– Нельзя ли сохранить происшествие в тайне? Хотя бы до тех пор, пока мы не узнаем, что произошло? – со слабой надеждой в голосе спросил отец Жан. – Это обязательно попадет в газеты?

Все они медленно приходили в себя. На какое-то время жуткое зрелище повергло их в шок. Отец Поль, проявив изумительное самообладание и находчивость, опомнился первым. Его действия, как сказал потом отец Жан, спасли отцу Ксавье жизнь. Он остановил кровотечение, принес теплые одеяла и вызвал машину «скорой помощи». Больница находилась всего в двух милях от монастыря, благодаря чему «скорая» приехала на удивление быстро. Врачи оказали пострадавшему первую помощь, после чего погрузили его на носилки и увезли в больницу. «Шансы на выздоровление невелики, – сказал один из врачей. – Чудо, что он вообще еще жив. Должно быть, крепкий старикан, если до сих пор еще дышит».

Флавия отрицательно покачала головой в ответ на просьбу отца Жана.

– Боюсь, нет ни малейшей возможности скрыть происшедшее. Кто-нибудь все равно расскажет репортерам. И мы будем выглядеть очень некрасиво, если попытаемся утаить инцидент от общественности. Боюсь, вам не избежать огласки.

– Расследованием займетесь вы, синьорина?

– Как получится. Покушение на убийство – не наш профиль. Однако отец Ксавье мог пострадать при попытке задержать грабителей. Тогда на первый план выходит похищение картины.

– Это означает, что дело перейдет в ваши руки? Если все было так, как вы говорите?

– Мы в любом случае не останемся в стороне.

– Это хорошо.

– А для вас это имеет значение? – спросила Флавия. «Как его могут интересовать такие мелочи, когда жизнь отца Ксавье висит на волоске? – подумала она. – Даже меня это сейчас мало волнует».

– Всегда лучше иметь дело с человеком тактичным и деликатным. Разумеется, главное – поймать преступника. Но я уверен: отец Ксавье не хотел бы, чтобы несчастье, случившееся с ним, бросило тень на орден.

– Каким образом несчастье, случившееся с отцом Ксавье, может бросить на вас тень?

Отец Жан кивнул и хотел что-то сказать, но не решился.

– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу… – спросил он.

– Того, что случилось? Никаких. Пока я ничего не могу сказать. А там… поживем – увидим. Думаю, вам известно на данный момент больше, чем мне. Если бы вы могли показать мне, где у вас телефон…

Она ушла звонить Боттандо, и Аргайл смотрел ей вслед, чувствуя себя покинутым и одиноким. Видеть ее за работой каждый раз было для него потрясением. Его поражала мгновенная перемена в любимой женщине, когда она превращалась в спокойного, уверенного, холодного и циничного полицейского. При виде крови у него подкосились колени, а Флавия лишь в первый момент слегка побледнела. Немного погодя он даже увидел, как она подавила зевок.

Сам он, несмотря на ранний час, испытывал сильнейшее желание выпить. Он вышел на улицу и завернул в ближайший бар. Стайка мужчин, судя по виду, местных жителей, зашедших сюда выпить перед работой чашку кофе с булочкой, с любопытством воззрилась на него.

– Я видел, в монастырь проехала «скорая», – сказал один из них, приглашая его к разговору.

– И полиция, – поддержал другой. – Я разглядел их номера.

– Вы не знаете, в чем там дело? – спросил третий.

– Э-э… – начал Аргайл.

– Оттуда вынесли тело. Что там случилось?

– Кажется, там произошло ограбление. Пострадал настоятель монастыря. Но он еще жив.

Мужчины сокрушенно покачали головами. Куда катится этот мир? А вы чего хотели?

– А что они украли? – спросил самый общительный.

– Насколько мне известно, не так уж много, – успокоил он их. – Всего одну картину, и не самую ценную. Они утащили маленькую «Мадонну».

Один из мужчин отставил чашку с кофе и сурово посмотрел на Аргайла.

– «Мадонну»?

– Такую маленькую икону. – Аргайл руками показал размер. – Она совсем потемнела от старости.

– Ту, что в боковом приделе?

– Да, ее.

Мужчины долго тихо переговаривались, потом Аргайл заметил, как один вытащил из кармана куртки носовой платок и тайком промокнул глаза.

