— А где будем спать мы с Джеком? — с негодованием спросила Бет Одноглазого на следующий день. Она была в ярости, потому то только что услышала, как он сказал Долорес и Мэри, двум девушкам из салуна, что они могут перебираться наверх.

— Я не заберу у тебя твою комнату, если только ты не будешь продолжать мне дерзить, — сказал он.

Он стоял, повернувшись к ней вполоборота, глядя на нее здоровым глазом, в то время как стеклянный слепо смотрел куда-то вдаль.

— Однако Джеку придется перейти на кухню, поскольку я пообещал его комнату девушкам.

Бет почувствовала, что сейчас взорвется, но не осмелилась возражать из боязни, что Одноглазый выгонит ее вместе с Джеком.

— Это несправедливо, мистер Донахью, — сказала она. — Джек построил это здание. Это наш дом. Не поступайте так с нами! Достаточно того, что Тео продал вам заведение, не сказав нам ни слова.

Накануне они с Джеком подумали, что Одноглазый подшутил, над ними, утверждая, что купил салун. Он имел репутацию шутника, и всякий раз в прошлом, заходя в «Золотой самородок» в своем кричащем клетчатом костюме и ковбойской шляпе, украшенной перьями, говорил нечто из ряда вон выходящее. Он любил хвастаться своим богатством, и хотя они и считали его дурачком, но дурачком безобидным.

Однако, к их изумлению и отчаянию, Уилф Донахью достал официальную бумагу, составленную юристом здесь, в Доусоне, и подписанную Тео. Документ подтверждал, что Уилф Донахью купил все заведение целиком за восемьдесят тысяч долларов.

Бет и Джек поразились тому, что Тео был настолько бессердечен, что заключил эту сделку в воскресенье, и в то же время настолько труслив, что не возвращался домой всю ночь, чтобы не смотреть им в глаза. И все же у него хватило духу вернуться в понедельник после того, как он подписал документ и обналичил чек, и хладнокровно забрать выручку, а также втайне собрать свои вещи. Он даже весело поболтал с Джеком, напомнив о том, что им нужно пополнить запасы виски, а затем спокойно ушел и сел на пароход — по иронии судьбы, тот самый, вслед которому помахала рукой Бет.

Джек был взбешен, ведь без него Тео не построил бы салун. Однако слезы в его глазах свидетельствовали о том, что больнее всего Джека ранило то, что они с Тео были как братья, и он никогда не поверил бы, что тот может его предать.

Бет расценила поступок Тео как предательство. Она бы осталась с Тео несмотря ни на что, даже если бы он проиграл салун в покер. Быть может, их отношения чуть поостыли в последнее время, но Бет все еще любила его и считала, что ее чувство взаимно. Обнаружить, что Тео смог просто уйти от нее после всего, через что они прошли, что его больше заботили деньги, чем она, было просто ужасно.

Однако по закону они ничего не могли сделать. Земля, на которой стоял салун, принадлежала Тео, и соглашение о том, чтобы его партнеры получили свою долю в бизнесе, так и не было составлено, хотя он всегда говорил, что намеревается это сделать. Если бы Одноглазый захотел выкинуть Бет и Джека на улицу, закон был бы на его стороне.

И вдобавок к душевной боли они терпели унижение, поскольку теперь должны были быть благодарны Одноглазому за то, что он оставил их работать в салуне и дал им крышу над головой.

С тех пор как открылся «Золотой самородок», они даже не получали заработную плату, а Джеку никто не заплатил за постройку здания, Бет и Джек время от времени просто брали по нескольку долларов, если им что-то требовалось, глупо веря, что деньги, идущие на счет салуна, принадлежат им всем, как и то, что они делили в прошлом.

Одноглазый смотрел на Бет с холодным расчетом. Ему не нравились боль и гнев в ее глазах; обманутые женщины всегда становились источником проблем. Но ему нужно было найти способ успокоить ее, поскольку он слишком хорошо знал, что Бет — это главная приманка для посетителей «Золотого самородка». Хороших крупье, танцовщиц, опытных барменов везде было хоть пруд пруди. Но красивые скрипачки встречались так же редко, как домашний гризли.

Уилф Донахью знал, что должен задержать Бет еще на неделю или около того, пока не замерзнет река. Тогда у девушки не будет другого выбора, кроме как остаться на всю зиму. А если удастся избавиться от Джека Кокни так, чтобы она не ушла вместе с ним, трон, быть может, сможет затащить ее в свою постель.

— Слушай, моя маленькая Цыганская Королева, — сказал Одноглазый медовым голосом. — Мне жаль, что твой мужчина бросил тебя, с его стороны это было свинством. Но я выложил за это заведение кругленькую сумму и теперь должен заставить это место работать на себя. Поэтому мне нужны эти две комнаты. Но я скажу тебе следующее: во время твоих выступлений я буду пускать по кругу шляпу, и все, что в нее положат, ты можешь брать себе. Как тебе такое предложение?

