В детстве Бет всегда казалось, что дедушка Тьюк – шел ли он по деревне или ехал мимо на маленькой лошади, запряженной в двуколку – просто незнакомый человек, прохожий. Он никогда не заходил к ним в дом и даже не глядел в их сторону. Просто проезжал мимо, глядя вперед на дорогу, откинув голову назад и натянув шляпу на глаза.

– Вот едет твой дед, злобный, как осенняя муха, – обычно заявляла Кейт. – Сегодня утром кому-то не поздоровится, я в этом даже не сомневаюсь.

Джон Тьюк, отец Бет, если старик встречался ему по пути, а обычно это происходило, когда он возвращался домой из Кеплтона или Чепсуорта, замечал:

– Он мне кивнул, и я сделал то же самое, вот и весь наш разговор!

Однажды, когда Бет сидела на переднем крыльце и чистила зеленый горошек, дед Тьюк шел пешком по лугу, направляясь в церковь. Он прошествовал так близко, что Бет могла слышать, как скрипят его башмаки и позванивают монетки на цепочке для часов. Она заметила седые волоски, торчавшие из его длинного тонкого носа. Но даже когда его тень упала на Бет, он не посмотрел в ее сторону. В то время Бет уже было лет семь или восемь, и она начала задавать вопросы.

– Мне кажется, что дед Тьюк не знает, кто я такая, – заявила Бет, придя домой. – Он никогда не здоровается со мной, когда проходит мимо.

– Он прекрасно знает, кто ты такая, – ответила Кейт. – Ведь ты точная копия своего отца. Но он нас не признает, и делает вид, что нас вообще нет на свете.

– Почему?

– Спроси своего отца, – ответила ей Кейт. – Уж он-то умеет рассказывать всякие байки, ему все равно нечего делать. Подай мне горошек.

Кейт всегда была занята, и ей было не до разговоров. Но Джон Тьюк старался все объяснять дочери. Вот и сейчас он отложил в сторону газету и посадил Бет к себе на колени.

– Давай-ка глянем на тебя, – сказал он. – Твоя мать говорит, что ты – моя копия, но я в этом не уверен. Конечно, у тебя такие же пшеничные волосы, как и у меня, это правда! Но я что-то не вижу у тебя бороды! И красивых рыжих усов. Посмотри какие у меня усы!

– Господи, какую же ты ерунду мелешь, – заметила Кейт. – Ты нарочно придумываешь всякую чепуху, а не говоришь девочке то, что она хочет узнать.

– Хорошо. Все что угодно, только чтобы дома было тихо!

Он откинулся назад на стуле, и Бет пришлось извиваться, чтобы не слететь с его колен.

– Твой дед и я поссорились, – сказал он. – Это случилось много лет назад, еще до твоего рождения, только потому, что я не стал работать плотником.

– А где эта плотницкая мастерская? – спросила Бет. – Она далеко отсюда?

– Нет. Близко. На другом конце Хантлипа, у поворота на Мидденинг. Там стоит дом, который называется Коббс, и еще там целых десять акров земли. Это все осталось с тех пор, как Тьюки были фермерами. Твой дед превратил старую конюшню в рабочие помещения и постепенно, со временем организовал хорошее прибыльное дело. Поэтому он так разозлился, когда я не захотел работать вместе с ним.

– Почему?

– Мне не хотелось всю жизнь изо дня в день строгать дерево. Мне это просто не нравилось!

Он улыбнулся Бет, но она серьезно смотрела на него. Ей было не до шуток, она ждала продолжение рассказа.

– Ты пойми, я выучился всему, – гордо заявил Джон. – Я могу выполнить любую столярную или плотницкую работу. И – могу поклясться – сделаю все не хуже, а лучше других!

Кейт с шумом бросала на стол ложки и вилки.

– Вы только его послушайте, – заметила она. – Моя стиральная доска вся износилась до дыр, у кресла сломана ручка. Словом, у нас полно работы, которая просто ждет тебя, Джон Тьюк!

– Да, знаю, знаю! И когда у меня будет подходящее настроение, я все сразу переделаю!

Он подмигнул Бет.

– Твоя мать не понимает, – сказал он. – Мне трудно снова взять в руки инструменты после всех лет, проведенных в мастерской. Мне даже противно подумать об этом!

– Как мне тебя жаль! – воскликнула Кейт. – Вот уж действительно ужас!

– А лошади – это совсем другое, – продолжал Джон. – Когда я вижу неусмиренную лошадь, у меня прямо руки чешутся, так мне хочется погонять ее. Лошади – это вам не дерево. Не проходит и дня, когда бы я не благодарил свою судьбу и звезды за то, что расстался с прежней работой. Но мне жаль старика, потому что он сильно переживает.

– Он просто глупый! – объявила Бет.

– Ну, не знаю, ему нравится командовать и делать все по-своему. Я тоже такой же, ты меня понимаешь? И я счастлив, что занимаюсь любимым делом. А то, что я не играю важную роль дома, это даже хорошо. Ты же понимаешь, что здесь командует твоя мать!

Джон начал строить рожи, подмигивать, кивать головой и трясти бородой, и Бет не выдержала и начала смеяться, хотя она понимала, что мать злится глядя на них. Отцу нравилось делать вид, что Кейт им командует, что он у нее под каблуком.

Но, хотя Кейт и ворчала, и покрикивала, ей редко удавалось что-либо сделать по-своему. Джон все решал сам, и она покорялась малейшему его желанию и требованию.

Между Кейт и Джоном частенько случались ссоры. Он заявлял, что она не умеет веселиться, а, по мнению Кейт, Джон ко всему относился уж слишком легко. И особенно к деньгам.

– Кейт, у тебя такой вид, как-будто все беды мира лежат у тебя на плечах!

– Может, это и так, когда мой муж приходит домой веселенький, от него несет пивом и он отказывается даже поесть!

– Черт побери! Человеку следует иногда повеселиться, разве я не прав? Особенно после удачного дня. Как ты думаешь, сколько я получил за эту кобылу и ее жеребенка?

– Понятия не имею, но уж наверное не больше того, что ты заплатил за свои развлечения!

– Больше! Гораздо больше! Эй, вот два соверена, положи их в свой кошелек. Будем надеяться, что их тебе хватит надолго.

– Интересно, а где же остальные?

– Я их снова вложил в дело! Купил парочку кобов, невысоких коренастых лошадок. Я их купил у валлийца. Кейт, ты никогда не догадаешься, кого я видел в Россе!

– Кого? – спросила Кейт.

– Всех, на кого я там смотрел.

– Пошел прочь, пьяный дурак!

– Бет, твоя мать серьезна, как церковное кладбище. Как получилось, что я женился на такой мрачной женщине?

– Наверное, папочка, просто никто больше не соглашался выйти за тебя замуж!

– Так! И моя дочь тоже против меня! А как насчет подарочка, который я привез ей? Наверное, она не станет брать его у меня.

– Какой подарок? – спросила Бет.

– О, просто маленькая корзинка для рукоделия – там есть иголки и разноцветные нитки, и маленький наперсток, и даже маленькие пяльцы и грибок для штопки. Ну, ничего страшного, наверное, мне придется все отдать Хетти Минчин.

– Нет, – твердо сказала Бет. – Ты должен отдать подарок мне.

– А что я получу в обмен? Ты даже не хочешь поцеловать своего отца! А что я получу взамен этой теплой шали? Я купил ее специально для своей женушки Кейт. О, кругом одни улыбки. Как чудесно, что женщины понимают, как нужно ублажать своих мужчин. Какие они милые. Это правда!

– Все просто замечательно, – заметила Кейт. – Но тебе следовало бы быть поэкономнее, ведь никогда не известно, когда ты снова заработаешь хоть что-то. Шаль, ничего себе! Неудивительно, что я уже поседела!

После лошадиной ярмарки всегда было одно и то же. Кейт прекрасно понимала, что не в ее силах изменить Джона, но она продолжала ворчать.

И Бет, хотя она старалась копировать мать, вскоре поняла, что им лучше принимать отца таким, каков он есть. Он был ее отцом, и этого достаточно. Жизнь в его присутствии становилась ярче и теплее. Он утешал Бет, когда она грустила.

– Так, куда скрылось наше солнышко сегодня? Оно спряталось за облаками? Ну что ж, мне придется тебя развеселить. Давай поспорим. Шиллинг с носа или по пенни с каждого гвоздя в башмаках? Ну вот и хорошо! Мне нравится, когда у тебя веселая мордочка!

По вечерам она сидела у него на коленях, зашивая дырки на его одежде или пришивая пуговицы. Она проверяла его карманы, вытряхивала оттуда крошки и всякий сор, потом рассортировывала вещи, и затем аккуратно снова все складывала обратно.

– Вот мой кисет для табака, что-то он слишком легкий, – говорил ей Джон. – А это петля, чтобы меня не укусил Черный, когда я проверял его зубы сегодня утром. О, а это кусок угля, который я нашел сегодня на дороге. Положи его обратно. Может, он принесет мне удачу!

Когда была плохая погода, он оставался дома и ничего не делал. Просто сидел в кресле, задрав ноги к очагу и положив руки в карманы бриджей. Кейт сама таскала ведра воды или громадные охапки дров. Но когда он занимался лошадьми, то доводил себя буквально до изнеможения. Тогда Бет помогала ему добраться домой, смотрела, чтобы он не упал где-то по дороге от усталости и не уснул в канаве или под кустом. Часто он шел пешком за двадцать миль, ведя на поводке парочку молодых неприрученных лошадей. И тогда все его руки до самых плеч были черными от синяков и ссадин.

– Эти бродяжки устроили мне настоящие танцы, – говорил Джон. – Но утром я отыграюсь на них!

Все фермеры Хантлипа уважали Джона за его честность и объективность. Они давали ему деньги, чтобы он купил для них хороших лошадей для работы в поле, часто просили, чтобы Джон вылечил их коров. Бет любила ходить с ним по фермам. Как-то раз, когда они отвозили телегу с ломовой лошадью в Мидденинг, он показал ей мастерскую деда Тьюка.

– Посмотри сюда, это Коббс. Я тут родился, а это мастерская, о которой я тебе рассказывал.

Он старался не встречаться с отцом, поэтому стоял немного в стороне от ворот, у высокой живой изгороди. Но сидящая в телеге Бет могла сверху все хорошо разглядеть. Дом с темными балками, яркие красные панели из камня, и трубы каминов, наполовину в солнечном свете, наполовину в тени от окружавших дом вязов и дубов. Она видела большой двор у мастерских. Кругом лежали всевозможные доски и планки. Она видела пильщиков за работой, и то, как над ними клубились облака древесной пыли, и все кругом было завалено опилками. Она видела столяров и плотников, двигавшихся по длинной мастерской с низкими потолками. Через отворенные двери слышался звук молотков, который эхом отдавался в замкнутом пространстве. Звук пилы напоминал голос огромного неутомимого существа – чифф-чафф, чифф-чафф…

– Боже, какой шум, – заметил отец. – Но твой дед обожает эти звуки. Ему нравится, когда целый день только и слышно – динг-донг, динг-донг. Эй, Бет, ты видишь его во дворе?

– Нет, но мне кажется, что он где-то неподалеку – уж очень стараются все его работники. И Сэм Ловаж, и Боб Грин. Я вижу, как они суетятся, прямо воробьи в свежем навозе.

– Слава Богу, что это не я. Ты видишь огромный дуб, растущий во дворе?

– Конечно, его трудно не заметить – он такой огромный!

– Этот старый дуб стоит здесь со дня сотворения мира! Он рос здесь, когда еще не был построен дом, а это случилось давненько.

– А вот и дед, – сказала Бет. – Он смотрит в нашу сторону и даже прищурился. Он, наверное, решил, что я такая высокая, потому что хожу на ходулях, правда?

– Пора двигаться, – сказал Джон и потянул за вожжи. – А то решит, что мы подглядываем за ним, если даже на самом деле так оно и есть.

– Он живет один в таком огромном доме?

– Да, и наверное, ему иногда бывает одиноко.

– Это его вина, – сделала заключение Бет.

– Может и так, но мне все равно его жаль. Мне и тебя жаль, потому что из-за меня у тебя нет дедушки.

– Мне он не нужен, – ответила Бет.

Когда Бет не ходила в школу, она весь день проводила на общем выгоне, глядя как работает ее отец. Конечно, она старалась держаться подальше от лошадей. И еще ей велено было молчать, когда он пускал в ход кнут.

– Сиди тихо, как мышка, – говорил ей отец. Весной верхние склоны выгона становились желтыми от цветения утесника. Под лучами солнца краски просто сверкали, а в теплом воздухе разносился чудесный аромат. Бет приходила сюда с первыми лучами солнца и сидела, пока не темнело. Отец нес ее до дома на руках, и она сразу же отправлялась в кровать. В ушах ее еще звучали трели жаворонка, во рту было сладко от ощущения сладости и свежести дня. Желтое пламя утесника текло вместе с нею в сон, и ее дремы были окрашены в желтый цвет.

Летом ей приходилось надевать шляпу. Мать тщательно следила за этим. Но все равно у нее постоянно обгорала кожа, и появлялась россыпь веснушек на носу и щеках. Бет было все равно, и если Кейт ругала ее за это, Бет все равно нравилось ощущение жара на нежной коже.

Когда она подросла, отец давал ей кое-какие поручения. Например, разрешал побаловать лошадей куском жмыха и показывал, как готовить для них еду. Но он никогда не разрешал ей ездить верхом, даже когда животные уже были приучены к седлу.

– Нет, нет, только не на Пэдди, и не на Тесс. Они слишком резвые. Ты только глянь на Пэдди! Ты только посмотри, как он вращает глазами! Если ты сядешь на него, он сразу же сбросит тебя в пруд!

– Почему это?

– Ну, он гораздо больше тебя. И потом – Пэдди ужасно горд. Ему может не понравиться то, что ты на него взгромоздилась. Ты еще такая маленькая.

– Но он больше тебя тоже.

– Да, и я бы сказал, – гораздо красивее.

– Да, но тебе он разрешает ездить на нем верхом, – настаивала Бет.

– Только иногда! Вообще-то его это нервирует. Но ему придется привыкнуть к тому, что я его хозяин, и он понимает, что я знаю все его трюки. Послушай! Вот что я тебе скажу! Когда-нибудь я куплю тебе маленького хорошего пони и научу тебя ездить верхом, как ездят настоящие воспитанные леди. Ты будешь сидеть на нем боком в седле, и у тебя будет хлыст, и все такое. Ты согласна?

– Когда?

– Когда-нибудь. Вот увидишь!

Действительно, он купил в Кеплтоне пони и его звали Сайлас. Четырехлетний холощеный мерин был блестящего коричневого цвета с черной-черной гривой. Сайлас отличался спокойным нравом, и Бет быстро научилась ездить в седле, которое изготовил для нее Джеймс Блафф.

Но Бет ужасно нравилось ездить без седла, просто вскочить на лошадку и двинуться куда глаза глядят, вернее куда влекла фантазия животного. Ей нравилось держаться за жесткую гриву, нравилось ощущение под собой упругого и сильного тела.

– Ты просто разбиваешь мое сердце, – говорил ее отец. – Ездишь, как простолюдинка. Тебе что, не нравится быть настоящей леди?

– Нет, – отвечала Бет. – Я хочу оставаться сама собой, той, кто я есть на самом деле.

– Вы – два сапога пара, ты и твой пони! Ну да ладно, если тебе нравится ездить верхом именно так и наплевать, что думают о тебе остальные, хорошо. Ты – счастлива, а это самое главное. Но только не жди, что я стану тебя защищать, когда ты шлепнешься в грязь и мать станет ругаться из-за испорченной одежды.

Каждый раз, когда Бет проходила мимо ворот на выгон, Сайлас мотал головой и моргал своими большими глазами. Он залезал мордой ей в карманы, разыскивая там крошки, шагал за нею, легонько покусывая шею или развязывая тесемки фартука.

Если Бет поворачивалась к нему и начинала отчитывать, он сразу отводил в сторону мечтательные, невинные глаза и опускал голову вниз, как будто был занят важными и серьезными размышлениями. Весной, когда Бет искала птичьи гнезда, он следовал за ней от куста к кусту, ходил за ней, когда она осенью собирала ежевику, а когда просто сидела и наслаждалась пением жаворонков, старался пастись поближе или ощипывал утесник, в тени которого сидела Бет.

Ей нравилось смотреть, как он это делал. Бет поражало, что такой большой язык мог осторожно выбирать нежные стебельки между колючками, и что такие крупные зубы аккуратно прикусывали самые верхние побеги среди твердых старых стеблей. Ей также нравилось, как Сайлас настораживался, когда пересмешники затевали шум в кустах или вылетали оттуда с сильным хлопаньем крыльев. Он так забавно волновался, когда перышко вдруг влетало ему в нос.

– Ой, да он просто неженка! Вот кто он такой, – говорил ее отец. – Ходит за тобой всюду, как ягненок за матерью.

В эту зиму Кейт сильно простудилась, у нее болела грудь, и Бет не ходила в школу, чтобы помогать по дому. Погода была ужасная, выпало много снега.

– Тебе не следует выходить на улицу, – сказал ей отец. Я не хочу, чтобы ты простудилась, как твоя мать. Оставайся дома в тепле.

– Но я хочу повидать Сайласа.

– С ним все в порядке, я позабочусь о нем, не беспокойся!

Когда наконец Бет появилась на выгоне, ее пони там не было.

– Куда он подевался? – спросила его Бет.

– А? Кто? Сайлас? О, я отослал его на дальнюю ферму. Для него здесь слишком холодно, ему лучше сейчас побыть в закрытом помещении.

– На какую ферму? – спросила его Бет.

– Она дальше к югу, по дороге к Тиэл-Хаус. Там ему будет тепло.

– Когда ты его отправил?

– Пару недель назад, а может и три недели назад. Я точно не помню.

– Его больше здесь не будет, так? – продолжала спрашивать Бет. – Ты его продал? Он больше сюда не вернется? Признавайся.

Отец разбрасывал сено для лошадей, делая вид, что совершенно поглощен этим занятием. Он вздыхал и отдувался. Бет упорно стояла и ждала его ответа. Наконец отец повернулся к ней лицом и оперся на вилы.

– Мне пришлось это сделать, – сказал он. – Лекарства для матери стоят дорого, а за Сайласа мне предложили много денег. Он в хороших руках, один парень купил его в подарок сыну.

– Ты должен был сказать мне об этом, – заметила Бет.

– Я надеялся, что мне повезет и я успею купить тебе другого пони к тому времени, когда ты снова придешь сюда. Я тебе его обязательно куплю, вот увидишь! Поверь мне!

– Нет, – ответила Бет. – Мне не нужен другой пони! Нам это не по карману! Только богатые фермеры могут покупать пони для своих детей.

– Бет, я ничего не мог сделать. Ты понимаешь меня, не так ли?

– Я понимаю, – сказала Бет и отправилась домой. Сначала она сильно разозлилась, потому что знала – отец не покупал ничего такого особенного для матери. Но по мере того, как проходило время, уныние отца смягчило ее злость. Взрослый мужчина не должен отчитываться перед ней за свои решения. Ей не хотелось, чтобы он «подлизывался» к ней, стараясь вернуть себе ее расположение.

– Эй, Бет! Ты не хочешь поехать со мной на ярмарку в следующую пятницу? Я куплю тебе имбирных пряников или платок. Нет, я куплю тебе бусы!

– Мне ничего не нужно.

– Не понимаю, почему нет. Мне кажется, я должен тебе парочку шиллингов, потому что тайком продал Сайласа.

– Оставь это, я же не плачу!

– Да, ты у меня молодец, никогда не плачешь от обиды. Но может, мы съездим к Генри Меппу, чтобы ты покаталась на его Боксере? Тебе понравится. Ты и Боксер старые друзья!

– Нет, – сказала Бет. – Я уже слишком большая, чтобы сидеть на ломовой лошади и показывать свои ноги. Все нормально, не беспокойся обо мне. Я всем довольна.

Каждое утро перед школой Бет ходила за водой. Однажды в октябре, пока она ждала своей очереди к колонке, мимо проехал в двуколке дед Тьюк, и Фредди Ловаж, отец которого работал у него в мастерской, перестал качать воду и почтительно приветствовал старика.

– Вон твой дед, – сказал он Бет. – Почему ты не присела перед ним?

– Ха! – воскликнула Бет. – Я лучше сделаю реверанс перед ведром с водой или перед гусями миссис Мерри.

– Мне кажется, твой отец дурак, что порвал отношения со стариком, – сказал Фредди. – У старого мистера Тьюка дела идут будь здоров, там, в Коббсе.

– Ну и что, а у моего отца полный порядок с лошадьми.

– Лошади, – заметил Фредди. – В этих играх с цыганами нет настоящих денег!

– Мой отец сам себе хозяин! Ты не можешь сказать того же о своем отце, Фредди Ловаж.

– У моего отца в руках настоящая специальность, – ответил ей Фредди.

– Тогда передай ему, чтобы он меньше совал нос в дела других! – парировала Бет. – Давай побыстрее набирай воду. Я не собираюсь ждать здесь целый день.

Когда она вернулась домой, отец чистил сапоги на крыльце.

– Я слышал, как ты отчитала Фредда. Ты поступила правильно, дочка. – Джон взял ведра и отнес их в кухню. – Я не стану вечно работать с лошадьми на общем выгоне. Нет, нет, ни за что! Когда-нибудь у меня будет клочок собственной земли, я выстрою конюшню и тогда стану разводить породистых коней.

– На какие деньги ты собираешься покупать землю? – спросила Кейт. – На пуговицы для рубашки или на крышки от бутылок?

– Для этого дела лучше подходят деньги, – сказал Джон. – Мне нужно немного удачи, чтобы подтолкнуть меня вперед.

– Удачу не ищут на скачках в Чепсуорте.

– Скачки? Кто говорит о скачках? Женщина, я еду на ярмарку. Мне казалось, что тебе это ясно.

– И поэтому ты так прихорашиваешься?

– Между прочим, там есть парочка лошадок, на которых бы я сегодня поставил. Давайте выберем – Руфус или Быстрые Деньги?

– Я бы выбрала Надежное, если они у тебя в кармане.

– Бет, какую лошадь ты выбрала?

– Руфус, – ответила Бет. – То, другое имя просто должно принести неудачу.

– Тогда пусть будет Руфус, и если он хорошо себя покажет, нам улыбнется успех.

Он достал из кармана крону и дал ее Бет, чтобы та поцеловала ее на счастье.

– Если нам повезет, то после двух часов мы станем на пятнадцать фунтов богаче. И когда-нибудь я смогу выводить лошадей, которые станут известны во всех трех провинциях. Да, так будет когда-нибудь! Вот увидишь!

В тот же день он погиб от удара копытом жеребца, которого он купил в Чепсуорте. Его тело нашли на выгуле в Хантлипе и принесли домой пастухи. Они сказали, что Джон, видимо, умер сразу. Его глаза были широко раскрыты, а на затылке зияла огромная рана.

Бет услышала об этом, когда была в школе, и сразу же побежала домой, хотя на улице бушевал сильный дождь. Кейт сидела в темной кухне и раскачивалась взад и вперед, крепко обхватив себя руками. Она просто вцепилась кистями рук себе в плечи. Казалось, она даже не заметила, когда в кухне появилась Бет. Но стоило ей протянуть руку и почувствовать, что девочка промокла насквозь, она сразу очнулась, поднялась со стула, начав ругать дочь.

– Тебе нужно быстро переодеться! Прямо как мокрая крыса! Почему ты не подождала, а бежала сюда под проливным дождем?

Бет сотрясала сильная дрожь, хотя она уже стояла голой у огня. Быстрыми движениями она крепко вытерлась грубым полотенцем и быстро переоделась в теплую чистую одежду. То, что ей было тепло, почему-то вызвало у нее чувство вины: когда она бежала по дождю, ей казалось, что теперь уже будет все равно. Но оказалось, что ее плоть реагировала по-другому: она была рада снова оказаться дома, в тепле. Быть живой – хорошо.

Кейт зажгла лампу, и ее лицо, когда она нагнулась к лампе, внезапно показалось очень старым. Морщинки у рта стали такими глубокими, и их было слишком много. Она начала суетиться – задернула занавески, поставила на огонь чайник, подогрела заварочный чайник и заварила чай. Но время от времени она останавливалась и глядела перед собой злым и обиженным взглядом, потом вздрагивала и произносила:

– Я рада, что его нашли до дождя, мне бы не хотелось, чтобы он лежал под дождем, весь в грязи. Позже она сказала:

– Священник Уиздем очень добр. Он приказал, чтобы твоего отца отнесли в церковь.

Бет спросила:

– А что стало с лошадью?

– Они поймали жеребца и поместили в загон. Мне кажется, что его постараются продать… если найдется такой сумасшедший, что купит это чудовище.

– Там еще где-то есть кобыла. И седла, и уздечки… и еще что-то.

– Да, мне нужно поговорить с пастухами. Может, они помогут нам все это продать. Бог свидетель, нам понадобится каждый пенни.

– Приходила Квини Ловаж, она спрашивала – станем ли мы заказывать гроб отца в Коббсе. Я ответила «нет», я предпочла иметь дело с мастером из Чепсуорта.

– Мама, наверно, это нехорошо. Дед Тьюк делает гробы для Хантлипа. Почему он не может изготовить гроб для своего собственного сына?

– Я не желаю иметь с ним дело! – ответила Кейт. – Хотя, конечно, если он захочет, то может прийти на похороны.

Но дед Тьюк не пришел на похороны. Им сказали, что в тот день в столярной мастерской работа шла, как обычно.

– Я этого и ждала, – сказала Кейт. – Твой дед никому ничего не прощает.

Лошади и все остальное были проданы с аукциона, и гробовщику и могильщику выплатили все до последнего гроша. Потом Кейт рассчиталась с человеком из Чепсуорта, который снабжал Джона зерном для его лошадей, и с кузнецом из Коллоу-Форда.

– У нас осталась только мелочь, – сказала Кейт, – но мы выплатили все долги, и я намерена впредь их не делать.

– Я могу пойти работать прислугой, – сказала Бет.

– Нет, не нужно, я снова начну шить перчатки. У меня все еще есть моя деревянная форма и я надеюсь, что я еще не растеряла своих навыков. Я могу так же хорошо работать, как и остальные женщины, которые занимаются здесь этим ремеслом.

Каждую неделю на телеге приезжал человек из Чепсуорта – он привозил материалы и забирал готовые перчатки. Агента звали Артур Робертс. Выглядел он щеголевато и пришепетывал при разговоре. Кроме того, когда входил в кухню, то держал у лица надушенный платок, и его прозвали Лили-Милли-Бобс. Бет его терпеть не могла. Мать работала очень хорошо, но он всегда находил причины, чтобы недоплачивать.

– Какая странная форма перчаток, миссис Тьюк, вам не кажется?

– Я не кроила этих перчаток, мистер Робертс.

– И швы весьма небрежные.

– На меня никогда не жаловались, когда я работала на фабрике. Мистер Генти всегда называл меня лучшей перчаточницей.

– Один шиллинг и девять пенсов за дюжину перчаток. Миссис Тьюк, я могу вам заплатить сегодня только эту сумму.

– Это слишком мало, – вмешалась Бет еще до того, как мать согласно кивнула головой. – Оставьте перчатки, мы сами отвезем их мистеру Генти.

Молодой человек посмотрел на нее сверху вниз.

– Ты, наверное, должна быть в школе.

– Я специально пришла пораньше из школы, чтобы встретиться с вами.

– Конечно, маленькие бесцеремонные девочки быстро подрастают и вмешиваются не в свое дело. Но мистер Генти ничего не сделает для вас.

– Посмотрим!

– Шиллинг и одиннадцать пенсов, – устало заявил он. – Я плачу вам столько, потому что вы очень бедны.

Когда он ушел, Бет открыла дверь, чтобы проветрить кухню.

– Интересно, что он за мужчина, если от него пахнет фиалками?

– Ты дерзко разговаривала с ним, – заметила Кейт. – Мне не нравится, когда такая маленькая девочка разговаривает в таком тоне со взрослыми людьми. Л если он затаит на нас злобу?

– С чего это? – спросила ее Бет. – Он набивает себе карманы той мелочью, которую отбирает у бедняков. Весь Хантлип знает об этом. Тебе нужно бороться с ним, как это делает миссис Топсон.

Кейт старалась, но она плохо видела, и поэтому работала очень медленно. Бет помогала ей, но в Неделю они не зарабатывали больше семи шиллингов. И часто получали еще меньше.

Как-то в январе, когда Бет вернулась домой, мать лежала с серым лицом на диване, ее мучили сильные боли. Рядом сидела с озабоченным лицом соседка, миссис Уилкс. В кухне пахло жжеными перьями.

– Твоя мать больна, – сказала миссис Уилкс. – Это неудивительно, потому что она ест меньше, чем воробушек! Не смотрите на меня таким гневным взглядом, мисс, если бы я была на вашем месте, мне было бы очень стыдно. Такая большая девочка – уже одиннадцать лет, и все еще ходишь в школу. Тебе давно пора зарабатывать деньги!

– Энни, помолчи, – сказала ей Кейт. – У меня просто закружилась голова, вот и все!

– Что ты ела на обед? – спросила ее Бет.

– Я ела то, что хотела, – ответила мать.

– Ты съела чашку чая, – воскликнула миссис Уилкс. – Я знаю все твои обеды!

Она снова напустилась на Бет.

– Видишь, в шкафу лежат два яйца и половина буханки хлеба, но к ним нельзя притронуться. Нет, нет! Это на обед и на завтрак для дочки.

– Глупости, – сказала Кейт, пытаясь сесть прямо. – У меня не было времени, чтобы сходить в лавку. И вообще, это не твое дело, Энни Уилкс, и в следующий раз, пожалуйста, не лазай по моим шкафам!

– Тогда я ухожу. Вот тебе и благодарность за то, что я старалась быть хорошей соседкой! – резко сказала миссис Уилкс.

Когда за ней захлопнулась дверь, Бет пошла и посмотрела, что осталось в кувшине, где они хранили деньги. Он был пуст.

– Приходил человек, – откликнулась мать. – Я его не знаю, но он сказал, что отец был ему должен. Он сказал, что долг был тридцать шиллингов.

– И ты ему их так просто отдала? Человеку, которого ты никогда прежде не видела?

– Мне показалось, что он сказал правду. Я не желаю, чтобы мы были кому-то должны!

– Нет, конечно, ты лучше станешь ходить голодной, и заболеешь от этого.

Бет принесла ветки для растопки и разожгла огонь. Она сварила яйцо и порезала хлеб тонкими ломтиками. Потом намазала хлеб лярдом и убедила мать, чтобы та села и поела.

– Вот какая суетня, и все из-за того, что у меня закружилась голова, – сказала Кейт.

– Как ты сейчас себя чувствуешь?

– Все нормально, я никогда не чувствовала себя лучше.

– Ты не против, если я уйду на время?

– Куда ты собралась так внезапно?

– Я обещала Хетти Минчин, что помогу ей решить задачу. Я ненадолго, а ты отдохни, пока я не вернусь.

– Эй, еще слишком рано, чтобы зажигать лампу!

– Сейчас противный и темный вечер. И очень холодно и сыро, поэтому пусть горит огонь, ладно?

– Вы только ее послушайте! – воскликнула Кейт. – Ты что-то раскомандовалась, девочка моя!

– Кому-то нужно привести тебя в норму, – ответила Бет.

С наступлением темноты поднялся туман от ручья, он крался, холодный и серый, вдоль деревни. Зимой туман всегда приходил из Деррента именно таким образом, и люди называли его Дыханием Дьявольского Охотника. Согласно старым легендам Хантлип когда-то был обиталищем зла, потому что здесь проходила Дьявольская Охота. Гончие убивали и калечили маленьких детей, и все, кто стоял на пути охотников, слепли от искр, вырывавшихся из-под лошадиных копыт. Местные жители уверяли, что в плохие мрачные ночи и сейчас можно было услышать, как «Охотники» щелкали хлыстом и гончие лаяли позади кузницы.

На Бет было надето пальто отца, и его подогнутый подол был тяжелым и неуклюжим, бил по ногам на каждом шагу. Ей пришлось засунуть руки в карманы, чтобы полы пальто не расходились в стороны. Высоко подняв воротник, она опустила туда лицо, дыша собственным теплом.

На улицах было пусто, и ее шаги отдавались эхом по дороге. Она прошла дом Минчинов и пошла дальше через мост, потом по другой стороне Деррента. У поворота на Мидденниг налево, позади нее остался последний огонек, и Бет шла дальше только по наитию. Уже стало совсем темно, туман обволакивал ее лицо. Бет казалось, что она шагала по краю мира и могла каждую секунду свалиться в вечную тьму. Но она не останавливалась, пытаясь не сбиться с нужного направления, ориентируясь по живой изгороди. Наконец она подошла к воротам рабочего двора своего деда.

Там было светло, отсветы из окон странно освещали плывущий туман. Двери были открыты, и Бет заглянула внутрь. От дыма ламп и от тепла у нее заслезились глаза.

У окна работали четыре человека. Они все нагнулись над верстаками, ноги у них были по колено в стружках. Еще двое в центре помещения старались как можно лучше укрепить стенки загона для ягнят. Сэм Ловаж, местный сплетник, увидел Бет и что-то прошептал на ухо деду Тьюку, который стоял спиной к печке, расположенной неподалеку, и что-то записывал в своей книжке. Дед повернулся и бросил острый взгляд на Бет. Он секунду колебался, потом пошел к ней.

– Кто ты такая? – спросил он ее, нахмурившись.

– Вы должны знать, кто я такая, – сказала она.

– Может – да, а может – и нет!

– Я хочу поговорить с вами, – сказала Бет.

– Говори, я тебя слушаю.

– И все остальные тоже очень внимательно нас слушают.

– Хорошо, давай выйдем на улицу.

На улице, в тумане он показался ей огромным. Его плечи, несмотря на сутулость, вызванную его работой, были мощными и широкими, и он держался очень спокойно. В свете огня из дверей его лицо под плотно натянутой шапкой было очень острым, как у статуи, вырезанной из хорошего розового дерева. Сильный рот был изогнут вниз.

– Ну! Что ты хочешь от меня, мисс?

– Моя мать больна, – сказала Бет. – Ей нечего есть.

– И чья же это вина? Только не моя! Но, может, твоя мать считает, что виноват во всем я?

– Она меня к вам не посылала, она лучше умрет от голода.

– Кейт очень гордая. Я это знаю. А ты? Ты знаешь, что такое «гордость»?

– Гордостью сыт не будешь.

– Не похоже, что ты голодаешь, – заметил дед.

– Это моя мать голодала, я узнала об этом только сегодня.

– И ты сразу пришла ко мне?

– Мне больше некуда идти.

– Ты разве не слышала о том, что я поругался с твоим отцом? И как я его выгнал из дома? Ну, хорошо, почему ты думаешь, что я захочу вам помочь?

– Я просто подумала, что вы это сделаете. Вот и все.

– У тебя довольно странные понятия для девочки твоего возраста. И с этим не поспоришь! Подожди меня здесь. Я пойду с тобой и повидаюсь с твоей матерью.

Он подошел к двери и обратился к своим работникам.

– Меня здесь не будет ко времени окончания работы, поэтому проследите, чтобы все лампы были потушены, и заприте двери. И не вздумайте уйти раньше времени, я все равно узнаю, если вы это сделаете.

Он повернулся к Бет и застегнул свою куртку до верха. Они отправились в путь. Казалось, его не беспокоят темнота и туман. Бет шла рядом и постоянно спотыкалась.

– Возьми меня за руку, пока ты не свалилась в ручей, – сказал он ей. – Тебе нужно больше есть моркови, тогда ты не будешь страдать куриной слепотой.

Кейт сидела на кухне и шила перчатки. Она подняла глаза и сначала ничего не видела, пока они не сфокусировались на старике, стоявшем перед ней.

– Что это значит? Я никого к себе не ждала.

– Вам бы стоило предложить мне сесть. Просто из вежливости.

– С каких пор мы стали вежливыми друг с другом?

– Черт! Эта твоя дочь привела меня сюда, Кейт Тьюк!

Кейт повернулась и зло уставилась на Бет, которая принесла стул для старика.

– Моя дочь – хитрый маленький лягушонок. Она не должна была делать это за моей спиной.

– У девчонки есть чувство реальности. Она сказала, что гордостью сыт не будешь.

– Я ей тоже кое-что скажу, когда мы останемся одни.

– Послушай, – сказал он, прямо восседая на стуле. – Тебе не выдержать. Посмотри на себя. Порыв ветра – и ты упорхнешь отсюда прямо по трубе. Твоя гордость никому не нужна! Мне бы не хотелось, чтобы вдова моего сына жила на подаяния, поэтому давай обо всем спокойно поговорим.

– Вам было наплевать на вашего сына! Вы выбросили его из дома!

– Это старая история. А меня интересует настоящее. Самое лучшее, если вы станете жить в Коббсе. Я не такой бедный и могу позаботиться о тебе и о девчонке.

Кейт сидела молча, сжав губы в тонкую ниточку и прямо уставившись перед собой холодным мрачным взглядом. Бет тихонько ходила по комнате. Она сняла пальто и шарф и повесила все на крючок у двери. Потом подошла к столу и встала в круг желтого света. Старик переводил взгляд с нее на Кейт.

– Ну? – спросил он, и Кейт и Бет подскочили от неожиданности. – Я все еще жду ответа.

– Благотворительность, – сказала Кейт. – Мне не нравится благотворительность от кого бы она ни шла от вас или от церкви.

– Если ты переедешь ко мне с девочкой, вам придется зарабатывать тем, что вы станете присматривать за домом. Раньше этим занималась Гуди Изард. Это совсем не благотворительность, разве не так?

Кейт глянула на Бет. Она больше не злилась, казалось, что она со всем примирилась.

– Тебе следует подумать о девочке, – продолжал настаивать старик. – Не пропадать же ей с голоду вместе с тобой!

– Хорошо, хорошо, – сказала Кейт, – я перееду.

– Вот и ладно. Тогда все решено. Он встал и пошел к двери.

– Я пришлю к вам в пятницу Изарда с тележкой. Ровно в десять утра.

– Эй, – запротестовала Кейт. – Вы меня не торопите! Я должна рассортировать вещи и поговорить с мистером Бейтсом по поводу отказа от домика.

– У тебя есть три дня, Изард поможет вам с вещами. Что касается Бейтса, я разберусь с ним сам.

Старик ушел, а Кейт сидела и смотрела на дверь.

– Наверное, так лучше, – сказала она. – Но мне так неприятно, что-то меня тревожит.

– Тебе хотя бы не нужно будет портить глаза с этим шитьем, – сказала Бет. – Вот сейчас, в сию же минуту, я отнесу все к миссис Топсон!

– Жить в Коббсе. Как все меняется в мире. Просто как гром с ясного неба! По мановению волшебной палочки! Даже и не знаю, что сказал бы твой отец об этом.

– Ты сама знаешь, что он был бы доволен.

– Девочка моя, мне кажется, ты что-то задумала за моей спиной, так?

– Наверное, так, – согласилась с ней Бет.

Уолтер Изард постучал в их дверь ровно в десять утра в пятницу. Во дворе стояла тележка, запряженная пони. Шел дождь и тележка была прикрыта брезентом.

– Я рада, что идет дождь, – заметила Кейт. – Соседи будут сидеть по домам, вместо того чтобы интересоваться моими пожитками.

– Да, у вас забавные соседи здесь, в Хантлипе, – согласился Изард. – Я рад, что живу подальше отсюда, в Пайк-Хаузе.

Уолтер Изард был худ, на его узком лице сильно выделялись нос и скулы. Седые вьющиеся волосы были коротко подстрижены и четко обрисовывали череп. Бет часто видела его, когда он бродил по дорогам, перебросив через плечо мешок с инструментами. Она также знала по школе его сына Джесса, которому вечно доставалось за то, что он никогда не мог приготовить уроки. Джессу было девять лет.

Уолтер погрузил мебель на тележку. Кейт и Бет уселись рядом с ним, и они отправились в Коббс. Некоторые из соседей вышли на улицу, чтобы пожелать им доброго пути, и Кейт спокойно и достойно кивнула в ответ головой. На ней была ее лучшая черная шляпка и пальто, на коленях она держала часы, закутанные в тряпицу. Пока они ехали по деревне, часы начали звонить, и несколько человек, спешащих под дождем, повернулись к ним и посмотрели на странную процессию.

– Какие хорошие часы, – сказал Уолтер. – Мне нравятся часы с таким мелодичным звоном. Вы не видели, как уставилась Пегги Марвел, когда мы проезжали мимо нее? Ну и истории она станет рассказывать по возвращении домой! Она скажет, что сама слышала, как проходит время!

Они проехали мимо мастерской и повернули по дороге, потом прогрохотали по вымощенной камнем дорожке позади дома. Гуди Изард вышла, чтобы помочь им. Она потащила их вещи по ступенькам, показала комнаты и помогла Бет постелить постель. От Кейт не было никакой помощи, она бродила вокруг, как в трансе, и Гуди пришлось самой принимать решения. Когда со всем было покончено, она проводила их вниз в кухню и угостила горячим какао.

– Вы, наверно, насквозь промерзли, сидя в тележке под этим жутким холодным дождем. Подойдите к печке и постарайтесь просушить одежду.

– Мы лишаем вас работы. Простите меня, миссис Изард, мне право так стыдно, – сказала Кейт.

– Все нормально, – ответила Гуди. – Мистер Тьюк сделал правильный поступок – надо, чтобы родственники жили вместе.

– Не волнуйтесь по поводу Гуди, – сказал Уолтер. – Ей никогда не нравилось ходить сюда каждый день из Пайк-Хауза. По-моему ей больше нравится работать в поле.

Когда Уолтер ушел, Гуди еще раз оглядела кухню, и стала надевать пальто.

– В печи суп из бараньих ребрышек и печеные яблоки. Старик придет в двенадцать. Да, еще одно! Я забыла сказать вам о коровах.

– Коровы? – переспросила Кейт.

– У него две коровы, они сейчас на пастбище. Старик сам доит их по утрам, а днем это делала я. Вам следует повнимательнее следить за Черри. Если вы отвлечетесь, она постарается опрокинуть вас!

– Коровы! – повторила Кейт, когда они остались одни. – Я в жизни не доила корову!

– Я сумею, – подбодрила ее Бет. – Я часто доила коров у Генри Меппа. Я справлюсь.

В двенадцать часов дед Тьюк пришел обедать. Он сразу занял свое место за столом, даже не сняв с головы шапки, и ждал, когда Кейт подаст ему еду. Пока он ел, он все время смотрел на порцию на ее тарелке.

– Нужно больше есть, Кейт. Тебе не помешает набрать немного веса.

– У меня нет аппетита, – сказала Кейт. – Все так переменилось, я до сих пор не могу прийти в себя.

– Надеюсь, ты со временем привыкнешь. Послушай, мне не нравится, когда люди «клюют» пищу, а не едят нормально.

Он перевел взгляд на Бет.

– Я вижу, ты не пошла в школу. Мне это тоже не нравится.

– Я больше не стану ходить в школу, я хочу помогать матери. В этом большом доме для нее слишком много работы.

– Черт побери! Гуди Изард легко справлялась со всем!

– Моя мать не такая сильная и здоровая, как Гуди Изард.

– Тебе надо ходить в школу, чтобы стать по-настоящему грамотной. У меня есть кое-какие соображения по твоему поводу. Я хочу, чтобы ты помогала в моих делах, вела бухгалтерию и тому подобное.

– Я уже достаточно грамотная, – ответила ему Бет. – Я хорошо читаю, считаю и пишу.

Старик нахмурился.

– Хорошо во всем разбираешься, да? Отлично, мы сейчас проверим твою грамотность.

После еды он встал и подошел к шкафу. Потом принес бумагу, ручку и чернила и все положил перед Бет. Затем вернулся на свое место и открыл газету.

– Так, начнем, – сказал он. – Ты будешь писать то, что я прочитаю, а потом посмотрим, сколько ты наделала ошибок. Ну как, готова?

«Мистер Томас Лиссимор, эсквайр из Клей-Холл-Фарм, прекрасно может предсказывать погоду, оценивать будущий урожай и т. д. Он сделал кое-какие предсказания по поводу 1886 года. Его попросили любезно разрешить опубликовать эти предсказания в надежде, что это каким-то образом поможет его соседям фермерам в западном районе».

– Все? – спросила Бет.

Он взял у нее диктант и подул на чернила. Бет ждала, покусывая ручку. Когда он закончил читать, казалось, он был вполне доволен.

– Ты ошиблась в написании некоторых слов. В слове «эсквайр» после «с» идет буква «к», а не наоборот. Но почерк у тебя вполне приличный, а это главное. Кроме того, ты пишешь почти без помарок. Так, сейчас мы проверим, как ты считаешь.

Он откинулся на стуле.

– Я купил стамеску за десять пенсов, молоток – за шиллинг и шесть пенсов, пилу за флорин, бурав за четыре пенса и восемь фунтов гвоздей без шляпок по два пенса за фунт. Сколько сдачи я получу с кроны?

– Ничего, – ответила Бет. – Вы еще останетесь должны шиллинг.

– Я строю загон для Артура Кайта. Он обходится мне в восемнадцать фунтов за работу и материалы, и я хочу получить еще пятнадцать процентов прибыли. Но Артур платит мне наличными, и я делаю ему скидку в одну и четверть процента. Какую сумму я должен ему назвать?

– Мне нужно посчитать все на бумаге.

– Правильно, – согласился старик. – Я тоже считаю на бумаге. Я так и сделал, когда пришел Кайт и заплатил мне деньги сегодня утром.

Бет считала несколько минут, потом закончила и посмотрела на деда.

– Двадцать фунтов, восемь шиллингов и десять пенсов.

– Кто же выиграл, кто самый больший скупердяй?

– Вы, и наверное, это правильно, потому что вы все-таки сделали ему скидку.

– Мисс, вы не слишком вежливы!

– Я жду, станете ли вы задавать мне еще задачки?

– Только одну, и самую главную? Что тяжелее – фунт перьев или фунт муки?

– Вам не удастся подловить меня на эту старую шутку, – сказала Бет. – Фунт есть фунт, что бы вы ни взвешивали!

Старик встал и придвинул стул к столу.

– А ты нахальная, прямо высший класс по смелости.

– Так я могу не ходить в школу?

– Хорошо, это мне подходит, – ответил дед, пожав плечами. – Но запомни, я – хозяин в этом доме, и только я принимаю все решения. Тебе все ясно?!

– Ясно, как в зеркале, – ответила ему Бет.

– Тебе бы парнем родиться, – продолжал дед. – Жаль, что некому наследовать мое дело. Но что уж тут поделаешь! У меня и на этот случай тоже есть планы!

Кейт сначала растерялась, когда ей пришлось жить в таком большом доме, потом привыкла, и ей даже понравилось. Дом совершенно переменил ее жизнь. Теперь она делала закупки у разносчиков, вместо того чтобы ходить за ними в деревню. Она гордилась тем, как она готовит, и пекла много пудингов и пирогов. Бет тоже не сидела без дела – скребла полы в кухне и маслобойке, чистила подстилки в зале и гостиной, жгла лаванду, чтобы хорошо пахло в тех комнатах, которыми не пользовались, без конца стирала пыль, проветривала, полировала, старалась истребить моль, мышей и муравьев.

Позже Кейт начала приглашать к себе старых приятельниц из деревни. Она угощала их чаем в гостиной, выставляя лучший вустерский фарфор, серебряные ложки, ножи, украшенные перламутром, и красивые салфетки, отделанные кружевами.

– Твоя бабушка Тьюк, видимо, была настоящей леди. В этом доме такие красивые вещи. Просто жаль не пользоваться ими. Понимаешь, простым людям, таким как Энни Уилкс и миссис Топсон, это все доставляет огромное удовольствие.

– Да, и таким простым людям, вроде нас, – хитренько подмигнула ей Бет.

У Бет спальня располагалась в дальней гостиной дома, окна выходили на окружающие строения, а дальше были видны поля. Каждое утро девочка просыпалась в половине шестого, когда ее дед топал по булыжникам, чтобы подоить коров. Гремели ведра, мычали коровы, им отвечал пони в своем стойле. Эти звуки служили сигналом начала нового дня. Весна это была или зима, – она резво спрыгивала со своей постели.

Умываясь, Бет поглядывала из окна, пытаясь разобрать, какая на дворе погода. Если на крыше коровника блестела роса, тогда днем будет сиять солнце. Если ласточки летали низко над полями, это означало перемену погоды. Если в Энстере на ферме свинья начинала визжать и метаться, значит вскоре задует резкий ветер. Если из окна было ясно видно Хаундшилл – жди проливного дождя.

При любой погоде петушок на крыше мастерской постоянно указывал на север. Мастерскую в свое время переделали из конюшни. На маленькой башенке на крыше были часы, и Бет каждое утро, перед тем как спуститься вниз, выглядывала из окна, чтобы посмотреть, сколько там было времени. Часы шли прекрасно, но флюгер не менял своего положения. Бет часто хотелось починить флюгер, чтобы тот по-настоящему реагировал на ветер.

Утро Бет и Кейт начиналось на кухне – огонь пылал в печи, на сковороде жарился бекон, и дед Тьюк приходил завтракать. По утрам у него всегда было плохое настроение, и они сразу умолкали под его мрачным взглядом. Еще не было семи, когда он шел в, мастерскую, и вскоре, когда приходили работники, начинался стук молотков, визжание пил, и весь дом наполнялся шумом.

Бет постоянно влекло в мастерскую и в прилегавший к ней двор, ей было там так интересно! Стволы вязов, дубов и ясеней шли на распилку. Доски и балки складывались, чтобы немного подсохнуть. На них всегда было отмечено, когда их спилили. Бет любила смотреть на эти заготовки. Она видела, как плотники и столяры гордились своей работой – когда новая дверь или лестница появлялись среди готовых вещей, которые уже ждали заказчики.

Часто, когда Бет ходила собирать для растопки щепки и стружки, она наблюдала за работниками. Сначала это не нравилось деду. Если он её там видел, то выгонял прочь.

– Но мне нужно знать, что там делается, – протестовала Бет. – Я должна понимать, что я пишу в ваших книгах.

– Наверное, ты права, – сказал Тьюк. – Похоже, в этом есть определенный смысл.

К концу года их жизни в Коббсе дед перестал ворчать на нее. Через два года он ей доверял подводить итоги и даже потом не проверял. Он никогда не хвалил Бет, но разрешал ей приходить в мастерскую. Он дал ей полную свободу.

Одной из обязанностей Бет было описывать работы, сделанные не в мастерской. Некоторые из работников были неграмотными, поэтому без Бет им было не обойтись. Они сначала злились на нее за это (соплячка!), но куда им было деваться? Хотя тайная война шла долго. Они всегда старались на чем-нибудь подловить Бет.

– Три дня работы на лесопилке Нортона, – докладывал Стив Хьюиш. – Сорок футов досок из вяза. Пять фунтов гвоздей по десять пенсов фунт. И еще три по восемь пенсов.

– Не так быстро, – просила Бет. – Я не успеваю записать.

– А мне некогда тут с тобой прохлаждаться. Ты шибко грамотная, вот и пиши быстрее.

– Мы же здесь просто все старые дураки, вот мы кто, – заявил Тимоти Роллз. – Мы больше ничего не умеем, только работаем.

– Лучше всего вы работаете своими языками, – заметила Бет.

– Эй, Бет, – крикнул Сэм Ловаж. – Ты должна попросить Кита, чтобы он показал тебе скамью, которую он делает для церкви, – прямо ахнешь! Он вырезал Адама и Еву, и даже яблоко. Прямо как настоящее! Представляешь?

– Ну и что? Что я, яблок не видела? – ответила им Бет. – Я не собираюсь бегать за Китом Меддоксом и объяснять ему, какой он замечательный. У меня нет свободного времени заниматься подобными глупостями.

– Так, так. Кит, ты слышал, что она говорит? – сказал Сэм.

– Слышал, – ответил Кит, продолжая работать. Кит был самым молодым столяром в мастерской.

Мать бросилась под поезд. Кит воспитывался в приюте, но сейчас жил со своей бабушкой-вдовой в Коллоу-Форд. Темноволосый и смуглый восемнадцатилетний парень – симпатичный, походивший на цыгана. Видимо, ему нравилось выделяться, и он всегда одевался ярко. Даже на работе носил ярко-красный бархатный жилет.

Иногда он был веселым – разыгрывал других работников, рассказывал им истории, услышанные в солдатских бараках, но временами просто молчал и занимался своей работой. В таком настроении к нему лучше было не лезть – запросто мог дать любому отпор. Его темные глаза сверкали презрением, и он сжимал кулаки, готовый начать драку. Работал он хорошо, и дед Тьюк выделял его среди остальных.

– Кит – очень хороший работник, – всегда говорил старик. – Он может многого достичь, если только не будет лениться.

– Он – бешеный, – заметила Кейт. – И его старой бабке с ним очень тяжело.

– Откуда ты знаешь?

– Все, кто живет в Хантлипе, говорят одно и то же. Он слишком свободно обращается с девушками и очень любит прикладываться к маленькому коричневому кувшину!

– Все болтовня, я не желаю даже слышать это, – сказал старик.

Кит и Бет постоянно ругались. Ее ссоры с Китом были совсем иными, чем пустая перебранка с остальными работниками. Они ругались более сильно и жестко.

Как-то, когда она, как обычно, пришла, чтобы набрать стружек для растопки, Бет увидела, что Кит разжег костер и стоит с граблями, глядя, как горит гора стружек.

– Ты что тут делаешь? – в ярости спросила его Бет.

– Убираюсь, чтобы все было чисто и аккуратно. Он оперся на ручку граблей и улыбнулся Бет. Ему нравилось, что она разозлилась.

– Я, наверно, смогу заниматься обжигом угля, если у меня не пойдут здесь дела, как ты считаешь?

– У тебя уже есть работа, и по-моему тебе лучше заниматься ею и не тратить зря время, и не злить меня!

– А тебе лучше сидеть дома, а не лазить здесь и ничего не вынюхивать.

– Щепки здесь мои, и не прикасайся к ним. Запомни это на будущее.

– Тебе следует подрасти, а потом уже отдавать мне приказания!

На их крик вышел дед Тьюк.

– Кто здесь разжег костер? Это ты Меддокс? Ты что, не соображаешь? Щепки всегда идут для растопки огня в кухне.

Кит покраснел, а потом рассмеялся. Он сунул грабли в руки Бет и пошел прочь.

– Мне кажется, что ты сама пристаешь к парню, – заметил дед. – Ты ведешь себя, как все девчонки – не можешь держаться подальше от симпатичного парня.

– Симпатичный! – воскликнула Бет. – Да я лучше стану любоваться на Тимоти Роллза.

Но дед Тьюк не верил ей. Он сделал вид, что старательно ищет что-то на небе, потом сказал:

– Мне кажется, что где-то кукует кукушка!

Каждый раз, когда старик собирался куда-нибудь по делам, Бет старалась быть поблизости, чтобы поехать вместе с ним. Она протирала двуколку, поправляла подушки, приносила сбрую и запрягала пони. Но старик, хотя и знал, как ей хочется поехать с ним, никогда не приглашал Бет. Но та была такой же упрямой, как ее дед. И как-то она переоделась и пришла в тот момент, когда дед садился в двуколку.

– Куда это ты так разрядилась? – спросил он Бет.

– Я поеду с вами.

– Ха! Вот так так! Хорошо, тогда сбегай и пригласи Кита Меддокса. Скажи ему, что я еду смотреть лес на сруб в Лодберроу-Фарм.

– Зачем брать с собой Кита? Он только все испортит.

– Делай так, как я сказал!

Бет пошла за Китом, тесавшим колышки во дворе.

– Нормально, – сказал он. – Я лучше поеду с ним, чем тесать эти чертовы колышки.

Стояла уже половина июня и день был жаркий. Они ехали вдоль проселочных дорог. Поднятая пыль побелила их одежду, повозку, пони и живую изгородь по обеим сторонам дороги. Пони в этот день не собирался торопиться. Он просто продвигался вперед с удобной ему скоростью и резко выдувал из ноздрей воздух – ему было жарко, его одолевали мухи и пыль.

На всех фермах в том году рано скосили сено, и свежий запах сопровождал их всю дорогу. С некоторых полей уже увозили подсохшее сено. В других местах мужчины и женщины переворачивали валки. Сено казалось желтым на фоне свежей зеленой травы. Передники, надетые на женщин, белели яркими пятнами на фоне зелени, а платочки на головах были красного или синего цвета.

Бет сидела сзади и все время вертела головой вправо и влево. Ей нравилось наблюдать за тем, что происходило в полях. Кит сидел рядом, срывая кору с веточки орешника.

В тот день у него было хорошее настроение, и ему хотелось поболтать. Он бросил кусочки коры ей на колени, чтобы привлечь к себе внимание. Кит что-то напевал, потом начал громко чихать.

– Будь здоров, дорогой, – сказал он сам себе. – Это все от пыли. Я сам себе напоминаю мельника, да к тому же еще и честного мельника.

Бет молчала, она собирала кусочки коры с коленей и выбрасывала их на дорогу.

– Хорошо светит сегодня солнце, правда? – сказал Кит.

Бет продолжала молчать, и спустя некоторое время дед сказал Киту, не поворачивая головы.

– Парень, мне кажется, что ты разговариваешь сам с собой. Если Бет выпала из телеги, почему ты не сказал мне об этом?

– Нет, нам не повезло. Она здесь, но, похоже, проглотила свой язык, – ответил ему Кит.

– Это она тебя стесняется, потому что дома болтает не переставая.

Когда они приехали в Лодберроу, хозяин, мужчина с красным лицом, по имени Чарли Блинкер, вышел к ним навстречу и повел их на холм. Им пришлось пройти по пастбищу и обойти поля, полные спелых колосьев. На пастбище животные медленно, как во сне, переходили с места на место или стояли в тени у ручья, под ивами. В поле ни единого ветерка, самый пик жары. Волоски на колосьях резко торчали среди серебристо-зеленой массы, и ячмень кланялся солнцу. Бет сорвала ветку из, живой изгороди, чтобы отгонять мух. Они роем вились у нее над головой. Другой рукой она подхватила юбки, чтобы не ломать колосья.

Наверху круглого холма стояли большие дубы. Они росли далеко друг от друга, широко раскинув ветви. Под ними царил зеленоватый полумрак. Блинкер привел их в тень, к подножию холма.

– Вот ваши деревья, мистер Тьюк. Я жду вашего предложения.

– Вы мне не говорили, что лес растет на холме, – заметил старик. Он подошел к дереву и стукнул по стволу носком башмака. Потом вытащил нож и начал резать кору.

– Кажется, здесь все нормально, если судить по этому дереву. Но лес, растущий на холме, не целиком идет в дело. Много неровных, изогнутых стволов. Ну ладно, я могу заплатить пятьдесят фунтов за эти деревья.

– Уходите! – воскликнул Блинкер. – Вы можете получить эти деньги только за одну кору от деревьев.

– Это мое предложение, – сказал старик. – Вы можете согласиться со мной или нет, это ваше право.

– Хорошо, когда вы мне заплатите?

– Когда срублю деревья. Следующей зимой или весной.

Когда они возвращались, Чарли Блинкер шел с Бет, а старик и Кит шли впереди.

– Я помню твоего отца. Он здорово управлялся с лошадьми. Мне он очень нравился.

– Мне тоже, – ответила ему Бет.

– Ты что-нибудь переняла у него?

– Вы имеете в виду лошадей? Нет, ничего!

– Я просто спросил. Твой отец мог сразу понять, что случилось с животным, у него был прямо Божий дар. Я подумал, может это передалось тебе.

– Он всегда говорил, что это просто здравый смысл.

– Что бы там ни было, мне бы хотелось обладать этим свойством, – сказал фермер. – У меня есть кобыла, и у нее уже два раза были выкидыши, я не могу понять, в чем тут дело – она выглядит такой здоровой.

– Ну, ничего, – сказала Бет. – У кобыл иногда так бывает.

– Но в первый раз она легко родила здорового жеребенка. Глянь на нее, может, что-то сможешь подсказать. Скоро мне вести ее на случку, как бы опять чего ни вышло.

Бет улыбнулась.

– Хорошо, я только посмотрю.

