Везде в этом городе я чувствую присутствие фенрисов: они оставили свой след на каждом углу, прошлись по каждой дорожке. Улицы — мешанина из стали, стекла и людской массы. Все совсем не так, как в Эллисоне. Меня не разглядывают прохожие. Люди здесь вообще никого не видят: они глядят прямо перед собой и бегут куда-то, сломя голову, как будто речь идет о жизни и смерти. Полагаю, это нас объединяет.

В ломбарде грязно. Здесь целая толпа народу с вещами, пропахшими чужим жильем: кондиционером для белья, сигаретами, кухонными приправами. Я протискиваюсь в начало заведения, где скучающая мужеподобная дама смотрит на маленьком телевизоре «Шоу Джерри Спрингера». Через несколько минут, заложив пару браслетов, выхожу из ломбарда с тонкой стопкой банкнот в руках.

Сумерки в городе бесконечны: с заходом солнца на улицах зажигаются миллиарды огней, все освещено сиянием неоновых вывесок, огнями кинотеатров и уличными фонарями. Из-за этого теряется счет времени, потому что я не могу определить по солнцу или по луне, насколько припозднилась. Без всякого умысла спускаюсь на платформу метро, разглядываю по пути затейливое граффити, потом ищу в карманах какую-нибудь мелочь — подать старому негру, который барабанит по перевернутым ведрам. Лицо у него покрыто шрамами, почти как мое, но вряд ли его отметины оставил волк.

— Ох, доченька, это твой парень такое с тобой сотворил? — спрашивает старик, уставившись на мои шрамы, не до конца скрытые одеждой, глазной повязкой и волосами.

Странно, но его беспардонность гораздо приятнее, чем косые взгляды прохожих и ужас в глазах девушек с милыми, не обезображенными личиками. Старик сразу дал понять, что заметил меня, и прятаться от него я не стану.

— Не совсем, — уклончиво отвечаю я, швыряя пару четвертаков к ногам старого нищего, в банку из-под кофе. — В любом случае он за это ответил.

— Повезло, повезло тебе, воробушек, — произносит он и выдает очередное лихое ударное соло.

Выхожу со станции. На городском небе догорают последние лучи заката. Судя по карте на стене вагона, я всего в паре кварталов от парка. Иду мимо здания библиотеки — громадного особняка в классическом стиле, внушающего трепет на фоне строений из стали и бетона. С разочарованием понимаю, что библиотека закрыта на ночь. Библиотеки я люблю — они хранят знания и внушают мне спокойную уверенность: все то, что нам известно, можно передать другим.

Прохожу еще пару кварталов, и в конце улицы появляются деревья Пьемонт-парка. Они кажутся куда величественнее домов, как будто гордятся друг другом за то, что сумели выжить в городе. Сквозь распахнутую дверь клуба доносится взрыв громкой ритмичной музыки, и снова наступает тишина. Я иду вниз по улице вдоль кирпичной стены, опоясывающей старый жилой дом, и наблюдаю за девушками, которые жаждут попасть внутрь.

Сверкают изумрудной зеленью стразы на блузках, на веках блестят бирюзовые и зеленые тени… Девочки-«стрекозы». У всех одинаковые прически: длинные высветленные волосы вьются по спине к плотным узелкам тесемочек, на которых держатся топики. Кожа девушек — янтарная, черная, молочно-белая — сияет в неоновом свете как отполированный металл, гладкий, без единого изъяна. Я еще сильнее прижимаюсь спиной к выщербленной кладке и натягиваю плащ на плечи. Когда ткань плотно прилегает к телу, под ней проступают очертания шрамов — бугристые красные линии, прочерченные с абсолютной точностью.

Обреченно вздыхаю: «стрекозы» смеются, встряхивают волосами, нетерпеливо переступают с ноги на ногу, призывно покачивают бедрами, хлопают глазками охраннику — такое поведение притягивает фенрисов, словно громкое мычание несмышленого теленка.

«Посмотри на меня — как я танцую, какие у меня волосы, взгляни снова, желай меня, я совершенство!»

Глупые, глупые «стрекозы»! Я спасаю вам жизнь, ради вас терпеливо сношу боль укусов и ран, а вы даже и не догадываетесь. Скормить бы одну из вас какому-нибудь фенрису!

Нет. Так нельзя.

Иду к другому концу стены, провожу рукой по листьям плюща. На этой стороне темно, неоновые огни на улице дают глубокую тень. Ветви деревьев, подсвеченные сзади огнями небоскребов, колышутся на ветру.