Бет была слишком изумлена, чтобы продолжать протестовать. Без Тео это место для нее все равно никогда не стало бы домом, поэтому какая разница, будут там жить девушки или нет.

Как всегда, играя на скрипке, она успокоилась. Быть может, она не заставила никого встать и пуститься в пляс — напротив, от ее печальных мелодий на глазах некоторых слушателей появились слезы. Но когда Бет заглянула в шляпу, она насчитала тридцать пять долларов — подтверждение тому, что у нее есть уникальный талант, который всегда ее прокормит.

Эта ночь выдалась спокойной, и Одноглазый разрешил, закрыть салун в час, поскольку посетителей было немного. Девушки въезжали в свои комнаты только на следующий день, поэтому Джек взял бутылку виски и сказал, что они должны утопить свое горе.

— Я готов поспорить, что Тео давно подготовил сделку с Одноглазым, но у него не хватало наглости провернуть ее, — сказал Джек немного позже, когда они сидели на кровати Бет, укрыв ноги стеганым одеялом. — А потом Тео услышал, как этот чудак толкует о Мыльном Смите и о тебе и увидел прекрасный способ все устроить, не выглядя при этом полным мерзавцем.

— Но это значит, что он перестал любить меня давным-давно, — сказала Бет печальным голосом. Из ее глаз вот-вот готовы были хлынуть потоки слез. — Почему он просто не мог признаться в этом?

— Не думаю, что дело в этом. Тео был игроком до мозга костей, — напомнил ей Джек. — Готов поспорить, что он думал только о деньгах, которые достанутся ему в результате. В сумме это было больше восьмидесяти тысяч долларов, а также выручка и все, что было в банке. Этого хватит на много крупных партий в покер. Или, возможно, он рассматривал эти деньги как один большой выигрыш и почувствовал, что должен выйти из игры в тот момент, когда представится возможность.

— Но я прошла с ним огонь и воду. Он говорил, что любит меня, и знал, что я пошла бы за ним куда угодно. Почему он не захотел взять меня с собой?

— Не знаю, Бет. — Джек озадаченно покачал головой. — Но оглянись назад, вспомни, что происходило с самой Филадельфии, Тео всегда тащили мы с Сэмом. Правда, Тео поделился своим выигрышем, но без нас он никогда не пересек бы Канаду, не говоря уже о том, чтобы дойти сюда. Скорее всего, он понимал это, и это его угнетало. А сбежав с деньгами, Тео, возможно, снова почувствовал себя свободным.

— Теперь он сможет найти себе какую-нибудь женщину из высшего света, за которую ему не придется краснеть, — сказала Бет с горечью. — Помнишь, как он вел себя в Монреале? Он все время искал людей из высшего света для того, чтобы втереться к ним в доверие. Тео не волновало то, что мне приходилось работать на фабрике и жить в жалкой лачуге. Готова поспорить, он обрадовался, когда я потеряла нашего ребенка и врач сказал, что у меня не будет детей. Ведь ему больше не нужно было ни за что отвечать. Какой же я была дурой!

Джек взял Бет за руку и пожал ее, выражая сочувствие. Он не стал протестовать и говорить Бет, что она неправа.

— Что ж, надеюсь, он проиграет все эти деньги в следующей же игре, — со злостью сказала она. — Тогда он окажется на свалке с пустыми карманами и приползет обратно ко мне. И тогда я пну его в лицо.

Они молча пили виски еще некоторое время, погрузившись в горькие раздумья.

— Между тобой и Мыльным что-то было? — вдруг спросил Джек. — Я знаю, что ты провела с ним ночь, но было ли это чем-то серьезным?

— Нет, не было, но могло бы стать. — Она вздохнула, а затем рассказала Джеку о том, как встретила Мыльного и выпила с ним на прощание в свой последний день в Скагуэе, а также о том, что потом он отвез ее в Дайа на своей лошади. — Он мне очень нравился, но с ним мне было бы тяжело справиться; я не стала заводить с ним серьезных отношений. Они с Тео были очень похожи. Как думаешь, Мыльный на самом деле приказал убить Тео?

— Думаю, что это может быть правдой, но сомневаюсь, чтобы это было из-за тебя. Тео перешел границы дозволенного. Они были похожи: оба жулики. Не только в картах и с женщинами — во всем. Они пользовались своим обаянием для того, чтобы вертеть людьми и получать от этого выгоду. Тео меня облапошил, это точно, но больше всего меня бесит то, что я готов был жизнь за него отдать.

К середине октября Доусон значительно поутих. Выпал снег, Юкон замерз, и теперь по нему ходили лишь собачьи упряжки, перевозившие продовольствие к золотым рудникам или дрова для топок.

