Доктор Джен Хаггерти познакомилась с Джимми Гиббонсом три года назад. Ему было двадцать шесть, и он жаловался на головные боли, ночные кошмары и жуткую депрессию. На первом сеансе он рассказал ей о своём детстве – о смерти родителей после падения машины с моста; о том, что мать практически совершила самоубийство, спасая его жизнь.

До двенадцати лет его воспитывали бабушка с дедушкой, но когда бабушка умерла от рака груди, дедушка был уже не в силах растить его в одиночку. Джимми попал в фостерную семью и до восемнадцати лет несколько раз менял семьи, а потом отправился работать на одно из последних сохранившихся зерновых полей на окраине города.

Она видела в нём благонамеренного ребёнка, борющегося со своими демонами. Тёмную сторону своей души он изобразил на паре рисунков, которые ей удалось увидеть, и проявил в паре разговоров, которые приняли неприятный оборот. Он говорил о страхе превратиться в монстра, монстра, который зациклился на смерти родителей не потому, что потерял их в раннем детстве, а потому, что его зачаровывало то, как они умерли.

Она не видела в этом никакой реальной проблемы. Они обсуждали сложные моменты, и он отлично справлялся.

Но сейчас она увидела то, о чём он говорил. Теперь она видела монстра, которого он упоминал несколько раз в беседах, и думала, что оказала ему медвежью услугу, не разобравшись с этой стороной его души в более жёсткой манере.

«Это он… Он убил тех людей на мосту и водонапорной башне, – думала она. – Как я это не предвидела?»

Она сразу поняла, куда они едут, как только он свернул на Бекстер-Роуд. За окном было темно, и она не видела зерновые элеваторы, но знала, что как минимум один из них был по высоте не меньше водонапорной башни, с которой Джимми сбросил Морин Хэнкс.

Он признался в этом за пять часов, которые держал её пленницей в собственном доме. Дважды они слышали, как кто-то стучит в дверь – клиенты, пришедшие по расписанию, – оба раза он угрожал ей пистолетом. Во второй раз он заставил её сесть на стул у рабочего стола и приставил дуло к затылку. Она подумала, что он решил спустить курок и убить её прямо там. В конце концов, не зря же он весь день рассказывал ей жуткие вещи. Он объяснял своё восхищение не только смертью, но и кровью.

«У нас красивые тела, внутренние части которых удивительным образом соединены между собой, – говорил он. – Однако когда тело с силой разбивается обо что-то, оно распадается. Оно ломается. Его выворачивает наружу».

Он дождался, когда окончательно стемнеет, чтобы начать действовать. Он обошёл весь дом, заставив её показывать дорогу под дулом пистолета. Она ожидала, что он проявит агрессию или даже её изнасилует, но самое большее, что он себе позволил, это случайно приобнял её, явно без всякого умысла.

Нет, его интересовало только то, что он собирался сделать. Она разгадала его планы ещё до того, как в 10 часов вечера они вышли из дома. Оставалось лишь надеяться, что полиция тоже узнала о его планах и вмешается до того, как станет слишком поздно.

Но когда они быстро ехали по Бекстер-Роуд в её машине, за рулём которой сидел Джимми, ей начало казаться, что помощь не придёт. Её мыслям вторили тёмная ночь и тёмные облака в небе.

«Чего ты добиваешься? – спросила она его. – От этого ты не станешь лучше. Это не изменит факта смерти родителей. Джимми, ты ведь это понимаешь, да?»

«Мне плевать на погибших родителей, – ответил он. – И вы неправы. Это помогает. Я лучше сплю. Депрессия отступила. Простите, док,… но мне это просто-напросто нравится. Другие заводятся от наркотиков и секса. А это мой наркотик. Он мне нравится. Это нормально?»

«Нет».

Она старалась не плакать, но слёзы лились без разрешения. Когда он невинно пожал плечами на её замечание, она поняла, что дела её плохи. Казалось, его ни капли не мучает совесть за содеянное. Если, как бы безумно и нездорово это ни звучало, убийство дарило ему облегчение, то он не видел в нём ничего плохого.

В этом отношении, наверное, он и превратился в монстра.