Argumentum ad antiquitam

(аргумент к древности)

Изучающим политическую философию термин аrgumentum ad antiquitam известен как центральное ядро доводов Эдмунда Бёрка. В простейшей форме этот софизм состоит в предположении, что нечто хорошо или правильно уже потому, что оно существует давно.

Именно так это всегда делалось, и именно так мы будем делать этои впредь.

(До сих пор это не приносило ничего, кроме нищеты и страданий, так будет продолжаться и дальше…)

Давность какого-либо убеждения или утверждения сама по себе не имеет ничего, что делало бы их справедливыми. В самой простой форме ad antiquitam представляет собой привычку, позволяющую сэкономить на мысли. Такой довод показывает способ, которым принято что-либо делать, без необходимости принятия сложных решений. В наиболее возвышенном виде это уже целая философия. Предыдущие поколения делали это таким образом и выжили — следовательно, так же будем поступать и мы. Софизм приукрашается разговорами о преемственности и нашими размышлениями о привычном.

Если возраст какого-либо воззрения и говорит об опыте, он не говорит о его истинности. Уравнивать старое с лучшим — значит вступать на территорию софизма. В конце концов весь человеческий прогресс был возможен благодаря замене старого на лучшее. Порой люди делают вещи каким-либо определенным образом или сохраняют определенные воззрения на протяжении тысяч лет. Это не говорит об истинности данных воззрений, равно как не говорит и об их ошибочности.

Ну и что, что у тебя нет машины? У меня тоже никогда не бьию машины, и у моего отца не было, и у моего деда.

(Что, возможно, и является причиной того, что они так никуда и не приехали.)

Консервативная партия Великобритании является естественным прибежищем софизма ad antiquitam. Они подняли его на пьедестал и, черт возьми, не расстанутся с ним ни за какие коврижки. Старые ценности — несомненно, истинные ценности. Если это нечто древнее, значит это хорошо.

Мир коммерции весьма чувствительно относится к распространенности данного софизма и вносит коррективы соответственно с его влиянием. Владельцы сигаретной марки «Вудбайн», занимавшей довольно большой сектор рынка, боялись, что ее имидж устаревает, но не хотели идти против инстинктивного предпочтения публикой традиционного. Издатели научно-фантастического журнала под названием «Эстаундинг» также опасались, что его название отражает ушедшую эпоху и может служить помехой его развитию. В обоих случаях было принято решение в пользу постепенных изменений — и дизайн сигаретных пачек, и название журнала должны бьши незаметно меняться от недели к неделе. «Эстаундинг» превратился в «Эналог» а вот «Вудбайн», похоже, исчезли без следа. Возможно, курильщики более консервативны, чем читатели научной фантастики?

Искусное использование софизма ad antiquitam требует детального знания китайской культуры. Причина этого проста. Китайская цивилизация существует так давно и проявила себя в настолько многих и разнообразных областях, что так или иначе перепробовала почти все, что только можно придумать. Следовательно, ваши знания всегда позволят вам, защищая кое-либо предложение, указать, что оно имеет почтенную историю, поскольку уже применялось в древности в провинции Синсянь, где принесло многолетний мир, благорастворение умов и всеобщее исполнение желаний.

Мы делаем нашу мебель так, как ее нужно делать — как ее делали в старину.

(Поэтому она такая же неудобная, какой была на протяжении предыдущих столетий.)

 

Argumentum ad novitam

(аргумент к новизне)

Если мнение о возрасте как показателе истинности является заблуждением, не менее ошибочно и представление о том, что нечто верно только потому, что оно новое. Argumentum ad novitam допускает ошибку, считая, что новизна утверждения может служить фактором, доказывающим его истинность. Когда вы слышите, что чему-либо высказывается одобрение на основании того, что оно новое, знайте: перед вами пример применения софизма ad novitam.

Эти точечные дома — новейшая штука. Нам тоже нужно построить несколько таких.

(Новизна не помешала им варварски испортить городские ландшафты, не говоря уже о жизнях их обитателей.)

Кое-кого удивляет, что и новизна, и древность могут быть использованы ошибочно в поддержку какого-либо утверждения. Фактически эти два подхода апеллируют к противоречивым чертам внутри нас самих. Нам нравится надежность всего традиционного, однако мы любим казаться современными и не отстающими от новых веяний. И та и другая склонности могут превращаться в софизмы, если мы пытаемся применять их для поддержки каких-либо утверждений, вместо того чтобы предоставить им самостоятельно защищать себя согласно своим достоинствам и недостаткам. Довод ad novitam, так же как и его двойник ad antiquitam,привносит в рассуждение несущественную информацию о возрасте предмета, пытаясь с ее помощью повлиять на принятие решения. Так как новизна на самом деле ничего не прибавляет к правоте утверждения, привнесение ее в рассуждение является логической ошибкой.

Были времена, когда довод adnovitam находил не менее теплый прием у прогрессивных реформаторов, нежели его двойник ad antiquitam — у консерваторов. Это были дни строительства дивного нового мира. Однако времена меняются, и сейчас ad novitam вьет гнездо в консервативных домах. Он вполне уютно себя чувствует среди призывов отказаться от «старых методов, которые не работают» и искать то, что «действительно подобает XXI столетию». Argumentum ad antiquitaт тем временем нервно поеживается при виде того, как прогрессисты оглядываются на старые добрые дни социальных реформ.

В рекламе слово «новый» уже многие годы используется как рефлекторная отсылка к ad novitam. Исходя из предположения, что для публики новые продукты соотносятся с прогрессом, все что угодно, от стирального порошка до зубной пасты, обязательно имеет пометку «новый», «улучшенный». Хлопья для завтрака долгое время оставались вечно молодыми, хотя основная инновация состояла в том, что вкус содержимого пачки все больше и больше напоминал картон упаковки. Насколько же велико было потрясение для рекламного мира, когда внезапно появились хлопья, оформленные в подчеркнуто старомодном стиле! Упакованные в выцветшие бурые пакеты, они обещали потребителю хороший старый добрый вкус и мгновенно завоевали рынок. Смелая атака со стороны ad antiquitaт загнала ad novitam в угол. Всевозможные продукты начали выпускаться в старомодном дизайне. «В точности, как в старые времена» — гласил слоган поверх изображений пасторальных сцен и затканных паутиной углов. Выпускаемый в Британии пеклеванный хлеб «Хоувис», перестав быть новым и усовершенствованным, окрасил рекламные плакаты оттенками сепии, говорящими о сельской простоте.

И тот и другой софизмы обладают мощной притягательностью, но ad novitam зашел чересчур далеко. Сейчас между ними наблюдается баланс: самый простой деревенский парень носит одежду, отдаленно напоминающую космический скафандр, в то время как у людей, выросших в многоквартирных домах в Глазго, откуда-то берутся абсолютно фальшивые детские воспоминания о деревенских запахах и свежих яйцах из-под курицы.

При использовании ad novitam не забывайте о конфликте, существующем между двумя ошибками, и ограничивайте себя областями, где ad antiquitaт заведомо не встретит доброго приема. Вряд ли вам удастся продвигать жилищное строительство на основании его новизны, поскольку люди предпочтут старое. Зато новейшие экономические теории вполне годятся для вашего внимания — в конце концов разве из старых вышло что-нибудь хорошее?

Наряду с «новой экономикой» ваши социальные и моральные убеждения могут также составить часть «нового знания». Публика скорее предпочтет, чтобы ее вводили в курс новейших воззрений и снабжали последней информацией, чем читали ей нотации, убеждая переменить точку зрения.

Будем ли мы по-прежнему идти на поводу у жажды наживы, допуская коммерческое развитие территории, или же нам следует откликуться на новое знание социальных нужд и построить здесь современный общественный центр для безработных?

(Если вы будете так строить аргументы, победа не заставит себя ждать — вы легко получите свой общественный центр для тех, кто мог бы получить работу при варианте коммерческого развития.)

 

Argumentum ad temperantiam

(аргумент к умеренности)

Если попытаться распределить ошибочные умозаключения по странам мира, argumentит ad temperantiaт наверняка будет отнесен к Англии. Это софизм, типичный для англичанина. Argumentит ad temperantiaт предполагает, что умеренные взгляды — наиболее правильные; независимо от других достоинств какого-либо положения оно должно быть умеренным, чтобы служить образцом здравомыслия.

Профсоюзы потребовали повышения ставок на 6 %, руководство предложило им 2 %. Не могли бы мы, во избежание осложнении и траты времени, связанных спродолжительной забастовкой, сойтись на 4 %?

(Если мы так поступим, в следующий раз профсоюзы потребуют 20 %, а руководство предложит им минус 4 %.)

Argumentит ad temperantiaт апеллирует к распространенному инстинктивному убеждению, что умеренность означает благополучие. Умеренность в еде, умеренность в питье, умеренность в удовольствиях — все это неоднократно восхвалялось философами-отшельниками, не имевшими собственных сильных желаний. Довод ad temperantiaт обращен к тому разделяемому всеми английскими аристократами чувству, что энтузиазм любого рода есть признак дурных манер и дурного воспитания. Человек не должен чересчур увлекаться чем бы то ни было. Это помогает понять, почему эти аристократы ни к чему особенно не пригодны, и объясняет их устойчивое, хотя и неторопливое, вырождение.

Данный софизм возникает из-за того, что, хотя умеренность может служить полезным руководством для управления нашими желаниями, она не имеет особенных достоинств в качестве аргумента. Там, где верным является только один взгляд, нет никакого правила относительно того, что он может быть найден путем вычисления среднего из всех предложенных вариантов.

Если бы спорили две группы людей и одна из них утверждала, что 2+2=4, а другая — что 2+2=6, несомненно, в спор вмешался бы англичанин и рассудил бы, что 2+2=5, объявив обе группы экстремистскими. Может быть, он и прав, называя их экстремистами, но ошибается, предполагая, что это доказывает их неправоту.