Беженцы, прибывшие в июне и бродившие по грязи как потерянные, в большинстве своем вернулись домой, еще когда можно было выбраться на Большую землю. Без пароходов, привозящих и увозящих людей, берег опустел. Дым из тысячи труб поднимался вверх, превращаясь в серый туман на фоне еще более серого неба.

На нижних склонах гор, окружавших Доусон, не осталось деревьев, там торчали только черные пни, похожие на сгнившие зубы, а люди, которые до сих пор жили в изорванных палатках, часто болели. Город был построен на болоте, и на протяжении жаркого лета из-за отсутствия дренажной системы и канализации местные жители болели тифом, дизентерией и малярией. Также участились случаи цинги и воспаления легких и жалобы на боли в груди.

Обитатели Фронт-стрит в большинстве своем пребывали в неведении или не интересовались плачевным положением более бедных горожан, поскольку могли позволить себе топить котлы, камины и печи, чистить туалеты и выгребные ямы, а также доверху заполнять кладовые продуктами. В город провели электричество и телефон, и для многих состоятельных жителей Доусон был ярким и веселым, как Париж, несмотря на ужасный холод.

Бет поняла, что больше не может игнорировать плачевное состояние бедных и больных людей. Каждый день она варила большую кастрюлю супа и везла ее на санях к отцу Уильяму Джаджу, хилому худощавому священнику, который заправлял небольшой больницей у подножия холма на северном конце Доусона.

По мнению Бет, отец Джадж был святым. Он без устали работал с утра до позднего вечера в одной потрепанной рясе, несмотря на чрезвычайный холод. Бет подозревала, что сестры не столь чисты на руку и воруют у умирающих пациентов. Поэтому она оставалась с больными до тех пор, пока они не съедали суп у нее на глазах — чтобы удостовериться в том, что он не будет продан кому-нибудь другому.

Джека тоже все больше разочаровывала жизнь в Доусоне. Большинство людей пресмыкались перед богачами и восхищались ими, в то же время пытаясь урвать хоть что-нибудь и себе. Джеку казалось оскорбительным, что богатейшие люди города обманывают бедняков, выплачивая тем нищенское жалованье за то, что они стирают для них, рубят дрова и выполняют другую тяжелую работу. Когда Одноглазый приказал Джеку выбрасывать на улицу тех, кто покупал выпивку и сидел с нею часами, чтобы согреться внутри заведения, Джек отказался. Он знал, что многие из этих людей могут умереть от холода в своих палатках и неотапливаемых хижинах, и считал, что Одноглазый должен проявить христианское милосердие.

Между Джеком и хозяином помещений постоянно возникали размолвки, поскольку Одноглазый не выказывал ни малейшего уважения ни к честности Джека, ни к его человечности.

— Я должен уйти, — в конце концов заявил Джек однажды ночью в ноябре, когда бар закрылся. — Если я не уйду, то скоро потеряю терпение и изобью Одноглазого. Он разбавляет водой спиртное, он превратил девушек в шлюх и забирает большую часть их заработка, и, думаю, он мошенничает во время игры. Я не могу больше смотреть на это сквозь пальцы и принимать во всем непосредственное участие.

Бет пришла в ужас, когда девушки из салуна начали по вечерам подниматься наверх с мужчинами. Хотя ни одну из них нельзя было назвать невинной, когда Тео брал их на работу, шлюхами они тогда не были. Долорес призналась Бет, что Одноглазый пообещал их уволить, если они откажутся спать с теми, с кем он прикажет.

Одноглазый диктовал девушкам свои условия, и Бет сочувствовала им всей душой. Ни одна из них не отличалась ни красотой, ни сообразительностью, а в остальных салунах девушки не смогли бы найти работу. Лучшее, на что приходилось надеяться каждой из них, — это что кто-то из золотоискателей возьмет их к себе в качестве «зимней жены», чтобы она согревала ему постель и готовила пищу. Но жить в холодной грубой хижине на окраине города, не иметь собственных денег и спать с нелюбимым мужчиной, пожалуй, было не лучше, чем работать шлюхой.

— Куда ты пойдешь? — спросила Бет Джека. При мысли о его уходе ее сердце сжимали холодные железные тиски. Бет думала, что примирилась с потерей Сэма и Молли, но когда Тео ее бросил, все прежние горести навалились на нее с новой силой. Без Джека, ее единственного настоящего друга, она, наверное, сдалась бы или, возможно, покончила с собой, последовав примеру многих других брошенных женщин в Доусоне.

Но Бет уже давно было известно, как сильно Джек ненавидит и презирает Одноглазого, и было бы совершенно неправильно пытаться уговорить его остаться исключительно ради нее.

— На Бонанзу. — Он пожал плечами. — Там много работы.

