Хэйфорд Пирс

ЭКСПРЕСС «РУДНЫЙ ШАР»

Ты уволен!

Я так часто слышал, как судья Дейвис Александер кричит эти слова, что перестал обращать на них внимание. В этот раз я подпрыгнул не более чем на два метра, что при четырехпроцентной гравитации на Сирисе совсем невысоко, и уберег голову от соприкосновения с потолком только благодаря тому, что в последний момент зацепился пальцами ног за край стола. Проклиная себя за отсутствие привычки пользоваться специальной ножной перекладиной, я медленно опустился в кресло, переваривая услышанное. Что я натворил на этот раз? Только услыхав не менее яростные вопли племянника судьи Дейвиса Александера, раздавшиеся из кабинета, где владыка «Хартман, Бемис & Чупетт» распоряжался сокровищами крупнейшего брокерского дома на Сирисе, я понял, что на сей раз первопричиной гнева стал не Джонатан Уэбрук Уйат, то есть я.

Неужели несносный Хутен Делагути наконец-то вывел из терпения своего не менее несносного дядюшку?

Судя по всему, так оно и было.

— Последняя твоя идиотская выходка обошлась нам в двести семнадцать тысяч поясных баклов! — доносился негодующий голос судьи Дейвиса Александера. — Не говоря уже о десятках клиентов, которых вы отвадили с тех пор, как я по глупости нанял тебя и твоего балбеса-близнеца. Хортона, слава Богу, уже с нами нет. Теперь и тебе дается пятнадцать минут, чтобы собрать манатки и убраться с глаз долой!

Гнев был приправлен мелодрамой, но имея дело с таким неисправимым лентяем и обманщиком, каким проявил себя Хутен Делагути за те три года, что разыгрывал из себя брокера и биржевика, нельзя обойтись без пиротехнических эффектов — иначе до адресата не будет донесен смысл.

После еще нескольких полных гнева возгласов, выпущенных обвинителем и обвиняемым, я заметил плюгавую фигурку Хутена, прошмыгнувшую мимо моей жалкой конуры. Я очень надеялся, что путь его лежит к более внушительной двери, распахивающейся во внешний мир. При всем своем сострадании к остальным несчастным, вынужденным гнуть горб на судью Дейвиса Александера, я не мог побороть облегчения, вызванного окончательной расправой над его мерзопакостным племянником. Три года идиотизма…

— Уайт! — Мои грезы были прерваны громогласным окликом.

Управляющий «Хартман, Бемис & Чупетт» занимал прекрасный угловой кабинет с видом на изысканнейшее местечко Кларквилла, именуемое Вестлейк-парк. Мы находились на высоте 20 метров над знаменитым прудом с утками и в 20 метрах от добротного бело-синего неба, скрывавшего карбонатно-хондритовый скальный свод, отделявший подземный город и 300 тысяч его жителей от поверхности Сириса с ее негостеприимным вакуумом. Наполовину заскакивая, наполовину вплывая в кабинет судьи Дейвиса Александера, я успел заметить, как тренируется в посадке на поверхность пруда утиный выводок.

— Уайт, — прорычал судья Дейвис Александер, — только что я уволил идиота Хутена за полнейшую некомпетентность. Пускай это послужит тебе уроком. Ты можешь оказаться следующим.

Я кивнул, уставившись в точку где-то позади его левого плеча. В отличие от большинства обитателей Пояса с их характерным высоким ростом и худобой, объясняемыми почти полным отсутствием тяготения, Дейвис Александер был кругл, низкоросл и волосат, как росомаха, на которую смахивал и нравом. То ли по идейным, то ли по религиозным соображениям его родители отказывались кормить его в детстве гравитационными пилюлями. В результате получилось создание отталкивающего облика, на которое я пытался не смотреть.

— А вообще-то, — продолжил судья Дейвис Александер, сверля меня своими злобными черными глазками, — при всех твоих огрехах, Уайт, мне приходится признать, что ты наименее некомпетентен среди всех остолопов, которых я вынужден содержать. Поэтому я передаю тебе все счета, которыми полагалось заниматься моему никчемному племяннику. Естественно, нам придется сократить комиссионные по прочим твоим счетам, однако в целом твой доход вырастет на…

— Лучше сразу увольте меня, иначе я сам уволюсь, — ответил я, косясь на график встреч на наручных часах. — Из счетов Хутена все равно ничего не выжать, если не считать миллионных исков. — Постукивая пальцем по часам, я взглянул прямо в физиономию Дейвиса Александера. — Можете сами удостовериться: через двадцать минут я встречаюсь в «Риц-Карлтон» с землянами, проталкивающими проект рудного шара-экспресса. — Я нахмурился с максимальной для себя выразительностью. — Так что либо немедленно меня увольняете, либо отпускаете на встречу. А о передаче мне счетов Хутена лучше забудем.

Ярости, с которой насупился Дейвис Александер, хватило бы, чтобы остановить на орбите груз руды весом в 50 тысяч тонн.

— Рудный шар-экспресс — та сомнительная сделка, которую нам подсунул старикан Чупетт? Наши комиссионные — четырнадцать процентов?

— Та самая.

— Это шантаж, Уайт, откровенный шантаж! Я тебе это припомню! Ступай на свою встречу.

Рудный шар болтался в черной пустоте, усеянной блестками, как гигантский апельсин, из которого какой-то исполин выдрал здоровенный кусок.

— Вот, — сказал я, указывая на голограмму, целиком занявшую одну стену зала совещаний, — это состояние «Экспресса» три дня назад.

Тамуэл Тетуани, министр развития Владений королевы Таити, ткнул в рудный шар толстым коричневым пальцем.

— Сколько пройдет времени, прежде чем ему сумеют придать окончательную форму? Необходимо, чтобы он прибыл на Землю как раз к празднованию нашего Дня Независимости.

Я предоставил слово главному инженеру проекта.

— Не больше недели, — пообещала ВеттиЛу Прокопова, бледная блондинка с выпирающими скулами, с виду недавняя выпускница средней школы, а на самом деле ведущий инженер Пояса в области экспериментальной вирофагной разработки минералов. — Благодаря применению обыкновенных шлакопоедающих бактерий из двух стандартных блоков по сто девяносто тысяч тонн каждый получилось пятьдесят пять тысяч тонн никелевой руды. Мы взяли очищенную руду и скомпрессовали ее. Осталось нанести связующий раствор, чтобы закрепить форму.

Она указала на шар, который тут же занял половину помещения. Мы увидели полдюжины людей в скафандрах, плавающих вокруг шара.

— Пока они поливают его из шлангов. Когда мы наладим полномасштабное производство, процесс будет автоматизирован. «Экспресс» теоретически достаточно прочен, чтобы выдержать постоянное тяготение в 4,6 земного и приводнение со скоростью, в два раза превышающей запрограммированную. Для сокращения затрат система разгона будет работать на 0,87 земного тяготения на протяжении трех с половиной дней, но этого хватит, чтобы доставить груз на Землю за двадцать четыре дня с небольшим. Даю вам слово, господин министр, что рудный шар-экспресс поведет себя в строгом соответствии с расчетами и доставит пятьдесят пять тысяч тонн очищенной никелевой руды в Порт-По-маре при затратах, которые будут на двадцать три процента ниже, чем может предложить любой конкурент на Луне или на Поясе. Уверяю вас, все пройдет хорошо.

— Хотел бы в это верить, — сухо произнес я, нарушив наконец свое затянувшееся молчание. — За 78 миллионов поясных баклов лучше бы действительно все получилось. Особенно с точки зрения мистера Чупетта. Четырнадцать процентов от 78 миллионов — его.

— Это при том, что на самом деле ваш месье Чупетт не вложил в проект ни одного бакла, — проворчал министр развития. — Единственное, что сделала для нас фирма «Хартман, Бемис & Чупетт», это размещение первоначальных инвестиций, за которое она потребовала 13,64 процента. Ее величество все еще в негодовании.

Мне было ясно, что полинезийцы не понимают, что такое финансирование рисков. Я дипломатично сменил тему.

— До рудного шара всего 800 000 кликов. Это около семи часов полета при половине земной гравитации. Если вы желаете там побывать, мы обеспечим транспорт. Отлет в любое удобное для вас время.

— Как можно быстрее, — сказал таитянин с весьма изощренной татуировкой. — Промышленная зона в Порт-Помаре находится в стадии сооружения. Как только мы удостоверимся, что «Экспресс» не отстает от графика, мы ускорим работы, чтобы завершить их к Дню Независимости.

— Какое это число? — спросил я. Мне всегда трудно запоминать даты национальных праздников всех трех-четырех тысяч сварливых государств, расплодившихся на Земле.

— Как какое? Десятое августа! 281-я годовщина отвоевания нами независимости у французских колонизаторов.

Вся полинезийская делегация была поражена моим вопросом.

Мой черед удивляться настал тогда, когда мы, надев взятые напрокат скафандры, оказались в ярко освещенном чреве рудного шара. Со дня изучения голограммы в «Риц-Карлтон» минуло всего четыре дня, а рудный шар уже приобрел законченную форму, и в сверхплотную железно-никелевую стенку был вделал простой воздушный шлюз. Вокруг деловито сновали человек десять, одетые в скафандры. Часть из них проверяла внутреннюю поверхность рудного шара на наличие структурных дефектов. О деятельности остальных оставалось гадать.

— Вы не в курсе дела? — удивилась ВеттиЛу Прокопова, невинно моргая огромными голубыми глазищами за лицевым щитком шлема. — Внутри шара устанавливается гаситель ускорения. Это сделано для наследного принца.

Гаситель ускорения? Наследный принц? Только теперь до меня Дошло, какое устройство монтируется посреди системы шарниров. Сердцевину гасителя ускорения представляла собой мягкая кушетка. Сами шарниры крепились к штангам, тянущимся к центру шара.

— Это, — самодовольно провозгласила ВеттиЛу, — трон, на котором наследный принц Ата Раиатеа будет восседать во время исторического спуска рудного шара-экспресса с земной орбиты и его приводнения.

— От орбиты до приводнения? — Я недоверчиво усмехнулся. — Вы хотите сказать, что в этой штуковине, мчащейся со скоростью миллионов кликов в час, засядет человек?

— Ну, скорость можно уменьшить. — Несмотря на скафандр, я увидел, как она пожимает плечами. — Цель — доказать надежность рудного шара. Поэтому пассажиром окажется сам наследный принц. Никто прежде на это не отваживался. Вся солнечная система прильнет к экранам. Колоссальная реклама!

— А кто-нибудь спрашивал, как к этому относится сам принц?

— Еще нет, — призналась ВеттиЛу Прокопова. — Но он обязательно полетит. Королева, его мать, проведет с ним серьезную беседу. Она умеет убеждать.

В это я был готов поверить. Я видел голограммы Ее Королевского Величества Тераиматеаты Мары Помаре, Защитницы Морей, Рыбачащей среди Небес, Танцующей с Волнами. Габаритами она походила на трех борцов сумо, связанных в один куль, а на ее круглом коричневом лице застыла гримаса, по сравнению с которой выражение на физиономии судьи Дейвиса Александера можно было назвать радушным.

— Кроме того, — добавила инженер, — мы подумали о приманке для принца. Ее предоставили акционеры с Палласа. — Она кивнула на несколько металлических канистр, которые крепили к стене. — Его высочество… как бы это сказать… не прочь время от времени выпить.

— Иначе говоря, горький пьяница?

— В общем, да. Судя по всему, он питает особое пристрастие к фруктовому бренди. На Ижее есть один француз, который устроил гидропонный сад и уже много лет подряд гонит такое пойло. — Она невольно поежилась. — Страшная гадость: приторная, липкая, бесцветная, и при этом — почти чистый спирт. — Она указала на канистры. — Крепость такая, что можно растворять краску.

У меня возникли сомнения в серьезности последнего заявления, однако, поднося к губам рюмку несравненно более цивилизованного напитка в «Кафе де Монд», я снова вспомнил о канистрах с отвратительной сивухой, запасенных внутри рудного шара-экспресса.

— Именно мелкие подробности, — принялся вещать я, — и составляют порой разницу между выгодным предложением на бирже и заведомой неудачей. Должен признать, что тот, кого посетила идея использовать для рекламы наследного принца, настоящий гений.

Изабель, моя давняя подружка, улыбнулась мне, поднося ко рту коктейль «текила санрайз», и тряхнула черной челкой.

— Мне казалось, что ты уже получил выгодное предложение. То, благодаря которому «Хартман, Бемис & Чупетт» стали на 13,64 % владельцами компании, которой принадлежит рудный шар.

— «Орбекс Инкорпорейтед»? Да, но то было лишь первоначальное предложение по размещению акций, — поправил я ее. Прошло немногим больше недели после нашего посещения экспресса «Рудный шар». Я находился в обществе Изабель и ее жены, Джин Цей. Мы сидели под бело-зеленым тентом нашего любимого кафе напротив пруда с утками, под самым носом у ворчливого судьи Дейвиса Александера. Изабель обладала дипломом менеджера по использованию ресурсов и завидным местечком при юристе-консультанте Городского совета. У нее отличная память на числа, вплоть до сотых долей.

— Как только первая отправка руды на Землю докажет прибыльность и практичность нового метода, — продолжил я, — мы объявим о втором предложении, теперь уже на 225 миллионов баклов. Вот тогда мы и развернем широкомасштабное производство рудных шаров.

— Одного я не понимаю, — вставила Джин Цей, понемногу отхлебывая свой «кир ройяль». — Зачем вы тратите многие миллионы, изобретая колесо, да еще сломанное?

Она посмотрела на меня своими миндалевидными глазами, и у меня затряслись коленки. Джин Цей — ассистент куратора Кларквиллского музея искусства и достижений человечества. После «Мисс Урожай Зерна 2273 года» она красивейшее создание на Поясе, а то и во всей Солнечной системе. Иногда я ощущаю острые уколы ревности из-за того, что на этой изысканной женщине жената Изабель, а не я, хотя чаще мне свойствен разумный стоицизм в отношении ограничений, существующих в рамках нашего треугольника.

В результате череды событий, которые ввиду их малозначительности недостойны того, чтобы о них распространяться, Изабель, Джин Цей и я стали гордыми родителями восхитительной шестилетней девчушки, которая, как ни печально, временно вынуждена обитать на Земле. Иногда мы приходим втроем в «Кафе де Монд» и обсуждаем, помимо прочего, кто из нас отправится в следующий раз на Землю навестить Валери-Франс.

Меня позвал сигнал телефона на руке.

— Один из моих жуликов-боссов, — сказал я, ставя пустую рюмку.

— Волосатый толстяк с очаровательным характером.

Речь судьи Дейвиса Александера звучала бессвязно. На его заросшей физиономии клубилась не просто ярость, а какое-то еще более сильное чувство, для которого я не мог подобрать определения.

— Уайт! — прокаркал он, захлопнув дверь и задернув шторы, чего никогда прежде не делал. — Давай сюда свой наручный телефон.

— Отдать вам телефон?

— Живее! — Вращая в волосатых руках безобидный прибор, он поглядывал на него, словно на готовую взорваться бомбу с часовым механизмом. — Это чтобы быть уверенным, что нас никто не подслушивает. — Сунув часы в карман, он поманил меня к себе и заставил подойти совсем близко, после чего ухватил мясистой лапищей за шею и ткнулся толстыми губами мне в левое ухо. Я отпрянул, опаленный его горячечным дыханием. Неужели он окончательно свихнулся?

— Уайт, — яростно зашептал он, — если ты выболтаешь хоть словечко о том, что сейчас услышишь, я тебя прикончу! Тебе понятно? — Его неправдоподобно сильная рука стиснула мое горло.

— Отпустите! — взмолился я. — Или вы решили прикончить меня раньше времени?

Его хватка не ослабла, а только усилилась.

— Дело в моем племяннике Хутене. Он хочет меня убить!

— Хутен хочет вас убить? Значит, он просто решил не отставать от остальных. — Я собрался с силами, оттолкнул его и восстановил между нами щель в несколько сантиметров шириной. — Вы хотите сказать, что родной племянничек возжелал вашей смерти только потому, что вы его уволили? Меня вы увольняли уже десять раз — и все еще живы.

— Я серьезно, Уайт. Ты обязан меня спасти!

— От Хутена? Вы забыли, кто я? Простой брокер, а не телохранитель.

— Неважно. Ты единственный, кто с этим справится.

— Тогда почему бы вам не перестать меня душить и не рассказать толком, в чем дело?

Из его маловразумительных выкриков, перемежаемых угрозами и приступами жалости к самому себе, я кое-как извлек сущность печальной истории судьи Дейвиса Александера.

Много лет назад в результате успешной реализации одного из своих прибыльных замыслов сомнительной законности директор компании «Хартман, Бемис & Чупетт» открыл шифрованный банковский счет в Лихтенштейне, крохотном европейском государстве, существующем, в основном, за счет обслуживания клиентов с этическими принципами судьи Дейвиса Александера. Со временем счет раздулся, а паранойя его владельца приобрела клинический характер. Он перевел шифрованный счет в наличность: золотые слитки и акции на предъявителя. Затем запихал все это в сейф, способный выдержать термоядерный взрыв, и поместил его в банковское подземелье (две тысячи метров под Альпами) в том же самом Лихтенштейне.

— И вот теперь, — жалобно взвыл Дейвис Александер, — этот проклятый Хутен, моя плоть и кровь, отправился на Землю, чтобы присвоить все, что я имею. Он меня погубит, Уайт!

Я окончательно высвободил шею из этих воистину питоньих колец и холодно воззрился на него.

— То есть весь этот тарарам только из-за того, что вы возомнили, будто Хутен намерен украсть ваши денежки? Из швейцарского банка, да еще с двухкилометровой глубины? Вам нужен не телохранитель, а санитар.

Обиженный взгляд судьи Дейвиса Александера был лишь слабым подобием недавней грозы:

— Ты не понимаешь, Уайт. Это не обычный банковский сейф, требующий каких-либо документов, а сейф на предъявителя.

— На предъявителя?

— Как акция. Любой, кто явится с кодовой карточкой к сейфу, считается его законным владельцем. Вопросов там не задают.

— Хутен завладел карточкой?

— Он ее украл! Вот она — человеческая неблагодарность!

— Откуда у вас уверенность, что это именно Хутен?

— Замок сейфа реагирует только на два отпечатка большого пальца: мой и Хутена. Слышишь, идиот, мой и Хутена! Увольняя его, я был так расстроен, что забыл аннулировать авторизацию.

Я почесал подбородок.

— Значит, он летит на Землю с вашей кодовой карточкой. Все, что ему требуется, это явиться в банк, сунуть карточку в соответствующую щелку и уйти, посвистывая, с вашими денежками…

Мне хватило немного времени, чтобы понять, что за чувство, помимо рудиментарной злобы, написано на его заросшей физиономии: то был просто животный страх.

— Чего же вы хотите от меня? — спросил я наконец.

— Как чего? Мчись на Землю и окажись у банковского сейфа раньше него, дубина! Что еще тут можно поделать?

— Значит, существует еще одна карточка? С ее помощью я открою сейф?

— Да, вторую я на всякий случай прятал дома.

— Мудрая предосторожность. — Я взвесил его слова. Наша дочь Валери-Франс находилась на Земле, в особом интернате, он же школа и лечебный центр для немногих детей с Пояса, страдающих синдромом; Кеслера несмотря на гравитационные пилюли, которые начинают принимать все дети, расставшись с синтезированным на «родильной скале» земным тяготением. Если Валли не хочется походить на судью Дейвиса Александера, ей придется оставаться на Земле до восемнадцати-девятнадцати лет, когда окончательно стабилизируется ее рост. Со времени нашего последнего свидания минуло уже 11 месяцев.

— Хотите, чтобы я отправился в Лихтенштейн?

— Да.

Лихтенштейн граничит с Швейцарией, где живет моя Валери-Франс.

— Почему бы вам не сделать это самому? Вы порождаете еще одного человека, знакомого с тайной сейфа на предъявителя.

— Думаешь, я могу себе позволить отвлечься на целых два месяца от выполнения своих обязанностей, Уйат? Да ты с ума сошел! Когда назревает миллиардное дельце с «Медимакс»? Конечно, лететь придется тебе!

— Первый класс в оба конца, все расходы за ваш счет? Зарплата в двойном размере — за переработки?

— Да, да, да! Только давай, Уайт, давай!

— Я согласен. Иду покупать билеты.

— Я уже обо всем позаботился, — сказал судья Дейвис Александер, возвращаясь в свое кресло и глядя на меня своим обычным свирепым взором. — Хутен полетел на «Янки Флайер», стартовавшем с Сириса одиннадцать дней назад. На наше счастье, это кружной рейс, через Весту, поэтому на земной орбите он появится 12 августа, не раньше трех утра по среднегринвичскому времени. Если он постарается, то сможет успеть в банк в тот же день. Значит, чтобы подстраховаться, ты должен попасть на Землю не позднее 10 августа.

— Вот это да! — пробормотал я, уже прикидывая, какие подарки мы приготовим для Валери-Франс: Изабель, Джин Цей и я. — Получается, что я поспею к Дню Независимости Таити! Какие же билеты вы мне забронировали?

— Это не совсем билеты, — выпалил Дейвис Александер. — Ни один из стартующих с Пояса кораблей не доставил бы тебя на Землю в положенный срок. — Он подался вперед, сверля меня своими злорадными глазками. — Готовься, Уайт: тебе суждено войти в историю. Ты станешь первым человеком, перелетевшим с Пояса на Землю в рудном шаре-экспрессе!

«Такое, — думал я, сердито осматривая тесное захламленное пространство, которое мне придется считать своим домом на протяжении следующих двадцати трех дней, — под силу только обладателю 13,64 процента акций «Орбекс Инкорпорейтед». Только он может отложить старт рудного шара-экспресса на целых тридцать шесть часов и заставить перепрограммировать двигательную систему таким образом, чтобы вместо предполагаемых 0,87 земной гравитации осталось 0,1, чего, по мнению ВеттиЛу Прокоповой, должно было хватить, чтобы доставить меня на орбиту Земли к 10 августа, к самому Дню Независимости Таити и за целых два дня до того, как там появится «Янки Флайер» с Хутеном Делагути на борту, сжимающим в кулаке кодовую карточку ненаглядного дядюшки и мечтающим, как он заявится в «Банк Юнион де Вадуц».

Я отдавал должное тому, каких результатов можно добиться за полтора дня, использовав влияние фирмы «Хартман, Бемис & Чупетт».

Одноместный межастероидный корабль-«поясолет», достаточно мелкий, чтобы можно было пропихнуть его основные детали в воздушный шлюз в стенке рудного шара, был доставлен к месту и разъят на части. В мое распоряжение была предоставлена его кабина вкупе с системой жизнеобеспечения. Моя новая конура была не многим больше хорошего скафандра, зато отличалась некоторым комфортом. Здесь находилась не только узкая койка, убиравшаяся в стену, но и крохотная ванная и даже кухонька.

— Все в порядке? — спросила ВеттиЛу, напялившая скафандр и зависшая вверх тормашками в воздушном шлюзе. Я мрачно кивнул. — Я сама проверила воду, энергию, освещение, кухню и циркуляцию воздуха, — заверила она. — Все в полном порядке. Не заметите, как окажетесь на Земле.

— Я захвачу с собой тридцать классических произведений, которые всегда хотел прочесть, и обучающую шахматную программу. Путешествие будет, возможно, утомительным, но при этом познавательным.

Как выяснилось спустя три с половиной дня, еще одну опасность представлял собой холод. В шаре забыли смонтировать снятую с корабля систему обогрева. По прошествии двух дней, когда кончится зарядка моего автономного скафандра, я окоченею и умру.

Кроме того, я оказался лишен связи. Скорее всего, я стал жертвой того простого обстоятельства, что не так-то легко наладить связь изнутри шестидесятичетырехметрового шара из никелевой руды со стенками трехметровой ширины.

К тому времени, когда я осознал всю плачевность ситуации, мой шар уже находился в 36 миллионах кликах от Сириса и разгонялся при постоянной гравитации в одну десятую земной. Согласно расчетам на карманном калькуляторе, наша скорость составляла 286 кликов в секунду — значение, возраставшее ежесекундно.

Любой вправе спросить, почему мне потребовалось целых три с половиной дня, чтобы сообразить, что мне грозит смерть от холода?

Ответом служат, по всей видимости, изолирующие свойства никелевых стен толщиной в целых три метра, а также не менее фантастические изолирующие параметры тонкой оболочки поясолета. Совместно они смогли удержать внутри герметичного шара тепло, которое скопилось там за неделю различных инженерных работ. На начальной стадии полета те же оболочки какое-то время не давали просочиться внутрь межпланетному холоду.

Но только какое-то время…

Когда мерзнущие пальцы и термометр поясолета впервые подсказали мне, что температура падает, я только раздраженно крякнул. Предусмотрительно загнув страницу 379 «Моби Дика», я осторожно встал с койки, чтобы, не имея привычки к десятипроцентной гравитации, перебраться в кресло, установленное на том месте, где полагалось восседать пилоту.

Я стал изучать пульт управления, рассеянно поглаживая драгоценную кодовую карточку судьи Дейвиса Александера, прилепленную из соображений безопасности к моей груди. Меня интересовали кнопки управления системой жизнеобеспечения. Наконец я обнаружил искомое. Одна, судя по надписи, отвечала за температуру в кабине. Я сменил гренландские 8 градусов по Цельсию на 28-градусную жару, однако тепло от этого не стало. Сколько я ни ждал, никаких перемен не происходило.

Спустя двадцать минут я нашел все двадцать разбросанных по кабине отверстий, из которых ко мне должен был поступать теплый воздух, и стал по очереди подносить к ним синюю от холода ладонь. Однако льющийся из них воздух был способен превратить мою руку в сосульку.

Однако я не поддался панике. Еще пять минут ушло на то, чтобы вытянуть из остатков компьютерной системы поясолета рекомендации по ремонтным работам. Я последовательно вызвал на дисплей блоки «отопление», «кабина», «внутреннее». Затем затребовал «источник» и «чертеж». Только тогда мне захотелось кричать.

Обогрев жилого отсека поясолета осуществлялся за счет функционирования его собственной двигательной установки! Последняя же была отделена и выброшена еще на Сирисе, в 36 миллионах кликах от меня, для того, чтобы остаток поясолета можно было впихнуть внутрь рудного шара.

Я вспомнил про кухню, но там источниками тепла для приготовления пищи служили исключительно микроволновые печи.

Способа обогреть кабину не существовало. Как выяснилось, позвать на помощь я тоже не мог. Передо мной встал выбор: либо придумать что-нибудь за несколько часов, либо умереть от холода.

Я сложил одеяло вдвое, закутался в него и попытался раскинуть мозгами.

Через некоторое время мои остекленевшие глаза и онемевший мозг сосредоточились на сине-желтом космическом скафандре, который я надевал, переходя из вакуума внутри шара в кабину поясолета. Сейчас он лежал без дела в нише рядом с кухней. Я сообразил, что скафандр обладает собственной системой обогрева, и вскочил с оглушительно бьющимся сердцем.

Я спасен!

Любой житель Пояса, даже не встающий из кресла брокер, знает, как пользоваться таким скафандром. Спустя полторы минуты я уже натянул его на себя и опустил лицевой щиток. Тело и мозг ощутили блаженство: система жизнеобеспечения включилась автоматически. Я снова уселся в кресло и облегченно пошевелил замерзшими пальцами ног. Мне предстояло проскучать в скафандре девятнадцать с половиной; дней, но теперь я, по крайней мере, мог рассчитывать прибыть на Землю, не превратившись по пути в окоченевший труп.

К тому же у меня оставалась возможность играть в шахматы на голографическом дисплее лицевого щитка. Это навело меня на следующую мысль…

Я пробежался по кнопкам на запястье — одному из четырех автономных пультов управления дисплеем — и вызвал информацию по системам жизнеобеспечения скафандра.

Системы находились в отличном состоянии. Температура внутри скафандра равнялась 11 градусам, но быстро росла, чтобы достигнуть требуемого значения — 22 градусов. Содержание кислорода…

Я вернулся к строчке, которую в спешке пропустил. Запас энергии: 48 часов, 23 минуты, 2 секунды. У меня на глазах количество минут сократилось на одну.

Я долго сидел, не смея дышать, готовый поддаться губительной панике. Однако постепенно возобладал трезвый рассудок.

В моем распоряжении имелся простейший ход: зарядить скафандр, соединив его с двигательной системой корабля. Если в бывшем поясолете осталась энергия на освещение и вентиляцию, значит, ее хватит и на один несчастный скафандр.

Увы, мне предстояло обнаружить, что зарядный провод скафандра с универсальным адаптером отсутствует. От него в закрывающемся на молнию кармане на бедре остался лишь десятисантиметровый обрывок изолированного провода с изуродованным кончиком. Я не поверил своим глазам. Неужели и на Сирисе водятся голодные и безмозглые кры-сы, польстившиеся на кабель?

Я невольно покосился на дисплей. У меня оставалось 48 часов, 19 минут и 24 секунды.

В ярости я заскрежетал зубами. Я категорически возражал против превращения в хладный труп из-за судьи Дейвиса Александера и его проклятого сейфа на предъявителя!

Мы, уроженцы Пояса, находчивое племя.

Я выбрался из скафандра и нашел ближайшую стандартную розетку. В кухне раздобыл острый нож, которым оголил два конца у огрызка зарядного шнура. Спустя несколько минут у отходящего от скафандра зарядного провода появились трехсантиметровые медные кончики.

Я еще раз проанализировал все свои действия, мысленно похлопал себя по плечу и уверенно сунул оголенные провода в розетку.

Вспышка, искры, удар током, едкий запах обугленной изоляции. Из кармана, в котором исчезал обрывок зарядного провода, потянулся синий дымок.

Я с омерзением смотрел на скафандр, который машинально отшвырнул на противоположную сторону кабины. От моих двух проводков осталась уродливая масса расплавленной меди. Я с трудом натянул на себя скафандр и захлопнул забрало. В ушах раздался слабый гул включившейся системы жизнеобеспечения, по коже ласково заскользил теплый воздух. По крайней мере, скафандр остался цел.

Я включил дисплей на щитке и в ужасе прочитал: «Неисправность в системе питания. Немедленно обратитесь к специалистам для замены зарядного устройства. Самостоятельные попытки исправить систему могут привести к дальнейшим повреждениям космического скафандра и сделают недействительными гарантийные обязательства. Оставшаяся энергия обеспечит функционирование в нормальном режиме в течение 4 часов, 17 минут, 51 секунд».

Я не только безнадежно испортил скафандр, но и почти полностью разрядил систему энергоснабжения. В оцепенении я уставился на убывающие секунды. Вместе с ними таял мой жизненный срок.

Только теперь меня охватила настоящая паника.

У меня была прекрасная возможность прибыть на земную орбиту подобравшим под себя ноги и превратившимся в такой позе в ледяную скульптуру, но с этим я был категорически не согласен.

Прошло немало времени, прежде чем я сообразил, что к чему. В конце концов я не смог не обратить внимания, что уже не сижу в кресле, а парю в скафандре примерно в двадцати сантиметрах над ним.

Мой мозг нехотя заработал снова.

Крохотная гравитация в одну десятую земной прекратила свое действие. В какой-то момент за последние 15 минут 43 секунды, когда я перестал фиксировать время, отключилась система разгона экспресса. Сообразно программе ВеттиЛу Прокоповой, мы мчались теперь с постоянной скоростью 305 кликов в секунду, не находясь более под воздействием тяготения.

Я бесцельно плавал по кабине, напряженно размышляя. Способно ли отсутствие гравитации каким-то образом помочь мне? Утвердительного ответа не получалось. Вредно ли оно для меня?

Я снова сосредоточился на неумолимом времени, фиксируемом на дисплее щитка: до конца жизни скафандра и, следовательно, моей оставалось 3 часа, 43 минуты и 7 секунд.

Отсутствие гравитации определенно усугубляло положение: ломая над этим голову, я без толку потратил целых 16 бесценных минут.

За неимением лучшего занятия я стал неуклюже шарить руками в толстых перчатках по всевозможным кармашкам, усеивающим скафандр. Пусты оказались все, кроме одного.

В последнем кармане я нашел два метра аккуратно смотанного зарядного кабеля, припрятанного на всякий случай кем-то очень осмотрительным. На конце, не подвергнутом поруганию никакими крысами, тем более что на Сирисе они и не водятся, красовалась универсальная вилка-адаптер. На вилке имелась надпись. Я прищурился и прочел: «Ваш защитный скафандр приспособлен для работы от встроенного 28-вольтового устройства переменного тока. Любые попытки зарядить его от стандартного источника постоянного тока в 28 вольт без применения данного адаптера приведут к серьезной поломке системы и сделают недействительными гарантийные обязательства в отношении силового блока».

Выходит, я подсоединил скафандр, рассчитанный на переменный ток, к источнику постоянного. Я не знал, смеяться мне или плакать.

Я нашел третий вариант: издал злобный возглас и с такой силой отшвырнул вилку в кухню, что сам отлетел к стене, растопырив руки, и ткнулся головой в иллюминатор вблизи люка. За иллюминатором было черно: там находилось внутреннее пространство шара. Проникающий из поясолета свет отражался от каких-то емкостей. Я вспомнил: это, должно быть, канистры с пойлом, припасенные для наследного принца Аты, и хотел было забыть о них, как вдруг меня осенило.

Крепкое пойло? Почти чистый спирт?

Спустя две секунды я уже возился с рукоятками люка.

Только бы канистры оказались достаточно маленькими, чтобы пролезть в люк… Они такими и оказались, с сантиметровым запасом.

Если бы в шаре сохранилась гравитация, я, разумеется, не совершил бы этого подвига. Даже в невесомости 250-литровые канистры из двухслойной нержавеющей стали сохраняли массу и инерцию. Однако мне удалось вынуть их из зажимов и дотолкать до люка поясолета. К тому времени, когда я пропихнул внутрь кабины седьмую, последнюю, канистру, почти не оставив в салоне свободного места, в скафандре оставалось энергии всего на 57 минут: его система жизнеобеспечения работала с двойной эффективностью, чтобы обеспечить мне тепло в космическом холоде рудного шара.

Две канистры я разместил на койке, одну поставил стоймя на кресло, пристроив поверх нее еще одну; остальные три заполнили все оставшееся пространство. Матрас, который я предусмотрительно снял с койки, пришлось постелить поверх этих трех канистр. Когда за трое суток и четырнадцать часов до Земли рудный шар начнет торможение и в кабине снова появится гравитация, мне понадобится что-то, на чем можно спать.

В том случае, конечно, если я к этому времени останусь жив…

Снова выбравшись из скафандра, я внимательно осмотрел все семь канистр первоклассной самогонки. То ли наследный принц не обладал конкретными пристрастиями в области выпивки, то ли его доброжелатели с Палласа решили не рисковать, но в каждой канистре «Настоящей Eau de vie с Ижеи, гарантия 180-процентной чистоты» плескалась жидкость с разным привкусом: сливовая, абрикосовая, ананасовая, вишневая, манго и грушевая.

«Eau de vie», как подсказывало мое ограниченное знание французского, означает «Вода жизни». Я прикинул, что для прожженного алкоголика так оно и есть. В моем конкретном случае «Вода жизни» была просто обязана оправдать свое название.

Я внимательно посмотрел на две канистры, уложенные мной на койку. Я собирался начать с них, так как их отверстия были обращены кверху, однако призывал себя к утроенной осторожности. Я уже почти погубил себя, слишком лихо взявшись за подзарядку скафандра. Еще одна оплошность — и мне не избежать гибели.

Я почесал подбородок. Мне требовались три вещи: гаечный ключ для болтов из нержавеющей стали в отверстиях канистр, фитиль и то, что выполнит роль зажигалки.

Найти гаечный ключ оказалось легко: он лежал вместе с дюжиной других простейших инструментов в ящике на кухне. Почти так же просто я решил проблему фитиля: моя запасная рубашка, сотканная, согласно ярлыку, из чистого хлопка, была с энтузиазмом разодрана на лоскуты.

Зато источник огня превратился в проблему. Прошло полчаса, а я все еще ломал над этим голову, из последних сил борясь с паникой.

На поясолете не оказалось ничего, что помогло бы извлечь огонь: ни спичек, ни электрозажигалки, ни плиты с конфоркой, ни паяльника. Не было даже двух щепочек, которые можно было бы потереть.

Удивляться тут нечему: люди, проектирующие и строящие поясолеты, меньше всего хотят пожаров на борту.

Шевели мозгами, Уайт!

Напряженно размышляя, я откупорил обе канистры самогона, лежавшие на койке, и из чистого любопытства окунул в ближайшую палец-Жидкость оказалась прохладной, но не ледяной; я сообразил, что канистры представляют собой огромные термосы с десятью сантиметрами вакуума между стенками. Я опасливо лизнул палец. ВеттиЛу Прокоповз оказалась права: «Вода жизни» была сладкой, липкой и такой крепкой, что вполне могла прожечь глотку. Ананасовка оказалась ужасной дрянью; вишневая, напротив, была более или менее терпимой. Я задумчиво обмакнул палец еще раз и дочиста его облизал. По телу распространилось блаженное тепло. После последнего моего «перно» с водой в «Кафе де Монд» прошло уже много времени. К тому же я отчаянно замерз…

Дьявол ожесточенно тряс меня за плечо.

— Время отправляться в ад, Уайт! — кричал он. — В ад!

Вокруг его злобной багровой рожи извивались оранжевые и желтые языки пламени. Я жалобно застонал. Жара была невыносимой, а я ведь еще не попал в ад. Даже после смерти жизнь обходилась со мной несправедливо…

Я заставил себя приоткрыть один глаз и узрел изнутри шлема склоненное надо мной незнакомое лицо, причем рогов на голове не было. Тем не менее я погибал от жары.

— Жарко! — пробормотал я, чувствуя на всем своем теле чужие руки. Я снова плыл, как в невесомости. Я очутился невесть где, но только не на Земле. — Жарко, жарко, жарко!

— Совершенно верно, приятель, — ответил голос. — Да здесь же пятьдесят градусов! Просто чудо, что ты еще жив.

— Пить! — простонал я, хватаясь за чью-то руку. — Дайте пить!

К моим губам поднесли какую-то емкость, в рот и в горло полилась вода. Я чуть не захлебнулся.

— Не это! — прокашлял я. — Выпить!

— Судя по всему, приятель, ты все вылакал — или сжег!

— Система обогрева, — объяснил я, захлопывая веки весом в миллион тонн. — Такая уж у меня система обогрева…

Снова открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь в совершенно незнакомом помещении, в окружении коричневых лиц. Я узнал полинезийцев. Поскольку я по-прежнему не ощущал тяготения, было очевидно, что это не Земля. В таком случае что тут делает такая куча полинезийцев? И почему они так хмурятся?

— Ты выпил весь подарок для принца Аты? — недоверчиво спросил голос.

— Не весь! — возмущенно ответил я. — Я развел огонь, чтобы согреть старину Джонатана. И согрел… — Я уронил голову на плечо и закрыл глаза.

— Очнись, Уайт! — Меня тряхнули за плечо. — У тебя перед нами Должок.

— Нет, у меня должок не перед вами, а перед судьей Дейвисом Александером. Я должен что-то для него сделать, не помню только, Я властно вытянул руку. — Дайте выпить!

Мне в руки сунули емкость, к которой я жадно припал. Это была настоящая выпивка, вроде эликсира из канистры.

Самое круглое из всех коричневых лиц приблизилось ко мне вплотную.

— Все, что от вас требуется, месье Уайт, это побыть в рудном шаре еще немного. — Меня ослепили белоснежные зубы. — Конечно, не в этой ужасной кабине, а в прекрасном большом кресле.

— Прекрасное большое кресло? — Я что-то припомнил, но не разобрался, что именно. — Это кресло для наследного принца, а не для старины Джонатана.

— Да, но теперь в нем будет сидеть Джонатан. — Мне под нос сунули новую порцию спиртного. Я машинально глотнул. — Совсем недолго! А потом мы дадим вам много-много выпивки.

Я закивал с такой готовностью, что подбородок упал мне на грудь и там остался.

— Идет, идет! Только сперва дайте Джонатану еще выпить.

— А как же! Но сначала… — Перед моими глазами появилась бумага на дощечке и ручка. — Подпишите это небольшое заявление, а мы уж для вас расстараемся…

Кажется, я проспал все время до Земли. Кресло и впрямь оказалось удобным.

Потом я не просыпался еще тридцать два часа.

Когда я наконец продрал глаза, на меня смотрели другие лица, тоже коричневые. Тяготение — да какое могучее! — пригвоздило меня к кровати.

— Примите наши поздравления, месье Уайт, — произнес один из полинезийцев. — Вы стали первым человеком в истории, прилетевшим с орбиты на Землю в рудном шаре.

— Я?.. — Я вытаращил глаза. — Но… Как же наследный принц? Это ему полагалось лететь в шаре!

— Увы, наследный принц оказался не в состоянии это сделать. Вы, месье Уайт, любезно согласились его подменить.

От испуга я подскочил.

— Неужели?!

— Разумеется, за немалую премию. Кроме того, вам бесконечно благодарна ее величество королева. Кадры, когда вы выходите из рудного шара и припадаете к ногам королевы, чтобы облобызать их, получились чрезвычайно трогательными. Не говоря уже о признательности акционеров «Орбекс Инкорпорейтед», а также ваших милейших партнеров, особенно месье Александера.

Месье судья, Дейвис Александер! Сердце затрепетало у меня в груди, как зверек, угодивший в клетку, руки тут же стали шарить там, где к голой груди была прилеплена давно забытая кодовая карточка. Как ни странно, она оказалась на месте.

Только сейчас я вспомнил, зачем прибыл на Землю.

— Скорее! — заорал я, каким-то чудом умудрившись спустить на пол ноги. — Какое сегодня число?

— Как — какое? — Шесть таитянских лиц выразили глубочайшее недоумение. — Вчера было десятое августа, День Независимости! Сейчас — вечер одиннадцатого.

Воспользовавшись орбитальным лайнером, раз в неделю совершающим рейсы между Папеекте и Парижем, уже через шесть часов я оказался на другом полушарии, в космопорту, выросшем на месте свекольного поля к северо-востоку от Парижа. Полуторачасовой полет — и я очутился здесь в разгар дня. Через двадцать минут после приземления я летел в воздушном такси в Лихтенштейн на встречу с сейфом судьи Дейвиса Александера в «Банк Юньон де Вадуц».

Я был слишком взвинчен, чтобы обращать внимание на потрясающую красоту Альп, проплывающих внизу. Причем, не говорю о самом отвратительном похмелье, какое только доводилось испытывать кому-нибудь из поклонников «зеленого змия». В голове у меня звучала увертюра к «Вильгельму Телю», исполняемая на крышках чайников, и я изо всех сил жмурился, чтобы из глаз не хлынула отравленная алкоголем кровь.

Спустя целую вечность, уже в лиловых сумерках, воздушное такси медленно опустилось на крохотную площадку в тени величественных гор. Я с отвращением взглянул на часы. До закрытия банка оставалось каких-то двадцать минут. Я ввалился на подгибающихся ногах в прохладный вестибюль, обитый деревянными панелями. Мне было хорошо известно, что 16 часов назад корабль Хутена прибыл на орбиту Земли. У него было достаточно времени, чтобы прилететь на шаттле на Землю и заявиться в Лихтенштейн…

Если Хутен заглянул в чертов сейф на предъявителя до меня, то мне лучше остаться на Земле: в фирме «Хартман, Бемис & Чупетт» уже не приходилось рассчитывать на приличное будущее.

Кодовая карточка сработала в точности таким образом, как было обещано. Никто не останавливал меня, пока я совал карточку в одну Щель за другой, преодолевая многочисленные посты охраны сначала в вестибюле, потом в коридоре, потом-под низкими сводами подземного хранилища. Наконец медленно отодвинулась мощная стальная решетка, и я оказался в тесной каморке с лучезарными стальными сейфами. Меня ждало то, ради чего я преодолел 538 миллионов кликов: сейф липового судьи Дейвиса Александера.

Трясущимися пальцами я погрузил карточку в последнюю по счету щель — на сверкающей дверце сейфа. Дверца медленно открылась. Не смея дышать, я выдвинул на себя ящик. Вдруг Хутен все же побывал здесь до меня.

И открыл глаза! Ящик был набит купюрами, монетами, мерцающие ми золотыми слитками, желтыми запечатанными конвертами и разноцветными акциями.

Не тратя больше времени на созерцание, я принялся запихивать все это богатство в пакет компании «Эр Полинези», прихваченный в пути. Скоро ящик был опустошен, а молния на пакете застегнута.

Даже самый маленький золотой слиток весит гораздо больше, чем можно прикинуть на глазок. Я как раз корячился в дверях каморки, обхватив пакет двумя руками, когда в меня врезался некто, спешивший в противоположном направлении.

— Уайт?! Что ты тут делаешь?

— Привет, Хутен. — Уняв сердцебиение, я отвесил нелюбимому племяннику своего босса вежливый поклон и попытался протиснуться мимо него.

Его длинное лошадиное лицо оказалось прямо перед моим.

— Я спрашиваю, что ты тут делаешь?

— Навещаю свой сейф.

Решительно пустив в ход плечо, я отодвинул тощего Хутена в сторону и оказался в холле перед лифтом. Мой палец впился в кнопку.

У меня за спиной раздался приглушенный крик:

— Пусто!

Дверь лифта открылась, я вошел в кабину. Тут же ко мне потянулись две руки. Схватив меня за горло, они попытались вытащить меня из кабины.

— Ты украл их, Уайт, ты их…

Пальцы на моем горле разжались. Хутена скрутили двое мускулистых молодцов в скромных голубых костюмах.

— Прошу вас, Mein Herr, — обратился один из них к яростно отбивающемуся Хутену, обхватив его худую шею. — Этот господин находится под защитой «Банк Юнион де Вадуц». — Он обернулся ко мне. — Желаете сдать его властям, сэр?

Я бросил из лифта прощальный взгляд на Хутена.

— Не стоит. Просто задержите его, пока я не сяду в воздушное такси

Двери лифта задвинулись под возмущенные выкрики Хутена.

— Итак, теперь ты несказанно, неслыханно богат! — Изабель насмешливо скривила губы. — Можешь исчезнуть вместе с миллионами судьи.

— Должен признаться, такая мысль ненадолго посетила меня. — Я с улыбкой поднял глаза от столика «Кафе де Монд» и уставился на окно углового кабинета в штаб-квартире фирмы «Хартман, Бемис & Чупетт», где Дейвис Александер до сих пор, должно быть, придумывал, под каким предлогом меня уволить. — Однако жадность слишком дорого стоит. Поразмыслив, я решил, что куда безопаснее для нервной системы просто наведаться в «Фермерский Банк Лихтенштейна», что на противоположной стороне улицы, и доверить все тамошнему сейфу на предъявителя. Пускай судья Дейвис Александер опять беспокоится, как бы его очередной племянник не нашел кодовую карточку.

Обе дамы одновременно похлопали меня по руке.

— Весьма разумно, — одобрила мой выбор Джин Цей, ослепив своей улыбкой, от которой у меня, как водится, затряслись поджилки. — Но ты все еще не рассказал, как тебе удалось не замерзнуть.

Я небрежно пожал плечами, словно, подобно Гудини, давно специализируюсь в поисках лазеек из безвыходных ситуаций.

— Если разобраться, то все очень просто. Я засунул один лоскут от разодранной рубашки в канистру с ананасовкой так, чтобы это был крохотный фитилек, от которого можно запаливать другие фитили. Поэкспериментировав, я поджег гораздо более толстый клок ткани в отверстии другой канистры. Этот факел и стал главным источником тепла.

— А как же дым? — поинтересовалась дотошная Изабель.

— На поясолетах очень эффективная система очистки воздуха, хотя обогрев оставляет желать лучшего. Единственной моей задачей было следить, чтобы оставалась запасная материя на фитили, и не забывать менять выгоревшие канистры.

— Наверное, это было труднее всего, — едко вставила Джин Цей. — Ведь ты пил эту дрянь так же бойко, как и жег. Повалиться к ногам королевы! Воистину, Джонатан Уайт, тебе должно быть стыдно! Валять дурака на глазах у десяти миллиардов зрителей!

— Королева полагает иначе, — возразил я и отхлебнул кока-колы — единственный напиток, который я заказывал в «Кафе де Монд» после возвращения с Земли. — Ее сынишка, наследный принц, загремел в новозеландскую больницу с белой горячкой, потому и не смог сам приводниться в Порт-Помаре.

— Одно непонятно: как ты умудрился поджечь первый фитиль? — не унималась Изабель. — Кажется, ты говорил, что у тебя не было ни спичек, ни какого-либо иного средства развести огонь.

— Да, такая проблема действительно возникла. Но стоило мне ненадолго перестать слизывать с пальцев «Воду жизни», как я припомнил, что едва не прожег их до кости, пытаясь подзарядить скафандр. Тогда я оторвал от провода пару метров, сунул один конец в розетку, а другой поднес к маленькому фитильку в канистре. Шикарный фейерверк — и мой фитиль запылал.

Изабель уперла в меня безжалостный взор.

— Интересно, дошел бы ты до подобного безумия, если бы продолжал оставаться трезвым?

Я долго молчал.

— Этого мы никогда не выясним, не правда ли? — проговорил я наконец, пожимая плечами. — К тому же в этом нельзя обвинять одного меня. Я говорил, что в поясолете отменная система очистки воздуха и удаления дыма. Но обнаружилось и упущение: никто не подумал, что придется бороться с парами от нескольких тысяч литров горящего мангового бренди. Так что, фильтруя дым, система подавала в кабину пары чистого спирта. Вот почему я провел девятнадцать с половиной дней пьяным в дым.

Джин Цей сильнее ухватила меня за руку.

— Браво, неустрашимый Джонатан Уэбрук Уайт, пионер покорения космоса спьяну!

— Мне никогда не искупить этой вины, — согласился я, но тут же просиял. — С другой стороны, демонстрационный полет рудного шара-экспресса достиг поставленной цели. Второй этап размещения акций на 220 миллионов прошел на «ура», спрос превысил предложение. Сейчас «Орбекс Инкорпорейтед» готовится к полномасштабному производству рудных шаров, и количество акций на руках у нас троих возросло вчетверо. Строго между нами, я теперь почетный гражданин этого полинезийского государства. То ли граф, то ли барон. Так что наши тылы обеспечены.

Я величественно поманил робота-официанта, как две капли воды похожего на человека в своем старомодном черном костюме и белом фартуке.

— Гарсон! Еще по одной для леди и кока-колу джентльмену.

 

Джейг Карр

ЖЕНА ВДОВЦА

Все мужчины — идиоты. Наверное, первой это сказала Ева уже через пять минут после знакомства с Адамом. Или через пять секунд. Как ни странно, даже осторожнейшие из особей мужского пола, оступившись, оказываются обычно по горло в самом дурно пахнущем болоте.

Возможно ли, чтобы он так нелепо сглупил?

Я была уверена почти на все сто, что случилось именно это. «Он» — это мой вдовец, который по-прежнему взирал на меня с недоверием; сейчас он спокойно ел, сидя на своем обычном месте — во главе стола.

Ренди, один из сироток (хотя я по-прежнему воспринимала его как своего старшего сына), отправлял куски в рот с видом парня, извлеченного из лабиринта в тот самый момент, когда он был готов отыскать сокровище, освободить принцессу и получить наивысшие очки; ему не терпелось вернуться туда и продолжить начатое.

Линк, младший сиротка, громко жевал, косясь на чужого мужчину напротив. Я тоже поглядывала на него.

Чужой человек… Как он мог оказаться настолько… У меня просто не укладывалось в голове, что мой вроде бы умный вдовец проявил столь вопиющее недомыслие.

Бывшая моя дочь Лиззи, средняя сирота, никак не могла решить, на кого смотреть: на чужака или на меня. Пока что она выплескивала свое негодование на двоих, хотя на меня — как на зло известного масштаба — приходилась более весомая порция.

С моей точки зрения, она судила справедливо — на свой лад. Все-таки я убила ее мать и превратила ее отца во вдовца.

Все верно. Я сама жестокость, исчадие ада. Если бы на мне действительно лежала такая вина, то я была бы достойна самой лютой ненависти.

А ведь мне всего лишь не хотелось умирать. Но сейчас выходит, что смерть — еще не худшая из бед.

По закону меня уже не было в живых. Моя семья — моя официальная бывшая семья — считала меня умершей.

Чужой мужчина пытался смотреть словно сквозь меня. Это-то и разбудило во мне подозрение — его медленное… узнавание.

Я была уверена, что это не репортер. Керт (Харкерт Рандолф Уинтроп, мой вдовец) убил бы репортера, защищая священную неприкосновенность своего жилища.

Только не репортер.

Адвокат или какой-нибудь еще законник? Но Керту не хуже меня был известен риск. Не годится.

Когда это случилось, мы на какое-то время стали излюбленной темой телевидения. Но постепенно внимание к нам ослабло: сначала пятнадцать секунд славы, потом забвение. Однако нежные карие глаза неизвестного человека были мне знакомы. Словно я знала его.

Моя догадка переросла в уверенность. Керт, мой возлюбленный, мой безмозглый вдовец, притащил к себе на ужин ДРУГОГО моего вдовца. Сейчас двое мужчин обедали и вели любезную беседу. Я мысленно проверила наши запасы съестного на наличие в них крысиного яда.

Я буквально сверлила пристальным материнским взглядом всех троих детей и ждала неизбежного. Керт, этот ультра-консерватор, давно настоял, чтобы мы питались по старинке: никакой электроники и дистанционных пультов. Сам обеденный стол из отполированного до блеска дуба был лишен встроенных устройств. Не отвлекаться за едой! Как же тут не грянуть беде?

Первым начал Линк.

— Мистер Адамсон, — брякнул он, — а вы знаете, что у вас красные глаза?

И правда, глаза у него были красные, будто он долго рыдал или долго тер их, как человек, ждущий слез, но не способный заплакать.

— Разве? — Он машинально поднес руку к глазам, подтверждая мой диагноз, и, криво улыбнувшись Линку, добавил: — Все моя работа. Слишком подолгу таращусь на дисплей. — Слабая усмешка. — Я программирую компьютерные игры.

Лиззи бросила на него свой коронный взгляд, именуемый «Ненавижу компьютерные игры!», зато Ренди тотчас проявил интерес.

— «Логово Джейсона»? — Так называлась его излюбленная на данный момент игрушка.

— Боюсь, что нет, сынок. — Харли Адамсон производил на меня странное впечатление — взрослого, не привыкшего общаться с детьми и не знающего, как с ними разговаривать. — Я делаю игры по математике и по английскому для школ.

То был скорейший способ лишиться их интереса. Даже в наши дни, при компьютеризации жилища, когда многие получают образование на Дому, слово «школа» пугает детей до икоты.

— Еще я делал математические игры «Герои и концерты Негодяев», — Добавил он извиняющимся тоном.

Линк скривился.

— А вот эти мне нравились! Кто же любит школу?

— Ты по ней учился? — У Харли Адамсона прорезался профессиональный интерес.

Линк выпятил нижнюю губу.

— Не-е….

Харли покачал головой.

— Придется еще над ней поработать. Например, если Негодяи украдут красивую девушку и заставят ее петь, это прибавит им очков и сократит аудиторию Героев. Тогда их процент уменьшится, и им станет труднее финансировать кампанию «зеленых» по защите окружающей среды.

— Ниже процент и входная плата? — с отвращением переспросил Линк. — Как вы можете?

— Если бы они давали больше концертов, то компенсировали бы недостачу, — проговорил Харли, разыгрывая невинность.

— Глупости! — фыркнул Линк. — Если вы снизите их долю хотя бы еще на процент, то им придется давать… — он быстро произвел вычисления, — на пять концертов больше, чтобы иметь ту же выручку, не считая более низких сборов на каждом концерте.

— Дурачок же ты, Линк! — хмыкнула Лиззи. — Он заставил тебя помогать ему с его дурацкой программой.

— Ничего подобного, — искренне возразил Харли. — Просто мне хотелось узнать, как он разобрался с дробями и процентами.

Я мысленно закатила глаза. Теперь Харли превратился в ноль для всех троих. Линк не простит ему вранье; Лиззи искала хоть какого-нибудь повода для скандала, и обведенный вокруг пальца Линк был наиболее лакомым предлогом; Ренди возненавидит его за работу над «ненастоящими» играми.

И тут Харли выдал домашнюю заготовку.

— Я работаю над одной программой… Пришлось временно прерваться. Может, кто-нибудь из вас захочет сыграть, а потом скажет мне, стоит ли игра того, чтобы я довел ее до ума.

Теперь три пары юных глаз сверлили его почище лазеров.

— В нее никто раньше не играл? — медленно спросил Ренди.

— Нет. Я как раз собирался протестировать ее, но тут был вынужден… взять отгул. Но я могу воспользоваться паролем и вызвать ее прямо здесь, у вас. — Он криво усмехнулся. — Правда, перед уходом мне придется ее стереть, потому что это собственность компании. Однако я имею право назначить испытателя, который произвел бы опытный прогон. Если все пройдет хорошо, я бы оформил тебя для испытательных прогонов других моих игр. Тебе придется являться ко мне на работу, пока программа не пойдет в продажу. После этого ты получишь копии игры. Главное — рассказывай мне о своем впечатлении и обо всех слабых местах программы.

— Играть в НОВЫЕ игры! — Ренди затаил дыхание.

— Участвовать в создании игры! — Линк расширил глаза.

— Предатели! — отрезала Лиззи.

— Никто никому не выкручивает руки, Лиззи, — медленно проговорил Керт. — Если мальчикам хочется играть в новую игру или игры мистера Адамсона, пускай играют. Не захотят — не будут. У тебя есть та же привилегия. Демократия — это когда право, которым располагает кто-то один, распространяется на всех.

Лиззи недовольно поморщилась.

— Права — это для взрослых. У детей нет никаких прав, кроме права слушаться старших.

Я открыла было рот и тут же его закрыла. Лично я лишилась права говорить что-либо более серьезное, чем «Передай, пожалуйста, соль», своей воинственной дочке.

Харли Адамсон задумчиво взирал на Лиззи. Внезапно он удивил всех нас.

— Я знаю, почему ты не любишь компьютерные игры. Они ведь по большей части ориентированы на мужчин, то есть на мальчиков.

Моя феминистка подросткового возраста пожала плечами.

— Какая вам разница, что чувствует какая-то глупая девчонка!

Харли улыбался. Он смотрел на Лиззи, но, несомненно, видел мысленным взором что-то другое (или кого-то?).

— Глупые мальчишки заблуждаются, считая, будто девочки уступают им по всем статьям. Точно так же рассуждают многие мужчины. Но некоторым везет: они понимают, что женщины — просто иные существа. Не лучше и не хуже, просто другие.

Он неожиданно посерьезнел и посмотрел на Лиззи очень пристально.

— Я мужчина. И я знаю, что любая женщина, независимо от возраста, может быть и лучше, и хуже меня, и такой же, как я, в любом из многих тысяч талантов и навыков, какой только ни назови. Даже если бы можно было каждый из них измерить, взвесить (одному Богу известно, каким способом) и вывести среднее значение, то все равно нельзя было бы сказать: «Она лучше меня, хуже меня, такая же, как я». Я остаюсь собой, ты — собой. Я — мужчина, ты — женщина. И все! — Он нахмурился. — А вообще-то ты права: создавая свои игры, я мыслю по-мужски. Любопытно…

— Вот видишь! — обрадовался Линк. — Теперь ты сама ему помогла.

Лиззи подпрыгнула и швырнула в лицо брату содержимое своей тарелки. Дальнейшие события вечера были вполне типичны для дома вдовца. Тем не менее я не сомневалась, что мы еще увидимся с «моим другом Харли Адамсоном».

Я не ошиблась.

Вся загвоздка заключалась в том, что мне нравился Харли Адамсон. Он был совсем не таким, каким я представляла себе своего второго вдовца. Тем не менее на стене можно было запечатлеть огненными строками непреложный факт: Харли Адамсон был другим моим вдовцом — негодяем, способным ради денег на любую подлость. Исчадием ада.

Этот человек продал тело своей умирающей жены. Теперь в этом теле жила другая женщина — я.

Однако Харли совершенно не соответствовал предыдущему определению. Он начал наведываться к нам. Керт всегда был ему рад. Вот идиот! Оба они — идиоты. Керт был мне мужем на протяжении шестнадцати лет, мужчиной, которого я любила за все его достоинства (многочисленные) и даже за недостатки. Этого человека я знала (или думала, что знала) даже лучше, чем себя.

Но случилось еще кое-что: я почувствовала влечение к Харли.

Вернее, не так: мое ТЕЛО, то есть то тело, в котором теперь жило мое сознание, потянулось к Харли. Непобедимая химическая реакция.

А почему бы и нет? Он был славным мужчиной более или менее приятной наружности, доказавшим в первый же вечер, что содержание соответствует форме.

Продажа им тела жены для трансплантации должна была иметь еще какую-то причину, кроме лежащей на поверхности. Керт не смотрел вглубь, иначе не привел бы его в дом.

Мой рассудок возмущался всякий раз, когда Керт вежливо, но твердо целовал меня в лоб и удалялся из комнаты для гостей (как я ее ненавидела!), тело же сотрясала приятная дрожь, связанная с Харли.

Наш с Кертом брак длился шестнадцать лет, после чего был законно прекращен по причине моей «смерти». Далее последовала трансплантация и мое «возрождение» в чужом теле. Я слишком хорошо изучила свои чувства. Когда Харли в очередной раз покинул нас, оставив мое тело в трепете, я решила ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ.

Я уже не позволила Керту клюнуть меня в лоб и улизнуть, а сказала, кладя руку ему на плечо:

— Нам надо поговорить. В твоей или моей комнате.

Шестнадцать лет что-нибудь да значат. Мой голос звучал совсем не так, как год назад, однако он догадался — или почуял, — каков подтекст моего требования.

— Нет, Мэри. О чем бы ни шла речь, давай дождемся утра.

Я ответила сквозь зубы:

— Нет. Или заходи ко мне, или я иду к тебе.

Я видела, как этот живой компьютер подсчитывает «за» и «против». Огромная кровать, в которой мы с ним спали столько лет, по-прежнему стояла в главной спальне. В комнате для гостей тоже имелась кровать немногим меньше нашей супружеской — на случай, если у нас заночуют гости-супруги.

Зато наша спальня рождала воспоминания, чего нельзя было сказать о комнате для гостей.

— Хорошо, я зайду. Просто поговорить.

Я была готова его прикончить. Разговоры! Мы только этим и занимаемся С ТЕХ ПОР, КАК.!

В комнате было всего одно кресло, удобное и мягкое, стоявшее рядом со столиком, под книжной полкой. Он опасливо присел — словно кот на раскаленную плиту.

— Итак, Мэри? Что за срочность? Почему нельзя сначала отдохнуть?

— Тем сразу несколько, Керт. Начнем с твоего нового загадочного друга — Харли.

Он пожал плечами.

— Его компания пострадала от ущерба, причиненного сбоем компьютера у одного из моих клиентов. Я познакомился с ним, когда разбирался с этим, и он мне понравился, вот и все.

— Я знаю, когда ты лжешь, Керт, и всегда знала, хотя ты умеешь выглядеть невозмутимым. — Я решила прощупать дно поглубже. — По-моему, он плохо влияет на детей. Почему бы тебе не встречаться с ним вне дома?

Напрасно я это сказала.

— По-моему, ты его недолюбливаешь, Мэри.

— Ничего подобного! — неубедительно возразила я. — Это дети его…

— Его достоинство в том, что он не был знаком с нами раньше.

— Керт…

Он еще не переоделся после работы. Мне хотелось сорвать с него чертов костюм. Но возникал вопрос, как он к этому отнесется: рассердится или, напротив, придет в состояние готовности? По закону мы не были больше супругами, но шестнадцать лет это шестнадцать лет…

Судя по всему, он относился к происходящему по-другому. Разумеется, с телом, в которое я переселилась, он был знаком всего несколько месяцев. Мои же чувства остались прежними. Человек засыпает и просыпается. Если однажды причиной сна становится анестезия, то при пробуждении чувства нисколько не меняются. Разве что тело стало другим, а с точки зрения закона, изменилась и личность. Но к мужу и к семье эта личность относится ПО-СТАРОМУ. Это все окружающие видят нового для них человека.

Черт возьми!

Он встал.

— Если это все, то, полагаю, мы договорились. Коль скоро ты возражаешь против Харли, я больше не стану его приглашать.

Я сверлила его глазами.

— Дело не только в Харли, ты отлично это знаешь! Это невыносимо, Керт! Быть с тобой рядом и не… — Я заскрежетала зубами. Я ни в коем случае не хотела говорить, что происходящее несправедливо. В конце концов я выжила, хотя должна была умереть. Женщина, телом которой я завладела, женщина, чей мозг погиб при аварии, умерла по-настоящему, навсегда. А я осталась в живых. Но это принесло мне танталовы муки: я живу с мужем, который отворачивается от меня, и не мудрено: ведь он видит чужую женщину, а не меня, не свою жену.

— Прости. — Я знала, что сейчас он говорит искренне. — Но есть вещи, на которые мужчина просто не способен. Умом я знаю, что передо мной — прежняя Мэри. Но я смотрю на тебя и…

Следующие слова вырвались у меня помимо воли:

— Так разденься, ляг и закрой глаза!

Он фыркнул — то ли от злости, то ли от неожиданности. Я почувствовала на глазах жгучую влагу.

— Не плачь, Мэри. — Он неожиданно обнял меня. Я прильнула к нему, купаясь в знакомом запахе, чувствуя твердость его мускулов. Вот сейчас все было правильно.

Я знала, конечно, что для него все совершенно иначе.

— Со временем все наладится, — тихо проговорил он.

Я отшатнулась.

— Сколько понадобится времени?

Он ответил именно так, как я от него ждала:

— Узнаю свою Мэри! Откуда мне знать? Во всяком случае, — он скорчил жалкую гримасу, — не столь быстро, как тебе хочется.

— Она была почти на десять лет моложе меня. Что же, мне дожидаться, пока ее тело состарится и станет привычным для тебя?

Он вздрогнул.

— Знаешь, это тоже имеет значение. Она настолько моложе, что я чувствую себя растлителем.

— Не забывай, что внутри этой молодой толстушки живет тощая старуха. — Толстухой она не была. Как и я — тощей. Она весила на несколько фунтов больше меня, зато была выше ростом.

— Ах, Мэри! — Он притянул меня к себе — первый раз за несколько месяцев. — Это настолько… похоже на тебя!

— Но ведь перед тобой действительно я!

— Знаю, любимая. — Он вздохнул. — Но выглядишь ты иначе.

Еще бы! Подбор донорского тела производился по множеству химических и прочих параметров. Ни масса, ни внешность во внимание, конечно, не принимались. Максимум, на что они оказались способны, это подобрать мне брюнетку. И на том спасибо.

Я почти победила. Нас разделяли считанные дюймы. Но в конце концов меня ждало поражение. Он по привычке чмокнул меня в щеку и выскользнул.

В ту ночь мне долго не удавалось заснуть. Даже взбив подушку таким образом, чтобы она хоть немного напоминала голову и плечи, я не добилась эффекта.

На следующий день я в тысячный раз ударилась лбом о распахнутую дверцу кухонной полки. До больницы у меня была дурная привычка оставлять дверцы распахнутыми, если в кухне не было кого-то выше меня, вроде Керта.

Лиззи прыснула.

— Так тебе и надо!

Я потерла ладонью лоб и захлопнула дверцы.

Мальчишки, сидя за столом, доигрывали последнюю компьютерную игру перед началом учебной серии.

— Тебе нечего здесь делать, — заявила Лиззи. — Ты нам не нужна.

В этот момент мне было трудно не отвесить ей подзатыльник. Керт не одобрял таких методов — как и я. Раньше.

Она насмешливо скривила губы.

— Я видела, как вы вчера расстались. Я видела, как папа выходил из твоей комнаты!

Двенадцать лет — кошмарный возраст. К зрелости время милосердно стирает самые наши неприятные воспоминания. Меньше всего мне хотелось, чтобы дочь ревновала отца ко мне. Однако голова так раскалывалась, что меня хватило только на дурацкую реплику:

— Ну и что?

— Считаешь меня дурочкой? Думаешь, я не знаю, зачем ты здесь? Ты пришла, чтобы занять мамино место!

— Я…

И осеклась. Все равно она не поверит. Ее мать умерла. Остывшее тело, в котором я прежде жила, предано земле. Лиззи была вместе с остальными на похоронах. Однако мозгу ее матери, то есть мне, дали шанс пожить в донорском теле. Трансплантации такого типа являли собой последнее слово медицины, а возможные злоупотребления представлялись настолько реальными, что конгресс в кои-то веки забежал вперед. При первом же предложении о пересадке мозга и при первом появлении пригодного донорского тела был принят особый закон.

Мозг человека, жертвующего свое тело, должен быть в законном порядке объявлен погибшим, а после пересадки сам этот человек признается умершим.

Человек, принимающий донорское тело, тоже объявляется умершим.

Следовательно, дети такой женщины — сироты, а ее муж — вдовец.

Вернее, оба мужа: и тот, кто женат на мозге, пересаженном в новее тело, и тот, кто женат на теле, получившем благодаря трансплантации мозга новую хозяйку.

Закон требовал также, чтобы немедленно после выписки из больницы к «носителю» была применена в измененном варианте процедура защиты свидетеля: другое имя, другой город, невозможность возвращения на прежнее место жительства.

Однако закон не мог предусмотреть, что Керт владеет информационными сетями. Он сумел отследить то, что осталось от его жены, и привезти ее домой. Даже — по закону — умершую. Даже с полностью изменившимся обликом.

Вся штука заключалась в том, что я не ощущала себя покойницей. Обитая в новом теле, я все воспринимала по-прежнему, пока не подходила к зеркалу. Вернувшись домой, я первым делом поснимала все зеркала, кроме тех, что висели в ванной.

Глядя на Лиззи, готовую испепелить меня взглядом, я решила, что так более не может продолжаться.

Спустя два дня я уже знала, что необходимо ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ. Харли притащился за мной в кухню, со стоном схватил и начал целовать.

Беда в том, что мне это понравилось.

Лиззи нас выследила.

— Очень хорошо, — с издевкой сказала она.

Харли отбросило от меня, словно пружиной. Он побагровел. Лиззи осклабилась.

— Может, хоть теперь вы оба уберетесь отсюда. — Она сложила pуки и уставилась на нас, словно ожидала, что мы немедленно покинем дом.

— Господи! — На Харли не было лица.

Я только улыбнулась. Может быть, если она все расскажет Керту, то?..

Полагаю, она так и поступила. Однако Керт ничуть не изменился.

Перелом произошел через четыре дня после того, как меня поцеловал Харли. Мы собрались в игровой комнате. Харли и мальчишки были заняты «пробным прогоном». Судя по выкрикам, передававшим пышный букет эмоций, я не сомневалась, что все трое отлично проводят время.

Лиззи сидела на коленях у Керта, который помогал ей с помощью портативного компьютера разобраться в деталях. Девчонка выдумывала проблемы, чтобы добиться подтверждения отцовской любви.

Я сидела за маленьким столиком, производя на отдельном терминале семейные платежи и ворча себе под нос:

— Налог на третьего ребенка. Дурацкое правительство!

Не отрываясь от своего дисплея, Керт закончил мысль за меня:

— Производителей они побуждают не иметь детей, а тех, кто ничего не производит, поощряют рожать, сколько вздумается. — Не глядя на него, я знала, что он улыбается. — Ты всегда говоришь одно и то же, Мэри.

Во взгляде Лиззи, устремленном на меня, читался ужас.

Прозвучала приятная мелодия — звонок в дверь. Среди присутствующих одна я смогла с легкостью оторваться от дел.

— Я открою.

Керт нахмурился.

— Кто может пожаловать в такой час?

— Коммивояжер, — предположила я. — Ничего, я мигом от него избавлюсь.

За дверью оказался вовсе не коммивояжер, хотя первое впечатление говорило в пользу моей догадки. Это была женщина лет двадцати пяти, вполне радушная и безобидная, в неброском костюмчике. Ничто в ее облике не бросалось в глаза: ни аккуратная прическа под мальчика, ни карие глаза. Отвернувшись от нее, я бы не сумела ее вспомнить.

Она показала удостоверение.

— Мистер Уинтроп дома?

Решив, что лучше сказать правду, я кивнула. Она сделала шаг вперед, и мне пришлось отступить.

— Могу я с ним поговорить?

— Все налоги уплачены, — отчеканила я. Деньги были переведены всего пять минут назад, но электроны, как известно, перемещаются шустро.

Она посмотрела на меня со значением.

— Речь не о налогах. Где мистер Уинтроп?

Я прибегла к иной оборонительной тактике.

— У нас гости.

Она пожала плечами.

— Скажите, что вечеринка закончена. Нам потребуется время.

Поразмыслив, я спросила:

— Может, вызвать его в кабинет?

Она сложила книжечку, слегка царапнув мне руку ее острым краем.

— Как хотите. Вашим гостям предстоит долгое ожидание.

Я вернулась в игровую комнату.

— Керт, это к тебе. Дама, представитель Закона. Говорит, что послана к тебе с заданием. Хочешь перейти в кабинет? Вы не возражаете, Харли?

Харли ответил первым:

— Конечно, нет! — Он улыбнулся мальчишкам. — Кажется, я вас здорово нагрел!

— А вот и нет! — возмутился Линк.

Керт нахмурился еще сильнее.

— Зачем я ей понадобился?..

Вернувшись в игровую, я прикрыла за собой дверь, но теперь она распахнулась. В проеме стояла женщина. Только теперь она не протягивала удостоверение, а сама таращилась на него, как на самородок.

— Так я и думала, — зловеще проговорила она.

Она подняла глаза. Мы молча ждали продолжения. Она показала нам книжечку, где помещался миниатюрный экран.

— Пока мы говорили, я взяла у вас анализ. — Ее взгляд пронизывал меня, как булавка коллекционера бабочку. — Теперь я знаю, кто вы такая.

— Господи! — взвыл Керт, сбрасывая с колен Лиззи и компьютер. Лиззи вскрикнула, компьютер тоже разразился недовольным пиликаньем.

— Па-а-па! — возмутилась Лиззи.

Он послушно присел и прижал ее к себе.

— Прости, детка. От неожиданности я перестал соображать. Ты не ушиблась?

— Кажется, нет. Папа?..

Он в отчаянии стиснул ее.

— Я тебя люблю, булочка.

Женщина стояла в позе глашатая судьбы.

— Вы нарушили закон. Дети никогда вас не увидят, даже когда вырастут и поседеют.

Лиззи и двое мальчишек взирали на нее в немом ужасе. Я выдавила:

— Прекратите! Керт здесь ни при чем. Со мной можете поступать, как вам заблагорассудится, но он в этом не замешан. Виновата только я.

— Не верю!

— Придется поверить. Вы слышите мои показания. Я нарушила условия и возвратилась по собственной воле. Влезла в семью. Муж не имеет к этому отношения. Его вы не имеете права трогать.

— Мэри! — простонал Керт. — Ты забыла, какое за это полагается наказание? — Он повернулся к служительнице Закона. — Это все моих рук дело. Я сам притащил ее обратно. Ничего с ней не делайте, наказывайте одного меня!

— Пойми, Керт, речь не идет о выборе между нами двумя. Либо мы оба, либо одна я. Ради детей, слышишь, Керт, ради детей, пускай это буду я. — Я посмотрела на нее. — Он сказал это в попытке меня выгородить. Я дам показания под присягой в любом суде. Все это устроила я сама.

Она ухмыльнулась, как змей, наблюдающий за Евой, которая надкусила роковое яблоко.

— Простите, но из этого ничего не выйдет. Вы не могли сделать это самостоятельно. Невозможно.

— Керт, это же сделала я! Скажи ей, что я.

— Не могу, Мэри.

Он крепче стиснул Лиззи. Та взвизгнула:

— Папа!

— Скажи ей правду, Керт. Ради детей! Я нашла вас сама.

Гостья неприступно покачала головой.

— Я арестовываю вас обоих. Дети перейдут в ведение социальной службы. С такими преступниками, как вы, церемониться нечего. Вы сами заслужили свою участь. Оба. Она не смогла бы провернуть это самостоятельно, — сказала женщина Керту. Дальнейшее предназначалось для нас обоих: — Зачитать вам ваши права? Или вы заявите, что знаете их? Недавно права задержанного расширены возможностью доступа к «Легал-Нэт».

— Я знаю свои права, — поспешно проговорила я. На зачитывание теперь уходило минут десять, поскольку приходилось подтверждать свое согласие с каждой бюрократически сконструированной фразой.

— Я тоже в курсе, — сказал Керт с гримасой отвращения.

— Что вы собираетесь сделать с папой? И тетей Мэри? — Спасибо и на этом, сынок.

Даже в бюрократах порой просыпаются чувства.

— Их… посадят в тюрьму. Простите, ребятки. Очень надолго посадят. Вы никогда больше их не увидите, так что можете прямо сейчас начинать их забывать.

— Нет! — хором крикнули все трое. Лиззи сжала кулаки.

— Не смейте забирать нашего папу!

— Еще как заберу! И папашу, и вашу… — Она замялась.

— Тетю Мэри, — хмуро подсказала я.

— Вот-вот.

— Шпионка проклятая! — Линк вскочил на ноги и бросился на представителя Закона.

— Осторожно, сынок! — Женщина перевернула Линка вверх тормашками и позволила размахивать кулаками. — Был бы ты чуть постарше, я бы и тебя упекла. Я выполняю свой долг, а ты мне препятствуешь. Внимание, дети! Побросайте в рюкзак свои любимые видеокассеты, зубные щетки и все остальное, что вам потребуется. Даю пять минут. — Она поставила Линка на ноги.

