— Милорд, доставили посылку для мисс Кигли, — доложил дворецкий Уоррингтонов вскоре после того, как Маура закончила завтракать вместе со своими тетей и дядей.

Никого это сообщение не удивило больше, чем саму Мауру. Она ведь недавно прибыла в город. Возобновить былые знакомства она еще не успела, а ее родители, люди щедрые, не имели, однако, привычки посылать ей подарки из своих путешествий.

— Тетушка Жоржетта, это ты устроила? — спросила Маура, вставая и подходя к дальнему концу стола, куда Эббот положил завернутый в материю подарок.

Тетя, удивленная не меньше Мауры, покачала головой.

— Нет-нет, милочка. У меня натура пылкая, я не умею готовить подарки заблаговременно.

Граф с довольной улыбкой взял графиню за руку.

— Совершенно справедливо, любовь моя. За эту пылкость я тебя и обожаю.

Все трое молча наблюдали за тем, как дворецкий умело разрезает шпагат и разворачивает навощенную ткань, скрывавшую подарок.

— Это вы, дядюшка? — перевела Маура взгляд на графа.

Лорд Уоррингтон лукаво подмигнул ей.

— Нет, малышка, я тоже здесь ни при чем. Похоже, у нашей Мауры появился воздыхатель.

Роуэн!

Вполне возможно. Жоржетта ведь знала, что Маура не стремится к помолвке с человеком, в котором много лет видела только брата. Граф и графиня могли распорядиться, чтобы он поухаживал за ней. Сама мысль об этом была унизительна.

Хуже этого могло быть только одно: если ее загадочный поклонник не кто иной, как…

— Книги. Как это мило! — воскликнула Жоржетта без особого восторга. Она откинулась на стуле и знаком велела лакею налить ей чаю.

Эверод!

Мауре не было нужды внимательно вглядываться в эти два томика. Она сразу узнала роман, который привлек ее внимание в книжной лавке. Самоуверенность безумца! К чему эта выходка? Виконт ведь не мог не понимать, что его посылка доставит огорчение всему семейству.

— А визитная карточка? — из вежливости спросил граф. К счастью, ему интереснее было покрывать легкими поцелуями пальчики супруги, нежели выяснять личность отправителя посылки.

Маура поспешно выхватила книги из рук Эббота, прежде чем он успел отыскать визитную карточку.

— Никакой карточки нет, дядя, совсем ничего! — Она открыла первый том и тут же его захлопнула. — Похоже, мой воздыхатель предпочитает сохранять инкогнито.

— Тайный обожатель! — многозначительно проговорил лорд Уоррингтон. — А как думаешь ты, моя повелительница: не Роуэн ли это заигрывает с нашей очаровательной племянницей?

«Нет, другой сын», — с горечью подумала Маура.

Жоржетта широко улыбнулась, и в ее прекрасных глазах засветилась неподдельная радость. Тетушка намеревалась соединить молодых людей узами брака, и, коль уж Роуэн самостоятельно решил взяться за дело, ей это было по душе.

— Я уже несколько месяцев замечаю, что Роуэн, похоже, всерьез влюбился в Мауру. Я бы, конечно, порекомендовала более романтичный залог любви, но таинственный поклонник Мауры выбрал такой подарок, который понравится нашей девочке.

Мауре, которая ясно понимала, что на самом деле подарок прислал Эверод, было необходимо уединиться и осмыслить поступок виконта. Была ли это насмешка? Быть может, он хотел напомнить, что не по своей воле оторван от семейства, и эти книги — предупреждение о том, что он еще сведет счеты с родственниками, которые предали его и отвергли?

Маура взглянула на тетю с дядей, и на губах ее появилась слабая улыбка: не приходилось сомневаться в том, что граф горячо любит Жоржетту. Для своей графинюшки он готов на все.

Даже убить собственного наследника, если потребуется?

— Мне надо удалиться, — выпалила Маура, привлекая внимание влюбленных голубков. — Дело в том, что это… великолепный подарок! — Она попятилась к двери, прижимая книги к груди. — Я хочу посидеть в тишине и почитать.

Она стремительно развернулась и выскочила в дверь, которую услужливо придерживал для нее Эббот. Уже в коридоре девушка расслышала, как тетя с дядей добродушно посмеиваются над ее неуклюжим бегством. И только оказавшись вдали от столовой, вдали от любопытных взглядов родных и прислуги, Маура раскрыла первый том «Сицилийского романа», написанного автором романа «Замки Атлин и Данбэйн».