— Но тебя ждет очень тяжелая жизнь, — возразила Бет.

— Это легче, чем расшаркиваться перед Одноглазым, — сказал Джек с усмешкой. — Я вернусь весной, когда начнется ледоход, и если к тому времени ни один богач и красавец не заявит на тебя свои права, возможно, мы оба сможем вернуться на Большую землю.

Бет вяло улыбнулась. По блеску в глазах Джека она поняла, что перспектива работать на ручье Бонанза его действительно радует. Он никогда не боялся тяжелой работы или трудностей, у него было больше общего с золотоискателями, чем с игроками, паразитами и франтами Доусона. Лишь влияние Тео заставило Джека работать барменом, на самом деле он был способен на большее.

— У меня пропал интерес к любовным интригам, но я буду по тебе ужасно скучать. — Бет обняла его. — Береги себя и передавай мне при случае с кем-нибудь весточку, чтобы я знала, как у тебя идут дела.

Джек уехал два дня спустя со старателем по имени Кэл Бёрджесс на его собачьей упряжке. Бет, улыбаясь, спустилась на обледеневший берег, чтобы проводить Джека, хотя на самом деле ей хотелось плакать. Маламуты яростно лаяли и дергали упряжь. Когда Кэл запрыгнул в сани и дал сигнал собакам, они с готовностью рванули вперед.

Джек обернулся. Его лицо было наполовину скрыто капюшоном, отороченным волчьим мехом. Прощаясь, он поднял руку в рукавице. По его плотно сжатым губам Бет поняла, что он переживает, оставляя ее здесь.

Когда Тео ушел от нее, это действительно было ужасно. Бет почувствовала себя беззащитной, униженной, и все ее надежды рухнули. Но она смогла пересмотреть их отношения, увидеть недостатки Тео и прошлые неудачи, понять, что он всегда ждал большого куша. Ей и вправду не стоило ему настолько доверять.

Однако ей нечего было противопоставить той горечи, что она почувствовала, когда уезжал Джек. Не проходило и часа, чтобы Бет не вспоминала о нем. Когда она готовила утром кофе, она представляла себе его заспанное лицо с темной щетиной, которое озарялось улыбкой, когда она будила его. Позднее, когда открывался салун, Бет вспоминала, как она сидела на высоком табурете у бара, болтая с Джеком, пока он вытирал полки и стаканы.

Они обменивались шутками о посетителях. Джек обращал ее внимание на слишком большой нос, лживость или заикание и на любой другой недостаток клиента всего лишь ухмылкой или едва заметным движением бровей. Иногда они не могли сдержать смех, и им приходилось прятаться за стойку бара или выскакивать в заднюю дверь, чтобы не пришлось объясняться.

Но больше всего Бет скучала по Джеку вечером, потому что около шести часов они всегда вместе ужинали. После возвращения она переодевалась и приводила волосы в порядок, а позже, когда она заходила в салун, чтобы начать играть, он всегда присвистывал от восторга. Джек постоянно был рядом, всегда восхищался ею и поддерживал ее, был другом, который не подведет. Он готов был говорить с ней в любое время дня и ночи и счастлив молча посидеть за компанию, если Бет это было нужно.

Оглядываясь назад, она поняла, что так было всегда. Если бы он не подбодрил ее тогда у Хини, она, возможно, никогда не стала бы играть на публике, а нашла бы работу в каком-нибудь машине. Джек не бросил ее, когда она ушла от него к Тео, и несмотря на девушек, которые у него были (а их было немало), никому не позволял встать между ними.

Он дал ей силы и утешил, когда она потеряла своего ребенка, и взял на себя все заботы в Скагуэе. Он перевел их через Чилкутский перевал. Он разделил ее горе, когда Бет потеряла Сэма, и понял, что она чувствовала, узнав о смерти Молли. Он даже разделил ее боль, когда Тео бросил ее.

Но теперь он ушел, чтобы жить своей жизнью, и как бы сильно она по нему ни скучала, она была рада за него. Он слишком долго поддерживал ее, Сэма и Тео — пора ему было начать использовать свои силы и способности для себя.

Бет поняла, что должна сделать то же самое.

С того момента как она встретила и полюбила Тео, она практически всю свою жизнь посвятила ему. Девушка никогда не переставала задавать себе вопрос: действительно ли она хотела принимать участие в осуществлении его грандиозных планов; в сущности, она потеряла способность строить планы сама. Оглядываясь назад, Бет не могла поверить, что прошла столько тысяч миль, преодолела столько трудностей лишь для того, чтобы быть рядом с Тео.