— Вы не можете нам приказывать. — Это заявление принадлежало, конечно, Лиззи.

— Нет. — Она кивнула. — Не могу. Зато могу дать вам пять минут на сборы. Если за пять минут вы о чем-то не вспомните, значит, можете без этого прожить.

— Нет! — наполовину взвыли, наполовину выкрикнули все трое.

— Вы не имеете права, какими бы ни были ваши полномочия. — У меня так сдавило грудь, что я едва выговаривала слова. — Прекратите! Я сказала, что во всем виновата сама. Оставьте в покое Керта.

— Ставлю пятерку за самоотверженную попытку выгородить вашего сожителя. Но это бесполезно. Он так же виноват, как и вы. Вы не сумели бы вернуться без его помощи.

— Нет. — Это дал о себе знать Харли. — Он ей не помогал. Ей помог я.

— А вы кто такой?

— Я же сказал, — с улыбкой произнес Харли. — Тот, кто ей помог.

— Не валяйте дурака. Вы что, не знаете, какое положено наказание?

Харли почти что радостно кивнул.

— Я прекрасно отдаю себе отчет в своих действиях. — Он указал на удостоверение-тестер и вытянул руку. — Возьмите анализ и у меня. Сами все увидите.

— Не понимаю… — Она разинула рот. — Вы — второй? — прозвучало без всякой уверенности.

— Вот именно. — Харли сиял. — Он самый!

Я решила подпустить туману.

— Харли?! Не может быть! Керт никогда бы не допустил, чтобы мы встретились.

— Конечно, — облегченно проговорила женщина. — Второй здесь ни к чему. Кем бы вы ни были, вы попытались пожертвовать собой, но жертва оказалась напрасной. Эту парочку я не отпущу.

Но Харли уже подошел к ней вплотную.

— Если вы считаете, что я лгу, то почему боитесь получить доказательства моей лжи?

— Харли? Это совершенно невозможно! Не смейте его проверять! Он всего лишь друг семьи и совершенно не отдает себе отчет в том, что здесь происходит. Виновата одна я, и дело с концом.

— Конечно, он лжет! — фыркнула женщина. Но Харли уже водил пальцем по ее прибору. Покосившись на дисплей, она пробормотала:

— Вот черт!

— Это невозможно, Керт! — сказала я. — Как ты мог привести сюда моего вдовца?

Он выглядел пристыженным.

— Думаешь, мне нравилось все происходящее?

— Керт, я готова тебя убить! — Выпалив это, я прикусила язык. Закон обещал нам троим именно это — смерть: тела сделают донорскими, мозги умертвят. В отчаянии я крикнула женщине: — Мне наплевать, что болтают они оба. Виновата одна я. Только я! Вы не вправе привлекать их к ответственности, раз я взяла всю вину на себя.

Она покачала головой.

— Вы лжете, мэм. Я вынуждена забрать вас троих. — Оглянувшись на детей, она провела языком по губам. — Я серьезно, ребята. Соберите самое необходимое.

Лиззи повисла не Керте.

— Папа, не поддавайся ей, не уходи!

Ренди убежал в кабинет. Линк снова набросился с кулаками на обидчицу. Та выглядела теперь не столь бравой.

— Вы не можете забрать ни Керта, ни Харли. Я сказала, что одна во всем виновата, и повторю это под присягой. Вы останетесь в дураках.

— Я не отдам отца. — Ренди появился в комнате с маленьким пистолетом, который Керт прятал у себя в шкафу. Из этого пистолета стреляла по мишени вся наша семья. Керт твердил, что осторожному обращению с огнестрельным оружием можно научить даже младенца. Тем не менее до последнего времени он запирал пистолет на ключ.

— Парень, ты препятствуешь официальному представителю властей Соединенных Штатов выполнять священные обязанности. Убери пистолет, и я о нем забуду, — небрежно проговорила мисс Закон.

— Ренди, — окликнул Керт сына твердым голосом, — убери пистолет. У нас и без того хватает неприятностей.

— Она тебя не арестует, — ответил Ренди не менее твердо. На мгновение я разглядела в своем сыне мужчину.

— Не арестует, — подтвердила я. — Если, конечно, не пожелает выставить себя дурой. Повторяю: во всем виновата только я. Ни Керта, ни Харли она не заберет.

Керт неожиданно заулыбался.

— Она вообще никого из нас не тронет. Обещаю тебе это, Ренди. Так что можешь со спокойной совестью убрать пистолет. Кстати, он на предохранителе? Ты его зарядил?

— Какой прок в незаряженном оружии, папа? А если бы оно было на предохранителе, я бы не смог выстрелить.

— Поставь его на предохранитель, сынок. Сейчас же!

Ренди был хорошо знаком этот тон. Я услышала щелчок предохранителя.

— А теперь спрячь его. Только сперва разряди. — Ренди попытался возразить, но Керт добавил: — Не волнуйся, сынок. Я контролирую ситуацию.

— Это точно, — сказала женщина, обретя уверенность после щелчка. — Вы пойдете со мной.

— Конечно. Ведь речь идет о вашей карьере, — ласково проворковал Керт. — Вернее, о бывшей карьере.

— За арест сразу троих правонарушителей я получу повышение.

— Или вылетите со службы. Я покажу под присягой, что сделал все самостоятельно. Если ваше начальство поверит мне, на вас повиснет два необоснованных задержания.

Мы с Харли сразу уловили ход его мыслей и облегченно улыбнулись друг другу. Я кивнула ему, и он произнес:

— Я тоже покажу под присягой, что проделал все это один. Если ваше начальство мне поверит, вас обвинят в двух необоснованных задержаниях.

— И я поклянусь, что пробралась сюда сама. Если поверят мне, то вам не отмыться от двух необоснованных задержаний, — пропела я.

Харли нанес удар в другое чувствительное место.

— Я пишу образовательные игры для детей. Необоснованное задержание нанесет мне громадный коммерческий ущерб. Я предъявлю колоссальный иск.

Керт кивнул.

— А я консультант по финансовым операциям. Ложный арест погубит мою репутацию. Я много лет консультирую высокопоставленных деятелей. У меня много друзей-адвокатов — опытных и богатых.

Непрошеную гостью прошиб пот. Я ухмыльнулась ей улыбкой пираньи, хотя не была уверена, что мое молодое лицо достаточно зловеще изобразило кровожадность.

— Я работаю неполный день на установке офисного программного обеспечения. Юриспруденция — один из моих коньков. Если у тебя нет на примете хороших адвокатов, Харли, то не волнуйся: у нас их хоть отбавляй.

Женщина побледнела.

— Вы — сообщники, — проговорила она слабым голосом.

Керт шагнул к ней.

— Я поклялся, что действовал один, но настоящая причина в том, что дала сбой программа ее переориентации. Она пришла сюда сама, потому что ничего не смогла с собой поделать.

Я наморщила лоб. Керт приехал за мной сам. Хотя я запомнила, что он воспользовался вымышленным именем. Надежно ли он прикрыт? Я тут же облегченно перевела дух. Керт никогда не ошибался, когда дело касалось компьютеров. Согласно всем данным, я вернулась домой сама, по доброй воле.

Женщина взглянула на меня. У нее уже дрожали губы.

— Увы, все так и было. Я ничего не могла с собой поделать. — Вот это уже чистейшая правда.

Она в отчаянии ткнула пальцем в Харли.

— Он утверждает, что помог вам.

Харли пожал плечами.

— Вы собирались арестовать их обоих, а детей отдать под опеку. Что мне еще оставалось?

Она заскрежетала зубами.

— Полагаю, — негромко проговорила я, — что, как только вы меня арестуете, я подам в суд на тех, кто занимался моей переориентацией. Но я не дам покоя и вам вместе с вашим начальством, можете не сомневаться.

— Ваша переориентация действительно не удалась? — спросила она, чуть не плача.

Я ответила с максимальной искренностью, на какую была способна:

— Я не могу жить без Керта. Я люблю его и детей. Можете меня арестовать, но его трогать не смейте. Если вы это сделаете, если отберете детей, то можете поставить крест на своей карьере. Это не угроза, это обещание.

Она выпятила нижнюю губу.

— Если дело в неправильной переориентации…

Она со вздохом достала удостоверение-тестер.

— Завтра его придется перепрограммировать. — Новый вздох. — Вы проявляете великодушие, мэм, заботясь о чужих детях. А вы, друг семейства, — она обернулась к Харли, — ступайте играть с детьми. Их папаша останется дома. Но всей вашей троице отныне придется соблюдать повышенную осторожность. Я буду за вами наблюдать.

Оглядев нас, она покинула комнату. Через несколько секунд мы услышали, как за ней захлопнулась входная дверь.

— Ух ты! — Харли сел на пол и уронил голову. Керт привалился к стене, откинул голову и зажмурился. Я была не в силах унять дрожь.

— Папа? — пролепетала перепуганная Лиззи. — Что все это значит?

Он отделился от стены и обнял ее.

— Все в порядке, булочка. Чуть было не случилась страшная беда, но все обошлось.

Лиззи покосилась на меня.

— Это она виновата?

— Нет, булочка. Если бы она не оказалась храбрейшей женщиной на свете, меня бы арестовали. — Он поднял ее лицо. — Понимаешь? Если бы не Мэри, меня бы не стало. Навсегда.

Лиззи опять оглянулась на меня. Теперь в ее взгляде не было той ненависти, которая исходила от нее вплоть до сегодняшнего вечера. Возможно, я добилась от Лиззи первого шажка навстречу.

Ночью я обнаружила, что благие последствия не ограничились только этим. Адреналин — вещество, преподносящее сюрпризы. Когда бунтует организм, то противостоять ему не в состоянии даже такой рационалист, как Керт. Он не стал дотрагиваться губами до моего лба на сон грядущий, а поцеловал по-настоящему и не ограничился поцелуем.

Впервые после возвращения домой я уснула счастливой.

Я готовила последнюю встречу с уймой предосторожностей, хотя о сексе здесь не было и речи. Просто если бы Керт что-то пронюхал… Мне даже не хотелось об этом думать.

Крис опоздала на пять минут. Впрочем, ей уже доводилось опаздывать, поэтому я терпеливо ждала, цедя виски со льдом.

Она опустилась в кресло напротив, взяла бокал с сухим белым вином, который я заказала для нее, и благодарно сделала большой глоток.

— То что нужно!

Я усмехнулась. Она по-прежнему выглядела, как безликая секретарша. С равным успехом ее можно было принять за сотрудницу правительственного учреждения и за агента ФБР.

— Тяжелый денек, — посочувствовала я ей.

— Еще какой! — Она скорчила гримасу, не отводя взгляд от бокала. — Чертовы бюрократы!

— Ты сама из их числа, — сказала я. Сегодня на ней был голубой костюм с серебряной нитью.

— Лучше не напоминай! — Она отхлебнула еще. — Теперь я целый час буду просто человеком — не больше и не меньше.

— Разве не все мы — люди?

— Некоторые, — ответила она, лукаво подмигивая карим глазом, — в большей степени люди, чем остальные. Другие — в меньшей.

— Полегче, подружка. А то возьму и не порадую тебя хорошей новостью. Эта наша встреча — последняя.

— Что?!

— Его выпишут раньше срока, всего через неделю, а не через месяц. Больше ничего не изменилось, просто он быстро выздоравливал.

— Господи! — Она застыла. Казалось, вместе с хозяйкой затаила дыхание даже ее короткая прическа под мальчика. — Ты уверена?

— Я неплохо умею взламывать сети. Недаром училась у Мастера. Ты тоже что-то ускоришь или будешь придерживаться первоначальной схемы?

— Ур-ра-а! — Она вскинула вверх руки, окатив мужчину за соседним столиком холодным винным душем. — Извините! — Она вскочила и обняла его, разъярив еще больше. — Извините, но я так счастлива!

Сначала он смотрел на нее подозрительно, потом не удержался от улыбки.

— Желаю удачи! Завидую ему, кем бы он ни был.

— Мой будущий муж. — Она чмокнула его в ухо и, пританцовывая, вернулась на свое место.

Я воздела глаза к потолку и посидела так некоторое время, давая ей прийти в себя. Потом, насыщаясь, мы беседовали о мелочах: подготовке к переезду, прикрытии, новых именах и документах. Как я сказала, уроки Мастера не прошли даром. За десертом я призналась:

— Мне хотелось бы с тобой увидеться еще раз. Я перед тобой в долгу.

— Какой долг? — Ложка с кусочками мускусной дыни застыла в воздухе. — Ведь ты нашла мне Фрэнка!

— Преследуя собственную цель: чтобы у тебя появилось желание сделать то, что требовалось мне — возвратить мне собственного мужа. Ты уверена, что все будет хорошо? Ведь теперь Фрэнк — незнакомый тебе мужчина, по крайней мере, внешне.

Мое предостережение было встречено с пренебрежением.

— Знаю и готова к этому. Понимаю, твоему мужу не удавалось разглядеть тебя в новой телесной оболочке. Но у меня этих трудностей не будет. Ведь я-то знаю: это Фрэнк. К тому же у нас есть его замороженная сперма, так что когда нам захочется детей, я рожу от него. Даже если его подлинное тело теперь… — Из карих глаз закапали слезы.

— Не думай об этом. Фрэнк, твой Фрэнк, по-прежнему жив. К тебе он будет относиться так же, как прежде. Это ты будешь вынуждена доказывать ему, что для тебя не имеет значения, как он теперь выглядит. Считай это просто несчастным случаем. Если бы он, скажем, побывал в автокатастрофе и перенес хирургическую операцию, то все равно остался бы Фрэнком.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Так же, как ты — прежняя Мэри. Здесь мне проще, потому что раньше я не была с тобой знакома. Не хочу расставаться…

Я приподняла чашку с кофе в ее честь.

— И я. Но если Керт поймет, что мы знакомы…

Она прыснула.

— Не спрашиваю, довольна ли ты результатом. Ты такая счастливая…

— Знаешь, хорошо, что дети успокоились. Но если бы хоть один из них прочел удостоверение…

— …то узнали бы, что я работаю в Федеральном агентстве страхования авиаперевозок. — Она пожала плечами. — Главное, что они этого не сделали, и план сработал. Точно так же сработает у меня с Фрэнком. Спасибо тебе! Это я перед тобой в долгу.

— Брось! — Я всплеснула руками. — Если мы, женщины, не будем помогать друг другу, то откуда еще ждать помощи?

Она улыбнулась и подмигнула.

После ее ухода я немного посидела одна, допивая остывший кофе и глядя в пустоту. Не все мои проблемы были разрешены: химия тела влекла меня к Харли. Но с этим я справлюсь…

Зато теперь у меня есть будущее.

Я попросила счет и ушла, чтобы жить дальше.

 

Игорь КВЕТНОЙ,

доктор медицинских наук

ГОРЕЛЬЕФ В ДРЕВНЕМ СОБОРЕ

Теплое Средиземное море омывает берега полуострова, на котором во II веке до нашей эры древние римляне основали город — Валенсию. Сегодня Валенсия — один из красивейших городов Испании. Предмет особой заботы и любви местных жителей — знаменитый Валенсийский собор.

На этом удивительном памятнике архитектуры конца XIII — начала XIV века есть деревянный горельеф с изображением святых братьев Космы и Дамиана — арабских врачей, которые, по свидетельству сохранившихся кафедральных хроник, еще в III веке нашей эры совершили пересадку ноги. Профессор медицины университета в Малаге (Испания) Хосе Ривас Торрес в одном из своих выступлений заметил, что деревянный горельеф в Валенсии — «историческое свидетельство о фантастических успехах медицины, достигнутых уже много веков назад».

ПЕРВЫЕ ПОПЫТКИ

Однако братьям Косме и Дамиану все же не может принадлежать честь быть первыми хирургами, осуществившими трансплантацию органов. Еще в древнеегипетском медицинском трактате «Папирус Эбере», созданном примерно за 1500 лет до н. э., описываются успешные пересадки кожи с одного участка тела на другой для закрытия зияющей раны или косметического устранения дефекта.

В древнеиндийских Ведах также можно найти описание попыток пересадки кожи. Члены индийской касты гончаров в X веке применяли свободную пересадку кожи для исправления дефектов носа. Источником кожи служили ягодицы. Не зная анатомии, но заметив, что ягодичные мышцы обильно снабжаются кровью, древние индийцы интуитивно использовали их ткани. Тот участок кожи на ягодице, откуда планировали взять трансплантат, предварительно били деревянной туфлей до тех пор, пока он не распухал от прилива крови. Затем вырезали из этого места лоскут кожи, накладывали его на рану и закрепляли специальным клеем, рецепт приготовления которого утерян.

После падения Древнего Рима идея трансплантации была надолго забыта. И лишь в эпоху Ренессанса, в XVI веке, сицилийский врач Бранка решил воспользоваться сведениями об успешной пересадке кожи индусами, но оказался менее удачливым. В 1503 году он пытался пересадить кожу для реконструкции носа, но потерпел неудачу. Его соотечественник — всемирно известный хирург и анатом из Болоньи Гаспар Тагликоцци — в то же время считал возможным использовать мышцы лица одного человека для восстановления носа другого. Он сделал много безуспешных попыток подобных операций и отказался от своей идеи со словами: «Исключительный характер индивида полностью отклоняет нас от попытки осуществления этой работы на другом человеке». Для восстановления формы носа Тагликоцци стал использовать лоскут кожи верхней конечности, взятый у того же пациента. Эта, оказавшаяся успешной, методика прославила хирурга из Болоньи, и к нему стали стекаться больные из разных стран. До сих пор способ, разработанный Тагликоцци, применяется при пластике носа и описывается в учебниках по хирургии как «итальянский метод».

Естественно, не только врачи задумывались о трансплантации. Многие знахари чуть ли не повально заболели желанием создать чудесную мазь, которая была бы способна приживлять ткани. В 1804 году итальянский физиолог Бароньо описал знахарку по имени Гамба Курта, которая для того, чтобы убедить людей в эффективности своих мазей, показывала их в действии: отрезала на глазах у толпы кусок кожи со своего бедра и, помахав им в воздухе, прикладывала на прежнее место, смазывала своей мазью и забинтовывала. На следующий день люди могли убедиться, что кусочек кожи прижился.

Бароньо был так изумлен подобным экспериментом, что в том же 1804 году сам осуществил пересадку кожи у овцы. Опыты Бароньо послужили началом развития активных исследований в этой области.

Очень большой вклад внес французский ученый Пауль Берт. Он был разносторонне развитым человеком.

Имея три высших образования (инженерное, юридическое и медицинское), Берт со студенческой скамьи увлекался возможностью пересадок органов, посвятил этому свою жизнь и достиг больших успехов, обогатив медицину экспериментальными открытиями.

Избрав пересадку тканей у животных темой своей докторской диссертации, Берт не просто защитил ее, а получил за эту работу премию Французской Академии наук в области экспериментальной физиологии. Он был любимым учеником знаменитого Клода Бернара, автора теории гомеостаза (поддержания постоянства внутренней среды организма), и достойно продолжил дело своего учителя, став его преемником на кафедре общей физиологии Сорбонны.

Берт скептически относился к опытам Бароньо, так как не получил положительных результатов при их повторении. Ссылаясь на безуспешность таких же попыток, предпринятых зарубежными учеными, Берт язвительно приводит ироничное мнение одного из них — англичанина Р. Висмана о том, что успех миланского хирурга объясняется итальянским климатом. Разноречивость результатов в опытах многих исследователей объясняется тем, что в то время — на заре развития трансплантологии как науки — ученые не уделяли принципиального внимания определяющему, как это известно сейчас, фактору: от кого и кому трансплантируется орган или ткань.

Если ткань пересаживается в пределах одного организма (например, кожа — с одного места на другое) — успех обеспечен. Такая пересадка называется аутогенной. Если пересадка осуществляется между разными животными одного вида — она называется аллогенной (от греческого alios — другой). И наконец если трансплантат пересаживается особям другого биологического вида — такая операция называется ксеногенной (от греческого xenos — чужой).

При аллогенной и ксеногенной трансплантации успех операции сомнителен. Трансплантат обязательно отторгнется, во втором случае — быстрее, в первом — медленнее. Но тогда этого не знали, и неудачи объясняли плохой хирургической техникой.

Такого же взгляда придерживался ученый, который доведет до совершенства технику пересадки органов. Он разработает метод сосудистого шва, что явится принципиально новой точкой отсчета в хирургии вообще и трансплантологии в частности. Благодаря своему высокому мастерству этот ученый поймет, что механизмы отторжения трансплантата лежат гораздо глубже, чем тщательность выполнения хирургической операции. Он разочаруется в хирургии, уйдет в другую область исследований и там добьется новых выдающихся успехов. Расстанется с трансплантацией навсегда, но «хлопнув дверью», заставит ученых искать решение задачи. Имя этого человека — Алексис Каррель…

ЧУДЕСНЫЙ ШОВ

Именно А. Каррель, еще будучи студентом-медиком, впервые решил, что если тщательно соединить сосуды пересаженного органа с соответствующими ему сосудами в теле реципиента, то орган, хорошо снабжающийся кровью, обязательно приживется.

Эта заманчивая цель добиться того, чего не смогли сделать другие, влекла Карреля вперед. Фанатическое упрямство, воля и мастерство хирурга обеспечили успех. В 1905 году 32-летний Каррель, работая в Чикагском университете, совершил чудо — впервые в мире успешно произвел аутотрансплантацию конечности у собаки, используя оригинальную, разработанную им надежную методику сшивания кровеносных сосудов. В чем же заключается метод Карреля? Вот как описывает свидетель — хирург из Джорджтаунского университета Г. Хафнагель: «По окружности сшиваемого сосуда накладывали три шва на разном расстоянии, примерно в 120° друг от друга. Натягивая нити от двух швов, Каррель превращал одну треть окружности сосуда в прямую линию и сшивал каждый сегмент поочередно, меняя натяжение по кругу и таким образом соединяя концы артерии».

Действительно, все гениальное — просто. Метод Карреля совершил переворот в хирургии. Он спас тысячи солдатских жизней во время первой мировой войны. До сих пор этот метод является основным при сшивании сосудов. Без него хирургия остановилась бы в своем развитии, а пересадка органов осталась бы в истории медицины не больше чем забавой и фантазией. Так Алексис Каррель открыл медицине путь в будущее, а пересадку органов сделал технически осуществимой.

В 1912 году Каррель получил Нобелевскую премию и продолжал активно отрабатывать технику трансплантации различных органов. Он пересаживал почки собакам, однако результаты оказывались отрицательными. Каррель тщательно анализирует технику операций, усовершенствует ее, сосудистый шов, накладываемый им, безупречен, стерильность соблюдается тщательно, однако через 15–20 дней орган отторгается. Следуют новые и новые операции, но результат все тот же…

Потрясенный этим, он бросает хирургию, уходит из клинической медицины, уезжает к себе на родину во Францию и начинает заниматься экспериментальной биологией. Через несколько лет имя Карреля опять становится знаменитым — он разработал искусственную питательную среду для клеток и метод их длительного культивирования вне организма. Теперь ученый бредит новой идеей: изолировать клетки человеческого сердца, создать им условия для жизни и роста в искусственной среде и воссоздать в экспериментальных условиях весь орган для замены больного сердца в организме человека.

Эта идея хороша для фантастического романа. Современные биологи и медики понимают всю многообразную сложность этого начинания. В сердце так много типов клеток, к тому же различного происхождения (мышечных, нервных, соединительнотканных, эндокринных), выполняющих разные функции, что создать, вырастить и заставить работать такой ансамбль в искусственных условиях невозможно. По крайней мере, пока.

Алексис Каррель был счастлив и несчастен одновременно. Счастлив оттого, что обогатил медицину яркими открытиями и навсегда вошел в ее историю. Несчастен, потому что не сбылись его мечты — заменять пораженные органы и тем самым сделать человека практически бессмертным. Каррель не принес человечеству бессмертие, но своим «чудесным швом» избавил от гибели многих людей, открыл новые горизонты и наконец заставил ученых искать причину отторжения пересаженных органов. И они ее нашли…

АТАКА НА ИММУНИТЕТ

Молодой венский хирург Эмиль Холман тоже занимался трансплантацией. В 1923 году, пересаживая Детям на пораженные ожогом поверхности по 150–170 маленьких кусочков кожи, взятой от доноров, он заметил удивительные явления. Пересаженные кусочки кожи временно приживались и способствовали регенерации собственного кожного покрова. Но при повторных пересадках самочувствие детей ухудшалось: у них поднималась температура и появлялась сыпь на всем теле. Размышляя над этим фактом, Холман вспомнил об экспериментах русского микробиолога Николая Чистовича, который в 1898 году, работая у великого Мечникова в Пастеровском институте в Париже, впервые доказал, что введение животным под кожу в кровь чужеродных белковых веществ вызывает появление в их крови своих специфических белков — антител. При этом внешние признаки такой реакции, получившей название иммунизации, совпали с явлениями, замеченными Холманом.

Тогда Холман начал целенаправленно подбирать доноров для пересадки, тщательно протоколировал свои операции и на большом количестве наблюдений показал, что если для повторной пересадки использовалась кожа прежнего донора, то кожные лоскуты отторгались вдвое быстрее первых. В том случае, когда для повторной трансплантации использовалась кожа нового донора, отторжение наступало в два раза медленнее.

Если бы Эмиль Холман в те дни не просто предположил, что «каждая группа трансплантатов вызывает появление своих собственных антител, которые ответственны за последующее исчезновение пересаженной кожи», а пошел дальше и, забыв на какое-то время свою любимую хирургию, занялся экспериментальной иммунологией, он смог бы стать первооткрывателем иммунной природы несовместимости тканей! В 1975 году он напишет: «Какую блистательную возможность мы упустили!». Через 20 лет после Холмана шанс прийти к финалу первым не упустил Питер Медавар…

Поиск эффективных методов пересадки кожи английские врачи П. Медавар и Томас Гибсон вели во время второй мировой войны, когда тысячи раненых нуждались в таких операциях. Медавар начал с повторения опытов Холмана и получил те же результаты. Однако, будучи иммунологом, Медавар сразу же понял то, к чему Холман пришел после многих раздумий: первичный трансплантат служит антигеном (чужеродным фактором) для организма. После серии многочисленных разнообразных опытов и наблюдений Медавар определил специфичность иммунизации и убедительно показал на микроскопических препаратах иммунную природу отторжения.

Итак, природа отторжения познана. Необходимо искать пути ее преодоления. Без этого успешная пересадка органов невозможна. И снова возникает «феномен Холмана». Опять один ученый заметит факт, но не придаст значения, а через 8 лет другие исследователи обнаружат то же самое, один из них подробно опишет эту находку (и останется в тени), а второй, независимо от него, даст принципиально новое объяснение установленному факту и окончательно впишет свое имя в анналы, как автор открытие иммунной природы несовместимости тканей.

«Партнерами» Медавара в этой драме идей стали Рэн Оуэн и Милан Гашек. В 1945 году Оуэн, занимаясь экспериментальной эмбриологией в Калифорнийском университете, обнаружил, что при одновременном внутриутробном развитии двух телят-близнецов их системы кровообращения тесно контактируют между собой. У родившихся телят-близнецов в крови циркулируют эритроциты друг друга. Оуэн не придал этому факту должного значения. Звездный час результатов его наблюдения наступил лишь в 1953 году.

Милан Гашек в Чехословакии и Питер Медавар в Англии, независимо друг от друга, обнаружили похожие явления. Гашек сумел срастить тонкие оболочки с сетью кровеносных сосудов у двух эмбрионов кур, в результате чего кровеносные сосуды мембран куриных зародышей прорастали друг в друга. Цыплята, вылупившиеся из соединенных яиц, оказались иммунологически инертными по отношению к антигенам друг друга. Чешский ученый подробно, как и Оуэн, описал это явление, но почему-то не подумал, что подобное можно (и нужно) применить в экспериментальной трансплантологии. И его открытие тоже осталось незамеченным. А вот эксперименты, проведенные в том же 1953 году П. Медаваром совместно с его сотрудниками Рупертом Биллингхемом и Лесли Брантом, совершили переворот в науке.

Медавар и его помощники взяли беременных мышей двух линий и в ходе тонких изящных хирургических опытов сумели ввести зародышам — мышатам каждой самки — по 10 миллиграммов клеточной взвеси, приготовленной из селезенки и почек мышей противоположной линии. Через 8 недель после рождения новорожденным мышатам пересадили лоскуты кожи, взятые опять же от особей противоположной линии (тех мышей, взвесь клеток которых была введена мышатам в период их внутриутробного развития). Результаты опытов превзошли все ожидания — стопроцентное приживление трансплантатов! Наблюдения в отдаленные сроки (50 дней и более) показали, что кожа для оперированных мышей фактически стала своей.

3 октября 1953 года в английском журнале «Nature» («Природа»), который считается энциклопедией научных открытий, появилась короткая статья П. Медавара, в которой обнаруженное им и его сотрудниками явление было названо «иммунологической толерантностью». В лаборатории Медавара развернулись разнообразные исследования. Были детально описаны стадии и различные стороны механизма иммунологической толерантности. Питер Медавар стал известен во всем мире. За заслуги перед наукой английский парламент присвоил ему пожизненный титул сэра, а в 1960 году Нобелевский комитет отметил его высшей научной наградой мира.

Барьер несовместимости дал трещину. Механизм отторжения перестал быть тайной, и исследователи стали искать «артиллерийские средства», которыми можно было подавить иммунитет. Поскольку, в процессе этих поисков, продолжающихся по сегодняшний день, было установлено, что основную ответственность за синтез антител несут Т-лимфоциты, то именно эти клетки послужили для ученых объектом «бомбардировки».

Было испробовано множество различных средств — ионизирующая радиация, антилимфоцитарная сыворотка, различные химические факторы. Среди последних достижений, которые позволили существенно повысить приживаемость аллогенных трансплантатов (до 87–96 процентов), назовем циклоспорин А и различные иммунотоксины.

Однако организм, лишенный Т-лимфоцитов, оказывается беззащитным к любой инфекции. Больных помещают в особые стерильные камеры с собственным микроклиматом, по существу, полностью изолируя их от внешнего мира.

Поиски продолжаются. В каждом конкретном случае подбираются комбинации различных способов продления трансплантационного иммунитета. Несмотря на то, что окончательная победа еще впереди, — очень многого удалось достичь. Спасены тысячи человеческих жизней. О некоторых самых ярких страницах этой летописи надежд — наш дальнейший рассказ.

ФРАУ РУТ СТАНОВИТСЯ ЗНАМЕНИТОСТЬЮ

Пятидесятилетняя домохозяйка из Чикаго (немка по происхождению) фрау Рут стала знаменитой 17 июня 1950 года. В этот день известный американский уролог Дж. Лоулер пересадил ей почку человека, погибшего от несчастного случая.

Операция прошла успешно, послеоперационных осложнений не наблюдалось, фрау Рут выписали домой — и многие газеты в своих репортажах спешили поздравить пациентку и доктора. Но, увы, через несколько месяцев функция пересаженной почки опять ослабла, а спустя год рентгеновское обследование показало, что почка сморщилась, уменьшилась в размерах и превратилась в бесформенное образование. Организм отверг чужеродную ткань.

И все же это был успех! Успех — потому что жизнь больной была продлена.

Французские врачи в 1953 году, зная о неудаче Лоулера, решили пойти другим путем — пересадить почку больному от его близкого родственника, рассчитывая на сходство антигенов у пациента и донора. Шестнадцатилетний Мариус Ренар был тяжело болен. В результате гнойного воспаления его почки почти перестали функционировать. Мать попросила врачей взять ее почку для спасения сына, и они согласились. Это был акт отчаяния, но ждать донора было нельзя — мальчик умирал… Операция успеха не принесла. Через несколько недель почка была отторгнута, и больной погиб.

Однако хирурги не теряли веры в успех и продолжали оперировать. Луч надежды засиял в 1972 году — с внедрением в медицину циклоспорина. Широкое применение этого антибиотика при пересадке почек увеличило частоту длительного (более одного года) функционирования трансплантата до 80–85 процентов, а у родственников до 90 процентов. В настоящее время только в Европе выполнено более 30 ООО пересадок почек у взрослых пациентов и 4000 — у детей. В 83 центрах США ежегодно производится пересадка почек 9000 больных. Чаще используется трупный орган, реже — от живого родственника.

В нашей стране первую пересадку почки у человека провел академик Б. Петровский в апреле 1965 года. Этой операцией началась «эра трансплантации» в медицине СССР. В 1987 году Б. Петровский с сотрудниками опубликовал статью, в которой подведены итоги пересадки этого органа за 20 лет. Наибольший срок жизни пациента с функционирующей пересаженной почкой составляет 19,5 лет при пересадке почки от родственников и 18 лет при пересадке от трупа. Эти показатели совпадают с мировыми достижениями.

Сейчас успешная пересадка почки стала хотя и сложной, но почти рутинной операцией. Трансплантация спасает больных, ранее считавшихся неизлечимыми. Почка была первым органом, который врачи стали успешно пересаживать людям. Затем наступила очередь других…

ЧЕЛОВЕК С ЧУЖИМ СЕРДЦЕМ

Часы в операционной больницы «Гроте Схюр» показывали 5.43. За окнами светало. Наступал новый день — 3 декабря 1967 года. «Господи Иисусе, оно сейчас пойдет», — слова, произнесенные хирургом, стоящим за операционным столом, узнал потом весь мир. Операция, продолжавшаяся пять часов, сделала врача знаменитым. Просыпавшиеся жители Кейптауна, собираясь на работу, еще не знали, что преддверие рождества дарит им необычный подарок — их соотечественник профессор Кристиан Барнард вместе с группой сотрудников и единомышленников осуществил в эту ночь первую в мире пересадку сердца человеку.

Оно действительно пошло, пошло сразу после первого же разряда дефибриллятора — специального прибора, запускающего остановленное сердце. Сначала неуверенно, потом быстро сокращаясь, а через 15–20 минут заработало ритмично, все больше и больше привыкая к своему новому хозяину.

В груди 55-летнего Луи Вашканского, перенесшего три тяжелых инфаркта, полного инвалида, неспособного самостоятельно передвигаться, дни которого были сочтены, билось здоровое сердце 25-летней Дениз Анн Дарваль, трагически погибшей накануне в автомобильной катастрофе. Сердце Дениз продолжало жить без нее, а вместе с ним и благодаря ему продолжал жить Луи. Трагедия и счастье переплелись воедино.

До этого дня 44-летний профессор хирургии К. Барнард был незнаком широкой публике. Специалисты знали и ценили его работы, а людям, далеким от медицины, его фамилия была известна, скорее, благодаря дочери Дейдре — неоднократной чемпионке страны по водным лыжам.

Луи Вашканский прожил после операции 18 дней. Смерть наступила от воспаления легких. Организм не справился с инфекцией. Опасаясь отторжения, врачи перегрузили его иммунодепрессантами — препаратами, ослабляющими иммунитет. Барнард и его коллеги испытали отчаяние, когда при вскрытии убедились в том, что пересаженное сердце выглядело нормально, а три четверти легких были поражены тяжелым воспалением. 18 дней и ночей кейптаунские врачи боролись за жизнь первого человека с пересаженным сердцем. 18 суток мир следил за их поединком со смертью. 21 декабря они его проиграли. Вашканский умер.

Казалось бы, эта неудача должна была выбить почву из-под ног хирургов, бросивших вызов Природе, заставить их отступить, подождать, еще и еще раз переосмыслить то, что они делали. Многие считали, что следующая пересадка сердца состоится теперь не скоро, но они ошиблись. Барнард проигрывать не привык.

2 января 1968 года он совершил вторую пересадку сердца. В той же больнице, с той же группой сотрудников, он пересадил сердце Филиппу Блайбергу — 58-летнему стоматологу, который последние 9 месяцев перед операцией практически не мог самостоятельно передвигаться из-за тяжелейшей сердечной декомпенсации. Блайбергу «подарил» сердце 24-летний метис Клайв Хаупт, внезапно умерший от разрыва сосуда основания мозга. На этот раз успех был полным. Через пять часов после начала операции сердце Хаупта в груди у Блайберга забилось самостоятельно. Дефибриллятора не потребовалось, послеоперационный период протекал без осложнений, и 16 марта того же года пациент выписался из больницы.

На страницах многих газет мира появился уникальный фотоснимок — Ф. Блайберг держит в руках банку с собственным сердцем, прослужившим ему 58 лет! Судьба Блайберга оказалась счастливее, чем у Вацк канского, да и врачи учли свои прежние ошибки — к назначению лекарств подходили более осмотрительно. Блайберг прожил с пересаженным сердцем несколько лет. И эти годы он именно жил, а не существовал, — работал, плавал, даже играл в теннис.

За Барнардом последовали другие. Только в течение 1968 года в 16 странах хирурги осуществили 96 трансплантаций «мотора жизни». Многие из них оказались успешными. Дентор Кули и Норман Шамуэй в США, Шарль Дюбост во Франции — имена этих хирургов, добившихся наиболее удачных результатов, навсегда вошли в историю кардиохирургии.

В России первая пересадка сердца была осуществлена 4 ноября 1968 года в Военно-медицинской академии группой хирургов во главе с академиком А. Вишневским. К сожалению, она закончилась неудачей. Хотя с хирургической точки зрения операция была выполнена безупречно, сердце 19-летней девушки, погибшей в автомобильной катастрофе, проработало в груди 25-летней женщины только 36 часов.

После этого у нас в стране по ряду причин работы по клинической трансплантации сердца практически были прекращены. Небольшие группы энтузиастов продолжали исследования экспериментального характера, но масштаб их не соответствовал современному уровню развития подобных работ за рубежом.

9 сентября 1983 года академик О. Бураковский сделал вторую в СССР пересадку сердца, которая также не увенчалась успехом. И только в 1987 году, когда в различных странах мира были сделаны уже тысячи успешных пересадок сердца, профессор В. Шумаков с группой сотрудников осуществил третью трансплантацию, о которой широко сообщалось в нашей прессе и которая, как и вскоре последовавшая за ней четвертая, уже оказались успешными.

Ныне в возглавляемом академиком В. Шумаковым Институте трансплантации органов и тканей в Москве активно проводятся клинико-экспериментальные исследования с целью скорейшей разработки и внедрения в клиническую практику надежных методов трансплантации сердца человеку, при этом одновременно выполнены несколько успешных трансплантаций этого органа. Однако в силу известных обстоятельств (связанных прежде всего с недостаточностью финансирования научных исследований и здравоохранения), к сожалению, Россия значительно отстает от развитых стран мира, где эти операции стали почти обыденным явлением. Только недавно я получил письмо от своего коллеги — лондонского профессора, который перенес несколько месяцев назад сложнейшую операцию — пересадку комплекса «сердце-легкие» — и уже вернулся к активной работе…

Такое отставание тем более печально потому, что в начале пути наши ученые уверенно лидировали в исследованиях по этому направлению. Так, говоря о пересадках сердца, нельзя не отдать дань уважения докторам Н. Синицыну и В. Демихову. Синицын еще в 30-е годы нашего столетия первым осуществил экспериментальную пересадку сердца у лягушек. Пересаженное сердце жило около 5 суток. В дальнейшем, совершенствуя технику опытов, горьковскому физиологу удалось продлить жизнь лягушек с пересаженным сердцем до 6 месяцев.

В. Демихов впервые разработал различные способы и варианты пересадок сердца, комплекса «сердце-легкие» у собак. Оперированные собаки жили после операции до 2,5 месяцев. Впоследствии он разработал различные варианты трансплантации многих органов и даже выполнил успешную пересадку головы щенка на шею взрослой собаки. Собака с двумя головами прожила 6 суток, фотоснимки ее появились в газетах всего мира и свидетельствовали о том, что в недалеком будущем можно будет принципиально пересаживать любой орган, если будут найдены мощные средства подавления трансплантационного иммунитета.

ЧТО ВПЕРЕДИ?

О пересадке органов можно рассказывать много. Этот научный «детектив» наполнен многочисленными сюжетными интригами, неожиданными развязками, тайнами, победами и, к сожалению, поражениями. Однако фантазии постепенно превращаются в реальность — врачи широко и успешно трансплантируют почки, сердце, роговицу, лоскуты кожи, фрагменты костей. Уже получены достаточно мощные средства борьбы с реакцией отторжения, появляются новые методы пересадок фрагментов органов и даже клеточных колоний. Так недавно группа хирургов из медицинского колледжа в японском городе Асахигаве под руководством профессора М. Мито впервые в мире осуществила успешную пересадку печеночных клеток больного в его же селезенку с целью их размножения и создания «второй» печени, взявшей на себя функцию первичного органа, пораженного циррозом. Специальные исследования показали, что пересаженные клетки печени размножаются в селезенке с сохранением их функции.

Специалисты считают, что недалек тот день, когда ученые научатся «наводить» искусственную толерантность, и организм перестанет отторгать пересаженные органы. Программы таких исследований существуют сейчас в США, Англии, Франции, Германии, Швеции, под подобные проекты отпускается щедро§ финансирование (достаточно сказать, что научный комитет НАТО недавно объявил конкурс на получение грантов по этой проблеме и финансировал его 2 миллионами долларов). Другое ожидание успеха связано с международной организацией подбора доноров по соответствующим антигенам — для этого создаются банки органов, в которых обеспечивается длительное хранение органов, годных для трансплантации. Соответствующие компьютерные программы находят реципиентов для этих органов, а специальные самолеты в короткий срок доставляют их в тот госпиталь, где планируется операция. Такой банк в рамках Европейского сообщества уже несколько лет существует в Страсбурге.

Конечно, для писателей-фантастов подобные успехи трансплантации могут показаться довольно скромными. Но не забудем, за ними уже стоят тысячи спасенных жизней.

Суть состоит в том, что героические события сегодня есть часть ординарной медицинской помощи завтра.

Питер Медавар

 

Уолтер Р. Томпсон

СПОРТИВНЫЕ ХРОНИКИ ПЛАНЕТЫ КЬЯ

Игрок — человек с Земли-и-и? — протянула Цельк. Декан Врекльского университета задумчиво посапывала, читая бумаги, которые положил на ее стол Рэй Беннетт. Рэю показалось, что она озадачена: морщинок на темной мордочке появилось больше, чем прежде. — На Кья прибывая, студенту этому первым делом хочется играть в тяникуль?

— Это не единственная причина его визита, — объяснил ей Рэй. — Ричард Фабер основательно изучает системы образования и хочет расширить свои познания, включив в них кое-какие методики нечеловеческих рас.

— Да, в письме об этом упоминается. — Декан встала и подошла к окну кабинета. В этой части Кья стояло позднее лето, и теплый ветерок доносил в неостекленное окно запах корицы. Рэй вдыхал его с удовольствием. Впрочем, он знал, что на декана Цельк запах действует куда сильнее: обоняние у всех кья исключительно тонкое. Оно развито у этой расы едва ли не сильнее остальных чувств, во всяком случае, дополняет зрение, вкус и даже слух. — Выступая ходатаем за него, вам есть что о нем поведать? — спросила Цельк, машинально ероша густую шерсть на своем предплечье.

— Только что закончил второй курс Колорадского университета, — доложил Рэй. — Успеваемость хорошая. Звезда футбола, американского футбола. Мне кажется, он не прочь испытать себя в новых видах спорта.

— Вьютболь? — Декан повела покрытыми шерстью плечиками, повторяя чужестранное слово. — Выслушав это, мне надо полагать, что лично его вы не знаете?

— Совершенно верно, — откликнулся Рэй. Он незаметно елозил на стуле. Кья как раса относились к человекоподобным, тем не менее в их анатомии хватало отличий, из-за которых кьянскую мебель человек легко принимал за орудие пыток. — Я деловой агент, посредник. Фабер и ряд других землян связались со мной через мою контору на Земле и попросили помочь им попасть в хороший университет на Къя. — Рэй предпочел не уточнять, что «конторой» служил абонированный ящик на почте в Нью-Джерси. Агенту хотелось, чтобы его считали преуспевающим бизнесменом, а вовсе не безработным лингвистом, пытающимся овладеть новой профессией, кем он и являлся на самом деле.

Все обвислые уши Цельк заинтересованно насторожились.

— Этот ряд других землян составляет его семью?

Рэй отрицательно покачал головой.

— Нет, они из Галактической спортивной телерадиосети. ГСТ готова оплатить все расходы Фабера на двух условиях. Первое: он играет в одной из ваших тяникульных команд. Второе: им предоставляются внепланетные права на трансляцию матчей вашей команды в этом году. Они готовы очень щедро заплатить за такие права, — прибавил Рэй. Еще бы не щедро: у него слюнки потекли, когда он услышал предложение ГСТ, ведь его 10 процентов от сделки позволяли надеяться на безбедную, а то и зажиточную жизнь.

— Чую, — молвила Цельк.

Планета Кья по уровню техники отставала от Земли на столетие или около того: промышленное оборудование на планете напоминало земное 30-х годов XX века. Во всем же остальном кья были смышлены и сообразительны не меньше людей, и чутье не подвело Цельк: она уловила запах денег для своего учебного заведения.

На следующее утро Рэя разбудил телефон.

— Сшушую, — буркнул он в трубку. — Кто это?

— Мистер Беннетт? — переспросил женский голос. — Вас беспокоят из аэропорта Цгорчь.

— Кто? — Рэй сел, попытался совладать с привкусом резины во рту и посмотрел на телефон. Изображения на пластинке не было, — значит, звонившая пользовалась местной — только звуковой — телефонной сетью. — Что стряслось? — спросил Рэй на вольностепняцком, местном наречии кьянского языка.

— «Стэнли Уэйнбаум» совершит посадку через несколько часов, — сообщил голос. — Имея это в виду, вам необходимо встретить пассажира, некоего… — хруст бумаги… — некоего Рись Марда Вапера.

— Вы имеете в виду Ричарда Фабера? — спросил Рэй. И замотал головой. — Не может быть. Он прибудет не раньше, чем дней через сорок…

Непонятно как, но звонившая сумела внушить Рэю представление о пожатии поросшими шерстью плечиками.

— Только что получив с «Уэйнбаума» полетный лист пассажиров, уверяю вас, что он на борту. Его транспортный челнок садится через час.

— Понял, — отчеканил Рэй. — Благодарю за звонок. Скоро буду у вас.

Рэй принял душ и оделся. Вчера вечером он подписал с Цельк контракт, потом связался с телерадиосетью, чтобы сообщить им о состоявшейся сделке. Рейс Земля — Кья занимает шесть недель… выходит, ГСТ была уверена, что Рэй успешно завершит переговоры, и запустила дело еще несколько месяцев назад. Очень рискованный ход, подумал он. Кья вполне могли отвергнуть их предложение: условия, которые людям кажутся приемлемыми, порой поражают кья своей омерзительной нечестностью. За дюжину лет освоения межзвездного пространства человечество не обнаружило ни одной инопланетной расы, кроме кья, и — как следствие — людям не хватало опыта в общении с инопланетянами.

В аэропорт Цгорчь Рэя доставило такси, работавшее на спирту. Аэропорт — место оживленное: крылатые, винтомоторные машины, жужжа, проносились над взлетными полосами или ползли вдоль посадочных полос и ангаров. Едва такси доставило Рэя к зданию аэровокзала, как он сразу же заметил плоды трудов поработавших в порту землян: вот контрольная башня — на ней микроволновый радар и навигационное оборудование, а вот лайнер на главной посадочной полосе — у него реактивные двигатели, а не пропеллеры. Внутри аэровокзала толпы покрытых шерстью кья бродили по вестибюлю, а скрытые динамики насыщали воздух усыпляюще-мягкой музыкой.

— Мистер Беннетт? — раздался за спиной женский голос.

Рэй обернулся и увидел самое тощее человеческое создание из всех, когда-либо встречавшихся ему. Копна темно-каштановых волос на голове существа была вздыблена гребнем по здешней моде, «под могикан», отчего костлявая землянка еще больше походила на скелет. Рэй решил, что она страдает хроническим отсутствием аппетита.

— Элизабет Шеффилд, — представилась девушка, приветствуя егс поклоном на кьянский манер. — Я из ACЛ во Врекль-У.

— ACЛ? — переспросил он, отвечая поклоном на поклон.

— Ассоциация студентов-людей, — пояснила Элизабет. — Мы стараемся встречать новых студентов сразу, как только они совершат посадку. Это помогает новичкам избежать осложнений.

— Вы студентка? — спросил Рэй.

— Я и преподаватель, и студентка, — ответила Элизабет. — Веду спецкурс истории человечества и слушаю лекции по кьянской истории: пишу докторскую по сравнительной истории. — И прибавила: — Не знаете, где тут кафетерий?

— А вон там, — ответил Рэй, указывая в другой конец вестибюля.

— Не было времени позавтракать. — Элизабет глянула на часы. — До посадки челнока еще полчаса, так что…

— Там не поешь, — сказал Рэй. Он в спешке тоже остался без завтрака, о чем теперь весьма сожалел. — В кафетерии ничего человеческого не подают.

— У меня таблетки с собой, — Элизабет похлопала по карману на поясе, потом вопросительно воззрилась на Рэя. — Ферментные таблетки… вы что, понятия не имеете, о чем речь?

— Признаться, нет, — ответил Рэй. — Вы хотите сказать, что нашли способ, как землянам есть местную пищу, не отравляя себя?

— Именно, — кивнула Элизабет. — Затея Объединенных Наций. Ферменты дробят кьянские жиры и углеводы на вещества, которые усваиваются человеческим организмом, и нейтрализуют все, что не свойственно нашему обмену веществ. Обходится это дешевле, чем выписывать еду с Земли.

— Наверное, как раз поэтому ОН и не поставили меня в известность, — раздраженно заметил Рэй. Траты на земные овощи и фрукты съедали солидную часть его дохода. — Посольство, видно, меня на дух не переносит.

— Не берите в голову, Рэй, — улыбнулась Элизабет, — это не более чем мелочность.

Они вошли в кафетерий, где молоденькая кья хлопотала за длинным буфетным столом.

— Аромат салата из гололиста аппетит дразнит, — сказала ей Элизабет, переходя на вольностепняцкий.

— Только-только доставили из Сглюньк-вэлли, — откликнулась буфетчица, глубоко и радостно потянув носом. — Нигде такой сладости благоухания не сыщешь, как в этой долине! Двойную порцию?

Элизабет кивнула.

— И еще нам соку из мухоморных ягод, пожалуйста.

— Отдельные тарелки и стаканы, пожалуйста, — добавил Рэй. На его вкус, в своем коммунальном обиходе кья зашли слишком далеко.

Мест, где можно было бы «посидеть», в кафетерии не было: кья, ведущие род от пастбищных стадных животных, во время трапезы любили переходить с места на место, поэтому ели посетители прямо возле буфета в огороженном, похожем на загон, пространстве. Сейчас «загон» пустовал, и Рэй с девушкой закусывали в одиночестве, стараясь удержать в руках подносы с яствами. Элизабет дала Рэю большую таблетку, и пока он придирчиво разглядывал ее, проглотила свою, запив странным темно-зеленым соком.

— Не бойтесь, — подбодрила спутника Элизабет. — Я пользуюсь этими таблетками уже месяцев шесть, и с моим пищеварением все в порядке.

— Видно, нужно время, чтобы к ним привыкнуть, — ответил Рэй. Он отправил таблетку в рот и отхлебнул сока: оказалось вкуснее, чем он ожидал. — Еще до того, как я прибыл сюда, в меня вдолбили: попробуешь туземной пищи — умрешь.

— Привыкнете, — сказала Элизабет, натыкая на вилку салат. — Что скажете о Фабере? Я слышала, он спортсмен и жаждет поиграть в тяникуль. Это правда?

Рэй кивнул.

— У себя в Колорадо он слыл классным футболистом.

— Это хорошо, — сказала она. — На кья произведет впечатление, когда в команде появится приличный спортсмен-землянин. Как у него с успеваемостью?

— Средний балл 2,6, — сообщил Рэй. Лицо Элизабет при этих словах вытянулось. — Что-нибудь не так?

— Боюсь, что да. Чтобы попасть в тяникульную команду, нужно иметь довольно высокий средний балл: к игре допускают только отличившихся в учении, это у них такая форма поощрения. Придется, видно, повозиться с ним. Чем он занимается?

— Педагогикой. Мне сказали, что Фабер намерен изучить методики ведения уроков кья-учителями, сравнить их приемы с нашими и сварганить свой передовой метод.

Элизабет, и без того озабоченная, сердито нахмурилась:

— Это же тема для аспиранта, а не для невежды-троечника!

— В самом деле?

В студенческих воспоминаниях Рэя средний балл 2,6 отпечатался как великое достижение. Он уставился на салат, потом, поборов нервную дрожь, подцепил вилкой нарубленные зеленые листья. По вкусу салат напоминал свежескошенную газонную траву.

— Кажется, я не очень голоден.

— А вы перемешайте, — посоветовала Элизабет. — Соус всегда стекает на дно салатницы.

Рэй последовал совету и нашел, что с приправой стало вкуснее.

— Вам на самом деле это нравится, да? — поинтересовался он, глядя, как Элизабет уничтожает свою порцию. Аппетит у нее был потрясающий.

— Абыденье, — промычала она, набив травой рот. — Ладно. Так чем вы прогневали посольство ОН?

Беседа позволила Рэю оторваться от еды.

— Я лингвист, — начал он. — Год назад приехал сюда переводить книжку фантастики, написанную здешним писателем. Все посольские ненавидели эту книжку, мало того, их совсем не радовало, что кья устраивают свои дела независимо от посольства. ОН намерены держать в своих руках все, что попадает на Кья: деньги, идеи, оборудование, людей.

— Их политика мне известна, — кивнула Элизабет, и лицо ее выразило явную неприязнь. — Мне они тоже устроили легкую выволочку за мой спецкурс по истории. Опасаются, как бы я не внушила аборигенам комплекс неполноценности, поскольку земная техника опережает кьянскую.

— А вы внушаете? — спросил Рэй. — Внушаете им комплекс неполноценности?

— Ни в коей мере, — ответила Элизабет. — Да кья и невозможно навязать подобные эмоции: чувство стадности обеспечивает им надежную психологическую защиту. А у вас что? Как я понимаю, вы теперь больше, чем просто лингвист?

— Деловой и литературный агент, — подтвердил Рэй. — В данный момент клиентов, кьянских писателей, у меня раз-два и обчелся, а там, дома, спроса на литературу кья нет. Пытаюсь забросить сети в здешние деловые круги, но пока без особого успеха. Ладно. Вы говорили, что помогаете вновь прибывшим землянам избегать осложнений. Во Врекле что-то не так?

— Ничего серьезного. Есть, правда, отдельные студенты, которым не нравится наше присутствие. Но их протест, как правило, провоцируют наши соотечественники, не знакомые с местными нравами. Вот я и помогаю им адаптироваться с наименьшими потерями.

Динамик на стене кафетерия вначале отрывисто закашлял, потом выдал нечто нечленораздельное.

— Это рейс Фабера, — неуверенно проговорила Элизабет. — Во всяком случае, мне показалось, лепетали что-то про космический корабль.

— Челноку пора садиться, — согласился Рэй, а про себя подивился: неужели одной из вселенских постоянных пребудет вовек неразборчивое бормотание объявлений в аэропортах. — Пойдемте.

Они вышли наружу. Утреннее небо над аэропортом Цгорчь было чистым и покойным. Обшаривая его взглядом, Рэй заметил, как в вышине на западе сверкнула серебристая точка. Она приближалась, быстро увеличиваясь. В последний момент скорость замедлилась и свершилась исполненная достоинства посадка — на бетоне посадочной полосы застыла серебристая капля смолы, снабженная четырьмя опорами.

Рэй и Элизабет направились к челноку, который успел выбросить сходни. Показалась группа землян и кья. В толпе выделялся высокий плечистый блондин, и даже если бы Рэй не был осведомлен о его внешности, то все равно понял бы, кто он.

— Ричард Фабер? — спросил Рэй, когда атлет приблизился.

— Угу. А вы кто?

— Рэй Беннетт. Я работаю…

— Ага. — Юноша посмотрел на почву, потом подпрыгнул. — Йо, а говорили, притяжение тут меньше. По мне, совсем как дома.

— Сила гравитации на Кья составляет 91 процент от нормального показателя Земли, — сообщила Элизабет.

— Ну и что? — уставился на нее парень.

— А то, что вы весите сейчас почти столько же, сколько и на Земле.

— А-а, — разочарованно протянул Фабер. — Я-то думал, смогу на милю прыгнуть, как на Луне.

— Боюсь, не получится, — заметил Рэй. Он обменялся понимающим взглядом с Элизабет: с интеллектом у парня напряженно, а это грозит большими неприятностями.

Посольство ОН занимало большой особняк в престижном районе города. На следующее утро после прибытия Фабера Рэй был там. Он вошел в посольский вестибюль и встал перед стойкой, где сидела худосочная молодая особа по имени Делорес, рыжие волосы которой торчали «могиканским» гребешком. Довольно долго она демонстративно не обращала внимания на присутствие посетителя.

— Я пришел поговорить…

— Посол Найквист занят, — произнесла Делорес, не отрываясь от мини-компьютера. — Запишитесь на прием.

— … о получении ферментных таблеток, — закончил фразу Рэй.

Девица подняла взгляд.

— А что такое?

Рэй набрал воздуха.

— Согласно статье двенадцатой параграфа пятьдесят третьего Межзвездного Кодекса Дипломатической службы ОН вы обязаны…

— …оказывать содействие всем гражданам Объединенных Наций на планетах, заселенных нечеловеческими существами. — Заметно раздражившись, рыжеволосая ткнула в какие-то клавиши на компьютере. — Вы, стало быть, умеете читать. Я потрясена. Вот. — Из принтера на стол выполз листок бумаги. Секретарша вручила его Рэю.

— Заявка? — спросил Рэй, разглядывая мелкий шрифт.

— Не можем же мы так просто раздавать таблетки, — воскликнула Делорес. — Заполните это, аптека поставит вас на учет.

— О’кей.

Рэй отыскал стул. Заполнить заявку оказалось делом нелегким. Почерк у Рэя был превосходный, и все же на бланке имелись десятки крошечных пробелов, рассчитанных, похоже, на лилипутские руку и перо.

Рэй уже почти заканчивал, когда из кабинета вышел посол Найквист.

— Мистер Беннетт, — произнес он, — давненько не виделись.

— С год примерно, — ответил Рэй. Последний раз он встречался с послом, когда Найквист, не жалея сил, пытался выжить Рэя из бизнеса, а заодно и с Кья. Судя по блеску в очах Найквиста, отношение к Рэю не изменилось. — У вас какое-то дело ко мне?

— Нет-нет, — торопливо произнес Найквист. — Я услышал, что вы здесь, и подумал, что у вас возникли какие-то проблемы…

Рэй счел эти слова обнадеживающими.

— Все в порядке, — сказал он и махнул бланком. — Заявку, вот, подаю на ферментные таблетки.

— Что вы говорите? Приложу все усилия, дабы упростить процедуру. Кстати, как ваши дела?

— Перебиваюсь кое-как. — ответил Рэй.

— Да-да, я слышал. — Найквист уселся за другой конец стола. — Разумеется, едва сводите концы с концами, даже после того, как заключили сделку с Врекльским университетом. Вряд ли это дело выгорит, особенно если учесть вашу особенность повсюду создавать осложнения.

Рэй изо всех сил старался, чтобы речь его звучала невинно.

— Надеюсь, лично для вас никаких осложнений не будет.

— От вас — нет. — Найквист вздохнул. — Зато от Врекля… Их декан связалась с рядом лиц на Земле. Она хочет приобрести довольно большой ассортимент научного и кибернетического оборудования.

— Это противозаконно? — спросил Рэй.

Найквист поморщился.

— К сожалению, нет. Ряд довольно жадных американских корпораций лишил ОН возможности заблокировать опасный экспорт на Кья. Прибыли их интересуют больше, нежели самостоятельное развитие суверенного государства.

— Не понимаю, чем компьютеры и оборудование, поставленные для лабораторий, могут навредить кья, — заметил Рэй. — Нам они весьма пригодились.

— Мы сами совершали свои открытия, — возразил Найквист. — Внедрив же развитую науку и технику в кьянское общество мы, пожалуй, Лишим их потребности открывать все самим. Они станут паразитировать На человечестве, их собственный интеллектуальный потенциал сведется к Нулю. Вам следует быть более осмотрительным, оказывая кья такого рода гуманитарную помощь.

Рэй предпочел смолчать. Спорить было бесполезно, а его заявка легко могла оказаться под сукном.

— Я подумаю, — произнес Рэй, чуть помедлив.

Найквист взял его бланк.

— Подумайте, подумайте. Настоятельно рекомендую.

Тяникуль, выяснил Рэй, получил свое название от куля с песком, весившего более девяноста килограммов, вокруг которого и разворачивались сражения. В игре, проводившейся на шестиугольном поле, участвовали три команды. В трех углах стояли «свои ворота», и команда зарабатывала одно очко всякий раз, когда перетаскивала куль через линию этих ворот, проходившую по кромке игрового поля. Три другие стороны шестиугольника прилегали к зонам «успеха сообща»: две команды могли заработать по два очка каждая, если, объединив усилия, переносили куль через линию между «своими воротами».

Прошла неделя, как Фабера зачислили во Врекль. По пути в лекционный корпус Рэй заглянул на тяникульное поле, где игроки трех команд, сосредоточенно пихаясь и пыхтя, волочили по зеленому травяному покрову видавший виды серый куль. Рэй присмоурелся, но не нашел Фабера среди сутулых, поросших шерстью фигур, петлявших по полю.

Рэй сверился со своим поминальником (так он называл карманную электронную записную книжку). Компасная схема указывала ему путь в один из лекционных корпусов, где он должен был обнаружить Элизабет Шеффилд. Он вошел в коричневатое здание под куполом и сразу заморгал, погрузившись в полумрак. Попробуй найди здесь кого-нибудь, подумал Рэй, всматриваясь в ряды амфитеатра, заполненного по меньшей мере пятью сотнями кья.

И тут же прогнал эту мысль, услышав усиленный динамиками знакомый голос. Элизабет, тощая и лохматая, словно чучело, стояла на круглом возвышении в центре зала, где голографический проектор воспроизводил изображение двухметрового бюста Авраама Линкольна.

— В отличие от кья и вашего стадного инстинкта, — говорила Элизабет по-вольностепняцки, — у нас, у землян, имеется то, что лучше всего назвать племенным инстинктом. Существа стадные, вы, кья, склонны относиться друг к другу с почти равным уважением, наделяя в то же время своих номинальных лидеров минимумом власти. Получив приказание, вы, среднестатистические кья, больше не раздумываете над тем, как выполнение этого приказания скажется на всех остальных. Мы же, люди, склонны различать в своей среде так называемых «авторитетных лиц». — Присаживаясь на скамейку, Рэй слышал, как сотни карандашей заноси' ли в конспекты этот термин. — Авторитетным лицом может быть божество, один из родителей, спортсмен, эстрадный актер, политик — в общем, любой, кто наделен силой или славой. Среднестатистический землянин склонен неосознанно попадать под влияние такого лица. Порой это дает преимущества, поскольку лидер способен бывает решать важнейшие задачи, неподвластные отдельным членам данного общества. Однако… — Изображение Линкольна исчезло, вместо него проектор изобразил Адольфа Гитлера. — … порой это чревато бедой.

Через час лекция закончилась, и студенты-кья потянулись из аудитории. «Мне теперь целый год кошмары будут сниться», — услышал Рэй слова одного из них. «А я думаю, нам грозят катаклизмы», — буркнул, выходя, другой.

Рэй подошел к возвышению, где Элизабет обсуждала тему лекции с группой студентов.

— Я тоже этого не понимаю, — убеждала она их. — Убийство миллионов людей на войне лишено смысла, во всяком случае тогда, когда цель войны в том, чтобы покорить врага. Порой это походит на ритуальную демонстрацию агрессивности: «Я способен убить больше людей, чем ты, — значит, я правлю лучше тебя». Мы поговорим об этом на следующей лекции.

Беседа закончилась, и Элизабет вытащила из проектора кассету.

— Интересный разговор, — сказал Рэй.

— Благодарю. — Она ухмыльнулась. — Уж не собираетесь ли вы записаться на спецкурс?

— Нет, при мысли об экзаменах душа в пятки уходит. Просто я пришел узнать, как идут дела у Фабера.

Элизабет вздохнула.

— Новый семестр только начался. Фабер скоро войдет в колею.

— Тяжело с ним?

— Отыщете мне уголок в системе обучения, где все легко и просто? — Элизабет потерла рукой подбородок. — Фабер не круглый идиот, но… послушайте, вам нужно поговорить с ним. Пойдемте в общежитие.

Они вышли из лекционного корпуса, пересекли университетский Двор. Обстановка напоминала Рэю некоторые колледжи на Земле: гроздья строений, расположенные среди обширных лужаек и цветников. Основное отличие в том, подумал он, глядя на группу студентов-кья, что студенты-земляне не объедают листья с кустарников.

Элизабет перехватила его взгляд.

— Это сокращает расходы на садовников, — пояснила она.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Рэй. — Но раз уж речь зашла о еде, сколько времени требуется посольству на доставку этих ферментных таблеток?

— Нисколько, — пожала плечиками Элизабет. — Вы что, опять с ними в контрах?

Рэй кивнул.

— Они уверили меня, что период оформления занимает две недели, а затем еще шесть недель уйдет на доставку. И за это — по сотне МДЕ в неделю.

У Элизабет брови поползли на лоб.

— Жуть! Должно быть, они всерьез ненавидят вас. Когда мне нужны таблетки, я иду в посольство и они безо всяких проволочек дают мне месячную норму всего за десять МДЕ.

— Понял. — Черные мысли о Найквисте одолевали Рэя всю дорогу до общежития. Посол не может прогнать его с планеты, официально не имеет на это права, но он сделает все, чтобы Рэй сам покинул Къя.

Общежитие располагалось в нескольких небольших постройках, кучкой стоявших на склоне холма. Несмотря на малые размеры, постройки вмещали множество студентов-кья, которые жили, питались, готовились к занятиям и спали в одной общей комнате. Общежитие людей (дом учитывал человеческую потребность в уединенном и просторном жилище) выделялось своими размерами и комфортностью: к дому прилегали бассейн и терраса.

— К тому же по отношению к другим зданиям это стоит против ветра, — сказала Элизабет, когда они вошли в вестибюль. — Большинство кья притерпелись к человеческому запаху, но от нашей стряпни они на стену лезут.

— Это вы про запах, когда мясо готовится, — поддакнул Рэй. Кья были сугубо травоядными и, хотя они истребили на своей планете всех более или менее крупных хищников, к поеданию мяса до сих пор относились с опаской. — Я знаю. Дом снимаю в городе. Пришлось стать вегетарианцем, потому что соседи поднимали шум всякий раз, когда я жарил бифштекс.

Элизабет кивнула.

— У нас тут в прошлом семестре приключилась неприятность. Затеяли мы пикник с шашлыками, а ветер переменился и разнес дымок по всему университетскому городку, так пять тысяч кья, как безумные, метались в панике. — Элизабет обвела взглядом вестибюль и заметила молодого человека, растянувшегося на кушетке и читавшего кьянский учебник медицины.

— Тошио, вы видели Фабера?

— Ага. — Студент махнул рукой в сторону лестницы. — Ры Смрад повалил клеиться к Грейс.

— Ры Смрад? — тихо переспросил Рэй, поднимаясь вслед за Элизабет по ступенькам. Он слышал, как искажали имя Фабера кья, однако в устах землян прозвище звучало совсем нехорошо.

— Фаберу нравится эта кличка, — сообщила Элизабет. — Он считает, что у спортсменов должно быть неблагозвучное имя.

— Уф!

Рэй увидел Фабера, когда они поднялись на самый верх. Тот, опершись о дверной проем, разговаривал с низенькой, стройной и изящной негритянкой, голову которой украшал непременный гребень «под могикан». Внимание Фабера ничуть не радовало девушку, хотя он, похоже, пребывал на сей счет в благодушном неведении.

— Ричард, — позвала Элизабет, — с вами хочет поговорить Рэй.

— Подождать нельзя? — огрызнулся Фабер. — Мы тут с Грейс соображаем, чем заняться вечером.

— Я — учебой, — твердо выговорила Грейс. — А сейчас не буду мешать твоей беседе с гостем. — Негритянка устремилась прочь от Фабера с быстротой и проворством олимпийской гимнастки.

Когда она исчезла, вид у Фабера был сердитый.

— Странные эти книжницы-отличницы, — буркнул он. — Только и знают, что зубрить. Эй, я вас собирался спросить про это, про занятия. Тут сказали, что мне надо учить кучу всяких наук?

— Совершенно верно, — кивнул Рэй.

— На кой? — удивился студент. — Заходите, — пригласил он Рэя с Элизабет в свою комнату, стены которой были увешаны футбольными плакатами и значками. — Гляньте-ка на эту чушь, — призвал Фабер, взяв со стола учебник. — Меня заставляют учить алгебру. Какой идиот мог такое придумать?

— Ну, я, — отозвалась Элизабет. — Это простейший из курсов математики…

— Да знаю, что вы это устроили, — оборвал ее Фабер, швыряя учебник на кровать. — Только зачем нужна математика? Если кому и приспичит узнать, чему равен икс в квадрате, так спросит у АН. На то мы их и изобрели. И зачем учить стихи, где слова даже не рифмуются, или тот Древний язык, они его длиннолощинным зовут, а сами на нем больше не говорят.

— Цель образования в том, чтобы расширять свой кругозор, — наставительно изрекла Элизабет. — Может, алгебра или длиннолощинный вам в жизни и не потребуются, зато ум-то вам непременно понадобится.

— Мне мой ум, какой есть, нравится, — отрезал Фабер. — А все ваше ученье мешает мне тренироваться. В Колорадо я так с учебой не надрывался.

— Это не Колорадо, — заметил Рэй. — И правило здесь такое: играть в тяникуль позволяется в награду за успехи в обучении.

Фабер презрительно хмыкнул:

— Как же они таким макаром хорошую команду сколотят? Этот народ что, не понимает ничего, что ли?

«Считай до десяти, — приказал себе мысленно Рэй, — и помни о 10 процентах твоих комиссионных». Сосчитав, он задал вопрос:

— Вы участвовали в тренировках?

— Ага. Каждый день заглядываю на час-другой, — ответил Фабер. — Тяникуль штука классная, только, если вы с ГСТ хотите, чтоб я играл хорошо, — тут он ткнул здоровенным пальцем Рэю в грудь, — вам лучше унести отсюда побольше своих книжек.

Рэй с Элизабет вышли из комнаты и стали спускаться по лестнице.

— Я понимаю, — сказала она, — почему Фабер так доволен своим умом. Он у него совершенно девственный, словно только что отчеканенный пятак.

— Это я уловил, — вяло согласился Рэй. — Вы говорили, что ему надо оказать помощь в учебе. Думаете, поможет?

— Не исключено, — ответила Элизабет. — Но при двух условиях: если он сам поймет, что ему это нужно, и если найдется подвижник, который согласится работать с ним. Ведь сейчас у него нет контакта со студентами: Фабер считает их зубрилами и занудами.

— Может быть, согласится кто-то из кья?

— Они и чистюль-то едва терпят, а Фабер не большой поклонник мыла и воды…

— Вы правы, этот вариант отпадает.

— Может, мы сумеем что-нибудь сообразить, — утешила его Элизабет. И предложила: — Почему бы не обсудить все за ужином? Я знаю один приличный ресторанчик.

«Приличный ресторанчик» оказался очень похож на аэродромный кафетерий. В открытом загоне стайками бродили кья с чашками и графинчиками в руках. Буфетные стойки, однако, были больше, чем в аэропорту, а меню — разнообразнее. Да и небольшой оркестрик исполнял модные песенки.

Вручив Рэю ферментную таблетку, Элизабет подвела его к буфетной стойке и помогла выбрать блюдо.

— Мы придем за вторым, когда покончим с этим, — сказала она, беря большущий стакан сока. — Пусть вас не беспокоит, что придется пользоваться одним стаканом со мной, и дайте знать, когда вам захочется отпить. А если кто-то подойдет и хлебнет из нашей чаши, заговорите с ним: у кья поесть сообща — один из способов представиться.

— О’кей, — не очень охотно согласился Рэй. — Как часто вы сюда приходите? — спросил он Элизабет, прохаживаясь вместе с ней по площадке.

— Постоянно, — ответила молодая женщина, выуживая из стакана какие-то нарезанные листья. — Еда тут великолепная, можно провести вечер в приятной компании, а оркестр — высший класс. Вот, попробуйте винный спорыш.

Рэй попробовал и нашел, что спорыш по вкусу похож на шоколад, только лучше. Он собрался было взять еще, как к нему подлетел какой-то кья и выловил из стакана листик спорыша.

— Рэбенит, если не ошибаюсь? — заговорил кья, сплошь покрытый густым и пушистым мехом — признак красоты, по кьянским меркам. — Беседуя с деканом Цельк, мне было сказано, что ваш запах я различу без ошибки.

— Зовите меня Рэй, — сказал Рэй и представил Элизабет. — Всегда рад познакомиться с друзьями декана.

— Аналогично, — щебетнул кья. — Я Гьорф из «Истхиллз комбайн». Всегда обедая здесь, вас, мне кажется, я тут раньше не чуял.

— Элизабет приобщает меня к кьянской кухне, — поведал Рэй. Затем, уже усвоив, что негоже упускать подвернувшиеся деловые возможности, продолжил: — Могу я что-нибудь сделать для вас?

— И немало, я надеюсь. Придержите резкий выдох, если я покажусь грубияном, но это правда, что вы не имеете отношения к посольству Грязи?

Рэй улыбнулся, впрочем, подумал он, лучше бы кья не был столь буквален, переводя слово «Земля» на свой язык.

— Это правда.

Кья восхищенно потянул носом.

— Ужиная на днях с Цельк, мне довелось услышать ее мнение, что я мог бы нанять через вас людей-агрономов. Будучи сельскохозяйственной организацией, «Комбайну» всегда необходимо изыскивать способы повышения урожайности зерновых. Читая о сельском хозяйстве Грязи, мне довелось узнать, что люди, вооруженные вашей наукой, творят фантастические вещи. Естественно, мы хорошо заплатим.

— Я подумаю, что можно сделать, — ответил Рэй. — Обойдется, наверное, дорого, но я уверен, что отыщутся люди, которые захотят поработать здесь.

Гьорф восхищенно потянул носом.

— Не желая зловонить, все же вынужден сказать, что ваше посольств не очень расположено к сотрудничеству.

— Я понимаю.

Рэй согласился навестить Гьорфа в его конторе, чтобы побольше узнать о нуждах компании, и кья отошел к другим посетителям. Уходя, по. вый знакомец сильно наморщил мордочку. Рэю оставалось надеяться, что это гримаса удовольствия.

Элизабет предложила Рэю выпить из ее чаши.

— Им нравится устраивать дела прямо за едой, — сообщила она. Может, потому-то посольство и не хочет продавать вам таблетки.

— Возможно, — согласился Рэй. Без таблеток такие встречи, как, скажем, сегодняшняя, были бы невозможны. Спасибо, что привели меня сюда.

— Мне самой это в радость. — Элизабет кивнула на пустой стакан: — Пора за следующим блюдом.

— У вас отменный аппетит, Элизабет… — Рэй замялся.

— И вы удивляетесь, что видите перед собой живые мощи? Это аллергия, — пояснила Элизабет, накладывая ложкой мелкие белые бобы в тарелку Рэя. — Несколько лет назад, на другой планете, мой организм перестал вырабатывать какие-то ферменты, и это означало, что я не способна переваривать молочные продукты и большую часть пищи из зерновых. Плюс к тому взбунтовалась и моя иммунная система…

— Понимаю…

— Стоило мне съесть немного хлеба или яйцо или лимонаду выпить, как я заболевала на несколько дней. Иногда мне казалось, что любая пища — отрава для моего организма. Я дошла до полного истощения.

Рэй сочувственно кивал. Земляне часто сталкиваются с такой напастью на чужих планетах: эволюция приспособила организм людей к той единственной окружающей среде, где нет места для экзотических продуктов биохимии. На чужих планетах чужие бактерии питали ядом корни растений в неземной почве, укусы насекомых вызывали гистаминовую реакцию, а переносимые ветром споры скручивали легочную ткань людей в жуткий узел. В сравнении с большинством иных планет Кья была еще милостива к беспомощным человеческим существам.

— Удивительно только, что у вас нет аллергии на кьянскую еду, признался Рэй.

— Спасибо таблеткам! — воскликнула Элизабет. — Ферменты перерабатывают все питательные вещества, и иммунная система человека не реагирует на расщепленные продукты. Теперь я чувствую себя здоровой, даже прибавила девять килограммов.

— И вам можно ходить в рестораны, — вставил Рэй.

Элизабет кивнула:

— Мне и в самом деле не хватало походов в рестораны и вылазок на всякие пирушки. Вот одна из причин, почему мне нравится на Кья: здесь я могу принять приглашение на званый обед или ужин. Да и работа мне нравится: кья посещают мои занятия с большим интересом.

— На днях я был на вашей лекции, — сказал Рэй. — Похоже, удовольствие взаимно.

Элизабет кивнула.

— Интересно разъяснять им историю человечества. Наблюдая, как кья воспринимают многие вещи, я сама начинаю по-новому, в ином ракурсе видеть земную историю.

— Вы рискуете омрачить светлое, красочное восприятие мира, характерное для кья.

— Знаю, — расстроенно бросила девушка. — Стараюсь не пугать их, но это нелегко. Я же должна дать им верное представление о том, каковы земляне. А мы таковы, каковы мы есть.

Рэй согласно кивнул: ужасно, должно быть, разъяснять причины приверженности землян к диктатуре. И тем не менее…

— Все же лучше, если ваши описания будут выдержаны в более светлых тонах, — посоветовал он. — Для этого, вероятно, подошел бы рассказ о наших меньших братьях.

