказа, могло быть воспринято слушателями (сразу или потом) как имя. В более ранних текстах имени вообще не было, и место оставалось «свободным». Ниже мы увидим, что аналогичное толкование допустимо и для имен других аравийских пророков. Впрочем, имя Худ и другие имена того же корня, например Хавид, Худат, Хавад’иль, Ахвад, Ахвад’иль, часто встречаются в древних надписях из Северной Аравии. Поэтому Худ может быть просто обычным аравийским именем, не несущим никакого осознаваемого слушателями особого смысла.

В наиболее развитых и подробных вариантах коранического рассказа об адитах Худ — главная фигура и стержень сюжета. Основное место в рассказе уделено его проповедям и спорам адитов с ним. О катастрофе говорится кратко, хотя и выразительно. Как и в истории Нуха, диалоги Худа и адитской знати созвучны спорам, которые вел в Мекке Мухаммад. «Мухаммадовы» элементы тут примерно такие же, как в истории Нуха, хотя они менее ярко выражены и менее часты. Подобно всем другим пророкам от Нуха до Мухаммада, Худ учил людей поклоняться Аллаху, угрожал Судным днем, объявлял себя пророком. Как и Мухаммада, его упрекали тем, что он лишь человек, а претендует на то, что поручают только ангелам. Его считали одержимым, обвиняли в преступном посягательстве на богов, чтимых предками.

В ответ Худ, как и Мухаммад, называл прежних богов «пустыми именами», повторял фразу Мухаммада: «…выжидаете, и я буду выжидать!» Противники называют проповеди Худа «творениями первых» (26:137, асатир аль-аввалин), как часто называли аяты Корана враги Мухаммада. Интересно утверждение адитов, что Худ своими проповедями клевещет на Аллаха: «Это — только человек, который измыслил на Аллаха ложь, и мы ему не верим» (23:38/40). В Мекке знали бога Аллаха, но Мухаммад придал этому божеству всеобъемлющий характер, и именно это вызывало у мекканцев протест. История о древности и в этом созвучна жизни Мекки времени Мухаммада.

В рассказе о Худе сохранились и интересные фрагменты споров о возможности воскресения. «Разве он обещает вам, что вы, когда умрете и будете прахом и костьми, что вы будете изведены? Далеко, далеко то, что вам обещано! Есть только наша ближайшая жизнь; мы умираем и живем, и не будем мы воскрешены» (23:35/37-37/39). Таким был один из главных аргументов в полемике с Мухаммадом. «Жизнь после смерти» казалась мекканцам невероятной, противоречила глубинным представлениям доисламских арабов о смерти.

Наконец, восклицание Худа: «И Господь мой заменит вас другим народом» — совпадает с настроением и речами Мухаммада, когда он в конце мекканского периода жизни, потеряв поддержку сородичей, угрожал им поисками сторонников вне родного племени. Как известно, именно это он и сделал, обеспечив тем самым триумф своего учения.

Оснащение легенды деталями из жизни Мухаммада было, видимо, последним этапом развития рассказа внутри Корана. Первоначально, в ранних сурах, он использовался для того, чтобы восславить могущество и суровую мстительность Аллаха. Материалом служили известные в Аравии исторические легенды из собственного прошлого.

Адиты были широко известны по всей Аравии, правда, в основном тем, что они давным-давно погибли. Как пример исчезнувшего могущества их постоянно поминали доисламские поэты. Только у них народ уничтожался не волей Аллаха, а прихотями всемогущей судьбы. Упоминается в стихах и некий «брат аль-Ахкаф», подобный Обрату их (адитов)» в Коране. Однако в поэзии почти нет никаких деталей из легенд, которые легли в основу коранического рассказа. Между тем такие легенды существовали, что следует уже из того, что Коран мельком, намеками, как на известное всем, касается таких мотивов, как засуха, высокий рост адитов. Описание гибели народа ‘ад тоже похоже на эпизоды, вырванные из общей картины, знакомой слушателям.

Комментаторы Корана в связи с адитами, так же как и в связи со всеми пророческими рассказами, приводят обширный материал. Обычно такого рода комментарии питались иудейскими и христианскими преданиями, ставшими известными мусульманам уже после сложения Корана. Однако для аравийских сюжетов там материалов не было. Здесь источником могли послужить только местные предания, в большей или меньшей степени восходящие к докораническим сказаниям. Поэтому, хотя и осторожно, с оговорками, для разъяснения коранического текста мы можем использовать мусульманские предания об адитах.

Интересно, что в этих преданиях Худ стоит несколько одиноко, главная сюжетная линия рассказа развивается почти без него. Это косвенно указывает нам на независимость этих преданий или их части от коранического текста, где все строится вокруг Худа. Согласно самой распространенной и пространной версии, адиты были могущественным и процветающим народом, знаменитым своими богатствами и постройками. Когда однажды их постигла засуха, пророк Худ призывал их уверовать в единственного бога, Аллаха. Они же, следуя традиции, отправили в Мекку делегацию, чтобы молить о дожде Господина аль-Ка‘бы. В мусульманской передаче истории, а только такой мы и располагаем, господином аль-Ка‘бы является тот же Аллах. Делегацию возглавил некий знатный адит, которого предание называет Кайль. Это не имя, но социальный термин, которым в доисламской Южной Аравии называли крупных феодальных правителей. В значении «царь», «могущественный вождь» он был хорошо известен по всему полуострову. Кайль и его соратники увлеклись гостеприимством, развлечениями крупного торгового города, вином и танцовщицами и совсем забыли о цели своей поездки. Хозяевам пришлось тактично напоминать им о засухе на родине, вложив соответствующие фразы в уста развлекавших гостей певиц.

В ответ на запоздалые молитвы адитов голос с неба предложил им выбрать одно из трех облаков, появившихся на небесах. Они выбрали самое темное, полагая, что в нем более всего дождя. Оно и принесло их народу уничтожение.

