Джейн еще глубже погрузилась в воду, чувствуя, как пузырьки пены щекочут ключицы. Затем подняла руку над бортиком ванны и чуть повернула ее: кольцо сверкало даже в приглушенном свете гостиничной лампы. Джейн никак не могла поверить, что события минувшего вечера — правда. С одной стороны, об этом свидетельствовал и пылающий на пальце бриллиант, и то, что прямо сейчас она нежилась в роскошной мраморной ванне перед огромным окном с видом на Эйфелеву башню. С другой стороны, стоило Малкольму уйти за мороженым с подсоленной карамелью — любимым лакомством Джейн, — как ее охватило чувство нереальности происходящего.

Девушка то и дело поглядывала на дверь. Конечно, для возвращения Малкольма слишком рано. Она вообще не хотела, чтобы он уходил — для чего тогда отель держит прислугу? — но мужчина был непреклонен. Заявление, что ходить за карамельным мороженым — святая обязанность женихов, совершенно обезоружило Джейн, которая впервые оказалась в статусе невесты и так и не смогла придумать убедительного аргумента.

От воды поднимались завитки пара, на крышу соседнего дома села ворона. Джейн засомневалась было, не слишком ли быстро она привыкла к стилю жизни Малкольма — жизни на широкую ногу, с консьержами и пентхаусами, — но тут же вдохнула горячий пар и выбросила эти мысли из головы. А почему бы и не привыкать? Теперь это стиль и ее жизни.

Конечно, надо будет подобрать кое-какие хвосты. Освободить съемную квартиру, попрощаться с друзьями… Джейн быстро перебрала в уме рабочие проекты — все в разной степени готовности. И первый личный клиент — подумала она с легким сожалением. Но она была по-настоящему одаренным архитектором, а Нью-Йорк — отличное место для нового витка карьеры… Особенно учитывая связи ее будущей семьи. «У меня будет семья», — счастливо подумала Джейн и пошевелила пальцами ног, глядя на расходящуюся рябь.

Она чувствовала себя одинокой, даже когда жила с бабушкой. Конечно, Ба любила ее — но в понимании старушки «любить» по большей части означало «волноваться». Когда замкнутые эльзасские жители предлагали Джейн дружбу, ей не позволялось гулять с ними без присмотра. Джейн не разрешалось даже одной ходить в деревянную школу в центре деревушки, а если она задерживалась на рынке на пять минут дольше обычного, Ба тут же прибегала проверить, все ли с ней в порядке. Бабушка не хотела — или не могла — объяснить внучке, чем так опасен большой мир, но это ее стремление оградить Джейн от любых контактов с ним возвело между ними прочную стену, которая с годами становилась только выше. Девушка покинула серый деревенский домик у подножия холма в тот же день, когда получила письмо о приеме в университет — причем единственным чувством, которое она при этом испытала, было глубокое разочарование. Прошло шесть лет, и она ни разу туда не возвращалась.

Бра по периметру ванной комнаты замигали, и на стенах нарисовались тени, похожие на ветви древних деревьев. Нужно сказать Ба, что она уезжает, — подумала Джейн и тут же вздрогнула, даром что над водой клубился пар. За эти годы они обменялись всего парой коротких неловких писем — на ферме не было телефона. Пришло время навестить бабушку — она, конечно, захочет познакомиться с женихом единственной внучки. Правда, в это время года в Эльзасе так темно и холодно…

Джейн подумала, что Ба будет рада за нее — ведь все складывалось как нельзя лучше. Вряд ли бабушка будет в восторге от новости, что внучка решила переехать за океан, — она не одобрила даже ее переезд в Париж, упоминая его в письмах исключительно как «этот твой побег». И теперь Джейн не могла предположить, как старушка отреагирует на ее идею покинуть страну. Впрочем, ее главной заботой всегда была безопасность внучки, а ни одна мать (или бабушка) не могли пожелать лучшего защитника, чем Малкольм Доран. Он был добр, внимателен, чуток и мог позаботиться о Джейн как никто другой. Помимо всех этих достоинств, он был безумно, отчаянно, по уши в нее влюблен — точно так же, как и она в него.