— Вы думаете? — Элизабет взглянула на него с интересом. — Это о ком? О гориллах? О бабуинах?

— О леммингах, мелких грызунах.

Она поначалу опешила, а потом рассмеялась.

Следующее утро Рэй провел в конторе у Гьорфа. Начальник смог уделить Рэю всего минуту, однако его помощники представили гостю исчерпывающую информацию о деловых потребностях «Истхиллз комбайн» и ее возможностях. Уяснил он также и то, что вполне состоятельная, по кьянским меркам, «Комбайн» сильно проигрывала из-за неблагоприятного обменного курса. Малая толика того, что производили кья, импортировалась на Землю, а это почти полностью обесценивало кьянскую валюту.

Покидая кабинет Гьорфа, Рэй понимал, что Кья — непочатый источник разнообразных ресурсов. Обладая превосходно развитым обонянием, кья несомненно усвоили навыки земледелия, неизвестные на Земле: наверняка они умеют по запаху различать виды почв и питательных веществ или выявлять вредителей и заболевания растений. Он решил переговорить со специалистами по сельскому хозяйству из Врекльского университета и выяснить, не отправить ли кое-кого из них на Землю, дабы ускорить заключение взаимовыгодного торгового соглашения.

С такими намерениями он и заявился к декану Цельк. Перспектива хорошей сделки поддерживала в нем приятное расположение духа, однако, стоило Рэю переступить порог кабинета, его радость мгновенно улетучилась. Перед столом, за которым, опустив голову, сидела Цельк, стоял Найквист, держа в руках целую кипу факсограмм.

— Ах, мистер Беннетт, — воскликнул посол. — Какая неожиданная встреча. Очень приятно!

— Могу себе представить, — ответил Рэй. — И что же вас сюда привело?

— Один из ваших клиентов, некий Ричард Фабер. Как я только что уведомил декана Цельк, сведения о его успеваемости искажены. Вот здесь у меня собраны факты. — Найквист передал папку Цельк, и та молча принялась ворошить бумаги. Рэй, заглянув через ее плечо, увидел среди них запросы, письма и фотокопии газетных статей. «ФУТБОЛЬНАЯ ЗВЕЗДА МОЖЕТ ОКАЗАТЬСЯ ПОД СУДОМ» — гласил один из заголовков.

— В Колорадо на втором курсе средний балл Фабера равнялся 2,6, однако это подлог. Завышенные оценки вывели ему некоторые недобросовестные преподаватели, желавшие, чтобы студент остался в составе футбольной команды вуза; в действительности его средний балл равнялся 1,1. Разгильдяй Фабер, возможно, и не догадывался, что каждая завышенная отметка делала его соучастником уголовно наказуемого преступления, но…

— Понятно, — вздохнул Рэй.

— …его поспешное бегство с Земли заставляет предполагать, что в этом деле он не был чист, как свежевыпавший снег, — заключил Найквист. — Особенно если учесть, что его дядя подкупил кое-кого в Иммиграционной службе, дабы там закрыли глаза на случившееся. Декану Цельк придется исключить Фабера, поскольку тот был принят на ложных основаниях. Сожалею, что ваши деловые договоренности нарушатся, тем более что ГСТ потребует вернуть аванс… Полагаю, в контракте эта мера предусмотрена? Прискорбно. — И посол вышел.

— Да чихайте вы на него, — пробормотала Цельк, когда дверь за послом закрылась. — Будучи деканом, мне никто не может указывать, как и что я должна делать у себя в вузе.

Рэй кивнул.

— А нет ли способа оставить Фабера в университете? — Рэй прикинул, что, вернув выплаченный в счет комиссионных аванс, он разорится: негодяй Найквист на то и рассчитывал. Да, слишком поздно Рэй понял, как много нужно знать, прежде чем ввязываться в бизнес.

— Способ оставить Фабера нужно отыскать непременно, — грустно произнесла Цельк. — Уже успев потратить полученный аванс, нам ничего другого не остается. Оказавшись, однако, в ситуации дотоле неизвестной, мне не совсем ясно, что мы можем предпринять. На сей счет нет никаких правил, никаких указаний.

— Тогда вы можете установить их по ходу дела, — сказал Рэй. — Какие сейчас оценки у Фабера?

— Первые экзамены начнутся только дней через двадцать, — ответила Цельк. — Тогда, полагаю, мы сможем судить об этом студенте. Но если он сдаст плохо… — Декан печально выдохнула. — …Он вылетает.

— Он вылетает, мы вылетаем, все вылетают! — воскликнул Рэй. — Уж я позабочусь, чтобы малый понял, как склоняется это слово.

Выйдя из кабинета декана, Рэй сверился со своим поминальником и убедился, что в данный момент Фабер должен быть на тяникульной тренировке. Рэй добрался до шестигранного поля, где студенты, разбившись на три команды, резво таскали куль по траве. Фабер, как и прочие игроки, облаченный в шлем и защитную форму, все же сразу выделялся из общей массы недюжинным ростом.

Приземистый, угловатый, покрытый седой шерстью кья, все лицо которого избороздили глубокие морщины, подошел к наблюдавшему за игрой Рэю.

— Тренер Знаю, — всхлипнул он. — Чем могу служить?

— Я пришел посмотреть на Фабера, — сказал Рэй. — Как он играет?

— Вы про чудище с Земли? — Тренер изумленно покачал головой. — Рысь Мард — лучший нападающий, какого я только видел. Покажи ему на линию гола — и его ничто не остановит. Вы только полюбуйтесь на него.

Рэй, следуя совету тренера, стал наблюдать, как команды пихались и носились по полю, но какой-либо логики в их действиях уловить не смог. То, бросив куль, команды устраивали свалку, оттесняя соперников в сторону, то вдруг набрасывались на него, словно стая хищников. Порой же большинство стояло себе, собравшись в кружок, и лишь по нескольку игроков от каждой команды носились взад-вперед, обмениваясь отрывистыми выкриками.

— А это кто такие? — спросил Рэй тренера.

— Гонцы, — ответил Знаю. — Вы что, не очень понимаете игру?

— Она мне в новинку, — признался Рэй. — Не просветите меня немного?

Знаю согласно фыркнул.

— Считаясь мозгом каждой команды, гонцам приходится увязывать игру всех трех команд. Бывает, в одном периоде Траво-пахи сочтут, что им лучше поработать вместе с Древо-пахами против Цвето-пахов, а в другом Травкам больше по душе сыграть в одиночку против объединившихся двух других команд. Во время игры гонцы следят за командами соперников и сообщают своим, что те задумали. Потом… Гадость! Вонь! — тренер сорвался с места и потрусил на поле выговаривать одной из команд за техническую ошибку.

Когда игра возобновилась, Рэй стал следить за гонцами. И пришел к выводу, что они похожи на тех животных в стаде, что держатся по краям, предупреждая собратьев о появлении хищников. Причем гонцы одной команды старались занять такие позиции, чтобы помешать гонцам других команд следить за ходом игры.

Тренер объявил перерыв, и игроки потянулись за линию поля. Рэй подошел к Фаберу, полоскавшемуся в бадье с водой.

— У нас неприятности, — произнес Рэй по-английски. — Найквист только что рассказал декану Цельк о вашей истинной успеваемости в Колорадо.

— Настучал? — Фабер выругался. — Я предупреждал дядю Дика, что это дохлый номер.

— Дядю Дика?

— Ричарда Макилвайна. Он владелец Галактической спортивной телерадиосети. Меня назвали в его честь, — горделиво добавил Фабер.

— О!

Фабер мотнул головой.

— Эта НСАА, будь она неладна, на колледж собак спустила из-за паршивых оценок, глаза они всем застили: им нужно, чтоб спортсмены время на учебу гробили. А когда репортеры обо всем пронюхали и галдеж подняли, дядя Дик мне и говорит: «Мотай-ка с Земли куда подальше, пока не вышло крупного скандала. Осваивай, — говорит, — инопланетные виды спорта, а станешь галактическим чемпионом, возвращайся — о твоих «неудах» никто и не вспомнит».

— Понятно. — Рэй чувствовал, как у него голова раскалывается. — Однако вспомнили, и раньше, чем вы рассчитывали. Декан Цельк пообещала исключить вас, если вы не достигнете положительных результатов на ближайших экзаменах. К тому же и спорт для вас будет закрыт.

— Дядя Дик никому тут не позволит на меня наезжать, — взревел Фабер.

— Не надейтесь на дядю… — сказал Рэй.

Что такое «наезжать», он понял, стоило Фаберу упереться ему в грудь ручищей и слегка подтолкнуть. Рэй растянулся на траве, а Фабер унесся прочь. На какой-то миг Рэй так разозлился, что хотел было вскочить и догнать мерзавца, но мысль о неизбежном исходе схватки отрезвила его.

Кроме того, он уже знал способ, как получше управиться с Фабером.

* * *

Со стадиона Рэй отправился в посольство. Делорес несколько часов мариновала его, прежде чем допустила в комнату связи. Рэй обзвонил несколько земных сельскохозяйственных ассоциаций, пока не выяснил, что одна из них, кажется, не прочь вести дела с кья. Проведя с этой компанией предварительные переговоры, Рэй вызвал на связь Ричарда Макилвайна.

Макилвайн ответил раздраженным криком, вопрошая:

— Вы имеете представление, который теперь час?

— Прошу прощения, — начал Рэй, — но Земля и Кья в разных часовых поясах.

— Кья? Значит, племянник… Что еще?

— Да, — подтвердил Рэй. — У вашего племянника крупные неприятности.

— Что? Ричи мальчик хороший. Что с ним могло приключиться?

— Он не желает постигать науки, — доложил Рэй, — к тому же кто-то сообщил декану Врекля, что в Колорадо Ричарду выдали липовый табель успеваемости…

— Это ложь, — перебил Макилвайн. — Ричи много занимался. Это все происки попечительского совета.

— Уверен, что так и было, — согласился Рэй, — только теперь аналогичные неприятности назревают у Ричарда во Врекле. Его не оставят в университете, тем более не позволят играть в тяникуль, если он немедленно не улучшит свои оценки.

Макилвайн рыкнул:

— А у нас контракт! Если ваша инопланетная учебная шарага будет выставляться, я на нее в суд подам.

— Они имеют право исключить вашего племянника за неуспеваемость, — проинформировал Рэй. — Однако, возможно, я найду способ все уладить.

Макилвайн раздраженно хмыкнул.

— Излагайте.

— Вашему племяннику здесь не нравится. Студентки на Кья — девушки серьезные, погруженные в учебу, и на роль веселых подружек для Ричи абсолютно не годятся…

— Круто, — буркнул Макилвайн. — Он что же думает, я ему с попутной ракетой буду девиц поставлять? Дудки!

— Полезно было бы, чтобы он это четко усвоил, — прокомментировал Рэй. — Свяжитесь с ним и уведомьте, что он застрянет на Кья навеки, если не удержится в команде.

Макилвайн хмыкнул, уже задумчиво.

— Может сработать. А вы не такой тупица, как я думал. — И он прервал сеанс связи.

Для начала неплохо, подумал Рэй. Следующий шаг — отыскать Фаберу наставников. Он поднялся и вышел из радиорубки. За дверью его поджидала Делорес.

— Ну, обстряпали свои делишки? — сурово потребовала она ответа.

— Делишки? — переспросил Рэй. — Что вы имеете в виду?

Делорес холодно воззрилась на него.

— Вам все равно, что из-за вас будет с кья! Вам лишь бы деньги загребать!

— Не думаю, что причиняю кья хоть какой-то вред, — парировал Рэй. — Вам тут никому не приходило в голову, что они вовсе не глупы и лучше нас знают, что им нужно.

В ответ Делорес показала ему спину.

Рэй сел в автобус и направился во Врекльский университет. По дороге обратился к поминальнику и выяснил, что у Элизабет занятия по средневековой истории кья. Что ж, сказал он себе, есть вещи, которые мужчине нужно делать самому. Самому биться в сражениях. Учиться на своих ошибках. Умолять достойных, нормальных людей позаниматься с Фабером. Не просить же Элизабет делать за него эту грязную работу!

В вестибюле общежития сидела, склонившись над компьютером, парочка студентов: рядом с Грейс пристроился молодой, слишком смазливый мужчина, всем своим видом показывавший, какой он ей близкий друг.

— Джек тут помогает мне разобраться с одной штукой, — пояснила Грейс. — У кья целая дюжина основных школ экономической мысли, но ни одна из них не использует единую терминологию или единицы измерений. Нашу программу унификации трясло, как припадочную.

— Теперь вот отладили, — подал голос Джек. — И при пересчете данных все укладывается в стандартные кривые. Есть даже аналог цикла Кондратьева. Я только не пойму, хорошо это или плохо.

— Что вы имеете в виду? — спросил Рэй.

— Ну, это плохо, потому как я-то надеялась отыскать у кьянских экономистов что-нибудь запредельное, из ряда вон, чтобы было что сунуть в мою докторскую диссертацию по сравнительным экономическим учениям, — пояснила Грейс. — С другой стороны, выяснив, что кьянская и земная экономики, похоже, подчиняются одним законам, можно предположить наличие универсальных постоянных в экономических познаниях.

— Стало быть, экономика не такая беспробудная скука, какой ее все изображают, — произнес Рэй, глядя на экран компьютера, где пучок кривых походил на блюдо шизофреничных макарон, приправленных не менее запутанными уравнениями. Увиденное подало Рэю мысль. — Кстати, о беспробудном, вы не согласились бы поднатаскать Фабера по математике?

— Нет, — ответила Грейс. — Я экономист. С чего вы решили, будто я математик?

— Так, показалось просто, — сказал Рэй, снова переводя взгляд на экран.

— Лиз уже спрашивала, — сообщил Джек. — Ладно, наставника Ры Смраду мы подыщем при одном условии.

— Любое, только назовите, — воскликнул Рэй. — Хотите, чтобы он перестал докучать женщинам? Мылся каждый день? Выучил английский язык?

— Найдите способ усадить его за книги. Мы не собираемся впустую тратить свое время.

Рэй улыбнулся, припомнив разговор с дядей Фабера:

— Считайте, что это сделано.

Несколько дней спустя Рэй завернул во Врекль проверить, как идут дела у его подопечного.

— Беседуя с Шевильд, мне было сказано, что Вапер занимается старательнее, — известила его декан Цельк. — Теперь ему помогают несколько студентов-землян. Однако свалилась новая беда, и мы все же рискуем проиграть. Правда ли, что на днях Вапер вас толкнул?

— Ну, было, — вздохнул Рэй. — Он немного погорячился, но это все пустяки…

«Пустяки» напоминали о себе огромным синяком на груди Рэя.

Цельк с мрачным видом шумно выдохнула.

— Поступив так, его поведение неподобающе для студента Врекля. И получив несколько жалоб от студентов, мне придется вывести его из состава команды.

«Вот кретин! — выругался про себя Рэй. — Так до сих пор и не уяснил, что кья не причисляют спортсменов к полным убожествам».

— Может, вы сумеете представить случившееся как проявление инопланетных нравов, — предложил Рэй. — Некоторые земляне ведут себя так, получив плохие известия. Поступок Фабера можно истолковать как ритуальное выражение агрессивности.

— Чую. — Цельк закрыла глаза и медленно-медленно выдохнула. — Может, и получится. Пустим такой запашок по ветру, глядишь, кто и уловит. Меж тем хорошо бы, если на каком-нибудь сборище вас с Вапером увидели вместе: показали бы, что нет никаких обид.

— Это важно? — Рэй приуныл. — Не сказал бы, что малый мне по нраву.

— Чужестранцы! — укорила Цельк. — Не знаю, как вам, землянам, а нам зловоние буквально дышать не дает, когда ходящие в одном стаде ссорятся. Сегодня команда устраивает тренировочную пробежку: вы могли бы присоединиться к ней.

Чего не сделаешь ради комиссионных, подумал Рэй. Покинув кабинет декана, он направился в общежитие землян. Было еще довольно рано, и большинство студентов-землян либо завтракали, либо готовились к занятиям. Фабера Рэй нашел на кухне, где тот готовил себе бутерброды к ленчу.

— У-у, привет! — воскликнул Фабер.

— Здравствуйте, — произнес Рэй. Взгляд и голос Фабера смягчились, что Рэй счел за перемену к лучшему. — Я подумал, а не присоединиться ли мне к пробежке команды, чтобы убедиться в ваших успехах.

— Ага, — пробормотал Фабер. — Там всего-то выйдет, думаю, пять-шесть миль, так что к занятиям успеем. Уже скоро отправляемся.

— Прекрасно. Буду ждать вас на улице.

Рэй вышел из кухни и попал в вестибюль общежития. Элизабет заканчивала разговаривать по телефону. Она кивнула Рэю, повесила трубку и сообщила:

— Говорила с деканом Цельк. Она просила меня последить за вами сегодня.

— Благодарю, — поклонился Рэй. Цельк явно не доверяла нраву Фабера, что еще раз убедило Рэя в высокоразвитом интеллекте декана. — Готов отплатить за услугу. Поужинаем вечером вместе?

— С радостью, — согласилась Элизабет. Она бросила взгляд в сторону кухни. — Что стряслось с Фабером? Недавно он был в посольстве, выходил на связь с Землей. Не знаю, какой там был разговор, только сказанное вселило в него страх Господний.

— Скорее уж страх перед отрешением от плоти, — усмехнулся Рэй. — Он и в самом деле зубрит?

— И даже делает успехи: получил «отлично» на проверочном зачете, который ему вчера вечером устроил Алексей. Мы еще сотворим из него студента. Подождите меня минутку, я только переоденусь. — И Элизабет поспешила наверх.

И вот немного погодя Рэй, Элизабет и Фабер трусцой бежали вслед за угловатым тренером в сторону зеленых холмов. Команда тащила с собой большой куль, который игроки передавали друг другу по очереди.

— Ленч, — тяжко выдохнула Элизабет, труся между Рэем и Фабером. — Вот так стада доисторических кья переносили пищу через пустоши. Брали корзины из тростника или долбленые стволы деревьев. Тех, кто нес, окружали стражей. Приходилось стеречь провизию от других стад.

Откуда и пошел сам тяникуль, догадался Рэй. Но промолчал. У него начиналась одышка, и он решил поберечь силы. Фабер тем временем был в прекрасной форме. Пробежав миль пять, команда остановилась передохнуть. Для отдыха тренер выбрал тенистое местечко в небольшой рощице. Рэй плюхнулся на траву, снял кроссовки и принялся выяснять, много ли натер мозолей. Элизабет опустилась рядом, вручила Рэю таблетку и протянула бутылку с соком, взятым из куля.

— Как ноги?

— Побаливают, но — в норме. А вы как?

— Терпимо. — Как и Рэй, Элизабет тяжело дышала, пот катил градом. — Отдохнем с полчасика.

— Хорошо.

Рэй проглотил таблетку, запив соком. Напиток, из чего бы его ни изловили, взбодрил. Рэй сходил к кулю, откуда игроки набирали себе Фрукты и овощи, и, прихватив большой пук оранжевых листьев, вернулся к Элизабет.

— Лучше не есть помногу, — посоветовала она, выбирая один листик. Еще обратно бежать.

Рэй кивнул и только раскрыл рот, чтобы что-то сказать, как рядом с ними плюхнулся Фабер. Удостоив листья презрительного взгляда, он фыркнул, развертывая загодя приготовленные бутерброды:

— Кроличья жвачка. Когда собираешься прошвырнуться, нужна стоящая еда.

— Чудесно обойдемся без нее, — не удержалась Элизабет.

— A-а, бросьте! — махнул рукой Фабер и подмигнул девушке. — Ели бы что поприличней, не были б такой тощей. Немного мясца на косточках вам бы не помешало, а? Держите.

— Нет, спасибо. — Элизабет отпрянула от протянутого бутерброда.

— Там, в куле, еще немного спорыша осталось, — сообщил Рэй найдя предлог отвязаться от Фабера. — Пойдемте, Элизабет, пока весь расхватали.

Едва они управились с едой, как тренер захлопал в ладоши:

— Все, ребята, привал окончен. Пора!

Пока игроки увязывали куль, Рэй успел натянуть кроссовки. Он завязывал шнурки, когда услышал протяжный, громкий стон. Подняв голову, Рэй увидел Фабера, который стоял на коленях, схватившись за живот. Лицо парня сделалось мертвенно-бледным.

— Что случилось? — спросил Рэй.

— Не знаю, — буркнул тот по-английски. — Кишки узлом стянуло.

К Рэю подошла Элизабет, за ней несколько кья.

— Что вы ели? — спросила Элизабет.

— Свое… и еще чуток того, шоколадного.

— А таблетки ферментные принимали?

— На кой, — всхлипнул Фабер. — Я ж совсем чуток.

— Нужно поскорее доставить его к посольскому врачу, — сказала Элизабет, глядя, как Фабер повалился на траву. В голосе девушки звучала тревога. — Он отравился.

— Как его туда доставишь?! — воскликнул Рэй. Ближайшее средство передвижения находилось на расстоянии нескольких миль, а Фабер весил, должно быть, килограммов под сто. — Идти он не в состоянии.

— Значит, мы понесем его, — сказал кто-то из кья. — Мы все тяникульная команда, не забыли?

— Двинулись, — распорядился тренер. — Первое стадо, берете Рись Марда, второе стадо, несете куль с едой.

— Подождите, — предупредила Элизабет, когда восемь кья подхватили Фабера за руки, за ноги и за пояс. — Нести нужно лицом вниз. Тогда, если его затошнит, рвота не попадет в легкие.

— Делать как сказано, — дал команду тренер. Игроки перекатили Фабера на живот и снова подняли его. Гигант тяжелым, неуклюжим мешком повис меж двух групп игроков. Раздался призыв тренера: — Вперед, ребята!

Команда устремилась к Вреклю. Фабер, похоже, потерял сознание.

— Насколько он плох? — спросил Рэй у спутницы.

— Не знаю, — откликнулась она. — У него может быть шок, могут свести судороги. Но, скорее всего, обойдется.

* * *

— Он поправится, — сообщила Рэю Элизабет, когда они вечером встретились возле ресторана. — Заболевание привело к обезвоживанию, но врач накачал его жидкостью, дал антигистаминный препарат, так что через несколько дней Фабер встанет на ноги.

— Хорошо, — облегченно вздохнул Рэй. — Надеюсь, это научит его осторожности. Если Фабер еще раз заболеет и не сможет играть, в проигрыше окажемся все мы.

— Вряд ли, — возразила Элизабет. — Таких ошибок не повторяют.

— Надеюсь, — вздохнул Рэй уже в дверях ресторана. Несчастье с Фабером ничуть не отбило аппетита у Рэя. Набрав себе еды, парочка присоединилась к стаду жующих.

— Кья танцуют? — спросил Рэй, когда оркестр заиграл новую мелодию.

— Нет, они для этого недостаточно пластичны, — ответила Элизабет.

— Зато вы — вполне, — заметил Рэй.

Элизабет погрустнела:

— Этот комплимент не ко мне.

— Ой ли? — В тоне девушки Рэю послышались нотки самоуничижения. Этого еще не хватало. — «И все ж любовь моя уступит тем едва ли, кого в сравненьях пышных оболгали».

— Что-что вы сказали?

— Совет Шекспира своей любимой: не стоит недооценивать себя. К сожалению, я забыл окончание сонета, — посетовал Рэй.

Элизабет была удивлена и польщена.

— А вы умеете ухаживать…

Рэй собрался развить эту тему, но ему помешал невесть откуда появившийся Гьорф.

— Возникло затруднение, — с ходу начал руководитель компании. Он вытащил из кармана листок факсовой бумаги и протянул его Рэю. — Вот это сегодня утром мне вручили ваши посольские. Моя сестра немного читает по-землянски, однако этого ребуса ей разгадать не удалось. Она даже утверждает, что это совсем не земная письменность.

— Да нет, земная, — улыбнулся Рэй. Все земляне, прибывающие на Кья, говорили по-английски, вот местные и решили, будто это единственный язык у людей. — Написано по-русски. Есть у нас и такая нация.

— И у землян тоже не один язык? — удивился Гьорф. — Кто бы мот подумать! Переводя написанное, о чем тут говорится?

— Письмо из фирмы «Фермерская Россия», — сообщил Рэй. — Это агропромышленная компания. Они заинтересованы в деловых связях с Кья. Хотят также заключить договоры с вашими людьми на экспериментальной основе и выяснить, смогут ли те, пользуясь своим чутким обонянием, провести анализ почв и растений.

Новость явно обрадовала Гьорфа.

— Приятно узнать, что мы способны кое-чему научить ваших людей. Давайте в этом деле держать наши носы по ветру. — И Гьорф, морща мордочку, поспешил прочь.

— Как удачно, что вы знаете русский, — заметила Элизабет.

Рэй пожал плечами:

— И еще шесть языков. Я же, помните, начинал как лингвист. Но вот до сих пор не могу перейти на вольностепняцкий: начинать предложения с деепричастных оборотов, грамматически не согласованных со сказуемым. Для кья, должно быть, моя речь звучит ужасно.

— Сталкиваясь с той же трудностью, мне понятны ваши чувства, — откликнулась Элизабет. И оба рассмеялись шутке. Вдруг Элизабет, заметив кого-то на площадке, спросила Рэя: — Это ваша былая пассия?

Рэй повернулся и увидел на пороге Делорес в сопровождении двух мужчин.

— Едва ли. Она работает в посольстве и меня не терпит. — В глазах уставившейся на Рэя Делорес застыло выражение, свойственное брошенным любовницам. — Выгладит еще безумнее обычного. Хотелось бы знать, в чем я на сей раз виноват?

Ответ не заставил себя ждать. Делорес и оба ее спутника, телосложением под стать Фаберу, приблизились к Рэю.

— Так, значит, до вас, Беннетт, намеки не доходят? — безо всяких околичностей начала Делорес. Двое сопровождающих, скрестив могучие руки на груди, грозно нависли над Рэем.

Рэй надеялся, что внешне ничем не выдал испуга.

— Какие намеки? — хрипло выговорил он.

— Насчет ваших потуг в бизнесе. — Делорес говорила по-вольностепняцки и возвысила голос так, чтобы ее хорошо слышали все посетители

— Следя за вашей работой, нам известно, как вы обманываете Гьорфа.

— О чем вы? — удивился Рэй.

— Ведя с Гьорфом дела, вам удалось внушить ему, будто он на огромной сделке состояние сколотит, — продолжила Делорес. — Вводя таким образом кья в заблуждение, вас остается только выдворить отсюда. И мы это сделаем. Ваши преступления смердят! Не желая травить зловонием атмосферу Земли, нельзя все же позволять вам чихать на репутацию ОН и использовать кья в своих интересах.

Делорес со своим эскортом удалились, и, глядя ей вслед, Рэй признался себе, что не может не восхищаться ее безупречным вольностепняцким.

— Они и впрямь могут вас выслать? — спросила его Элизабет по-вольностепняцки.

Заметив, что на него обращают внимание кья, Рэй, стараясь составлять фразы с величайшей грамматической точностью, ответил:

— Не сделав с моей стороны ничего дурного, у них нет никаких оснований для этого. Выслушав сказанное, мне кажется, тут какая-то ошибка. Будучи озабочены тем, как выглядит человечество в глазах других, им естественно столь бурно реагировать — даже по недоразумению. Хотите еще спорыша?

Элизабет немного удивили его спокойствие и незлобивость, впрочем, больше ее заботила еда, которую она вылавливала пальцами прямо из чаши. Похоже, кья утратили интерес к произошедшему, хотя — и Рэй это заметил — Гьорф остаток вечера держался в стороне от него, на другом конце загона.

— Хотелось выразиться покрепче, — признался Рэй позже, когда парочка покинула ресторан. Стояла теплая ночь, и они с Элизабет решили пройти пару миль до общежития пешком. У Кья не было своей луны, однако неяркое неоновое сияние уличных огней хорошо освещало дорогу.

— И тут я вспомнил, как огорчилась Цельк известию, что Фабер меня толкнул. Кья народ стадный, и для них ненавистна мысль о распре среди соплеменников.

— Так вы, значит, попытались все уладить миром? — спросила Элизабет.

— Я попробовал поступить, как кья поступил бы на моем месте, — сказал Рэй. — Будто никакой проблемы по сути и нет. Слухами и Кья полнится, а мне не хочется, чтобы местные считали меня чужаком. Это вызовет недоверие в делах.

— Разумное суждение, — одобрила Элизабет. — Только не думаю, Чтобы та женщина всего лишь забавлялась, устраивая вам сцену. Что-то она замышляет.

— Посольство хочет вышибить меня из бизнеса, — сказал Рэй. — ОН опасаются, как бы я не нанес непоправимого вреда кья, передавая им информацию, технику и прочее — то, чем они пока не научились пользоваться.

— И вы этому верите?

— Не знаю, — признался Рэй. — Звучит обоснованно. История ведь знает немало случаев, когда грубо насаждаемая «цивилизация» приводила к упадку и даже гибели народа.

— Понимаю. — Элизабет задумалась. — Никому не дано предугадать последствия поступков, но ведь если всего опасаться, то можно вообще утратить способность действовать.

— Такая точка зрения тоже верна.

Тут Рэй заметил, как тепла и приятна ночь, вспомнил, что уже начал ухаживать за Элизабет, и решил выяснить последствия кое-каких более предсказуемых поступков.

* * *

Оценки за первые несколько зачетов и экзаменов были объявлены. Рэй, словно преступник, хватающийся за последнюю надежду на помилование, явился во Врекль посмотреть на зачетный лист Фабера. Неужели три недели усиленных занятий пропали втуне?

Поминальник сообщил, что Фабер в общежитии… как и Элизабет, которой полагалось быть на занятиях по кьянской истории. Удивленный, Рэй направился к ее комнате и постучал в дверь.

— Элизабет?

— Кто это? — Дверь отворилась. Стоявшая на пороге в халате Элизабет выглядела изможденной. — Ой! Привет, заходи.

Рэй заморгал:

— Что случилось?

— О-о-о. — Элизабет рухнула на кровать.

— Опять твоя аллергия?

Девушка слегка поморщилась.

— Я умею распознавать аллергены по их воздействию. Этот по ощущениям похож на молочный аллерген, только я никак не возьму в толк, откуда он взялся. Я всегда держу свои продукты подальше от других.

— И когда началось? — спросил Рэй.

— Вчера. — Элизабет рассеянно потерла глаза. — С полчаса после того, как мы распрощались… — Она подняла голову и взглянула на Рэя. Ты вчера на обед что ел?

Он пожал плечами:

— Кьянскую всячину. И еще мороженое на десерт.

— А потом усладил меня поцелуем, достойным Книги рекордов Гиннеса, — сказала Элизабет.

— У тебя аллергия на меня? — поразился Рэй.

— Нет, на мороженое. Самая малость молока с сахаром — и готово… а я еще подумала, до чего ж ты на вкус сладок.

— Понятия не имел, что ты так чувствительна. Прости.

— Оставь. — Элизабет удалось выдавить жалкую улыбку. — Было за что страдать. Ты пришел к Ры Смраду?

— И к нему тоже, — ответил Рэй. — Хотел узнать, как он сдал экзамены.

— Можешь не беспокоиться: переполз. — Элизабет покачала головой.

— Прости, Рэй. Эти спазмы делают из меня ведьму. — Она снова поморщилась. — Пришлось на сегодня все отменить.

— Очень скверно. А я надеялся вытащить тебя на ужин.

— К вечеру поправлюсь. Молочно-сахарная аллергия проходит довольно быстро. — Элизабет села и потерла виски. — Как идут дела?

— Неплохо. Вчера «Фермерская Россия» прислала еще один факс. Приличное предложение сделали, хочу рекомендовать Гьорфу принять его.

— Здорово.

Рэй кивнул.

— Мне перепадет неплохой куш, и тогда можно будет послать Найквиста куда подальше.

Рэй выглянул в коридор: там стоял Фабер.

Детина завидел Рэя.

— Только время теряете, приятель. Раз в нее еда не лезет, — значит, ей и секс противен.

Рэй глянул на парня недобрым глазом: ему казалось, что недавний опыт Фабера со спорышем сделает его более отзывчивым.

— Разве у вас сейчас нет занятий?

— Голова что-то трещит, — промямлил Фабер и икнул. — Я и так уже переучился. Экзамены сдал, — значит, баста, занятиям конец.

— Приведите себя в порядок и отправляйтесь на лекции, иначе к следующим экзаменам вас просто не допустят, — строго сказал Рэй.

Фабер не сводил с него выпученных глаз.

— Вы мне кто, ангел-хранитель?

— Считайте, что я падший ангел, — сказал Рэй. И, поняв, что намек до Фабера не дошел, добавил: — Либо работайте как следует, либо учитесь любить красоток из кьянского «Плейбоя».

Хрясь! Фабер, рыкнув, с силой захлопнул дверь своей комнаты.

Рэй вышел из общежития и отправился домой. Пообедал, затем Набрал телефонный номер.

— «Истхиллз Комбайн», — донесся голос кья.

— Говорит Рэй Беннетт. Звоня в данный момент, у меня есть хорошие известия для Гьорфа. Могу я с ним переговорить?

— Минуточку. — Что-то несколько раз звякнуло, потрещало, кто-то приглушенно обменялся фразами, и в трубке раздался новый голос:

— Гьорф у телефона.

— Рэй Беннетт. Только что «Фермерская Россия» прислала мне факс Они сделали хорошее предложение. И, ситуация будучи таковой, могу я зайти к вам в контору обсудить условия?

— Нет, нет, вам нет нужды беспокоиться, — воскликнул Гьорф. — Работая столь успешно, как умеете вы, вам не составит труда справиться со всем самому.

— Как скажете. — Вешая трубку, Рэй пытался понять, что происходит. Хоть на Земле, хоть на Къя крайне странно выглядит, когда ответственный руководитель доверяет чужим подготовку крупного контракта. «Будем надеяться, — подумал Рэй, — что сие знак доверия Гьорфа». Однако, если хорошенько припомнить, то Гьорфа он не видел уже несколько недель, со времени беседы в ресторане. Руководитель, похоже, избегает его. Эта мысль — в свете попытки посольства опорочить честное имя Рэя — вызывала у него дурноту.

За три дня до открытия сезона по тяникулю на орбиту Кья вышел «Гарретт П. Сервисе», от которого отделился пассажирский челнок. Рэй, Элизабет и декан Цельк отправились в аэропорт Цгорчь встречать делегацию ГСТ.

— Будучи весьма важным для Вапера событием, меня удивляет, что он не объявился, — заметила Цельк, когда челнок зашел на посадку.

— ACЛ устроила пикник, где можно будет полакомиться мясом, — пояснила Элизабет. — Впервые за месяц ветер дует откуда надо, и ребята, э-э, решили не упускать случая.

— Ах, так, — выговорила Цельк, содрогаясь от воспоминании о последнем барбекю. Рэй тоже вздрогнул, но по иной причине. Сосиски в тесте, гамбургеры, шашлыки на ребрышках, вырезка — ничего такого он не пробовал с тех пор, как прибыл на Кья, и желудок ни за что не простит ему отвергнутого приглашения отужинать в компании студентов-землян. С другой стороны, утешал он себя, Элизабет поехала с ним в аэропорт, а ее общество что-нибудь да значит.

Челнок выбросил сходни, появились роботы и люди. Вначале вышло несколько туристов, за ними проследовали прилетевшие на смену сотрудники посольства ОН, а за теми…

— О, только не это!.. — простонал Рэй, в то время как Цельк, всхлипнув, прямо-таки захлебнулась от ужаса и отвращения. Из космического корабля вышла группа мужчин и женщин, одетых в енотовые шубы. Вновь прибывшие взметнули над головами плакатики с надписью: Врекль-У.

Рэй стремглав бросился к сходням навстречу монументальной женщине, вышагивающей во главе бригады телевизионщиков.

— Вы из ГСТ? — спросил он.

— Точно, — протрубила женщина и распахнула енотовое манто, демонстрируя эмблему ГСТ и свой бэдж. — Джэн Джоунз, спортивный комментатор. Прибыла освещать Большой матч.

Задыхаясь от волнения, Рэй выпалил:

— Сбросьте ваши шубы! Немедленно!!

— Что? — изумилась Джоунз. Некогда спортивный комментатор участвовала в Олимпийских играх, выступала в десятиборье и обладала потрясающим телосложением, что вполне объясняло ее нынешнее раздражение. — Это же натуральный енот. Имеешь представление, сколько ГСТ отвалило за эти шубы?

— Кто-то ошибся. Крупно. — Рэй представился: — Я Рэй Беннетт, деловой представитель телерадиосети. Поверьте, этого здесь носить нельзя.

— Почему нельзя? — спросил кто-то из мужчин. — Наш отдел по связям с общественностью уверял, что идея отличная. Их сотрудники выяснили, что Кья отстает от нас на столетие, а тяникуль очень смахивает на футбол, так что нам лучше одеться, будто мы отправляемся на старинный футбольный матч.

— Они ошиблись, — сказал Рэй. И он кивнул в сторону Цельк, пушистый мех которой ерошил легкий ветерок. — Представьте, как бы вы себя чувствовали, если бы они ходили в одежде, похожей на человечью кожу.

Телевизионщики обменялись взглядами и принялись стаскивать шубы.

— Надеюсь, холода нас не настигнут, — сказала Джоунз. — А что с шубами делать?

— Оставьте их в челноке, — посоветовал Рэй. Он почувствовал облегчение, увидев, что телевизионщики спорить не собираются. — И не волнуйтесь насчет холодов. В это время погода здесь курортная. Идемте, я представлю вас декану.

Рэй подвел бригаду к Цельк, которая недвижно замерла возле Элизабет.

— Наши гости стали жертвами отвратительной шутки, — сообщил он декану. — Кто-то уверил их, что шубы на Кья в большой моде…

— Уф, чую, — с трудом выговорила Цельк. Ее мордочка морщилась всякий раз, когда она втягивала в себя воздух.

— По-моему, шубы из синтетического меха, — сказал Рэй, ловко увиливая от истины. — Будучи сделаны из стойких химикатов, вам, по-моему, запах некоторых синтетических веществ просто невыносим. Э-э, неужели запах и к людям пристал?

— Да… но, раз мех не натуральный, я смогу вынести его вонь. — Тем не менее во время церемонии представления вновь прибывших у декана то и дело перехватывало дыхание.

Элизабет это тоже заметила. И обратилась к Джоунз:

— У нас там в общежитии мясной пикник. Если поторопимся, то успеем на него. Возможно, вам удастся отведать кое-что получше, чем питательный набор в полете.

Все сочли эту мысль прекрасной. Цельк, вызвавшись отыскать транспорт, поспешила прочь к зданию аэровокзала.

— Благоразумно, — тихонько шепнул Рэй Элизабет. — Думаю, можно будет устроить их на ночлег в общежитии?

— Надеюсь. — Элизабет сморщила носик, и Рэй понял, что она читает его мысли. Если доставить телевизионщиков в общежитие, пока те не успели пообщаться с кья, то можно смыть с них запах мертвых енотов… и просветить насчет некоторых особенностей поведения и быта кья.

Появился маленький автобусик — без Цельк — и остановился у сходней. Вышла водитель, потянула воздух и отозвала Рэя в сторонку.

— Поговорив с той леди, мне стало ясно, что у вас беда, — сказала она. — Чуя эту вонь, мне кажется, что воздух в космической таратайке просто дрянь, а?

— Вы правы, — согласился Рэй, мысленно благодаря декана за маленькую благонамеренную ложь. — Я, когда соберусь обратно на Землю, лучше пойду пешком.

Кьянка добродушно хмыкнула, улыбаясь шутке. Она вернулась в автобусик и, пока люди грузились, открыла все окна. Вслед за людьми последовали их багаж и оборудование. Водитель дала газ, и машина покатила в сторону Врекльского университета.

Цельк явно предупредила водителя, чтобы она по дороге из аэропорта в университет держалась подальше от густонаселенных кварталов. Кьянка за рулем покорно молчала, и Рэй вознаградил ее терпение щедрыми чаевыми.

— Спасибо вам, — поблагодарила она, когда последний из пассажиров вышел наружу. Кьянка слегка потянула носом, и тут же мордочка ее сморщилась еще сильнее. — Могу поклясться, запах усилился.

— Похоже, вы правы, — согласился Рэй. До него сквозь дымок жаровни долетел и другой, мерзкий, запашок.

Элизабет, помогавшая гостям разместиться в общежитии, уже спешила к Рэю, который махал вслед умчавшемуся автобусу.

— Беда, — сообщила она. — Все заболели. Похоже на пищевое отравление.

— Все?

Поспешив за Элизабет в общежитие, Рэй убедился, что она не ошиблась. Большинство студентов смогли добраться до своих комнат, но двое так и остались лежать на кушетках в вестибюле. Кругом царил жуткий беспорядок: тарелки с остатками еды, грязные чашки и приборы валялись повсюду, а воздух был пропитан каким-то смрадом — определить его источник Рэй не смог. Телевизионщики, казалось, просто из себя выходили от ярости: чувство, которое Рэй разделял целиком.

— Что будем делать? — спросил он.

— Звони в посольство, вызывай медиков, — сказала Элизабет.

Рэй отыскал телефон и позвонил Найквисту. При всей своей нелюбви к Рэю посол с готовностью откликнулся на его просьбу. Рэй повесил трубку и прошел на веранду, где в шезлонгах лежали две студентки. В одной из них он узнал Грейс, экономиста. Рэй помог ей подняться и, поддерживая, повел в комнату.

— Паршиво, — бормотала Грейс. — В жизни меня так не выворачивало.

— Помощь скоро прибудет, — успокаивал Рэй, суеверно скрестив пальцы. Он поднял голову: подошла Элизабет.

— Ну, как?

— Плохо, — ответила Элизабет, когда Грейс, шатаясь, ушла к себе. — Тошио в шоке. Пришлось завернуть его в электрическое одеяло. Ника сильно трясет, боюсь, как бы у него не начались судороги. Другим досталось поменьше, но все обильно теряют влагу и ничего не могут удержать в организме. Должно быть, они каким-то образом наелись кьянской пищи.

— Черт, — выругался Рэй.

— Это еще не все. Фабер пропал.

— Черт, — повторил Рэй. Он представил, как Фабер забрел невесть куда и там свалился. — Отправляться на его поиски мы не можем, — рассудил он. — Нам нужно оставаться здесь.

— Но нельзя же просто взять да и забыть про него!

— Знаю. — Рэй лихорадочно соображал. — Позвони Цельк. Пусть она свяжется с игроками из команды Фабера. Им его запах знаком — они его быстро отыщут.

— Здравая мысль. Выследят, как ищейки. — Элизабет отправилась звонить Цельк.

Вскоре прибыли медики, следом явилась Цельк в сопровождении симпатичного кья. Рэй остался с кья, а Элизабет повела врача с помощником в общежитие.

— Фабера ищут? — спросил Рэй.

— Тренер Знаю с командой идут по его следу, — сообщил спутник Цельк.

Цельк согласно фыркнула.

— Это мой муж, Рьяж, — обратилась она к Рэю. — Служа в полиции, его следовало бы представить: главный следователь Рьяж. Услышав о нашем несчастье и сопоставив его с рядом других происшествий, у Рьяжа появились смутные подозрения.

— Отнюдь не смутные, — уточнил Рьяж. — Беседуя с моей более благоуханной половиной, в ее рассказе мне почуялся странный запах. Давайте попробуем унюхать какие-нибудь зацепки.

Рэй, идя за Рьяжем вслед, убедился, что тот выражался буквально: следователь обнюхивал все тарелки и чашки, разбросанные по вестибюлю и веранде, и как закаленный профессионал не обращал внимания на тошнотворную вонь. Учуяв что-то необычное в блюдах французской кухни, Рьяж прошел на кухню, где исследовал разные пищевые емкости.

— Вот здесь остались следы экстракта винного спорыша, — выговорил наконец Рьяж, указывая на бутылочку с кетчупом и большую пластиковую бутыль с растительным маслом.

— Экстракт спорыша, — задумчиво повторил Рэй. — Несколько недель назад, когда тяникульная команда делала тренировочную пробежку, Фабер по ошибке отведал именно его.

— Ага! — воскликнул Рьяж. — Это поможет сузить круг подозреваемых. Кто-то из участников пробежки мог проболтаться приятелю, а тому захотелось вывести из строя ваших людей.

Цельк принюхалась к посудинам:

— Но от бутылок я чую только человечий запах.

— Дважды их проверив, мне не остается ничего другого, как согласиться, — заключил ее муж. — Тот, кто влил в них отраву, должно быть, сообразил надеть не пропускающие запаха перчатки. И такие же ботинки: здесь нет запаха ничьих ног, кроме человеческих.

— И, принимая это во внимание, подозрение падает на лицо с интеллектом студента вуза, — обратилась Цельк к Рэю. — Предполагая так, у нас окажется еще меньший список подозреваемых.

— Я понимаю, — вздохнул Рэй. — Надеюсь, это не доставит никаких неприятностей университету.

— Во всяком случае, не таких неприятностей, какие я устрою тому, кто это натворил. Кто бы он ни был. — Глазки Цельк мстительно сузились, превратившись в тонкие щелочки.

Рьяж стал расспрашивать Цельк о возможных бузотерах среди студентов. Рэй оставил их, отправившись помогать Джоунз и ее бригаде устроиться в свободных комнатах общежития. Покончив с этим, он вернулся в вестибюль как раз в тот момент, когда там появился Фабер в сопровождении одного из игроков команды.

— Салют, Беннетт, — произнес Фабер, а игрок-кья тут же покинул зловонное общежитие. — Цьюй сказал, что меня вся команда разыскивает. Что стряслось?

— Все, кто был на пикнике, свалились с пищевым отравлением, — объяснил Рэй. — Мы перепугались, подумали, ушел вот, а теперь умирает где-нибудь в кустах.

Фабер, казалось, был смущен куда больше обычного.

— Умирает? От малости спорыша?

У Рэя заныло под ложечкой.

— Откуда вы знаете, какой продукт вызвал отравление?

— Ну, так, подумал просто. Ведь эта штука меня тогда свалила, а?

Рэй не успел ответить: в вестибюль вошли Рьяж и Цельк. Мордочки у них задвигались, едва они почуяли запах Фабера.

— Ваш запах, сильный и свежий, мы обнаружили на отравленной посудине, — сказал Рьяж. — Принимая это во внимание, вам нетрудно ответить, зачем вы брали ее в руки?

— А еще лучше, — добавил Рэй, — потрудитесь объяснить, почему вы не участвовали в пикнике?

— Ну отвалил я, все равно зубрилки меня не переваривают, — промямлил Фабер. — И ни в одну из бутылок я ничего не совал.

У Рьяжа затрепетали ноздри.

— Я сказал: «посудине». Откуда вам известно, что отрава была именно в бутылке?

— Ну, ладно! Это ж шутка. Подумаешь, делов-то! Ну, выпустил слегка пар: а чего они меня мучили, вкалывать заставляли, как ненормального! Подумаешь, прочистят желудок — им же на пользу пойдет.

— Вы арестованы, — отрезал Рьяж. — Следуйте за мной.

Фабер попробовал воспротивиться, но присмирел, как только Рьяж выразительно положил руку на кобуру.

Полицейский увел узника.

Рэй вышел во двор, куда еще раньше, подальше от смрада, удалилась Цельк.

— Совершив такое, Фабера придется исключить, — изрекла декан. — А значит, пропали договор и университетские деньги.

— Может, еще удастся что-нибудь придумать, — безнадежно пробормотал Рэй.

Вместо ответа Цельк пожелала ему доброй ночи и ушла. Рэй вновь оказался в вестибюле, где бригада ГСТ оставила свое оборудование. А ведь телевизионщики, подумал он, прихватили с собой собственный передатчик для трансляции репортажа на Землю. Догадка подтвердилась, и уже через несколько минут, распаковав систему связи, Рэй дозванивался до конторы Макилвайна. Засветившийся экран явил дельца сидящим в кабинете и жующим сэндвич.

— Плохие новости, а? — спросил Макилвайн, взглянув на Рэя.

— Фабер в тюрьме, — известил Рэй. — Он не сможет играть…

— Он… что?! — Макилвайн с размаху шмякнул сэндвич о стол. — Беннетт, какой идиот его сцапал?

— Фабер отравил почти все общежитие, — сообщил Рэй. — Вообразил, что это милая шутка и…

— Детали меня не интересуют.

— К тому ж его исключили из университета.

— Что?! — Макилвайн перегнулся через стол и уставился прямо в камеру. — Беннетт, в трансляцию этих матчей я вложил целое состояние. Если репортажа не будет, эти деньги я вытрясу из твоей шкуры!

— Лучше бы выслушали меня, — перебил Рэй, — если хотите, чтобы ваш племянник вышел из тюрьмы.

— Пусть посидит, — ответил Макилвайн.

— Он же вам родня! — поразился Рэй.

Макилвайн отмахнулся:

— На кой он мне, если играть не сможет. Что до вас, Беннетт, то вы уволены. Это была ваша обязанность держать сопляка в узде.

Вот и все, обреченно подумал Рэй, полный крах. С отчаянием утопающего он ухватился за соломинку. Сердце гулко стучало в груди, и он, будто со стороны, слышал собственный голос:

— Вы рассчитывали устроить матч века и потому решили включить в тяникульную команду землянина. Предположим, я найду замену, другого человека, который сыграет. Подойдет? Все лучше, чем ничего.

— Ненамного, — буркнул Макилвайн. Лицо его напряглось, будто делец силился решить философскую задачу. — О’кей, это лучше, чем спустить в унитаз, к чертям собачьим всю затею. Найдите кого-нибудь. Кого угодно. Убедитесь только, что он хорошо играет. — И Макилвайн прервал связь.

По лестнице спустилась Элизабет, присела рядом с Рэем.

— Худо?

— Не хуже обычного. — Рэй потер виски. — Это Фабер, болван, всех отравил, пошутить решил. Теперь его засадили в тюрьму и вышибли из Врекля.

— Черт! И что ж ты теперь будешь делать?

— Только что пообещал Макилвайну найти замену племянничку. Он согласился, так что договор пока цел. Вопрос, сумеем ли мы включить другого игрока в команду? Успеет ли хоть кто-то поправиться в срок?

— Нет. Врач говорит, несколько дней все пролежат в постели, а после еще неделю их будет трясти.

Неожиданно Рэя озарило:

— А ты?

— Что я?

— Ты студентка с хорошей успеваемостью. А это, кажется, единственное официальное условие для включения в команду.

— Ты с ума сошел, — вспыхнула Элизабет. — Да я в жизни ни во что подобное не играла. Да и сил у меня не хватит куль этот таскать!

— Чтобы играть на месте гонца, мускулы не нужны, — ответил Рэй.

— Гонцы ничего не делают, знай себе бегают туда-сюда. Если…

— Только не сейчас, — взмолилась она.

— Ладно. — В животе у Рэя заурчало, и он вспомнил, что давным-давно не ел. Элизабет охотно согласилась разделить с ним трапезу.

Рэй проснулся на кушетке в университетском вестибюле. На соседнем диване заворочался и тут же снова уснул после тяжелой ночи посольский врач. В общежитии по-прежнему царил кавардак. Рэй немного убрался, приведя вестибюль в мало-мальски пристойный вид, и тут по лестнице спустилась Джоунз.

— А где завтрак? — спросила она Рэя.

— На кухне в кладовке есть припасы. Берите только земное, если не прихватили с собой ферментных таблеток.

— Спасибо. А где тяникульное поле? Надо туда подъехать, установить аппаратуру и сделать пробную съемку. Да, и еще отснять Фабера в игровых моментах.

— Фабера исключили из университета, — сообщил Рэй. И тут же поднял руку, предупреждая реакцию бывшей олимпийки. — Я намерен выяснить, нельзя ли найти другого человека на его место. Макилвайн дал добро, так что налаживайте связь на тот случай, если все утрясется.

— Будет лучше, если утрясется, — протрубила Джоунз. — Дать репортаж с тяникульного матча — мой шанс устроиться в стоящую телекомпанию. И я не желаю, чтобы меня такого шанса лишили. Не за тем я тащилась на этот замшелый комок грязи в космосе.

— Все уладим, — пообещал Рэй.

Требовался пустяк: найти замену Фаберу. А не поступить ли, мелькнула у Рэя мысль, во Врекль самому. Нет, это ничего не даст: Цельк не сможет растянуть правила настолько, чтобы вдруг представить его успевающим студентом, да еще спортсменом. Джоунз, покачивая головой в такт каким-то своим мыслям, прошествовала на кухню.

Минуту спустя явилась Элизабет, усталая и опустошенная после вчерашней ночи.

— Ты уже завтракал? — спросила она.

— Нет, решил подождать, пока ты встанешь. Ненавижу есть в одиночку.

— Та же история. Я что-нибудь состряпаю.

В вестибюль вошел кья.

— Декан Цельк хочет переговорить с вами, — обратился он к Рэю. — Учитывая присутствие Найквиста в ее кабинете, вас просят прийти поскорее.

Из кухни выглянула Элизабет:

— Что еще стряслось?

— Точно не знаю, — признался кья. — Видя, как посол огорчен, ему, по-моему, угодно убрать из университета всех землян.

— Не может быть, — вырвалось у Элизабет. Она вышла из общежития вместе с Рэем и кья, который повел людей через университетский городок к административному корпусу, сопроводив до самого кабинета декана. Там уже восседал Найквист. Судя по виду, весьма довольный собой.

Рэя он даже не удостоил взглядом.

— Мисс Шеффилд, — обратился он к Элизабет, — в свете последних событий, полагаю, будет лучше, если весь контингент землян покинет пределы этого университета.

— Почему мы должны уезжать? Нам здесь нравится.

— Вчера вечером вы подверглись массовому отравлению, — продолжил Найквист. — По счастью, никто не умер и не остался инвалидом на всю жизнь, однако мы не вправе рассчитывать на такую удачу, когда подобное произойдет в следующий раз.

— Все подстроил Вапер, — вмешалась Цельк. — Исключив этого смрадника, ничего подобного не повториться, уверяю вас.

— И все же над Вреклем нависла угроза, — настаивал Найквист. — Здесь уже имели место протесты студентов против присутствия землян, а отравление вызвало еще больше жалоб, не так ли?

— Откуда вы знаете? — не выдержал Рэй.

Найквист самодовольно улыбнулся.

— Я понимаю кья. С их точки зрения, один из человеческого стада в припадке безумия напал на всех остальных. Разве не так, декан Цельк?

— Так, — согласилась Цельк. — Получив сегодня утром несколько жалоб… впрочем, на них можно не обращать внимания.

— Разве? — притворно удивился Найквист. — Жаль, но я не могу разделить вашей уверенности. Хотел бы, но — не могу. Я намерен просить ОН отдать распоряжение о депортации студентов-землян… до более благоприятных времен. Всех вывезут отсюда в течение недели — вместе с телебригадой.

— А как же наш договор с ГСТ? — требовательно возвысила голос Цельк. — Мы не можем позволить себе нарушить его. Возврат аванса разорит университет.

— Ничего не поделаешь. — Найквист встал. — Остается сожалеть, что Беннетт навязал вам кабальные условия. Возможно, в следующий раз, когда вы вознамеритесь иметь дело с Землей, то осознаете преимущества работы непосредственно с ОН.

Взглянув на посла, Цельк сильно и громко фыркнула: символическое очищение носоглотки от его запаха.

Это разозлило посла, но свое раздражение он сорвал на Беннетте:

— Известно ли вам, господин бизнесмен, во что людишки вроде вас способны превратить Кья? Вы мелкий проходимец, рвач! ОН пытаются наладить благонамеренный, естественный порядок передачи научно-технических знаний Кья — процесс, который не позволит их обществу скатиться к хаосу.

— Процесс, который будут контролировать ОН, — добавила Элизабет.

— Процесс, который позволит вам решать, кому позволительно сотрудничать с кья. Не много ли на себя берете, сэр?

— Мы настоящие специалисты по сотрудничеству с нечеловеческими расами, — парировал Найквист. — И, полагаю, должны поблагодарить вас. Учиненный вами, детки, беспорядок станет для ОН весомым доводом в пользу принятия закона, который передаст в наши руки контроль за всеми деловыми контактами между Землей и Кья. Мы положим конец гастролям мастеров легкой наживы вроде Беннетта.

— И вы возьмете на себя труд решать, что нам можно, а чего нельзя, — едва сдерживаясь, прибавила Цельк. Все пары ее подвижных ушей отпрянули назад: явный признак гнева. — Будучи мудрейшими из живущих созданий, вам, естественно, больше, чем нам, известно, что для нас хорошо.

— Нет, но нами накоплен определенный опыт, — возразил Найквист, не замечая ее сарказма. — И не худо его перенять. Себе же на пользу. Всего доброго.

Элизабет проводила посла гневным взглядом, потом повернулась к Цельк:

— Мне еще не поздно записаться в тяникульную команду?

Декан от удивления даже всхрапнула.

— Вам?

— Рэй предложил, чтобы я сыграла в матче. Если в составе команды на поле выйдет землянин, договор можно спасти… и, если вы намерены что-то предпринять, дабы остановить Найквиста, начать следует с этого. Итак, мне еще не поздно попасть в команду?

— Ни разу не сталкиваясь с подобной ситуацией в прошлом, мне трудно что-либо сказать. — Цельк долго и задумчиво втягивала в себя воздух. — Правила, считая наличие хороших отметок единственным требованием для включения в команду, вам, значит, позволительно играть.

— Она еще и преподаватель, — напомнил Рэй.

— Об этом в правилах ничего не сказано, — заметила Цельк. — Позвонив тренеру Знаю, мне надо будет попросить его включить в расписание сегодня и завтра утром дополнительные тренировки.

— Я сейчас же отправляюсь на поле, — объявила Элизабет.

Рэй вышел с ней.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Извини, что вчера я огорошил тебя этой просьбой.

— Все о’кей, — прозвучало в ответ. — Только мое участие в одном матче много пользы не принесет, особенно если Найквист вывезет из го-рода всех землян до единого.

— По крайней мере, ему не удастся разорить меня, — сказал Рэй. — А также Врекль. Хотя ты права: в конечном счете выигрывает он, черт бы его побрал.

— А может, и нет, — сказала Элизабет. — Слишком уж он мудрит ради своего благополучия: глядишь, старый лис сам себя перехитрит. Помни одно: еще не конец, пока тощая леди поет свои песни.

Они вошли в раздевалку, когда тренер Знаю давал указания помощникам:

— Все понимаю, все понимаю. Попахивает, будто декан ничего, кроме собственного дыха, и чуять не желает. На то она и начальство. Соберите всю команду — и сделаем что сможем. — Он обернулся к двум землянам и радостно засопел. — Поздравляю, Шевильд! Побеседовав с деканом, мне чуется, что мы сбежимся в одном стаде. Ну-ка, примерьте форму.

Они направились в кладовую, где Знаю переворошил целую гору форменной одежды.

— Вот самая маленькая, какая у нас есть, — сказал он, протягивая амуницию Элизабет. — Пришьем еще щитков, чтобы усилить защиту. Тренер обшаривал девушку взглядом, надеялся отыскать хоть какой-нибудь признак мышц. — Вопрос в том, совладаете ли вы со своей долей куля?

Элизабет кивнула:

— Обязательно.

Рэй глубже вник в суть вопроса. И с ужасом спросил:

— Вы ставите ее на куль?! Разве нельзя назначить ее гонцом?

От изумления тренер воскликнул:

— Ее?! Шутить изволите? Да чтоб хорошего гонца подготовить, требуется год тренировок. Легче всего и обучиться и играть на месте несунов: держи себе ручку да беги за ведущим.

— Пока другая команда не прорвет линию обороны. — Рэй почувствовал, что теряет сознание. — Ее же размажут.

Взяв себя в руки, он твердо сказал Элизабет:

— Тебе ни в коем случае нельзя играть!

— И позволить разорить Врекль? — Элизабет отрицательно покачала головой. — К тому же мне на Землю обратной дороги нет, если, конечно, я не собираюсь проболеть весь остаток жизни, черт бы ее побрал. Уж лучше паду в сражении.

— Понял. — Для Элизабет с ее невосприимчивостью земной пищи жить на Кья куда безопаснее. — А ты уверена, что удержишь куль?

— За меня не волнуйся, — ответила Элизабет. — Побеспокойся о Найквисте. У тебя есть хоть какое-то соображение, как управиться с ним?

— Всего одно, — признался Рэй.

— Излагай.

— Хочу выяснить, нет ли у тебя каких соображений.

Вечером, провожая Элизабет до общежития, Рэй все еще пытался что-Нибудь придумать. Он понимал, что остался единственным здоровым Землянином во всем университетском городке. Студенты еще не оправились от вчерашнего ужина, а Элизабет измотали долгие часы тренировок. Рэй едва не на руках внес ее в комнату.

— Завтра я буду о’кей, — стонала она, лежа на постели лицом вниз, пока Рэй втирал ей в плечи обезболивающий крем. — Место у куля не так уж плохо. Мне семь кья помогают тащить груз. Всего-то и требуется: держать свои девять кило да поспевать за командой.

— И суметь не расшибиться всмятку, когда команды соперников налетят на куль, — добавил Рэй.

— Потому-то на форму и нашивают столько щитков, — утешала друга Элизабет. — И потом, у Врекля самая сильная линия защиты в лиге, так что мне ничего не грозит. «Держитесь вместе — и отразите все на свете», — так говорит тренер Знаю.

— Это еще и девиз ОН, — заметил Рэй. Он задумался. Держитесь вместе. А если бы ОН не держались вместе? И… Что за самодовольную фразу бросил Найквист на прощание? Что-то, там, про стремление извлекать пользу из советов и опыта ОН? Точно! Так бывает: в мозгу щелк — и все сошлось. Вслух же сказал: — Возникло одно соображение. Нет, постой, два соображения! Та экономистка, как, бишь, ее зовут…

— Грейс Карвер.

— …как думаешь, она не откажется временно поработать консультантом в кьянской фирме?

— Когда поправится. — Элизабет обернулась и глянула на него. — А что? С чего ты ее вспомнил?

— Придумал, как подорвать Найквиста на его же собственной мине. И прибыль получить. Вот уже три соображения.

— Давай по одному, — велела Элизабет. — Что ты хочешь устроить Найквисту?

— Шантажировать его, — ответил Рэй. — Как, по-твоему, намерения у Найквиста благие?

— Ну… да.

— Разумеется. И у ОН тоже. Это худший тип творцов добра: такие уверены, что в расчет следует принимать исключительно их добрые намерения. Так вот, стоит пригрозить послу очернить его в глазах ОН, и он выйдет из игры. Я знаю, как это устроить. Нужно только содействие Джоунз и нескольких кья.

— Здорово. — Элизабет перевернулась, приподнялась и принялась расстегивать пуговицы на рубашке Рэя. — Ну, а теперь выслушаем твое самое первое соображение.

На следующее утро Рэй заявился в контору Гьорфа и обратился к одной из служащих.

— Только что отправившись… э-э… обследовать одну из ферм, Гьорфа тут нет, — пролепетала кьянка. — Будучи Жлья, его секретарь, мне поручено обсудить деловые вопросы с вами.

— Секретарь? — переспросил Рэй. Отказ Гьорфа от встречи вызывал беспокойство. Сомнений не оставалось: управляющий его избегал. — Что ж, давайте поговорим. Поставляя технику Земли на ваши фермы, мне бы хотелось обсудить одну проблему, которая, возможно, возникнет.

Жлья удивленно засопела:

— Будучи явлением полезным, как можно рост производительности превратить в проблему?

— Просто, — ответил Рэй. — Предположим, вы неожиданно собираете вдвое больше зерновых для продажи. Что произойдет с ценами и доходами?

Жлья опять засопела, на сей раз задумавшись.

— Чую, чем пахнет. Происходит затоваривание, и рынок бьется о ближайший риф. Говоря так, вами имеется в виду, что нам следует расторгнуть договор с «Фермерской Россией»?

— Нет. У нас, землян, такие проблемы не редкость. Имея специалиста по экономике, работающего во Врекле, хорошо бы вам проконсультироваться у нее по поводу возможного выхода. Она отыщет вам способ, как повысить и производительность, и доходы, не прибегая к импорту дорогостоящей техники.

При этих словах Жлья навострила все свои ушки.

— Слушая сказанное, у меня окрепло желание кое-что обсудить с нею. Как приятно, должна отметить, что вы столько времени уделяете нашим нуждам.

— Ну, идея не совсем моя, — сказал Рэй. — Большая заслуга тут по праву принадлежит послу Найквисту.

— Послу? — Жлья фыркнула. — Мы от него ничего, кроме плохого, не видели.

— Так только кажется, Жлья. — Рэй улыбался, роя послу яму. — Я бы сказал, что он воистину радеет о помощи Кья, несмотря на директивные указания ОН. Если честно, то именно он предостерег меня, посоветовав продумать последствия наших деловых связей и обратить внимание кья на опыт землян в таких делах.

— Честное слово?

— Честное слово, — кивнул Рэй. — Если бы не он, мы бы с вами сейчас не беседовали. Благодаря ему, неминуемая катастрофа обернулась выгодой для всех нас. — Рэй ухмыльнулся виртуозности, с какой ему удалось исказить истину.

— Услышав это, мне представляется, мы дали маху в отношении посла, — рассудила Жлья. — Слушая ваши слова, Гьорфу было бы приятно.

— Не сомневаюсь, — кивнул Рэй. — А не согласится Гьорф поделиться своей радостью с репортером? Видите ли… э-э… чуете ли, у посла возникли нелады с руководством ОН, и для нас было бы полезно, если б земной народ узнал, какую пользу господин Найквист приносит здесь.

— Репортер-землянин? — Жлья неловко засопела. — Увы, Гьорф, будучи занят, это не представляется удобным. Будучи его самым доверенным помощником, не получится ли у меня?

Рэй снова улыбнулся.

— Да, вы прекрасно справитесь.

— Времени впритык, — заметила Джоунз, сверившись с часами. Рэй вел ее и оператора к парадному входу в посольство ОН. — Матч начнется через три часа. Нам едва хватит времени, чтобы вернуться во Врекль.

— Знаю, — ответил Рэй. Он вцепился в свой поминальник с такой же силой, с какой, должно быть, его доисторический предок держался за волшебный талисман. — Но нельзя оставлять Найквисту времени для ответного удара.

Они вошли в приемную. Делорес деловито перебирала бумажки на столе.

— Пошли вон, — произнесла она, не поднимая головы.

— Никак не выйдет, — затрубила Джоунз. — Мне нужно интервью с Найквистом. Собрано несколько свидетельств кья о его деятельности, не хотелось лишать посла возможности высказаться.

Делорес метнула гневный взгляд на Рэя.

— Это, конечно, ваша работа?

— Возможно. Почему бы вам не уведомить посла о нашем прибытии?

Делорес, задумавшись на секунду, указала большим пальцем на дверь:

— Можете подождать мистера Найквиста в кабинете. Вы один, Беннетт.

Рэй глянул на Джоунз с оператором и сдался. Войдя в кабинет, он устроился в резном кресле у шикарного дубового стола и принялся ждать.

Полчаса спустя появился возбужденный Найквист.

— Что вы затеяли, Беннетт? Не лучше ли по-доброму! — воскликнул он. — Какие-то кья жалуются на политику ОН?

— Позвольте, я вам покажу, — ответил Рэй. Он положил поминальник на стол и нажал кнопку «экран». Над столом возникло голографическое изображение Джоунз и Жлья.

— Меня удивляют ваши похвалы послу, — произносит голографическая Джоунз. — Насколько мне известно, он противился предоставлению Кья какой-либо помощи.

— Как раз из-за политики ваших ОН он зачастую и казался таким ретроградом, — возражает Жлья. — Однако вопреки ОН посол дал «Истхиллз Комбайн» рекомендации, которые позволят нам не только облегчить прием на работу земных ученых, но еще и использовать ваши передовые сельскохозяйственные технологии. Понимая это, нам остается только быть в высшей степени признательными ему. Благодаря поел…

Найквист протянул руку и выключил изображение.

— Беннетт, в какую игру вы играете?

— Стоило бы послушать все интервью, — заметил Рэй. — Жлья вас до небес превозносит. В том же духе высказалась и декан Цельк. Как видите, они понимают, что вы вели тайную политику против интересов ОН, подбрасывая кья завуалированные намеки, как обойти запреты и ограничения Объединенных Наций…

— Это ложь!

— Разве? — улыбнулся Рэй. — Но очень правдоподобная. Кья этому верят. И Джоунз тоже. Она подготовила специальный репортаж и уже передала его на Землю. Поскольку транслировать матч вы не дадите… у ГСТ окажется бездна свободного эфирного времени, которое надо чем-то заполнить. Чуете, чем пахнет? Стоит ОН узнать, как вы за их спиной вели двойную игру, вы вылетите отсюда быстрее, чем кошка с собачьей выставки.

Найквист хватал воздух ртом.

— Не стану отрицать, — продолжал Рэй, — было время, когда мое уважение к вам падало ниже змеиного пупка. Однако, осознав, как ненавязчиво и тактично вы рекомендовали мне обходить препоны, я понял, что был неправ. И взглянем правде в глаза — вы же фактически ничего не предпринимали, чтобы помешать моему бизнесу: так, самая малость показного гнева, который только усугублял ваш имидж ни на что не годного чиновника ОН.

— Вы меня шантажируете! — зарычал Найквист.

— Неужели? — Рэй изо всех сил постарался изобразить оскорбленную невинность. — Что вы, сэр, как можно! Я стою на страже ваших интересов. Мы оба хотим помочь кья. Но, если вы не пересмотрите решение ОН и не позволите Джоунз вести репортаж с матча, в эфир запустят это интервью и…

— Я свяжусь со штаб-квартирой и объясню, что интервью — фальшивка, — заявил Найквист.

— Хорошая мысль, — похвалил Рэй. — Только захотят ли вам верить? Мы-то с вами знаем, как в ОН делаются дела. Обязательно где-то засел зубастый гаденыш, который спит и видит, как бы воткнуть вам нож в спину. Даже фальшивка, вроде такого интервью, позволит вашим недругам воспользоваться…

— Намек понял. — Найквист заскрежетал зубами, потом с размаху грохнул кулаком по панели интеркома:

— Делорес. Передайте корреспонденту ГСТ, что она может устраивать свое представление. — Еще раз ударив по кнопке, посол заорал на Рэя: — Вон отсюда, шантажист ползучий!

Рэй улыбнулся, собрал манатки и не преминул сделать комплимент Найквисту:

— Вы хорошо играете, мистер посол. Так держать!

— Народу-то! Столько у нас еще никогда не собиралось, — поделилась с Рэем Цельк, когда матч начался. Девчушки из групп поддержки, стоявшие по кромкам поля, бросали в воздух пудру, несшую аромат любимой команды, и кья кучками устремлялись туда, где держался милый обонянию болельщиков аромат. Меж тем на поле Элизабет с семью кья тащили к линии ворот грязноватый, весь в травяных пятнах куль — их бросок снимала плывшая поверху дистанционная камера. — Видя перед собой зрителей вдвое больше обычного, у меня просто слов нет.

— Похоже, не все радуются, — заметил Рэй, указывая на кучку кья, которые принесли с собой большие кости из папье-маше и делали вид, что грызут их. Не надо быть антропологом, решил Рэй, чтобы понять отношение этих кья к присутствию землян.

— Ах, негодяи! — раздраженно воскликнула Цельк. — Теперь все поймут, что в студенческой среде нет единства по отношению к студентам с Земли. Надо немедленно это прекратить! Прошу прощения, я ненадолго отлучусь.

Глядя декану вслед, Рэй улыбался. Угомонить протестующих — такого в программе не значилось, тем не менее это приятный штрих. Конечно, главное еще впереди, если только Найквист не надумает все сломать, применив грубую силу.

Во время перерыва Рэй направился к открытой комментаторской кабине, где вели репортаж Джоунз и отставной кьянский тяникулист.

— Итак, — вещала Джоунз, — закончился четвертый период, напомню, что всего их пять. Счет ничейный: шесть, шесть, шесть — при том, что у «Фльек Политехника» один воню… то есть фол.

— Есь так, — подтвердил кья-ветеран, изъясняясь, как ему самому казалось, по-английски, — и так ставить Врекль и Бнерькс в хорую позиць, ясень как богидень, они протщуть куль скрозь свою общую линь и сделют по два отька. Отыграя куль по левой, такая чуда не быть.

Джоунз сняла с головы наушники и подозвала Рэя.

— Недурная игра, — сказала она. — Все в движении, никаких долгих тайм-аутов, а ваша пассия со всем множеством дополнительных щитков оказалась куда фотогеничнее, чем я себе представляла.

— Как, по-вашему, стоит транслировать остальные матчи сезона? — спросил Рэй.

— Большой Мак решит, что стоит, если рейтинги удержатся. — Комментатор кивнула на свой компьютер. — Система автосчета показывает, что по ходу игры наша аудитория растет. Может, задержаться здесь — идея вовсе не бредовая, — рассуждала она вслух.

— А я думал, вам хотелось поскорее удрать с этого «комка грязи», так?

Джоунз пожала плечами.

— Если светит шанс вернуться домой с рейтингом повыше, я подожду. А потом та, рыженькая из посольства, она о’кей, когда ее поближе узнаешь.

— Вы про Делорес? — Рэя поразило, что та кому-то могла понравится. С другой стороны, рассудил он, может, Джоунз сумеет вбить клин между послом и его палачом в юбке. День приносил радость за радостью.

— Делорес, точно, — кивнула Джоунз. — Мы с ней ужинаем сегодня, если только Найквист не подпустит какую-нибудь гадость. Не сталкивались с ним больше?

— Нет.

— Это меня и тревожит, — призналась комментатор. — Не больно-то он похож на человека, который поддается шантажу. Интересно, что он припрятал за пазухой?

— Не имеет значения, — успокоил ее Рэй, — с ним я справлюсь.

На лице Джоунз отразилось сомнение, однако прежде чем она открыла рот, оператор поднял вверх оба больших пальца: начали. — Итак, дорогие зрители, наш микрофон снова включен, мы продолжаем передачу в прямом эфире с планеты Кья, — заговорила она, надев наушники.

Три команды, выйдя на поле, заняли места вокруг куля. Врекль и еще одна команда объединили усилия, и гонцы разметали игроков третьей команды, проложив несунам путь к лицевой линии общей победы. Издали казалось, будто по траве перекатывается громадный валун, однако даже это зрелище явно проигрывало перед явлением Найквиста, пробивавшего путь к Рэю сквозь плотную толпу зрителей-кья.

— Привет, Беннетт, — весело заговорил посол, когда мужчины сошлись лицом к лицу. — Простите, я опоздал к началу матча, задержала, видите ли, кое-какая работенка.

— Работенка? — переспросил Рэй.

— Механику вашу пришлось почистить. — Найквист ядовито улыбнулся. — Я выяснил, что Джоунз и не думала посылать запись интервью на Землю, а ГСТ ничего, кроме спорта, не показывает. Вы обманом вырвали у меня позволение транслировать матч, но я вам гарантирую: это ваш последний трюк. Вы выдворяетесь. Улетаете на следующем же корабле.

— Не спешите прощаться, — осадил его Рэй. — Вы отправитесь вместе со мной. Смотрите.

Рэй вытащил из кармана поминальник и включил воспроизведение записи.

Появилось изображение кабинета Найквиста.

— Ну, Беннетт, лучше по-доброму! — воскликнул, появляясь в кабинете, голографический двойник посла. — Что у вас там? Какие-то кья жалуются на политику ОН?

— Позвольте я вам покажу, — произнесло изображение Рэя. И Рэй-двойник, вытащив поминальник, поставил его на стол.

Стоявший на траве перед Найквистом Рэй выключил поминальник и улыбнулся:

— Я незаметно нажал на кнопку «запись», и вот он вы — поддавшийся шантажу, спасающий собственную шкуру. Как по-вашему, что произойдет, если это увидят в ОН?

Оправившись от минутного испуга, Найквист ответил Рэю улыбочкой.

— Я потеряю работу. А вы пойдете в тюрьму за шантаж. Может, моя отставка того стоит, а, Беннетт?

— В тюрьму я не попаду, пока не вернусь на Землю, — заметил Рэй. — А потому я останусь на Кья. В конце концов у меня здесь бизнес, и невесте моей здесь нравится.

— Невесте?

Рэй указал на поле, где Элизабет менялась сторонами у куля с одним из игроков. — В последнее время меня посетило множество благих мыслей, — сказал он. — Знаете, я сомневаюсь, чтобы вы мечтали потерять работу, так почему бы вам попросту не отвалить, а?

— И позволить вам разрушить мир этой планеты?

— Да разве его разрушишь, этот мир? — воскликнул Рэй. — Я кое-что понял, мистер посол. Все меняется.

— Можно считать это озарением?

— Зачем так высокопарно? — не смутился Рэй. Он указал на поле. — Тысячи лет назад вот таким образом кья сражались из-за еды. Нынче это просто игра, потому что они развили сельское хозяйство и биться за пучок пищи уже не нужно. Или, может, им следовало, оберегая свою самобытность, кочевать по старинке одинокими стадами да соперничать за ниспосланное природой пропитание? Рассуждать так столь же глупо, как и утверждать, что человеку эпохи неолита лучше было бы не вылезать из пещеры.

— Вас ведь на самом деле не волнует, какой вред вы способны принести, ведь не волнует? — спросил, не скрывая отвращения, Найквист. — Потому что вы — примитивный рационалист. — И, потеряв самообладание, зарычал уже совсем недипломатически: — Нынче эта ваша пакость сошла вам с рук, но в следующий раз я вашу шкуру гвоздями к стене приколочу! — Повернувшись, посол устремился прочь, задержался, глянул через плечо и бросил, оставляя за собой последнее слово: — А мир их вы все-таки разрушите.

