Короткий стук в дверь.

Маура, свернувшаяся калачиком на постели, посмотрела в ту сторону. Кто мог ее побеспокоить? Тетушка Жоржетта велела ей спать до самого вечера. Даже камеристке приказано было не тревожить Мауру.

Здесь, в Лондоне, они ложились поздно, и такой распорядок дня сказывался на всех. Граф болел уже больше недели. Он по-прежнему жаловался на слабость во всем теле и тупую боль в груди. Из-за болезни он уже несколько раз пропустил их выезды.

Тетушка забеспокоилась. Опасаясь, что болезнь мужа свалит с ног всю прислугу, она целыми днями не выходила с кухни, варила одно из своих любимых лекарств — в таком количестве, чтобы хватило на всех домочадцев. Она велела отнести Мауре в спальню чашку чаю и один гренок с маслом и джемом, дабы ей легче было принять горький травяной отвар.

Маура разок-другой откусила от гренка и добросовестно выпила две ложки тетушкиного укрепляющего, потому что никакие отказы не принимались. Тетушка Жоржетта так или иначе всегда добивалась своего. Дверь задрожала от нового удара. Маура встала посмотреть, кто это такой храбрый нарушает категорические распоряжения тетушки.

Она отворила дверь.

На пороге никого не было. Маура удивилась, высунула голову наружу и окинула коридор внимательным взглядом. Там было совершенно пусто. Это что, шутка? Она зевнула, отступила назад в комнату и затворила дверь.

Но не успела девушка повернуться, как стук раздался вновь.

Резко распахнув дверь, Маура надеялась поймать шутника и открыла рот, едва сдержав крик: в дверном проеме стоял Эверод. Виконт мгновенно закрыл ей рот рукой и легонько толкнул назад, в спальню.

Маура не могла прийти в себя от изумления, пока он закрывал и запирал дверь. Он среди бела дня прокрался в лондонский особняк Уоррингтонов! Дерзость этого человека граничила с безрассудством.

— Как ты сумел пробраться в дом незамеченным? — спросила она шепотом.

Эверод снял шляпу и небрежно бросил на туалетный столик. За шляпой последовали перчатки. Ленивым взглядом он смотрел, как Маура пятится от него.

— Да на удивление просто: прошел через сад и вошел в дверь.

— Ты что, ума решился? Идти на такой риск! — стала выговаривать ему Маура. — А если бы тебя заметил кто-то из прислуги?

В янтарно-зеленых глазах зажегся огонек: она была полуодета. Ей ведь полагалось спать, вот она и была в одной ночной сорочке. Мауре вспомнилось, как совсем недавно он застал ее одну, одетую только в пеньюар.

По ее телу пробежала дрожь.

— Я вошел неслышно, как опытный взломщик, любовь моя, — сказал Эверод, подходя ближе; Маура отступала, пока не уперлась в один из столбиков своей кровати.

— Если бы тебя увидели, твой отец позвал бы констебля и тебя обвинили бы в посягательстве на чужое жилище, — настаивала она охрипшим от волнения голосом.

Эверод запустил пальцы в ее длинные волосы; Маура не отстранилась. Эверод наклонился и вдохнул аромат вьющихся локонов.

— Ну как можно говорить о посягательстве на чужое жилище, если со временем все это будет принадлежать мне?

Спорить с такой логикой было трудно. Сердечко Мауры забилось быстрее, когда она ощутила на своей щеке его губы.

— Для чего было рисковать столь необдуманно?

— Чтобы увидеть тебя. — Эверод улыбнулся, глядя в ее широко раскрытые глаза.

Маура толкнула его в грудь, но этот мужчина был слишком крепок, чтобы сдвинуть его с места так легко.

— Мы бы все равно увиделись на балу у лорда и леди Керстинг.

Эверод провел пальцами по ее соску, выступавшему под сорочкой.

— Да ведь там было бы совсем не то, что здесь, — промурлыкал он, прильнув к ее губам.

Его поцелуй был требовательным. Окончательно побежденная этим аргументом, Маура прижалась к виконту. Когда она осторожно прикоснулась к его языку своим, Эверод принял ее капитуляцию и весь погрузился в поцелуй. Он накрыл рукой ее левую грудь и сжал посильнее. На нежной коже еще оставались следы их предыдущего свидания.

Он оторвался от ее губ и наклонился ниже, к той части груди, которая не была прикрыта сорочкой.

— Назови меня по имени.

— Эверод, — нежно вымолвила Маура, инстинктивно поглядывая с опаской на дверь.