За время своего пребывания в должности я смертельно устал, пытаясь прокладывать средний курс между пристрастностью с одной стороны и беспристрастностью с другой.

(Он мог бы еще добавить: между истиной и ложью, между пороком и добродетелью, между сном и бодрствованием, — между смыслом и бессмыслицей.)

В странах и ситуациях, где торг более общепринят, нежели сделки по твердой цене, люди, как правило, манипулируют крайностями, чтобы повлиять на представление о честном среднем. В точности то же действие может быть произведено и в общественной жизни защита крайней позиции, с тем чтобы подтянуть конечное соглашение поближе к своей точке зрения.

Только в Англии люди могут писать книги с заголовками наподобие «Срединный путь», возводя аrgumеntит ad temperantiam в статус руководства по общественной деятельности. Либеральная партия в свое время обрела вес в обществе благодаря этому приему, регулярно занимая позицию посередине между двумя основными партиями и ритуально обвиняя их в экстремизме. Основные партии, в свою очередь, ответили на эту угрозу тем, что застолбили «срединный участок» для себя. В результате либералам пришлось стать экстремистами самим, чтобы привлечь к себе внимание. Британская партия новых лейбористов была построена на приеме ad temperantiaт они называют это «третий путь».

Одна сторона представляет капитализм, другая стоит за социализм. Мы же вместо всего этого предлагаем политику сотрудничества, которая должна заменить прежнюю политику конфликтов и экстремизма.

(Подобные заявления настолько притягательны для умов, склонных к ad temperantiaт, что остальные партии тут же поспешно кидаются штамповать собственные версии.)

Если вы будете использовать argumentum ad temperantiam в своих целях, постарайтесь освоить гримасу самодовольной праведности, с помощью которой можно донести эту идею с наиболее выгодной стороны. Не забывайте, что ваши оппоненты все сплошь экстремисты, скорее всего, опасные для общества. Они сеют рознь и ведут к разрушениям. Лишь вы один, избрав срединный путь, идете благородной тропой умеренности.

Возможно, вы найдете для себя удобным самостоятельно придумать экстремальную позицию с одной стороны, чтобы можно было избавиться от противоположной, объявив экстремальной и ее тоже.

Советник Уотсон настаивает на бесплатном проезде для взрослых горожан. Другие предлагают взимать с них плату по 50 пенсов за поездку. Полагаю, наиболее разумным курсом действий будет отбросить обе крайности и остановиться на умеренных 25 пенсах.

(Понятно, что на самом деле вопрос стоял о 25 пенсах либо бесплатном проезде. Мифические защитники платы в 50 пенсов были сотворены из чистого воздуха специально, чтобы поддержать ваш ad temperaпtiam.)

Постарайтесь больше общаться с чиновниками Министерства иностранных дел. У них так естественно получается, когда кто-то в чем-то обвиняет Британию, признавать ровно половину сказанного, что вы без труда выучитесь пользоваться этим приемом на ходу и с очевидной легкостью. Только вам понадобится умение быстро трогаться с места, поскольку у этого софизма много приверженцев.

Когда, например, две страны оспаривают друг у друга право владения парой островов, вы первый должны успеть ввернуть предложение отдать каждой по одному — найдется немало британских дипломатов, которые попытаются вас в этом опередить.

 

Circulus in probando

(круг в доказательстве)

Circulus in probando является специфической и весьма привлекательной формой софизма, называемого petitio principii, и заключается в использовании в качестве доказательства факта, подтверждающегося тем самым выводом, в доказательство которого он выступает. Цепь рассуждений, таким образом, замыкается в круг.

— Я не делал этого, сэр! Смит-младший подтвердит вам, что я говорю правду.

— Но с какой стати я должен верить Смиту-младшему?

— О, я могу поручиться за его честность, сэр!

(Любой учитель, купившийся на подобные доводы, заслуживает, чтобы его подвесили за большие пальцы, растянув между двух недоказанных утверждений.)

Circulus является ошибочным по той же самой причине, что и его старший брат petitio: он забывает связать неизвестное или недоказанное с известным или доказанным. Все, что он нам дает, — это два неизвестных, настолько занятых погоней эа хвостами друг друга, что ни у одного не хватает времени обратить внимание на реальность.

Мы знаем о Боге из Библии; и мы знаем, что можем верить Библии, поскольку она является словом, которое вдохновил сам Бог.

(Круг внутри спирали и колесо в колесе.)

Софизм circulиs, как и его близкий родственник petitio, часто вьет себе уютное гнездышко в религиозных и политических дискуссиях. Если бы имелись действительно убедительные доказательства определенных религий или идеологий, интеллигентным людям было бы гораздо сложнее не соглашаться с ними. Однако за недостатком твердых и наглядных доказательств часто призываются petitio и circulus.

То же самое можно сказать даже о науке. Откуда мы знаем, что наше так называемое научное знание не является всего лишь одним гигантским circulus? Ставя научные эксперименты, мы предполагаем, что уже имеющиеся у нас знания достоверны. Все, что мы в действительности проверяем, — это соответствует ли новая рассматриваемая нами теория остальной части нашего знания. Мы никоим образом не можем проверить ни одну из наших теорий на знании, которое являлось бы объективной истиной. В конечном счете даже теории, построенные на данных наших чувств, упираются в то же самое затруднение. Все сводится к тому, что наука дает нам последовательный и во многих отношениях полезный взгляд на вселенную через кольцо огромного circulus.

Тем не менее, если вы захотите, самостоятельно применяя этот софизм, призвать в свою поддержку авторитет науки, вас ждут затруднения. Circulus нельзя эффективно использовать в доказательствах, поскольку его слишком легко заметить он далеко не настолько хитер, как его старший брат petitio.

— Алмаз у меня, поэтому я главный.

— С какой это стати алмаз будет у тебя?

— Потому что я главный, дурачина!

Принятие вашего утверждения по каким-либо другим причинам увеличивает шансы остаться непойманным, защищая его с помощью circulus. Когда люди и так уже наполовину расположены поверить в сказанное, они не рассматривают аргументы в его поддержку слишком пристально. Значит, circulus следует приберечь для словесных споров, где память участников не простирается далеко.

— Я прошу вас это сделать, потому что я вас уважаю.

— Как я могу знать, уважаете вы меня или нет?

— А иначе я стал бы просить вас это сделать?

(Если вам самим хочется это сделать, вы поверите.)

Интеллигентный читатель может решить, что такие софизмы, как circulus, чересчур очевидны, чтобы быть чем-то большим, нежели просто уловка, применяемая в споре. Разумеется, они не могут серьезно влиять на решения государственного уровня, они никогда не проскользнут сквозь сомкнутые ряды чиновников, правительственных комитетов и министров! Однако ничего подобного. Основное направление политики английского правительства в 1960-х гг., принятое после серьезнейшего публичного обсуждения, основывалось на относительно очевидном circulus in probando. Я говорю о национальном плане — упражнении в модном в то время планировании национальной экономики. К фирмам обратились с просьбой поддержать планируемый прирост национального продукта в 3,8 % и, основываясь на этой цифре, оценить, каковы будут их собственные планы на расширение. Эти различные оценки были собраны и подытожены правительством, которое сделало вывод, что совмещенные планы британских предприятий предполагают прирост величиной в 3,8 %!

Национальный план был абсолютно бесполезен и тогда, и впоследствии; он представлял интерес разве что для ценителей логических абсурдов, которым посчастливилось ухватить его немногочисленные экземпляры, распродаваемые по дешевке в магазинах старой книги.

 

Cum hoc ergo propter hoc

(вместе с этим — значит вследствие этого)

Софизм cum hoc предполагает, что события, произошедшие одновременно, причинно взаимосвязаны, не допуская ни возможности совпадения, ни наличия какого-либо внешнего фактора, воздействующего на события по отдельности.

Один турист, путешествуя по Испании, разговорился в поезде с местным крестьянином и его женой. Выяснилось, что они ни разу в жизни не пробовали бананов, и турист предложил им угоститься. Как раз в тот момент, когда крестъянин откусил от своего банана, поезд вошел в туннель. «Не ешь эту штуку, Кармен! — предостерегающе закричал крестьянин. — От нее можно ослепнуть!»

Подобно софизму post hoc, связывающему события, потому что они случились последовательно, софизм cum hoc связывает события из-за того, что они случились одновременно. Это является ошибкой ввиду неоправданного предположения, что события не могли произойти безотносительно друг к другу.

Разные события происходят постоянно. То дождь пойдет, то пришлют счет за электричество; сегодня по телевизору показывают соревнования по конкуру, завтра принесут новый номер «Гардиан». Так и хочется сопоставить эти характерные для наших мест мелкие неудобства с другими, одновременно происходящими событиями и сделать вывод, что все они каким-то образом связаны. В примитивных обществах такие предположения возникают то и дело, и одной из задач колдуна является отслеживать, какие из событий связаны с разнообразными последствиями. В нашем обществе, увы, все гораздо более усложнено.

Естественным местообитанием для софизма cum hoc является поле статистических исследований, где он прячется, никем не замечаемый. Собственно говоря, существует целый раздел статистики под названием «регрессивный анализ», посвященный оценке частоты и степени совпадений одновременных событий и вычислению вероятности того, что они взаимосвязаны. Высчитываются коэффициенты корреляции с процентами, показывающими, насколько велика возможность того, что совпадение было чисто случайным. Статистики то и дело предъявляют взаимосвязи с 95- или 99-процентной вероятностью участия других факторов, кроме случая.

Статистик, просматривавший цифры по ученической успеваемости, был поражен, обнаружив, что в возрастной группе от 7 до 12 лет аккуратность почерка соответствовала размеру обуви. Он проверил значения для сотен детей, но ошибки быть не могло: аккуратный почерк соответствовал большому размеру ноги с 99-процентной вероятностью, что это не случайное совпадение.