Был среди адитов, приехавших в Мекку, один мудрец по имени Лукман. Пока все молились о судьбе своего народа, он обратился к Богу с «личной» просьбой — даровать ему бессмертие. Аллах подарил ему очень долгую жизнь, равную жизни семи сменявших друг друга орлов. Лукман тоже упоминается в Коране, но о нем речь пойдет отдельно (см. гл. «Герои и мудрецы»).

Все комментаторы единодушно помещают аль-Ахкаф в Южной Аравии, считая, что Коран имеет в виду пустыни, примыкающие к восточной части долины Хадрамаут. Мнение о южноаравийском происхождении адитов стало в мусульманской, а затем и в востоковедной литературе общим местом. Однако эта локализация далеко не бесспорна. Название местности — аль-Ахкаф, подобно многим другим топонимам Аравии, означает вид рельефа — песчаные дюны. Соответственно оно могло относиться ко многим пустынным районам. Имя ‘ад не встречается во многих тысячах известных нам южноаравийских надписей. Однако оно хорошо известно, и именно как имя рода или племени, по североаравийским надписям доисламского времени. В Северной же Аравии Птолемей помещает во II в. некий народ, имя которого созвучно имени ‘ад: oaditae. В доисламской поэзии нет никаких намеков на южноаравийское происхождение адитов. Их упоминают в списках погубленных судьбой людей и народов из разных мест севера и юга полуострова. В некоторых стихах, однако, есть указания на связи адитов с североаравийской историей. Ибн аз-3иба‘ра из племени фихр говорит о том, что адиты вместе с джурхумитами жили в Мекке до курайшитов. Христианский доисламский поэт Кабиса ибн Джабир связывает «время адитов» с североаравийским городом Таймой.

Главным же аргументом в пользу североаравийской исторической основы, на которой выросли аравийские сказания об адитах, является текст Корана. В нем много сведений и рассказов, прямо или косвенно связанных с Йеменом. О них речь пойдет в другом месте. Для нас сейчас важно, что все эти истории построены и стилистически оформлены совершенно иначе, чем история об адитах. Последняя, напротив, по стилистике и реалиям весьма близка к кораническим рассказам о самудянах и мадйанитах — несомненно североаравийских народах. В ранних сурах ‘ад и самуд называются вместе, как народы единой судьбы. С ними соседствует «Ирам, обладатель колонн», или «многоколонный Ирам». Построение коранического предложения давало комментаторам основание вообще считать Ирам городом или постройкой адитов.

Это далеко не бесспорно, но связь между ‘ад и Ирам несомненна. Ирам комментаторы соответственно тоже помещают в Южную Аравию. Его описывают как сказочный мертвый город в пустыне. Он весь построен из благородных металлов и драгоценных камней, но не виден глазу. Только изредка открывается он заблудившимся в пустыне путникам.

Для современной науки, однако, не составило большого труда обнаружить, что Ирам Корана — именно так и называвшийся в надписях и в арабской традиции римско-набатейский храм II-III вв. в ар-Рамм (Ирам) в Северном Хиджазе. Он действительно имел много колонн. Развалины его лежали на важных торговых путях, по которым постоянно ездили жители Мекки.

Я полагаю, что в рассказе об Ираме и адитах в Коране следует видеть давно распространенные в Аравии и оторвавшиеся от своих исторических корней легенды, отразившие гибель и упадок крупных торговых и земледельческих центров набатейской культуры в Северо-Западной Аравии во II-IV вв. Погибли они, в частности, и под ударами усиливавшихся в Аравии кочевников-бедуинов. Адиты Корана — это возгордившиеся своим благополучием земледельцы. Аллах наказывает их сначала засухой. Возможно также, что в рассказе о катастрофе, поразившей адитов, отразилась и память о частых в Северной Аравии стихийных бедствиях — селевых паводках и (в древности) землетрясениях.

Сказание об адитах, сыгравшее немалую роль в «пророческих» циклах Корана, восходит к аравийским преданиям об аравийском же прошлом. Еще в доисламский период они получили и некоторое историко-философское осмысление. Их использовали для доказательства бренности земного благополучия, всесилия судьбы. Весьма вероятно, что на их форму и на их назидательный настрой повлияли иудейские и христианские легенды о пророках и катастрофах, хорошо известные в Аравии, в первую очередь легенды о Ное и Лоте. К примеру, упоминание о том, что ветер бушевал над адитами семь ночей и восемь дней (69:7), могло возникнуть в подражание библейскому рассказу о потопе.

Верблюдица пророка Салиха

«И к самудянам — брата их Салиха»,— сказано в суре «Худ» после рассказов о Нухе и об адитах (7:73/71). Самудяне — преуспевающий народ, живший уже после адитов среди садов и источников, посевов и пальм, «плоды которых нежны» (26:148). В долинах они строили дворцы, в скалах высекали себе дома (7:74/72). Одним из мест их жительства был аль-Хиджр, район и город в Северном Хиджазе. Самудяне отклонились от «правильного пути», «полюбили слепоту» (41:17/16), возгордились и забыли об Аллахе.

Тогда Аллах сделал одного из них, по имени Салих, своим посланником. Он стал увещевать соотечественников, напоминать о том, что их благополучие и само существование — дар Аллаха. Только Аллаху, говорил он, надо поклоняться, надо страшиться наказания от Аллаха и во всем слушаться его пророка, которым избран он — Салих.

Знать самудян отвергла его притязания, говоря, что до него они молились богам своих отцов и не собираются от них отказываться. Они утверждали, что он околдован, что он — «лгун, высокомерный» (54:25, 26). Часть людей, однако, поверила Салиху. Самудяне разделились на две враждующие группы. Верующих спрашивали, неужели они верят в то, что Салих послан от Господа. Они отвечали не совсем на заданный вопрос, что верят в то, с чем он послан, в идеи его проповеди (7:7.5/73). Салих же звал их не покоряться нечестивцам, говорив, что так действовать побуждает и заставляет его высшая сила.

Враги, особенно девять самых главных противников Салиха, собрались тайно напасть на него и его семью. Они по птицам гадали о нем и заявляли, что гадание не подтверждает божественность его миссии (27:47/48-50/51), призывали Салиха чем-нибудь доказать его пророческий сан, смеялись над обещанным им наказанием.