Конечно же, так нельзя. За невежество не убивают. Эти глупышки сидят в пещере, пребывая в блаженном неведении об истинной природе зловещих теней, и остаются теми, кто они есть — тут уж ничего не поделаешь. Они живут в прекрасном, нормальном мире, где есть и работа, и мечты, но нет места моему топору. Мой мир существует параллельно: с виду все то же самое — те же люди, тот же город, — но здесь притаились злобные фенрисы. Не очутись я в этом мире, сама вполне могла бы стать «стрекозой».

Слышу знакомые мягкие шаги по парковой траве.

— Сайлас, привет! — здороваюсь я, не поворачивая головы.

— Знаешь, для девушки, которая ослепла на правый глаз, ты подозрительно хорошо видишь. Так просто не подкрадешься. Это что, особая пиратская магия? — поддразнивает он меня.

Пошути кто другой про мой глаз, я бы затеяла драку, но Сайласу все сходит с рук.

— Да, у нас, пиратов, суперслух, — с улыбкой отвечаю я. — Побочный эффект от постоянного ношения повязки.

Сайлас стоит рядом и смотрит на «стрекоз», прищурившись то ли от отвращения, то ли от любопытства, будто еще не решил, нравится ему на них смотреть или нет. Я молчу. Почему-то мне важно узнать, что он думает. Наконец Сайлас оборачивается ко мне.

— Похоже, они хотят, чтобы их съели, — выдает он очень точное определение. — Я рад, что вы с Рози не такие.

— И не говори, — улыбаюсь я с облегчением. — Впрочем, если б Рози захотела, то стала бы одной из них. Она красивая.

— Красота не имеет к этому никакого отношения. Рози никогда не станет такой, как они. И вообще, думаешь, они бы себя так вели, если б знали, что их поведение и наряды служат приманкой для волков?

— Никогда об этом не задумывалась, — говорю я. — Знаешь, наверное, ты прав. Истинное знание делает человека изгоем. Или охотником.

— Да-да. Скарлетт Марч — королева черно-белого подхода к жизни. Разве не бывает чего-то среднего между охотником и этими девушками? — спрашивает Сайлас.

Я качаю головой, подхожу к краю стены и заглядываю за угол.

— Ну и как мне приманивать фенрисов, если приходится конкурировать с такими вот красотками?

Стайка «стрекоз» медленно втягивается в клуб, им на смену тут же являются другие, столь же блестящие девочки. Я стараюсь подавить в себе внезапную жалость к себе и своему искалеченному телу. Жалость — чувство бесполезное.

— Брось. Сама знаешь, на такую толпу фенрис не нападет. Притворись девушкой, которая отстала от своих, — говорит Сайлас.

Он никогда не выказывает жалости ко мне и к моим шрамам, а я всегда ценю его жесткость и прямоту.

— Пожалуй, — бормочу я. — В любом случае Рози придется чаще выходить на охоту. Она вполне способна составить им конкуренцию.

— Да? — говорит Сайлас, и это наполовину вопрос, наполовину утверждение. — Ты все еще против того, чтобы Рози охотилась в одиночку?

Он засовывает руки в карманы и тоже заходит с темной стороны стены. Молодой месяц так ярко светит с небес, что Сайлас, несмотря на всю городскую иллюминацию, отбрасывает тень на стену.

— Просто я за нее волнуюсь… — Я боюсь не того, что сестра упустит фенриса, а того, что она выйдет из схватки изуродованной, как я. Или хуже — погибнет, как бабуля Марч. — В любом случае ей нужно заняться делом, не то у нас здесь ничего не выйдет, — заканчиваю я свою мысль.

— Наверное. А может, она не такой хороший охотник, как ты, — говорит Сайлас.

Я недоуменно вздергиваю бровь.

— Она отличный охотник, и ты это знаешь. Только ей не говори.

— По-моему, это не для нее.

Я глубоко вздыхаю.

— Это вообще ни для кого. Просто… ну а что нам остается делать? Расслабиться и уповать на то, что кто-то другой будет убивать фенрисов? Наша работа — творить добро, пока это в наших силах. Одна я этим заниматься не могу. Нам и без тебя было сложно. А если я потеряю Рози… — тихо говорю я.

— Никогда не пробовала произносить воодушевляющие речи? — ехидно интересуется Сайлас.

— Увы, пиратов не пускают к микрофону. Боятся, что мы все утащим к себе на корабль, — отшучиваюсь я.

Сайлас заливисто смеется, и пара «стрекоз» бросает на него заинтересованные взгляды.

— Ладно, Летт. Пойдем спать. Заодно проверим, не похитил ли Рози чокнутый наркоман.

— Рози этого наркомана в бараний рог скрутит. Кроме того, мне не спится. Мне нужно… нужно двигаться, сделать что-нибудь полезное. Сайлас, давай вместе поохотимся, а?