Однажды утром спустя несколько недель после ухода Джека она причесывалась в своей комнате, и тут на нее снизошло озарение. Бет поняла, что Одноглазый использовал ее так же, как Хини в Нью-Йорке. Собирать каждый вечер деньги и испытывать благодарность к нему за то, что он разрешает ей жить в этой комнате, означало играть ему на руку. Ее использовали, и если она не будет осторожна, то окажется в такой же западне, как Долорес и остальные девушки из салуна.

Бет зарабатывала около 200 долларов в неделю, но в Доусоне были такие высокие цены, что эти деньги скоро заканчивались, Девушка купила себе новые платья, шубу и теплые, отороченные мехом ботинки.

Легкомысленно приехав сюда и став частью того безумия, которое царило в Доусоне, она потеряла из виду главную причину, по которой они предприняли это опасное приключение. Они планировали заработать состояние.

Тео это удалось, а вот у Бет осталось только 160 долларов, С этими деньгами нельзя было рассчитывать на многое.

— Иди-ка сюда, детка, поцелуй меня!

Бет в ужасе отпрянула, когда пьяный Одноглазый попытался на нее навалиться. Он был в желто-черном клетчатом костюме и такой тесной жилетке, что снизу из-под нее выпирал живот, Лицо Одноглазого покраснело и блестело от пота, а изо рта неприятно пахло.

Было четыре часа утра. Ночь выдалась очень насыщенной, с играми в покер с высокими ставками. Как обычно, Одноглазый сидел за столиком со своими приятелями, накачиваясь выпивкой, Он отвлекался от этого занятия, только чтобы заказать еще бокал, приказать бармену вышвырнуть слишком пьяных клиентов или приласкать одну из шлюх с Райской аллеи, которые в последнее время стали частыми гостьями в «Золотом самородке».

Игра в покер закончилась час тому назад. Все игроки разошлись по домам, остались только шесть-семь мужчин, пьяных настолько, что они либо спали, уронив голову на стол, либо раскачивались, пытаясь усидеть на стуле.

Бармен, которого прозвали Хитрым, — и, по мнению Бет, это прозвище ему прекрасно подходило, потому что у него в карманах оседала выручка с большого количества проданной выпивки, — хотел закрыть салун, чтобы уйти домой. Он попросил Бет помочь. Она предложила Одноглазому вышвырнуть пьяниц, и он поднялся.

Но Одноглазый не стал никого вышвыривать, а вместо этого полез к ней.

В этот момент Бет поняла, что она должна дать ему отпор.

— А ну назад, ты, отвратительный слизняк! — крикнула она. — Я не твоя женщина. Только притронься ко мне — и ты об этом пожалеешь!

— Если будешь со мной так разговаривать, я выкину тебя на улицу, — невнятно пробормотал он.

Она с презрением смотрела, как Одноглазый раскачивается, пытаясь удержаться на ногах, и вспомнила, что пользуется в городе популярностью, в то время как над ним все смеются.

— Выкинь их отсюда, — сказала Бет, указывая на пьяниц. — А затем иди домой. Завтра утром я с тобой разберусь.

Она торопливо взбежала вверх по лестнице и заперлась у себя в комнате. Она сомневалась в том, что Одноглазый пойдет домой или вышвырнет пьяных, поскольку, несмотря на его россказни, в сущности он был слабаком. Скорее всего, посетители до утра будут валяться без чувств прямо на полу салуна.

Начинался декабрь. На улице было так холодно, что ледяным воздухом было больно дышать. Причина, по которой Бет откладывала претворение своего придуманного две недели назад плана в жизнь, заключалась исключительно в том, что комната над «Золотым самородком» была теплой и уютной. Здесь девушка чувствовала себя в безопасности, хоть и ненавидела Одноглазого. Однако теперь, когда он считал ее своей собственностью, ощущение безопасности исчезло. Сегодня вечером он сильно напился, но в трезвом состоянии был еще опаснее.

Она не позволит ему взять ее силой или вовлечь в какую-нибудь аферу в отместку за отказ.

Остаток ночи Бет почти не спала, вздрагивая от каждого шороха: ей казалось, что Одноглазый поднимается к ней по лестнице. В девять утра она встала.

Сначала Бет зашла в салун и увидела, что вчерашние посетители до сих пор лежат на полу. Одноглазый сжимал бутылку виски и громко храпел с открытым ртом. Вонь в помещении вызвала у девушки приступ тошноты: на полу была не только рвота, но и кое-что похуже.

Закрыв дверь салуна, Бет надела шубу и меховую шапку и вышла через заднюю дверь.

Она старалась не думать о Тео, но на этот раз не смогла удержаться, представив себе, какой ужас он испытал бы при виде этой картины. Он никогда не наливал тем, кто не понимал, что делает, Если Тео видел, что человек сейчас упадет там, где стоит, он отдавал распоряжение дружкам пьяного отвести его домой, чтобы тот проспался. На полу у него никто не валялся пьяным.