Тогда в качестве знамения от Аллаха самудянам была послана верблюдица. Ссылаясь на Аллаха, Салих потребовал у самудян беречь ее, дать ей свободно пастись на «земле Аллаха» (7:73/71) и делиться с ней питьевой водой: «…для нее питье, и для вас питье в день определенный» (26:155); «…вода поделена между ними: каждое питье в свое время» (54:28). Это был прямой вызов, и в ответ на него один из самудян или один из их союзников (он назван сахиб — «приятель», 54:29) убил верблюдицу, подрезав ей поджилки на ногах.

Через три дня последовало наказание, в которое они никак не хотели верить, над которым смеялись: «Приведи к нам то, что ты обещаешь, если ты посланник!» (7:77/75). На заре их постигло «сотрясение» (7:78/76), «вопль», «единственный вопль» (11:67/70; 54:31), сверкание молнии (41:13/12; 51:44), «…и наутро они были в своих жилищах павшими ниц, как будто и не жили там» (11:67/70-68/71). Они не встали более (51:45), превратились в подобие сухой травы в загонах для скота (54:31). Все самудяне были истреблены. Гибель миновала только Салиха и тех, кто ему поверил. Пророк отвернулся от погибших и сказал: «О народ мой! Я передал вам послание Господа моего и давал вам совет, но не любите вы советников» (7:79/77).

Все краткие и длинные рассказы о самудянах представляют собой варианты одной версии сказания. Их размеры, стиль и выбор эпизодов, однако, различны. Особо выделяются подробные рассказы, где много места уделено спорам самудской знати с Салихом, где стилистика и даже отдельные фразы очень близки к составляющим с ними единый комплекс историям о Нухе, адитах, Худе и Шу‘айбе (7:73/71-79/77; 11:61/64-68/71). В одном случае рассказ о Салихе сочетается только с рассказом о Луте (27:45/46-53/54). Однажды народ, явно идентичный самудянам, назван «жителями аль-Хиджра», а имя пророка не названо (15:80-84). Частью или остатками самудян комментаторы считают и таинственных «обитателей ар-Расса», которых Коран упоминает в той же цепочке погубленных за неверие пророкам народов, что и ‘ад и самуд (25:38/40; 50:12). Характерна насыщенная краткость, подобная заклинанию, в перечислении основных эпизодов предания о самудянах в суре «аш-Шамс» («Солнце», 91):

В вариантах предания можно заметить некоторую эволюцию коранического текста, последовательную обработку исконного предания,— от кратких упоминаний о гибели всем известного народа к объяснению ее как наказания, посланного Аллахом. Возникают подробные рассказы о пророке, непослушание которому стало причиной гибели. Имя пророка, Салих, весьма распространенное у мусульман сегодня, в доисламских текстах (в поэзии и в надписях) практически не встречается. Слово является действительным причастием от глагола салаха и означает «исправляющий», «правильный», «праведный», «благочестивый». В еще большей степени, чем имя Худ, о котором говорилось выше, оно может быть просто определением к слову ах — «брат», воспринятым позже как имя собственное.

В рассказах о Салихе меньше фраз, прямо совпадающих со словами Мухаммада, чем в историях Нуха и Худа. Однако общие мотивы этих высказываний те же. Салих — еще один «двойник» Мухаммада. Он учит тому же — поклоняться только Аллаху, страшиться Судного дня. Он говорит о том, что проповедует не по своей воле, что не стремится ни к какой награде. Его обвиняют в гордости, во лжи (как и других пророков, но иными словами), его называют «очарованным» — мусаххар (26:153).

Характерна такая деталь. Противники пророка подчеркивают, что из-за его проповеди люди разделились на две группы. Знать самудян уговаривала смириться не только пророка, но и — отдельно — его сторонников. Представляется, что такие детали отражают мекканскую реальность. С ней связан мотив заговора самудян против Салиха. Он содержится только в одном варианте, где нет истории о верблюдице; там упомянут заступник пророка, некий вали. Напомним, что Мухаммад мог довольно уверенно противостоять своим противникам благодаря наличию у него заступника — главы рода хашим Абу Талиба.

В городе жили девять человек, которые распространяли по земле нечестие, а не благо. «Они сказали: „Поклянемся Аллахом друг другу, мы ночью нападем на него и его семью, а потом скажем его заступнику: „Мы не были при гибели его семьи, и мы говорим правду“» (27:48/49-49/50). Согласно этому варианту истории, за эти злодейские замыслы Аллах и погубил самудян. Из мусульманского предания нам известно о заговоре мекканцев с целью убить Мухаммада. Предание помещает его в дни накануне хиджры, делает одним из участников сговора Иблиса. Мухаммад избежал смерти с помощью хитрости — на его место улегся спать его двоюродный брат ‘Али.

Весь рассказ довольно литературен и может быть не просто констатацией события, но повествованием, вобравшим в себя несколько событий. Весьма вероятно, что попытки решительно покончить с Мухаммадом мекканцы могли замышлять и раньше.

Я думаю, что эти аяты Корана вызваны тем, что Мухаммад узнал о таком заговоре или предполагал его возможность. Устами Аллаха он косвенно обличил заговорщиков, предупреждая, что знает о заговоре. Это, возможно, их и остановило. Заметим, что именно так поступил позже один из аравийских «лжепророков», соперников Мухаммада,— аль-Асвад йеменский. Узнав о готовящемся против него заговоре, он огласил имена заговорщиков в состоянии транса, объявив свои знания исходящими от бога. Заметим также, что враги клянутся Аллахом. Мы уже указывали выше на случаи, когда враги пророка отвергают не Аллаха вообще, а объявление его единственным божеством и претензии соотечественника на роль посланника Аллаха. Это характерно для Мекки, где культ Аллаха существовал. Однако Аллах был и богом самудян. В рассказе, таким образом, сплетаются мекканские и немекканские реалии.