Виконт отвлекся от поцелуев и посмотрел на девушку с досадой.

— Нет, по имени. Так, как ты назвала меня, когда я дарил тебе наслаждение, — тогда я добился, чтобы твои сладкие уста произнесли его. — Он взялся за подол ее сорочки и стал заворачивать его.

— Таунсенд, — поспешно сказала Маура в надежде, что он перестанет искушать ее и отпустит сорочку.

Он сорвал сорочку через голову.

— Не надо!

На этот возглас Эверод ответил волчьей усмешкой. Маура скрестила руки на груди. Эверод вытянул сорочку в длину, потом скатал ее наподобие веревки.

— Как ты думаешь, кто победит в этой борьбе?

Он схватил Мауру за запястья, обмотал их тканью сорочки и закрепил узлом. Затем поднял ее руки над головой.

— А вот что еще важнее: ты и вправду хочешь сопротивляться мне?

Пропуская возражения мимо ушей, он привязал ее руки к столбикам кровати. Маура рванулась и убедилась, что узел завязан на совесть. Под жарким взглядом виконта она затрепетала.

— Таунсенд, развяжи! А вдруг кто-нибудь решит войти?

— Если только ты не ожидала моего визита…

— Ха-ха! У тебя и впрямь богатое воображение!

Усмехнувшись ее раздражению, Эверод погладил руками каждый изгиб ее тела.

— Ты была неодета, и из этого я заключил, что тебе полагалось спать. И я абсолютно уверен, что слугам строго-настрого запретили тебя беспокоить, — уверенно сказал он, показывая, что хорошо знаком с порядками в этом доме.

— Что ты делаешь? — возмущенно спросила Маура, повышая голос, когда он опустился перед ней на колени. Его губы приблизились к кустику волос на лобке.

— Все, что только пожелаю, — ответил Эверод, придерживая ее руками за бедра.

Маура вновь проверила узлы на прочность. Он ухитрился привязать ее, не причинив боли, но освободиться она сможет лишь тогда, когда это будет угодно Эвероду. Девушка облизнула пересохшие губы.

— Довольно игр, — простонала она, когда он запечатлел поцелуй на ее животе и поднялся. — Если ты думаешь оставить меня в этом крайне неподобающем положении, чтобы меня вот так и застала камеристка, то я…

Его проворные пальцы уже потянулись, чтобы развязать галстук, когда краем глаза виконт заметил на туалетном столике поднос.

— Помолчи! — Он развязал узел, и длинные концы галстука свесились на рубашку. — Что это у нас здесь? — Он взял в руки флакончик зеленого стекла, стоявший рядом с чайником.

Маура топнула ногой:

— То, что ты видишь. Тетушка Жоржетта боится, как бы вся прислуга не заболела тем же, что и твой отец. Она настояла, чтобы все пили ее укрепляющий отвар.

— Так, значит, она по-прежнему возится со своими колдовскими зельями, да? — заметил Эверод, быстро поставив флакончик на место. — А это что?

— Клубничный джем, дурачок! — Маура обхватила пальцами столбик кровати и потрясла его. — Если ты проголодался, я попрошу, чтобы принесли еще один поднос.

Под его пристальным взглядом ей стало не по себе. Эверод с кувшинчиком джема вернулся к ней.

— Зачем же поднос, когда передо мной такое соблазнительное пиршество?

Он поставил джем на краешек кровати. Не сводя с ее лица неповторимых янтарно-зеленых глаз, виконт снял кожаный ремешочек, который перехватывал на затылке его волосы. У Мауры непроизвольно напряглись и затвердели до боли соски, когда она вспомнила, как эти длинные волосы щекотали ее груди в прошлый раз.

Эверод тоже вспомнил, как она отвечала тогда на его прикосновения, и взял ее за грудь.

— Такая нежная! Ведь когда я кладу руки вот так, ты отвечаешь мне без обмана, правда?

Кажется, ее тело никогда не было равнодушным к его близости. К его прикосновениям. Когда его рука упала, отпустив ее грудь, Маура огорчилась.

— Отвяжи, и я тебе докажу! — Маура смотрела, как Эверод снимает и кладет на кровать сперва сюртук, а за ним и рубашку.

— Потом, потом, — сказал виконт и рассмеялся, когда она тихонько зарычала. Он ухватился за противоположный столбик и снял обувь.

— Из тебя получится отличная жертва, Маура. Какая жалость, что я не поклоняюсь какому-нибудь древнему богу — им как раз такие и требовались.