(Впоследствии один из учителей объяснил ему, что это связано с тем, что дети старшего возраста, как правило, пишут более аккуратно. Поскольку они старше, то и размер ноги у них больше.)

Большинство дисциплин, связанных с измерением человеческих показателей, включая экономику и социологию, то и дело наталкиваются на софизмы этого типа, щедро рассыпанные по их владениям. Причина в том, что мы на самом деле не знаем, что заставляет людей действовать так или иначе, и поэтому смотрим на их действия постфактум и пытаемся увязать их с другими событиями. Плевелы cum hoc вырастают вместе с зернами настоящих открытий.

Выборы заставляют людей тратить деньги. Цифры ясно показывают: в годы выборов траты людей всегда возрастают.

(Не может ли это быть связано с тем, что правительство, стремясь избраться вторично, как правило, в год выборов не повышает налоги и у людей в связи с этим остается больше денег на траты?)

При сознательном применении софизма cum hoc ergo propter hoc рекомендуется подкреплять свои доводы как можно большим количеством статистической информации. Ваша аудитория, оглушенная цифрами, едва ли сможет противопоставить им хотя бы одну. Она будет еще больше расположена поверить в утверждаемую вами связь, если вы при этом сошлетесь на авторитет ведущих специалистов различных социальных наук. (Это проще простого — вряд ли найдется хоть одно утверждение, которое было бы настолько абсурдным, чтобы его не высказал кто-нибудь из этой шайки.) Не мешает также выдавать свою информацию избирательно.

Владение оружием — основная причина преступлений с применением насилия. Повсеместное распространение личного оружия в Соединенных Штатах согласуется с высокими показателями насильственных преступлений. Если кто-то замышляет насилие, оружие всегда у него под рукой.

(Превосходно, но давайте не будем забывать о Швейцарии, где почти в каждом доме имеется оружие, поскольку это входит в военную подготовку граждан. Так как в Швейцарии показатели преступлений с применением насилия низкие, это оружие почти никогда не используется.)

Некий американский правовед недавно подметил, что высокий уровень преступлений коррелирует с большим количеством заключенных в тюрьмах, и предложил распустить их всех по домам, чтобы уменьшить показатели преступности.

Чтобы применить этот софизм в печати, просто разместите статьи рядом друг с другом. Можете просмотреть первые полосы в газетах, чтобы увидеть, как это делается.

В НАШ ГОРОД ПРИЕХАЛ МАРК ТВЕН

ЗОЛОТОЙ КУБОК ЭСКОТА УКРАДЕН

 

Dicto simplciter

(безоговорочное утверждение)

Dicto simpliciter — это софизм, состоящий в широком обобщении. Он возникает, когда широкое общее правило применяют к индивидуальному случаю, чьи специфические черты могут делать его исключением. Если некто настаивает, что обобщение должно применяться ко все случаям без разбора, вне зависимости от индивидуальных различии, он допускает софизм dicto simpliciter.

Ну разумеется, вы голосовали за эту резолюцию! Вы же докер, а ваш профсоюз отдал за нее 120 тысяч голосов.

(Единогласно, братья мои, и с явным большинством.)

Многие из наших общих утверждений не являются универсальными. Мы высказываем их, прекрасно сознавая, что могут быть варианты, которые благодаря каким-то случайным чертам становятся исключениями. Мы говорим, что та или иная вещь благотворно влияет на здоровье людей, зная, что это не обязательно касается всех людей. Такие же обобщения мы делаем относительно еды, хотя осознаем, что у некоторых людей может быть аллергия на ту или иную пищу.

Когда мы настаиваем на том, чтобы обобщение трактовалось как уиверсальное правило, не допускающее исключений, мы совершаем dicto simpliciter. Софизм заключается в том, что мы относим нашу информацию к целому классу, который не был установлен или принят, а следовательно, включаем в рассуждение внешние данные без проверки.

Общеизвестно, что подростки в капюшонах — все уголовники. Если вон тот парень в капюшоне ничего не нарушает, значит, он не подросток, а просто молодо выглядит.

(Или, возможно, просто решил отдохнуть от злодейств.)

Dicto simpliciter возникает всегда, когда отдельных личностей заставляют соответствовать групповым шаблонам. Если их распределяют по жестко разграниченным классам, таким как «подростки», «французы» или «бродячие торговцы», и предполагают, что они будут иметь характеристики этих классов, их индивидуальным качествам не будет предоставлено никакой возможности проявиться. Существуют политические идеологии, которые пытаются обращаться с людьми именно таким образом, видя в них исключительно членов той или иной прослойки общества и позволяя им проявлять себя только через определенную группу, чьи ценности они, возможно, вовсе не разделяют.

Послушайте, ведь вы же государственный служащий. Ваши представители голосовали за это мероприятие, поскольку знают, что оно принесет пользу государственной службе, а следовательно, и вам тоже.

(А потеря в зарплате существовала только в его воображении.)

Мы часто прибегаем к dicto simpliciter, обсуждая малознакомых нам людей в попытке закрепить за ними атрибуты группы, к которой они принадлежат. Зная о соседе только то, что он вежлив с нами и что его машина лучше, чем у нас самих, мы пытаемся дедуктивным путем вывести хоть что-то из того факта, что он католик или играет в сквош. Наши предположения о его дополнительных качествах могут, собственно, оказаться и справедливыми, ошибочно лишь предполагать, что они обязательно будут таковыми.

Все знают, что дети обычно меньше своих родителей. Мне сейчас 50, а отцу 80, и я замечаю, что я намного выше его. Может быть, он ненастоящий мой отец?

Этот софизм можно использовать, чтобы раскладывать людей по ячейкам стереотипов. Если некто принадлежит одновременно к классам французов, балетных танцовщиков и наездников, он обязан быть великолепным любовником, при этом женоподобным неженкой, к тому же с кривыми ногами. Необходимо апеллировать к общепринятым трюизмам, чтобы дополнять деталями индивидуальные случаи, которые иначе встретили бы сопротивление.

В качестве родителя вы можете использовать dicto simpliciter, чтобы заставить вашего ребенка делать то, чего хотите вы, а не то, чего хочет он сам:

Шпинат полезен для растущего организма. Давай, доедай его до конца.

(Однако остерегайтесь конструкций типа «все хорошие дети поступают так-то и так-то». Ваш отпрыск может ускользнуть из описываемой группы, заявив, что он плохой ребенок.)

 

Petitio principii

(подмена посыпки)

Софизм petitio priпcipii, иначе известный как подмена посылки, возникает, когда в качестве аргумента используется утверждение, которое должно быть установлено в выводе. Petitio — мастер маскировки. Этот софизм способен принимать множество необычных форм. Одно из наиболее распространенных его проявлений состоит в использовании переформулированного вывода в качестве аргумента в поддержку этого же самого вывода.

Справедливость требует, чтобы зарплата была повышена, потому что, говоря по чести, люди должны зарабатывать больше.

(С тем же успехом можно было бы просто сказать, что справедливость требует повышения зарплаты, потому что справедливость требует повышения зарплаты.)

Вначале может показаться, что petitio — не тот софизм, с которым можно далеко уйти, он выглядит чересчур хрупким для дальних прогулок. Тем не менее достаточно бросить беглый взгляд на мир политического дискурса, чтобы обнаружить там изобилие petitio, причем некоторые из них крепко держатся на ногах уже несколько сотен лет. Довольно сложно оспаривать с точки зрения разума убеждения, которые по своему существу эмоциональны. Вот почему политики обманывают самих себя (непредумышленно) и других (вполне умышленно) с помощью множества petitio. Политический вариант petitio, как правило, представляется общим утверждением, выдвинутым в поддержку частного случая, в то время как этот частный случай является не чем иным как составной частью того же самого общего утверждения.

Британскому правительству следует запретить продажу полотен Констебля американскому музею, поскольку оно вообще не должно допускать экспорт произведений искусства.

(Это выглядит как здравый аргумент, но тот же самый довод можно привести и для любого другого произведения искусства. Если сложить их вместе, в итоге получится все то же самое: правительство не должно допускать экспорт произведений искусства, потому что оно не должно допускать экспорт произведений искусства.)

Предполагается, что аргумент должен апеллировать к вещам, которые уже известны или общепризнаны, с тем чтобы вещи неизвестные или необщепризнанные могли стать таковыми. Ошибочность petitio priпcipii заключается в том, что данный софизм опирается на еще не установленный вывод — вывод, содержащийся, хотя зачастую и в завуалированной форме, в посылке, из которой он сам же и исходит.

Любой аргумент, претендующий на то, чтобы доказать недоказуемое, должен быть внимательно рассмотрен на предмет скрытых petitio. Доводы в поддержку идеологий, религий или моральных ценностей имеют одну общую черту — они все делают попытку убедить скептиков. Таким же общим у них является буйное цветение petitio среди доказательств.

Все вещи в мире моут быть определены через их предназначение.

(Не удивляйтесь, если начатая подобным образом дцскуссия закончится доказательством существования предназначающего. Когда с самого начала заявляется, что все вещи имеют предназначение, тем самым существование того, кто дал им это предназначение, признается заранее. Значит, перед нами petitiop riпcipii, замаскированный под доказательство.)

Чтобы использовать petitio самостоятельно, вам необходцмо с большой осторожностью скрывать заключенное в выводе утверждение с помощью искусного подбора слов. Особенно полезными могут оказаться слова, которые уже имеют встроенное в них скрытое утверждение. Такое слово, как «преднозначение», относится к этой круппе. Философы, отправляясь на битву, всегда вооружаются целой кипой подобных слов, в особенности, когда пытаются рассказать нам, как нужно себя вести. Обязательства, которые они хотят на нас взвалить, скрываются внутри таких слов, как «обещание». Оно выглядит как нечто простое и фактическое, однако где-то среди его значений уже спрятано «обязан».