Сближенному с обстоятельствами жизни в Мекке рассказу, видимо, предшествовала история о гибели самудян, использовавшаяся как назидательный пример. В таком виде они фигурирует в ранних сурах, так же как и в поэзии. Поэты упоминают их реже адитов, но тоже часто вместе с ними как примеры нежданной гибели по воле судьбы. У Зухайра ибн Аби Сульмы есть даже упоминание о «рыжем» самудянине, том самом «злосчастнейшем», который собственноручно поразил верблюдицу.

«Фаталистическое» осмысление преданий о самудянах и адитах было уже фактом в эпоху Мухаммада. Он заменил судьбу Аллахом и использовал все основные мотивы предания. Мне нечего добавить из сочинений комментаторов, разыскивая там элементы доисламского сказания, не вошедшие в Коран, как это было сделано выше в связи с адитами. Впрочем, комментарии к истории самудян в отличие от адитов весьма скупы. Важно, однако, одно разъяснение — верблюдица Аллаха была молочной. Это подчеркивает преступность самудян и делает мотив, связанный с ней, более конкретным.

Самудяне убили верблюдицу потому, что не желали делиться с ней водой. Они зарезали животное, дающее молоко. Так были нарушены важнейшие запреты и обычаи скотоводческого общества. С точки зрения кочевника-верблюдовода это было вопиющим преступлением. Тем более что верблюдица принадлежала Аллаху, т.е. была посвящена божеству. Обряд посвящения животных был в Аравии очень распространен. Поэтому сказание, которое объясняло гибель самудян убийством ими верблюдицы, следует скорее всего связать с бедуинской средой. Верблюдица стала как бы символом отношений между оседлыми самудянами и кочевниками-верблюдоводами. Это символическое бедуинское предание, объясняющее как справедливую гибель самудян. Мы знаем, что во II-V вв., в период «бедуинизации», кочевники играли немалую роль в упадке оседлых центров Северного Хиджаза, входившего в набатейский культурный ареал. Бедуины подавили самудян и были на самом деле частью той сокрушительной силы, которая уничтожает их в «историческом» сказании.

В отличие от легенды об адитах размышлять о том, кто такие самуд, не приходится. Самуд — хорошо известное аравийское племенное объединение, народ, упоминаемый в ассирийских надписях и в античных источниках. Уже в VII-VI вв. до н.э. самудянам принадлежали крупные торговые центры в Северной Аравии. В первые века нашей эры самудяне продолжали быть важным торгово-политическим объединением, называвшимся специфическим термином шарикат («общество, сотоварищество»). В римском храме в ар-Раввафе, в Северном Хиджазе, есть надпись по-набатейски и по-гречески, отмечающая восстановление с помощью римлян мира между различными группами самудян.

Самудяне жили в сфере культурного влияния Сирии и Палестины, в последние века до нашей эры и в первые века нашей эры — в рамках влияния набатейской культуры. Им принадлежали многие памятники Северного Хиджаза, которые традиционно называются набатейскими.

В частности, коранический аль-Хиджр, где жили самудяне, соответствует северохиджазскому городу Хегра, находившемуся в сфере влияния Набатеи, центру ее южной, аравийской части. Местное предание верно сохранило память об этом, называя это место Мада’ин Салих — «города (пророка) Салиха».

Коран точно описывает памятники самудян. В Северном Хиджазе они оставили множество высеченных в скалах гробниц. Входы в них оформлены в виде фасадов домов и храмов. Это и есть коранические буйут — «дома», которые самудяне высекали в скалах. В долинах же между скалами (это хорошо видно в набатейской Петре) строились собственно здания, которые Коран называет кусур — «дворцы», «замки» (7:74/72). Древние памятники самудян и других народов Северной Аравии еще и сегодня хорошо видны любому путешественнику и производят большое впечатление. Тем более они были эффектны в древности. Мекканцы и йасрибцы хорошо их знали, ибо мимо них проходили основные торговые пути в Сирию и Египет.

Самудский союз погиб после Набатейского государства. Сначала он существовал под эгидой римлян, прибравших себе набатейское наследство после завоевания Набатейского царства в 106 г. Постепенно самудяне были вытеснены и подчинены накатывавшимися из пустыни кочевниками. К VI-VII вв. в местах обитания самудян и набатеев почти не осталось крупных городов, полей и садов. Возвышались только остатки храмов, подобных «многоколонному Ираму», да зияли своими входами скальные гробницы.

Для победителей-бедуинов и их поэтов они стали напоминанием о бренности всякого могущества. Они вошли элементом в художественное выражение распространившегося в предисламской Аравии настроения пессимистического фатализма. Он, в свою очередь, повлиял на идейный настрой рождавшейся новой религии — ислама. Тот же заменил фатум-судьбу Аллахом и провозгласил нечто вроде «оптимистического фатализма».

Как и в случае с адитами, кораническая легенда о самудянах могла быть и отзвуком естественной катастрофы, стихийного бедствия. Скорее всего это землетрясение. Главные элементы «наказания» — молния и крик. Нет главного у адитов — ветра.

В сказаниях о самудянах можно предположить и влияние библейских преданий, а именно предания о Лоте. Оно излагается во многих местах Корана сразу после рассказа о Салихе и самудянах. Погибшие города народа Лота представлялись Мухаммаду и его соотечественникам находящимися где-то поблизости. Поэтому описание катастрофы, постигшей самудян, могло включить в себя и мотивы из рассказа о Содоме и Гоморре. На такую возможность указывает и следующая деталь. В некоторых вариантах коранического рассказа о самудянах и адитах, где нет еще имен пророков Салиха и Худа, сказано, что люди не послушались неких «посланных» — мурсалин. Термин этот не совсем идентичен обычному слову «посланник» — расул. Он более подходит посланцам-ангелам, которые фигурируют чуть дальше в тексте в истории Лута-Лота (например, 15:61). Они принесли гибель нечестивцам (см. 15:80; 26:141; 26:105, 123, 176).

Реальная катастрофа, символическое осмысление вражды кочевников и оседлых, влияние литературных образцов слились в аравийском предании, воспринятом в Коране и использованном Мухаммадом для собственной проповеди.