– О нет! – воскликнул кто-то. – Неужели ее?!

Как всегда в таких случаях, Аргайл посмотрел на молодого бармена, спрашивая взглядом, что здесь происходит. Уж он-то не подведет – модная стрижка и безразличный вид вселяли уверенность, что его не может волновать подобная чепуха. Однако парень тоже заметно помрачнел и с неестественной тщательностью принялся протирать бокал.

– Подонки, – процедил он. – Подонки.

Гармония, царившая в баре, разрушилась. Радужная атмосфера растаяла после слов Аргайла, как мороженое на июльском солнце. Все были возмущены и, несомненно, расстроены. Почти напуганы.

– Мне очень жаль, что я принес плохую весть, – сказал Аргайл, пытаясь сгладить впечатление от того беззаботного тона, которым он сообщил им новость. – Я не думал, что это так важно для вас. Туда ведь никто не ходит, разве нет?

– Потому что там закрыто. Это все он.

– Но…

– Главное, что она была там. Вот что имело значение.

– Понятно.

С невероятным облегчением Джонатан увидел в дверях бара отца Поля.

– Не могли бы вы вернуться? Синьорина ди Стефано хочет поговорить с вами.

– Как вы думаете: отец Ксавье пробыл в церкви всю ночь? – спросил Аргайл по пути в монастырь.

Отец Поль пожал плечами:

– Не знаю, мистер Аргайл, в самом деле не знаю. Вчера я лично делал обход и проверял, все ли закрыто. Я не заметил ничего необычного.

– Когда вы делали обход?

– Сразу после одиннадцати. После вечерней службы У нас есть час свободного времени. В десять мы гасим свет. После этого дежурный делает обход.

– И вы ничего не видели?

Он мотнул головой.

У ворот монастыря Аргайл насчитал целых пять машин различных государственных служб, которые в таких случаях появляются как из-под земли. Флавия стояла во дворе и горячо спорила о чем-то с Альберто.

– Послушай, я не хочу больше спорить с тобой, – сказала она, хотя по всему было видно, что уступать она не собирается. – Мне все равно, кто будет заниматься расследованием – ты или я.

«Чистой воды блеф», – подумал Аргайл.

– Меня попросили прийти сюда в связи с предполагаемым ограблением, и я предложила выяснить, что здесь происходит. Я не собираюсь взваливать на себя больше, чем…

«Поразительно, как она умудряется так убедительно лгать», – вздохнул Аргайл.

Альберто стушевался и, похоже, был близок к капитуляции. В конце концов они договорились переложить решение на своих начальников и снова перешли на приятельский топ.

– Джонатан! – позвала Флавия. – Знаешь, тебе придется написать заявление. Отдашь его вот этому человеку.

Аргайл кивнул:

– Прекрасно. Только оно будет очень коротким и абсолютно бесполезным. Хотите, я сделаю это прямо сейчас.

Альберто покачал головой:

– Сначала пусть эксперты дадут свое заключение. После этого мы поговорим с вами в более спокойной обстановке.

– Мне придется торчать здесь целый день?

– Боюсь, что так.

– А если я подожду в другом месте? Я пришел сюда всего на час, у меня сегодня лекция.

Альберто хотел было возразить, но для чего тогда существуют друзья? Флавия поручилась за Джонатана, и Альберто отпустил его, взяв обещание вернуться сразу после лекции. Джонатан и сам не знал, рад он этому или нет.

К тому времени как он вернулся, был достигнут некоторый прогресс. Из больницы поступила информация, что отец Ксавье жив, но находится в интенсивной терапии. Врачи считают невероятным везением то, что он выжил. Орудие преступления подходящей формы и размера найти не удалось. Во всяком случае, со следами крови.

Полицейские разных подразделений объединились и дружно вели допросы и составляли протоколы.

Менцис не смог сообщить ничего полезного, даже когда его убедили отвлечься от собственных проблем и сосредоточиться на более важном предмете.

Вчера вечером он ушел домой около шести, переоделся и отправился на прием, где надеялся свести знакомство с влиятельными людьми в мире искусства. Однако этих людей он там не застал, поэтому ушел рано, поужинал в ресторане, ночь провел дома. В восемь утра он зашел в бар за углом своего дома выпить кофе. Менцис продемонстрировал счет из ресторана, с готовностью согласился, что не имеет алиби с половины одиннадцатого вечера до восьми утра, но, казалось, был несильно этим обеспокоен.