Кит и старик сидели на лавочке во дворе, и Эмили Блинкер принесла им пива. Блинкер отвел Бет на скотный двор, где разгружали привезенное сено. Сено лежало на телеге, и работник перекидывал охапки сена человеку, который складывал его в стог. Они оба уставились на Бет, когда та подошла поближе к кобыле. Потом продолжили работу, но было ясно, что возчик не сводил с нее глаз.

Кобыла была черной и шерсть ее блестела на солнце. Она была вся в поту. Крупное животное спокойно стояло, запряженное в телегу. Заднее копыто едва прикасалось к земле, а другая нога была совсем расслаблена.

Бет предложила ей кусок жмыха, и бархатные губы осторожно слизнули лакомство с ее ладони. Бет подошла к ней сбоку и провела рукой вдоль гладкого влажного бока.

Пот стекал у нее с пальцев, Бет поднесла руку к носу и понюхала.

Возчик перестал сгружать сено и подошел к Бет. – Что это ты тут делаешь?

– Мне очень нравится гладкая шкура у вашей кобылы!

– А, вот в чем дело, – сказал возчик.

– Она милая и спокойная, правда?

– Ха, она не всегда была такой. Когда я только начал с ней работать, она была жутко нервная. Но я ее вскоре излечил от этого.

– И что же вы ей давали? – спросила его Бет.

– Давал? Я ей ничего не давал.

– Но вы ее чем-то поили, – настаивала Бет. – Я чувствую этот запах у нее на потной шкуре.

– Не знаю, что ты хочешь сказать, – ответил ей возчик, и начал было отходить прочь.

– Я слышала, что в таких случаях хорошо помогает отвар омелы, – продолжала Бет. – Мой отец говорил мне, но сам никогда этим не пользовался, потому что после этого у кобыл происходили выкидыши.

– Что?! – закричал Чарли Блинкер. – Клянусь Богом, я выпущу этому парню кишки!

Он подбежал к телеге и погрозил кулаком возчику.

– Чертов идиот! Поил мою кобылу, когда она ждала жеребенка! Из-за него у меня пропали два раза деньги за хороших жеребят! Да я тебя утоплю!

Возчик бросал на Бет злобные взгляды.

Человек, который складывал сено в стог, стоял с раскрытым ртом и смотрел вниз. Кобыла начала нервничать и напрягла уши, потому что Блинкер орал, как резаный.

– Я пойду, – сказала Бет. – Меня ждет дед.

– Подожди, – сказал Блинкер, следуя за ней. – Я тебя должен как-то отблагодарить. Что ты хочешь? Бутыль сидра или яички?

– Ничего не нужно, – ответила ему Бет.

– У вас в Коббсе есть куры? Нет? Тогда я вам дам несколько молодых несушек, чтобы вы начали разводить там кур.

Он прошел по двору и загнал цыплят в сарай. Потом поймал парочку кур и затолкал их, кудахтающих и бьющих крыльями, в корзинку с крышкой. Потом поймал еще двух птиц.

– Так вот что я тебе скажу: у нас есть петух, поэтому пусть они несут яйца, а потом высидят тебе цыплят и у тебя разведутся свои куры.

Дед Тьюк сидел один на лавочке с кувшином пива.

– Куры? – сказал он. – Кто тебе сказал, что ты можешь разводить кур?

– Почему нет? – поинтересовалась Бет. – У нас много места.

– Ладно, но ухаживать за ними ты будешь сама. – Где Эмили? – спросил Блинкер.

– Она ушла с Китом, – ответил ему старик.

– Что? Без моего разрешения? Я слышал кое-что о вашем работнике. Куда они отправились?

– Откуда я знаю, я за ними не следил.

– Ну и денек, – заявил Блинкер. – Я прибью этого парня, если он что-то сделает с моей дочерью. У меня для этого как раз подходящее настроение.

И он помчался на поиски молодой парочки.

Дед Тьюк спокойно сидел на лавке и задумчиво поглядывал на Бет. Казалось, он что-то решает для себя.

– Кажется, Киту понравилась Эмили Блинкер. Тебе следует быстрее расти, если ты хочешь заполучить его для себя.

– Мне он не нужен, – ответила ему Бет.

– Сколько тебе сейчас лет? Почти четырнадцать… Да, ты уже вполне подросла, и у тебя даже появились кое-какие формы. Ты можешь произвести впечатление.

– Спасибо, я в этом и не сомневалась.

– Вся беда в том, что у тебя слишком острый и длинный язык. Запомни, парням не нравится перец!

– Тогда им придется поискать кого-то другого, – ответила Бет.

Кит спокойно вернулся во двор. Руки у него были в карманах, шапка торчала на макушке. Эмили Блинкер шествовала за ним, и вид ее был довольно-таки плачевным, она сильно раскраснелась. В тот же момент вернулся ее отец, только с противоположной стороны.

– Что это ты себе позволяешь? Кто тебе разрешил прогуливаться с моей дочерью? А? Она слишком молода, чтобы к ней приставали молодчики, вроде тебя. Держись-ка от нее подальше, а то мне придется поколотить тебя, чтобы ты о себе не воображал!

Кит молча смотрел в сторону. Было видно, как ему все это надоело.

– Ну, ты что, не слышал, что я тебе сказал? – заорал Блинкер.

– Нет, – высокомерно глянув в его сторону, ответил Кит. – Я ничего не слышал.

Блинкер подошел к дочери и взял ее за руку.

– Он тебя лапал? А? Лапал? Отвечай мне, девица, или я вытрясу из тебя душу!

Девушка подняла на него испуганные глаза.

– Нет, – прошептала она. – Мы просто ходили смотреть котят, вот и все!

– Хорошо, на этот раз я поверю тебе! Теперь иди к своей матери в маслобойку.

Блинкер немного успокоился и вытер лоб, Эмили засеменила в дом, а дед Тьюк начал собираться в обратный путь.

– Если все развлечения закончены, то мы двинемся домой. Мистер Блинкер, позвольте с вами попрощаться. Кит, помоги Бет донести ее кур.

Когда они теперь ехали по проселочной дороге, солнце уже не стояло прямо над ними, и люди на полях отбрасывали длинные тени. На пастбище коровы сразу же повиновались зову пастухов и спешили домой, чтобы облегчить напор молока в набухшем вымени.

Кит сидел в своем углу, его рука свободно лежала на кромке повозки. Он смотрел на Бет тем самым взглядом, который она так ненавидела, – темные, блестящие, немигающие глаза напоминали ей взгляд ящерицы, подстерегающей муху. Вдруг он поднес свою руку прямо к ее лицу, показывая глубокие царапины на пальцах.

– Вот что случилось после того, как я посмотрел на котят. У одной маленькой киски оказались острые коготки!

– Хорошо, – заметила Бет, – что у Эмили Блинкер сохранилось немного здравого смысла.

Он бросил руку прямо на колени Бет и больно ущипнул ее за бедро. Она попыталась лягнуть его ногой, но попала по корзинке с курами, и та полетела по повозке. В корзинке закудахтали и зашевелились куры.

– Ну-ка убери от меня свои лапы, – прошипела Бет сквозь стиснутые зубы. – Или ты весь будешь разукрашен царапинами!

Дед Тьюк громко захохотал.

– Парень, если бы я был на твоем месте, я бы подождал, пока девица не вырастет. Тогда у нее будет побольше разума, и она не станет ворчать на тебя.

Утром Бет попросила, чтобы ей построили загон для кур. Дед обещал прислать ей на помощь Уолтера Изарда.

– От него все равно толку мало.

Уолтер пришел и начал работу. Построил загончик из остатков досок, приподнял его над землей, поместив на каменный фундамент. У дверцы сделал наклон. Бет вскоре поняла, почему так насмешничал дед. Уолтер был ужасно неуклюжим. Он плохо справлялся с инструментами, испортил много гвоздей и хороших планок. Но Бет нравился его спокойный характер.

– Ты, наверное, смеешься надо мной, – сказал он. – Ты заранее знала, что я испорчу доски. Чего уж там, все ясно. Я просто неуклюжий, и тут ничего не поделаешь. Ты только посмотри на этот загон! Ты когда-нибудь видела чего-нибудь похуже?

– По-моему все нормально.

– Загородка качается во все стороны. Мне придется что-то подложить под нее. Так, куда же пропал мой карандаш?

– Он у вас за ухом.

Когда он закончил и уже убирал инструменты, в сад влетел рой пчел и начал кружиться в поисках места, где бы ему приземлиться.

– Посмотри! – воскликнул Уолтер. – Рой пчел в июне так же ценен, как серебряная ложка. Так всегда говорит моя Гуди.

– Где-то в сарае есть старые соломенные ульи, – сказала Бет.

– Да, твоя бабушка когда-то держала пчел. Ты побеги туда и притащи улей, а я прослежу, куда сядет рой.

Бет сбегала в сарай и принесла улей. Когда она вернулась, рой уселся в развилку ветвей на сливе, и Уолтер стучал молотком по пиле.

– Они немного успокаиваются, – сказал ей Уолтер. – Бог ты мой, я никогда не видел ничего подобного! Теперь ты шуми, как можно громче, а я сбегаю за лестницей.

Бет взяла молоток и пилу и начала стучать. Рой все увеличивался. Уолтер притащил лестницу и прислонил ее к дереву. Он полез наверх, держа шапку в руке, и осторожно подставил ее под рой.

– Ну-ка, маленькие бродяжки, давайте тихо и мирно залезайте сюда. Им нравится музыка, которую ты им играешь! Они жужжат ей в лад, ты слышишь?

Шум привлек к ним работников из мастерской. Они стояли у ограды сада и смотрели на происходящее. Кто-то попытался давать глупые советы.

Уолтер спустился вниз с роем в шапке. Пчелы летали вокруг и жужжали, многие ползали у него по рукам, лицу и шее. Бет бросила инструменты и поднесла ему улей. Она держала его на протянутых руках, пока Уолтер освобождал туда пчел из своей шапки. Потом он потряс ее и оставшихся пчел просто подтолкнул голой рукой.

– Осторожно, они могут покусать, – сказала Бет.

– У меня такая толстая кожа, что я ничего не почувствую.

Он собрал пчел с лица и волос так же легко, как-будто это были просто мухи. Они прилипли к его рукам, и Уолтер легонько сбросил их в улей.

– Матка уже там, поэтому сейчас к ней присоединятся и все остальные пчелы.

Он взял улей и поставил его на ящик.

– Они скоро угомонятся, но нам нужно найти для них хорошее спокойное местечко в тени.

Кит Меддокс поинтересовался у Уолтера, стоя у забора:

– Эй Уолтер, они тебя покусали?

– Нет, я что-то ничего не почувствовал.

– Как говорится: ничего не вижу, ничего не чувствую.

– Чья бы корова мычала… – ответил ему Уолтер. Он перетащил улей прямо с ящиком и поставил все у живой изгороди, где кусты терновника нависали над ульем и давали хорошую тень. Он переворачивал улей до тех пор, пока место для вылета пчел не было обращено к югу.

– Только не на восток, – сказал он, – иначе они будут слишком рано вставать, могут простудиться в утренней росе. Самое лучшее, когда отверстие смотрит на юг.

– Как я буду доставать у них мед? – спросила Бет.

– Ну, милочка, ты слишком торопишься.

– Да нет, я просто вообще ничего не знаю о пчелах.

– Ты мне напомни об этом в конце года, мы вместе с тобой во всем разберемся, ладно?

Уолтер нагнулся и приложил ухо к улью.

– С ними все в порядке. Очень хорошо, когда в хозяйстве пчелы. Гуди говорит, что они всегда приносят счастье.

После этого дня Уолтер и Бет стали друзьями. Если ей требовалась помощь, Уолтер всегда старался ей помочь. Он вырезал для нее шест, чтобы не провисали веревки с сохнувшим бельем, изготовил маленькие кормушки для кур, помогал и с пчелами. Уолтер также сделал для нее легкую и удобную лестницу, чтобы Бет было удобно собирать фрукты.

Часто, когда Уолтер был с Бет, дед Тьюк начинал прямо беситься.

– Изард! Быстро иди сюда! У меня для тебя дело!

– Слушаюсь, хозяин, – обычно отвечал ему Уолтер.

– Он все делает для этой чертовой девчонки! Интересно, кто тебе платит деньги, хотелось бы мне знать?!

– Конечно вы, мастер. Вы и сами знаете это!

– Тогда шевелись, ты, неумеха, или я вышвырну тебя вон!

– Тебе лучше идти, – говорила Бет Уолтеру. – Не следует попадать в беду из-за меня.

– Не волнуйся, твой дед обещает меня вышвырнуть уже двадцать с лишним лет, а я все еще работаю у него. Хорошо. Тебе не будет трудно перетаскивать эту лестницу, правда? Она удобная и устойчивая, так? Очень хорошо, ты сможешь собрать все сливы и яблоки очень быстро.

Сад в Коббсе всегда приносил мало плодов, и дед Тьюк постоянно грозил его спилить.

– Каждый год одно и то же. Цветет прекрасно. Весь сад стоит, как молоком облитый! А осенью все яблоки можно сложить в маленькую корзинку!

Он был прав, и Бет сама убедилась в этом в первые три года их жизни в Коббсе. Но в 1889 году все переменилось. Во время цветения в саду здорово потрудились пчелы, и поспел хороший урожай слив и яблок.

В том августе Бет работала не покладая рук, чтобы вовремя собрать все сливы. Кейт была занята тем, что варила варенье и готовила маринованные сливы. В октябре Бет снова была занята – собирала яблоки. Ее дед знал, что она была занята от зари до темноты, но никогда не присылал кого-нибудь, чтобы ей помочь. Сама Бет была слишком упряма и не стала просить подмоги. Уолтера не было, он работал в Нортоне. Кейт боялась лазить по лестнице. Поэтому Бет пришлось попотеть.

Когда яблоки были собраны, они заполнили все полки на сеновале. Бет гордилась урожаем, потому что ей помогли ее пчелы. Теперь в саду стояло три улья, и сама Бет поймала два роя. Она уже не боялась пчел – ее кусали пару раз, но она поняла, что это не так уж страшно. Ей нравилось наблюдать за их полетами в саду, за тем, как они гудели и высасывали сладкий нектар из цветов. Она могла стоять и смотреть, как они влезали и вылезали из цветов, отяжелевшие от нектара.

Когда Уолтер помогал ей выкачивать мед, она не разрешила убивать и травмировать пчел. Она просто ставила новые ульи рядом со старыми и терпеливо тихонько стучала пальцами до тех пор, пока пчелы не переходили из старого улья в новый. Она всегда заботилась о том, чтобы у них оставалось достаточно меда на зиму.

– Они работали, поэтому будет справедливо, чтобы о них тоже позаботились.

Даже после этого у нее оставалось много меда. Соты подвешивали в марле на кухне, и из них вытекал мед, чистый и золотистый, как солнечный луч. Он тек в большие глиняные чаши.

Уолтер сильно заболел в эту зиму, и Бет узнала об этом только через месяц, потому что он часто работал не в мастерской, а в других местах. Как только Тимоти Роллз сказал об этом, Бет в мокрый день незадолго до Рождества собрала кое-что в корзинку и взяла плащ матери, чтобы не промокнуть до костей. Когда Бет выходила, она встретилась с дедом.

– Почему вы мне не сказали, что Уолтер заболел?

– Что у тебя в корзинке? Ты что, берешь мои продукты, чтобы отнести к Изарду?

– Яйца и мед – мои, – ответила ему Бет. – Что касается джема, я собирала фрукты, поэтому считаю, что половина варенья и заготовок из фруктов тоже мои.

– Вот как! А как насчет зерна, которым ты кормишь кур?

– Зерно ваше, но вы каждый день едите свежие яйца!

– Какого черта, с чьих деревьев ты собирала фрукты?

– Но деревья начали приносить плоды только с помощью моих пчел.

– Ха! Интересно, как я жил до того, как вы приехали сюда?! Наверно, я тогда просто пропадал!

Вдруг он хитро уставился на нее.

– Эй, я собираюсь ехать в Апхем, чтобы посмотреть там лес и заключить сделку. Если хочешь, ты тоже можешь поехать.

– Нет, я должна навестить Уолтера, – ответила ему Бет.

– До Пайк-Хауза нужно месить три мили по грязи. Да еще идет дождь.

– Ничего, я не растаю.

– Как хочешь. Мне только не понятно, почему ты так беспокоишься об Уолтере Изарде.

– Но он же работает у вас, – ответила ему Бет.

– Нет, не работает, я его уволил.

– Как это?

– Просто так. У него жуткий кашель, он прямо выхаркивает свои легкие наружу. Ему пора составлять завещание. Конечно, его жаль, но я не могу притворяться, что много потеряю без него. Он был плохой плотник, и мог только кое-что поправлять на фермах.

– Все равно, уж вы-то выжали из него все, что можно, – сказала Бет. Она жутко разозлилась. – Вы каждую неделю заставляли его работать дополнительное время без всякой оплаты.

– Черт побери, какое ты имеешь право учить меня? – воскликнул старик и погрозил ей кулаком. – Я уже говорил, чтобы ты попридержала свой язык! Он слишком остер!

– Я его специально оттачиваю, чтобы всегда говорить правду, – ответила Бет.

После развилки у Нортона тропа шла по открытой местности, и Пайк-Хауз стоял у самой старой дороги. Раньше эту землю называли Чакс. К востоку дорога бежала до лесов Скоут-Хауз-Мейнор, а к западу целина постепенно шла в горку, и с нее поглядывала вниз церковь.

Уолтер говорил, что церковные мыши – это их самые близкие соседи.

– Мыши и те люди, которые тихо спят на церковном кладбище.

Пайк-Хауз был маленьким домиком с соломенной крышей, выстроенным из камня и побеленным известью. Уолтер также говорил о доме.

– У него странная форма – как прямоугольник с двумя отсеченными углами.

Когда Бет пришла к ним, Уолтер, трудно дыша, сидел на узкой постели в комнате внизу. Кожа на лице была серая, и он похудел еще сильнее. Когда он кашлял, из его груди вырывался ужасный звук, как будто под водой работали меха.

– Господи, ты пришла под таким дождем!

– Здесь горит такой жаркий огонь, что я вскоре просохну.

– Вот стоит чайник, ты можешь приготовить чай. Чайница стоит на полке. Завари хороший крепкий чай. У нас его много, так что не скупись.

Но Бет прекрасно знала, сколько стоит чай, и как его берегут у Уолтера, поэтому она положила в заварочный чайник одну ложку заварки.

– Я тут тебе кое-что принесла, – сказала она Уолтеру. – Яйца, мед и еще джем.

– У нас есть свои куры, только они сейчас не несутся. Это правда. О, ты принесла нам мед! – воскликнул Уолтер.

– Как поживает Гуди? – спросила Бет.

– Хорошо. Она весь день работает в Чекеттс. И Джесс тоже.

– Чем занимается Джесс?

– Обрубает корни за несколько пенсов в день. Но у нас все в порядке. Гуди – просто героиня. И самое главное – этот домик наш!

– Тебе не следует разговаривать, – сказала Бет. – Тебя это утомляет.

– Мне так хорошо, когда есть кто-то, с кем можно поговорить. Ты же знаешь, я всегда любил поболтать.

Уолтер рассказал, как он стал хозяином Пайк-Хауза.

– Когда стали строить дорогу вокруг Хеллоуз, мы испугались, что нас выгонят из этого дома. Отец пошел к мистеру Леннему и попросил его, чтобы мы остались здесь и платили ему ренту. А старый мистер Леннем как раз имел акции по строительству дороги. Ему хотелось, чтобы дорога была построена как можно быстрее, поэтому он сказал, что Пайк-Хауз будет принадлежать нам, если мы станем бить камни для дороги в Бринтинге. У меня и у отца была другая работа, поэтому мы разбивали камни только несколько часов в день. Но Гуди и моя старая мать – они занимались этим от восхода до заката! Они брали с собой еду в большой корзинке, и когда отец и я приходили туда по вечерам, у нас был настоящий пикник у дороги! Среди куч камней!

– И после этого Пайк-Хауз стал вашим?

– Да, у нас есть подписанные и скрепленные печатью документы. Я рад, что у Гуди останется после моей смерти ее собственный дом. Она всю свою жизнь работала, как каторжная.

– Не смейте говорить о смерти, – сказала Бет, – вам станет лучше, когда придет весна.

– Я понимаю, что мне не станет лучше. Гуди приводила доктора, чтобы тот посмотрел меня. Но толку нет никакого. Я весь изнутри прогнил.

– Подождите, когда снова проглянет солнце, вам сразу станет гораздо лучше.

– Может и так, – согласился Уолтер. Ему не хотелось огорчать Бет.

– Я помолюсь и посмотрим, что случится!

У него начался приступ кашля. Уолтер прижимал тряпицу ко рту. От боли он согнулся вдвое, крепко прижимая руки к груди, как будто только так мог удержать свои легкие, чтобы они не лопнули. Глядя на него, Бет почувствовала боль и напряжение в своем собственном теле. В его дыхании слышался запах разложения и смерти.

– Что я могу сделать? – испуганно спросила Бет. – Может, вам дать лекарство из той бутылки?

– Не обращай на меня внимания, – хрипло сказал Уолтер. – Я уже привык к этим приступам. Можно сказать, что, когда они кончаются, я стараюсь о них забыть.

Он устало откинулся на подушки. В уголках рта остались темные пятна размазанной крови. Глаза неестественно блестели.

– Тебе лучше уйти, – сказал он Бет. – Не следует долго оставаться здесь со мной. Но мне бы хотелось попросить тебя кое о чем.

– Конечно, – ответила ему Бет.

– Мне бы хотелось, чтобы Джесс работал в мастерской. Может, ты замолвишь словечко за него перед хозяином.

– Обязательно, – ответила Бет.

Но вечером, когда она заговорила об этом с дедом, тот поднял ее на смех.

– Я только что избавился от одного Изарда, и не собираюсь сажать себе на шею другого! Его парень Джесс медлителен, как улитка.

– Он бы мог подсоблять в мастерской.

– Я тебе уже сказал – «нет»! Я не желаю больше говорить об этом.

Когда Бет снова пришла навестить Уолтера, тот постарался скрыть свое разочарование.

– Ну ничего, не обращай внимания. Я по глупости попросил тебя, чтобы Джесс занял мое место.

Бет ходила в Пайк-Хауз каждую неделю. Она приносила Уолтеру джемы и кексы. Потом стала брать с собой старые газеты деда, и читала их Уолтеру каждый раз часа по два.

Когда погода улучшилась, Уолтер стал покрепче. Он сидел на кресле у открытого окна, наблюдая, как жаворонки взлетали из своих гнезд, которые они свили на целине рядом с домом. Он видел, как изменяет весна дальние поля.

Как-то, когда в Коббсе телилась корова, дед Тьюк вошел в кухню и приказал Бет идти с ним в коровник. Корова Минни была еще молода. Это был ее первый теленок, и она никак не могла растелиться. Она стояла в загоне, расставив ноги. Все ее тело били судороги, и она не переставая мычала и даже как бы вскрикивала. Теленок уже двинулся головой вперед, но потом он застрял.

– Попробуй помочь ей, – сказал дед. – Я пытался сам все сделать, но у меня слишком большая рука. Если мы ей сейчас не поможем, мы ее потеряем. У тебя ручка маленькая, ты все сможешь правильно сделать.

Бет не двигалась, не вынимая рук из карманов фартука. Она просто стояла и смотрела на корову.

– Я помогу только при одном условии – вы дадите Джессу Изарду работу в мастерской.

– Боже мой! Ты смеешь ставить мне условия! Какое-то мгновение казалось, что старик сейчас ее ударит. Но когда он двинулся, то ее молчание остановило его. Он опустил вниз поднятую руку.

– Ты – злая маленькая сучка! – пробормотал он пораженно. – Из-за такой дуры, как ты, должна страдать эта Божья тварь? Ты что, не слышишь, как она мычит? Ты позволишь ей умереть?

– Это вы мучаете ее, вы только зря тратите время, пока ругаетесь.

– Ругаюсь! Я тебя еще не так выругаю! У меня просто не хватает плохих слов! Эй, ты куда?

– Если вы не сделаете то, о чем я прошу, я просто уйду!

– Чертова девка! И тебе не стыдно? Ты только глянь на это животное! Тебе ее не жаль? Она же орет, как резаная!

– Мне кажется, что ей скоро придет конец. Если вы хотите, чтобы я ей помогла, вам следует поскорее соглашаться.

– Ладно, ладно! – сказал старик. – Я не каменный, в отличие от вас, молодая мисс. Мне бывает жалко бедных бессловесных животных и разных других тварей. Давай, побыстрее помоги ей.

Бет быстро закатала рукава и подошла к корове. Она начала постепенно погружать руку в горячую пульсирующую плоть, которая сжала теленка. Ее рука сначала погрузилась туда всей кистью, а потом вошла по самый локоть. Она пыталась там нащупать пальцами форму и расположение теленка. Потом она очень медленно и осторожно попыталась развернуть теленка в утробе матери. Корова хрипло замычала и начала тужиться. Потом она выгнула спину и застыла. Бет начала говорить с ней тихим спокойным голосом.

– Давай, Минни. Ну вот, ты хорошая девочка. Еще разочек, и все закончится. Ты – моя милая, ты – моя послушная. Еще потужься и все закончится.

Корова напряглась, сильно сжав бока, и теленок вылез из ее тела. Бет подхватила его – горячего, мокрого и тяжелого.

Она опустила его в солому и крепко растерла пучком соломы.

У нее сильно болели кисти рук. Все тело и лицо купались в поту. Одежда прилипла к коже. Она подошла к двери и холодный свежий воздух освежил ее легкие.

– У тебя что, кружится голова? – спросил ее дед.

– Сейчас все нормально, все уже прошло.

Корова двигалась в стойле, было видно, как у нее дрожали ноги. Она привалилась к стене, повернула голову, чтобы перекусить пуповину и облизать теленка.

– Хороший теленок родился.

– Да, ты права, – ответил дед.

– Я помогла вам, не забудьте свое обещание.

– А что если я не сдержу свое обещание?

– Вы всегда держали свое слово.

– Ладно, иди в дом и приведи себя в порядок. Когда увидишь Изарда, скажи ему, чтобы прислал сюда своего полудурка сына в понедельник. Ровно в семь утра.

* * *

Она пошла в Пайк-Хауз на следующий день. По дороге дул сильный ветер. Одним порывом он раздувал в стороны ее юбки, а другим – плотно прижимал их к ее ногам.

– Противный день, – сказал Уолтер, когда они уселись у окна. – Март перепутался с апрелем. В такой день только и ждешь, чтобы выглянуло солнышко или кто-то принес хорошие новости. Интересно, как ты смогла уговорить деда? Может, мир встал с ног на голову? Или что-то вообще случилось необыкновенное?

– Просто дед передумал.

– Джесс так обрадуется, когда узнает об этом. Он сейчас гоняет птиц с поля, и иногда подходит к живой изгороди, чтобы помахать мне рукой. Может, ты сбегаешь к нему и сама сообщишь ему эти новости?

– Почему бы не подождать, пока он вернется домой?

– Послушай, тебе же не трудно сбегать к нему! Хорошо, я сбегаю, если тебе этого так хочется.

– Скажи ему, что он может взять мою сумку с инструментами и даже мои часы. Ты ему еще скажи…

– Нет, – сказала Бет. – Все это ты скажешь ему сам. Она вышла на улицу и пошла по старой дороге, потом свернула в переулок, который вел к Чекеттсу. Здесь она остановилась и посмотрела на огромное темное поле. Оно шло вниз, начинаясь от нераспаханной целины. Поле только что засеяли, и там просто клубились стаи птиц. Джесс, не переставая, бегал с одного края на другой. Он размахивал над головой деревянными трещотками. Воробьи и скворцы взлетали вверх и метались по воздуху, как охапки прошлогодних листьев. Грачи и галки кружились вокруг, сильно размахивая крыльями.

Когда Бет позвала его, Джесс остановился и недоуменно стал оглядываться. У него сильно раскраснелось лицо, нахлестанное резким ветром, и дыбом стояли волосы.

Джесс посмотрел через поле туда, где еще шла пахота и над работниками летали чайки. Потом он наклонил голову и внимательно прислушался. Бет еще раз позвала его, и на этот раз он ее увидел и побежал через все поле к ней.

– Господи, это ты! – воскликнул Джесс, и его потрескавшиеся губы скривились в неловкой усмешке.

– Ты так вытаращился, что можно подумать, тебя звала какая-то старая ворона!

– Я просто удивлен, вот и все.

– Тебя всегда легко удивить, ты и в школе быстро смущался.

– Не вспоминай при мне школу! Я, к счастью, уже покончил с ней!

– Ну и чем ты можешь похвастаться? Ты хотя бы закончил четыре класса?

– Нет, и никогда бы их не закончил, если бы даже оставался там до самого Судного дня.

– Ты умеешь читать и писать?

– Читаю я почти хорошо. Я читал все газеты, которые ты приносила отцу. И даже журналы, они мне так нравятся. Да, и мне еще очень нравится сладкий крем, который ты приносишь отцу.

– Но я приносила его отцу, а не тебе.

– Он все время угощает меня кремом.

– Мне кажется, что ты жадный, – сказала ему Бет.

– Наверно, – согласился с ней Джесс. – Но я почти все время хочу есть. Гуди говорит, что у меня дыра в животе.

– Почему ты называешь ее Гуди? Она же твоя мать. Тебе следует оказывать ей больше уважения.

– Я ее всегда так называю – Гуди!

– Ладно, я пришла сюда не затем, чтобы читать тебе нотации. Я пришла, чтобы сказать тебе, что ты будешь работать в мастерской.

– Бог ты мой, значит я стану плотником! И буду ездить по фермам, как мой отец.

– Ну, до этого тебе еще нужно подрасти и кое-чему научиться.

– Я быстро расту, как трава. Правда!

– Приходи в понедельник и постарайся хоть немного привести себя в порядок.

– У меня есть только эта одежда.

– Но ты же можешь быть аккуратнее, не так ли? Почисти хотя бы ботинки. Иначе тебе попадет от моего деда.

– Он станет меня ругать? Я слышал, что он бывает таким страшным, когда начинает ругаться.

– Ну, тебе придется шевелиться на работе.

– Я уже и не знаю, хочу ли я работать у него, – сказал Джесс. Его голубые глаза под бесцветными ресницами испуганно распахнулись. – Может, мне лучше оставаться на ферме?

– Неважно, что ты хочешь, – заметила Бет. – Твой отец сильно болен. Тебе нужно делать все, чтобы как-то его порадовать.

Джесс замолчал, глядя на дальнее поле. Там вовсю шла пахота, и было видно, как через яркую зелень нетронутой земли пролегла темная жирная полоса вспаханного поля.

Ветерок донес до них звякание уздечек, шумное дыхание усталых лошадей и отрывки пения пахарей.

– Мне хотелось самому пахать, – заметил Джесс. – Может, мне когда-нибудь удастся это сделать.

– Нет, твой отец решил, что ты будешь плотником, поэтому поднатужься и не делай кислой рожи, – сказала ему Бет.

– Хорошо, – сказал Джесс. – Я там буду в понедельник.

– Ровно в семь, – предупредила его Бет. Когда она вернулась к Уолтеру, он не мог ни о чем больше говорить, как только о Джессе.

– Конечно, он не очень умный. Это правда. Он пошел в меня. Но он хороший мальчик и не вредный. Он никому никогда не делает зла.

– Когда он будет работать в Коббсе, ему следует быть немного пошустрее.

– Да, я надеюсь, что его там не «затюкают». Работники у твоего деда бывают иногда такими жестокими.

– Не беспокойся, – старалась убедить его Бет. – Я присмотрю за ним, ради тебя.

Бет была с утра во дворе мастерской. Джесс пришел и принес с собой сумку с отцовскими инструментами. Он, конечно, опоздал, и дед Тьюк, встретив его рядом с мастерской, показал ему часы на башне.

– Ты умеешь определять который час, Джесс Изард?

– На дорогу выбежал бык, – ответил ему Джесс. – Мне пришлось вернуться и сказать об этом мистеру Миксту.

– Меня не волнуют никакие быки, и тебя тоже – ты теперь работаешь у меня. Тебе это ясно?

Джесс кивнул головой. Он стоял весь потный и у него сильно покраснело лицо. Он нервно перекладывал из руки в руку свою сумку с инструментами. Он глянул на работников, которые побросали работу и собрались вокруг него. Потом снова посмотрел на часы на башне и на флюгер, который, как всегда, указывал на север.

– Я вижу, что ты смотришь на нашего старенького петушка, – спросил его Сэм Ловаж. – Ты, наверно, ему удивляешься.

– Да, конечно, потому что я мог бы поклясться, что когда шел по дороге, то дул мягкий юго-западный ветер.

– Да, здесь в Хантлипе у нас всегда другая погода. Она всегда на парочку свитеров холоднее, чем в других местах.

– Я вижу, что ты принес с собой инструмент своего отца, Джесс, – заговорил Боб Грин. – Ты, наверно, много занимался плотницком делом, так?

– Да нет, так, по мелочи.

– Ну, если ты умеешь хотя бы вполовину так же хорошо работать, как работал твой отец, то нам придется круто, – сказал Сэм и отвернулся, чтобы подмигнуть Киту Меддоксу.

– Ну, я не такой ловкий, как мой отец, – ответил Джесс.

Он был поражен, когда вокруг него раздался взрыв хохота.

Бет вышла вперед и протиснулась среди мужчин.

– Не обращай внимания, – сказала она Джессу. – Они будут смеяться, если ты покажешь им палец.

Она нахмурилась, глядя на деда, но ему все было нипочем. Даже если его работники зря тратили время, но можно было поиздеваться над кем-нибудь слабее их. Работники быстро поняли его настроение, и начали дальнейшие атаки на Джесса.

– Эй, Джесс, ты совсем не похож на своего отца, так?

– Не знаю, – ответил им Джесс.

– Ну, парень, у тебя такие светлые волосы. – Я родился во время жатвы, вот почему.

– Я знал малого с такими волосами, он был из чужих краев и его так и звали Белобрысый. Он промышлял в этих местах, – заметил Сэм Ловаж. – Кажется, одно время он был пастухом у мистера Леннема, правда?

– Да, – ответил Джесс, – до прошлого Рождества.

– Вот так-так. Этот Белобрысый был парень не промах. Говорили, что у него всегда было много дел в Скоуте и в Пайк-Хаузе и еще кое-где.

– Да, – подтвердил ничего не подозревающий Джесс, – особенно, когда овцы ягнились.

– Вот как? И Гуди хорошо к нему относилась, вы же были соседями, так?

– Я ничего не знаю. Ей он не нравился, Гуди говорила, что у него блохи.

– Откуда она это знала? – спросил Берт Минчин.

– Наверно, ее покусали, – сказал Стив Хьюиш, и все опять громко захохотали.

– Ну, развели тут веселье, – вклинилась Бет. – Вы, здоровые дураки, смейтесь, пока не лопнете от смеха!

– А тебе какое дело? – спросил ее дед. – Что ты тут кудахчешь, как несушка над своим цыпленком?

– Так, Джесс очень нравится Бет, правда? – отметил Стив Хьюиш. – Вы только подумайте, такая здоровая девица выбрала себе бедного ягненка Джесса. Ему же только тринадцать лет! Могу побиться об заклад, он еще не догадывается, для чего нужны девицы!

– Хватит! – вмешался дед Тьюк. – Пора приниматься за работу. Изард, ты пока отложи свою сумку с инструментами. Сегодня ты будешь складывать тес. Хопсон покажет тебе, как это нужно делать.

Работники разошлись и начали работу. Джордж Хопсон, немногословный человек, жестом позвал с собой Джесса, и они ушли. Бет пошла в дом. Она понимала, что не сможет выполнить данное Уолтеру обещание. Она никогда не сможет защитить Джесса от шуточек и розыгрышей. Ему следует самому научиться постоять за себя.

На следующий день, когда она мыла полы в маслобойке, Джесс пришел к ней.

– Меня послал к тебе Сэм, он велел принести ему мешок дырок разных размеров. Он сказал, что это срочно.

– Джесс Изард, ты просто дурак!

– Да? – удивился Джесс. – Неужели?

– Ничего, мы их проучим, – сказала Бет. – Если они сами прислали тебя сюда, тебе и вправду придется мне помочь.

Она давала ему задания и держала при себе примерно час. Он таскал ей ведра с водой, пока маслобойка не начала блестеть от чистоты. Там стало прохладно и приятно запахло. Потом она налила ему густого молока и смотрела, как он пил его.

– Боже, я не пил молока с тех пор, как погибла наша старушка Клевер, – сказал Джесс, вздыхая.

– Разве вы не получаете молоко из Чекеттса?

– Мы получаем там кварту, но оно синее. Гуди заставляет, чтобы отец выпил хотя бы пинту. Потом нужно четверть пинты отдать на подкорм поросенку, и четверть пинты мы употребляем, забеливая наш чай.

– Я буду оставлять тебе пинту каждое утро, – обещала ему Бет. – Ты сможешь забежать сюда во время обеда и выпить ее. Но ты ничего не рассказывай об этом остальным работникам, иначе они станут смеяться над тобой.

– Ты мне будешь давать каждый день пинту молока? Я скоро стану таким же толстым, как лендлорд, правда?

– Сейчас тебе лучше идти. И вытри рот, а то все узнают о нашем секрете. Эй, подожди секунду, у меня есть идея.

Она пошла в сарай и что-то начала искать в куче мешков. Бет вытащила один мешок, очень рваный, и отдала его Джессу.

– Они просили тебя принести им мешок дыр, так? Вот он! Ты можешь его отдать им.

Всю весну и лето Бет два раза в неделю ходила в Пайк-Хауз. Уолтер всегда радовался ей.

Он с каждым днем все слабел и делался еще прозрачнее. Но жизнь все еще теплилась в нем, как в птице со смертельной раной. В хорошие дни он сидел в кресле у отворенной двери и впитывал в себя любой звук и запах, которые дарила ему земля.

– Со мной еще не все покончено, – обычно приговаривал он. – Я буду держаться за такое прекрасное лето. Я люблю погреться на солнышке и не пойду под землю, пока от нее веет таким теплом.

Сливовые деревья в Коббсе принесли чудесный урожай. Даже работникам раздавали много фруктов, и после этого у Бет осталось еще семьдесят фунтов слив. Она разложила сливы в две большие корзины и пошла на перекресток, чтобы оттуда доехать на повозке в Чепсуорт.

Там она продала все сливы и пешком отправилась домой. Пустые корзинки поскрипывали в ее руках, а в карманах фартука позвякивали монетки.

– Ты мне ничего не хочешь сказать? – спросил ее дед за ужином. – Или ты держишь в секрете, что ты была в Чепсуорте и торговала моими сливами?

– Секрет? Да Тимми видел, как я садилась в телегу.

– Ты ездила на рынок, как мелочная торговка! Все станут думать, что у меня нет денег!

Он через весь стол послал к ней кружку для пива и молча смотрел, как Бет с трудом подняла тяжелый глиняный кувшин, чтобы наполнить его пивную кружку.

– Ну? – прикрикнул он. – Сколько же ты выручила за эти чертовы сливы?

– Восемь шиллингов и шесть пенсов, – ответила ему Бет.

– Что? За семьдесят фунтов лучших слив?

– Я вполне довольна тем, что получила.

– И где же эти деньги?

– Я их убрала в укромное место.

– Вместе с теми деньгами, которые ты получаешь за свои яички? Тебе не пришло в голову, что сливы принадлежат мне?

– Я их собирала и поэтому считаю, что часть слив принадлежит мне. Мне нужно отложить деньги на черный день.

– Да ты просто мелкая скупердяйка, вот кто ты такая! Ты похожа на старую жадину, вроде старухи миссис Бант.

Он закончил ужин и откинулся на стуле, не сводя с нее глаз. Старику не хотелось требовать у нее деньги, но он также не мог примириться с тем, что у нее могли быть свои сбережения.

– Для тебя не будет черных дней, – наконец вымолвил он. – Пока ты со мной, ты себя можешь чувствовать в такой же безопасности, как Английский банк. То же самое касается и твоего мужа и всей твоей семьи, когда они появятся у тебя.

– Боже ты мой! – сказала Кейт. – Вы хоть бы дали девочке подрасти, прежде чем забивать ей голову такими мыслями.

– Ей не нужно ничем забивать голову. Она слишком для этого умна! И если я не ошибаюсь, то, когда ей стукнет двадцать, у нее уже будет парочка сопливых ребятишек.

– Только парочка? – спросила Бет.

– Мисс, вам не стоит меня испытывать. Я совсем не против того, чтобы ты пораньше выскочила замуж. По мне, так чем раньше, тем лучше, и я соответственно буду строить свои планы.

– Что еще за планы? – спросила Бет.

– Погоди! – сказал дед. Он был рад, что за ним остается последнее слово. – Со временем все сама узнаешь.

На следующий день, когда в двенадцать часов Джесс пришел в маслобойку за своим молоком, Бет ждала его. Она отдала ему маленький сверточек с деньгами.

– Что это такое? – спросил Джесс.

– Это деньги, чтобы купить кое-что для твоего отца.

– Сверток тяжелый, там, наверное, много денег. Я не знаю, стоит ли мне брать их у тебя.

– Если ты не возьмешь деньги, я их выброшу в помойку.

– Бет, ты, наверно, очень богата.

– Нет, это не так.

– Тогда, мне кажется, ты очень хорошая. Правда! Клянусь Богом! Ты – добрая самаритянка, вот кто ты!

– Я просто понимаю, что такое быть очень бедной, вот и все! И мне кажется, что я еще вернусь к бедности когда-нибудь. И тогда я стану ждать от тебя такой же помощи.

– Но почему ты можешь снова стать бедной, Бет? – Я это нутром чувствую!

Как-то она кормила кур в саду и услышала шум во дворе мастерских. Дед Тьюк уехал куда-то по делу в это утро, и работники радовались продыху в работе. Они намазали табуретку горячим клеем, набрав его прямо из горшка, стоявшего на огне, и требовали, чтобы Джесс оседлал табуретку. Джордж Хопсон и Тимоти Роллз единственные не принимали в этом участия. Остальные столпились вокруг табуретки и насильно старались посадить на нее Джесса. Они привязали шнурки его ботинок к ножкам и перекладинам внизу табуретки.

– Не вздумай брыкаться, парень, а то мы выдадим тебе то лекарство, которое обычно прописывается упрямым ослам.

– Отпустите его, мы посмотрим, как он умеет скакать, – предложил Лини.

– Отойдите! Он брыкается, как сам Сатана! Как дела, Джесс? Почему ты нам ничего не говоришь?

– Он не может говорить!

– Эгей, вперед! Но мне кажется, что он плохо держится даже в таком безопасном седле!

Джесс покачнулся и наклонился вперед, чтобы не упасть, и ухватился за сиденье табуретки. Его пальцы тут же прилипли к горячему клею, они слиплись вместе и кожа покраснела. Он снова качнулся из стороны в сторону и, когда порвались его связанные вместе шнурки, он просто кучей тряпья свалился на землю.

Бет подобрала юбки, быстро перелезла через забор и побежала ему на помощь. Она схватила табуретку за ножки и вытащила ее из-под Джесса. Джесс медленно выпрямился, как израненный краб, с ног до головы он был покрыт пылью и опилками.

– О, да он замарал свои штанишки! – сказал Сэм Ловаж. – Ну и неряха!

Мужики заржали; и Бет яростно швырнула прямо в них табуреткой.

– Ничего, посмотрим, как вы повеселитесь, когда мой дед узнает, как вы проводите время, когда его здесь нет! Из вас полетит пух и перо!

И тут же напустилась на Джесса Изарда.

– Тебе пора проснуться, малый! Ты должен сам защищать себя! Боже, если бы я была парнем, я бы выхватила нож и показала им, почем фунт лиха! Нельзя позволять издеваться над собой!

Джесс стоял, как в трансе. Он все еще не мог прийти в себя. Под коркой грязи его лицо побелело, он оцепенело смотрел на Бет.

– Джесс, в чем дело? Что-то еще случилось ужасное, да? Что-то с твоим отцом?

– Умер, – сказал Джесс, и больше не мог произнести ни слова.

Все замолчали, работникам стало стыдно. Тимоти Роллз снял шапку, и один за другим его примеру последовали остальные работники.

– Да, вы хорошенько повеселились, – сказала им Бет. – Прошлого теперь не вернешь!

– Парню следовало сказать нам об этом, – пробормотал Стив.

– Бедный старик Уолтер, – сказал Сэм. – Мне очень жаль. Действительно, мне так жаль.

– Если вам так уж стыдно, вы можете искупить свою вину, – заметила Бет.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Боб Грин.

– Осталась вдова Уолтера. Вот о чем я вам говорю.

– Ты права, – сказал Сэм. – Я и сам об этом подумал. Но что ты конкретно имеешь в виду?

– Сами подумайте, – ответила Бет. – Но не бойтесь немного облегчить ваши карманы.

Она увела Джесса со двора в судомойню, прилегавшую к дому, налила воды в котел и разожгла под ним огонь.

– Расскажи мне об отце, – сказала она Джессу. – Он легко умер?

Джесс в ужасе начал качать головой, он не мог вымолвить ни слова.

– Тебе следует мне все рассказать, тебе станет легче, если ты выговоришься.

– Я не могу! Бет, я не могу говорить об этом.

– Хорошо! Хорошо! Тебя никто не заставляет.

– Все так плохо. Даже хуже, чем плохо. Все длилось целую ночь. Он был слишком слаб, чтобы сесть и прокашляться. Мы держали его – Гуди и я. Он не мог дышать, он только кашлял и кашлял, и кровь лилась прямо по нему. И Гуди, и я, мы были все в крови!

– Джесс, Джесс, успокойся.

– Я раньше никогда не видел, как умирают люди. Бет, они не должны так мучиться.

– На свете есть много всего, чего не должно быть.

– Гуди дала ему какие-то капли, и после этого он немного успокоился.

– Он умер во время сна?

– Нет, дожил до утра, – ответил ей Джесс. – Он проснулся и повернул голову к окну. Только что начало светать. Небо порозовело в некоторых местах, и он мирно лежал, глядя на отблески света на стене. Потом вдруг сказал: «Гуди, я ухожу. Мы потом свидимся». Он сказал это спокойным голосом, обычно так прощался, уходя на работу: «Я пошел, Гуди, свидимся позже». И потом я увидел, как Гуди прикрыла ему лицо одеялом.

– Хорошо, что для него все кончено, – сказала Бет. – Он заслужил свой отдых.

– Я понимаю! Но все равно, мне кажется, что теперь все стало другим, и никогда не вернется назад.

– Конечно, все изменилось. Это так. Но боль со временем смягчается. И мне кажется, что это благо для нас.

– Мне стало гораздо лучше после того, как я поговорил с тобой.

– Тебе станет еще лучше, когда ты немного отмоешься от этой грязи, – сказала Бет, открывая крышку котла и пробуя рукой воду. – Она уже потеплела, начинай мыться. Но что касается клея, тут придется все оттирать с песочком.

– Мне кажется, что мои штаны сделаны из стекла!

– Когда они в следующий раз попробуют над тобой издеваться, тебе нужно дать отпор. Ты меня слышишь? С такими-то кулаками! Надо действовать, Джесс! Тебе нужно залепить парочке парней по носу, тогда они отстанут от тебя.

– Я попытаюсь, – обещал ей Джесс. – Но я не умею драться, Бет, ты можешь спросить об этом Гуди. Она всегда говорит, что ни мой отец, ни я, мы не можем даже сорвать корочку с рисового пудинга.

Когда дед Бет узнал о смерти Уолтера, он приказал, чтобы в мастерской изготовили гроб и отвезли его в Пайк-Хауз.

– Скажите Гуди Изард, что она может мне заплатить, когда у нее будут деньги. Если ей удобно, она может платить понедельно. Бет выпишет ей счет.

– Хозяин, не надо никакого счета, – сказал Сэм Ловаж и сделал широкий жест. – Я и остальные парни скинулись, мы сами заплатим за гроб.

– Так, что это с вами вдруг случилось?

– Ну, мы хотим помянуть старого товарища, вот и все!

Уолтера похоронили на кладбище в Истери на холме в полумиле от Пайк-Хауза. Истери располагалось в долине и там росли вязы. Но маленькая церковь стояла на возвышенности и выделялась своим деревянным шпилем. К стыду прихожан, церковный колокол был разбит. Весной весь двор становился желтым от цветущих барабанчиков, а в июне и июле синим от шалфея. Там редко бывали люди, и жаворонки вили гнезда прямо среди высокой травы. Ящерицы лениво грелись на камнях.

Окружавшие кладбище низкие стены были заплетены плющом, и осенью осы в большом количестве слетались на зеленовато-кремовые цветы. Уолтер любил наблюдать за ними. В день, когда его хоронили, церковный двор наполняло тихое жужжание.

В следующее воскресенье, когда Бет отправилась в Пайк-Хауз, Гуди чистила дом. Она вытащила в сад всю мебель и отмывала под струей воды все до блеска. Кухонный стол, стулья и шкафы, кровать и диванчик. Все стояло и жарилось под солнцем. С яблони свисали куски дорожек для пола. На живой изгороди проветривались одеяла и занавески. Окна были широко раскрыты.

– Я рада, что Уолтер ушел раньше меня, – сказала Гуди. – Он и парень не смогли бы позаботиться о себе, если рядом с ними не было бы женщины.

Она спокойно говорила об умершем. Ее маленькие темные глазки так же, как раньше, шныряли вокруг. Она все так же хмурилась и говорила все тем же грубым голосом. При этом Гуди быстро двигалась и продолжала заниматься делом. Вот она нагнулась, подняла сбитые яблоки и собрала их в свой фартук.

Быстро все рассортировала, отложила хорошие плоды в одну сторону и швырнула червивые яблоки свинье.

Джесс сидел на скамейке и чистил башмаки. Бет пристроилась рядом с ним и чинила порванную циновку из камыша, сшивая ее полоской лыка.

– Бет, ты веришь в рай? – спросил Джесс.

– Я не знаю. Гуди, ты веришь в небеса обетованные?

– Я тоже не знаю, – ответила им Гуди. – Но если они есть, Уолтер обязательно будет там. Я в этом совершенно уверена. И это очень хорошо, потому что он там сможет замолвить за меня словечко. Мне кажется, что мне со всеми моими грехами это не помешает.

– Гуди, неужели ты такая грешница?

– Господи, конечно, у меня много грехов. Я нюхаю табак! Я могу сразу же вынюхать всю упаковку табака!

– Но тебе же тоже нужно получать какое-то удовольствие, – заметила Бет.

– Кроме того, у меня плохой характер. Я ругаюсь и проклинаю, и иногда впадаю в такую ярость! Правда, со мной иногда так бывает.

– Просто иногда необходимо высказать все, что скопилось на душе.

– Потом я все время что-нибудь приворовываю. Я часто таскаю с фермы все, что мне попадается под руку!

– Иначе не прожить, – объяснила ей Бет. – Что еще?

– Больше ничего, я рассказала обо всем.

Гуди прогнала курицу с диванчика и села туда сама, сложив руки на коленях.

– Если женщине уже за пятьдесят, у нее не может быть других грехов.

– Как странно, – заметил Джесс. – У меня всегда чешется нос, когда руки грязные.

Бет закончила чинить дорожку и убирала в корзинку Гуди шило и ножницы.

– Ты можешь доставить себе удовольствие и почесаться, – сказала она. – Теперь уже все равно, у тебя все лицо в сапожном креме.

Бет взяла в руки лыко и начала его аккуратно складывать.

– Гуди, почему ты на меня так странно смотришь?

– Я смотрела на тебя и на моего парня, как вы сидите рядышком и так хорошо разговариваете друг с другом. И еще мне бы хотелось знать, известно ли твоему деду, что ты дружишь с Джессом?

– Наверно, он об этом догадывается.

– И что же он об этом думает?

– Я никогда не спрашивала его об этом.

В середине октября 1890 года Бет начала собирать яблоки в Коббсе. В восемь утра был жуткий холод, землю покрывал густой и плотный белый туман. Но когда она взобралась на лестницу и оказалась среди ветвей, то поднялась над пеленой тумана – сверху было довольно тепло. Листья желтые, иногда яркие, а иногда слегка поблекшие, а яблоки блестящие, темно-красного цвета. Капельки воды на ветвях резко отражали свет и были подобны капелькам ртути.

Бет работала очень быстро, снимая яблоки двумя руками и опуская их в огромный карман своего передника. Иногда она спускалась вниз, чтобы переложить их в большую корзину. Затем передвигала лестницу дальше и снова взбиралась на нее.

Она была высоко, стараясь достать до самых верхних веток, когда лестницу сильно потряс кто-то внизу. Бет быстро наклонилась вперед и ухватилась за ветки, иначе она упала бы вниз. Дерево все шаталось, как под сильным ветром. Его ветви скрипели и качались из стороны в сторону. Они терлись друг о друга. Листья и маленькие ветки полетели вниз и яблоки начали пролетать мимо ее лица.

Когда дерево перестали трясти и оно успокоилось, Бет попыталась посмотреть вниз, но туман еще был очень густым, и Бет не смогла разглядеть, что там, внизу. В белом молоке тумана даже не было темной тени. В густой траве не слышалось ни звука. Но Бет было трудно провести. Она взяла два яблока и швырнула их вниз. После первого удара послышалось фырканье, после второго снизу послышался хохот.

– Ты у меня за это получишь, – сказал голос снизу. Лестница зашаталась под его весом, и из тумана показался Кит Меддокс. – Ты могла попортить мою красоту.

– Успокойся, – сказала Бет. – Или я еще раз запущу в тебя яблоком.

– О, я вижу, у тебя хватает зарядов.

– Что тебе нужно?

– Хозяин послал меня, чтобы я тебе помог.

– Спасибо, у меня есть свои две руки.

– Могу я собирать яблоки здесь с тобой?

– Нет, принеси себе лестницу и начинай собирать в другом месте.

– Хорошо, начальник здесь ты.

Кит спустился вниз и снова исчез в тумане. Через некоторое время Бет увидела, как он нес лестницу к соседнему дереву. Сначала он работал молча, но потом начал петь.

Кит всегда гордился своим пением, и когда наступила тишина, Бет понимала, что он ждет ее похвалы.

– Ну вот, – разочарованно сказал он. – В «Розе и короне» мне поставили бы за это пение пинту пива. Эй, Бет, ты что, не слышишь меня?

– Ты побьешь все яблоки, если станешь их так бросать в ведро. Тебе нужно осторожно класть их туда.

– Хорошо, как скажешь!

– Что с тобой случилось? Отчего ты стал такой сговорчивый?

– Хозяин сказал, чтобы я с тобой не спорил.

– Он так оказал?

– Именно так. Это были его слова. Я стараюсь следовать его совету. Что ты на это скажешь?

– Я скажу, что ты зря теряешь время, – ответила ему Бет.

* * *

В десять часов туман разошелся, и в саду стало тепло. Воздух был тихим и спокойным. Его наполнял аромат яблок. Осы уже наелись мякоти побитых плодов. Они лежали в шкурках яблок или, как пьяные, лениво летали между деревьев.

Кит сбросил куртку и закатал рукава рубашки. Он перестал пользоваться лестницей и просто перескакивал с ветки на ветку. Он прекрасно выглядел в своем красном жилете и черных вельветовых брюках. Бет, как всегда, старалась не обращать на него внимания. Но когда она опустошала карманы передника в корзину, он был тут как тут со своим ведром. Если она задерживалась, он ее поджидал. Если она набирала достаточно яблок первой, он соскакивал с дерева и шел ей навстречу. Что бы она ни делала, он все время был рядом, наклонялся над большой корзиной и улыбался своей капризной и неискренней улыбкой.

– Ну ты и помощничек, – сказала Бет, когда уже больше не могла выносить его. – В твоем ведре только три яблока.

– Но я стараюсь подружиться с тобой. Твой дед прислал меня сюда именно для этого.

– Я сама выбираю себе друзей, – ответила ему Бет.

Кит засмеялся и, наклонившись над корзиной, протянул руку и попытался прикоснуться к лицу Бет. Та сразу отпрянула назад. Кит опустил руку, но сделал это так, что коснулся ее груди и легко пробежался по ней кончиками пальцев.

– О, ты уже подросла… становишься такой аппетитной.

– Убери сейчас же руки, – сказала Бет.

– Разве нам не пора отнести яблоки на сеновал?

– Да, можешь начинать. Ты прекрасно знаешь туда дорогу.

– Разве ты не пойдешь? Почему? Ты что, не доверяешь мне?

– Нет, не доверяю.

– Мне кажется, что ты прислушиваешься к сплетням.

– Я знаю, что случилось с Розой Льюис, если ты имеешь в виду именно это. И я знаю о Лиллибел Рай тоже.

– Ты пойдешь со мной на сеновал, – сказал он и обхватил пальцами ее обнаженную руку.

Бет вырвалась и поспешила отойти от него. Кит побежал к лестнице, чтобы загородить ей дорогу. Тогда Бет разозлилась, схватила свой плащ и ушла. Кит остался в саду один.

В двенадцать часов, когда дед Тьюк пришел на обед, у него было темное от злости лицо. Он подошел к Бет, которая разливала суп в тарелки, и грохнул по столу кулаком. Тарелка запрыгала, и горячий суп плеснул прямо в лицо Бет.

– Ты что это придумала, почему ты оставила Кита в саду одного? Бог ты мой! Ты жаловалась мне, как тебе трудно одной собирать сливы, но когда я прислал тебе помощь в сборе яблок, ты устраиваешь новый скандал.

– Кит мне не помогал, он только зря проводил время.

– То, что он глазел на тебя, ты это имеешь в виду? Ну и что? Он же парень!

– Бет права, что старается держаться от него подальше, – заявила Кейт. – От этого парня можно ждать только беды.

– Хватит! У меня просто лопается терпение, когда я слышу подобные разговоры.

Старик больно ткнул пальцем в спину Бет.

– После обеда ты вернешься в сад, и чтобы я больше не слышал от тебя всяческой ерунды.

– Если Кит будет там, то я не пойду.

– Бог мой! Другие девчонки были бы только довольны.

– А я нет! Мне он не нравится.

– Я тебе не верю, совершенно не верю!

– Вы не хотите верить этому, – заметила Бет. – Но вы не сможете заставить меня идти в сад. И яблоки останутся на деревьях.

Старик сел, он мрачно глядел на Бет, пока та ходила по кухне. Он не мог понять ее поведения, но ему пришлось сдаться.

– Хорошо. Кит слишком ценный работник, чтобы зря тратить его время на всякую ерунду. Но когда-нибудь вы зайдете слишком далеко, мисс, и тогда вы получите трепку!

Он накрошил хлеб к себе в тарелку и все мешал и мешал там ложкой.

– Я могу быть очень вредным, когда меня выведут из терпения. Поберегитесь, мисс. Поберегитесь!

В этот год дубы в Коббсе, и особенно старый дуб, росший во дворе мастерской, принесли много желудей. В конце октября несколько дней дули сильные ветры, и казалось, что желуди никогда не перестанут падать с деревьев.

Когда в воскресенье утром Бет вернулась из церкви, она была поражена, когда увидела во дворе Джесса. Она пошла во двор и увидела, что он собирает желуди в тачку.

– Что ты тут делаешь, почему ты работаешь в воскресенье?

– Мастер обещал заплатить мне шиллинг, чтобы я собрал желуди. Он говорил, что они привлекают мышей и других грызунов.

– Что ты будешь делать с ними?

– Мастер сказал, чтобы я их сжег. Я хотел скормить их коровам, но он не разрешил. Он сказал, что у них может от этого свернуться молоко. Я отнесу желуди домой, для нашей свиньи. Гуди говорит, что, когда свиньи едят желуди у них бывает самое вкусное мясо и бекон. Она все знает про свиней, она их столько вырастила!

– Желудей в этом году много, вашей свинье их хватит надолго.

– Это так. Но я все равно за раз не смогу отнести больше одного мешка.

– Нет, нам придется взять тележку и пони.

– Бог мой! Разве твой дед позволит?

– Я не стану его спрашивать. Он спит по воскресеньям после обеда, и я вернусь домой до того, как он проснется.

В два часа, когда Бет выбралась из дома, Джесс ждал ее во дворе. Тележка была нагружена мешками с желудями.

– Господи, как же я боюсь, – шепнул он ей.

– Не нужно бояться. Мой дед храпит, как еж. Разбросай тут солому, и он не услышат, как мы уедем на тележке.

– Посмотри, – сказал Джесс и показал ей на башенку мастерской. – Я залезал наверх и починил флюгер.

Бет взглянула вверх и увидела, как петушок показывает на запад и тихо поворачивается вместе с ветерком.