Джейн опустила руку в воду, и в тот же момент ее размышления прервал низкий скрежещущий звук. Хотя он был негромким — просто скрип металла по металлу, — в тишине он прозвучал очень четко и… близко. В следующую секунду бра вспыхнули и погасли. Вода выплеснулась за край ванны, и лунный свет, падавший в комнату через огромное окно, сделал ее такой же серой и холодной, как эльзасский пейзаж в середине зимы. Джейн замерла, слушая стук своего сердца, а потом заметила, что под дверью тоже темно. Значит, свет почему-то погас во всем номере.

Затем снова раздался шум — сначала тихий, а потом все громче и ближе. По ковру отчетливо простучали чьи-то ботинки.

В номере кто-то был.

Страх тугим комком застрял в горле Джейн. Это не мог быть Малкольм. Он ушел меньше десяти минут назад. Девушка едва успела подумать, открывается ли панорамное окно, как дверная ручка повернулась и на пороге, за которым стояла непроглядная темнота, возникла отчетливая тень. И у нее были очертания высокой мужской фигуры.

Джейн вскрикнула и попыталась встать, но ослабевшие от страха ноги только беспомощно скользили по дну ванны. Едва приподнявшись, она снова упала в воду, больно ударившись локтем и выплеснув на пол целую мыльную волну.

— Джейн?

Она замерла.

Ночная подсветка Эйфелевой башни озарила темное небо — и лицо вошедшего.

— Малкольм, как ты меня напутал! — Джейн судорожно вздохнула и потерла ноющий локоть, чувствуя себя ужасно глупо. — Я не думала, что ты вернешься так скоро.

— Я так и понял, — усмехнулся он. — Стоило мне войти, как пропало электричество. Неудивительно, что ты испугалась.

И мужчина подал ей руку, помогая подняться. Другой рукой он сжимал контейнер с мороженым, покрытый инеем.

— Видишь? Нечего бояться, — сказал он мягко. Стоило Джейн оказаться в его объятиях, как дрожь утихла, словно не бывало.

— Ну, вообще-то… Есть кое-что, — прошептала она, прижавшись щекой к его груди. У нее перед глазами стоял серый неуютный свет, наполнивший комнату перед появлением Малкольма.

Мужчина резко отстранился.

— Что-то случилось? Ты поранилась?

Ее сердце растаяло от такой трогательной заботы.

— Нет-нет, ничего такого, — поспешно заверила она. — Просто я подумала, что хотела бы увидеть бабушку, прежде чем мы уедем из Франции. Мне бы очень хотелось вас познакомить.

Джейн подняла руку и продемонстрировала кольцо. Бриллиант отразил подсветку Эйфелевой башни, и по комнате брызнули веселые голубые искры.

Девушка думала, что эти слова совершенно успокоят Малкольма, но он оставался все в той же напряженной позе: ладони крепко сжимают ее талию, лоб рассекает морщина глубокой тревоги. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он убедился, что Джейн невредима, и наконец расслабился.

— Конечно, — быстро сказал он. — Съездим к ней на Рождество, если хочешь.

С этими словами он поцеловал ее в губы и нежно провел пальцами по скользкой, влажной груди. Девушка издала тихий стон.

— По-моему, на мне многовато одежды, — улыбнулся он, прижавшись к ее щеке.

Джейн ловко расстегнула пуговицы на его рубашке. Затем на пол спланировали идеально отутюженные черные брюки. Девушка прижалась губами к загорелому торсу Малкольма и вдохнула пряный аромат его кожи с такой жадностью, с какой ловят воздух утопающие. «Может, мне и стоит бояться, — подсказала ей крохотная часть сознания. — Это ненормально».

Однако в следующее мгновение его пальцы умело пробежались по ее телу, она ощутила его твердость — и отвечающая за мыслительный процесс часть ее мозга полностью отключилась. Малкольм с хищной улыбкой приподнял ее за бедра и усадил на тумбочку рядом с раковиной. Джейн обвила ногами его талию и, впившись ногтями в спину, толчками подалась вперед, помогая войти глубже. Малкольм уперся одной рукой в зеркало, а другой ласкал девушку, пока они не слились в одновременном экстазе.

Свет снова зажегся, когда Малкольм отнес Джейн в постель и нежно поцеловал ушибленный локоть. Казалось, загорелись все лампы в номере разом — даже те, которые она не включала. Но тут Малкольм щелкнул выключателем — и Джейн уснула, едва в комнате воцарилась темнота.