Рози изменилась.

Почти незаметно, настолько незаметно, что посторонние не уловят этих изменений. Они видны только мне, второй половинке ее сердца. Сестра перебирает еду палочками с необычной, пугающей легкостью. Как вышло так, что в Рози появилось что-то, незнакомое мне? Сестра плюхается на пол и раскрывает книгу, чередуя чтение с кусочками курицы под кисло-сладким соусом. Сайлас отрывается от тома, который он просматривает уже второй раз, и поднимает на нее глаза. Кажется, больше ни у кого, кроме меня, дело не продвигается.

Я качаю головой и возвращаюсь к книге, которую прочесываю частым гребнем.

«Мифы! Легенды! Чудовища!»

Автор — некая Доротея Среброкогт. Почему-то я сомневаюсь, что ее и вправду так зовут. Вряд ли она вообще знает, кто такие фенрисы. Доротея зовет их вервольфами и расписывает милых волчат, которые перекидываются в симпатичных подростков. Вся книга — сплошь суеверия: чеснок защищает от вампиров, призраки не могут переходить через текущую воду, седьмой сын седьмого сына проклят, а эльфы мечтают украсть ваших дочерей. Истории, которые нам рассказывал папаша Рейнольдс, куда полезнее, чем все посвященные вервольфам тома на библиотечных полках.

Несмотря на то, что мы с Сайласом записали все, что его отец когда-либо говорил про фенрисов, а я сопоставила это с информацией, почерпнутой из книг, нам все равно не удается ничего выяснить о потенциальных волках.

— Может, мы все усложняем? — спрашивает Рози, захлопнув свою книгу.

Я вздыхаю и роняю на пол пачку листов.

— Может, и так. А может, это все просто бессмысленно. Нам надо снова выйти на охоту. Даже если никого не убьем, возможно, что-нибудь разузнаем, подслушаем… Что угодно, — говорю я с отчаянием в голосе.

Поиски потенциального фенриса — это наваждение. Я одержима этой мыслью. Мне физически больно думать о том, что придется возвращаться домой с пустыми руками.

— Скарлетт, не волнуйся, — уговаривает меня Рози.

Она уже десятки раз говорила со мной таким тоном: впервые, когда я рыдала, осознав, как выглядит мое изуродованное лицо; когда у нас кончились деньги; когда мы впервые продали что-то из вещей бабули Марч; когда я была уверена, что в отсутствие Сайласа волки наводнят Эллисон. Дело не в том, что она говорит, а в том — как. Я верю сестре, что бы там ни было на самом деле.

— Сегодня пойдем на охоту, — добавляет она.

Я смотрю ей в глаза и вижу эту загадочную перемену, прикрытую мягким, успокаивающим выражением лица.

Голос Рози звучит знакомо, но взгляд — новый, неизвестный мне. Нам необходимо выйти на охоту — и не только затем, чтобы получить информацию. Охота возвращает мне единение с сестрой, сращивает разделенное пополам сердце. В этом нет никакого смысла, учитывая, чем сейчас заняты фенрисы, но охота дает мне возможность расставить все по своим местам — не только с Рози, но и с Сайласом. Общее дело связывает нас, несмотря на странное выражение, с которым смотрит на меня сестра.

— Сегодня вечером выйдем пораньше, — предлагаю я.

— Договорились. Знаешь, может, изменим план? — Сайлас относит тарелки к раковине. — Информация нужна нам быстро, значит, устроим необычную охоту.

— Что ты предлагаешь? — спрашиваю я.

Все становится на свои места: мы с Сайласом, как прежде, собираемся на ночную охоту.

— Давай разделимся, охватим большую территорию, — произносит Сайлас.

Я хмурюсь, но возразить мне нечего.

«Нет, Рози в одиночку не справится! Мы должны охотиться все вместе, чтобы восстановить прежние отношения между нами тремя…»

Я согласно киваю.

Протестовать бессмысленно: тактика, предложенная Сайласом, и впрямь хороша, к тому же гибнут люди.

