Гавацци (возле своей намоточной): — Овцы! Бараны! Напыжились, ходите грудь колесом, — дескать, вот какую мы победу одержали. Победу? Я бы вам сказала, что я по этому поводу думаю. День этот — седьмое февраля пятьдесят восьмого года, — пока жива, не забуду: камнем на сердце лежит. Что мы, собственно, доказали? Ну, говорите, скажите сами! Ах, не можете? Тогда я скажу. Доказали мы лишь то, что людей можно поднять, всегда и даже успешно, если действовать похитрее. Нагрянуть врасплох, чтобы не оставалось ни секунды для раздумий и колебаний. Победа… Да будь я на вашем месте, я бы сгорела со стыда! Ведь подумать только: для того чтобы стронуть вас с места, человеку пришлось себя в жертву принести… Надеюсь, вы не думаете, что это я о себе. Хотя после того, что было сегодня, именно потому, что все прошло гладко, я сёбя чувствую как… сама не знаю, как кто. Впрочем, нет, знаю: парализованная, как сестра Берти!
Сильвия: — Скорее бы прошел этот час. Миллион бы отдала, будь он у меня. А еще лучше было бы вернуться на час назад. Когда я должна была сказать (и не сказала): «К сожалению, я участвовать не буду». Почему она ни с кем не посоветовалась? Например, со мной? Ах да, она же как раз за этим и приходила к нам в тот вечер… Как все запутано в этом мире, в нашей жизни! Похоже на… (Уф., мысль вертится в голове, а слов подходящих не найти)… длинный перечень несостоявшихся свиданий. Как вспомню, кто мне глаза открыл…
Гавацци: — Видала их сегодня утром? Из моих ни один пальцем не пошевелил. Им подавай все готовенькое: чтобы кто-то за них подумал, организовал, подготовил, распределил обязанности. Какие же мы отсталые!
Сильвия: — Дело дошло до того, что мы сами не знаем, хотим ли мы, чтобы получилось то, что задумали, или нет. Если подходить к вопросу принципиально, то, может, и неплохо было бы, чтобы вся затея провалилась, это послужило бы уроком. А провалится — еще хуже: сколько же можно…
Гавацци: — У нас привыкли ходить гуртом, вот пусть каждый и притащит на буксире человек пять-шесть. В среднем, конечно. Такая, как Амелия, пусть сама притащится, и за то спасибо. Сантина, бедолага, тоже. Да, совсем забыла включить Эльвиру. Если пойдут эти, да еще присоединится… как его… Кастеллини, что ли… А с одними активистами ничего не выйдет… Как бы решительно они ни были настроены, если они не притащат, положим, по три-четыре человека каждый…
Сильвия: — Итак, еще раз: отправление в девять. Иду к Котенку: «Разрешите, пожалуйста, сходить в медпункт». Если начнет цепляться, схвачусь за щеку: «У меня в зубе дупло, болит, мочи нет. Сами посмотрите, если не верите!» Вряд ли у него хватит нахальства лезть в рот. Потом ноги в руки и бегом. Туда и обратно — двадцать минут, даже меньше. Если Котенок опять начнет цепляться (до чего дотошный, все ему надо знать!), расспрашивать, как это я сумела так быстро обернуться, скажу: «Там такая очередь, всех не переждешь!» Проверить, не задержали ли ее в проходной, стоит пи она за медпунктом, не зашевелились ли охранники. Короче, все ли в порядке.
Гавацци: — Когда наступи, мой черед… Если Котенок раскусит, в чем дело, и поддержит… Ну, а не поддержит — тем хуже для него. Значит, дюжина баранов, которые в его отсутствие сами бы раскачались, зашагают по нашей команде. Быть решительными — вот что важно. Стать хозяевами положения до того, как ввяжется Кишка (чтоб ему ни дна, ни покрышки), до того, как он вызовет на помощь охранников. Между появлением Андреони и началом моей речи должно пройти не больше двух-трех минут. В крайнем случае, буду обращаться к столбам и к пустым катушкам. «Товарищи, наша незабвенная, мужественная Андреони…». Надо подумать, куда ее поставить. Хорошо бы на возвышение, чтобы культяпка была видна отовсюду. Я встану пониже, а она — повыше: издали можно будет подумать, что это она говорит.
Сильвия: — Вот только муженек мой… С него станет: увидев, как я подойду к Котенку, набросится с расспросами — отчего да почему. «Зуб болит? Ты же час тому назад отлично себя чувствовала…» Он у меня — чистая душа, лукавить не умеет, все напрямик.,
Гавацци: — Можно поручиться, что он свалится на голову в самую ответственную минуту. Надо было его заранее предупредить, что у Сильвии спецзадание. Наша всегдашняя ошибка: если не выбалтываем лишнее, то недоговариваем.
Маркантонио (лавируя между машинами и останавливая «Форклифт» неподалеку от Гавацци): — Зачем Сильвия пошла к Котенку?
Гавацци: — А зачем ты лезешь не в свое дело?
Маркантонио: — Ага. Понятно. Привет!
Гавацци (подумав): — Болтун! Воображает, будто что-то понял. У людей мания— хотеть все знать…