– Ты довольна? – спросил ее Джесс. – Ты говорила, что тебе хотелось бы, чтобы флюгер работал. Я залез наверх и все там поправил, и еще я его смазал маслом. Бет, ты довольна?

– Да, – сказала Бет, глядя в его смущенное лицо. – Да, я очень довольна.

Пока Джесс разбрасывал солому по булыжникам, Бет пошла на конюшню, чтобы вывести оттуда пони. Лошадь шла весьма неохотно, ее могла соблазнить лишь предательская морковка, да и то пришлось уговаривать, чтобы она стала между оглоблями.

Они осторожно проехали по загону и через арку. Колеса и копыта почти не производили никакого шума, двигаясь по соломе. Медленно поскрипывая, они обогнули дом и наконец выехали на деревенскую дорогу.

– Ух, – заметил Джесс, вытирая вспотевший лоб. – Наконец-то впервые за десять минут я смогу перевести дыхание. Мне бы хотелось быть таким спокойным и смелым, как ты, Бет.

– Оставайся таким, какой ты есть.

Когда они пересекали Деррент у Коллоу Форда, Кит Меддокс вразвалочку вышел из коттеджа недалеко от кузницы, и также вразвалочку пошел им навстречу. Он стоял на берегу ручья и загораживал им дорогу. Потом Кит схватился за уздечку пони.

– Я вас увидел из окна и подумал, что же задумали эти ребята, куда они едут в повозке хозяина.

– Убирайся отсюда, – сказала ему Бет.

– Мастер знает, что ты уехала с этим дворовым мальчишкой?

– Убирайся в свою будку и оставь нас в покое.

– Что в этих мешках? Денежки хозяина?

– Боже мой, нет! – испугался Джесс. – Там только желуди, вот и все. Мы их везем домой, чтобы кормить свиней. Мы не сделали ничего дурного. Ты не станешь докладывать о нас хозяину, правда, Кит?

– Может, да, – сказал Кит, – а может, нет!

– Убирайся с дороги! – скомандовала Бет.

– Конечно, как прикажете, мисс!

Он отпустил уздечку и встал в сторону, но когда пони с тележкой проезжали мимо, он быстро взобрался на подножку тележки.

– Ну-ка, детки, подвиньтесь! Я стану править!

– Нет, не смей! – закричала Бет.

– Вы что, не хотите брать меня в свою компанию?

– Ты нам нужен, как лишняя блоха собаке!

– Ну что ж, не так-то легко избавиться от блох!

– Посмотрим, – заявила Бет.

Она резко рванула вожжи, и пони пустился рысцой. Дорога примерно с милю бежала вдоль Деррента. Колеса подпрыгивали по корням прибрежных ив. Тележка шаталась из стороны в сторону и покряхтывала. Кит оставался на подножке, крепко ухватившись руками за край тележки. Он старался пружинить телом, чтобы смягчать сильные толчки.

– Эгей! – громко орал он. – Мне приходилось переносить еще худшую качку во время переправы на поршемском пароме.

Он даже помахивал рукой, чтобы показать, что он ничего не боится и не упадет с повозки.

– Так, ребята! Мне уже надоело путешествовать первым классом. Я залезу к вам, чтобы путешествовать с комфортом!

– Ни за что, пока я здесь, – заявила Бет.

Она потянула за вожжи, и пони тут же среагировал.

Один бок тележки наклонился, и она начала раскачиваться в разные стороны. Кит не успел подтянуться и влезть в тележку. Он опасно откинулся назад и упал. Бет быстро постаралась выпрямить тележку, и поехала вперед, даже не повернув назад головы.

– Господи, Боже мой, – сказал Джесс, глянув назад. – Он, наверно, сильно ударился. И самое плохое, что он стукнулся головой.

– Вот и прекрасно, – ответила Бет. – Надеюсь, это послужит ему уроком.

– Он лежит и не шевелится. Как ты думаешь, он сильно ушибся?

– Он? С ним ничего не будет!

– Ты не хочешь остановиться и все-таки посмотреть, что с ним?

– Нет, ни за что!

– А вдруг он сломал себе кости. Может, у него течет кровь, или он вообще умер!

Джесс ухватился за вожжи и посмотрел на Бет. Его голубые глаза говорили о том, что он не отступит.

– Если ты не остановишься, я спрыгну на ходу, – сказал он Бет.

– Хорошо, – ответила угрюмо Бет и потянула вожжи.

Джесс сошел и отправился назад по дороге. Бет не встала с тележки, продолжая злиться. Она даже не обернулась, а смотрела на потную шкуру пони, на стрекоз, летавших вдоль берега и на то, как листья ивы падали в воду.

Через некоторое время Джесс вернулся и сел рядом с ней. Бет снова взялась за вожжи.

– Ну? – сказала она, глядя на него. – Что там такое?

Джесс криво усмехнулся. Бет увидела, что у него разбита и припухла губа.

– Ты была права, – сказал он. – Кит не погиб! Когда они прибыли в Пайк-Хауз, Гуди вышла к ним из сада.

– Парень, ты приехал сюда на карете, как Кот-в-Сапогах. Я прямо-таки робею перед тобой.

– Да уж, – сказал Джесс, спрыгивая с тележки. – За разговор со мной тебе придется выложить круглую сумму.

– Почему у тебя разбита губа?

– Я налетел на фонарный столб, – ответил Джесс.

– Да, как интересно! А ты случаем не дал ему сдачи?!

– Гуди, угадай, что в этих мешках?

– Не знаю, – ответила Гуди. – Я даже не могу себе представить, что там такое.

– Желуди! – сказал Джесс гордо. – Их там много, нам будет чем кормить нашего поросенка!

– Я просто не могу поверить, – воскликнула Гуди. – Только сегодня я объясняла бедной чушке, что ей придется потуже подтянуть поясок!

Они перетащили мешки в пристройку. И по мере того, как они их освобождали, Гуди каждый раз весьма своеобразно благословляла дополнительные припасы для свиньи.

– Так, вот еще несколько ломтиков бекона! – говорила она. – А вот отличные свиные ребрышки со сладким мясом!

Джесс отнес последний мешок прямо в загон к поросенку, и они все стояли и смотрели, как он жадно пожирал желуди, выплевывая шелуху.

– Если мы вдруг умрем этой зимой, – заметила Гуди, – я буду очень удивлена.

Когда Бет вернулась домой, Кит Меддокс поджидал ее во дворе. Он сидел на лавочке и грелся на солнце, занимаясь тем, что с помощью ножа вырезал красивую деревянную ложку. Бет аккуратно въехала во двор и остановилась перед колонкой. Потом она направила повозку задом в сарай. Кит похвалил ее. Бет не обращала на него никакого внимания, быстро делая все необходимое. Она распрягла пони и ввела в конюшню. Потом убрала мешки из-под желудей и вымела солому с булыжников.

– Ты что, не будешь разговаривать со мной? – спросил ее Кит.

– Даже и не собираюсь.

– Смотри, обижусь и уйду служить в солдаты. Глянь, что я сделал! Тебе нравится моя работа?

Он показал ей ложку, вырезанную из платана. Она была чистой и красивой, светло-серого цвета. Ручка была изогнутой, а черпачок круглым и глубоким. На конце ручки вырезано яблоко. Вся работа поражала тщательностью, ложка казалась отполированной.

– Вот чем мне нравится заниматься, – сказал Кит. – Сразу видна рука мастера. Каждый скажет, что это моя работа, а не кого иного. Вспомни скамью, которую я изготовил для церкви. Ее будут видеть всегда, и все станут говорить друг другу: «Это сделал Кит Меддокс».

– И как только они перестанут это говорить – ты просто погибнешь, да?

– Но они не перестанут. Ведь это всегда будет у них перед глазами. В Спейлзе восстанавливается собор, прямо с нуля. Там собрались плотники и каменщики со всей Англии. То, что они сделают, останется в веках! А мы чем здесь занимаемся – все эти ведра, да корыта, и эти чертовы лестницы!

– Эти вещи нужны людям, – заметила Бет. – Они – часть нашей жизни.

Она подобрала солому и выбросила ее на навозную кучу.

– Я предпочитаю человека, который изготовит мне ведро, тому, кто вырезает виноград и всякие цветочки в церкви.

– Прекрати! Ведра, конечно, нужны, но в них нет красоты, на них никто не обратит внимания!

– Правильно, мы также не замечаем наши глаза или уши, но без них нам не обойтись!

– Ты ничего не понимаешь, – сказал он и пожал плечами.

– Я все понимаю. – Бет встала прямо перед ним. – Я могу заранее прочитать все твои мысли и задумки. Тебе не достаточно того, что ты умный. Тебе нужно, чтобы кто-то постоянно говорил тебе об этом! Тебе всегда будет трудно жить, потому что у людей полно других забот, чем только хвалить и прославлять тебя!

Кит улыбнулся, глядя на нее сквозь свои ресницы.

– Ты меня никогда не хвалишь, правда, Бет?

– Нет, только не я.

– Ну да, ты ведь такая здравомыслящая.

– Почему ты вдруг заговорил об этом?

– Твой дед ценит меня. Мы с ним хорошо спелись, как парочка улиток в капусте! Ты знаешь, что он мне говорит? Как только мы с тобой поладим, он сразу же берет меня в свои партнеры. Он даже напишет мое имя на вывеске у ворот, вот так!

– Ай-яй-яй! Вы только подумайте!

– Но в этом есть здравый смысл, Бет. Ты только подумай, что все переходит к тебе, а у тебя нет мужа, который бы разбирался в нашем деле. Твой дед всегда смотрит вперед. Партнер для него и партнер для тебя. Все точно и аккуратно, как ряд хорошо забитых гвоздей.

– Конечно, в этом что-то есть.

– Тогда почему бы нам не поладить, и все пошло бы своим чередом? Твой дед сказал, что тебя нужно убедить, поэтому я хочу тебе для начала подарить эту ложку в качестве задатка. Бери, я сделал ее специально для тебя.

– Мне она не нужна, – ответила Бет. – Ты лучше отдай ее Лиллибел Рай.

У Кита потемнело лицо.

– Я ее вырезал для тебя. Ты что, ничего не поняла?

– Послушай меня внимательно! Я тебе тоже все объясню простыми словами. Ты мне не нравишься! Даже и не пытайся соблазнить меня своими хитрыми и лживыми взглядами. И ложки твои мне не нужны. Тебе не достанется дело моего деда, потому что я не собираюсь выходить замуж за тебя. Все ясно?

Кит вскочил, как-будто она ударила его по лицу. Глаза стали стеклянными, лицо помертвело. Бет показалось, что он сейчас ее ударит, но Кит вдруг резко развернулся и пошел прочь. На ходу он бросил ложку в канаву.

На следующее утро, когда Бет и Кейт были в кухне, дед Тьюк с грохотом распахнул дверь и ввалился в кухню.

– Ты видела Кита Меддокса?

– Сегодня нет, ответила Бет. – А что случилось?

– Дверь мастерской сломали, его инструменты пропали. Я спрашивал его бабку, и она сказала что он не ночевал дома. Ты не знаешь, что с ним могло случиться?

– Не волнуйся, – ответила ему Кейт, дав знак Бет, чтобы она молчала. – Джереми Рай пригрозил Киту, что он подаст на него жалобу за то, что Лиллибел попала из-за него в беду. Сыновья Джереми обещали поймать его, обмазать дегтем и обвалять в перьях.

Старик заворчал и повернулся к Бет. – Ты его видела вчера. Вы что – потихоньку бегали на свидание? Это так?

– Нет, не так. Я случайно встретила его.

– Он тебе не намекал, что хочет удрать отсюда?

– Ну, не совсем так. Но он много говорил об аббатстве в Спейлзе.

– Вот в чем дело! Он отправился за приключениями! Ему нужно все повидать и расправить крылья. Он захотел избавиться от меня. И ничего не сказал мне об этом, потому что боялся, что я не отпущу его. Так, так! Может, ему и стоит немного набить себе синяков, да шишек! Тогда он поймет, как ему хорошо работалось в Коббсе!

– Вы уверены, что он вернется сюда? – сказала Бет.

– Ха! Самое большее через шесть месяцев! Может, через год, если захочет, чтобы в семействе Рай все немного поутихло. Тогда он вернется сюда и будет в ногах валяться, чтобы я его взял назад.

Казалось, ярость старика несколько поутихла. Мысли потекли по какому-то другому руслу.

– Парню следует немного проветриться и уехать отсюда. Тогда, может, и ты образумишься!

Позже Бет достала ложку из канавы и сожгла ее в печи. Кейт пораженно посмотрела на нее, и Бет сказала:

– Кит ушел, и мне хочется, чтобы здесь ничто не напоминало о нем.

Кит уехал, но дед не давал Бет возможности забыть о нем, постоянно упоминая имя Кита в ее присутствии. Он говорил о нем по любому поводу.

– Мне кажется, что бабка Кита взяла себе жильца, и Киту это не понравится, когда он вернется домой.

Или он заявлял:

– Нужно передать мистеру Нортону, что ему придется подождать, когда будут готовы панели. Мой лучший мастер сейчас работает в Спейлзе.

Разрешив Сэму Ловажу привести в мастерскую своего сына Фреда, старик заявил Бет.

– Ты не вздумай влюбиться в этого парня Фреда. Я его взял, чтобы не пустовало место Кита, но он ему и в подметки не годится. Он никогда не сможет достичь его высот в работе и мастерстве.

Хотя Бет было наплевать на Фреда Ловажа, но она не смогла удержаться, чтобы не ответить деду.

– Я не собираюсь выбирать себе мужа, исходя из того, какой он плотник или столяр. Я стану выбирать мужа по его человеческим качествам.

Но последнее слово все равно осталось за дедом.

– Все равно, лучше Кита тебе не найти!

Эта зима, долгая зима 1890–1891 года, была суровой, и Деррент промерз до самого дна. Молодежь была очень довольна этим.

Не отставал от них в своей радости кузнец, мастеривший коньки. Пруд в Слингз-Дип, перед тем как замерзнуть, вышел из берегов и стал огромным ледяным полем. Туда приезжали покататься даже из Мидденинга, Истери, Нортона и Блегга. Каждый вечер по субботам на льду разводили огромный костер, и на нем жарились зайцы, кролики и даже фазаны.

Иногда Бет приходила сюда, чтобы немного повеселиться. И как-то раз туда отправился ее дед. Он прихватил с собой разные стружки и демонстративно подкидывал их в костер. Но даже здесь, глядя на конькобежцев, он не смог удержаться и снова заговорил о Ките.

– Господи, вы только посмотрите, какие они неуклюжие, спотыкаются, падают, поднимаются. Прямо коровы на льду. Вот если бы здесь был Кит. Он бы показал, как нужно выписывать «восьмерки»! Никто лучше Кита не умеет здесь кататься!

В следующем апреле родился ребенок у Лиллибел Рай. Тимоти Роллз, который жил с ней рядом, принес это известие в мастерскую.

– Девочка, – сказал он. – Такая тощенькая. Она, конечно, зачата в грехе, но младенец-то не виноват!

– На кого она похожа? – спросил его дед Тьюк.

– Да ни на кого, она еще слишком мала. Просто малышка с красным круглым личиком.

– Ты дурак, она должна быть на кого-то похожа!

– Ну, – сказал Тимоти, почесывая голову. – Мастер, вам лучше самому сходить и посмотреть на нее, если она вас так сильно интересует.

– Интересует! – воскликнул старик. – Мне наплевать на Лиллибел и на ее несчастья! Интересует! Я занятой человек!

Но позже, как-то в конце лета, когда он и Бет возвращались из Чепсуорта, он слишком явно проявил свою заинтересованность. Было жарко, и Лиллибел сидела с ребенком на стуле у дверей лавки отца. Дед Тьюк остановился перед ней и уставился на младенца.

– Эй, подними-ка ее! – скомандовал дед. – Я хочу ее разглядеть!

Девушка, сама еще ребенок, повиновалась ему сразу, не задавая вопросов. Она показала ему малышку. И робко стерпела его презрение.

У малышки были золотистые волосики на головке. Она была очень светленькой, а глаза, которыми она уставилась на пони, похожи на темные фиалки.

– Хм-м! Если это ребенок Кита Меддокса, тогда я – египтянин! – заявил старик и отправился дальше, не дав девушке сказать ни слова.

Бет видела, как он успокоился, и всю дорогу домой он улыбался и кивал сам себе головой. Но когда они подъехали к мастерской, он помрачнел и глубоко вздохнул.

– Знаешь, что я думаю? – внезапно спросил он Бет. – Мне кажется, что парню уже пора вернуться домой.

* * *

В следующую субботу, после того как дед мрачно съел свой завтрак, он встал и взял Бет за руку.

– Поднимись наверх и положи в сумку свои вещи для сна. Мы с тобой отправляемся в поездку. Да, и пусть твоя мать положит нам еды на дорогу.

– Конечно, я уже совсем оглохла! – возмутилась Кейт. – Теперь мне уже не отдают приказания напрямую. Их мне передают через мою дочь. Так, и куда же вы отправляетесь?

– Мне кажется, мы поедем в Спейлз, – ответила ей Бет. – Я уже во вторник поняла, что так и будет.

– Правильно, – добавил дед. – Хорошо бы вы поспешили, мисс Умница-Разумница! Я не собираюсь ждать!

– Мне нужно закончить свой завтрак, хотя кое-кто уже позавтракал.

– Может, ты вообще не желаешь ехать? – сказал дед. – Может, ты предпочитаешь сидеть дома и ковырять в носу?

– Нет, конечно я поеду с вами, – сказала Бет. – Я еще никогда не была в Спейлзе.

Они поехали в южном направлении, потом повернули к западу. Дорога вилась по долинам и среди довольно крутых холмов, удаляясь все дальше от дома. Они ехали медленно, часто останавливаясь, чтобы пони мог отдохнуть, и любовались яркими брызгами водопадов, падавших поверх запруд и с высоких холмов. Они беседовали с пастухами и покупали себе молоко на фермах.

На опушке леса, в тени дубов и берез, они остановились и отдыхали два часа. Дед съел пирог с мясом, хлеб с маслом и крутое яйцо, потом заснул, привалившись к стволу дерева. Бет тоже сидела, но она не могла спать.

Зеленые и золотистые пятна под деревьями были полны скрытого движения, на ветвях над ее головой не умолкал шум, в лесу царили необычайные запахи. Пока путешествие было очень привлекательным для Бет, полным новых впечатлений.

Они ехали все дальше и дальше под нависавшими над ними пиками Майндерз, по гладким и мягким склонам Слиперз, пока не спустились в маленький городок Спейлз, расположившийся на берегах реки Эннен.

В субботу в Спейлзе был базарный день. Они прибыли туда вовремя. На площади под навесами еще шла торговля, улицы полны народу. Начало вечера всегда самое плохое время на рынке – люди выжидают, думая, что продавцы вскоре начнут продавать все дешевле. Фермеры уже приводили лошадей и пытались не столкнуться телегами. Последние погонщики направляли стада коров или овец по узким дорогам, и последние из пьяниц покидали пивные, чтобы где-нибудь ввязаться в драку. Люди приезжали в Спейлз с двух сторон границы. Когда Бет услышала со всех сторон валлийскую речь, она поняла, что они действительно совершили долгое путешествие.

– Чему ты улыбаешься? – спросил ее дед. – Мне кажется, тут не до смеха, попробуй-ка протиснуться через эту толпу глупцов!

– Я вспомнила своего отца, – ответила ему девушка. – Он часто бывал в этих краях и научил меня нескольким словам по-валлийски, которые сам выучил здесь. Конечно, это были в основном слова, связанные с лошадьми.

– Угу, твой отец всегда транжирил время.

Они ехали по улице, выложенной булыжником, настолько узкой, что людям приходилось буквально вжиматься в двери, чтобы они могли проехать мимо них на повозке.

Они пересекли каналы и подъехали к аббатству. Его восстановленная башня казалась теплой, розовой и чистой в лучах солнца. Все выглядело так чудесно на свежей зелени газонов и на фоне синих вод Эннена.

Они привязали повозку с пони к загородке у дерева и пошли по упругой траве к аббатству. Храм все еще стоял в лесах, и даже сейчас, в шесть часов вечера в субботу, несколько человек еще продолжали работать на крыше. Стук их молотков отдавался эхом между стенами, и в паузах голоса рабочих звучали особенно гулко.

Дед Тьюк приложил лодочкой руки ко рту и крикнул. На них глянуло сверху чье-то лицо.

– У вас работает парень по имени Меддокс?

– Хотел бы я, чтобы он здесь работал! – крикнул ему в ответ работник.

– Где он?

– Я бы сам хотел знать это, – опять ответило им свесившееся вниз лицо.

– Господи ты Боже мой! Я могу получить здесь хоть один нормальный ответ?

– Попробуйте спросить у начальника, там на галерее! – предложил им работник. – Ему все равно нечего делать.

Они пошли на галерею с южной стороны. Там среди разгрома стоял маленький домик, и к ним навстречу вышел человек.

– Меддокс? – переспросил он. – Да, у нас работал плотник Меддокс, но он ушел от нас три недели назад.

– Ушел! – заорал дед. – Черт побери! Три недели назад! Вы знаете, куда он отправился?

– Это ваш сын? Нет? Хорошо, я вам скажу, что случилось. Он подрался с другим плотником, и черт бы его подрал, чуть его не убил. Столкнул с алтаря, разбил ему нос, и тот чуть не ослеп на один глаз.

– Вы хотите сказать, что выгнали его?

– Нет, я не успел это сделать. Он удрал еще до того, как я послал за ним. Он понимал, что остальные работники никогда ему не простят того, что он сделал с Джоэлом Уоткином.

– Вы случайно не знаете, куда он отправился?

– Один рабочий видел, как он отправился в рыбацкой лодке вниз по реке в сторону Клюта. Да, и еще одно, он украл лодку у Джека Льюиса, поэтому ему здесь лучше вообще не появляться.

– А что там внизу по реке?

– Клют и Рэдок. Но там ему нечего делать. Скорее ему хотелось добраться до Бристоля, но там вам будет сложно его отыскать.

– Похоже, вы правы, – сказал старик. – И я прекращаю поиски.

Он вернулся в повозку, и некоторое время молча сидел, поигрывая вожжами.

– Хотел бы я знать, – наконец произнес он. – Не отправился ли домой этот парень?

– Нет, если он поехал в сторону Рэдока, – ответила ему Бет.

– Но если он попал в беду, ему было бы лучше всего сбить со следа своих преследователей. Разве я не прав? Совершенно ясно, что он отправился домой кружным путем! Я тебе говорю! Думаю, именно так обстоят дела.

Он, как всегда, все знал наперед и, слегка успокоившись, поехал в центр города, чтобы найти им ночлег.

Отец Бет часто рассказывал ей о Спейлзе.

– Это маленький городок, такой же старый, как холмы рядом с ним. Причем это и не английский город, и не валлийский. У него свои привычки и свой аромат.

Когда на город опустилась темнота, Бет выглянула из окна своей комнаты и ей показалось, что она понимает отца. Улицы, залитые лунным светом, казались нарисованными на старинном полотне. Свет звезд придавал городу что-то сказочное. Казалось, в каждом старом доме есть свой секрет. Отец часто говорил ей, что в Спейлзе намешано все: это город святости и хитрости, мудрости и наивности. Люди здесь рассуждали о прошлом так, как будто они жили всегда в этом городе с живой душой, и время ничего для них не значило.

– Да, это странный маленький городок, правда, правда, – повторял отец. – И ты его долго не сможешь забыть.

В таверне «Телбот», что у разрушенной стены замка, прямо напротив дома, в котором остановились дед и Бет, отца как-то ограбили, и ему пришлось полтора дня вычищать конюшню, чтобы оплатить расходы за ночлег. В другом месте он видел, как крупный возчик выпил одним махом галлон пива. Потом оказалось, что этот возчик, хоть он и был в брюках и плаще, на самом деле – женщина по имени Ненси из Роудса. Еще в другом месте, на западной окраине городка, где проходит старая дорога в Уэллс, было местечко, где прохожих поджидал человек с ножом, который всех проходящих обвинял в том, что они увели у него жену.

Ее отец боролся с ним почти час, и потом этот человек просто удрал прочь. Бет помнила, как мать плакала, глядя на израненные руки отца. Она умоляла его никогда больше не ездить в Спейлз. Но он все время ездил туда, потому что, как он объяснял, валлийские лошадки были самыми лучшими, и, кроме того, Спейлз всегда звал его к себе.

– Это такое место, оно возвращается к тебе в мечтах.

Когда он в очередной раз вернулся оттуда, то клялся, что пастух в горах нашел мертвого разбойника с ножом.

Бет стояла у окна и смотрела на городок, который почти уже заснул.

Огонек светился только в «Телботе». Двери были приоткрыты, и слабый свет отражался на вывеске. Мужской голос распевал «Моя любовь – девица»:

Последние хриплые ноты потонули в свисте, криках и в оскорблениях, потом последовала тишина. Снова заиграла гармоника, и другой голос начал петь.

Бет отпрянула от окна и села на кровать. Она уставилась на стену и начала размышлять. Без всякого сомнения, это пел Кит Меддокс. Она узнала его голос, его ужимки. Бет встала и открыла дверь. Все уже спали. Из-за каждой двери доносился храп. Гармоника в таверне начала наигрывать другую мелодию – «Гусь и гусыня». Бет быстро натянула платье и накинула на голову шаль. Потом тихонько пробралась вниз по лестнице и вышла из дома.

Заглянув в таверну, в дымном свете фонаря (зайти она не решилась), Бет могла различить человек пятнадцать или двадцать, которые столпились вокруг пьяного чучела, который кривлялся и плясал под аккомпанемент концертины. Грязная и мятая куртка развевалась, ноги заплетались на посыпанном песком полу.

Два пастуха, стоявшие со своими собаками у дверей, обратили внимание на Бет.

– Входи! Входи, я куплю тебе выпить, – сказал один из пастухов. – Мне кажется, ты этого заслуживаешь – такая молоденькая, свеженькая и светлая, и совсем не похожа на мою тощую жену и дочерей, которые ждут меня дома.

– Если ты ищешь отца, ты только скажи нам, – прибавил другой овчар, – и мы его сразу же отыщем.

– Я ищу не отца, а того, кто только что пел, – ответила им Бет.

Стараясь не вдыхать смесь пота, пива и дурного табака, она стала вглядываться в полумрак.

– Вот он, – сказала она, указывая на Кита овчарам. – Вот этот парень, с синим шарфом на шее.

– Этот! – воскликнул пастух. – Смотри, красавица, не пожалей! Где этот парень, там грех. Но если ты его выбрала, это твое дело.

Они передали просьбу в таверну, и Кит повернулся и чуть не упал. Он тупо смотрел на Бет сквозь табачный дым несколько секунд, пока наконец не признал ее. Кит покачал головой и удивленно усмехнулся, потом пробрался через толпу к двери.

– Боже, быть того не может! Или мне все это только снится.

– Нет, тебе ничего не снится! Можешь выйти на улицу?

– Мне кажется, что будет лучше, если ты войдешь сюда.

– Я не могу разговаривать в таком шуме.

– Хорошо, пошли.

Он вышел на улицу и притворил за собой дверь. Потом Кит привалился к двери и продолжал смотреть на Бет с той же удивленной хмельной улыбкой.

– Что ты здесь делаешь? Ты что, искала меня? Вот это да!

– Это дед, а не я, – ответила ему Бет. – Мы сегодня были в аббатстве.

– Тогда вы все знаете о драке с Джоэлом Уоткином.

– Да, мы еще слышали, что ты почти переплыл Атлантический океан.

– Наверно, так бы и случилось, но эта лодчонка разбилась у моста Свободы, и мне пришлось вернуться сюда.

– Ты разве не боишься, что тебе отомстят за товарища?

– Ах, эти? Да они никогда не появляются в этой части города. Я их вообще не боюсь. Кто они такие? Просто муравьи и все тут.

– Мне кажется, что тебе прямо невмоготу, если ты не заваришь какую-нибудь кашу. Ты же чуть не убил человека!

– Я к нему даже не прикасался. Это не моя вина, что он свалился. Погоди! Что вы здесь делаете, ты и хозяин?

– Мы ночуем здесь, – показала ему Бет на дом на другой стороне улицы. – Там, над мясником. Дед спит уже целых два часа. Я выглянула в окно и услышала, как ты пел.

– Ну, как интересно. Это просто перст судьбы! Мне кажется, это что-то значит, только я не знаю – что?

– Мой дед вбил себе в голову, что ты направляешься домой.

– Почему он так решил?

– Ты ему нравишься, и он заставляет себя верить в то, что ему удобно. Но мне кажется, что он ошибается. Ты не собирался возвращаться домой, так?

– Ну, как тебе сказать. Все зависит… – заметил Кит. – Послушай, давай пройдемся. Сейчас Эллис закроет таверну и народ повалит оттуда валом.

Они немного прошлись по улице и дошли до поилки для лошадей. Там Кит обмакнул руки в воду и сполоснул себе лицо. Потом утерся шарфом. Он нарочно тянул время, видя, как волнуется Бет.

– Значит, вы остановились у мясника, – сказал он. – Я не могу этому поверить до сих пор. Где твое окно? То, над крыльцом, которое открыто? Черт побери, еще раз говорю, что это судьба – ты услышала мое пение.

Из таверны вышли люди и побрели в разных направлениях. Их голоса эхом раздавались на тихой улице. Вот показались два уже знакомых Бет пастуха. Когда они проходили мимо поилки, один из них посмотрел на парочку и подошел к Бет.

– У вас все в порядке? – спросил он. – Он не угрожает вам? А то вы мне только намекните, и я призову его к порядку.

– Нет, все нормально, – ответила Бет.

– Этот парень не внушает доверия. Вам следует быть с ним поосторожнее. Лучше бы вам найти другого, с добрым сердцем.

Пастух пошел дальше, свистом позвав собаку, а Кит тихо засмеялся.

– Ну и налакался, – сказал он. – Пьян в стельку!

– Ты вернешься домой со мной и дедом? – спросила его Бет. – Я все еще жду ответа.

– Я тебе уже сказал, что все зависит от обстоятельств.

Он уже не казался Бет сильно пьяным. Нет, у него был внимательный взгляд, и он оценивающе оглядел ее.

– Если ты выйдешь за меня замуж, и, как обещал твой дед, я стану партнером, то ничто не удержит меня от того, чтобы вернуться.

– Ты – просто дурак. Тебе давно пора понять, что я не меняю своих решений.

– Тогда почему ты пошла меня искать, когда услышала мое пение? Ты могла бы сделать вид, что вообще ничего не слышала.

– Дед хочет, чтобы ты вернулся. Вот почему.

– Если бы ты действительно жалела его, ты бы вышла за меня замуж.

– Я не хочу выходить за тебя замуж.

– Тогда я не вернусь, – ответил Кит. – Я, пожалуй, отправлюсь в Корнуолл. Там строится новый собор, может, им будут нужны работники.

– Тогда почему ты застрял в Спейлзе?

– Мои инструменты потонули в Эннене, вот почему. Я здесь буду до тех пор, пока у меня не появятся деньги, чтобы купить себе новые. Но уже скоро я отсюда смотаюсь, так как нашел работенку на лесопилке, и каждую неделю буду получать хорошенькую сумму.

– И тратить все в таверне.

– Нет! Мне ставят выпить, потому что я пою для них. И мне даже достаются кое-какие денежки!

Он опустил руку в карман и позвенел деньгами.

– Если бы у меня была концертина, я бы мог заработать очень много денег, – добавил Кит.

– Итак, ты не возвращаешься домой?

– Возможно, это произойдет когда-нибудь, – усмехнулся Кит. – И тогда я вернусь богатым и с хорошенькой зажиточной женушкой из Корнуолла, и ты станешь жалеть, что упустила свой шанс.

– Я постараюсь пережить это, – ответила Бет и повернулась, чтобы уйти от него.

– Эй, ты что – уже уходишь? – спросил он. – Я еще не слышал о новостях из дома.

– Я устала, – сказала Бет. – И хочу лечь спать. Она перешла через улицу и вошла в дверь, потом потихоньку пробралась наверх в свою комнату. Пока она раздевалась, по стеклу забарабанили камешки. Когда она выглянула, Кит стоял у нее под окном. Он приложил руки ко рту и тихо сказал:

– Я хотел спросить у тебя о моей бабушке. У нее все в порядке? Она нормально себя чувствует?

– Для ее возраста она вполне здорова, – ответила ему Бет. – Теперь у нее снимает угол Билли Ретчет.

– Тогда я не стану о ней беспокоиться, – заметил Кит.

– А ты о ней и не беспокоился, – сказала Бет, отошла от окна и прикрыла его.

Когда они вернулись домой, дед Тьюк потратил, наверное, целый час, чистя и убирая старое место Кита в мастерской.

Он достал резной ящик из дуба, который оставил неоконченным Кит, и поставил его на полку.

– Мой новый ящик для документов, – говорил он. – Этот ящик для документов Кит делал по моему заказу. Надеюсь, он его скоро закончит.

Он ожидал, что Кит появится в любое время.

Но проходила неделя за неделей, а Кит не появлялся.

– Черт его побери! Какого дьявола, что он себе там думает? Только зря проводит время. Шляется по всей стране, как бродяжка. Бог ты мой! Ты только подумай, что мы с ним разминулись всего лишь на три недели. Я просто убил бы себя за это. Три маленькие недели! Я не могу спокойно думать об этом!

Ящик все еще стоял в мастерской, и пыль собиралась на незаконченной вещи. Никому не разрешалось притрагиваться к нему. И его рабочее место по-прежнему оставалось неприкосновенным. Работники уже начали издеваться над этим, говоря «наш невидимый друг в углу». Они спрашивали: «Интересно, сколько получает за работу наш невидимый дружок» или «Надо попросить невидимку, чтобы он одолжил нам точилку для ножа». Дед Тьюк в этих случаях разражался руганью.

– Кит вернется! – постоянно повторял он. – Кит обязательно должен вернуться!

Тимоти Роллз, не изменяя выражения лица, обычно говорил:

– Конечно, мастер, он обязательно вернется. В конце концов, для такого молодого парня, как Кит, лишняя парочка лет не имеет никакого значения!

Зимой, во время сильного ветра, со старого дуба во дворе отломилась огромная ветка. Она вонзилась прямо в крышу мастерской. К счастью, это случилось ночью, когда там никого не было. Несколько стропил и даже одна несущая балка свалились вниз, и труба печки разлетелась на мелкие кусочки.

Тимоти Роллз сказал, что пришло время спилить старый дуб, но дед Тьюк залез наверх и осмотрел дерево. Он сказал, что оно вполне сильное и еще постоит. Только одна ветка прогнила, поэтому он послал на дерево Джесса, чтобы тот отпилил осколки ветви и замазал рану садовым варом.

Рано утром начали ремонтировать крышу. К полудню все очистили от сломанных балок и стропил, и уже к ночи подняли вверх новые. На следующий день начали покрывать крышу.

Было ужасно холодно, с востока дул пронизывающий ветер. Когда Бет вышла на улицу, она почувствовала, как у нее промерзла каждая косточка. А каково работникам на крыше, их ведь ничто не защищало от резкого ветра. Черепица просто примерзала у них к рукам. Снизу тоже не поступало тепло, потому что дед Тьюк еще не вернулся из кузницы с новой трубой для печки.

– Прохладненько, – заметил Фред Ловаж.

– Да, прямо зима, – согласился с ним Джесс.

– Вот болван, сейчас и есть зима! – крикнул Сэм Ловаж.

– Да, наверное, так, – удивленно согласился с ним Джесс.

– Разве ты не замерз, Джесс? – поинтересовался у него Фред.

– Конечно, замерз, я уже не чувствую своих пальцев.

– Тогда нам лучше сделать перерыв, – сказал Сэм, засовывая руку под куртку. – Что ты скажешь, Тимми?

– Только не я, – ответил Тимми. – Если я остановлюсь, то просто примерзну к крыше.

– Господи, – продолжал Сэм. – Ну и ветрище, черт, не припомню ничего подобного.

– Да уж, – согласился Стив Хьюиш, с полным ртом гвоздей. – Из-за него сейчас ни проехать, ни пройти.

– Боже, – промолвил Сэм, раскачиваясь взад и вперед. – Ну и фигня, черт бы меня побрал совсем!

– Тебе что, становится теплее, когда ты ругаешься? – строго спросил Тимми. – Ты что, не видишь, внизу стоит женщина?

Сэм глянул вниз и увидел Бет.

– А, может, мы малость отложим это дело? Здесь наверху можно и дуба дать от холода.

– По-моему, он прав, – сказала Бет, обращаясь к Тимми. – Вы там скоро в сосульки превратитесь.

– Но нам уже осталось не так много, – запротестовал Тимми. – Если мы поднажмем, то к темноте все закончим.

Бет пошла в дом и достала три фляжки бренди из кладовки деда, расположенной под лестницей. Она перелила бренди в большой глиняный кувшин и поставила его на огонь, чтобы он посильнее подогрелся. Затем приготовила лимонный сок и цедру от шести лимонов, раздробила мускатный орех, добавила немного гвоздики и имбиря. Как только бренди подогрелось, она вылила туда лимонный сок, положила все пряности и добавила фунт меда.

– Мама, ты не хочешь отведать моего пунша?

– Я? Боже ты мой! Я не пью ничего спиртного!

– Тогда я отнесу пунш тем, кто в нем нуждается.

– Ну, может, я и отведаю глоточек, – быстро сдалась Кейт. – Сегодня жутко холодный день. Пусть хоть язык согреется.

Уже стемнело, когда Бет отнесла на подносе кувшин и двенадцать кружек в мастерскую. Работники уже слезли с крыши. Они сильно топали ногами и размахивали руками, чтобы как-то согреться и разогнать в жилах кровь.

– Бет, чего ты нам принесла? – спросил ее Сэм Ловаж.

– Иди сюда и увидишь. Кто-нибудь, зажгите лампу.

– Эй, как здорово пахнет, – сказал Боб Грин. – Прямо как на Рождество в Хауселлз-Холле, когда я мальчишкой ходил туда петь рождественские псалмы.

– Ты принесла этот пунш для нас? – спросил Тимоти, подходя ближе и втягивая в нос чудесный аромат.

– Да, в этой девушке что-то есть, – заметил Сэм Ловаж. – Как ты считаешь, Фред?

Фред кивнул. Он изо всех сил сжимал зубы, чтобы они не так сильно стучали. Взяв горячую кружку в руки, он стал дышать прямо в нее, чтобы немного отогреть лицо в горячем пару, одновременно внимательно посматривая, как Бет подает кружку Джессу.

– Джесс еще слишком молод, чтобы пить, – сказал он. – Парень может сразу опьянеть.

Фреду было шестнадцать, и он был всего лишь на год старше Джесса, но он любил повоображать. К тому же был ревнив.

– В твоей, кружке есть ломтик лимона? – спросил он, пытаясь заглянуть в кружку Джесса.

– Да, и я тебе его не отдам, – ответил ему Джесс.

– Как называется этот напиток? – спросил Джордж Хопсон, глядя на Бет.

– Наверное, это – пунш, – ответила Бет.

– Я бы назвал это – коньяк с пряностями, – заметил Тимоти Роллз.

– А я – тодди, – вклинился Лини, пильщик.

– Это поссет, – заметил Джордж. – Просто поссет, вот и все!

– Что бы это ни было, Джордж, напиток помог тебе разговориться, – заметил Берт Минчин. – Виданное ли дело, за две минуты целых два высказывания.

– Это совсем не посеет, – заметил Стив Хьюиш. – Поссет делают из творожной сыворотки.

– Это называется бишоп, – заметил Боб Грин. – Я пил это в Хауселлз-Холле.

– Эй, – сказал Фред, протягивая свою кружку Бет. – Ну-ка, повтори!

– Вы закончили крышу? – спросила работников Бет.

– Да, мы все сделали, – ответил Тимоти. – Единственная дырка, которая там осталась, это отверстие для печной трубы.

– Ой, чуть не забыл, – сказал Фред. Он взял молоток и стамеску отца, потом залез на стул и начал что-то выбивать на новой балке под потолком.

– Фредди, что ты там делаешь?

– Ради Бога, не вали крышу на нас еще раз.

– Вот, – сказал Фред. Он высоко поднял лампу и показал всем, что он вырезал на балке дату окончания работы: 15 января 1892 года.

– Ну как? – спросил Фред. – Я, может, и не такой хороший резчик, как Кит Меддокс, помяни Господи его душу, но я хорошо вырезал эту дату, не правда ли?

Сэм ничего ему не ответил, да и все остальные примолкли, потому что в дверях появился дед Тьюк.

– Бог ты мой! Что здесь происходит? Такой дух, что можно упасть замертво.

– Хозяин, – медовым голоском начал Тимми. – Мы так быстро закончили крышу, что молодая мисс посчитала, что это следует отметить. Понимаете нас, мастер?

– Да, и вы слишком быстро заливаете себе в глотку мое бренди.

– Вы правы, мастер, и я никогда прежде не пробовал ничего лучше.

– Ну, если я вам не помешаю, – заметил, иронически улыбаясь, дед Тьюк, – может мне будет разрешено разделить вашу компанию.

– Конечно, конечно, вот ваша кружка. Хозяин, вы тоже должны выпить за новую балку, чтобы она стояла как можно дольше и была крепкой. Чтобы под новой крышей работа шла полным ходом и на долгие времена.

Старик казался довольным и с удовольствием выпил. Но он все еще хмурился на Фреда Ловажа, который упомянул имя Кита Меддокса всуе.

– Фред! – быстро прошептал ему на ухо Сэм Ловаж. – Давай, скажи ему что-нибудь приятное, чтобы подмаслить старика!

– Мастер! – воскликнул Фред и громко икнул. Он высоко поднял вверх свою кружку. – За ваше драгоценное здоровье, и черт бы вас побрал! Аминь!

После этого события каждый год в январе работники всегда напоминали Бет о дате и говорили:

– Не пора ли праздновать, мисс, а?

И Бет каждый год готовила им пунш. Дед Тьюк неизменно ворчал по этому поводу, но на самом деле ему нравилось, что у них сложилась такая традиция, и он сам старался не пропустить «празднование». Это показывало, что дела идут у него хорошо. Дед Тьюк весьма ценил проявление стабильности и традиций. Ему также было приятно продемонстрировать работникам свою щедрость. Так было весной 1894 года, когда Тимоти Роллз обратился к нему с просьбой повысить зарплату работникам.

– Повысить зарплату! Бог ты мой! Вы и так получаете больше всех остальных в округе. Ну, вы и шустрые. А бесплатная растопка для печи? А сливы и яблоки из моего сада каждую осень? И каждый год Бет вам готовит пунш. Хватит, я больше ничего не желаю слышать о повышении зарплаты!

Тимоти вышел, а дед Тьюк сидел и ворчал на Бет, которая отмечала проделанную работу каждого плотника. Он схватил карандаш и начал его затачивать резкими быстрыми рывками. Кусочки карандаша рассыпались у нее на странице гроссбуха.

– Ты что молчишь? – обрушился он на Бет. Его злило ее молчание. – Ты, конечно, считаешь, что я должен был дать им эту прибавку.

– Если вы не можете себе это позволить, то, конечно, – нет, – спокойно заметила Бет. – С моей точки зрения, это было бы глупо. – Она сдула очистки карандаша и перевернула страницу. – Я только думаю, что нам могут повредить слухи, что дела ваши идут так себе.

– Мои дела? Кто тебе сказал, что у нас ненадежны дела? Я тебе никогда не говорил об этом! Черт тебя побери, ничего подобного.

Старик замолчал и уставился на ящичек, где хранил наличность.

– Если дела идут хорошо, – пробормотал он через некоторое время, – то все прочно и надежно!

Он встал и вышел, и Бет слышала, как он разговаривал с Тимоти Роллзом.

– По поводу прибавки, ты скажи работникам, что мне нужно подумать об этом.

В следующую субботу, когда они пришли, чтобы получить свою зарплату, дед объявил, что взрослый работник теперь станет получать восемнадцать шиллингов, а каждый подмастерье – семь шиллингов и шесть пенсов. Потом он нахмурился и начал тщательно отсчитывать кучки монет.

– Я так и думал, – заметил Тимоти. – Когда дела идут хорошо, хозяин всегда позаботится о своих работниках.

– Мастер, – заметил Сэм Ловаж, глядя, как дед Тьюк отсчитывает ему деньги, – наверное, дело перейдет к Бет после вашей смерти?

– Все зависит от того, кто станет ее мужем.

– Фред, – сказал Сэм, – сынок, тебе представляется шанс!

Он подтолкнул парня к столу, где Бет записывала выданную зарплату.

– Я же знаю, как тебе нравится молодая мисс. Дед Тьюк наклонился вперед и сунул Фреду его деньги в руки.

– Если ты сговоришься с ней, она – твоя, – сказал он. – И я дам вам свое благословение!

Когда все ушли, Бет с грохотом захлопнула книгу.

– Вы же знаете, что мне наплевать на Фреда Ловажа, зачем вы подаете ему ложную надежду?

– Меня это смешит, – ответил ей старик. – Особенно, когда я вижу, каким телячьим взором он смотрит на тебя.

– Мне он просто надоел! – сказала ему Бет.

Фред все время старался помочь Бет в саду или по дому.

– Я вытрясу тебе половики, – говорил он. – Я приду и полью тебе картофель.

Но как-то Бет попросила пособить ей с пчелами, которые, как сумасшедшие, летали по саду, и Фред не выдержал.

– Нет, нет, я не умею справляться с ними!

Как-то в другой раз Бет захотела, чтобы кто-то помог вывести крыс из сараев, и Фред снова испугался.

– Крысы? – сказал он. – Я даже не знаю, с чего начать.

Бет начала издеваться над ним.

– Ну и неумеха ты. Придется мне просить помощи у Джесса Изарда.

– Он только на это и годится – крыс выводить, – презрительно заявил Фред. – Плотника из него не выйдет. Мы зовем его Джесс-Неумелые Ручки. Он ничего не умеет делать и плохо соображает.

– Но он не боится крыс, – заметила Бет. – И не боится, что его может ужалить пчела.

Джесс действительно был плохим плотником. Он пошел в Уолтера, и, как сам говорил, все руки у него были – правые, а пальцы – только большие.

Он плохо разбирался в размерах и как-то, пытаясь изготовить мешалку для белья, выстругал тонкую спицу для вязания.

– Фред прав, – говорил он. – Я всегда останусь только бродячим плотником, который ходит от фермы к ферме.

Бет было жаль его, и она старалась не смеяться над ним, когда в очередной раз результат его усилий был ужасен, а на лице появлялось странное грустное и растерянное выражение.

– Ничего, кто-то ведь должен делать и эту работу – ставить ограды и чинить приступки, – говорила ему Бет. – Что касается Фреда, он просто ревнует, и ты знаешь это.

Фред ревновал даже к силе Джесса, и всегда подбивал его на какое-то соревнование – например, поднять лестницу одной рукой или тащить на веревке огромный пень до самой пилорамы.

А Джесс сильно подрос и стал крепышом. В семнадцать лет он стал самым сильным во всей мастерской. Когда он выигрывал пари, а это было всегда, Фред делал вид, что презирает его.

– Господи, ты просто кусок мяса! Сила есть, ума не надо!

Джесс спокойно кивал головой. Его было невозможно спровоцировать.

– Это молоко помогло мне стать таким, – обычно говорил он, слегка улыбаясь в сторону Бет. – Да, это именно молоко помогло мне вырасти и набрать силу.

Будучи плохим работником, Джесс, так же, как и его отец, прекрасно справлялся с пчелами. Он всегда помогал Бет выкачивать мед и готовить новые ульи, расселять пчел на зиму и готовить им еду. Он хорошо управлялся и с животными. Джесс крепко держал голову пони, пока Бет заливала ему в глотку лечебный отвар.

Он помогал ей отучить упрямого теленка, чтобы тот перестал сосать мать.

Был у него и свой способ борьбы с крысами. Он ставил ловушки собственной конструкции – на крысу обрушивался тяжелый кусок дерева и убивал ее на месте. Он никогда не пользовался ядом, тот действовал медленно, и крысы мучились перед смертью.

– Кроме того, – говорил он, – если крыса сдохнет в какой-нибудь укромной дырке, то будет вонять и соберутся стаи мух.

Поэтому он предпочитал пользоваться своими тяжелыми неуклюжими ловушками и называл их машинками для избавления от крыс.

Фред Ловаж никак не мог понять, почему Бет хорошо относилась к Джессу.

– Он же такой бестолковый. У него ничего нет в мозгах. Я просто не могу понять, чего ты с ним возишься?

– Потому что он стоит дюжины таких, как ты, – холодно отвечала ему Бет.

Фред усмехался, ему даже в голову не приходило, что Бет действительно так считала.

В это лето, в 1894 году, Кит Меддокс вернулся в Хантлип. Это случилось ранним утром в июле. Бет точила кухонные ножи на точилке в мастерской. Вдруг на нее упала чья-то тень, и она обернулась. Загородив спиной солнце, прямо на нее смотрел Кит. Мешок с инструментами был закинут на плечо. С тех пор, как он уехал из Хантлипа, прошло четыре года. Он похудел, черты лица его заострились, он стал еще больше походить на цыгана. На загорелой коже показались ранние морщины. Хотя он отрастил свисавшие по краям рта усы, они не смогли скрыть горькой складки у рта. Ему было двадцать четыре года, а выглядел он гораздо старше. Взгляд и улыбка были горькими, но и вызывающими.

– Ну? – спросил он. – Ты не рада меня видеть?

– Нет, – ответила ему Бет. – Но дед-то уж точно обрадуется.

– Надо думать. Я прибыл из такой дали.

Его увидели остальные работники и собрались вокруг.

– Хо, наш мастер-невидимка… На сей раз во плоти, как и мы все!

– Господи! Да это наше знаменитое привидение! – А вон и хозяин, – заметил Тимоти.

Старик стоял чуть в стороне и оглядывал Кита с головы до ног. Потом до него дошло, что люди ждут его реакции. Он вытащил часы и сравнил их показания с часами на башне.

– Меддокс, – сказал он. – Ты опоздал на работу на четыре года. Тебе следует поторопиться, если ты хочешь наверстать потерянное время.

Он спокойно убрал часы, потом повернулся и посмотрел Киту прямо в лицо.

– Твое первое задание – закончить ящик для документов. Он мне срочно нужен.

Каждый вечер Бет ходила запирать кур на ночь, и она знала, что Кит следит за ней в тени деревьев. Иногда она слышала его легкие шаги в высокой траве. Иногда краем глаза различала тихое движение в тени кустов и деревьев.

В тот вечер воздух был тихим и теплым, но Бет почувствовала у себя на лбу капельки влаги. Между стволами деревьев порхали ночные бабочки. Они легкими светлыми тенями выделялись в темноте. Сверху метались летучие мыши, размахивая крыльями и попискивая. Сад казался спокойным и тихим. Но Бет чувствовала присутствие Кита.

Она загнала последнюю курицу в загон и заперла дверь. Потом взяла собранные яйца и пошла прочь, приподняв юбки, чтобы не замочить их в высокой траве. Перед тем как открыть калитку во двор, Бет остановилась, чтобы оставить яйцо в лопухах у стены коровника. Пока она нагибалась, Бет услышала быстрые шаги позади себя. Девушка выпрямилась и оглянулась. Когда она двинулась к калитке, та заскрипела петлями и медленно растворилась перед ней.

– Кит! – резко вскрикнула Бет. – Это ты?

– Ага, – сказал он, выходя из тени.

– Ты и твои шуточки! – возмущенно воскликнула Бет. – Всегда что-то придумываешь! И бродишь на мягких лапах, как кот.

– Зачем ты оставила здесь яйцо? – спросил ее Кит.

– Это для крыс, – сказала ему Бет.

– Никакой ловушки, ни яда, просто яйцо?

– Крыса станет что-то подозревать, если на ее дорожке внезапно появится ловушка. Но она не будет такой подозрительной, если время от времени будет находить там яйцо.

Бет прошла по двору и вошла в маслобойню. Сначала нащупала спички, а потом зажгла свет. Кит вошел вслед за ней.

Он следил, как она вытирала яйца и потом аккуратно перекладывала в прохладное место на полочки с ячейками.

– Ты что-то волнуешься. Неужели я тебя перепугал там, в саду? Боже мой, тебе не следует бояться меня.

– Вот как? – переспросила Бет.

– Что ты хочешь сказать? Вот уж не думал, что ты из пугливых! Ты меня просто поражаешь!

– Что тебе нужно? Почему ты околачиваешься здесь каждый вечер? Почему бы тебе не убраться отсюда и не оставить меня в покое?

– Все та же старушка Бет, – захохотал Кит. – Прямо пальца в рот не клади!

Он начал нетерпеливо притопывать ногой по полу.

– Ничего не изменилось! Все то же старое место! Та же работа в той же мастерской!

– Тебе повезло, что тебя вообще взяли сюда!

– Я подумал, что стоит попытаться еще раз… Может, ты изменила свое решение?

Бет, вытерев руки, резко повернулась к нему лицом.

– Я не переменила своего мнения и не собираюсь его менять!

– Ну, чудеса! Ты посмотри на себя! Тебе уже девятнадцать, а ты все еще не замужем.

Он просто раздевал ее своим взглядом.

– Может, тебе уже двадцать? Я, кажется, сбился со счета!

– Убирайся отсюда, – скомандовала Бет. – Ты мне не нужен. Постарайся это понять своим умишком!

– Ни в жизнь не поверю, – сказал Кит. – Брось кочевряжиться. Никто из девиц не ангел, а ты – в особенности.

Он быстро задул свечку.

– Так-то лучше, – сказал он, стоя так близко от Бет, что она почувствовала тепло его дыхания на лице. – В темноте-то оно лучше.

Бет повернулась, выбежала из маслобойки и помчалась по двору. Но Кит бежал прямо за ней. Он ухватился за юбку и потянул ее назад.

– Мне уже надоело твое упрямство, – грубо сказал он. – Хозяин прав. Я только зря трачу время. Тебя следует брать и держать в ежовых рукавицах. Тогда ты поймешь, что такое хорошо, а что такое – плохо!

Он прижал ее к себе и потащил, несмотря на сопротивление и пинки, обратно в сарай. Там, в темноте, он толкнул ее коленом в зад и Бет враскорячку полетела в солому. Когда Бет перевернулась, пытаясь встать, он набросился на нее. Кит, конечно, был сильнее, он навалился на нее так, что ей стало нечем дышать, и ногами пытался раздвинуть в стороны бедра Бет.

– Еще не родилась такая девица, которая не желала бы, чтобы я полюбил ее, – сказал он. – Ты все сама поймешь! Вот увидишь! Просто перестань орать и лежи спокойно! Ты скоро поймешь, чего тебе не хватало!

– Я тебя убью, – простонала Бет. – Свинья! Мерзкая свинья! Я тебя убью, если ты не отпустишь меня!

Бет вся напряглась и свалила его с себя. Она царапала его лицо и била по голове. Но он еще сильнее схватил ее руки, причиняя сильную боль. Его пальцы терзали ей кожу. Он был очень сильным и снова свалил Бет на солому, подминая под себя. Его тело тяжело лежало на ней. Своими ногами в башмаках он бил ей по ногам, чтобы она перестала брыкаться, а локтем придавил ей горло.

– Ну, что, ты еще будешь сопротивляться? Да, попробуй, – повторил он. – Все равно, позже или раньше, это случится. Зачем ты борешься со мной? Ты же женщина, разве нет? Ты ничем не отличаешься от остальных!

Он отнял руку от горла Бет и начал шарить по ее одежде. Ему было неудобно, потому что он плотно прижался к ней всем телом.

– Ты – такая же, как все. Чего ты сопротивляешься? Бет продолжала бороться. Она вертелась и крутилась под ним, и он снова придавил ей локтем горло. Она задыхалась, перед глазами у нее заплясали звезды. Пытаясь перевести дыхание, Бет увидела желтый огонек, который плясал высоко над головой. А вот и лестница, ведущая на сеновал. Джесс Изард с фонарем в руках пытался что-то разглядеть через люк сеновала. Бет с трудом повернула голову и попыталась крикнуть. Она что-то прошептала, но Джесс услышал ее, и в ответ крикнул, что идет на помощь.

Кит вскочил и побежал к лестнице. Он дернул ее и потащил от люка. Лестница упала, Джесс отпрыгнул вбок и назад, ногой отшвырнув лестницу в сторону. Фонарь полетел прямо на солому. Бет почти на лету подхватила его, чтобы из фонаря не вылился горящий керосин. Она повесила фонарь на стену. Когда она повернулась к парням, Джесс стоял на четвереньках. Он еще не пришел в себя после падения. Бет кинулась ему на помощь, но Кит опередил ее. Он резко оттолкнул ее в сторону и размахнулся, чтобы ногой ударить по голове Джесса.

– Ты шпионил за мной! – шипел он сквозь стиснутые зубы. – Ты шпионил, подсматривал! Вечно ты шляешься там, где тебе лучше не показываться.

Он ухватился за палку, размахнулся и начал бить Джесса по голове и по плечам.

– Идиот здоровый! Ты всегда болтаешься у меня под ногами.

Бет снова выскочила вперед, но Кит еще раз отшвырнул ее с дороги. Он колотил Джесса до тех пор, пока палка не разлетелась на кусочки. Джесс поднялся на ноги и двинулся вперед, подняв руки вверх. Он довольно-таки неуклюже двинул кулаком Киту под ложечку, тот упал, споткнувшись о кучу дров, и они с грохотом свалились. Когда он встал, у него в руках был старый скребок – ржавый, но острый. Таким оружием можно было натворить много бед.

– Ты! – воскликнул Кит. – Ты лезешь в мои дела! Ты шпионил за мной, и из-за тебя она мне не досталась.

Он начал приближаться к Джессу, метя скребком прямо ему в лицо.

– Я тебя отучу, гаденыш, соваться в мои дела!

Бет схватила вилы, которые торчали из соломы. Она резко ударила по руке Кита, и скребок выпал из его судорожно сжатых пальцев. Девушка стояла перед ним, направив зубцы вил прямо в его грудь.

– Убирайся, – сказала она. – Пока я тебя не раздавила, как таракана!

Кит смотрел на свою пораненную руку. Он с отвращением глянул на Бет. Кит всегда боялся поранить руки, они были нужны ему для работы.

– Я тебе сказала, – повторила Бет. – Убирайся отсюда сейчас же, или я насажу тебя на вилы!

– Чокнутая, я и не собираюсь тут оставаться, – завопил Кит и, пробегая мимо Бет, плюнул ей под ноги.

Бет принесла из конторы марлю и йод. Накачала воду и вернулась в амбар, где ее ждал Джесс.

– Садись к свету, чтобы я могла осмотреть твои раны, – сказала она ему.

Бет стала перед ним на колени, намочила тряпку и вытерла кровь с его лица – со лба, глаз, губ и скул.

– У тебя все в порядке с глазами?

– Кажется, да.

– Ты можешь дышать через нос? Он у тебя так распух!

– Могу, могу, – сказал Джесс, пошмыгав носом.

– Сердце бьется?

– Еще как, тикает как часы.

– Тогда, ты – жив!

– Господи, конечно, я проживу лет до девяноста!

– Что ты делал на сеновале? Расставлял ловушки для крыс? Но уже так поздно, мне казалось, что ты уже ушел домой.

– Я работал в Энстере и не успел закончить до семи. Потом я заглянул сюда, чтобы проверить ловушки перед тем, как идти домой.

– Но ты был там наверху так долго. Почему ты оттуда не слез?

– Ну, – сказал Джесс, не глядя на нее. – Хозяин все время намекал, что ты и Кит вскоре поженитесь.

– И ты этому поверил? Ты же знал, что я его терпеть не могу!

– Ну… девушки часто меняют свое решение!

– Только не я, – ответила ему Бет. Она взяла чистую, тряпку, налила на нее йод и начала обрабатывать раны Джесса.

– Потерпи, тебе будет больно.

– Ладно уж. Ты меня всего разрисуешь, как пасхальное яйцо.

– Теперь давай займемся твоими руками, – сказала Бет. Когда она их рассмотрела, ей чуть не стало плохо.

– Боже, что он с тобой сделал!

Под слоем грязи и крови виднелись глубокие раны. С суставов пальцев кожа слезала лохмотьями, оставаясь кусочками прямо на марле.

– Мне кажется, нам пора пожениться, – тихо сказала Бет. – Уже сколько времени я приглядываю за тобой.