– Если вы назовете мне причину, по которой я мог совершить попытку убийства отца Ксавье, мне будет интересно ее услышать, – сказал он. – По-моему, всякому ясно, что жертвой должен был стать я.

Флавия подняла на него недоумевающий взгляд. Что позволяет ему сделать такой вывод?

– Судите сами. На меня сыплются нападки со всех сторон. Вы видели эту непристойную статейку? Позор! Они написали ее с вашей подачи. Вы ненавидите иностранцев и потому скормили эту историю газетчикам.

– Уверяю вас: я не делала ничего подобного. Может, вы еще скажете, что нападение на отца Ксавье – моя работа? – сухо спросила Флавия.

– Это сделали те, кто с вами заодно, – не унимался Менцис. – Они явились ночью в церковь, чтобы испортить картину, над которой я работаю. Отец Ксавье застал их врасплох, и они ударили его. Это же ясно как день.

– А икона?

Менцис отмахнулся:

– Любительская мазня. Они взяли ее, чтобы сбить вас со следа. Думали, вы станете искать грабителей, а они останутся в стороне. Говорю вам: это сделано для того, чтобы отнять у меня Фарнезину. Но я не допущу этого. Учтите: вы лично ответите…

– Вы хотите сказать…

– Вот я сейчас сижу здесь и отчитываюсь о своих перемещениях, а завтра этот факт будет обнародован в газетах. Я не сомневаюсь, что вы при первой же возможности начнете звонить своим друзьям-журналистам. Наверняка те грязные сплетни, которыми вы их снабжаете, очень хорошо оплачиваются.

– Полагаю, мне следует возмутиться.

– Мне безразлично, как вы отнесетесь к моим словам. Я хочу, чтобы вы официально заявили, что ни в чем меня не подозреваете и все случившееся – происки моих врагов.

– Вот как?

– А я тем временем, – продолжил он, поднимая свою тушу со стула, – пойду в посольство. Посол – мой близкий друг. Вам известно, сколько денег благотворители из моей страны жертвуют на охрану памятников Италии? Вы имеете об этом хоть какое-то представление?

Не дождавшись ответа, он вышел с весьма воинственным видом.

Флавия вздохнула.

– Чувствую, то еще будет дело, – пробормотала она.

Следующим вошел отец Поль. Молодой священник был серьезен, спокоен и в меру огорчен, однако ни в коей мере не испуган. Он не проявил ни малейших признаков того естественного волнения, которое начинает испытывать любой допрашиваемый, даже если он ни в чем не виноват.

Для начала они установили, что он из Камеруна, что ему тридцать семь лет, что он священник и приехал в Рим для получения образования в Грегорианском университете.

– Это часть программы объединения церкви, – объяснил он. – Я приехал сюда, итальянские священники поехали в Африку. Таким образом мы изучаем образ жизни друг друга и постигаем значение культурных различий на собственном опыте.

– И это действительно что-то дает? Вам, например?

Он помолчал, прежде чем ответить.

– Я бы предпочел, чтобы меня послали работать в обычную церковь, в народ. Там у меня было бы настоящее дело, а здесь я без толку просиживаю в библиотеке, – сказал он. – Хотя, разумеется, я счастлив исполнять волю ордена.

– Но при этом хотите вернуться обратно?

– Конечно. Я надеюсь вернуться очень скоро. Вернее, надеялся.

– А что изменилось?

– Это зависит от того, даст ли мне разрешение на отъезд глава ордена. К несчастью, он отклонил мою просьбу…

– А теперь…

Отец Поль улыбнулся:

– А теперь, когда он поправится, он отклонит ее снова.

– А если не поправится?

– Тогда я заберу свое прошение, чтобы не подумали, будто я хочу извлечь личную выгоду из этой трагедии. Но я не сомневаюсь, ему станет лучше.

– Вы думаете, ему поможет Бог?

– О нет, я мыслю более приземленно. Просто до того, как найти свое призвание, я занимался медициной. Он серьезно ранен, но, думаю, не смертельно.

Абсолютно непрошибаемый человек, подумала Флавия. Мог бы хоть чуть-чуть возмутиться или обидеться, когда она съязвила насчет его веры в Бога.