Эверод отстегнул от своих панталон подтяжки, панталоны свалились с талии и повисли низко на бедрах. В просвете между штанинами Мауре теперь стали видны заманчиво курчавившиеся темные волосы. Он возбужден, и ему больно, если судить по тому, как надулись спереди панталоны. Эверод, однако, раздевался не спеша, как будто весь день до вечера был в его распоряжении и он мог все это время играть с ней вволю.

— Ну если ты решил отложить сегодня жертвоприношение, то что же ты намерен делать? — спросила Маура, с любопытством переводя взгляд на кувшинчик с джемом, стоявший на кровати.

Эверод усмехнулся, взял кувшинчик и запустил в него палец, а затем поднес этот палец, обмазанный клубничным джемом, к своим губам.

— М-м-м… Честное слово, иногда я могу быть изобретательным. — Он запустил в джем всю пятерню.

— Эверод! — завизжала Маура, когда он покрыл липким джемом ее левый сосок. — Не надо этого, не надо! Ты слишком далеко заходишь!

— Ты поистине удивишься, каким дерзким я могу быть с покладистой дамой, привязанной к кровати, — парировал он с преувеличенной учтивостью.

Но виконт еще не закончил разукрашивать ее тело. Размазав джем и по правому соску, он снова окунул два пальца в кувшинчик и нарисовал замысловатый узор вдоль ее живота, до устланного курчавыми волосками лобка.

— Ну, довольно, — потребовала Маура, но ее строгий приказ был сведен на нет ухмылкой Эверода, с которой он потянулся к ее пупку, чтобы слизать улику.

— Нынче вечером из-за твоих мерзких проделок моему платью не потребуются ни ленты, ни булавки.

Эверод поднялся с колен, не обращая внимания на то, что ее перепачканные джемом соски оставили липкие следы и на его собственной груди.

— Джем очень вкусный. Попробуй сама. — Он водил пальцем по ее губе до тех пор, пока девушка не открыла рот.

Маура с закрытыми глазами смаковала сладкий клубничный джем. Посасывая липкие пальцы Эверода, она издала стон. Он расслышал этот призывный звук, и игривое выражение на его лице тут же сменилось серьезным. Он убрал пальцы и накрыл ее уста своими. Их языки начали свой нежный танец.

— Все-таки я привыкла к тому, что джем намазывают на гренок, — пробормотала Маура, с трудом прерывая поцелуй.

— Гренок слишком сухой, — отозвался Эверод, покрывая ее уста быстрыми легкими поцелуями. Он снова встал перед ней на колени. — И это скучно.

Он слегка укусил ее грудь, прежде чем накрыть своими губами сосок и окружающую его нежную кожицу. Маура слегка дрожала, ухватившись за столбик кровати, а Эверод вовсю слизывал языком клубничный джем с ее груди.

— Твое тело придает джему ни с чем не сравнимый вкус, — пробормотал он, а его губы и жаркое дыхание двинулись вниз. — У тебя местами солоноватый вкус, местами же бесспорно острый.

Виконт запустил пальцы в кувшинчик и поставил его на пол.

— У меня предрасположенность к экспериментам, и я буду искать до тех пор, пока не найду тот единственный вкус, который удовлетворит мой лютый голод. — Он осторожно, чтобы не спугнуть Мауру, положил руку повыше ее колена, и она почувствовала, к чему он стремится, еще раньше, чем Эверод развел в стороны ее нижние губы.

При первом же прикосновении прохладного липкого джема к тому комочку плоти, который прятался в ее женских складках, Маура выгнулась и ударилась затылком о столбик кровати. За пальцами Эверода последовал его ловкий язык, слизывавший десерт.

От нестерпимого желания тело Мауры трепетало, она выгнулась дугой навстречу Эвероду, утроба ее сжалась в сладостном томлении. Если раньше она ощущала лишь легкое возбуждение, то теперь из ее тела словно забил скрытый там горячий источник. Будь у нее свободны руки, Маура запустила бы сейчас пальцы в волосы Эверода и прижала бы его лицо к себе посильнее, чтобы он глубже проникал внутрь.

— Таунсенд! — прошептала она и вздохнула, когда его пальцы развели в стороны складки промежности, стремясь к ее женской глубине.

Эверод вытер свои влажные губы о плечо.

— Вкус острый и умиротворяющий, сладкий, медовый, — сказал он. Его большой палец в это время потирал промежность, доставляя Мауре мучительное удовольствие. — AmorVeneris, veldulcedo, [21]Любовь Венеры, или сладость (лат.).
как назвал это потаенное женское сокровище Маттео Коломбо. Подобная красота вкупе с нежными возгласами наслаждения, издаваемыми женщиной, способна подвигнуть мужчину на поэтическую хвалу своему открытию.