Джесс не сводил взгляда со своих рук, лежавших в руках Бет.

Он не шевелился, и его глаза были почти не видны под бесцветными ресницами.

– Боже мой, – сказала Бет. – Похоже, мое предложение упало на каменистую почву, и зерно никогда не прорастет. Я еще никогда не слышала такой тишины.

– Ты издеваешься надо мной, – сказал Джесс, подняв на нее странный пустой взгляд.

– Конечно, почему бы и нет? Я всегда любила пошутить!

– Замуж за меня, – повторил Джесс. – У меня, наверное, что-то помутилось в голове.

– Ты не хочешь? Что ж, наверное, ты прав. Мне следовало подумать об этом. Ты же такой молодой. Тебе только семнадцать.

– Я уже мужчина!

– Семнадцать, – продолжала Бет. – Ты на два года моложе меня!

– Это же не имеет никакого значения, правда, Бет?

– Мне тоже так кажется!

– Жениться, – сказал Джесс. – Мы с тобой всегда были такими хорошими друзьями, это правда! Но я никогда не думал о женитьбе.

– Тогда тебе лучше подумать об этом сейчас, – холодно сказала Бет. – Лучшего тебе никто не предложит!

Джесс начал слабо улыбаться и тут же сморщился – сильно заболели разбитые потрескавшиеся губы.

– Я все же не понимаю, – сказал он, вытирая с губы кровь. – Такая девушка, как ты, и хочешь выйти замуж за меня.

Бет тем временем прибиралась, отставляя тазик с водой, бутылочку йода и марлю.

– Бет? – спросил он. – Почему я? Почему ты хочешь выйти замуж за меня?

– Нет, вы только себе представьте! – воскликнула Бет. – Я еще не встречала большего тугодума в своей жизни. Я ему уже все растолковала, а он ничего не понял. И еще сомневается!

– Ну вот, – грустно промолвил Джесс. – Я так и знал, что ты меня разыгрываешь!

Бет вскрикнула. Это был крик боли и нетерпения. Она склонилась к нему и прижала голову Джесса к своей груди. Она приникла к нему и покачивалась взад и вперед, как мать, укачивающая дитя. Потом она отпустила его голову и прижалась к нему еще крепче, поцеловав прямо в губы. Бет почувствовала, как Джесс задрожал, и услышала, как он со всхлипом перевел дыхание.

– Послушай, – сказал он хриплым голосом. – Ты не должна себя так вести. Иначе парень может Бог знает что подумать.

– Вот и хорошо! А то уж мне показалось, что я имею дело с камнем!

– Нет, нет! Я мужчина хоть куда! Ты и не сомневайся в этом!

Джесс протянул руку и легонько, кончиками пальцев коснулся волос Бет. Он глядел на нее пораженными глазами.

– Да… наверное, ты права… Но все равно, для меня это просто сюрприз. Наверное, я должен поговорить с твоим дедом.

– Еще рано, – сказала Бет. – Мне нужно заранее подготовить его к этому.

Когда Бет вошла на кухню, Кейт взглянула на нее, и ее работа упала ей на колени.

– Боже мой, Бет, что такое? Что с тобой случилось? Подойди ко мне, у тебя на шее синяки?

– Да, это синяки, – ответила Бет.

Дед положил газету на стол и повернулся, чтобы посмотреть на Бет. Он внимательно оглядел девушку с головы до ног.

– Мне кажется, ты где-то валялась.

– Угу, вы все угадали, – подтвердила Бет.

– Ты такая нахальная, – продолжал он, глядя на нее с удовлетворением. – Ну ничего, дальше все пойдет как нужно. Ты разобралась с датой?

– Нет, с датой нет. Я разобралась с парнем.

– Хорошо, хорошо. Кит слишком долго мирился с твоими замашками.

– Я не собираюсь выходить замуж за Кита, – ответила Бет. – Я выхожу замуж за Джесса Изарда.

Старик просто окаменел. Он широко раздул ноздри, а рот превратился в тонкую злую ниточку, кровь отхлынула от лица, оно позеленело.

– Я тебя правильно понял? – угрожающе спросил дед.

– Да, и я сделаю то, что решила.

– Лучше бы тебе передумать, не то я разложу тебя сейчас на полу и выпорю. Я ясно выражаюсь?

– Вас слышно даже на луне. Не следует так сильно орать и возмущаться.

– Ты знаешь, что я делал утром в Чепсуорте. Я ходил к нотариусу, чтобы тот набросал условия договора о совместной работе и партнерстве с Китом. Ну, что выпялилась! Тьюк и Меддокс! Так красиво звучит! А ты все испортила! Боже мой! Для тебя, как и для меня, так много значит хорошая работа. Ты не будешь это отрицать? В тебе есть понятие семейной чести…

– Я этого и не отрицаю, – сказала Бет. – Но почему не может быть Тьюк и Изард?

– Изард! – заорал дед. Он выкрикнул это имя, как-будто выплюнул его. – Ты что, сошла с ума?

– Джесс, может, и не самый лучший плотник, но он разбирается в этом деле. Потом, он очень честный. Что касается дел, то я всегда могу заниматься этим сама.

– Ага! Ты уже все рассчитала. Я все вижу! Ты, наверное, считаешь денечки, пока я не умру?!

– Нет, – сказала Бет. – Это вы начали разговор о будущем, а не я.

– Но я могу и закончить этот разговор! Убирайся спать! Может, к утру поумнеешь!

– Лучше, если мы договоримся обо всем сейчас.

– Я уже тебе все сказал. Убирайся в постель.

– Я не переменю своего решения, и я выйду замуж за Джесса, что бы ни случилось!

– Мы еще посмотрим. Посмотрим, что ты запоешь после того, как немного поразмышляешь. Да-да, подумай. Тебе придется распрощаться с делом и с этим старым домом и землей. И у тебя не будет ни денег, ни крыши над головой… Теперь убирайся с глаз моих. Я не желаю больше тебя слышать!

Бет посмотрела на мать и отправилась наверх.

На следующее утро и в обед дед Тьюк не разговаривал с ней. Он мрачно входил в дом и глядел в окно, пока ел, а потом так же молча уходил. Лицо у него было ужасное.

Бет старалась весь день держаться подальше от мастерской, чтобы не столкнуться с Китом Меддоксом. Джесс работал в Энстере, и только вечером должен был прийти сюда, чтобы проверить крысоловки.

Во всяком случае, он так сказал ей. Они собирались встретиться. Но вечером Джесс так и не появился. Бет долго ждала его во дворе и вошла в дом, когда старик и Кейт уже ужинали. Она села за стол.

– Джесс опять сегодня будет работать допоздна? Старик ничего не ответил.

– Мы договорились встретиться сегодня в шесть. Дед продолжал молчать, тщательно пережевывая кресс-салат.

– Так, – сказала Бет. – Похоже, мне придется самой идти в Энстер.

– Его там нет, – сказал дед.

– Где же он?

– Я ходил в Энстер и рассчитал его. Он сегодня пытался найти себе работу.

Бет встала из-за стола.

– И куда же ты собралась, мисс? – спросил ее дед.

– В Пайк-Хауз.

– Я запрещаю тебе! Оставайся здесь!

– Я поступаю так, как считаю нужным.

– Мисс, если вы переступите порог этого дома, пути назад уже не будет.

– Значит, так тому и быть.

– Бет, остынь, – молила ее Кейт. – Сядь и подумай обо всем хорошенько.

– Не бойся, – сказал дед. – Она прекрасно соображает, что лучше есть хлеб с маслом. Никуда она не пойдет!

– Я ухожу. У меня нет выбора, поэтому я сейчас же соберу мои вещи.

– Вещи! – заорал дед. – Ты отсюда ничего с собой не возьмешь! Если ты уходишь, то уходи так же, как прибыла сюда, – голой и босой с приданым из воздуха!

Бет секунду постояла молча, потом подошла к матери и положила ей руку на плечо.

– Бет, прошу тебя, не уходи, – плакала мать. – Нельзя так поступать. Это нехорошо. Подумай обо всем как следует.

– У меня было время подумать с тех самых пор, когда он только начинал готовить все для меня, – ответила ей Бет.

– Ты хотя бы скажи что-нибудь своему деду.

– Никаких объяснений, – сказал старик, глядя перед собой. – Если ей так хочется, пусть портит себе жизнь. Я не желаю ничего слушать!

И Бет молча, не оглядываясь, оставила дом, в котором прожила целых восемь лет. Сокращая дорогу, она прошла через поля, перебралась по камешкам через Деррен и поднялась вверх по крутым склонам леса Миллери. Затем Бет зашагала по дороге в Нортон, свернула на старую дорожку и наконец приблизилась к Пайк-Хаузу. Маленький домик стоял у края нераспаханных земель, и его белые стены порозовели от лучей вечернего солнца.

Джесс окучивал картофель в огороде. Он вышел, чтобы встретить Бет.

– Господи! Я все думал и думал о тебе сегодня.

– Ну да, именно поэтому ты и удрал, не попытавшись увидеться со мной.

– Я так растерялся, – сказал Джесс. – Хозяин пришел в Энстер и выгнал меня. Он сказал, что он исключит тебя из завещания, если мы будем продолжать встречаться, что мне следует забыть все, о чем мы с тобой договаривались. Что ты вообще передумала. Так он сказал мне.

– Так-то ты веришь в меня.

– Ты хочешь сказать, что, несмотря ни на что, мы все равно поженимся?

– Если мы не поженимся, то я пропала, потому что он выгнал меня из дома.

– Боже! – сказал Джесс. – Значит, ты все бросила, чтобы прийти сюда ко мне?

Он оперся на ручку мотыги и смотрел на Бет, как на что-то диковинное.

– Все так просто и нормально, как дождь, который падает на нас, или солнце, посылающее свои лучи вниз на землю, или звезды, когда они ночью перемигиваются в небесах. Мы должны все обсудить, – сказала Бет. – Ты, я и Гуди.

– Конечно, – ответил Джесс и бросил мотыгу на землю. – У нас будет заседание парламента.

Гуди собирала семена маргариток, ноготков и бархатцев, которые росли позади дома.

– А, это ты! – хрипло сказала она и со стоном выпрямилась, здороваясь с Бет. – Я слышала ваши голоса.

У нее было злое маленькое сморщенное личико. Глаза блестели, и голос стал резким. Что еще придумало семейство Тьюк?

– Джесс вам говорил, что мы поженимся?

– Он что-то говорил мне, но его как всегда было трудно понять.

– Похоже, вы не в восторге от этой идеи? – сказала Бет.

– Мне все кажется странным. Джесс беден, как церковная мышь, а ты из состоятельной семейки. Как все сложится? Твой дед, как видно, против этого союза! Точно! Он просто вышвырнул Джесса с работы!

– А меня из дома, – сказала Бет.

– Да? – сказала Гуди. – Это ты так говоришь!

– Он меня выгнал и все тут, – ответила ей Бет. – Я пришла сюда с пустыми руками. В одной юбке. Он мне не разрешил ничего с собой взять. Гуди, я беднее вас, и мне негде преклонить голову.

– Тогда другое дело, – сказала Гуди. Ее маленькие темные глазки внимательно смотрели на девушку. – Ты – одна из нас. Входи в дом и поешь чего-нибудь. Теперь это твой дом.

Она зажгла маленькую лампу в кухне и поставила ее в центре стола. Потом подала на стол хлеб, кусок сыра и банку маринованных огурцов. Потом Гуди поставила на стол три старых бокала из рога, они все были поцарапаны и потускнели, и еще кувшин со слабым пивом.

– Садись, – сказала она, и начала отрезать ломти хлеба от буханки большим изогнутым ножом. – И не стесняйся, ешь досыта.

– Я не буду стесняться, – отвечала ей Бет. – Я даже не попила дома чай.

– Боже, ты, наверное, помираешь с голода, – заметил Джесс.

Они сидели за столом втроем, и на них светил золотистый свет лампы. Бет казалось, что она никогда не ела ничего вкуснее этого черствого хлеба и крошащегося сыра, и хотя пиво было несколько подкисшим – это все равно было самое лучшее пиво, которое она пробовала в своей жизни. Она сказала об этом Гуди, и та была очень довольна.

– Именно голод дает возможность оценить простую пищу. Так что бедняки на самом деле бывают посчастливее многих.

Гуди еще раз наполнила стакан Бет.

– Ты пока будешь спать со мной. Когда вы поженитесь, вы будете спать в постели наверху, а я останусь внизу.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы отдавали нам свою постель.

– Меня это не волнует, – ответила ей Гуди. – Мне так одиноко на той постели, после того, как умер Уолтер. Мы сами делали перину для этой постели, после того как поженились. Просто жаль, что постель пропадает зазря.

– Я пришла к вам совсем пустая. У меня с собой даже нет пакетика булавок!

– С тобой твое здоровье и сила, разве не так? К счастью, сейчас время жатвы и работы хватит для всех. Джесс уже ходил к мастеру Ярби. Завтра он начнет работать в Чекеттсе вместе со мной. Ты тоже можешь пойти с нами. Ты не боишься работы в поле?

– Только не Бет, – заметил Джесс. – Она вообще ничего на свете не боится.

– Вам нужно пожениться как можно быстрее. Завтра вечером сходите к священнику Чансу.

– Ты только подумай, – сказал Джесс. – Бет и я… Мы станем мистер и миссис! Я даже сейчас не могу этому поверить. Парень вроде меня – ни красоты, ни денег – и у меня будет такая жена, как Бет!

– Что ты хочешь сказать – парень, вроде меня? – спросила его Гуди. – Ты выглядишь вполне прилично – у тебя есть руки и ноги, и все остальное, что нужно для мужчины. Что еще больше может желать женщина?

– Ну, поехали! – заметил Джесс. – Боже, и я начал этот разговор сам!

– Я видела в жизни кое-кого и похуже, чем ты, парень, – заметила Гуди, пытаясь подцепить на вилку огурец из банки. – Чем тебе не нравится твоя внешность? Нормальное лицо для мужчины, особенно когда синяки сойдут. У тебя крутой подбородок и хорошие чистые голубые глаза, как у твоего отца. И самое главное, парень! Когда вы потушите свет, тогда не будет вообще иметь никакого значения, как ты выглядишь! Парень..!

– Ну вот! – У Джесса покраснели даже уши. – Как ты можешь говорить такое! Да еще в присутствии Бет!

– Парень, да ты сам начал!

– Ну ладно, – Джесс старался отвести взгляд от Бет. – Я знаю, что вы, женщины, всегда стараетесь, чтобы последнее слово осталось за вами!

– Мы все равно переговорим тебя, – закончила Гуди.

Викарий Питер Чанс из Истери всегда говорил все напрямую. Это был высокий мужчина с крупным загорелым лицом и вьющимися седыми волосами. Он строго смотрел на Бет и Джесса, сидевших перед ним.

– Сколько времени вы знаете друг друга?

– Наверное, всю нашу жизнь, – ответила ему Бет.

– Теперь о вашей ссоре с дедом. Кто в ней виноват, ты или он?

– Наверное, я. Это произошло из-за того, что я посмела сама выбрать себе мужа.

– Джесс сделал мудрый выбор, – сказал им викарий. – Решительная жена ценится на вес золота для человека, который умеет трудиться.

Джесс сидел на кончике стула, не веря, что его тонкие резные ножки смогут выдержать его вес. Он торжественно кивнул головой.

– Правильно, только ей не стоит спорить и ругаться со мной!

– Джесс, мальчик, нельзя иметь все сразу! Теперь ответьте мне еще на один вопрос. Вы собираетесь заводить детей?

– Конечно, я надеюсь на это, – сказала Бет.

– Да, – сказал Джесс. – Обязательно.

– Сколько вы хотите детей?

– Сколько будет, – ответила Бет.

– О-о-о, – протянул Джесс и задумался.

– Теперь свадьба, – сказал викарий. – Хочу дать вам один совет. Горячие слова и раздраженные головы всегда должны быть остужены перед сном. Это особенно касается семейной жизни. Всегда помните об этом.

Когда они возвращались через поля домой в Пайк-Хауз, Джесс засмеялся.

– Мистер Чанс знает, о чем говорит. Он как-то здорово разругался с церковным служкой и поклялся, что сам станет звонить к заутрене. Так вот, он стал звонить так сильно, что колокол просто треснул! Правда-правда, клянусь тебе! И теперь в день свадьбы мы услышим только бряканье, а не мелодичный звон.

– Мы всегда сможем заткнуть уши.

– Этот мистер Чанс, с ним не соскучишься! Прошлой зимой, когда почти у всех был кашель и насморк, и все только хрипели во время молитвы, он, не переводя дыхания, сказал: «Господи ты наш, смилуйся над твоими больными рабами. Я еще никогда в христианском мире не сталкивался с более сопливыми и сморкающимися людьми». Он сказал все это во время молитвы, не переводя дыхания и громким голосом, как-будто вычитал из Библии.

– Я уверена, что он не сказал «сопливые».

– Нет, нет! Он именно так и сказал. Клянусь тебе! Когда мы придем домой, спроси об этом Гуди!

Джесс замолчал и пошел дальше, не вынимая рук из карманов.

Он искоса поглядывал на Бет.

– Что мы так несемся? – спросил он, внезапно останавливаясь. – Нам нужно прохаживаться медленно и плавно, и поближе познакомиться друг с другом, как они нам советовали.

– Мы вскоре будем вместе навсегда. Вот тогда и познакомимся.

– Ну а как насчет того, чтобы нам сейчас поцеловаться?

Бет прижалась к нему и позволила поцеловать себя. Они немного постояли под терном. Ветерок громко перебирал листья. Так хорошо и тепло друг с другом. Два молодых сердца бились в унисон, дыхание становилось все более прерывистым, и кровь закипала от единого желания. Потом Бет остановилась.

– Нам нужно вернуться домой. Гуди ждет нас к ужину.

– Наверное, а то я могу стать очень опасным, – заметил Джесс.

– Еще три недели, – ответила ему Бет. – Меня не испугает эта «опасность».

Было время жатвы, и они начинали работу в полях с первым лучом солнца. Влажные стебельки колосьев легко срезались, и запах просто одурманивал людей. Работа продолжалась и в течение долгого жаркого дня, и даже после наступления темноты, когда снова становилось прохладнее, и снова выпадала роса. Большая желтая луна всходила на небосвод и освещала припозднившихся работников.

Солнце каждый день палило нещадно. Поля просто изнемогали от поспевшего овса, ячменя и пшеницы.

Глаза слепил яркий сверкающий свет. Колосья расстилались в полях без конца и края. Бет наклонялась и выпрямлялась, ставя в ряд снопы. Казалось, этому не будет конца. Горячая бело-золотистая земля колыхалась и бешено плясала у нее перед глазами. Эти волны белизны и света грозились похоронить ее в своих недрах.

День за днем в ее ушах стояли грохот и жужжание косилок, крики людей и резкие свистящие и шуршащие звуки, когда кто-то точил косы – сип-суп, сип-суп, твиш-ш-ш! День за днем солнце металось вокруг нее кругами, и отражения света расходились, как волны в речке. Ей казалось, что от больших снопов, которые она держала в руках, исходил просто ужасный жар. Но Бет продолжала укладывать снопы вдоль полей, шагая по стерне, по тропинкам света и ветра.

Когда наступала передышка и повозки, поскрипывая и покачиваясь, уезжали, и за ними оставались пустые два или три поля, здесь быстро собирались женщины, и ждали знака, когда им будет можно собирать оставшиеся колоски. Иногда по вечерам к ним присоединялись мужчины, и Джесс ходил по стерне рядом с Бет и Гуди. Тогда шуткам не было конца, особенно если рядом оказывались трое лихих Джимми.

– Джесс, твоя милочка, она что – никогда не смеется? – спрашивал Джимми Уингер.

– Она не станет смеяться над тобой, – отвечал ему Джесс. – Ей не хочется тебя обижать.

– Наверное, она не умеет говорить по-английски? Конечно, нет. Она же из Хантлипа, не так ли?

– На этом поле можно собрать много колосков, – говорил Джимми Шодд. – Кто-то забыл несколько снопов, я их распотрошил и разбросал здесь. Мистер Ярби поймал меня за этим делом, но не сказал и слова. Л если бы и сказал, я бы ответил ему прямо и честно, что в Библии черным по белому написано: «Если в поле позабыли несколько снопов, не забирайте их, а оставьте вдовам и сиротам, и тем, кто является странником на земле».

– Джимми любит повторять высказывания из Библии, – сказала его жена Хильда, работавшая рядом с ним. – Библия и неприличные песни. Тут Джимми нет равных!

– А эти снопы, которые ты потом разбросал, – их действительно забыли? – спросил его Джесс.

– Конечно! Я сам и забыл.

– Да, – продолжала Хильда. – Джимми умеет помочь Библии, чтобы ее предсказания стали явью!

Сначала все все время шутили, но потом, когда сильно уставали, то замолкали и просто двигались вперед, согнувшись вдвое. Сбором зерна занимались до самого позднего вечера, пока не выпадала вечерняя роса, и потом по двое или трое покидали поле.

Днем Бет с Джессом почти не разговаривали, но работа в поле по вечерам сильно их сближала, им было хорошо вместе – собирали ли они колоски или обменивались улыбками в момент отдыха. И деньги, которые они вместе заработали, были их богатством. Но ощущение пользы и радости шло не от жалкой кучки монет и горки зерна. Они вместе собирали урожай их молодости и силы, они готовили себе свою будущую жизнь.

Они поженились в третье воскресенье сентября. Пришла Кейт, чтобы выдать замуж дочь, но вообще прихожан было мало, просто женщины и дети поспешили к церкви на звук колокола. Они ждали у церкви, когда Бет и Джесс вышли оттуда.

В этот момент хриплые, нестройные звуки треснувшего колокола внезапно прекратились. Все замерли, и Гуди обрушилась на викария.

– Что там случилось с Джеком Мейном? Я знаю, что колокол треснул, но почему он перестал звонить? А?

– Женщина, успокойся, – отчитал ее викарий. Гуди с новыми желтыми маргаритками на шляпке мрачно глядела сквозь вуалетку. Кейт прижала к себе молитвенник, она сильно нервничала, и близоруко оглядывалась вокруг.

Джесс стоял почти по стойке смирно рядом с Бет. Он казался ей незнакомцем в воскресном черном костюме и в жестком белом воротничке.

– Так, – сказал викарий. – Теперь слушайте все! Все прислушались, наклонив головы. Через поля до них донеслись слабые, но прекрасные звуки колоколов церкви Хантлипа.

– Боже, – шепотом сказал Джесс. – Они звонят для нас. Колокола Хантлипа.

– Да, – подтвердила Бет. – Они звонят для нас.

– Почему бы и нет! – воскликнула Гуди. – Невеста у нас из того прихода! Значит, они должны звонить в ее честь!

– Мы друзья со священником Уиздомом, когда не ругаемся, – сказал викарий, – и решили вас порадовать. Теперь все потихоньку идите, а я вас догоню, как только сниму стихарь.

– Хорошо, – сказала Гуди. – Мы не станем торопиться.

Бет и Джесс рука об руку возглавляли процессию. Дети, стоявшие вдоль дороги, осыпали их зерном и рисом. Кейт и Гуди следовали за ними. Но когда маленькая процессия повернула к воротам, выходившим на дорожку, пролегавшую через поле, из-за деревьев вышли вперед три человека. Первый – Кит Меддокс, второй – Фред Ловаж, и третий – местный дурачок из Хантлипа, Джампер Лейн. У него на плечах был мешок с сажей.

– Что это еще такое? – закричала Гуди, вставая перед Бет и Джессом. Она обратилась к Киту Меддоксу. – Ну-ка, убирайся отсюда! Тебе нечего делать на этой свадьбе.

– Нет, есть, – ответил ей Кит. – Мы не могли найти трубочиста, тогда решили, что сгодится и этот. Эй, Джампер, давай-ка сюда мешок!

Они начали разбрасывать сажу в воздух. Сначала сажа попала в лицо Джессу, а потом Бет. Вся их праздничная одежда стала черной. Гуди заорала от злости, прыгнула на Джампера и начала потчевать его тумаками. Он попятился назад и наткнулся на Фреда Ловажа. Мешок с сажей упал и рассыпался на дороге.

– Я вам покажу! – кричала Гуди. – Вы пришли и испортили нам свадьбу! Вот вам! И еще раз! Джесс, веди Бет и ее мать через другую калитку. Я сейчас разделаюсь с этими наглыми щенками!

Джесс схватил Бет и Кейт за руки и попытался их увести отсюда, но Бет не хотела уходить.

– Нет, ты же знаешь Кита! Если он разозлится, он может навредить Гуди.

Кит и его два товарища горстями собирали сажу с тропинки и швыряли все в лицо Гуди. Она почти ничего не видела, и Джессу хотелось ей помочь. В это время из церкви в развевающихся одеждах вылетел священник Питер Чанс. Он размахивал тяжелым пасторским жезлом и кричал громким зычным голосом.

– Убирайтесь! Убирайтесь! – вопил он и лупил тяжелым дубовым жезлом по плечам и рукам парней. – Убирайтесь отсюда! Или место, где вы упадете, станет вашей могилой! Убирайтесь, невежественные хулиганы!

Солнце сверкало на кресте, а посох все поднимался и опускался на плечи и головы парней. Викарий бил их изо всей силы, оттесняя хулиганов с тропинки. Звуки ударов звонко раздавались в воздухе – бам! бам! бам! Злосчастная троица не могла уже терпеть, ряды расстроились и они начали удирать. Они выбежали в боковую калитку, через которую к церкви проносили покойников, и помчались по деревенской улице. Им вслед свистели и ругались люди, собравшиеся у церкви.

– Так, – сказал священник Чанс, возвращаясь к свадебной процессии. – Гуди, хорошо мы с ними разделались, правда? Мы сражались бок о бок, как римляне, да?

– Да, как скажете, викарий, – ответила ему Гуди, выглядывая из-под черной вуали. И лицо у нее тоже было черным, как у негра.

– Викарий! – сказал служка, глядя на священника с вытянутым лицом. – Боже мой, сэр, это же церковный посох! Как можно!

– Чему еще он может послужить лучше, чем изгнанию вандалов из христианской земли? Успокойся! И не будь ханжой!

И священник подошел к свадебной процессии.

Стол накрыли синей скатертью в полосочку. На нем стояло угощение. Свежий творог и сыр – такой ароматный и мягкий летний сырок. Для запаха туда добавили петрушку, тмин и чеснок. В блюдах лежали фаршированные яйца в гнездах салата, куриная печень, украшенная кресс-салатом, лепешки с начинкой из смородины и изюма. Гуди всегда называла их валлийскими пирожными. Она сама напекла хлеба и принесла с фермы Чекеттса светлое соленое масло. Запивать еду можно было вином из бузины и крепким пивом.

– Ты, – сказал викарий, почти тыкая в лицо Бет своим пальцем, – последние три воскресенья не показывалась в церкви.

– Конечно, нет, – ответила Гуди, не дав ответить Бет. – Девушке нельзя слышать оглашение предстоящей свадьбы.

– Но это же предрассудки, Гуди Изард!

– Правда? – удивилась Гуди. – Разрешите, я вам наполню стакан.

– Этот Кит Меддокс, – заметила Кейт. – Он в конце концов плохо кончит!

– Не позволяй деду наваливать на тебя много работы – доить коров и еще многое другое. Пусть он наймет тебе в помощь кого-нибудь помоложе.

– Леди и джентльмены, – обратился к присутствующим Джесс. – Гуди мне подсказывает, что я должен сказать несколько слов. Наверное, она права… но я не знаю… так как мне все равно придется что-то сказать, и я начну сначала. – Он выпрямился и напрягся. В его руках раскрошилось валлийское пирожное. – Ну,– сказал он и откашлялся. – Я даже не знаю, что сказать. Мне кажется, что… мы должны поблагодарить… Бет и я, мы оба, но я хочу сказать… Благослови всех вас, Боже!

– Браво! – воскликнул викарий. – Я тоже хочу произнести тост за ваше здоровье и запить его этим прекрасным пивом. Пусть никогда не оскудеет ваша чаша, и вы доживете вместе до самой старости.

Потом Кейт отправилась домой, и викарий немного проводил ее. Джесс и Бет переоделись и пошли поработать в огороде. Джесс выкапывал зимний картофель и складывал его на солому в сарайчике. Он также копал морковь и лук-шалотт, и другой крупный лук для готовки, и все раскладывал на солнышке, чтобы овощи немного просохли. Бет вытаскивала свеклу. Она отложила несколько штук в сторону, чтобы потом посадить их на будущий год на семена, остальные корнеплоды тоже подсыхали на солнышке. Гуди занималась солениями в кладовке.

День был теплым, мягким и немного туманным. Казалось, что солнце не желало покидать небо. Бет и Джесс продолжали работать, даже когда на землю спустились сумерки. Потом Гуди зажгла маленькую лампу и позвала их ужинать.

На столе в кухне их уже ждали синие и белые тарелки, старые роговые стаканы и кувшин из глины. Там стоял запеченный окорок в коричневой сахарной глазури. Гуди нарезала тонкими ломтиками сочное розовое мясо, и они закручивались в завитки под ее большим острым ножом. На столе стояла порезанная свекла в маленькой чашке, свежий хрустящий кресс-салат, горшочки с кисло-сладкой фруктовой приправой к мясу и чепсуортская горчица.

– Вот это да! – воскликнул Джесс, садясь рядом с Бет за стол. – Мы пировали сегодня утром и продолжаем пировать сейчас! Пожалуй, стоит жениться, чтобы поесть всяческих вкусностей!

– Ну-у-у, если ты ждешь от женитьбы только возможности набить брюхо, – сказала Гуди, – мне придется немного побеседовать с тобой, сын мой!

– Хватит! – прервал ее Джесс, сильно покраснев. – Тебе лучше нарезать еще окорока.

– Ох, какой ты грозный, – заметила Гуди. – Только женитьба может вдруг сделать из человека хозяина своей судьбы!

В девять часов она отправила их в постель, и они поднялись по скрипучим крутым ступенькам в маленькую спальню под самой крышей.

Перина, изготовленная Гуди, была хорошо взбита и покрыта красивым покрывалом. Ночная рубашка Бет была разложена на одной подушке, а ночной наряд Джесса – на другой. В маленькой комнатке под скошенным потолком оставалось дневное тепло и пахло спелыми плодами и чем-то пряным. Она также пахла разогретой соломой.

Бет подошла к окну и взглянула на небо, где высыпало множество звезд. Они не стали закрывать окно.

Джесс подошел к ней. Окошко было очень маленьким, и они стояли, тесно прижавшись друг к другу – плечо к плечу и бедро к бедру. Бет вдыхала чистоту и тепло тела Джесса.

– Как странно, – заметил Джесс. – Я поражаюсь тому, что случилось с нами, и в то же самое время уже ничему не удивляюсь. А ты?

Они повернулись друг к другу, и Бет прижалась к нему и легко вошла в его объятия.

– Джесс, положи мне руку на грудь, – прошептала ему Бет.

Каждый день, когда Джесс видел, как мать и Бет работают вместе в поле, он испытывал чувство спокойствия, ему было радостно видеть их вместе. Он называл «моя парочка». Так и спрашивал у других работников: «Вы видели «мою парочку» сегодня утром?», «Что-то сегодня «моя парочка» припозднилась. Придется отругать их за это».

Зимой Бет и Гуди работали на соломорезке в сарае, или рубили брюкву, или чинили мешки. Весной они начали выбирать камни со вспаханных полей, прореживали турнепс или свеклу, или мотыжили сорняки в междурядьях между посеянными зерновыми. Летом убирали картофель, заготавливали сено. Джесс приходил к ним – иногда неожиданно, так как не всегда знал, где их нужно искать.

Бет выделялась среди остальных женщин, как голубка среди ворон. Ее сверкающие светлые волосы были аккуратно свернуты вокруг головы, и она держалась с достоинством, но без лишней гордости, как женщина, уверенная в себе.

Джесс не переставал поражаться, что такая женщина принадлежит ему. Он гордился ее выдержкой, спокойным взглядом, тихим голосом. Но еще он гордился и тем, о чем знал только он один. Ее распущенные волосы, закрытые глаза, приоткрытые губы, ее голос, когда она вскрикивала от страсти. Куда он ни шел, он продолжал чувствовать прикосновение ее рук к своему телу и ощущать ее тело, тесно прижавшееся к нему. Из-за того, что происходило между ними, и потому что Бет позволила ему понять самого себя и ощутить свою силу над нею, когда он шагал по полям, он ощущал себя гигантом и нес в себе огромную силу и страшную тайну познания.

Но потом пришло время ожидания их первенца, и Джесс приходил в ужас, видя, как она работает в поле. Ему хотелось накричать на нее и выгнать с поля вон. Но Гуди приказала ему, чтобы он оставил Бет в покое. Три Джимми давали ему свои советы. Каждый в соответствии со своими понятиями.

– Эй, парень, возьми себя в руки, – говорил ему Джимми Шодд. – Я уже прошел через все это и понимаю тебя. Там болит! Здесь болит! Но на самом деле страдает больше мужчина.

– Тебе нужно было прислушаться к моему совету, – сказал Джимми Уингер. – И оставаться холостяком.

– Не волнуйся, Джесс, – успокаивал его Джимми Лин, который когда-то работал пастухом. – Всегда погибает больше барашков, чем ярочек!

Теперь каждый вечер Гуди заставляла его колоть дрова.

– Иди, иди, – говорила она. – Мне не нужно, чтобы такой огромный парень, как ты, болтался у меня под ногами. Тебе нужно заняться делами на улице. Этой зимой нам понадобится много дров, чтобы отапливать домик. Иди, руби дрова до полного изнеможения.

– Может, нам стоит позвать миссис Тьюк?

– Нет, – сказала Бет. – От моей матери мало проку. Она не сможет помочь. Я доверяю Гуди. Она знает, что нужно делать.

Джесс послушно кивал головой, но продолжал сомневаться. Он всегда доверял Гуди во всем, но сейчас вдруг испугался.

– Ну, наверное, она все знает, – сказал он.

– Никаких «ну», – вмешалась Гуди. – Иди и помаши топором. Работай до изнеможения.

И так он работал каждый вечер, пока нарубленные дрова не перевалили через крышу навеса.

В эту осень дни были мягкими и приятными. Почва влажной, но не мокрой. И пахать ее было легко. В особенности на сжатых полях. Погода была настолько хорошей, что как-то в конце октября Джесс увидел, как мимо пролетали три ласточки, спустя четыре или пять недель после того, как основные стаи уже отбыли на юг. Это была пятница, двадцать пятое число. И ему запомнилась эта дата.

Он перепахивал поле, которое назвали «самое дальнее». Когда он каждый раз доходил до его верхней точки, останавливался на несколько секунд, чтобы дать отдохнуть лошадям и посмотреть на Пайк-Хауз. Он ясно видел домик. Тот казался таким маленьким на далеком расстоянии. Из трубы вился дымок. Солнечные лучи играли на окнах. Джессу казалось, что там все застыло и притаилось. Домик стоял один на маленьком отрезке земли, между старой заброшенной дорогой и пустошью.

Джесс стоял и смотрел на дом, напрягая глаза, а потом начинал пахать склоны холма.

Он перепахивал поле после пшеницы, и там уже успели прорасти сорняки, поэтому плуг входил в землю, с хрустом разрывая крепкие корни. Почва переворачивалась, и бледная стерня пропадала под темной волной. С каждым шагом в воздухе все сильнее пахло влажной землей, и она дымилась под теплым солнцем. Спускаясь вниз, лошади копытами отшвыривали камни, и они отлетали в стороны с громким стуком. Они двигались быстро, скрипела сбруя и позванивали колокольчики у них на шее.

Джесс слышал крики птиц, слетевшихся на перепаханную землю в надежде полакомиться червячками. Рядом, на другом поле, Джимми Шодд распевал свою любимую песню.

Когда Джесс спустился вниз, Джимми пытался выглянуть поверх живой изгороди.

– Никакого знака из Пайк-Хауза?

– Нет, ничего, – сказал ему Джесс.

– А с тобой все в порядке? У тебя нет схваток, а?

– Да пошел ты. Как ты думаешь, сколько мне еще ждать?

– Столько, сколько будет нужно твоей миссус, чтобы родить, – ответил ему Джимми. – Эти женщины… Нам их не понять, когда дело доходит до рождения ребенка!

Джесс отошел от него и стал вести борозду вверх по склону. Когда он на этот раз добрался до самого верха, в огороде Пайк-Хауза развевалась какая-то тряпица. Это Гуди придумала особый сигнал, повесив на веревку скатерть.

Секунду Джесс не отводил от сигнала глаз, потом, не соображая, что делает, Джесс протиснулся сквозь живую изгородь и помчался к дому.

Когда он влетел в кухню, Гуди нагнулась над очагом. Она со злостью налетела на него.

– Ты что это, а? Ты хочешь, чтобы тебя увидел мистер Ярби?

– Я хочу ее видеть, хотя бы на секундочку.

– Нет! – крикнула Гуди, выталкивая его за дверь. – Тебе придется подождать, пока ты не закончишь работу.

– Как она? У нее все в порядке?

– Ты что, не видел моего сигнала, дубина стоеросовая?! С Бет все в порядке, и с малышкой тоже. У тебя дочь. Отправляйся на работу, иначе я не знаю, что с тобой сделаю.

Когда Джесс вернулся на свое поле, Джимми Шодд уже не пел, а старательно пыхтел, не отводя глаз от плуга. Джесс оглянулся и сразу понял в чем дело: мистер Ярби наблюдал за ними из калитки.

Малышка лежала в колыбельке, которую Джесс изготовил летом. Ее личико, выглядывавшее из-под одеяльца, было красным и сморщенным, рот открыт, а глаза плотно закрыты.

– Почему она лежит без подушки?

– Гуди сказала, что ей пока не нужна подушка.

– Какая хорошенькая, правда? – сказал Джесс. – Вся в морщинках и розовая… Она – маленькая.

Дрожащей рукой он слегка отодвинул одеяло от личика ребенка.

– Что такое с ее руками? Почему они перевязаны? И в рукавичках? У нее нормальные руки, ведь правда?

– Так делают, чтобы она не расцарапала себя ноготками. Вот и все!

– Ногти, – повторил Джесс и засмеялся. – Ты только подумай, у нее на руках есть ногти.

Он поставил лампу на место и присел на стул у постели. Бет старательно расчесывала волосы, потом она заплела их в золотистую косу, которая свешивалась у нее через плечо. Джесс не сводил с нее взгляда, и Бет заколола косу на затылке, потом устало вздохнула. У нее было очень бледное лицо. На губе и на лбу росинками выступил пот.

– С тобой все в порядке? – спросил Джесс. – Ты, конечно, можешь спокойно покачать головой, но я знаю, что тебе здорово досталось. Я же все понимаю.

– Так почти всегда бывает в первый раз. Так сказала мне Гуди. Но в следующий раз уже будет легче.

– Боже, следующего раза не будет. Я тебе это точно говорю! Нет, ни за что! Мы не должны снова позволять себе это!

Джесс с волнением смотрел на Бет, и увидел, что она улыбается.

– Мы все правильно сделали, правда? – спросил он Бет. – У нас есть маленькая и миленькая дочка, правда? И мне кажется, что этого вполне достаточно!

Гуди вошла в спальню и подошла к колыбельке. Она спросила Джесса, не поворачивая к нему головы:

– Парень, ты собираешься сегодня ужинать?

– Сказать по правде, я не голоден.

– Вот дурак. Я не знаю, что мне с тобой делать!

– Когда я сегодня пахал, то видел трех ласточек, – сказал Джесс. – Представь себе, ласточки двадцать пятого октября! Интересно, нет ли какой-нибудь приметы, связанной с этим?

– Это значит, что они опоздали туда, куда они собирались, – заметила Гуди. – Африка или что там еще? В дальние края.

– Я решил, что это все-таки примета, – продолжал Джесс.

– Ну да, примета! Вот еще выдумщик!

– Ну, как тебе нравится моя дочка, а? Ты что так на нее смотришь? Ты же теперь у нас бабушка. Тебе не стоит забывать об этом. Ну скажи мне, она тебе нравится? Скажи же.

– Она хорошая девочка, – ответила ему Гуди. – И мне она нравится.

Джесс возил навоз на поле в десять акров, расположенное недалеко от фермы. Погода все еще была хорошей и мягкой, хотя уже стоял почти конец ноября. Джессу было жарко даже в рубашке с короткими рукавами.

Его кобыла Голди не переносила чужих людей, и когда на следующем поле оказался всадник, она напрягла уши и начала нервничать и перебирать ногами. Джесс старался успокоить ее и прижал голову к своей груди.

Следующее поле было узкой полоской, всего в три акра. Там недавно посадили весеннюю капусту. Джесс сначала не узнал всадницу, но когда она повела свою крупную черную кобылу по посаженной капусте, вдавливая сеянцы прямо в грязь, Джесс понял, что это миссис Леннем из Скоута.

Она натянула поводья и молча ждала, когда Джесс управится с кобылой. На длинном и бледном лице странно выделялись глаза – почти желтого цвета, очень широко расставленные, под тоненькими нарисованными бровями.

– Что с кобылой? Она такая нервная?

– Нет, мадам. Просто она не любит чужих людей.

– Я вас не знаю, значит, вы тоже незнакомец.

– Нет, мадам. Я всю свою жизнь живу в Пайк-Хаузе.

– О, значит ты сын Гуди Изард – Джесс! Так, так, теперь припоминаю, хотя сильно изменился с тех пор, как я в последний раз видела тебя. Да, ты стал вполне видным мужчиной.

Она пристально оглядела его своими странными, сияющими глазами.

– Я слышала, что ты женился? Это правда?

– Да, четырнадцать месяцев назад, у нас уже родилась дочка, – ответил ей Джесс.

– Господи! – воскликнула дама. – Ты говоришь об этом, как о чуде!

Джесс заморгал и отвел взгляд. Ее голос и взгляд волновали его, и Джесс чувствовал себя неспокойно в ее присутствии.

– Я как-нибудь зайду к твоей жене, – сказала она и поехала дальше.

Когда он закончил разбрасывать навоз, то встретил Джимми Шодда, который возвращался со своего поля, и они поехали рядом.

– Джесс, я видел, что у тебя был гость. Эй, парень, будь осторожнее, или тебя ждут большие неприятности.

– Да? С чего бы это? – спросил его Джесс.

– Эта миссис Леннем горячая дамочка! С ней опасно находиться поблизости, будь начеку, дружок!

– Да пошел ты! Смеешься надо мной?

– Только не я! Ты ей глянулся! Запомни мои слова.

– Ты что?! Миссис Леннем, она же леди! – покраснел Джесс.

– Она тебе понравилась?

– Да нет. Мне вообще не нравятся леди, которые топчут посадки! Будь я на месте мистера Ярби, я бы поговорил с ней напрямую!

– Он бы поговорил, если бы посмел. Но она здесь хозяйка!

– Я рад, что она не моя хозяйка, – заметил Джесс. Когда они вернулись опять на ферму, мистер Ярби стоял перед навозной кучей и следил, как работали наемные работники.

– Изард, – сказал он. – Ты кончил на десять минут раньше Шодда, как получилось, что вы приехали сюда вместе?

– Я не знаю, – волнуясь, ответил ему Джесс.

– Это все миссис Леннем, – сказал Джимми. – Она сама начала разговаривать с ним, вот он и опоздал.

– Миссис Леннем! – насмешливо сказал мистер Ярби. – Ты, значит, водишь знакомства с благородными и богатыми, так, Изард?

Джесс подвел телегу к навозной куче и молча начал нагружать в нее навоз. Джимми пристроился рядом и стал шепотом давать советы.

– Он сегодня злющий, видно встал не с той ноги, или, может, его миссус приставала к нему, чтобы он купил ей турецкий ковер!

– Турецкий ковер? – слишком громко повторил Джесс, и мистер Ярби, услышав, повернулся и мрачно посмотрел на него.

Джесс нагрузил телегу, воткнул в кучу вилы и взобрался на нее сам. Он натянул вожжи, и Голди резко рванулась. Но телега не двинулась с места – колеса прокручивались в навозной жиже.

– Эй-эй, поднатужься, девочка моя, Голди, давай попробуем еще разок! – воскликнул Джесс.

Голди немного успокоилась и отступила назад, чтобы найти более сухое местечко, но телега откатилась назад еще сильнее. Боковое колесо застряло. Джесс обернулся и увидел, как мистер Ярби рванулся прямо в навозную кучу.

– Черт, – пробормотал Джимми. – Теперь конец!

– Черт бы тебя побрал! – орал мистер Ярби. Он не мог выбраться из вонючей жижи. – Ты, чертова свинья, ты сделал это специально!

– Нет! Зачем мне это! – ответил ему Джесс.

– Чертов бездельник, пользы от тебя никакой! Все, ты мне больше не нужен! Ты думал, что я ничего не видел, но я сам знаю, что несколько недель назад ты оставил лошадей там, в самом дальнем поле.

– Это было тогда, когда родилась моя дочка. Я отлучался всего на несколько минут.

– Тебя там не было двенадцать минут. Я сам засекал время. Ради Гуди я дал тебе еще один шанс, но теперь все! Ты можешь убираться сию же минуту!

– Мистер Ярби, вы не можете так поступить со мной!

– Убирайся, говорю тебе!

– Послушайте, – вмешался Джимми. – Это же несправедливо!

– Попридержи язык, а то последуешь прямо за ним!

– Вы не можете так поступить со мной, – повторил Джесс. – Я же не найду никакой работы в это время года!

– Это не мое дело! Убирайся с моей фермы!

Может, миссис Леннем поможет тебе! Ты же такой ее близкий друг!

– Как насчет платы?

– Я отдам деньги Гуди в субботу.

Джесс, как потерянный, слез с телеги. Он постоял секунду, поглаживая голову Голди, потом повернулся и взял свою куртку.

– Сходи к Оунеру в Ноук, – прошептал ему Джимми. – Может, ему нужен работник?

– Спасибо, я схожу к нему, – сказал Джесс.

Он сократил дорогу, пройдя через поля, потом по старой дороге, пока не дошел до Ноук-Холла. Хозяин фермы чистил канаву на пастбище.

– Ярби опять взбесился, да? Ну что же, ему тоже нелегко! Он все старается равняться на господ, а это стоит денег. Ты слышал, что говорят о таких людях, как он?

– Ну, – сказал Джесс, – может, вы и правы, я не знаю.

Оунер был человеком с хитренькими, острыми глазками. И изображал из себя простодушного весельчака, а на самом деле был кремень! Он сказал, что может дать работу Джессу.

– Но я не могу тебе обещать особенно много. Пока будешь рыть и чистить канавы. Все зависит от того, сколько тебе придется платить. Шиллинг в. день, хватит?

– Наверное.

– Когда ты сможешь начать работу?

– Прямо сейчас. Только дайте мне лопату.

Это был последний день, когда стояла хорошая погода. Ночью все переменилось. Рано утром Гуди проснулась от ломоты в костях. Длинная мягкая осень сразу закончилась. Ее подгонял резкий холодный ветер, кусая за пятки первым морозцем.

* * *

Каждый вечер, когда Джесс шел через лес, он набирал сушняк и нес его домой. Гуди была права: зимой им понадобится каждая веточка, чтобы обогреться. Они уже сожгли половину запасов топлива. Им также нужно было где-то добывать пищу, потому что свинья сдохла от какой-то легочной лихорадки.

Как-то вечером, когда Джесс ломал сухую ветку у дуба и пытался освободить ее от обвивавшего ее сухого плюща, перед ним в испуге пытался взлететь фазан. Инстинктивно Джесс рванул вперед, расставив руки, и ему удалось схватить проворную птицу.

В одно мгновение он крепко прижал фазана к груди и одним движением свернул ему шею. Теплое тело обмякло в его руках, но все еще продолжало трепыхаться. Джесс испытал мгновенный ужас, но птица успокоилась, и он подумал, что у него не было выбора, дома не хватало еды.

Он притащил птицу домой под курткой. Гуди ощипала и сварила ее в тот же вечер. Она предусмотрительно сожгла все перья до единого.

– Мне бы хотелось парочку прикрепить к своей шляпке, – сказала она. – Но перья фазана могут многое рассказать тому, кто умеет слушать! – и добавила: – Парень, браконьерство ужасная вещь. Особенно здесь. Лесники у нас просто звери!

– Мой отец говорил, что птица или кролик ничьи до тех пор, пока их не поймали.

– Ну, – заметила Гуди, похлопывая себя по животу. – Теперь-то уж точно часть этой птицы принадлежит мне!

Джесс проработал шесть дней в неделю в Ноуке и получил пять шиллингов и шесть пенсов. Гуди в течение дня работала в Чекеттсе и заработала полкроны. Но она всегда повторяла, что им еще повезло: они все живы-здоровы и полны сил, есть огород, который, приносит хороший урожай, и они не должны платить ренту за Пайк-Хауз. Возвращаясь домой сквозь холод, грязь и темноту зимних вечеров, Джесс всегда видел, как радостно приветствует его огонек из окна. Внутри дома его ждали жарко натопленная печка, две его женщины и лапочка-дочка, и он чувствовал себя счастливым.

В маленькой кухне было тепло и уютно. И ему всегда было приготовлено что-то поесть. Суп, приправленный для аромата тмином и замешанный для густоты на овсяной муке, много лука, моркови и турнепса. Картофель в «мундире» и маленькие клецки, каждая из которых была с сюрпризом – или ложка соуса из грибов, или кусочек солонины. И потом, примерно за час до сна, они все собирались поближе к огню. Он и Бет сидели рядышком на диванчике, Гуди покачивалась напротив них в скрипучем кресле-качалке, и Бетони лежала в колыбельке рядом. Тепло огня делало их лица красными и горячими, а вне этого тесного круга тени бегали по потолку и холодный ветерок пробегал по стенам. Если Джессу удавалось разговорить мать, Гуди начинала вспоминать старые дни.

– Давай расскажи нам, – обычно начинал Джесс. – Расскажи о тех временах, когда ты была еще девочкой и жила в Спрингз. Ты, твои братья и сестры.

И Гуди начинала рассказывать о Бобе, уехавшем в Австралию, о Вильяме и Перси – те отправились в Новую Зеландию, о Грет, которая вышла замуж за графского кучера и теперь живет во дворце в России, о Леннарде, у которого было слишком много жен, и поэтому у него появились разногласия с законом. Она с удовольствием вспоминала о Томасе. Тот был ее любимчиком. Он погиб в 1851 году во время обвала каменного карьера.

– Тебе бы понравился Томас, – говорил Джесс, повернувшись к Бет. – Он был самым лучшим из всей этой семейки.

– Но ты же его не знал, он погиб до твоего рождения!

– Конечно. Но мне кажется, что я был с ним знаком. Я их всех хорошо знаю, как-будто они все сидят у огня вместе с нами.

Он посмотрел на Бет и увидел, что она улыбается.

– Ты снова смеешься надо мной, так? Конечно! Я же сам это видел!

– Ты иногда так смешишь меня.

– Наверное, ты вышла замуж за меня, потому что надо мной можно хорошо посмеяться.

Ему всегда нравилось, когда Бет улыбалась или смеялась. Тогда он чувствовал себя счастливым. Вообще Бет улыбалась редко, поэтому ее улыбка всегда казалась ему особенной, просто подарком. Он тогда не мог налюбоваться ею.

Но у Джесса было много причин для тревоги – постоянной работы у него все еще не было, а на носу уже было самое страшное время для бедняков – зима.

Теперь, когда земля замерзла, Оунер стал платить ему только после окончания работы, но Джесс боялся протестовать, потому что вскоре закончится и это. Гуди утешала его.

– Мы не умрем с голода, до тех пор, пока живы и здоровы! Нам нужно бороться и не гнушаться любой работы.

Погода становилась все хуже и хуже. Днем и ночью стояли сильные морозы. Когда Оунер заплатил ему в последний раз, Джесс прошагал двадцать миль по округе. Он заглядывал на каждую ферму в поисках работы, но ему нигде ничего не обещали. На следующий день он зашел к своему другу Чарли Бейли. Тот жил в хибарке в Нортоне. Джесс ушел от него с десятью сетками и хорьком.

Как только опустилась темнота, Джесс отправился к дубу в старой части леса, там он поставил семь сетей над норками, вырытыми между корнями. Джесс запустил хорька в восьмую норку и прикрыл отверстие комом земли. Потом присел на корточки и стал ждать.

За лесом сильно потемнело, звезды показались на небе. Но в самом лесу уже было темно, как ночью. Особенно здесь, среди дубов и берез. Джесс старался не глядеть вверх, потому что свет звезд мог помешать ему видеть в полной темноте. Он не отводил взгляда от земли. С того места, где он сидел, ему были видны сразу семь норок.

Под землей что-то заворошилось и передалось ему через корни дуба. Джесс наклонился вперед, готовый схватить добычу, и кролик оказался в сетке, он крутился и вертелся, туго натягивая веревки, такой сильный, что вырвал из земли колышки. Джесс сильно ударил его по шее ребром ладони. Кролик погиб сразу. Он вытащил его из сети и засунул к себе в куртку.

Хорек появился у другой норки. У него был поднят вверх нос и шевелились усики. Но когда Джесс попытался схватить его, зверек развернулся и исчез в норке. Джесс накрыл отверстие сетью и снова начал ждать.

Выскочил еще один кролик и так же быстро расстался с жизнью. Джесс засунул его в другой карман. Джесс был доволен – у него уже была небольшая добыча. Тем более, что это были самки, они были гораздо больше и вкуснее самцов.

На этот раз хорек отсутствовал так долго, что Джесс испугался, что он вообще не вылезет из норы. Джесс стал на колени, приложил рот к норе и, не разжимая губ, несколько раз пропищал. Хорек появился и с интересом начал тыкаться носом в сеть. Джесс схватил его сзади и быстро опустил в мешок.

Потом разместил сети и колышки по карманам, встал и отправился домой.

Лесничий Макнаб проходил по вырубке, на сгибе руки висела двустволка, собака – спаниель – шла за ним. Джесс прижался спиной к стволу дерева, пока лесничий и собака проходили мимо. Он сосчитал до пятидесяти и потом медленно и осторожно двинулся. Он так ставил ноги на землю, как будто шагал по яйцам.

– Стоять! – скомандовал Макнаб откуда-то позади Джесса. – Выходи на поляну, чтобы я тебя мог видеть, и без всяких шуточек!

Джесс повернулся и побежал, стараясь уйти как можно дальше от того места, откуда послышался голос.

Он побежал глубже в лес. Лесник кричал, собака лаяла. Тишина леса была нарушена топотом ног и хрустом валежника под ногами. Джесс нырнул в самую гущу колючего кустарника, как раз когда лесник выпалил из одного дула. Джесс почувствовал, как заряд дроби попал ему в ноги. Он пополз вперед, в самую гущу кустов, и затаился там, положив лицо на подстилку из сухих листьев и травы.

– Стой! – кричал лесник. – Я все равно тебя вижу. Не двигайся!

Он выстрелил еще раз, но куда-то в сторону деревьев. Джесс понимал, что он берет его на пушку, и старался верить своей удаче. Он не двигался. Макнаб перезарядил ружье, затем послышались его удаляющиеся шаги. Макнаб позвал собаку. Но она пробиралась в кусты, которые прикрывали Джесса. Он почувствовал, как ее холодное тело протиснулось мимо него, потом теплый язык начал облизывать его лицо.

– Флосс! – позвал Макнаб. – Флосс, где ты? Черт тебя побери! Почему ты не идешь, когда тебя зовут?

Макнаб возвращался. Джесс понимал, что собака выдаст его. Она виляла хвостом и шуршала сухими листьями в зарослях кустарника. Он пытался отогнать ее, но она радостно обнюхивала хорька, шевелившегося в мешке.

– Флосс! – снова позвал лесничий. – Ты его чуешь? Где ты, Флосс?

Голос лесника раздавался очень близко. Джесс услышал шорох и шум шагов у самого края кустарника. Макнаб пошарил там дулом ружья, но боялся стрелять из-за собаки.

– Черт бы тебя побрал, – сказал он с шотландским акцентом. – Ты что – учуяла кролика, ты, бесполезная проклятая сучка?

Джесс прижал собаку рукой к себе, а другой рукой освободил хорька. Хорек очень удивился неожиданной свободе и, не двигаясь, сидел столбиком и нюхал воздух дрожащим носом. Он был так близко у лица Джесса, что его усики щекотали ему лицо, и Джесс отпрянул в сторону. Собака начала барахтаться в руках Джесса, повизгивать и хрипеть, и Джесс отпустил ее.

Собака вылетела из кустарника прямо под ноги лесника. Тот начал ругаться и побежал за ней. Джесс слышал, как Флосс скреблась под замерзшей земле кроличьей норки, куда нырнул хорек. Потом послышался визг собаки, когда лесник пнул ее сапогом.

– Пошла прочь, бесполезная ты сука!

Джесс еще подождал, пока человек и собака пробирались по лесу. Потом вылез из кустарника и выпрямился. Он не чувствовал своих ног. Но когда попробовал двинуться, они быстро напомнили ему о себе. Боль пульсировала в ногах и ягодицах. Несколько дробинок, попавших в подъем левой ноги, царапали кость, как колючие камешки.

Выбравшись из старого дубового и березового леса, Джесс пробежал по посадкам сосны и потом в сторону старой дороги. Уже взошла на небо лука. Она была почти полной, белой и сверкающей. Она помогла ему увидеть лесника, который стоял у дороги, наблюдая за лесом.

Джесс лег плашмя на землю и пополз к канаве. Она уже замерзла, и он вытянулся в ней во всю длину. Покрытые инеем стебли травы сомкнулись над ним. Лед приятно остужал боль в пораненных ногах. Холод проникал сквозь одежду, горячая кровь замедлила свою циркуляцию и потушила огонь, горевший в ранах. Его потянуло в сон. Тело заснуло, и мозг тоже отключился. Джесс потерял сознание.

Когда он очнулся, луна сияла прямо над ним. Он попытался приподняться на застывших руках и что-нибудь увидеть сквозь траву, маскировавшую канаву. Дорога была пуста. Лесник ушел.

С жуткими усилиями Джесс попытался встать на колени. Он бил себя, чтобы кровь снова начала циркулировать по телу. Попробовал подняться, но упал и перекатился через голову, сначала даже не поняв, что падает, пока не очутился на спине. Он смотрел прямо на сияющую луну. Потом встал на четвереньки и пополз к дороге. Там он еще раз попытался встать.

С ногами было что-то непонятное, он их вообще не чувствовал. Они как-будто онемели. С головой тоже было плохо, она гудела, как колокол. Джесс снова упал и не мог встать, снова заснув холодным глубоким сном. Но он слышал шаги по твердой холодной дороге, и кто-то звал его по имени. Потом почувствовал на своем теле руки. Его поднимали и куда-то тащили.

Джесс никак не мог понять, кто же это, и что с ним делают, и куда тащат, но внезапно его голова снова откинулась, и белая луна выключила свой свет.

Сначала было жутко жарко, потом трясло от холода. Его тело тяжелым грузом растекалось по кровати. Вдруг оно стало легким и взвилось в воздух. Потом вообще пропало, как пропадает растаявший лед. Его душа горела пламенем, двумя яркими огоньками, пылающими в темноте. Джесс очень волновался, что исчез лунный свет. Гуди любила вывешивать свое белье ночью, веря в то, что лучи луны отбеливают полотно. Что она станет делать, если луна вообще пропадет?

Он слышал голоса… Бет и Гуди… Они тихонько разговаривали – сначала далеко от него, потом все ближе и ближе. Холодные слова касались его, как холодные руки. Они отодвигали одеяло у его рта.

– Гуди? – Голос Бет звучал совсем рядом с ним. – Он не умрет, правда, Гуди?

Он хотел им что-то сказать, как-то успокоить, но язык не ворочался. И потом, что он может им сказать, если сам не знает никакого ответа. Ему оставалось только спокойно лежать и ждать, что ответит Гуди.

– Боже! Чтобы этот парень умер, ему нужно больше, чем горсть дроби и укусы мороза. Конечно, он не умрет!

– Конечно, нет, – про себя подумал Джесс, среди лихорадки и жара. – Я не собираюсь умирать. Нет, нет, ни за что! Даже не желаю думать об этом.

Перед тем, как снова погрузиться в сон, он снова услышал рядом с собой голос Бет.

– Гуди, я видела, как он улыбается.

Когда ему стало лучше и разрешили вставать, он увидел, что кругом лежит глубокий снег. Джесс был поражен. Ему казалось, что он так долго отсутствовал в этом мире, а оказывается, прошло только десять дней.