«Опрокинутый» город

Вслед за историей Салиха в Коране часто идет рассказ о Луте, библейском Лоте. Вместе с Ибрахимом-Авраамом Лут приехал «в землю, которую благословили для миров» (21 : 71). Он поселился в городе, жители которого оказались грешны и развратны. Лут же был праведником и, кроме того, посланником Аллаха. Он принялся увещевать своих сограждан, упрекая их за мужеложство. «Неужели вы будете творить мерзость, в которой никто из миров вас не опередил? Ведь вы приходите по страсти к мужчинам вместо женщин. Да, вы — люди, вышедшие за предел!» (7:80/78-81/79).

Он призывал их верить в Аллаха, бояться Судного дня, признать его пророком. Жители же города грозили изгнать его, если он не прекратит свои наставления: «Изведите их из вашего селения; ведь они — люди, стремящиеся к чистоте» (7:82/80).

Аллах решил наказать неверных, уничтожить жителей этого города. Это было поручено ангелам, которые по дороге в город Лута посетили сначала благочестивого Ибрахима. Ему они сообщили радостную весть о предстоящем рождении сына. Потом они рассказали о возложенном на них поручении. Мягкосердечный Ибрахим просил о снисхождении к грешникам или хотя бы о спасении праведников этого города, т.е. Лута и его семьи.

Посланники-ангелы пришли в город и поселились у Лута. Местные жители пытались напасть на них, требовали у Лута выдать гостей. Он же защищал их, готовый пожертвовать даже честью своих дочерей: «„О народ мой! Вот мои дочери, они — чище для вас. Побойтесь же Аллаха и не позорьте меня в моих гостях. Разве нет среди вас человека прямого?“ Они сказали: „Ты знаешь, что у нас нет потребности в твоих дочерях, и ты ведь знаешь, чего мы желаем“» (11:78/80-79/81). Отчаявшегося Лута ангелы успокоили, объяснив, что нападающие им не страшны, и приказали ему бежать с семьей из города. Осталась или была оставлена только жена Лута. О ней особо сказано, что, подобно жене Нуха, она предала своего мужа — пророка и обречена за это на пребывание в адском огне (66:10).

Ночью Лут с семьей покинул город, а наутро на него обрушился страшный «дождь зла» (25:40/42). Пронесся вихрь с камнями, с неба пришло «сотрясение». «Мы верх его сделали низом и пролили на них дождем камни из глины плотной, меченные у твоего Господа» (11:82-83/84). Город был перевернут.

Этот «опрокинутый» [53:53/54; ср.: Коран (Крачковский) — мн.ч.] или «опрокинутые» остались для людей знамением и назиданием. Люди знают и видят место, где был этот город. Однако, хотя свидетельства у них перед глазами, они забывают о всесилии и строгости Аллаха (9:70/71).

Просто «опрокинутые» упоминаются в кратчайших фразах ранних сур без названия селений или селения, имени пророка. Более детализированные рассказы примыкают одновременно к двум циклам. С одной стороны, как продолжение цикла об Ибрахиме, с другой — как элемент серии рассказов о пророках и катастрофах. Мы видим развитие от неопределенного воспоминания о погибшем городе и божьем наказании, через сюжет из цикла Ибрахима к стандартной истории о пророке и его непослушном народе.

В рассказе о Луте меньше, чем в других пророческих историях, прямых и явных параллелей с Мухаммадом. Напротив, там много конкретных деталей, прямо восходящих к соответствующему библейскому рассказу (Бытие 13; 18:17-33; 19). Только в одном из коранических вариантов Лут не просто укоряет жителей своего города за разврат, но и проповедует то же самое, что и Мухаммад, Нух, Салих,— страх перед Аллахом, его единственность, свое посланничество. Однако и в этом единственном случае об «исламских» вопросах говорится очень кратко. Диалогов «мухаммадовского» типа в истории Лута нет.

Однако есть в ней другие элементы, которые следует отнести к «мухаммадову» слою в сказании. Почти в каждом пространном варианте истории Лута идет речь о намерении жителей города изгнать его за проповеди, мешающие им жить спокойно. Спасение Лута и гибель города выглядит в этой связи как бы предельным, придуманным Аллахом вариантом такого изгнания. Лут уходит, но город погибает. Наказание пророку превращается в наказание его противникам. Мотив изгнания из собственного города ясно присутствует в Коране в связи с Мухаммадом.

Устами Аллаха он обвиняет своих сородичей в намерении изгнать его: «Вот изгнали его те, которые не веровали» (9:40); «…твое селение, которое тебя изгнало» (47:13/14; см. также 8:30; 17:76/78; 60:1). Этот мотив и в связи с Мухаммадом, и в связи с Лутом выглядит как психологическая мотивировка ухода из родного города.

Покинуть свой город и свое племя означало совершить враждебный по отношению к сородичам поступок. Такое предпринималось в патриархально-родовом обществе редко и в крайних случаях. Это был вызов традициям и устоям общества. Мухаммад, как мы знаем, такой поступок совершил. Уход должен был быть достаточно хорошо мотивирован и для Мухаммада, и для его соотечественников.

Коран дает пророку основания для внутреннего и внешнего оправдания. Этому служили обвинения соотечественников самого Мухаммада и соотечественников его «двойника» Лута в стремлении изгнать пророка. В этой связи новое звучание приобретает и многократное эмоциональное повторение эпизода о нападении сограждан на дом Лута. Это как бы косвенное сравнение мекканцев с грешными и мерзкими соседями Лута.

Образ погубленного города/городов несколько раз используется в Коране как прямое напоминание слушателям Мухаммада. В суре «Различение» (25:40/42) говорится, что поколения людей проходили мимо погубленного города Лута («селение, которое было полито дождем зла»), но не понимали, что это знамение Господа, «не видели».

Сразу после этого идет речь о том, что они «видят» Мухаммада, но не хотят верить, что именно его, простого человека, Аллах выбрал своим посланником (25:41/43).

В другом месте (37:137-138) после краткого напоминания о Луте сказано: «И вы ведь проходите мимо них утром и ночью: разве же вы не образумитесь?» Мухаммад использует следы городов Лута как наглядный пример, хорошо известный его слушателям.