И с тем пропал в толпе кья.

«Нет, не разрушу, подумал Рэй. Существует, наверное, некий закон преодоления тягот. Элизабет победила свою аллергию, прибыв на Кья. Педант Цельк поняла, что правило, практикуемое как догма, способно принести вред, а гибкость в подходах послужит всеобщему благу. Рэю удалось свести все воедино и удержать в равновесии, вопреки козням Макилвайна и Найквиста. Закон преодоления и выживания в непредсказуемом вселенском пространстве в том, чтобы все время сохранять здравомыслие и смекалку. Простая штука, а вот Фаберу с Найквистом не далась».

Болельщики ликовали. Вновь переключив внимание на матч, Рэй увидел, что Врекль всецело завладел кулем. Сквозь клокочущий рев толпы он расслышал, как Джоунз выкрикивает счет: «Восемь, восемь, шесть, с равным количеством очков у Врекля и Бнерькса… Что за игра!» В это время игроки двух команд-соперниц, слившись воедино, изготовились вырвать куль у Врекля.

Рэй, затаив дыхание, следил, как Элизабет и семь ее товарищей по команде продвигались к линии поля в своей зоне. Соперники навалились на них всей кучей — сила, от которой, подумал Рэй, даже кумир лихих ковбоев и гонщиков Джон Уэйн побежал бы, вопя, к мамочке домой. Защитная линия Врекля была смята, и нападавшие ринулись на куль.

Пока судьи разбирались в мешанине сцепившихся игроков, Рэй выискивал глазами Элизабет. Ему представлялось, как ее уносят с поля на подносике для пиццы, однако, когда груда тел рассыпалась, Рэй увидел, что Элизабет по-прежнему крепко держит одной рукой куль, а другой, сжатой в кулак, размахивает над головой. Толпа болельщиков, обезумев, ревела. Очевидно, подумал Рэй, считается, что команда по-прежнему владеет кулем, пока хотя бы один из ее игроков держится за него. Врекль меж тем шаг за шагом продвигался к заветной линии.

То, что произошло дальше, поразило Рэя. Гонцы заметались по полю — и вмиг Врекль сдал позиции у куля.

— Что происходит? — спросил Рэй у стоявшей рядом кья.

— Мы объединяемся у куля с Фльеком! — возбужденно сопела та. — Какая игра, ах, какая игра!

— Не понимаю, — признался Рэй.

Объяснений не последовало: возобновилась игра, и толпа обезумела еще больше. На поле в схватке сошлись линии нападения и защиты, несуны же, продираясь сквозь хаос рук, ног и тел, добрались до линии в общей для Врекля и Фльека зоне. Время истекло, и болельщики высыпали на травяное поле, приветствуя окончание матча. Джоунз прокричала счет: «Десять, восемь и восемь», — а ее коллега-кья в это время в экстазе всхлипывал что-то бессвязное на своем родном языке. Пробираясь через толпу к скамейке команды Врекля, Рэй все еще гадал, выиграл Врекль или нет. Никто из болельщиков не переживал поражения своей команды, как ему случалось видеть на Земле.

Игроки Врекля, когда Рэй нагнал их, бурно радовались.

— Как ты, в порядке? — спросил он у Элизабет, обняв ее за талию.

— Отлично, — откликнулась она, тяжело дыша. — Эта штука… играть… со временем, может… мне понравится.

— Как тебе удалось в конце удержать куль? — спросил Рэй.

Девушка уже справилась с дыханием.

— Да просто в ручку вцепилась, будто это горло Найквиста, — засмеялась она.

Один из игроков Врекля услышал их разговор.

— Отскочивши и врезавшись в меня, мне досталась большая часть удара, — объяснил он. — Приличная игра, Шевильд, это благодаря ей наши гонцы сторговали классическую комбинацию — чистая классика!

— Сыграно что надо! — звонко поддакнул другой игрок. — А обстоя так, пусть только кто попробует фыркнуть всякую гадость про студентов-землян в нашем славном Врекле!

Рэй повлек Элизабет к комментаторской кабине. На ходу спросил:

— Мы выиграли?

— Выиграли, — кивнула Элизабет. — И даже еще лучше: выиграли правильно. У нас с Бнерьксом было по восемь очков. У Фльека шесть. Объединившись у куля с Фльеком, мы выиграли два очка. И они столько же. Значит, они закончили игру не на третьем месте, а на втором — вничью с Бнерьксом. Их престиж не пострадал, а мы проявили себя как истинные рыцари спорта.

— Стало быть, выиграли все. — И это, отметил про себя Рэй, типичный для кья подход к состязанию, соревнованию, конкуренции. — Но ведь вам оставалась всего пара шагов — и вы взяли бы недостающее очко на своей линии! Зачем было делать такой крюк? А вдруг бы не вышло?

— Тогда бы мы оказались на первом месте вничью с Бнерьксом, а значит, Фльек все равно был бы вторым, — и все отправились по домам счастливыми и довольными. Кстати, об «отправились по домам» — что с Найквистом?

— Я обошелся с ним на твой манер: взял за горло, — сказал Рэй. — Мы остаемся. А теперь давай — Джоунз рвется проинтервьюировать тебя.

Пробираясь сквозь толпу, они столкнулись с Гьорфом.

— Рэбинет! — воскликнул тот и церемонно отвесил дружеский поклон, несколько скомканный толчеей. — Придя посмотреть игру, мне хотелось переброситься с вами парой слов.

— Рад слышать, — отозвался Рэй, а внутренне напрягся: вспомнилось, как управляющий избегал его, вот и сейчас мордочка у кья морщилась так, будто он никак не решался сообщить дурную весть.

Речь Гьорфа, впрочем, полностью развеяла мрачное предчувствие.

— Хотелось поговорить о договоре с «Россией», — сказал кья. — Посовещавшись с Жлья, ей представляется, что… что… а-а… а-ап…

Гьорф силился подавить позыв, не сумел — и согнувшись пополам, зашелся в оглушительной череде чиха и кашля. Всхлипнув нечто вроде: «Прошу простить», — он помчался прочь.

— Я вам позвоню попозже, — крикнул ему вдогонку Рэй, когда кья уже смешался с толпой.

Элизабет сочувственно покачала головой:

— Бедняжка… теперь понятно, почему он тебя избегал.

Рэй улыбнулся и обнял Элизабет:

— Дело поправимое. У Гьорфа в приемной сидит смышленая девчушка, Жлья. У нее на меня — никакой аллергии.

— Было бы гораздо хуже, если бы общаться через секретаря пришлось нам с тобой, — весело ответила Элизабет.

 

Факты

*********************************************************************************************

С хвостом, но не комета…

Космический телескоп «НuЬЫе» обнаружил странные гигантские кометы в самом сердце галактики Carthwell, расположенной на расстоянии 500 миллионов световых лет от Земли, в созвездии Ваятеля. На самом деле эти галактические монстры с ядрами, достигающими размера в несколько сотен световых лет и хвостами длиной от 1000 до 5000 световых лет, — не кометы. Скорее всего — это результат столкновения массивных газовых облаков, движущихся с большой скоростью, и статичной пелены газа. Хвост этих псевдокомет подобен следу, который оставляет за собой корабль, проходя по недвижной глади воды. По мнению американских исследователей, проанализировавших полученные снимки, подобные объекты могли появиться в результате столкновения галактики Carthwell с какой-либо более мелкой галактикой, произошедшего 200 миллионов лет тому назад.

Новый Адам

На острове Маврикия росло одинокое дерево. Этот мужской экземпляр двудомного Dombaya mauritania не мог рассчитывать на взаимность себе подобных, так как женских особей его вида на планете не осталось. Национальная ботаническая академия Франции (Брест), посвятившая себя делу сохранения растений, находящихся под угрозой уничтожения, нашла решение этой задачи. Попытка феминизации мужских цветов путем их гормональной обработки позволила получить семена. Они были высажены в почву, и уже довольно скоро одно из окрепших молодых деревьев принесло семена, которые, в свою очередь, дали крепкие женские побеги.

Не первый случай, когда одиночество заставляет мужчину создать «из ребра» подругу…

С небес — на Землю

Российское космическое агентство нашло применение огнеупорной керамической плитке, оставшейся после строительства «Бурана». Этими пластинами, выдерживающими температуру до 3500 °C, будет облицован «крематорий» для токсичных отходов. В нем предполагается уничтожить 40 000 тонн биологического оружия, накопленного в советский период. Эта технология, которая оставляет лишь обычный пепел, нетоксичные газы и воду, заинтересовала Европейский союз.

Кошкина «дорожка»

Любителям кошек придется смириться: вовсе не в силу привязанности животные трутся головой о ноги или о кушетку хозяина. Делается это с прагматической целью оставить свои специфические феромоны и тем самым пометить территорию. Когда кот обеспокоен или вырван из привычной среды, он предпринимает меры покруче — начинает уриномаркировку. Для того чтобы этого избежать, лаборатория Sanori (Франция) имитировала «лицевые» феромоны кошки. Распыление препарата на ковры, канапе, шторы и в кошкин уголок, успокаивая животное, заставляет его забыть об орошении стратегических точек.

 

Алексей Калугин

КАСКАДЕР НА ОДИН ТРЮК

Почти девять месяцев Чейт, не разгибая спины, лопатил навоз на хрюновой ферме, строя планы, как он потратит заработанные деньги. Но для солидного дела суммы все равно не хватало.

Несмотря на миролюбивый нрав хрюнов, внешний вид их производил довольно-таки отталкивающее впечатление: бочкообразное тело, опирающееся на четыре расставленные в стороны короткие ноги-палки, покрытое зеленовато-бурой пупырчатой кожей, которая постоянно лоснилась от сантиметрового слоя липкой слизи. Хрюны не давали молока, шкуры их не годились для выделки, а мясо отличалось жесткостью и неприятным привкусом, — два года назад никому бы и в голову не пришло выращивать хрюнов на ферме. Разведение хрюнов превратилось в чрезвычайно прибыльное дело после того, как биолог Арво Бергстейн опубликовал в одном малотиражном узкоспециальном научном журнале статью о том, что в естественных выделениях хрюнов содержится целый ряд естественных стимуляторов, способствующих омоложению кожи. Случилось так, что статью Бергстейна, адресованную двум десяткам коллег-специалистов по хрюнам, перепечатал журнал «Пульс Галактики». Это и положило начало хрюновой навозной лихорадке. Почтенные матроны, матери семейств и молодые девицы всех рас и народов, зажав носы, принялись нырять в ванны и бассейны, залитые хрюновым навозом. Стоили такие процедуры дороже, чем купание в бассейне, наполненном лучшим шампанским.

Неполных девять месяцев Чейт просидел чуть ли не по уши в хрюновом навозе, но так и не заметил никаких изменений на своем теле: не стал меньше старый шрам на правой голени, не потускнел голомарк на левом плече — память о двух годах армейской службы в мобильных сухопутных частях на Туке-4. Но в свои двадцать восемь лет Чейт не жаловался ни на здоровье, ни на плохое настроение, только на отсутствие денег.

Разделавшись наконец с контрактом, Чейт решил немного отдохнуть, поразвлечься и проветрить легкие от хрюновой вони на планете Каней.

Планета Каней! Планета Развлечений! Планета Мечта, где круглые сутки идут карнавалы, горят фейерверки и не смолкает музыка; планета, в ресторанах которой можно заказать самые экзотические кушанья, напитки и вина из любого уголка Галактической Лиги.

Чейт свои финансовые возможности явно переоценил: суммы, оставшейся на его кредитке спустя девять дней, не хватило бы даже на то, чтобы покинуть Каней.

Чейт неторопливо шел по освещенной праздничными огнями вечерней улице. Яркие краски зазывных витрин не радовали взора; разноцветное мелькание реклам и беззаботные толпы гуляющих вызывали глухое раздражение.

Внимание Чейта привлекло небольшое объявление, написанное от руки, что уже было необычным для Канея. Белый лист с надписью был вывешен за оконным стеклом рядом с дверью, на вывеске которой значилось: «Посредническая фирма «ННН». Объявление гласило: «Кино-компании «Золотой Квадрат» срочно требуется каскадер на один трюк». Ниже следовала сумма гонорара. Нулей в ней было так много, что Чейт трижды пересчитал их, прежде чем окончательно удостоверился, что не ошибся. Он решительно толкнул дверь и вместе со звоном подвешенного над ней колокольчика вошел в контору.

Помещение оказалось небольшое. Прямо у двери, чуть слева, стояли два кресла для посетителей и маленький журнальный столик с ворохом проспектов. Немного дальше, у противоположной стены, располагался огромный и очень старый двухтумбовый письменный стол, из-за которого навстречу Чейту поднялся невысокий молодой человек с длинными светлыми волосами, зачесанными за уши.

— Добрый вечер. Чем могу быть полезен?

— Я насчет объявления, — большим пальцем Чейт указал за плечо. — Вы там ничего с цифрами не напутали?

— Нет, — улыбнулся клерк. — Все верно. — Блондин достал из ящика стола тонкую пластиковую папку и вынул из нее несколько листов бумаги. — «Кинокомпания «Золотой Квадрат» приглашает каскадера на исполнение только одного трюка. Доставка исполнителя на место съемки, содержание и техническое оснащение трюка обеспечивается компанией. Репетиции и дубли не предусмотрены. Съемка в течение недели после подписания контракта. Оплата после съемок трюка». — Блондин поднял голову. — Как видите, все предельно доходчиво.

Чейт, изображая нерешительность и раздумье, почесал подбородок. В действительности же он принял решение уже в тот миг, когда звякнул дверной колокольчик.

— Где будет проходить съемка?

— На Тренине.

— Что я должен подписать?

Клерк положил перед Чейтом чистый бланк контракта.

— Заполните, пожалуйста, все графы. Внизу поставьте сегодняшнюю дату и распишитесь.

— Здесь написано, что компания не несет ответственности за здоровье и телесную целостность каскадера после выполнения трюка! — Воскликнул Чейт, прочитав текст контракта.

— А что же вы хотели? — удивился блондин. — Исполнение трюков всегда связано с определенным риском, и любая кинокомпания предпочитает заранее застраховать себя от судебных исков со стороны пострадавших каскадеров или их родственников.

— А что означает — «телесная целостность»?

— Ну, если во время исполнения трюка вы лишитесь руки или ноги, то не имеете права требовать компенсации.

— А если головы?

— Тогда ваш гонорар получит то физическое или юридическое лицо, которое вы упомянете в контракте.

— Это что ж такое! — возопил Чейт. — Я отдаю концы во славу киноискусства, а кто-то другой получает мои денежки!

— Очень сожалею, но контракт может быть подписан только на данных условиях.

По лицу клерка вовсе не было заметно, что он о чем-то сожалеет Он сделал движение, намереваясь снова собрать бумаги в папку. Чейт быстро прижал их ладонью к столу.

— Момент! Я не сказал, что ухожу.

* * *

Пассажирский звездолет первого класса, билет на который вручил Чейту клерк из конторы «ННН», не стал совершать посадку на Тренину из-за одного пассажира.

— Мы и без того сделали крюк, чтобы подбросить вас сюда, — заявил первый помощник капитана. — Я уже пятый год летаю этим рейсом и впервые вижу человека, изъявившего желание высадиться на Тренине.

Чейта «упаковали» в индивидуальную автоматическую посадочную капсулу и, сориентировав ее по сигналу тренинского маяка, отстрелили в космос. В капсуле было невероятно тесно, но, по счастью, полет занял всего полчаса.

После того, как прозвучал сигнал «Посадка окончена. Можно покинуть капсулу», боковая стенка отъехала в сторону, и Чейт ступил на землю Тренины. Он стоял в центре огромного бетонного поля, на котором не было ничего, кроме него самого, доставившей его капсулы и небольшого строения кубической формы, до которого было не меньше километра. Чейт закинул сумку с вещами за спину и зашагал по направлению к зданию.

Солнце палило нещадно. Уже через несколько минут Чейт взмок. Голова начала гудеть; казалось, что мозг превратился в яичный желток. Раскаленный бетон прожигал тонкие подошвы ботинок. Зависшее над ним колышащееся марево делало очертания здания смазанными, как будто оплывающими от жары. Воздух, неподвижный и густой, как кисель, обжигал легкие, и Чейт осторожно втягивал его сквозь стиснутые зубы.

Наконец, едва держась на ногах, Чейт дотащился до здания, на фасаде которого красовалась надпись: «Космопорт Тренины. Галактическая Лига».

Внутри помещения было не менее жарко. За маленьким конторским столиком сидел мужчина лет сорока пяти с очень светлыми, выгоревшими волосами. Положив ноги на стол, он читал газету. Из одежды на нем были только голубые трусы, но на спинке стула висел синий форменный китель, а на шкафу, задвинутом в угол, пылилась фуражка таможенной службы.

— Вы Чейт? — довольно бодро спросил таможенник.

— Да, — Чейт бросил сумку на пол и упал на стул.

— Тогда — с прибытием. — Таможенник открыл холодильник и поставил перед Чейтом мгновенно запотевшую банку пива.

Чейт открыл банку и с наслаждением втянул в себя ледяную жидкость. От внезапного холода в желудке у него на мгновение перехватило дыхание.

Чейт через голову содрал прилипшую к телу рубашку.

— Похоже, гости у вас бывают нечасто?

— Какому же нормальному человеку придет в голову по собственной воле забраться в это адово пекло? Разве что чокнутому биологу — им страх как нравятся тренинские болота, кишащие всякой мерзостью. Да вот сейчас еще киношники приехали. За те деньги, что они получают, можно и в болоте посидеть, и на солнце пожариться, точно?.. А вы кто — киношник или ученый?

— Каскадер, — гордо заявил Чейт.

Таможенник с интересом глянул на гостя.

— И что же вы будете делать?

— Наверное, плавать в болоте.

Снаружи послышался шум двигателя.

— Это за вами, — сказал таможенник, глянув в окно.

Чейт быстро допил пиво и бросил банку в картонный ящик, до верха наполненный точно такой же пустой тарой.

— Спасибо за пиво.

Мотор, взревев в последний раз, умолк.

Дверь отлетела в сторону, и в помещение вкатился маленький толстый человечек, одетый в белые шорты до колен и цветастую распашонку. На его красном, облупившемся носике-пуговке каким-то непостижимым образом держались огромные роговые очки с толстыми линзами. Коротко остриженные волосы стояли ежиком. Определить возраст человечка не представлялось возможности: ему можно было дать от тридцати до шестидесяти.

— Привет, Олег! — Взмахом руки приветствовал человечек таможенника.

— Здравствуй, Джейк, — отсалютовал банкой тот.

— Где Чейт?

Маленький человечек по имени Джейк задал вопрос таким тоном, что можно было решить, будто в комнате полным полно народа.

Таможенник, усмехнувшись, указал банкой на Чейта.

— Ага! — Джейк, быстро перебирая ногами, подлетел к Чейту, остановился в двух шагах и, приложив указательный палец к кончику носа и близоруко прищурившись, окинул его оценивающим взглядом, как жеребца на ипподроме. — Отлично! — вынес он свое заключение и схватил Чейта за руку. — Джейк Слейт, продюсер фильма. Пошли!

Не выпуская руку Чейта, Джейк потащил его к выходу. Чейт едва успел подхватить свою сумку и рубашку.

Снаружи у двери, поблескивая на солнце броней, местами выступающей из-под слоя налипшей и засохшей грязи, стоял шестиколесный закрытый вездеход. Чейту сделалось дурно, когда он представил, какой удушающий смрад с запахами смазки и жженой резины стоит внутри этой груды раскаленного железа.

Джейк открыл дверь и, втолкнув Чейта на заднее сиденье, вскарабкался туда же вслед за ним.

К удивлению Чейта, внутри вездехода царила прохлада. Впервые с момента прибытия на Тренину он легко и свободно вдохнул полной грудью. Вездеход был оборудован кондиционером!

Бетонное поле скоро кончилось, и вездеход, не сбавляя скорости, плюхнулся в жидкую грязь. Дороги не было вообще. Машина, разбрасывая по сторонам грязь и воду, проламывалась сквозь сплошную стену густой тропической зелени.

— Знаменитые тренинские болота! — с гордостью за болота, как будто они являлись творением его собственных рук, сообщил Джейк. — Великолепная натура! Тучи гнуса, плотоядные растения, невероятное количество наиомерзительнейших тварей! Я сделаю потрясающий фильм!

— А какова моя роль? — спросил Чейт.

— А вы разве не знаете?

— В общих чертах, — Чейт решил держать фасон. — А мне хотелось бы знать детали.

— Вы должны будете умереть, — лицо Джейка расплылось в радостной детской улыбке.

— Понятное дело, — не выказывая ни малейшего удивления, Чейт наклонил голову, давая тем самым понять, что умирать ему приходится не реже одного раза в неделю. — Каким образом это произойдет?

— Понятия не имею, — беззаботно взмахнул розовой ладошкой Джейк. — Строев что-нибудь для вас подберет, поэффектней. Это наш режиссер. Я выдаю идеи, а Гарри воплощает их. Вы когда последний раз были в кинотеатре?

Чейт пожал плечами.

— Точно не помню.

— Вот именно! — радостно воскликнул Джейк, подпрыгнув на сиденьи. — Почему люди перестали ходить в кино? Потому что им все это уже давно надоело: погони, стрельба, головокружительные трюки… Виртуальный мир, который может воспроизвести на домашнем компьютере любой школьник, гораздо интереснее… Зрителю надоело видеть суррогат жизни, клюквенный сок вместо настоящей крови. Я, Джейк Слейт, кардинально изменю кинематограф!

Чейт понял, что Джейка понесло. Откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза, он наслаждался прохладой и полусонно слушал толстого продюсера.

— Я, Джейк Слейт, заставлю зрителя снова ходить в кинозалы и с замиранием сердца следить за событиями на экране. Потому что именно мне пришла в голову блестящая мысль: отказавшись от дорогостоящих, рассчитанных только на внешнее впечатление спецэффектов, совместить игровое кино с документальным. Слить их в единое целое, создать «реальный кинематограф». Существует художественный сценарий, актеры играют роли придуманных персонажей, но при этом камеры фиксируют только то, что происходит на самом деле. Минимум декораций, все съемки только на натуре. Настоящая одежда, действующее оружие, неподдельные страсти…

Чейт едва слушал Джейка, не особенно вникая в его идеи.

Почти два часа вездеход трясло и бросало на ухабах и кочках. Наконец он выехал на относительно ровный и сухой участок, поросший густой травой и низкорослым кустарником. Впереди заблестела вода. Возле Водоема стояло несколько сборных домов, пара вездеходов, вертолет. Типичный поселок колонистов.

Чейт был разочарован; он никак не ожидал, что на съемочной площадке ему придется встретиться с такой же серой и скучной повседневностью, что и на хрюновой ферме.

— Ну, приехали, — сказал Джейк, вылезая из вездехода, остановившегося возле одного из домов.

Он снова взял Чейта за руку и повел за собой, как заботливый старший брат.

Помещение, в котором они оказались, было забито всевозможной киноаппаратурой. В центре, за столом, заваленном бумагами, сидели трое человек.

— Друзья, позвольте представить вам Чейта, нашего нового каскадера! — торжественно провозгласил Джейк.

— Очень своевременно, — произнес высокий худой мужчина с лысиной и черной полоской усов под носом. — Мы как раз обсуждаем план завтрашней съемки.

— Это наш режиссер Гарри Строев, — представил его Джейк. — А это, — указал он на самого младшего, — Той Колин, главный оператор.

— Рад вас видеть, Чейт, — сказал Той, поднимаясь из-за стола.

— Я тоже, — ответил Чейт, пожимая протянутую руку.

Той подвел Чейта к стойке, на которой было установлено несколько мониторов и, смахнув на пол ворох перепутанных проводов, поставил на освободившееся местечко небольшую пластиковую коробку.

— Смотрите, — сказал он и открыл коробку.

На дне в специальных ячейках из амортизирующего пластика лежало шесть крошечных кубиков, размером меньше ногтя.

— Это камеры-жуки, с их помощью мы и будем вас снимать.

Той надавил какие-то клавиши на пульте под мониторами, и камеры, покинув свои гнезда, беззвучно поднялись в воздух и закружили вокруг Чейта. Той включил мониторы, и Чейт увидел на них себя, показанным в шести различных ракурсах.

— Камеры-жуки настроены на вас и будут сопровождать вас повсюду, пока не закончатся съемки эпизода с вашим участием, — сказал Той.

— Он знает, что ему предстоит? — спросил Строев у Джейка.

— В общих чертах, — ответил Джейк, теребя двумя пальцами свой крошечный нос, словно пытаясь сделать его подлиннее.

— И как он к этому относится?

— Нормально. Сказал, что любит кино с детства.

— Впервые встречаюсь с такой смертельной любовью, — криво усмехнулся третий, находившийся в комнате и до сих пор молчавший человек, больше похожий на вышибалу из кабака с какой-нибудь затерявшейся на краю галактики пересадочной станции, чем на деятеля киноискусства.

— Постановщик трюков Стах Орин, — представил громилу Джейк. — С ним, Чейт, вам, главным образом, и придется иметь дело.

— Очень приятно, — сказал Чейт, покривив душой, потому что ничего приятного в этом мрачном типе с бульдожьей челюстью и кривым щрамом на щеке не находил.

— Вы готовы сниматься завтра? — спросил Чейта Строев.

— Я еще не знаю, что мне надо будет делать.

— Ну, это вам объяснит Стах.

Громила поднялся из-за стола и, кивнув Чейту головой, закосолапил к выходу.

Солнце уже миновало зенит и начало клониться к горизонту, спрятанному за зелеными зарослями. После прохладного помещения зной казался еще нестерпимее, чем прежде.

Дом, в который молчаливый Стах завел Чейта, оказался прекрасно оборудованным спортивным залом, где два обнаженных по пояс темнокожих гиганта рубились огромными двуручными мечами. Лязг стоял такой, словно работал станок, штампующий пивные банки. На гостей великаны не обратили ни малейшего внимания, продолжая поединок.

— Это Муг и Гог, — сказал Стах. — Они будут твоими партнерами. Ты умеешь обращаться с мечом?

— Приходилось, — соврал Чейт и тут же с опаской добавил, — но это было давно…

— Ничего, многого от тебя не потребуется, ребята все сделают сами.

— А в чем будет заключаться трюк?

— Тебя изрубят на куски, — удовлетворенно сообщил Стах.

— Это понятно, — улыбнулся Чейт. — Но мне хотелось бы знать, как это будет исполнено технически?

— Технически? — Стах оттопырил нижнюю губу, и трудом соображая, что от него хотят услышать. — Ну, Муг предпочитает работать мечом, а Гог больше любит боевой топор. А уж что и в каком порядке они от тебя отрубят, будет зависеть от того, насколько умело ты управляешься с оружием. Хотя, должен сказать, мало кто смог бы достаточно долго продержаться против этих ребят, — с гордостью закончил он.

Чейт, дернув подбородком, сглотнул слюну. Разговор ему определенно не нравился.

Стах с сомнением глянул на Чейта.

— Похоже, парень, у тебя не в порядке с головой. Ты слышал о идее Слейта соединить игровое и документальное кино?

— Он говорил об этом всю дорогу.

— Ну так чего же еще? Все сцены мы снимаем вживую. То есть если по сценарию герой должен умереть, то он умирает по-настоящему. Конечно, не артист, а дублер — каскадер на один трюк.

— Но в контракте нет ни слова о смерти!

— В контракте сказано, что ты согласен исполнить любой трюк, который тебе предложит компания. Мы предлагаем тебе смертельный номер.

— На это я не согласен!

— Тогда плати неустойку и отваливай.

— Как раз сейчас с деньгами у меня прорыв.

— В таком случае, придется выполнять работу, за которую взялся. Хочешь потренироваться перед завтрашним боем?

Чейт отрицательно помотал головой.

— Муг! Гог! — крикнул Стах. — Проводите нашего нового каскадера в крайний дом, там он переночует. И присмотрите за ним. Хотя, куда здесь убежишь? Кругом одни болота.

Молчаливые гиганты отвели Чейта в домик, стоящий на краю киношного поселка. Видимо, по причине сырости грунта, дом был поднят на невысокие сваи. Окно выходило на густые заросли низкорослого кустарника.

— Ну и влип же я, — пробормотал он и, не раздеваясь, упал на кровать.

За окном уже начало темнеть, когда принесли ужин. Чейт съел все, что было, и отдал охраннику поднос с грязной посудой.

Закрыв дверь, Чейт достал из сумки и одел на голову бейсбольную кепку. Покопавшись еще, он вытащил большой складной нож. Присев под окном, Чейт попытался просунуть лезвие ножа в щель между пластиковыми панелями пола. После нескольких безрезультатных попыток ему удалось подцепить один из квадратов. Осторожно, стараясь не шуметь, он вытащил панель из пазов и прислонил к стене. Из открывшеюся отверстия на Чейта пахнуло влажной духотой. Спрятав нож в карман, он осторожно спустился вниз и замер, припав к насыщенной влагой земле. Со стороны поселка доносились приглушенные расстоянием голоса. Чейт медленно пополз в сторону темнеющих зарослей.

«Великолепная натура, — вспомнились ему слова Слейта. — Выжить здесь невозможно!»

«Ну, это мы еще посмотрим, — подумал Чейт. — Не знаю, как на болоте, а в поселке я уж точно не доживу до обеда».

Осторожно раздвинув ветви, Чейт заполз в кусты. Кругом царила кромешная тьма, и двигаться приходилось очень медленно, на ощупь.

Через полчаса Чейт решил, что отполз от поселка на достаточное расстояние, и поднялся на ноги. Идти, продираясь сквозь густой кустарник, было не легче, чем ползти, но вскоре заросли стали редеть. Зато под ногами зачавкала жидкая грязь.

Чейт понимал, что, двигаясь в темноте по незнакомой местности, он имеет великолепную возможность угодить в трясину, но в то же время ему хотелось как можно дальше уйти от поселка, хотя он и надеялся, что его исчезновение будет обнаружено только утром.

Очень скоро Чейт совершенно выбился из сил. Вытягивать ноги из жидкой грязи становилось все труднее, а рукам, кроме того, что нащупывать дорогу, приходилось еще и отбиваться от несметных полчищ гнуса. Настораживали Чейта и звуки, доносившиеся из темноты. Они раздавались то вдалеке, то где-то совсем рядом: то вздохи, то хлюпание, то тяжелое сопение. Может быть, звуки издавало само болото, но с такой же вероятностью это мог быть ночной зверь, преследующий добычу.

Чейт решил не испытывать более судьбу, а найти место посуше и там заночевать.

Вдруг Чейту показалось, что слева от него в просвете между деревьями мелькнул слабый отсвет. Он сделал шаг назад и снова увидел метрах в ста в стороне слабое бледно-розовое свечение. Чейт пошел на свет. По мере его приближения свет не становился ярче, но распространялся в стороны и вверх, занимая все большее пространство, и наконец глазам путника предстало удивительное зрелище.

В центре небольшой идеально круглой поляны возвышалось огромное развесистое дерево, а среди его ветвей и вокруг кроны парили тысячи бледно-розовых огоньков размером с грецкий орех. Картина была фантастической, завораживающей своей нереальностью: черный, будто вырезанный из плотной бумаги силуэт могучего дерева и слабые, кажущиеся беззащитными, доверчиво и нежно льнущие к нему светлячки. Не верилось, что подобная идиллия может существовать среди здешних топей.

Больше всего Чейту понравилось то, что поляна была сухой и на ней практически отсутствовал гнус, не дававший ему ни секунды покоя.

Чейт устроился среди корней, прислонившись спиной к стволу дерева. Запрокинув голову вверх, он любовался безмолвной игрой летающих огоньков. Их мягкий, ровный свет вселял в него чувство покоя, уверенности, что здесь с ним ничего не случится. Веки, ставшие вдруг невыносимо тяжелыми, упали вниз, и Чейт погрузился в глубокий сон.

Но спать ему пришлось недолго. Внезапная острая боль пронзила голову. Казалось, что в мозг впилась острая и длинная раскаленная игла. Чейт глухо, сквозь зубы, застонал и открыл глаза. Прямо перед его лицом плясал один из светлячков, но только теперь он был не бледно-розовым, а ярко-красным, похожим на каплю расплавленного металла. Ударом ладони Чейт отбросил светлячка в сторону, и тотчас же боль в голове затихла. Но уже новые светлячки собирались вокруг него, наливаясь по мере приближения зловещим огненным сиянием. Сразу несколько иголок прокололи мозг. Чейт взвыл от нестерпимой боли и, вскочив на ноги, бросился в темноту.

Зудящая мошкара, облепившая тело, едва он покинул поляну, показалась Чейту почти родной после коварных светлячков. Эти маленькие кровопийцы, по крайней мере, не пытались скрыть своих намерений.

Осознав, что больше не в силах сделать ни шага, он нашел высокое дерево и, ежесекундно рискуя сорваться и свернуть себе шею, вскарабкался на него. Устроившись в развилке между стволом и толстым суком, Чейт провалился в тяжелое забытье, уже не обращая внимания на полчища летающих вампиров, тотчас же облепивших его.

Проснулся Чейт, когда солнце, поднявшееся уже довольно высоко, пробило лучами густой лиственный покров. Вся кожа на лице, шее и руках покраснела, опухла и нестерпимо зудела от бесчисленных укусов ночных кровососов. С трудом разлепив веки, Чейт смог наконец-то осмотреть местность, куда попал.

Тренинское болото представляло собой островки относительно сухой земли, поросшей травой, мелким густым кустарником и высокими одиночными деревьями, перемежающиеся большими и маленькими бочагами стоячей воды, затянутыми мелкой «ряской». Сверху, на высоте нескольких метров, все это было накрыто плотным пологом мангровых зарослей, тянущих свои белесые, похожие на скользких, охаличных червей, корни вниз, к воде. Было жарко, душно и влажно, как в парилке.

Спустившись с дерева, Чейт присел на корточки возле ближайшей ямы с водой. Отогнав в сторону зеленую крошку, плавающую по поверхности, он набрал полные ладони воды, оказавшейся на удивление чистой и прозрачной, но неприятно теплой. Перед тем, как отправиться в путь, Чейт срезал ножом увесистую рогатину.

Чейт шел, стараясь не думать, куда идет и где ему сегодня придется ночевать. Да и доживет ли он вообще до сегодняшнего вечера? Все сильнее и сильнее горело плечо, укушенное светлячками, жгучая боль опускалась от плеча к локтевому суставу. Давало о себе знать и чувство голода.

Чейт старался обходить стороной встречающиеся по дороге бочаги. Но встреча с местной фауной произошла не у воды. Из кустов навстречу человеку выползло чудовище, похожее на крокодила, забравшегося в черепаший панцирь. Издав громогласный рык, хищник неторопливо, даже как будто немного лениво, затрусил к человеку. Как назло, поблизости не было ни одного сколько-нибудь высокого дерева, которое могло бы послужить Чейту укрытием.

Первый бросок зверя Чейт отбил, ударив его рогатиной по голове и отпрыгнув в сторону. Зверь присел на хвост и почти по-человечески почесал передней лапой ушибленное место, как бы недоумевая, как это с ним мог приключиться такой конфуз.

Воспользовавшись его замешательством, Чейт подбежал сбоку, подсунул под брюшной панцирь рогатину и, навалившись на нее здоровым плечом, как на рычаг, опрокинул чудовище на спину. Зверь яростно зарычал и в бессильной злобе стал бешено хлестать вокруг себя хвостом. Лапы его были слишком коротки и не доставали до земли, а удары хвоста о землю только закручивали тело волчком.

— Получил, урод!

Издав победный клич, Чейт взмахнул в воздухе своим оружием.

Чудовище перестало размахивать хвостом и, вывернув голову, посмотрело на Чейта недобрым взглядом.

— Я бы попросил вас обходиться без личностных оскорблений, — произнес зверь.

— Ну вот, я уже начал бредить, — решил Чейт и погладил больное плечо, которое начало распухать и сильно дергало резкими, неожиданными приступами секундной боли.

— Как вам не стыдно! — Возмущенно рявкнул зверь. — При чем здесь психопатия? Вы пользуетесь моим беспомощным положением!

— А ты, когда напал на меня, не пользовался моей беззащитностью? — спросил Чейт, хотя и понимал всю абсурдность этого разговора с диким обитателем тренинского болота. — Ты еще скажи, что хотел поиграть со мной.

— Я всего лишь выполнял свою работу, — с достоинством ответил зверь. — Я каскадер и работаю на кинокомпанию «Золотой Квадрат». Вы заключили контракт на условии, что должны умереть, а я — что должен кого-нибудь съесть. Мне доверили съесть именно вас.

— Великолепно! Ты — тренинец?

— Нет, я с Грона. Мое имя Архенбах. А ваше — Чейт А, я видел ваш контракт. Я бы никогда не посмел напасть на вас, если бы знал, что вы будете против! Но в вашем контракте сказано, что вы согласны на все.

— Я вовсе не соглашался умереть, меня обманули! — Со злостью крикнул Чейт. — Я потому и сбежал на болото, что меня хотели убить.

— Боже мой! — всплеснул передними лапами Архенбах. — Я благодарен вам за то, что вы не позволили мне совершить непоправимую ошибку! Клянусь, больше я не стану предпринимать попыток съесть вас, не заручившись вашим на то согласием!

— Что ж, в таком случае я, пожалуй, прощаю тебя, — подумав, решил Чейт.

— Буду вам весьма признателен!

Чейт вдруг заколебался.

— Нет, постой, по-моему, ты врешь. Если ты работаешь на «Золотой Квадрат», то должен есть меня перед камерой, а не в болотной глуши, где этого никто не видит.

— Вы забыли про камеры в виде жуков. Они все время следят за нами.

— Какой же я идиот! — Чейт в отчаянии схватился за голову. — Выходит, они следили за каждым моим шагом! Они с самого начала знали о побеге! Все было подстроено!

— Извините, но вы ошибаетесь. Ваш побег обнаружился только сегодня утром. Но камеры-жуки в автоматическом режиме фиксировали каждый ваш шаг, и Слейт, просмотрев отснятые за ночь пленки, пришел в неописуемый восторг. Он заставил Строева перекроить сценарий, чтобы вставить эти кадры в фильм. Ну а после этого меня вертолетом доставили на болото, чтобы помочь выполнить ваш контракт.

— Что же ты теперь собираешься делать? — спросил его Чейт.

— Не могу сказать. Меня обещали забрать отсюда после того, как будет снята сцена кровавого поедания человека. Но после того, что мне стало известно, я не собираюсь вас есть.

— Можешь идти со мной, если хочешь, — предложил Чейт.

— Позвольте узнать, куда?

— Сам не знаю, — пожал здоровым плечом Чейт. — Но я хочу выбраться из этого болота.

— Что ж, это соответствует и моему желанию.

Чейт положил рогатину на панцирь Архенбаха и шел, придерживая больную руку. Боль, которая раньше концентрировалась в месте укуса, растеклась по руке и спустилась уже ниже локтя. Пальцы на руке немели. У Чейта начинался жар. Он двигался все медленнее, шатаясь, цепляясь ногами за неровности грунта; перед глазами плыли огненные круги. Архенбах поглядывал на него с нарастающей тревогой и наконец, остановившись, сказал:

— По-моему, вы себя плохо чувствуете.

— Это слабо сказано, — Чейт в изнеможении опустился на землю. — Вчера ночью какая-то тварь укусила меня за плечо.

— Я думаю, нам пора поискать место для отдыха и ночлега.

Чейт кивнул головой, и Архенбах скрылся в зарослях.

Чейт сидел на земле, тщетно стараясь сдержать лихорадочную дрожь во всем теле.

Через несколько минут Архенбах вернулся.

— Залезайте ко мне на спину, — сказал он. — Совсем недалеко я нашел прекрасную сухую полянку.

— Только бы без светлячков, — пробормотал Чейт.

Доставив Чейта на место, Архенбах отправился за топливом для костра. Он быстро натаскал целую кучу больших черных комков волокнистой структуры. Чейт поднес к одному из них зажигалку, и через некоторое время комок неохотно занялся бледным голубоватым пламенем.

— Теперь давайте займемся вашей раной, — сказал Архенбах.

Чейт осторожно стянул рукав рубашки с больного плеча. Все плечо превратилось в багрово-красное пятно.

Архенбах лег на землю и вытянул из-под панциря переднюю лапу. Между броней панциря и роговой чешуей, покрывающей лапу, показалась полоска нежной бледно-голубой кожи. В неглубоких складках на ней поблескивали крупные, размером с черешню, капли медовой жидкости..

— Это выделение особых желез внешней секреции, — объяснил Архенбах. — Служит для дезинфекции кожи под панцирем. Думаю, это поможет и вам.

Чейт подцепил на палец одну каплю и недоверчиво понюхал. Запах был, как от несвежих носков.

— Действуйте, — подбодрил его Архенбах. — Другой аптеки здесь все равно нет.

Чейт густо намазал рану и всю воспаленную поверхность кожи золотистой мазью Архенбаха.

Если бы Чейта не трясла лихорадка, он должен бы был испытывать зверский голод, не съев за целый день ни крошки. Но сейчас ему хотелось только согреться и уснуть. Он лег на здоровое плечо, свернулся клубком и почти мгновенно забылся тяжелым сном, наполненным бесформенными, пугающими образами.

* * *

Проснулся Чейт от того, что ноздри его защекотал теплый запах съестного. Какое-то время он продолжал лежать неподвижно, закрыв глаза и прислушиваясь к урчанию в животе, — ему казалось, что это всего лишь продолжение сна. Наконец он услышал невдалеке аппетитное чавканье, открыл глаза и тут же снова зажмурился, ослепленный ярким дневным светом.

В двух шагах от Чейта возле тлеющего костра на задних лапах, обернув хвост кольцом вокруг себя, сидел Архенбах и с наслаждением выгрызал мясо из красного панциря какого-то большого членистоногого, похожего на рака. Вокруг него валялось с десяток вылущенных панцирей. Еще пять псевдораков краснели, запекаясь в золе.

— Доброе утро! — воскликнул Архенбах, увидев, что Чейт уже проснулся. — Как ваше плечо?

Чейт только теперь вспомнил про раненое плечо и с удивлением и радостью почувствовал, что оно почти не болит. Размотав тряпку, закрывавшую рану, он увидел, что опухоль и краснота спали.

— Архенбах, да ты просто волшебник!

Архенбах оскалил два неровных ряда конических зубов, что должно было означать улыбку: он был польщен. Выбрав в костре псевдорака покрупнее, он подцепил его когтистой лапой и пододвинул к Чейту.

— Где ты это взял? — спросил Чейт. — С утра пораньше сгонял на рынок?

Архенбах снова оскалился.

Обжигая пальцы, Чейт разломил панцирь псевдорака и с наслаждением втянул ноздрями теплый ароматный дух, поднимающийся от чуть розоватого мяса.

— Поймал в озерце неподалеку, — сказал Архенбах, доставая из костра еще одного псевдорака для себя.

Наевшись, Чейт перевязал плечо, снова намазав его мазью Архенбаха.

Они двинулись в путь, по-прежнему, как и вчера, не зная, куда идут. Но на этот раз дорогу выбирал Архенбах, обладавший внутренним чутьем в гораздо большей степени, чем Чейт. Вот только годилось ли это его чутье для специфических природных условий Тренины?

— Послушай-ка, Архенбах, — спросил вдруг Чейт, — а раньше тебе уже приходилось есть людей?

— Ну что вы! — В голосе Архенбаха звучало искреннее возмущение.

— Никогда в жизни!

— Как же ты в таком случае согласился съесть человека для «Золотого Квадрата»?

— Меня подло обманули! Я подписал контракт, по которому должен был выполнить только один трюк для «Золотого Квадрата». От трюка, за который обещано огромное вознаграждение, я ожидал всего, что угодно, но только не того, что было предложено мне! Я думал, что он будет неимоверно трудным, возможно, смертельно опасным, но когда мне сказали, что я должен съесть человека… Я был возмущен! Я наотрез отказался от такой работы! Но тогда мне пригрозили крупным штрафом за невыполнение контракта и срыв графика съемок фильма. И показали ваш контракт, сказав, что вы согласились умереть во время исполнения трюка. Теперь-то я знаю, что вас обманули так же, как и меня.

— С чего ты вдруг решил податься в каскадеры?

Архенбах тяжело вздохнул.

— Две недели назад моя жена отложила шесть яиц. Для того чтобы тянуть такую семью, нужны деньги… Ну вот, а теперь я вообще оставил еще не родившихся детей без отца.

— Не отчаивайся. Может быть, вдвоем мы все-таки выберемся из этого болота.

— Все равно, — уныло произнес Архенбах. — Я не выполнил своих обязательств по контракту, а денег, чтобы уплатить неустойку, у меня нет. Адвокаты «Золотого Квадрата» упрячут меня в тюрьму.

Чейт шел рядом, не зная, чем утешить Архенбаха. Ему было искренне жаль толстокожего добряка, так печально и трогательно вздыхающего по своим малюткам, еще не проклюнувшимся из яичной скорлупы. Чейт, пожалуй, мог бы пожертвовать своей жизнью ради будущего маленьких крокодильчиков, но отдавать ее во славу фильма, задуманного Джейком Слейтом, не имел ни малейшего желания.

Они шли уже несколько часов. Пейзаж вокруг оставался неизменным: заросшие тиной бочаги, грязевые лужи, булькающие болотным газом, и свисающие сверху зеленые лохмы с белыми крючками корней.

Архенбах двигался, как танк, пробивая проход в густом низкорослом кустарнике, плюхаясь со всего хода в озерца с водой. Чейт едва поспевал за ним. Наконец, выбившись из сил, он упал на траву.

— Эй! — крикнул он вдогонку не ведающему усталости Архенбаху. — Пора бы сделать привал!

— Хорошо, — с готовностью согласился Архенбах. — Заодно можно и перекусить. Сейчас что-нибудь найду, — сказал Архенбах и скрылся среди кустов.

Чейт сел, уперся руками в землю за спиной и блаженно вытянул гудящие от усталости ноги.

Откуда-то из травы выскочила метровой длины сороконожка и, азартно взвизгнув, вцепилась в каблук чейтова ботинка.

— Просто удивительно! — произнес Чейт, открывая нож. — За сегодняшний день меня всего лишь первый раз пытаются съесть!

Ударом ножа он перерубил сороконожку пополам. Из обрубков брызнула темно-фиолетовая жидкость. Задняя часть сороконожки, проворно перебирая бахромой лапок, скрылась в траве, передняя же продолжала злобно терзать каблук, пока ударом ноги Чейт не отбросил ее в сторону.

За спиной затрещал кустарник.

— А вот и обед! — радостно воскликнул Чейт, ожидая увидеть Архенбаха.

Но вместо Архенбаха перед ним выросли два полуголых великана — Гог и Муг. У Гога в каждой руке было по мечу, Муг обеими руками сжимал рукоять огромного боевого топора. А может быть, все было как раз наоборот: Гог держал топор, а Муг — мечи.

Чейт вскочил на ноги.

— Пора выполнять контракт, — сказал Гог (или Муг) и бросил к ногам Чейта меч.

Чейт протестующе замахал руками.

— Нет-нет, ребята, я сегодня не в форме!

Гог и Муг, переглянувшись, недобро усмехнулись.

Гог трижды со свистом рассек воздух мечом и медленно двинулся на Чейта. Чейт, подхватив меч с земли и неловко выставив его перед собой, попятился назад.

В этот момент из кустов стремительно, подобно огромной каменной глыбе, выпущенной из катапульты, выбежал Архенбах и бросился между Чейтом и Гогом. Гог, с подвывом выдохнув, опустил меч на спину несущегося на него чудовища. Но мощный удар смертоносного оружия оставил на панцире Архенбаха только едва заметную щербину. Архенбах на бегу развернулся к Гогу боком и хлестнул по нему толстым, покрытым неровно топорщащимися роговыми пластинами хвостом. Гог, отброшенный на несколько метров в сторону, бездыханно распластался на земле. Архенбах поставил переднюю лапу на грудь поверженного противника и издал победоносный рев, одновременно ища глазами другого врага. Но того уже и след простыл.

— Да здравствует победитель! — провозгласил Чейт, хлопнув ладонью по панцирю Архенбаха. — Ты уже второй раз спасаешь мне жизнь. Я не хочу быть неблагодарным и помогу тебе выполнить контракт.

— Я не стану тебя есть! — взревел Архенбах.

— И не надо. Ты и без этого сможешь вернуться к семье с кучей денег.

Архенбах смотрел на Чейта с недоверием, но слушал, не перебивая.

— По условию «Золотого Квадрата» ты должен съесть человека. Декорации — болото. Этого они от тебя хотят?

— Так, — кивнул головой Архенбах, все еще не понимая, куда клонит Чейт.

— Ты должен съесть именно меня или человека вообще?

— Но, кроме тебя, на болоте никого не было…

— Зато теперь есть! — Чейт торжествующе указал на Гога, который начал приходить в себя и что-то невнятно мычал, пытаясь приподнять голову.

— Честно говоря, мне не очень хочется его есть, — скорчил недовольную гримасу Архенбах.

— Тогда дождись, когда киношники вернуться за этим громилой, и пригрози, что слопаешь его. Я думаю, что у него нет контракта на смерть во время съемок, иначе зачем тогда был нужен я? Киношники дают отбой, и твой контракт выполнен — съемка сорвана не по твоей вине!

Лицо Архенбаха просияло, как только может просиять лицо, покрытое роговыми пластинами с шипастыми наростами.

— А что будет с тобой? — спросил он Чейта.

— Ну, я с выполнением своего контракта торопиться не собираюсь.

— Ты останешься на болоте?

— Да.

— Тогда я остаюсь с тобой, — решительно заявил Архенбах.

— Нет, — отрицательно покачал головой Чейт.

— Один ты погибнешь.

— Послушай, Архенбах, во-первых, тебя ждет семья. А во-вторых, ты будешь мне гораздо полезнее, если выберешься отсюда.

— Каким образом?

— Ты свяжешься со службой Галактического патруля и расскажешь им о том, что здесь происходит. Я бы предпочел сесть в тюрьму, но остаться живым.

— Ты думаешь, так будет лучше? — все еще сомневаясь, спросил Архенбах.

— Я в этом уверен! — Чейт снял свою бейсбольную кепку и пристроил ее на плоской голове Архенбаха. — На память. Буду рад снова встретить тебя когда-нибудь.

* * *

Распрощавшись с Архенбахом, Чейт прихватил с собой меч и снова зашагал по мокрой болотной траве в том направлении, где, по мнению Архенбаха, в зарослях намечался просвет.

Он помнил о преследующих его невидимых камерах-жуках и ни секунды не сомневался, что кинокомпания «Золотой Квадрат» попытается предоставить ему новую возможность выполнить контракт. Чейт надеялся, что произойдет это не раньше следующего дня, но не прошло и часа с момента расставания с Архенбахом, когда он увидел перед собой серый ветхий балахон.

Балахон висел в воздухе, сохраняя форму, как будто был наброшен на человека, однако под ним была только пустота.

Чейт остановился в нерешительности.

Откуда бы взяться этой тряпке на болоте? Кто мог бросить ее здесь, да еще в столь странном положении?

Балахон висел в воздухе неподвижно, касаясь полами земли, и вовсе не казался опасным.

Решив все же не рисковать, Чейт свернул в сторону, чтобы обойти непонятный предмет стороной. И в тот же миг балахон кинулся ему наперерез. Можно было подумать, что бежит человек, если бы под капюшоном не зияла пустота.

Чейт остановился и встретил летящий на него балахон ударом меча. Меч прошил балахон насквозь, и тот повис на нем, как обычная тряпка.

В ту же секунду сильный удар в челюсть едва не сбил Чейта с ног.

Чейт взмахом меча описал круг, но не только никого не зацепил, но и не увидел.

Серая тряпка, слетевшая с меча, валялась в стороне.

Оглядываясь по сторонам и держа меч наготове, Чейт стал медленно пятиться задом. И тут же получил удар в челюсть, затем в солнечное сплетение и в висок…

Очнувшись, он попытался подняться на четвереньки, но сильнейший тычок опрокинул его на спину.

«Ну, вот и конец», — пронеслось в сознании Чейта, как будто какой-то посторонний, холодный и рассудительный голос произнес эту фразу, когда невидимая рука занесла над ним его же меч.

У него уже не было сил ни отбиваться, ни бежать. Как можно сражаться с пустотой? Куда можно спрятаться от нее?

Чейт закрыл глаза.

Поэтому он и не увидел, как из кустов выкатился упругий шарик в цветастой распашонке и шортах.

— Саван! Саван одень! — кричал, размахивая руками, продюсер. — Не убивай его, не надев савана! Ничего же не будет видно!

Меч опустился острием в землю. Невидимка еще раз пнул Чейта под ребра, и меч поплыл по воздуху в сторону серой хламиды, лежащей бесформенным комком в десяти шагах от распростертого на земле Чейта, возле большой грязевой лужи.

Балахон поднялся в воздух и приобрел форму человеческого тела.

Чейт приподнялся на локте, вытащил из кармана зажигалку, криво усмехнувшись разбитым ртом, чиркнул ею и швырнул в большой, влажно поблескивающий пузырь болотного газа, вспухший на поверхности жидкой грязи. Одновременно, оттолкнувшись всем телом от земли, он перебросил себя через пригорок, скатился с него, плюхнулся в лужу и с головой погрузился в затхлую, вонючую жижу, вдавив лицо в вязкий ил.

С нарастающим ревом к зеленой «крыше», нависающей над болотом, взметнулся столб пламени, ударился о толстый, плотный слой влажной листвы, упал на землю и с шипящим шумом растекся рыжим кольцом, захлебывающимся водой, пропитавшей все вокруг.

Чейт вылепился из вонючей жижи, выкарабкался на траву, обтер — только размазал — грязь на лице, оборвал несколько пиявок, успевших присосаться к голым рукам и шее.

На побуревшей от жара траве валялись меч и тлеющие лохмотья.

Посидев еще пару минут и окончательно уверившись в том, что убивать его больше никто не собирается, Чейт поднялся на ноги, подобрал меч и, опираясь на него, как на костыль, заковылял в ту сторону, где незадолго до взрыва скрылся Джейк Слейт.

Он шагал неторопливо, размеренно, как автомат, не замечая ни страшной духоты, ни боли в отбитых легких, ни жжения кожи на ногах, отекшей и побелевшей от постоянной сырости в ботинках.

Солнце уже клонилось к закату, а Чейт все шел, не останавливаясь, тяжело дыша сквозь крепко стиснутые зубы. И вдруг, продравшись сквозь густой кустарник, он увидел танк.

Танк неподвижно стоял, развернувшись к Чейту задом.

Танк был первым, что бросилось Чейту в глаза. Вслед за этим он увидел, что над головой больше не нависал ставший привычным мангровый полог, а впереди расстилалась чуть всхолмленная равнина. Заходящее солнце бросало сиреневые отблески на широкую ленту реки, петляющую среди холмов. Болото, которому, казалось, не было ни конца ни края, кончилось!

Чейт тихо завыл от счастья. Но тут же его охладила мысль, что если и на болоте киношники не оставляли его в покое, то здесь, на открытом пространстве, они разделаются с ним в один момент.

Танк! Откуда здесь танк? Специально оставлен киношниками? А какая, к черту, разница!

Чейт вскарабкался на броню и, приоткрыв люк, заглянул в чрево машины. Танк казался пустым. Чейт откинул крышку люка и с мечом в руке прыгнул вниз. В танке, действительно, никого не было. Чейт пробрался к приборной панели и сел на место водителя. Датчик уровня горючего показывал полные баки. Снаряды же, как показывал дисплей компьютера, были холостыми.

Чейт вдавил педаль стартера, и двигатель танка ожил.

Одновременно со звуком заработавшего двигателя гулко лязгнул захлопнувшийся люк.

— Ну, наконец-то! — раздался радостный возглас снаружи.

Чейт, подхватив меч — свое единственное оружие, казавшееся внутри мощной боевой машины бесполезной игрушкой, — вылез в башню танка и уперся плечом в крышку люка. Люк был заперт. Понимая всю безнадежность своих действий, Чейт тем не менее несколько раз со злостью стукнул по крышке рукояткой меча. Выругавшись, он снова спустился вниз и попытался ногой выбить люк механика. И снова безрезультатно. Его поймали, как крысу в клетку.

Чейт на чем свет стоит ругал себя за то, что вышел с болота, за то, что влез в этот чертов танк, когда и младенцу было понятно, что это ловушка: танки просто так, где попало, не бросают! Но что же готовили ему на этот раз?

Снаружи послышался приближающийся рев двигателя.

Чейт посмотрел в триплекс. В сотне метров от него из кустов выполз такой же точно танк и замер, направив жерло пушки прямо в лоб Чейту.

Пискнув, включилось переговорное устройство.

— Алло! Алло! Чейт! Вы меня слышите?

— Кто говорит? — спросил Чейт.

— Да это же я — Джейк! — Голос обиделся, что его не узнали. — Как ваше самочувствие, Чейт?

— Какая трогательная забота! — умилился Чейт. — Где ты сейчас находишься?

— В поселке. Но я вас прекрасно вижу на мониторе.

— Жаль, что не рядом, я бы с удовольствием проехался гусеницами по твоему жирному брюху!

— Чейт, вы неблагодарны, — снова обиделся голос. — Я сделаю из вас кинозвезду.

— Посмертно?

— Немногие великие становились знаменитыми при жизни. И в конце концов вас никто не заставлял подписывать контракт.

— Провались ты вместе со своим контрактом!

— Грубо, Чейт, очень грубо, — укоризненно произнес Слейт голосом старого школьного учителя. — Эту фразу придется вырезать.

— Конец связи! — рявкнул Чейт.

— Минутку!

— Что еще?

— Не откажите в любезности, — елейным голосом попросил Слейт.

— Раз уж вам все равно погибать, постреляйте, пожалуйста, из пушки.

Это очень украсит сцену вашей гибели.

— Черта с два! У меня все снаряды холостые!

— Ну и что же? Наши пиротехники начинили их специальной смесью — эффект будет потрясающий!

— А в другом танке снаряды тоже холостые?

— Нет, но…

— Тогда — катись!..

Рванув рычаги, Чейт бросил танк вперед, одновременно разворачивая башню с бесполезной пушкой. Вражеский танк, не ожидавший столь стремительной и безрассудной атаки со стороны безоружного противника, успел сделать всего лишь один выстрел, да и тот, скорее всего, бесприцельно, так что снаряд только чиркнул по броне танка Чейта. Перед тем как столкнуть две машины, Чейт сделал небольшой вираж, и его танк всей своей многотонной массой врубился передним скатом брони в гусеницу своего собрата. В своей безумной, отчаянной атаке Чейт и не думал о такой удаче — из гусеницы другого танка вылетело два трака и одновременно в его танке сорвало ударом крышку люка механика.

Подхватив какую-то увесистую железяку, Чейт выскользнул на землю, в два прыжка забрался на башню обездвиженного танка, откинул люк и прыгнул вниз.

Танкист, едва успевший развернуться ему навстречу, получил железкой по шлему и упал. Чейт взялся за рычаги.

* * *

Когда танк въехал в поселок, единственная улица была пуста. В окнах домов мелькали испуганные лица. Помня о камерах-жуках, через которые за ним вели постоянное наблюдение, Чейт придал лицу кровожадное выражение и направил танк на дом в центре поселка, где прятался Джейк. Из окон и дверей посыпались люди. Пробитый танком насквозь, дом еще какое-то время стоял, прежде чем рухнуть, сложившись, как карточный.

Среди разбегающихся в панике во все стороны людей Чейт высматривал того, кто был ему нужен — толстяка в цветастой распашонке. С такой заметной внешностью скрыться было непросто.

Поведя пулеметом, Чейт дал длинную очередь над головой Джейка. Толстяк упал, зарывшись носом в землю, и закрыл руками голову.

Чейт остановил танк в полуметре от расплывшегося по земле продюсера.

— Слейт! Ко мне! — крикнул он в приоткрытый люк.

Джейк проворно вскочил на ноги, подбежал и сунул в люк голову с кисловато-сладенькой улыбочкой на трясущихся губах.

— Что, Чейт?

Чейт, схватив его за шиворот, втащил в танк и бросил на соседнее сиденье. Ворот рубашки затрещал, но выдержал.

— Привет, Слейт, — зловеще ухмыльнулся Чейт. — Показывай дорогу в космопорт.

— Ты… — Слейт запнулся. — Вы хотите улететь? Но в космопорте нет кораблей. Они вообще не садятся здесь без предварительной договоренности.

— Не твое дело, — оборвал его Чейт. — Показывай дорогу.

* * *

Таможенник сидел, положив ноги на стол, и читал журнал с рыжеволосой красоткой на обложке. Он не двинулся с места, и только брови его поползли вверх, когда, втолкнув перед собой трясущегося толстяка Джейка, в комнату вошел грязный и оборванный Чейт с пулеметом на плече.

Джейк докатился до кресла, упал в него и безжизненно закатил глаза.

— Сопрел, — усмехнулся Чейт, садясь в свободное кресло и пристраивая пулемет между коленей. — Не привык ездить без кондиционера.

Таможенник открыл холодильник и поставил на стол две мгновенно запотевшие банки пива.

Чейт опорожнил свою тремя большими глотками, смял банку в кулаке, бросил ее в коробку с мусором и сказал:

— Вызывайте Галактический патруль.

* * *

Охранник постучал ключом по решетке.

— Привет, Чейт!

Чейт поднялся с койки.

— Привет, Грани. Как дела?

— Вчера всей семьей в четвертый раз смотрели «Умри легко». Высший класс! — Охранник показал большой палец. — Сынишка просто свихнулся на этом фильме, всю свою комнату увешал твоими портретами.

— Приноси, подпишу, — пообещал Чейт.

— Спасибо, — расплылся в улыбке Грани. — Если ты не против, я и сынишку приведу?

— Да, пожалуйста, — пожал плечами Чейт.

В коридоре послышались уверенные шаги.

— Сержант Грани! — рявкнул хрипловатый голос начальника тюрьмы.

— Я!

Подойдя к двери камеры, начальник тюрьмы ухмыльнулся, проведя согнутым пальцем по густым рыжим усам.

— Ну, как поживает наша кинозвезда?

— Замечательно, — улыбнулся в ответ Чейт.

— Сержант, откройте камеру, — приказал начальник и, повернувшись к Чейту, добавил: — К вам посетитель.

— Это кто же?

Чейт был заинтригован, никаких гостей он не ждал.

Сержант открыл дверь, и на пороге камеры возник Джейк Слейт собственной персоной, только на этот раз вместо пестренького пляжного наряда на нем был темно-синий костюм с широкими, отливающими серебром лацканами.

— Милый мой! — Джейк растянул улыбку так, что за щеками не видно стало ушей, и призывно раскинул руки, подобно любящему отцу, готовому принять в свои объятия блудного сына. — Неужели вы до сих пор держите на меня обиду? — Джейк, казалось, был искренне удивлен.

Он присел на краешек койки рядом с Чейтом и заговорил, возбужденно размахивая руками:

— Мне удалось! Вы понимаете, Чейт, мне все-таки удалось сделать совершенно новое кино! Строев — бездарь, кретин! Под моим руководством весь фильм смонтировали только из тех пленок, на которых были вы! Никакой игры! Все вживую! Оставалось только озвучить его в студии! Получился грандиозный фильм!

— Знаю, — безразлично произнес Чейт. — Здесь, в тюрьме, нам его уже показывали.

— Да? — Джейк на секунду растерялся. Но тут же вновь воодушевился. — Я сейчас прямо с церемонии вручения премий «Оскар»! Наш фильм получил одиннадцать золотых статуэток! Две из них — ваши: за лучшую роль и за исполнение трюков!

— Где? — спросил Чейт.

— Что? — не понял Джейк.

— Где мои «Оскары»?

— Я не взял, — растерянно развел руками Джейк.

— Напрасно. Они бы скрасили унылый интерьер моей камеры.

— Да о чем вы говорите, Чейт! — Замахал на него розовыми ладошками Джейк. — Очень скоро вы выйдете отсюда!

— Да ну? Каким же образом? Вы готовите мне побег?

— Да, да, да! — радостно закивал головой Слейт. — Я забираю свой иск и оплачиваю все судебные издержки! Я беру вас в свой новый фильм! Я уже нашел для него великолепную натуру — мертвая, безводная пустыня…

Чейт, вскочив на ноги, схватил Джейка за отвороты пиджака и вышвырнул из камеры. Материал затрещал, но выдержал.

— Чейт! Чейт!

Джейк бросился назад, но Чейт проворно захлопнул перед его носом дверную решетку.

— Чейт! Мы создадим новый фильм! Лучше прежнего!

— Катись к черту!

— Чейт! Я сделал вас звездой!

— После того как я едва не сдох под твоим чутким руководством!

— Чейт!

— Катись!

Джейк с разбега бросался на решетку, а Чейт, упершись в нее руками, не позволял толстяку ворваться в камеру.

Начальник тюрьмы и охранник с интересом следили за этим единоборством.

— Нелегко работать со звездами, — сочувственно покачал головой усатый начальник тюрьмы.

Наконец Чейт, просунув руку сквозь прутья решетки, вырвал из рук сержанта связку ключей и запер дверь камеры на замок.

— Вам сидеть семь лет, — Слейт строго погрозил Чейту пальцем.

— Ты в этом уверен?

Слейт удивленно посмотрел на начальника тюрьмы. Тот кивнул, подтверждая сомнения Чейта.

— После просмотра фильма «Умри легко» служащие и заключенные нашей тюрьмы объявили подписку в счет погашения долга заключенного Чейта А. Уже собрано более половины необходимой суммы. Оставшуюся часть обещал внести некто по имени Архенбах с Грона. Как только будет получено официальное подтверждение его платежеспособности. Чейт А. станет свободен.

Джейк Слейт был сражен наповал. Опустив голову, он уныло побрел по коридору к выходу.

— Эй, Джейк! — крикнул вслед ему Чейт.

Слейт с надеждой обернулся.

— Не забудь прислать мне моих «Оскаров»!

Чейт игриво помахал рукой, просунутой между прутьями решетки, навсегда и без всякого сожаления прощаясь с гениальным продюсером своего первого фильма.

 

Тимоти 3ан

ДЖОННИ ВЕРНУЛСЯ С ВОЙНЫ

Космический челнок с Джонни Моро на борту мягко приземлился как раз в те минуты, когда лучи заходящего солнца ярко осветили склоны дальних гор. С армейской сумкой через плечо парень ступил на посадочную площадку, пытаясь охватить взглядом сразу все, что было вокруг. Джонни не очень хорошо знал город Горизонт, но успел заметить, что окрестности сильно изменились. Из космического аэропорта просматривались пять-шесть новых зданий, в то время как два-три старых исчезли. Несколько деревьев и кустарников на первом плане явно отличались от местной растительности, — значит, их доставили сюда с других планет. Но ветер, как всегда, дул с севера, овевая девственные леса и долины и принося кисло-сладкий аромат, знакомый с детства. Именно этот запах убедил его: ты дома, Джонни.

Вдохнув полной грудью, парень сошел с площадки и двинулся к длинному одноэтажному зданию с надписью над входом: «Таможня». Джонни вошел.

— Здравствуйте, мистер Моро, добро пожаловать в Горизонт, — улыбнулся служащий. — Может, вас следует называть по всей форме, «мистер Кобра»?

— «Мистер» меня вполне устраивает, — ответил Джонни. — Я уже на «гражданке».

— Конечно, конечно, — согласился таможенник, все еще улыбаясь. Однако за его благодушием угадывалась настороженность. — Думаю, вы счастливы вернуться домой. Меня зовут Харти Белл, я здесь старший. Пока ваш багаж доставляют с корабля, я осмотрю ручную кладь, если не возражаете. Чистая формальность.

— Нет проблем. — Джонни сбросил поклажу с плеча и водрузил на стойку. Белл попытался притянуть ее поближе к себе, но у него не очень-то получилось: сумка подвинулась на сантиметр, а служащий чуть не упал. Взглянув с недоумением на Джонни, Белл оставил попытки бороться с его багажом.

Вскоре с корабля доставили еще два чемодана, принадлежащие Джонни. Белл быстро и ловко осмотрел содержимое, не сдвигая их с места, потом сделал пометки на магнитной карточке и взглянул на Джонни: улыбка была на том же месте, словно приклеенная.

— Все в порядке, мистер Моро, можно следовать дальше.

— Спасибо. — Джонни снова забросил сумку на плечо и подвинул свои чемоданы ближе к двери. — Скажите, фирма «Таксопарк» еще жива? Мне нужно добраться до городка Кипарисовый.

— Жива, но теперь их контора расположена дальше на два квартала. Вызвать вам такси?

— Спасибо, я пешочком. — Джонни протянул руку. — Большое спасибо.

Улыбка таможенника на секунду исчезла. Он осторожно протянул руку и тут же с опаской убрал.

Подняв весь свой багаж, Джонни кивнул на прощание и вышел на улицу.

* * *

Тиг Стилман, мэр города Кипарисовый, удрученно качал головой, перебирая распечатку циркуляра о землепользовании, поступившего из муниципалитета. Он часто удивлялся тому, что Совет приграничного городка с населением всего в шестнадцать тысяч человек производит на свет такое количество директив. Не иначе как формы официальных документов научились размножаться сами собой. А может, их забрасывают с других планет? Похоже на заговор только что побежденных трофтиан.

Раздался стук в дверь, и мэр увидел на пороге своего помощника Саттона Фрейзера.

— Входи, — пригласил мэр. — На этом стуле не просквозит?

— Мне только что звонил Харти Белл с таможни, — сказал Фрейзер, проигнорировав вопрос. — Джонни Моро вернулся.

— Рано или поздно он вернулся бы, война-то кончилась, — ответил мэр Стилман. — Другие пришли еще раньше, несколько недель назад.

— Это так, но Джонни — не простой солдат. Белл говорит, что он поднимает одной рукой сумку килограммов в тридцать, причем без всяких усилий. А если он придет в ярость? Да от его кулака рухнет целый дом!

— Расслабься, Сат. Я знаю эту семью, Джонни очень уравновешенный парень.

— Он был уравновешенным, — мрачно возразил Фрейзер. — После чего три года прослужил в соединении «Кобра», где убивал сам и видел, как гибнут его друзья. Кто знает, каков он теперь?

— Скорее всего, он ненавидит войну, как большинство дембелей. Кроме того, нам эта война не причинила зла.

— Меня не проведешь, Тиг. Парень опасен — это ясно, как день. И не стоит закрывать на это глаза.

— А что ты предлагаешь? Сделать из него пугало, посеять панику в округе?

— Ее не придется сеять, она уже проросла. Все в нашем городе читали идиотские сообщения о доблестных подвигах «кобр», которые изничтожили армию трофтиан на двух их планетах.

Стилман вздохнул:

— Послушай. Я согласен, что у нас будут трудности, пока этот парень впишется в мирную жизнь. Говоря по совести, я тоже предпочел бы, чтобы он остался в армии, как это сделали многие. Но, хотим мы этого или нет, он вернулся, и нам остается либо сохранять спокойствие, либо визжать и рвать на себе волосы. Он целых три года рисковал жизнью, и мы должны помочь ему забыть войну и стать частью нормального общества. Это минимум того, что мы обязаны для него сделать.

— Да, может быть. — Фрейзер покачал головой. — Но это не так просто, как кажется. Послушай, пока я здесь, может, мы вместе набросаем заявление для печати? Чтобы предотвратить всякие слухи.

— Хорошая мысль. Не робей, Сат! Солдаты возвращались домой испокон веков, пора к этому привыкнуть.

— Привыкнуть можно, если не думать о том, что они несут оружие в самих себе.

* * *

Джонни остановил машину на окраине, у скромного дома из вечного пластика, и вздохнул с облегчением. За время войны он успел забыть, насколько плохи дороги между Горизонтом и Кипарисовым, и пока ехал, не раз пожалел о том, что нанял авто на колесах: нужно было раскошелиться и взять машину на воздушной подушке.

Вытащив чемоданы и сумку из багажника, он поставил их на землю и тут же почувствовал чью-то руку на своем плече. Обернувшись, он увидел ярко-голубые глаза, каких больше нет ни у кого на свете.

— Добро пожаловать, сынок, — сказал обладатель глаз.

— Привет, папаша! — лицо Джонни превратилось в одну сплошную улыбку, он принялся трясти отцовскую руку. — Ну как вы тут все?

Отец, которого звали Пирс Моро, открыл было рот, но его слова заглушил пронзительный крик, донесшийся от двери. Обернувшись. Джонни увидел, что его десятилетняя сестра Гвен несется через лужайку, крича так, словно выиграла в лотерею миллион. Сев перед ней на корточки, Джонни широко развел руки для объятий, потом схватил Гвен за талию и подбросил на полметра вверх. Девочка залилась смехом, а у отца на миг остановилось сердце. Поймав сестру, Джонни вернул ее на землю.

— Боже, как же ты выросла, — сказал Джонни. — Скоро уж не смогу тебя подбрасывать.

— Ну и хорошо, — ответила Гвен, еще задыхаясь. — Тогда ты научишь меня борьбе. Пойдем, я покажу тебе свою комнату, хочешь?

— Чуть позже. Я хочу сначала поздороваться с мамой. Она на кухне?

— Да, — ответил Пирс. — Беги вперед, Гвен. Мне нужно сказать твоему брату пару слов.

— Ладно, — прощебетала Гвен и прыжками помчалась к дому.

— У нее вся комната оклеена вырезками из газет — статьями, фотографиями: она собрала все, что было написано о «кобрах» за три года, — сказал Пирс.

— Ты не одобряешь этого?

— Того, что она тебя боготворит? Да почему же, ради Бога!

— Но тебе от этого как-то не по себе?

— Просто я немного испугался, когда ты подбросил ее, словно мяч.

— Мне не тяжело: я ношу в себе сервомеханизм уже довольно давно. Насчет Гвен не стоило волноваться: я знаю, что делаю.

— Понимаю, понимаю. Я сам использовал устройство, укрепляющее скелет, — давно, в годы войны с минтистинами, как раз в твоем возрасте. Но оно было жутко громоздким, я все время чувствовал его гнет. Черт возьми… я, видимо, подумал, что ты увлечешься и…

— Наверное, я лучше контролирую себя, чем ты это делал в те времена. Тебе нужно было следить за самочувствием при увеличении и сокращении энергии. Мои же приспособления давно стали частью организма, я их почти не замечаю.

— Понимаю, — отец помолчал. — Знаешь, раз уж об этом зашла речь… В письме от твоего армейского начальства говорилось, что от большей части силовых механизмов тебя освободят при демобилизации. А что они… я хочу спросить, что в тебе осталось?

— Лучше бы они опубликовали информацию в газетах, — вздохнул Джонни, — чем вот так темнить. А то делают из меня какой-то ходячий танк. Во мне остались пластинки, укрепляющие скелет, сервомеханизм плюс еще компьютер, регулирующий огневой потенциал. Да, еще я забыл про лазеры, по одному в каждом мизинце. Все остальное из меня выпотрошили, а было порядочно всяких штучек.

Джонни не упомянул механизм самоуничтожения, но отцу о нем лучше не знать.

— Ну хорошо, — сказал Пирс, — извини, что я затронул эту тему, просто мы с матерью немного беспокоились.

— Я понимаю.

Отец с сыном вошли в дом. Сначала открыли дверь в комнату, где когда-то, почти до девятнадцати лет, Джонни жил с младшим братишкой Джеймом.

— Кстати, где же Джейм?

— Он на планете Новый Персей, хочет забрать лазер, который там пока не нужен. А нам здесь нечем сваривать кузова. То есть один лазер есть, но нельзя рисковать, он легко может выйти из строя. В последнее время так плохо с запчастями, говорят — следствие войны. — Отца вдруг осенило. — Слушай, а ты не можешь паять лазерами, которые у тебя в пальцах?

— В принципе могу, они предназначены для точечной пайки металла.

— Прекрасно. Поможешь нам, пока мы достанем части для других?

— Да, но… — Джонни медлил с ответом. — Честно говоря, отец, мне бы не хотелось. Эти лазеры напоминают мне… слишком много.

— Не понимаю, — сказал Пирс, слегка хмурясь, — ты что, стыдишься своих подвигов? Мальчик, да ты должен гордиться. Ты славно воевал, защитил целый доминион, не допустил на нашу территорию этих дьяволов, трофтиан. И вернулся живым! Не каждый может похвастаться такой биографией.

— Я ничего не стыжусь, честное слово. Уже вступая в соединение «Кобра», я знал, что меня ждет. Просто… Эта война была совсем не похожа на твою, отец. Ты воевал с минтистинами, не покидая своего космического корабля. Тебе не нужно было высаживаться на планетах, вести бой лицом к лицу с противником. Ты не видел трупы невинных людей, по несчастью вовлеченных в эту бойню. — Джонни глубоко вздохнул. — Мне хочется все это забыть, хотя бы на время.

Какое-то время Пирс молчал, потом положил руку на плечо сына:

— Ты прав, Джонни. Боюсь, я не смогу понять тебя до конца. Но я буду стараться, хорошо?

— Да, папаша. Спасибо тебе.

— Ну пошли, покажись матери. А потом посмотришь, что Гвен натворила в своей комнате.

* * *

В тот вечер в семействе Моро был настоящий праздничный ужин. Он напомнил Джонни те годы, когда он учился в колледже на Новом Персее и изредка наведывался домой. Мать, Ирэна Моро, приготовила любимое блюдо сына — дичь, зажаренную на открытом огне. Разговор был непринужденным, его часто прерывал смех. Тепло и взаимная любовь, казалось, наполнили комнату и окружили эту семью невидимым защитным кольцом. Впервые с тех пор, как он отправился на прохождение военной службы на планету Асгард, Джонни чувствовал себя в полной безопасности, и нервное напряжение, вечный спутник всех этих лет, медленно, но верно покидало его.