– Снег, – без конца повторял он. – Последнее, что я помню, сильный мороз. Снега не было, мне кажется, что я потерял целый кусок моей жизни.

– Тебе повезло, – сказала Гуди. – Ты бы мог вообще проститься с жизнью.

Когда ему стало лучше и он захотел выйти на улицу, Гуди подошла к полке, сняла с нее жестянку, где когда-то хранился табак, и потрясла ее у него перед носом.

– Приятель, это та самая дробь. Нам здорово досталось, пока мы ее выковыривали из тебя. Если ты еще раз явишься домой с таким подарком, то клянусь, тебе не поздоровится.

– Не волнуйся. Я не пойду дальше, чем Аптопс.

– Господи, сколько железа мы вытащили из тебя!

– Я это до сих пор чувствую, – сказал Джесс, осторожно касаясь своих ран.

– Если этот лесник явится сюда и станет шпионить, я все это швырну в его противную красную морду, – заявила Гуди. – Да, да, я покажу этому Макнабу!

Джесс прихрамывал при ходьбе, потому что два куска железа глубоко вонзились ему в ногу, и хотя Гуди удалось их вытащить и рана хорошо затянулась, все равно нога еще сильно болела, как-будто была затронута кость.

– Тебе следует подождать, – говорила ему Бет. – Не торопись и старайся не натрудить ногу. У тебя много дел по дому.

– Конечно, у меня здесь действительно много дел. Ты посмотри, что я выстругал для нашей дочки из дерева? Вот корова, а вот лошадка. Из этого куска я вырежу ей свинью, самое трудное здесь – пятачок.

– Я рада, что ты так хорошо объяснил, – сказала ему Бет. – Мне они все напоминают картошку на ножках.

– Ну, Бетони они нравятся. Она лежит и смотрит, как я вырезаю для нее игрушки. Она знает, что это свинья. Она увидела ее и начала хрюкать.

Как только Джесс смог нормально ходить, он отправился в Ноук, чтобы поискать себе работу. Оунер предложил ему смолить пшеничные снопы за десять пенсов в день.

– Десять пенсов! – воскликнул Джесс. – Это не цена. Такая работа стоит шиллинг и шесть пенсов!

Он сам удивлялся, что так смело разговаривает с фермером. Никогда раньше он не возражал и не торговался. Но теперь ему почему-то стало легче отстаивать свои права.

– Хочешь соглашайся, хочешь – нет, – сказал ему Оунер.

– Вы прекрасно знаете, мистер Оунер, что я не могу отказаться, поэтому вы просто пользуетесь моим бедственным положением.

После того, как он обмолотил снопы, работы больше не был. Выпало много снега и каждое утро он ходил вместе с Гуди, чтобы помочь ей прокопать дорожку в снегу.

Как-то он собирал хворост на окраине леса, когда выехала миссис Леннем на своей крупной черной кобыле.

– Ты нарушаешь право частной собственности. Тебе это известно?

– Прошу прощения, мадам, мы имеем право собирать ветки в этих лесах с незапамятных времен.

– Ну ладно, если ты только не портишь деревья… или занимаешься ловлей дичи… браконьерством.

– Браконьерство? Нет, что вы!

– Да, мой милый. Ты можешь раскрыть свои прекрасные глаза еще шире, но мои лесничие не верят вам, молодым людям с окрестных ферм.

Лесники всегда всех подозревают, за то им и платят деньги. Это их долг, особенно если они – шотландцы.

– Я ничего не говорила о Макнабе.

– И я тоже.

Джесс наклонился и положил в мешок несколько шишек и веток. Когда он выпрямился, она все еще не отводила от него своих странных светлых сверкающих глаз.

– Я вижу, ты прихрамываешь. Почему?

– Я поранил ногу о гвоздь, – ответил ей Джесс.

– Ты не очень вежлив, не так ли? Почему бы тебе не снять свою шапку, когда ты разговариваешь с лицом, которое выше тебя по положению.

– Мадам, только не в такой холод.

– Мне кажется, что ты просто хитрец. Мне бы следовало огреть тебя хлыстом, да жаль портить такую хорошую кожу!

Джесс опять нагнулся, чтобы поднять еще ветки. Он взял их в руки, переломил через колено и сунул в мешок. Ему не хотелось смотреть в лицо этой женщине. У нее были слишком блестящие глаза, и она не отводила от него пристального взгляда. И этот ее странный хриплый смех. Он решил, что женщина не должна так смеяться.

– Боже, какой ты сильный, – сказала она, делая вид, что восхищена тем, как он переломил хрупкие ветки. – Такой сильный молодой мужчина и не имеет работы. Наверное, у тебя нет работы из-за снега?

– Да, это так.

– Приходи в Скоут утром, – сказала она. – Ты станешь помогать Макнабу.

Джесс бросил себе на плечо мешок, выпрямился и заставил себя посмотреть ей в глаза.

– Я лучше подожду и потом снова стану работать у кого-нибудь на ферме, – ответил он ей.

– Ты отказываешься от работы? – пораженно спросила она.

– Нет, не то чтобы я отказывался… Спасибо вам, мэм.

Она секунду продолжала сидеть на кобыле, выпрямив спину и глядя на него все тем же странным блестящим взглядом. У нее появилась на лице кривая улыбка.

– Интересно, о чем ты думаешь, глядя так на меня своими голубыми глазами?

– Мэм, я думаю о том, что вы не должны так долго держать разгоряченную кобылу на холоде.

– Я тебе не верю, ты – хитрый! Мужчины вроде тебя… Я могла бы заработать целое состояние, читая ваши мысли!

Она резко повернула кобылу и помчалась по снегу, взглянув на окна Пайк-Хауза, когда проезжала мимо.

Когда Джесс вошел в кухню, Бет была занята – пекла хлеб. Бетони лежала в колыбельке и тихонько похныкивала.

Джесс, не раздеваясь, сразу же подошел к колыбельке.

– Что случилось с моим цветочком? Она что, мокрая?

– Нет, – ответила Бет. – У нее неважное настроение, как бывает у всех нас.

– Может она хочет есть?

– Нет, я кормила ее двадцать минут назад.

– Тогда я не знаю. Но она так поджимает губы, что мне кажется, что она хочет есть.

– Тогда покорми ее сам.

– Ты смеешься надо мной, да?

Он взял Бетони на руки и положил ее себе на плечо. Она перестала хныкать и сразу заулыбалась. Он приложил губы к ее щечке и начал пофыркивать. Бетони улыбалась и гулила, и прижималась мордочкой к его лицу. У нее была такая мягкая и теплая, пахнущая молоком кожа.

– Ты – хитрюшка, – сказал он ей. – Ты не голодная, и не мокрая, и у тебя все нормально. Тебе только хотелось, чтобы кто-то подержал тебя на руках!

– Я видела, как ты разговаривал с миссис Леннем, – сказала Бет. – Чего она хотела?

– А? Она? Да ничего.

– Мне кажется, что если она ничего от тебя не хотела, то вы разговаривали об этом слишком долго.

– Мы говорили о плохой погоде, о снеге и так далее. И о том, что у меня нет работы на ферме.

– Жаль, что она не может тебе предложить работу у себя в хозяйстве. Она могла бы как-нибудь помочь тебе.

– Ну, она намекала на это, – сказал Джесс. – Только я отказался.

– Что? – воскликнула Бет.

– Она говорила со мной о том, чтобы я помогал Макнабу, понимаешь. Ну нет! Это не для меня. Следить за всеми.

– С каких это пор ты стал так разборчив?

– Я ничего не выбираю. Просто – это здравый смысл.

– Но зато будут платить деньги, так? Это лучше, чем совсем ничего не получать.

– Может да, а может – нет.

Он положил Бетони в колыбельку и подошел к окну.

– Я не стану работать у них.

– Не станешь?! Тебе это не подходит?!

– Да, это так!

– Очень жаль. Мне тебя жаль. В самом деле, видно, ты предпочитаешь заниматься браконьерством и чтобы тебе стреляли в задницу!

– Лучше пусть стреляют в меня, чем самому стрелять! И кроме того…

– Что, кроме того?

– Ничего, – сказал Джесс. – Просто кроме того, и все!

– Мне кажется, что тебе нравится сидеть дома сложа руки. Ты уже привык прохлаждаться.

– Ага, – сказал Джесс, не отводя взгляда от сверкающего снега. – Мне это очень нравится.

– Тогда убирайся, – заявила Бет. – Пока я тебя не стукнула как следует! Я не могу думать о том, как Гуди каждый день ходит в Чекеттс, а ты здесь прогуливаешься, как лорд. Если бы я была на твоем месте, мне было бы стыдно! Убирайся отсюда, пока я не разозлилась и не наговорила тебе гадостей!

– Я ухожу, – сказал Джесс и помчался к двери. – Ухожу сию же минуту! Сейчас же!

В снегу весь мир казался таким чистым и спокойным. Иногда издалека доносились странные искаженные звуки – стук топора по дереву. И эти звуки отдавались эхом – тук-тук.

Джесс определил, откуда они доносились, и пришел в лес, состоявший из каштанов и ясеней. Там валили топорами деревья двое мужчин. Они были похожи на братьев – оба с черными бородами и крючковатыми носами. Они также походили друг на друга ростом, силой и характерами.

– Нет ли у вас для меня работы? – спросил их Джесс.

– Нет, – хором ответили они ему.

– Я занимался рубкой леса. Правда, не так много, работал для Уильяма Тьюка из Хантлипа.

– Тебе уже сказали – нет! – сказал один из чернобровых. – Давай проваливай.

– Будь я на вашем месте, я бы срезал несколько веток до того, как начал рубить дерево. Если вы не сделаете этого, то потом будет сложно обрубать остальные ветки.

Рубщики перестали работать и посмотрели друг на друга. Потом один из них повернулся и покрутил в руках топор.

– Убирайся, – сказал он, – или я размозжу тебе голову!

Джесс развернулся и пошел прочь. За его спиной снова послышался стук топоров – тук-тук!

Мир казался тихим и голым в белом снегу. Нигде не было никакого движения. Джесс прошел от Страттс до Дири-Хилл, от Палмерс-Кросс до Биг-Мен-Стоун, от Плаг-Лейн до Литчетта и Уодхилла. Он не встретил ни единой души.

В Уолдхилле он наткнулся на лагерь каких-то цыган. Навес стоял прямо на земле, которую они очистили от снега и на которой постелили подстилки. Малыш лежал в плетеной корзине, мамаша чистила фланелевую рубашку – просто терла ее снегом. Отец сидел на бревне у костра и курил глиняную трубку. Трое детей – девочка и двое мальчишек сидели на корточках у огня и грели голые ноги, пока те не покраснели. В середине костра на треноге дымился закопченный котелок.

Джесс остановился и поприветствовал их, отдав честь. Он видел, как делал это его отец. Но темные сверкающие глаза на темных острых лицах смотрели на него не моргая. Джесс повернулся и пошел прочь.

С круглого холма в Чекеттсе, под названием Горб, он мог видеть строения фермы среди вязов, он видел даже, как кто-то ходил по двору. Стадо паслось на пастбище, притоптав снег – все это напоминало темный пирог, украшенный светлой глазурью. Он видел всю долину Скарне, где текла речка Нафф, извиваясь, как лента из черных чернил, между двумя плоскими белыми низинами. Джесс мог видеть отсюда далеко-далеко.

День начал клониться к закату, и выпал туман. К трем часам опять пошел снег. Сначала он повалил быстро, потом медленно посыпались крупные легкие хлопья. Они заполнили все небо и темнота начала быстрее окутывать землю.

Джесс шагал по дороге. А вот и мистер Ярби собственной персоной. Тот остановился, темным очертанием среди падающего снега, и позвал Джесса по имени.

– Изард? Это ты? Подожди! Ты что не останавливаешься, когда с тобой говорят? Мне нужно кое-что тебе сказать!

Но Джесс продолжал шагать. Руки в карманах, сгорбившись, а снег все падал и падал на притихшую землю.

Как она могла так накинуться на него! И эти сверкающие злостью глаза. Ведь она всегда понимала его, что же случилось? Он теперь никогда уже не станет ей верить! Между ними все кончено.

Но он шел домой, потому что ему больше некуда было пойти. Потому что там была его лапочка-дочка. Ей принадлежала его душа и сердце. В будущем ему придется жить и переживать все трудности одному. Он замкнется в себе и закроет свое сердце для Бет.

Где-то у старой дороги он встретил Гуди, и они вместе вошли в Пайк-Хауз. От тепла на кухне у него по коже побежали мурашки, прямо в дрожь бросило. Джесс стоял у огня, не видя и не слыша Бет. Тем временем Гуди начала шарить у себя под юбками и вытащила оттуда мешочек, привязанный тесемками у нее к талии. Она приносила домой все, что смогла утащить с фермы.

– Турнепс, немного картофеля и несколько стебельков пшеницы. Как у тебя дела, парень?

– Я утром принес мешок веток.

– Ага, ты его принес, – завелась Бет. Она стояла перед ним упершись в бока. – Наверное, падаешь от усталости от такой работы.

– Что у вас стряслось? – спросила Гуди.

– Он старается беречь себя, – сказала ей Бет. – Ему не следует утомляться.

Гуди фыркнула и отвернулась от Бет, которая в этот момент помешивала в горшке, к Джессу. Он стоял, как каменный, у огня.

– Мистер Ярби просил тебе передать, что снова берет тебя на работу, как только изменится погода.

– Вот как? – сказал Джесс. – Он так теперь решил.

– Мне кажется, ты не слишком рад этому?

– Может, ему это не нужно, – заметила Бет, не поворачиваясь.

– Эй, что случилось с этой девушкой? – спросила Гуди. – Почему она такая злая?

– Спросите об этом у своего драгоценного Джесса. Похоже, он совершенно не собирается работать. Миссис Леннем предложила ему помочь с работой, и он гордо отказался.

– А что ты должен будешь делать? – спросила Гуди.

– Стеречь лес и дичь, – пробормотал Джесс.

– Так, – сказала Гуди и уселась на диванчик, положив руки на колени. – Ты, наверное, дурак, Джесс Изард. Ты бы мог хорошо зарабатывать в Скоуте, ничего не делая, а просто согревая постель миссис Леннем!

– Что? – переспросила Бет. – Что вы сказали?

– Помолчите, – сказал Джесс. – Тоже мне парочка! Попридержите свои языки!

– Миссис Леннем? – продолжала Бет. – Она увидела Джесса, и он ее покорил? Вот умора, никогда не поверю!

– Почему бы и нет? Ты же выбрала его.

– Но она же из благородных! Или делает вид…

– Благородные ничем не отличаются от всех остальных людей. Просто они могут себе позволить гораздо больше, чем все остальные.

– Она же замужем!

– Мистеру Леннему уже за семьдесят, и он очень больной и слабый. Зимой вообще не выходит из своей комнаты. Говорят, что он выходит наружу только летом, чтобы поймать несколько бабочек сачком.

– Я не верю, – сказала Бет. – Такая женщина! И захотела получить себе Джесса!

– Да, да! Уже много парней обеспечили себе жизнь после того, как поработали в Скоуте. Но если ты думаешь, что они заработали деньги, охраняя лес вместе с Макнабом, то глубоко ошибаешься. Это уж точно! Спроси об этом своего мужа. Ему, наверное, рассказали об этом работники фермы.

– Меня ни о чем не спрашивайте, – сказал Джесс, демонстративно заткнув уши. – Я вас не слушаю.

– Тогда я просто сошла с ума! – сказала Бет. – И убирайся от огня. Я не могу готовить, когда ты стоишь у меня на пути.

Джесс отошел и сел у стола. Он молча ждал, пока Бет подаст ему еду. Пока он ел, не промолвил ни слова. Он не ощущал вкуса пищи и глотал куски, чтобы внутри его прекратилась противная дрожь. Он упорно не глядел на Бет. А та вела себя так, как будто ничего не произошло, звонко переговариваясь с Гуди. Он отвел от нее взгляд, когда она уселась напротив и начала есть. Но он не мог заткнуть уши, когда она что-то говорила. Джесс сидел в каменном молчании, все глубже уходя в себя.

Когда он лег в постель ночью в маленькой комнате под самой крышей, которая освещалась только сиянием снега снаружи, он старался даже не смотреть на ее тень, пока Бет раздевалась. Он лежал на спине, холодный и застывший, и не потянулся к ней, когда Бет, дрожа, залезла под одеяло.

– Все еще злишься? – спросила его Бет.

– Да, так оно и есть.

– Ты же такой большой глупец! Разве это не так?

– Наверное, если ты так считаешь. Тебе лучше знать.

– Ты хочешь наказать меня своим молчанием и злобой. Можно подумать, что ты меня просто ненавидишь.

Джесс не знал, как ей ответить и продолжал молчать. Нет, он ее не ненавидел, но Бет нарушила его чистую сияющую гордость. И то хорошее, что было между ними, теперь валялось в руинах, и доверие тоже ушло куда-то.

– Джесс, мне холодно, – с дрожью в голосе сказала Бет.

– Да, – ответил ей Джесс. – Сегодня холодная ночь.

– Джесс, прости меня.

Она сказала это как ребенок, просящий прощения.

– Да, тебе должно быть стыдно, – грубо ответил он ей.

– Я всегда раньше говорю, а потом уже думаю. Ты же это знаешь! И с тобой иногда нужно такое терпение… Послушай! Я же извинилась. Правда, мне стыдно!

Джесс повернулся к Бет. Ему сразу стало тепло. Это тепло растопило ком снега внутри его души. Кровь закипела. Он приподнялся на локте, наклонившись над Бет. Он провел рукой по ее телу и оставил руку лежать в теплом местечке у нее подмышкой. Бет привлекла его к себе и положила его голову себе на грудь.

– Да, тебе должно быть очень стыдно! – повторил Джесс.

Вид вспаханного поля являл для Джесса самое прекрасное зрелище в мире. Если же ему доводилось пахать самому, радость его возрастала многократно.

Выводя лошадей на покрытую прошлогодней травой или свежей стерней ниву, он ощущал себя повелителем маленького царства, и ничто не могло унять его чувств. С момента, когда плуг впервые врезался в землю и до тех самых пор, когда все поле делалось бурым и рыхлым, Джесс был целиком поглощен своим делом, и не нашлось бы такого человека, с которым он согласился бы поменяться местами. Надо было видеть его долговязую фигуру и его длинную тень, медленно скользящую по залитой солнцем земле.

Была в свежевспаханном поле какая-то чистота и совершенство. Сам вид его мог служить наградой за труды, ибо плоды их были очевидны и угодны небу. Почва в этих высоко раскинувшихся местах представляла собой суглинок – смесь глины, известняка и камня. Сухие ветры делали ее поверхность рыжевато-коричневой. На солнце она выглядела красной. А после дождя становилась темно-бурой, словно крепкий табак. Джесс любил наслаждаться видом чистой, ухоженной и пустынной пашни. Он словно предвкушал, как вскоре его царство зазеленеет молодыми побегами кукурузы.

Джесс никогда не стремился стать чемпионом. Он не хотел, подобно Джимму Шодду, выигрывать соревнования по вспашке земли, которые проводились в Чепсуорт-парке. Свои амбиции он удовлетворял трудом. Ощущением того, что его руки держат рукоятки плуга и направляют его движение по борозде. Ему было достаточно того, что он мог делать мужскую работу, погонять упряжь добрых лошадей и в одиночестве наслаждаться тишиной полей на протяжении двух самых замечательных времен года.

– Я не умник какой-нибудь, – говорил он Бет, – но что-что, а пахать я умею, и даже неплохо.

Когда Бетони подросла, Джесс стал сажать ее на плечи и брать по вечерам с собой в поля. Он показывал ей угнездившихся на пашне птиц, дикую горчицу, пробивавшуюся желтизной среди кукурузных стеблей, пыльцу, налетевшую с цветущих трав, и заячьи следы возле изгороди. И Бетони сидела у него на плечах, словно маленькое божество, свесив пухлые ножки и ухватив обеими ручонками его шевелюру. Она окидывала мир торжествующим взглядом и, казалось, понимала каждое слово.

Бет частенько посмеивалась над тем, как Джесс разговаривает с Бетони.

– Можно подумать, что ты обращаешься к столетней бабке.

Но однажды она упрекнула его в том, что он боготворит Бетони, а к младшей дочке относится с прохладцей.

– Ну что ты! – ответил Джесс виновато. – Просто Дженни еще такая несмышленая. Но если она тоже захочет пойти со мной, пусть. Ведь у меня два плеча. Бетони сможет сидеть на одном, а Дженни – на другом.

Он подкидывал их вверх, сначала одну, затем другую, и усаживал высоко на плечи, надежно поддерживая своими огромными руками с широкими ладонями.

– Вы только посмотрите! Ваш папа – настоящая ломовая лошадь. А что будет, если у вас появится маленький братик или сестренка? Троих мне не унести. Придется соорудить маленькую тележку.

С высоты стремянки Джесс увидел, как по нортонской дороге мчится облако пыли. Он оторвался от побелки стены и стал наблюдать: покрытая попоной лошадка миновала заставу и остановилась у ворот Пайк-Хауза. Бросив кисть в ведро, Джесс слез со стремянки и поспешил к своим женщинам, занятым посадкой картофеля.

– Эй, труженицы! – воскликнул он. – Кажется, ваш дедушка едет.

Бет, беременная уже третьим ребенком, уперлась рукой в бок, медленно распрямилась и посмотрела в сторону ворот.

– И впрямь он, – тихо произнесла она.

– Бог мой! – воскликнула Гуди и пошла навстречу – ее передник был полон картофельных семян. – Вот радость-то!

Старик тяжело ступал по дорожке – плечи его были расправлены, голова высоко поднята, шляпа надвинута на самые брови. Остановившись прямо перед ними и сложив ладони на рукоятке трости, он принялся поочередно всматриваться в их лица, словно играя в гляделки.

– Ага! Нет сомнений – я застал вас врасплох! Небось не ждали, что я приеду?

Обернувшись, он посмотрел на девочек: Бетони наблюдала за ним из-за смородиновых кустов, а Дженни ползала по дорожке.

– Я всегда говорил, что у тебя не задержится. Но почему все время девочки да девочки? Судя по виду, ты опять на сносях. Может, хоть теперь порадуешь мальчишкой?

– Может быть, – согласилась Бет.

– Вам, наверное, интересно узнать, зачем я приехал? Так вот, у меня есть предложение. Нет, в дом я не пойду. Решим все прямо здесь.

– Как хотите.

– Я хочу, чтобы ты вернулась в Коббс, – сказал старик. – Вместе с Джессом. Я сделаю его своим партнером – адвокат Бейнс все устроит. Все будет, как ты и хотела: имя твоего мужа будет написано на воротах и фургонах – Тьюк и Изард.

– Отчего вдруг вы передумали?

– Это произошло не вдруг. Просто я уже стар, и мне нужен продолжатель в деле, а раз выбора нет, придется поступить так, как настаивала ты. Я научился этому у тебя и сделал так, как ты делала в юности, когда приходила ко мне за помощью. Помнишь?

– Помню.

– Ну, вот гора и пришла к Магомеду.

– А как насчет Кита Меддокса? – спросила Бет. – Он что, уже у вас не в почете?

Старик пристально посмотрел на внучку.

– Разве ты не узнаешь все новости от матери? Она ведь все время к тебе ездит.

– Она говорила, что Кит запил, если конечно вы это имеете в виду.

– Запил! Да он пьет как сапожник – как мастеру ему конец. С такими руками! С таким глазом! Все утопил в пьянках и этих своих дурацких выходках. Притащил в дом какую-то шлюху из Чепсуорта. Теперь эти наглецы живут вместе. Завели ребенка, хотя его никто не видел. Совсем этот парень от рук отбился, и все из-за тебя.

– Он всегда был плохим, – ответила Бет. – Словно червивое яблоко.

– Ну да ладно! С этим покончено. Так как насчет моего предложения?

– Я не могу сразу ответить. Мне нужно поговорить с Гуди и Джессом.

– Что? Что? А может, ты и права. Ладно, я не спешу. Совсем не спешу! Обсудите все, а потом дадите мне ответ, – старик обернулся и посмотрел на Джесса. – Похоже, ты в полном порядке, парень, да и моя внучка тоже. Словно и не потеряла ничего, выйдя за тебя замуж. Давай пожмем руки и забудем все, что между нами было.

Джесс вытер ладонь о штаны и протянул ее старику. Он хотел было что-то сказать, но старик продолжал.

– Теперь ты, Гуди Изард! Тебе незачем оставаться здесь одной и продолжать ютиться в этой лачуге. В Коббсе хватит места и для тебя. Ну, все, больше мне здесь делать нечего. Обсуждайте все побыстрее – я жду вашего ответа.

– Старый змей! – пробормотала Гуди, глядя ему вслед.

– Что ж, – сказал Джесс. – Нас ведь здесь ничто не держит, правда?

– Только не меня! – ответила Гуди. – Я ни на что не променяю свою маленькую лачугу. Но если вам хочется ехать, пусть вас это не останавливает.

– Почему мы должны оставлять тебя одну, Гуди? – воскликнула Бет.

– Ничего страшного. Позаботьтесь лучше о себе.

– Тогда слово за Джессом, – сказала Бет. – Да что это с тобой, Джесс? Ты словно воды в рот набрал?

– Ну, – промямлил Джесс, уставившись в ведро с белилами. – Ведь ты просишь меня бросить пахоту, так?

– Что? – возмутилась Бет. – Когда я тебя об этом просила? Что-то не припомню, чтобы я тебя о чем-нибудь просила!

– Но ты ведь думаешь, что мы должны ехать?

– Нет, если ты не хочешь. Да нет же, Бог мой! Выброси эту затею из головы и скажем об этом деду.

– Нет, я не говорил, что не хочу ехать.

– О Господи! – снова не выдержала Бет. – Невозможно понять, чего ты хочешь. Все мямлишь что-то и ничего не говоришь! Бели дальше свою стену и думай – потом скажешь, что ты решил.

Джесс вздохнул и снова вскарабкался на стремянку.

Когда законченная стена засверкала свежей белизной, Джесс умылся водой из колонки, и вскоре Гуди позвала его к ужину. Он уселся за стол и принялся наблюдать, как Бет режет хлеб.

– Я подумал, – сказал Джесс, не дождавшись, когда Бет первая задаст вопрос. – Я подумал и решил, что мы должны ехать. Я все взвесил.

– Это просто замечательно! И что же ты взвесил?

– Ну, во-первых, плотник получает почти вдвое больше, чем работник на ферме.

– Это правда. Мы быстро разбогатеем.

– Во-вторых, в Коббсе меня никто не сможет оставить без работы, как это частенько бывает в Чекетсе во время зимних увольнений.

– И это справедливо. Ты на редкость удачно смог разобраться в своих мыслях.

– Ну и потом, если наш третий ребенок по случаю окажется мальчиком, для него там будет самое место. Там он сумеет найти себя в деле.

– И в этом ты прав, – сказала Бет. – Есть еще какие-нибудь соображения в пользу переезда?

– Вообще-то нет, – ответил Джесс. – Правда, твой дед – он пожал мне руку.

– И впрямь пожал! Я сама видела, не сойти мне с этого места.

– Все было так хорошо – он улыбался мне и смотрел на меня так торжественно! Ты только подумай – он предложил мне стать партнером в деле! Тьюк и Изард! Наши имена неплохо звучат вместе, правда?

– Как тушеная баранина и клецки! – сказала Гуди и со стуком опустила на стол чайник. – Как печень и легкие! Или блохи и ежи! Эти слова тоже отлично звучат вместе. А теперь подвиньтесь, вы, Тьюк и Изард! Дайте мне сесть.

– Гуди, – спросила Бет. – Ты и вправду не станешь возражать, если мы оставим тебя здесь?

– Я? – удивилась Гуди. – А чего собственно я должна возражать? Я снова смогу спать в собственной постели, и меня не будут будить плачущие дети. Да я тут буду как сыр в масле.

Она бросила ложку на стол, сняла чехол с чайника и, слегка нахмурив брови, посмотрела сначала на Бет, а затем на Джесса.

– Вы ведь будете изредка навещать меня в моей лачуге, и дети тоже? Все правильно! Устраивайте свою жизнь, а обо мне не беспокойтесь. Я жду не дождусь, когда вы наконец уедете!

Джесс никогда раньше не заходил внутрь дома в Коббсе. В глубине души ему даже было не по себе. Такое множество комнат, коридоров, лестниц. Первое время ему ничего не стоило заблудиться, и тогда Кейт, отыскав его где-нибудь в кладовой, или буфетной, или на лестнице, ведущей в погреб, начинала подозревать, что он был малость того.

– Такой большой дом – это не то, к чему он привык там! – говорила она Бет прямо в его присутствии. – Думаю, нам следует делать для него скидку.

Джесс даже побаивался Кейт: она употребляла столько незнакомых слов. Та мебель, что была у них в Пайк-Хаузе, была простой и носила простые названия: шкаф, буфет, полка, табурет. Здесь же, в Коббсе, если следовать Кейт, нужно было говорить «шифоньер», «этажерка», «пуф».

– Твоя мать такая важная, – шепнул он украдкой Бет, когда они остались одни в гостиной. Это было в воскресенье, в день приезда, перед чаем. – Она настоящая леди, правда? А как она говорит!

– Это все дом, – ответила Бет. – Она стала такой важной, когда приехала сюда, правда, с моим отъездом все изменилось к худшему.

– Напомни мне, как она назвала этот сундук?

– Комод.

– Правильно, комод. Я слышал это слово. – Джесс с восхищением посмотрел на полированный красного дерева сундук с тремя огромными выдвижными ящиками и блестящими медными ручками и в растерянности покачал головой. – А мне всегда казалось, что комод – это что-то другое.

С тех пор, как они приехали, Кейт не могла нарадоваться на внучек. Она беспрестанно пичкала Бетони и Джейн печеньем и сахаром, дедушка Тьюк тоже не обходил их вниманием и часто сажал к себе на колени. Он разрешал им рассматривать свою серебряную цепочку для часов, монеты с профилем короля Уильяма Четвертого и сами часы с двумя маленькими крышками и красивой гравировкой.

– Я уже наговорился, теперь ты учись говорить, – просил он Бетони. – Ты должна научиться называть меня дедушкой.

– Скажи «дедушка», – шептал Джесс ей на ушко.

– Дед-дед, – бормотала Бетони.

– И это называется – ты умеешь разговаривать? – не унимался старик. – Придется поверить тебе на слово. – Он спускал девочек с колен и смотрел, как они идут к Бет. – Я ничего не имею против девочек. В них есть такая же нужда, как и во всем. Но все же свои надежды я возлагаю на мальчика. О, как я рассчитываю на него!

– А если опять будет девочка?

– Перестань! – возмутился старик. – Никто не рожает одних девочек. Так не бывает. Этот третий будет мальчиком. Я это чувствую.

Самое худшее ожидало Джесса утром в понедельник, когда, появившись во дворе мастерской, он увидел лица работающих и понял, что его здесь никто не ждал.

– Муж моей внучки, – представил Джесса дедушка Тьюк, – и его слова прозвучали весьма внушительно. – Муж моей внучки вернулся, и отныне он мой партнер и моя правая рука.

Воцарилась гробовая тишина, несколько человек переглянулись между собой. Стив Хьюиш привалился к стене, вытащил изо рта трубку и задумчиво посмотрел на нее.

– Полагаю, что теперь нам следует называть его мистер Изард?

– Да нет же! – воскликнул Джесс. – Я всегда был здесь Джессом, им и останусь.

– Ты для нас всегда был Джесс Увалень, – сказал Сэм Ловаж. – Но теперь мы будем звать тебя Джесс Хромоногий. Что с тобой стряслось? Жеребец на ногу наступил?

– Почему ты снова возвратился сюда? Здесь, при хозяине, придется меньше шевелить мозгами, не так ли?

– Хватит! – резко остановил их дед Тьюк. – Вы должны относиться к Джессу с соответствующим уважением. Вам все ясно?

– Конечно, – заметил Сэм. – С уважением. Особенно после того, как он женился на Бет.

– Господи! – вклинился Кит Меддокс. – Мы-то знаем, почему она выбрала его! Потому что предпочитает все делать по-своему. Ей нужен не муж, а подстилка для ног. Муж мягкий, как воск в ее руках.

Кит очень переменился. Усы обвисли. В черных волосах много седины. Он выглядел постаревшим, хотя ему еще не исполнилось и тридцати. Щеки впали, прямо от крыльев носа ко рту шли глубокие морщины. Широкий зеленый кожаный пояс с разными сияющими заклепками и застежками говорил о том, что он все еще старался крикливо одеваться, но одежда на нем уже не выглядела такой щеголеватой, как раньше, – мятая, грязная, плохо сидящая.

– Ну что? – спросил он. – Я ведь говорю правду, так? Нам лучше сразу поставить все точки над Что ты нам скажешь, Джесс Хромоногий?

– Мне все равно, почему она вышла за меня замуж, – ответил Джесс. – Вышла, вот и все!

– Конечно, ты стал теперь такой важный! Ну как же, партнер! Ха! Не смеши меня! Ты бы был никто, если бы не стал мужем Бет!

– Меддокс! – грозным голосом вмешался дед Тьюк. – Запомните все, и ты в том числе, я не позволю, чтобы кто-то из вас так разговаривал с Джессом. А ты, Кит, не испытывай меня, или я вышвырну тебя отсюда!

Кит молча пожал плечами. Он ничего не сказал, лишь пошел в конец двора, расстегнул ширинку и помочился на живую изгородь.

Джессу казалось, что его первый день в мастерской никогда не кончится. Далее последовали такие же дни. Он так давно не занимался плотницкой работой, что ему все удавалось еще хуже, чем прежде. Дед Тьюк постоянно ругал его за то, что он зря переводит дерево, гвозди и время.

– Господи, хозяин, – обычно говорил Стив Ловаж, – твоя правая рука и помощник ничего не умеет делать. Простите, но я просто не могу молчать!

Работники всегда любили посмеяться над Джессом, но сейчас, когда его имя появилось на вывеске, их шуточки делались все более злобными. Они ему не помогали советами, и он мог неправильно выполнить всю работу, а только потом они с удовольствием указывали на его ошибки, причем старались, чтобы это происходило в присутствии старика. Внешняя учтивость была лишь дополнительным издевательством.

– Мистер Изард, или Джесс, если вы позволите мне так называть вас, вы что, действительно считаете, что нужно прикреплять петли вверх ногами?

Как-то раз, строгая бревно для загона, он слишком сильно нажал на рубанок, и лезвие сломалось с громким звуком. Он увидел, как вокруг начали ехидно улыбаться мастера, и Боб Грин отпустил какое-то обидное замечание. Но никто не обратился к нему, как и всегда, ждали, когда его отругает сам старик Тьюк. Джесс мрачно нагнулся над своим ящиком с инструментами и вдруг почувствовал чью-то тень: на его рабочее место кто-то положил новое лезвие для рубанка. Джесс поднял глаза и увидел Джорджа Хопсона, самого мрачного человека во всей мастерской. Тот сразу же отошел, не дожидаясь благодарности.

Самым его страшным врагом был, конечно, Кит. Он постоянно старался затеять с ним ссору, толкал локтем Джесса, когда тот оказывался у него на дороге, старался уронить ему на ноги бревно или говорил гадости о Бет.

– Я видел сегодня утром мадам в саду. Она смотрела мимо меня, как будто я прозрачный. Вот смех-то, когда-то она «бегала» за мной.

Джесс ничего не сказал, продолжая работать.

– Ты что, не слышишь меня? – спрашивал его Кит. – Или ты не только немой, но и глухой?

– Нет, – ответил ему Джесс. – Если ты хочешь воспользоваться точилом, не обязательно меня толкать, я уже все закончил.

В начале мая они все были в Мидденинге и валили деревья в лесу Садж. Дни были прохладными, часто шли короткие сильные дожди. После них воздух был свежим и душистым. Дул резкий ветер, и облака быстро мчались в высоком синем весеннем небе.

Они валили дубы, старые сильные деревья – высокие, прямые, с толстыми стволами. Работа начиналась в семь утра и прекращалась, когда в лесу темнело. Весь день время отмерялось не часами, как было в мастерской, а звуком топора, звоном двуручной пилы, стуком молотка, вбивавшего в бревно клинья, и грохотом дерева, когда оно падало на землю.

Каждый день посредине расчищенного места разжигали костер, чтобы на нем сжечь кустарники и ненужные щепки. Запах горящего дерева, острый и сильный, долго не уходил из вымытого дождем воздуха. Джесс приносил с собой домой запах костра. Он шел от его одежды и от волос. Руки были в коричневых пятнах от дубовой коры. Как-то он сказал Бет:

– От меня пахнет, как от коптильщика бекона. Или как от копченой селедки. Даже и не знаю, что лучше!

В лесу ему нравилось больше, чем в мастерской. Дни стояли хорошие, и он работал тоже хорошо, и впервые с тех пор, как они переехали в Коббс, у него стало легче на душе. У него выработались точные удары топора, гладкая ручка легко ходила в его руках и стала как бы частью самого Джесса. Сильный ритм разгонял его кровь. У Джесса блестели глаза, и он чувствовал себя свободным.

Работникам перемена в обстановке тоже пошла на пользу, у них было хорошее настроение. Тимоти Роллз часто трудился в паре с Джессом, когда они очищали сваленные деревья от коры, и между ними шел вполне нормальный спокойный разговор.

– От запаха леса хорошо себя чувствуешь. Он тебя так бодрит, и это не просто слова. Так происходит на самом деле. Когда ты нюхаешь запахи леса, то у тебя прочищаются легкие.

Джесс каждое утро должен был брать двух лошадей из Энстера и ехать за стариком Тьюком в лес Садж. Но как-то утром в среду, в мае, Кейт прибежала через поле за ним.

– С Бет несчастье, – сказала она. – Поскользнулась на полу в спальне и упала на спину.

– Боже! – воскликнул Джесс. – Она сильно ушиблась?

– Нет, но у нее начались схватки, и она просит, чтобы Гуди пришла и помогла ей.

Джесс оставил лошадей и побежал с Кейт к дому.

– Я возьму тележку, так я доберусь гораздо быстрее. Вы возвращайтесь и присмотрите за Бет.

Он поехал сразу в Чекеттс и быстро приехал в дом вместе с Гуди.

– Может, мне привезти доктора?

– Я скажу тебе об этом, как только посмотрю Бет.

* * *

В половине одиннадцатого его позвали наверх в спальню. Когда он вошел туда, Гуди показала ему ребенка.

– У тебя родился сын, Бет мне сказала, что его имя Уильям Уолтер.

Джесс взял в руки ребенка и подошел к постели. У него кружилась голова, он пытался одновременно смотреть на сына и на жену. Бет спокойно лежала и наблюдала за ним. У нее были странно светлые глаза, как будто шок и боль вымыли из них всю краску. Но взгляд был спокойным и чистым, как обычно. Его всегда это поражало: чистый, спокойный и твердый взгляд Бет.

– С тобой все нормально? – ласково спросил ее Джесс.

– Все хорошо, – шепотом ответила ему Бет.

– Гуди? – спросил он мать. – Моя жена говорит правду?

– Ну, можно и так сказать, но после того, как она так кувыркалась по полу, – ответила Гуди, – ей нужно немного поберечься.

– А мой сын? Как его здоровье?

– С ним все хорошо. Он не очень бойкий, но, может, это потому, что мать так быстро вытолкнула его наружу из своей утробы. Он даже не успел ее оповестить, что готов к выходу! Мы за ним присмотрим, и с ним все будет в порядке.

– Жена, ты так перепугала меня, – заметил Джесс.

– Тебе нужно идти. Дед будет возмущаться, куда ты пропал.

– Да, наверно, ты права. Я бросил где-то лошадей. Так кому отдать моего сына?

Когда он прибыл в лес, там как раз был перерыв на обед. Тимоти Роллз сидел на бревне и поджаривал кусок сыра на огне. Фред Ловаж разогревал чай в металлической кружке.

– Какого черта, где ты был? – спросил его старик Тьюк, когда там появился Джесс с лошадьми. – Нам нужно срочно вывезти отсюда пни, иначе мы не сможем двигаться дальше.

– Это Бет, – ответил ему Джесс. – Она упала, и поэтому у нее родился ребенок немного раньше времени.

– Боже мой! Почему ты сразу не сказал об этом? С ней все в порядке? Да? Как она? А что с ребенком?

– Родился мальчик, и с ним все в порядке. Так сказала Гуди. Его назовут Уильям Уолтер, в вашу честь и в честь моего отца.

– Ты слышишь, Ловаж? А ты Роллз? У меня родился правнук, и его назовут Уильям Уолтер. Он унаследует то дело, которое я основал.

Старик Тьюк переходил от одного к другому работнику и всех хлопал по плечам.

– Боже ты мой! Как приятно получить то, о чем так долго мечтал. Правнук! Вы только представьте себе!

– Мастер, я вас поздравляю, – сказал Стив Хьюиш. – Ну и Джесс! Ну кто бы мог подумать!

– Да, я этого от него не ожидал, – заметил Сэм Ловаж.

– Джесс, – позвал Фред. – Я отолью тебе своего чаю.

– Угощайся моим кроликом по-валлийски, – сказал Тимоти Роллз.

– Ты вызвал доктора Уэллса? – спросил его старик Тьюк.

– Гуди сказала, что в этом нет необходимости.

– Ну ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Я подарю Гуди целую упаковку табаку.

Тимоти воскликнул:

– Хозяин, это дело нужно отметить! Мастер, это же такое событие, а, разве не так?

– Сначала принимайтесь-ка за работу. Правнук или нет, но мы уже потратили слишком много времени. Так что доедайте свою еду и быстро за дело. Я беру лошадей, и работать, работать.

Все, кроме Кита Меддокса, пожали руку Джессу и поздравили его. Теперь и Кит подошел к Джессу поближе.

– Вот уж я бы не стал вмешиваться в бабские дела – держать жену за руку, когда она родит и все такое.

Все вокруг замолчали и постепенно начали расходиться.

– Джесс Хромоногий, – сказал Кит, – я с тобой разговариваю.

– Ты еще и плюешься, – заметил Джесс, проводя рукой по глазам.

– Ну и что? Что с тобой случится?

– Послушай, – сказал ему Джесс. – Я понимаю, что тебе завидно, но не стоит начинать ссору.

– Я тебе завидую? Чему я могу завидовать?

– Прекрасно. Тогда вообще говорить не о чем. И нам пора приниматься за работу.

– Не указывай мне.

– Я тебе уже сказал, что не собираюсь с тобой драться, поэтому ты лучше остынь.

– Если я ударю тебя, ты начнешь со мной драку?

– Может да, а может и нет, – сказал ему Джесс. – Я не знаю. Но я тебя не боюсь, если тебя интересует именно это. Я вдвое выше и шире тебя. И у меня не трясутся руки, как у тебя. Поэтому попридержи свой язык и оставь меня в покое, и я тебя тоже не стану задевать.

Джесс повернулся и пошел к запертому сундуку, где ночью хранились все его инструменты.

Джесс вытащил оттуда свои наколенники, два маленьких топора и точилку, и еще один большой американский топор с изогнутой ручкой. Потом он согнулся, чтобы надеть наколенники.

Он уже позабыл о ссоре и думал о Бет и о своем малыше, как вдруг услышал крики. Джесс повернулся, все еще не успев выпрямиться и продолжая застегивать наколенник. Он увидел, что Кит выхватил горящую ветку из костра и нес ее через прогалину. Ветка горела ярким пламенем и сильно дымила. Джесс немного замешкался. Горящая ветка ударила его по шее сзади. И он не сразу смог отклониться от нее. Запахло паленым, работники окружили их, стоя на безопасном расстоянии, потому что Кит продолжал размахивать своим факелом. Но старик Тьюк не испугался, вне себя от ярости, он вырвал ветвь из рук Кита и бросил ее в костер.

– Ты уволен! – крикнул он. – Убирайся отсюда, пока я тебя не высек кнутом за твои проделки!

– Уволен? – повторил Кит. – Вы не имеете права. Вы должны были предупредить меня заранее и всякое такое… Со мной такие штучки не пройдут! Вы не имеете права!

– Если ты не уберешься отсюда, я пошлю за полицией и ты, парень, будешь свои права доказывать в тюрьме.

– А мои деньги? Вы мне должны за три дня работы?!

– Убирайся! – повторил старик. – И не вздумай больше показываться в Коббсе!

Джесс стоял на коленях на земле и испытывал жуткую боль. У него кружилась голова и сильно мутило. Как сквозь туман он увидел, что Кит собирает свои инструменты, чтобы уйти.

– Джесс? – сказал старик Тьюк, стоя над ним. – Ты меня слышишь, Джесс? Тимми сейчас положит тебе на ожог листья подорожника. Потом мы поедем домой. Ты меня слышишь?

– Да, – сказал Джесс. – Я все слышу!

Он почувствовал пальцы Тимми у себя на шее. Они были похожи на раскаленные клещи. Он весь напрягся, когда с обожженной шеи сдирали воротничок рубашки, который прикипел к телу. Он вдохнул в себя воздух сквозь сжатые зубы и упал без чувств.

Они привезли его без сознания в Коббс. Там Гуди привела его в чувство и дала выпить слабый чай. Она очистила рану водой и мылом, наложила чистую повязку и все забинтовала. Затем уложила его в постель внизу и задернула занавески, чтобы в комнате царил полумрак. Лишь спустя некоторое время она разрешила ему подняться наверх к Бет.

– Как тебе нравится мой новый наряд? – спросил Джесс, входа в комнату Бет весь перебинтованный и с неподвижной шеей. Он подошел поближе к постели.

– Тебе следовало соображать и не поворачиваться спиной к Киту Меддоксу.

– Твой дед выгнал его, что с ним теперь станет?

– Вот уж нашел о ком беспокоиться, – гневно ответствовала Бет.

В последующие дни работники то и дело возвращались к случившемуся.

Лини, пильщик, который жил недалеко от Коллоу-Форда, каждое утро сообщал им новые подробности о поведении Кита.

– Он не заплатил ренту за помещение, и когда старый Тригг пришел за деньгами, Кит гнал его до самого моста, а потом сбросил в ручей.

– У Кита нет работы, – говорил Берт Минчин. – Он каждый вечер играет на гармонике в пивной, а потом пускает шапку по кругу. Но ему подают слишком мало, все очень злы на него.

– Я слышал, что его жена стоит его самого, – добавил Сэм Ловаж. – Ну, я называю ее женой только ради приличия, просто не хочу произносить другие слова. Но она такая же злобная, как мне рассказывали, и у них каждый день происходят ужасные ссоры и скандалы.

Кейт, слыша эти россказни, качала головой и приговаривала: хорошо, что старушка Меддокс не дожила до этих дней и не видит, что выделывает Кит. Гуди, которая оставалась в Коббсе, чтобы лечить Джесса и ухаживать за Бет и малышом, обычно добавляла:

– Я думаю о малыше Кита. Какая у него страшная жизнь, если сравнить с нашим Уильямом Уолтером.

Через неделю Джесс начал возить кору дуба из леса на кожевенный заводик в Чепсуорт-Бридж. В первый день он сделал три ездки и возвращался домой через Хантлип, когда услышал шум в Коллоу-Форд. Он соскочил с повозки и поспешил вниз вдоль Уайти-Лейн. Мимо него в темноте пробежали несколько мальчишек. Они вертели деревянные хлопушки и стучали банками, полными камней.

Возле домика Кита собралась толпа человек в двадцать-тридцать. Они стучали в дверь и в окна, закрытые ставнями, гремели кастрюлями и крышками от кастрюль. Они требовали, чтобы к ним вышел Кит. Некоторые принесли с собой на шестах фонари. При их свете Джесс увидел Эмери Престона, хозяина «Розы и короны».

Джесс начал расспрашивать Уилла Пентленда, который стоял в дверях своей кузницы. Пентленд с одобрением смотрел на бушующий народ.

– Что он сделал? – повторил Уилл. – Чего он только не делал! Пришел в «Розу и корону» и ударил старую миссис Престон о стенку, потому что она не отпустила ему выпивку в кредит. Вот что он сделал. Бедной старухе почти восемьдесят три года! Если бы мне представилась такая возможность, я бы прибил его. Но Эмери сам должен сделать это. Он ему покажет!

Кто-то притащил обрубок бревна и дал его Эмери. Он приказал толпе отойти назад и начал выбивать дверь. После первого удара все затихли и смотрели, как действует Эмери. Вторым ударом он пробил дверь, и бревно застряло в дырке. Когда Эмери попытался вытащить его, верхнее окошко резко отворилось, и Кит выглянул из него.

– Я не выйду наружу! А вы не войдете внутрь! Я об этом позабочусь!

Он вернулся в комнату, но сразу же снова высунулся из окошка. Кит держал над головами собравшихся своего годовалого сына.

– Если вы еще раз подойдете к двери, я брошу мальчишку на булыжники! Я это сделаю! Черт бы вас побрал, вы меня знаете! Эмери Престон, ты будешь в этом виноват, поэтому тебе лучше не пытаться выбивать мою дверь!

Толпа замерла. Их поднятые вверх лица странным образом походили одно на другое – ужас сделал их похожими. Никто не двигался. Ребенок в коротенькой рубашечке из хлопка и с тонкой пеленкой бил голыми ножками в воздухе, его тонкие ручки маленькими кулачками молотили воздух. При свете фонарей личико малыша, казалось, состояло из одних глаз – круглых, темных и глубоких. Он смотрел на толпу, стоящую внизу. Когда его отец как следует встряхнул его и поднял еще выше, малыш завопил тонким голосом. Его было трудно услышать: такой жалобный усталый голосок.

– Ну что? – заорал Кит. – Вы уйдете отсюда и оставите меня в покое, или же я выброшу его в окно, как я вам обещал!

– Чепуха! – крикнул кто-то сзади. – Он не посмеет. Это же его собственный сын! Эмери, не обращай на него внимания, продолжай выбивать дверь!

– Нет, я не стану этого делать! – воскликнул Эмери Престон и отбросил бревно. – С меня хватит, я иду домой!

– Я тоже, – сказал Мартин Койл.

– И я, – добавил Оливер Рай.

– Мы сейчас уходим, – крикнул Билли Ретчет. – Можешь убрать своего ребенка! Тебя еще накажет Бог за то, как ты с ним обращаешься!

– А ну убирайся, ты, старая свинья-святоша! Все вы убирайтесь отсюда! Поскорее убирайтесь, а то, клянусь Богом, я его сброшу сверху!

Народ начал расходиться. Джесс ушел вместе с ними. Когда он обернулся назад, то увидел в темной комнате фигуру женщины и ее белые руки, когда она потянула их к ребенку. Кит снова выглянул в окно.

– Эй ты! Джесс Хромоногий! Скажи старику Тьюку, что он мне должен деньги за три дня работы. Он – вонючий скупердяй! Мне срочно нужны эти деньги. Передай ему все, что я сказал.

– Да, – сказала Джесс. – Я передам!

В субботу, когда Джесс постучал в дверь домика Кита, окно все еще было закрыто ставнями, а дыра в двери заткнута тряпками. Спустя некоторое время он услышал, как внутри отодвигали мебель от дверей. Потом тряпка исчезла, и в дырке показалось женское лицо. Джесс нагнулся, чтобы поговорить с ней. Он видел бледные губы и острый подбородок.

– Я принес деньги для Кита. Он дома?

– Да, он наверху, лежит в кровати. Но он не сойдет вниз.

– Тогда передайте ему деньги, – сказал Джесс и передал ей деньги через дыру в дверях.

– Как ваш малыш? С ним все в порядке?

– Да, все нормально.

– Вы что, не выходили наружу с самого понедельника?

Боже, вам и вашему малышу это вредно. Да и Киту тоже плохо сидеть в темноте.

– Я все знаю, – сказала женщина. – Я ему все время говорю об этом, но он не разрешает открывать дверь или окно, чтобы хотя бы немного проветрить помещение. Я уже больше не выдержу, если останусь здесь с ним. Я просто сойду с ума. Я уже стала почти такой же, как сумасшедший Кит!

– Но ему рано или поздно все равно придется выйти. Он не сможет всю жизнь просидеть взаперти!

– Он боится выходить из-за людей. Уилл Пентленд сказал, что он может выйти, но Кит ему не верит. Он стучит в стену Несперу Терпину, чтобы тот приносил к двери хлеб и молоко.

– Может, я что-то смогу для вас сделать?

– Нет, ничего. Только…

– Что?

– Помолитесь за меня и за моего сына, – сказала женщина и отошла от двери. Она снова засунула в дырку мешковину.

К следующему понедельнику женщина была мертва, а Кит исчез вместе с ребенком. Лини Карр первый принес эти новости в мастерскую. Все остальные работники добавляли все новые и новые подробности. Кузнец Уилл Пентленд попробовал открыть дверь домика Кита в пять утра, и она отворилась. В комнате на полу лежала женщина, ее голова покоилась почти у очага. На шее и лбу зияли ужасные раны. Кит, наверное, удрал ночью и забрал с собой мальчика. Поиски ничего не дали, хотя этим занимался весь поселок, и теперь делом занимался полицейский из Чепсуорта.

Работники обсуждали ужасное событие весь день. Они разговаривали об этом тихо и спокойно. И женщины дома так же.

– Я всегда говорила, что мне жаль ту девушку, которая свяжется с Китом, – заметила Бет. – Но мне даже в голову не приходило, что все может закончиться подобным образом.

* * *

Джесс очнулся от глубокого сна. Бет сидела в постели рядом с ним.

– Что такое? – спросил он.

– Я слышала шум во дворе, – ответила ему Бет.

– Это дождь, вот и все. Ты слышишь, как он колотит по кустам и деревьям. Он, наверно, стучал по окну, и ты проснулась.

– Нет, – сказала Бет. – Мне показалось, что кто-то там передвигает доски. Вот! Ты слышишь?

Но Джесс услышал только шум дождя.

– Пойду-ка проверю, – сказал он, вылезая из постели, – посмотрю, в чем там дело.

Джесс натянул штаны, сошел вниз и вошел в кухню. Там он зажег фонарь и вышел во двор через конторку старика Тьюка. На улице лил холодный и упорный дождь. Он белыми прямыми струями вонзался в землю и потом отскакивал от нее, как мяч. Джесс прошел несколько шагов и промок до нитки.

– Кто здесь? – громко крикнул Джесс.

Джесс двинулся дальше мимо высоких сложенных в аккуратные штабеля досок и подошел ко входу в мастерскую. Он не стал высоко поднимать фонарь, напротив – слегка нагнулся, пытаясь разглядеть следы на размокшей почве. Сзади раздался шум, Джесс резко повернулся, но это был старик Тьюк в накидке, защищавшей его от дождя. Он шагал по грязи в резиновых сапогах. В руках у него было старое ружье.

– Бет разбудила меня. Она сказала, что у нас, наверное, ходят воры. Клянусь Богом, если я их поймаю, они получат по заслугам. Будут знать, как воровать у меня доски! Ты их не видел?

– Кто-то был здесь, – сказал Джесс. – Вы видите – на грязи отпечаталось много следов!

Он снова повернулся и прошел несколько шагов, внимательно оглядывая почву, затем выпрямился, чтобы посмотреть вперед, пытаясь что-то разобрать сквозь темноту, и когда он повыше поднял фонарь, прямо перед его глазами закачалась пара сапог. Он вздрогнул, и пламя фонаря затанцевало в его руках. Джесс почувствовал, как сзади подошел старик, и поднял фонарь еще выше. Кит повесился на старом дубе.

Недалеко была лестница, Джесс поднялся по ней, срезал веревку, и спустил тело на землю. Там он сразу понял по тому, как беспомощно болталась голова Кита, что тот сломал себе шею.

Когда мертвые руки Кита прикасались к Джессу, тот чувствовал, как холодно замирало его сердце.

Старик Тьюк шел впереди с фонарем. Он открыл дверь в мастерскую и освещал Джессу дорогу. Джесс положил тело на рабочий стол и заставил себя снять петлю с шеи и откинуть мокрые волосы со лба, вытереть капли дождя с мертвого лица и скрестить руки Кита на груди.

Старик Тьюк держал фонарь. Он с растущей яростью смотрел на мертвого Кита. Джесс прикрыл тело брезентом. Он едва смог оторваться от разглядывания мертвого лица Кита и начал бесцельно бродить по мастерской. Старик заметил, что замок в двери мастерской был сломан.

– Кит был в мастерской. Интересно – почему? О, я так и думал! Иди и сам посмотри!

Джесс подошел к старому рабочему месту Кита. Там лежал ребенок, закутанный в шаль, застегнутую оловянной брошью. Малыш лежал неестественно спокойно – глаза у него были закрыты, а губки раскрыты. Казалось, он едва дышит.

– Он еле жив, – сказал старик, наклонившись и понюхав дыхание мальчика. – Кит дал ему бренди, чтобы тот не просыпался. Неси его в дом.

Джесс взял малыша на руки и быстро внес в дом. Все три женщины собрались в кухне. Кейт старалась с помощью мехов развести огонь.

Старик сказал им:

– Кит повесился у нас на дубе. Мы отнесли его в мастерскую.

– Он мертв? – переспросила Кейт.

– Конечно! А ты как думаешь? Ведь он повесился!

– Боже! – воскликнула Гуди, глядя на мальчика. – Он что, тоже умер? Бедный малыш!

– Он пьян в усмерть, – ответил старик. – Раненько начал приучать его к выпивке родной отец!

– Дайте его мне, – сказала Гуди. – Господи, какой же он тощенький! Кожа да кости! Кто знает, что ему пришлось пережить за последние дни!

Она взяла младенца на руки и придвинулась поближе к огню, который теперь хорошо разгорелся. Гуди расстегнула брошь и распахнула шаль, оттуда вылетел клочок бумаги и упал на пол.

– Записка, – сказала Гуди. – Поднимите ее и прочитайте, что там написано.

Гуди держала ребенка на руках и начала растирать ему ножки и ручки.

– Ну, Джесс? Что написал нам Кит Меддокс? Каково его последнее желание? Читай скорее!

Джесс нахмурился, но ничего не смог разобрать. Он передал записку Бет. Та поднесла ее к лампе, чтобы было легче разбирать каракули Кита.

– Здесь написано о ребенке. «Мой сын не должен жить в казенном заведении!»

– Конечно, нет! – воскликнула Гуди. – Еще чего, детский дом! Он его доверил нам, и ребенок останется с нами! Иначе мое имя не Гуди Изард! Эй, Джесс, подогрей молоко. Мне кажется, малыш понемногу приходит в себя.

Ребенок открыл глаза. Он открывал их медленно и с трудом, потому что на веках запекся гной. От света он снова прикрыл глаза, и прижался лицом к груди Гуди. Но потом перевернулся и прижался к ее рукам, поводя вокруг затуманенными глазами.

– Конечно, он совершенно пьян, – сказала Гуди. Она взяла чашку теплого молока и поднесла ее к губам мальчика.

– Нужно выпить молока, и тогда этот яд перестанет действовать на тебя.

Гуди сняла с него рубашку, кофточку и пеленку, которая была обвязана вокруг его тельца. Все было очень грязным и в следах крови от множественных укусов блох.

И кожа тоже была в пятнах. Гуди с отвращением скрутила одежду в комок и бросила все в огонь. Джесс принес теплой воды, кусок мыла и мягкие тряпочки. Бет – детскую одежду, а Кейт – льняное масло.

Гуди осторожно и тщательно вымыла лицо малыша, волосы, тело и тоненькие ручки и ножки. Потом вытерла его, смазала маслом и переодела в чистую теплую одежду. Все это время он молчал и был спокоен. Его тельце было таким вялым в руках Гуди. Но лицо немного порозовело, и он спокойно сидел у Гуди на коленях перед ярким огнем. Глаза перестали быть такими мутными. Он внимательно следил за тем, что с ним делала Гуди.

Его взгляд, как бы исподлобья, напоминал взгляд грустного снеговика: в глазах не чувствовалось живости, они были, как черные угольки. Мальчик ничего не ждал от жизни, но тем не менее за всем внимательно наблюдал. Казалось, что он хранил все сведения, даже не понимая их!

– Мы оставим его у себя? – спросил Джесс. – И станем воспитывать вместе с нашими детьми?

– Нет, – сказала Гуди. – У вас уже есть своих трое детей. Вам не нужны еще дети. Этот бедный малыш пойдет со мной, чтобы мне не было скучно в старом Пайк-Хаузе.