Относительно petitio необходимо запомнить, что он должен выглядеть как аргумент в поддержку какого-либо утверждения. Значит, вам надлежит усеивать ero необходимыми для любого аргумента словами-связками наподобие «потому что» и «следовательно», даже если вы всего лишь изменяете формулировку.

Если вас загнали в угол, зачастую удается с блеском выпутаться из ситуации благодаря хорошо подобранному petitio, в котором комбинируются оба приема: и маскировка под общее утверждение, и переформулировка вывода.

Мы не должны продавать Малайзии оружие, потому что для нас недопустимо снабжать другие осударства средствами отъема человеческой жизни.

(Это выглядит и звучит как аргумент, но в действительности представляет собой всего лишь хитроумный способ сказать, что мы не должны продавать оружие Малайзии, потому что мы вообще никому не должны продавать оружие.)

 

Post hoc ergo propter hoc

(после этого — значит вследствие этого)

Данный софизм заключается в предположении, что если одно событие произошло вслед за другим, то второе вызвано первым.

После появления на рынке консервированною зеленого горошка показатели внебрачной рождаемости немедленно взлетели на новую высоту, с которой не спускались до тех пор, пока консервированный горошек не был потеснен с прилавков свежезамороженным. Взаимосвязь более чем очевидна.

(Возможно, слишком очевидна, чтобы быть правдой. Если вы начали подумывать о том, чтобы кормить своих дочерей вместо горошка фасолью, не забывайте заодно держать их подальше от всего остального, что обычно предваряет внебрачное деторождение. Телевизоры, реактивные самолеты, полиэтилен и жевательная резинка — вот лишь немногие из наиболее очевидных опасностей.)

Хотя два события могут располагаться последовательно, нельзя взять и заключить, что одно не произошло бы без участия другого. Вероятно, второе произошло бы в любом случае. Возможно, эти два события связаны общим фактором. Как знать, может быть, рост благосостояния стимулировал нашу склонность к потреблению консервированного горошка и одновременно способствовал действиям, приводящим к повышению уровня внебрачной рождаемости… Если понаблюдать за детьми возле игровых автоматов, можно увидеть множество ярких иллюстраций рассматриваемой ошибки: один скрещивает пальцы, другой закрывает глаза, третий прыгает на одной ноге — в ход идет любое необычное действие, когда-либо предшествовавшее победе. Дети связывают свои произвольные подготовительные действия с исходом готовящегося испытания удачи, и в этом они ничем не отличаются от более взрослых игроков, чьи спрятанные кроличьи лапки и произносимые сквозь стиснутые зубы заклинания выдают в них жертв того же предположения: если это сработало однажды, значит, может сработать и снова.

К несчастью для наших предсказательных возможностей, каждому событию предшествует бесчисленное количество других событий. Чтобы говорить о существовании какой-то причинной связи, нам необходимо нечто гораздо большее, нежели простая последовательность во времени. Философ Дэвид Юм называл основным требованием регулярность при наличии некоторой близости во времени и пространстве. Мы скорее опознаем микроба как причину заболевания, если его присутствие будет регулярно предшествовать инфекции и если он будет найден в организме инфицированного человека.

Привлекательность софизма post hoc показывает свою силу, когда мы отказываемся от повседневного представления о причине и следствии. Хотя мы и считаем, что понимаем механизмы, благодаря которым одни события приводят к другим, Юм показал, что все сводится к нашему ожиданию регулярности. Палец, поднесенный к пламени свечи, и последующее ощущение боли считаются причиной и следствием, поскольку мы ожидаем, что одно будет неизменно следовать за другим. Разумеется, мы сочиняем всевозможные объяснения, которые, подобно невидимым нитям, должны соединить эти два события, но все они в конечном счете просто помещают некие незримые события между первым и вторым. Откуда мы знаем, что эти невидимые события действительно являются причиной? Очень просто: ведь второе всегда следует за первым.

Этот пробел в нашем знании предоставляет достаточно свободного места, где софизмы могут резвиться, как им вздумается. Греческие историки постоянно обсуждали естественные катастрофы в связи с действиями людей. Так, пытаясь уяснить, чем было вызвано какое-либо землетрясение, мы зачастую натыкаемся то у Геродота, а то и у Фукидида на совершенно серьезное рассмотрение предшествовавших ему событий с дальнейшим заключением, что причиной, должно быть, являлось ужасное побоище, устроенное жителями пострадавшего города незадолго до катастрофы.

Убежденный софист увидит здесь залежи открывающихся возможностей. В чем бы ни заключалась позиция вашего оппонента, где-то, когда-то, в той или иной форме нечто подобное обязательно уже встречалось. Все, что вам нужно, — это приписать какие-либо случившиеся следом неприятные события действию названного фактора. В том, что такие события последовали, можно не сомневаться, поскольку неприятные события случаются постоянно. Вы всегда найдете достаточно землетрясений, сексуальных преступлений и политических телепередач, которые можно будет бросить в лицо своему противнику.

— Тюремное заключение — это варварство. Мы должны попытаться подходить к преступникам с пониманием и исправлять их с помощью открытых тюрем и трудовой терапии.

— Нечто подобное пытались применять в Швеции начиная с 1955 г., и помните, чем это закончилось: самоубийства, нравственное вырождение, пьяные на каждом шагу… Неужели вы хотите, чтобы у нас было то же самое?

(Такие термины, как «нравственное вырождение», являются фирменным знаком настоящего софиста, с учетом того, что их практически невозможно опровергнуть.)

 

Secundum quid

(то, что ограничено)

Софизм secundum qиid известен также как поспешное обобщение. Он возникает, когда обобщение делается на основании слишком немногочисленных и, возможно, нерепрезентативных данных. При этом частные случаи возводятся в ранг общего правила исходя из недостаточных свидетельств.

Я и десяти минут не пробыл в Кембридже, а уже встретил троих пьяных. В этом городе, похоже, все постоянно ходят набравшись.

(Совершенно не обязательно. Субботний вечер возле Тринити-колледжа может очень сильно отличаться от вечера у Королевского колледжа в воскресенье. К такому же заключению может прийти гость Лондона, которому доведется увидеть троих человек в середине дня возле дверей редакции одной из газет.)

Ошибка заключается в том, что принимаются к рассмотрению данные, которые вначале должны быть установлены. Необходимо удостовериться, что образец, на котором мы основываем свои выводы, достаточно велик и достаточно репрезентативен. Один или два случая в конкретных обстоятельствах не являются основанием для установления общего правила, точно так же, как подброшенная и выпавшая орлом монета не оправдывает предположения, что она будет всегда выпадать орлом.

За приведенным определением данного софизма стоит признание того, что несколько случаев, которые мы наблюдали, могут оказаться исключениями из общего правила, обычно управляющего подобными ситуациями.

Не ходи в этот магазин — я как-то раз купила там сыр, и он оказался заплесневелым.

(Попахивает обширными обвинениями, балансирующими на довольно узком основании.)

Очевидно, необходимо уметь видеть тонкое различие между secundum qиid и случаями, когда один или два примера действительно позволяют сделать справедливое заключение. Так, при оценке пригодности кандидата в приемные родители будет благоразумным строить суждение на основании даже одного предшествующего случая недопустимого обращения с ребенком. В фильме «доктор Стрейнджлав», когда командир-психопат посылает свою эскадрилью нанести ядерный удар по СССР, генерал заверяет президента: «Нельзя говорить о ненадежности всей системы только из-за одного сбоя». В обоих этих случаях речь идет о системах, требующих стопроцентной безопасности во всех отношениях, где даже одно исключение оправдывает вынесение суждения.

Secundum qиid, однако, имеет дело с более часто встречающимися случаями, в которых это не так.

Турист, оценивающий население Лондона по тому, что увидел в день королевского бракосочетания, делает ту же ошибку, что и тот, кто составляет мнение об Абердине в день сбора благотворительных пожертвований. Основное правило здесь: «не суди поспешно».

Исследователи, проводящие опросы общественного мнения, внимательно следят за тем, чтобы не допускать secundum qиid. Известен случай, когда в Америке по результатам опроса была неверно предсказана победа республиканцев, так как исследование проводилось по телефону без учета того, что среди демократов немногие имели телефоны. Политические партии повсеместно не прочь преувеличить поддержку, которую они якобы имеют, приводя в доказательство явно нерепрезентативные результаты опросов.

Область научного знания представляет собой настоящее минное поле с secundum qиid вместо мин. Высказываемые теории зачастую поддерживаются лишь малочисленными фактическими примерами. Проблема заключается в том, чтобы понять, когда материалов уже достаточно для выведения без всяких сомнений общего правила, которое их объяснит. Как ни удивительно, ответ на ее решение гласит: «Никогда». Наука движется вперед с осознанием того, что внезапно может появиться новый случай, доказывающий несостоятельность даже самых надежных теорий. Со времен Ньютона миллиарды яблок могут падать на миллиарды голов, но по-прежнему понадобится лишь одно летящее вверх, чтобы вынудить ученых сделать по меньшей мере поправку к общей теории.

Этот софизм может очень пригодиться, когда нужно убедить аудиторию вынести суждение, совпадающее с вашим собственным. От вас требуется лишь привести в пример один-два случая — если возможно, широко известных — в доказательство предлагаемого общего суждения.

Все актеры — левые экстремисты. Позвольте мне привести вам всеголишь несколько примеров…

(Дальше вы можете размазывать по всей актерской профессии черную краску, которую ваша кисть собрала с двух или трех из них.)

