— Все бесполезно, Джимми. Мы должны смириться с тем, что никогда не найдем Бэлль, — сказал Ной. — Слишком много времени прошло. След утерян, и у нас нет никаких предположений. Больше я ничего сделать не могу, как бы мне этого ни хотелось.

Стоял жаркий сентябрьский день, дышать было нечем. Джимми и Ной ранним вечером сидели на заднем дворе паба «Баранья голова». Лето выдалось сухим и жарким, поэтому Мог пришлось постараться, чтобы задний двор выглядел красиво. Она убедила Гарта избавиться от старых деревянных ящиков и остального мусора, посадила в кадках герань, выкрасила в белый цвет старую скамью и небольшой столик. Вот уже несколько недель задний дворик являлся небольшим благословенным убежищем от суеты и духоты паба.

Длительная засуха и жара сказались на всем Лондоне. Люди стали раздражительными, плохо спали. Канализация дурно пахла, продукты слишком быстро портились. На улицах было грязно. Даже листья с деревьев стали облетать раньше времени. Еще вчера вечером Гарт сказал, что подумывает о том, чтобы на недельку закрыть паб и отправиться с Мог и Джимми к морю.

Но Джимми ответил, что дядя и Мог могут ехать, а он останется здесь на тот случай, если придет весточка от Бэлль. Гарт заявил, что еще не встречал такого упрямца, такого наивного человека, который надеется получить весточку через полтора года после исчезновения девушки.

Ной с Джеймсом трижды ездили в Париж, отчаянно пытаясь найти обитель, о которой говорила девушка из борделя. Ною казалось, что он побывал во всех парижских монастырях, которых больше сорока, но ему не удалось найти человека, который бы признался, что имеет какое-либо отношение к мадам Сондхайм. Некоторые монастыри служили лечебницами, и везде говорили, что у них много больных, которые были проститутками, женщин, которых изнасиловали, и тех, у кого возникли осложнения во время родов. Но там Ноя и Джеймса заверили, что у них не было девушек-англичанок и ни одна из их пациенток не жаловалась на то, что ее принуждали к занятию проституцией.

Ной не верил, что монашки, с которыми он беседовал, хладнокровно помогают тем, кто эксплуатирует молодых женщин. Все обитательницы монастырей были предельно откровенны и страшились одной мысли о том, что человека в рясе могут заподозрить в попытке скрыть подобное преступление.

Исходя из услышанного, Ной предположил, что люди, торговавшие девушками, скорее всего, называли это место «обителью», чтобы отвести от него подозрения, а на самом деле это простой дом, где девушек содержат, пока не переправят в другое место. Но сейчас, не имея ни малейшей подсказки, где находится это место, он понимал, что надежды найти его нет.

Джимми не прекращал поиски. Он вновь залез в конторы к Кенту и к Колму, чтобы порыться в бумагах, опросил половину жителей Севен-Дайлс в надежде, что кто-то из них что-нибудь слышал. Год назад ему удалось кое-что найти: он узнал, где живет Чарльз Брейтвейт, известный под прозвищем Слай.

Юноше сообщили только, что этот человек живет в Эйлсфорде, в Кенте, и Джимми отправился туда, надеясь разузнать о Слае побольше. Ему рассказали, что уже три поколения Брейтвейтов держат здесь ферму, но Чарльза Брейтвейта воспитали так, что он считал себя джентльменом, и, с тех пор как он унаследовал ферму, бóльшую часть времени он проводил в Лондоне.

Вместе с Гартом Джимми наведался на ферму с намерением выбить из Брейтвейта хоть какую-нибудь информацию, но они нашли там только Тэда Коннора, управляющего. Он сообщил, что Брейтвейт уехал месяца три назад и с тех пор от него не было ни слуху ни духу, ни денег. Коннор показался им честным, порядочным человеком, оказавшимся в ловушке: уехать он не мог, потому что имел жену и троих детей, которых необходимо было кормить. Жили они в тесноте. Тэд сказал, что выживает за счет фермы и молока. Если Брейтвейт в скором времени не объявится, ему придется продать коров на рынке.

Джимми спросил, не привозил ли Брейтвейт в январе прошлого года юную девушку. Тэд ответил, что помнит, как однажды поздно ночью приехал его хозяин с приятелем, а на следующий день они уехали — это был их единственный визит в январе. Коннор сказал, что если девушка и была с ними, он лично ее не видел. Но добавил, что раньше здесь девушки бывали. Дат он назвать не мог и самих девушек видел только издали, поэтому не сможет их описать, но припоминает, что ему показалось: Брейтвейт с приятелем затевали что-то недоброе, потому что в дом его тогда не пустили, хотя обычно так не поступали.