Несколько часов спустя мы втроем стоим внизу. Свет фонарей пятнает лица Сайласа и Рози. На мгновение мне чудится, что их лица искажены шрамами, как и мое. Сестра волнуется, но я знаю, что она этого в жизни не признает.

«Ты способна охотиться одна в этом городе, Рози. Даже лучше меня».

— Встретимся на этом самом месте. В три часа ночи? — предлагаю я, ощупывая рукоятку топора.

— В два, — поправляет меня Сайлас. — Ладно тебе, Летт, некоторым иногда надо спать. К тому же если мы ничего не разузнаем до двух, то и дальше вряд ли повезет.

Я криво усмехаюсь.

— Договорились, в два. Если будете кого-нибудь преследовать, не бросайте добычу. Рози, если наткнешься на группу… — Сестра смотрит растерянно и обиженно. Не хочу этого говорить — я знаю, ей будет неприятно, но… — Рози, будь осторожна. Я тебя прошу.

Сайлас чуть заметно шевелит губами, будто повторяет мои слова. На душе становится легче.

— Ладно, — соглашается Рози, затягивая на талии пояс с ножами.

— Я вернусь в парк, где мы видели тех троих… — объясняю я, стараясь скрыть нетерпение.

Их было пятеро… Если бы только снова их встретить. На этот раз я не стану дожидаться трансформации.

— Рози, может, тебе пойти на Семнадцатую улицу?

— В деловой район? А смысл? Там сейчас никого, — упрямится сестра и нехотя кивает, услышав мой недовольный вздох.

— А Сайлас…

— Я займусь северной частью города. В шикарных кварталах проще вычислить фенрисов. — Он поглаживает рукоять топора и поправляет рюкзак.

— Договорились. Значит, встречаемся в два, — напоминаю я.

Мы еще мгновение медлим, смотрим друг другу в глаза. Сайлас задерживает взгляд на Рози. Неужели он волнуется за нее так же, как я?

Наконец мы расходимся. Сайлас удаляется в противоположном направлении, а мы с Рози расстаемся в начале Андерн-стрит, на прощание соприкоснувшись кончиками пальцев. Я чувствую, как сердце сестры начинает биться быстрее по мере того, как она удаляется. Наше сердце, которое я надеялась собрать воедино во время охоты. Нет, не сегодня.

«Не будь эгоисткой, Скарлетт. Ты нужна „стрекозам“».

Иду по парку, склонив голову и натянув капюшон. Это место бросает мне вызов. Здесь я потерпела неудачу и теперь должна доказать, что умею охотиться. На сей раз я сразу ухожу в самый дальний закоулок, где деревья уступают место одноэтажным коттеджам и дорожкам. Иду на ритмичные удары музыки и гул беседы, пока не выхожу к домику, переоборудованному в клуб под названием «Чердак».

Стены клуба покрыты граффити, и каждый раз, как распахивается дверь, улица наполняется звуками гитар и барабанов. Перед входом — длинная очередь. Тени четко вырисовываются на кирпичной стене. Молодежь считает, что вот это и есть настоящая жизнь, что мир состоит из удачных причесок, классной одежды и проносящихся мимо машин. Они не видели дневного света.

«Если человек видел свет, то в темноте он чувствует себя одиноко», — думаю я про себя, подныривая под нелепый громадный внедорожник. Здесь идеальный наблюдательный пост: сразу видно, кто пойдет за девушками, которые стайками выскальзывают из клуба. Присаживаюсь на обочине и стараюсь нагнать на себя скучающий вид, словно просто жду, что кто-то подойдет, возьмет меня за руку и поведет в клуб. Несколько человек бегло осматривают меня, но тут же отворачиваются.

«Наблюдай. Просто наблюдай».

Текут минуты. У многих «стрекоз» машины припаркованы неподалеку, за девушками никто не крадется. Может, фенрисы этот клуб не облюбовали? Наверное, надо пойти в другое место. Я встаю, и тут из дверей клуба выходят три девушки. Одна из них пьяна и сползает по ступенькам так, будто ее ноги набиты ватой. Две подружки поддерживают ее, хотя сами не в лучшем состоянии. На углу они останавливаются и громко спорят, указывая в противоположных направлениях. Наконец девицы приходят к согласию и идут вдоль по улице. От стены «Чердака» отделяется тень — мужчина в черном пальто, неотличимый от остальных любителей громкой музыки — и следует прямиком за тремя подвыпившими подругами.

