Договориться о встрече в офисе кардинала оказалось сложнее, чем предполагала Макензи. В конечном итоге ей пришлось сказать, что она из Бюро. Макензи понимала, что ей не смогут отказать, особенно, когда все только и говорили, что об убийстве Костаса. Она знала, что на встречу с самим кардиналом без предварительной записи не стоило и надеяться, но она смогла выбить себе встречу с викарным архиепископом сегодня после обеда.

По иронии судьбы эпископ, с которым она встречалась, мужчина по имени Бэрри Уиттер, в это время должен был посетить Благословенное Сердце, чтобы встретиться с прихожанами и подбодрить их молитвой в свете смерти отца Костаса. Его секретарь выделил для Макензи пятнадцатиминутное окно в плотном расписании архиепископа. После беседы с Макензи эпископ должен был встретиться с временным священником церкви.

Было странно ступать по лестнице, ведущей к входу в церковь. Когда Макензи открыла дверь и вошла внутрь, ей показалось, что она попала в склеп. Внутри было тихо, и в воздухе висела практически осязаемая пелена печали.

Она направилась к алтарю, проходя между рядов красивых скамей. Как было оговорено, сидя в первом ряду напротив алтаря её ждал викарный эпископ Уиттер. Он поднялся, чтобы поздороваться, и Макензи сразу отметила, какой фальшивой была его улыбка. В большой, тихой и очень красивой церкви каждый шаг и движение производили громкий шум.

«Он не понимает, почему я сюда пришла», – подумала Макензи.

Она уже сотни раз видела подобные улыбки. Для человека его положения и его занятости встреча с ней была почти уничижительна. Имея на руках два случая сексуального насилия со стороны священников, Макензи было наплевать на его чувства.

И всё же если она хотела рассчитывать на его сотрудничество, нужно было сыграть свою роль до конца. Она ответила на его фальшивую улыбку такой же фальшивой улыбкой и протянула руку для рукопожатия. «Спасибо большое, что выделили для меня время, – сказала она, присаживаясь на скамью. – Я понимаю, что вы заняты, и попытаюсь быть краткой».

«Если я смогу помочь найти того, кто убил этих праведников, буду считать, что время потрачено не зря», – ответил Уиттер.

«Должна сказать, что было непросто найти связь между тремя священниками, – продолжила Макензи. – Некоторые зацепки ничего не дали, но последний из мною опрошенных оказался членом всех трёх церквей. К сожалению, он тоже не смог пролить свет на личность подозреваемого, но поднял интересный вопрос, который, я надеюсь, поможет понять мотив убийцы и выследить его».

«Что за вопрос?» – спросил Уиттер.

«Этот вопрос возник в разговоре с двадцатисемилетним Грэгом Йодером, – ответила Макензи. – Вам знакомо это имя?»

Выражение лица Уиттера говорило о том, что он очень хорошо знал, о ком идёт речь. Его лицо перекосило, словно он коснулся чего-то грязного.

«Я не понимаю, какое отношение этот молодой человек имеет к расследованию, – резко сказал Уиттер, – если, конечно, он не подозреваемый».

«Кто угодно, но только не он, – сказала Макензи. – Я хочу спросить у вас вот что: как вы допустили людей с запятнанной репутацией до служения в церкви? А именно,… как так получилось, что после обвинений Йодера одиннадцать лет назад, Костас сохранил свой сан?»

«Потому что это были пустые обвинения!»

«Да, сэр,… я понимаю. Но со всем уважением, подобные обвинения не редкость для служителей католической церкви. Я также знаю, что дело не довели до суда, и предполагаю факт откупа или скрытого давления».

«Агент Уайт, вы для этого решили встретиться со мной,… чтобы принижать и оскорблять мою веру?…»

«Вовсе нет, сэр. Я не хочу вас унизить или оскорбить. Я просто озвучиваю факты; факты, на которые, я надеюсь, вы можете помочь пролить свет. Я надеюсь, что разобравшись в обвинениях в сексуальном насилии, я смогу понять, как мне найти убийцу».

«Позвольте уточнить, правильно ли я вас понимаю, – сказал Уиттер. – Вы намекаете на укрывательство преступления? Вроде того, что отец Костас совершил те ужасные действия, а церковь замяла дело, чтобы сберечь его репутацию?»

«Совершенно верно», – сказала Макензи.

«Тогда со всем уважением к вам я должен попросить вас уйти. Я не глава этой церкви, но думаю, у меня есть право просить вас об этом».

«Епископ Уиттер, вы же понимаете, что выгоняя меня сейчас, только усугубляете ситуацию?»

Он поднялся с места, надеясь, что Макензи последует его примеру. С выражением боли на лице он тщательно подбирал слова: «И вы, конечно, тоже понимаете, что попытка очернить церковь и верующих навредит вашей карьере. У нас есть связи в политике и, возможно, среди вашего начальства».

«Похоже на несостоятельную угрозу», – сказала Макензи.

«Называйте, как хотите».

«Так и делаю. Это угроза, а значит, вы что-то скрываете. Вопрос лишь один: почему?»

«Вы можете представлять себе всё так, как вам захочется, – сказал Уиттер, – но, купившись на обвинения двух уязвлённых подростков, вы выставляете церковь в дурном свете».

Макензи усмехнулась и поднялась со скамьи: «Должна вас поправить, сэр. Осталась только одна жертва. Второй мальчик покончил с собой через год после изнасилования».

Макензи развернулась и пошла прочь. Не оборачиваясь, она громко добавила: «Если ваша вера вдруг подскажет вам, что следует всё рассказать и помочь мне с расследованием, надеюсь, вы сразу оповестите об этом Бюро».

Её голос эхом разнёсся по пустому храму, и последние отзвуки напоминали голос призрака. Макензи искренне надеялась, что этот призрак будет преследовать Уиттера и, может быть, напугает его настолько, что тот решит открыть правду.