В моем голосе отчего-то звучит мольба.

Охота все расставит на свои места, а город из чужой территории превратится в наш дом — хотя бы на время.

— К сожалению, Летт, в отличие от тебя я не способен и дальше обходиться без сна, — веско говорит Сайлас. — Но ты ведь не будешь потом мне пенять, что я тебя оставил одну из-за такого пустяка. Честно говоря, я вряд ли выдержу еще одну встречу со Скарлетт Ты-уходишь-и-я-тебя-за-это-ненавижу Марч.

Я мотаю головой.

— Иди ложись спать. Скажи Рози, что я вернусь поздно. Дай мне ключ. — Я протягиваю ладонь. — А это наша часть квартплаты, — добавляю я и всовываю ему в руку сто долларов.

— Ты ведь знаешь, вам не обязательно отдавать мне деньги, — серьезно произносит Сайлас. — Тем более что квартплата невысокая — на жилье в наркопритоне большие скидки.

— Да ладно тебе! — Я быстро прячу руки в карманы, чтобы он не вернул деньги.

— Как хочешь, — пожимает плечами Сайлас и встревоженно глядит на меня. — Только поосторожнее. Волки здесь не ходят поодиночке, а целая стая тебе не по зубам.

— Посмотрим, — усмехаюсь я.

Сайлас уходит, а я поворачиваюсь спиной к «стрекозам», одергиваю плащ и неторопливо вхожу в парк.

Пьемонт-парк выглядит зловеще — в свете уличных фонарей величественные деревья отбрасывают длинные тени. Просто тени, если не давать воли воображению… Улыбаясь про себя, иду в самую темень, шуршу плащом и вглядываюсь в мглистые заросли кустарника в поисках каких-либо признаков жизни.

Минутку… Есть! Да, да!

На меня накатывает знакомая волна возбуждения. На другой стороне парка, сгрудившись возле кустов розовой гортензии, стоят трое. Фенрисы — я это отсюда чувствую. Откашливаюсь, чтобы привлечь их внимание. Три фенриса в первую же ночь? Сердце поет. В этом смысл моей жизни.

Смотрю сквозь волосы, чтобы оценить силы. Мне никогда еще не приходилось драться сразу с тремя, но один, похоже, еще молод. То есть с виду он вполне взрослый, но фенрис, который недавно стал чудовищем, по-другому двигается, как будто его тело по-прежнему желает походить на человека, несмотря на то, что душа покинула хозяина. Я справлюсь.

Самый крупный фенрис улыбается мне из-под копны черных волос, и все трое кружат позади меня, а я ускоряю шаг. Крепко обхватываю рукоятку топорика и оглядываюсь с преувеличенно испуганным видом. Заставляю себя дышать ровно и глубоко, чтобы поспешность не одержала верх над здравым смыслом.

«Идите за мной! Ну же!»

Волки останавливаются.

Может быть, выбирают подходящий момент, чтобы начать настоящую погоню? Нет, встали в кружок и преспокойно разговаривают. Прищуриваюсь и замечаю знак колокола на запястье у одного из фенрисов. Хищники из стаи Колокола отличаются особой агрессивностью.

«Ну, давайте!»

Я снова деликатно откашливаюсь и делаю вид, что меня безумно заинтересовал фонтанчик в виде лебедя.

Волки даже не смотрят в мою сторону и уходят вразвалочку, по-волчьи.

Я покрываюсь холодным потом. Рука стискивает рукоять топорика, хочется метнуть оружие им в спину. Плотно сжимаю губы. Быть того не может! Я их завлекла, подцепила на крючок! Я вся дрожу. Шрамы горят и готовы лопнуть от напряжения. От меня никогда не уходил ни один фенрис!

Кровь стучит в ушах, пот стекает по спине. Я мчусь вслед за ними, хотя и понимаю, что это поражение: волки проворнее и гораздо быстрее обычного человека. Добегаю до самого края парка и только там перехожу на шаг. Мой взгляд пылает гневом при виде «стрекоз», блондинок с сияющими улыбками и безупречной мраморно-гладкой кожей. С чего я вообще решила, что смогу приманить трех фенрисов, когда по соседству их ждет такая добыча? Девушки сверкают, блестят и светятся в ночи.

Я — охотник. А без охоты… я никто. В порыве гнева я замахиваюсь, со свистом отправляю топор в полет. Лезвие врезается в ствол дерева, на траву летят щепки и кора. «Стрекозы» оборачиваются на шум, бросают в мою сторону сердитые взгляды, а потом возвращаются к прерванной беседе. Я сердито высвобождаю топор из ствола и поворачиваю домой, чувствуя, как бешено бьется сердце.