Лорд Эверод проявил осторожность и не написал ничего на первых страницах книги. Мало ли кто откроет посылку? А Маура была уверена, что записка виконта предназначена только для ее глаз. Когда девушка перелистывала страницы одну за другой, тонкий листок бумаги выпорхнул из книги и опустился на мраморный пол. Маура наклонилась, подняла его и прочитала три слова, написанные ровным изящным почерком:

«Думайте обо мне».

Вот как! Негодяй ведь понимал, что Маура ничего другого и не сможет делать, пока они не увидятся вновь.

Эверод осторожно провел руками по огромному животу Велуэтты Уолл, графини Спринг, которой вот-вот предстояло родить.

— Боже правый, Вель! Как тебе удается носить такую тяжесть? Это дитя весит больше тебя!

Давным-давно, еще до того, как его друг нашел себе герцогиню, овдовевшая графиня была одной из любимых подружек Солити. Еще раньше за ней волочился Эверод. Года три-четыре назад он провел несколько таких приятных месяцев в нежных объятиях любвеобильной леди Спринг.

Увы, виконт не отличался верностью. Тем сладостным летом он дарил свое внимание не только леди Спринг, но и ее близкой подруге леди Сильвер, и еще нескольким дамочкам, которых теперь уже не помнил по именам. Надо сказать, леди Спринг была не в пример остальным дамам весьма терпима к тому, что ей приходится делить возлюбленного с кем-то еще. Но в один прекрасный вечер ее терпение лопнуло, что очень удивило Эверода. Последовала ужасная сцена из тех, которых он всегда старался избегать со своими возлюбленными.

В ту ночь их бурному роману пришел конец, но они остались друзьями. Когда Эвероду было необходимо поразмыслить в тиши или же он нуждался в женском сочувствии без примеси любовной горячки, он неизменно оказывался в будуаре леди Спринг.

В темных глазах Велуэтты заплясали веселые искорки.

— Эверод, жестоко напоминать даме о том, что она так располнела, что даже в собственную коляску взобраться не в силах!

Эверод смотрел на нее усмехаясь, без тени раскаяния. Младенец шевелился в ее утробе, бил ножкой. Графиня на мгновение задохнулась, и они вдвоем с Эверодом рассмеялись новизне впечатлений. Ни у виконта, ни у Велуэтты еще не было детей. Эверод поцеловал ее живот, поднялся с колен и присел на один из стоявших в будуаре стульев.

— Как ты себя чувствуешь, будущая мама? — заботливо спросил он. — Может быть, тебе что-нибудь нужно?

Ребенок был не от него. Они с Велуэттой давно уже покончили с плотскими утехами к тому времени, когда появился другой мужчина и оплодотворил молодую графиню. Она так и не сказала, кто же отец ребенка. Эверод спросил лишь однажды, но в ее влажных карих глазах отразилась такая боль, что он не стал расспрашивать дальше. Велуэтта считала, что это только ее ребенок. Она была богатой вдовой, и друзей у нее хватало. Эверод не мог не восхищаться ее твердостью.

— Не надо суетиться, Эверод, — шутливо упрекнула она его. Ей было несомненно приятно, что есть друг, который о ней беспокоится. — Я хорошо себя чувствую. Мой акушер говорит, что ребенок развивается, как ему и положено.

— Так ты полагаешь, что будет сын?

В свои двадцать шесть лет темноволосая Велуэтта с округлившейся фигурой могла бы позировать художнику для картины «Богиня плодородия». Смуглостью лица она была обязана своей матери-испанке. Лорд Спринг предложил ей руку и сердце, когда Велуэтте исполнилось всего шестнадцать, и Эверод не мог не признать, что у покойного графа был отменный вкус. Овдовев, леди Спринг стала причиной многих дуэлей.

— Мне хочется, чтобы был сын, — искренне сказала Велуэтта. Ее руки покоились на необъятном животе. — Ты же знаешь, как я люблю, чтобы в доме был мужчина.

Ну да, и к тому же у тебя в постели. Эверод тут же прогнал эту мысль. Такие мысли не доведут его до добра.