Бет пошла в кафе на Кинг-стрит и заказала себе завтрак.

В одиннадцать часов она зашла в «Монте-Карло».

— Я хотела бы встретиться с мистером Фаллоном, — сказала Бет молодому человеку, который подметал пол. — Скажите ему, что пришла Цыганка.

С тех пор как Бет в июне прошлого года играла в «Монте-Карло», это заведение сменило несколько владельцев, и каждый из них делал его еще роскошнее, добавляя в интерьер зеркала, люстры, картины и ковры. Последний владелец, Джон Фаллон, по слухам, был джентльменом с Юга и имел грандиозные планы. Бет никогда с ним не встречалась, но решила, что он о ней наслышан.

— Он еще в постели, — сказал молодой человек.

— Что ж, тогда разбудите его, — сказала Бет сухо. — Мне предстоит еще много встреч сегодня утром.

Молодой человек исчез в глубине зала, и она услышала, как он поднимается по лестнице. Несколько минут спустя снова послышались шаги, и у Бет упало сердце. Она решила, что Фаллон приказал передать, что не собирается ради нее вставать с постели.

Но, к ее удивлению, в зал спустился не тот молодой человек, который пошел будить владельца, а мужчина лет сорока. Его светлые волосы были взъерошены. На нем был пиджак из серого атласа, надетый поверх не очень чистой рубашки без воротника.

— Джон Фаллон к вашим услугам, мэм, — сказал мужчина, поцеловав ей руку. — Прошу простить мой внешний вид. Если бы я знал, что ко мне придет Цыганская Королева Клондайка, то приготовился бы к встрече.

Бет обрадовало то, что сплетни, которые она слышала, оказались правдивы и он действительно был южанином.

— Это мне следует принести свои извинения за столь ранний визит, — сказала она.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, мэм. — Он улыбнулся. — Я часто задерживался в «Золотом самородке», чтобы послушать, как вы играете. Дома в Виргинии у нас много отличных скрипачей, но я не думаю, что слышал, чтобы кто-нибудь играл лучше вас.

Сердце Бет забилось чаще.

— Что ж, спасибо, сэр, — сказала она, едва дыша. — Тогда я, пожалуй, пришла в нужное место.

Глядя на его широкую улыбку и светло-голубые глаза, в которых читался интерес, Бет успокоилась, и к ней вернулось самообладание.

— Видите ли, я подыскиваю заведение, где могла бы играть. «Монте-Карло» подошел бы мне при условии, что вас устроят мои требования.

— Огласите ваши требования, — сказал Фаллон, и его улыбка превратилась в лисью ухмылку.

— Пятьдесят долларов за ночь плюс все, что ваши посетители положат в шляпу. А также отдельная комната.

Он шумно вдохнул воздух.

— Пятьдесят долларов за ночь — это слишком много. Я могу позволить себе платить вам только двадцать пять.

На самом деле Бет согласилась бы и на пятнадцать, но то, что ей предложили больше, придало ей уверенности в себе.

— Тогда мне очень жаль, мистер Фаллон, но я не смогу играть для вас, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.

Она как раз собиралась открыть дверь, когда услышала сзади покашливание.

— Возможно, я смогу позволить себе тридцать пять, — сказал Фаллон.

Бет обернулась.

— Ну же, мистер Фаллон! Вы ведь не хотите, чтобы я играла в «Критерионе»? Соглашайтесь на сорок пять — и я не пойду к ним. При условии, что комната, которую вы мне предложите, будет действительно хорошей.

Он колебался всего лишь секунду.

— Договорились, — сказал Фаллон, подходя к Бет, чтобы пожать ей руку. — Когда вы приступите?

— А когда будет готова моя комната? — спросила она.

— Через час? — предложил он.

Она кивнула.

— У вас есть кто-нибудь, кто мог бы сопроводить меня в «Золотой самородок», чтобы забрать мои вещи? Боюсь, Одноглазый поведет себя не по-джентльменски, узнав, что я ухожу.

— Я сам пойду с вами, мэм, — сказал Фаллон с широкой ухмылкой. — Только дайте мне пять минут, чтобы переодеться.

Когда Одноглазый встретил на лестнице Джона Фаллона с охапкой платьев Бет, его лицо исказилось от гнева, и это показалось девушке невероятно приятным зрелищем.

— Ку-ку-куда вы все это несете? — запинаясь, проговорил он.

— Домой, — беззаботно ответил Фаллон. Он повернулся к Бет, которая стояла на лестнице позади его. — Это все?

— Все, что имеет для меня значение, — сказала она, улыбнувшись Одноглазому. В одной руке у нее была скрипка, а в другой — саквояж с остальными вещами.

— Теперь ты сможешь поселить в моей комнате еще пару шлюх. Тебе ведь нужно будет как-то привлекать посетителей, когда я не, стану здесь играть.