– Когда состоятся выборы нового главы ордена? – спросила она. – Или его место автоматически займет заместитель?

Отец Поль пожал плечами:

– Точно не знаю. Меня не посвящали в тонкости устава. Но, полагаю, отец Жан, как старший из братьев, станет временно исполняющим его обязанности. Когда орденом управлял отец Чарлз, он был его официальным заместителем.

– Хорошо. Итак, вчера вечером вы отправились на прогулку…

– Около десяти вечера и вернулся в половине одиннадцатого. Я открыл ворота своим ключом, после чего снова запер их и задвинул засов. Потом проверил боковые двери – они были заперты, потом помещение библиотеки – там никого не было, все окна были закрыты. Уходя, я запер за собой дверь. Крыло, где находятся кельи братьев, никогда не запирается на случай пожара.

– И потом вы пошли в церковь?

– Да, я включил свет, быстро проверил все помещения и, уходя, снова запер дверь.

– А сколько всего ключей от ворот?

– Много – они есть у всех обитателей монастыря. Кроме того, ключи есть у мистера Менциса, синьоры Грациани, у садовника, у монахинь, которые приходят нам готовить; наверное, еще у кого-нибудь…

– А кто имеет ключи от церкви?

– Все те же, поскольку там стоит точно такой же замок, как в воротах.

– Значит, отец Ксавье мог войти в церковь, не спрашивая ни у кого ключа.

– Разумеется.

– А других входов она не имеет?

– Есть вход с улицы, но его закрыли три года назад. Им пользовались местные жители, которые хотели помолиться. Боюсь, их было немного, и подобная практика не одобрялась.

– Почему?

– Это не нравилось местному приходскому священнику, к тому же икона не соответствовала духу времени. Наш глава ордена – очень современный человек. Три года назад нас ограбили, и он решил, что настал подходящий момент для радикальных перемен. Мы перестали пускать в церковь местных жителей и выполнили предписание полицейских по усилению мер безопасности. Отец Ксавье считал, что раз церковью пользуется так мало народа, никто и не заметит, если мы ее закроем.

– Понятно, – сказала Флавия. – А как вышло на самом деле?

– Оказалось на удивление много недовольных. Многие семьи ходили сюда из поколения в поколение, а маленькую «Мадонну» считали своей хранительницей и защитницей. Когда церковь была открыта, они не обращали на нее внимания, но стоило ее закрыть, как они ужасно расстроились. Молодые девушки приходили к «Мадонне» перед свадьбой, а парни, даже не очень религиозные, просили ее о помощи перед экзаменами.

– Ясно. А когда вы встаете?

– В половине шестого. Обычно в это время бывает утренняя служба, потом – медитация примерно на час, затем – завтрак. Так было, пока церковь была открыта. Но после того как там обосновался мистер Менцис, мы стали использовать для службы библиотеку.

– Получается, до девяти часов церковь была закрыта.

– Да, верно. Ее открывают или синьора Грациани, или мистер Менцис.

– Расскажите нам о синьоре.

Отец Поль пожал плечами:

– Я не так много знаю о ней. Лучше спросите отца Жана. По выходным она торгует на рынке и тогда приходит к нам очень рано. Но приходит она всегда, изо дня в день, и в дождь, и в солнце – это что-то вроде поклонения, как мне кажется. В наши дни редко встретишь такую набожность. Хотя… она всегда была редкостью.

Для начала отца Жана тоже попросили сообщить свои биографические данные и общие сведения. Выяснилось, что он занимает в общине должность библиотекаря, а прежде, когда орден возглавлял отец Чарлз, был его заместителем.

– Я хотел выйти на пенсию – теоретически возраст мне это позволяет, – сказал он со слабой улыбкой. – Но увы, мне не дали такого разрешения.

– А сколько вам лет?

– Семьдесят четыре.

– Сочли, что вы слишком молоды?

– Нет, просто нас осталось очень мало. Средний возраст братьев – шестьдесят лет. Молодежи почти не осталось. Когда я был молодым, братья проходили конкурсный отбор – орден предоставлял хорошую работу и помогал получить великолепное образование. Сейчас образование дает государство, а работа никому не нужна.

– Отец Поль…

– Он, как вы могли заметить, африканец. Очень хороший молодой человек. Только страны третьего мира и поставляют нам сейчас молодежь. Если мы радикально не изменим ситуацию в ближайшее время, я не удивлюсь… да, но вы, наверное, хотели спросить меня не об этом.