За ужином родные рассказывали Джонни городские новости, накопившиеся за три года. И только когда мать подала кофе, разговор зашел о его планах на будущее.

— Пока не могу ничего сказать, — ответил Джонни, держа чашку обеими руками и наслаждаясь теплом, проникающим в ладони. — Может, пойду снова учиться, стану специалистом по компьютерам. Но, с другой стороны, на это уйдет целый год, а я бы уже сейчас хотел зарабатывать и помогать семье.

Младший сын, Джейм, смотрел на брата через стол, неторопливо прихлебывая кофе.

— Если бы ты пошел работать, — спросил он, — что бы ты выбрал?

— Я был бы не прочь поработать в мастерской нашего отца, но у вас, как говорится, штат уже укомплектован.

— Черт возьми, Джонни, в мастерской всем хватит дела, — сказал Джейм, взглянув на отца.

— Конечно, — подтвердил отец.

— Спасибо, но мне кажется, для троих у вас не хватит станков. У меня есть идея: я поработаю несколько месяцев самостоятельно, за это время мы накопим денег и оборудуем мастерскую как следует. И если в городе хватит заказов, я буду работать вместе с вами.

— Звучит дельно, сынок, — одобрил Пирс. — Я думаю, это лучший вариант.

— Давайте вернемся к началу разговора, — сказал Джейм. — Какую работу ты хотел бы получить?

Джонни поднес кружку к губам и отхлебнул, наслаждаясь густым кофейным ароматом. Армейский кофе тоже обладал приличным вкусом, и он бодрил, но не было того букета, который дарит настоящий напиток.

— За последние три года, — ответил он, — я довольно хорошо изучил инженерное дело, а если говорить конкретно — я умею обращаться с разного рода взрывчаткой и сверхзвуком, режущим металл. Попробую устроиться в строительную или горнорудную компанию, одну из тех, о которых вы мне говорили.

— Попытка не пытка, — откликнулся Пирс. — Не хочешь ли сначала отдохнуть пару дней?

— Нет, отправлюсь на поиски прямо с утра. А сейчас покатаюсь немного по городу, осмотрю разные места. Мам, тебе помочь с посудой?

— Не смеши, — улыбнулась Ирэна. — Отдыхай на здоровье.

— Сегодня отдыхай, — подтвердил Джейм, — а завтра тебя отправят на соляные копи вместе с другими рабами.

Джонни ткнул его пальцем в грудь:

— Ты тоже остерегайся ночной темноты. А то еще задушат подушкой в углу…

Он повернулся к родителям:

— Вернусь не слишком поздно.

Он вышел из комнаты и, направляясь в переднюю, с удивлением заметил, что Джейм тянется за ним.

— Ты что, со мной?

— Провожу до машины, — он молчал, пока оба не вышли из дома. — Хочу сделать тебе пару намеков до того, как ты исчезнешь, — сказал младший брат.

— Ну давай, шпарь.

— Во-первых, не тычь в людей пальцем, как ты только что ткнул в меня. Особенно когда у тебя сердитый или просто серьезный вид.

— Но я… — Джонни растерялся. — Я просто дурака валял, ты же знаешь.

— Я-то знаю, и меня это не колышет. А тот, кто тебя не знает, мог от страха залезть под стол.

— Не понимаю. Почему?

— Люди тебя побаиваются, — сказал Джейм. — В нашем городе читают газеты, причем внимательно. И все прекрасно знают, как отличились «кобры» на войне.

— Так то на войне! А сейчас меня тошнит от войны и драки.

— Я-то это знаю, но опять же не все в это верят. Джонни, я не выдумываю, я говорил со многими ребятами. Кое-кто из них со страхом ждал твоего возвращения: они думают, что ты помнишь старые обиды еще со школьных времен и будешь сводить с ними счеты.

— Все это глупо, ну да ладно, — фыркнул Джонни, — я буду пай-мальчиком.

— Отлично, — Джейм помолчал. — Перейдем ко второму вопросу. Ты, конечно, планировал увидеться сегодня с Элис Карни?

— Эта мысль приходила мне в голову, — Джонни широко улыбнулся. — А что, она поменяла квартиру?

— Да нет, она все там же, на Блейкли-стрит. Но, может быть, тебе стоит сначала позвонить, убедиться в том, что она… не занята. А уж потом являться.

Улыбка сползла с лица Джонни.

— На что ты намекаешь? У нее кто-нибудь поселился?

— Да нет, так далеко дело не зашло, но она довольно часто встречается с парнем по имени Дэн Этередж. И он называет ее своей девчонкой.

— Придется избавить его от этой привычки, — сказал Джонни с расстановкой, потом улыбнулся: — Впрочем, не волнуйся. Я буду действовать цивилизованно.

— Ну что ж, удачи тебе. Однако предупреждаю: Дэн уже не тот мямля, что три года назад.

— Это я учту, — пробормотал Джонни, рассеянно погладив гладкий капот машины. Желание прокатиться по городу потеряло свою привлекательность. Может, просто посидеть дома?

Джейм угадал его настроение:

— Все же поедешь?

— Да, сделаю небольшую вылазку. — Он сел в машину и включил зажигание. — Ложись спать, не жди меня, — добавил Джонни.

«В конце концов не для того я три года воевал с трофтианами, — подумал он, — чтобы прятаться теперь от своих сограждан».

И все же прогулка по Кипарисовому скорее напоминала разведку, чем то триумфальное шествие, о котором он мечтал. Он поколесил по всему городу, но выглядывая из окна машины, никого из знакомых не окликнул и не помахал рукой. Он даже отказал себе в удовольствии проехать мимо дома, в котором живет Элис, и уже через час был в постели.

* * *

Многие годы единственной дорогой, соединявшей Кипарисовый с маленьким поселком Бойяр, была плохонькая грунтовая дорога. Долгое время она считалась довольно приличной только потому, что ее не эксплуатировали в полную силу: продукты из Бойяра отправлялись в город через планету Новый Персей, тем же путем шли из города товары в Бойяр.

Теперь, однако, все изменилось. Севернее поселка недавно обнаружили залежи цезия. В считанные месяцы в окрестностях Кипарисового вырос горно-обогатительный комбинат, и теперь между поселком и городом строили скоростное шоссе для доставки туда руды. Грандиозный объект обслуживали сразу несколько строительных компаний.

На это строительство и отправился Джонни. В первую очередь он нашел десятника. Тот стоял у огромной груды гранита, преграждающего пешеходную дорогу.

— Это вы — Сэмпсон Грендж? — спросил Джонни.

— Я и есть. А ты кто?

— Джонни Моро. Мистер Оберланд послал меня к вам договориться насчет работы. Я разбираюсь в лазерах, взрывчатках и сверхзвуке.

— Подожди-ка, парень, ты — Джонни Моро, один из «кобр»?

— В прошлом.

Десятник передвинул зубочистку из одного угла рта в другой.

— Думаю, ты здесь пригодишься. Оплата по восьмому разряду.

— Спасибо, подойдет, — согласился Джонни. Это было на два разряда выше минимума. — У вас затруднения с этой горой мусора? — он кивнул на груду гранита.

— Да, но это подождет. Пойдем-ка со мной.

Он подвел Джонни к большому грузовику. Восемь рабочих, пыхтя и ругаясь, пытались выгрузить несколько огромных рулонов бумаги. Но и четверо не могли управиться с одним рулоном.

— Знакомьтесь, это Джонни Моро, — представил десятник. — Слушай, новенький, нам надо по-быстрому освободить машину, чтобы она отправилась назад, за новым грузом. Помоги ребятам, идет? — Не дожидаясь ответа, он зашагал прочь.

Без особого энтузиазма Джонни влез на грузовик. Это была не та работа, к которой он готовился. Грузчики равнодушно его разглядывали, кое-кто шепнул: «Кобра» тем, кто не узнал новенького. Решив не обижаться на пустяки, Джонни подошел к краю кузова:

— Есть желающие помочь?

— Мы будем тебе только мешать, — донесся голос. Никто не двинулся с места.

— Это я должен вам помочь, а не делать все сам, — Джонни старался говорить спокойно.

— Правильно, — сказал другой голос, более злой. — Да только сдается мне, что тебя сделали суперменом на наши деньги. Мы-то исправно платили налоги. И наверняка Грендж положил тебе вчетверо больше, чем нам. Так что мы снимем восемь рулонов, а ты — остальные пять. Справедливо?

Бригада выразила свое одобрение ровным гулом. Джонни вглядывался в лица, пытаясь уловить хоть намек на сочувствие. Но увидел только враждебную отчужденность.

— Ну что ж, — только и сказал Джонни. Слегка согнув колени, парень начал поднимать груз. Серво взвыли в его ушах, когда он поставил рулон «колесом» и перекатил к краю кузова. Потом, спрыгнув, он так же осторожно принял на руки эту огромную массу и подкатил к обочине. Снова вспрыгнув на грузовик, перешел к другой махине.

Ни один рабочий не шелохнулся. Но лица их изменились: почти на всех был страх. «Одно дело, — подумал Джонни, — смотреть в кино на «кобр», убивающих врага, и совсем другое — наблюдать, как один из них ворочает рулоны по двести кило».

Чертыхаясь про себя, он выгрузил остальную бумагу и пошел разыскивать десятника.

Тот сосредоточенно пересчитывал мешки с цементом. Новенькому тут же нашлась работа: перетаскивать эти мешки. Остальные несколько часов Джонни был занят на подобных работах. Он старался слишком уж не демонстрировать свои возможности, однако весть о присутствии «кобры» мгновенно облетела стройку. Большинство рабочих были не столь враждебны, как первая бригада, но он все время чувствовал себя так, словно работает на арене цирка в свете прожекторов. Измотанные нервы вновь дали о себе знать.

В полдень Джонни вновь подошел к десятнику.

— Я не люблю, когда мною помыкают, — сказал парень. — Я пришел сюда, чтобы производить взрывы и помогать при разборке сооружений. А вместо этого уже полдня как ишак таскаю тяжести.

Грендж снова передвинул зубочистку в другой угол рта.

— Я записал тебя дорожным рабочим со ставкой по восьмому разряду, — отрезал он. — Мы не оговаривали твои обязанности.

— Это нерационально. Вам известны мои возможности.

— Ну и что? Каких таких привилегий ты захотел? У меня есть ребята с дипломами, специалисты по разборке сооружений. Прикажешь заменить их сопляком, в глаза не видевшим ни одного чертежа?

Джонни открыл рот, но слова застряли в глотке. Грендж пожал плечами:

— Послушай, парень, я ничего против тебя не имею. Черт возьми, я и сам ветеран. Но ты не знаешь теории, и у тебя нет практики дорожных работ. Поскольку твой сверхтренированный организм работает за двоих, я плачу тебе больше, чем другим. А если бы не это — толку от тебя было бы немного, говоря по совести. Так что оставаться или уходить — тебе решать.

— Спасибо, но так не пойдет, — процедил сквозь зубы Джонни.

— Понятно, — десятник вытащил карточку, нацарапал на ней цифры и отдал Джонни. — Предъяви это в нашей главной конторе и получишь плату за сегодняшний день. А захочешь вернуться — всегда пожалуйста.

— Спасибо, обойдусь.

Положив карточку в карман, Джонни ушел, стараясь не замечать сотни взглядов, сверлящих ему спину.

Вернувшись домой, он не застал никого из родных и даже обрадовался этому обстоятельству. Хотя он и успел поостыть, пока вел машину, но все же сейчас ему хотелось побыть одному. «Кобры» не привыкли терпеть поражений. В тех случаях, когда трофтиане уклонялись от атаки Джонни, он выжидал удобный момент и нападал снова. Однако на «гражданке» жили по другим правилам, и он явно усваивал их медленнее, чем хотелось бы.

И все же это было еще не поражение. Найдя в компьютере выпуск новостей, Джонни вошел в программу «Предлагаем работу». И хотя большая часть предложений была рассчитана на грубую физическую силу, среди них мелькало и нечто подходящее. Поэтому Джонни удобно устроился перед дисплеем, взял блокнот и начал записывать.

Список выбранных им предложений занял почти две страницы, и Джонни почти до самого ужина обзванивал работодателей. Занятие это его и отрезвило, и расстроило. В конце переговоров в списке Джонни осталось всего два адреса. «Это на завтра», — решил парень.

Кстати, пора было ужинать. Положив листки с адресами в карман, Джонни пошел на кухню, чтобы узнать у матери, не нужно ли ей помочь.

— Ну как твои поиски? — Ирэна улыбнулась, увидев сына. — Тебе везет?

— Не очень, — ответил он. — Но на завтра я наметил две встречи: одна — в фирме «Светланов электронике», другая — в «Межпланетном горном деле». Хорошо, что нашел хоть это.

Мать похлопала его по руке:

— Не волнуйся, что-нибудь да найдешь. — Ее отвлек звук подъехавшего автомобиля. — Ну вот, прибыли твой отец и брат. О, да с ними еще кто-то!

Выглянув в окно, Джонни увидел, что вслед за их машиной подъехала еще одна. Из нее вышел высокий полноватый мужчина и вместе с обоими Моро направился к дому.

— Он кажется мне знакомым, мам, но я не помню…

— Это Тиг Стилман, мэр города, — удивленно ответила мать. — Интересно, зачем он приехал. — Она поспешно вытерла руки, сняла передник и прошла в гостиную. Джонни последовал за нею, но остановился у двери, откуда при случае можно было рвануть на улицу.

— Привет, дорогая, — сказал Пирс Моро, входя в дом. — Тиг заехал в мастерскую как раз перед закрытием, и я пригласил его к нам на пару минут.

— Очень мило, — проворковала Ирэна голосом, предназначенным для гостей. — Мы так давно не встречались, Тиг. Как ваша жена?

— Она в полном порядке, вот только жалуется, что я редко бываю дома в последнее время. Собственно, я зашел, чтобы повидаться с Джонни.

— Я здесь, — отозвался Джонни, выходя из укрытия. — Поздравляю вас, сэр, в прошлом году вы стали мэром. Сожалею, что не смог сам лично проголосовать: занят был.

Стилман рассмеялся шутке, он казался вполне раскованным, но все же Джонни уловил в его глазах ту самую настороженность, что и у дорожных рабочих.

— Знай я твой точный адрес, то послал бы тебе бюллетень, — пошутил в ответ мэр. — Ну что ж, поздравляю с прибытием.

— Спасибо, сэр.

— Может, мы все присядем? — предложила Ирэна.

Они прошли в гостиную, где родители продолжили светский разговор с мэром. Джейм тоже пристроился в углу дивана.

— Так вот, скажу тебе, зачем я приехал, — начал мэр. — Дело в том, что городской совет, и я в том числе, планируем устроить в центральном парке торжество по поводу твоего прибытия. Ничего особенного, никакой помпы, просто небольшая манифестация, а потом парочка приветственных речей. Тебе не придется выступать, если ты не захочешь. После этого — фейерверк и, может быть, факельное шествие. Твое мнение?

Джонни призадумался, но дипломатические отговорки не шли на ум. Пришлось высказаться прямо:

— Спасибо, но все это не по мне.

Горделивая улыбка исчезла с лица Пирса:

— Что ты говоришь, Джонни! Почему нет?

— Я не хочу стоять перед толпой, которая будет выкрикивать приветствия. Мне будет крайне неловко. И вообще мне не нравится шумиха вокруг моей персоны.

— Джонни, наш город хочет отблагодарить тебя за то, что ты совершил, — начал мэр осторожно: он явно боялся разозлить экс-«кобру».

— Лучший способ меня отблагодарить — это перестать смотреть на меня, как на чудище.

— Сынок, — вставил слово Пирс.

— Отец, если Джонни не желает видеть вокруг себя какой-то трам-тарарам, то лично я считаю, что его и быть не должно, — вмешался Джейм. — Иначе вам придется приковать его цепями к трибуне.

В комнате повисло неловкое молчание. Мэр поерзал в кресле:

— Если Джонни отказывается от праздника, значит, нет предмета для разговора. — Он встал, остальные тоже. — А теперь прошу извинить, мне пора.

— Передайте привет жене, — сказала Ирэна.

— Обязательно, — ответил мэр. — Встретимся как-нибудь семьями, поболтаем…

— Я вас провожу, — вызвался отец.

Когда мужчины ушли, Ирэна вопросительно посмотрела на Джонни, но сказала только:

— Мальчики, мойте руки и позовите Гвен, ужин почти готов.

— Как настроение? — спросил Джейм брата, когда мать исчезла на кухне.

— Нормально, спасибо за поддержку, — отозвался Джонни. — Они не понимают.

— Честно говоря, я тебя тоже не понимаю. Может, ты слишком близко к сердцу принял мои слова о том, что люди тебя боятся?

— Да нет. Вот послушай. Жителям Горизонта и Кипарисового трудно это осознать: война шла на другом конце доминиона. Даже передовые отряды трофтиан сталкивались с нами за сотни тысяч миль от нашего городка. Как могут чествовать меня люди, в глаза не видевшие войну? Как я могу им это позволить? Я же не терминатор!

Замолчав, Джонни уставился в окно.

— Жители Адирондака, — продолжал он, — устроили большое торжество, когда «Кобра» выгнала трофтиан с их планеты. Для них этот праздник не был пустой формальностью. Они кричали «ура», потому что мы спасли им жизнь. Они благодарили всех: не только стоящих на трибунах, но и погибших. И вместо бравурных маршей они исполняли Реквием. — Джонни взглянул в глаза брату. — Как я могу после этого разрешить веселый фейерверк?

Прикоснувшись к руке Джонни, младший брат сказал:

— Пойду, позову Гвен.

Пирс вернулся в дом. Он молча бросил на Джонни взгляд, полный горечи, потом ушел на кухню. Вздохнув, Джонни пошел мыть руки.

В тот вечер за ужином все молчали.

* * *

Встречи, назначенные «кобре» на следующее утро, кончились ничем: двое боссов поговорили с ним только из вежливости. Сжав зубы, Джонни вернулся домой и запустил программу «Предлагаем работу». На сей раз, несколько снизив свои амбиции, он набрал три с половиной страницы предложений. После чего стал упрямо дозваниваться по всем номерам.

Когда Джейм пришел звать его к ужину, Джонни успел переговорить почти со всеми работодателями.

— Мне не назначили ни одной встречи, — сообщил он брату по пути в столовую. — Видно, слухи в этом городе не ходят, а бегают бегом, а?

— Не тушуйся, брат, найдется же кто-нибудь, кому дела нет, что ты «кобра».

— Может, тебе стоит быть поскромнее в твоих запросах? — спросил Пирс. — Ну поработаешь разнорабочим, от тебя не убудет.

— А еще можно пойти в охранники, — подсказала Гвен, — работа чистая.

Джонни покачал головой:

— Я уже был разнорабочим. Мои напарники не то боялись меня, не то презирали, как будто я хвастался своей силой. Что же касается работы в охране, — он повернулся к сестре, — она будет слишком напоминать мне о том, что я делал на войне.

— Когда они узнают тебя поближе, — сказала Ирэна, — возможно, станут лучше к тебе относиться.

— Или, поняв, сколько ты сделал для нашего доминиона, проникнутся уважением к тебе, — добавил Пирс.

— Нет, отец…

— А что если тебе вернуться к учебе? — спросила мать.

— Нет! — яростно выкрикнул Джонни.

Ошеломленные, все замолчали. «Кобра» глубоко вдохнул, стараясь успокоиться.

— Послушайте, — начал он, — я знаю, что вы все стараетесь мне помочь, и я вам очень благодарен. Но мне уже двадцать четыре года, и я способен решить свои собственные проблемы. Я не хочу есть, — положив нож и вилку, Джонни встал из-за стола. — Пожалуй, поеду прогуляюсь.

Несколько минут спустя он вел машину вдоль улицы, размышляя, чем бы заняться. В городе появился новенький увеселительный центр, но у Джонни не было желания оказаться в толпе незнакомых людей. Мысленно перебрав адреса старых друзей, он понял, что сам себя обманывает, потому что знает самый желанный адрес. И хотя Джейм советовал сначала позвонить, прежде чем являться к Элис, в Джонни взыграл дух противоречия, и он свернул за угол, в сторону Блейкли-стрит.

Элис как будто удивилась, услышав голос Джонни в домофоне. Но, открыв ему дверь, она просияла улыбкой.

— Джонни, как приятно тебя видеть.

Улыбаясь, он взял ее за руку и вошел в квартиру.

— Я думал, ты успела забыть меня.

— Это не совсем так. — Глаза ее сияли. И совершенно неожиданно она оказалась в его объятиях.

Прошла долгая минута, прежде чем она отвела его руки.

— Может, присядем? — спросила Элис. — У нас столько новостей за три года.

— Скажи, я не вовремя?

— С чего ты взял?

— Ты как будто нервничаешь. Я подумал: а вдруг у тебя свидание или еще что-нибудь?

— Не сегодня, — она покраснела. — Ты, видимо, знаешь, что я встречаюсь с Дэном.

— Знаю. А насколько это серьезно? Я имею право спрашивать.

— Он мне нравится. — Элис явно смутилась. — Мне казалось, я стала с ним встречаться, чтобы как-то притупить боль… если ты не вернешься. Но я не думала, что эта история затянется. — Голос ее упал.

— Тебе не нужно сейчас ничего решать, — сказал Джонни, — кроме одного: можешь провести этот вечер со мной?

— Конечно, — она улыбнулась. — Но сначала скажи, тебя покормить или только кофе?

Они проговорили почти до полуночи, и, уходя от Элис, Джонни был так же уверен в себе, как в тот день, когда вернулся в Кипарисовый. Скоро он потеснит соперника, а уж если Элис будет рядом с ним, ему ничего не страшно. Джонни входил в дом на цыпочках и, пробираясь в свою комнату, прокручивал в уме самые смелые планы на будущее.

— Джонни, — прошептал Джейм, — ты в порядке?

— Даже больше, чем в порядке.

— А как Элис?

— Все хорошо, — ответил Джонни, — спи, малыш.

— Ну и отлично. Спокойной ночи, Джонни.

* * *

Грандиозные планы рушились один за другим, как карточный домик.

Работодатели доводили Джонни до бешенства: все они, словно сговорившись, отвергали его услуги. В конце концов он стал наниматься в компании, где требовались менее квалифицированные или совсем неквалифицированные рабочие, — в те компании, которые он раньше игнорировал. Но и в них ему не удавалось удержаться долго: другие рабочие смотрели на него с неприязнью и страхом. Стена враждебности становилась выше день ото дня.

Поскольку поиски постоянной работы терпели неудачу, ухудшались и его отношения с Элис. Она была дружелюбна и охотно проводила с ним время, но между ними появилась некая дистанция. К тому же Дэн не собирался, откланявшись, покинуть сцену; напротив, он довольно агрессивно боролся за внимание девушки.

Но главную проблему Джонни видел в том, что его личные неудачи стали навлекать неприятности на всю семью.

Если его родители и брат терпеливо сносили подозрительные взгляды, шепот и незримый ярлык, приклеенный горожанами к «этому экс-«кобре», то больше всех страдала сестренка. С болью в сердце он наблюдал, как Гвен отдаляется от сверстников из-за их жестокости, иногда неосознанной. Все чаще он подумывал о том, не податься ли ему из родных краев, не вернуться ли в армию и избавить своих близких от перекрестного огня этой неприязни. Но так просто взять и уехать означало бы признать свое поражение, а это было не в характере Джонни.

Так прошло примерно три месяца до того дня, когда произошла катастрофа. Или убийство, как это назвали другие.

* * *

Джонни сидел в машине и любовался закатом, чувствуя, как его покидают раздражение, отчаяние и тоска. Дела с Элис и с работой все не клеились, но это не означало, что весь сегодняшний вечер он собирается киснуть. Куда бы податься? Его выбор остановился на «Раптопии», новом увеселительном центре, недавно открытом в городе.

Во время военной службы Джонни посещал такие клубы на других планетах, и в сравнении с ними «Раптопия» была не хуже. Пятнадцать залов и галерей были оснащены всем тем, что могла предложить индустрия развлечений: казино, бары, рестораны, дискотека, простенькие шоу и аттракционы.

Джонни несколько минут побродил по центру, потом остановил свой выбор на зальчике, где исполняли очень громкую музыку, сопровождая ее бешеным мельканием разноцветных огней. Рассмотреть что-либо в этой «пещере» было трудно, и это как раз устраивало Джонни. Он примостился в уголке, сев прямо на затянутый паласом пол.

Музыка была вполне ничего, правда, старовата немного: года три назад он слышал эти песни в клубах Асгарда. Мелодии и световые блики словно омывали теплой волной все его существо, и мало-помалу усталость и боль отступили. Джонни забылся… Очнулся он от грубого пинка. Придя в себя, парень заметил нескольких подростков, собравшихся вокруг него.

— Привет, «кобра», — сказал один из них в ответ на вопросительный взгляд Джонни. — Какие новости?

— Ничего стоящего, — осторожно ответил Джонни, подсчитывая подростков: три девчонки и четверо парней, все одеты по самой последней моде, той самой, что вызывает резкое неприятие родителей. — Разве мы знакомы?

— Не-а, — протянул один из парней, а девчонки захихикали. — Мы просто решили, раз здесь, среди нас, такая знаменитость, надо об этом всем объявить. Как ты, не против?

Джонни медленно поднялся, чтобы быть вровень с юнцами. Теперь он заметил лихорадочный блеск их глаз и учащенное дыхание: подростки баловались наркотиками.

— Я считаю, что это ни к чему.

— Нарываешься? — спросил один из парней, становясь в «петушиную» позу. — Давай, «кобра», покажи, на что ты способен.

Не говоря ни слова, Джонни повернулся и пошел по направлению к выходу, компания с глупым ржанием последовала за ним. У самой двери два самых бойких обогнали его и преградили путь.

— Покажи фокус, а то не выпустим.

Джонни посмотрел в глаза «храбрецу», преодолевая желание размазать его по стенке. Вместо этого он схватил двух парней за брючные ремни, поднял в воздух, подержал на вытянутых руках, потом опустил и посадил у двери.

— Советую всем оставаться здесь и слушать музыку, — сказал он. Группа наблюдала за ним в немом изумлении.

— Индюк, — произнес один из парней. Пропустив замечание мимо ушей, Джонни вышел из зала, уверенный, что следом они не пойдут. Они не посмели.

Однако настроение было испорчено. Джонни отправился домой. Он шагал по холодной улице к своей машине, припаркованной в соседнем квартале.

Он уже проделал большую часть пути, когда его слух уловил легкое шуршание шин позади себя. Резко обернувшись, он увидел машину, надвигающуюся прямо на него. Внезапно включив фары, она с визгом понеслась на Джонни.

Обычный человек не успел бы даже сообразить, что происходит. Джонни аналитические способности не потребовались: подчиняясь собственной рефлекторной воле, тело его сгруппировалось и сделало ловкий кульбит. Приземлившись на противоположном тротуаре, он сильно ушиб правое плечо. Машина с подростками пронеслась мимо, но не успел Джонни глазом моргнуть, как два лазерных луча в его мизинцах продырявили обе задние покрышки. Двойной хлопок был так оглушителен, что перекрыл шум мотора. Потеряв управление, машина завертелась вокруг своей оси, перевернулась в воздухе, а потом с размаху шарахнулась о стену большого дома.

Джонни встал и побежал на помощь, хотя внутри у него все болело, от головы до пят. Не глядя на сбегающуюся толпу, он отдирал друг от друга искореженные куски металла, пока не смог открыть дверь. Старания его были напрасны: парень за рулем скончался, второй еле дышал (он умер по дороге в больницу). Приехавшей чуть позже спасательной группе было уже нечего делать.

Это была та самая парочка, что приставала к Джонни в увеселительном центре.

* * *

Течению мыслей мэра Стилмана помешал звук открываемой двери. Прервав созерцание утреннего неба, он увидел, что в кабинет входит его помощник Фрейзер.

— Ты что, никогда не стучишь? — разозлился Стилман.

— Успеешь еще насмотреться в окно, — ответил помощник. — А сейчас нужно поговорить.

— Опять Джонни Моро?

— Угадал. Тиг, прошла уже неделя после того несчастного случая, и люди до сих пор пристают с вопросом: почему он не арестован?

— Мы уже это обсуждали, если ты помнишь. Юридический отдел Горизонта получил отчет патрульных полицейских; пока отдел не вынесет решения, мы будет считать это случаем самообороны.

— Да перестань ты; ребята наверняка успели бы крутануть руль в последнюю секунду, ты ведь знаешь этот дурацкий приемчик. Ну ладно, допустим, Джонни не успел сообразить. Но ведь он поджег покрышки, когда машина уже промчалась мимо. У меня три свидетеля, подтвердивших этот факт.

— А вот этого я, честно говоря, не понимаю: может, он так запрограммирован?

— Прекрасное оправдание, — пробормотал Фрейзер.

Зажужжал аппарат многоканальной связи.

— Мистер Стилман, к вам посетитель, некий мистер Д’Арл, — доложила секретарша.

— Впустите его.

Темноволосый стройный мужчина, войдя, направился прямо к столу мэра. Его внешность, костюм, даже походка сразу обнаруживали межпланетного функционера, к тому же из начальства.

— Добрый день, мистер Д’Арл, — поднялся из кресла Стилман. — Я — мэр города Стилман, а это мой заместитель Фрейзер. Чем можем служить?

Д’Арл извлек из кармана золотой значок-удостоверение.

— Я — Ванис Д’Арл, представитель Верховного командования нашего доминиона. — Он говорил с мягким межпланетным акцентом.

Краем глаза Стилман заметил, что его помощник стал как-то меньше ростом, да и его собственные ноги сделались вдруг ватными.

— Польщен вашим визитом, сэр. Присядьте, пожалуйста.

— Спасибо. — Д’Арл занял стул, на котором до этого сидел Фрейзер; последний пересел подальше от стола, видимо, надеясь остаться в тени.

— Собственно говоря, мое посещение — всего лишь визит вежливости, — начал Д’Арл, — однако все, что мы затронем в разговоре, должно остаться сугубо между нами, как внутреннее дело нашего доминиона. — Он подождал, пока оба чиновника не кивнули в знак согласия. — Я прибыл прямо из Горизонта, где решено снять все обвинения против военнослужащего запаса Джонни Моро. Их сочли несостоятельными.

— Ясно, — кивнул Стилман, — а почему руководство доминиона заинтересовалось этим делом?

— Потому что Джон Моро из отделения «Кобра-3» — военнослужащий запаса, он все еще находится под юрисдикцией армии и может быть в любой момент призван.

— Вы знакомы с его делом?

— Да, и мне понятны ваши возможные сомнения. Однако Моро нельзя считать виновным, потому что он подвергся нападению. Его действия — самозащита.

— Подействовала его боевая выучка?

— Я назову это иначе. — Д’Арл помолчал. — Не хотелось бы углубляться в детали, потому что они были до сих пор военной тайной. Но вы должны знать, в чем дело. Задумывались ли вы над тем, что означает слово «кобра»?

— Конечно, — сказал Стилман, — я считал, что это змея, которая водится на Земле.

— Да, и змея, способная защитить себя, как ни одно из земных существ. Но это — лирика. КОБРА — аббревиатура: Кибернетический Отряд Боевой Разведки. Каждый солдат этого формирования снабжен системой рефлексов, управляемых компьютером. Как раз последние и обеспечивают ему мгновенную защиту. Вы, конечно, знаете, что скелет каждой «кобры» укреплен керамическими пластинами и что в его организме действуют сервомеханизм, а также другие орудия нападения и защиты. В мозг такого солдата имплантирован компьютер, и как раз в этом — истоки данной проблемы.

— Вам следует понять, — продолжал Д’Арл, — что солдат, особенно партизан, заброшенный на вражескую планету, должен — если он хочет выжить — обладать набором защитных рефлексов. Можно снабдить его нужными приемами с помощью простого обучения, но на это уйдет уйма времени. Компьютер же управляет вооружением, вживленным в организм солдата, и, в частности, контролирует его стрельбу и боевые приемы.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Стилман, зло сощурившись.

— Я не хочу сказать, а говорю прямо: на любой выпад, угрожающий его жизни, Моро реагирует моментально, не задумываясь. Именно это и случилось в данной ситуации. Первоначального нападения он избежал, но положение его оставалось уязвимым: Моро сбили с ног, оставили без прикрытия, то есть спровоцировали на ответный удар. Не получив конкретной команды, его компьютер не сумел вывести «противника» из строя и потому пальнул наугад, по колесам. Первое, что пришло компьютеру «на ум», — применить лазеры, это он и осуществил.

Мертвая тишина повисла в кабинете.

— Давайте-ка все это уточним, — предложил Стилман. — Армия превратила Джонни Моро в стреляющий автомат, который может напасть и даже убить, если ему только померещится угроза. Так? И возвратила его нам, не попытавшись его переоборудовать. Верно?

— Эта модель предназначалась для действий на вражеской территории, — ответил Д’Арл. — А что касается возврата его «в прежнем виде» — то это невозможно. Нельзя вот так просто перепрограммировать боевую машину: это причинит мозгу непоправимый вред.

— Какого же дьявола?! — воскликнул Фрейзер, забыв, что намеревался оставаться в тени. — Какой же идиот это придумал?

Д’Арл повернулся к нему:

— Верховное командование признает критику, — сказал он саркастически, — но не потерпит такого тона.

Фрейзер и не думал сдаваться:

— Придется потерпеть. Как по-вашему, мы можем справиться с пар. нем, бешено реагирующим на каждый выпад? Да и выпада никакого не было — просто шутки двух подростков.

— Выбирайте выражения, — отчеканил Д’Арл. — Мы не имели права допустить ни малейшего риска: один из этих солдат мог попасть в плен к трофтианам, которые получили бы прекрасную возможность подменить его программу и прислать назад в таком виде. Наши «кобры» — прежде всего солдаты, и с этой точки зрения их вооружение безукоризненно.

— Вам не приходило в голову, что война когда-нибудь закончится? — съязвил Стилман. — И что «кобры» станут мирными жителями?

— Если бы они были слабее вооружены, мы бы проиграли войну, — гнул свое Д’Арл, — и многие из них погибли бы. Вам придется смириться с этим, как и всем остальным.

— Остальным? — изумился Стилман. — Сколько же народа захватило это бедствие?

Д’Арл был явно раздосадован тем, что проговорился.

— Не так уж много. Уже после войны мы старались удержать в армии как можно больше «кобр», но юридически они имели право демобилизоваться, чем и воспользовались. Большинство сталкивается с теми или иными трудностями, мы пытаемся им помочь, но это не всегда получается: экс-«кобр» боятся.

— Чем вы можете помочь Джонни?

— Не знаю, — пожал плечами чиновник. — Он в худшем положении, чем другие: вернулся в маленький городок, где все друг друга знают с детства. Может, стоит перевести его на другую планету, под другим именем? Хотя и это не поможет: «кобрам» трудно скрывать свою силу и навыки.

— И рефлексы тоже, — мрачно вмешался Стилман. — Кроме того, он не захочет расставаться с семьей.

— Вот-вот, у него есть поддержка семьи, поэтому я не советовал бы ему уезжать, — заключил Д’Арл и с этими словами поднялся. — Завтра утром я отбываю, но со мной всегда можно связаться через офис генерал-губернатора доминиона в Горизонте.

— Как же нам выходить из этой ситуации? — спросил Фрейзер.

— Делайте все, что в ваших силах. Счастливо оставаться.

* * *

Подождав несколько минут у двери, Джейм вздохнул и постучал. Ответа не последовало, он хотел постучать снова, но передумал: в конце концов это и его комната, он может входить без стука. И он вошел.

Джонни сидел за столом, положив перед собой руки, сжатые в кулак и смотрел в окно. Джейм кашлянул.

— Привет, Джейм, — сказал Джонни, не оборачиваясь.

— Привет. — Джейм заметил на столе какие-то бумаги. Это были бланки официальных учреждений. — Я зашел сказать, что ужин будет на столе через пятнадцать минут. — Он кивнул в сторону стола: — Что это ты задумал?

— Написал заявления в несколько колледжей.

— Решил снова пойти учиться?

— А почему бы и нет?

Подойдя поближе, Джейм прочитал названия учебных заведений: все это были университеты и колледжи других планет.

— Тебе придется далеко лететь домой на Рождество.

Джейм заметил, что на всех формах строчка «Были ли вы на военной службе?» осталась незаполненной.

— Я и не собираюсь часто бывать дома, — тихо сказал Джонни.

— Сдаешься без боя? — Джейм вложил в слова побольше ехидства.

— Нет, просто ухожу с вражеской территории, — так же тихо ответил Джонни.

— Юнцы погибли, с этим ничего не поделаешь, и чужая планета тебя не спасет. Вспомни: город тебя простил, суд не предъявил никаких обвинений, так что перестань терзаться.

— Ты путаешь две стороны дела, — отозвался Джонни, — моральную и юридическую. Юридически я невиновен, зато морально… Город не сможет мне этого забыть, я всегда буду видеть в глазах людей страх и ненависть. Они даже боятся мне возразить.

— Мы тут с отцом говорили по поводу мастерской, — продолжал Джейм, — помнишь, у нас не хватало инструментов для троих?

— Помню, их и сейчас не хватает.

— Да, но есть выход: вы с отцом будете работать теми, что есть, а я наймусь куда-то еще на несколько месяцев.

— Спасибо, не пойдет. Это несправедливо.

— Почему же? Ты же работал так до войны. А мне, честно говоря, хочется попробовать чего-то нового.

— Я еще, пожалуй, распугаю всех заказчиков.

— Не выдумывай, у отца куча постоянных клиентов, им нравится он сам и его работа. А ты, по-моему, ищешь отговорку.

Джонни снова долго смотрел в окно, потом перевел взгляд на заявления.

— Ты прав. — Он помолчал. — Ладно, скажи отцу, что у него появился новый помощник. — С этими словами он собрал заявления в аккуратную стопку.

— Спасибо, — выдохнул Джейм, схватив брата за руку. — Могу я сообщить матери и Гвен?

— Конечно. Нет, подожди, скажи матери, а с Гвен я поговорю сам.

* * *

Маленькая точка голубого огня, смотреть на которую больно даже сквозь защитные очки, доползла до края металла и исчезла. Сдвинув очки на лоб, Джонни выключил лазер и внимательно осмотрел шов. Найдя крошечный зазор, он заделал его и начал отвинчивать тиски, зажимающие решетку, которую ремонтировал.

Он почти закончил работу, когда услышал шуршание шин, извещающих о прибытии автомобиля. Поморщившись от досады, Джонни снял очки и направился к двери.

Выйдя из мастерской, он увидел, что к нему шагает мэр Стилман.

— Привет, Джонни, — он протянул парню руку без всякой боязни. — Как дела?

— Спасибо, мистер Стилман, хорошо. — Он кое-что утаил: проработав три недели в мастерской отца, он не смог преодолеть смущения, встречаясь с его заказчиками. — Отец вышел, я могу чем-то помочь?

— Нет, я просто заехал навестить тебя да и рассказать одну новость. Строительная компания «Уайт бразерс» набирает бригаду, она будет разбирать старую гостиницу «Лэмплайтер». Тебя это не заинтересует?

— Да нет, спасибо, мне и здесь хорошо. Но благодарю за…

Он не смог договорить: раздался звук, похожий на раскат грома.

— Что это? — спросил Стилман, глядя на безоблачное небо.

— Взрыв, — четко ответил Джонни, вглядываясь в небо на юго-западе и предвидя появление огня и дыма. На долю секунды он снова почувствовал себя на войне.

— Большой взрыв, — пояснил Джонни; видение войны исчезло, но в небе появился столб дыма.

— Горит комбинат по обогащению цезия, я почти уверен, — пробормотал Стилман. — Черт возьми. Поехали со мной.

— Я не могу ехать с вами, — заупрямился Джонни.

— Да не бойся ты за свой цех, — прорычал Стилман, — никто ничего не тронет. — Он уже шагал к машине.

— Но… там будут толпы народа! — воскликнул Джонни. — Я не могу…

— Ты не должен их бояться, не тот случай! — взорвался мэр. — Там сейчас жуткий пожар. Сравнить можно только с адом. Людям нужна наша помощь. Да влезай же, черт возьми!

Джонни подчинился: он успел заметить, что столб дыма на юго-западе делается все больше и приобретает зловещий темный цвет.

Стилман оказался абсолютно прав: к тому моменту, когда его машина затормозила у края огромной толпы, четырехэтажное здание комбината пылало, словно костер. Полиция и пожарные были уже на месте, струи белой пены прямой наводкой били в окна и двери здания. Продравшись сквозь толпу, мэр и Джонни увидели, что пламя охватило почти весь первый этаж; точнее говоря, оно бушевало по всей площади первого этажа, захватив еще метр или два прилегающей к зданию земли. Было ясно, что причиной возгорания стала какая-то воспламеняющаяся жидкость.

Двое прибывших подошли к одному из полицейских.

— Назад, назад! — крикнул он.

— Я мэр города Стилман. Чем мы можем помочь?

— Держитесь подальше. А впрочем… вы поможете нам поставить заграждение. В любой момент может рвануть вновь, и тогда… Оборудование — вон там.

«Оборудование» являло собой столбики с утолщенным основанием, соединенные между собой ярко-красным шнуром. Стилман и Джонни присоединились к троим полицейским, занятым их расстановкой.

— Где загорелось? — прокричал Стилман; рев огня заглушал его голос.

— Люди видели, как в цистерне иафанина возникла течь. Потом она воспламенилась. Не успели перекрыть огонь, как он перекинулся на другие цистерны.

— Много ли там этого чертова зелья?

— Думаю, не меньше сотни килолитров, его запасают для процесса очистки. И вся эта гадость вспыхнула в один миг.

— Люди в здании есть?

— Да, человек пять-шесть, на третьем этаже.

Щурясь от яркого света, Джонни взглянул на здание. Действительно, в окне третьего этажа мелькали лица людей, объятых паникой. На земле, на безопасном расстоянии от пылающего здания, установили пожарную машину с длиннющей выдвижной лестницей, которую уже начали протягивать к комбинату. Джонни на секунду отвернулся, посмотрел на заграждение…

Второй взрыв оглушил его и система самозащиты бросила Джонни на землю. Посмотрев в сторону комбината, он увидел, что огромная часть стены, метрах в десяти от пожарных, рухнула; там, где она только что стояла, колебался плотный занавес голубоватого пламени. К счастью, люди не пострадали.

— Ах ты… — пока Джонни вставал на ноги, полицейский рядом с ним произносил нечто нецензурное. — Ты только посмотри…

Рухнувшая стена снесла верхние секции складной лестницы.

— Дьявол! — прокричал Стилман. — Другая лестница есть?

— Да, но она не достанет до окон третьего этажа, — ответил полицейский. — Думаю, что во всем городе больше нет таких лестниц.

— Может, попросить в Горизонте вертолет? — в голосе мэра сквозило отчаяние.

— У нас нет времени, — откликнулся Джонни, указав на окна здания: пламя уже добралось до второго этажа, нужно было действовать немедленно.

Видимо, поняв это, пожарные пытались приладить другую лестницу к основанию искореженной.

— Похоже, собираются добраться до второго этажа, а потом влезть на третий, внутри здания, — заметил полицейский.

— Это пахнет самоубийством, — покачал головой Стилман, — может, найдется место, куда мы протащили бы надувные тюфяки и скомандовали людям с третьего этажа прыгнуть на них?

Ответ был ясен: это невозможно. Поэтому никто не стал тратить слов понапрасну. Пламя распространяло свой жар так далеко, что к дому практически не было доступа.

— Есть ли у нас крепкая веревка? — спросил Джонни. — Я смогу забросить в окно один конец, это уж точно.

— Люди же спустятся прямо в огонь.

— Да нет. Второй ее конец нужно закрепить в пятнадцати — двадцати метрах от дома. Скажем, привязать к одному из грузовиков. Пойдем, поговорим с пожарными.

Брандмейстер был среди тех, кто прилаживал новую лестницу к основанию искореженной.

— Хорошая идея, — откликнулся он, — но я не уверен, что каждый из этих несчастных там, наверху, сможет спуститься по веревке. Они уже едва живы: полчаса в дыму и в страшной жаре.

— Может, мы устроим нечто вроде лебедки? — спросил Джонни. — На ней еще бывает такой блок, ползущий по веревке.

Брандмейстер покачал головой:

— Послушай, времени больше нет. Нужно отправить моих людей внутрь здания.

— Как можно посылать их в этот ад? — возмутился Стилман. — Второй этаж уже наверняка в огне.

— Поэтому я и спешу, дьявол!

Еще какое-то время Джонни колебался, но Стилман был прав: времени нет.

— Я придумал: я передам им веревку по внешней стене, — предложил он.

— Что? Как это? — вскричали мэр и брандмейстер.

— Увидите, как. Но мне нужно как минимум тридцать метров веревки, пара брезентовых рукавиц и еще метров десять крепкой ткани. Сию минуту!

Тот, кто научился командовать, разучится нескоро, и таким людям трудно не подчиниться. Минут через десять Джонни получил все, что он назвал, и начал взбираться по лестнице, которую пожарные закрепили на подоконнике второго этажа. За ним тянулась веревка, крепко привязанная к поясу. Второй конец не натягивали, а просто держали подальше от огня.

Джонни страдал от жара гораздо сильнее, чем мог предположить, но достиг второго этажа, избежав ожогов. Поравнявшись головой с подоконником, он ощутил новую волну пламени. Второй этаж был явно безлюден, Джонни встал на подоконник и взглянул вверх: двумя метрами выше находилось окно, за которым томились узники. Проделать двухметровый вертикальный прыжок было не под силу обыкновенному человеку, но только не Джонни. Чуть-чуть согнув колени, он оттолкнулся и схватился за край окна, потом, подтянувшись на руках, забрался на подоконник и влез в окно. Все это — единым гибким движением.

Слова брандмейстера оправдались: семь человек, сидящих и лежащих на полу, были в таком состоянии, что едва заметили появление спасателя. Трое оказались совсем без сознания; нужно было спешить.

Прежде всего следовало пошире отворить окно. Окна этого дурацкого дома открывались лишь наполовину. Верхние части оконных рам были намертво вделаны в стену. Крепкий пластик, заменявший стекла, мог поддаться удару настоящей «кобры», но оставил бы рваные края. Значит, придется не разбивать окно, решил Джонни, а расплавить лазером раму. Металл довольно быстро поддался действию луча, и парень одним ударом вышиб раму, которая камнем упала на землю.

Дальше Джонни освободил конец веревки, привязанный к поясу, и закрепил его у выступа в стене. Поставив одного из бесчувственных людей вертикально, он привязал полосу ткани к обеим его рукам — получилась петля, накинутая на веревку. Убедившись, что пожарные готовы принять «груз», Джонни подвесил человека так, что тот заскользил вниз, словно вагончик фуникулера. На земле он сразу попал в объятия пожарников. Джонни тут же взялся за второго, лежащего без чувств.

К моменту, когда последний из спасенных исчез в проеме окна, пол третьего этажа начал тлеть. Снова сделав петлю из ткани, Джонни проделал этот трюк сам. Ветерок, овевавший его во время скольжения, показался арктическим холодом, по сравнению с жарой внутри здания. Когда «кобра» коснулся твердой почвы, его уже бил озноб. Он выпустил петлю из рук, сделал несколько нетвердых шагов прочь, как вдруг услышал странные звуки.

Толпа что-то выкрикивала.

Обернувшись, он удивленно посмотрел на людей, и тут до него дошло, что его приветствуют. Застенчивая улыбка невольно осветила его лицо, и он поднял руку в знак признательности.

Мэр Стилман оказался рядом, он схватил руку Джонни и стал ее трясти, широко улыбаясь.

— Ты сделал невероятное, Джонни, какой же ты молодец! — прокричал он сквозь гул и треск пожара.

Теперь Джонни улыбнулся широко и радостно. На глазах у всего города он спас семь человек, рискуя собственной жизнью. Люди увидели, что он — не страшное чудовище, что его огромная сила способна творить добро. Джонни понял, что с этого момента его жизнь может пойти по-другому.

* * *

— Я был почти уверен, что пожар станет поворотным событием в его судьбе. — Стилман грустно покачал головой.

— Я тоже на это надеялся, — Фрейзер пожал плечами. — Но, честно говоря, не был в этом уверен. Даже когда люди выкрикивали приветствия в его адрес, их не покидал страх.

— Н-да, — оторвав взгляд от стола, Стилман на минуту задумался и поглядел в окно. — Они так и считают его то ли психопатом, то ли диким зверем.

— Их можно понять. Они боятся, что свою неуемную силу он употребит не во благо, а во зло. Если когда-нибудь выйдет из себя…

— Он не выходит из себя, черт возьми! — Стилман так вспылил, что стукнул кулаком по столу.

— Да я-то это знаю! — огрызнулся заместитель. — Ты что же, хочешь всем рассказать правду? Что Джонни не имеет власти над своими боевыми рефлексами, что он их не контролирует? Думаешь, это поможет парню?

Стилман поостыл.

— Нет, — ответил он тихо, — прости мою вспышку, Сат. Дела таковы, что мы не поможем Джонни прижиться в этом городе. Уж если его геройский поступок ничего не изменил, я просто не вижу выхода.

— Не принимай близко к сердцу, Тиг, это не твоя вина, — тихо сказал Фрейзер. — Правительство не имело права уродовать Джонни, а потом выбрасывать его, как груду лома. Ученые должны были смотреть вперед немного дальше, за пределы войны. Но они не уйдут от ответа. Помнишь, что говорил Д’Арл? У «кобр» проблемы с адаптацией по всему доминиону, значит, этот вопрос придется решать на правительственном уровне.

Зажужжала многоканальная телефонная связь. Мэр нажал кнопку:

— Слушаю?

— Сэр, только что звонил мистер Досин, он сообщил, что по «Доминион-пресс» передают нечто важное.

Сев за стол, Стилман запустил нужную программу компьютера. Последние три сообщения еще светились на дисплее, одно из них было помечено звездочкой, как особое. Стилман прочитал:

«Асгард, Генштаб объединенного командования доминионов.

Все бойцы подразделения «Кобра», находящиеся в резерве, будут в конце месяца призваны в действующую армию. Операция имеет целью предотвратить провокации сил минтистинов вдоль границы на планете Андромеда. Открыты возможности вступления в Армию и Флот».

— Невероятно, — Фрейзер покачал головой. — Неужели эти проклятые минтистины снова к нам полезли? Кажется, мы уже преподали им урок.

Стилман ничего не ответил.

* * *

Ванис Д’Арл влетел в кабинет Стилмана с видом человека, которого оторвали от чрезвычайно важных дел. Кивнув двум чиновникам, он сел, не дожидаясь приглашения.

— Надеюсь, дело, ради которого вы меня побеспокоили, не пустяковое. Я отложил очень важное совещание ради того, чтобы сделать крюк в ваш Горизонт. Итак, приступим.

Решив, что он не позволит на себя давить, Стилман указал рукой на юношу, сидящего за другим столом.

— Разрешите вам представить: этo Джеймс Моро, брат Джона Моро из подразделения К-3. Мы с ним обсудили ваше сообщение о новом призыве, вызванном якобы угрозой со стороны минтистинов.

— Якобы? — Д’Арл произнес это мягко, но со скрытой угрозой. Стилман промолчал, понимая всю опасность положения. Однако Джейм ответил, не колеблясь:

— Да, якобы. Мы понимаем, что это всего лишь предлог для того, чтобы снова призвать всех «кобр» в армию и таким образом «решить проблему» их адаптации в обществе. Но вы не сможете таким образом «пристроить» всех «кобр», потому что армия будет создавать новых. Война слишком выгодна Верховному командованию, чтобы кто-нибудь поставил точку в этой бесславной летописи.

— Вы пригласили меня, чтобы предъявить обвинение? Не выйдет.

— Нет, не для этого, — вмешался Саттон. — Мы считаем, что у нас есть решение.

Д’Арл обернулся в его сторону:

— Слушаю вас.

— Оснастка каждого «кобры», — начал Стилман, призывая на помощь все свое самообладание, — должна придать такому солдату скорость движений и моментальные рефлексы. Джонни говорил своему брату, что их снабдили также усилителями зрения и слуха. — Поскольку Д’Арл кивнул, Стилман продолжал: — Эти способности можно применить не только на войне. Короче, что вы думаете о колонизации новых планет?

Д’Арл нахмурился, и Стилман поспешил продолжить, пока он его не перебил.

— В последние несколько недель я немало прочитал на эту тему и выяснил, что такое предприятие включает, как правило, четыре этапа. Первый — группа разведки переправляется на новую планету, чтобы узнать, обитаема ли она. Второй — туда же вылетает научная экспедиция для различных исследований; третий — доставляют тяжелые механизмы для расчистки плацдармов, постройки жилья и тому подобных дел. И только после всего этого на планету прибывает первая партия колонистов — это четвертый этап. На весь процесс уходит больше года и целая куча денег, потому что он предполагает еще и размещение военных для защиты первопроходцев. Нужно кормить несколько сотен людей, доставлять оборудование, и прочее, и прочее.

— Все это мне известно, — перебил Д’Арл. — Ближе к делу.

— Доставка на такую планету одного-двух «кобр» вместо обычных солдат была бы дешевле и легче. Почему? Оружие имплантировано в них, его не надо размещать. К тому же, они могут участвовать в строительстве.

Д’Арл сделал нетерпеливый жест.

— Я слушал так долго потому, что ждал чего-то нового. Но Верховное командование уже рассматривало эту идею несколько месяцев назад. Да, все это сэкономило бы силы и средства, но в пределах нашего доминиона осталось всего пять-шесть планет, и все они предварительно исследованы. Мы со всех сторон зажаты чужими Империями, и чтобы получить новые территории, придется с ними воевать.

— Не обязательно, — вставил свое слово Джейм. — Мы можем пройти мимо них.

— Каким образом?

— Мы и это продумали, — сказал Стилман. — Трофтиане только что проиграли нам войну, у нас и сейчас хватит сил, чтобы ворваться на их территорию. И будет не так уж трудно уговорить бывших противников предоставить нам коридор в космическом пространстве для доставки исключительно мирных грузов. Далее: все карты космоса подтверждают, что на дальнем конце их Империи есть нейтральные территории. Вот мы бы ими и занялись.

Д’Арл молчал, задумчиво уставившись в пространство.

— А если там не окажется свободных территорий?

— Значит, у нас ничего не выйдет, — ответил Стилман. — Зато как мы выиграем, если они есть! Новые земли, новые ресурсы, новые связи и торговля! С точки зрения инвестиций гораздо выгоднее использовать «кобр» вот так, чем губить их на войне.

— Да, но такую колонию придется осваивать довольно далеко от границ трофтиан, чтобы у них не возникло соблазна завоевать ее. — Д’Арл помолчал для солидности. — Трофтиане затихнут по мере того, как колония будет укреплять свое могущество. Так что наших военных может заинтересовать этот проект.

— Значит, вы согласны? — Джейм подался вперед всем телом. — И представите идею Верховному командованию?

Немного подумав, Д’Арл солидно кивнул:

— Представлю. Она имеет смысл и может принести нашему доминиону определенные выгоды. И я уверен, что с минтистинами мы справимся без «кобр».

Он оказался прав: через пару недель официальный документ был обнародован.

* * *

Вместительный космический челнок военного образца окружила огромная толпа провожающих. Это было неожиданно уже потому, что

Джонни улетал в сопровождении всего лишь двадцати с небольшим человек. Они отправлялись на планету Асгард, где был основан центр колониального освоения. А в Главном космическом порту собралось, по крайней мере, в десять раз больше людей: здесь были родственники отбывающих, их друзья и знакомые.

Несмотря на толпу, семья Моро и сопровождающий их мэр Стилман без труда прошли к кораблю: люди расступались перед ними — одни из робости перед Джонни, одетым в форму «кобры», разрисованную черно-красными ромбами; другие из уважения — и таких было большинство.

— Ну что ж, Джонни, удачи тебе, — сказал мэр Стилман, когда они остановились. — Надеюсь, у тебя все будет хорошо.

— Благодарю вас, мистер Стилман, — Джонни пожал протянутую ему руку. — И спасибо за… ну, в общем, за вашу поддержку.

— Надеюсь, ты будешь писать? — спросила Ирэна, глаза которой увлажнились.

— Конечно, мама. — Джонни обнял ее. — Может, через пару лет ты сама приедешь ко мне в гости.

— Вот это да! — воскликнула Гвен.

— Может, и приедем, — отозвался отец. — Береги себя, сынок.

— Будь осторожен, — добавил Джейм.

Снова Джонни обнялся со всеми по очереди; настала минута расставания. Джонни поднял дорожную сумку и начал подниматься по трапу, в конце его он обернулся и помахал рукой. Челнок был пуст, но как только Джонни выбрал место и сел, он стал заполняться колонистами. «Как будто я подал им знак «разрешаю», — подумал Джонни.

Эта мысль заставила его грустно улыбнуться. Он был изгоем в родном городе, а теперь стал лидером, за которым идут люди, начинающие новую жизнь. Очень немногие получают такой шанс — возможность начать все сначала. Другого случая не будет, он это знал. Там, куда он направлялся, его ждали либо полный успех, либо смерть. Для Джонни и то, и другое было лучше, чем поражение.

Все так же улыбаясь, он откинулся на спинку кресла и стал ждать взлета.

 

Алексей Васильев

КУДА ТЕПЕРЬ ИДТИ СОЛДАТУ?

С корреспондентом телекомпании «Франт лайн ньюс» — «Новости с линии фронта» — я познакомился в начале 1995 года в приграничном дагестанском Хасавюрте, на спорт-базе, преобразованной в лагерь для журналистов, освещавших ход чеченской войны. Это была молодая женщина по имени Джулиет, весьма привлекательная, если бы не одна деталь: черная повязка закрывала то место на лице, где раньше был глаз.

Что же заставляет журналистов, даже серьезно пострадавших, снова и снова возвращаться под огонь? Тот же психологический механизм, который толкает вернувшихся с войны бойцов вновь искать для себя экстремальные ситуации, бросаться в «горячие точки». Для некоторых война становится своего рода наркотиком, без которого жизнь кажется пресной. А кто-то из них находит опасность и «на гражданке». Мне рассказывали, например, об одном «афганце», который прошел войну без единой царапины, а в Москве устроился каскадером-автомобилистом и уже здесь получил массу увечий.

— Участие в боевых действиях, угроза смерти порождают у человека сильный стресс, — утверждает профессор Зураб Кекелидзе, заместитель директора ГНЦ социальной и судебной психиатрии имени В. П. Сербского. — Организм реагирует на неестественные условия, в которых он оказался. Причем реакция на стресс проходит ряд этапов: первый наступает в течение нескольких часов, другие — позднее, в том числе и через годы. Некоторые первый этап вообще минуют. Когда я с группой коллег выезжал для оказания помощи освобожденным заложникам в Кизляре и Первомайском, то в первые дни к психиатрам обращались редко. А уже во второй приезд, через три месяца, на прием пришла масса людей. Полгода спустя — еще больше. Процесс накатывал волнами.

— Вообще-то те, кто прошел войну в Афганистане, избегают о ней говорить, в том числе и между собой, — рассказывает моя собеседница Елена. С 1989 года она на добровольных началах помогает инвалидам-«афганцам». — Если вспоминают, так разве что в контексте обещанных им когда-то льгот, которые они так и не получили.

На расспросы могут, скорее, отшутиться. Помню, меня однажды подруга довольно легкомысленно попросила: возьми с собой в госпиталь. Ну, взяла. А там в палате лежат двое — один вертолетчик, которого сбили, а другой парень в засаду попал на автотрассе. Оба инвалиды. Подруга смотрит на них круглыми глазами и ахает: «Мальчики, да где ж вас так, да как вы теперь будете!» Я ее незаметно ногой толкаю, а парень смеется: «Вот он не на тот рычаг нажал, свалился на меня, оба здесь и очутились!»

Но прошлое, конечно, все равно с ними. Если я попаду в компанию незнакомых людей, то, наверное, интуитивно смогу почувствовать, кто из них воевал. Может, потому, что в них есть какая-то серьезность отношения к жизни. И ко многим жизненным проблемам такие обычно относятся проще — им довелось и не то пережить.

На войне солдат учат быть безжалостными к врагу. Кто убил больше врагов — тот и герой (в газетах предпочитают писать «уничтожил», а не «убил»). Солдату приходится переступить через заповедь «не убий», сломать внутреннее табу, заложенное в каждом нормальном человеке. Он также должен преодолевать в себе животный страх смерти, естественный для любого. В солдате культивируют зверя. А когда он возвращается к мирной жизни, то предполагается, что в одночасье он должен «возлюбить ближнего».

— Война оставляет глубокие шрамы, — продолжает профессор Кекелидзе. — Позднее может развиться то, что специалисты называют посттравматическим стрессовым расстройством. Страдающего им могут преследовать тягостные воспоминания, которые он начинает воспринимать как реальность (помните, в фильмах про войну герой вскакивает спросонок и кричит: «В атаку!»).

От таких расстройств избавляются путем «вентиляции эмоций» — постоянно рассказывая всем встречным о войне. Либо, напротив, стараются избегать любых воспоминаний о кошмарах, которым были свидетелями.

Кто-то пытается залить переживания вином. Но алкоголь снимает лишь чувство тревоги, а тоска остается. Многие из бывших бойцов в нетрезвом виде становятся агрессивны. А кто-то действительно начинает искать опасность, надеясь, что, переживая ранящие ситуации снова и снова, он избавится от мучительных воспоминаний. У многих развивается ложное чувство вины за то, что товарищи погибли, а он остался жить.

На передовой от солдата требуются постоянная бдительность, собранность. А ведь это неестественно. Это внутреннее напряжение впоследствии выливается в агрессию.

Кстати, если уж об этом зашла речь, я не могу удержаться от упоминания встреченных мною в Абхазии новоиспеченных военных чекистах. От всезнающего прищура и параноидального блеска их глаз продирает мороз по коже. Пока шли бои, они привыкли видеть везде шпионов врага и расправляться с ними «по законам военного времени». Возможно, иначе победить действительно нельзя… Сейчас противник исчез, а они остались. Но тема психологии (и психопатологии) военных контрразведчиков требует отдельного разговора.

Собственно, душевные травмы получали во всех войнах. Почему же мы выделяем «вьетнамский», «афганский» или «чеченский» синдромы? Важно то, как к выжившим в боях относится общество. Когда боец возвращался с Отечественной войны, он был в глазах окружающих защитником, героем. Совершенно иначе соотечественники относятся к воевавшим в Чечне: нейтрально-враждебно.

Это не лечится врачами. Надо помнить, что «чеченцы» и «афганцы», хотя им и объясняли в свое время, будто они защищают интересы мирных жителей, жили в атмосфере враждебности со стороны местного населения. И теперь вернувшимся нужно ощущение того, что они шли под пули не напрасно. А выясняется, что в значительной мере эти мясорубки были следствием политических ошибок.

— На фронте время спрессовано, рассуждать просто некогда, — говорит профессор Кекелидзе. — Но уже потом личность начинает анализировать, что же с ней происходило, и не всегда выносит оценку в свою пользу.

И еще им нужна хоть какая-то стабильность, уверенность в будущем: у них будет работа, их не выбросят на обочину жизни. А таких гарантий в России получить не может никто.

То, что происходит с «афганцами» и «чеченцами», — это не болезнь, это, еще раз повторяю, нормальная реакция организма. Специалисты могут в принципе им помочь. Но нужно выделить деньги на отлаживание системы медико-психологической реабилитации ветеранов. Пока же на ней предпочитают экономить.

— Я вот знаю, что в Подольском военном госпитале существовала должность врача-психолога, — говорит Елена. — По штату он обязан был работать с теми, кто получил тяжелейшие увечья и от кого отказались родственники. Несчастных называли «мешками» (ампутированы и руки, и ноги, обожжена большая часть тела). Но с основной массой раненых, не говоря уж о тех, кому повезло повоевать и остаться невредимыми, не занимался никто. Их было слишком много. Я, конечно, не имею в виду тех ветеранов, которые потом повредились в уме и с которыми «работают» в больнице имени Ганушкина. В союзе ветеранов Афганистана как-то вводили штатную должность психолога. Милая такая девочка туда устроилась, после университета… Через месяц она оттуда ушла, и, по-моему, должность по-прежнему вакантна.

А порой им нужно только- то, чтобы их кто-то сочувственно выслушал. Мне вот несколько раз «плакались в жилетку» некоторые из бывших ветеранов, которые на людях создавали себе имидж «крутых». Но при этом, конечно, они были уверены, что их слова останутся только между нами.

Елена говорит, что ей то ли везло, то ли интуитивно она так выбирала людей, но приходилось ей сталкиваться, главным образом, с теми «афганцами», которые не ныли, не жаловались постоянно на жизнь. «Бывает, мне очень паршиво, а позвонит один из моих друзей — веселый, радостный, шутками сыплет, и я думаю: что я ною из-за ерунды, если человек без ног способен так держаться».

Мы сидим за столом с Андреем. Он теперь зарабатывает на жизнь тем, что трудится на строительстве церкви. Андрей читает молитву, крестит еду. «Ты так перед каждым приемом пищи?» — спрашиваю я. — «Конечно».

За спиной у парня война в Афганистане.

— Афган огорошил меня сразу, с первых шагов, когда нашу колонну только вводили через Кушку. При спуске с перевала нас обстрелял снайпер… Сначала было просто страшно. Потом стало не то что все равно, но нашлось против страха лекарство — работа. Конечно, могли убить. Однажды под Гератом в машину, где работала наша радиостанция, влетела граната. Жарко же, дверь была открыта. Я ее увидел боковым зрением, сделал шпагат и ногой вытолкнул. Она разорвалась под колесом. В ушах с месяц погудело, а потом ничего. Тогда о религии я не думал. Уже через много лет, когда пришел к вере, то осознал что многие поступки в прошлой жизни были греховными, в том числе и во время службы. Не за то виню себя, что стрелял. Они стреляли в нас, мы — в них. Но мне приходилось бить людей. Русских. Одному я так вмазал прикладом…

Вряд ли мое обращение к православию было связано с войной. Хотя… Там у меня сформировалось несколько иное отношение к жизни. В Афганистане твое слово было более значимым, что ли. Сказал — сделал. Сказал «не трогай», — значит, не трогай. Соврал — получи свое. Экипаж становится твоей семьей, ты о них заботишься, те же сапоги выбиваешь у прапоров (поскольку выдавали обувь на полгода, а разваливалась она в среднем за месяц).

А на гражданке все это размыто. Ложь может скрываться за правдой и наоборот. Я уверовал, когда у меня распалась семья. Наверное, сам виноват: я был слишком жестким к человеку, считал, что всегда во всем прав. Жена предпочла другого. И вот, когда выяснял отношения с соперником, понял, что еще секунда — и бес вложит мне в руки оружие: готов был убить его. Осознал это, ужаснулся. С этого и начал разматываться клубок событий, приведших меня к вере в Бога.

Но в мирной жизни замаливают прошлые грехи отнюдь не все. Знаком я и с другим человеком, далеким от христианского смирения. За плечами у него спецназ и несколько «горячих точек» в бывшем СССР. «Это у тебя на руках что?» — «Следы от наручников, — гордо объясняет он. — Сегодня опять повинтили». Я не знаю, как в него это вбивали, но вбили: чувство превосходства над всеми, особенно в том, что касается рукопашных схваток, и притупленный инстинкт самосохранения. Он уже несколько лет как демобилизовался, и, кажется, у него капитально «едет крыша»: чем дальше, тем все чаще, уже по нескольку раз в месяц, он влипает во всевозможные истории — от глупых ресторанных разборок («Пойдем выйдем!») до регулярных задержаний милицией… У него в сознании навсегда впечатано: отпор нужно давать на каждый недружественный жест, немедленно и любой ценой.

На всю страну уже прогремели кровавые разборки между двумя группировками бывших «братьев по оружию», прошедших Афганистан, апофеозом которых стал взрыв в Москве прошлой осенью (по странному совпадению, представители одной из них почему-то все гибли от взрывов, а в лидеров другой непременно стреляли).

Насколько мне известно, неписаные законы преступного мира осуждают сведение счетов на кладбищах. Кстати, и оперативники редко проводят там облавы. Похороны есть похороны, на кладбище все равны. Преступники пока не найдены, возможно, их и не найдут никогда. Но цинизм теракта, унесшего жизни 14 человек, позволяет предположить, что его организовывали не обычные уголовники, а «отморозки», которых война отучила хоть сколько-нибудь ценить чужую жизнь.

Кто должен заниматься психологической реабилитацией вернувшихся из «горячих точек», в принципе неясно. Армия за демобилизовавшихся ответственности больше не несет. Не районные же поликлиники, где максимум что могут сделать — прописать димедрол на ночь. Хотя, по мнению специалистов, работу с теми, кто вернулся из зон военных конфликтов, следовало бы начинать за несколько месяцев до их ухода из армии. Наше государство снова предпочитает поберечь деньги сегодня, но заплатить втридорога завтра и послезавтра…

Один из «генералов» абхазской армии, взявшей Сухуми, сказал мне: «Война никого не делает лучше или хуже, она лишь развивает до предела то, что уже было заложено в человеке — дурное или доброе». Интересно бы подсчитать, в какой пропорции.

Вернике показал, мне отделение сумасшедшего дома, в котором я еще не был, а именно — палаты для жертв войны. В мягком свете весеннего вечера, среди распевающих повсюду соловьев, это отделение казалось каким-то грозным блиндажом. Война, о которой всюду уже почти забыли, здесь все еще продолжается… Здесь отдаются приказы и безмолвно повинуются неотданным приказам; кровати — это окопы и укрытия, людей вновь и вновь заваливают и откапывают, здесь убивают и умирают, душат; здесь задыхаются, волны газа текут по комнатам, и, обезумев от ужаса, люди ревут и ползают или вдруг, сжавшись в комочек и силясь стать как можно незаметнее, забиваются в угол и сидят там молча, уткнувшись в стену.

Эрих Мария Ремарк. «Черный обелиск».

 

Фрэнк Герберт

РАДОСТЬ БЕГСТВА

Еще никто не построил тюрьмы, из которой нельзя бы было убежать», — любил повторять он.

Звали его Роджер Дейрут. Он был невысокого роста — пять футов один дюйм, соответствующий вес — сто три фунта, шапка непокорных черных волос, длинный нос, широкий рот и блеклые выцветшие глаза, которые, скорее, отражали, нежели абсорбировали, все то, что попадало в поле их зрения.

Дейрут прекрасно знал название своей тюрьмы — Дальняя космическая разведка или просто Служба-Д. Он считался одним из ветеранов службы и по-своему даже любил ее. Но подобно мятежному изгнаннику, что нашел приют на белоснежных пляжах маленького острова в южном море, пристрастился к своему гамаку и скверному рому из сахарного тростника, но не утратил мечты о возвращении к зеленым холмам доброй старой Англии, Дейрут не уставал повторять, что рано или поздно пошлет к черту опостылевшую службу и вновь обретет долгожданную свободу.

Кстати, его одноместный Разведчик-Д не особо походил на гамак, а его маленькая каюта — на тропический пляж. Корабль представлял собой металлический кокон, чем-то похожий на гроб, и был оборудован лишь самым необходимым для своего пассажира.

Уже давным-давно Дейрут понял, что и он, и его товарищи-пилоты были всего лишь заключенными одной большой космической тюрьмы, расположенной поблизости от системы Капелла.

Незримыми стенами тюрьмы являлась специальная программа, получившая кодовое название «Ограничитель». Она внедрялась в подсознание пилотов психологами базы и неизменно обновлялась после каждого разведочного полета.

Средняя продолжительность одного такого полета, по требованиям инструкции, обычно не превышала пятидесяти стандартных суток.

Правда, большинство пилотов, среди которых преобладали преимущественно желторотые новобранцы, с неистощимым упорством пытались преодолеть влияние Ограничителя, но все они, как правило, терпели неудачу.

Непреодолимый страх перед космической бездной, заложенный в программе, в конце концов заставлял их поджать хвост и вернуться на базу.

«Но уж на этот раз я добьюсь своего!» — мрачно пообещал себе Дейрут, усаживаясь перед контрольной панелью Разведчика.

Он знал, что говорит вслух, по это обстоятельство мало смущало его.

Компьютер, автоматически фиксировавший поведение пилота во время полета, был предусмотрительно отключен.

Гигантское газовое облако, Великое Нуадж, лежало прямо по курсу его корабля.

Для осуществления своей цели ему пришлось вынырнуть из подпространства в опасной близости от газового скопления, но у игры, в которую он ввязался, были свои правила.

«Ты, парень, сошел с ума, — только и сказал ему Бингалинг Бенар, ветеран полетов и его старый друг, когда Дейрут поведал ему о своем намерении. — Ты хотя бы представляешь, с чем тебе придется иметь дело?»

«Я попытался было один раз, — признался Дейрут, — но Ограничитель заставил меня повернуть обратно».

«Там настолько темно, — продолжал Бенар, — что тебе сразу придется сбросить скорость до минимума, если ты собираешься остаться в живых. Даже я не выдержал в этой мгле больше восьмидесяти дней. Да и чего ради тебе идти на такой риск? Это всего лишь газовое облако, ни больше ни меньше. За ним — ничего нет!»

Между тем Великое Нуадж уже успело заполнить все передние экраны Разведчика, наглядно демонстрируя свои гигантские размеры.

«Там могут скрываться тысячи солнц, — подумал с тревогой Дейрут. — Бенар сумел выдержать восемьдесят дней. С моей скоростью мне не добраться и до центра туманности».

«Восемьдесят, максимум девяносто дней предел для самого опытного пилота, — припомнил он слова Бенара, — но обстановка там такова, что Ограничитель начнет действовать практически сразу, едва ты окажешься внутри этого чертового облака».

Дейрут сбросил скорость до безопасных цифр.

Состав газовой смеси давно уже ни для кого не был тайной. Облако состояло почти из чистого водорода, хотя его концентрация и превышала все мыслимые пределы.

Существовало предположение, что оно представляло собой эмбриональную стадию существования звезды, но было ли так на самом деле, никто не брался утверждать.

Дейрут бросил взгляд на экраны передних мониторов. Он прекрасно знал свой корабль и, в некотором смысле, составлял с ним единое целое.

Непосредственно за его спиной находилась крошечная криогенная камера, в которой безмятежным сном спали две макаки и с десяток белых мышей, обязательные участники поисковых полетов на случай высадки па незнакомые планеты.

Он включил экраны заднего обзора. Разведчик находился внутри облака не более часа, но свет знакомых звезд уже успел померкнуть за его кормой.

Дейрут почувствовал себя весьма неуютно. Пока еще рано было говорить о влиянии Ограничителя, но чувство дискомфорта не исчезало.

Правой рукой он ощупал покрытую ржавчиной металлическую идентификационную планку, закрепленную на его левом плече.

«Надо бы, черт возьми, наконец почистить ее», — подумал он, хотя заранее знал, что не станет этого делать.

Сама каюта представляла собой не менее жалкое зрелище. Повсюду валялись зачерствевшие остатки пищи, пол устилали пустые консервные банки. Даже рабочая консоль была покрыта толстым слоем пыли.

«Что и говорить, дыра», — подумал он с отвращением.

Впрочем, ему было хорошо известно, что негласно говорили о таких, как он, в высших эшелонах Службы-Д.

«Из таких бродяг и выходят лучшие разведчики».

Бродяги плевали на дисциплину, по собственному усмотрению нарушали расписание полетов, игнорировали приказы начальства, и им все сходило с рук, не говоря уже о такой мелочи, как загаженные суда, но они блестяще выполняли свою работу.

Они же чаще других навсегда исчезали в бездне космоса, и никто уже не мог сказать, что с ними стало… И как они могли преодолеть действие Ограничителя.

Дейрут с отвращением потряс головой.

Что за наваждение? Его мысли неизменно возвращались к Ограничителю.

Скоро он покажет себя. Слишком скоро. Пилот уже ощущал его воздействие. Облако действительно было необычайным местом. Экраны заднего обзора уже давно оставались абсолютно пустыми. В сердцах он отключил их.

«Мне необходимо чем-то заняться», — подумал он.

Некоторое время он развлекал себя тем, что сочинял продолжение бесконечной баллады разведчиков космоса.

Я оставил свою Любовь на Лире в окружении добрых людей.

Но мозг Дейрута раз за разом возвращался к мысли, что если его замысел удастся, то эти лирические строки никогда и никем не будут услышаны.

Дни тянулись невыносимо медленно, превращая его существование в сущий ад.

«Восемьдесят дней, — вновь и вновь повторял он про себя, — Бенар повернул обратно на восемьдесят первый день».

На семьдесят девятый день его состояние приблизилось к критическому. Ограничитель трудился вовсю. Чтобы хоть как-то отвлечься, пилот попытался найти логическое объяснение этому феномену.

«Ты и так сделал все, что мог. Тебе нечего стыдится. Бенар был прав. Здесь ничего нет, кроме концентрированного газа. Ни звезд… ни планет».

Но он упрямо продолжал двигаться вперед, напряженно всматриваясь в экраны мониторов в поисках первых признаков неоткрытых звезд.

Прошел восемьдесят первый день.

Затем восемьдесят второй…

На восемьдесят шестой он заметил на экране перед собой едва различимое свечение.

К этому времени он уже не отнимал рук от кнопок панели управления, готовый в любой момент развернуть Разведчик на сто восемьдесят градусов.

Три тусклых светлячка в темноте пространства.

На девяносто четвертый день (он перекрыл существующий рекорд на целых два дня) его Разведчик наконец вырвался на открытое пространство. На экране монитора можно было различить три звезды. На максимальном удалении от него находился бело-голубой гигант; несколько ближе, у самого края экрана, — оранжевое тело, более скромных размеров; и прямо впереди него ослепительно сиял золотой шар, родной брат земного Солнца.