Джимми вспомнил, как Колм с Кентом говорили о том, что Слай струсил. Юноша посоветовал Коннору сообщить об исчезновении хозяина в полицию. Похоже, тот посчитал это излишним, но пообещал подумать, если Брейтвейт не объявится через месяц.

Вскоре после возвращения Джимми и Гарта из Эйлсфорда Ной признался юноше, что больше не знает, что можно предпринять, чтобы найти Бэлль. Тогда Ною показалось, что Джимми с ним согласен. Но сейчас создавалось впечатление, что юноша не намерен прекращать поиски.

— Ты отлично придумал написать в газете о пропавших девушках, — сказал Джимми. — Я, если честно, надеялся, что это заставит полицию зашевелиться. Но они ничего не предприняли.

Ной ласково потрепал парнишку по рыжей голове. Его статья, вышедшая в начале года в газетах, была попыткой добиться справедливости и каких-то действий. Однако оказалось, что полиции все нипочем, — там продолжали уверять, что уже сделано все возможное. В газету со всех уголков Англии посыпались сотни писем. История явно не оставила людей равнодушными, поскольку среди писем, в которых выражали сочувствие родителям пропавших девушек, были и такие, в которых люди сообщали о том, что у них тоже пропала дочь. Некоторые давали советы, правда, большинство из них были бесполезными. Пару писем прислали те, кто думал, что знает, кто стоит за этим преступлением; Ной сообщил эти имена полиции, чтобы она провела расследование.

По иронии судьбы, статья не помогла найти Бэлль, но Ною стали поручать гораздо больше журналистских расследований — «лакомых кусочков», в которые можно вонзить зубы.

— Полиция, если говорить откровенно, действительно сделала многое, — напомнил Ной Джимми. — Кента и Колма привели на допрос, и я искренне верю, что полицейские как могли пытались прижать их. Но эти двое — тертые калачи, и против них нет весомых улик, которые указывали бы на их связь с пропавшими девушками. Даже показания Энни о том, что Кент убил Милли, не выдерживают никакой критики. Мог не было в борделе в ту ночь, и она не может подтвердить ее слова. Все, что есть у полиции — это показания со слов девушки, которая пропала. Если бы Энни рассказала полиции правду в тот вечер, когда все произошло, сейчас все было бы по-другому.

— Разве мы больше ничего не сможем сделать? — грустно спросил Джимми.

— Остается надеяться на то, что объявится одна из пропавших девушек и расскажет, где она была и кто ее похитил.

— Если бы это была Бэлль! — воскликнул Джимми. Голос его сорвался.

Ной был знаком с Джимми уже почти два года, вместе с ним отметил его восемнадцатый день рождения. Но только сейчас он заметил, как изменился юноша. Джимми вырос по крайней мере сантиметров на семь. Казалось, рубашка вот-вот треснет на его широких плечах и сильных руках. На подбородке юноши появился пушок. Сейчас перед Ноем стоял молодой мужчина с рыжими волосами и веснушками, которого едва ли можно было назвать классическим красавцем, но лицо у него было волевое и симпатичное.

Джимми был решительно настроен сделать все, что в его силах, чтобы разыскать Бэлль. Он так же усердно работал на дядю.

— Тебе следует развеяться и начать встречаться с другими девушками, — негромко произнес Ной. — Вы с Бэлль были знакомы всего несколько дней. Если однажды она и объявится, маловероятно, что у вас обнаружится что-нибудь общее.

Джимми взглянул Ною в лицо. В его глазах появилось предупреждение: не стоит больше говорить на эту тему.

— Я обязательно найду ее, Ной, — убежденно ответил юноша. — Возможно, она не захочет меня знать, тогда я смирюсь с ее решением. Я уже встречался с парой девчонок, с тех пор как Бэлль уехала. Для меня они ничего не значат. Они не идут ни в какое сравнение с Бэлль.

Потом он сказал, что ему еще нужно выполнить некоторые поручения, и выбежал через заднюю калитку.

Ной вернулся в паб.

Гарт еще не открыл заведение. Он сидел за кухонным столом и курил трубку. Мог сидела напротив и штопала носки. Ной отметил, что эта парочка практически никогда не расстается и Мог хорошо влияет на Гарта, поскольку тот стал не таким вспыльчивым, как был когда-то.

— Выпьешь чего-нибудь? Чай или пиво? — спросила Мог.