Фенрис, я это чувствую! Есть что-то первобытное в его широких шагах и непринужденных движениях. Перехожу на противоположную сторону, двигаюсь за ними. Наверное, не стоит дожидаться трансформации, нельзя оставить хищнику шанс сбежать, надо убить его прямо сейчас. На сей раз я не приманка. Делаю осторожный шаг вперед, как кошка, крадущаяся за мышью. Пальцы смыкаются вокруг рукояти топора.

А потом я слышу смех — радостный, чудовищно искристый смех. Мои ровесницы, непохожие на «стрекоз» из клуба, смеются наивно, по-детски. Нет, это тоже «стрекозы», только попроще — в джинсах и футболках, идут по улице, взявшись за руки и покачивая «хвостиками». Фенрис жадно смотрит на них, нюхает воздух и плотоядно ухмыляется, почуяв аромат духов. Ничего, что вокруг полно народу: я прикончу это чудовище и сбегу, меня не найдут.

Но есть одно препятствие. Когда видишь, что на самом деле представляет собой фенрис — это меняет тебя самого. Это все меняет, даже если волк не вырывает у тебя глаз или кусок кожи. «Стрекозам» никогда не стать прежними. Они заглянут в глаза тьме, поймут, что она существует, несмотря на сияющие тени и сверкающий блеск для губ. Они не смогут с прежним безразличием смотреть новости, не отнесутся по-старому к мужчине, который обратит внимание на их юные фигуры. Они изменятся навсегда. Я не просто прикончу фенриса, я расправлюсь с глупым и невинным неведением этих девушек.

«Давай, чудовище! Перекидывайся! Направь мою руку! Превратись в волка у всех на глазах! Дай мне сразиться с тобой!»

Фенрис приближается к девушкам и отбрасывает сигарету на мостовую. В этот миг неоновые огни высвечивают символ стаи посреди набухших вен у него на запястье: стрела.

Я стискиваю топор так крепко, что ладони начинает покалывать, и чувствую, как вздуваются мои кровеносные сосуды. Стая Стрелы! Продолжаю пялиться на «стрекоз», рассчитывая, что еще немного, и мною овладеет звериная сила — тогда я смогу броситься в бой. Девушки кокетливо отбрасывают волосы и пританцовывают на месте, словно породистые лошади — воплощенная красота и изящество, сияющая кожа, туфли на каблуках… Волк улыбается, пожимает им руки, поглаживает свои блестящие волосы, которые — я-то знаю! — скоро превратятся в тусклый мех.

«Не попадайтесь в его ловушку! Взгляните ему в глаза! Это не желание, а голод!»

Мне хочется кричать, предупредить их… Нет, нельзя. Они решат, что я свихнулась, к тому же в борьбе с волком я потеряю элемент неожиданности.

Под смех и разговоры «стрекозы» вместе с фенрисом удаляются от меня. Я скольжу следом, но они идут слишком быстро, и мне трудно не попадаться им на глаза. Неожиданно они сворачивают на Спринг-стрит, которая освещена настолько хорошо, что я не решаюсь за ними последовать.

«Все нормально. Сосредоточься».

Я разворачиваюсь и бегу по параллельной улочке, рассчитывая опередить их, чтобы не потерять на следующем повороте. Добегаю до перекрестка и с волнением заглядываю за угол.

Их нет.

Ночь прорезает девичий визг — резкий и пронзительный.

Кидаюсь на звук, хотя из-за эха, которое бьется между стеклянных стен, мне сложно разобрать, откуда он идет. Девушка снова кричит — от боли, и на этот раз ей вторит другая. Где же они? Я бегу вниз по Пичтри-стрит и, наконец, замечаю слева узкий закоулок. В глубине прижались друг к другу две подружки, а возле них кружит и щелкает челюстями огромный волк. Где же третья девушка? У меня сводит живот.

Выхватываю топор и с боевым кличем бросаюсь в переулок.