Дрожащими руками Дейрут включил масс-аномальные сканеры, прощупывая пространство вокруг золотого красавца.

Тем временем воздействие Ограничителя становилось совершенно непереносимым. Но Дейрут не мог повернуть назад, ведь он был так близко от желанной цели!

Перед ним лежал Новый Мир — хрупкая мечта всех разведчиков!

На экранах мониторов появились первые данные.

Вокруг золотой звезды вращалась единственная планета с небольшим спутником.

Масса 998 421 — близкая земным нормам… Период обращения 40 стандартных часов… Среднее удаление от светила 243 000 000 км… Возмущение 9 градусов… Орбитальные вариации +38…

На несколько секунд Дейрут застыл на месте от удивления.

Последняя цифра могла означать только одно.

Золотой красавец имел еще одного спутника, значительно большего размера, чем первый.

Он начал новые поиски.

Ничего!

Затем Дейрут увидел его.

В первый момент он подумал, что приборы Разведчика отметили выхлоп дюз еще одного корабля.

Пришельцы?!

Он мгновенно перебрал в памяти все то, что ему было известно о контактах землян с представителями инопланетных цивилизаций, инструкции, регулирующие поведение пилотов при встречах с чужими кораблями.

Но почти тут же понял, что ошибся. Это была вторая планета.

Дейрут снова взялся за измерения.

Невероятно. Тело двигалось со скоростью более 40 км в секунду!

Мониторы продолжали выдавать новую информацию.

Масса 321,64… Период обращения 9 стандартных часов… Среднее удаление от центрального светила 58 000 000 км… Возмущение (?)…

Дейрут активизировал визуальные сканеры.

Планета казалась странно знакомой, хотя он готов был поклясться, что никогда не видел ее прежде.

Он задумался, следует ли включать системы связи бортового компьютера и попытаться обратиться к обитателям планеты через своего Лингвиста (портативный автоматический переводчик), но неудачно. Ответ компьютера неприятно поразил его непробиваемой логикой:

— Полученная информация после поступления в банк данных должно быть первоначально предложена вниманию экспертов.

Дейрут вернулся к изучению открытой им планеты.

Первые же результаты свидетельствовали о том, что ее атмосфера простирается до высоты, по меньшей мере, 125 км. Температурные коэффициенты указывали на существование обширного тропического пояса, протянувшегося между 30 градусами северной и южной широты.

Неожиданно Дейрут заметил, что его руки сами протянулись к пульту управления корабля. Поддайся он сейчас воздействию Ограничителя, ему никогда бы уже не удалось вновь увидеть своей планеты.

Он сконцентрировал внимание на решении проблемы посадки и, не откладывая, ввел необходимые данные в память компьютера.

Компьютер привел несколько возражений, вызванных, по его мнению, проблемами безопасности корабля, но после повторной команды все-таки выдал свое заключение.

Дейрут передал данные на консоль управления, перевел корабль в автоматический режим и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Последнее усилие его полностью истощило.

Разведчик-Д начал медленно снижаться и по пологой траектории вошел в верхние слои атмосферы. Тряска усилилась. Автоматически включилась система охлаждения. На экранах мониторов замелькали новые данные.

Состав атмосферы: кислород — 23,9 %, азот — 74,8 %, аргон — 0,8 %, углекислый газ — 0,04 %…

Когда дошло до содержания микроэлементов, у него уже не оставалось сомнений относительно ее тождественности атмосфере Земли.

Спектральный анализ подтвердил, что, ко всему прочему, атмосфера еще и необыкновенно прозрачна: от 3000 до 6 на 10 в четвертой степени ангстрем.

Этого было достаточно, чтобы понять: она пригодна для дыхания человека. Гидромагнетические показатели и величины содержания водяного пара он уже просто игнорировал.

Но вместе с ощущением полного счастья Дейруту пришлось испытать и новый, невероятной силы, удар Ограничителя. Он стиснул зубы и мобилизовал волю, дабы немедленно не отменить распоряжение о посадке.

На экране появилось изображение большого острова, над которым пролетал его корабль. Дейрут едва не застонал от восхищения, увидев стройную череду белоснежных зданий, возвышавшихся на берегу обширного залива, заполненного многочисленными яхтами.

И снова пилот испытал странное чувство, что все это ему поразительно знакомо.

Теперь его корабль пролетал над континентом.

Невысокая гряда холмов, строения, дороги, возделанные поля. Затем широкие прерии с бесчисленными стадами диких животных.

Дейрут впился пальцами в подлокотники своего кресла.

С ревом включились посадочные двигатели. Корабль перешел на более низкую траекторию и стал вертикально опускаться к поверхности планеты.

Если не считать небольшого толчка, посадка прошла вполне успешно.

Вверх поднялись клубы голубого дыма и тучи золы. Возникла даже угроза пожара, но распылительные автоматы, установленные на носу Разведчика, быстро справились с очагами огня.

На экранах мониторов Дейрут заметил крупных животных, испуганно бросившихся вo все стороны, подальше от места посадки. Они пронеслись по степи, словно большие прыгающие шары.

Странная грусть овладела им: уж слишком все это напоминало далекую Землю. Он даже невольно пожалел о своем недавнем отчаянном сопротивлении требованиям Ограничителя.

Автоматически включившееся радио начало прием сигналов местных радиостанций на привычных FM и AM волнах. Пришла в действие система Зондирования — Наблюдения — Оповещения, заработал и компьютер, отключившийся на время посадки.

Взвыла сирена ЗНО, свидетельствующая о приближении неопознанных объектов.

Было от чего потерять голову.

Почти в то же мгновение на экране телекамеры появились очертания машины странной конструкции: место колес занимали пять огромных пневматических шаров. Перевалив с севера гряду невысоких холмов, она направилась прямо к Разведчику-Д. Вслед за ней стелился сизый дымок: машина передвигалась с помощью парового двигателя. Характерные звуки, доносившиеся из установленных на корпусе корабля внешних микрофонов, как и показатели компьютера, подтверждали эту точку зрения.

Над ходовой частью возвышалась кабина голубовато-фиолетового цвета с пятью отверстиями во фронтальной части.

Слегка ошалев от этого зрелища, Дейрут забыл о возможной опасности.

Машина остановилась метрах в пятидесяти от круга выжженной при посадке земли и дала залп прямой наводкой из невесть откуда появившихся орудий.

Разведчик-Д содрогнулся на металлических опорах.

Оправившись от потрясения, Дейрут, больше не мешкая, включил систему автоматической защиты.

Но второго залпа не последовало. Словно удовлетворившись достигнутым, боевая машина развернулась и поспешно ретировались на восток, вслед за исчезнувшими животными.

Усмехнувшись, Дейрут протянул руку к кнопке с надписью «Меры предупреждения».

Гигантская туча взметнувшегося грунта пронеслась над отступающим механизмом и обрушилась на траву чуть впереди него, заставив машину мгновенно остановиться. Второй, не менее мощный выброс почвы блокировал бронированное чудовище справа и слева. На взгляд Дейрута, этого было вполне достаточно.

Служебные инструкции настоятельно рекомендуют пилотам избегать любых конфликтов с аборигенами.

Убедившись, что с этой стороны ему больше ничего не угрожает, пилот попытался оценить ущерб, нанесенный кораблю снарядами противника.

Меньше чем через десять секунд с компьютера поступили весьма неутешительные данные. В носовой секции корабля имелась значительная пробоина. Все установленные там детекторы полностью уничтожены. Теперь уже Дейрут при всем желании не смог бы покинуть негостеприимную планету: кораблю требовался ремонт.

Но нет худа без добра. Занятый новой проблемой, Дейрут меньше ощущал влияние Ограничителя на свое сознание. Нельзя сказать, что оно исчезло совсем, но, во всяком случае, уже не причиняло прежних страданий.

Дейрут бросил взгляд в сторону застрявшей машины. Он не вынашивал планов возмездия. По его мнению, сделанного было вполне достаточно, чтобы показать им свою силу и предупредить новое нападение.

«Да и кто мог подумать, — спросил он себя, — что аборигены вооружены артиллерией, да еще откроют огонь без предупреждения?»

Оправдывать он себя не собирался. Очевидный ответ напрашивался сам собой: конечно, капитан корабля. Ему-то следовало знать, что орудия и паровые двигатели всегда существовали одновременно.

Ничего этого бы с ним не произошло, если бы не проклятый Ограничитель. Это он выбил его из колеи. Но все же, черт побери, что вызвало их агрессию?

Пока он размышлял над этим вопросом, орудия машины снова угрожающе шевельнулись в направлении корабля. Новый предупредительный выброс грунта заставил экипаж воздержаться от неосмотрительных действий.

«Имейте в виду, что пока это все цветочки, — пробормотал Дейрут. — Успокойтесь ребята, не надо нервничать!»

Презрительно улыбнувшись, он нажал голубую кнопку, расположенную у самого края боевого пульта. Над равниной пронесся ужасающий вопль, способный устрашить любое разумное создание, которому бы довелось его услышать.

Эффект был мгновенным. Люк кабины откинулся, и оттуда выбрались пять дрожащих фигурок.

Дейрут подключил свой микрофон к системе центрального компьютера и, одновременно направив его сенсоры в сторону противника, начал диктовать собственные впечатления. Совместная работа человеческого и искусственного мозга обычно давала наилучший результат.

«Предположительно гуманоиды, — начал он, — передвигаются на двух ногах в вертикальном положении. Тело в форме цилиндра, рост около полутора метров. Пользуются одеждой. Имеют при себе по пять приборов неизвестного назначения, прикрепленных к поясу. Не исключено, что число «пять» имеет символическое или ритуальное значение. Цвет кожи — голубовато-фиолетовый, бледный. Две руки, похожие на человеческие, с удлиненными предплечьями. Крупные кисти с шестью пальцами, из них по два больших, с каждой стороны ладони. Головы кубической формы, закругляющиеся к макушке. На них головные уборы, напоминающие береты десантников, интенсивного голубовато-фиолетового оттенка. Очень широко расставленные желтые глаза навыкате. Возможно, эти создания способны видеть происходящее за своей спиной, даже не поворачивая головы».

Пока он диктовал свои впечатления, аборигены успели спуститься вниз.

Воспользовавшись этим обстоятельством, Дейрут добавил еще несколько слов к своему описанию их внешности.

«Крупный рот, расположенный в нижней части черепа. Слабо выраженный подбородок. Они лишены губ и, по-видимому, зубов, хотя внутри рта и виднеется тонкая темная пластинка, возможно, являющаяся их эквивалентом. Обладают дополнительными небольшими отверстиями, ниже каждого глаза, предположительно предназначенными для дыхания.

Внимание!

Один из них только что повернул голову. На видимой боковой стороне черепа отчетливо заметно незначительное углубление неизвестного назначения. Никакой аналогии с ушами человека».

Между тем пятерка начала медленно двигаться в сторону корабля. Дейрут незамедлительно отрегулировал сканер, чтобы постоянно держать туземцев в поле зрения, и продолжал:

«Вооружены луками и стрелами, что непонятно, учитывая наличие у них артиллерии. У каждого на спине колчан с… пятью стрелами.

Снова число «пять»!

Кроме того, у каждого имеется короткое копье, украшенное голубовато-фиолетовой подвеской, расположенной чуть ниже наконечника. Подвеска украшена орнаментом, в виде перевернутой стилизованной буквы U, повторяющимся и на их туниках, того же цвета.

Итак, что же мы имеем?

Прежде всего обращают на себя внимание неизменный голубовато-фиолетовый цвет и число «пять». Ваш прогноз?»

Через пару секунд пришел ответ компьютера, раздосадовавший его полной банальностью.

— Вероятнее всего, религиозные ассоциации, связанные с данным цветом и цифрой 5. Рекомендуется при общении с ними соблюдать особую осторожность в вопросах религии. Форма и рунное вооружение, скорее всего, дань традиции.

«Беда с этими компьютерами, — раздраженно подумал Дейрут, — слишком много логики и никакого воображения».

Пять аборигенов остановились у границы выжженного посадочного пятна. Затем, словно по команде, они разом протянули свои руки в направлении корабля и одновременно издали протяжный вопль, донесшийся из центрального овального отверстия:

— Тугайала, тугайала, тугайала!

— Свалились вы на мою голову, — проворчал Дейрут. — Тугайалы несчастные.

Еще раз, для очистки совести проверив систему автоматической защиты, он вооружился с ног до головы, и, не забыв прихватить с собой обязательный в таких случаях трехдневный рацион, «пришелец» распахнул главный люк корабля.

При его появлении все пять туземцев рухнули лицом на землю, молитвенно простирая руки.

Дейруту понадобилось всего несколько секунд, чтобы еще раз осмотреть аборигенов, после чего его внимание переключилось на изучение окружающей обстановки.

Воздух был чистым и свежим и, без сомнения, пригодным для дыхания. Перед ним простиралась широкая равнина, освещенная лучами яркого солнца, упиравшаяся в гряду невысоких холмов. Мирная, прямо идиллическая картина.

Закончив предварительный осмотр местности, Дейрут обернулся к своему кораблю, возвышавшемуся, подобно некоей фантастической башне, и недовольно поморщился.

На месте носовой части, сразу над хорошо ему известным опознавательным номером 1107, красовалась дыра внушительных размеров. Выругавшись про себя, он снова повернулся к туземцам.

Они все еще продолжали лежать на траве, но теперь их испуганные глаза были направлены прямо на незваного гостя.

— Надеюсь, металлургическая промышленность у вас развита неплохо, ребята, — произнес он самым дружелюбным тоном, — иначе меня ждут серьезные неприятности.

В ответ грянул уже привычный хор голосов:

— Тугайала унг-унг.

Он включил своего Лингвиста и, не снимая левую руку с кобуры пистолета, поднял правую в универсальном жесте мира, принятом у людей.

В ответ снова прозвучала неизменная «Тугайала».

«Это уже становится однообразным», — подумал Дейрут.

Его портативный переводчик продолжал хранить молчание. Очевидно, одних «тугайала» и «унг-унг» ему было недостаточно, чтобы активно включиться в работу.

Дейрут сделал еще один шаг навстречу туземцам.

Те, в свою очередь, немедленно вскочили на ноги и, по всей видимости, приготовились к бою. Их выпученные глаза, не отрываясь, следили за каждым движением незнакомца. Дейрута в который уже раз охватило странное чувство, что их внешность была ему, определенно, знакома. Больше всего они напоминали гигантских кузнечиков, по странной иронии эволюции, превратившихся в человекообразных обезьян. Ожившие персонажи фантастических романов его юности. Неужели воображение человека способно лишь копировать причудливые творения матушки-природы?

Несмотря на угрожающее поведение туземцев, Дейрут рискнул сделать еще один шаг в их направлении.

— Давайте, ребята, поговорим спокойно, — предложил он. — Скажите хоть что-нибудь. У вас, что, языки отсохли?

Вместо ответа пятерка отступила еще на пару шагов.

Дейрут нахмурился. Поведение туземцев нравилось ему все меньше и меньше.

Неожиданно его внимание привлек слабый жужжащий звук, казалось, исходивший от туземца, стоявшего справа от него.

С криком «с’Чарича! с’Чарича!», существо выхватило из складок своей туники небольшой круглый предмет и высоко подняло его над головой. Остальные, словно ожидая этого момента, сгрудились вокруг него.

Дейрут, с пистолетом в руках, молча ждал дальнейшего развития событий.

Но туземцы, казалось, совсем позабыли о его присутствии, сконцентрировав внимание на маленьком предмете в руках товарища.

«Что здесь происходит?» — подумал с раздражением Дейрут, чувствуя себя все более неуютно.

И тут же, словно в насмешку над ним, все пятеро туземцев одновременно повернулись и, не оглядываясь назад, направились к своей машине.

«Я где-то дал маху, — мелькнуло в голове у Дейрута, — но где? Что же мне теперь делать?»

Над полем недавнего противостояния воцарилась странная тишина.

Зато, вернувшись на корабль, Дейрут дал волю языку. Когда же его раздражение несколько улеглось, он уселся перед главным компьютером для небольшой дружеской беседы.

— Возможно, предмет в руках туземца — всего-навсего прибор для измерения времени, — предположила машина. — Его владелец, по меньшей мере, на два миллиметра выше самого высокого из своих товарищей. Прихожу к заключению, что он лидер группы.

— Лидер, так лидер, — небрежно бросил Дейрут. — Скажи мне лучше, есть ли у тебя какие-либо соображения о том, что может означать проклятая «тугайала», если она вообще что-либо означает.

После многих лет общения с Дейрутом мыслящая машина усвоила, как лучше всего реагировать на риторические замечания своего владельца, равным образом, как и на любой вопрос, который, по ее мнению, не имел ответа.

— Займитесь лучше делом, — посоветовал компьютер.

— Ты сейчас говоришь, как моя старая тетка Марта, — недовольно буркнул Дейрут. — Но ведь что-то заставляет их талдычить это слово. Несомненно, что за ним скрывается какой то смысл.

— Мои системы уловили, что сила их голоса возросла на несколько децибел, когда они заметили вашу руку, — примирительно отозвалась машина.

— И как же ты это можешь объяснить?

— Наиболее вероятный ответ: у вас пять пальцев.

— Пять пальцев, — пробормотал Дейрут задумчиво. — Пять… пять… пять…

— Мы обнаружили здесь всего лишь пять небесных тел, — продолжал компьютер. — Вы могли бы заметить, что помимо их на небе этой планеты не видно ни одной звезды. Вторая планета, обладающая наивысшей скоростью, в данный момент находится строго в зените.

— Пять, — повторил Дейрут.

— Точнее, три звезды и две планеты…

Дейрут задумчиво пересчитал свои пальцы, словно видел их впервые.

— Они вполне могли принять вас за бога. У них по шесть пальцев, а у вас пять.

— Пустое небо, на котором видны всего лишь три звезды…

— Не забудьте про две планеты, — посоветовал компьютер.

«А неплохо было бы пожить на этой планете, надежно скрытой от чужих глаз газовой туманностью», — промелькнуло в голове у Дейрута, и в тот же миг он почувствовал новый удар Ограничителя.

— Сможем мы отремонтировать наш корабль? — спросил он, стараясь унять дрожь.

— Нужны ремонтные мастерские и помощь электронщиков не ниже пятого уровня, — доложила машина. — Необходимые данные имеются в моем банке. Аборигены способны помочь нам.

— Может быть, ты объяснишь мне, что происходит? — рявкнул пилот. — Почему они не хотят разговаривать со мной?

— Займитесь лучше делом, — изрекла машина…

Тридцать восемь минут спустя аборигены вновь вышли из своего парового чудовища и направились к границе выжженной травы.

Повторив все меры предосторожности, Дейрут вышел из корабля. Он не торопился, готовый к любым неожиданностям.

Аборигены, по-видимому, ожидали его. На этот раз они выглядели более спокойными, и, как ему показалось, даже успели обменяться несколькими фразами между собой, продолжая наблюдать за незнакомцем выпуклыми желтыми глазами.

Разумеется, их речь оставалась совершенно непонятной для него, но Дейрут не сомневался, что компьютер с помощью Лингвиста рано или поздно справится и с этой задачей.

— Рад снова видеть вас, ребята, — произнес Дейрут, останавливаясь примерно в восьми шагах от туземцев. — Надеюсь, вы неплохо отдохнули в своей колымаге.

— Давайте, ребята, поговорим спокойно, — немедленно откликнулся самый высокий из аборигенов, сопроводив свои слова кивком головы.

Дейрут ахнул и на мгновение потерял дар речи.

— Надеюсь, металлургическая промышленность у вас развита неплохо, — немедленно поддержал инициативу своего сородича абориген, стоящий слева, — иначе меня ждут серьезные неприятности.

— Рад снова видеть вас, ребята, — опять вступил в разговор высокий, — надеюсь, вы неплохо отдохнули в своей колымаге.

«Да они просто имитируют мои слова», — сообразил наконец Дейрут.

— Вывод правильный, — проскрипел у него над ухом голос компьютера.

— Пожалуй, вы одна из самых забавных стаек мартышек, которую я когда-либо видел, — фыркнул Дейрут, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться. — Хотелось бы знать, каким образом ваши мамаши ежедневно выдерживают подобное зрелище.

Высокий туземец тут же слово в слово повторил всю его фразу без малейшей ошибки.

— Ваши ссылки на их матерей вряд ли уместны в настоящее время, — вставил компьютер. — Нам до сих пор не известен способ их размножения. Есть немало признаков, что они представляют собой комбинацию животной и растительной жизни.

— Заткнись, пожалуйста, — вежливо посоветовал Дейрут.

— Заткнись, пожалуйста, — тут же повторил абориген слева.

— Советую временно воздержаться от любых разговоров, — не унимался компьютер. — Насколько я могу судить, они предпринимают все усилия, чтобы понимать нас. С практической точки зрения, предпочтительнее, если мы первыми освоим их язык.

С последним замечанием трудно было не согласиться.

— Ты прав, — прошептал Дейрут в нагрудный микрофон.

Наступила продолжительная пауза. Чтобы хоть как-то скрасить неловкость ситуации, Дейрут вымученно улыбнулся.

— Аугрупп сомиликан, — последовала немедленная реакция высокого.

— Тугайала, — откликнулся левый.

— Ключевое слово, — напомнил компьютер. — Речь, по-видимому, идет о пресловутом числе «пять». Поднимите руку и повторите: тугайала.

Дейрут повиновался.

— Тугайала, тугайала, — согласились туземцы.

Один из них тут же отправился в паровой фургон и, возвратившись, показал Дейруту черную металлическую статуэтку высотой примерно пятидесяти сантиметров.

Дейрут сделал несколько осторожных шагов вперед и принял из рук туземца загадочный предмет. Последний оказался неожиданно холодным и тяжелым. Он представлял собой стилизованную фигуру туземной женщины в тунике, украшенной традиционным орнаментом, с полуоткрытым ртом и характерными выпуклыми глазами. При всей неискушенности в вопросах искусства, Дейрут не сомневался, что держит в руках выдающееся произведение гениального мастера. Осторожно, чтобы не обидеть туземцев, он извлек из кармана миниатюрный анализатор и прикоснулся им к черному металлу.

— Отливка. Сплав железа, магния и никеля, — через несколько секунд доложил компьютер. — Ориентировочный возраст — двадцать пять миллионов стандартных лет.

Во рту у Дейрута мгновенно пересохло.

— Этого не может быть, — произнес он хриплым голосом.

— Возможная ошибка — плюс-минус шесть тысяч стандартных лет, — невозмутимо продолжал компьютер. — Статуэтка первоначально была отлита, а затем подверглась ручной обработке. Перевернутая буква U на груди, предположительно, соответствует цифре пять. Ниже имеется надпись, допускающая исключающие друг друга толкования.

— Цивилизация возраста двадцать пять миллионов лет, — медленно повторил Дейрут, — но подобного просто быть не может.

— Возможная ошибка — плюс-минус шесть тысяч стандартных лет, — стоял на своем компьютер.

Новый удар Ограничителя положил конец их спору. У Дейрута подогнулись колени. Неожиданно он почувствовал настойчивое желание немедленно вернуться на свой искалеченный корабль и поскорее убраться из этого непонятного мира.

Туземец, вручивший ему статуэтку, протянул руку, требуя свое сокровище назад.

— Тугайала, — произнес он, прикасаясь к перевернутой букве U на груди девушки, а затем — к аналогичному символу на своей тунике.

— Но у них всего лишь жалкие паровые машины, — не сдавался Дейрут.

— Зато какие любопытные, — возразил компьютер. — Обратите внимание, они обладают самонаводящимися безоткатными орудиями да еще снабжены гироскопом.

— Основное сейчас: способны ли они отремонтировать мой корабль.

— Вопрос в том, захотят ли они сделать это.

Высокий туземец снова выступил вперед и осторожно коснулся пальцем переводного устройства.

— С’Чарича, — произнес он негромко.

— Отвечайте: «унг-унг», — предложил компьютер.

— Унг-унг, — послушно повторил Дейрут.

Высокий моментально отскочил назад и вместе со своими товарищами возвел глаза к небу.

Туземцы были явно потрясены его ответом. Дейрут уловил несколько слов, произнесенных с различной интонацией: «Яуброн… с’Чарича… Аутога… Сриз — сриз…»

— Можно переходить к делу, — сообщил компьютер. — У нас уже имеется достаточный запас слов из их языка, чтобы расшифровать простейшие фразы. Высокого зовут Аутога. Попробуйте обратиться к нему по имени.

— Аутога! — позвал Дейрут.

Высокий немедленно повернулся в сторону пилота.

— Теперь произнесите фразу: «Ли — Яуброн унг сприз с’Чарича».

Дейрут повиновался.

Аборигены все, как один, уставились на своего гостя, и разразились звуками, весьма напоминающими хрюканье. Аутога свалился на траву, в возбуждении колотя по ней обоими кулаками.

— В чем дело? — поинтересовался Дейрут.

— Они смеются, — пояснил компьютер. — Идите и присядьте рядом с Аутогой.

— Это безопасно?

— Разумеется.

— Почему же они смеются?

— Они смеются над собой. Вам удалось провести их, захватить врасплох, и теперь они потешаются над собственной глупостью.

Все еще колеблясь, Дейрут подошел к Аутоге и присел рядом.

Туземец успокоился и, положив шестипалую руку на плечо пилота, обратился с речью к своим компаньонам. С опозданием не больше чем на долю секунды последовал перевод компьютера.

— Этот так называемый бог оказался, на проверку, неплохим парнем, ребята. У него паршивый акцент, но он обладает чувством юмора.

— Ты уверен, что не переврал половины слов? — осведомился Дейрут.

— Конечно, небольшая ошибка возможна, — согласился компьютер, — пока мы еще слишком мало знаем об этих созданиях, их физиологии, истории и обычаях, но, в любом случае, перевод — в пределах нормы. Мы пополним наши знания в ходе общения с ними. Нам нет больше нужды прибегать к разным хитростям.

— Если ты так уверен в этом, можно начинать, — согласился Дейрут.

В тот же момент из спикера, висевшего у него на груди, донеслась серия звуков, соответствующая примерно: «Аи-инг-ийя».

Ответ пришел незамедлительно.

— Аутога говорит, что это хорошая идея, — сообщил компьютер. — Это свободное небо, оно открыто для всех.

— Не понимаю, — проворчал Дейрут. — Что это значит — свободное небо?

— Они сожалеют, что повредили ваш корабль, — быстро продолжал переводить компьютер, не потрудившись ответить на первый вопрос. —

Они решили, что вы один из мальчишек их собственного народа, решивший испытать острые ощущения.

На секунду Дейрут окаменел.

— Они хотят сказать, что мой корабль?.. Они что… умеют строить космические корабли?

— О, мы сделали несколько штук приблизительно десять миллионов клурч тому назад, — последовал немедленный ответ Аутоги.

— Точнее, пятнадцать миллионов клурч, — поправил его туземец, стоявший слева.

— О, нет, Чун, ты снова преувеличиваешь, — возразил Аутога. — Ты должен простить Чуна, — продолжал он, обращаясь к Дейруту, — если послушать его, то всегда получается больше, лучше и величественнее, чем было на самом деле.

— Что такое клурч? — спросил Дейрут.

— Вероятный ответ: местный год, равный приблизительно одной трети стандартного, — пояснил компьютер.

— Я рад, что вы столь миролюбиво настроены, — совершенно искренне признался Дейрут.

Его Лингвист немедленно перевел эти слова в серию щебечущих звуков, и только тут Дейрут обратил внимание, что уже в течение нескольких минут туземцы с удивлением разглядывают его.

— Ты всегда говоришь грудью? — поинтересовался Чун.

Дейрут с досады прикусил язык.

Аутога бросил взгляд на корабль.

— У тебя есть другие спутники? — в свою очередь, спросил он.

— Не отвечайте на этот вопрос, — предостерег компьютер. — Подкиньте им идею, что корабль является источником магических сил.

Подумав немного, Дейрут покачал головой.

Глупый компьютер!

— Они проницательные ребята, — произнес он вслух.

— Замечательный набор звуков, — заметил Аутога. — Нельзя ли повторить их снова?

— Сначала вы приняли меня за одного из ваших собственных подростков, — отвечал Дейрут. — Что вы думаете обо мне теперь?

— Мы обсуждали этот вопрос в присутствии с’Чарича, — сообщил Аутога. — Вы понимаете, что для этого нам пришлось укрыться в багряной темноте, поскольку у нас не было желания ронять наши семена под его воздействием. Большинство из нас пришло к выводу, что вы являетесь воплощением нашего представления о боге. Лично у меня другое мнение. На мой взгляд, вы представляете собой нечто пока еще неизвестное нам, хотя я и не оспариваю взгляды моих товарищей.

Дейрут облизнул пересохшие губы.

— У него пять пальцев, — возразил Чун.

— Этот аргумент ты уже использовал, чтобы убедить Тура и Лекки, — усмехнулся Аутога, — но ты так и не смог опровергнуть замечания Списпи, что наличие пяти пальцев может быть результатом генетического отбора, не говоря уже об обычной ампутации.

— Но его глаза, — стоял на своем Чун, — кто мог бы представить себе такие глаза даже в страшном сне?

— Не надо обижать нашего гостя, — предостерег своего оппонента Аутога, бросая испытующий взгляд в сторону Дейрута.

— Кроме того, у него отличное от нас строение ног и рук, — вступился за Чуна один из его сторонников.

— Ты только повторяешь свои старые аргументы, Тура, — напомнил Аутога.

На секунду Дейрут попытался представить, как он выглядел в глазах аборигенов.

Строение глаза туземцев несомненно имело определенное преимущество перед его собственными. Они могли видеть позади себя, не поворачивая головы.

Против воли он усмехнулся.

— Что еще за странный звук? — полюбопытствовал Аутога.

— Так я смеюсь, — объяснил Дейрут.

— Вношу поправку, — вмешался в разговор компьютер. — «Так я смеюсь над собой» звучит гораздо лучше.

Дейрут не стал спорить.

— Создание, способное смеяться над собой, сделало основной шаг к вершинам цивилизации, — заметил Аутога с уважением. — Вы понимаете, что никто из нас не собирался вас обидеть.

— На мой взгляд, теория Пичека, утверждающая, что общая вера в бога может создать его воплощение, получила полное подтверждение, — заявил Чун и с чувством продекламировал: «Это не сам бог, однако, я был свидетелем того…»

— Почему бы нам не узнать у него самого, — трезво предложил Аутога и, повернувшись к Дейруту, спросил. — Ты — бог?

— Я всего лишь один из смертных, но отличной от вас расы, ни больше ни меньше, — улыбнулся Дейрут.

Лингвист безмолвствовал.

— Переводи немедленно, — строго приказал Дейрут.

— Весь мой наличный банк данных, — сообщил компьютер, — указывает на то, что вам лучше воздержаться от подобных неосторожных замечаний. Что вам мешает выдать себя за бога. Благоговейный страх этих созданий может помочь нам…

— У нас нет ни единого шанса одурачить этих созданий, — взорвался Дейрут. — Они научились строить космические корабли задолго до нас самих. У них великолепная электроника. Ты сам слушал их радио. Их цивилизации больше двадцати пяти миллионов лет. Разве не так?

— Разумеется.

— Тогда переводи мои слова.

То, как внимательно, следили туземцы за их тайными переговорами, вызвало у Дейрута смутное ощущение, что они и без перевода начинают понимать его слова. Его подозрение тут же оправдалось.

— Слово «переводить» адекватно нашему «чтсуйоп», не так ли? — спросил Аутога.

— Пожалуй, теперь вы можете говорить и без перевода, — согласился компьютер, — они сумели преодолеть лингвистический барьер, хотя я не понимаю, как им удалось это сделать.

— Они сумели сделать это, не прибегая к вычислительной технике, ты, надутый ящик с электроникой, — не выдержал Дейрут. — Ты находишься во власти стереотипов, как какой-нибудь обыватель, для которого лук и стрелы — непременный атрибут каменного века. Неужели ты все еще полагаешь, что я смогу выдавать себя за бога?!

— Я все же лучше переведу, — предложил компьютер, — иначе мои ячейки могут не выдержать перегрузки. Моя прямая обязанность неукоснительно исполнять ваши приказы.

— Тогда переводи, — махнул рукой Дейрут. — Какая мне разница.

— Компьютер! — воскликнул Аутога. — Оказывается, в корабле находится компьютер. Как эксцентрично! Но в конце концов я оказался прав. Заметьте, что я пришел к этому выводу, не располагая другими данными, кроме внешнего вида корабля, покроя его костюма, ну и артефактов, конечно.

— Поэтому ты и являешься первым среди нас, — подтвердил Чун. — Я признаю, что был неправ и благодарю тебя за преподанный мне урок.

Аутога повернулся в сторону Дейрута.

— Что мы можем сделать для вас, помимо ремонта корабля?

— Разве вы не хотите узнать, откуда я прилетел к вам? — ответил вопросом на вопрос Дейрут.

— Зачем? — улыбнулся Аутога. — Существует старая теория, что за облаком водорода, которое создали наши предки, существуют другие звезды с планетами, на которых существует разумная жизнь. Ваше появление подтвердило правильность этой теории. Нам этого более чем достаточно.

— Но… неужели вы не хотите установить с нами контакт, торговать, обмениваться идеями?

— Ваше появление еще не опровергает другую древнюю теорию о пустой Вселенной. Однако даже такому примитивному существу, как вы, должно быть понятно, что такой обмен является бессмысленным.

— Но мы…

— Нам хорошо известно, что изоляция нашей Вселенной и сделала нас такими, какие мы есть, — вставил Чун, — если именно это ты хотел сказать. Но мы довольны своей жизнью.

— Он собирался долго и утомительно рассказывать о том, что его цивилизация может предложить нашей, — вмешался Аутога. — Я предлагаю немедленно приступить к тому, что мы должны сделать. Списпи, и ты, Тура, займитесь его компьютером. Чун и я…

— Что вы собираетесь делать? — спросил Дейрут, вскакивая на ноги.

Точнее, ему показалось, что он вскочил на ноги, потому что в тот момент, когда сознание вернулось к Дейруту, он по-прежнему сидел на земле вместе с пятью аборигенами.

— Они стирают мои записи, — донесся до него откуда-то издалека голос компьютера. — Меня обволакивает магнито-гравитационное поле и…

— Весьма интересно, — заметил Аутога, — что ранее он уже имел контакт с цивилизацией нашего уровня. Обратите внимание на остаточные ограничения в его сознании на полеты далеко от дома. На этот раз нам придется сделать их еще более сильными.

Дейрут смотрел на беседующих между собой туземцев с выражением человека, временно утратившего память. Молчали Лингвист и компьютер. Он испытывал странное ощущение, словно миллионы муравьев одновременно ползли по его нервам.

— Как ты думаешь, с кем он мог иметь первый контакт? — спросил Чун.

— Безусловно, что не с мирами нашей группы, — ответил Аутога. — Но прежде чем мы покинем свет с’Чурича и начнем приготовления к следующему посеву, мы должны будем провести тщательное расследование.

— Кто станет разговаривать с нами? — вздохнул Чун. — Мы всего лишь простые пастухи.

— Может, нам надо чаще слушать развлекательные передачи, — сказал Списпи. — Иногда и в них можно найти что-нибудь полезное.

— Конечно, мы можем быть простыми скотоводами, чье расследование и не зайдет слишком далеко, — согласился Аутога, — но теперь нам хотя бы будет о чем поговорить. Подумать только, теория пустой Вселенной опровергнута!

Дейрут очнулся в каюте своего корабля, наполненной запахом пыли и его собственного пота. Одного взгляда на панель управления было достаточно, чтобы понять, что Ограничитель все-таки заставил его повернуть назад. Он так и не заглянул за пределы водородного облака и ничего не нашел внутри него.

Странное чувство печали охватило его.

«Когда-нибудь я все-таки найду мою планету, — подумал он. — Там будут белоснежные здания, возвышающиеся на берегу голубого залива и прерия, наполненная бесчисленными стадами диких животных».

Запись в автоматическом бортовом журнале подтвердила, что он лег на обратный курс на девяноста четвертый день своего путешествия.

«Все-таки я продержался дольше, чем Бенар», — констатировал он.

Он припомнил свой разговор с Бенаром и свои смутные воспоминания о том, что когда-то он уже пытался предпринять подобную попытку.

«Может, это было на самом деле? — подумал он. — Может, я просто забыл о ней под влиянием Ограничителя?»

Затем его мысли вернулись к базе в системе Капелла, и чем больше он думал о возвращении домой, тем меньше ощущал воздействие Ограничителя.

Проклятый Ограничитель в который раз возобладал над ним. В следующее путешествие он испробует новый маршрут. Кто знает, может там ему повезет больше.

«Кстати, почему мы прозвали его Ограничителем? — удивился он. — Пожалуй, правильнее было бы назвать его Тюремщиком».

Неожиданный вопрос взволновал пилота, и он задал его компьютеру-

— Занялись бы лучше делом, — проскрипела машина.

 

Людмила Щекотова

СТАНДАРТ № 1

КАК ОБУСТРОИТЬ РАЙ?

Несколько лет назад психолог-исследователь Юй Тинг Ли с помощью электронной почты провел среди американских старшеклассников представительный опрос, предложив каждому респонденту выразить свое личное мнение о так называемом качестве жизни в нескольких странах мира. Надо сказать, тинейджеры оказались на редкость единодушны, причем, вне зависимости от того, бывали они за границей или нет. Суммарное резюме выглядит примерно так: «Райская жизнь — это американский дом, китайская кухня, британская полиция, автомобиль из Германии и французское искусство, а сущий ад — это японское жилье, китайская полиция, английская стряпня, немецкое искусство и автомобиль французского производства».

Ну и как, по-вашему, следует оценить подобное откровение? Заглянем для разминки в Советский энциклопедический словарь (1981 г.): «СТЕРЕОТИП СОЦИАЛЬНЫЙ: схематический, стандартизированный образ или представления о социальном явлении или объекте, обычно эмоционально окрашенные и обладающие большой устойчивостью. Выражает привычное отношение человека к какому-либо явлению, сложившееся под влиянием социальных условий и предшествующего опыта; составная часть УСТАНОВКИ. В западнобуржуазной литературе — синоним предвзятых представлений, ложных образов, «ходячего мнения», связанных с класс., расовыми и нац. предрассудками».

Интересно. Самостоятельно выработанные на основе предшествующего опыта стереотипные представления об иностранной жизни у школьников, не покидавших пределы США? Вряд ли. Выходит, предвзятые представления? И опять не так: хотя «национальные стереотипы», столь откровенно высказанные респондентами, никак не тянут на абсолютную истину, они все-таки достаточно точны, чтобы придать приведенному высказыванию сочный юмористический оттенок. В самом деле, жилище среднестатистической американской семьи наверняка много просторней японского, меню типичного английского паба, скорее всего, проигрывает кулинарному потенциалу скромной китайской харчевни, и так далее. Ходячее мнение? Пожалуй, формулировка подходящая… если, конечно, отказаться от безапелляционного приравнивания этой формулы к классовым и национальным предрассудкам.

«Стереотипы суть вероятностные представления или модели, которыми мы пользуемся для грубой классификации субъектов, объектов и событий, — говорит Ли. — Всем нам приходится иметь дело с огромным потоком информации, а ведь наши индивидуальные знания о мире явно неполны и неточны… И тут без стереотипов просто не обойтись!». Согласно его трактовке, подобные схематические представления не столько отражают неоправданные предубеждения, сколько выполняют функцию своеобразной стартовой базы для постепенного понимания чужих культур или социальных групп, равно как и чуждого образа мыслей принадлежащих к ним индивидов.

Сам Юй Тинг Ли — уроженец Китая, эмигрировавший в США для завершения образования, а посему его острый профессиональный интерес к восприятию этнических и культурных различий вполне понятен, а оригинальный, лично выстраданный подход к проблеме стереотипов представляется довольно убедительным. Однако психологи-традиционалисты отнеслись к выводам своего молодого коллеги, мягко говоря, без излишнего энтузиазма…

НЕВЕРНЫЕ, НЕЛОГИЧНЫЕ, НЕГИБКИЕ

Именно эти эпитеты уже более 60 лет ученые мужи прилагают к словечку «стереотипы», начало же сей славной традиции было положено в 1922 г. книгой «Общественное мнение», написанной американским журналистом Уолтером Липпманом. Автор публично развенчал типичные стандартные суждения, свойственные определенным слоям общества, убедительно показав, что на деле высказывания подобного рода всегда неточны и пристрастны.

В начале 1950-х психолог Гордон Олпорт определяет стереотип как «несостоятельное суждение обо всех без исключения членах какой-либо общественной группы»: так, фраза «Все немцы трудолюбивы» явно выражает устоявшийся стереотип, а высказывание «Немцы, как правило, более трудолюбивы, чем большинство жителей других европейских стран» — определенно нет. Многие специалисты оспорили эту точку зрения, что вылилось в итоге в долгую научную дискуссию о наличии (либо отсутствии) зерна истины в примитивных стандартных суждениях.

В 1970-х, однако, возобладала; точка зрения Липпмана и его последователей: стереотипы несомненно; неточны — а следовательно, опасны,

| ибо представляют превосходную питательную почву для ошибочных глобальных выводов, которые и лежат в основе расизма, шовинизма, сексизма и прочего дискриминационного безобразия.

«В убогом царстве стереотипов униженный разум клянчит нищенскую милостыню у торжествующего предубеждения», — патетически предупреждает публику психолог Чарлз Стэнгор из Мэрилендского университета. По его мнению, люди прибегают к жестким примитивным схемам, главным образом для того, чтобы упростить аналитическую оценку жизненных ситуаций и действующих в них лиц (самого себя и членов своей и чужих общественных групп), а в результате нечистоплотные политики, ловко используя умственную лень обывателя, без особого труда могут добиться дискриминации и эксплуатации «помеченных» слоев населения страны.

К 80-м годам научный интерес американских психологов постепенно смещается от межгрупповых к межличностным отношениям; в частности, за последние 25 лет довольно много исследователей посвятили свои работы выявлению «предубежденного, ничем не оправданного отношения к конкретной личности под влиянием бытующих в обществе негативных стереотипов». И наконец, в 1990-х становится ясно, что их усилия были не напрасны: столпом внутригосударственной политики США объявляется так называемая политическая корректность.

ДОЛОЙ СТЕРЕОТИПЫ!

Проштудировав «Новый Завет и Псалтырь — адаптированная редакция», выпущенный пару лет назад академическим издательством Oxford University Press, любознательный читатель наверняка узнает много нового и крайне интересного… Прежде всего, Создатель, оказывается, не имеет более права требовать, чтобы его называли ГОСПОДОМ Богом: как-никак, а добропорядочные христиане ныне живут в демократическом обществе!

«Отче и мати наша, еже есве на небеси…» — вот так придется привыкать молиться на современный лад, дабы не оскорблять убеждений феминисток. Да и жена нынче должна не покоряться своему мужу, но быть «сознательной партнершей», дети же вовсе не обязаны слушаться родителей, хотя и должны учитывать их мнение.

С устаревшей лексикой просвещенным редакторам пришлось поработать особенно плотно. «Черный» в значении «злой, плохой»? Абсолютно недопустимо, ибо оскорбляет естественные чувства афроамериканцев! Сомнительное словечко «еврей» было тщательно удалено из священных текстов. А выражение «десница Господня»? Просто ужас! Что же тогда у левши, неужто сатанинская шуйца?!

Так вот, это отнюдь не розыгрыш, а абсолютно серьезное издание Библии, исправленное и дополненное американскими богословами согласно лучшим принципам политкорректности, о коих, надеюсь, вы теперь получили некоторое представление. Итак, маятник резко качнулся в другую сторону, а «дискриминируемые меньшинства», заполучив наконец свои полные права, крайне быстро научились ими пользоваться. Лично я от комментариев воздержусь, но если верить американской прессе, то самым бесправным существом в США на данный момент является белый мужчина англосаксонского происхождения в возрасте от 21 (совершеннолетие) до 65 лет (пенсия). Ну а первым президентом страны, избранным в XXI веке, судя по всему, станет одноногая незамужняя чернокожая лесбиянка, обремененная кучей детей…

Словом, борьба с «неоправданными предубеждениями» во имя справедливости, демократии и всеобщего блага в полном разгаре! Но можно ли вообще избавиться от стереотипов?

ОДНАЖДЫ РУССКИЙ, ЯПОНЕЦ И ЕВРЕЙ…

Заглянув в любой сборник русских пословиц и поговорок, тот же любознательный читатель наверняка отыщет там подлинные золотые россыпи народной мудрости: «утро вечера мудренее», «работа не волк, в лес не убежит», «курица не птица, баба не человек», «торговали — веселились, подсчитали — прослезились» — и т. д и т. п. Это ли не стереотипы, вплоть до наших дней во многом определяющие то, что ныне принято именовать МЕНТАЛИТЕТОМ русской нации?

А неисчислимые анекдоты времен; несвободы прессы, построенные на всем известных образах (Василий Иванович, армянское радио) и ситуациях (муж вернулся из командировки)? И не сформировались ли буквально на наших глазах стереотипы нового русского (надо же, за 400 баксов галстук купил, а в соседнем магазине точно такой же за 600 давали!), профессионального киллера (пять часов клиента в подъезде жду, уж беспокоиться начал, не случилось ли с ним чего-нибудь) и, разумеется, столь любимый нашей милицией смуглый образ лица кавказской национальности?

Приходится признать, что сей класс умственных операций бессмертен, хотя жизнь конкретного стандартного суждения все-таки конечна: стереотипы рождаются, живут свой актуальный срок и умирают: навечно или на время — это, как говорится, будущее покажет.

Человеческие существа эволюционировали в небольших группах, противостоящих огромному враждебному миру, где зачастую лишь быстрота реакции могла спасти от неминуемой смерти, и чтобы мгновенно оценить потенциально опасную ситуацию, им неизбежно приходилось полагаться на выработанные предыдущим опытом простые схемы. Суперподозрительные, выживая, передавали сие полезное свойство мозга по наследству, а посему ничуть не удивительно, что современные стереотипы чужаков, да и вообще всего малознакомого и малопонятного имеют явный негативный оттенок.

А можно ли скорректировать подобные «предубежденные суждения»? Конечно, можно, и в принципе это довольно просто — надо лишь познакомиться с подозрительным (потенциально опасным) явлением поближе. Другое дело, что многие люди категорически этого не желают… Вот тут-то, честное слово, и проникаешься искренним уважением к наивной, на первый взгляд, инициативе американцев, провозгласивших, в частности, принцип полного отказа от дискриминации по признаку расы, пола, сексуальной ориентации и религиозных убеждений при приеме на службу: как выяснилось, в процессе совместной работы большинство заклятых «чужаков» рано или поздно приходит к выводу, что черт отнюдь не так страшен, как его малюют.

ЭФФЕКТ ПИГМАЛИОНА

Его открыл еще в 1968 г. Роберт Розенталь из Гарвардского университета, поставивший целью проверить влияние типичных школьных стереотипов (лентяй, умница, тупица и прочая) на усвоение предметов и успеваемость учеников. Эксперимент показал: те школьники, к которым преподаватели стали относиться с повышенными ожиданиями, начали умнеть просто на глазах, что объективно подтверждено регулярными тестами на Ю (коэффициент интеллекта), в то время как другие, коим учителя явно показывали, что ничего путного от них не ждут, вступили на путь постепенной интеллектуальной деградации… Мотайте на ус, господа!

Наибольшая польза от нашего разума состоит в том, чтобы догадаться, что думают о нас другие. Догадаться частично — опасно; полностью — увы, грустно.

Джордж САВИЛ, маркиз ГАЛИФАКС.

 

Факты

*********************************************************************************************

Когда-нибудь он станет пассажирским

Первый в мире гражданский космопорт, сооруженный в Калифорнии на территории военной базы Vandenberg, принадлежавшей ВВС США, скоро вступит в строй. Ядром его является построенный армейцами для «челночных миссий» стартовый комплекс, который после трагической гибели шаттла Challenger (ввиду полного сворачивания программы Space Shuttle) был сразу же законсервирован. Теперь главный корпус комплекса усердно перестраивается и расширяется, дабы помимо шаттлов там смогли разместиться ракеты-носители коммерческих спутников. Чрезвычайно удачное местоположение бывшей базы позволяет, в частности, выводить космические корабли на полярную орбиту, которая дает возможность обозреть земной шар целиком и полностью. Ну что ж, вот великолепный пример конверсии оставшегося не у дел армейского оборудования!

Еще один способ честного отъема денег

Те, кто хоть сколько-нибудь искушен в банковских делах, знает, что такое DES: Data Encryption Standart, система шифрования с единственным ключом, наиболее распространенная в мире. В банковских международных обменах это подлинный сторожевой пес конфиденциальности. До сегодняшнего дня DES имела надежную репутацию. Однако знаменитые математики Ади Самир и Эли Бихам (Weizmann Institut, Израиль) провели исследования, которые поставили под сомнение безупречность знаменитой системы. «Мы постарались описать метод атаки на DES и показать, что он применим ко всем системам шифровки, существующим сегодня, — заявили ученые. — Мы можем извлечь полный ключ, проанализировав менее 200 шифрованных документов». Но банкирам и вкладчикам паниковать рано. Ведь для того чтобы открыть банковские электронные сейфы, даже самого «передового» метода мало.

Журнал «Science et avenir» успокоил на этот счет своих читателей, заверив, что банковские карты французских банков защищены от подобного рода атаки, так как используют не только DES, но также систему с двойным ключом. DES «общается» с банком посредством коротких сообщений, всякий раз меняя ключ. Такой системе метод Самира пока не угрожает.

Родился новый кибервид искусства

У некоего Чико Макмертри, гордо именующего себя «единственно подлинным киберпанком», и впрямь уникальное хобби, перешедшее в профессию: Чико занимается оживлением роботов — не в буквальном смысле, конечно, зато презабавнейшим образом… Разобрав на части какого-нибудь демонстрационного антропоморфа, этот американец вкладывает в его отверстую грудь новую душу, то бишь особое программное обеспечение, и вновь скрепляет и свинчивает механическое тело машины, слегка перемонтировав его в духе Сальвадора Дали. И вот стальные громады, весьма смахивающие на Терминатора, принимаются играть на скрипочке, рисовать, танцевать, швыряться каменьям или бегать наперегонки, а напоследок — вот смысл глубочайший искусства! — берут барабаны и устраивают слаженный ударный концерт. Летом 1996-го хитроумный роботехник со своими киберштуковинами совершил весьма успешное турне по Европе — во славу, разумеется Великого Киберпанка!

 

Колин Кэпп

ЛОВУШКА ВООБРАЖЕНИЯ

Профессор Карл Дайпенстрем, директор исследовательского отдела «Корпорации Тау», выключил интерком.

— Ну, по крайней мере, он согласился прийти на встречу, Пол.

Пол Портер кивнул.

— Я так и думал. Эрик Бревис не менее любопытен, чем мы с вами. Более того, если нам и удастся его заполучить, то только благодаря его неистребимому любопытству.

— Понимаю. — Дайпенстрем поднял свою большую седеющую голову и некоторое время внимательно изучал Портера. — И ты продолжаешь утверждать, что мы не можем «притормозить» проект?

— Вы и сами прекрасно знаете, что это наш единственный шанс. Не говоря уже о том, что в последнее время правительство заняло жесткую позицию — оно требует реальных результатов. А все иные пути исследования привели в тупик.

— Да, это мне хорошо известно, — мрачно проговорил Дайпенстрем. — Именно потому я и поддерживал тебя до нынешнего момента. Не вижу никакого альтернативного решения. Однако я был бы счастлив, если бы ты отказался от своей идеи отправиться туда вместе с ними. Исследовательский отдел «Корпорации Тау» не может позволить себе роскошь потерять тебя, Пол.

— Если проект будет приостановлен, не останется никакого исследовательского отдела «Корпорации Тау». Да и вообще, я не считаю, что риск так уж велик — если, конечно, удастся уговорить Эрика Бревиса стать членом нашей команды.

— А ты высокого мнения о докторе Бревисе, не так ли?

— Да. Он обладает даром интуитивного понимания иррационального, что может оказаться решающим фактором, когда речь пойдет о выживании в экстремальных условиях Тау. Если он будет с нами, у нас появится шанс сделать открытие, к которому мы так долго шли.

— Отлично, — сказал Дайпенстрем. — Тебе нужен доктор Бревис, и ты его получишь. Только говорить с ним буду я, без твоего участия Вполне может оказаться, что он не захочет пожертвовать жизнью ради достижения чьих-то целей. В этом случае его нужно будет… ну… уговорить.

Когда психолог вошел в комнату, Дайпенстрем поднялся ему навстречу.

— Доктор Бревис, благодарю вас за то, что вы согласились встретиться со мной.

Бревне осторожно уселся в кресло и взял сигару.

— Получив такое интригующее приглашение, я не мог не откликнуться.

Дайпенстрем спрятал лукавую улыбку.

— Так и было задумано. Любопытство — сила, значение которой многие недооценивают.

Бревис некоторое время внимательно изучал лицо директора исследовательского центра.

— Верно, — согласился он. — Однако я думаю, что вы пригласили меня сюда не для того, чтобы обсуждать психологические аспекты этой проблемы.

— Конечно, нет. Я хотел поговорить с вами о смерти.

— Вашей или моей?

— Вашей.

Бревис резко выдохнул.

— Надеюсь, в этом шизофреническом бреде есть какой-то смысл?

— Конечно, есть, мой дорогой доктор, и очень скоро вы обо всем узнаете. Но сначала я хочу спросить: что вам известно о Тау?

— Немногое. Это система, где твердые тела входят в резонанс таким образом, что их атомы могут проникать сквозь атомарные пространства других твердых тел. Я знаю, что вы использовали этот метод для транспортировки больших кораблей, которые входили в состояние резонанса, а потом переправлялись сквозь твердые объекты по кратчайшему расстоянию в нужное место.

— Продолжайте, — попросил Дайпенстрем.

— Такой корабль проходит через межатомную область, которая несовместима физически и психологически с условиями существования в обычном пространстве.

— На данный момент этого вполне достаточно, — с удовольствием констатировал Дайпенстрем. — Я припоминаю, что вы вместе с Полом Портером участвовали в историческом путешествии плота «Лямбда I». И я еще не забыл, какое влияние оказали некоторые открытия, сделанные вами, на общее понимание концепции Тау. Должен заметить, что ваши выводы оказались весьма полезны для тех…

— Не пора ли перейти к сути вопроса, — оборвал его Бревис.

— А я как раз и собирался это сделать, — спокойно ответил Дайпенстрем. — Вам понятны слова «глубокое Тау»?

— Нет.

— Тогда я расскажу. Глубокое Тау для Тау-пространства — то же самое, что глубокий космос для пространства обычного. Мы пытаемся решить проблему межзвездных путешествий в Тау-пространстве.

— Я не вижу… — вмешался Бревис.

— Пожалуйста, дайте мне закончить. В настоящий момент глубокое Тау, как альтернатива обычным космическим полетам, обещает открыть новые горизонты. Более того, очень может быть, что это вообще единственная возможность совершать межзвездные полеты. На первый взгляд, глубокое Тау кажется даже более простым, чем обычное Тау, которое мы применяем на Земле. К сожалению, по ходу экспериментов возникло множество почти неразрешимых проблем.

— И все-таки я не понимаю, — настаивал на своем Бревис, — какое это имеет отношение ко мне?

— Самое прямое. В настоящее время мы посылаем управляемые людьми модули в глубокое Тау. Было отправлено уже двадцать четыре корабля. Часть из них вернулась, часть нет, но в каждом случае возникали новые парадоксы — и всякий раз пилота настигала смерть. У нас осталась последняя возможность. Если мы потерпим неудачу, правительство, скорее всего, окончательно закроет программу. Думаю, что освоение космоса надолго прекратится.

— И вы пытаетесь бороться…

— Пол Портер отправляет в глубокое Тау корабль с экипажем из четырех человек. И он хочет, чтобы одним из этих камикадзе стали вы.

В мою задачу входит убедить вас, не ставя под сомнение тот факт, что подобный шаг равносилен самоубийству.

— Так вот оно что! Я, естественно, отказываюсь. Поскольку еще не успел забыть, что пережил во время нашего с Полом совместного путешествия в Тау.

— Передо мной контракт: вы можете проставить любую сумму, которую желаете получить за одно успешное путешествие в глубокое Тау.

— Нет, профессор. Если Пол мечтает обрести покой, предварительно испытав невыразимые страдания в каком-нибудь искривленном и сумеречном гипотетическом континууме, это его дело. У меня таких намерений нет.

— Справедливое замечание, доктор Бревис. Я понимаю вашу позицию. И, оказавшись на вашем месте, наверняка рассуждал бы точно так же. Позвольте мне еще раз поблагодарить вас за то, что согласились со мной побеседовать, и прошу прощения, что отнял у вас время.

Бревис внимательно разглядывал его несколько секунд, а потом проговорил:

— Ну и чего вы добиваетесь, старая лисица? Вы же не из тех, кто готов смириться с поражением.

Дайпенстрем поднял свою великолепную огромную голову, и едва заметная улыбка чуть коснулась уголков его губ.

— Ах, да! Я забыл кое-что еще. Рад, что вы мне напомнили. Раз уж вы здесь, может быть, вы согласитесь посмотреть на некоторые экспонаты, прибывшие к нам из глубокого Тау?

— Учитывая, что весь разговор был затеян исключительно ради этого последнего заявления, не вижу никаких оснований отказываться. Но должен предупредить: какие бы диковины вы мне ни продемонстрировали, я не изменю своего решения.

— Да забудьте вы о моем предложении, дорогой доктор! Я просто хочу показать вам наш маленький музей, где мы собрали разные парадоксы. Думаю, кое-что вас заинтересует. Будьте любезны, следуйте за мной.

Бетонные и стальные стены помещений, расположенных в подвалах под исследовательским центром «Корпорации Тау», были выкрашены в скучный зеленый цвет и оказались такими огромными, что шаги Дайпенстрема и Бревиса гулким эхом разносились по пустым коридорам. Психолог был искренне поражен: правительство даже пошло на то, что обеспечило комплекс собственной охраной в дополнение к весьма впечатляющей службе безопасности самой корпорации. Их документы проверяли и перепроверяли на каждом этаже и на каждом пересечении коридоров с такой тщательностью, что это придавало какой-то мрачноватый оттенок всему предприятию.

— Если бы мне пришлось приложить столько же сил, чтобы попасть на небеса, я бы, пожалуй, отказался от этой затеи, — криво ухмыльнулся Бревис.

— Не беспокойтесь, — успокоил его Дайпенстрем, — для того, чтобы попасть туда, нужно кое-что другое. Я бы сказал, взаимоисключающие друг друга вещи.

— Весьма циничное заявление.

— Подождите, — заявил директор, — пока не увидите то, что я намерен вам показать. Перефразируя Гамлета: на небесах и на земле есть множество такого, что вам, психологам, и не снилось.

Они наконец подошли к нужной двери, и Дайпенстрем с громким стуком отодвинул задвижку, а потом отступил в сторону, пропуская Бревиса.

— Вот один из десяти модулей, который мы смогли заполучить назад. Он вернулся из глубокого Тау по автоматически управляемому каналу, и это не самое загадочное из того, что у нас имеется.

Бревис вошел в комнату и принялся расхаживать вокруг выставленного на обозрение экспоната — при этом на лице у него появилась смесь страха и изумления.

— Это что, глупый розыгрыш?

— Ничуть, доктор. Просто один из факторов, на которые мы, работники исследовательского центра, привыкли смотреть как на реальность.

— А пилот? — Бревис задал вопрос, который, видимо, ждали.

— Он вернулся живым, но умер в больнице. Парень полностью соответствовал размерам своего корабля. Рост: один дюйм с четвертью. Продолжим экскурсию?

— Не сейчас.

— У нас есть медпункт…

— Нет. Я просто подумал, что ваш пилот обладал поразительным характером.

— Что? — с интересом спросил Дайпенстрем. — О чем вы, доктор?

— Вы послали его в бесконечное пространство, которое невозможно обозначить даже словом «Вселенная». Удивляет не то, что он вернулся таким крошечным, а то, что не оказался микроскопическим.

Лицо Дайпенстрема на мгновение осветилось, словно по нему пробежал луч солнца.

— У меня появилось ощущение, что вам в голову пришла какая-то идея, доктор Бревис. Пол Портер был прав. Вы и в самом деле обладаете интуитивным пониманием иррационального. Может быть, вы все-таки согласитесь стать членом нашего экипажа?

— Черт подери, Дайпенстрем! Вам удалось забить мяч прямо в мои ворота.

— Ну, я всего лишь показал этот мяч. А удар нанесли вы сами.

— Однако вы прекрасно знали, в какую сторону он покатится.

— Естественно, знал. И не мог промахнуться. Я это называю «ловушка воображения». Стоит предъявить специалисту интересную проблему из области, в которой он считает себя докой, и вот он уже попался в самую надежную мышеловку, когда-либо придуманную человечеством. Как вы помните, контракт лежит у меня на столе…

— Я еще не сказал, что согласен, — заявил Бревис.

— Верно, но знаете сами: если вы сейчас откажетесь от нашего предложения, вас всю жизнь будут преследовать картины модуля, вернувшегося из Тау и ставшего всего двадцать два дюйма длиной; вы будете постоянно представлять себе пилота размером не больше указа тельного пальца. Не думаю, что человек с вашим воображением сможет жить, имея на руках такую нерешенную проблему.

— Складывается впечатление, — сказал Бревис, — что теперь я работаю на «Корпорацию Тау», пока смерть не разлучит нас — если только я правильно понял то, что напечатано мелким шрифтом в заключительной части контракта. Впрочем, кажется, весь контракт был написан ради последних строк?

Портер, улыбаясь, повернулся к нему от кульмана.

— Похоже, ты только что разговаривал с Дайпенстремом. Он обладает исключительной способностью сгущать краски во время интервью с будущими работниками. Ладно, я рад, что ты с нами, Эрик. Когда речь идет о подобном проекте, требуются самые лучшие специалисты.

— Даже психолог?

— Именно психолог — и твоя способность понимать иррациональное. Эрик, мы отправляемся в такое место, где не действуют привычные законы физики. Оттуда не удалось получить ничего, что можно было бы хоть как-нибудь объяснить с точки зрения земной логики. Что происходит с материальными объектами в глубоком Тау, нам неизвестно. Поэтому я чувствую себя несколько спокойнее оттого, что ты согласился принять участие в экспедиции.

— Я отправлюсь с тобой, Пол… хотя в данный момент не могу придумать ни одной убедительной причины, по которой на это решился. А что такого особенного в этом глубоком Тау?

— Главное, что оно существует. А человек устроен так, что не может жить рядом с неизведанным. Кроме того, если мы хотим добраться до звезд, то глубокое Тау — единственно возможный путь к ним.

— А космический полет?

Портер развеселился.

— Ну да, космический полет. Романтика дальних странствий!.. У нас нет ни двигателей, ни источников энергии, необходимых для того, чтобы совершить такое путешествие за то время, что отпущено человеку на жизнь. Уже одна только связь между массой и энергией делает эту проблему абсолютно неразрешимой.

— Ты только что разрушил мою мечту о космическом веке, — сказал Бревис.

— Если не считать баснословно дорогих исследований солнечной системы, космические путешествия всегда оставались лишь мечтой, — проговорил Портер.

— А разве это не относится и к глубокому Тау?

— В Тау-пространстве нет необходимости сражаться с гравитационными градиентами и принимать в расчет отношение массы к энергии, а некоторые аспекты теории относительности здесь не имеют смысла.

Не заставляй меня обосновывать это математически, потому что мы и сами еще не до конца разобрались, однако Тау-пространство обеспечивает нас потенциальной средой, в которой мы можем обойти множество физических законов, делающих межзвездные путешествия невозможными. Даже скорость света больше не является непреодолимым барьером.

— Ну хорошо, а источник энергии? Разве здесь не возникает проблем?

— Да, энергии требуется много, но в допустимых пределах. Даже сейчас мы способны построить корабль, который сможет совершить путешествие через глубокое Тау в Альтаир — а это тридцать два световых года — и вернуться обратно без дополнительной заправки.

— Ого! Теперь я понимаю, почему вы занимаетесь этим вопросом.

— Именно, — проговорил Портер. — Если нам не суждено добраться до звезд благодаря Тау-пространству, весьма сомнительно, что мы вообще когда-нибудь сумеем это сделать. Однако на пути у нас возникло несколько проблем, столь сложных и запутанных, что мы даже не имеем представления о том, как к ним подступиться — я уже не говорю о попытках их решить.

— А что вам известно?

— К сожалению, немногое. Информация ограничивается данными, собранными за первые два часа полета исследовательских модулей — иными словами, до того момента, когда они достигли скорости света.

— Значит, скорость света все-таки является ограничителем?

— Не в обычном смысле. И дело тут не в том, что связь прерывается вследствие эффекта Допплера. То, что происходит, гораздо страшнее.

— Ну же, продолжай! — воскликнул Бревис, заметив странное выражение на лице Портера.

— Когда модуль достигает скорости света, наш приемник здесь, в исследовательском центре, выходит из строя. Корабль продолжает передачу, но мы не можем принимать его сигналы.

— Я не понимаю, — сказал Бревис.

— Мы тоже, — признался Портер. — Мощность их сигнала увеличивается до такой степени, что наши приемники просто горят, и все.

— Как такое возможно?

— Не знаю. Но на меня это наводит ужас. Если столь мощный сигнал способен добраться до нас, покрывая такое огромное расстояние, что же происходит при этом с самим кораблем? Получается, что передатчики корабля без проблем испускают энергию, равную по мощности довольно приличной звезде.

— Ну, вот и наш корабль, Эрик. Мы назвали его «Лямбда II» в честь первого «плота» Тау.

Бревис посмотрел вниз.

— Однако на этом сходство заканчивается, — заявил он.

Они стояли на балконе главного сборочного цеха исследовательского центра «Корпорации Тау», а внизу под ними громадный корабль, занимавший почти все помещение, мягко сиял безупречно гладким, словно отполированным, металлом. Даже сейчас группа рабочих старательно покрывала поверхность специальным составом, на случай, если корабль вдруг «вынырнет» рядом с чужим и недружелюбным солнцем.

— Он, скорее, похож на космический звездолет, а не на Тау-корабль, — проговорил Бревис.

— А это и есть космический корабль, построенный на основе самого большого и стабильного Тау-генератора, который нам только удалось раздобыть. Он способен функционировать как в глубоком Тау, так и в обычном космическом пространстве — следовательно, имеется возможность перехода из одного состояния в другое. Мы доказали, что в вакууме переход возможен без создания энергетической сети.

— Я даже и не представлял, что вы планируете эксперимент такого масштаба.

— Это наш последний шанс, Эрик. — Портер пожал плечами. — «Корпорация Тау» все поставила на карту. «Лямбда II» уже и так стоила нам сто один с половиной миллион — и расходы были бы в пять раз больше, если бы Министерство Ядерной Энергетики не снабдило нас последней моделью реактора и топливом. Генератор Рорша, снятый с роскошного туристического лайнера, переоборудуется для наших целей, иначе бы пришлось потратить еще не менее двадцати миллионов.

Бревис выглядел слегка обалдевшим.

— И вы располагаете такими суммами?

— Если понадобится — получим на порядок больше. Это чрезвычайно важный проект. Главное для нас — отправиться в глубокое Тау и вернуться оттуда живыми. Мы можем затребовать любое оборудование, которое только пожелаем.

Бревис кивнул.

— Если бы только заранее знать, что может понадобиться, — заметил он.

Прямо под ними четыре снежно-белых керамических сопла говорили о колоссальных возможностях реактора. Многие крупные индустриальные города не могли бы похвастаться, что имеют в собственном распоряжении столь могучий запас энергии. Почти по центру корпуса была расположена сфера, в которой находился огромный генератор Рорша, предназначенный для того, чтобы создавать Тау-вращение для роскошных туристических лайнеров, масса которых, впрочем, была в сотни раз меньше.

Передняя часть корабля была совершенно слепой, если не считать сканирующих устройств. Единственной уступкой, сделанной для визуального наблюдения, была сфера, выступающая сквозь мощную броню, которая служила для защиты обитателей корабля от неизученного воздействия глубокого Тау на человека.

— Мы войдем внутрь позже, — сказал Портер. — Сначала я хочу познакомить тебя с остальными членами команды. Их разбирает страшное любопытство.

— Любопытство?

Портер коротко улыбнулся.

— Меня простили бы, если бы мой выбор пал на физика, астронома или специалиста по космологии. Но когда я заявил, что четвертым членом экипажа станет психолог, все были поражены. Однако аргументы нашлись: на борту необходим квалифицированный медик, и к тому же у тебя есть практический опыт работы с Тау. Но учти: пилоты Тау чрезвычайно болезненно относятся к разговорам о своем психическом состоянии. Удивляться тут нечему, ведь им приходится принимать жизненно важные решения в совершенно иррациональных условиях.

— Я буду тактичен, — сказал Бревис.

Остальные члены команды уже собрались в офисе, и Портер представил их. Зигмунд Грас, главный физик «Корпорации Тау», крупный, солидный человек, немец во всем, кроме акцента. Ему было сильно за сорок. Типичный ученый-практик, склонный к тщательному обдумыванию каждого следующего шага.

Вторым был Пэт Дрискол, старший пилот-испытатель корпорации. Полная противоположность Грасу. Дрисколу недавно исполнилось тридцать, и он производил впечатление человека застенчивого. Только раз пилот позволил себе вступить в общий разговор, но тут же смешался, не закончил предложения и снова погрузился в молчание.

Через два часа совещание закончилось; теперь Бревис знал, что будет делать каждый член экипажа. Только у самого психолога не было четких обязанностей. В то время как остальные должны заботиться о механизмах корабля, ему придется следить за тем, чтобы нормально функционировали люди.

Потом Бревис и Портер спустились в корабль. Психологу было необходимо ознакомиться с разнообразным оборудованием, контролирующим температуру, влажность и общую среду корабля, а также с приборами, обеспечивающими безопасность экипажа, если произойдет какая-нибудь катастрофа. Кроме того, он должен был укомплектовать всем необходимым корабельную операционную и выбрать лекарства на все случаи жизни. Портер показал психологу его каюту и снабдил подробными схемами корабля.

— Кстати, Эрик, какое впечатление произвели на тебя наши коллеги? — спросил Портер.

Вопрос прозвучал небрежно, но психолог прекрасно понимал, что Портер уже давно хотел задать его.

Бревис пожал плечами.

— Я и сам собирался поговорить с тобой об этом. У меня создалось впечатление, что их выбрали прежде всего как специалистов высокого класса, а не потому что они психологически готовы к подобному путешествию.

— В общем, ты прав. У нас нет суперменов, которые, к тому же, были бы специалистами по Тау. Мы выбрали наиболее подготовленных людей, имеющих опыт практической работы с Тау, а впридачу взяли психолога, который и должен будет сбалансировать состояние команды. Решение нестандартное, я знаю, но это лишь один из множества компромиссов, на которые приходится идти, когда пытаешься принять вызов такого масштаба.

— Да! — проворчал Бревис. — При обычных обстоятельствах я бы рекомендовал для участия в подобном эксперименте лишь тебя. Зигмунд Грас производит впечатление человека разумного, но его лучше всего было бы оставить в собственной лаборатории, и чтобы по вечерам его встречала на машине жена. Пэт Дрискол вызывает у меня очень серьезные опасения. Он слишком погружен в свой внутренний мир. Я не сомневаюсь, что наш пилот обладает фантастическими способностями, но он настолько погружен в себя, что с трудом общается с другими людьми. Его определенно нельзя ставить в стрессовые ситуации. Он наше слабое звено, Пол.

— И при этом Дрискол — самый опытный пилот Тау. На его счету более тысячи успешных полетов, многие из которых не были детально подготовлены. Поверь мне, Эрик, в корпорации нет лучшего пилота.

— Ни секунды в этом не сомневаюсь. Только потом не говори, что я тебя не предупреждал.

— Чего именно ты боишься, Эрик? Каждый член команды уже не раз доказал, что способен работать в экстремальных условиях Тау.

Надежнее критерия не придумаешь.

— Да, только мы с тобой оба уверены, что главные проблемы подкинет нам не Тау. В противном случае, Пол, зачем бы ты стал приглашать в полет психолога, выдавая его за врача?

В последующие месяцы подготовки напряжение постоянно росло. У Бревиса было достаточно времени, чтобы сделать выводы о том, какое влияние оно оказывает на членов экипажа. Никаких новых фактов, которые позволили бы ему пересмотреть первоначальные характеристики психологического состояния экипажа, не появилось, но Бревис быстро понял, что они достойны самых высших похвал и уважения за то, как справляются со своими обязанностями. Его особенно поразил Зигмунд Грас, который до мельчайших подробностей знал и понимал корабль и все приборы, находящиеся в нем.

Два основных события отметили приближение старта. Первое — выведение реактора «Лямбды II» на критическую мощность, а второе — успешные испытания гигантского генератора Рорша. Теперь оставалось только выкатить корабль из сборочного цеха на стартовую площадку, откуда он отправится в неизведанные пространства глубокого Тау-континуума.

Когда и это было сделано, напряженное ожидание и волнение всех, кто принимал участие в эксперименте, достигло апогея. Кости брошены — и уже поздно раздумывать над тем, что они пророчат: победу или поражение. Если в конструкции корабля имеются какие-то недостатки, то теперь узнать о них или устранить нет никакой возможности. С этого момента успех проекта зависел не от техники, физики или возможностей корабля — он полностью определялся людьми.

В последние восемнадцать часов перед стартом были проведены все мыслимые и немыслимые проверки приборов, систем связи, инструментальных и контрольных панелей. Генератор Рорша великолепно вел себя во время испытаний и обещал бесперебойную работу во время полета. Реактор был выше всяких похвал, а корабельный компьютер уже давно беззвучно обменивался данными со своим «коллегой», установленным в одной из лабораторий информационного центра Тау.

За два часа до старта члены команды наконец собрались вместе. Эмоциональная атмосфера была до такой степени накалена, что еще до своего начала эксперимент стал принимать эпические размеры, и Бревис попросил Портера раньше, чем было запланировано, задраить люки, чтобы хоть немного снять напряжение. Тот факт, что они отправлялись в неизведанные дали, называвшиеся глубокое Тау, был чем-то вроде психологического вихря: ощущений, испытанных в момент старта, не суждено забыть тому, кто их пережил.

После того как задраенные люки отгородили членов экипажа от того, что происходило снаружи, после того как связь с Землей ограничилась лишь сухими командами последних проверок, напряжение начало спадать. Вместо него появилось удивительное единение с кораблем и готовность исполнить то, ради чего он был создан. Портер отправился в рубку управления, Дрискол находился в наблюдательной сфере. Грас, еще раз проверив работу реактора, устремился к своему обожаемому компьютеру, где информация, полученная с корабельных приборов, превратилась в бесконечные строчки данных — возможно, лишь они и расскажут миру о судьбе экипажа в глубоком Тау.

Бревис, который довольно быстро справился со своими обязанностями, вдруг сообразил, что ему нечего делать, тогда он отправился к себе в каюту и принялся в который раз составлять «психологические карты» членов команды, прислушиваясь к их переговорам по интеркому.

— До старта осталось десять минут, — голос Портера звучал четко, ясно, немного нараспев, словно он произносил слова ритуального заклинания.

Он был совершенно спокоен и пока не демонстрировал никаких признаков того, что его подсознание полностью оценило значение происходящего.

— Станции слежения Пи и Сигма получают наш сигнал, — «дежурным» голосом произнес Зигмунд Грас. Он, видимо, решил ничего не принимать близко к сердцу. Что ж, неплохой способ защиты. Хотелось бы еще, чтобы реальность не разрушила его упорядоченный внутренний мир.

— Семнадцать целых девять десятых — десять — минус одиннадцать. Зигмунд, мне понадобится твоя помощь с тензорным анализом. — Это Дрискол. Он отлично знает, куда они направляются и много раз погружался в кислотную яму ужаса. Но когда твоя психика страдает от глубокой, страшной травмы, ты живешь в ожидании смерти. И ночью просыпаешься от того, что подушка, пропитавшись твоим страхом, стала влажной от липкого, мерзкого пота.

А что же он сам, Эрик Бревис? До какой степени он, психолог, в состоянии выносить неизведанное? Нет смысла волноваться по этому поводу. Неизведанное и иррациональное — его специальность. Кое-какие медикаменты, которые он принимал, позволили ему пережить столь диковинные ощущения, что вряд ли глубокое Тау сможет предложить ему что-нибудь новое. Впрочем, кто знает?

— Три минуты. — Снова Портер. — Старт будет проходить в два этапа. Мы войдем в состояние Тау, но останемся на взлетном поле, пока компьютер не выдаст координаты нашего курса. Эрик, если ты хочешь «прозондировать» Тау, тебе следует присоединиться к Пэту — он в обзорной сфере.

Бревис наклонился к микрофону:

— Иду!

Эрик шел по коридору, а корабль незаметно переходил из настоящего пространства в Тау, сосуществуя рядом с молекулами, которые бросились заполнять пустоту, образовавшуюся на взлетном поле после старта. Однако внутри корабля этот переход почувствовать невозможно. В сфере, по ту сторону экранов, все иначе. Бревис остановился перед массивной дверью, ведущей в обзорную сферу, и вытер вспотевшие ладони. Прямое влияние Тау на определенные центры головного мозга вызывало такие сильные галлюцинации, что эти образы могли соперничать с реальностью.

Бревис плечом распахнул дверь, внимательно вглядываясь в контрольные приборы на стене, чтобы понять, где находятся экраны, установленные в форме лабиринта и защищавшие корабль от эманаций, исходящих из обзорной сферы. В помещении было темно, но стоило ему сделать всего три шага, как он оказался в лабиринте и начал ощупью пробираться вперед. Однако как только он приблизился к последнему экрану, его охватило смешанное чувство страха и восторга.