– Да, пожалуй. Расскажите мне об отце Ксавье. Он пользуется у членов ордена популярностью? Его любят?

Отец Жан замялся.

– Я не совсем понимаю, о чем вы спрашиваете.

– Я спрашиваю, были ли у него враги.

– Вы хотите сказать?.. – Отец Жан побледнел от ужаса, когда до него дошел смысл вопроса. – Но ведь он пострадал только потому, что хотел остановить грабителей. Нападавшие не знали, кто он.

– Мы должны рассматривать все версии. Конечно, это было ограбление. И тем не менее ответьте на мой вопрос.

– Мне неприятна его постановка.

– И все же.

Отец Жан кивнул и с тяжелым вздохом ответил:

– Ну что ж… насколько я знаю, семьи у него нет, во всяком случае, он ни с кем не общается. Фактически и друзей у него нет – ни внутри, ни за пределами ордена.

– А враги?

– Он не очень популярен у братьев; конфронтация началась с момента его избрания, хотя, думаю, любому было бы непросто занять это место после отца Чарлза.

– В чем выражалась конфронтация?

Отец Жан долго подбирал слова.

– Орден переживает нелегкие времена, – сказал он наконец. – И, вступив в должность, отец Ксавье начал искать выход из сложившегося положения. Лично я убежден, что он избрал неверный путь, но вместе с тем признаю, что он действовал из лучших побуждений. Он не стал, как некоторые, прятать голову в песок и замалчивать проблемы. Он пытался их решить, хотя я во многом с ним не согласен.

– Что конкретно вы имеете в виду?

– Мы по-разному видим будущее ордена. У нас сейчас очень остро встал вопрос самоопределения. Орден должен развиваться в ногу со временем. В наш век недостаточно просто молиться о процветании общества, а добрые дела многие люди делают куда успешнее нас. Тогда зачем мы? В нашем распоряжении есть очень хорошие люди и немного денег. Но есть ли толк от того и другого? В чем состоит наше служение Господу?

– Часть братьев хочет покинуть орден?

– О нет, так сказать нельзя. – Отец Жан позволил себе легкую ироническую улыбку. – Вопрос в том, куда мы должны направить свои усилия. Некоторых заботит вопрос пополнения казны. Для благих дел, разумеется.

– Ну конечно.

– Церковь как институт пытается найти свое место в обществе, и процесс этот длится на протяжении уже нескольких веков, и метания в последние пятьдесят лет – лишь вершина айсберга. Основная суть проблемы: идти ли нам старой проторенной дорогой или в корне изменить подход к делу? Что правильнее: стараться изменить мир или поддаться самим влиянию меняющегося мира? С этой проблемой столкнулись все традиционные религии – вы, наверное, заметили это.

Флавия кивнула:

– Только я не понимаю…

– Мы не ощущаем притока свежих сил. Как я уже сказал, в орден вступают только люди из стран третьего мира. У нас всего тридцать братьев моложе тридцати пяти лет, и практически все они приехали из Африки и Южной Америки. Руководят орденом в основном итальянцы и французы – французов даже больше, но всем им уже за шестьдесят. Штаб-квартира ордена находится в Европе, и большая часть средств расходуется также в Европе. Значительное количество братьев – за перемены, почти столько же – за то, чтобы оставить все, как есть. Вот такова вкратце проблема. Спор на эту тему разжег бурные страсти в наших рядах.

– А что предлагал отец Ксавье?

– Сейчас это не существенно.

– Это решать мне.

– Отец Ксавье и те, кто поддерживал его, хотели, чтобы орден помогал нуждающимся и занимался образовательной деятельностью. Он хотел вложить заработанные деньги в расширение ордена и миссионерские проекты в африканских странах. Деньги он собирался получить, продав кое-что из нашей собственности. Я всячески противился этому плану, но не уверен, что большинство поддержало бы мою точку зрения.

– Понятно. А какую собственность он собирался продать? Уж не Караваджо ли?

– К сожалению, именно его. И это было только начало. Несколько дней назад мы собрались, чтобы обсудить дальнейшую стратегию. К счастью, его предложение отклонили.

– И что это означает?

– Что мы не дали ему разрешения что-либо продавать.