— А что же отец, Вель? — Эверод мысленно выругал себя, жалея, что слово уже вылетело; Велуэтта сразу насторожилась.

— А что он? Он свое дело сделал, ты не находишь? — Она начинала волноваться, и от этого в ее речи стал проскальзывать испанский акцент. Велуэтта считала Эверода близким другом, но вопрос об отце ребенка был закрыт для всех. — Ты ведь пришел сегодня не затем, чтобы интересоваться моим здоровьем или ребенком. Что привело тебя ко мне, Эверод? У тебя неприятности?

Что их роднило с Велуэттой — они оба избегали чрезмерной близости. Нет, в постели можно было приятно и необременительно провести время, и в этом они тоже оба преуспели. Избегали они вовсе не плотской близости. Ни один из них не представлял себе, как можно впускать кого-то в потаенные уголки своей души. Эверод ясно видел, что Солити полностью доверяется своей герцогине. Похоже, что и Рэмскар без особых усилий открывает супруге душу. Мужественные люди. Эверод же не мог вообразить себе такого — показать кому-то свое нутро как есть, со всеми хитросплетениями добра и зла.

Виконт нарушил это неписаное правило, вмешиваясь в такой интимный вопрос, как отцовство ребенка. Понимая, что Велуэтта будет рада перемене предмета разговора, Эверод решил, что будет вполне уместно рассказать ей о своих текущих заботах.

Правду говоря, он за тем и пришел к ней. Она умела сочувствовать, знала, что такое печаль, а главное — Эверод был уверен, что она понимает его так, как ни за что не сумеют понять ни Солити, ни Кэдд, ни Рэмскар.

— Старые грехи, Вель, — начал он с усталым вздохом. Эвероду очень хотелось выпить чего-нибудь покрепче предложенного графиней чая, но прямо просить об этом он не отважился. — Лорд Уоррингтон с супругой решили развлечься и потому приехали на несколько месяцев в Лондон.

— Лорд Уоррингтон? — Велуэтта наморщила лоб, пытаясь понять, как эта фамилия связана с ее бывшим возлюбленным. — Не слыхала о таком.

— Со времени своей женитьбы на бывшей леди Пертон мой отец, граф Уоррингтон, не появлялся в высшем свете, — мягко объяснил Эверод, давая собеседнице время понять, что именно связывает его с названной четой.

— Твой отец! — воскликнула она и тут же застонала, потому что младенец вновь зашевелился у нее под сердцем. — Я не знала, что твой отец еще жив. Ты же никогда не говорил о своих родственниках, я и думала, что ты один как перст на этом свете.

Как сама Велуэтта. Должно быть, потому они и остались друзьями, хотя былая страсть давно перегорела.

— Мне было пятнадцать лет, когда отец привел в Уоррингтон-холл новую супругу. Она была уже четвертой по счету, моложе отца на тридцать лет.

— Боже милостивый! Ты совсем как твой папочка, разве нет? — поддела Велуэтта, поразившись числу жен, которых пережил его родитель.

— Ни в малейшей степени, — ответил Эверод, стискивая зубы. Правда, он быстро справился с собой: Велуэтта ведь не виновата в том, что он не любит говорить о своем семействе. Теперь виконт сам решил поведать ей о единственном непростительном грехе, совершенном им.

— Ты должна пообещать, что никому не передашь ни слова из того, что я тебе сейчас расскажу. Об этом никто не знает, кроме самих участников, и если я услышу от кого-то…

— Эверод, — сказала Велуэтта сердито, пропуская угрозу мимо ушей, — мы, кажется, достаточно знаем друг друга!

Успокоенный ее язвительным замечанием, виконт откинулся на спинку стула, собираясь начать свою повесть.

— Моя мачеха была красавицей. Чуть моложе, чем ты сейчас. А мне было пятнадцать, я был совсем еще невинный… — Он глубоко вздохнул.

— Обманщик! Я не верю, что было такое время, когда тебя можно было заподозрить в невинности. — Велуэтта погрозила ему пальчиком.

Эверод усмехнулся этому комментарию.

— Я был настолько невинным, насколько может быть юноша в пятнадцать лет, — принял он ее поправку, затем помрачнел. — Меня привлекла в мачехе не только красота. Она была очень жизнерадостной, даже шаловливой. Эта женщина открыто заигрывала со всеми подряд, а отец, кажется, только радовался, что его супруга всегда в центре внимания.

