Ночью лес Вирджинии был для него чем-то вроде личного симфонического оркестра. Он слушал его, сидя на старом деревянном стуле и отхлёбывая из стеклянной банки напиток, который его отец называл «Белой молнией», рецепт, передающийся по мужской линии в его семье с тех пор, как «Сухой закон» почти разрушил страну.

По правде говоря, его мало заботил вкус. Да и как такого вкуса у напитка не было. Ему нравилось, как тот обжигает тело изнутри. Ему нравилось чувство отречённости, которое он ощущал, захмелев.

Обычно, принимаясь за работу, он был мертвецки пьян. Поймать людей, которые помогали ему сеять радость, было легко. Их вела к нему невидимая заботливая рука. Но когда приходило время сеять семена, которые давали ему те, кого он бросал в яму в дальней комнате, ему нужен был жар. Ему нужна была лёгкость. Ему нужна была отстранённость. Его работа была страшна, но необходима.

Он поднял глаза на луну, пробивающуюся сквозь запутанные ветви деревьев. Он знал, что несколько часов назад над деревьями что-то летало. Это были дроны, о которых он читал в журнале несколько месяцев назад. Значит, его искали. Он знал, что рано или поздно это случится. Именно поэтому он так долго терпел, расправившись с первой жертвой. Тогда он испугался, уверенный, что полиция узнает, чем он занимается.

А что, если и так? Когда он впервые услышал призыв, он знал, что в конечном итоге ему придётся пожертвовать собой. И он был к этому готов. Кто он, если не прислужник своему окружению? Деревья укрывали его ночью, края облаков целовали края полумесяца, и он слышал песни сверчков, древесных лягушек и даже парочки гагар вдалеке.

Да, он слышал зов. Его призвали пролить кровь и вернуть живые семена человеческой плоти в землю, откуда они пришли.

Он чувствовал, что почти справился со своей задачей. Возможно, эта четвёртая жертва станет последней, а возможно, его скоро найдёт полиция, он не знал наверняка. Но это было ничего, потому что ему не дано было знать.

С тяжёлой головой и бурчанием в желудке он направился назад в хижину. Здесь пахло самогоном, который он варил. Самогон бродил в двух больших вёдрах, стоящих у задней стены в гостиной. Он подошёл к ним, когда услышал крики своей четвёртой жертвы, спрятанной в другой комнате.

Он хорошо усвоил прошлый урок. Последняя жертва едва не сбежала, что заставило его внимательнее отнестись к тому, как он связывал пленников. Он был так близок к завершению, что всё должно было пройти идеально.

Пока он не был готов к жертвоприношению. Жертвы сначала должны страдать. Они должны почувствовать настоящую опасность, настоящий голод. Они должны знать цену смерти, когда та придёт, потому что так их плоть и кровь будут полезнее для почвы – богаче и чище.

Он вошёл в пристройку. Он посмотрел на скамьи, на кувалду и топор. Потом он посмотрел на листы фанеры на земле, скрывающие под собой новую жертву. Мужчина затих примерно час назад и с тех пор не произнёс ни малейшего звука.

Просто ради интереса он наступил на лист фанеры. В ту же секунду мужчина в яме начал пронзительно кричать. Он плакал, кричал и не переставал молить о пощаде.

Он кивнул и вернулся к вёдрам. Самогон ещё не совсем дошёл, но был вполне готов. Он зачерпнул банкой из ведра, медленно хлебнул и почувствовал обжигающий жар.

Через день… или два.

Вот когда он убьёт этого мужчину, который, скорее всего, станет его последней жертвой лесу, природе.

Он подумал, что, возможно, следует объяснять жертвам, зачем он и убивает. Может, так они будут больше ценить его труд. Может, так им будет легче принять неминуемость смерти.

Когда он заводил над ними топор или другой режущий предмет, он часто видел в их глазах пустоту, абсолютный шок и больше ничего, а потом они резко вскрикивали и умирали. В такие моменты он понимал, что нет смысла их убеждать. Они ничего не поймут.

Никто не мог это понять, если, конечно, тоже не слышал зов.

Зов исправить природу. Зов начать всё сначала, очистить всё вокруг.

На самом деле он думал, что действует по велению Божьему. Он убирал грязь от засилья людей и превращал её во что-то божественное. Он возвращал кровь, плоть и отбросы в землю, откуда они пришли. Делая это, он становился святым.

Из соседней комнаты послышался тихий стон новой жертвы. Жертва понимала, что часы её жизни сочтены.

Просто так случилось, что одни умирают раньше, чем другие.