«Я спасу вас!»

Волк яростно рычит и оскаливает поблескивающие желтоватые зубы. Я вскидываю топор — мне не успеть, придется бросать. Фенрис щелкает зубами, одна из девушек снова кричит от ужаса, клыки едва не пропарывают ей ногу. Я кидаю топор, лезвие со свистом взлетает в воздух, а я с разбегу падаю на влажную мостовую. Отталкиваюсь руками от земли и правой ладонью упираюсь во что-то теплое и гладкое — девичий локоть; кость брошена на мостовую, как мусор. Асфальт залит алой кровью. К горлу подкатывает тошнота, хотя я всякого навидалась. Закрываю глаза и с трудом удерживаюсь на ногах.

Подбежав к выжившим «стрекозам», я с ужасом осознаю, что в переулке мы одни. Я промахнулась, и фенрис растворился в ночи — он плотно поужинал, набрался сил. Меня охватывает злость, язык сковывает от ярости. Я стремительно подхватываю топор с земли.

Девушки с воплем жмутся друг к дружке. В расширенных от ужаса глазах стоят слезы.

— Он убежал, — объясняю я.

Они смотрят на меня, на шрамы, на топор у меня в руке. Не знаю, что еще им сказать. Их подруга погибла. Сожрал ли волк ее прямо у них на глазах или выбрал себе жертву в темноте? Чья-то подруга, дочь, внучка, чья-то сестра попала в желудок фенриса. Меня мутит, я наклоняюсь над сточным желобом, потом делаю шаг к девушкам. Они снова испуганно кричат. Я закрываю изуродованное лицо капюшоном.

— Пойдемте поймаем такси. Вам надо домой.

Они дрожат и боятся сдвинуться с места, боятся дышать. Я знаю, каково им; неуверенно ковыляя по переулку, они думают, что это все — чудовищный, кошмарный сон. Неужели я выглядела так же, стоя перед сестрой много лет назад?

«Вам уже не помочь, „стрекозы“. Попрощайтесь с миром, который вы знали, добро пожаловать к входу в пещеру. Простите, что подвела».

Я вывожу их на главную дорогу, сажаю в такси — и отпускаю в ночь. Они не оглядываются, боятся, что я тоже часть их кошмара. Может, они и правы.

Мне хочется подъехать до дома на автобусе, но вместо этого я иду пешком, старательно игнорируя потаенное, тянущее чувство под сердцем. Не могу отделаться от ощущения, что касаюсь оторванного локтя, чувствую его под пальцами. Эти мысли смешиваются с воспоминаниями о том, как я вырвалась из спальни бабули Марч, с головы до ног покрытая кровью убитого фенриса. Я надеялась упасть в бабулины объятия, а вместо этого не нашла даже ее останков — только разорванный окровавленный фартук. Такое впечатление, что фенрисы специально оставляют от жертвы именно то, что заслоняет всю счастливую память о погибшем.

В ночи раздается громкая музыка, где-то поскрипывают автомобильные шины, но улица пуста. Я бреду как зомби, мертвая и бесчувственная. Или почти бесчувственная. Меня переполняет ненависть к самой себе. Волк на свободе. Я должна была остановить его и не смогла.

Интересно, повезло ли Рози?

Мысль об успехе сестры должна радовать, но в душе зреет выматывающая, отвратительная ревность, которая вот-вот вырвется наружу. Охота поет во мне, успокаивает и утешает меня. Я — охотник. Или была им. Теперь я просто неудачник. Срываю повязку с глаза и сбрасываю плащ с плеч.

Наркоман сидит на ступеньках у входа в дом, но на меня не огрызается. Просто смотрит туда, где должен быть мой второй глаз, а потом уступает мне дорогу с достоинством, которое меня настораживает. Тусклые отблески уличных фонарей высвечивают черные слезы, вытатуированные у него на лице, и мне кажется, что мои шрамы тоже татуировка. Тяжело и медленно взбираюсь по ступенькам до самого верхнего этажа.

— …Нет, серьезно, родители были уверены, что у них будет девочка. А на свет появился я, и они вроде как разочаровались.