– Боже мой, – сказала Кейт. – Тебе в твоем возрасте будет трудно растить ребенка.

– А тебе позволят оставить его у себя? – спросил ее Джесс.

– Я попрошу, чтобы священник Чанс замолвил за меня словечко. Он во всем разберется.

– Вот и хорошо, – сказала Бет, улыбаясь Гуди, которая укачивала мальчика.

– Как его зовут? – спросила Гуди.

– Боже, – сказал Джесс. – Мне кажется, я никогда не слышал его имени.

– Я тоже, – вмешался дед Тьюк. – Кит Меддокс постоянно говорил о нем – «Проклятое отродье!» Вот и все. Я знаю, когда пастор Уиздом приходил к ним в марте, чтобы спросить Кита и ту женщину о том, когда же они собираются крестить мальчика, они смеялись прямо ему в лицо. Они сказали, что еще не решили, как его назвать.

Гуди была поражена. Она прижала к себе малыша и нежно укачивала его. Ее загорелое в морщинках лицо было сердитым и возмущенным. Ребенку уже год, а у него все еще нет имени! Даже кошке и собаке дают какие-нибудь клички! За всю свою жизнь она не слышала ничего подобного. Так себя христиане не ведут! Нет, нет! Потом она успокоилась.

– Я завтра же утром отправлюсь к мистеру Чансу и мы быстро окрестим мальчика. – Я назову его Томас в честь моего умершего брата, – сказала им Гуди. – Томас был прекрасным человеком, и это имя принесет счастье мальчику! Может быть малыш забудет о всех мученьях, которые ему пришлось перенести.

Когда Бетони было четыре с половиной года, ее никак не могли отыскать ни в доме, ни в саду. Ее искали в огороде, в близлежащих полях и во дворе рядом с мастерской. Бет решила, что девочка могла выйти на дорогу. Джесс был в ужасе от мысли, что малышка могла упасть в Деррент. Он пробежал вдоль речки до самой деревни и внимательно смотрел в воду. Но с Бетони все было в порядке. Она стояла с толпой людей на пустыре и смотрела, как маршируют солдаты.

В это лето шла война в Южной Африке. Взвод направлялся на юг страны.

По дороге сержант вербовал солдат в окрестных деревнях. Бетони, увлекаемая звуками барабана, дошла вместе с ними до самого пустыря. Когда Джесс подошел к ней, она не обратила на него никакого внимания. Девчушка просто пожирала глазами высокого сержанта и марширующих солдат. Она была в восторге от маленького барабанщика в красном шлеме и с красным поясом. Джесс взял ее на руки и остался вместе с ней, чтобы посмотреть на солдат.

Прозвучала последняя команда, и прекратились удары барабана. Солдаты по четыре в ряд стояли «вольно» на траве. Сержант повернулся к толпе и остановил свой взгляд на Джессе.

– О! Нам нужны такие солдаты!

– Что? – переспросил Джесс. У него сильно покраснело лицо. – Бог ты мой, какой из меня солдат!

– Но ты же уважаешь нашу королеву и нашу страну, парень?

– Да, конечно, но…

– Джесс не может стать солдатом, – сказал Оливер Рай. – Он хромает.

– А, тогда все понятно! Ты нам не нужен. Хромые парни не могут стать солдатами.

Сержант снова начал подыскивать добровольцев. Ему были нужны молодые, здоровые ребята. В этот момент старик доктор Меллоу, который когда-то преподавал в Оксфорде, но теперь жил как бродяжка на пустыре в Хантлипе, пробрался вперед и начал говорить громким и красивым голосом.

– Почему люди, хромые они или нет, должны участвовать в войне, которая не имеет к ним ни малейшего отношения?! Эту войну вообще нельзя было развязывать.

– Почему? – спросил у него сержант. – Каждый человек в Англии хочет защитить свои интересы от воришек-буров!

– Чьи-чьи интересы? – спросил доктор и повернулся к Метти Мейкпис, который стоял рядом с ним. – У тебя есть золотоносная шахта в провинции Кейп?

– Нет, если только мой дядюшка Артур не умер и не оставил мне шахту в наследство, – ответил Метти. – Но, полагаю, это не так, потому что он собирался ехать в эту, как ее – Аргунтину, что ли. Мне так кажется, что он отправился именно туда!

– А ты? – продолжал доктор, поворачиваясь к старику Марку Джервесу. Тот занимался тем, что дробил камни для починки дороги. – У тебя есть алмазные копи в Кимберли?

– Теперь нет, – грустно ответил ему Марк. – Мне пришлось ее продать, чтобы заплатить за починку сапогов!

– Тогда, сержант, чьи интересы должны защищать мужчины из этой деревни? А?

– Сэр, интересы Англии – это мои и ваши интересы, – ответил ему сержант. Он здорово разозлился. – Богатство страны – наше богатство!

– Богатство! – закричал Билли Ретчет. – Ха, тут собрались одни бедняки!

– Это те, у кого есть золотые рудники, должны идти на войну! Это они заинтересованы в этом. Им нужно их сохранить! Но не за счет наших парней!

Толпа радостно оживилась. Парочка женщин начала ругать сержанта. Тот быстро развернулся и отдал команду. Солдаты встали по стойке смирно, потом все повернулись направо по четыре в ряд. Барабанщик поднял палочки. Они почти касались его носа, и сержант крикнул, обращаясь к толпе.

– Я никогда не думал, что в Англии найдется деревня, которая не захочет выполнить свой долг перед родиной.

– Убирайтесь, – крикнула Энни Уилкс. – Мой старший сын сражается там с самого начала войны!

– И мой мальчик Дейв, – сказала Квини Ловаж.

– И мои два парня. И много других ребят, – сказал старый Джим Минчин.

– Тогда я надеюсь, что они не погибнут из-за того, что дома им никто не захотел помочь, – сказал сержант. После его слов воцарилась тишина, он повернулся к барабанщику и подал сигнал. Тот начал барабанить, и солдаты красиво зашагали прочь.

Джесс вышел из толпы, поставил Бетони на землю, взял ее за руку и направился домой. Но девочка не желала уходить. Она смотрела на солдат, и когда те исчезли из виду, начала рыдать.

– Ушли, – кричала она, захлебываясь от слез. – Солдаты ушли!

– Да, они ушли, – ответил ей Джесс.

Он присел на корточки и притянул девочку к себе.

– Они же не могут оставаться на пустыре все время, так?

– Я тоже хочу пойти с ними.

– Ты хочешь уйти и оставить одного твоего бедного папочку?

– Нет, – Бетони зарыдала еще сильнее, буквально давясь всхлипами.

– Боже, мой цветочек, – сказал Джесс. – Ты не должна так горько плакать. Посмотри на скворушку, который смотрит на тебя из огорода миссис Мерри.

– Не хочу!

– Очень жаль, потому что ты никогда раньше не видела розового скворца. И он так гордо сидит на ветке.

– Розовый? – спросила Бетони. Она забыла, что ей нужно продолжать рыдать и капризничать.

– Где он, этот розовый скворушка?

– Да вот он сидит на сирени. Ой, как жаль! Улетел. Он правда был розовый?

– Розовый, как поросенок, – сказал Джесс, утирая ей глаза кончиком фартука. – У него на носу еще были крошечные очки, чтобы лучше рассмотреть тебя.

– Нет, так не бывает! – крикнула Бетони и стукнула маленьким кулачком по груди Джесса. – Это все неправда!

– Откуда ты знаешь, если ты его не видела? Я могу с тобой поспорить, что розовый скворец полетел в Коббс. Он направился прямо туда. Когда мы вернемся домой, он будет сидеть на крыше мастерской. Вот увидишь!

Через несколько дней Бетони опять пропала. На этот раз Джесс нашел ее в школе. На коленях у нее лежала грифельная доска, в руках был кусочек мела, а на лице выражение экстаза. Она со скрипом рисовала на доске какую-то закорючку, а ей помогала восьмилетняя Агата Менс. При виде Джесса Бетони нахмурилась и ногами крепко обвила ножки стула. Мисс Лайкнесс предложила Джессу, чтобы Бетони осталась, и Джессу пришлось согласиться, хотя у него были кое-какие сомнения на этот счет.

Бетони четыре с половиной года. В классе были дети младше ее, но Джесса душила жалость: совсем еще крошка, а уже ходит в школу. У нее уже начиналась своя собственная жизнь. Джесс чувствовал, что теряет свое дитя, и в скором будущем она сильно переменится.

Обычно он удирал из дома и шел встретить Бетони, когда она шла через поля. Каждый раз он ждал, что ему навстречу выйдет маленькая незнакомка. Но Бетони, хоть ей и нравилась ее новая жизнь, не отдалялась от него. Она делилась с ним своей радостью и неудачами – щебетала, как птичка, пока они шествовали к дому.

– Боже ты мой, – обычно говорил ей Джесс. – Ты так рассказываешь о школе, как будто ходишь туда на праздник. Мне даже захотелось снова сесть за парту!

Привычка встречать дочь оставалась с ним долго. Даже после того, как Джесс перестал за нее волноваться, он все равно выходил ей навстречу. Им обоим нравилось, что все это время они принадлежали только друг другу. Тропинка через поля Энстера напоминала им о разных событиях, которые случались в их жизни или которые они обсуждали между собой.

Вот здесь, у приступок, сооруженных, чтобы перейти через забор у домика Томми Треннема, Джесс рассказал Бетони, что у них родился Роджер. Вот здесь, у березовой рощицы, он вытащил ее из сугроба, который неожиданно намело во время внезапного снегопада в апреле 1901 года! Здесь, в поле под названием «Большое», они набрели на кобылу Флаунс, которая рожала жеребенка – Джингл. Они наблюдали за ними на расстоянии, сквозь дырку в живой изгороди, чтобы не беспокоить кобылу. Вот здесь, среди зарослей баранчиков, Бетони рыдала у него на груди, после того как поссорилась с тремя ребятами из Мидденинга.

– Они приставали ко мне и Рози Рай, дразнили нас лисами или гончими псами, потому что мы живем в Хантлип.

– Ну, и почему ты так расстраиваешься? – спросил ее отец. – Когда я был мальчишкой, ребята из Мидденинга говорили то же самое и про нас. Так уж повелось издавна. В школе всегда кого-нибудь дразнят, и не следует давать себя в обиду! Зато ребята из Хантлипа говорили, что от детей из Мидденинга воняет навозом!

– Да, я теперь знаю, Рози сказала это Либби Поттен.

– Ну вот, уже легче. Вот вы и квиты. Тебе не из-за чего расстраиваться. Не принимай все так близко к сердцу. Послушай, я вспоминаю, что для всех деревень вокруг существуют свои дразнилки. Например, деревня Блегг – «в деревне Блегг все ходят в лохмотьях». Так мы их дразнили. Про Хортон мы обычно говорили – «все, кто живет в Хортоне, немного «ку-ку», поэтому они отправились и купили кота в мешке».

Бетони рассмеялась, ее печали рассеялись, как туман. Они шли домой и продолжали разговор.

– Расскажи мне еще, – просила она отца, прыгая вокруг него, чтобы не вляпаться в коровьи лепешки. – Что вы еще говорили?

– Ну, есть еще Истери, я родился неподалеку. Это очень маленькое местечко и поэтому все говорили «все пожитки людей из Истери могут уместиться под копной».

– Еще! Еще!

– Ну, город Чепсуорт, там делают горчицу и все считают, что там живут глупые люди, поэтому когда мы встречали кого-то из Чепсуорта, то обычно спрашивали, кто у них дует на горчицу, чтобы та не была такой жгучей и острой.

– Это тоже дразнилка? – спросила его Бетони.

– Конечно, чтобы подразнить и позлить человека. Похожая прибаутка о людях Скарне – говорят, что они, чтобы снять с веток груши, просто срубают само дерево.

– Еще! Еще!

– Боже, – сказал Джесс. – Я уже больше ничего не помню!

– Расскажи мне о Кеплтоне, Спрингзе. И обо всех местах, которые находятся там, за холмами.

– Не знаю, – сказал ей Джесс. – Я нигде не был дальше Скарне.

По мере того как Бетони подрастала, ей всегда хотелось знать, что находится там, за холмами, или за рекой, или в конце длинной дороги. Она увязывалась с Джессом повсюду: они ездили в Порше, чтобы забрать лес, на фермы, чтобы отвезти туда готовые ворота и штакетник для заборов, в Чепсуорт – купить гвозди, петли или инструменты. Но она никогда не просилась в поездку со своим прадедом Тьюком, хотя у того были дела в более отдаленных и интересных местах. Бетони желала путешествовать только со своим отцом. Без него ей было путешествие не в путешествие! Джесс всегда поражало и умиляло, что его худенькая, норовистая и умненькая девочка с ее острым язычком предпочитала его компанию любому другому человеку в мире!

– Если я буду шагать, шагать и шагать… то куда я в конце концов могу прийти?

– Ну, это зависит от того, в какую сторону ты пойдешь.

– Конечно, на юг! Никто никогда не отправляется на север, – ответила ему Бетони.

– Тогда ты придешь в Глостершир, – ответил ей Джесс.

– А после этого?

– В Уилтшир.

– А после этого?

– Если ты все еще будешь идти и нигде не остановишься?

– Да, так куда я приду?

– Об этом лучше знают в школе.

– Но сейчас каникулы, – заметила Бетони. – И потом, я все равно спрашиваю у тебя.

– Да, я понимаю, я надел сейчас на себя «умный» колпак, чтобы он помог мне думать.

– Ты что, ничего не знаешь? – удивилась Бетони. В ее голосе послышалось возмущение. – Ты что, не знаешь, что будет за Уилтширом?

– Дорсет! – радостно вспомнил Джесс. – Вот куда ты прибудешь! Цветочек мой, тебе следует быть осторожнее, ведь если ты будешь шагать с такой скоростью, то можешь оказаться прямо в море.

– В море? Но мы еще даже не добрались до Лондона!

– Да-а-а, ты права. Мы, действительно, еще не добрались до Лондона.

– Ну и где он? – спросила дочь, нахмурившись.

– Я не знаю. Где-то там. Тебе нужно спросить об этом твою мать.

– Море очень большое? – продолжала расспросы Бетони.

– Да, – сказал Джесс. – Большое, все говорят, что оно огромное.

– Оно больше, чем пруд Слингз?

– Конечно, пруд по сравнению с морем – просто лужа!

– Ты когда-нибудь плавал на корабле?

– Нет, и не хочу, – ответил ей Джесс.

– Но ты видел море?

– Видел ли я море? Ну, как тебе сказать.

– Ты его видел или нет?

– Нет, – сказал отец. – Но мне кажется, что твоя мать видела море. Ты должна спросить ее об этом. Она тебе все расскажет.

Но Бетони редко разговаривала с матерью. Она предпочитала беседовать с отцом, даже если его ответы не удовлетворяли ее.

Когда и остальные дети пошли в школу, он все реже и реже стал встречать их. У них была своя компания, и они в нем уже не нуждались. Поэтому Джесс ходил только в редких случаях, когда им овладевало неотступное желание увидеть поскорее своих ребят.

Дженни была на год моложе Бетони и долгое время оставалась ее тенью. У нее не было ни своих мыслей, ни желаний. Она была отражением Бетони, как луна является отражением света солнца. Но позже, когда Бетони проявила себя настоящим диктатором, Дженни отошла от нее и примкнула к Уильяму. Джесс видел, что происходит, и боялся, что Бетони будет страдать, ведь она реагировала так остро, все принимала так близко к сердцу. Совсем не похожа на обычных детей. Но Джессу не следовало беспокоиться, потому что младшие, хотя они и были все вместе и организовали свою группу из четырех человек, все равно считали Бетони своим предводителем. Они были похожи на маленькие стебельки, которые склонялись перед главным и большим стеблем, стоявшим посредине них.

Они собрались в группу, потому что их союз давал им силу, и еще потому, что они были одной крови, а Бетони сильно отличалась от них. Но она все равно могла их направлять в нужном ей направлении, защищать их, помогать осваивать школьную премудрость и даже иногда командовать ими во время игр. Только когда она слишком уж увлекалась ролью командира, тогда они покидали ее. Просто покидали и все, ожидая, когда она остынет и успокоится. Они почти никогда не были к ней несправедливы и не злились на нее.

Как-то зимой, в субботу, когда стояла противная мокрая погода, Джесс работал в мастерской и делал гроб. Он отвлекся от работы и увидел, что за ним напряженно, с бледным лицом наблюдает Бетони.

– Я не хочу, чтобы ты делал гробы.

– Кому-то нужно заниматься и этим, – ответил ей отец.

– Не ты! Только не ты! Обещай, что никогда больше не станешь делать гробы.

– Я не могу обещать тебе этого, – сказал он ей с улыбкой.

– Ты должен мне это обещать! – потребовала Бетони. Она повторяла это с таким нажимом, что у нее стал грубым голос.

– Ты мне должен обещать это! Ты должен!

– Нет, я не могу, – еще раз повторил Джесс. – Цветочек мой, ты не должна так со мной разговаривать.

Бетони развернулась и выбежала из мастерской, но через некоторое время вернулась туда со своими братьями и сестрой, как раз тогда, когда Джесс прибирал в мастерской. Она подвела всех к готовому гробу, который стоял у стены.

– Все посмотрите сюда! – приказала она. – Это для бедной мисс Шарпи. Она умерла в своем домике в Блегге. Они крепко-накрепко забьют ее там гвоздями и опустят в могилу, чтобы там ее съели червяки и разные жуки.

Дики, самый младший, начал плакать.

– Это еще не все, – заявила Бетони. – Подождите, я покажу вам еще кое-что.

Она схватила Дики за руку и потащила его с собой, подгоняя остальных ребят.

– Куда ты их тащишь? – спросил ее Джесс, преграждая путь.

– Показать им яму, которую вырыли для миссис Шарпи.

– Нет, вам там нечего делать! – сказал Джесс и заставил Бетони, чтобы она отпустила ручку малыша Дики.

Он отослал детей обратно в дом. Потом обнял Бетони и посадил ее на рабочий стол.

– Цветочек мой, тебе не стыдно, что ты так перепугала своих младших братишек и сестру?

– Нет! Мне совсем не стыдно.

– И тебе не жаль, что Дики так сильно плакал?

– Нет!

– Ну что ж, тогда мне стыдно за тебя. Большая девочка, тебе уже девять лет, и ты так пугаешь нашего малыша Дики… Я даже не могу тебе передать, как мне стыдно за тебя!

– А мне все равно – стыдно тебе или нет!

– Вот как? Бетони, тебе лучше уйти отсюда, потому что когда ты себя ведешь таким образом, я тебя не люблю. Не люблю совсем, ну ни капельки! Я лучше стану любить какую-нибудь чужую девочку!

Он продолжал прибираться, взял в руки щетку и начал сметать стружки. Он видел, что Бетони не сдвинулась с того места, куда он ее посадил. Она положила руки на колени, опустила голову так, что подбородок плотно прижался к груди. Джесс видел, что остатки ее протеста и возмущения все еще гнездились в плотно сжатых губах и раздутых ноздрях.

– Ты все еще не ушла? – пораженно поинтересовался Джесс у дочери. – Ну и напрасно, ты же знаешь, что мое слово крепко – я не люблю тебя, когда ты так капризничаешь. В чем дело? Тебе помочь сойти вниз?

Он вытянул вперед руки, пока не прикасаясь к девочке. Он ждал, когда она сдвинется с места. Когда Бетони увидела его руки, протянутые к ней, она начала рыдать. Губы задрожали, глаза распахнулись и потом плотно закрылись. Она стала такой маленькой. Бетони крепко прижалась к отцу, и ее руки обхватили его за шею.

– Ну, ну, не нужно плакать! – бормотал Джесс. Он начал укачивать ее, как маленького ребенка. – Твой отец любит тебя! Он любит тебя больше всего на свете!

Он поднял ее на руки и начал носить по мастерской. Он хотел, чтобы ее боль перешла к нему, потому что чувствовал себя виноватым. Это ему нужно страдать, и у него должно разбиться от боли сердце.

– Ну, ну. Все кончено, все, все… Мы понимаем друг друга, ты и я. Перестань плакать, иначе кто-нибудь увидит нас в слезах, перестань, ладно?

Причина жуткого горя была почти забыта. Он только желал успокоить свое дитя, чтобы ее синие глаза опять сияли радостью и перестали литься горючие слезы. И так было почти всегда, когда у них возникали небольшие ссоры.

Джесс понимал, что совершил грех, заявив, что не любит свое дитя. Ему еще долго было мучительно стыдно. Но всегда, когда она начинала капризничать, гордо откидывать назад голову и пытаться грубить и настаивать на своем, Джесс почти никогда не мог удержаться, чтобы снова не впасть в тот же самый темный грех. Ему хотелось согнуть ее, поколебать ее уверенность, чтобы она стала еще крепче связана с ним, как это было, когда она была совсем крошкой. Он произносил слова: «Я тебя не люблю!» И снова Бетони возвращалась к нему, рыдая; как крохотное дитя, она была в его объятиях, и снова после этого он испытывал чувство вины.

По воскресеньям, раз или два раза в месяц, Джесс ездил навестить Гуди. Он возил ей джемы и мед от Бет. Обычно он брал с собой свои инструменты, чтобы что-то починить в Пайк-Хаузе. Иногда вместе с ним в Пайк-Хауз ездила Бетони.

Когда она была совсем маленькой, Бетони очень любила Пайк-Хауз, потому что домик был таким крохотным. Ей нравилось забираться наверх по крутой лестнице, нравились маленькие окошки, куда заглядывали ветви вязов. Там, в Пайк-Хаузе, весной можно было видеть, как воробьи воровали солому с крыши, а ласточки строили гнезда под ее скатом. Ей также нравилась странная форма дома, когда в тупик выходили два скошенных угла, а в маленькой нише в стене раньше висела доска с объявлением, что пора платить пошлину за проезд по этой дороге.

– Почему люди должны были платить за проезд?

– Потому что дорога принадлежала мистеру Леннему, а ему были нужны деньги, чтобы содержать дорогу в порядке, – ответил ей Джесс.

– Почему сейчас никто ничего не платит?

– Построили новую дорогу, которая идет через Холлоус, и теперь почти никто не пользуется этой дорогой.

– Сколько нужно было платить за повозку с пони?

– Шесть пенсов, – сказал ей Джесс.

– Тогда мы заплатим… как это делали все давным-давно.

Гуди приходилось подходить к калитке. Бетони не сходила с повозки. Она делала вид, что никак не может отыскать свой кошелек, и потом делала вид, что кладет шесть пенсов в руку Гуди.

– Добрый день, миссис Изард, – строго говорила Бетони. – Какая сейчас прекрасная погода. Надеюсь, ваш щавель растет хорошо?

Бетони нравился садик и огород в Пайк-Хаузе. Там так чудесно пахли разные душистые травки. Лаванда, розмарин, шалфей, тимьян. Все они росли между рядами гороха и бобов, моркови и кабачков. Там цвели ноготки с острым запахом и сладко пахнущий цветной горошек, росли бархатцы и розовые гвоздики, и мелисса, чьи мохнатые листья можно было растереть в руках, и начинало остро и свежо пахнуть лимоном.

Раньше, когда Джесс и Бетони навещали Гуди, Тома никогда не было дома. Когда он видел их тележку, то сразу скрывался в лесу. Гуди говорила, что так бывает всегда, кто бы ни пришел к ним. Том не желал ни с кем встречаться. У него был единственный друг – Чарли Бейли, живший в своей лачуге на пустыре Нортона. Том разговаривал с Чарли, но всегда молчал в присутствии остальных людей.

Бетони одолевало любопытство. Она не переставала спрашивать Гуди о Томе.

– Он же не твой внук, его фамилия Меддокс, а не Изард, тогда почему ты разрешаешь ему называть тебя бабушкой?

– Я усыновила Тома, – отвечала ей Гуди. – Как же ему еще меня называть?

– Он ходит в школу?

– Ну, если это можно так назвать, то он ходит в школу в Нортоне.

– Послушай, – заметил Джесс. – Гуди, ты должна заставлять его ходить в школу.

– Вы только его послушайте! И ты еще смеешь говорить мне о школе!

– Да, и посмотри на меня! Я теперь жалею, что плохо учился в школе! Очень жалею!

– С Томом все в порядке, – сказала Гуди. – Ему нравится работать на ферме вместе со мной. Он много чего знает, даже если он не все выучил по книгам.

Как-то зимой, в воскресенье, когда Джесс и Бетони ехали в Пайк-Хауз, они попали в жуткий ливень. Джесс достал плащ, и они даже не очень вымокли. При их приближении Том сорвался с места и, как обычно, отправился в лес. На нем были лишь рубашка и штаны.

– Он простудится и заболеет, – сказал Джесс Гуди. – Пусть Бетони побудет у тебя, а я поищу Тома.

Даже под прикрытием огромных сосен было холодно и мокро, дождь проникал и сквозь плотные ветви. Он барабанил по подстилке из игл, покрывавших землю. Джесс тихо шел по лесу. Он нашел мальчика, который сидел под деревом, прислонившись спиной к стволу. Дождь темными струями стекал по дереву. Том прижал колени к подбородку и обхватил себя руками. Казалось, его не волновало, что он промок с головы до ног. Влага с волос стекала прямо ему в глаза, и рубашка, как мокрая тряпка, прилипла к плечам.

Казалось, он вообще не чувствует холода, сжавшись в комок, чтобы защититься от пронизывающей влаги и промозглой погоды.

Он сидел очень тихо и даже не дрожал, глядя куда-то вдаль леса.

Когда Джесс заговорил с ним, он вскочил, как испуганный олененок, и, наверное, удрал бы, если бы Джесс не успел схватить его за руку.

– Почему ты убегаешь от меня? Я знаю тебя с тех пор, когда ты еще лежал в пеленках. Тогда ты меня не боялся. Тебе нечего вообще опасаться, ясно?

– Да, – пробормотал Том, но его рука была напряжена в руке Джесса.

– Тебе нужно пойти домой и переодеться, пока ты не простудился и не заболел.

– Нет, не хочу, мне и так удобно.

– Ну-ну! Я хотел бы от тебя услышать кое-какие новости о Чарли Бейли. Я слышал, что ты с ним дружишь. Когда я жил в Пайк-Хаузе, мы с ним тоже дружили.

– Я знаю, – ответил ему Том. – Он иногда вспоминает о вас.

Мальчик шел рядом с Джессом, и они вдвоем вернулись в Пайк-Хауз. Когда Том увидел Бетони, сидевшую на диванчике, он чуть не удрал обратно, но Гуди приказала ему идти наверх и переодеться. Потом она позвала его, и он неохотно спустился вниз. Она накинула ему на голову полотенце и заставила сесть на стул у огня, не отпуская до тех пор, пока его волосы не высохли.

Бет прислала подарки Гуди: фруктовый торт и бутылку бренди, пачку табаку и большую банку какао. Гуди сразу же приготовила детям по кружке какао. Том сгорбился на стуле, все еще замотанный полотенцем. Он держал дымящуюся кружку двумя руками и грелся о нее. При свете огня его вымытое лицо казалось очень темным, резко выделялись скулы и нос. Тени лежали на висках и подбородке, где не было даже намека на жирок. Глаза казались почти черными, и в них отражались отблески огня.

Бетони пила какао и внимательно изучала лицо Тома.

– Ты – цыган? – внезапно спросила она его.

Том не отводил взгляда от огня.

– Он что, не умеет говорить? – спросила она Джесса.

– Почему, умеет. Но он очень стеснительный. Ты должна дать ему время, чтобы привыкнуть.

– Он – цыган? Он похож на цыгана.

– Нет. Он просто очень темный.

– Сколько ему лет?

– Попробуй спросить у него об этом. Может, на этот раз он тебе ответит.

Бетони слегка наклонилась вперед, как будто она решила, что Том глухой.

– Сколько тебе лет? – громко спросила она его и, когда ответа снова не последовало, спросила еще раз:

– Ты что, не знаешь, сколько тебе лет?

– Том, – сказала Гуди спокойным голосом, – Бетони спрашивает, сколько тебе лет.

Том быстро посмотрел на Бетони.

– Девять, – пробормотал он и снова уставился на огонь.

– Ты умеешь читать и писать? – продолжала допрос Бетони.

– Это умеют все, – опять пробормотал Том. Что ты читал?

– Соломона Гранди и про Рейнарда-Лиса.

– И все? – спросила Бетони. Он ей не ответил, и она продолжала:

– Ты знаешь таблицу умножения? Умеешь складывать? Делить?

Джесс коснулся ее рукой.

– Ты просто выпаливаешь свои вопросы. Постарайся разговаривать с Томом спокойно и не допрашивай его. Попроси его, чтобы он взял тебя с собой и показал тебе, где живут барсуки, когда мы приедем сюда в следующий раз.

– Ты мне все покажешь? – спросила Бетони, еще раз наклоняясь к мальчику.

– Если хочешь, – сказал Том.

– А барсуки там будут?

– Днем ты не сможешь их увидеть.

– Тогда зачем идти? – удивилась Бетони. – Зачем куда-то тащиться, если мы не сможем там ничего увидеть. Какая глупость! Нет, правда, мне это кажется жутко глупым!

Мальчик посмотрел на нее и сразу отвел взгляд. Больше он не ответил ни на один ее вопрос.

Когда они возвращались домой, Джесс постарался все осторожно объяснить Бетони.

– Том моложе тебя, и ты можешь ему помочь преодолеть застенчивость. Разговаривай с ним почаще, но спокойнее, не дергай его.

– Мне кажется, что у него не все в порядке с головой.

– Да нет, с ним все в порядке. Он стеснителен, и немного диковат, и не привык общаться с незнакомыми людьми. Ты должна помнить, что у него нет такой семьи, как у тебя. У него есть только бабушка Изард. Но если ты захочешь, то сможешь ему помочь. Ты можешь многому его научить и стать его другом.

– Да, – сказала Бетони. Ей понравилась эта идея. – Я стану его учить и буду его другом.

После этого, когда они снова приезжали в Пайк-Хауз, Бетони старалась подружиться с Томом. Она убедила его взять ее с собой в лес, делала ему небольшие подарки – карту Великобритании, пестрый синий камешек из Деррента и конфету. Том в свою очередь подарил ей рог барана, который он подобрал на пустыре Нортона, картофель в виде фигурки человека, вырытый в огороде, и прелестное яйцо жаворонка с коричневыми крапинками. Бетони спокойно поблагодарила его за эти подарки, но когда они возвращались домой, она все выбросила. Джесс видел, так Тому было трудно расставаться с яйцом жаворонка, и постарался все объяснить своей нетерпеливой дочке.

– Почему ты это сделала? Том сильно огорчится, если узнает, что ты выбросила его подарок.

– Он же не узнает об этом. И потом, что мне делать с этим вонючим яйцом?

Джесс помолчал несколько секунд, внимательно глядя на голову лошади.

– Ну что ж, – наконец заметил он. – Наверно, Том сделает то же самое и с твоими подарками.

Бетони в изумлении уставилась на него. Подобный довод не приходил ей в голову.

Эта дружба продолжалась около года, но потом резко прервалась. Бетони, когда она играла в школу с Томом, сильно разошлась, подражая школьной учительнице. Он не смог прочитать наизусть стихи, заданные ему в прошлый визит к бабушке Гуди, и она стала бить по костяшкам его пальцев маленькой линейкой и приказала встать в угол. Том отказался ей повиноваться, и они поссорились.

– От тебя нет никакого толка, – сказала Бетони. – Ты не желаешь ничему учиться.

Джесс спросил Тома:

– Что она хотела от тебя? Ты что-то должен был прочесть?

– Да, какую-то поэзию, что ли? Про какие-то чертовы танцующие цветочки!

– Ну, – вклинилась Бетони. – Вот это выражения! Да он постоянно ругается! Дальше уже некуда!

Она посмотрела на Джесса, а потом на Гуди. Та сидела в кресле и штопала носок Тома.

– Он не только ругается. Он еще занимается браконьерством. И еще ходит к вонючему старику, живущему в противной хибарке. Он там держит хорьков. Его зовут Чарли Бейли. Это он научил Тома ругаться. А вам хоть бы что!

– Боже мой, – сказал Джесс и подмигнул Тому. – Неужели Том браконьерствует?!

– Браконьерствовать – это значит воровать, – назидательно заметила Бетони. – Том – маленький воришка и сквернослов!

– Ты не очень-то обзывайся, – заметила Гуди. – Ты, молодая мисс, что-то сильно разошлась. По-моему тебе лучше помолчать!

– Буду говорить все, что захочу! Я говорю только правду! Том – браконьер. Я сама видела его силки.

– Тем же занимаются и многие другие. Далеко ходить не стоит – погляди на своего отца.

– Мой отец не браконьер, – заявила Бетони.

– Но он этим занимался, – сказала Гуди. Она встала со своего кресла и подошла к полке, сняла с нее жестянку, полную дроби и кусочков железа, и потрясла ею перед лицом Бетони.

– Спроси своего отца, откуда эти железки. Ну, спроси его прямо сейчас.

Гуди поставила жестянку на место и села в кресло.

– Заодно спроси его, почему он прихрамывает? Бетони подошла к Джессу и прислонилась к его ногам.

– Поехали домой.

– Нет, я хочу здесь побыть еще пару часиков.

– А я не хочу здесь оставаться. В этом противном маленьком домишке. Мне здесь не нравится. Мне просто противно оставаться здесь. Он весь перекосился, как пьяный.

– Ха! – возмутилась Гуди. – Может, мой домик и пьяный, но тебе повезло, что был дом, где ты родилась.

– Я не здесь родилась! Ты все врешь!

– Да нет, это я помогала твоей маме рожать тебя.

– Нет, нет, это неправда! Ты врешь!

Бетони начала тянуть Джесса за куртку. – Я хочу домой! Сейчас же! Сию минуту!

– Тогда тебе придется отправиться пешком, мой цветочек, потому что я еще хочу побыть здесь. Мы поедем домой, когда я решу, что нам пора возвращаться.

– Я не пойду пешком. Это слишком далеко.

– Тогда тебе придется подождать. Вот и все. И хватит капризов, иначе я рассержусь и тебе попадет по первое число.

Джесс поднял Бетони и посадил на диван рядом с собой.

Она сидела молча и не двинулась с места, пока они не уехали домой. Когда все стали пить чай, она отказалась от него. Она даже ни с кем не попрощалась, покидая дом бабушки Гуди. Когда они ехали домой, Джесс, глядя на ее бледное мрачное лицо, боялся, что она долго не простит Гуди за то, что та унизила ее.

Прошло две недели, и Джесс снова собрался в Пайк-Хауз. Бетони отказалась ехать с ним.

В следующий раз было то же самое. И в следующий, и еще раз. Джесс ездил к Гуди один или с Бет. Иногда брал с собой кого-то из младших детей. Бетони ездила с ним в другие места, но никогда больше не ездила в Пайк-Хауз.

В это время она увлеклась учебой. Она училась лучше всех в школе. Викарий не мог себе представить, что она может совершить нехороший поступок. Викарий учил их толковать Библию. Мисс Лайкнесс хорошо относилась к Бетони и дополнительно занималась с ней.

– Мисс Лайкнесс хочет, чтобы я подготовилась к экзаменам и потом училась дальше в Чепсуорте. Там есть средняя школа.

– Средняя школа! Вот это да! И сколько лет тебе придется там учиться?

– Ну, наверно, пока мне не исполнится шестнадцать или семнадцать.

– Боже, провести все эти годы за учебой. Вот к чему я никогда не стремился! Я бы просто лопнул при одной мысли об этом!

– «Лопнул»! – сказал Бетони. – Как ты можешь употреблять подобные выражения.

– А что такого странного, что я сказал «лопнул», ты – маленькая учителька? – спросил ее Джесс.

– Ну да, «маленькая учителька», – передразнила его Бетони. – Ты еще скажи – «точнешенько» или «хватит болтать»!

– Мне кажется, что ты начала слишком «выпендриваться», – сказал Джесс, отворачиваясь от Бетони. – Ты постоянно меня поправляешь. По-твоему, я вообще неотесанная деревенщина. Все что скажу, все – не так! Мне кажется, что нам с тобой скоро будет не о чем говорить.

Но когда он увидел, как помрачнело ее лицо, Джесс понял, как она дорога ему. Он очень любит Бетони, и она отвечала ему тем же.

Джесс уже запряг пони в повозку и клал туда свои инструменты, когда из дома выбежала Бетони. Она на ходу надевала пальто и шляпку.

– Прадед сказал, что в Сидли-Айт на мель села баржа. Мы не можем туда поехать и посмотреть, как ее стаскивают с мели?

– Я собирался навестить твою бабушку Изард.

– Но баржа уплывет оттуда сегодня, а я хотела написать об этом сочинение в школе, – сказала Бетони.

– Хорошо, – согласился Джесс. – Тогда я поеду в Пайк-Хауз в следующее воскресенье.

Но в следующее воскресенье Бетони хотела присутствовать на освящении восстановленной церкви Святого Джона в Дингеме. Церемония там начиналась сразу после обеда. Далее их пригласила к себе на чай мисс Лайкнесс, чтобы поговорить о средней школе. Еще в следующее воскресенье, когда начались сильные дожди и речка Идден вышла из берегов в Апхеме, Бетони захотелось посмотреть наводнение.

– Послушай, – сказал ей Джесс, когда они стояли на мосту. – Ты специально стараешься, чтобы я не ездил в Пайк-Хауз?

– Специально? – переспросила Бетони. – Зачем мне это?

– Не знаю. Просто мне так кажется.

Джесс взглянул на нее, он никак не мог решить, лжет она ему или нет. Взгляд ее был таким прямым, удивленным и чистым. Если бы даже она лгала ему, Джесс не мог на нее долго злиться, потому что в его сердце Бетони всегда занимала особое местечко. Его слабостью было то, что он всегда желал быть для дочери на первом месте. И ему нравилось, что она не хотела делить его ни с кем, и поэтому применяла множество разных хитростей.

На мосту стояло много людей, и Джесс обратил внимание, как многие из них заглядывались на Бетони. Она не была слишком хорошенькой, но прекрасные золотистые волосы, очень белая кожа и прелестные синие глаза дополняла чудесная улыбка ее матери. Только Бетони улыбалась гораздо чаще. Улыбка возникала внезапно и сразу все вокруг становилось теплее и ярче. И никто не мог удержаться, чтобы не ответить улыбкой на ее улыбку. Да еще ее манера говорить как взрослая. Казалось, Бетони не замечала устремленных на нее взглядов, и Джесс был рад, что она может расслабиться и полюбоваться лебедями, проплывающими под мостом, мальчишками, которые вылавливали удочками плывущие по воде кастрюльки и горшки, фермерами в лодках, пытающимися спасти своих домашних животных. Казалось, Бетони забыла обо всем и просто наслаждалась представшим перед ней зрелищем.

Когда они вернулись домой и начали рассказывать о своих впечатлениях, на них вдруг обрушилась Бет.

– По-моему давно пора навестить Пайк-Хауз, вместо того чтобы разъезжать по стране.

– Да, ты, наверно, права, и я это сделаю, как только мне представится удобный случай.

– Почему бы тебе не съездить к ней в следующее воскресенье?

– Ну, Бетони и я хотели собрать кое-какую старую одежду и игрушки и отвезти их в Ахем для бедных детей, чьи дома и вещи пропали во время наводнения.

– Но ты потом съездишь к Гуди?

– Не волнуйся, я это обязательно сделаю, как только выберу подходящее время.

Но как-то так получилось, что прошло еще три недели, и Бет отправилась туда одна, забрав с собой младших детей.

– Ну? – спросил ее Джесс, когда она вернулась домой, – Гуди не просила что-нибудь передать мне?

– Нет, – ответила ему Бет.

– Что, она вообще ничего не сказала?

– Почему Гуди будет тебе передавать что-то? Похоже, она забыла, что ты вообще существуешь на свете.

– Ты ей не говорила, как я сейчас занят?

– Мне пришлось сочинять для нее сказки.

– И она ничего не сказала?

– Просто кивнула, вот и все!

– Черт возьми, – возмутился Джесс. – Какие-то новости в Пайк-Хаузе есть или нет? Или я должен выдавливать из тебя все по капле?

– Там все в порядке, – сказала Бет, подавая на стол. – Только крыша течет.

– Что ты сказала?

– Там в соломе две или три дырки, – продолжала Бет. – Ты же сам говорил об этом очень давно.

– Но неужели они с тех пор стали такими большими?

– Гуди ни на что не жалуется. Она выработала свою тактику. Если дождь с запада, она ставит кровать у окна. Если с севера – то она передвигает ее к лестнице, как было совсем недавно. Капает не так уж сильно, тем более, что она прикрывает постель брезентом.

– Боже мой! – воскликнул Джесс. – Я даже не представлял себе, что дела так плохи!

– Так тебя это интересует? – удивленно посмотрела на него Бет. – Мне казалось, что ты так занят развлечениями, что напрочь забыл о своей матери!

– О, – сказал Джесс и заерзал на стуле, ему стало неудобно. – Я же не знал… Я завтра не пойду на работу и сразу же все там поправлю.

– Ну уж нет, – вмешался дед Тьюк. – Сначала ты должен кончить молоть зерно в Аутлендс.

– Тогда я поеду туда в воскресенье, – сказал Джесс. – Боже ты мой! Я не знал, что крыша так прохудилась. Мне должны были сказать об этом раньше!

– Тебе об этом говорили не раз, – возмутилась Бет. – Много говорится, да мало делается!

– Да, – согласился Джесс. – Тут ты совершенно права.

Джесс глянул на Бетони. Та сидела, как будто ее вообще ничего не касалось. Отец понял, что он был слишком мягок с ней и позволял ей манипулировать собою, как только вздумается.

В воскресенье утром он нагрузил на телегу щепу, веревки и пучки соломы, и все сверху покрыл брезентом, чтобы не промочить под проливным дождем. Всю осень, не переставая, лили дожди. Джесс накинул на себя плащ с капюшоном. Он был готов, чтобы проработать весь день под дождем на крыше Пайк-Хауза. Бетони наблюдала за ним, стоя в дверях.

– Разве обязательно тебе ехать в такой холодный и сырой день?

– Да, мой цветочек, я должен ехать. Может, ты передумаешь и тоже поедешь со мной?

– Нет, – ответила ему Бетони, повернулась и вошла в дом.

Джесс отправился в поездку.

Огород в Пайк-Хаузе весь развезло. Сгнившая ботва картофеля лежала в куче. Все картофельное поле было в ямках там, где Гуди выкапывала картофель, пытаясь спасти урожай.

Неснятые бобы прямо со стеблями валялись в грязи, а сгнивший лук плавал в мутной воде на размытой грядке.

Джесс взглянул на крышу. Он увидел, как сильно прогнила солома со времени его последнего посещения Пайк-Хауза. Особенно возле трубы были видны огромные дыры. Джесс также обратил внимание, как много сажи вылетело в трубу вместе с дымом.

На маленьком крыльце стоял ящик с опавшими мокрыми и зелеными яблоками. Рядом притулился ящик с морковью, покрытой плесенью. Старый плащ Гуди висел на гвозде, а ее сапоги, все в желтой глине, стояли на подстилке вперед носами, как будто она только что сняла их и вошла в дом.

Когда он заглянул на кухню, она сидела в своем кресле-качалке и крепко спала. Подбородок уперся в грудь, и руки были спрятаны под фартуком. Когда Джесс проходил мимо, он легонько качнул кресло. Качалка заскрипела, но Гуди не проснулась, хотя раньше просыпалась от малейшего шороха. Голова ее повисла, а кресло качалось и поскрипывало. Джесс повернулся и заглянул ей в лицо. Он коснулся ее рук, они были холодны, как листья водяных лилий. Он прикоснулся ко лбу и понял, что Гуди умерла.

Когда он остановил кресло, в комнате стало жутко тихо. Часы остановились, в очаге продолжала дымиться кучка мокрых веток. Джесс подвинул себе табуретку на трех ножках и сел рядом с Гуди. Он наклонился к ней, его локти упирались в колени. Так сидел он некоторое время, потому что в этой тишине он хотел посмотреть на мать и побыть с ней. Подумать о ней и мысленно поговорить и попрощаться с ней.

Потом Джесс пошел искать Тома.

Рядом с живой изгородью на поле в Хенстере стояло пугало в платье и шали из мешковины, с лицом из турнепса и с желтыми маргаритками на шляпе. Бетони часто навещала это пугало. Она подружилась с ним и рассказывала все свои нехитрые истории. Пугало всегда выслушивало ее. Голова у него была немного наклонена, и желтые маргаритки на проволочных стебельках кивали в такт порывам ветерка. С отцом Бетони теперь почти не удавалось поговорить – он сильно переменился. Когда она обращалась к нему, он так странно смотрел на нее и грустно и удивленно покачивал головой. Или вообще не слышал ее. Поэтому Бетони беседовала с пугалом.

Пугало поднималось высоко над живой изгородью, охраняя два поля. С одной стороны было поле в восемнадцать акров, а с другой – в двадцать шесть акров. Земля все еще была очень мокрой, вода стояла в любом углублении. Поле в восемнадцать акров было засеяно ячменем, а второе поле – пшеницей. Пшеница не сдавалась, и ее ярко-зеленые стрелочки храбро выглядывали из мокрой земли. Ячмень сгнил в земле.

– Фермеры говорят, что они разорятся, а мой прадед сказал, что он не помнит, чтобы столько времени не прекращались дожди. У некоторых людей в Апхеме в кухне стоит вода в целый фут вышиной. Сегодня утром я слышала, что где-то в доме утонул ребенок.

Пугало внимательно слушало Бетони и его спокойствие было дружелюбным и выражало симпатию. Пугало знало, что Бетони не была виновата в том, что без конца лили дожди, что появилось много бездомных людей, и что малыш утонул в подвале в Апхеме.

Прошло какое-то время, и пугало стало ей сниться по ночам. Во сне оно из ее друга превратилось во врага. Во сне девочка шагала по узкой дорожке, а пугало всегда шло рядом, немного впереди Бетони, где-то поверх живой изгороди, почти в небе. Обогнать, избавиться от него было невозможно. Она начинала шагать быстрее и быстрее, пока не переставала чувствовать ноги под собой.

И когда наконец она начинала рыдать от усталости и злости, останавливалась и гневно топала ногами, пугало медленно поворачивалось и смотрело на нее из-под полей шляпы. Глаза пугала становились живыми человеческими глазами. Они внимательно смотрели на нее сверху вниз. Бетони не могла отвести глаз от глаз пугала.

– Смотрит! Смотрит! – кричала Бетони. – Почему ты всегда смотришь на меня?

Она перестала ходить к пугалу. Вместо этого попыталась поговорить со своей матерью.

– Ты жалеешь, что Том живет с нами?

– Нет, – ответила ей мать, продолжая гладить. – Почему я должна жалеть об этом?

– Значит, ты рада?

– Ты должна помочь Дженни убраться в вашей спальне.

– Я уже сделала свою работу, – ответила ей Бетони. – Как ты думаешь, Том – нормальный?

– Абсолютно нормальный, и не сомневайся в этом.

– Я так не думаю. Мне он кажется странным. Он никогда не смотрит мне прямо в глаза.

– Может, ему не нравится то, что он в них видит.

– Я считаю, что он ворует, – продолжала Бетони.

– Ты тоже воруешь, – заметила мать. – Ты украла четыре пенса из кошелька твоей бабушки пару недель назад и десять листов бумаги из конторки твоего прадеда во вторник.

Бетони не отводила взора от струйки пара, которая поднималась от рубашки Роджера. Утюг продолжал двигаться взад и вперед. Потом она перевела взгляд на лицо матери – такое спокойное, без всякого намека на злость или угрозу.

– Это не воровство, не настоящее воровство. И я не потратила эти четыре пенса, и не использовала бумагу, потому что кто-то утащил ее у меня.

– Вы только подумайте, – сказала мать, подходя к плите, чтобы поменять утюги. – Этот «кто-то» была я.

Бетони продолжала сидеть, она чувствовала, как у нее закипает кровь.

– Если я такая плохая, как вы все говорите, почему ты тогда не накажешь меня! – закричала она.

– Если ты будешь вести себя еще хуже, то мне придется сделать это. Ты достаточно умная, и если как следует подумаешь, то, как умный человек, перестанешь таскать вещи и деньги, потому что я уже поймала тебя на этом.

– Умная! Умная! – прокричала Бетони. Она соскочила со стула. – Я ухожу из этого дурацкого дома и никогда больше не вернусь сюда!

– Хорошо, только дверью не хлопай, – сказала Бет. Снаружи, во дворе, Бетони смотрела, как ее братья складывали ветки в большую корзину. Уильям рубил ветки. Он очень гордился тем, как он ловко управляется с маленьким топориком. Он быстро рубил ветки – тюк, тюк, тюк. Ветки разлетались во все стороны. Роджер и Том собирали их, а Дики аккуратно складывал в корзину.

– Том Меддокс, – сказала Бетони, когда он нагнулся, чтобы подобрать ветки у ее ног. – Не толкайся, ты неуклюжий.

– Тогда отойди отсюда, – сказал ей Уильям. – Ты нам мешаешь.

– Том Меддокс, ты не нравишься моей матери, – продолжала Бетони. – Она говорит, что ты – «ку-ку».

Том не обращал на нее внимания, он продолжал собирать ветки и складывать их в корзину. Но Уильям перестал рубить и уставился на сестру.

– Мама сказала, что ей не нравится Том?

– Он никому не нравится, – сказала Бетони. – Он слишком черный. Вы только посмотрите на него. Он так выделяется среди нас всех. Мы – такие светлые, а его как будто обваляли в саже. Ему здесь не место! Он не нашей крови!

Бетони повернулась к двери мастерской и увидела, как отец показался в дверях.

– Бетони, – резко сказал Джесс.

– Убирайся туда, откуда ты пришел, – сказала она Тому. – Твое место среди цыган и лудильщиков. Ты нам здесь не нужен! Ты – слишком черный!

Отец сильно ударил ей по заднице. Шок и боль были подобны молнии. Они обожгли ее плоть и растопили кости. Он никогда не поднимал на нее руку. Отец так переменился. Она в злобе и стыде убежала от него. Она его ненавидела и была жутко возмущена. Она его никогда не простит! Бетони пробежала по двору и, не останавливаясь, побежала дальше по дороге, через мост и к берегу Деррента. Она стремилась к тому месту, где вода поднялась выше берегов.

Под ивами двое мужчин в плоскодонке острогой били угрей. Один из них был местный идиот Джампер Лейн, а другой – доктор Меллоу, ученый из Оксфорда, живший здесь, как бродяга. Они взглянули на Бетони, стоявшую на берегу. Джампер, широко улыбаясь, поднял угря вверх, чтобы Бетони полюбовалась на их добычу. Она села на бревно и сделала вид, что застегивает туфли. Потом она вынула молитвенник и сделала вид, что читает его.

Среди кустов торчал шест, и к нему была привязана плоскодонка. Таким образом, течение не могло далеко унести ее. Ловцы угрей позволяли лодке отплывать на всю длину веревки, потом они подтягивались до кустов и снова отдавались на волю волн. Бетони наблюдала за ними, ей становилось все холоднее и холоднее. В воздухе стоял влажный холодный туман. И на нее еще падали капли с ив. Бетони пыталась убедить себя, что холод – это ерунда. Очень скоро она вообще перестанет его замечать, ей уже будет все равно.

Лодка двигалась взад и вперед, раз за разом. Ловцы, казалось, не уставали от своего занятия. Потом к шлюзу подошел Томми Треннем со своей удочкой и уселся, чтобы половить рыбки.

Бетони задрожала и повернула домой. Сегодня ей не удастся утонуть. У ручья было слишком много народа.

– Садись за стол, – сказала ей мать. – Или, может, ты не проголодалась?

– Нет, я не голодна. Совсем не голодна.

– Может, ты плохо себя чувствуешь? Простудилась?

– Она злится, – сказал Уильям. – Наш отец как следует дал ей по заднице!

– Бетони сама в состоянии все объяснить. Ты заболела? Если так, то тебе лучше отправиться в кровать.

– Со мной все в порядке, – сказала Бетони.

– Тогда садись за стол.

Бетони села между Уильямом и Дженни и посмотрела на пищу, поставленную на стол. Она видела стебли сельдерея в чаше, они были толстыми и белыми. И еще большой кусок валлийского сыра и ее любимую порезанную ливерную колбасу.

– Тебе сыр или колбасу? – спросила ее мать. У нее в руках были нож и вилка.

– Мне колбасу, пожалуйста, – сказала Бетони. После того как мать пожелала всем доброй ночи, Бетони снова зажгла свечку в спальне и села, чтобы что-то записать на свободных страницах в конце молитвенника.

– Что ты пишешь? – спросила ее Дженни. – Ты снова пишешь дневник?

– Это не твое дело, – обрезала ее Бетони.

– Мама заметит, что ты жгла свечку. Ты знаешь, что она всегда все замечает.

– Ай-яй-яй! Какой кошмар!

– Ты, наверное, стараешься исправить свой дурной почерк?

– Замолчи и спи!

– Вот странно, – заметила Дженни. – Ты лучше всех учишься, а так плохо пишешь.

– Если ты не замолчишь, я подпалю тебе волосы, – пообещала ей Бетони. Она подняла свечку над головой Дженни. – Вот-вот, мисс Подгляда, давно пора тебе прятаться под одеяло. Чтобы я тебя больше не слышала, иначе ты обо всем горько пожалеешь.

Во время ужина она ни разу не взглянула на отца. Она больше никогда не станет на него смотреть. Это и было записано на последних чистых страницах молитвенника, и ничто не заставит ее переменить решение. Бетони постаралась написать все это как можно аккуратнее.

У нее и правда был плохой почерк. Мисс Лайкнесс говорила ей об этом каждый день.

– Бетони Изард, ты так хорошо пишешь сочинения, ты знаешь правописание и пунктуацию. Но твой почерк! Как ты собираешься получить стипендию в средней школе в Локе с таким почерком?

– Я постараюсь писать аккуратнее, – сказала Бетони.

– Бетони, ты должна больше времени уделять учебе, – продолжала мисс Лайкнесс. – И меньше играть со своими братьями и сестрой.

– Я никогда не играю с ними, – ответила Бетони. Дженни услышала ее ответ, и дома начала выяснять отношения.

– Вы только посмотрите на нее. Интересно, чем ты занимаешься, если не играешь в игры?

– Это не игры. Это экспедиции.

– Испидиция? – спросил Уильям. – Для чего ты привязываешь мамину вилку для поджаривания тостов к этой длинной палке?

– Ты все поймешь на месте, – ответила ему Бетони. Она повернулась к Тому, который стоял рядом.

– Ты не пойдешь, – сказала она. – Ты нам не нужен.

– Если Том не пойдет, я тоже не пойду, – бросил Уильям.

– Я тоже не пойду, – присоединилась Дженни. – Мы не пойдем без Тома.

– Зачем он нам нужен? Вечно молчит, от него тоской веет. Прямо тошно смотреть! Он никогда не разговаривает, ни смеется, вообще ничего не делает.

– Он все еще скучает по бабушке Изард.

– Что? Скучает по этой старой ведьме? Она не умерла. Я не верю этому.

– Она умерла, – шепотом и возмущенно заметила Дженни. – Ее похоронили в Истери много недель назад.

– Кто это сказал? Кто знает, как было на самом деле? Нас там не было, и нам могут сказать все, что угодно!

– Мистер Хеммс вырезал надпись на камне, – сказал Уильям. – Я сам слышал, как об этом говорил отец.

– Камень – это ерунда! Что такое слова? Просто буквы! Бабка Изард жива! Я сама ее видела, я все знаю!

– Бетони, не будь дурой, – сказала Дженни. И все поддержали ее, начав хором бормотать, как стая пчел.

Только Том по-прежнему молча смотрел на нее своими темными мрачными глазами.

– Я вам покажу, – сказала им Бетони. – Если вы мне не верите, идемте со мной и сами все увидите.

Она положила вилку на скамейку и прошла по двору к калитке.

– Ну? – сказала она, глядя на них из-за плеча. – Идете или нет?

Дети медленно потянулись за ней. Бетони прошла мимо выгона и пастбища, потом через ореховую рощицу. Далее она повернула и пошла вдоль живой изгороди, которая служила границей с Энстером. Когда Бетони приблизилась к приступкам, ведущим к калитке в изгороди между полями, дети догнали ее.

Бетони перешла по мостику через Деррент и, скользя, поднялась наверх к мокрому полю в восемнадцать акров. Наконец она привела детей к пугалу.

– Ну, что я вам говорила? – выкрикнула она, толкая Тома. – Вот твоя бабка! Ты что, не видишь?!

Том стоял не шевелясь, и Бетони вдруг испугалась его взгляда, ее буквально приковало к его глазам. Они были подобны черным безднам. Вдруг Том резко повернулся и побежал по мокрой, вязкой земле, из-под ног у него взвивались фонтанчики грязной воды.

– Бетони, какая же ты противная! – закричала Дженни. – Ты – злая, вредная, противная девчонка!

– Оставь ее, – сказал Уильям. – Пошли домой и поговорим с Томом.

– Разве вы не хотите ловить угрей на острогу?

– Угри! – сказал Уильям. – Значит ты для этого взяла мамину вилку для тостов! А где мы возьмем лодку, а?

– Знаю, где, – ответила ему Бетони. Уильям и Дженни посмотрели друг на друга.

– Нет, – сказал твердо Уильям. – На сегодня с нас достаточно. Мы идем домой, чтобы отыскать Тома.

Она могла командовать своими братьями и сестрой, но если они восставали против ее тирании, то стояли насмерть, и тут уже она ничего не могла поделать.

– Ну, ладно, – сказала Бетони спустя несколько дней. – Мне все равно, если с нами пойдет Меддокс. Но не я буду виновата, если он распугает всех угрей!

Они пошли к Дерренту после школы. Бетони показала им место, где стояла плоскодонка. Ее почти не было заметно в кустах и камышах. Уильям подтянул лодку к берегу. Но когда они все радостно забрались туда, Том остался на берегу. Он даже не вынул рук из карманов.

– Я не полезу, мне не нравится эта затея. И вам не советую.

– Господи! – сказал Уильям. – После всех наших ссор и уговоров!

– После наводнения здесь слишком сильное течение. И там выше открыты шлюзы.

– Боже мой, эта лодка такая же надежная, как Английский банк! Она не перевернется, как бы мы ни старались, до самого Судного дня.

– Все равно, не сяду. Я останусь на берегу и стану наблюдать за вами.

– Как хочешь, – ответил ему Уильям. – Кроме того, пять человек – более чем достаточно для такой маленькой лодки.

Он отпустил веревку и оттолкнулся от раскисшего берега. Лодка сначала поплыла медленно, потому что путь преграждали камыши. Но вскоре, оказавшись посредине ручья, принялась набирать скорость. Уильям взял в руки медную вилку, привязанную веревкой к длинной палке, но Бетони вцепилась в нее раньше и не собиралась отдавать ее брату.

– Я все придумала, поэтому буду метать вилку первой!

– Ха! – заявил Уильям. – Ты не сможешь попасть в угря. Ты девчонка, и у тебя нет сил для этого!

– Говори за себя, – ответила ему Бетони. – Подвинься и не мешай.

Трое младших ребятишек сидели на банке. Малыш Дики был сжат с боков Роджером и Дженни, а Уильям и Бетони стояли в лодке во весь рост.

– Давай, действуй! – скомандовал Уильям. – У нас уже почти кончилась веревка.

– Ты должен подсказывать мне, где есть угри, – фыркнула Бетони.

Стоя на самом носу плоскодонки, она смотрела в воду. Вода была коричневатой, полной грязи, плавающих веток и листьев. Со дна постоянно поднималась желтая размытая глина. Глубина была больше, чем поначалу решила Бетони. Даже через доски под ногами чувствовались сила и власть реки.

Глядя на волны и завихрения на поверхности воды, Бетони понимала, с какой большой скоростью мчится вода. У нее даже начала кружится голова – вода как бы притягивала ее к себе. Бетони вспомнила, как им в школе рассказывали, что любой ручеек и речка на земле чувствуют притяжение луны.

Последовал толчок – веревка резко натянулась. Бетони раскинула руки, чтобы не упасть, и тяжело плюхнулась прямо на нос плоскодонки.

– Боже, – заметил Уильям. – Мы мчимся со страшной скоростью, правда?

Он подхватил веревку и начал тащить лодку обратно к берегу.

– Теперь я попробую. Мы здесь будем торчать дотемна, пока ты соберешься что-то сделать.

– Хорошо, – ответила ему Бетони. – Ты такой умный, давай, дерзай!