— Но вы не можете оставить меня в таком тяжелом положении! — запротестовал Одноглазый.

— Да ладно вам, мистер Донахью, — сказала Бет ласковым голосом. — Посетителей, которые гадят прямо в штаны и блюют на пол, не слишком интересует игра на скрипке, и теперь вы сможете превратить салун в бордель. У вас все получится.

Бет знала, что Долорес, одна из сплетниц Доусона, стоит на верхнем пролете лестницы и слушает. К вечеру эта история облетит весь город.

Одноглазый попытался преградить путь Фаллону к задней двери, но тот просто оттолкнул его и вышел.

— Как следует вымойте салун, — сухо посоветовала Бет, проходя мимо Одноглазого. — А то люди сочтут вас неудачником.

— Джент, наверное, был не в своем уме, когда бросил вас, — сказал Фаллон, занося вещи Бет в одну из спален «Монте-Карло». — Вы сумели поставить Одноглазого на место.

— С моим прошлым в «Золотом самородке» покончено, — решительно сказала Бет. — Я больше не хочу о нем слышать.

Фаллон положил ее платья на кровать и улыбнулся.

— Я согласен с вами и думаю, мы должны выпить немного шампанского, чтобы отпраздновать.

— Это было бы очень кстати, — улыбнулась Бет. Ей нравилась внешность этого, человека и его слова. Отныне она будет брать от жизни все.

Когда Бет перед выходом на сцену посмотрела на публику, «Монте-Карло» был полон. Она поняла, что люди говорят о последней истории с ее участием, причем с каждым новым пересказом она становится все драматичнее.

Фаллон вывесил снаружи объявление, гласившее, что сегодня ночью она будет играть в «Монте-Карло», а Том сообщил ей, что, когда он проходил мимо «Золотого самородка», там сидело всего три-четыре посетителя.

Здесь ей будут хорошо платить. Бет выделили лучшую комнату во всем здании, с набитым перьями матрасом на кровати и туалетным столиком, которым не погнушалась бы даже царица Савская. В комнату провели электричество, и там было тепло.

Воспоминания о Тео уже не ранили так, как раньше. Бет прекрасно могла прожить и без него.

Возвращаясь в свою комнату за скрипкой, девушка взглянула на себя в длинное зеркало на лестничной площадке. Ее волосы блестели, как расплавленная смола, глаза горели от волнения, а на щеках появился румянец, который очень ей шел. В сиреневом атласном платье с черными кружевными оборками, которое она недавно заказала у портного, в черных кружевных перчатках до локтя и с сиреневым цветком в волосах она выглядела просто потрясающе.

— Пользуйся случаем, — прошептала она себе. — Стань Цыганской Королевой!

Весь остаток декабря до нового девяносто девятого года Бет с триумфом выступала в «Монте-Карло». У нее было два сольных двухчасовых выхода каждую ночь, но она также часто играла вместе с другими музыкантами. Джон Фаллон хотел, чтобы она общалась с посетителями, и ее работа больше походила на праздник.

Новый год и двадцать второй день рождения стали для Бет особенными. Фаллон устроил частную новогоднюю вечеринку для самых богатых и влиятельных людей города, а на день рождения Бет Организовал вечер специально для нее и подарил ей золотой браслет.

По тому, как Фаллон надел браслет на запястье Бет и поцеловал ей руку, она поняла, что он ее хочет. И с приятным удивлением осознала, что это вызывает в ней ответное желание. Значит, она наконец позабыла Тео.

Бет не искала серьезного романа, но была готова к небольшому приключению. Но не сразу — ей хотелось, чтобы Фаллон сначала оценил ее по достоинству, и флиртовала с ним.

Иногда в темные и морозные январские и февральские дни Бет радовалась тому, что Тео ее бросил, ведь, если бы он все еще был рядом, она бы никогда не узнала, какой сильной и независимой может быть. Бет сама управляла своей жизнью, стала живой легендой Доусона и знала, что найдет в себе достаточно уверенности и сил, чтобы преуспеть везде, куда ее может забросить судьба.

В начале марта девушка решила, что настало время подарить Фаллону ночь любви. Вот уже несколько недель она могла думать только об одном и часто просыпалась ночью от эротических снов.

В Доусоне действовал закон, согласно которому в субботу все заведения должны были закрываться в полночь. С тех пор как Бет переехала в «Монте-Карло», каждый раз после закрытия Фаллон открывал бутылку шампанского и просил девушку составить ему компанию.

С начала работы в «Монте-Карло» она копила заработанные деньги, но для Фаллона ей захотелось стать особенной, поэтому Бет заказала у швеи новое алое платье. Оно было пошито в стиле фламенко, с глубоким декольте, оборками на рукавах и тугим корсетом до бедер, повторяющим формы ее тела, а к ногам спускались волны кружев.