— Правда? Это многое объясняет, — хихикает сестра.

Ее голос так похож на голоса «стрекоз», что мои щеки заливает краска — из-за этого да еще из-за зрелища, которое предстает моим глазам: Рози лежит на диване, Баламут дремлет у нее на животе, а Сайлас откинулся на спинку одного из стульев и задрал ноги на стол с граффити. Они оба в пижамах, выглядят по-домашнему — расслабленно, даже скучающе. Не похоже, что они охотились, сходили с ума, защищали «стрекоз» от фенриса и выбивались из сил, чтобы сделать мир немного лучше. И с растерзанной живьем девушкой они дела не имели.

— Скарлетт?!

Рози произносит мое имя с тревогой и удивлением.

Я бросаю плащ и повязку на пол и неторопливо запираю за собой дверь. Меня переполняет гнев.

«Дыши, Скарлетт. Главное — не кричи».

— Летт? Что с тобой? — окликает меня Сайлас.

Ножки стула клацают о пол, и я слышу шаги за спиной.

— Я не успела… Девушка погибла. Ее сожрал фенрис, — говорю я, оборачиваюсь к ним и стискиваю зубы. В голове попеременно мелькают образы «стрекоз», вытатуированной на запястье стрелы и бабули Марч.

— Скарлетт… — начинает Рози.

— Не вини себя, — твердо говорит Сайлас.

Я вскидываю брови и резко отвечаю:

— Я вышла на охоту, чтобы спасти этих дурочек, а не прохлаждалась здесь в приятной компании!

— Летт, погоди-ка. Мы ведь договорились встретиться здесь в два.

— И что? — шиплю я в ответ.

— Скарлетт, уже четыре часа утра.

Рози сбрасывает Баламута на пол и босиком подходит ко мне.

Смотрю на встроенные в радио часы — на табло светятся цифры четыре ноль три. Я ухожу в ванную, ополаскиваю лицо и возвращаюсь в комнату. Рози с Сайласом подались ближе друг к другу и настороженно смотрят на меня. Сестра все еще не такая, как прежде, и это пугает.

— Скарлетт, успокойся, — начинает она. — Пока мы тебя дожидались, я испекла печенье с арахисовым маслом. Присядь, отдышись…

— Присядь?! — почти взрываюсь я. В груди клокочут чувства, поднимаются от пяток до самой макушки, картинка перед глазами двоится, троится… — Я пришла сюда, думала поспать пару часов, а потом снова на охоту. Надо же что-то делать… А мой напарник и милая сестрица просто… сидят! Да как вы можете отдыхать, зная, что мир наводнен чудовищами? Кто, кроме вас, их остановит?!

Мой голос звучит тоненько, в горле тяжелым комом стоят слезы, но я не плачу. Я никогда не плачу, хотя мне очень хочется.

Есть ли им до этого дело? Я думала, что мы собрались здесь по одной и той же причине. Рози — моя сестра! Как ей может быть все равно? Ради нее я сражалась с волками, я закрыла ее собой, и теперь — в обмен — мне необходимо, чтобы ей было дело до того, что мне важно.

— Летт, но ведь… — мягко начинает Сайлас, подходя ко мне. — Нельзя ведь охотиться всю жизнь. Посиди с нами…

Сайлас иногда умеет говорить так, как будто кроме нас с ним в комнате никого нет. Больше всего на свете я хочу взять его за руку, присесть и хотя бы на мгновение забыть об охоте, махнуть рукой на свои обязанности… Сайлас и Рози — красивые, не изуродованные люди, члены привилегированного клуба. Они с легкостью могут проговорить всю ночь напролет вместо того, чтобы выслеживать фенрисов.

Сайлас с Рози прижимаются друг к другу, словно защищаясь от меня, словно я — какой-то чужак, а не сестра и не напарница. Я ошеломленно качаю головой и ухожу в ванную, с грохотом захлопнув за собой дверь. Включаю ледяной душ, отсекая приглушенные шепоты, вой сирен на улицах города и сдавленные всхлипы, которые вырываются из моего уродливого, исковерканного шрамами горла.