— Ты в нее влюбился, — без обиняков проговорила Велуэтта. — Нет, дай сказать! Я не собираюсь ни смеяться над тобой, ни порицать твои поступки. Если ты помнишь, я повстречала лорда Спринга и стала его женой, когда мне было шестнадцать.

Эверод кивнул и продолжал, проглотив подступивший к горлу горький ком:

— Казалось, Жоржетта поощряет мой интерес к ней. При каждой встрече она флиртовала со мной. Стоило нам остаться наедине, и она всегда находила предлог прикоснуться ко мне. С каждым днем я все больше поддавался ее чувственному очарованию и очень скоро позабыл, что эта женщина — жена моего отца. Я желал ее. Нет, безумно жаждал, как ни одну другую женщину.

С тех пор как воспаление легких унесло в могилу ее мужа, у молодой графини было бессчетное количество любовников. Она не краснела, когда речь заходила о плотском влечении, и не избегала его. Подобно Эвероду, она охотно отдавалась этому влечению.

— Бедняга Эверод! У тебя не было ни малейшей возможности противостоять чарам этой женщины, жены отца, так ведь?

Жоржетта стала его первой любовницей.

Эвероду не было нужды произносить это признание вслух: Велуэтта уже догадалась, что причиной его смущения и стыда были чувства, которые он питал к своей мачехе.

— Жоржетта играла со мной, пока я не обезумел от страсти. — Он тряхнул головой. — Да, обезумел, ибо согласился воспользоваться возможностью, которая нам представилась.

Велуэтта сжала кулачки и вынесла свой приговор:

— Жоржетта уже дважды была замужем, к тому же она на девять лет старше тебя. Уж она-то должна была понимать, на какой риск идет.

Виконт взглянул на нее с благодарностью.

— Жаль, но тогда я так и не понял, что она просто дергает меня за ниточки. Да мне ведь было только пятнадцать! И эта запретная любовь поглотила меня. Если бы даже кто-нибудь предупредил меня о последствиях, не уверен, что я отказался бы от того, что Жоржетта мне предложила.

Нет-нет да и вспоминался Эвероду в снах тот день. После того как несколько недель они жарко целовались украдкой и Жоржетта позволяла ему пошарить рукой за корсажем и под юбками, она предложила ему свое тело. Они незаметно улизнули в сад за домом, пока отец занимался делами в библиотеке. Им казалось, что раньше вечера ему не управиться. Эверод запомнил все детали короткого страстного свидания, должно быть, потому, что Жоржетта была его первой женщиной. Он помнил, как сияли на солнце ее светлые локоны, когда он уложил ее в высокую траву. Помнил, как ее обнаженные груди благоухали, подобно окружавшим их цветам, помнил то ни с чем не сравнимое ощущение, когда его напряженное естество проникло в ее зовущее лоно.

Теперь это видение их страстного слияния лишь напомнило виконту, каким дураком он тогда был.

— Нам казалось, что никто не заметил, как мы вышли из дома вместе. Все думали, что я на конюшне, а Жоржетта сказала отцу, что будет проверять счета по хозяйству.

— Отец вас увидел?

Эверод грустно усмехнулся при мысли о Мауре, несчастной девочке, которая потом давилась слезами.

— Нет. Десятилетняя племянница Жоржетты выследила нас в саду и сразу бросилась к моему отцу — поделиться увиденным.

Велуэтта сочувственно закатила глаза.

— MiDios! [7]Боже мой! (Исп.)
— прошептала она, как молитву.

— Бог здесь ни при чем, Вель, скорее уж это козни дьявола, — сухо отозвался Эверод, пытаясь как можно непринужденнее рассказать о трагических событиях, которые последовали за разоблачением. — Когда я услышал, как отец в бешенстве зовет меня, я посмотрел на прекрасное лицо Жоржетты: выражение удовольствия на нем мгновенно сменилось хитрой маской, значения которой я в тот миг не понял. Маура пронзительно кричала…

— Маура?

— Племянница Жоржетты, — кратко пояснил он. — Я не успел еще освободиться из объятий мачехи, как почувствовал, что отцовский клинок вонзается в мое горло.

— Так вот откуда ужасный шрам на твоей шее!