– У вас мало денег?

– Не знаю. Мы небогаты, это точно, но два года назад, когда я по должности имел доступ к сведениям о финансовом положении ордена, мы были не так уж и бедны.

– А почему такая мысль пришла ему в голову? Кто-то предлагал купить Караваджо?

– Мне об этом ничего не известно.

Отец Жан замолчал, осознав вдруг, что и так уже рассказал слишком много.

– И кто сейчас ведет дела вместо него?

– До тех пор, пока ситуация не прояснится – в том смысле, сможет ли отец Ксавье вернуться к исполнению своих обязанностей, – мы находимся в подвешенном состоянии. На это время руководство переходит к старшему из братьев.

– То есть к вам?

Он кивнул:

– Мне не хотелось бы взваливать такую ношу на свои старые плечи. Но я посвятил ордену всю свою жизнь и потому сейчас, в момент кризиса, просто не имею права снять с себя ответственность за происходящее.

Флавия улыбнулась.

Из него получился бы прекрасный политик, подумала он. Ей показалось, что глаза его заблестели от предвкушения открывающихся возможностей.

– О'кей. С этим пока закончим. Что вы делали прошлой ночью и сегодняшним утром?

Отец Жан сказал, что распорядок ордена не оставляет выбора. До шести вечера он работал в библиотеке, потом отстоял вечернюю службу, поужинал, около часа читал, еще раз сходил в часовню и в десять отошел ко сну.

– Утром я встал, сходил в часовню, примерно час провел в молитве, позавтракал и в семь приступил к работе. Я был в библиотеке, когда отец Поль пришел ко мне сообщить об ужасной трагедии.

– Вы хорошо спите?

Он пожал плечами:

– В общем, да. Мне не требуется долгий сон; старики все такие. Обычно в три часа ночи я просыпаюсь и читаю книгу.

– Так было и прошлой ночью?

– Да.

– И что вы читали?

Отец Жан отвел взгляд в сторону.

– Приключенческие рассказы, – ответил он. Флавии удалось сохранить серьезное выражение лица. – Мне присылает их племянник. По прочтении я раздаю их другим братьям. Они так занимательны – мы их буквально проглатываем.

– И это… э-э… – Флавия понимала, что напрасно задает этот вопрос, но, представив себе монахов, жадно читающих в ночи о приключениях романтических героев, не смогла удержаться.

– Вы хотите знать: разрешается ли нам это? – с улыбкой спросил отец Жан. – А вы считаете, мы должны читать исключительно Евангелие от Иоанна и книги, рекомендованные Ватиканом? О да. Раньше это было запрещено, но теперь нам разрешили более тесный контакт с внешним миром в целях его познания. Это стало даже поощряться – в определенных границах, конечно.

– Да, хорошо. – Флавия умолкла, пытаясь вспомнить, о чем они говорили. – Ну да, – продолжила она, ухватив потерянную нить. – Где находится ваша… келья? Или теперь это называется по-другому?

– Все правильно. Она выходит во двор, мои окна находятся прямо напротив церкви. Если бы там был какой-нибудь шум или крики, я бы непременно услышал.

– Но вы ничего не слышали?

Он покачал головой:

– Нет, а у меня очень чуткий сон, я просыпаюсь от малейшего звука. Меня будит даже пение птицы в дальнем углу сада.

Флавия выждала паузу. Почему она ему не верит? Он сидел, спокойно сложив руки на коленях, так, словно отсиживал длинную церковную службу. В его поведении не было ничего подозрительного, но она абсолютно точно знала, что он утаил от нее нечто существенное.

– А скажите, отец, кто предложил Менцису отреставрировать Караваджо?

– Он сам и предложил, – ответил старик. – Мы ничего не платим ему. Собственно, поэтому мы и приняли его предложение.

– Он работает совершенно бесплатно?

– Да. По-моему, он получил грант на эту работу от какой-то американской благотворительной организации. Мы оплачиваем только кисти и краски, хотя и это составляет значительную сумму.

– Вы не находите ничего необычного в его предложении?

– Трудно сказать. Он сказал, что хочет привести картину в порядок и готов сделать это безвозмездно. Кто мы такие, чтобы сомневаться в чистоте его помыслов?

Флавия поблагодарила отца Жана за беседу и отпустила. Потом повернулась к Альберто:

– Ну?