 

Акциденция

Софизм акциденции, или сведения к частности, предполагает, что нескольких несущественных черт определенного дела бывает достаточно, чтобы оправдать отказ от него в целом. Эти черты могут быть частными, акцидентальными и не иметь никакого отношения к рассматриваемому вопросу, их легко принять за необычное и допустимое исключение.

Нам следует отказаться от мысли, что выплачивать то, что вы взяли в долг, всегда оправданно. Предположите, что некто одолжил вам оружие, а потом сошел с ума — несомненно, будет едва ли оправданно вкладывать оружие в руки сумасшедшего.

(Суть этого софизма, которым пользовался еще Платон, состоит в игнорировании того, что сумасшествие здесь является акцидентальным, поскольку это неординарное стечение обстоятельств, не связанное с основной темой и легко распознаваемое как особый случай.)

Почти любое обобщение может быть оспорено, если вспомнить акцидентальные, частные случаи, к которым оно не подходит. На большинство обобщений относительно последствий того или иного действия можно возразить, что они не включают в себя возможность того, что действующего убьет метеоритом прежде, чем он испытает на себе эти последствия. Подобные рассуждения представляют собой применение приема сведения к частности.

Рассматривать обобщение так, словно это безусловное общее утверждение, не допускающее исключений, будет логической ошибкой. Поступающий подобным образом наделяет его значительностью и безапелляционностью, которых в нем никогда не предполагалось. Обычно, делая обобщение, мы изначально подразумеваем, что оно применимо при том, что все прочие условия остаются неизменными. Если другие условия изменяются — например, в дело вступает сумасшествие или метеорит — такие исключения допускаются без оспаривания основного утверждения.

Вы утверждаете, что никогда не встречались с этим шпионом. Можете ли вы сказать наверняка, что никогда не оказывались рядом с ним, например, в толпе футбольных болельщиков?

— Э-э, пожалуй, нет…

— В таком случае когда в точности это произошло и какими бумагами вы с ним обменялись?

(Упускается из виду, что если они и встречались, то это была случайность.)

Сведение к частности — софизм, с которым встречаются люди, стремящиеся к универсальным понятиям. Стараясь дать абсолютно недвусмысленное определение таким вещам, как истина, справедливость или смысл, не удивляйтесь, если другие потратят столько же энергии, пытаясь опровергнуть ваше определение с помощью частных примеров.

Платон искал справедливости. Джон Стюарт Милль, делая попытки оправдать свободу (за исключением случаев, когда она ведет к причинению или серьезной опасности причинения вреда другим), постоянно сталкивался с возражениями, начинавшимися словами: «Однако представьте себе такой случай…» Это профессиональный риск. Если вы хотите избежать встречи с частностями, избегайте общих утверждений.

Не всегда следует сдерживать обещания. Представьте, что вас высадили на необитаемый остров вместе с австрийским графом, который стоит во главе международной шпионской организации. Предположим, что провизии у вас только на од11ого, а вы пообещали ему…

(Единственное, чем поражают такие животрепещущие истории, — это то, что находятся люди, полагающие, будто подобные частные случаи могут сделать общее правило менее приемлемым.)

Одним из наиболее знаменитых примеров этого софизма является старая школьная шутка:

Сегодня ты ешь то, что купил вчера. Вчера ты купил сырое мясо — значит, сегодня ты ешь сырое мясо.

(Здесь обобщение относится к субстанции, независимо от ее акцидентального статуса.)

Софизм сведения к частности весьма полезен для анархистов, поскольку он работает против общих правил. Когда вам заявляют, что вы нарушаете правила, отыскивайте самые невероятные частные случаи, на какие только способно ваше воображение. Если в этой ситуации правила неприменимы, почему они должны быть применимы в вашей? («Мы все согласны, что сжечь налоговое управление благой поступок, если это единственный способ освободить вдов и сирот, запертых в его подвале. Значит, то, что я сделал, по сути не является дурным поступком…»)

 

Бифуркация

Представление только двух альтернатив, когда существуют и другие, является софизмом бифуркации. Иногда его называют также софизмом чрного и белого, поскольку он предполагает ситуацию либо так, либо иначе, в то время как в реальности существует богатый выбор возможностей.

Если ты не с нами, значит, ты против нac.

(Кто-то, может быть, считает, что мы правы лишь частично. Кто-то может поддерживать нас в одном, но не соглашаться с нами в другом. Огромному большинству, скорее всего, вообще нет до нас дела, так что у них нет никакого мнения по этому вопросу.)

Некоторые жизненные ситуации имеют бесчисленное количество переходных вариантов, другие предполагают прямой выбор. Между светом и тьмой существует множество оттенков, но между мальчиком и девочкой уже далеко не так много промежуточных состояний. Софизм бифуркации состоит в применении резкого разграничения, свойственного второму варианту, к ситуациям, скорее относящимся к первому.

В этом мире есть два типа людей: богатые и лопухи. Ты хочешь стать богатым или ты всем доволен и хочешь и дальше жить лопухом?

(На самом деле имеются разные градации богатства, как, возможно, и «лопуховости». Можно быть богатым по сравнению с кем-либо, но довольно бедным рядом с другими. Лопухи тоже, по-видимому, существуют не отдельно, а в некой среде.)

Ошибка состоит в отрицании дополнительных вариантов. Ограничивая поле выбора, совершающий ее исключает из рассмотрения данные, которые могли бы весьма сильно повлиять на результат. На этот раз к софизму приводит не привнесение нерелевантного материала, а, наоборот, исключение релевантного.

К бифуркации прибегают, чтобы ограничить выбор. Крупные политические партии используют этот софизм для вытеснения более мелких, отрицая, что их вообще можно принимать к рассмотрению. Фанатики, выступающие за или против чего-либо, с его помощью бичуют огромные массы людей, находящихся посередине, которым все равно. Идеологи пользуются им, чтобы распределить людей по категориям, вместо признания существования широкого спектра индивидуальных вариантов.

Один из наиболее раздражающих видов применения этого софизма встречается при сборе всевозможной статистической информации. Опросы для маркетинговых исследований, так же как и официальные бланки, пригодны только для распределения людей по крупным категориям. Часто требуется ответить «да» или «нет», при том что человек заинтересованный понимает, что ни тот, ни другой ответ не будет верным. В тестах на установление личных качеств, где людям предлагается спрогнозировать свои действия в гипотетических ситуациях, всегда сильно недооценивается человеческая изобретательность.

Бифуркация часто возникает в дилеммах, хотя дилемма сама по себе является вполне допустимой формой рассуждения.

Если мы импортируем товары, тем самым мы переназначаем рабочие места за границу; если мы экспортируем товары, мы отсылаем за границу нашу собственность. Поскольку мы можем только или экспортировать, или импортировать, мы теряем либо рабочие места, либо собственность.

(Однако это далеко не черно-белый выбор. Мы можем импортировать что-то и одновременно экспортировать что-то другое.)

Лорд Нельсон издал знаменитый клич:

Вестминстер или победа!

(Упустив из виду вероятность, что он может заполучить и то и другое или же собор Святого Павла, где он в конце концов упокоился.)

Самое великолепное использование, какое можно придумать для софизма бифуркации, — это предложить публике выбор, ограниченный чем-либо чрезвычайно неприятным и тем направлением действий, которое необходимо вам. Либо они поступят так, как вы предлагаете, либо это будет означать конец жизни на земле, какой мы ее знаем.

Либо мы выкрасим дверь в зеленый цвет, либо над нами будут насмехаться. Люди подумают, что у нас совершенно нет вкуса, и мы станем посмешищем для всей округи. Я оставляю выбор на ваше усмотрение, мне совершенно все равно, решите вы так или иначе.

Вы должны научиться предлагать выбор, который сами считаете единственно возможным, говоря: «Что ж, леди и джентльмены, похоже, у нас остается только два варианта…»

 

Ложная аналогия

Применение аналогий заключается в допущении, что вещи, сходные в одном отношении, будут сходны и в остальных. Спорящий проводит сравнение на основании того, что уже известно, и переходит к предположению, что неизвестные части должны оказаться чем-то сходным.

Государственный организм, подобно любому другому организму, работает лучше всего, когда его направляет ясный рассудок. Поэтому авторитарное правление является наиболее эффективным.

(Почему-то ни одна из подобных ложных аналогий, уподобляющих государство человеческому телу, никогда ничего не говорит о его печени, поджелудочной железе или органах выделения.)

Аналогия — весьма эффективный способ передачи информации. Благодаря аналогиям мы можем говорить о новых концепциях, используя термины, уже знакомые нашей аудитории. Софизм заключается в допущении дальнейшего сходства на основании тех сходных черт, которые мы к этому времени выяснили.

Дети своей непредсказуемостью напоминают погоду.

(Так же, как погода, они порой оказываются сырыми или испускают ветры.)

Такое допущение ошибочно, поскольку аналогии, скорее, являются средством общения, нежели источником знания. Аналогия может предложить нам направление для размышлений, но не дает оснований для высказывания утверждений.

У нее была кожа на миллион долларов.

(Зеленая и хрустящая?)

Софизмы этого рода во множестве встречаются при интерпретации исторических событий. В попытке придать им то или иное значение исследователи изобретают самые разные аналогии. У всех цивилизаций прошлого есть общие черты, а именно: все они когда-то были цивилизациями, а до этого ими не были. Эти три совершенно обыденных факта приводят многих историков к аналогии жизненного цикла. Простая последовательность «не существует — существует — больше не существует» неотвратимо влечет за собой сравнение с живыми организмами. Нt успели мы подготовить защиту, как перед нами уже имеются цивилизации, которые «растут» и «цветут», что вскоре сменяется процессами «старения» и «умирания».

Поскольку у нас зрелая культура, кажется вполне естественным, что она, подобно любому организму, разбрасывает свои семена, чтобы воспроизводиться в отдаленных местах.

(Довод в пользу колониальной политики, который следует выкорчевывать на стадии проростка.)