Ной отказался, сказал, что ему следует поспешить домой, потому что сегодня вечером он идет в концертный зал в Кингс-Кросс с одной молодой дамой.

— Джимми тоже следует встречаться с девушками, — заметила Мог.

Ной и сам так думал, но его немного удивило то, что Мог с ним солидарна.

— И не смотри на меня так! — воскликнула она. — Парню скоро девятнадцать лет, пора ему завести себе подружку.

— Мог права, — мрачно кивнул Гарт. — Бессмысленно все время скорбеть о Бэлль.

— Я только что сказал ему то же самое, — признался Ной. — Но одного нашего желания недостаточно.

— Наверное, я плохо на него влияю, — с опаской предположила Мог. — Я постоянно говорю о Бэлль и ничего не могу с собой поделать. Я не понимаю Энни. Она ни разу не наведалась сюда, не спросила, есть ли новости о Бэлль, не пришла посмотреть, чем я занимаюсь. А в прошлом месяце, когда я ее навещала, служанка сказала, что мадам нет дома. Я знаю, что это неправда.

Ной дважды был у Энни, и каждый раз натыкался на холодный прием. Домик, который она сдавала, был очень уютным, и хотя жильцы у нее были такие, что у них волосы встали бы дыбом, если бы они узнали, что их хозяйка когда-то содержала бордель, она явно не опасалась того, что Мог или Ной расскажут об этом и поставят ее в неловкое положение.

— Энни всегда была бесчувственной, — произнес Гарт. — Ходили слухи, что она шантажировала Графиню, чтобы та оставила бордель ей.

— Это гнусная клевета. И наглая ложь! — решительно заявила Мог. — Графиня заботилась об Энни, и Энни присматривала за старушкой, как за собственной матерью.

— Тогда почему она наплевала на собственную дочь? — удивился Гарт. — Такое впечатление, что это ты, Мог, мама Бэлль. Что с ней не так?

Ной остановил спорящих, подняв руку.

— Я знаю, что Энни вынудили заниматься проституцией. Трудно любить ребенка, зачатого в грехе.

Мог прикусила губу, как будто хотела что-то сказать, но не решалась.

— Давай, Мог! — подбодрил ее Ной. — Я вижу, ты что-то знаешь.

— Это я виновата, — прошептала она. — Вскоре после рождения Бэлль я взяла все заботы о ней на себя и не позволяла Энни даже взглянуть на малышку. Энни была лучшей девушкой Графини, и я сказала себе, что она должна как можно быстрее вернуться к прежнему занятию, чтобы никто не занял ее место. — Мог расплакалась, крупные слезы потекли по ее щекам. — Если бы не я, вероятно, все сложилось бы по-другому. Это, наверное, наказание мне. Много лет назад я забрала у Энни малышку, а теперь сама должна страдать от горя, потеряв ее.

К удивлению Ноя, Гарт встал со своего места, обошел стол и приблизился к Мог. Когда здоровяк склонился над плачущей женщиной, ее обычно суровое лицо исполнилось нежности. Ной неожиданно понял, что Гарт влюбился.

— Мог, вашей вины здесь нет, — сказал Ной, направляясь к двери черного хода. — Вы были верной подругой для Энни и отличной нянькой для Бэлль. Но вам уже давно пора жить для себя, и мне кажется, рядом с вами именно тот мужчина, с которым можно начать новую жизнь.

Ной улыбнулся, оказавшись на заднем дворе. Он надеялся, что Мог и Гарт наконец поймут, что их жизнь должна кардинально измениться.

— Мог, не плачь, — утешал ее Гарт. Ему всегда было неловко рядом с плачущими женщинами. — Ной прав, ты ни в чем не виновата. Ты хорошая.

— Что означают его последние слова? — спросила Мог, вытирая слезы фартуком и поднимая на него глаза.

Гарт почувствовал, как внутри у него все затрепетало — это случалось часто, когда он был рядом с Мог. Хозяин паба считал, что у нее самое красивое лицо на свете. Ему нравилось, как она закусывает губу, когда нервничает, нравились ее нежные голубые глаза. Гарт знал, что должен что-то сказать, иначе никогда на это не решится.

— О мужчине, с которым можно начать новую жизнь? Мне сдается, Ной знает, что я к тебе неравнодушен, Мог, — выпалил он.

Она широко открыла глаза и зажала рукой рот.

— Ко мне?

— Да, к тебе, к кому же еще? — удивился Гарт. Его голос охрип, потому что он уже сто лет не ухаживал за женщиной, и ни одной из них он так не дорожил. — Возможно, ты чувствуешь иначе? Если так, скажи, я больше и рта не раскрою.