Из тех же аятов следует, что Мухаммаду и мекканцам развалины эти представлялись находящимися где-то в Аравии, в том же Северном Хиджазе, где виднелись руины набатейских и самудских зданий. Это (как и краткость упоминаний об «опрокинутых» в ранних аятах как о чем-то вполне известном и знакомом) показывает, что в Аравии времени Мухаммада существовало какое-то предание или хотя бы неясное знание об истории Содома и Гоморры.

Подробность коранических рассказов о Луте, сохранение в них многих библейских мотивов говорят о том, что в их сложении собственно иудейские и христианские предания сыграли значительную роль. Нарицательное название погубленного города/городов «опрокинутые» — аль-му’тафикат является арабской передачей древнееврейского обозначения городов Лута. Совершенно очевидно, что иудейские библейские легенды на эту тему были известны в доисламской Аравии и были арабизированы, как легенда о Ное.

Многие детали библейского рассказа были добавлены в Коран, видимо, уже непосредственно из послебиблейских иудейских и христианских источников, дополнив арабизированное предание. Подчеркнутое указание на то, что жена Лута была уже заранее обречена на погибель, находит себе подтверждение в аггадических легендах. Согласно им, она была столь же распутна и злобна, как и другие жители города. Когда к Лугу пришли ангелы, она побежала к соседям за солью, чтобы таким образом дать знать, что у Лута гости. Именно за это она была обращена в соляной столб.

Коранический рассказ хорошо передает и детали и настроение библейской легенды. Они повлияли и на соседние, аравийские легенды пророческого цикла. Однако это соседство увеличило масштабы фигуры Лута. Второстепенный персонаж, каким он был в Библии, Лут встал в Коране в один ряд с Ноем и Авраамом как пророк и посланник Аллаха.

Посланник к «владельцам рощи» — Шу‘айб

«И к мадйанитам— брата их Шу‘айба». Мадйан — аравийский народ, который Коран называет еще и асхаб аль-айка — «владельцы рощи» (или «леса»), «те, кто живет в роще» (или в «лесу»). Они не поверили пророку Шу‘айбу, как не верили до них пророкам другие народы.

Шу‘айб говорил мадйанитам, что он — посланник Аллаха, единственного божества, которому люди должны поклоняться. Шу‘айб уверял, что ему не надо никакой награды, предостерегал от грядущего наказания. Он звал людей быть справедливыми и честными, соблюдать строгие правила в торговых делах дома и во время путешествий с караванами. «Полностью соблюдайте меру и вес. Не снижайте людям в их вещах» (7:85/83); «Не убавляйте меры и веса… Полностью соблюдайте верность в мере и весе, не причиняйте людям урона ни в чем и не ходите по земле, распространяя нечестие» (11:84/85-85/86); «Соблюдайте полностью меру и не будьте из числа недомеривающих. И взвешивайте верными весами, и не уменьшайте людям их вещей, и не ходите по земле, распространяя нечестие» (26:181-183).

Соотечественники сочли его очарованным простаком, не заслуживающим доверия лжецом. Они обвиняли Шу‘айба в том, что он зовет их отказаться от веры отцов, от обычаев своего народа. Его упрекали, что он призывает «не поступать с нашим имуществом, как мы пожелаем» (11:87/89). Смысл этой фразы полностью не ясен, но речь идет о каких-то хозяйственных вопросах. Возможно, что имеется в виду призыв не давать имущество в долг под проценты. Мы знаем, что против этого резко выступал Мухаммад.

Мадйаниты угрожали Шу‘айбу и всем, кто вместе с ним уверовал в Аллаха, что изгонят их из селения, если те не вернутся в прежнюю веру. Они укоряли Шу‘айба за то, что он, человек «сдержанный, ведущий прямо» (т.е. вполне благонамеренный), учит таким вещам. Ему говорили, что для знати своего народа он опасности не представляет, ибо он «слаб» и не дорог им. Обещали, что забили бы его камнями, не защищай его род (или семья) — рахт.

Шу‘айб отвечал, что, даже если бы он хотел, он не в силах отказаться от того, что проповедует. Это было бы предательством по отношению к Аллаху. Он объяснял, что его сила не от рода, а от Аллаха. Мадйанитов Шу‘айб призывал не нападать пока на него самого и его соратников, но подождать. Аллах рассудит, кто из них прав, а кто — нет. При этом он уточнял, что вовсе не ниспровергает все существующее, а лишь стремится к его исправлению, борется против искажений заветов Аллаха. Он звал одуматься и последовать за ним.

Знать же народа продолжала отвергать Шу‘айба, уговаривала его сторонников, что следовать ему означает оказаться в убытке. Смеясь, ему предлагали вызвать обещанную кару: «Спусти же на нас кусок с неба, если ты говоришь правду» (26:187).

Шу‘айб попросил своего Господа рассудить между ними, и кара настигла неверных: «Постигло их сотрясение», «вопль» (7:91/89; 11:94/97). Пришло «повеление» Аллаха (11:94/97). Небо обрушилось на них в «день покрова» (йаум аз-зулла), «это было наказанием дня великого» (26:189). «Оказались они наутро в своих жилищах павшими ниц, точно никогда там и не жили» (11:94/97-95/98). Их постигла судьба самудяп, и, подобно селениям Лута, их селения видны на дороге, служа укором и напоминанием людям (15:75-77).

Шу‘айб и верующие были спасены. Глядя на погибель, постигшую его народ, Шу‘айб сказал: «Как же мне горевать о народе неверующем?!» (7:93/91).

Рассказ о Шу‘айбе в большинстве своих вариантов является частью цикла историй о древних пророках. Их связывает общность сюжетов, идей, деталей и фраз, а также прямые отсылки к прошлому в речах Шу‘айба. Он прямо предупреждает свой народ, что их может постигнуть то же, что случилось с сородичами Нуха, Худа, Салиха, Лута. Другая группа вариантов той же истории называет мадйанитов главным образом «владельцами рощи». Эти варианты представляют собой краткие упоминания в перечислениях погубленных народов. Напоминания об общеизвестной судьбе древнего народа постепенно дополняются объяснениями ее волей Аллаха, далее переходят в развернутый рассказ о том, что, как и почему произошло с мадйанитами.