Правда состоит в том, что цивилизации — не растения. Если вы попадетесь в силки этого софизма, вскоре они у вас уже будут черпать силу из почвы и, возможно, даже цвести каждая в свой сезон.

У Юма в «диалогах о естественной религии» пылкий Клеант сравнивает вселенную с тончайшим механизмом, наподобие часового. Как из факта существования часов мы можем вывести наличие часовщика, так же и существование вселенной неизбежно предполагает… Однако в этот момент скептик Фило прерывает спор замечанием, что ему лично вселенная кажется больше похожей на капустный кочан.

Этот софизм обладает разрушительной эффективностью, когда его применяют против того, кто сам изначально предложил данную аналогию. Сравнениями так или иначе пользуется каждый — все, что вам остается, это уцепиться за то, которое привел ваш оппонент, и продолжить его в сторону, более благоприятную уже для вашей линии рассуждений. При удачном повороте беседы противник будет вынужден признать, что его аналогия была не так уж хороша, чем уронит себя в глазах аудитории.

— Спуская со стапелей нашу новообразованную комиссию, позвольте мне выразить надежду, что все мы станем дружно грести, чтобы обеспечить ей безбедное плавание!

— Председатель прав, однако не стоит забывать, что гребцов зачастую приковывали к веслам и стегали кнутом, заставляя работать быстрее. А если корабль тонул, они шли на дно вместе с ним.

Вас ждет успех в любой организации, если вы станете уподоблять ее семье. Семейная жизнь обладает привлекательным глянцем, и на практике такая аналогия позволит вам защищать какое угодно утверждение, включая выдачу младшим членам карманных денег и отсылку провинившихся в постель без ужина.

 

Plurium interrogationum

(множественный вопрос)

Софизм рlurum interrogationum, что переводится как «состоящий из многих вопросов», иначе известен под названием «множественный вопрос». Когда несколько вопросов соединяются в один, причем требуется ответ «да» или «нет», так что человек, которого спрашивают, не имеет возможности ответить на каждый вопрос по отдельности, это называют софизмом множественного вопроса.

Вы, наконец, прекратили избивать свою жену?

(Отвечая «да», вы признаете, что делали это; отвечая «нет» — что продолжаете это делать.)

Такой вариант может быть похож на бородатую шутку, но существуют и более современные:

Как по-вашему, вызываемое вами загрязнение окружающей среды увеличивает или уменьшает ваши прибыли?

Это благодаря своим лживым обещаниям вы получили повышение?

У вас глупость врожденная или приобретенная?

Все подобные высказывания подразумевают, что скрытый в них вопрос уже был заранее решен утвердительным образом. Именно это неоправданное предположение и является сутью софизма. Может быть задано множество вопросов, но если ответ на какие-то из них предполагается еще до того, как он был дан, софизм рlurum interrogationum можно считать состоявшимся.

В наиболее распространенном варианте этого софизма задаваемый вопрос начинается со слов «кто» или «почему», относящихся к фактам, которые не были установлены. Даже такие классические экземпляры, как «Кто была та женщина, с которой я видел тебя вчера вечером?» или «Почему курица перешла дорогу?», являются, строго говоря, примерами этого софизма, поскольку формально не допускают ответов

«Никакой женщины не было» и «Она не переходила».

Почему вы заставили свою жену изменить завещание в вашу пользу? И почему вы после этого отправились в аптеку покупать отраву для крыс? Зачем вы положили эту отраву в какао жене и как вам удалось сделать это, не привлекая ее внимания?

(Отвечайте строго на заданные вопросы.)

Жители мира рlurum все время чем-то озадачены. Они никак не могут понять, почему мы терпим телеведущих, которые распространяют антипатриотическую пропаганду, как нам справиться со злоупотреблением наркотиками в наших школах и почему так много выпускников наших университетов и колледжей оказываются безработными. Рекламодатели этого мира желают знать, достойны ли наши семьи усиленной заботы, которую обеспечивает их продукт, и довольны ли мы тем, что выбрали их марку шампуня.

В реальном мире ни один из этих вопросов не считался бы легитимным до тех пор, пока не были бы установлены факты, на которых он основывается. Множественный вопрос должен быть разбит на более простые; и очень часто случается так, что опровержение подразумеваемого факта сводит на нет и сам основной вопрос.

Можно привести немало замысловатых доводов с точки зрения генетики и теории эволюции, чтобы объяснить, почему у взрослой человеческой особи женского пола на четыре зуба больше, чем у особи мужского пола. Ни один из них не принесет лучшего результата, чем если пересчитать зубы на нескольких челюстях и доказать, что это не так.

Рlurum interrоgаtiопит весьма эффективен как средство установления подобия демократии в домашнем кругу. Благодаря ему вы получаете возможность давать детям самим выбирать свою судьбу:

Чего ты хочешь — пойти спать прямо сейчас или сначала попить какао?

Как тебе больше нравится — убрать свои кубики в коробку или сложить их на полку?

(Однако будьте осторожны! Пройдет каких-нибудь десять лет, и все это вернется к вам в виде:

«Мама, что ты больше хочешь купить мне на день рождения магнитофон или мотоцикл?»

Тот, кто сеет ветер…)

 

Непредварение

Софизм непредварения состоит в предположении, что все, что стоит слов или действий, уже было сказано или сделано. Любая новая идея отвергается на том основании, что, если бы в ней было что-то хорошее, она уже была бы частью имеющегося у людей знания. Все предложения получают отказ из-за того, что они не были предварены.

Если табак действительно так вреден, почему же его не запретили уже давным-давно?

(Они просто не знали. В наши дни больше людей проживают достаточно долго, чтобы испытать на себе неблагоприятное воздействие табака, и сейчас у нас больше методов для измерения подобных вещей.)

Центральное положение этого софизма ничем не обосновано. Прогресс происходит по нескольким направлениям, включая научное и социальное. Постоянно появляются новые идеи, и нет никаких оснований считать, что наши предки должны были обнаружить их все. Такое предположение означает привнесение в рассуждение не относящегося к делу материала.

Хотя мудрецы древности, возможно, и обладали обширнейшими познаниями, мы можем предполагать наличие у них абсолютной мудрости не больше, нежели наличие полнейшей глупости.

Если утренние телепередачи такое уж хорошее изобретение, почему же их так долго не изобретали?

(Потому что не понимали, что людям нужна еще какая-то жвачка в придачу к утренней овсянке.)

Не только продукты и процессы коренным образом изменились благодаря новым изобретениям, то же самое касается и перемен в нашем образе жизни.

В старину людям были не нужны такие длительные рождественские каникулы, почему же теперь они вдруг понадобились?

(Возможно, в старину они и были нужны людям, просто они не могли их себе позволить. Той же ошибкой можно было бы обосновать — и без сомнения обосновывалось — использование детского труда на шахтах и фабриках.)

Этот софизм является огромным утешением для тех, кто, обладая консервативным складом характера, тем не менее не может придумать ни одного аргумента против предлагаемых перемен.

Господин председатель, это предложепие вертят так и сяк уже больше 20 лет. Если бы в нем были хоть какие-то достоинства, уж конечно, оно давным-давно было бы принято к исполнению.

(Прелесть такого подхода в том, что ваш нынешний отказ в будущем послужит дополнительным свидетельством против внесенного предложения. Как знать, возможно, и причины предыдущих отказов были не более вескими.)

Чтобы придать данному приему дополнительной силы, вы можете перечислить некоторые из призрачных легионов предков, которые могли бы поддержать идею, но не стали этого делать. Таким образом, их ряды словно выстраиваются у вас за плечами, противостоя враждебному предложению, даже если оно попросту никогда не приходило им в головы:

Нужно ли это понимать так, — что мы умнее, чем тысячи весьма знающих и компетентных людей, которые за все прошедшие годы могли бы не раз воплотить в жизнь подобную идею, но благоразумно воздержались от этого?

(Нужно ли считать, что Бетховен был умнее, чем миллионы тех, кто мог написать его симфонии задолго до него, но не стал этого делать?)

Этот софизм может оказаться чрезвычайно полезным в борьбе с общественной тенденцией к эмансипации. В самом деле, если бы участие женщин и детей в принятии решений имело какие-то достоинства, разве это не было бы обнаружено давным-давно? Тот же самый подход поможет вам противостоять профессиональным праздникам, обедам в закусочных, занятиям гимнастикой и употреблению в пищу цуккини.

Если бы имелась какая-то связь между выпиванием восьми пинт пива в день и тучностью, неужели вы думаете, — что бесчисленные любители пива за все это время не заметили бы этого?

(С какой стати? Они даже собственных ног не могут увидеть.)

 

Оскорбительное сравнение

Оскорбительное сравнение является весьма специфической вариацией софизма ad hominem. Вместо того чтобы оскорблять спорящего непосредственно, вы приводите сравнение, которое, по вашим расчетам, вызовет к нему презрение или подорвет его репутацию. Оппонент или его поведение сравнивается с чем-то, что должно вызывать у аудитории негативную реакцию относительно него.

Смит предлагает отправиться на прогулку на яхте, хотя знает о яхтах не больше, чем какой-нибудь армянский скрипач.

(Вероятно, вы и сами не так уж много знаете о плавании на яхтах, да и Смит всегда может научиться. Идея здесь в том, чтобы намеренно привести такое сравнение, которое выставит его в смешном виде. Возможно даже, что и среди армянских скрипачей найдутся несколько человек, которые превосходно управляются с яхтами.)

Сравнение может даже соответствовать истине с точки зрения самой проводимой аналогии. Это делает прием более эффективным, но он не перестает быть софизмом, поскольку его целью является привнести в дискуссию дополнительные, не относящиеся к ней факты, чтобы повлиять на решение.