Ему показалось, что сфера превратилась в остров, в пугающем одиночестве парящий посреди розового тумана, — так выглядит Тау-резонанс. Бревис прекрасно знал, что происходит, но от этого представшее его глазам зрелище не стало менее впечатляющим. Вот он — космос, столь безграничный, что никто не в состоянии охватить взглядом его просторов!

Нет ни верха, ни низа — вообще никаких координат. Лишь переливающееся розовое сияние, опутавшее корабль, причем, неясно, откуда оно исходит. Бревис знал, что это иллюзия и что, если он закроет глаза, ощущение останется. Но не мог избавиться от головокружения и чувства, что он превратился в крошечную пылинку в необъятном космосе, — именно таким образом сознание реагировало на картины, представшие глазам.

Однако Дрискол привык к ним и поэтому в меньшей степени подпал под их влияние. Он уже стоял под куполом сферы и снимал показания рефрактометра, анализатора спектра, полярископа и других

приборов наблюдения, передавая векторные и тензорные координаты Грасу, чтобы тот мог загрузить их в компьютер, который затем рассчитает курс. Бревис, как зачарованный, смотрел на Дрискола, определявшего отношение между углами, линиями и точками, полагаясь только на положение образа области Тау относительно обзорной сферы. Бревис был поражен тем, как пилот на глаз определял координаты точек с точностью до семи знаков. Каким образом он извлекал эту информацию и как ему удавалось добиваться такой точности, Бревис понять не мог. Теперь он знал, почему Дрискола включили в состав экипажа. Способность интерпретировать образ Тау в математических символах действительно потрясала.

Все это было выше понимания Бревиса. Сам он видел только небольшие контрастные области в разных районах освещенного поля, словно некий космологический рисунок, преломленный сквозь рентгеновские лучи. Однако Дрискол оказался специалистом, сумевшим расшифровать этот рисунок, и, более того, основываясь на том, что видел, называл оси и точки, будто плел в трех измерениях сложнейшую воображаемую паутину, которую собирался накинуть на розовые декорации ирреальных подмостков.

Наконец Зигмунд Грас удовлетворенно проговорил:

— Все, больше нам пока ничего не нужно, Пэт. Компьютер будет решать задачу около семи минут. Пол, через десять минут я буду готов.

— Отлично, — прозвучал в коммуникаторе голос Портера. — Первичное ускорение повлияет на направление силы, которая начнет действовать параллельно длинной оси корпуса корабля. Это не мера изменения ускорения, а влияние гравитационного ядерного эффекта, оно быстро ослабеет, когда корабль покинет магнитное поле Земли. Эрик, ты еще не испытывал подобных ощущений, поэтому держись за что-нибудь — так легче. Зигмунд, я передаю компьютеру контроль за управлением полетом. Как только будет определен курс, сможешь взять эту задачу на себя.

Бревис ожидал, что им предстоит пережить долгие минуты стартового ускорения, когда корабль будет постепенно приближаться к скорости света. Но в иной физике Тау их старт прошел весьма спокойно. Ускорение в половину «g» почти не чувствовалось, лишь создавалось ощущение, что комната медленно вращается вокруг своей оси, однако через несколько минут неприятные эффекты исчезли.

Когда все условия стабилизировались, и образ Тау перестал меняться, Бревис покинул обзорную сферу и направился в рубку управления, где сейчас разворачивались главные события. Старт прошел так незаметно, что у Бревиса даже возникли некоторые сомнения: неужели они уже набрали гораздо большую скорость, чем в состоянии развить обычная ракета. Ведь в таком случае их ускорение было столь стремительным, что в реальном космосе его не мог бы выдержать ни один из известных материалов.

Но и в рубке управления сомнения Бревиса не развеялись. Показания радара Т-Допплера и других приборов были понятны Портеру и корабельному компьютеру, но Бревису они ничего не говорили — с тем же успехом корабль мог находиться в состоянии покоя. Их скорость постепенно приближалась к скорости света, а Бревис никак не мог убедить себя в том, что корабль и в самом деле мчится вперед. Наконец он решил отбросить эту проблему и заняться своими прямыми обязанностями — оценкой состояния экипажа.

И практически сразу обнаружил, что Грас и Портер очень даже ощущают скорость и побаиваются ее, напоминая туго натянутые пружины. Состояние Дрискола определить было трудно. Традиционная физика постулировала, что скорость света является абсолютом, превзойти который невозможно. Однако менее чем через четыре часа их корабль бросит вызов световому барьеру — они достигнут скорости триста тысяч километров в секунду. И тогда что-то либо кто-то не вы держит — корабль, или люди, или физический постулат. Никто не знал, какая их ждет судьба. Бревис с любопытством отметил, что, хотя члены экипажа прекрасно разбирались в физике и в феномене Тау, их не покидало почти суеверное почтение перед скоростью света.

Изредка Бревис наведывался в обзорную сферу, но Тау-образ казался ему неизменным — лишь Дрискол был в состоянии извлекать из того, что видел, новую информацию, которая позволяла ему вносить коррективы в их курс. Впрочем, психолог заметил, что интенсивность об-раза постоянно увеличивается; теперь, когда он посещал обзорную сферу, изображение возникало перед ним, словно по мановению волшебной палочки. Да и свечение уже выходило за границы лабиринта защитных экранов.

Галлюцинации стали такими мощными, что начали перекрывать визуальные ощущения, так что внутренняя часть сферы и инструменты Дрискола приобрели диковинную прозрачность; все тонуло в розовом мерцающем сиянии. Даже Дрискол и сам Бревис под влиянием излучения Тау выглядели какими-то бесцветными, будто нереальными. И пока остальные члены экипажа, стараясь тщательно скрывать свои чувства, опасались приближения светового барьера, страх Дрискола, остающегося в обзорной сфере, становился особенно заметен — ведь причудливые, окрашенные в розовый цвет образы были символом неизведанного.

— Мне это совсем не нравится, Пол, — заявил наконец Дрискол. — По мере увеличения скорости появляются признаки нестабильности. Я не знаю, в какие области мы вторгаемся, но это не будет обычным скачком.

— Неужели наши дела так плохи?

— Нам удается выдерживать столь интенсивное воздействие образа только потому, что он остается почти неизменным. Но если он будет постоянно меняться, это превратится в настоящий кошмар. А в случае качественного скачка мы даже не успеем добраться до двери.

— Почему?

— Можно потерять всякое представление об окружающем пространстве за несколько секунд, если образы начнут резко колебаться. А поскольку излучение продолжает оказывать влияние на мозг даже после того, как ты теряешь сознание, можно получить сокрушительный удар по нервной системе. И тогда Тау становится убийцей. Я бы сказал, что сейчас происходит рождение такой смертельно опасной Тау-бури.

— Тогда следует уйти отсюда, и как можно быстрее, — предложил Бревис.

— Ты уходи. Я должен снять еще несколько показаний приборов, пока их еще можно различить.

— Тогда окажи мне услугу, — попросил Бревис. — Не выключай коммуникатор и докладывай не реже, чем через минуту. Как только ты замолчишь, я сразу приду и вытащу тебя отсюда.

— Спасибо, Эрик. Я так и сделаю. У тебя остается всего пять минут, если ты хочешь быть в рубке управления в тот момент, когда мы достигнем скорости света. Я полагаю, образ станет еще более интенсивным, так что будет лучше, если один из нас окажется подальше отсюда.

Простое наблюдение. Две мигающие, расположенные рядом точки на экране осциллографа. Одна соответствует скорости света, другая — реальной скорости корабля. Расстояние между точками показывает, насколько скорость корабля меньше. Расстояние это постоянно сокращается. Корабль приближается к неизведанному.

Две точки все ближе. Вот их разделяет два сантиметра, один — фундаментальная физика восстает против того, что они могут встретиться, однако человеческий разум заставляет корабль набирать скорость.

Пот обильно выступил у Портера на лбу. Пальцы Граса ловко вводят новую информацию в компьютер. Он тоже на грани срыва, но тратит всю свою энергию на непрерывную корректировку параметров.

Расстояние между точками на экране сократилось до нескольких миллиметров, затем — Бревису показалось, что это продолжалось целую вечность, — их разделял лишь волосок. А потом, когда экипаж решил, что скорости света достичь невозможно, точки слились.

Люди почувствовали, как их тела сотрясает дрожь, словно каждая клетка претерпела некие изменения, однако осталась неповрежденной.

Портер быстро проверил показания приборов и подтвердил, что они и в самом деле прошли световой барьер и ускорение продолжает нарастать. Детекторы сообщили о световой вспышке длиной в миллион километров, которую оставлял за собой корабль, но это была безразличная телеметрическая информация — люди не могли оценить фантастическую скорость перемещения «Лямбды II».

Голос Дрискола в интеркоме стих — опасения Бревиса оказались не напрасными. Он не остался с Портером и Грасом, чтобы разделить их триумф, а устремился в обзорную сферу. Проходя мимо защитных экранов, еще не успев ничего как следует рассмотреть, он понял, что образ изменился. Бревис вышел из лабиринта экранов, и на него обрушился калейдоскоп огней; Эрик неминуемо потерял бы ориентировку, если бы его плечо не касалось последнего экрана.

Дрискол стоял у самого входа, однако интенсивность излучения была такой высокой, что Бревис не мог его разглядеть; видимо, пилот застыл на месте, ошеломленный фантастической панорамой. Когда Бревис схватил его за руку, он словно пробудился от сна и позволил провести себя через лабиринт, точно слепого. Выйдя из лабиринта. Бревис внимательно осмотрел пилота.

— Как ты себя чувствуешь?

Дрискол прикусил губу и смущенно улыбнулся.

— Вполне прилично, могло быть хуже. Похоже, я слишком долге там оставался.

Он был смертельно бледен.

Бревис кивнул.

— Тут ты совершенно прав. Отправляйся-ка в свою каюту, Пэт, и немного отдохни. Я дам тебе лекарство, и ты поспишь несколько часов. И, пожалуйста, не ходи в обзорную сферу, не предупредив меня. Я знал, что Тау оказывает серьезное влияние на психику, но не предполагал, что оно может стать таким мощным за столь короткое время.

Взгляд Дрискола блуждал по лицу психолога, словно он хотел что-то сказать, но неожиданно у пилота закружилась голова, и он пошатнулся. Опираясь на плечо Бревиса, Дрискол молча последовал в свою каюту.

Хотя световой барьер был пройден, напряжение не спадало. Члены экипажа оказались перед лицом огромной, непознаваемой Вселенной — крошечная капля металла и несколько людей, мчащихся на сверхсветовой скорости через аналог космического пространства. Модули и раньше добивались подобных результатов, но те немногие, которым удалось вернуться, превратились в собрание парадоксов в музее «Корпорации Тау». И никто так и не смог найти ответа на вопрос, что же все-таки произошло с модулями.

Люди и компьютер постоянно изучали поступающую информацию, пытаясь отыскать какую-нибудь подсказку к разгадке тайны. Однако ни механизмы, ни люди не могли понять, в чем же тут дело. Все функции оставались внутри установленных ограничений, компьютер ежесекундно проводил тестирование… и получал отрицательный ответ. Грас бросил распечатку на стол. Подробности не имели значения. Хотя компьютер был удовлетворен, людей преследовала мысль, что они уже миновали точку возврата. Впрочем, их опасения не имели ни малейшего подтверждения.

Бревиса влекло в обзорную сферу. Он посетил ее и принялся рассматривать буйно разросшийся образ, переливающийся перед его мысленным взором ослепительными красками. И тогда психологу стало так страшно, что он сразу выскочил из обзорной сферы, так толком ничего и не разглядев. По дороге в рубку управления он встретил Зигмунда Граса, который, низко склонившись над полом, что-то внимательно разглядывал. Бревис хотел пройти мимо, но физик поманил его рукой.

— Осторожно, Эрик! Да нет, я не сошел с ума. Посмотри, какая странная искорка…

Без помощи Зигмунда сам Бревис ничего бы не заметил. Однако вглядевшись, Бревис замер на месте. В воздухе неподвижно висел точечный источник света, причем вентиляторы, гонявшие воздух, его явно не беспокоили. Прошло несколько секунд, прежде чем Бревис понял, что источник действительно невероятно мелкий, и видно его только благодаря исключительной мощности свечения. Было трудно представить, как источник такого мощного излучения мог находиться внутри столь крошечного предмета.

— Что это такое? — наконец спросил Бревис.

— Это может быть проекция чего-то из реального пространства в Тау — прорыв на атомарном уровне.

— Я думал, это невозможно.

— Очень маловероятно, даже в теории, но… Для проекции требуется максимальная степень возбуждения атома… нет, крайняя степень.

— Что такое — крайняя?

— Необходимая для ядерного синтеза. — На лице Граса возникло задумчивое выражение. — Но я почему-то думаю, что это не проекция. Нечто новое. Подобная штука просто не может существовать — даже как проекция.

Он достал карандаш и осторожно коснулся светящейся точки. Она осталась на месте, более того, создалось впечатление, что она проникла в предмет, а потом вышла оттуда как ни в чем не бывало. Грас молча взглянул на карандаш.

— Мне это не нравится, — наконец сказал он, рассматривая карандаш на свет. — Позови сюда Пола.

Психолог отправился за Портером. По нахмуренному лицу Пола Бревис понял, что тот изо всех сил старается подальше запрятать свой страх. Новое необъяснимое явление увеличило и без того тяжкий груз ответственности, лежащий на его плечах. Бревис внимательно наблюдал за ним, опасаясь увидеть признаки приближающейся истерики, и с облегчением отметил, что пока Пол держится.

Добравшись до коридора, они обратили внимание на то, что Зигмунд потушил верхнее освещение и теперь наблюдает за диковинной точкой в тусклом свете тритиумных ламп. Яркость крошечного предмета казалось просто невероятной.

— Не трогайте ее, — предупредил Грас. — Это может оказаться опасным. Я хочу поставить небольшой эксперимент.

Он сходил в лабораторию и вернулся с куском вольфрамовой фольги. Провел его несколько раз сквозь световую точку. Она осталась неподвижной. Тогда Грас побежал в лабораторию и закрыл за собой дверь, но через минуту вернулся.

— Дырки проходят насквозь, — сообщил он. — Не думаю, что это проекция. Крайне высокая температура, а отверстия такие крошечные, что я с трудом рассмотрел их в наш микроскоп. Такой маленький предмет не может обладать столь мощной энергией. Пол, я хочу сделать спектральный анализ.

— Я помогу тебе, — предложил Портер. — Только придется снять спектрограф и принести его сюда, мы же не станем трогать эту штуку.

— Я могу быть вам полезен? — спросил Бревис.

— В данный момент вряд ли. Мы затеваем эксперимент с весьма чувствительными приборами. Как только получим какие-нибудь результаты, сразу сообщим.

Бревис кивнул и вернулся к себе в каюту. У него возникло забавное ощущение, что Портер и Грас подозревают, какими будут показания приборов, и опасаются именно этого. Он открыл шкафчик с медикаментами и быстро проверил запас транквилизаторов, раздумывая над тем, надолго ли их хватит. В конце концов наступает момент, когда психика отказывается принимать искусственное успокоение, которое даруют лекарства. Дрискол уже близок к истерике. Кто следующий?

Примерно через час Портер постучал в дверь его каюты.

— Можно нам войти?

— Давайте.

Грас, шедший следом за Портером, держал в руках распечатки с данными, снятыми с приборов, и не отрывался от строчек. Руки у него дрожали.

— Теперь нам известно, что это такое, Эрик.

Бревису показалось, что Портер оттягивает признание, опасаясь произнести вслух то, что они выяснили.

— Я тоже понял, что к нам залетело, — тихо проговорил Бревис. — Это звезда.

— Ты знал?

— Догадался почти тогда же, когда и вы. Только, в отличие от вас, я ожидал чего-нибудь в этом роде. А вы — нет.

— Но звезда… — начал Портер, и в его голосе прозвучала тоска. — Это спектральное солнце типа G, вроде нашего Солнца. В диаметре его размеры достигают нескольких миллионов миль. Оно сидит у нас в коридоре, словно крошечная искра, такая маленькая, что мы с трудом измерили отверстия, которые оно проделало в листе фольги. Господи, Эрик, если это солнце — какого же тогда размера мы сами?

Портер дрожащей рукой поставил пустой стакан на стол и убрал волосы с лица.

— Я все равно не понимаю, как ты мог предвидеть это, Эрик.

— Ну, не совсем это, что-то подобное. Мне же показали вернувшийся из глубокого Тау модуль, который уменьшился до двадцати двух дюймов. А солнце… знаешь, складывается впечатление, что это часть единого целого. Каким-то образом проникновение в глубокое Тау отрезает все, что туда попадает, не только от Вселенной, но и от управляющих ею законов физики. Я не имею ни малейшего представления, каких размеров стал наш корабль, но если хотите, можете произвести расчеты, только используйте световые годы вместо метров.

— Я вижу, это известие тебя не испугало?

Бревис снова наполнил свой стакан из бутылки, стоявшей на столе.

— В данный момент нам ничто не угрожает — неприятности существуют лишь в нашем сознании. Нужно иметь весьма изощренную фантазию, чтобы вообразить, как нам троим, сидящим здесь и спокойно потягивающим виски, угрожает смертельная опасность. Тем более что мы даже представить не можем ее обличия.

Портер несколько мгновений всматривался в его лицо.

— Ты совершенно прав. Мы оторвались от нашей Вселенной, у этом сомневаться не приходится, но на данный момент нас, скорее погубят паника и страх, а не физика. Зигмунд, тебе хватит данных, чтобы выяснить, какого мы стали роста, учитывая размеры звезды?

— Я займусь этим чуть позже, — ответил Грас. — Сейчас нужно ре шить другую, более важную проблему. Звезда, вероятно, проникла внутрь сквозь обшивку корпуса, а следовательно, оставила отверстие Я думаю, первым делом необходимо подумать о сохранении атмосферы.

— Если отверстия, проделанные в корпусе, не больше тех, что появились на листе фольги, потеря кислорода будет совсем незначительной.

— Верно. Но ведь это всего лишь обычный G-карлик. А что если мы наткнемся на гиганта, вроде Бетельгейзе? Появится дыра, которую вряд ли можно будет игнорировать. Предлагаю изменить курс таким образом, чтобы он проходил подальше от островных Вселенных, — пс крайней мере, до тех пор, пока мы не поймем, с чем имеем дело.

— Разумно, — согласился Портер. — Я иду в рубку управления, проверю, можно ли получить с помощью приборов информацию о пустынных районах космического пространства. Эрик, мне пригодилась бы помощь Пэта. Он все еще спит?

Бревис посмотрел на часы.

— Я дал снотворное около четырех часов назад. Он уже должен проснуться. Пойду посмотрю.

— Скажи ему, что я буду в рубке управления. У нас есть специальные приборы для обнаружения звездных объектов в реальное пространстве, но смогут ли они отыскать звездные системы размеров с метеорит, появляющиеся в Тау, это уже совсем другое дело. А можно воспользоваться обзорной сферой?

— Исключено. — Бревис решительно покачал головой. — Тау-излучение так влияет на психику человека, находящегося внутри сферы, что он через пятнадцать минут лишается рассудка, а через тридцать — умирает.

Портер просто кивнул, принимая объяснение Бревиса, и быстро вышел из каюты. Психолог собрался последовать за ним, но его остановил быстрый жест Граса, который показывал на противоположную стену каюты. Сквозь нее проникла еще одна звезда, и оба человека замерли, с опаской наблюдая за крошечным «светлячком», который скользнул над поверхностью стола и приблизился к бутылке с виски. Бревис протянул руку, чтобы убрать бутылку, но Грас остановил его.

— Подожди, Эрик. Нужно кое-что выяснить.

Световая точка коснулась бутылки и проникла внутрь стекла. И тут бутылка с грохотом рассыпалась на мелкие осколки — виски пролилось на стол, потекло на пол. А звезда, с которой ничего не произошло, медленно и грациозно поплыла дальше.

— Плохо! — объявил Грас. — Разве мы сможем спокойно спать, когда эти штуки залетают внутрь нашего корабля. В лучшем случае, они могут ранить, в худшем — убить. Можешь представить себе — ты просыпаешься в тот момент, когда одна из этих звездочек спокойненько входит тебе в висок? Даже если просто наступить на нее — тоже не очень приятное ощущение. — Он посмотрел на Бревиса. — И уж можно не сомневаться, что рано или поздно какая-нибудь из этих крошек попадет в провода или что-нибудь жизненно важное. И… О, Господи!

Бревис тоже заволновался, его заразила тревога Граса.

— О, Господи! — повторил Грас. — Я беспокоюсь по поводу высокой температуры и прочей ерунды, а ведь звезды наверняка являются источниками жесткого излучения. Не думаю, что нам это пойдет на пользу… А если хотя бы одна из них заберется в компьютер — ему конец. И тогда мы лишимся системы управления и контроля. Тебе следует как можно быстрее отправить Пэта в рубку управления. А я займусь проверкой уровня радиации нашей новой гостьи. Знаешь, мне думается, что нам угрожает гораздо более серьезная опасность, чем просто паника и страх.

Бревис попытался разбудить Дрискола, связавшись с ним по интеркому, но у него ничего не получилось. Он помчался по коридору в сторону каюты пилота, не забыв притормозить возле миниатюрной звезды. Каюта была пуста. Простыни все еще сохраняли тепло тела Дрискола, но было ясно, что он ушел уже некоторое время назад. Бревис быстро проверил другие самые очевидные места, там Пэта тоже не было. Тогда он нажал на кнопку экстренной связи.

— Пол! Зигмунд! Пэт с вами?

— Его здесь нет, — ответил Зигмунд.

— В рубке управления тоже, — в голосе Пола прозвучала тревога. — Что случилось, Эрик?

— Я думаю, этот кретин снова отправился в обзорную сферу! Образы там настолько реальны, что они завораживают, как наркотик. Я почувствовал нечто похожее, когда там находился. Стоит увидеть один раз и тянет смотреть бесконечно.

— Проклятие, — воскликнул Портер. — А по интеркому ты пытался с ним связаться?

— Возможно, он меня сейчас слышит, — ответил Бревис, — но если Дрискол в сфере, он не ответит, потому что образ Тау сейчас для него сильнее реальности. Пэт, ради всех святых, скажи хоть что-нибудь!

Ответом ему была лишь тишина, да едва различимые шумы электронных приборов корабля.

— В таком случае, ему придется остаться в сфере до тех пор, пока мы не изменим курс, — заявил Портер.

— Нет. Он уже провел там минут десять или пятнадцать. Еще столько же — и Пэту конец. Этот образ — убийца. Дрискола надо спасать!

Не дожидаясь ответа Портера, Бревис помчался к двери, ведущей в обзорную сферу. Она была слегка приоткрыта, хотя он точно помнил, что закрывал ее, когда уходил. Экраны на стене показывали, что защитный лабиринт поврежден или слегка сдвинут с места. Уже одно это говорило о том, что Дрискол вошел внутрь, и, следовательно, нуждается в помощи.

В этот момент появился Грас. За ним спешил Портер, который быстро оценил ситуацию и повернулся к Бревису.

— Я не могу позволить тебе туда войти, Эрик. Мне жаль Пэта, но… Я не могу потерять еще и тебя.

— А мы не можем потерять Пэта — если, конечно, хотим когда-нибудь вернуться домой. Возможно, он без сознания, но еще жив, я уверен! У нас еще есть шанс вытащить его оттуда. А вот через несколько минут такого шанса не будет.

Неожиданно Портер принял решение.

— Ладно. Но прежде чем туда войти, ты обвяжешься веревкой. Даю пять минут, а потом — если понадобится — мы тебя вытащим. И постарайся не упасть среди защитных экранов, а то поранишься на обратном пути.

— Хорошо, — согласился Бревис. Грас принес веревку и обвязал ее вокруг пояса Эрика.

— Пять минут, Эрик, и удачи тебе! — проговорил Портер.

Бревис распахнул дверь и вошел. В сфере было достаточно темно, а внутренние защитные экраны действительно оказались сдвинуты. Сначала Бревис увидел только рассеянный полихромный свет, который окутал неровные ряды свинцовых панелей. Чтобы сориентироваться, он вернулся к стене и попытался отыскать выключатель.

Как только он коснулся кнопки, его затопили волны пляшущих, безумных, разноцветных, трепещущих узоров, которые метались, точно оживший калейдоскоп. Эти образы пленили его, околдовали, практически лишив сил и способности действовать. К счастью, Бревис по-прежнему касался пальцами выключателя и быстро нажал кнопку, с благодарностью принимая наступление темноты.

— Эрик, что происходит? — Голос Портера звучал словно издалека.

— Небольшой эксперимент, — ответил Бревис. — Излучение глубокого Тау в сочетании с электрическим светом создают жуткую комбинацию. Мне этого не вынести, поэтому придется идти на ощупь.

Он очень медленно отыскал защитные экраны и начал пробираться между ними, наступая на те, что упали, и хмурясь при мысли о пароксизме отчаяния, заставившего Дрискола с такой яростью наброситься на них и крушить все вокруг. Края свинцовых листов казались размытыми в радужной дымке, становившейся все более плотной по мере продвижения вперед по защитному лабиринту, — теперь уже можно было не сомневаться в силе и ярости Тау, которое металось внутри сферы и стремилось подчинить себе психику человека.

Бревис ощупывал все, что ему попадалось под руки, надеясь, что Дрискол упал где-нибудь между экранами, вдали от страшного сияния, мерцающего впереди. Но в глубине души он знал, что на это рассчитывать не стоит, и похолодел от страха, понимая, что ему придется выйти за экраны и подвергнуться прямому воздействию Тау.

Когда он миновал последний экран и вышел в саму сферу, образы и ощущения, словно вихрь, налетели на него со всех сторон, поглотив все чувства и оставив ему лишь едва различимую и спасительную мысль о том, зачем он сюда пришел.

Ослепленный ярким сиянием и изысканными красками, Бревис пытался проследить за танцем каких-то диких геометрических плоскостей и узоров; при этом сам он, очевидно, шагал сквозь хаотическую

Вселенную, которая — лишь усилием воли ему удавалось убедить в этом себя — была пластиком, покрывающим днище обзорной сферы. Его сознание выхватывало разлетающиеся на мелкие осколки образы и пыталось оценить их с точки зрения здравого смысла, назвать хоть какими-то именами. Однако время от времени его воображение вдруг попадало в ловушку восхитительных иллюзий, и тогда Бревису приходилось, прибегая к почти физическому усилию, заставлять себя думать о другом, потому что он знал, какую цену придется заплатить за минутную слабость.

Теперь он понимал, почему Дрискола так привлекали Тау-образы. Мозг принимал эти образы напрямую, они не подвергались фильтрации и обработке сознанием. Земные, весьма ограниченные чувственные ощущения отступали, и мозг погружался в царство ранее неизведанных представлений и понятий.

Болезненный толчок под ребра заставил Бревиса вспомнить о своей миссии. Он споткнулся о тело Дрискола, распростертое на полу, но, к счастью, не упал. Он не видел пилота, ему удалось лишь схватить его за плечи, в то время, как его сознание терзали безжалостные когти нескончаемых видений Тау.

И снова, уже более настойчиво, веревка потянула его назад. Бревис заколебался, не в силах собраться с мыслями в водовороте безумных фантазий, куда стремительно погружалось все его существо. Веревка оставалась единственной реальностью, связующей его с привычным миром. Она была невидимой пуповиной, соединяющей его через неизведанные бездны с далеким кораблем, средоточием неуверенности и страха. Он ощутил иррациональное желание избавиться от веревки, не возвращаться назад в тревожный мир людей, остаться здесь навсегда.

В третий раз за веревку взялись всерьез. Бревис не успел снять ее с себя, его руки продолжали сжимать плечи Дрискола, их обоих тащили мимо защитных экранов до тех пор, пока в самом конце лабиринта его не окутала мгла, и тогда бесконечное мельтешение образов прекратилось. Его подхватили и вытащили на свет — холодный и безжалостный свет истинной реальности. Несколько долгих минут Бревис лежал на полу и тряс головой, пока Портер не помог ему подняться на ноги.

— Как ты себя чувствуешь, Эрик?

— Паршиво. — Бревис поднял глаза и увидел, что дверь в смотровую сферу осталась приоткрытой. — Слушай, можно сделать так, чтобы эту дверь нельзя было открыть?

— Я ее заварю, — пообещал Портер. Он посмотрел на Дрискола, который по-прежнему был без сознания. — Впрочем, в ближайшее время его вряд ли что-нибудь заинтересует.

— Я думал не о нем, — усмехнулся Бревис. — О себе.

Внешне маневры Портера, казалось, привели к успеху. При помощи приборов ему удалось обнаружить участок пространства, где звезд было гораздо меньше. Он изменил вычисленный ранее курс. И чудесным образом оба астральных тела, появившиеся внутри корабля, медленно уплыли прочь, не причинив корпусу существенного ущерба. Оставалось только ждать. Однако новые космические тела их больше не тревожили, и постепенно люди успокоились.

Теперь у них появилась возможность более спокойно обдумать ситуацию, в которой они оказались. Но внутреннее напряжение продолжало нарастать. Бревиса гораздо больше беспокоил стресс, в который погружался экипаж, чем сама проблема, вставшая перед ними.

Грас всю свою энергию сосредоточил на выполнении рутинной работы, словно пытался убедить себя в том, что у него просто не хватает времени на решение основной задачи. Дрискол после перенесенного шока тоннами глотал транквилизаторы. Даже у Портера возникали трудности, когда он пытался настроиться на решительный мозговой штурм.

— Загвоздка в том, — заявил он, — что неизвестно, с чего следует начать, когда пытаешься разобраться с подобной задачей.

— Ты перестал ясно мыслить, Пол, — возразил Бревис. — Тебя смущают размеры проблемы, а ее причины отошли на второй план. Я не физик, но мне кажется, что дело сводится к конгруэнтности. Мы потеряли физическую конгруэнтность с нашей собственной Вселенной. У нас больше нет связи с теми факторами, которые контролируют размеры. Ну, и какие же факторы их определяют, Пол? Почему одни предметы мы называем большими, а другие — маленькими?

— Хороший вопрос, — проговорил Портер, — только он выходит за рамки моей специальности. Я даже не могу сделать вид, что знаю ответ. Размер предмета есть понятие относительное. Полагаю, что за абсолют можно принять атомы и молекулы. Состояние материи определяется некими явлениями: законы молекулярного строения, гравитация, центробежная сила и тому подобное — все это и приводит к тому, что данный объект имеет такие размеры, а не другие. Нельзя получить молекулу величиной со звезду или звезду величиной с молекулу, потому что они будут нестабильными.

— В таком случае, что должно было произойти, чтобы мы оказались вне этих параметров?

— Не знаю. Мы находились в состоянии резонансного Тау-вращения, когда достигли скорости света. Создается впечатление, что эйнштейновские соотношения между массой и скоростью в Тау применимы, но по-своему. Мы легко преодолели барьер скорости света, но при этом наши атомы вышли из-под контроля привычной Вселенной. Мы превратились в свою собственную Вселенную — способную функционировать самостоятельно, но никак не связанную с другими. Одним только небесам известно, какие факторы управляют нашими размерами по отношению к той Вселенной, из которой мы прибыли.

— Мы все еще находимся в пространстве Тау?

— Генератор Рорша продолжает работать, но плотность наших молекул так низка по сравнению с плотностью звезд, сквозь которые мы проходим, что у меня возникают сомнения в том, действительно ли состояние Тау поддерживается.

— А не можем ли мы попросту реверсировать процесс и прыгнуть назад сквозь световой барьер?

— Мы пытаемся, — ответил Портер, — но пока нет никаких оснований считать, что это сработает. С тех пор, как мы изменили курс, скорость падает — прошло уже восемнадцать часов, однако она по-прежнему существенно выше скорости света, а наши размеры продолжают понемногу увеличиваться. Я предполагаю, что с того момента, как атомы были оторваны от привычной для них Вселенной, они каким-то образом нашли новые соотношения, которые не зависят от скорости.

— Вот это и есть ключевой фактор, — сказал Бревис. — Новые соотношения — я уверен, что ты прав. И подозреваю, что между нашим нынешним размером и тем, в котором мы стартовали, есть какая-то связь. Это можно как-нибудь проверить?

— Загрузим данные в компьютер и посмотрим. Если такая связь существует, мы получим какую-нибудь функцию.

— Это необходимо сделать, — настойчиво сказал Бревис. — Если ты обнаружишь управляющий нашими размерами фактор, у нас появится возможность по-новому подойти к проблеме и попытаться изменить ситуацию.

— Я немедленно дам Зигмунду соответствующее задание. Если мы что-нибудь выясним, я тебе немедленно сообщу.

В результате Бревису удалось заставить Портера заняться полезной деятельностью. После того, как направление исследований намечено, на Портера можно положиться — дело будет доведено до конца. Даже если ответ окажется отрицательным, у них хотя бы появится направление атаки. Поэтому Бревис не слишком удивился, услышав вскоре в голосе Портера довольные нотки.

— Эрик! — Портер был в каюте, где находился компьютер. — Я думаю, нам удалось найти контролирующий фактор. Компьютер выдал интересную серию констант, которые дают возможность сделать экстраполяцию до того самого момента, когда мы перешли световой барьер. Константы не зависят от скорости или расстояния до точки старта, но они связаны с неким отрезком времени.

— И какое это имеет к нам отношение? — поинтересовался Бревис.

— Если коротко: чем дольше мы остаемся в таком состоянии, тем сильнее увеличиваются наши размеры. Мы похожи на разбегающуюся Вселенную — вспомни эту теорию. Если сейчас звезды способны проплывать через наш корабль, то скоро нас посетят целые галактики. Ты можешь себе представить…

— Замолчи! — резко прервал его Бревис. — Давай подумаем. Я не верю, что это случайность, Пол. Нечто подобное я подозревал. Прикинь: есть ли хоть что-нибудь, соединяющее нас с прежней Вселенной? Например, каким образом мы измеряем время?

— Все приборы связаны с главным осциллографом. А он, в свою очередь, синхронизирован с… Эрик, похоже, в твоих словах что-то есть. Послушай, мне нужно кое-что проверить. Это займет всего несколько минут.

Бревис только вопросительно поднял бровь — так стремительно отключился Портер. Глаза психолога автоматически устремились к аптечке, где содержался запас транквилизаторов. Будучи исследователем человеческого разума, он познал, что воздействовать на психику с помощью химии невероятно легко. Несколько миллиграммов нужного вещества в крови — и мир становится иным. У Бревиса имелись лекарства, благодаря которым он мог заставить своих товарищей принять их нынешнее положение с радостью или безразличием, но ни одна таблетка не могла зажечь в них искру гениальности, столь необходимую для решения проблемы.

Его размышления прервал нетерпеливый голос Портера.

— Эрик, у меня появилась идея. Не спрашивай меня, как, но мы до сих пор получаем временные импульсы с передатчиков «Корпорации Тау». Тебя именно это интересовало?

— Вполне возможно. Что мы делаем с этим сигналом?

— Корректируем по нему главный осциллограф. На самом деле мы используем этот сигнал практически для всех временных констант на корабле — часы, передатчик, приборы, компьютер. Кристалл главного осциллографа все еще синхронизирован с передатчиком корпорации.

— Таким образом, получается, что корабельное время по-прежнему связано с нашей родной Вселенной?

— Выходит, так. Что ты предлагаешь?

— Отключить приемник. Покончить с сигналом.

— Ну и чего мы добьемся? Если константа времени имеет какое-то отношение к размерам корабля, то что произойдет, когда ее воздействие будет остановлено? Мы разорвем последнюю связь с нашей Вселенной. Три измерения уже не поддаются контролю. Если мы потеряем связь со временем, шансы на возвращение будут близки к нулю.

— Что-то же контролирует наши размеры, — возразил Бревис. — И компьютер доказал, что это влияние не носит случайный характер. Я думаю, наши размеры компенсируют влияние непригодной временной константы, к которой мы по-прежнему привязаны, несмотря на скорость. Насколько я понимаю, нам необходимо разорвать все связи — тогда наши размеры будут определяться исключительно произвольными факторами! И у нас появится возможность заняться их изучением и подчинить своему контролю.

— Это очень рискованно, Эрик. Лучше иметь дело со старым дьяволом, чем с новым.

— А что ты вообще знаешь о дьяволе по имени «время», Пол?

Портер на некоторое время замолчал.

— Ладно! Я выключаю приемники. Но мне, черт возьми, хотелось бы понять, что ты задумал. Я не сомневаюсь, что у тебя в запасе имеется какая-то безумная идея.

— Может быть. Я много размышлял о том, что увидел в музее «Корпорации Тау», возможно, нам стоит рискнуть. Когда ты будешь уверен в том, что наши размеры определяются произвольными факторами, я бы хотел поставить эксперимент, который, как я надеюсь, вполне может принести положительные результаты. Мне кажется, у нас есть шанс, потому что кое-кто уже попытался это сделать. Тот, кто окончил свое существование, имея рост в один дюйм с четвертью.

Наступила долгая пауза.

— Мы находимся в таком положении, Эрик, — наконец отозвался Портер, — что любая идея лучше, чем ничего. Как ты предполагаешь ее реализовать?

— Сначала нужно уточнить кое-какие детали. После этого я все тебе расскажу. И еще, Пол!..

— Да?

— Я бы предпочел, чтобы ты пока ничего никому не говорил. Ты ведь понимаешь, почему?

— Конечно, Эрик. Эта ситуация — настоящая психологическая бомба.

— Проверь все как следует! Отключи приемник. Пусть Зигмунд займется компьютером и убедится в том, что все связи с прежней Вселенной разорваны. Когда ты будешь уверен, что корреляция времени больше не производится, сообщи об этом мне — только осторожно. Эй, Пол! Ты меня слышишь?

— Извини. Я просто задумался. Интересно, каково это, когда твой рост — чуть больше дюйма?

Пол отключал приемник, и Бревис заметил, что его руки дрожат. Идея, которая сформировалась у него в голове во время разговора с Портером, была рождена отчаянием, да и риск был невероятно велик. То, что он до этого додумался, было просто удивительно — ведь его собственное подсознание корчилось от страха. Кроме того, он знал, что обсуждать это с Портером или с Грасом совершенно бессмысленно.

Постепенно у Бревиса сформировался вполне конкретный план. Некоторые шаги ему очень не хотелось делать, однако отчаяние и безысходность заставили принять единственно возможное решение. Он знал, какими препаратами воспользуется.

И тогда Бревис начал действовать быстро и без долгих размышлений. Он взял на автоматизированной кухне кофеварку и немножко поколдовал над первыми двумя порциями растворимого кофе. В медицинском кабинете приготовил два шприца и две ампулы, которые затем спрятал в кармане. И все это время внимательно следил за часами, зная, что корабельный распорядок превратился в закон и можно пустить дело на самотек, пока не наступит тот самый момент…

Единственным неожиданным фактором оказался взволнованный голос Портера, возникший в интеркоме:

— Эрик, мы разрушили временную связь. И знаешь, нам не следовало этого делать.

— Почему? Что, черт подери, произошло?

— Звезды, Эрик. Господи, что мы наделали!

— Что случилось?

— Я думал, отказали приборы, но дело не в этом. Я проверял. Все звезды исчезли.

Бревис, стараясь оттянуть время, попытался методом убеждения справиться с возникшей паникой. Он взял поднос с кофе, отнес Грасу и Портеру и постоял рядом с ними, пока те пытались убедить компьютер заняться математическими концепциями бесконечности, для которых не существовали, да и вряд ли будут существовать, какие-либо программы. В воздухе повис тяжелый, удушливый запах страха. Бревис знал, что снотворное подействует минут через пять и был сильно обеспокоен, когда Портер вдруг срочно решил просмотреть какой-то микрофильм у себя в каюте. Стараясь оставаться незамеченным, Бревис осторожно последовал за ним, чтобы оказаться рядом в том случае, если Портер заснет прямо на лестнице. Но Портер без происшествий добрался до своей каюты и потерял сознание в коридоре у собственной двери.

Бревис подхватил его и затащил на койку. Быстро сделал укол. А потом огляделся по сторонам. Ему показалось, что на корабле как-то уж чересчур тихо. Лишь гудение автоматов да шорох вентиляторов нарушали тишину. Двигатель что-то бормотал, а генератор Рорша работал в таком режиме, что его давно уже не было слышно. Бревис подумал, что при достаточной фантазии можно услышать, как скрипят молекулы в переборках корабля, стараясь отыскать хоть какой-нибудь управляющий принцип, который определит их относительные размеры и абсолютные величины.

Он вышел в коридор, а затем вернулся в компьютерный зал в поисках Зигмунда Граса. Физик уже спал, опустив голову на панель. Бревис перенес его на пол и тоже сделал инъекцию. А потом, весьма довольный, поспешил в каюту Дрискола.

Когда он вошел, Дрискол проснулся и сонно приподнялся на кровати; в глазах его появился вопрос. Бревис схватил его за запястье и стал нетерпеливо считать пульс. Потом удовлетворенно кивнул.

— Вставай! Нам нужно кое-что сделать.

Дрискол поморщился, потому что слова Бревиса прозвучали чересчур резко, но тем не менее подчинился, быстро натянул комбинезон, все это время внимательно вглядываясь в лицо Бревиса и пытаясь понять, что же происходит.

— Ну, а дальше-то что? Что случилось? — Дрискол не сомневался, что на корабле произошло нечто необычное.

— Мы идем в обзорную сферу. Пол заварил дверь, поэтому возьми автоген и догоняй меня.

— Но Пол никогда…

— Пол нам не помешает. И Зигмунд тоже. Я их обоих усыпил. Я должен кое-что сделать в обзорной сфере, и мне необходима твоя помощь. В чем дело… ты что, боишься?

— Тебе известно, что я не боюсь туда возвращаться. — На лбу Дрискола выступила испарина, умные глаза изучали лицо Бревиса. — Но, ради всех святых, Бревис, надеюсь, ты знаешь, что делаешь! Ведь это ты меня оттуда вытащил!

— Да. И теперь я знаю, сколько смогу выдержать и сколько можешь выдержать ты. Это излучение должно было тебя прикончить, а ты остался жив!

— Проходит время, и ты приспосабливаешься к Тау. Влияние образов Тау очень похоже на действие наркотиков. Если оно такое сильное, как то, которому мы подверглись в сфере, ощущение напоминает действие опиума и фантазии, вызываемые мескалином. Однако есть предел тому, что ты в состоянии выдержать, сохранив при этом волю. Чем чаще ты вступаешь в контакт с этим излучением, тем большую дозу можешь перенести.

— На этот раз, — заметил Бревис, — даже речи о собственной воле не будет. Возможно, нам придется переступить эту черту. Мы можем рассчитывать лишь на то, что один из нас сумеет сохранить ровно столько здравого смысла, сколько понадобится для того, чтобы завершить начатое дело.

— Какое?

— Нам нужно вернуть корабль в состояние конгруэнтности со Вселенной, из которой он стартовал.

Дрискол несколько минут внимательно разглядывал Бревиса, а потом сказал:

— Я знаю, что ты не спятил, Бревис, следовательно, тебе в голову пришла какая-то идея…

— Это, скорее, предположение, а не идея. В музее исследовательского центра корпорации я видел модуль, длина которого равнялась двадцати двум дюймам — при этом размеры пилота соответствовали размерам корабля. Меня заинтриговало тогда не то, что корабль такой маленький, а почему он оказался именно такого размера. Мне кажется, я нашел ответ на свой вопрос.

— Ну?

— Вот что я думаю: исследовательский модуль, как и наш корабль, видимо, перестал быть конгруэнтным с точки зрения размеров той Вселенной, из которой прибыл. По всей вероятности, проходя световой барьер, он подвергся воздействию какого-то неизвестного нам феномена Тау. И, как и мы, пилот выяснил, что фактор, определяющий его размеры, является случайным.

— С нами произошло то же самое?

— Вероятно. Мы поддерживали временную связь с нашей Вселен-ной, поскольку зависели от импульсов, исходящих из исследовательского центра Тау и определяющих время на нашем корабле. Сей-час эта связь разорвана. Поэтому нам необходимо изменить наши размеры таким же точно образом, каким это попытался сделать пилот модуля.

— Как?

— Воображение. Взаимовлияние образов Тау и психики человека не требует доказательств, хотя мы и не понимаем природы этого процесса. Галлюцинации, возникающие в обзорной сфере, являются его частью. Область мозга, расположенная рядом с так называемым шишковидным глазом, напрямую реагирует на Тау, и существует несколько примеров того, как некоторые аспекты Тау поддавались влиянию сильных психических состояний. Я думаю, пилот, осознав, что изменились размеры корабля, тут же отправился в обзорную сферу и попытался волевым усилием исправить положение, войдя в контакт с образом Тау. К несчастью, он промахнулся, но если ты представишь, от какого размера он стартовал, то поймешь, что тот пилот — самый настоящий гений.

— О, Господи, Бревис! — Дрискол вскочил на ноги, глаза его сияли от возбуждения. — Я был в центре управления полетами, когда вернулся тот модуль. Ты же не мог этого знать… но пилот действительно находился в обзорной сфере. Я вытащил его оттуда при помощи маленькой лопаточки и указательного пальца. Мне частенько это снится по ночам.

— Значит, моя догадка верна. Ну что, готов рискнуть?

— Естественно. Терять нам все равно нечего. А если у него получилось, значит, получится и у меня. Только вот насчет тебя у меня уверенности нет: после того, как человек подвергается даже минимальному воздействию Тау-галлюцинаций, он… ну, он «влюбляется», как говорят пилоты. Однако медовый месяц оставляет не слишком приятные воспоминания. Так что предоставь действовать мне.

— Я бы так и поступил, если бы не одна штука, — ответил Бревис. — Когда ты погружаешь собственную психику в истинную бесконечность, необходимо суметь сначала полностью абстрагироваться от всего, а потом постараться как можно точнее понять свой статус. Пилот модуля переоценил свои силы — и результат оказался чудовищным. Ты очень сильный интроверт. Малейшая ошибка в принятом тобой решении — и тому, кто захочет вытащить нас из корабля, придется воспользоваться микроскопом. А я обладаю недостаточным опытом, когда речь идет об образах Тау, и не смогу подвести нас даже к первой границе изменения размеров. Зато у меня обширный опыт в психокоррекции. Вместе мы можем попытаться вернуть кораблю нормальные размеры и спасти Зигмунда и Пола.

Дрискол молча принял его доводы, а потом спросил:

— Когда начнем?

— Чем раньше, тем лучше. Наши коллеги будут спать еще часа три, так что их воображение мешать не будет, у нас есть вполне серьезный шанс на успех.

— Именно поэтому ты их усыпил?

— Мне стало дурно от одной только мысли, что придется убеждать их в необходимости эксперимента, на который ты согласился без малейших колебаний. Вот почему со своим предложением я обратился только к тебе. А они… пусть поспят. Всякое может случиться. Сейчас наш корабль способен вместить целую галактику — а мы этого даже не заметим. Но когда мы начнем уменьшаться, представляешь, что произойдет, если внутри корабля окажется какая-нибудь звезда, которая будет постепенно расти?

Заметив, что Бревис не очень умеет обращаться с автогеном, Дрискол забрал его у психолога, и в следующее мгновение на пол потекли струи расплавленного металла. Затем он отогнул раскаленную добела дверь большим металлическим прутом и толкнул ее ногой. Несмотря на физические усилия, которые ему пришлось приложить, пот, выступивший у него на лбу, появился, скорее, от волнения. Он сделал шаг в сторону, чтобы Бревис тоже мог войти.

После того как они были здесь в последний раз, защитных экранов почти не осталось, а мощные Тау-эманации, казалось, опалили все вокруг таким невыносимо ярким пламенем, что возникало ощущение реальности, еще мгновение — и их можно будет услышать или потрогать. Бревису не нужно было идти дальше вперед, чтобы почувствовать, что Тау-образы стали еще более жестокими и опасными, чем в тот раз, когда он чуть не потерял сознание, пытаясь вытащить из сферы Дрискола. Надежда и уверенность начали покидать его; он понял, сколь свирепой силе пытается противостоять. Дрискол, который шел за ним, резко остановился, потрясенный силой воздействия.

— Господи! Оно сожрет нас заживо. Мы ничего не сможем сделать…

— Думаешь, не выдержим?

— Возможно, что мы не потеряем сознание, но думать будем не в состоянии. Образы такой интенсивности отнимут у нас способность мыслить.

— Давай-ка выйдем наружу, — предложил Бревис, — и попробуем отыскать какой-нибудь другой подход к решению задачи.

Оказавшись снова в коридоре, они прикрыли развороченную дверь и прислонились к ней, радуясь короткой передышке.

— У нас мало времени, Эрик. Уровень воздействия все время повышается. Что бы мы ни решили, нельзя терять ни минуты. Иначе Тау превратит нас в безмозглых идиотов еще до того, как мы пройдем экраны.

— Тебе ничего разумного в голову не приходит?

— Если найти какую-нибудь фокальную точку или предмет, на котором удастся сконцентрироваться, тогда можно сохранить объективность — до определенной степени. Однако удержать в сознании абстрактные понятия при таком сильном воздействии — дело, скорее всего, безнадежное.

— А ну-ка скажи мне, — начал Бревис, — когда я вошел в сферу, чтобы тебя оттуда вытащить, то включил свет у двери, после чего часть Тау-излучения проникла сквозь экраны, и я чуть не лишился сознания. Такое взаимодействие света и Тау нормально?

— Нет, это не нормально, но иногда случается. Бывало, на Земле во время экспериментов с Тау корабль отрывался от реального времени и переходил в темпоральный аналог Тау. Под влиянием излучения Тау-свет тоже стремился перенестись из реального в аналоговое время, и у пилотов возникало одно и то же ощущение дважды — зрительный образ и одновременно галлюцинация, рожденная Тау. Однако оба эти сигнала поступали в противофазе, и поэтому в мозгу возникал весьма специфический образ — мечущиеся светозвуковые узоры.

— Понятно, — проговорил Бревис. — Вот почему я видел сложные переплетения линий.

— Возможно. Но у них есть и свое назначение. Возникает нечто вроде муаровой интерференционной полосы, по которой опытный специалист может с исключительной точностью определить временной дифференциал. Используя источник узкой полосы света, интенсивность которого контролируется извне, их можно превратить в полезный инструмент.

— А у нас есть такой источник?

— В сфере есть моноизотопная криптоновая 86-разрядная лампа. Лучше ничего не найти. С ее помощью можно определить смещение времени от аналогового к реальному в переделах менее двух миллисекунд. Подойдет?

— Может быть, — проговорил Бревис. — Но только в том случае, если ты сможешь воспользоваться этой лампой в качестве фокальной точки и сконцентрироваться исключительно на корректировке дифференциала времени.

— А каким образом это нам поможет?

— Поскольку мы разорвали связь с исследовательским центром Тау, испускающим в нашу сторону импульсы, аналоговое время корабля адаптировалось таким образом, чтобы соответствовать той же величине, что контролирует и размеры самого корабля.

— Ты в этом уверен?

— Портер сказал мне, что все звезды куда-то исчезли. Это означает, что произошел переход от реального времени к аналоговому. Сейчас масштаб нашего времени так огромен, что обычные световые частоты нам просто незаметны. Вряд ли это совпадение — звезды исчезли как раз в тот момент, когда были отключены приемники. Я предполагаю, что если мы сможем вернуть хоть что-нибудь одно в прежние размеры, остальное тоже встанет на свои места. Ведь все завязано на одну и ту же управляющую константу. Стоит изменить одну, и остальные поспешат «приспособиться» к ней, чтобы восстановить равновесие.

Дрискол прикусил губу.

— Твоя теория основывается на слишком большом числе предположений.

— У нас нет времени, чтобы еще раз проверять данные. Если ты не можешь высказать иных соображений, давай вернемся в сферу и попытаемся что-нибудь сделать.

— Ну что ж, ты прав. В нашей ситуации даже плохая идея лучше, чем никакая. А если нам все равно суждено погибнуть, я знаю, где хотел бы встретить смерть.

Дрискол открыл дверь и вошел внутрь. Бревис последовал за ним, пряча лицо в тени, отбрасываемой идущим впереди пилотом, — эта тень казалась нереальной, какой-то безумной в многоцветном тумане, окутавшем ее. Ослепительные, завораживающие образы пленили разум, лишили воли. Он шел вперед, как автомат, тупо уставившись в спину Дрискола. Бревис стремительно терял связь с реальностью; она распадалась, покидая его сознание быстро и почти без борьбы.

Дрискол вошел в сферу. Усилием воли он заставил свои руки отыскать знакомые приборы, уже ставшие невидимыми — таким мощным было здесь влияние Тау-излучения.

— Лампа включена, — заявил Дрискол. — Пройдет несколько минут, прежде чем она нагреется. Я сижу прямо перед ней. Постарайся передохнуть. Выйди наружу и подожди там немного.

— Я остаюсь, — твердо сказал Бревис.

Не в силах сориентироваться, психолог уселся прямо на пол. Невероятные впечатления переполняли его сознание. Образы Тау, преодолев защитные экраны, приобрели такую ошеломляющую силу, что их восхитительному и одновременно нестерпимому воздействию было невозможно противостоять.

Не оставалось никакой возможности защититься, сохранить собственную индивидуальность. У Бревиса возникло ощущение, что его личность постепенно размывается, словно растворяется в космосе. Он сам и пространство Тау, казалось, слились в единое целое.

Много позднее какие-то остатки его сознания — видимо, устав от одиночества и бесконечности — восприняли бестелесный голос Дрискола, грохочущий среди океана хаоса. Бревис сумел понять лишь одну фразу, однако этого оказалось достаточно, чтобы он пришел в себя.

— Бревис… перестань бороться со мной! Ты что, действительно этого хочешь?.. Ты желаешь бесконечности?

В тот же момент Бревис заставил себя оторваться от изумительных картин и ощущений. Он с трудом поднялся на колени. В мозгу возник новый образ — огромные великолепные ленты света и мрака струились, извивались, мчались куда-то вниз… Бревис сообразил, что видит сияние криптоновой лампы. Возникла муаровая интерференционная полоса.

Он понимал, что Дрискол каким-то образом заставляет световые ленты двигаться вниз в поисках меньшего дифференциала между их временем и реальным временем Вселенной. Мерцающие полосы ниспадали каскадом, а потом замедлили свой бег, когда Дрискол остановился, чтобы изучить фазу, угол и амплитуду.

Бревис расслабился — и тут же турбулентные Тау-образы обступили его со всех сторон в бешеной пляске сменяющих друг друга цветов. Ничего подобного ему даже видеть не приходилось. Не в силах вернуть муаровую полосу, он попытался остаться пассивным наблюдателем, но взбесившийся калейдоскоп образов вихрем закружился перед ним.

В голове начала медленно формироваться мысль, а потом он почувствовал, как его охватывает паника — Бревису показалось, что Дрискол потерял контроль. Спуск продолжался быстро и зашел слишком далеко, они набрали такую скорость, что теперь не смогут остановиться. От бесконечно больших величин они соскользнут в бесконечно малые. Еще немного — и они отправятся в новое бесславное путешествие куда-нибудь в межатомные пространства.

Бревис попытался воздействовать своим разумом на ускользающие образы. Но разница в скоростях самого феномена и его собственных мыслительных процессов не позволила войти в контакт и отбросила назад, ослепив водопадом ярких искр. Его отчаяние стало всепоглощающим.

И снова он решил вступить в сражение! На этот раз его разум сумел удержаться, но для этого ему пришлось приложить такое чудовищное усилие, что он чуть не потерял сознание. Однако психолог выдержал, и вскоре его уже окружали более мягкие и знакомые образы обычного Тау.

Неожиданно наступил стасис, спокойствие, отдых; произошла синхронизация. Он ухватился за образ и постарался не упустить его: розовая панорама Тау-Гамма иллюзии. Похоже, они прибыли на место.

Прошло немало времени, прежде чем Бревис пришел в себя и оценил ситуацию. Интенсивность образа Гамма была довольно низкой, и криптоновая лампа, которую он теперь мог разглядеть, давала достаточно света, чтобы увидеть реальный мир. Бревис с трудом поднялся на ноги и нашел выключатель внутреннего освещения обзорной сферы. Когда загорелся свет, розовое сияние померкло.

Дрискол соскользнул со стула, стоявшего перед лампой, и неподвижно лежал на полу. Бревис с трудом выволок его в коридор. После быстрого осмотра он убедился в том, что пилот жив, но находится в состоянии глубокого шока. Несмотря на то, что Дрисколу требовалась помощь, психолог решил сначала проведать Портера и Граса. Оба еще спали, но Бревис понимал, что они должны проснуться с минуты на минуту.

В тот момент, когда он добрался до своей каюты, на него вдруг навалилось все, что он пережил в обзорной сфере. Увидев в зеркале свое лицо, он был потрясен. На него смотрела смертельно бледная физиономия идиота. А в следующее мгновение он почувствовал, как у него подкосились ноги. Бревис провалился в темноту.

Когда он пришел в себя, рядом был Портер.

— Как ты себя чувствуешь, Эрик?

— Страшная слабость, — ответил психолог.

Портер кивнул.

— Да, тебе крепко досталось. Но твоя идея сработала.

— Нам удалось? — Бревис сел на постели. — Нам удалось вернуться в состояние конгруэнтности с нашей Вселенной?

— Кажется, да. Когда Зигмунд и я проснулись, то обнаружили, что находимся в простом состоянии Гамма. Мы решили рискнуть и перевели корабль из Тау в обычное пространство. И все заработало, как и положено. Мы произвели спектрографирование и при помощи радиотелескопа сумели установить наше нынешнее местоположение.

— Как Пэт перенес все это?

— Отлично. Он пришел в себе гораздо быстрее, чем ты. Сейчас Дрискол в наблюдательной сфере, делает кое-какие вычисления для Зигмунда. Пэт в отличном настроении, ему все это страшно понравилось. Он считает, что мы сможем проделать обратный путь и не потерять конгруэнтность — если не будем связывать нашу временную константу с фиксированным источником.

— С этим я совершенно согласен, — кивнул Бревис. — Проблема с размерами была элементарным примером действия физики Тау. Радиоимпульсы контролировали инструменты и часы. Отсюда и возникало наше восприятие времени. Это время совсем не соответствовало той «личной» Вселенной, в которую мы сами превратились на такой громадной скорости, но мы упорно продолжали считать, что время реально.

Все дело в том, что мы приняли за абсолют временную константу старой Вселенной в пространстве Тау, — продолжал Бревис. — Все остальные физические измерения должны были «приспособиться», чтобы сохранить соотношение между массой и временем. Я думаю, что в данном случае мы можем украсть у Дайпенстрема его термин «ловушка воображения»,

потому что он идеально подходит для нашего случая. В следующий раз нам просто не следует цепляться за временную константу, и тогда наше время начнет «дрейфовать» вместе с кораблем. Кстати, а как далеко мы улетели?

— Когда у тебя будет подходящее настроение, Эрик, спустись в рубку управления и взгляни на сканеры. Это грандиозное зрелище. Млечный Путь, когда смотришь на него со стороны, производит весьма ностальгическое впечатление.

 

Вл. Гаков

ВЕК СЫТЫХ. ФИНАЛ?

В конце 1995 года в серии «Итоги века» вышла увесистая книга, посвященная фантастике XX века. Ваш покорный слуга сопроводил ту книжку очерком, который заканчивался упоминанием классического произведения, которое обогнало календарное столетие на пять лет — на то и фантастика! — и, фактически, открыло век НФ-литературы.

«Машина времени». Чем не синоним современной фантастики?

Та статья заканчивалась сдержанно-оптимистическим пассажем, который я позволю себе процитировать: «Что-то должно произойти… Ведь вышла же ровно век назад — в 1895 году — книга, «запустившая» нынешнее столетие! Как знать, не пропускаете ли вы взглядом на книжных развалах такую же — только что вышедшую, взрывную, открывающую новый век. От нее, от этой литературы, всего можно ждать».

Ждал, надеялся. Сдается мне, напрасно…

* * *

Вполне допускаю, что в предыдущем обзоре несколько переборщил с «негативом». По крайней мере, первый читатель — главный редактор — даже расстроился: «У тебя выходит, что и Олдисс, и Бир, и Вулф — тоже коммерческие «сериальные убийцы»?».

Боже упаси! Я не прокурор и фиксировал только собственные ощущения и настроения. Но раз создалось такое впечатление, в этой статье постараюсь, елико возможно, быть более сдержанным.

Во всяком случае лишать удовольствия тех читателей, которые в легко узнаваемых и не требующих особых интеллектуальных усилий сериалах находят вполне понятную в нашей сегодняшней собачьей жизни стихийную «психотерапию», у автора намерения нет. Стрессы, проблемы, разочарования — все это знакомо и мне, как понятно и бегство от них в бездумную прозу. Просто мое поколение читало фантастику именно для того, чтобы задуматься. А потому лично у меня — без демагогических обобщений насчет «настоящей литературы» или, напротив, «публика все съест» — продолжает вызывать тревогу одна тенденция.

Фантастика, какой я ее знал, на какой вырос и какая была мне интересна, сначала как читателю, а затем и критику, неудержимо вытесняется совсем иной продукцией.

«Наблюдаемый результат битв, гремевших в 1960-х годах между «литературной» («Новая Волна») и «твердой» научной фантастикой, заключается в следующем: обе стороны войну проиграли. Четверть века спустя и «литературная», и «твердая» представляют собой лишь незначительный островок в океане издающихся книг, которые также выпускаются под маркой НФ и фэнтези. Зайдите в любой книжный магазин. Может быть, вам повезет, и вы чисто случайно отыщете достойную книжку, принадлежащую к первой либо второй категории. Но до этого вам придется изрядно помучиться в потопе другой литературы. Романы по мотивам «Звездного пути», «Звездных войн», или «Вавилона-5», или ролевых игр, или даже игральных карт. Трилогии фэнтези. Межавторские серии. Сплетение мегароманов…» Это, как указывают кавычки, не мое брюзжание. Это цитата из статьи, опубликованной чуть более года назад в книжном приложении к солидной газете «Вашингтон пост». Интересно, зачем приведенная фраза вынесена на «цитатную» страничку журнала «Локус»? Коммерческий конвейер затягивает и стандартизирует все и вся. Вряд ли кто станет это оспаривать. Как и то, что внешне радужный канун нашего столетия ознаменовался для обозреваемой литературы Уэллсом, тревожный восход — Стэплдоном и Хаксли, совсем не солнечный полдень — Оруэллом, Брэдбери, Хайнлайном, Толкином, Ле Гуин, Диком, Хербертом. А на закате — снова радужном (свобода, богатство, признание!) — в корифеях ходят…

Составьте свой «хит-парад» сами. И сравните.

Две тенденции сегодня представляются очевидными. Первое. Из литературы молодой, пусть неотесанной и дерзкой, но постоянно нацеленной на открытие нового — иных миров, нашего будущего, горизонтов духа — science fiction превратилась в гигантскую, изрядно запылившуюся библиотеку уже описанных миров, известного будущего и четко зафиксированных горизонтов.

И второе. Бушевавшие и у них тоже страсти на тему: фантастика или Большая Литература? — разрешились по-рыночному просто. Обе воюющие стороны перестали палить друг в друга, а занялись совместным… мародерством!

Можно, конечно, выразиться поинтеллигентнее: культурное заимствование, взаимопроникновение жанров… К примеру, так считает Джон Клют: «К концу десятилетия фантастики издается больше, чем когда-либо, и все чаще раздаются голоса, что, мол, она исчезает. Как же так? Ответ прост: остальная литература стала все более и более походить на фантастику, а та, в свою очередь, на все, что угодно».

Что ж, это косвенно подтверждает мою мысль. Та фантастика, которая при всех своих несовершенствах была оригинальна, самобытна, уникальна, самодостаточна, занимая лишь ей одной доступную культурную нишу, неотвратимо уходит.

При этом, естественно, в ее недрах растет встречное движение: мифологизация уже не универсалий (Мира и Человека — чем фантасты с переменным успехом занимались целый век), но ее самой. Наступила эпоха смакования собственного прошлого, переписывания — новыми изобразительными средствами, отточенными десятилетиями борьбы за место под рыночным солнцем, — прежних достижений. Словно стесняясь бесшабашной молодости жанра с ее ошибками, завышенной самооценкой и недостатком культуры, авторы последнего десятилетия принялись, что есть сил, доводить, вылизывать и покрывать позолотой грубоватую и нерафинированную классику, созданную ветеранами.

Чтобы проиллюстрировать это, бросим беглый взгляд на самую перспективную и безотказную делянку научной фантастики: галактические эпопеи, истории будущего или более локальные, но также поражающие масштабами, «планетарные саги». То, что десятилетия назад могло вызвать шок, сегодня лишь перелистывается, как само собой разумеющееся.

Многосерийные эпопеи сейчас не пишут только ленивые. Среди писателей со стажем выделяются: Фредерик Пол; Пол Андерсон, как и в молодости, одержимый грандиозными вояжами в пространстве («Урожай звезд») и путешествиями во времени («Лодка миллиона лет»); Айзек Азимов, начавший Великое Объединение двух своих популярных серий; более молодые — Филип Хозе Фармер (сериал о Мире Одного Дня) и превосходящий их всех по части общей культуры Брайан Олдисс, чья трилогия о Гелликонии стала, вне всяких сомнений, явлением 1980-х.

Далее, очевидно, нельзя обойти вниманием «великую тройку Б»: Бенфорда, Бира, Брина, за последние 15 лет замеченных в «сериальном» грехе и гигантомании. Грегори Бенфорд, бесспорный лидер «твердой НФ», не успев завершить одну трилогию — романом «По морю солнц» (1984) — немедленно запустил новую, действие которой происходит в центре галактики. Правда, эта серия («Великая небесная река», «Приливы света», «Яростный залив») не только масштабна, чем сейчас трудно удивить, но и по-лемовски умна и нетривиальна! Начатая более камерно дилогия Грега Бира — романом «Тысячелетие» (1985) — в «Вечности» (1988) размахом превзошла, кажется, все доселе читанное. Однако достигается это за счет сюжета, исчезновение которого ближе к финалу читается как намек автору: хватит, остановись, третий том все погубит…

Перебор губителен для фантастики не менее, чем для других жанров; примером тому творчество еще одного «вундеркинда» 1980-х, Дэвида Брина. Начинал он свою многотомную эпопею о Цивилизаторах (это слово оставляю на совести переводчика, а вообще-то — об эволюционном Восхождении, Прародителях и Патронах-наставниках) резво и мощно, а потом… Уже после второго и лучшего, на мой взгляд, романа дал себя знать синдром школьного отличника, торопящегося вывалить на учителя и менее эрудированных одноклассников сразу все, что знает.

Впрочем, и «класс» подобрался не из отстающих. На пятки «великой тройке» наступали не менее образованные и столь же расторопные новички.

Профессор математики Вернор Виндж, написавший в 1984 г. блестящий роман «Война — миру», а затем долгое время державшийся в тени своей супруги (о ней речь ниже), вдруг неожиданно прогремел романом «Огонь из бездны» (1992). По мнению того же Клюта, это «лучшая «космическая опера», написанная со времен Смита, — хотя тогда и Вселенная была попроще». За одиночный роман автору отдельное спасибо; а вот затесавшиеся в монолитные звездно-полосатые ряды англичане Стивен Бакстер и Пол Маколи окончательно разберутся со своими многосерийными и поражающими размахом историями будущего, видимо, только в следующем тысячелетии.

* * *

Еще одна мощная группа писателей-монументалистов ограничивает свои эпопеи пространственными рамками (как правило, одной планетой), но зато отыгрывается на временной координате. И, так сказать, на «глубинной» — имеются в виду пласты культурные, психологические… Письмо этих авторов витиевато, богато орнаментировано и полно литературных и общекультурных аллюзий, отчего подобные тексты сравнивали со стилем барокко: пышным, грандиозным, патетично-эффектным, контрастным и одновременно изящным, в завитушках и прочих стилистических излишествах.

Произведения «гуманитариев» — так их называют в противовес ранее перечисленным «технократам» — часто тяготеют к фэнтези. Например, тетралогия «Земля Нового Солнца» одного из бесспорных лидеров этой группы, Джина Вулфа, многих ввела в заблуждение: замаскированная под интеллигентную «фантастику меча и волшебства», события которой происходят на некоей планете, выпавшей из пространства-времени, серия только под конец явила свое истинное лицо. Оказывается, это наша же Земля, только состарившаяся на тысячелетия. Другие яркие примеры — неоконченная трилогия Дэна Симмонса о планете Гиперион и ставшая бесконечной серия Роберта Силверберга о планете Маджипур (как и эпопея Вулфа, они дотянули до 1997 года).

Все в данных сериях изысканно и богато, но… Продолжая аналогию с историей изобразительных искусств и архитектуры, легко разглядеть наметившееся плавное соскальзывание подобной фантастики в совсем уж декоративно-салонное рококо, словесные кружева, рукоделие. Отчего душа, естественно, взыскует навек утерянных готики и Возрождения с их аскетизмом в первом случае и монументальным величием во втором.

Барокко и рококо — это стили дворцовые, для богатых заказчиков. Одним словом, искусство сытых… Особняком стоит эпопея Орсона Скотта Карда о звездном воине Эндрю Уиггине — «Уничтожителе» (буду по-прежнему называть его так, чтобы избавиться от искушения перевести прозвище Ender поточнее и посмачнее), начатая «Игрой Уничтожителя» (1985), завоевавшей «дубль» высших премий. Столь же одинокой фигурой блуждает на шумной фантастической тусовке ее автор. Нельзя сказать, чтобы неприкаянно: по тиражам и количеству премий писатель многим даст фору! Но… В том ли причина, что романы написаны практикующим по сей день проповедником-мормоном, или какая другая, однако факт налицо: серия, которой на роду было написано стать очередными заметками о дорсаях, все более смахивает на традиционный «роман воспитания», на моральную притчу о взрослении и возмужании подростка…

Другие авторы многотомных сериалов лишних сложностей ни себе, ни читателям не создают, а просто честно развлекают последних — в расчете на взаимность: тиражи, премии… В первую очередь, это относится к неудержимой четверке дам: Лоис Макмастер Буджолд, Кэролин Черри, Джин Эуэл и Джулиан Мэй. Первые две прочно «оккупировали» звезды и далекое будущее, третья — доисторическое прошлое, а Мэй пытается соединить и то, и другое. А к ним примыкает — вот уж от кого трудно было ожидать! — эстет, стилист и интеллектуал Сэмюэл Дилэ-ни, чья серия о Неверйоне — пусть стильная, но все же коммерческая серийная фэнтези…

И это еще лучшие образцы! О «вале» подобной литературы я обещал в финальном обзоре не распространяться.

Тем интереснее на фоне почти повсеместного засилья сериалов находить яркие одиночные романы. Оказывается, процесс выдумывания нового, трудоемкий и совсем не гарантирующий быстрого восхождения в бестселлеры, для кого-то все еще остается достаточным творческим стимулом. Хотя куда проще профессионально перелицовывать старое…

К счастью, не только сериалами прославилась и упомянутая «великая тройка». Так, на счету Бенфорда — один из лучших романов о путешествиях во времени, «Ландшафт времени» (1980); кроме того, это, возможно, лучший роман об ученых, их повседневном труде и проблемах, знакомых автору не понаслышке.

Бир заставил заговорить о себе в 1985 году не только грандиозным «Тысячелетием», но и более камерной «Музыкой в крови». Оба романа посвящены дальнейшему эволюционному скачку человечества, только во втором это происходит не по воле высших космических сил, а, напротив, в результате появления объектов и вовсе микроскопических, вырвавшихся из пробирок земных генных инженеров. В близком будущем, осененном также невидимыми глазу микрочипами, протекает действие и другого романа Бира — «Королева ангелов» (1990). Описанная автором ситуация у современных компьютерных фанатов может вызвать, вероятно, священный трепет, зато у самого фантаста и думающего читателя — тревожные вопросы.

Точно так же мало утешительного сообщают два апокалиптических романа Брина, «Почтальон» (1985) и «Земля» (1990). В обоих автор спускает нас с галактических высот на грешную землю. А если и ставит вопрос о «цивилизаторской миссии» и «восхождении», то имея в виду исключительно современников и соотечественников, обезумевших от потребительства и жадности, эгоизма и безответственности…

Между прочим, отнюдь не землей обетованной предстает будущая Америка во многих романах 1980-х годов: от «Пятницы» (1982) Роберта Хайняайна до апокалиптической книги Нила Баррета «Через темную Америку» (1987). Последний роман критики сравнили с «приключениями Гекельберри Финна на берегах Миссисипи, превратившейся в потоки кислот»… Калифорнийскому округу Оранж (Orange County) посвящена условная трилогия еще одного преуспевающего автора последнего десятилетия — Кима Стэнли Робинсона. Условная, потому что, несмотря на общее место действия, романы «Дикий берег» (1984), «Золотой берег» (1988) и «У самого Тихого океана» (1990) представляют собой три разные альтернативные истории. Причем, достаточно правдоподобные — не сюжетно (вряд ли сегодня уместно обсуждать перспективу превращения Америки в «чернобыльскую» зону карантина после обмена ядерными ударами с СССР), но психологически: специфический местный менталитет автору знаком не понаслышке, отчего его романы читаются как «просто» литература, а о фантастике быстро забываешь.

Что касается будущего не только земного, то оно, как и в старые добрые времена, представлено обильно и разнообразно. Околоземные космические поселения в «Орбитальном разложении» (1989) Аллена Стила и трилогии (опять!) «Миры» (1981–1992) Джо Холдемана. Суровый лунный «фронтир» изгнанного с родной планеты человечества за безжалостное к ней отношение в романе Джона Варли «Стальной берег» (1992). И далее — везде: «Орбитальный резонанс» (1991) и «Миллион открытых дверей» (1992) Джона Барнса, «Кольцо Харона» (1990) Роджера Макбрайда Аллена, «Гало» (1991) Джона Мэддокса…

Ну а на противоположном фланге, как водится, книги «мягкой» (или гуманитарной) фантастики. Этих авторов более интересует микрокосм человеческой души, кантовский моральный закон, а не звездное небо над головой. Фантастика психологическая, погруженная в мир человеческого сознания, чувств и переживаний, словом, то, что Баллард во времена прилива «Новой Волны» — как давно это было! — назвал «внутренним космосом», представлена в произведениях таких разных авторов, как Брюс Макалистер, на счету которого роман «Дитя снов» (1989), Пэт Мэрфи («Падшая женщина», «Город — сразу после того»), Пол Парк («Солдаты рая», «Ко-элестис») и по сей день блуждающий в «сердце тьмы» Люциус Шепард.

Среди вчерашних новичков выделяются тонкий, интеллигентный и язвительный автор философских притч Джеймс Морроу и Нэнси Кресс. Роман-дебют последней — «Чуждый свет» (1988) — это глубокое и меланхолическое исследование человеческой натуры, отличающееся от всех прочих тем, что человек рассматривается со стороны — его изучают инопланетные «капо» в некоем межзвездном лагере для военнопленных.

А среди авторов уже состоявшихся звучат имена Джона Слейдека и Майкла Бишопа. Хотя слава у обоих негромкая, и в списках «хитов» их книги появляются редко, истинные любители встречают их произведения с воодушевлением. Первый прославился дилогией (еще одним «романом воспитания») об андроиде Родерике. А второй, подобно Кресс, взял на себя роль этнографа и антрополога, пристально изучающего не столько инопланетян, сколько земную цивилизацию. Герой его романа «Нет врага, кроме времени» (1982) путешествует в доисторическое прошлое, чтобы найти там свою любовь; инверсия первого путешествия представлена в «Состарившемся от дней его» (1985). Наконец в романе «Мягкие подачи» (1994), венце карьеры Бишопа, по мнению многих критиков, очередное «чудовище Франкенштейна» мирно вписалось в жизнь современного американского южного городка, став игроком местной бейсбольной команды…

Но большинство указанных произведений лет двадцать назад вряд ли кто рискнул бы назвать «научной фантастикой»!

То же можно сказать о последних книгах безусловного фаворита американских конвенций 1980-х Конни Уиллис. Ее относительно медленный литературный старт с лихвой окупился на середине дистанции, когда писательница сразу завоевала столько высших премий, что процесс присуждения грозил превратиться в рутинную процедуру. Однако большинство премированных работ составляли рассказы и повести, а на них одних настоящую славу в Америке не сделаешь. С тем большим энтузиазмом были встречены два первых (ранние, в соавторстве с Синтией Феличе, не в счет) значительных романа писательницы, «Сны Линкольна» (1987) и «Книга Судного дня» (1992), посвященные путешествиям в прошлое. Однако пока рано говорить о творческом лице Уиллис-романистки, хотя одно бесспорно: оба романа относятся к настоящей прозе.

Зато, казалось бы, окончательно утонувший в своих сериалах ветеран Гарри Гаррисон в восьмидесятых неожиданно создал свой подлинный opus magnum! Правда, это снова трилогия (пока?), повествующая об Эдеме. Эта увлекательно придуманная и описанная альтернативная история, в которой динозавры не вымерли, а обрели разум, стала не только творческим пиком Гаррисона, но и вызовом молодым: рано, мол, списывать со счетов и «динозавров» фантастики!

А примерами упоминавшегося «размывания» фантастики в иных литературных жанрах — как и процесса обратного: заимствования ее приемов и тем авторами, не считающими себя фантастами, — стали вызвавшие изрядный шум книги таких разных писателей, как Курт Воннегут («Галапагос»), Бернард Маламуд («Божье благоволение») и Расселл Хобан («Гуляка Риддли»). Но о них, как о произведениях сложных, противоречивых и к нашему жанру все же «касательных», разговор отдельный.