По щекам Велуэтты потекли слезы. Эверод застыл как громом пораженный: он никогда не видел плачущую женщину. Ни разу в жизни. Он достал из кармана носовой платок, наклонился к Велуэтте и вложил платок в ее руку.

— Вель, зачем же плакать? Я знаю, что этот шрам выглядит жутко. И все же, как видишь, я выжил после того удара.

Велуэтта всхлипнула и приложила платок к глазам. Поток слез, впрочем, от этого не утих.

— Отец дал тебе хотя бы возможность объясниться? Она икнула. Эверод взглянул на нее с некоторой тревогой.

— А что там было объяснять? Он застукал сына в саду, в укромном месте, верхом на своей молодой жене. Какие еще признания были ему нужны?

Достаточно того, что десятилетняя Маура привела его туда.

Велуэтта склонила голову набок, ожидая продолжения. Она чувствовала, что это еще не все.

— А что сказала мужу Жоржетта?

— Пока я зажимал руками рану на горле, чтобы не полить кровью весь сад и сохранить в себе искру жизни, эта предательница, моя мачеха, рыдала и умоляла мужа простить ее за то, что ей не достало сил сопротивляться моему нападению, — горько сказал Эверод.

Если бы можно было вернуться в тот злополучный день, Эверод поднял бы отброшенный отцом кинжал и с удовольствием перерезал глотку Жоржетте. И он, в отличие от отца, сумел бы нанести смертельную рану.

— А что ты делал в тот момент?

Эверод в возбуждении взъерошил волосы, и они рассыпались во всю длину, немного ниже плеч. Длинные темные волосы помогали скрывать шрам от любопытных любовниц.

— Я старался не умереть, — саркастически хмыкнул виконт, пытаясь отгородиться насмешкой от давнего страдания. — Послали за лекарем. Вероятно, отец с некоторым опозданием сообразил, что его будут судить за убийство, если я, к несчастью, умру от его жестокого удара. В первые дни я был в лихорадке, почти ничего не говорил и не соображал. Надо отдать должное изобретательности Жоржетты: пока я был между жизнью и смертью, она умело возбуждала в отце ненависть, выказывая опасения, что от этого нечестивого соития может родиться ребенок.

— А что же племянница?

— Она подтвердила обвинения своей тетушки против меня, сказала, будто слышала, как Жоржетта умоляла меня остановиться. — Он почесал правую бровь, вспоминая, что Жоржетта действительно умоляла его, только отнюдь не остановиться. Но об этом Эверод упоминать не стал.

Велуэтта поднесла руку к губам, словно ей стало нехорошо.

— А это правда? Что Жоржетта понесла от тебя?

— Чушь собачья! — взорвался виконт. — Я же не… ну, я не успел… — Он не мог подобрать слов. — Эта мерзавка нагло солгала!

Велуэтте потребовались немалые усилия, чтобы выбраться из кресла, но она это сделала, вразвалочку подошла к Эвероду и обняла его. В этом жесте не было любовной страсти. Когда ее налившиеся груди и большой живот прижались к нему, Эверод ощутил скорее умиротворение, как от материнской ласки, ипогладил руку Велуэтты.

— Так вот почему ты никогда не рассказываешь о семье! Тебя изгнали из дому?

— Да. — Это слово виконт прошептал, почти прошипел. — И с тех пор как меня выдворили из Уоррингтон-холла, я ни разу не говорил ни со своим отцом, ни с младшим братом.

— Это ужасно! — Велуэтта оторвалась от него и покачала головой. — Отчего же ты не рассказал отцу всей правды? Ты же мог написать ему обо всем подробно или послать к нему доверенного человека.

Эверод и сам подумывал об этом в первые годы унизительной опалы, но гнев и гордыня запечатали его уста. Его доныне уязвляло то, что отец был так ослеплен любовью к своей жене, которую знал всего-то полгода, и даже не стал расспрашивать своего сына и наследника. Уоррингтон встал на сторону Жоржетты, продолжал делить с ней ложе, и этого сын так и не смог ему простить.

— Правда уже никого не интересует, Вель.

Она стояла рядом с ним, и Эверод ласково положил руку ей на живот, а она в ответ прикоснулась губами к его щеке.

— Уоррингтон с женой сейчас в Лондоне. Если тебе не нужна правда, то что нужно? — Велуэтта могла и не спрашивать, ответ читался в его зло сощуренных глазах.

— Месть.