Платье было просто потрясающее, Бет вряд ли осмелилась бы; надеть его где-нибудь кроме Доусона. И часть удовольствия заключалась именно в том, что этот наряд довольно смелый и вызовет удивленные взгляды. Люди до сих пор болтали о бегстве Тео, и, возможно, это платье докажет сплетникам, что Бет оправилась от удара. На самом деле так оно и было, поскольку, надев шелковое нижнее белье с кружевами и новое платье, Бет могла думать лишь о том, как Фаллон будет расшнуровывать ее корсет и расстегивать пуговицы. От этих мыслей ее щеки пылали.

В этот вечер она играла только для него одного. В салуне было полно людей. Все они смотрели на нее и слушали, как она играет на небольшом помосте, притопывали ногами, хлопали и улыбаюсь. Но Бет не сводила глаз с лица Фаллона, стоявшего за стойкой. Он не был так головокружительно красив, как Тео: у него была бледная кожа, невыразительные черты лица и светлые голубые глаза. Но в нем чувствовался стиль — в этот вечер под темный костюм он надел шелковый жилет цвета морской волны, его руки были ухоженными, а улыбка предназначалась только для нее.

— Сегодня вы выглядите просто ослепительно, — сказал Фаллон, протягивая Бет бокал с шампанским. После закрытия салуна они сидели в его гостиной. — И вам очень идет ваше новое платье.

Гостиная была небольшой, места в ней хватало только для дивана, стоявшего возле камина, большого лакированного стола и стула, а также сейфа с документами. Именно здесь Фаллон вел дела салуна, и к этой комнате примыкала его спальня.

— Что ж, спасибо, мистер Фаллон, — поблагодарила Бет с улыбкой.

— Джон, — сказал он, поворачиваясь спиной к огню. — Очень сложно соблазнить даму, которая называет тебя мистером.

— Значит, вы намереваетесь меня соблазнить? — игриво спросила Бет.

— Я собирался сделать это с того самого дня, как вы впервые вошли в мой салун. — Он улыбнулся. — Но чувствую, что сегодня вы даете мне сигнал к наступлению. Я прав?

— Разве дама в этом признается?

— Да, если она столь честна, как вы.

Бет встала и поставила бокал на стол.

— Тогда вам лучше поцеловать меня, — сказала она.

В последнее время Бет не раз украдкой смотрела на его губы. В сущности, это была самая привлекательная черта его лица. У него были хорошо очерченные пухлые губы с приподнятыми уголками, благодаря чему создавалось впечатление, будто он все время улыбается. Бет надеялась, это означает, что целуется он хорошо.

Фаллон положил руки ей на талию и притянул ее к себе, глядя с изумлением.

— Я надеюсь, вы не шутите!

Она не ответила, поскольку их губы встретились. Бет оказалась в его объятиях.

Он хорошо целовался, не слишком напористо, но в то же время страстно, и, когда кончик его языка вкрадчиво скользнул у нее между губами, голова Бет закружилась от желания.

Стены в «Монте-Карло» представляли собой всего лишь деревянные перегородки, и разговоры, смех и шаги на лестнице несколько им мешали. Бет боялась, что люди услышат ее тяжелое дыхание, когда Джон уложил ее на кушетку и стал целовать. Он ослабил корсет ее платья и высвободил груди, и Бет пришлось подавить стон удовольствия, когда он начал их целовать.

— Прекрасная грудь, — шептал он, обводя ее соски кончиком языка. — Я так долго мечтал об этом.

Его рука пробралась к ней под юбку, лаская нежную кожу бедер над чулками, медленно поднимаясь под ее панталонами до тех пор, пока пальцы не достигли цели.

— Вы такая влажная, — прошептал Фаллон. — Думаю, вы действительно меня хотите.

Бет забыла о том, что ее могут услышать, поскольку пальцы Джона делали с ней такое, что ей хотелось кричать от удовольствия. Впрочем, он также был немного груб. Фаллон поднял юбку чтобы взглянуть на тело. Это было очень неприлично, но в тоже время возбуждало.

Он вошел в нее прямо на диване, не раздеваясь, так напористо, что Бет даже удивилась, но это ей понравилось.

— Мне очень жаль. С моей стороны это было не слишком галантно, — сказал Фаллон, когда все закончилось. — Пожалуйста, простите меня.

— Вам не за что извиняться, — возразила Бет, поскольку, хотя ей и хотелось большего, все прошло очень хорошо.

— А еще я помял вам платье, — сказал он озабоченно.

— Ничего страшного, — рассмеялась Бет. — Мы опробуем вашу постель или мне вернуться к себе?

— Пожалуйста, останьтесь со мной, — сказал он, снова целуя ее. — Я хочу доказать, что могу быть нежным.