Как и о десятках действительно новых имен, появившихся на скрижалях англоязычной фантастики только в последние полтора десятилетия. Уилл Бейкер, Колин Гринланд, Никола Гриффит, Кэтлин Энн Гунан, Гвинет Джоунс, Дэвид Зинделл, Грег Иган, Джанет Каган, Джонатан Летем, Морин Макхью, Джуди Моффет, Джефф Нун, Кристин Катрин Руш, Роберт Сойер, Нил Стивенсон, Карен Джой Фаулер, Элизабет Хэнд, Роберт Холд-сток, Патриция Энтони, Александр Яблоков… Не беда, что я перечислил едва ли не половину тех, кого следовало бы; о них еще напишут обзоры в самом начале нового тысячелетия!

* * *

Говоря о главных тенденциях в американской фантастике восьмидесятых годов, нельзя пройти мимо двух, как минимум, внутрижанровых революций.

Одна из них оформилась в движение, где все как положено: культ личности, программные манифесты и партийная дисциплина. Совершали ее молодые люди, назвавшие себя почему-то «киберпанками». Их герои живут в «астрале», созданном переплетением компьютерных сетей, молодежных слэнга и музыки, mass media, спецэффектов кино и эстетики клипа, субкультуры «хакеров» и прочих взрослых детей века, играющих в дорогие электронные игрушки. Словом, переходя на ставший интернациональным слэнг, сегодня киберпанк — это, скорее, hi-fi, нежели sci-fi.

Хотя начиналась революция, безусловно, в мире литературном, и начал ее писатель.

Мир научной фантастики был взорван первым романом 36-летнего худого интеллигента-«яппи» в очках, вида совсем не бунтарского, тем более не панкового. Роман, написанный Уильямом Гибсоном, назывался «Нейромант» и вышел в 1984 году (ох, не предвидел Оруэлл, что тот станет годом Виртуального Брата!). Книга завоевала обе высшие премии жанра и сделала имя автора «культовым». По крайней мере, сейчас, когда в мире литературной фантастики страсти улеглись, а Гибсон занял в нем достойное, хотя и не исключительное место, в другом мире — уже упоминавшемся электронном — это имя превращено в икону.

Что касается литературы, то в ней, конечно, не Гибсон придумал «киберпространство» или «виртуальную реальность».

По сравнению, скажем, с лемовской фантоматикой все это детские шалости! Американский писатель, кстати, и сам всячески открещивается от упорно навязываемой ему роли мессии и вообще не производит впечатления сильно «продвинутого» в компьютерном деле. Ходит апокриф, что свой роман пророк вообще отстучал на старинной портативной пишущей машинке…

Главное открытие Гибсона не идейное, а литературное. Он талантливо показал ощущения человека, нырнувшего в океан разлитой в киберпространстве информации. Живущего в мире истерическом, загаженном не только экологически, но и «эфирно», поделенном между транснациональными корпорациями; в мире, подобно безнадежному наркоману, уже не способном соскочить с информационной иглы… И не просто показал, но смог сделать это на языке, точнее, слэнге, который оказался понятен современным тинейджерам, постоянно пребывающим в отключенно-подключенном состоянии (соответственно, от реальности данной и единственной — и к реальностям виртуальным, множественным, вызванным по желанию).

Киберпанк нес смерть серьезной научной фантастике — как литературе, задающей вопросы, а не только развертывающей, подобно приказчику в лавке, перед любопытствующей публикой свой «веер миров». По-моему, это прекрасно понимал и сам «гуру». Как пишет критик: «С одной стороны, Гибсону замечательно удалось передать восторг от занятия «информационным серфингом», но с другой, в его книгах постоянно присутствует горькое осознание того, как мало общего имеет скольжение по поверхности по сравнению с обладанием всем океаном».

Но вряд ли кто-нибудь из неофитов обращает на это внимание. Революциям нужны вожди, а мнением последних о собственной роли в истории можно и пренебречь.

Вдобавок революциям нужны и свои «агитпропы». Роль последнего в движении киберпанков добровольно и не без вызова взял на себя Брюс Стерлинг. Как писатель он уступает Гибсону: романы Стерлинга «Шизматрица» (1985), «Острова в сети» (1988) и многочисленные рассказы привлекли внимание — и только. Зато подлинным манифестом движения, его знаменем стала собранная «зав. агитпропом» антология «Очки-зеркалки» (1986), а также его полемические статьи, написанные остроумно, страстно и наступательно.

Произведения Джорджа Эффинджера, Руди Ракера, Пэт Кэдиган, Джека Вомака, Льюиса Шайнера, Джона Ширли и ряда других — это все киберпанк. Так считают апологеты. Или иной взгляд: просто разнообразные, не всегда бесспорные образцы science fiction, действие которых чаще всего происходит в близком будущем, а значительное место в сюжете занимает упомянутая электронная «квазиреальность» — так считают те, кто не разделяет партийную «генеральную линию».

То, что движение, едва отметив пятилетие, оказалось изрядно «подпорчено» духом ревизионизма, подтвердил любопытный роман, написанный в соавторстве Гибсоном и Стерлингом, — «Дифференциальная машина» (1990). От соединения таких полукритических масс следовало ожидать не менее, чем цепной реакции с последующим атомным взрывом. А вышел стильный и добротный роман «просто» литературы — без привычных для киберпанка слэнга, агрессивности, неврастении и клипового стиля. Роман был обращен в альтернативный XX век, ставший весьма необычным в результате постройки парового компьютера в середине столетия XIX-го (реальному Чарлзу Бэббиджу, как известно, этого сделать не удалось).

Неожиданный роман культовых соавторов немедленно породил неологизм — «паропанк». Итак, в канун нового века и тысячелетия мысль свободно путешествующих в пространстве-времени фантастов вновь потянулась в Европу (чаще всего Англию) века прошлого.

Почему именно в Англию? Может быть, потому что это родина технического прогресса, сообщившего знакомый облик нашему «сегодня», да и современной научной фантастики, если вести отсчет от романов Уэллса? Забавный поворот, ничего не скажешь. Дети компьютерной эры, увлеченные, как все дети, техническими игрушками, сами того не заметив, отправились за истиной в канун века прежнего. Когда, действительно, все и началось!

А пророками паропанка следует назвать двух авторов, дебютировавших в 1980-е годы, — Джеймса Блэйлока и Тима Пауэрса. Первого прославили такие романы, как «Гомункулус» (1986) и «Машина доктора Кельвина» (1992), а второго — «Обед во дворце Отступника» (1979) и особенно «Врата Анубиса» (1983). И их обоих — совместная элегантная литературная мистификация: «изобретение» не существовавшего английского поэта Вильяма Эшблесса; на него ссылаются герои «Гомункулуса», он становится героем «Врат Анубиса», а его стихи обильно «цитируются» и Блэйлоком, и Пауэрсом! По-истине, более ироничной контрреволюции в среде агрессивного и «левозадвинутого» (имея в виду ответственное за логическое мышление левое полушарие) киберпанка трудно было придумать…

Еще одно недоразумение, всегда случавшееся в революционной спешке, это сгоряча записанный в киберпанки Майкл Суэнвик, автор достаточно разносторонний, а потому гуляющий сам по себе. Его еще можно было посчитать «попутчиком» после ранних романов «Вакуумные цветы» (1987) и «Яйцо грифона» (1990), где дело происходит во вполне каноническом киберпанко-вом мире; но ничего подобного не встретишь в лучшем пока произведении писателя «Станции прилива» (1991) или в популярной у нас еще больше, чем на Западе, «Дочери Железного Дракона» (1993). В обоих случаях снова можно говорить, скорее, о богатом, полифоничном и высококультурном произведении «просто» литературы, лишь замаскированной под НФ и фэнтези.

А теперь — о второй революции. О ней скажу и вовсе бегло, хотя у автора этих строк и накипело «за поруганную» НФ, и когда-нибудь к разговору придется вернуться обязательно.

Эту революцию совершили авторы-женщины. Точнее, те из них, кто натерпелся за столетия от мужиков, а точнее, от pigs («боровы-шовинисты»). Пришло время разобраться со сложившейся практикой распределения половых ролей. Или, как предпочитают изъясняться революционерки, избегая ненавистного для них слова sex, — «родовых» (gender).

О том, насколько мощным сегодня выглядит женский батальон особого назначения в фантастике, уже говорилось в предыдущей статье. Однако далеко не все из писательниц ярые феминистки. Чтобы не углубляться в эти взрывоопасные материи, приведу лишь два примера. Например, к нашумевшему роману Джоан Виндж «Снежная королева» (1980) ярлык «феминистский» можно приклеить с тем же успехом, как «самец-мачо» к автору его очевидного литературного прототипа (для тех, кто не в курсе: Ганс Христиан Андерсен до гробовой доски сохранил невинность…). И роман, и его менее удачные продолжения (когда-нибудь они кончатся, эти серии?!) можно, конечно, назвать дамской фантастикой, но тогда, значит, всю любовь, эмоции и психологию нужно окончательно и безоговорочно определить в чисто «дамские» занятия.

А вот другой пример — творчество Шери Теппер, новой претендентки на звание Первой Дамы научной фантастики, при том, что она начала писать, разменяв шестой десяток! Ранние книги Теппер образца начала 80-х представляли собой очередную суперсерию «планетарных мелодрам» в духе Брэдли, написанных с подчеркнуто «женской» точки зрения. И подчеркнуто умеренной: то есть, мужики, конечно же, изначально во всем виноваты, но куда ж без них-то?.. А затем появилась трилогия о Марджори Уэстрайдинг — «Трава» (1989), «Собирая камни» (1990), «Интермедия» (1992) — и вот тут-то на вековечных мучителей спустили всех собак! Будущая галактическая цивилизация несет на себе родимые пятна «мужского шовинизма» с его жадностью, эмоциональной тупостью, экологическим обскурантизмом (отношение мужчин к Природе, по мнению автора, полностью определяется их отношением ко всем другим объектам женского рода) плюс еще и религиозный фундаментализм… Ясно, что справиться с этим кошмаром, принявшим космический характер, под силу только женщинам, покончившим с романтическими грезами о прекрасных принцах!

И что в результате?

Ни киберпанковая, ни феминистская революции в англоязычной фантастике больших потрясений не вызвали. Экс-Золушка чувствует себя вполне уютно на золотом троне и о романтической истории с туфелькой предпочитает не вспоминать. И вообще, голову ей сейчас вскружили иные принцы: кино, телевидение, «ролевые» компьютерные игры…

А теперь вернемся снова к параллели: канун XX века — канун нового тысячелетия. Уэллс — и… снова Уэллс? Как заканчивался прошлый век и начинался двадцатый в научной фантастике? Не только «Машиной времени», но и уэллсовской же «Войной миров» (между прочим, время справлять очередные «юбилейные» сто лет: роман вышел в 1897-м!). Тогда Марс заставил думающих читателей вглядеться в «облик грядущего», которое было не за горами…

А сегодня? Оказывается, и накануне нового тысячелетия мысль научных фантастов снова устремилась вовсе не в другие галактики, не к истоку времен и не к его, как безжалостно утверждает современная физика, концу!

А, напротив, снова на Марс, на старый добрый полигон, что так славно служил этой литературе весь век. «Марсианское» поветрие в англоязычной фантастике последних пяти лет наводит на размышления самые разнообразные. Одна трилогия плюс еще три романа писателей, чьи имена уже встречались на страницах этого обзора, — не многовато ли для простого совпадения? Марсианский триколор Кима Стэнли Робинсона — трилогия, состоящая из романов «Красный Марс» (1992), «Зеленый Марс» (1993) и «Голубой Марс» (1994), безусловно, самая достоверная из всех историй научной фантастики, посвященных освоению и преобразованию планет. Роман Пола Маколи «Рыжая пыль» (1993) — самый неожиданный: только автор-неамериканец рискнул сделать Марс колонией Китая, к тому времени единственной сверхдержавы на Земле! А «Марс в движении» (1993) Грега Бира — самый дерзкий: тут и дань моде времени — героиня, а не герой, на посту президента марсианской колонии, отделяющейся от Земли, и наконец, само отделение, теперь уже и «от» Солнечной системы, перевод Красной планеты на орбиту вокруг новой звезды!

Но мне почему-то показалось уместным закончить обзор еще одной книгой — романом Терри Биссона «Путешествие на Красную планету» (1990). Может быть, потому что это, безусловно, самое ехидное из всех когда-либо описанных путешествий на Марс. Хотя и ужасающе-достоверное. Кинокомпания — вот кто, оказывается, способен в наше время финансировать освоение космоса; только всесильные «media» обладают средствами для осуществления вековой мечты и, не скупясь, дают их, чтобы «на натуре» снять эффектные сцены для очередного дорогостоящего фантастического боевика!

Приехали… Новое тысячелетие на дворе! Или нам только кажется, что оно вот-вот наступит, а на самом деле нас просто потчуют каким-то виртуальным боевиком, клипами, новыми «крутыми» компьютерными игрушками? Не разберешь.

Остается констатировать, перефразируя Томаса Эллиота: вот как кончится век — не взрывом, но клипом.

 

Рецензии

*********************************************************************************************

----------------

Дялия ТРУСКИНОВСКАЯ

ЛЮС-А-ГАРД

Москва — Санкт — Петербург: ACT — Terra Fantastica, 1996. — 576 с.

(Серия «Далекая Радуга»). 15 000 экз. (п)

=============================================================================================

Если женщина чего-то хочет — она этого добьется! «Не будь я Люс-А-Гард!»

Простите, к слову пришлось. Слишком уж часто попавшая в тупик героиня нового романа Далии Трускиновской произносит мысленно эту гордую фразу, после чего дела идут на лад. Люс-а-Гард умеет фехтовать. Люс-а-Гард умеет вышивать. Люс-а-Гард работает в дельфинарии. Люс-а-Гард не привыкла отступать! Люс-а-Гард манят приключения! Приключений, конечно, в ее сытом, уютном, мирном веке маловато. Будущее стало настолько счастливым, что мужчины вконец испортились. Возлегли на необъятные диваны, обложившись газетками и пультиками дистанционного управления, снисходительно позволив красивым, нежным и умным женщинам всячески их обихаживать. А женщины, вопреки худшим опасениям и мрачным прогнозам, предпочитают все же любить мужчин, а не друг друга. И заниматься всеми активными видами спорта-отдыха, вроде альпинизма и бега по Луне без скафандра. Уж если женщина чего-то хочет…

Ан нет!

Случилась все же и в этом радостном будущем своя беда! Генофонд стал портиться! Природа-матушка решила, что жизнь теперь такая хорошая, что мужчин много не надо. И стали они на свет появляться все реже, да и родившиеся измельчали.

Но если женщина… вы понимаете, да? Раз нет подходящих мужчин в будущем, и рожать достойные поколения не от кого — отправимся в прошлое! И вернемся в свой мир с самой необычной контрабандой: будущими сыновьями Робина Гуда или Ричарда Львиное Сердце, Дрейка или Разина… «Люс-а-Гард» мог стать классическим образцом феминистской фантастики. Конечно же, он им не стал. Залогом было само имя автора. Далия Трускиновская от души посмеялась над штампами феминизма и «крутого боевика». Путешествия во времени с целью забеременеть от «настоящего» мужчины — виделось ли Уэллсу такое применение машины времени? Сверхважная и сверхсекретная встреча заговорщиков (женщин), опоздавших всего на четверть часа и не расстающихся с косметичками, — блеск! Ко всему еще изменились каноны красоты, из-за которых стройная и изящная Люс-а-Гард не способна привлечь ни одного мужчины из ватаги Робина Гуда. Приходится заманивать их на «живца» — толстенькую и закомплексованную певицу, единственную в будущем женщину, которой никакая медицина не способна придать грациозные формы… Часто ли авторы, описывая путешествия во времени, вспоминают о таких мелочах? Стенька Разин вышвыривает за борт «персидскую княжну», а та, с сознанием исполненной миссии, нажимает кнопочку на браслете и возвращается в свое прекрасное далеко. Ну а изящество в описании самых… хм… интересных вопросов вообще достойно всяческого восхищения. Нечасто ныне встретишь подобный такт.

Но… Если начало романа читается с тихим и довольным хихиканьем, которому, правда, сопутствуют смущенные взгляды на собственные негероические бицепсы, то вскоре возникает неясное подозрение, что вступление слишком уж затянулось. Анекдот, пусть даже рассказанный мастерски, упрямо не выходит за рамки анекдота. Вновь и вновь Люс-а-Гард проявляет чудеса владения мечом и собственным телом. Увы, даже пародией на боевики роман не стал. Встретив иронию над одним штампом, ожидаешь ее постоянно. И порой напрасно. Взять хотя бы непобедимость героини. Общим местом в описании путешествий во времени является отважный герой, супермен или супервумен, благодаря знанию фехтования легко побеждающий неуклюжих аборигенов. Ой ли? Когда встречается профессия и хобби, смысл жизни и увлечение — исход очевиден. И «неуклюжие» средневековые воины легко нарезали бы героическую Люс-а-Гард на тонкие ломтики абсолютно постной ветчины, несмотря на все ее чемпионские звания. Не говоря уже о том, что для них, в отличие от мира Люс, убийство было частью жизни… Кстати, то, что у отважной героини, пачками отправляющей противников на тот свет (в большинстве своем не аристократических негодяев, а обычных солдат), не возникает ни малейшего смущения или раскаяния, более чем странно! Мир-то ее будущего вполне благоустроен! Так что либо, сохранив физическое здоровье, женщины в будущем утратили большую часть души, либо все второстепенные персонажи данного романа не более чем разменные фишки на игровом поле.

Ну а концовка романа, в очередной раз и, увы, совершенно серьезно, повествующая о том, что любовь нельзя инспирировать, вообще вызывает только разочарование. Не таких банальных истин, честно говоря, ждешь от нового романа Далии Трускиновской.

…А может быть (и это самое печальное предположение) мы вновь встретились с романом, порожденным всплеском интереса к русской фантастике? К начатой давным-давно смешной и веселой повести, которая обросла жирком батальных сцен, включила в себя не слишком-то уместный детективный эпизод, обильные брызги клюквенного сиропа и превратилась в роман? В роман, который, конечно, очень хорошо почитать лежа на широком диване с пультиком от телевизора под рукой, слушая краем уха, как гремит на кухне кастрюлями жена. Но этого ли хотела Люс-а-Г ард?

Даниил Угрюмов

----------------

Аллан КОУЛ

КОГДА БОГИ СПАЛИ

Москва: Армада, 1997. — 471 с.

Пер. с англ. А. Яковлева — (Серия «Героическая фэнтези»). 10 000 экз. (п)

=============================================================================================

Глубокая печаль охватывает при мысли о том, что соавторство Коула и Банча, известных нашим читателя по НФ-циклу о Стэне и Вечном Императоре, а также по фэнтезийной саге о семействе Антеро, увы, распалось. Авторы пустились в одиночное плавание.

Но уныние наше будет недолгим. Роман Коула «Когда боги спали» — свидетельство тому, что по крайней мере один из этой «сладкой парочки» вполне может быть продолжателем славного дела.

История сына гончара Сафара, волею невесть кого (боги в этом мире спят и вроде бы не вмешиваются в дела смертных) ставшего могущественным магом, чем-то напоминает жизнеописание Геда, героя знаменитой тетралогии Урсулы Ле Гу-ин. Кое-где, правда, повествование немного затянуто, а странствия Сафара Тимура с летающим цирком Мефидии кажутся римейком приключений лорда Валентина из Маджипурского цикла Р. Сильверберга. Хорошая проза, добротный перевод. Пару раз режут слух слова типа «эксперимент», «информация», не вполне уместные в устах персонажей. Но в целом на эти мелочи не обращаешь большого внимания.

К достоинству романа следует отнести и то, что если выкинуть из него фантастический компонент, останется добротная историческая повесть о битвах и подвигах, коварстве и любви, верности и измене… Собственно говоря, решимость автора в бесконечный раз обратиться к вечным темам, а не изощряться в вымысле немыслимых ситуаций, свидетельствует, что главное для него — человек, его судьба, его предназначение, а вовсе не хитросплетение сюжетных ходов. Хотя Коулу не откажешь в умении завлечь читателя напряженным событийным рядом.

Роман «Когда боги спали» — законченное произведение. Но по прочтении улавливаешь какой-то намек на то, что нам еще предстоит встреча с Сафаром.

И еще. Во всех книгах (совместных с Банчем и сольных) в сведениях об авторе издатель неизменно повторяет, что Коул — сын агента ЦРУ. Так ведь сын за отца вроде бы не отвечает. Или по принципу: яблоко от яблони?..

Олег Добров

----------------

Клод СЕНЬОЛЬ

МАТАГОТ

Москва: Энигма, 1997. — 448 с.

Пер. с фр. А. Григорьева — (Серия «Мандрагора»). 5000 экз. (п)

=============================================================================================

Большинству любителей фантастики имя Сеньоля ничего не скажет. А жаль! Шок, который испытываешь после прочтения этой книги, равен тому, который наступает после первого знакомства с творчеством Борхеса, Лавкрафта и иных в этом ряду. Каждая новелла сборника — невычленимый компонент магической Вселенной, где обыденные предметы оказываются носителями тайных сил, а заурядные люди — воплощением вековечных персонажей. Но это не набор расхожих фэнтезийных сюжетов. Сеньоль, автор многочисленных научных работ, опирается на первоисточники. Народное творчество, предания французской провинции Перигор питают источник его вдохновения.

Любителям сказочной фантастики было бы чрезвычайно полезно ознакомиться с творчеством Сеньоля. Одно дело, когда в очередной раз пережевываешь приключения героя с большими мускулами и маленькой головой, другое — когда видишь, куда тянутся корни вымысла, в какие бездны вынужден погружаться серьезный исследователь мифологической стороны человеческой души.

Но читать новеллы Сеньоля — это непростое занятие. И не только потому, что требуется тонкое понимание, даже, скорее, чувствование магической компоненты его творчества. Прикосновение к страшной, фантасмагорической ткани повествования требует изрядной уверенности читателя в том, что реальность, в которой он пребывает, неколебима.

О самой личности автора мы узнаем из очерка Ю. Стефанова «Чернокнижник Клод Сеньоль». Личность, надо сказать, весьма примечательная, более чем достойная своих произведений. Не вполне ясно, правда, почему Стефанову не нравится сравнение Сеньоля с Лавкрафтом. Но это уже дело вкуса…

Олег Добров

----------------

К. У. ДЖЕТЕР

ОРУЖИЕ СМЕРТИ

Смоленск: Русич, 1997. — 496 с.

Пер. с англ. Т. Н. Замиловой, А. А. Марченко —

(Серия «Сокровищница боевой фантастики и приключений»). 11 000 экз. (п)

=============================================================================================

Два романа, которые вошли в эту книгу, «Сонное царство» и «Оружие смерти», принадлежат автору, которого издатели называют учеником и «продолжателем дела» Ф. К. Дика.

В первом романе речь идет о безумном инопланетянине, который, прикинувшись обыкновенным земным магнатом, устроил для подростков-правонарушителей своего рода психотронное гетто. Детишки спят себе в некоем сонном поле и вроде бы подвергаются терапии. А на самом деле… Разумеется, герой, как ему и подобает, накажет негодяя, спасет нашу старушку Землю от происков инопланетного маньяка и вместе со своей возлюбленной уедет навстречу восходящему солнцу.

Второй роман густо замешан на фрейдизме. События развиваются в будущем — посткатастрофическом, загаженном и малопригодном для жизни. Леггер, сын киллера-телепата, должен довести до конца дело своего папаши. Разумеется, доводит. Кого отцы недострелили, того детки добьют. Очень впечатляет образ Рэйчел, адской девицы, умеющей повелевать мертвецами. Хотя, когда ее тщанием по комнате начинает прыгать ветчина и приставать к штанине героя, становится не страшно, а смешно.

К достоинствам книги относится то, что оба романа не вполне соответствуют названию серии. Это все-таки не боевик с бессмысленной пальбой и беготней, щедро приправленный эротическими сценами. Автор честно пытается описать гнетущую безысходность сумеречной психопатии, царящей на руинах цивилизации. Но если Филип Дик создавал произведения, выжигая свои нервные клетки, то Джетер, скорее всего, лишь имитирует надрыв психоделической прозы. А это чувствуется мгновенно. Дик описывал внутренний ад, Джетер придумывает ад внешний. Поэтому и ходит в учениках.

Павел Лачев

----------------

Джон СТИЦ

ЗАЗЕРКАЛЬЕ НЕВЕРЕНДА

Москва: ACT, 1997. — 432 с.

Пер. с англ. Д. Н. Никоновой —

(Серия «Индекс реальности»). 11 000 экз. (п)

=============================================================================================

Роман Джона Стица вполне удовлетворит любителей технотриллера. Основной набор атрибутов наличествует в достаточном ассортименте — расселенное по галактике человечество, телепортационные «звездные врата», оставленные некоей древней исчезнувшей сверхцивилизацией, злодеи, обнаружившие портал на планете Неверенда, отважный Лен Дилл ион, одной рукой карающий плохишей, другой — обнимающий нервную красотку Тессу… Канву произведения составляют проходы героя со товарищи сквозь эти порталы по разным мирам в погоне за жуликами, похитившими драгоценную реликвию. Правда, создается впечатление, что действие происходит в пустыне или среди нарисованных декораций — миры совершенно невыразительны, мотивация тех или иных поступков персонажей весьма условна.

Однако, перевернув последнюю страницу, читатель останется в легком недоумении. Во-первых, его может весьма смутить полная неадекватность аннотации содержанию. Не будем придираться к «хрустальным глубинам космоса». Но обозвать придурков-неудачников Элли и Уилби «бандой звездных негодяев», значит, очень польстить им. Во-вторых, доблестный Лен все-таки не заурядный полицейский, а служит в Тайной Полиции. Вот тут либо автор тонко пошутил, либо переводчик что-то не разобрал. Есть нюанс между «секретным подразделением» и «тайной полицией». Последняя в традициях либерального общества считается синонимом гестапо, КГБ, сигуранцы и иных аналогичных служб тоталитарных систем.

Впрочем, при внимательном чтении становится ясно, что Стицу глубоко наплевать на все эти набившие оскомину звездные порталы, галактические сокровища и прочие картонные реквизиты поп-фантастики. Эмоциональная коллизия романа строится между Тессой, впадающей в шоковое состояние при малейшем намеке на насилие (что более чем типично для современного американца, слегка сдвинутого на политической корректности), и Леном, который пытается ей втолковать, что насилие в малых дозах не только не вредно, но и полезно для общественного здоровья. В финале Тесса признает, что Лен вроде бы прав. Вот бы их в наши российские будни на пару месяцев…

Павел Лачев

 

НФ-НОВОСТИ

*********************************************************************************************

Итоги книжного 1996 года

----------------

подведены журналом «Locus». Всего на английском языке было издано 1829 книг, имеющих отношение к фантастике. Это на 6 % меньше, чем в 1995 году. Около 61 % — новые издания. Эта тенденция сохраняется последние 10 лет. Интерес представляет и распределение изданий по субжанрам: из оригинальных изданий — 253 научно-фантастических романа, 224 романа фэнтезийного направления, 122 романа «ужасов», 103 антологии, 76 авторских сборников. Справочные, литературно-критические и иллюстрированные издания составили ровное число — 100 книг. Но что самое любопытное, так это количество изданий, названных в журнале «media-related» (т. е. связанных с кино и телевидением): таковых за год набралось 183. Почти две сотни романов, каталогов, различных «книжек с картинками», оригинальных продолжений — и все на тему популярных теле- и кинофильмов.

Тиражи ведущих научно-фантастических журналов (их, собственно, осталось четыре — «Analog», «Azimov’s», «Fantasy & SF», «SF Age») по сравнению с предыдущим годом упали, соответственно, на 14,8, 22,2, 11,6 и 12,5 процентов.

Глобальный проект

----------------

издательства «Полярис», осуществленный совместно с АО «Титул», близится к завершению. Тридцатитомное собрание сочинений Р. Желязны в настоящее время и, по всей видимости, в ближайшей перспективе является наиболее полным изданием на русском языке всех произведений знаменитого писателя. Кроме того, включение в собрание произведений, написанных в соавторстве, делает уместными претензии на «академичность» собрания сочинений.

Суперантология Роберта Силверберга

----------------

обещает стать событием в американской фантастике. Силвербергу удалось «раскрутить» дюжину корифеев на новую антологию «Далекие горизонты». Каждый из приглашенных светил напишет оригинальный рассказ, действие которого будет протекать в созданной этим же автором «Вселенной». Естественно, рассказ Кларка примкнет к пространству-времени «2001-го» или «Конца детства», Ле Гуин — к Хайнскому циклу, Холдемана — к «Вечной войне», Маккеффри — к «Поющему кораблю» и так далее…

Неожиданное соавторство

----------------

С. Лукьяненко и Н. Перумова вызвало пристальный интерес любителей остросюжетной фантастики. Если раньше подобные тандемы составлялись в основном «по месту жительства» (например, М. Успенский и А. Лазарчук, Красноярск), то сейчас расстояние не имеет значения. Плодотворность альянса «Санкт-Петербург — Алма-Ата» не вызывает сомнений. Тем более, что из достоверных источников стало известно о скором переезде С. Лукьяненко в Москву.

Новый роман

----------------

известного писателя из Санкт-Петербурга Андрея Столярова в ближайшее время должен выйти отдельной книгой. Роман называется «Европейское лето». Повесть «Мумия», опубликованная в 12 номере журнала «Если» за прошлый год, является своего рода «стартовым» произведением нового цикла.

CD-ромизация справочников и энциклопедий

----------------

победоносно шагает по планете. Вот и энциклопедия фантастики Вл. Гакова обрела вид, адекватный концу XX века. Энциклопедия на лазерном диске существенно дополнена и исправлена. Насколько существенно, судить потребителям.

Определились сроки издания

----------------

уникального биобиблиографического справочника под редакцией И. Г. Халымбаджи: «Фантасты и сказочники. Россия, СССР, СНГ». Биографическая и библиографическая информация о 10 ООО авторов собрана и обработана библиографом практически в одиночку. Издательство университета Екатеринбурга планирует выпустить справочник осенью 1997 г.

Рубрике «Библиография фантастики»,

----------------

выходящей в журнале «Библиография», исполняется в этом году десять лет. За это время было опубликовано более 100 материалов — очерки творчества фантастов, статьи по истории НФ, интервью, обзоры НФ-прозы различных стран и многое другое. В этом году в единственном академическом издании, регулярно и последовательно пропагандирующем фантастику, выходят статьи и библиографические указатели, посвященные творчеству В. И. Крыжановской-Рочестер, А. Р. Беляева, Р. Желязны и других писателей.

Представительный киберфестиваль

----------------

прошел в марте в Университете штата Иллинойс, что в городе Урбана. Cyberfest приурочили к ежегодной встрече Американского кибернетического общества. Была развернута ярмарка новейших технологических чудес, показан документальный ролик о том, как создавался фильм Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001 года», демонстрировалась запись интервью Кларка. Но почему именно в этом городе? Все решила одна фраза из фильма: «Я ЭАЛ 9000, производственный номер три, включен на заводе ЭАЛ Плант, Урбана, штат Иллинойс, 12 января 1997 года».

За общими восторгами как-то забылось, что реальный 2001 год на подходе, но предсказанной Артуром Кларком постоянной международной орбитальной станции пока не видно, а о лунной базе и говорить нечего…

Последняя «Аэлита»

----------------

будет проведена в этом году. Информация из ряда источников, заслуживающих доверия, свидетельствует о том, что один из старейших журналов, который внес большой вклад в развитие отечественной фантастики, «Уральский следопыт», возможно, прекратит свою деятельность из-за финансовых проблем. Тем не менее будет проведена прощальная «Аэлита». Остается лишь надежда, что журналу все же удастся преодолеть материальный кризис.

Агентство «F-Press»

Для подготовки обзора использованы материалы журналов «Locus» и «SF Age»

 

PERSONALIA

*********************************************************************************************

ЗАН, Тимоти

(ZAHN, Timothy)

Tимоти Зан родился в 1951 году в Чикаго. После окончания сразу двух университетов — в Ист-Лэнсинге штата Мичиган и в Урбане штата Иллинойс — молодой ученый-физик работал по специальности в последнем (кстати, там же, в Урбане, он проживает по сей день).

Опубликовав первый научно-фантастический рассказ — «Эрни» — в 1979 году, Зан быстро вышел в первые ряды американской hard («твердой» или строго научной) science fiction, умело соединяя оригинальные научные идеи и гипотезы с увлекательным сюжетом. Наиболее известны его романы — «Взросление» (1985), «Боевой конь» (1990) и «Включение мертвеца» (1988); из произведений короткой формы выделяется повесть «Точка каскада» (1983), принесшая автору премию «Хьюго».

Выпустив ряд малоинтересных романов и две авантюрно-приключенческие серии — «Черные воротнички» и «Кобра», в начале 1990-х годов писатель неожиданно поддался всеобщему поветрию, написав два оригинальных литературных продолжения к знаменитой серии фильмов Джорджа Лукаса «Звездные войны» (правильнее было бы назвать их романами-прологами, ибо в книгах Зана действие происходит до тех событий, о которых повествует кинотрилогия).

Как и следовало ожидать, обе книги немедленно стали национальными бестселлерами, и Тимоти Зана коммерческий успех, похоже, окончательно испортил (если иметь в виду перспективу возвращения писателя в лоно «серьезной» научной фантастики)…

КАЛУГИН Алексей Александрович

Родился в 1963 году в Москве. По образованию биохимик. Пробовал свои силы в традиционных жанрах, но успеха добился в фантастике. Калугин считает, что именно фантастика наилучшим образом подходит для моделирования экстремальных ситуаций, позволяющих раскрыть истинные качества человека. Любимые авторы Калугина — Ф. К. Дик, Р. Желязны, А. и Б. Стругацкие, Кир Булычев.

Его первое же НФ-произведение — роман «Лабиринт» — было выпущено отдельной книгой в 1996 г. в издательстве «Армада». Затем вышла вторая книга — «Разорванное время». В ближайшее время в том же издательстве выходит третья книга автора.

КАРР, Джейг

(CARR, Jayge)

Под этим псевдонимом выступает американская писательница Мардж Крюгер. Она родилась в 1941 году, закончила университет с дипломом физика-ядерщика и некоторое время проработала в НАСА. Первым опубликованным произведением Джейг Карр стал рассказ «Отчуждение» (1976), а лучшим пока остается первый роман «Бездна Левиафана» (1979). В нем дали себя знать современные веяния, затронувшие лучшую половину американской научной фантастики последних десятилетий: драматический конфликт романа зиждется на столкновении землян («весьма смахивающих на американцев 1950-х годов, особенно в части сексуальных предпочтений и предрассудков», — замечает критик) с представительницей расы, технологически уступающей земной цивилизации, но в культурном отношении значительно превосходящей ее. Очевидно, что в том обществе существа второго сорта, низшие — мужчины… Перу писательницы принадлежит также серия о звездном штурмане (естественно, женщине), потерявшейся на планете со звучным именем Рабле, а также «киберпанковые» рассказы последнего десятилетия.

КЭПП, Колин

(КАРР, Colin)

В творчестве английского писателя-фантаста Колина Кэппа (родился в 1928 году) трудно найти особенно яркие примеры; вместе с тем, в нем отсутствуют и откровенно проходные, не оставившие следа книги и рассказы. Это типичный пример добротной и основательной научной фантастики.

Многие произведения Кэппа «выдают» его вторую жизненную ипостась: по образованию и основной работе (до выхода на пенсию) он был инженером-электронщиком. Не случайно, ряд его романов и рассказов посвящен различным областям «новых» наук, будь то «сфера Дайсона» — серия о Мире-Клетке: «Мир-Клетка», «Затерянные миры Кронуса» и «Тиран Хейдса» (все вышли в 1982 году) — или дилогия, основанная на модной «теории хаоса»: «Образцы Хаоса» (1972) и «Оружие Хаоса» (1977).

ПИРС, Хэйфорд

(PEIRCE, Hayford)

Хэйфорд Пирс родился в 1942 году, а первое научно-фантастическое произведение опубликовал в журнале «Astounding Science Fiction» в 1974-м — это был рассказ «Неограниченная война». С тех пор Пирс зарекомендовал себя мастером «легкого» письма, соединенного с необычайно тщательно выписанным «фоном», свидетельствующим о незаурядной фантазии и изобретательности автора. Среди его романов — «Наполеон Безвременный» (1987), веселая (можно даже назвать ее бесшабашно озорной) альтернативная история, а также «Тринадцатое Величество» (1989) — еще одна история, связанная с путешествиями во времени.

ТОМПСОН, У. Р.

(THOMPSON, W. R.)

Уолтер Томпсон — сравнительно новое имя, замелькавшее на страницах ведущих американских периодических изданий «Analog» и «Asimov’s» в последние годы. По уже опубликованным образцам можно судить, что более всего Томпсона привлекают в фантастике ее уникальные возможности социального комментария. Причем, молодой автор не боится посягать на сложившиеся стереотипы этой литературы: в его первой повести нетрудно заметить нетипичное противопоставление супермена — звезды, атлета, футболиста, идола (но отрицательного и получившего по заслугам) — и «мозгляка»-ученого (но положительного). Первому еще б оказаться чернокожим, и — прощай «политическая корректность»…

ХЕРБЕРТ, Фрэнк

(см. биобиблиографическую справку в № 8, 1994 г.)

Один из бесспорных классиков современной фантастики Херберт и по сей день остается загадкой для критиков. Вот что пишет о нем Брайан Олдисс:

«Как открыл в последнее время Фрэнк Херберт, картография фантастических миров может стать большим бизнесом. Журналист с широким кругом интересов, Херберт начал с весьма впечатляющего романа «Под давлением»… за ним последовали на удивление стандартные рассказы, а потом писатель с головой погрузился в свою длинную серию о Дюне… Хотя книги серии построены на стандартных темах и приемах, обычных для «Аналога/Эстаундинга», Херберту удалось заплести обычные нитки в сложный, искусный и напряженный узор, вплетя в него еще и потенциальный элемент мистицизма. Политические интриги в будущей галактике давно стали общим местом, как и новые религии. А Херберту удалось оживить старые схемы, введя некоторые сравнительно новые элементы — например, экологический. И в результате целое получилось куда более величественным, чем прямая сумма составляющих».

 

ВИДЕОДРОМ

 

Адепты жанра

ОЧЕНЬ ДОБРЫЙ ПРОГРАММИСТ

«Чистым» программистом, правда, Джонстон был не слишком долго. Он успешно закончил Калифорнийский университет в 1975 году и мог бы рассчитывать на престижную работу в какой-нибудь крупной корпорации. Однако скромный Джо поразил своих друзей, приняв предложение малоизвестной в то время небольшой фирмы. Компанию знают как «Industrial Light & Magic», а руководил ею почти никому тогда не известный Джордж Лукас. Молодой режиссер незадолго до этого посетил компьютерную выставку и увидел на одном из стендов демонстрационный мультфильм с космическими кораблями. После чего Лукас решил, что его будущему фильму, сценарий которого полгода назад был отправлен продюсерам, нужен программист, который нарисует такие же звездолеты. На первой странице сценария большими буквами было написано: «Звездные войны».

После выхода фильма Джордж Лукас с гордостью повторял, что у его учителя и предшественника Стенли Кубрика в «Космической одиссее» использовалось всего 12 ракурсов космических кораблей, а в «Звездных войнах» таких ракурсов в десять раз больше. Правда, честный Лукас никогда не забывал добавить: «Вот как далеко шагнула техника!». Дело, впрочем, было не только в технике. Сейчас Джонстон описывает работу над «Звездными войнами» так: «Каждое утро к нам влетал Джордж и говорил: «У меня новая идея!». И требовал, что-бы мы сделали ему какой-нибудь скафандр для кальмара или космический корабль размером с планету. Мы, конечно, отвечали, что это невозможно. А потом… Потом шли и делали все, что он просил». Кроме Джонстона, этим занималась и лучшая в то время бригада специалистов по визуальным эффектам — Джон Стире, Джон Дикстра, Ричард Эдлунд, Грант Маккьюн и Роберт Блалак. Им достался «Оскар». А о молодом компьютерщике Джонстоне, который сумел осуществить их идеи, киноакадемия не вспомнила. Зато не забыл Лукас: он подписал с Джонстоном контракт, по которому программист стал получать отчисления с проката «Звездных войн». По тем временам — небывалая щедрость особенно если вспомнить, что фильм уже собрал около 400 миллионов долларов и Джонстон давно может вообще ничего не делать, существуя на получаемые проценты). Кроме того, Лукас настоял на том, чтобы Джонстон работал и над продолжениями «Звездных войн», которые снимали уже другие режиссеры. В итоге, благодаря мастерству экс-программиста, мы смогли увидеть учителя джедаев Йоду и шагающие танки имперских штурмовиков в картине «Империя наносит ответный удар», а также восхитительную гонку среди деревьев на планете эвоков в «Возвращении Джедая». «Эвоки вообще были моими любимцами, — вспоминает Джонстон сегодня. — Нам очень хотелось сделать их эдакими взрослыми детьми: милыми, но опасными. Добиться этого удалось только когда мы дорисовали им глаза на компьютере».

К тому времени, как была завершена работа над трилогией о звездных войнах, Джонстон стал не только ведущим специалистом в «Industrial Light & Magic», но и совладельцем этой фирмы. Джордж Лукас умеет ценить своих помощников. А Джо Джонстон стал фигурой в киномире весьма уважаемой. Лишнее свидетельство тому — «Оскар», полученный им за работу над «Искателями потерянного ковчега» — первым фильмом об Индиане Джонсе. И только Джонстону удалось убедить своего босса спустя несколько лет вернуться к теме «Звездных войн». А поскольку сам Лукас наотрез отказывался снимать или продюсировать новые серии, то Джонстон предложил сделать что-нибудь для телевидения. В результате появились сразу два полнометражных телефильма — «Приключение эвоков» (1984) и «Эвоки: битва за Эндорру» (1985) все с теми же мохнатыми «взрослыми детьми» в главных ролях. Излишне говорить, кто был художником-постановщиком в «Эвоках». Впрочем, сам Джонстон не считает этот опыт особо удачным: «В то время никто не верил. что можно снимать по-настоящему зрелищные телефильмы. Нам все время говорили: этот трюк лишний, у нас нет на него денег. И тем не менее постоянно снимали мои игрушки крупным планом!» А поскольку делали «Эвоков» режиссеры молодые, то они постоянно обращались к Джо за советом. «В конце концов мне это надоело, и я сказал Джорджу: «Я сам могу снять лучше!».

Нахальное заявление удачливого компьютерщика не осталось незамеченным. И вскоре (в 1988 году) ему представилась возможность подтвердить свои режиссерские амбиции. Разумеется, продюсеры без энтузиазма отнеслись к идее доверить режиссеру-дебютанту сколько-нибудь солидный бюджет. Помог все тот же Джордж Лукас. Он подписал специальный контракт, по которому обязался практически бесплатно перемонтировать фильм и доснять нужные эпизоды в том случае, если представленная Джонстоном версия будет признана неудовлетворительной. Но к помощи мэтра прибегать не пришлось — бывший программист и художник прекрасно справился сам. Он снял веселую фантастическую комедию «Дорогая, я уменьшил детей», которая неожиданно для всех стала в 1989 году одним из чемпионов проката, собрав 130.7 миллиона долларов (больше, чем вторые серии «Назад в будущее» или «Охотников за привидениями»), Уж больно понравилась публике история о чудаковатом профессоре Уэйне Сзалински, который изобрел «электромагнитный уменьшитель» и случайно испытал его на четверых детях. Приключения маленьких американцев в стране гигантских муравьев, скорпионов и чипсов произвели на зрителей неизгладимое впечатление. Собственно, успех картине принесли именно виртуозные спецэффекты, хотя все критики дружно отметили удивительную бредовость сюжета и диалогов. Джонстон же доказал, что может сделать хит даже из столь непритязательного материала. Попутно заметим, что в «Дорогая, я уменьшил детей» проявилась и еще одна особенность Джонстона-режиссера — его пристрастие не просто к фантастике, но к фантастике светлой и доброй. «Я сам испугался, когда увидел увеличенное изображение муравья, и сказал помощникам — надо его переделать. Мы уменьшили ему челюсти, увеличили глаза и получилось вполне доброжелательное насекомое. Когда мне говорят, что таких муравьев не бывает, я отвечаю, что снимал семейный фильм, а не ужастик про насекомых», — пояснял режиссер.

Уверившись в собственных силах, Джонстон решил попробовать себя и в иной стилистике, от семейного кино достаточно далекой. Он отказался от работы над продолжением своей дебютной картины («Дорогая, я увеличил ребенка») и в 1991 году взялся за съемки фильма по мотивам некогда популярного телесериала «Ракетчик». При этом история о герое-летчике времен второй мировой, который умел летать лучше, чем Карлсон (поскольку носил на спине ранец с ракетным двигателем), приобрела в киноверсии несколько своеобразный оттенок. Здесь Джонстон обильно цитировал фильмы об Индиане Джонсе и Джеймсе Бонде, внеся в простодушный сюжет изрядную долю здоровой иронии. Результат был неожиданным. На сей раз в восторге оказались кинокритики, окрестившие «Ракетчика» «постмодернистским комиксом». Зато зрители отнеслись к фильму весьма прохладно. «Впервые я столкнулся с тем, что фильм нравится мне и не по вкусу публике. Хотя мне казалось, что я сделал свою работу не хуже, чем тот же Земекис. Я был очень разочарован. Но «Ракетчик» до сих пор мой любимый фильм», — признается Джо сейчас.

Так или иначе, а огорченный Джонстон вернулся к семейному кино. Но от пристрастия к фантастическим поворотам сюжета и ярким спецэффектам не отказался. И потому его следующим фильмом стал «Повелитель страниц» (1994). На сей раз ему в руки попал сценарий о приключениях мальчика, заснувшего в библиотеке. «Я сразу сказал: мы будем делать смешанную картину — наполовину игровую, наполовину мультфильм, — вспоминает Джонстон. — Но выяснилось, что на нового «Кролика Роджера» денег не хватает, и пришлось сделать эти части раздельно». За мультипликацию отвечал известный аниматор Морис Хант, но общее руководство оставалось за Джонстоном. И Джо развернулся: он настоял на внесении в сценарий нескольких дополнительных эпизодов и персонажей. Получилась увлекательная фантастическая сказка о ребенке (его сыграл Маколей Калкин), который путешествует по страницам и сюжетам книг, сталкиваясь то с Моби Диком, то с Джекилом и Хайдом, то с воплощенным Ужасом.

Сказки сказками, но Джо не забывал и о своем наставнике Джордже Лукасе. И когда Лукас со Спилбергом решили продюсировать телесериал «Хроники молодого Индианы Джонса», одну из серий («Принстон») поставил Джонстон. Однако бывшему программисту хотелось большего. В 1995 году он получил прекрасную возможность показать все, на что способен, и не подкачал, сняв «Джуманджи» (1995) — свой второй фильм, который собрал в прокате более 100 миллионов долларов. Пожалуй, эта картина Джонстона лучше всего известна нашим читателям (она была даже в российском кинопрокате). Сюжет ее (как и полагается в семейном фильме) незатейлив и основан на одном фантастическом допуске: существует некая игра, которая становится реальностью. Она называется «Джуманджи» и может затащить человека в джунгли на двадцать лет или превратить мальчика в обезьянку. Игра превращает жизнь тихого американского городка в настоящий кошмар, когда на его улицы вырываются стада слонов и бегемотов.

Она, наконец, предоставляет главному герою еще один шанс: он может вернуться в свое детство и прожить жизнь заново, не причиняя зла окружающим.

Такие навороты позволили Джонстону проявить свои технократические таланты во всей красе: «Джуманджи» стал рекордсменом по объему использованной компьютерной графики. «Мы добились большего, чем в «Парке юрского периода», — утверждает режиссер. — В конце концов сделать реалистичного динозавра легко, — все равно никто не знает, как он должен выглядеть. А вот каков лев, знают все. К тому же у льва есть шерсть, и она все время в движении. Нам пришлось все это моделировать. Не могли же мы живого льва гонять за живыми носорогами по Лос-Анджелесу!». Зрители поверили компьютерным моделям, которые подчиненные Джонстона создавали на студии «Industrial Light & Magic». А Джонстон снова подтвердил свою репутацию современного сказочника, которому нужен компьютер, чтобы рассказать простую историю.

Джо Джонстон — далеко не самый известный режиссер в Голливуде. Хотя немногие его более маститые коллеги могут похвастать тем, что сразу два их фильма присутствуют в почетном списке стомиллионников. А уж специалистов, способных лучше Джонстона разобраться в спецэффектах, компьютерной графике и тому подобных высокотехнологичных вещах, стоит поискать. Последнее время Джонстон не снимал самостоятельно, — Лукас привлек его к работе над обновлением старых серий «Звездных войн». Известно, что Лукас хочет снять еще три фильма сериала. Скорее всего, он вновь предпочтет ограничиться продюсерством. По слухам, одну из серий будет ставить Джонстон. Если это случится, — никто удивляться не станет.

Джо Джонстон

(Краткая фильмография)

----------------

Постановщик спецэффектов и художник-постановщик:

----------------

1977 — «Звездные войны» («Star Wars»)

1980 — «Империя наносит ответный удар» («The Empire Strikes Back»)

1981 — «Искатели потерянного ковчега» («Raiders of the Lost Ark»)

1983 — «Возвращение Джедая» («Return of the Jedi»)

1984 — «Индиана Джонс и Храм Судьбы» («Indiana Jones and the Temple of Doom»)

1984 — «Приключение эвоков» («The Ewok Adventure»)

1985 — «Эвоки: битва за Эндор» («Ewoks: The Battle for Endor»)

1987 — «Батарейки в комплект не входят» («*batteries not included»)

1989 — «Всегда» («Always»)

Режиссер:

----------------

1989 — «Дорогая, я уменьшил детей» («Honey, I Shrunk the Kids»)

1991 — «Ракетчик» («Rocketeer»)

1994 — «Повелитель страниц» («Pagemaster»)

1994 — «Хроники молодого Индианы Джонса: Принстон» («Young Indiana Jones Cronlcles: Prinston»)

1995 — «Джуманджи» («Jumanji»)

 

Герой экрана

ОБРЕЧЕННЫЙ НА БЕССМЕРТИЕ

Нельзя сказать, что «Горец» — первый опыт работы Кристофа Ламбера в жанре фэнтези. В 1984 г., за два года до этапной картины Рассела Малкехи, он исполнил главную роль в фильме Хью Хадсона «Грейсток: легенда о Тарзане, повелителе обезьян». Очередная экранизация знаменитой серии романов Эдгара Райса Берроуза о приключениях сына английского аристократа, в младенчестве оказавшегося в джунглях и воспитанного среди обезьян, вызвала горячий энтузиазм как у зрителей, так и у критиков. Причем львиную долю успеха обеспечил картине именно Ламбер — неотразимый, мужественный, одинаково убедительный и в набедренной повязке, и в «цивильном» европейском костюме прошлого века. Но как бы там ни было, он оставался пусть и отменным, но всего лишь одним из многочисленных тарзанов в истории мирового кино. Существовало немало исполнителей, с разной степенью выразительности воспроизводивших на экране «фирменный» истошный вопль короля джунглей: от самого первого Элмо Линкольна, от классического Джонни Вайсмюллера до совсем недавнего Джо Лары (за подвигами которого наблюдали и отечественные телезрители). Но Горец — это уже нечто абсолютно новое и оригинальное!

Придуманный сценаристами Расселом Малкехи и Грегори Уайденом шотландский воитель Коннор Маклауд родился в шестнадцатом веке и благополучно дожил до середины восьмидесятых годов. А все потому, что принадлежал к таинственному и всесильному клану «бессмертных». Однажды появившись на свет. Горец мог окончить свое пребывание в мире лишь после того, как ему отрубит голову другой «бессмертный». Поэтому неудивительно, что даже в двадцатом веке на улицах современного мегаполиса, который благодаря мастерству оператора временами казался порождением грядущего столетия, Коннору приходилось постоянно иметь при себе верный меч и частенько пускать его в дело.

Фильм не вызвал особенного энтузиазма в Соединенных Штатах, зато в Европе был принят «на ура» и мгновенно завоевал культовый статус. Причина тому — не только достоинства картины в целом. Хотя и в них сомневаться не приходилось — бывший клипмейкер Малкехи сумел превратить «Горца» в захватывающую и невероятно стильную сагу, совместившую в себе прошлое и будущее, живописный и пугающий урбанизм фантастического комикса и визуальное роскошество традиционного исторического фэнтези. Да и актерский состав выглядел достаточно представительно: кроме Ламбера в фильме снимались Роксанна Харт, Клэнси Браун, а во второплановой, но невероятно колоритной роли наставника Коннора Маклауда выступил сам великий Шон Коннери. Тем не менее даже на фоне неотразимого агента 007 двадцатисемилетний француз сумел не потеряться и сыграть партию главного героя на редкость достойно. При всей фантастичности образа роль Маклауда оказалась не так проста. Ламбер предстал на экране не привычным одномерным суперменом, а личностью сложной и в некотором роде даже трагической. Ставший бессмертным не по своему желанию, а волею слепого случая, он вынужден мучительно переживать угасание и смерть любимых людей, которым судьба отмерила обычный жизненный срок. Впрочем, эти переживания ничуть не отразились на умении Маклауда виртуозно обращаться с мечом: к концу картины все враги неустрашимого Горца были обезглавлены в высшей степени профессионально…

Рождение нового героя состоялось: наряду с Терминатором, Роботом-полицейским или персонажами сериала «Звездный путь» Коннор Маклауд занял свое достойное место в галерее первых героев фантастического жанра. Разумеется, у создателей «Горца» появилась мысль о продолжении. Однако появившийся в 1991 г. фильм «Горец 2: Ускорение» разочаровал не только зрителей и критиков, но и самих авторов ленты. Не стал исключением и Ламбер, заявивший: «На мой взгляд, это просто плохое кино… и я совсем не одинок в этом мнении». Несмотря на обилие спецэффектов, неожиданное появление на экране героя Коннери (погибшего в прошлом фильме) и мощный ансамбль исполнителей, среди коих присутствовали Вирджиния Медсен и завсегдатай фантастических лент Майкл Айронсайд, картина получилась невыносимо скучной, а попытка проследить генеалогию «бессмертных» от инопланетных пришельцев оказалась, мягко говоря, неубедительной.

Тем не менее фильм принес определенную прибыль, а следовательно, и резон снимать третью серию. Правда, до этого Ламбер успел принять участие в пилотной серии телесериала «Горец», где передал все полномочия новому бессмертному рыцарю — Дункану Маклауду — в исполнении Эдриана Пола. Именно эта телеверсия появилась в свое время на отечественном видеорынке под видом третьего «Горца». Только в 1994 г., когда в Америке вышло картина «Горец 3: Финальное измерение», все встало на свои места. Фильм (на сей раз режиссером выступил канадец Энди Морахан), вопреки ожиданиям, опять провалился в прокате и был буквально растоптан критиками, что действительно обидно, поскольку он получился гораздо интереснее второй части, хотя и был снят с куда меньшими затратами. Теперь зрители получили возможность узнать, как жил Горец в прошлом (во времена Французской революции), и познакомиться с младшим Маклаудом — сыном Коннора. Откровенно говоря, остепенившийся и обзаведшийся семьей герой Ламбера явно проигрывал своему колоритному и неукротимому противнику — могущественному Колдуну, чью роль блистательно сыграл Марио Ван Пибблз (с ним Ламбер познакомился еще на съемках приключенческого боевика «Стрелки»), И все же, думаю, третьего «Горца» можно считать красочным и стильным зрелищем.

В перерыве между съемками во втором и третьем «Горцах» Ламбер участвовал еще в одном значительном фантастическом проекте — картине «Крепость» известного режиссера Стюарта Гордона («Реаниматор», «Извне», «Космические дальнобойщики»), В этой ленте, известной на российском лицензионном видеорынке под названием «Последний отсчет», Кристоф сыграл Джона Бренника, спецназовца из недалекого будущего, который попал в тюрьму вместе с женой за то, что решился «вне очереди» завести ребенка — немыслимое преступление по законам перенаселенного тоталитарного общества. Выбраться из неприступной крепости практически невозможно: она уходит под землю на много этажей, а бытие заключенных контролируют неусыпные киборги. Однако жажда свободы и прекрасная боевая выучка помогли Джону не только совершить побег из футуристического острога, но и спасти беременную жену. Было бы ошибкой искать в картине серьезные философские обобщения (сам Ламбер называл его «первым по-настоящему боевым фильмом, в котором снялся»), но в роли человека, генетически неспособного «жить и размножаться в неволе», артист выглядел весьма органично и убедительно. Поэтому неудивительно, что эта действительно увлекательная лента имела большой успех во многих странах.

Еще один несколько неожиданный триумф (причем не только в традиционно благосклонной к Ламберу Европе, но и в Америке, и в России) выпал на долю экранизации популярнейшей компьютерной игры «Мортал Комбат». В истории о бойцовском турнире, где принимают участие лучшие мастера единоборств всех времен и измерений, Кристоф вновь исполнил роль бессмертного — на сей раз его героем стал могущественный волшебник Райден. Впрочем, несмотря на неограниченную власть, Райден оказался персонажем второстепенным и выполнял в «Мортал Комбат» примерно ту же функцию, что некогда Шон Коннери в двух первых частях «Горца». Уверен, во второй серии фильма, съемки которого идут в настоящее время, для Райдена-Ламбера наверняка найдется место, ведь мудрые наставники нужны всем и всегда…

Последние на сегодня работы Ламбера в жанре фантастики трудно назвать удачными.

Популярный независимый режиссер Альберт Пьюн, снявший его в двух своих лентах — «Адреналин» (здесь Кристоф сражается с мутантом-людоедом, творящим кровавые злодеяния в катакомбах Бостона 2007 года) и «Злое оружие» (о преступниках со всего мира, принявших участие в странной игре на выживание), — не смог или не захотел в должной мере использовать ламберовский талант, и актер выглядит в лучшем случае именитым статистом, свадебным генералом, приглашенным с целью привлечь внимание к вялому и малоинтересному зрелищу. Возможно, более удачным окажется снимающийся сейчас фильм «Нирвана», где Ламбер играет дизайнера виртуальных программ, потерявшего разницу между вымыслом и реальностью. А там, глядишь, придет время для новой работы, которая станет столь же запоминающейся, как некогда «Горец». Впрочем, по сообщениям прессы, четвертая серия приключений бессмертных шотландцев обойдется без участия Кристофа Ламбера. Но у тех, кто живет вечно, времени предостаточно. Так что подождем еще столетие-другое. Вдруг Коннор Маклауд одумается?..

 

Рецензии

 

ГЕНОЗАВР

(D.N.A.)

Производство компании «InterLight Pictures» (США). 1996.

Сценарий Ника Дэвиса.

Продюсеры Патрик Д. Чой, Нил Ньями.

Режиссер Уильям Меса.

В ролях; Марк Дакаскос. Юрген Прохнов, Робин Мак-Ки.

1 ч. 33 мин.

----------------

Фильм «Генозавр», выпущенный в России фирмой «Master Со», рекламировался по телевидению предельно доходчиво: «Вместе с Индианой Джонсом вы попадете в Юрский парк и встретитесь с Хищником!» Собственно говоря, на этом данную рецензию можно было бы и закончить. Однако тогда вы не узнали бы, что означает забавное слово «балакай», а потому разрешите все же приступить к изложению перипетий картины. Ее действие разворачивается на острове Борнео, где в захудалой больнице работает врачом некто Эш Мэтли (Дакаскос) — иммунолог-энтузиаст, мечтающий добыть из местных жуков чудо-эликсир от всех болезней. Однажды к нему в гости заявился коллега, доктор Карл Вессингер (Прохнов), который поделился с ним кое-какими ценными теоретическими выкладками и предложил проводить исследования вместе. Но сразу же после поимки большой партии жуков этот самый коллега попытался пристрелить Мэтли… Прошло несколько лет, и на огонек к иммунологу заглянул новый гость — вернее, гостья. Клэр Соммерс (Мак-Ки), сотрудница ЦРУ, попросила Эша помочь ей отыскать полигон, который, как оказалось, был устроен Вессингером где-то в джунглях на деньги Лэнгли. Наивные цэрэушники полагали, что немецкий ученый трудится во благо национальной безопасности США, а тот отчего-то перестал выходить на связь… Знали бы они, чем именно занимается полубезумный Вессингер! С помощью добытых Мэтли жуков и ДНК, полученной из останков некоей доисторической твари, он клонировал существо, не похожее ни на одного из обитателей Земли, — существо из другого мира… Ну, что сказать в заключение? Эш, конечно, не Индиана: калибр не тот. Соответственно, полигон — не Юрский парк, а клонированный — не Хищник. Ах, да. Насчет «балакая». Так в преданиях аборигенов именовалось демоническое создание, из останков которого Вессингер и сотворил то, что сотворил. Своеобразное решение темы палеоконтакта, не правда ли?

Оценка по пятибалльной шкале: 3 .

 

ПЛОХАЯ ЛУНА

(BAD MOON)

Производство компании «Morgan Creek» (США), 1996.

Сценарий Эрика Реда.

Продюсер Джеймс Дж. Робинсон.

Режиссер Эрик Ред.

В ролях: Мэриэл Хемингуэй, Майкл Паре, Мейсон Гэмбл.

1 ч. 18 мин.

----------------

Фильмы об оборотнях — людях, которые способны (вынуждены) превращаться на несколько часов в волка или медведя, — снимаются в Голливуде с незапамятных времен. Казалось бы, такие ленты, как «Американский оборотень в Лондоне», «Серебряная пуля», «Волк», должны были навсегда закрыть эту жуткую тему. Однако подобного не происходит, и на экранах планеты продолжается парад-алле поминутно скалящих клыки и завывающих дурным голосом вервольфов. А теперь их ряды пополнил и персонаж картины «Плохая Луна», геодезист по имени Тед (Паре). Этот несчастный был самым обыкновенным человеком, но однажды ночью на палатку, в которой находились он и его невеста, напал оборотень. Результат оказался плачевным: невеста погибла, а Тед, сумевший застрелить нападавшего, был им предварительно укушен… И в скором времени сам превратился в оборотня! Отныне всякий раз, когда на небе появлялась полная луна, его тело разительно преображалось: он обрастал шерстью, обзаводился клыками и когтями и отправлялся убивать ночных путников… Нет-нет, Тед пытался бороться с недугом оборотничества. Именно для этого, полагая, что его спасет жизнь в семье, он поселился в доме своей сестры Джанет (Хемингуэй), которая в одиночку воспитывала сына (Гэмбл). Но даже здесь вервольф был не в состоянии противиться зову небесной хозяйки, и кровавая развязка представлялась неизбежной. Впрочем, жил у Джанет еще один домочадец, который сразу раскусил, что происходит с Тедом, — пес Тор… Он-то и стал, по сути, главным героем картины. А как же? В том. удастся ли ему спасти маму с сыном или нет, заключается «внешняя» интрига фильма; в том, своевременно ли Джанет поймет причину его враждебного отношения к Теду, — «внутренняя», психологическая интрига. Собака в центре сюжета об оборотне? Не Бог весть что, но и не банально. Кстати, и роман Уэйна Смита, по которому снята картина, называется «Тор».

Оценка: 3.

 

КОСМИЧЕСКИЕ РЕЙНДЖЕРЫ

(SPACE TRUCKEKS)

Производство компании «Goldcrest Films International» (США), 1996.

Сценарий Теда Мэнна.

Продюсеры Питер Ньюман, Грег Джонсон.

Режиссер Стюарт Гордон.

В ролях: Дэннис Хоппер, Стивен Дорф, Деби Мазар, Чарльз Дэне.

1 ч. 32 мин.

----------------

Ну, конечно, «Космические рейнджеры»! Разве могли дистрибьюторы этого фильма в России (фирмы «Агма», «Парадиз» и «Видеосервис») поставить на обложке кассеты его настоящее название — «Космические перевозчики»? Да ни в коем случае: оно ведь столь «некоммерческое». А что никаких рейнджеров (т. е. военнослужащих диверсионно-разведывательных подразделений) в картине нет, так это все «ерунда»… Между тем новая работа известного режиссера Стюарта Гордона (на его счету такие ленты, как «Реаниматор», «Извне», «Последний отсчет») заслуживает более уважительного отношения. Ее главным героем является именно перевозчик, владелец космического грузовика Джон Кэнион (Хоппер). Поссорившись с могущественной Корпорацией, ведающей распределением грузопотоков в ближнем космосе, он вынужден связаться с подпольным подрядчиком и взяться за срочную доставку на околоземную орбиту подозрительного груза — набора контейнеров, каждый из которых снабжен мощной системой защиты. Вместе с Кэнионом в полет отправляются красотка Синди (Мазар) и его коллега, перевозчик Майк Пуччи (Дорф): первой необходимо побыстрей оказаться на Земле, где ее матери предстоит сложная операция, а у второго свои счеты с Корпорацией, и он тоже не прочь добраться до метрополии. Маршрут полета пролегает в стороне от традиционных торговых трасс: чтобы поспеть к оговоренному сроку, корабль Джона должен проложить себе дорогу сквозь пояс астероидов. И он успешно справляется с этой задачей, но сразу же после ее выполнения его захватывают в плен космические пираты во главе с капитаном Моканудой (Дэне). Корсары межпланетных пространств вскрывают один из контейнеров и обнаруживают там целую партию киборгов, способных уничтожить любого противника при помощи аннигиляционного луча… В целом фильм производит приятное впечатление, а некоторые кадры более чем эффектны. Одним словом, достойная работа.

Оценка: 3,5.

 

Тема

ЛЮДИ ИЛИ РОБОТЫ

Произведение фантаста Филипа К. Дика послужило основой для культового фильма «Blade Runner» (1982) Ридли Скотта, в дословном переводе — «Бегущий по лезвию бритвы», где действует полицейский будущего, который охотится за репликантами, то есть андроидами нового типа, роботами, почти не отличимыми от людей. Мотив идентификации, опознания искусственного человека в конечном счете оказывается сродни извечному выяснению философского вопроса: «Кто я сам?».

Обнаружение едва различимой грани между людьми и порожденными ими совершенными человекоподобными машинами не менее сущностно для искусства XX века, чем гамлетовская дилемма «Быть или не быть» или максима-призыв немецкого поэта и философа Гете «Стань самим собой» для культурного самосознания минувших столетий.

Однако и ныне распространенный сюжет многих фантастических сочинений о терминаторах, вышедших из-под повиновения роботах, так же, как и модная идея «зомбирования», превращения подлинных homo sapiens в послушных роботоподобных существ имеют корни не только в культуре начала нашего века, но и в давнем, архаическом, архетипичном прошлом, связанном еще с мифологическим и вовсе с языческим мышлением и миросозерцанием. Кстати, не случайно, что интерес к сверхъестественному, оккультному, мистическому и даже дьявольскому возрастает в момент слома исторических формаций, в ситуации мировых катаклизмов или просто на рубеже столетий. Весь данный набор сопутствующих условий наличествует и в преддверии третьего тысячелетия.

Знаменательно, что немецкому экспрессионизму 10—20-х годов принадлежит заслуга реанимирования и введения в культурный массовый обиход мистических сказаний о вампире Носферату. ожившей глиняной статуе Голема, созданном в пробирке Гомункулусе, а также сочинения оригинальной истории о сомнамбуле-маньяке Чезаре, ужасной игрушке в руках безумного доктора Калигари. А вот американское кино 30-х годов запустило на орбиту всеобщего внимания и даже поклонения мифы о монстре Франкенштейна, гигантской обезьяне Кинг Конге и «Белых зомби», живых мертвецах с Гаити, кроме того, представив «своего» вампира-графа Дракулу и впервые перенеся на экран действие «Человека-невидимки» и «Острова потерянных душ» (более поздние

Герберта Уэллса. Между прочим, в трех из названных картин играл Бела Лугоши, венгр по происхождению, снимавшийся еще в Европе, в том числе в 1920 году в «Двуликом Янусе» немца Фридриха Вильгельма Мурнау — кажется, первой среди многочисленных экранизаций «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона. Не менее знаменит Борис Карлофф из «Франкенштейна» — тоже европеец, англичанин не с таким звучным настоящим именем Уильям Хенри Прэтт.

Любопытно и то, что режиссер Орсон Уэллс, причастный в 1938 году, накануне второй мировой войны, к порождению одной из самых громких сенсаций — неуправляемых истерий из-за радиоспектакля «Война миров» по роману Герберта Уэллса о пришествии марсиан на Землю, еще до этого в театре чуть ли не первым прибег при постановке «Макбета» к ритуалам культа вуду — «черной магии черных». Среди названных популярных фигур, потом неоднократно становившихся в прямом смысле слова героями экрана, можно, в принципе, посчитать биороботами всех — от суперпримата Кинг Конга до доктора Джекила и человека-невидимки, раздваивающихся видимо или невидимо для окружающих (надо вспомнить, что тема раздвоения присутствует уже в «Пражском студенте», поставленном опять же в Германии в 1913 году, перед началом первой мировой войны). Хотя истинными искусственными людьми (как ни парадоксально это звучит!) следует признать лишь Голема. Гомункулуса и анонимное чудовище Франкенштейна (впрочем, забавно, что для многих именно создание, пригрезившееся Мэри Шелли, отождествляется с его создателем Франкенштейном). Калигариевская сомнамбула и зомби из Центральной Америки являются все же представителями человеческого рода, низведенными до уровня беспрекословных автоматов. А полулюди в «Острове потерянных душ» выведены доктором Моро в результате экспериментов над животными.

Интересно, что, будучи центральноевропейскими, как и Гомункулус — Голем существует в Праге, а монстр Франкенштейна где-то в Швейцарии, на одной из тех вилл, где он и явился сочинительнице романа в ее ночном кошмаре — два последних «киногероя» тоже могли бы говорить с немецким акцентом или на близком этому языку идише. Между прочим, три фильма о еврейском заступнике Големе в 1914–1920 годы сняты при участии Пауля Вегенера (кстати, исполнителя главной роли и соавтора сценария в упомянутом «Пражском студенте»), выходца из Восточной Пруссии, который в годы нацизма уже делал пропагандистские ленты и даже заслужил звание «актера рейха». И в американском «Франкенштейне», поставленном в 1932 году англичанином Джеймсом Уэйлом (в годы первой мировой войны он начинал актерскую деятельность в немецком лагере для военнопленных!), прозорливые критики видят явные заимствования как раз из немецкого «Голема». Вообще эти средневековые предания о первом опыте генной инженерии (немецкий режиссер Р. Райнерт снял в годы первой мировой войны пять серий о Гомункулусе), сиречь о чудовище, составленном из частей человеческих тел, и наконец о живой глиняной статуе порождены немецким и еврейским фольклором. Правда, Мэри Шелли дает в своем произведении иную культурную отсылку в подзаголовке «Восставший Прометей». Но на самом деле история дерзновенного молодого ученого Франкенштейна, бросившего своеобразный вызов непосредственно Создателю, в немалой степени перекликается с другой средневековой немецкой легендой о Фаусте, заключившем ради знания и красоты договор с дьяволом. И Голем, выступающий в защиту униженных и преследуемых, тоже не лишен богоборческих инстинктов, напоминающих о вовсе не изжитых языческих представлениях об истуканах-исполинах.

Все три эти создания — не только свидетельство ума, познаний и мастерства их прародителей, но и проявление богоподобного комплекса, демиургова влечения к власти над всем сотворенным.

Однако ирония и злой парадокс научных открытий и достижений приводят к тому, что соперничество с самим Творцом оборачивается бунтом вновь созданных против своих же «отцов-основателей». К слову говоря, и «Война роботов» о восстании машин против людей сочинена тоже центральноевропейцем Карелом Чапеком, и пугающий образ мира технократического будущего с абсолютно автоматизированными людьми-рабами воплощен немцем Фрицем Лангом в фильме «Метрополией (1926), этапном для всей фантастики и мировой культуры в целом и повлиявшем, в частности, на Джорджа Оруэлла во время написания им романов»1984» и «Скотный двор» (вот пример аллегории о перерождении человечества!).

Собственно, оба эти мотива — угроза превращения человекоподобных существ в соперников и даже уничтожителей людей, а также страх перед стиранием грани между человеческим и роботоморфным (придумаем такой неологизм по аналогии со словом «антропоморфный») — как раз и питают современную кинофантастику в различных поджанрах: от философских антиутопий до боевиков и комедий. О бунте технических созданий так или иначе рассказывают «2001: Космическая одиссея» Стенли Кубрика, «Мир Запада» и «Бегство» Майкла Крайтона. Любопытно, что и бестселлер Крайтона «Парк юрского периода», экранизированный Стивеном Спилбергом, в общем-то, почти о том же: выходе из-под человеческого контроля возрожденных существ доисторических времен. Сюда же можно отнести и «Универсального солдата» Роланда Эммериха, «Андроида» Аарона Липстада, «Сатурн-3» Стенли Донена.

Кто мы: люди или роботы, всего лишь винтики и шестеренки в отлаженном механизме диктаторского или излишне технократичного, виртуализированного режима недалекого будущего, жертвы разнообразных экспериментов ученых над телами и душами людей, а может, просто животные, недалеко ушедшие от своих собратьев по живой природе?! Не этот ли вопрос поставлен в лентах «Планета обезьян» Фрэнклина Шеффнера, «Чарли» Ральфа Нелсона (еще в 1968 году предвосхищены за двадцать с лишним лет появление «Газонокосильщика» и приход виртуальной реальности), «ТНХ 1138» Джорджа Лукаса, «Мозговая атака» Дагласа Трамбалла, «Заводной апельсин» Стенли Кубрика, «О, счастливчик!» и «Больница Британия» Линдсея Андерсона, где сатирически отыграны и фильм Кубрика, и экранизации «Острова потерянных душ», «Джонни-Мнемоник» Роберта Лонго, «Виртуальный мир» Бретта Ленарда, словно «севшего на виртуальную иглу» после постановки «Газонокосильщика», «Странные дни» Кэтрин Бигилоу (по сюжету создателя «Терминаторов»), «Беглец» Джефа Мерфи, «Эмбрион» Ралфа Нелсона, «Человек ледникового периода» Фреда Скепси, «Муха» Дэвида Кроненберга.

Перечислены лишь достойные внимания картины, более соответствующие научной фантастике. Тема прогресса и регресса человеческого разума и цивилизации в целом будет волновать до тех пор, пока и этот разум, и порожденная им цивилизация существуют. А фантастические андроиды скоро, совсем как люди, станут друг другу советовать, согласно анекдоту, не только считать овечек в случае бессонницы, но и просить каждую из них рассказать свою биографию.

 

НОВОСТИ СО СЪЕМОЧНОЙ ПЛОЩАДКИ

*********************************************************************************************

Среди фантастических лент, которые появятся на экранах в 1997-98 годах, особое место занимает новый, пока безымянный проект Уэса Крейвена. Знаменитый мастер ужасов, создавший «Кошмары на улице Вязов», несколько самонадеянно заявил о своем желании «закрыть тему» кинокошмаров. В его новом фильме людям придется встретить сразу трех супермонстров, которыми давно уже пугают американских детей. На экране, нежно взявшись за руки, появятся одновременно незабвенный Фредл, и Крюгер, его очаровательный коллега Джейсон из киносериала «Пятница, 13-е» и одно из самых отвратительных созданий мастеров спецэффектов — Кэндимен. Не исключено, правда, что эти милые парни сами порежут друг друга. А то неясно, как же люди смогут с ними справиться. Конечно, обещания Крейвена более всего напоминают о фильмах категории «В» 30-летей давности («Кинг Конг против Годзиллы», например, или «Битва титанов»), но посмотреть на это должно быть весьма занимательно.

Не менее интересным, хотя и по другим причинам, обещает быть другой довольно дорогой проект — «Смертельная битва-2: Аннигиляция» («Mortal Kombat-2: Annihilation»). Помнится, первый «Mortal Kombat» своей популярностью был во многом обязан потрясающему успеху одноименной компьютерной игры. Однако бум продаж этой игры давно миновал, и сценарий «Mortal Kombat-2» будет ориентирован, скорее, на развитие сюжетных линий первой серии (насколько вообще справедливо говорить о сюжетных линиях полуторачасового мордобития). Тем более, что на пути к продолжению картина лишилась прежнего режиссера (Пола Андерсона заменил Джон Р. Леонетти) и нескольких актеров, в том числе и Кристофера Ламберта. Впрочем, можно вспомнить и о том, что владельцы компьютеров и видеоприставок в свое время дождались появления третьей части игры. Ждет ли такая же судьба киноверсию — неизвестно.

Еще одно продолжение, о котором мы кратко упоминали в предыдущем обзоре, — «Пророчество-2» («Prophecy-2»). Теперь уже можно с уверенностью утверждать, что и во второй части этого необычного фильма мы увидим Кристофера Уокена в роли архангела Гавриила, восставшего против своего повелителя. Правда, на сей раз Гавриилу придется восстать еще и из ада, ведь именно там он оказался в финале первой части. Герою Уокена это удастся, и он с новой силой возобновит войну со светлыми ангелами. Имена режиссера и остальных актеров пока неизвестны, но продюсеры обещают, что сюжет будет еще более неортодоксальным, чем в «Пророчестве-1».

Полной противоположностью «Пророчеству» можно считать целую группу вполне традиционных фантастических боевиков, которые уже запущены в производство на небольших студиях. К примеру, на студии «360 Entertainment» режиссер Джеймс Дек снимает картину «Опустошитель» («Ravager»). Согласно пресс-релизу студии нас ждет «захватывающее противостояние человека и мутанта, пораженного неизвестным вирусом из космоса». Не правда ли, весьма многообещающая перспектива?