– Ты думаешь, один из этих сумасшедших монахов проломил другому башку?

– Да ничего такого я не думаю, – лениво возразила она, раздумывая, насколько позволительно в монастыре закурить. – Просто пытаюсь разобраться. Я никогда не делаю скоропалительных выводов, даже в отношении священников. А мой скептический взгляд объясняется тем, что наша беседа была абсолютно бесполезной.

– Ладно. Ну что, пригласим теперь синьору Грациани? А потом прервемся на обед.

Они сошлись во мнении, что настоящие профессионалы всегда обедают рано.

Синьора Грациани ворвалась в комнату и в сильном волнении уселась на стул. Флавия с удовлетворением оглядела ее. Такая не станет ничего скрывать, подумала она. Ее показания представляли особую ценность по трем причинам: она питала нежные чувства к украденной «Мадонне», первой обнаружила пострадавшего и имела в распоряжении ключи от церкви.

Синьора Грациани сообщила, что только начала уборку, когда увидела лежащим в луже крови отца Ксавье. Она закричала. Больше потрясенной женщине было нечего добавить, и она надолго умолкла.

Флавия спросила, что она делала вчера вечером и сегодня утром. Синьора ответила, что все время была дома, не видела и не слышала ничего подозрительного. Вместе с ней живут ее дочка и внучка – с тех пор как этот мерзавец, ее бывший муж, бросил их на произвол судьбы, убежав с какой-то шлюхой. Господь, может, и простит его, но она, синьора Грациани, – никогда. «Клянусь вам».

– Пожалуйста, помните, синьора, что для нас любая мелочь может представлять огромную важность.

Женщина покачала головой. Утром она пришла в церковь, набрала ведро воды и двинулась по проходу между скамьями, собираясь закрыть дверь, когда увидела…

– Какую дверь вы собирались закрыть?

– Главного входа. Она была слегка приоткрыта – разве вы не заметили? Я заперла ее и тут увидела…

– Боже, – прошептала Флавия. У нее перехватило дыхание. – Спасибо, отлично, – торопливо поблагодарила она. – На сегодня, я думаю, достаточно. Большое спасибо, синьора.

– Может быть, вам известно что-то еще? – впервые за все время подал голос Альберто. – Думаю, известно. Скажите нам, синьора? Вы знаете, от чьей руки пострадал отец Ксавье?

Женщина снова кивнула.

– Да, я знаю, – сказала она.

Передние ножки стула со стуком опустились на пол, и Альберто навалился на стол.

– Ну?

– Это сделала она.

Альберто отпрянул, решив, что синьора Грациани имеет в виду Флавию.

– Простите?!

– Моя госпожа. Это сделала она.

– Ах…

– Она сурово наказывает грешников, но милостива и добра к тем, кто искупил свои грехи. Отец Ксавье был скверным человеком, он отвернулся от нее. И понес наказание.

– Ну…

– Он перестал пускать людей, которые любили ее и просили ее о помощи. И еще он хотел обидеть мою госпожу.

– Минуточку, – сказала Флавия, которая наконец поняла, о чем идет речь. – Вы имеете в виду картину?

Синьора Грациани растерянно посмотрела на нее.

– Конечно. – Она удивленно пожала плечами.

– Вы считаете, что отец Ксавье пострадал от картины?

– Моя госпожа наказала его, – строго сказала женщина. – Человек без веры не может служить Господу.

– Да, верно. Большое вам спасибо, – кивнул Альберто. – Вы нам очень помогли. Спасибо, что не пожалели времени и согласились побеседовать с нами.

– Вам нужно заявление в письменном виде? – поинтересовалась синьора Грациани.

– Не сейчас. Может быть, через день-другой, – ответил Альберто, открывая перед ней дверь.

– Вы не поверили мне, – улыбнулась синьора, склонив голову набок. – Но вы увидите, что я была права.

– Черт побери, – сказал он, закрыв за ней дверь. – Я уж подумал…

Флавия засмеялась.

– Видел бы ты свое лицо.

Он фыркнул.

– Вероятно, нам нужно сходить осмотреть эту дверь. Хотя столько времени прошло… Как ты думаешь?

Она кивнула:

– Я думаю, она уже стерла все отпечатки.

– Наверняка. Но прежде всего нам нужно выяснить, кто открыл дверь.