Они снова плыли вниз по течению. Уильям стоял на носу, широко расставив ноги и наклонясь над водой. Он высоко поднял вверх вилку правой рукой. Дженни и Дики начали хихикать. Ничего не скажешь, у Уильяма был молодецкий вид, когда он стоял с этим оружием в руках, но впечатление портил плотный выпяченный задок и то, что он никак не мог удержать равновесие, оскальзываясь в резиновых сапогах по дну лодки. Ребята не могли сдержать свое веселье и начали хохотать. Бетони и Роджер радостно присоединились к ним.

– Все заткнитесь, – зашипел на них Уильям. – Вы распугаете всех угрей отсюда до Мидденинга!

Он резким движением ткнул вилкой в воду, потом пропустил палку скользящим движением сквозь пальцы, но в конце снова крепко ухватился за нее. Затем Уильям снова наклонился к воде, но, увы, вытащил оттуда лишь пустую острогу.

– Черт побери! – выругался Уильям. – Эта чертова штука не достает до дна! Тебе нужно было прикрепить к вилке палку подлиннее!

– Я тебе говорила, что следует пытаться в более мелких местах, – заметила Бетони. – Доктор Меллоу бил угрей ближе к берегу.

Уильям попытался еще раз, и вилка коснулась дна, подняв тучу коричневой мути. Уильям отклонился назад и вытащил вилку наверх. Он уже готовился радоваться победе, но вместо этого начал чертыхаться, когда увидел, что зубцы опять пусты. Лодку дернуло, и они возвратились к началу путешествия. Уильям пытался достать угря раз за разом, но попытки увенчались только тем, что он добыл старый кожаный небольшой сосуд для воды.

Бетони ехидно заметила.

– Некоторые люди не так умны, как они о себе воображают!

– Ты можешь попробовать еще раз! – воскликнул Уильям, не отрывая взгляда от воды. – Пожалуйста, пробуй. Может, тебе больше повезет.

– Ну да, какой добренький. Смотри, как ты погнул вилку!

– Дай-дай мне. Я вижу, вижу! Честное слово, вижу! Наверно, я промахнулся, вспугнул его и он начал плыть!

Уильям даже дрожал от возбуждения и с силой вонзил вилку в воду. Зубцы воткнулись в дно и там застряли, мальчик слишком сильно наклонился вперед, стараясь вытащить вилку, и упал за борт.

Бетони плюхнулась на колени и протянула вперед руку, пытаясь ухватить его за волосы. Но ее пальцы коснулись всего лишь воды. Уильям был уже на мягком дне.

Трое младших ребят прижилась друг к другу, скуля и подвывая от страха. Бетони распласталась на носу, она соскальзывала все ближе и ближе к воде. Ее бедра были раздвинуты по краю лодки, носками она цеплялась за планки банки. Подбородок уже касался воды. Она тянула руки вперед… Она старалась протянуть их как можно дальше… Поймать Уильяма, спасти его! Но когда он снова всплыл на поверхность, его уже отнесло от лодки вперед на несколько ярдов.

Никогда еще Деррент не казался им таким широким, и его течение не было таким стремительным.

Плоскодонка дошла до конца веревки, и ее резко дернуло. Она остановилась среди камышей. Уильям проплыл мимо. Его светлые волосы развевались в воде как пук растрепанной соломы. Бетони вползла обратно в лодку и попыталась развязать веревку. Но мокрый узел было невозможно распутать дрожащими от страха пальцами. Тогда она встала во весь рост и начала звать на помощь.

– Том! – кричала она, – Том, где ты?! Том уже бежал по берегу вниз, к шлюзу.

Бетони увидела, как он вошел в воду и наклонился над запором шлюза. Он стоял лицом вверх по течению, расставив руки в стороны. Потом она увидела, как он схватил ее брата за воротник и старался удержать его. У Тома не хватило силенок вытащить Уильяма из воды. Он мог только удерживать его голову над водой.

Когда Бетони подтащила лодку к берегу, она увидела, что к ним бегут на помощь. Берт Таппер, работавший в Лакетте, услышал их крики и бежал к шлюзовым воротам. Когда Бетони и остальные ребята домчались туда, Уильям лежал на животе на берегу, Берт сидел на нем верхом и старался освободить его легкие от воды.

– Он умрет? – прошептала Бетони. Она до смерти перепугалась, увидев, что Уильям не открывает глаза. Его кожа была цвета воска с серым оттенком, а изо рта выливались струйки грязи.

– С ним все будет в порядке. Но следует позаботиться, чтобы он не простудился.

Берт стащил с себя куртку и закутал в нее Уильяма. Он стоял, держа парнишку на руках.

– Ты умеешь быстро бегать? – спросил у Роджера. – Тогда беги домой и скажи матери, чтобы она согрела постель для этого «утопленника», и чтобы она приготовила ему какое-нибудь горячее питье.

Роджер убежал, за ним последовал Берт, крепко прижав к груди Уильяма. Остальные ребята рысцой бежали вслед. Но когда они прибыли домой и мать вышла им навстречу, Бетони быстро куда-то испарилась. По лестнице она взобралась наверх на сеновал.

Там она постаралась спрятаться между утрамбованными кипами сена. На сеновале было тепло и сухо, пахло летом – клевером и солнцем. Она подобрала ноги и крепко обхватила себя руками, положив подбородок на колени. Плотно вжавшись между двумя кипами сена, она чувствовала себя орешком в скорлупке и блаженствовала в тепле и темноте.

Бетони не спала, но ей, как во сне, представлялись картины весны и солнечного света. Ей казалось, что она едет куда-то, сидя на отцовских плечах. Они шли между цветущими яблонями, и белые и розовые цветы достигали высокого синего неба. Она их видела и касалась кончиками загорелых пальцев, и на них оставалась желтая пыльца.

Потом Бетони почувствовала, как она сползает с плеч отца, она уже у него на спине… И когда она сползала дальше, то увидела ужасный шрам у него на шее. Там когда-то был сильный ожог, настолько сильный, что остались рытвины глубоко под кожей. Отец всегда говорил ей, что ему уже не больно. Он даже временами вообще забывал об этом шраме. Но не Бетони. Когда она видела этот шрам, сквозь ее мозг и тело пробегала молния ужаса и сочувствия. Она никогда не забывала об этом.

Снизу ей что-то кричала Дженни. Она звала ее домой.

– Бетони-и-и. Ты на сеновале, да? Бетони! Тебя мама зовет!

Бетони не двигалась. В висках у нее стучало. Потом Дженни ушла и наступила страшная тишина.

Затем она услышала голос отца. На этот раз у нее просто вспыхнуло пламя в сердце. Бетони пошевелилась, и кипа сена покачнулась и упала на пол. Отец услышал стук и еще раз, более строгим голосом позвал ее.

– Бетони! Я знаю, что ты наверху. Сейчас же спускайся. Ты себя ведешь как жалкая трусишка!

Послышался звук и звяканье ручки ведра, затем отец начал качать воду.

– Как хочешь, – крикнул он ей. – Хочешь помирать с голоду – твое дело!

Она слышала его прихрамывающую походку, когда он шагал по булыжникам, слышала, как со стуком за ним захлопнулась дверь дома. Бетони подумала, что теперь, уж точно, его не волновало – жива она или нет. Он оставил ее одну здесь в темноте, в голоде и холоде, на съедение крысам!

Опять наступила тишина. Она продолжалась бесконечно, бесконечно… Потом вдруг задрожала лестница, и кто-то поднялся на сеновал и направился к ее укромной норке.

– Выходи, – спокойным и холодным голосом сказала ей мать. – Уже девятый час, и ты ничего не ела уже семь часов.

Бетони сдалась на милость победителя, и мать за руку привела ее домой.

– И ты еще смеешь прятаться, – сказала ей бабушка Кейт. – Увела с собой детей на реку, и из-за тебя чуть не утонул твой брат!

– Тебе не стыдно? – поинтересовался у нее прадед. – А если у Уильяма начнется лихорадка! Мне кажется, тебе стоит серьезно подумать над своим поведением, девица. Да, я так считаю!

– Она уже достаточно думала, – заметила мать.

– Как дела у Уильяма, мама? – спросила Бетони.

– Ха, могу сказать, что не так уж плохо! Он сидит в постели, а все бегают вокруг него. И твой отец тоже. Тебе не стоит волноваться из-за Уильяма. Он сейчас ходит в героях и наслаждается этим.

– Ну, успокойся, Бетони, – сказала бабушка. – Все уже закончилось. Улыбнись.

Но Бетони, хотя ей и стало легче, когда она услышала, что Уильям пострадал не очень сильно, все еще не могла прийти в себя и развеселиться. Она была виновата в том, что случилось. Она всегда была во всем виновата. Весь мир против нее. Она знала, что теперь уже никогда не будет улыбаться.

Уильяма держали в кровати три дня. Вечером он спустился вниз к ужину. У него было такое розовое, чистое, свежее лицо. Дженни сказала, что он похож на мальчишек из церковного хора. Тщательно причесанные волосы чудесного золотистого цвета блестели.

Воистину, это был его день. Каждый, кто входил в кухню, задавал ему вопросы, как он себя чувствует. И все что-нибудь дарили.

– Мама! – воскликнул Уильям, стуча ножом и вилкой по столу. – Бабушка сказала, что сегодня у нас будет торжественный ужин. Где он? Что у нас будет – пикша под соусом из петрушки?

– Успокойся, – сказала ему Бет. – Подожди, пока за стол сядет отец.

– Кто, я? – спросил Джесс. – Я уже сижу! Я просто бегом бежал, здесь так хорошо пахнет!

– Тогда я начинаю вас угощать, – сказала Кейт.

Она открыла дверцы печки и вытащила оттуда большой глиняный горшок. Он дымился и урчал, и вкусно пахло рыбой. Бет принесла его к столу и поставила посередине. Все наклонились к горшку и увидели, что там плавают тушеные угри.

Нужно было видеть лицо Уильяма. У него просто отвалилась челюсть и раскрылся рот.

– Ну что, сынок? – спокойно спросил его Джесс. – Ты и не мечтал об этом?!

– Боже! Как я хочу скорее попробовать! – воскликнул Уильям, и все кругом захохотали. – Я хочу попробовать! Скорее!

– Конечно, и тебе понравится. Еще бы! Это – пища королей!

– Ты сразу поумнеешь, – добавила бабушка, кладя себе на тарелку порцию.

Бетони поймала на себе взгляд отца. У нее внутри все задрожало. Он уже давно не смотрел на нее таким мягким и теплым взглядом. Бетони почувствовала, как ей стало легче на душе. Она решила, что впереди еще много хорошего, и, главное, она изменится: станет доброй, умной и будет вести себя хорошо. Но в этот момент Дженни открыла свой противный рот и сказала то, до чего ей не было никакого дела. Она все испортила. У Бетони напрочь испортилось настроение.

– Вы только посмотрите, – сказала противная Дженни, – Бетони улыбается. Л ведь сказала, что больше никогда не станет улыбаться!

– Я этого не говорила. Нет, не говорила! – кричала Бетони.

– Ты написала это в своем молитвеннике. Я сама это видела, Роджер тоже видел!

– Ах ты, мерзкая жаба! Ты еще подглядываешь за мной! – заорала Бетони, она перегнулась через Уильяма и ударила Дженни по лицу.

– Бетони, сию же минуту отправляйся спать! – приказал ей отец громовым голосом.

– Она еще не ужинала, – сказала Бет. – Бетони, извинись перед Дженни и поешь, как хорошая девочка.

– Я не стану извиняться и не буду ничего есть, – продолжала орать Бетони, соскочив со стула. – Я отправляюсь спать и потом умру от голода!

Она выбежала из кухни, громко хлопнув дверью, и помчалась, спотыкаясь, вверх по лестнице, без свечки, чтобы осветить себе путь. Она сорвала с себя бусы, которые отец подарил ей на день рождения, швырнула куда-то в сторону, и они приземлились на часах, висевших на стене.

– Угри! – возмущалась она, ощупью добираясь до спальни. – Ужасные, вонючие, скользкие – вот гадость!

Она достала из-под матраса свой молитвенник, вырвала оттуда страницы и, порвав их на мелкие клочки, разбросала по полу. Даже в темноте они смутно белели на полу.

– Вот так! – сказала она, резко срывая с себя одежду. – Теперь уж я точно попаду в ад.

Она залезла в постель и лежала там, напряженная и замерзшая, натянув себе на ноги ночную рубашку, как саван. Сегодня, когда она наконец заснет, это будет вечный сон. Она желала тихо умереть во сне. Ее поднимут с постели и положат в мокрую землю в маленьком гробу, изготовленном ее отцом. И потом вся земля замрет от горя.

Но хотя она заснула еще до того, как ее сестра тихонько залезла в свою постель, сон оказался не вечным.

Она проснулась, как всегда, при тусклом свете свечки среди утренней темноты. Бетони слышала звук воды, переливаемой из кувшина в тазик, и слабый вскрик Дженни, когда та собиралась с силами перед омовением холодной водой. Настало утро, и потом придет день, который ей придется выдержать.

Жизнь всегда знает, что лучше для человека, и отодвигает грусть и печаль все дальше и дальше от тебя. И если вы оглянетесь назад, то иногда даже и непонятно, из-за чего были переживания и разгорелся весь сыр-бор. Кроме того, одни события наплывают на другие, и это помогает нашим ранам затянуться. Вот и у Бетони иногда даже случались моменты радости и смеха, как было в тот день, когда ее отец закурил трубку. И постепенно все стало на свои места.

Все случилось после ужина, холодным мокрым вечером. Как всегда, прадед развернул свой стул поближе к огню и взял в руки газету. Детям разрешили посидеть подле огня, чтобы погреться, прежде чем отправляться спать. К этому времени бабушка уже чисто убрала кухню, а мать подбирала носки и чулки, которые нуждались в починке. Отец обычно сидел и разговаривал с детьми, спрашивая, как у них дела и готовы ли уроки к завтрашнему дню. Но в этот вечер он удобно устроился на стуле, достал трубку и табак и, не говоря ни слова, закурил.

Они не могли прийти в себя, лишь не сводили с него взгляда. Конечно, множество мужчин курили, но не их отец! Они даже не могли помыслить об этом. Дети заорали хором, и бабушка, которая насыпала сахар в сахарницу, резко развернулась, прижав руки к сердцу.

– Ах, вы, маленькие дьяволята, почему вы так орете?

– Не могу понять, в чем тут дело, – сказал Джесс, пуская клуб дыма в потолок. – Может, их так волнует вид моей трубки?

– Трубка? – сказал прадед, глядя на него из-под нависших бровей. – С каких это пор ты куришь трубку?

– С часа сегодняшнего дня.

– Где ты ее достал?

– Мне подарил ее Оунер Джексон, когда я был в Апхеме и забирал наш заказ с его баржи.

– Тебе нравится курить трубку? – спросил его Роджер.

– Пожалуй, да. Такая милая маленькая трубочка, и мне она нравится, как кость собаке. Трубку вырезали из березы в Си-Форест. Посмотрите, у нее на чашечке еще осталось немного коры. О, черт побери! Она опять погасла!

– Покажи, как ты ее зажигаешь, – попросила Дженни.

– Вам в самом деле интересно? Вообще-то это совсем непросто, не то что курить – втягивать в себя и выпускать дым обратно.

– Почему ты держишь коробок спичек прямо над чашечкой трубки? – спросил его Уильям.

– Трубку раскуривают именно так. С помощью коробка ты регулируешь тягу, и тогда трубка хорошо горит. И вы слышите, как она интересно поет, да? Дики, ты слышишь? Как будто звук трубы.

– Поэтому она и называется трубка, да, папа?

– Может, и так. Я никогда раньше не задумывался. Но что такое? Вы смеетесь надо мной? Вы меня просто разыгрываете!

– Да нет же! – сказал Уильям. Он прекрасно умел копировать отца.

– Только не мы! Боже мой, ни за что! Мы ничего такого не делаем!

Джесс энергично раскуривал трубку, внимательно посматривая на мордочки своих детей и одновременно делая вид, что совершенно не обращает на них внимания. И в этот момент в его руках воспламенился весь коробок спичек.

Джесс подпрыгнул, как подброшенный пружиной, и одним движением бросил коробок в очаг. Дети хором охнули, когда тот взорвался в огне. Прадед гневно уставился на Джесса, позабыв о своей газете.

– Ты что, собираешься поджечь весь дом?

– Нет, нет, что вы! – замялся Джесс. – Боже ты мой, конечно нет! Ни в коем случае!

На его лице было написано потрясение, будто он не мог поверить случившемуся: как коробок спичек мог воспламениться прямо у него в руках? Круглые синие глаза от удивления стали еще больше, и дети снова начали хохотать.

– Эй, – сказал он, указывая трубкой на Тома. – Ты что, тоже против меня? Да? Это правда? Так оно и есть. Ты тоже смеешься надо мной.

Том заморгал глазами. Он не привык, чтобы на него обращали внимание. Он отвернулся, на губах его еще дрожала улыбка. Он спокойно сидел, сгорбившись на своем месте, сложив руки на коленях. Впервые он был вместе с остальными, был частью семьи. Раньше он слушал все их разговоры, но все равно оставался чужим среди них. Он понимал, что отличается от них, и старался держаться тихо и незаметно.

Его спокойствие раздражало Бетони. Она понимала, что часто ведет себя глупо: слишком «показывает себя», шумит и скандалит, как маленький ребенок. А ведь она старше его на целых полтора года. Она была умнее и мудрее и знала гораздо больше.

Бетони подумала, что ей стоит постараться быть подобрее к Тому и даже помогать ему. Рядом с ней Уильям о чем-то спорил с Дженни. Ей стоит постараться, потому что это доставит радость отцу. Отец такой хороший, и ей хотелось сделать ему приятное. Ей даже хотелось стать на него похожей.

– Бетони, – сказал Джесс, стараясь говорить так, чтобы она слышала его в этом шуме. – Ты не принесешь мне коробку спичек?

– Да, конечно, сейчас, – ответила ему Бетони.

Наконец закончился долгий сезон дождей. К Рождеству начались ветры, и земля наконец смогла обсохнуть. Новый год пришел с морозами. Они длились до начала марта. Ребята залили дорожку в Ситчез-Боттом, но Бетони теперь редко ходила кататься. Сразу после школы она спешила домой, чтобы засесть за домашние задания. Ей выделили уголок у печки. Там было спокойно, и никто не должен был ходить взад и вперед, пока она делала уроки.

– Бетони занимается, – шепотом сообщал Уильям и старался тихонько пройти мимо на цыпочках, за ним следовали все остальные, и так продолжалось до бесконечности, пока Бетони не возмущалась и не звала на помощь мать.

Иногда мальчики прятали ее школьную сумку или стирали то, что она написала в тетрадке.

Они затачивали ее карандаши с двух сторон. Нашивали пуговицы на ее вышивку и раскрашивали пенал красной, синей и белой краской.

Дети дразнили и свою бабушку. Они засовывали ей в варежки разные сухие колючки или завязывали узлом рукава ночной рубашки. Как-то раз они положили дохлую сову в кладовку, где хранилась битая птица. У бабушки Кейт было плохое зрение, она вытащила сову и начала ее ощипывать, и только их хихиканье подсказало ей, что сорванцы что-то задумали.

– Ну, мальчишки – это всегда мальчишки, – смеясь, говорил ей прадед, и бабушка Кейт сердито отвечала:

– Вот поэтому я и не очень люблю их!

Как-то раз Роджер увидел, что часы деда висят на ручке шкафа. Было воскресенье, и прадед, как обычно, спал после обеда. Роджер уселся за кухонным столом и аккуратно разобрал часы. Он рассматривал все детали через линзу прадеда и тщательно сметал с них пыль маленькой кисточкой. Потом собрал часы снова. К сожалению, они не шли. И еще – оправа почему-то свободно болталась. Роджер снова повесил часы на место, он надеялся, что прадед ничего не заметит.

Надо было видеть ярость старика. Детям показалось, что он даже стал выше ростом. Казалось, он сейчас все разнесет в клочья.

– Да, мальчишки – это мальчишки, – ехидно заметила бабушка Кейт.

В понедельник Бет отвезла часы к старому мистеру Хайнсу в Чепсуорт. Вечером часы вернулись к прадеду в полном порядке.

– Часы ходят, я заплатила за их регулировку.

– Черт побери, иначе и быть не могло, – ответил ей старик.

– Мистер Хайнс сказал, что Роджер все прекрасно сделал для ребенка его возраста. Он сказал, что мальчика нужно отдать в обучение к часовщику.

– Он так сказал?

У Роджера засияли глаза.

– Зачем тебе идти в ученики к часовщику, если под носом такая мастерская? – спросил его прадед.

– Мне не хочется быть плотником, – ответил ему Роджер.

– Ой, ой, ты несешь настоящую чепуху!

– Когда придет его время, Роджер сам выберет себе профессию, – заявила Бет.

– Бог ты мой, – сказал Джесс. – Со мной все было по-другому. Ты заставила меня стать плотником, нравилось мне это или нет!

Он, улыбаясь, посмотрел на Бет, проходившую в этот момент мимо него.

– Жена, ты сделала именно так и не отрицай, пожалуйста!

Бетони, глядя на мать и отца, увидела, как между ними пролетела искорка. На лице матери можно было заметить некоторое недовольство. После того как Бетони осталась одна с отцом, она начала расспрашивать его об этом.

– Кем бы ты стал, если бы не работал плотником?

– Работал бы на ферме.

– Почему ты делаешь все, как говорит тебе мать?

– Обычно она знает, что для нас лучше, вот почему.

– Ты же мужчина. Ты не должен постоянно поддаваться ей. Наша мать очень любит командовать.

– Я знаю еще кое-кого с таким же характером.

– Это не я! Это не я!

– Нет, это ты, моя птичка. Ты – такая же, как твоя мать. В вас говорит кровь Тьюков.

– Тогда мне хотелось бы быть Изард.

– Но ты не стала бы такой умницей, а была бы похожа на меня, – ответил ей Джесс.

Бетони начала горячо все отрицать, но в глубине души она понимала, что отец прав.

Она знала, что у нее был темперамент и ум матери.

* * *

Не так легко было полюбить Тома. Он был такой чудной и вел себя как-то непонятно, например, воровал соль со стола.

Бетони сидела в своем углу на кухне. Мать и бабушка копошились в кладовке, расправляясь с муравьями, от них последнее время прямо житья не было. Стол в кухне был накрыт для обеда. На печи тушилось баранье жаркое.

Бетони сидела тихо, когда вошел Том и внимательно посмотрел на стол. Том не знал, что Бетони тут рядом, в своем укромном уголку.

Это была суббота, когда девочки убирались у себя в спальне. Том посмотрел на стол, потом прислушался, наклонив вбок голову, к шуму в кладовке. Потом он вытащил из кармана маленькую коробочку, насыпал туда соль из солонки и быстро вышел из комнаты. Двигался он очень тихо, хотя на ногах его были башмаки с подковками.

Бетони пошла за ним. Она стояла в сыроварне и смотрела на него через окно. Том пересек двор и вошел под навес для повозок, забрался на колесо и спрятал коробочку в отверстие в балке навеса. Потом вышел оттуда и пошел в огород. Там остальные ребята подравнивали живую изгородь. Бетони пошла под навес. Ей нужно было все узнать и увидеть. Но узнавать было нечего. Она не разгадала секрет Тома. В балке лежала обычная коробочка с обычной солью.

На следующее утро, перед тем, как идти в церковь, Бетони увидела, как Том пошел под навес. Он вытащил коробочку, заглянул внутрь и положил ее обратно. Бетони тихо стояла у него за спиной. Она увидела, как он побледнел, когда повернулся и увидел Бетони.

– Это соль, – сказала она. – Я видела, как ты брал ее со стола.

Том молча стоял, заложив руки в карманы и глядя в пространство.

– Почему соль? – спросила его Бетони. – Зачем она тебе? Для чего?

– Ни для чего, – пробормотал Том и отошел от нее. Вечером коробочка исчезла, и Бетони ее больше не видела.

Как-то вечером, когда ребята возвратились домой после катания, было видно, что им здорово досталось. Пальто Дики было разорвано по шву. У других мальчиков грязные, в синяках лица. И даже Дженни, всегда такая аккуратная, потеряла ленточку из косички.

– Я ненавижу Пруди Грин, – сказал малыш Дики. – Она обзывается. Она назвала меня кругломордым.

– С чего все началось? Почему вы стали ссориться? – спросила их мать. – Кто начал – ты или Пруди Грин?

– Начал Арчи Слютон. Он говорил гадости о нашем Томе, – ответила ей Дженни. Потом перехватила взгляд Уильяма и замолчала.

– Так, ребята, все идите в сарай и поиграйте там. Я хочу поговорить с Томом. Иди и ты, Бетони.

– Я не пойду, – запротестовала Бетони. – Я делаю домашнее задание.

– Делай, как тебе говорят, – приказала мать.

Бетони пришлось отправиться в сарай вместе с остальными. Все собрались в кружок, грея руки от фонаря, поставленного посредине.

– Ну, что у вас за секреты?

– Не говорите ей, – предупредил Уильям. – Она все выместит на Томе.

– Нет, я не стану этого делать. Хотите я поклянусь на Библии.

– Хорошо, ты все равно все услышишь рано или поздно от ребят в школе.

– Так в чем дело? Скажите же мне.

– Скорее всего, Том – незаконнорожденный, – сказала ей Дженни. – Об этом болтает Арчи Слютон и Тибби Ловаж.

Бетони вздрогнула и поближе протянула руки к фонарю.

– Боже мой, а что еще?

– Говорят и еще о всяких ужасах, – продолжал Уильям.

– Например, что отец Тома был убийцей и убил мать Тома в доме недалеко от кузни. Туда пришли люди, они колотили в кастрюли и горшки, а потом появился полицейский и повесил его на дереве.

– Я не верю этому, – сказала Бетони.

– И я тоже, – поддержала ее Дженни. Том вошел в сарай, и они все встали.

– Что сказала мама? – спросил его Уильям. – Она подтвердила, что твой отец был убийцей?

– Да, – ответил Том.

– Наверное, у него помутился разум, – прошептала Дженни. – Как это случилось с Мейзи Морган.

Том ничего не ответил, просто слегка пожал плечами. Бетони подняла фонарь повыше, чтобы видеть его лицо.

– Тебе не все равно, что твой отец убил твою мать и потом его повесили за это?

– Нет, – ответил Том. – Меня это не касается.

– Ты ничего не испытываешь?

– Нет, ничего.

– Я так и знала. Ты словно выточен из камня. Бетони, не забывай о своем обещании, – сказал ей Уильям.

– Я не собираюсь его мучить. Я и так потеряла слишком много времени, поэтому пойду на кухню – греться.

Но и на следующий день Бетони не могла позабыть об этой новости. Она попыталась застать Тома одного.

– Что ты чувствуешь, зная, что ты незаконнорожденный? – спросила она его как-то, перехватив его в конюшне. – Тебе самому не противно? К тому же ты еще и сын убийцы? Тебе не снятся кошмары?

Том ей ничего не ответил, он просто прошел мимо нее, направляясь на пастбище.

– Я не стану тебя мучить, – крикнула Бетони. – Мне только хочется знать, что ты испытываешь, вот и все! Если ты со мной поделишься, я стану тебе сочувствовать.

Том продолжал молчать.

– Тебе больно? – не отставала Бетони. – Ты винишь в чем-то Бога?

Том пошел быстрее. У него под ногами хрустела земля и замерзшие стебли травы. Он хотел побыстрее отделаться от Бетони и выйти в поле.

– Ты ведешь себя как дурак, – закричала она ему вслед. – Ты всегда отступаешь в сторону, чтобы не стоять у меня на пути. Это не может продолжаться вечно.

Кажется, она ошибалась. Для Тома вечность ничего не значила. Он мог находиться наедине сам с собой часами, особенно если таким образом мог избавиться от Бетони. Сложились уже свои правила поведения, которые Том, судя по всему, не собирался менять.

Том разговаривал со всеми остальными, но только не с Бетони. Он ее просто игнорировал. Когда вся семья собиралась вместе, он старался держаться в стороне и не принимать участия в общем разговоре.

Если и это не помогало, и Бетони не оставляла его в покое, он просто шел к Бет, помогал ей кормить кур, собирать свежие яйца или сидел в коровнике и смотрел, как она доит коров. Том понимал, что рядом с Бет он в полной безопасности, как скворец, сидящий в терновнике.

До Чепсуорта нужно было пройти четыре мили, если даже выбирать короткий путь через поля. Бетони приходилось проделывать этот путь туда и обратно каждый день. Она всегда ждала того момента, когда дойдет до пересечения железной дороги в Стикингтон-Холл. Это значило, что она отшагала уже половину пути. Кроме того, по утрам здесь ее ждала Ненси Спосс. Вторую половину дороги им было веселее шагать вдвоем. Время тогда пролетало незаметно, ведь нужно было обсудить так много! По вечерам они стояли у перекрестка часами, чтобы доспорить до конца или докончить какую-нибудь историю.

Ненси, на три года старше Бетони, была одной из десяти лучших учеников, которые начали посещать среднюю школу и получали стипендию для бедных детей.

Она спокойно и обыденно рассказывала о том, как вначале их, девочек, которые учились на стипендию для бедных, в классе отделяли от остальных детей ширмой, чтобы их запах, и зараза, и их вши не распространялись среди благородных девиц.

– Теперь все по-иному, – говорила ей Ненси. – Нас теперь гораздо больше… и им просто не хватает для всех экранов и перегородок.

Сначала Ненси не понравилась Бетони. Она казалась ей слишком грубой и простой. И вела себя порой как мальчишка. У нее была плотная и приземистая фигура, грубая кожа на лице, а волосы низко росли надо лбом, и поэтому лицо казалось мрачным и угрожающим. Она сама говорила, что обладает «красотой ослицы». Но под этим низким лбом скрывался острый логический ум. Она всегда держала себя в руках и была полна энергии и живости, к тому же обладала хорошим воображением. Ненси была милым человеком, и Бетони крепко подружилась с ней.

Ненси лучше всех училась в школе по всем предметам, в том числе хорошо успевала в английском. В пятнадцать лет она организовала в школе дискуссионный клуб, на заседаниях которого обсуждались вопросы обязательного религиозного обучения, различные научные эксперименты и борьба женщин за равные права с мужчинами. Участие принимали и ученики, и учителя. Ненси четко знала, чего хочет добиться в жизни. Она стремилась получить научную степень в Кембридже, дальше заниматься химией и еще принимать участие в. политической жизни страны.

Несмотря на свои амбиции, Ненси двумя ногами стояла на земле. Ее родители были бедны, и на первом месте у нее всегда была семья. Отец работал на железной дороге, а мать занималась стиркой белья для людей. Если отец болел, а это случалось довольно часто, то Ненси подрабатывала в Чепсуорт-Парке – полола, сажала рассаду и т. д.

Если заболевала мать, то Ненси пропускала школу и стирала вместо нее. У нее всегда находилось время, чтобы помочь своим братьям, которые хотели стать служащими на железной дороге.

Пару раз во время каникул Ненси проводила время в Коббсе. Ее интересовало абсолютно все – старые здания, изделия, которые выходили из-под рук мастеров, – все эти столы, стулья и всякий инвентарь, сами работники. Но кто ее совершенно заинтриговал, так это Том.

– Он постоянно один, в стороне… У вас такая большая и сплоченная семья, а он как-то поодаль. И никогда с тобой не разговаривает. Почему?

– Когда он только очутился у нас, я плохо к нему отнеслась. Я была очень жестока. Только теперь я все поняла. Иногда мне так стыдно за это.

– Конечно, ты должна стыдиться! – воскликнула Ненси.

– Правда, я такая гадкая! – воскликнула Бетони. – В моем характере собрались все черты, которые мне противны! Ты понимаешь? Мне неприятны все черты моего характера.

– Ах ты, бедная малышка, – насмешливо заметила Ненси.

– У человека может поменяться характер?

– Ну, если очень сильно этого захотеть, то можно достичь просто чудес. Но ты-то на самом деле совсем не хочешь меняться. Разве не так? Тебе ведь наплевать на остальных людей. Ты их в упор не видишь, разве что в связи с самой собой.

– Благодарю. Я иногда спрашиваю себя, почему я дружу с тобой.

– Я – твоя совесть, – ответила ей Ненси.

Когда Ненси окончила учебу в школе и отправилась в Кембридж, для Бетони это был просто удар. Мир опустел, потому что на все она смотрела глазами Ненси, оказывается, у нее вообще не было собственного мнения. Да, она хорошо училась, но своих взглядов у нее не было, и ей было достаточно разговоров с Ненси, чтобы на их основе вырабатывать свое отношение к людям. Другие девочки после Ненси показались ей такими скучными. Но хуже всего было то, что она боялась, что сама напоминает этих девочек. Со временем у нее появились новые друзья, но никогда больше не было такой подруги, как Ненси.

* * *

Как-то летом она повстречала Джеффри Денвилла. Он пришел в Холт за книгами для своего отца. И они остановились поболтать. Мимо них прошел поезд. Ненси называла его «Медленный Поезд Отсюда Туда».

Джеффри заметил, что поезд запаздывает. После этого он каждый вечер приходил, чтобы погулять с Бетони по старой дороге и поговорить о том, о сем. Бетони уже исполнилось пятнадцать лет, Джеффри был старше на полтора года. Мать Джеффри состояла в родстве с мистером Чампли из Чепсуорт-Парка, у отца был приход в Вуди-Лейтон. Бетони казалось, что Джеффри самый красивый мальчик на свете – высокий, стройный, с волосами прекрасного темно-русого цвета с рыжеватым оттенком. Черты лица тонкие и приятные. Даже имя его казалось ей верхом аристократизма. Похоже, что Джеффри и сам так думал.

Джеффри открыл для нее совершенно новый мир – мир огромных гостиных с персидскими коврами на полу, где каждый день пользовались посудой из вустерского фарфора, а священники в шелковых одеяниях с торжественными и серьезными лицами вели беседы, как лучше справляться со своими святыми обязанностями. А их жены грациозно передвигались из сада в гостиную, потом на площадку для крокета. Там она узнала много интересного, например, что молодой виконт с трудом мог нацарапать свое имя и почему дочка дьякона стала жить в Чешире.

Бетони ужасно хотелось познакомить с Джеффри своих братьев и сестру, ей хотелось похвастаться своим новым, таким необычным знакомым.

Но когда Джеффри пожаловал в Коббс, его визит прошел совсем не так, как представляла себе Бетони.

Беды начались, когда они повели его по саду-огороду. Джеффри вляпался прямо в свежую коровью лепешку. То, как он расстроился и как тщетно пытался отчистить свою обувь, подействовало на ребят как удар грома. Они все просто онемели.

А потом они развеселились и засыпали Джеффри предложениями: Уильям, например, предложил позаимствовать у бабушки ее ботинки, с резиночками по бокам. Роджер прикатил тачку, чтобы с почетом повезти на ней Джеффри. Дженни все время выбегала вперед и сверхстарательно фартуком старалась стряхнуть с лица и одежды Джеффри брызги жидкого навоза.

– Боюсь, что вы считаете меня чистюлей, – сказал Джеффри, обороняясь от напора Дженни и от ее порхающего фартука.

– Бог ты мой, нет, – уверяла его Дженни, – просто у вас нервы не в порядке!

– Разве коровы не срут в Вуди-Лейтене? – спросил его Уильям.

– Только не в нашем дворе.

– Тогда вы, наверное, не выращиваете ревень? – продолжал приставать к нему Уильям.

– Боюсь, что нет.

– Что вы все время говорите «боюсь» да «боюсь»! Чего вы так боитесь?

– Это всего лишь привычное выражение.

– Ах, выражение.

Уильям торжественно кивнул головой, высокомерно поглядывая на окружавших их ребят.

– Да, просто выражение. Боюсь, что это так!

– Прекрати, – скомандовала Бетони, ущипнув Уильяма за руку. – Ты что, не умеешь себя вести, когда приходят гости?

– Гости? – переспросил Роджер. Он засунул руку под рубашку и начал скрести себе подмышку, как маленькая обезьянка.

– Не-а, я не знаю. Гости! Ага! А что дальше? Что мы должны делать?

– Пошли на пастбище, – предложила Дженни. Ей стало жаль Джеффри и Бетони. – Может, мы там найдем грибы?

Джеффри шел в окружении девочек. Они старались защитить его от мальчишек.

– Бетони рассказала нам, что вы из очень почтенной и старинной семьи. Правда, она сама рассказала нам об этом.

– Ну, – начал Джеффри, – они прибыли сюда вместе с Вильгельмом Завоевателем.

– Наши уже жили здесь, – вмешался Уильям, нарочно наступая Джеффри на пятки.

– Ну, а ваш отец, он что, служит в церкви? – продолжала светскую беседу Дженни.

– Да, он священник. Кстати, он очень дружит с вашим священником – мистером Уиздомом. Понимаете, они вместе учились в Оксфорде. Он приятный человек, да? Я имею в виду мистера Уиздома.

– С ним все в порядке, – ответила ему Дженни. – Просто нам гораздо больше нравится мистер Чанс из Истери.

– Ах, да, ваш приходской священник. Да, мой отец говорит, что он вполне приличный человек, но слишком потакает простым людям.

– Не знаю, кому уж он там потакает, – возмутился Уильям, продолжавший идти позади, – но только все говорят, что Чанс делает у нас гораздо больше, чем Уиздом. И это правда!

Джеффри сразу перешел на французский язык. Он сказал Бетони:

– Бетони, твои братья такие невоспитанные! Почему их никто не останавливает? Давай говорить только по-французски. Честно говоря, мне надоели все эти споры.

– Хорошо, хорошо, – ответила ему Бетони.

Но вскоре поняла, что, занимаясь всего два семестра французским, она могла всего лишь энергично кивать головой и постоянно повторять: «Да! Да!» Джеффри стрекотал по-французски как кузнечик. Иногда, когда она по интонации Джеффри понимала, что он что-то спрашивает, она, с трудом подбирая слова, пыталась ему что-то объяснить.

Ребята были вне себя от восторга и начали исполнять перед ними пляски дикарей.

– Ули вули мули ву? – обращался к Роджеру Уильям.

– Кескер петти ветти бонг! – отвечал ему Роджер. – Ви, ви! Уидли ви!

Они продолжали танцевать перед маленькой группой, размахивали руками, хлопали друг друга по плечу. Потом начали изображать продавцов лука, приехавших сюда на велосипедах.

– Окер делла лунер! Монна ми перу! – пел Уильям. – Прей томато блумер! Пурер квирер му!

– Монг джю! Монг онг-юнгс! – орал Дики. – Вулла черри бикиклетт!

– Тинг-э-линг, тинг-э-линг! – вопил Роджер. – Скузер, скузер! Силвер плей!

– Послушай, – внезапно возмутился Джеффри, – Бетони, я тебя умоляю! Скажи им, чтобы они прекратили так глупо и безобразно себя вести!

– Ну, мне кажется, тебе лучше разговаривать по-английски, – возмутилась Бетони.

– Может, ты не поняла, что я разговариваю с тобой по-французски.

– Тинг-э-линг! Тинг-э-линг! – не замолкал Роджер. – Скузер! Скузер! Силвер плей!

– Не обращай на них внимания, – сказала Бетони. – Если ты не будешь их замечать, им скоро все надоест и они перестанут к тебе приставать!

Но Джеффри уже не мог остановиться. Он был расстроен почти до слез и быстро ушел домой. Бетони проводила его до Таптона, вяло пытаясь как-то успокоить его.

– Извини моих братьев за их поведение. Но они не хотели тебя обидеть, они просто так забавлялись. Они не желали ничего дурного.

– Извини, – отвечал ей, краснея, Джеффри. – Я просто не привык к подобным выходкам.

Бетони было жаль его, но ее разбирал смех – ну можно ли быть таким обидчивым, прямо как девчонка. Когда они распрощались, Бетони поняла, что больше никогда не встретится с ним. Ну и пусть, надо же было так ослепнуть. Но все же ей было неудобно за свою переменчивость по отношению к Джеффри.

– Бетони, ты станешь учиться в университете, чтобы получить ученую степень, как Ненси Спосс?

– Нет.

– Почему? Ты же умная и много знаешь, разве не так?

– Ну, не так уж много, – отвечала Бетони и не кривила душой.

С возрастом она стала достаточно трезво оценивать свои способности, научилась видеть себя такой, какая есть, а не такой, какой хотелось быть. «Что ж, мы все, как правило, далеки от идеала», – думала Бетони. Она вспомнила, как ее поразило, когда прадед назвал Джорджа Хопсона лучшим плотником в его мастерской. Почему не ее отца? Она не могла примириться с тем, что он не был первым. Но время шло, и Бетони сама поняла правоту прадеда. Ей пришлось примириться с мыслью, что навыки в работе – это еще не все. Было еще что-то, что делало человека мастером. Ее отец был очень хорошим человеком, и ей пришлось помучиться, прежде чем она смогла прийти к подобному выводу.

Бетони всегда прекрасно училась в своей сельской школе, но она понимала, что ей самой недостает дисциплины и силы воли Ненси, чтобы занять первое место в школе высшей ступени. Это понимание пришло почти безболезненно, потому что в это время она переживала пик дружбы с Ненси. Бетони была счастлива, что ей уделяет так много внимания самая умная девочка в школе. И тогда она почти не думала о собственном будущем, ей было достаточно дружбы с Ненси.

Теперь же, когда она отвечала на вопрос Роджера, ей пришлось примириться с еще одной правдой, и она сделала еще один шажок вперед. Она повзрослела еще немного!

Ей казалось, что она движется вперед так медленно. Ее братья и сестра точно знали, кем они бы хотели стать. Дженни, которой едва исполнилось пятнадцать лет, встречалась с Мартином Холтом, и через три года они собирались пожениться.

Уильям и Том работали в мастерской. Роджер, хотя он все еще мечтал о том, чтобы стать часовщиком, тем не менее согласился парочку лет тоже проработать в мастерской деда, чтобы овладеть каким-нибудь ремеслом.

Дики учился в школе, но он считал дни, когда сможет присоединиться к своим братьям. У них были такие чистые, незамутненные и уверенные глаза. Бетони, в отличие от них, чувствовала себя как слепой котенок. Она все еще продолжала метаться из стороны в сторону.

В школе ею были довольны. Бетони средне успевала по математике, географии и биологии, но зато блистала в истории, английском и рисовании. В классе она вела себя ровно, возмутителем спокойствия не была, школьные правила под сомнение не ставила, с учителями не спорила. Поэтому к ней все хорошо относились, но Бетони это не радовало, наоборот, ее это угнетало. Ненси Спосс не была ручной, и ее поступки невозможно было предсказать заранее, а Бетони хотелось стать похожей на Ненси. Но она понимала, что прежде всего нужно стать самой собой, личностью. А для нее до сих пор было загадкой – кто же она на самом деле. Неужели просто чурка, которая впитывает в себя, и только?

Мисс Мейберри, веря в пользу общения, иногда приглашала к себе на чай некоторых девочек. Она учила их массе полезных вещей, например, как пользоваться щипцами для сахара и почему нельзя разрезать тост на кусочки во время завтрака. Она советовала им, как лучше гладить одежду, и самое главное, как добиться великолепно выглаженных рукавов без всяких складок и морщинок.

Бетони теперь ходила в обычной форме для старших учениц: длинная юбка из темно-синей саржи, черный кожаный пояс с серебряной пряжкой, на которой был изображен символ школы, белая блузка с тугими манжетами и высоким воротничком и темно-красный галстук в узкую розовую полоску.

Бет великолепно гладила ее блузку, и Бетони всегда гордилась прямой острой складкой на каждом длинном рукаве. Но теперь она поняла, как жестоко ошибалась, и поспешила домой после урока мисс Мейберри. Она разогрела утюг на огне и показала матери, как правильно гладить рукава – никаких складок и чудесно скругленная головка рукава.

Бет с удовольствием следила за Бетони.

– Бог ты мой, если бы я раньше знала, как ты ловко гладишь, я бы уже давно поручила тебе всю глажку. Но все еще впереди. Догладь рубашки твоих братьев, и вот тебе еще целая корзина белья. У тебя будет огромная практика.

– Но я не могу! Мне нужно приготовить домашнее задание на завтра.

– Обязательно, – подтвердила ей Бет. – Но у тебя еще много времени, чтобы выполнить все задания!

После этого Бетони приходилось гладить белье для всей семьи, и в будущем она старалась не афишировать лишний раз свои знания и умение!

Мисс Мейберри была милой, но Бетони обожала мисс Ниотт, директрису школы. У нее были приятные и острые черты лица, седые волосы, которые она начесывала на уши, мягкий голос, к которому тем не менее все прислушивались. Она так «вкусно» произносила даже самые простые слова. После уроков мисс Ниотт Бетони решала, что станет говорить на правильном английском языке, но все кончалось, как только она снова оказывалась дома.

Когда Бетони пошел семнадцатый год, мисс Ниотт поинтересовалась, какие у нее планы и намерения на будущее.

– Вам, наверное, необязательно работать? Дома так много разных занятий.

– Но я не хочу оставаться дома! Я хочу повидать мир!

– Мир? – переспросила ее мисс Ниотт с огоньком в глазах.

– Да, ну хотя бы Англию.

Мисс Ниотт на этот раз ничего ей не сказала, но позже она попросила Бетони помочь некоторым ученицам, которые отстали в учебе из-за эпидемии инфлуэнцы. В конце семестра эти девочки прилично сдали экзамены, и мисс Ниотт была довольна Бетони.

– Работа учителя совсем неплохая!

Она легонько кинула это слово Бетони, подобно тому, как бросают камешек в воды пруда.

– Но для того, чтобы работать учителем, нужно ведь поступить в колледж.

– Необязательно, – заметила мисс Ниотт. – Я, видимо, смогу вам помочь. У вас есть способности к преподаванию, и если в течение года мы будем помогать вам, по истечении года я постараюсь кое-что сделать для вас.

После этого Бетони училась еще старательнее – перед ней была поставлена четкая цель. В семнадцать лет она получила хороший аттестат. Мисс Ниотт вызвала ее к себе, чтобы обсудить планы на будущее.

– Бетони, я помню, как вы мне говорили, что хотели бы повидать мир. Если вы не передумали, то я могу написать своей знакомой мисс Телерра. Она заведует частной школой – «Олдбурн и Симсбери», средняя школа для девочек в пригороде Лондона.

– О, благодарю вас, – сказала Бетони.

– Мисс Телерра требуется помощник учителя. Мне кажется, если я обращусь к ней, она может принять вас без предварительного собеседования. Нужно только послать ей письмо, я помогу вам его составить. Школа мисс Телерра похожа на школу Лок. Вас это интересует?

– Да! – радовалась Бетони. – Лондон! Боже ты мой!

– Пригород Лондона, – заметила мисс Ниотт.

– Конечно, – продолжала радоваться Бетони. – Пригород Лондона. Вы правы!

Дома, когда она рассказала свои новости, Дженни и Уильям были поражены.

– Ты что, действительно хочешь уехать из дома? – спросила ее Дженни. – Поехать в Лондон? Совсем одна?

– Конечно, все хотят поехать в Лондон!

– Мне кажется, что ты не должна этого делать, – заметил Уильям.

– Мама, скажи Бетони, чтобы она не ездила в Лондон! Скажи ей!

– Бетони достаточно взрослая, чтобы самой решать, что ей делать. Она умная девушка, и мне кажется, что она будет хорошо там себя вести.

– Ну, а я не поехал бы в Лондон, – сказал Уильям. – А ты, Том?

– Нет, – ответил Том. – Мне и здесь хорошо. Джесс помалкивал во время этого обсуждения. Но потом, когда прогуливался с Бетони по саду, он грустно посмотрел на нее.

– Не смотри на меня так! – воскликнула Бетони, – А то я никуда не поеду!

– Не обращай на меня внимания, мой цветочек. Делай так, как тебе лучше, если даже для этого придется поехать в Лондон.

– Это пригород Лондона, – поправила его Бетони.

– Какая интересная жизнь нас ждет – от тебя к нам будут по почте приходить письма, и все такое!

– Я буду просто учить девочек!

– Но разве это не интересно, а? Ты не похожа на своего отца, он у тебя такой простой и неграмотный! И к тому же нигде не был.

Бетони взяла его за руку.

– Мисс Ниотт все еще ожидает ответа от мисс Телерра. Я еще долго не уеду отсюда.

Но уже через несколько дней мисс Ниотт получила ответ от мисс Телерра. Там говорилось, что мисс Телерра с удовольствием примет мисс Изард в свой штат, чтобы та преподавала историю и английский, с зарплатой в тридцать шесть фунтов в год. Учитель нужен ей срочно, и, кроме того, она полностью доверяла мисс Ниотт. Мисс Телерра обойдется без обычного предварительного собеседования. Она будет счастлива, если мисс Изард начнет работу с начала летнего семестра. Мисс Ниотт помогла Бетони написать благодарственное письмо, и после этого прибыло еще одно послание от мисс Телерра, где подтверждалось принятие Бетони на работу.

Кухня в Коббсе на время преобразилась в мануфактурную лавку, куда ни глянь – всюду отрезы материи. Бабушка Кейт не снимала очков, и в ее руках постоянно была нитка с иголкой и какая-то недошитая вещь. Два чугунных утюга не успевали остыть после работы.

Джесс срочно мастерил дорожный сундучок. Он сказал, что скорее всего туда не уместятся все новые вещи Бетони, но если он сделает сундук больше, то его не увезет ни один железнодорожный состав. Сундук был изготовлен из дерева, обит брезентом и покрашен в зеленый цвет. Там были еще веревочные ручки и, чтобы он не открывался, кожаные ремни и блестящий медный замок с маленьким фигурным ключиком. На застежке черным выведены инициалы Бетони.

Время тянулось так медленно, но когда час расставания настал, Бетони пожелала, чтобы оно остановилось или повернулось вспять.

Попрощавшись со всеми, она вдруг поняла, что все важные слова так и остались непроизнесенными, а вопросы незаданными. Но было уже слишком поздно.

Дед всунул ей в руку кошелек с тремя фунтами и десятью шиллингами.

– Это не для лишних трат, а для неожиданного случая, – заметил он.

– Не забывай проветривать свои вещи, – поучала ее бабуля.

– Пиши письма каждую неделю, – сказала Дженни.

– И присылай открытки! – хором заявили ребята.

– Запомни, Бетони, – сказала ей мать. – Если тебе там не понравится, сразу же возвращайся домой.

– Мне там обязательно понравится, – ответила ей Бетони.

– До свидания, Бетони, – сказал Том.

– Слава Богу, ты от меня избавился, – смеясь, ответила ему Бетони. Том пожал плечами.

Отец отвез ее на станцию в Чепсуорте и посадил на поезд. Он стоял на платформе и пытался раскурить трубку. Он чересчур старательно набивал в нее табак, глядя на Бетони, которая высунулась в окно вагона.

– Твой сундук с тобой? – внезапно спросил он ее.

– Да, ты же сам занес его в вагон.

– У тебя записан адрес квартиры, где ты будешь жить?

– Папа, я записала все указания мисс Телерра.

– Как зовут твою будущую хозяйку?

– Миссис Брим.

– Ну да, я помню, что-то связанное с рыбой. Эй, посмотри! Кондуктор вошел, и сейчас поезд тронется!

Раздался свисток, и поезд медленно двинулся вперед. Бетони еще сильнее высунулась из окна, и отец пошел рядом с вагоном.

– Послушай, ты сейчас уедешь. Я вижу, как начальник станции машет маленьким зеленым флажком, и у него такие блестящие пуговицы! Ничего не скажешь, тип заметный, наверное, он знает, что ему нужно делать.

– Поехали! – воскликнула Бетони. – Мы едем все быстрее. Прощай, отец! Прощай, папочка!

– Береги себя там, в Лондоне, – крикнул ей в ответ Джесс.

Он шагал рядом с вагоном все быстрее, приволакивая ногу.

– Береги себя, мой цветочек! Смотри, чтобы тебя там никто не обидел!

Поезд набрал скорость, и отец остановился на платформе. Бетони не сводила с него глаз и продолжала махать ему рукой, пока одинокая фигура не осталась далеко позади.

Бетони стало грустно, и ей показалось, что она зря уехала и оставила своего отца. Но потом она разозлилась и отбросила от себя грусть и чувство вины. Она говорила себе, что имеет право на собственную жизнь.

Она ехала одна в купе почти до Лонг-Стоуна, но потом к ней подсели двое мужчин средних лет. Они сразу же начали читать газеты. Бетони была поражена, и все пыталась понять, не притворяются ли они. Неужели люди могут ехать на поезде, который несется так быстро, и совсем не волноваться. Можно подумать, они просто прогуливаются по дороге! Поразительно! Наверно, эти двое мужчин очень часто ездили на поезде. Когда-нибудь она тоже будет путешествовать с полным спокойствием. Но сейчас она была новенькой, неопытной учительницей, и ее поражало абсолютно все.

Ей казалось, что примулы, росшие вдоль дороги, гораздо крупнее тех, которые росли у них дома. Ей также казалось, что небо над Оксфордширом и Букингемширом тоже отличалось от неба у них дома! Наверно, те города, мимо которых они проносились, были населены людьми более важными и умными, чем те, которые остались дома. Ее восхищали проносившиеся мимо города. Там свершались великие события! А Лондон был венцом всего! Самый главный город! Наверное, люди, живущие в нем, вершат судьбами мира!

К сожалению, путешествие закончилось слишком быстро, и когда Бетони увидела серый город, окутанный дымом в синем весеннем небе, она ощутила разочарование – чудо первого мгновения уже никогда не повторится. Бетони стояла, прижав лицо к стеклу. Она видела, как постепенно становится все больше железнодорожных путей. Они переплетались, сливались друг с другом и снова расходились в разные стороны. Какие-то головоломки из сверкающей стали. Поезд подошел к платформе, под навес, и дневной свет стал похож на воду в аквариуме зеленоватого цвета. Это что – уже Лондон? Конечно, это был Лондон.

– Пэддингтон! Пересадка на другие линии! Носильщик потащил ее багаж к выходу, и Бетони села в автобус, направлявшийся на север. Цена билета была четыре пенса. Они проехали пятнадцать минут и оказались у Пентинг-Харта; перекрестка пяти дорог. Бетони вышла и стала сверяться с записанными у нее указаниями, куда ей двигаться дальше. Сундук стоял рядом с ней. К Бетони подошел мужчина и вежливо приложил руку к шапке.

– Куда отнести ваш багаж, мисс?

– Метлок-Террас, – ответила ему Бетони.

– Это совсем близко отсюда. Всего в десяти минутах ходьбы через парк.

Мужчина был небольшого роста, но он легко закинул на плечо сундучок Бетони.

– Это будет стоить вам шиллинг, – неуверенно сказал он ей.

– Благодарю вас, вы очень любезны.

– Вы только что приехали в Лондон? – спросил он, когда они шли через парк. – Наверное из провинции, так? Видимо, приехали сюда отдохнуть?

– Нет, я буду преподавать в средней школе для девочек «Олдбурн и Симсбери».

– Вот так так! Моя старшая дочка учится в этой школе. Она получила стипендию три года назад. Ее зовут Флорри, Флорри Смит. А как вас зовут, мисс? Я хочу ей рассказать о вас, когда вернусь домой!

– Мисс Изард.

– Я ей расскажу, что познакомился с вами. Она, Флорри, хорошая девочка. Я знаю, она вам понравится.

Некоторое время он шел молча, заглядывая в лицо Бетони.

– Вы, наверно, думаете, как человек, вроде меня, да еще и безработный, может себе позволить, чтобы его дочь училась в средней школе.

– Я ни о чем таком и не думала, – ответила ему Бетони.

– Вы не станете ничего болтать об этом, ладно? Я имею в виду – в школе? Что вы видели отца Флорри и он берется за любую работу, чтобы подработать хотя бы несколько шиллингов. Не стоит там говорить об этом. В средней школе учатся разные девочки, и они почти все из обеспеченных семей, и мне бы не хотелось, чтобы они издевались над Флорри.

Они шли по парку, и он повел рукой в направлении восточной границы парка.

– Школа расположена там. Вы видите белую стену за этими деревьями? Вам будет хорошо в Метлок-Террас.

Они миновали высокие железные ворота и пошли по извилистой дороге к зданиям, стоявшим неподалеку. Номер пятьдесят стоял в центре других домов. На окнах были присобраны сетчатые занавески, в дверях вставки из цветного стекла. Мужчина занес сундучок на ступеньки и поставил его на крыльце. На лице его было написано страдание, когда Бетони отдавала ему шиллинг, но он его взял и снова приложил руку к шапке.

– Всего вам лучшего, мисс Изард, и если вы услышите, что кому-то нужен плотник, не забудьте, пожалуйста, о Джо Смите.

– Плотник? – переспросила Бетони.

– Да, это моя специальность, и я ей занимаюсь, когда у меня случается работа, – сказал мужчина и ушел, в последний раз отдав ей салют.

Бетони нажала кнопку звонка, и его звон эхом разнесся по всему дому. В одном из окошек украшенные кольцами пальцы отодвинули занавеску и потом опустили ее на место.

Наконец миссис Брим открыла ей дверь. О, это была величественная особа с крутыми завитушками волос на висках и большими белоснежными зубами квадратной формы на крупном лице. И двигалась она медленно и очень важно. Мисс Брим стояла в холле, сложив руки на животе, глядя на сундучок Бетони, как будто не понимала, как с такой вещью можно было путешествовать. Оказалось, что прислуга Руби выбрала именно этот момент, чтобы вылить на себя кастрюльку кипящего молока, и сейчас пыталась в кухне обмыть руку раствором соды. Миссис Брим пришлось позвать свою дочь Эдну, чтобы та помогла Бетони поднять наверх ее сундучок.

Конечно, в этом не было ничего страшного. Во всем была виновата Руби, такая неуклюжая девица!

– Конечно, мисс Изард, я обычно не соглашаюсь заочно брать к себе квартирантов, но за вас поручилась мисс Телерра.

Бетони не знала, что отвечать миссис Брим. Она пробормотала что-то вежливое и неразборчивое и двинулась вслед за Эдной, сначала за бархатную драпировку, а потом вверх по лестнице. На площадке, где через окно в эркере было достаточно светло, она и Эдна начали рассматривать друг друга. Эдна была живой девушкой с хорошим цветом лица и выпуклыми глазами зеленого цвета. Пока ее мать держала речь, она все время строила рожицы и закатывала глаза.

После этой площадки они еще поднялись наверх до самого чердачного помещения. Миссис Брим открыла дверь и ввела всех в спальню Бетони – просторную, с высокими потолками, залитую светом. Окна выходили в парк.

– Вы видите, я вам выделила хорошую комнату с прекрасным видом на парк. Все мои постояльцы мечтают об этом. Так что вам повезло.

Она говорила так, как будто только в ее доме был прекрасный вид из окон. А все остальные смотрели на городскую свалку. Эдна скорчила гримаску и опять закатила глаза кверху.

– Это приятная комната, – ответила ей Бетони. Она поняла по молчанию миссис Брим, что не выказала должного восторга, и добавила более эмоционально.

– Мне здесь нравится. Да, очень нравится.

– Эдна занимается в средней школе, – заметила миссис Брим. – Вы почти одного возраста, поэтому я разрешаю ей задержаться у вас, чтобы вы познакомились поближе.

Как только мать вышла из комнаты, Эдна свалилась на постель.

– Бедная мама! Она даже не представляет, как она смешна!

– Смешна? Мне так не показалось.

– Тогда, умоляю, скажите, что вы о ней подумали?

– Мне кажется, она держится с большим достоинством.

– Она вынуждена так держаться. Одно резкое движение – и ее кудряшки разлетятся в стороны. Но давайте поговорим о вас. Вам сколько лет? Восемнадцать? Мне исполнится семнадцать двенадцатого июня. Но я выгляжу гораздо старше, не так ли? Мама говорит, что я выгляжу вполне взрослой, и мистер Торзби тоже так считает.

Бетони было всего лишь семнадцать лет, но ей казалось, что об этом лучше не говорить. Вместо этого она переспросила:

– Мистер Торзби?

– Один из наших жильцов. Боже! Я хотела сказать гостей! Он один из всех чего-то стоит! Он – хирург и очень мил. Но все же вернемся к вам. Вы, наверно, очень умная, если станете учить в «Олд и Сим-с».

– Я самая обычная девушка, – ответила ей Бетони.

– Вам нужно будет встретиться утром с мисс Телерра?