— Ох, Гарт! — негромко выдохнула Мог. Ее нижняя губа дрожала, как будто женщина вот-вот была готова вновь заплакать. — Ты тоже мне нравишься, но я думала, что ты не отвечаешь мне взаимностью.

Понимая, что подобные разговоры можно вести бесконечно, перебрасываясь словами, как теннисным мячиком, и так ничего и не решить, Гарт протянул руки, заключил Мог в объятия, притянул к себе и поцеловал.

У ее губ был вкус яблок, которые она резала для пирога. От нее пахло мылом и лавандовой водой. Гарт обнял Мог крепче и снова поцеловал. У него защемило сердце. По тому, как губы Мог отвечали на его поцелуи, он понял, что она чувствует то же самое, что и он.

— Мне кажется, давно пора открыть паб, — чуть позже пробормотал Гарт, уткнувшись в шею Мог.

Он расположился на стуле в кухне, усадив ее к себе на колени, и целовал снова и снова. Гарт не знал, что делать дальше. Ухаживание — это для молодежи, но Гарт чувствовал, что Мог скорее всего испугается, если он будет действовать слишком напористо. Кроме того, не следовало забывать о Джимми. Гарт не решался уложить Мог в свою постель, не уладив все с племянником.

Но хозяин паба был уверен, что Джимми воспримет их брак как единственно верное решение, и, возможно, будет прав.

— Вот уж никогда не думала, что это случится о мной, — призналась Мог, трогательно краснея. — Но мы должны подумать о чувствах Джимми; нельзя допустить, чтобы он вошел и застал нас.

Гарта всегда поражала ее способность угадывать его мысли.

— А я никогда не думал, что благодаря своему юному племяннику снова женюсь, — сказал он.

Мог замерла у него на коленях, покусывая губу. Гарт осознал, что все развивается не так, как он планировал.

— Я хочу сказать, что не могу подавать ему плохой пример, — продолжил он и понял, что его слова звучат неубедительно.

Хозяин паба почувствовал, что его лицо становится таким же огненно-красным, как и волосы.

— Я хотел сказать, что хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Мог! Ты станешь моей женой?

Тут она засмеялась нежным заливистым смехом, как будто по камешкам зажурчала вода.

— Большего я и не желаю, мистер Гарт, — ответила Мог. — И нам нужно поторопиться, если мы не хотим подавать Джимми плохой пример.

Ной продолжал улыбаться, думая о Мог и Гарте, когда подошел к своему дому на Тоттенем-Корт-роуд. Он полагал, что из них выйдет идеальная пара, и был почти уверен, что Джимми перестанет волноваться за Бэлль, если эти двое решат пожениться.

Но, как это часто бывало, когда Ной думал о Бэлль, его мысли вернулись к остальным пропавшим девушкам, и он вспомнил слова старшего инспектора с Боу-стрит: «Нам известно, что девушек соблазняют и увозят во Францию и в Бельгию, где они становятся проститутками. И сюда девушек привозят с той же целью. Мы нашли двух француженок в публичном доме в Степни, когда пару месяцев назад делали облаву. Девушки были в ужасном состоянии, худые как палки, грязные, подсевшие на опий. Когда мы их отмыли и привели переводчика с французского, то выяснили, что они думали, будто едут в Англию работать прислугой у важных дам. Такое впечатление, что обе беседовали в Париже с одной и той же женщиной, которая заверила их, что они поедут с ней в Англию всего на год. Обеих «укрощали» господа в большом доме, где за девушками пристально следили, чтобы они не сбежали. Потом, через несколько месяцев, их перевозили несколько раз, и каждый следующий бордель был хуже предыдущего. Наконец они оказались в Степни, где мы их и нашли».

Полицейский сказал, что в год пропадают от трехсот до четырехсот юных девушек, а находят чуть больше полутора сотен. Он подчеркнул, что многие из пропавших девиц, скорее всего, сбежали с мужчинами, некоторых, возможно, убили, но, по его мнению, остальные осели где-то в борделях. Еще он заметил, что многих невозможно спасти, даже если полиция их найдет, — из-за пристрастия к наркотикам и болезней они потеряли здоровье. Очень скоро очередная жертва окажется под могильной плитой.

— Вероятно, мне стоит еще раз съездить в Париж и попытаться подкупить Козетт, — пробормотал себе под нос Ной, не в силах избавиться от мыслей о телах юных девушек, лежащих под могильными плитами.