Если наука не допускает неоспоримых утверждений, то ученый имет не больше бесспорных знаний о вселенной, чем какой-нибудь скачущии по кустам готтентот.

(Это верно, но выглядит как намеренное оскорбление с целью вызвать в слушателе более благосклонное отношение к бесспорному знанию.)

Данный прием довольно тонкий, поскольку основан на ассоциациях, которые вызывает у аудитории предлагаемая картина. Применяющему его не обязательно говорить что-то не соответствующее истине — он может положиться на то, что возникающие у слушателя ассоциации дополнят негативный эффект. Оскорбительное сравнение является софизмом, поскольку оно основано на том, что подобный не относящийся к делу материал влияет на ход спора.

Я поздравляю моего коллегу с его новым назначением и хочу отметить, что это большая удача, поскольку у него в этом деле не больше опыта, чем у какого-нибудь сопливого мальчишки, который впервые пошел в школу.

(Опять же — все верно, но заметьте, что сопли не имеют никакого отношения к делу.)

Несмотря на то что политики с радостью прибегают и к оскорблениям, и к сравнениям, примеров удачного использования оскорбительных сравнений в этой области на удивление мало. Оскорбление можно считать удачным, если в сравнении содержится частица правды, а оскорбительный момент возникает благодаря посторонним ассоциациям. Однако при прочих равных проще оскорблять с помощью сравнений, в которых вовсе нет правды, чем умничать, пытаясь привнести правдивые элементы. Лишь немногие достигли достопамятных высот характеристики, данной сэру Роберту Пилу Дэниелом О'Коннеллом:

Его улыбка сияет, как серебряная монета, брошенная на крышку гроба.

(Да, в ней есть поверхностный блеск, но невольно появляется мысль что под ней скрыто нечто весьма холодное.)

Напоенные ядом перья литературных и театральных критиков представляют собой гораздо более многообещающие источники, из которых можно почерпнуть оскорбительные сравнения:

Он перемещался по сцене нервозно, словно девица в ожидании султана.

(И, подобно ей, не пережил дебюта.)

Этот софизм требует продуманности. Если вы приметесь за дело без подготовки, то обнаружите, что черпаете из многократно использованного запаса сравнений, которым уже недостает свежести, чтобы породить в уме яркие образы. Определения наподобие «чопорная, как директриса» или «низкопробный, как владелец борделя», применяемые к оппонентам, едва ли смогут поднять вас над обыденной толпой. С другой стороны, тщательно подобранный букет оскорбительных сравнений может уничтожить любое дело, как бы превосходно оно ни было выстроено: «речь, похожая на техасского лонгхорна — здесь рог, там рог, но еще и целая бычья туша посередине».

 

Ошибка игрока

Немногие ошибки более устойчивы в игровых кругах, нежели уверенность, что следующий бросок костей (или поворот колеса, или раздача карт) будет каким-то образом зависеть от предыдущего. Игроки, равно как и все другие, допускают эту ошибку из-за того, что смешивают вероятности против всей серии событий с вероятностью против каждого из событий в этой серии.

Вероятность против того, что брошенная монета пять раз подряд выпадет орлом, легко рассчитать. Ответ гласит:

½×½×½×½×½, или 1 из 32.

Однако если в первые четыре броска, вопреки вероятности, выпадает орел, шансы на то, что в пятый раз опять выпадет орел, будут равны отнюдь не 1 из 32, а 1 из 2 — как это было и для каждого из предыдущих бросков. То, что было сделано уже четыре броска, никоим образом не влияет на вероятность для последнего. Когда речь идет о случайных событиях, каждое из них должно рассматриваться отдельно от предыдущих или будущих. Даже самые беспечные игроки, видя, что орел выпал четыре раза подряд, в пятый раз поставят на решку, посчитав, что пять орлов подряд — это слишком маловероятно. Профессиональный игрок, скорее всего, поставит снова на орла, заподозрив, что монета с изъяном.

За последние 20 игр красное выпадало 13 раз. Это значит, что нас ждет черная серия. Я ставлю на черное.

(Если со столом все в порядке, вероятность выпадения черного остается, как и прежде, той же, что и вероятность выпадения красного.)

В повседневной жизни существует распространенное убеждение, что удача рано или поздно сравняет счет. Выражение «третий раз — счастливый» указывает на разделяемое многими чувство, что после двух поражений вероятность успеха должна возрасти. Ничего подобного. Если события действительно случайны, нет никаких причин предполагать, что два проигрыша повышают шансы на победу. Если же, как чаще бывает, результаты отражают характер и способности выполняющего действие, два поражения подряд являются основанием для начала формирования суждения.

В этот раз я, пожалуй, поддержу Хиллари Клинтон. Не может же она постоянно быть неправа!

(Еще как может.)

Единственной областью, где предыдущие события действительно влияют на последующие, является вытаскивание карт из колоды, где их число ограничено. Легко увидеть, что, если из колоды в 52 карты, содержащей четыре туза, вытащен один, шансы на то, что дальше будет вытащен еще один туз, соответственно уменьшаются. Профессиональные игроки обычно мастерски запоминают, какие из карт уже были сданы, и знают, как это должно отразиться на последующих раздачах. Однако есть и другие игроки, которые не менее мастерски пополняют из своего рукава то, что отсутствует в колоде из-за прихоти судьбы и законов вероятности.

Многие так называемые «системы» игры основываются на рассматриваемом нами софизме. Если вы играете с вероятностью 1 из 2, достаточно удваивать ставку после каждого проигрыша, и тогда, когда вы наконец выиграете, вы вернете себе все, что проиграли, и даже окажетесь в небольшом выигрыше. Проблема лишь в том, что ограничение максимальной ставки, а возможно, и ограниченность ваших собственных ресурсов вскоре помешают вам удваивать. (Попробуйте старый фокус с выкладыванием удвоенного количества пшеничных колосьев на каждую следующую клетку шахматной доски, и посмотрите, насколько быстро вы достигнете объема мирового урожая.) Более того, существует вероятность, что серия событий, способная победить такую систему, будет случаться с достаточной частотой, чтобы уничтожить весь выигрыш, который вам достался, пока вы ждали.

Есть лишь одно правило, на которое стоит ставить: заведение всегда остается в выигрыше.

Вы можете использовать ошибку игрока, апеллируя к не вполне обоснованному всеобщему убеждению, что во вселенной существует некая справедливость.

Я стою за то, чтобы избегать запада Шотландии, и вот почему: в этом столетии около половины летних сезонов там бьии дождливыми. Поскольку последние два лета в тех краях стояла хорошая погода, есть вероятность, что в этом году снова будут дожди.

(Все меняется, даже на западе Шотландии.)

Вы можете обнаружить, что ошибка игрока приходится особенно к месту, когда нужно убедить людей согласиться с вами, несмотря на ваш послужной список, говорящий, что случайностями здесь и не пахнет.

Я предлагаю этого кандидата на место нашего нового секретаря. Да, я знаю, что предыдущие три, которых я выбирал, оказались совершенно бесполезны — но тем больше причин предположить, что я исчерпал свою долю невезения и на этот раз мой выбор будет удачным.

(Похоже, что под маской невезения здесь скрывается неспособность к здравому суждению. Есть веские причины предположить, что новый кандидат окажется столь же бесполезен, как и предыдущие.)

Последние четыре адвоката, с которыми я имел дело, оказались мошенниками. Уж наверное, этот будет лучше, чем они!

(Никаких шансов.)

 

Принцип априорности

В норме мы позволяем фактам служить пробным камнем для наших принципов. Сперва мы смотрим на факты, а после уже решаем придерживаться нам прежних принципов или изменить их. Если же сперва (а priori) у нас идут принципы, на основании которых мы впоследствии принимаем или отвергаем факты, это значит, что мы подходим к делу не с того конца. Это и называется софизмом априорности.

Ах, мистер Галилео, нам совершенно незачем глядеть в ваш телескоп — мы и так знаем, что небесных тел может существовать не более семи!

(Это можно назвать поистине близоруким взглядом.)

Взаимоотношения между фактами и принципами довольно запутанны. Нам необходимо нечто вроде принципа, в противном случае, собственно ничто нельзя будет опознать как факт. Софизм возникает, когда мы отдаем принципам безоговорочное первенство и не позволяем им видоизменяться под влиянием того, что наблюдаем. Таким образом мы строим необоснованные предположения в пользу теории, не подтвержденной доказательствами, а следовательно, отвергаем свидетельства, имеющие значение для нашего случая.

Все доктора работают только на себя. Если ваш врач действительно потратил на вас столько времени, не требуя платы, то все, что я могу сказать, — это что у него, вероятно, была в этом деле какая-то скрытая выгода, о которой мы не знаем.

(В дополнение к не слишком удачно скрытому софизму, о котором мы знаем.)

Априорные рассуждения широко используются теми, чьи убеждения и без того имеют не так много общего с реальностью. Данным софизм — нечто вроде швабры, с помощью которой грязные факты заметаются под ковер предвзятого мнения. Это совершенно необходимый бытовой прибор для тех, кто решился держать свое ментальное жилище чистым от пыли реального мира. На его рукояти, равно как и в мозгу пользователя, навеки выгравирован лозунг: я для себя все решил. Не сбивайте меня с толку фактами.

Мало кого из нас впечатлит патентованное лекарство, о котором заявляется, что если пациент выздоровел, то это доказывает его действенность, а если не выздоровел, то это значит, что нужно принять его еще раз. Услышав такое, мы, должно быть, укажем на то, что факты здесь используются так, чтобы они говорили в пользу лекарства, независимо от результата. Однако каждый день в точности то же самое заявление делается относительно помощи, выделяемой на развитие бедных стран. Если развитие есть, значит, помощь эффективна. Если развития нет, это значит, что мы должны выделить еще больше. Орел — они выиграли, решка — логика проиграла.