В истории Шу‘айба назван хорошо известный североаравийский народ. Однако в ней нет реалий и деталей, которые можно было бы уверенно возвести к действительным историческим событиям или к доисламскому преданию о мадйанитах. Почти все детали и мотивы рассказа укладываются в верхний, «мухаммадовский» слой сказания, являясь параллелями к проповедям и делам мекканского пророка.

Призывы точно соблюдать меру и вес в торговле — тема обвинений в проповедях Мухаммада: «…выполняйте меру и вес по справедливости» (6:152/153); «И будьте верны в мере, когда отмериваете, и взвешивайте правильными весами» (17:35/37); «Горе обвешивающим, которые, когда отмеривают себе у людей, берут полностью, а когда мерят им или вешают, сбавляют!» (83:1-3; см. также 55:7/6-9/8).

Этот конкретный образ торговой честности смыслом, терминами, ассоциациями связан с идеей Судного дня. Тогда грехи и заслуги людей будут справедливо и точно взвешиваться. Отсюда и связь с ‘адлем («божественной справедливостью»), который уже в коранические времена стал одной из основ миропонимания ислама.

Рядом с рассуждениями о мерах и весах стоит и малопонятное предостережение о порче устроенных земель, видимо, о какой-то несправедливости в общине (7:85/83). В связи с рассказом о Луте я уже говорил о мотиве изгнания, присутствующем в жалобах Мухаммада в Коране, которые служили как бы оправданием хиджры. Сильно звучит этот мотив и в истории очередного его «двойника» — Шу‘айба.

Борьбу мекканцев против Мухаммада, похоже; отразили аяты 11:91/93-92/94, где речь идет о том, что Шу‘айба защищает его род (семья) и потому его не могут побить камнями, хотя следовало бы. Известно, что сторонников Мухаммада закидывали и отгоняли камнями. Его же от преследований спасало заступничество рода хашим и его главы — Абу Талиба. Именно смерть главы рода и ослабление родовой поддержки вынудили Мухаммада искать союзников вне Мекки, хотя и трудно ему было рвать привычные узы. Вполне в духе речей и настроений Мухаммада накануне хиджры звучит ответ Шу‘айба: «Разве мой род дороже для вас, чем Аллах, и вы оставили его позади себя (в небрежении) за спиной» (41:92/94).

Мотив «исправления», а не отвержения традиций тоже является параллелью к проповеди Мухаммада. Резкое отрицание идолов и многобожия объявлялось Мухаммадом не новостью, а возвращением к изначальному, но забытому единобожию праотца Авраама-Ибрахима. Мухаммад как бы исправлял то, что исказили иудеи, христиане, язычники.

Некоторые фразы в проповеди Шу‘айба, возможно, обращены к уверовавшим, которых он хотел и подбодрить и предостеречь против предательства новой веры (7:86/84-87/85). Это тоже созвучно тому, что говорилось в Мекке.

Наконец, в рассказе о Шу‘айбе присутствует и стандартный для всех пророческих рассказов «мухаммадовский» мотив. Это упрек пророку в том, что он всего лишь человек, и притом — лжец и сумасшедший (в Коране — «очарованный» — мусаххар). Стандартен и ответ, столь похожий на многие ответы Мухаммада: «О народ мой! Творите по своей возможности; я тоже буду делать, и потом вы узнаете, к кому придет наказание, унижающее его, и кто — лжец. Выжидайте же, я вместе с вами жду!» (11:93/95-96).

В речах Шу‘айба упоминается слово, с которым связана поучительная и интересная эволюция одного из коранических понятий. Главной победой Мухаммада стало завоевание Мекки, из которой он был вынужден бежать. Это событие отражено в откровении, которым начинается сура «аль-Фатх» («Победа», 48): «Мы даровали тебе явную победу» (инна фатахна лак фатхан мубинан, 48:1). Поскольку эта победа была связана с войной и занятием территории, термин фатх в этом и в других аятах стал означать для арабов преимущественно военную победу и завоевание. Однако в Коране слово фатх и в 48-й, и в других сурах имеет иное значение — «окончательное решение спора». Об этом свидетельствуют коранические контексты, словари и употребление слова в древних южноаравийских надписях, где оно значит «судебное решение». И именно в этом, основном и главном для Корана значении употребляется корень фтх (в виде глагола фатаха) в рассказе о Шу‘айбе. Им выражен стандартный для пророческих рассказов мотив — суд, решение божье между пророком и его народом. «Господи наш! Разреши между нами и нашим народом по истине, ведь Ты — лучший из решающих» (7:89/87). Это еще одно подтверждение того, что фатх (победа в Мекке) — прежде всего благоприятное для Мухаммада решение Аллаха, некоторая параллель наказаниям неверным в пророческих рассказах. Это наказание — мекканцам. Оно более мягкое, чем, например, у мадйанитов, потому что Мухаммад не отверг своих сородичей.

Мадйан (Мидйан) — территория на северо-западе Аравии, на побережье к югу от Синайского полуострова. Мадйаниты и их поселения часто упоминаются в Ветхом завете, у античных географов. В ветхозаветном сказании о Моисее пророк бежит из Египта в Мадйан-Мидйан (в рус. пер.— Мадиам), где встречает дочь местного священнослужителя Иофора и женится на ней (Исход 2:15-25). Коран тоже упоминает о пребывании Мусы-Моисея в Мадйане.

Поэтому комментаторы еще со средних веков часто отождествляли Шу‘айба с Иофором. Однако никаких серьезных оснований для этого нет. Это совсем разные персонажи. В кораническом рассказе о Шу‘айбе нет никаких мотивов, увязывающих его с историей Мусы. Просто одна и та же часть Аравии фигурирует в двух рассказах разного происхождения.

Имя Шу‘айб исследователи пытались объяснить как искажение второй части библейского топонима Бе’ер Шеба (Вирсавия), где бе’ер — колодец, у которого Моисей (по Библии) встретился с дочерью Иофора.