С этими словами он поднял правую ногу Мауры и положил себе на плечо. Небольшое изменение в позе вынудило девушку шире развести ноги, и теперь Эверод обладал полной властью над тем наслаждением, какое он извлекал из ее тела.

Ах, это наслаждение!

Маура тщетно пыталась ослабить путы, связывавшие ей руки. Эверод лучше, чем она сама, понимал все секреты ее тела. Он облизал углубление возле ее бедра, и ее охватила дрожь. Он исследовал и дразнил языком нежную атласную кожу между нижними губами, доводя Мауру до грани безумия. Она готова была предложить ему все, что угодно.

— Все, что угодно, — произнесла она вслух, задыхаясь и всхлипывая.

Они оба понимали, о чем она просит, нет, умоляет его.

Только Эверод был в силах снять то напряжение, которое он сам сознательно создал в ее существе. Двигая бедрами в согласии с движениями его ищущего рта и умелых пальцев, Маура прикусила губу, чтобы не закричать, когда на нее накатила первая волна наслаждения. Эверод вздрогнул от этого приглушенного крика. Обхватив ее бедра обеими руками, он жадно приник языком к источнику этих восхитительных ощущений, упиваясь ее возбуждением, как ненасытный хищник.

Чтобы не упасть, Маура ухватилась за столбик кровати. Сдавшись на милость победителя, она закрыла глаза, позволяя волнам наслаждения раз за разом сотрясать ее тело.

Изнемогая от беспощадной атаки, Маура смутно, как во сне, видела: неутомимый воин Эверод встает и сбрасывает с себя панталоны.

Толстый стержень его подрагивает от непреодолимой жажды завоеваний.

Вместо того чтобы отвязать Мауру, Эверод повернул ее лицом к столбикам. Он пристроил ее правое колено на мягком матрасе, а сам тем временем направил свое вздыбившееся естество вдоль складок ее ягодиц, пока не нашел искомую жаркую расселину.

— Я попробовал твое наслаждение на вкус, — прошептал он ей на ухо. — Теперь же я хочу почувствовать, как оно плотно облегает мой мужской орган.

Он проник в нее быстро и глубоко. Маура сделала глубокий вдох, ожидая некоторого неудобства, но ее телу уже не нужно было никакого поощрения со стороны Эверода. Его меч так легко двигался в ее ножнах, словно сам был частью ее существа.

Маура вцепилась в столбик кровати, смягчая неистовые толчки. Одной рукой Эверод обвил ее талию, тогда как другая по-прежнему зарывалась в ее увлажнившиеся нижние кудри. Его игривое настроение улетучилось, уступив место ожиданию удовлетворения страсти. В этом Маура не могла ему отказать. Вызванное им напряжение теперь сжимало ее недра, подобно пружине. Она не меньше Эверода стремилась к этому необузданному совокуплению.

Эверод издал приглушенный вопль и уткнулся лицом в ее плечо. Маура ощущала, как набухает внутри нее его стержень; потом он глубоко вонзился в нее, в ее сладостную податливую глубину. Когда ее влажная кожа заглушила торжествующий крик Эверода, Маура почувствовала, как горячая струя семени наполняет ее.

Эверод, вложивший все силы в это высвобождение, продолжал мягко двигаться внутри нее, сотрясаемый мелкой дрожью. Наконец, с явной неохотой, он вынул свой меч из ее ножен, потянулся через голову Мауры и освободил ее руки от стягивавшей их полоски ткани.

Маура растерла запястья, с опозданием понимая, как сильно им досталось во время любовных игр. Эверод подхватил ее на руки и бережно уложил на кровать. Ее взгляд невольно устремился на его стержень, и она изумилась, обнаружив, что тот все еще крепок и готов к бою.

Эверод улегся на нее, обхватив руками ее голову.

— Так во сколько камеристка должна тебя разбудить?

— В половине седьмого, — ответила девушка, играя его волосами. Под таким углом его шрам был полностью открыт ее взору, однако Маура старательно сохраняла на лице бесстрастное выражение. Возможно, Эверод просто проверяет, не станет ли она его жалеть. Маура почувствовала: если она скажет о шраме хоть слово, каким бы оно ни было, Эверод оставит ее навсегда.

А она не хотела, чтобы он ее оставлял. И это открытие ее напугало. Она ведь лучше многих понимала, что не сможет удерживать его.

Не зная, о чем она думает, Эверод поцеловал ее.

— Ну тогда у нас еще не один час впереди.