Априорный принцип также можно применять в поддержку предвзятого суждения, противоречащего доказательствам. Если политика, которого мы поддерживаем, поймали на жульничестве во время квалификационного экзамена или в компрометирующем положении со стажером — все это ситуации, закаляющие характер. Они лишь укрепят его, послужат ему проверкой, сделав более пригодным для своего поста. В глазах всех остальных, разумеется, такой случай будет служить поводом для его дисквалификации.

Поскольку кошки в Тибете не водятся, это животное, которое мы видим, с кошачьими ушами, кошачьим хвостом, кошачьей шерстью и кошачьими усами показывает только, что тибетские собаки очень хорошо умеют притворяться.

(Вплоть до того, что ловят мышей и лакают молоко из блюдца.)

При использовании априорного метода в целом непродуктивно напрямую отрицать факты, утверждая, что они неверны. В конце концов ваши слушатели могли присутствовать при них и быть свидетелями. Вы продвинетесь гораздо дальше, интерпретируя эти факты по-своему, показывая, что на самом деле они означают совершенно не то, чем кажутся. Они вовсе не противоречат вашему утверждению — наоборот, на самом деле они говорят в его поддержку:

Я по-прежнему утверждаю, что книги, которые я вам рекомендовал, являются наиболее популярными. Да, разумеется, я не отрицаю, что из всех книг в библиотеке их читают меньше всего — однако это как раз и является признаком того, что на них высокий спрос. Видите ли, когда книга действительно популярна, люди ее покупают или берут почитать у друзей, а не ждут своей очереди, чтобы взять ее в библиотеке.

(По крайней мере, этот софизм действительно популярен.)

 

Статистика ex-post-facto

(имеющая обратную силу)

Специалиста по статистике можно описать как человека, который вырисовывает математически точную кривую от необоснованных предположений к заранее известным результатам. В этом нет ничего особенно плохого, однако существует еще бесчисленное количество статистических софизмов, всегда готовых застать врасплох неосторожного или сыграть на руку нечистоплотному. Софизм статистики ex-post-facto возникает, когда мы применяем законы вероятности к прошедшим событиям.

Я вытащил туза пик! Вероятность бьиа всего лишь 1 к 52, и все-таки я вытащил именно его!

(То же самое можно сказать о любой из карт, и все же одна из них неизбежно окажется вытащенной.)

Из небольшой вероятности каких-либо прошлых событий можно сделать не так уж много выводов. Что-то все равно должно было произойти; и если количество возможных исходов велико, то вероятность свершения для каждого из них мала. Следовательно, любое произошедшее событие будет иметь невысокую вероятность. Софизм возникает, если мы от появления событий с небольшой вероятностью переходим к предположению, что имело место нечто сверхъестественное:

В прошлую среду я гуляла на Трафальгарской площади и встретила свою тетушку. Только подумать: ведь в тот день там, наверное, прошли сотни и тысячи человек; насколько же невероятно было то, что мы встретились! Наверное, мы телепаты.

(То же самое можно сказать о тысячах других людей:, которых она встретила.)

Вероятность того, что при бросании монеты четыре раза подряд выпадет орел, всего лишь 1 из 16. То же самое верно относительно любой другой комбинации, которая может выпасть. Только одно можно сказать наверняка: если вы делаете четыре броска, у вас обязательно будет один шанс из 16. Софизм, о котором мы говорим, идет дальше имеющихся свидетельств, используя статистику неприменимым образом, чтобы указывать на таинственные воздействия там, где ничего подобного не требуется. Статистика ex-post-facto часто возникает в измышлениях, касающихся происхождения жизни и вселенной. Публике предъявляются невесть откуда взявшиеся расчеты, показывающие непостижимую невероятность того, что все сложится так, как оно сложилось:

Как нам повезло, что на нашей планете оказался именно такой температурный режим, как нам нужно, и как раз такой состав атмосферы, который пригоден для дыхания! Это, несомненно, нечто большее, чем просто удача.

(Десятиногие голубые дышащие аммиаком чудовища, населяющие третью планету звезды 70 Змееносца, как раз сейчас говорят то же самое.)

Аналогичные заявления делаются относительно вероятности сочетания необходимых химических компонентов, чтобы на Земле зародилась жизнь. Дело в том, что в нашей вселенной химические вещества соединяются определенным образом. Если бы они оказались иными, то, без сомнения, другие существа в другой вселенной сейчас поздравляли бы друг друга с невероятной удачей.

Этот софизм — огромное подспорье для тех, кто считает себя игрушкой судьбы. Глядя на маловероятные события, которые привели к их теперешнему положению, они чувствуют за этим незримую, но неумолимую руку судьбы, не сознавая, что, даже если бы все сложилось по-другому, они могли бы сейчас говорить то же самое.

Подумать только, если бы мы случайно не остановились в одной и той же гостинице, то могли бы никогда не встретиться и не пожениться!

(Однако они могли бы встретить других людей, вступить в брак с ними и точно так же считать, что им выпала невероятная удача.)

То, как вы будете использовать этот софизм, в значительной степени зависит от вашего темперамента. Он может применяться на ближней дистанции с целью убедить других, что вы — любимое дитя мироздания и поэтому к вам необходимо особое отношение.

Я думаю, что я был предназначен для этой работы. Я увидел объявление о ней в газете, которую ветер принес и бросил мне в лицо на Оксфорд-стрит. Я чувствую, что был специально поставлен на это место в это время, чтобы получить эту работу. Не хочу сказать, что это должно как-то повлиять на ваше решение, но…

(Но должно. Лишь немногие из нас согласятся воспротивиться: неумолимой руке судьбы, наступая ей на пальцы.)

Если у вас другие наклонности, вы всегда можете прибегнуть к этому софизму, чтобы завоевать немного сочувствия:

Моя всегдашняя удача! Из всех счетчиков на всех парковках Лондона она, конечно же, должна была проверить именно мой! И как pаз тогда, когда у меня оказалось просроченным время парковки!

(Если у вас получится совмещать походы в паб с исполнением роли боксерской груши для мироздания, подобные сентенции наверняка смогут время от времени обеспечить вам сочувственную кружку пива.)

 

Тэтчеровская критика

Когда в продаже впервые появились круглые черные шляпы, их стали называть котелками, потому что они были похожи на котлы, а также потому, что их производили братья Боулер. Терин тэтчеровская критика, возможно, также прижился по двум причинам: во-первых, критика подобного рода регулярно применялась против самой Железной леди, а во-вторых, она покрывает все возможные случаи, также как кровельщик настилает крышу над всем домом.

В первые годы после того, как Маргарет Тэтчер вступила в должность, на нее возлагали вину за распространение нищеты и безработицы в Британии. Затем, когда появляющийся класс яппи принялся демонстрировать свое новообретенное благосостояние, это обвинение практически без остановки перешло в нападки на культуру бесстыдного излишества. Тэтчер была обречена на роль виноватой в обоих случаях.

Софизм, о котором идет речь, возникает, когда некто или нечто подвергается критике, независимо от результата его деятельности. Он возникает потому, что любые доказательства несущественны, когда установление виновности предшествует исходу действий. Легко видеть, что тэтчеровская критика действительно подходит под любые мыслимые случаи.

Если какое-либо нововведение впервые появляется в Шотландии, прежде чем его начинают применять в Англии, будут говорить, что шотландцев используют в качестве лабораторных крыс, подвергая риску лишь для того, чтобы протестировать новую политику. Если эта политика, напротив, вводится сперва в Англии, то прежде чем распространить ее на Шотландию, обвинение будет состоять в том, что шотландцев опять не приняли во внимание. Наконец, если новый курс будет введен одновременно в обеих странах, это будет воспринято как доказательство того, что его разработчики не в состоянии увидеть капитальных различий между Англией и Шотландией. Орел — вы проиграли, решка — вы проиграли, и даже если монета встала на ребро — вы все равно проиграли.

Этот софизм удобно использовать в парламенте, поскольку от официальной оппозиции ждут именно критики и ничего другого. Тэтчеровская критика позволяет выступать против всего, что бы ни затеяло правительство, вне зависимости от того, каков будет результат. Таким образом, любые действия, совершаемые быстро, получат характеристику «поспешных и необдуманных», в то время как меры, на которые потребуется время, будут названы «невыносимыми проволочками».

Пользующийся этим софизмом делает вид, будто его суждение основано на результатах события, в то время как на самом деле отрицательное суждение было бы вынесено при любом исходе. Подобное регулярно встречается в британской бульварной прессе, где, после того как какая-либо знаменитость теряет популярность, любое ее дальнейшее действие обречено на порицание. Разумеется, поскольку неодобрительное суждение выносится в любом случае, оно не имеет никакого отношения к действительной морали или достоинствам его предмета.

Меня пригласили на крестины, но я не сомневаюсь, что они дадут ребенку какое-нибудь дурацкое иностранное имя, над которым все будут смеяться. Или наоборот — подберут что-нибудь невероятно унылое и обыкновенное, из-за чего бедный ребенок будет выглядеть безликим конформистом.

Этим софизмом легко пользоваться, поскольку он существует за счет распространенного инстинкта, согласно которому люди склонны слушать о других скорее плохое, чем хорошее. В конце концов и распространители слухов отнюдь не занимаются восхвалением людей за их правильные действия. Чтобы ваша тэтчеровская критика была эффективной, вам следует облить презрением определенное действие, предсказывая его неблагоприятные результаты, после чего предложить альтернативный вариант последствий, предварив его словами «И даже если…». После чего можно говорить об ужасном исходе и для альтернатив — ваша аудитория даже не заметит, что вы, так же как и ваш софизм, заранее накрыли все возможные варианты. Если вам кажется, что это чересчур очевидно, подумайте о том, что последователи марксизма на протяжении столетия предсказывали катастрофу для капиталистического общества при любых мыслимых вариантах его развития.