Он любил Бога, любил церковь и своих прихожан. Но, Боже, как же он ненавидел сидеть в исповедальне.

Уэйд Коул выгнул спину и посмотрел на часы. Было 19:05. По идее, он мог уйти домой ещё пять минут назад, но знал, что люди обычно опаздывали, торопясь признаться в грехах непосредственно до или после ужина с семьёй.

Из всех обязанностей священника ему не нравилось только выслушивать исповеди. Сидя за шторой, он иногда слышал о жутких вещах, но самое ужасное в этом было то, что иногда он узнавал голоса говоривших. Он мысленно совмещал голоса и лица, а потом во время службы знал, кто именно из сидящих перед ним мужчин скачивал детскую порнографию, и какая пожилая прихожанка позволяла парню дочери трогать себя в интимных местах.

И всё же он понимал важность этой процедуры не только для церкви, но и для каждого, кто приходил исповедаться, сидя по другую сторону шторы и открывая то, что грузом лежало на душе.

Если в следующие десять минут никто не придёт,… то он уйдёт. В восемь часов начнётся смена другого священника.

Только он подумал об этом, как услышал, как тихо открывается дверь в исповедальню. Потом он услышал, как кто-то сделал четыре шага до стула у шторы, а потом раздался тихий скрип стула под весом пришедшего. Отец Коул услышал шесть избитых слов:

«Простите меня, отец, ибо я согрешил».

«В каком грехе вы бы хотели признаться?» – спросил Коул.

«Я… я даже не знаю. Думаю, это называется идолопоклонство, но с примесью насилия».

«Расскажите о каждом», – сказал Коул.

На самом деле в это мгновение он пытался разобрать и вспомнить, кому принадлежал голос говорившего, но он казался незнакомым.

«И слава Богу», – подумал он.

«Мне больше нравятся люди, чем Бог, – сказал мужчина. – Я знаю, что должен искать мир и утешение в Боге, но… мне проще доверять и поклоняться тому, что я вижу. Людям. Плоти. Я стремлюсь к ним и возвеличиваю их выше Бога. Это плохо?»

«Нет, раз вы сами это понимаете, – ответил Коул. – Скажите, вы возвеличиваете знаменитостей или людей из вашего окружения?»

«Боюсь, всё не так просто. Они не знаменитости, это точно, но в то же время, это люди, обладающие некой властью и пользующиеся уважением со стороны окружающих».

«Как вы их идеализируете?»

«Всё началось с простой зависти, – ответил мужчина по ту сторону ширмы, – но потом стало хуже. Стало ужаснее. Я видел в них Бога, Деву Марию, Христа. Я хотел им поклоняться и… прославлять их».

«Это действительно проблема. А что вы скажите насчёт насилия,… оно связано с идолопоклонством?»

«Я не знаю, – сказал мужчина. – Я лишь знаю, что чувствую себя полноценным, когда вижу их кровь. Чувствую, что совершил правильный поступок».

«Кровь?» – переспросил Коул. Он испугался и похолодел от ужаса.

«Да, отец. Я проливаю их кровь, чтобы все видели, кто они есть на самом деле. Они полноценны. Чисты. Праведны».

«Сын мой, боюсь, я не понимаю».

Ответа не последовало.

И вдруг Коул вспомнил сообщения о трёх погибших: Костасе, Таттле и либеральном пасторе Вудалле.

«Сын мой…»

И тут исповедальню начало трясти. Задвижка на двери, за которой сидел Коул, слетела вниз, и дверь распахнулась, издав тихий звук, похожий на треск щепок в огне. Он был так напуган взломанной дверью, что не сразу понял, что на пороге стоял мужчина, который сейчас входил внутрь.

«Я и вас идеализировал, святой отец, – сказал мужчина. – Простите,… но вы этого достойны. Вы достойны славы…»

Не успел Коул открыть рот, чтобы запротестовать, как мужчина больно ударил его правой рукой. На долю секунды Коул увидел, что в руке что-то было, возможно, мешок с мелочью или какой-то инструмент. Что бы это ни было, удар был такой силы, что казалось, ему досталось бейсбольной битой.

Отец Коул откинулся на стену исповедальни, и перед глазами замелькали чёрные мушки. Желудок подкатил к горлу, а голова взорвалась болью.

Он увидел, как мужчина снова замахивается, но, слава Богу, потерял сознание до того, как почувствовал жуткий удар.