Перед нами характерный пример натяжек и домыслов, к которым часто приходится прибегать, если стремиться обязательно и прямо привязать все коранические сюжеты и мотивы к библейским и послебиблейским текстам. Между тем имя Шу‘айб является весьма распространенной в арабской ономастике уменьшительной формой. Такого типа имен в арабском языке много, одно из самых распространенных — Зубайр. В древних аравийских (сафских) надписях из Северной Аравии оно встречается в своей основной форме: Ш‘б — Ша‘иб.

Это имя, как и имена других аравийских пророков, могло появиться в известном сюжете с безымянным героем в качестве дополнительного эпитета. Одно из значений корня ш‘б, к которому восходит имя,— «соединить», «скрепить», «исправить». Это похоже на смысл имени другого пророка — Салиха («исправляющий») и перекликается с ислах — «исправлением», провозглашенным в качестве одной из целей проповеди Шу‘айба (11:88/90). Эти рассуждения показывают, что в аравийской среде имя было значимым и, вероятнее всего, именно в этой среде и родилось до Корана или, что не исключено, в ходе его творения.

У мадйанитов в Коране есть прозвище асхаб ал-айка — «владельцы рощи», «обитатели рощи». Оно, конечно, может быть связано с множеством упоминаний рощ, лесов и деревьев в Библии и послебиблейских текстах, к примеру тамарисков, которые Авраам сажал около Бе’ер Шебы (Бытие 21:33). Однако нет ничего необыкновенного в том, что мадйанитов называли «обитателями рощи» в Хиджазе. Рощи небольших полупустынных деревьев — характерная черта пейзажа Северного Хиджаза в древности. (Сейчас эти деревья почти полностью истреблены человеком.) Напомним хотя бы текст из библейского пророчества Исаии, говорящий об аравийском лесе около Дедана в Северном Хиджазе: «В лесе Аравийском ночуйте, караваны Деданские!» (Исаия, 21:13).

Однако этим почти исчерпываются аравийские реалии в кораническом рассказе. В нем нет прямых следов аравийского сказания, переработанного Кораном. Нет в нем и ясно различимых следов внеаравийского сказания. Все детали находят себе ближайшие параллели в речах и делах Мухаммада и созданы вместе с Кораном.

Исходным же моментом послужило, наверное, не предание, а лишь смутная память о гибели мадйанитов, «владельцев леса». Как и в других случаях, она могла быть связана с гибелью оседлой культуры набатейского круга. Однако она могла быть отзвуком и более дальних событий — возможно даже, памятью о знаменитых североаравийских походах вавилонского царя Набонида в VI в. до н.э.

Есть в Коране еще один короткий рассказ — о том, как жители некоего города были наказаны за нежелание поверить сразу трем посланникам Аллаха (36:13/12-29/28). Имена их не названы. Аллах приказывает Мухаммаду привести их историю примером для тех, кто не желает слушать благочестивые призывы (Мухаммада).

В одно селение (город) Аллах направил двух посланников. Их не хотели слушать, и на помощь отправился третий. Жители города, видя перед собой обыкновенных людей, не верили, что их послал Бог. Они гадали о них по птицам, сочли их приход дурным предзнаменованием, грозили побить их камнями.

Только один человек с окраины города поверил им и стал уговаривать соотечественников послушать людей, которые не просят награды. Он говорил, что сам уверовал, звал последовать его примеру. Все было напрасно. Тогда Аллах уничтожил «воплем» этот город, а благочестивому было сказано: «Войди в рай!»

История эта построена так же, как и остальные истории о пророках. Есть проповедь, отказ верить, и есть полное уничтожение в наказание. Есть тут и характерные детали, присутствующие в спорах большинства пророков с неверующими (в том числе в спорах Мухаммада с мекканцами),— нежелание верить простому человеку, угроза побить камнями, гадание на птицах (как в истории Салиха). Прибежавший с окраины человек есть в истории Мусы. Там он предупреждает будущего пророка о грозящей его жизни опасности.

Стандартный коранический рассказ тем не менее имеет и детали (прежде всего — трех посланников), позволяющие считать, что кораническую форму получило предание, восходящее к Деяниям святых Апостолов.

Итак, в нарочито аналогичные и назидательные повествования-угрозы в Коране превращены ветхозаветные, новозаветные и собственно аравийские сказания.

Их суть, кораническую мораль и философию истории провозглашает особо отрывок, завершающий в суре «Преграды» («аль-А‘раф») серию повествований о Нухе, Худе, Салихе, Луте и Шу‘айбе (7:94/92-101/99):

«Мы не посылали в селение никакого пророка без того, чтобы не поразить обитателей его бедствием и несчастием,— может быть, они смирятся!

Потом Мы заменяли (им) зло благом, так что они успокаивались и говорили: „Постигали и отцов наших беда и счастие“. Мы схватывали их внезапно, так что они и не знали!

И если бы обитатели селений уверовали и боялись Бога, Мы открыли бы им благословение неба и земли. Но они сочли ложью, и Мы схватили их за то, что они приобрели!

Разве обитатели городов были уверены, что к ним не придет Наша ярость ночью, когда они спят?

Разве ж были уверены жители городов, что не придет к ним Наша ярость утром, когда они забавляются?

Разве же они в безопасности от хитрости Аллаха? В безопасности от хитрости Аллаха — только люди, потерпевшие убыток!

Разве не показал Он тем, которые унаследовали землю после ее обитателей, что если бы Мы желали, то могли бы поразить их за их грехи и запечатать их сердца, так что они не слышат?

Об этих селениях Мы рассказываем тебе известия. Приходили к ним их посланцы с ясными знамениями, но они не таковы были, чтобы уверовать в то, что раньше считали ложью. Так запечатывает Аллах сердца неверных».

Это предостережение обращено к мекканцам, очередным гордецам, не желающим слушаться посланника Аллаха. Им грозят карой, но завершается угроза важной для общего миропонимания Корана фразой о том, что даже это неверие и непослушание — не свобода воли человека, а результат решения и воли Аллаха. Он «запечатал их сердца», помешав им внять словам пророка.