– Да, в девять часов.

– Вот уж не завидую. Хотя она вполне ничего. Теперь скажите мне, вы не хотите пойти прогуляться сегодня? У нас много времени, и я могу показать вам город. Что вы хотите посмотреть?

– Все, все, – ответила ей Бетони.

Для всех живущих в Стентон-Райз все путешествия начинались и кончались на Бродвее, и девушки сели на автобус, идущий к Мерилбоуну. Они посетили музей восковых фигур мадам Тюссо, прошлись по Оксфорд-стрит, заглядывая в витрины магазинов. Потом выпили чай с булочками у «Робини». Затем доехали автобусом до Челси и прогулялись вдоль набережной.

– Хорошо, что у вас есть деньги, – сказала Эдна. – Я потратила свои карманные деньги давным-давно. Вы не против, что вам приходится за все платить? Когда у меня будут деньги, я тоже стану платить за вас.

– Нет, все нормально, – ответила ей Бетони.

– Вон тот молодой мужчина смотрит на вас. Ну тот, высокий и с темными усами. Некоторые из мужчин такие нахальные! Вы видите, как он на вас уставился?

– Нет. Передо мной стоят короли и королевы Англии!

– Что? А, эти восковые фигуры! Правда, они великолепны? Прямо как живые! Что еще вы хотите посмотреть? О, я вспомнила. Дом доктора Джонсона.

Рядом с табачной лавочкой женщина в тапочках подметала тротуар, и они спросили ее, как им пройти к дому доктора Джонсона.

– Доктор Джонсон? – переспросила женщина. – Такого здесь не знаю. Если вам нужен доктор, вам лучше обратиться к доктору Снеллу на Уокер-Мьюс.

Девушки строго кивнули ей головой и продолжали свою прогулку, но когда они отошли достаточно далеко, то повисли друг на друге и начали давиться от смеха. Эдна сказала, что давненько не слышала ничего подобного. Эта старая женщина просто заслуживала приза!

Они вернулись домой к ужину, в семь часов, и Бетони познакомилась с остальными квартирантами. Мисс Уилкингс торговала цветами в палатке рядом с Пентинг-Харт. Мистер Ламб, плотный молодой человек двадцати двух лет, работал в банке в Олдбурне, а мистер Торсби, суровый мужчина, которому было около тридцати лет, был хирургом. Он показался Бетони холодным, рассеянным человеком. Она также познакомилась с главой семейства – мистером Бримом, который с ходу сообщил о себе, что вряд ли он составит ей компанию в умных беседах, ибо он всего лишь бизнесмен и знает «только свое дело». «Делом» была прачечная на Симсбери-Грин.

Когда Эдна рассказала, как они искали и не нашли доктора Джонсона, ей за это влетело от матери, которая села за стол последней.

Пока ее все ждали, суп остыл. Отец начал защищать дочку, то же самое сделал мистер Ламб. Мистер Торзби ничего не сказал, а молча отпивал из стакана с водой и смотрел куда-то в пространство.

– Вам понравился Лондон, мисс Изард? – спросил ее мистер Брим. – Ну и грязь там! И еще эти старые здания! Дым и туман, правда?

– О, нет! – ответила ему Бетони.

– Что, все дороги покрыты золотом, так что ли?

– Нет, но там все связано с историей!

Ей стало неудобно, слова прозвучали так высокопарно, но мистер Брим воскликнул:

– Браво!

А мистер Ламб энергично поддержал его. Бетони стало легче, она поняла, что находится среди цивилизованных людей, которые простят ей некоторые красивости выражений, ведь она впервые в Лондоне!

– Мисс Уилкингс? – спросил мистер Ламб. – Как шла торговля сегодня?

– Огромный спрос на нарциссы, – ответила мисс Уилкингс. – В особенности на желтые. Ими был завален весь рынок. Но не спрашивайте меня – почему.

– Но я должен знать, – продолжал расспросы мистер Ламб с улыбкой на пухлом лице. – Я должен знать, почему именно желтые нарциссы пользовались таким успехом! И почему ими был завален весь рынок.

– Наверное, потому что весна в этом году ранняя, и совсем не было заморозков. Передайте мне хлеб, пожалуйста, мистер Ламб, – сказала мисс Уилкингс.

– Мистер Торзби, почему вы не доедаете суп? – спросила миссис Брим.

– Ах, да, да. – Мистер Торзби очнулся и снова приступил к еде. – Он очень вкусный. Действительно, весьма вкусный.

И это были единственные слова, произнесенные мистером Торзби за весь ужин.

Позже, когда она собиралась ложиться спать, к ней наверх поднялась Эдна.

– Как вам понравился мистер Торзби?

– Он очень молчаливый, – ответила ей Бетони. – И, может быть поэтому, кажется суровым и сдержанным.

– Он всегда молчит в присутствии других людей, но когда мы бываем вместе – он и я, тогда он разговаривает. Правда, правда. Вообще-то он все время думает о своей работе.

– Конечно, конечно.

– Бетони, он вам не кажется привлекательным?

– Да, он симпатичный. Но Эдна, он не слишком стар для тебя?

Эдна кивнула головой. На ресницах ее блеснули слезинки, а выражение лица было почти трагическим.

– Он старше меня на двадцать один год, и он, бедняга, так переживает по этому поводу. Понимаете, это и останавливает его.

– Останавливает?

– Ну, если бы все зависело от меня, мы бы поженились хоть сейчас, – сказала Эдна. – И мне было бы все равно, что говорят об этом. Но Эдвард думает по-другому. О, он никогда не говорил мне ничего подобного, но я легко читаю его мысли. Он такой гордый! И у него стальная воля! Он лучше откажется от счастья, чем даст повод для сплетен!

– А ваша мать что-нибудь знает об этом?

– Ну… Она хочет, чтобы я вышла замуж за Родни Ламба. Но я не сделаю этого! Он толстый и дряблый и носит желтые гетры!

– Мистер Ламб делал вам предложение?

– Нет, но он ходит за мной по пятам и все время старается, чтобы я обратила на него внимание. Вы разве не заметили?

– Да, он просто не спускает с вас взгляда.

– Эдвард такой сдержанный, – сказала Эдна. – Мне иногда хочется плакать, видя, как он страдает. Но я верю, что в конце концов у нас с ним все будет хорошо! Как вы считаете?

– Я уверена в этом, – тепло ответила ей Бетони.

– О, вы настоящая подруга! – воскликнула Эдна. – Я рада, что вы станете у нас жить!

В девять утра Бетони была уже в школе и встретилась с ее начальницей. Квадратное здание школы выглядело аккуратным и чистым. Фасад из белого тесаного камня скрывал отсутствие архитектурного стиля. Внутри было темно и пахло пастой для полировки мебели и пола. В комнате начальницы витал аромат гиацинтов и нарциссов. Мисс Телерра выглядела весьма хмурой.

Со своим костистым лицом с плохой кожей и темными волосами она выглядела иностранкой, но ее речь была такой правильной, какой Бетони еще не слышала в своей жизни.

– Вы уже устроились в Метлок-Террас? Я рада слышать это. Я уверена, что вам будет хорошо у миссис Брим.

– Мне тоже так кажется, – ответила ей Бетони.

– Школа не очень большая, – сказала мисс Телерра. – В ней учатся сто восемьдесят учениц в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет. Большинство из них не очень амбициозны. Но есть две девочки, которые учатся на стипендию. Они очень способные. Одна из них, может быть, даже попадет в университет.

– Флорри Смит? – спросила Бетони.

– Вы ее знаете?

– Нет, но когда я вчера приехала, я случайно встретила ее отца.

– Флорри удивительная девочка, хотя она из очень бедной семьи. Вы ее узнаете по рыжим волосам и энтузиазму, когда она занимается в классе.

Мисс Телерра улыбнулась, и ее темное лицо волшебно изменилось. Бетони она понравилась.

– Итак, мисс Изард, мне много нужно рассказать вам о школе и о вашем месте в ней. Когда прибудут остальные учителя, я хочу, чтобы вы присутствовали на нашем собрании. У вас ведь нет на сегодня других планов?

– О, нет, конечно, мне будет очень интересно присутствовать на собрании.

В десять часов, когда все собрались и началось совещание, Бетони жутко испугалась. Она насчитала в комнате четырнадцать человек. Завтра в школу придут сто восемьдесят учениц. Как она сможет запомнить все имена и лица? И еще нужно понять методику преподавания, всякие тонкости обучения и административные требования!

Но собрание продолжалось, и Бетони, познакомившись со всеми учителями, немного успокоилась. Ей не стоит спешить, все в свое время. Она справится со всеми проблемами постепенно.

Мисс Телерра представила всем Бетони и приветствовала ее как нового члена их дружного преподавательского коллектива. Но после окончания совещания многие учителя ушли, даже не взглянув на нее. С ней немного побеседовали только две молодые женщины – мисс Крабб и мисс Хорслем, пока они шли к воротам.

– Я слышала, что вы у нас находитесь на особых условиях, – заметила мисс Хорслем. – Что вы – личный друг Дочери Испанского Короля.

– Хорс имеет в виду начальницу, – объяснила Бетони мисс Крабб.

– Но я познакомилась с ней только сегодня, и никогда прежде ее не видела. Мисс Телерра знает начальницу моей школы в Чепсуорте, вот и все!

– Ну, в таком случае, вам должны бы платить побольше, – заметила мисс Хорслем.

– Хорс не очень-то воспитанная. Это можно понять по ее имени, – извинилась за нее мисс Крабб.

– Я вовсе не хотела вас обидеть, – спокойно сказала мисс Хорслем в ответ на взгляд Бетони.

– Вы можете быть сверхопытным учителем, но у вас же нет ученой степени, правда?

– Конечно, нет, – сказала Бетони.

– А у меня есть, и Крабб работала в весьма престижном месте. И это значит, что от нас избавятся, как только найдут кого-то, кому можно будет платить меньше, чем нам.

– Этого не может быть!

– Не волнуйтесь. Этот крест мы должны нести сами, мы слишком много знаем и требуем достойной оплаты нашего труда. Но школьное начальство всегда желает сэкономить, и вполне понятно, что они стараются нанять как можно больше учителей, которым можно будет платить подешевле.

– Вы живете у Бримов? – спросила ее Крабб. – Конечно, вы должны жить у них. Ваша предшественница тоже снимала там комнату.

– Остерегайтесь Эдны, – посоветовала Бетони Хорс. – Эта девочка не такая простая! У нее голова забита всякой романтической чушью.

– Теперь, когда мы, по мере наших возможностей, развеселили вас, нам придется расстаться, – сказала Крабб. – Мы встретимся утром. Перепоясайте чресла для трудов праведных!

Они остановились у школьных ворот. Молодые женщины пошли в одну сторону, а Бетони – в другую.

Бетони на автобусе поехала в город. Эдна была занята сегодня на примерке до четырех часов. Она просила, чтобы Бетони подождала ее, но Бетони была рада представившейся возможности побродить по городу одной. Ей нужно было подумать, поразмыслить, все взвесить.

День был солнечный, спокойный и влажный. Бетони сидела на верхней площадке двухэтажного автобуса. Она смотрела на проходивший поезд, на интенсивное движение на улицах, на толпы служащих, спешащих на ланч, и немного опьянела от впечатлений, все вокруг казалось ей прекрасным. Ей нравился даже звук мотора автобуса.

Вот маленький слуга в ливрее. Он сбежал по ступенькам большого отеля и начал перебегать дорогу перед идущим транспортом. А вот лошадь и телега у пивной, и возчик, который по накату спускал в подвал бочки с пивом. Вокруг были объявления и много рекламы: на проходящих автобусах и даже на спинах людей, шествующих по тротуару, – доски с объявлениями: мыло «Пирс», молоко «Нестле», ментоловый карандаш для носа «Хоуп и Паркер», эссенция Бренда, пиво Боули. Бетони читала все подряд.

Вдруг стало больше света. Здания потеснились. Появились деревья и фонтаны, кругом запорхали голуби, и перед ней предстал на своей колонне Нельсон. Казалось, он парит в воздухе. Бетони заморгала. Она не верила своим глазам. Потом оглянулась на пассажиров, сидящих рядом с ней, и решила, что они все спят. Ей хотелось растормошить их всех.

– Да посмотрите же! Вот стоит адмирал Нельсон! Это же Трафальгарская площадь!

Но глаза людей были открыты. Спали их души, убаюканные страшной силой привычки. Бетони сидела и была вне себя от счастья. Она в Лондоне! Он расстилался перед ней и перед всеми: имеющий глаза, да видит!

Покинув автобус, Бетони двинулась по волшебным местам – перед ней была хроника прошлого и настоящего, запечатленная в камне. Здесь каждый камень, каждая пушка на постаменте были связаны с легендами и преданиями. Люди шествовали по камням и по страшным человеческим судьбам, которые могут стать завтрашней историей.

Бетони шагала не останавливаясь, и даже не знала, куда направляется. Она просто отдалась городу, и он готовил ей сюрприз за сюрпризом. Вот река, и по ней идет баржа, направляясь под Лондонский мост. Вот монумент с вечным огнем в память о страшном великом пожаре 1666 года. А вот и Тауэр, красивый и великолепный. Удивительное средневековье с алыми флажками, развевавшимися, как языки пламени на ветру.

Бетони шагала по городу, не разбирая дороги. Она бродила по узким улочкам и маленьким дворикам. Она видела, как поджариваются сосиски на огромных сковородах в уличном кафе. Запах супа, донесшийся из открытой двери, внезапно напомнил ей, как она голодна. Бетони спустилась по ступенькам вниз в зал, полный народа, и там заказала сосиски и картофельное пюре с луком.

Свой обед она запила кофе, приготовленным из зерен, которые смололи при ней в маленькой мельнице, стоявшей прямо на стойке.

Бетони продолжила свое путешествие и вышла туда, где возвышался собор Святого Павла, феникс, поднявшийся из пепла, акт веры города Лондона. Его купол был выстроен в виде небес, как они воспринимаются человеческим глазом.

– Послушайте, – обратилась Бетони к продавцу газет, стоявшему неподалеку. – Это же Святой Павел!

– Господи, Боже мой, где? – сказал он, чихая.

– Вот он, – показала Бетони. – Там, на холме.

– О, да! Он стоит тут довольно давно. Ну, по крайней мере, я его всегда тут видел, – Он смотрел на нее неприветливым взглядом, не улыбаясь, с совершенно серьезным лицом. – Не вздумайте его трогать, – хрипло заметил он. – Или вам попадет от всей королевской конницы и всей королевской рати. Да, да! И вас накажет Великая хартия вольностей!

Когда Бетони возвращалась домой, уже стемнело, и на улицах зажглись фонари. С длинными шестами по улицам бродили фонарщики. Один из них вытаскивал из фонаря сухую траву – видимо, воробьи свили там себе гнездо. Бетони была очарована светом ламп. Все улицы стали прекрасными и волшебными, и вечер предстал перед ней во всем своем очаровании. Бледные шары огня освещали все вокруг. Огоньки плясали во влажном воздухе, пока она ехала до Стентон-Райз.

Когда Бетони спустилась к ужину, мистер Брим встретил ее со вздохом облегчения.

– Мисс Изард! Слава Богу, вы вернулись. Мы так волновались за вас. Бродить одной по незнакомому городу! Мы боялись, что вы можете заблудиться.

– Вы что, заблудились? – спросил ее мистер Ламб.

– Да, я немного поблуждала в маленьких проулочках возле собора Святого Павла. Но мне хотелось посмотреть город.

– Вы потерялись, но зато узнали город получше, – согласился с ней мистер Ламб.

– Проулочки? – спросил мистер Торзби, глядя на нее с таким интересом, что ей стало неудобно. – Что за проулочки?

– Да, какие еще проулочки? – поддержала его Эдна.

– Ну, узкие переулки недалеко от собора. Так говорят у нас дома.

– Ну да, так говорят на диалекте, – заметил мистер Брим.

– Какое милое слово – проулок, – сказал мистер Торзби. – Оно четко определяет эти узкие проходы.

– Как у вас все прошло с Дочерью Испанского Короля? – спросила ее Эдна.

– Очень хорошо, она была мила со мной, – ответила ей Бетони.

Мистер Торзби, сидевший рядом с Эдной, внезапно нахмурился.

– Мне кажется, молодая мисс, вам не стоит так называть свою начальницу. У нее есть имя.

– Но ее все называют Дочерью Испанского Короля! Даже учителя.

– Вы же не учительница, – продолжал Торзби.

– Нет, – сказала Эдна. Ей стало неудобно. – Вы правы, я не стану больше делать этого. Клянусь вам.

Рука Эдны лежала на столе и прикасалась к его рукаву. Бетони обратила на это внимание. Она также видела, как мистер Торзби осторожно убрал свою руку и повернулся к мисс Уилкингс с какой-то фразой. Она также обратила внимание, что Эдна раскраснелась и была очень оживленной весь вечер.

Бетони нравилось заниматься в своей комнате по вечерам. Она готовила уроки на следующий день, или вела записи в дневнике, или писала письма домой. Если она сидела у окна, то могла видеть последние лучи солнца на темном небе. Когда Бетони уже не могла читать и писать, она сидела и любовалась тем, как меняются оттенки заката. Она видела, как на небе появляются первые звезды и последние птицы летят домой на ночлег. Когда наступала полная темнота, она вставала и зажигала газовый рожок на стене у двери.

В письмах домой она описывала все, что видела или делала:

«Прошлую субботу Эдна и я ходили в музей. В воскресенье мы отправимся еще куда-нибудь».

Но она никогда не писала о школе, о своей работе и об учениках. И о доме Бримов она писала редко.

Первое, что сделала Бетони в Лондоне, это купила дневник. Но прошло целые три недели, прежде чем она сделала первую запись. К тому времени яркость впечатлений уже несколько поугасла. Четкими остались только воспоминания о первом дне в школе.

Первый урок проходил в четвертом классе. Девочкам было по четырнадцать-пятнадцать лет, но они все показались ей гораздо старше. Быстрые и любопытные, они хотели «попробовать ее на зуб», как она выдержит все их атаки. Их лидером была некая Леони Сиддерт, которая тут же заныла:

– Боже ты мой! Мы опять будем заниматься этими скучными книгами? Мне казалось, что мы все уже прошли с мисс Скотт!

Остальные девочки тут же подхватили:

– Разве нельзя прочитать что-то более интересное, вроде «Моль Флендерс» или «Том Джонс»?!

– Или что-то современное, типа «Энн Вероника»?

– Или «Элинор Глинн»?

– Или «Женщина, сделавшая это»?

Бетони раздражала эта трескотня, и она разозлилась.

– Прекратить шум! – зло воскликнула она. Девочки были поражены ее резким тоном. Потом она продолжала уже более спокойно, но очень твердо.

– Я поведу с вами урок так, как я его приготовила. Если вам знаком этот материал, ну что ж, значит, когда через несколько дней вы станете писать сочинение на эту тему, вам будет легко это делать.

Урок продолжался, и ее уже больше никто не прерывал. Казалось, что Леони Сиддерт была удовлетворена. Бетони еще раз убедилась, что характер, который она унаследовала от матери, сослужил ей хорошую службу.

Позже в этот же день у нее был урок истории в классе, где учились девочки постарше.

Среди них была Флорри Смит, чей отец поднес ее сундучок в день ее приезда в школу. Обычная девочка с рыжими волосами и плоским лицом в веснушках, но ее лицо очень оживляла приятная улыбка и широко раскрытые глаза.

Бетони осталась недовольна уроком, потому что когда она старалась привлечь девочек к обсуждению темы и задавала им вопросы, Флорри Смит была единственной, принимавшей активное участие. Все остальные ученицы молчали с начала до конца, хотя и слушали весьма внимательно и что-то все время записывали. После занятий, когда Бетони встретила мисс Крабб, она заговорила с ней об этом.

– Это все из-за Флорри Смит, – объяснила ей мисс Крабб. – Девочки смотрят на нее сверху вниз и не желают унижаться, соревнуясь с ней.

– Кто они такие, Господи ты Боже мой!

– Их отцы такие важные люди – они брокеры на бирже или импортеры чая.

– Важные люди? – переспросила Бетони.

– Да, так во всяком случае считают они сами и их дети. Они платят за обучение, а Флорри Смит учится на специальную стипендию, и у нее за душой нет ни гроша!

– Но разве у них нет самолюбия? И они не хотят получить образование, за которое им приходится платить?

– Их самая большая мечта – выскочить замуж, как только они покончат со школой. Потом приехать сюда на машине и повертеть красивыми кольцами перед лицами своих бывших подружек! Что же касается образования…

Они принимают все как должное. Хорошая школа для них то же, что модный курорт, скажем в Брайтоне, получить образование – то же, что получить красивый загар. И за то, и за другое платит обожающий их папаша!

– Значит, они сами не станут принимать участия в наших обсуждениях на уроке?

– Существует золотое правило, – сказала ей мисс Крабб. – Не ставьте вопрос таким образом: «Кто ответит, почему начались выступления луддитов?» Можете быть уверены, в этом случае вызовется отвечать Флорри Смит, а остальные, даже не пошевелятся. Вы должны прямо" обращаться к выбранной жертве и говорить: «Луиза, перечислите мне события, предшествовавшие отмене законов о зерне?»

Бетони улыбнулась.

– В мой первый день в школе я больше узнала сама, чем научила своих учеников.

– У вас это первый день, а мне кажется, что я этим занимаюсь уже целую вечность!

Мисс Крабб и мисс Хорслем стали друзьями Бетони. Иногда она приходила к ним на чай в их дом в Олдбурне. Но они никогда не заглядывали в Метлок-Террас, так как знали от ее предшественницы, что мисс Брим выражала неудовольствие, когда к ее квартирантам приходили посетители. Бетони очень нравились обе учительницы, и она вскоре начала называть их Крабб и Хорс.

– Только не Хорс и Крабб, потому что Хорс никогда не выступает первой, – сказала Крабб.

– Я должна вас предупредить, – заметила Хорс, – что дружба с нами имеет свои отрицательные стороны. Например, мисс Сайлк автоматически станет вас недолюбливать.

– Но я не нуждаюсь в любви мисс Сайлк. Она мне совсем не нравится. Все время говорит гадости обо всех учителях. Почему, например, она называет мисс Твит и мисс Снабс «близнецами Лесбоса»?

– Изард, – сказала мисс Крабб, – у вас интересный образ мыслей.

– Правда? – поразилась Бетони.

– Да уж, особенно по сравнению с мисс Сайлк.

– Для нее, – вмешалась Хорс, – отношения между двумя разными полами являются отвратительными, а отношения между двумя женщинами тем более! У мисс Сайлк острый взгляд, но Он полон презрения к людям.

– Она не имеет права никого судить, – заметила Бетони. – Мне она постоянно говорит гадости…

– Я вас предупреждала, – сказала ей Хорс. – Вы дружите с нами…

Оказывается, Бетони обидела мисс Сайлк тем, что первая прошла перед ней на сцену во время школьного собрания. В другой раз она уселась во время совещания на ее стул. Но самым серьезным оскорблением стало то, что она заявила, что король Карл I отличался большим упрямством. Мисс Сайлк, как оказалось, обожала короля Карла I.

– Я заведую отделением истории в нашей школе, мисс Изард, и только я могу делать те или иные выводы по поводу школьного материала.

– Святое право, ничего не скажешь, – пробормотала Крабб.

Как-то мисс Сайлк налетела на Бетони, держа в руках листочек бумаги. Эта сцена произошла в учительской, потому что мисс Сайлк обожала публичность.

– Мисс Изард, вы повесили на доску объявление по поводу посещения Виндзорского замка. Оно составлено нечетко, и я его не понимаю. «Девушки, обращайтесь к мисс Сайлк шестнадцатого мая и приносите деньги один шиллинг и шесть пенсов. Если хотите, можете взять с собой аккуратно упакованный ланч». Мисс Изард, я что – буду таскать с собой все их ланчи с шестнадцатого по двадцать девятое число?

Бетони взяла у нее объявление и переписала его на обратной стороне бумаги.

– Вот, – сказала она, отдавая листок обратно. – Теперь даже самым бестолковым все станет ясно.

Мисс Сайлк вылетела из комнаты, и дверь с шумом захлопнулась за ней.

– Ну все, – подытожила Крабб. Теперь вас никогда не пригласят посмотреть коллекцию птичьих яиц.

– Она что – сама их откладывала?

– Нет, нет, это делали милые птички – синички, и голуби, и ласточки. Она разрешает птицам нести яйца, и делает это только потому, что считает, что все происходит путем девственного зачатия – партеногенеза!

– Я должна рассказать ей кое-что из моего опыта проживания в сельской местности, – заметила Бетони.

Если бы не Крабб и Хорс, ей было бы одиноко в школе.

Иногда под ее комнатой в Метлок-Террас мистер Торзби играл на скрипке. Он исполнял Моцарта и Мендельсона и старые народные мелодии «Барбара-Эллен» и «Воды Эфтона». Как-то, когда они столкнулись на лестничной площадке, он спросил, не мешает ли ей его игра. Бетони сказала:

– Нет! Наоборот – мне очень нравится ваше исполнение.

Он сразу же пошел к себе в комнату и быстро закрыл за собой дверь, как будто боялся, что она может последовать за ним.

Однажды, когда Эдна была в комнате Бетони, он начал играть «Я пьян от твоего взгляда», и Эдна начала рыдать.

– Он знает, что я обожаю эту мелодию, и он знает, что я сейчас у тебя! Боже мой, ты, наверное, считаешь меня ужасно глупой, но я страдаю!

Как-то вечером, когда Бетони пошла на почту, чтобы отправить свои письма, Эдна стояла у дверей мистера Торзби и слушала, как он играет гаммы. Бетони сделала вид, что ничего не видит, спокойно спустилась вниз по лестнице и пошла по своим делам. Когда она вернулась, Эдны уже не было, а мистер Торзби играл сонату Моцарта.

В Троицын день Бетони и Эдна прогуливались в парке. Был жаркий солнечный день, по аллеям ходило много отдыхающих. Эдна углядела среди них мистера Торзби. Он лениво прохаживался у утиных прудов.

– Вон Эдвард! – сказала она. Потом схватила Бетони за руку и потащила ее туда.

– Я была уверена, что он придет. Он знает, как я люблю слушать оркестр в парке.

Мистер Торзби шел им навстречу, рассеянно посматривая на толпу. Когда Эдна и Бетони были уже недалеко, он рассеянно глянул на них, потом перевел взгляд на детей, которые играли в мяч, и прошел мимо, заложив руки в карманы и витая в облаках.

– Бог мой! – воскликнула Эдна. – Иногда Эдвард бывает таким невыносимым. Прошел мимо. Такой мрачный. И все потому, что я не одна! Ты знаешь, так все время случается! Если со мной кто-то есть, он всегда проходит мимо.

Бетони шагала молча. Ей показалось, что мистер Торзби вообще их не заметил. Он, как всегда, думал о чем-то своем.

– Эдна, – сказала она через некоторое время. – Ты уверена в чувствах мистера Торзби?

– Уверена? – спросила Эдна. Она резко остановилась и уставилась на Бетони.

– Ты что, считаешь, что я все вру?

– Нет, я просто думаю, может, ты ошибаешься!

– Тогда ты считаешь меня дурой! – заявила Эдна, и ее пальцы в белых перчатках начали нервно крутить зонтик на плече. – Я могу быть или тем, или другим. Или лгунья, или дура! Иного просто не может быть.

– Пожалуйста, не глупи, – попросила Бетони.

Но Эдна уже завелась.

– Я уже ухожу! Ты можешь гулять одна, ты, учителка!

Она побежала прочь по зеленому склону к южному выходу на Метлок-Террас.

Бетони подумала, не последовать ли ей за Эдной, потом пожала плечами и пошла дальше. Эдна и ее проблемы подождут! День был слишком хорошим, чтобы проводить его дома.

На верху холма трое детей запускали воздушный змей. Бетони с удовольствием наблюдала за ними. Ярко-желтое полотнище змея напряглось в потоке сильного горячего воздуха, потом несколько опало, когда напор воздуха уменьшился. Затем змей запутался в ветвях дуба.

Недалеко от Бетони молодой человек тоже наблюдал за змеем. Он подошел и что-то сказал детям, затем направился к дереву и начал карабкаться на него среди густых ветвей и плотной листвы. Молодой человек спустился вниз с целым и невредимым змеем в руках. Дети забрали свое сокровище и убежали с ним, видимо, туда, где было больше свободного места и меньше деревьев. Молодой человек вдруг упал на траву и начал корчиться от боли.

Бетони подошла ближе и посмотрела на него. Он лежал плашмя на спине, прижав руки к животу. Глаза у него были плотно закрыты, а густые черные брови нахмурены. Худое лицо покрылось потом.

– С вами все в порядке? – спросила Бетони, наклоняясь к молодому человеку. – Вы не больны?

Он открыл глаза и медленно сел.

– Когда я лез на дерево, то несколько переусердствовал.

Он встал и вытер лицо грязным платком.

– Сегодня слишком жаркий день для физических упражнений, – сказал он.

Ему было около двадцати лет, хотя волосы уже поседели на висках, и он был удивительно худым – потрепанный пиджак так и висел на нем, как на пугале. И еще этот странный акцент. Бетони как-то слышала человека, говорящего с таким акцентом; она улыбнулась.

– Чего вы смеетесь? – спросил он.

– Вы так интересно говорите. Мне кажется, вы из Йоркшира.

– Откуда же еще, – ответил ей молодой человек. Он стоял перед ней, засунув руки в карманы пиджака и не отводя от нее упорного взгляда.

– Рансели, – сказал он. – Думаю, вы никогда не слышали подобного названия.

– Рансели, – повторила Бетони. И на секунду задумалась. – Город в Вест-Райдинге, стоит на реке Тиббл, производит шерстяные ткани, тонкое сукно, вельвет. Население – сорок пять тысяч. Ежегодно выпадает восемьдесят шесть дюймов осадков.

– Бог мой, – заметил он. – Вы, наверное, были первой в классе по географии, так?

– Совсем наоборот. Я была очень невнимательна, и учительница в качестве наказания заставила меня выписать все города Йоркшира.

– Вот зараза! А почему Йоркшир? – спросил он.

– Она была из Бредфорда.

– О, тогда я беру свои слова назад, Бредфорд – хороший город, и люди там хорошие. А вы сами откуда?

– Я из трех провинций сразу, – ответила ему Бетони.

– Как это?

– Моя родная деревня Хантлип всегда хвастается, что связывает сразу три провинции. Но ближайший к нам город – Чепсуорт.

– Чепсуорт, – повторил молодой человек. – Собор… река Идден… производство кожаных перчаток.

– Три реки, – поправила его Бетони, – Идден, Эннен и Нафф. И три крупных ручья – Свиггетт, Деррент и Шини.

– Не слишком ли много воды?!

– Все равно мы не можем сравниться с Рансели по количеству выпадающих осадков!

– Естественно!

Они шли вниз по склону и разговаривали, направляясь к центральной части парка. Там были расположены еще три утиных пруда. Бетони наклонилась над оградой и стала смотреть на уток.

– Почему у каждого пруда обязательно должны быть ограждения? – недовольно спросила она.

– Чтобы лисы не переловили всех уток.

– Лисы? Здесь в городе?

– Город вырос вокруг этих мест и прудов. Некоторые животные выжили и теперь добывают пропитание, как только могут. Три недели назад лиса выскочила из-под сцены, где играл оркестр, и некоторые горячие головы гнались за животным по всему парку. Вы разве не читали об этом в «Вестнике»?

– Нет, – ответила ему Бетони. – А вы, видимо, читали.

– Ну, я написал в «Вестнике» об этом.

– Тогда вы журналист?

– Ну, можно сказать и так. Я пишу о концертах в парках, и о том, как люди гоняются за лисами.

– Почему вы занимаетесь этим делом, если оно вам не нравится?

– Я должен отработать там определенное время. Что-то вроде практики. Но когда-нибудь я стану писать только о том, что меня действительно интересует. Я хочу освещать разные актуальные проблемы.

– Например? – спросила его Бетони.

– Двенадцатилетние дети, работающие на мануфактуре в Рансели… Условия труда в шахтах в Йоркшире… Девушки на фабриках, которые умирают в возрасте двадцати четырех лет из-за отравления свинцом, находящимся в краске… Есть много разных тем.

– Захотят ли люди читать об этом?

– Нет. Люди предпочитают узнавать о чем-то приятном. Но я их уважу! Вот уж точно уважу! Я начну с описания приема у лорда Соука, где только одни цветы для украшения зала стоили более четырехсот гиней. Потом я перейду к угольщику из Йоркшира, который добывает уголь в течение двенадцати часов, лежа по шею в отвратительной отравленной воде.

– Вы – радикал? – поинтересовалась у него Бетони.

– Я – Глас! – заявил молодой человек.

Он напомнил Бетони Ненси Спосс.

– То есть вы считаете себя совестью общества?

– Да, например, вашей.

– Моей? Но я не могу помочь бедным людям.

– Так говорят все.

– Наверно, приятно чувствовать себя Совестью. Почти так же, как быть Богом!

– Бог? – густым голосом повторил он. – Я бы мог лучше управлять миром, даже если бы у меня были закрыты оба глаза и обе руки крепко связаны за спиной! Не смотрите на меня так, мисс! Ведь вас все это волнует не больше, чем этих уток в пруду!

– Откуда вы знаете?

– У вас-то все в порядке. Вы похожи на одну из тех ламп, основание которых залито свинцом. Вас могут наклонять то в одну, то в другую сторону, но вы никогда не перевернетесь, как Ванька-Встанька! И у вас всегда будет аккуратный фитиль, и вы будете продолжать гореть, несмотря ни на что! Я в этом уверен.

Бетони рассмеялась.

– Но только до тех пор, пока во мне останется масло или керосин.

– Я невольно сделал вам комплимент, – заметил он. – Вам понравилось представлять себя маленькой лампой.

– Если вы можете быть Совестью, почему я не могу стать Светом? – спросила его Бетони. – Разве утопия возможна?

– У вас впереди всегда должна быть цель. Вы не должны выпускать маяк из поля зрения!

– Но бедные люди будут всегда?

– Почему? – спросил молодой человек и взглянул прямо в глаза Бетони. – Почему вы считаете, что бедные люди будут всегда?

– Я не знаю.

– Нет, вы знаете.

– Хорошо, я скажу вам то, что вы желаете слышать. Потому что есть богатые люди.

– Вам не хочется менять существующий порядок вещей, потому что вы привыкли к достатку. Вы не знаете, что такое голод.

– Мои родители были бедными.

– Но не вы?

– Нет, не я.

– Девушка, которая стоит вон там, – сказал он, кивнув в сторону Эдны, – она ваша знакомая? Она так уставилась на нас.

Бетони посмотрела на другой берег пруда и увидела Эдну, которая поспешила уйти прочь.

– Я должна идти, – ответила она ему. – Мы с ней немного поссорились, и мне не хочется усугублять нашу размолвку. Вы меня понимаете?

– Конечно, тогда прощайте.

– Вы себя сейчас нормально чувствуете?

– Да, мне просто не стоит больше лазить по деревьям.

– Тогда прощайте, – сказала Бетони и поспешила отыскать Эдну.

– Я пришла, чтобы извиниться, – сказала Эдна, – но я увидела, что ты уже занята беседой с молодым человеком.

– И ты меня прости, – ответила ей Бетони, – давай забудем, что мы поссорились.

– Кто этот молодой человек с такими мохнатыми бровями?

– Я не знаю его имени. Мы просто разговаривали.

– Ты с ним еще встретишься?

– Не думаю. Если только совершенно случайно.

– Бетони, он романтик? Остроумный? Производит впечатление на девушек?

– Нет, ничего подобного, – сказала Бетони.

Джиму Ферту было двадцать три года. Самый младший из шести детей в семье, он единственный из них выжил. Все остальные умерли в раннем детстве. Мать тоже умерла, а отец жил один в Рансели и издавал там еженедельную газету.

– Он не возражал, что вы уехали в Лондон и оставили его там совсем одного?

– Он сам послал меня, – сказал Джим. – Чтобы я немного расшевелил этот сонный юг.

– Так значит, вы два сапога – пара!

– Да, мы с ним – социалисты! Вам не страшно разговаривать со мной?

Сначала они встречались, не договариваясь об этом заранее. Он приходил в парк каждый вечер, чтобы не находиться в своей комнате, окна которой выходили прямо на Газовый завод.

Бетони тоже предпочитала прогулки на свежем воздухе во время жары, стоявшей в мае и июне этого года. Она отправлялась в парк, как только освобождалась от всех своих дел.

Почти всегда они находили в парке друг друга, и сразу же начинали спорить.

– Почему вы недолюбливаете свою мать?

– Я вам этого никогда не говорила.

– Мне она кажется необыкновенной женщиной.

– Да, вы и она составили бы потрясающую парочку!

– Вы хотите сказать мне гадость?

– Вы оба так во всем уверены. Вы всегда знаете, что правильно, а что – нет.

– Значит, это ее единственная отрицательная черта?

– Ну-у-у… Я никогда не понимала, почему она вышла замуж за моего отца. Я уверена, что она его не любит.

– Почему вы так считаете? Он что – несчастлив?

– Нет, он очень счастлив. Такой уж он человек.

– Он думает, что ваша мать его любит?

– Да, мне так кажется.

– Тогда он знает лучше вашего. Кроме того, у них растет пятеро детей. Зачать такое количество детей трудно, если не испытываешь друг к другу ничего, кроме долга. По-моему, ваша беда состоит в том, что вы видите только то, что лежит на поверхности.

– Боже, до чего же забавно, – заметила Бетони. – Всегда есть друзья, которые обожают разбирать меня по косточкам и критиковать.

– Это лучшие из друзей, если только вы не боитесь выслушивать о себе правду!

– А если я начну критиковать вас?

– Пожалуйста. Я буду только рад.

Но как ни старалась Бетони, она не могла отыскать в нем отрицательных черт. И взрывной характер, и нетерпимость, и уверенность в своей правоте, его резкие выражения и грубые манеры – все это было так тесно связано одно с другим, так органично присуще его натуре, что ругать его означало то же самое, что возмущаться хитростью лисицы или тем, что у птицы были крылья.

Все черты его характера питались абсолютной искренностью и полным отсутствием эгоизма. В нем не было ничего наносного, фальшивого – он любил все живущее на земле.

– Расскажите мне, почему вы приехали в Лондон? – спрашивал ее Джим.

– Потому что это центр мира. Здесь так много интересного, столько романтики!

– И что же вы здесь видели?

– Собор Святого Павла, Тауэр, Вестминстерское аббатство, музей восковых фигур мадам Тюссо.

– И все?

– Да, наверно.

– Маловато! А точнее – вы вообще ничего не видели. Так и быть, я стану вашим гидом. Как насчет пятницы? К тому времени у меня появится немного денег, чтобы заплатить за билеты на автобус.

– Хорошо, в пятницу, – согласилась Бетони. – Но я сама стану платить за себя.

И вот, договорившись заранее о встрече, они отправились в путешествие по Лондону. Сначала поехали автобусом по Эджуэр-Роуд, потом пешком по извилистым закоулкам. Уже было девять часов вечера, потому что в этот день Джим работал допоздна, освещая пожар на железной дороге в Симсбери. Было очень жарко, и они шли медленно, чувствуя, что при малейшем напряжении они просто растают.

– Куда мы все идем и идем? Здесь даже не горят фонари.

– Мы и без фонарей увидим все, что нам нужно, – сказал Джим, когда они свернули на узкую длинную улицу, называвшуюся Фулвей.

– Например, здесь. Вам нравится здешняя архитектура, а?

– Вы что, шутите? – спросила Бетони.

Она видела перед собой громады высоких черных домов. Во многих окнах отсутствовали стекла, грязь и паутина вместо занавесок. Тут и там на порожках сидели женщины и дети. Они перекликались визгливыми голосами с теми, кто свешивался над ними из окон сверху.

– Мне кажется, эти дома вообще никто не строил! Они просто выросли из помойных куч, и пахнут соответственно.

– Еще бы! В каждом доме ведь только один водопроводный кран. И им пользуются тридцать-сорок человек. Воду отключают в восемь часов. Трубы кругом полопались и они заливают все этажи.

Они снова свернули и прошли мимо задних дворов, магазинчиков и кафе. Во дворе, позади кафе, ребятишки рылись в помойке, пытаясь отыскать что-то съестное. В другом дворе, в темноте у стены лежала парочка. Они валялись прямо на земле, и во тьме можно было различить только извивающиеся и дергающиеся черные тени. Их обувь скребла по булыжникам. Рядом стояли другие мужчины и ждали своей очереди. В темной аллее мимо них прошел старик, от которого несло спиртным. Он шаркал ногами и согнулся вдвое, вылавливая окурки из сточной канавы.

Бетони резко остановилась.

– Вы хотели, чтобы я все это видела?!

– Романтический город, не правда ли? – спросил Джим. – Вы его так назвали?

– Ну, – возмутилась Бетони, – вы что, считаете, что я не видела ничего подобного в своей жизни? Да в Чепсуорте полно подобных мест. И в моей деревне тоже, надо только знать, куда смотреть!

– Значит, тогда все в порядке?

– Я этого не говорила! Но что я могу с этим сделать?

– Вы! Вы только мурлыкали по поводу романтики Лондона, и я решил вас разбудить.

– Да уж, своей цели вы достигли.

– Но вы еще многого не видели.

– Я не сдвинусь больше с места.

– Неужели? – ему стало смешно.

– Ни на миллиметр, – твердо заявила Бетони.

– Тогда вам лучше вернуться. Я пошел дальше. Он зашагал по аллее. Там, в конце нее, виднелась улица, которая была лучше освещена. Бетони не знала, что ей делать. Она крепко прижимала к груди кошелек, понимая, что сама не сможет найти дорогу назад. Здесь вообще опасно ходить одной, и ей пришлось крепко сжать зубы и следовать за Джимом.

Он повернул за угол на Корд-стрит. Там по обеим сторонам улицы вышагивали проститутки, которые сразу же начали приставать к Джиму. Жутко тощая женщина с кудельками на голове, весьма легко одетая, вышла из двери. Две молодые девушки, очень хорошенькие, развернулись и пошли к нему. Еще одна девушка вышла из толпы у пивной. Джим перед каждой из них вежливо снимал шапку.

Бетони тащилась позади него в нескольких шагах. Она вся кипела он возмущения. Он прекрасно знал, что она следует за ним и слышит каждое слово, когда он, снимая шапку перед проститутками, каждый раз произносил:

– Не сегодня, моя цыпочка, в другой раз. Благодарю тебя… Не сегодня, у меня был такой тяжелый день… Да, я вам верю, и обязательно все расскажу своим друзьям…

Спустя некоторое время Бетони начала потихоньку хихикать. Больше сдерживаться не было сил. Он так важно вышагивал и гордо нес свою потрепанную одежду, так вежливо приподнимала свою шапку, хотя она была такой поношенной и выцветшей по краям. Она уже не могла на него злиться. Он обернулся и увидел, что Бетони смеется.

– О, вы только посмотрите! Вы еще здесь!!!

– Я сейчас вас стукну, – сказала Бетони. – И очень сильно.

– Вы не можете скандалить на улице, иначе вас посадят в кутузку. И что тогда будут говорить про вас в вашей средней школе?

Далее они пошли вместе, и он взял ее под руку. – Ну уж теперь уличные девицы не станут приставать ко мне, – заявил он. – Они видят, что у меня есть подружка!

– Куда мы идем?

– По-моему пора перекусить, и вы это заслужили. Здесь есть одно местечко, где можно заказать пирог, картофель и горошек, и все за пять пенсов.

– Плачу я, – заявила Бетони.

– Ну, вы – девушка что надо. С вами не соскучишься.

Так оно все и шло. Они совсем не были похожи на возлюбленных. Их встречи все еще оставались случайными. Незнакомцы в незнакомом мире, так далеко от дома, вот они и создали для себя другую страну и стали старожилами в ней. Они как бы дышали одним воздухом, делясь друг с другом теплом и добротой.

Бетони никогда не разрешала Джиму тратить на нее деньги.

Очень часто, когда они вместе ходили куда-нибудь, платила она, ибо понимала, что Джим беднее ее и постоянно недоедает.

Как-то раз, когда они сидели на лавочке у игровой детской площадки и Джим ел свой скромный ланч, к ним подошла девочка лет девяти или десяти и уставилась на Джима. Она провожала глазами каждый глоток пищи. Джим поделился с ней куском хлеба, разломил пополам свой ломоть сыра и дал ей немного маринованного лука. Ребенок все с радостью принял от него. Девочка побежала со своей добычей к качелям.

– Почему вы сделали это? – возмутилась Бетони. – Почему вы все время раздаете свои деньги? Неудивительно, что вы всегда такой усталый и истощенный!

– Замолчите, мисс, – спокойно пробормотал Джим.

– Она так нахально все у вас вытянула, бесстыжая девчонка! Наверно, ее родители научили побираться!

– Родители должны научить выживанию своих детей, – сказал Джим, дожевывая пустой хлеб. – И эта девочка обучает тактике выживания еще кое-кого.

Девочка сидела со своим младшим братом. Они вместе устроились на качелях и радовались хлебу, сыру и луку. Они по очереди отщипывали по крошке от куска хлеба и сыра и лизали маринованный лук. Потом долго жевали пищу, растягивая удовольствие как можно дольше. Лук они честно поделили, откусывая от него по очереди. Наконец все было кончено. Они продолжали сидеть на качелях, покачиваясь взад и вперед, и спокойно смотрели перед собой, стараясь как можно дольше не расставаться с памятью об еде.

– Я бы не решился назвать ее жадной, – заметил Джим.

– Ты такая скрытная, – сказала ей Эдна.

– Нет, просто мне нечего рассказывать.

– Ты даже не говоришь, как его зовут, откуда он?

– Эдна, ты мне не передашь вон ту папку, что стоит на полке?

– Я мешаю тебе работать?

– Да, но ты можешь не уходить, просто я не смогу полностью уделить тебе мое внимание.

– Между прочим, – сказала Эдна, играя с кончиком занавески на окне, – я случайно узнала, что его зовут Джим.

– Ну, вот, – заметила Бетони, не отвлекаясь от проверки тетрадей, – видишь, какая ты догадливая.

– Ты, наверное, поражена, как я могла это узнать?

– Нет, меня это не удивляет, – ответила ей Бетони. Из комнаты снизу донеслись звуки настраиваемой скрипки. Бетони взглянула на Эдну, и увидела, как та покраснела. Мистер Торзби собирался начать игру. Он некоторое время продолжал настраивать инструмент, потом заиграл «Ясеневую рощу».

– Черт побери! – сказала Эдна. – Я обещала пойти с матерью на распродажу.

– Если ты будешь проходить мимо почтового ящика, ты не опустишь мое письмо?

– Конечно, – ответила ей Эдна, – еще одно письмо домой в Хантлип. Ну, мне пора, а то мамаша сейчас поднимет крик. Может, мне постучать в дверь к Эдварду и сказать ему, что ты работаешь? Я уверена, что музыка тебе мешает!

– Пожалуйста, не делай этого. Мне совсем не мешает его музыка, – сказала ей Бетони.

– Конечно, она тебе нравится, – сухо заметила Эдна и пошла к матери.

Бетони не могла понять, откуда Эдна знает имя Джима. Сама она избегала говорить о нем, прекрасно понимая, что даже малейший пустяк будет неправильно истолкован и преувеличен, и девицы в школе будут знакомы со всеми деталями их отношений. Но, как оказалось, даже тщательная осторожность не помогала, когда Эдна проявляла любопытство. На следующий день, когда во время перерыва Бетони прогуливалась по школьному саду, к ней подошли две девушки. Они представили ей целый ряд заранее отрепетированных вопросов. Одна из них – Леони Сиддерт, а другая – девочка из старших классов по имени Джулия Темпл. Она была лучшей подругой Эдны Брим.

– Мисс Изард, существует ли дружба между противоположными полами?

– Почему бы и нет, – ответила им Бетони.

– Мисс Изард, а что говорит вам ваш собственный опыт?

– Джулия, я считаю, что уже ответила на ваш вопрос.

– Ну…

– Если вы стараетесь задавать мне личные вопросы, я считаю это верхом непочтительности и неприличия, – заметила Бетони.

Джулия смутилась на мгновение, но ей нужно было произвести соответствующее впечатление на младшую подругу и она опять набралась наглости и продолжила атаку.

– Вы встречаетесь с кем-нибудь, мисс Изард?

– Нет, Джулия.

– Совсем, совсем нет?

– Да, совсем нет.

Обе девушки обменялись хитрыми взглядами и захохотали. Они отвернулись от нее и только собрались присоединиться к своим друзьям, как Бетони позвала их к себе и потребовала, чтобы они следовали за ней. Они не ожидали этого и потащились без возражений. Они прошли через сад и направились к комнате мисс Телерра. Бетони постучала, когда входила в помещение, и начальница школы пораженно посмотрела на нее.

– Извините, что я беспокою вас, мисс Телерра, но мне бы хотелось занять немного ваше время, – сказала Бетони, потом она повернулась к Джулии.

– Джулия, вы только что задали мне вопрос. Будьте так любезны, повторите его перед мисс Телерра.

Джулия продолжала молчать, у нее был такой вид, что она сейчас вылетит из комнаты.

– Пожалуйста, Джулия, – сказала мисс Телерра.

– Это все ерунда, – бормотала Джулия. – Право, какие пустяки!

– Ну, ну, – подбодрила ее Бетони. – Там в саду вы не были такой скромницей!

– Я только спросила мисс Изард, встречается ли она с кем-нибудь! – повторила Джулия и гордо тряхнула черными кудрями.

– Понятно, – сказала мисс Телерра. – Мисс Изард, оставьте нас, я поговорю с Джулией и Леони.

Бетони вернулась в сад, и когда она снова увидела двух девиц, они старались не встречаться с ней взглядом. Но все уже было всем известно, и Бетони четко знала, кого ей за это нужно благодарить. Она ждала дальнейшего развития событий.

– Эдна, – сказала она, когда та пришла в ее комнату на чердаке. – Ты не должна обсуждать меня и мои дела с девочками в школе.

– Ваши дела? – удивленно переспросила Эдна. – Какие дела?

– Ты сама лучше меня знаешь все истории, которые ты распространяешь в школе.

– Я вообще там никому ничего не рассказываю! Почему я должна это делать? Вы что, считаете, что мне больше не о чем говорить, как только о вас и о вашем странном молодом человеке?

– Эдна, я говорю с тобой как со взрослым человеком, и, пожалуйста, перестань вести себя как глупое дитя!

– Мне кажется, что вы его стыдитесь, вот и все! Иначе вы бы перестали его скрывать.

– Нет, никаких секретов, и мне нечего скрывать, – сказала Бетони.

Ей не хотелось скандала, она протянула руку и коснулась руки Эдны. Она желала примирения.

– Послушай, – сказала она. – Мы же друзья, правда? И это значит, что мы должны уважать достоинство и сдержанность каждой из нас.

– Но я никогда ничего не скрывала! – выпалила Эдна. Из ее выпуклых глаз покатились огромные слезы.

– И я тоже, – заметила Бетони. – Все это буря в стакане воды. Давай успокоимся и будем продолжать нашу дружбу. Ты согласна?

Эдна кивнула и попыталась улыбнуться сквозь слезы.

– Я знаю, что веду себя глупо, – сказала она всхлипывая. – Я обещаю исправиться, я постараюсь. Ты не хочешь спуститься вниз и сыграть с нами в карты?

– Ну…

– Пожалуйста, пойдем. Мне иногда бывает так скучно оставаться внизу одной.

– Хорошо, – согласилась Бетони. Эдна и миссис Брим обожали играть в вист. Мистер Брим часто отсутствовал по вечерам, и им всегда не хватало игроков. Мистер Торзби не интересовался игрой, и мисс Уилкингс тоже. Она всегда говорила, что не может отличать «бубны от крестей или виней, или как вы там их еще называете!» Но милый мистер Ламб всегда соглашался сыграть, чтобы доставить удовольствие Эдне, и Бетони часто приходилось выручать компанию и становиться четвертым игроком. Хотя никакого удовольствия ей это не доставляло: мисс Брим помнила каждый ход и каждый раз отчитывала Бетони, перечисляя ей ужасные промахи. Она не могла ей простить ее легкомысленного равнодушия к проигрышу.

– Нечего смеяться, мисс Изард! Вы никогда не станете хорошим игроком в карты, если будете так невнимательны.

– Но это же только игра, разве не так?!

– Кое для кого – да, всего лишь игра, – высокомерно заметила миссис Брим.

Бетони как-то рассказала это Джиму, и тот посмеялся, сказав, что нужно было бы познакомить миссис Брим с миссис Пакл, его квартирной хозяйкой, которая просто с ума сходила по норфолкскому висту.

– Вот была бы парочка, миссис Пакл и ваша хозяйка. Единственная между ними разница, что вашей миссис Брим не доводилось бывать в нашем квартале для нищих! Какой-то умник назвал это место Борроудейл-Гарденз, а пересекающиеся улицы получили названия Уенслидей-Гроув, Малмдейл-авеню и тому подобное. Только представьте себе! Самые прекрасные места на севере страны, и они назвали их именами грязные трущобы Симсбери. Как можно так издеваться над природой и людьми!

– Но может, там не всегда были трущобы!

– Если там строили дома впритык друг к другу рядом с газовыми заводами и рядом с железной дорогой… В этих местах даже кошке некуда плюнуть! Там очень плохое водоснабжение! И совершенно жуткая канализация. Я думаю, эти чертовы трущобы были всегда! Они были запланированы еще на чертежной доске!

– Вас интересует что-нибудь, кроме социальных проблем?

– Иногда интересует! Порой мне хочется побродить по стране просто так, как бродят цыгане среди зелени и природы. Особенно когда стоят жаркие дни и ночи, я мечтаю о том, чтобы раздеться и поплавать в прохладном и чистом пруду, окруженном высокими зелеными деревьями… Я вспоминаю один маленький садик и дом, находящийся вдалеке от всего. Я знаю это место, оно находится в Уилтшире, и старая яблоня склоняется перед дверью домика.

– В каком месте Уилтшира?

– В Мидлинджер. Я иногда сажусь на велосипед и отправляюсь туда, где из моих легких вылетает вся грязь и дым большого города.

– Но не похоже, что вы хотели бы навсегда уехать отсюда, – сказала ему Бетони. – Мне кажется, вы любите свои грязные темные трущобы!

– Так бывает, когда привыкаешь к боли, если она давно вас мучает. Вам без нее даже становится не по себе!

– Боль? Какая боль?

– Вот эта, – сказал Джим, взмахнув рукой по направлению к трущобам Симсбери, окутанным дымом.

Когда Бетони покупала газеты рядом с Пентинг-Харт, к ней подошел мужчина и назвал ее по имени. Это был Джо Смит, тот самый, что отнес ее багаж в день приезда. Его дочь, Флорри Смит, училась в классе у Бетони.

– Я надеялся встретить вас, мисс. Мне хотелось попросить вас об одолжении.

– Конечно, – ответила ему Бетони.

– В «Вестнике» помещено объявление, что школе требуется человек, который будет ухаживать за садом. Я уже работал садовником, и хотел бы вас попросить, чтобы вы замолвили за меня словечко перед начальницей.

– Я это сделаю, – пообещала ему Бетони.

– Смит – такое обычное имя, – сказал Джо Смит. – Никто и не будет знать, что я отец Флорри.

Но утром, когда Бетони заговорила об этом, она поняла, что у мисс Телерра отличная память, и ее не обвести вокруг пальца.

– Мне кажется, мисс Изард, вы раньше говорили, что этот человек – отец Флорри Смит, не так ли?

– Да. Но какое это имеет значение?

– Я взяла себе за правило никогда не нанимать на работу никого, кто связан родственными узами с нашими ученицами. И в данном случае это было бы совершенно неразумным.

– Почему? – резко спросила ее Бетони. – Потому что их семья бедная? Потому что Флорри не платит за учебу, а учится на стипендию?

– Мисс Изард, я в первую очередь думаю о Флорри. – Вы прекрасно знаете, что у нас в основном учатся девочки из семей среднего достатка, и в школе имеются определенные традиции и правила.

– Да, здесь процветает снобизм! Я это все великолепно понимаю. Но разве мы не должны с этим бороться, мисс Телерра?

– Вы не можете отменить снобизм декретом, мисс Изард! Флорри будет очень неприятно, если ее отец станет работать в нашей школе!

– Я знаю, – сказала Бетони. – Простите меня, если я была слишком грубой. Но разве обязательно, чтобы девочки знали, что они родственники?

Мисс Телерра мрачно улыбнулась.

– Мисс Изард, в женской школе нельзя ничего сохранить в тайне. Вы недавно убедились в этом сами.

– Да, это правда, – согласилась с ней Бетони.

Как только представилась возможность, она поговорила с Флорри Смит и объяснила ей, в чем тут дело.

– Мне было бы все равно, если бы мой отец работал здесь, – сказала Флорри. – Мне наплевать, что обо мне болтают девчонки. Я уже привыкла к их насмешкам.

– Флорри, я больше ничего не могу сделать для твоего отца, – сказала ей Бетони. – Ты понимаешь, что мисс Телерра заботится только о тебе.

Флорри криво усмехнулась, как будто она не верила хорошему отношению к ней мисс Телерра.

– Спасибо, что попытались нам помочь, мисс Изард. Я все передам отцу.

Спустя несколько недель, когда возникло дело, связанное с премией Харриет Тейм, Бетони припомнила скептическую улыбку Флорри Смит.

Эту премию основала бывшая начальница школы. Она присуждалась раз в три года за лучшее сочинение по истории, написанное ученицей старшего класса на тему, выбранную преподавателями школы. Премия представляла собой чек, на который можно было приобрести книги в специальном магазине. В этом году в розыгрыше премии участвовали шесть учениц, и, конечно, Флорри Смит была среди них лучшей. На этот раз мнения Бетони и мисс Сайлк полностью совпадали. Мисс Лезенби из отделения истории также присоединилась к их мнению. Их решение было передано в письменном виде мисс Телерра. И вдруг в конце семестра, во время утреннего совещания, мисс Телерра сообщила всем, что премию присудили Мириам Чаркомб.

– Но почему, почему? – позже спрашивала Бетони. – У Мириам такое слабое сочинение!

– Отец Мириам – член правления школы, – объяснила ей мисс Лезенби.

– Так случается далеко не в первый раз в этой школе! – воскликнула мисс Сайлк.

– Неужели? – спросила Бетони.

– Точно так, – заметила Хорс. – Моя предшественница уволилась из-за проявления подобной несправедливости.

– Разве мы не можем обратиться с протестом к мисс Телерра? – спросила Бетони.

– Дочь Испанского Короля, – сказала ей мисс Лезенби, – станет нас уверять, что приняла единственно правильное решение.

– Эта женщина произошла от самого Торквемады, главы испанской инквизиции, – заметила Хорс.

– Флорри Смит, – продолжала бушевать мисс Сайлк, – это единственная девочка во всей школе, обладающая мозгами и пользующаяся ими для того, чтобы учиться! Что станет делать Мириам Чаркомб с чеком в магазин «Педагогическая книга»?

– Ничего, – сказала Хорс. – Ее папаша просто вставит его в рамку.

Прозвенел звонок, и Бетони отправилась на урок. Ей казалось, что этот день никогда не кончится. Она все время вспоминала о Флорри Смит, и у нее было отвратительное настроение. Бетони радовалась, что приближался конец семестра и перед ней были длинные летние каникулы.

– Что вы станете делать во время каникул? – спросил ее Джим, когда они прогуливались в парке. – Поедете домой к родителям?

– Нет, – сказала Бетони. – Я останусь здесь. У меня большие планы.

– Станете ходить на экскурсии? – поддразнил ее Джим.

– Конечно, а почему бы и нет?

Каждый день после завтрака она покидала Метлок-Террас и возвращалась только к ужину или даже позже.

Теперь она уже спокойнее гуляла по Лондону одна и каждый день узнавала что-то новое.

Когда она шагала по знаменитым улицам, она иногда чувствовала себя такой маленькой и незначительной, и это навевало грусть. Но Бетони все равно получала огромное удовольствие от этих экскурсий..

Как-то вечером, придя на очередную встречу с Джимом в парк, она нашла его спящим на солнышке на скамейке. Она села рядом, наблюдая, как трепетали его ресницы, и слушала, как он слабо стонал во сне. Когда он наконец проснулся и увидел ее рядом, он с трудом выпрямился и попытался развести плечи, смущенно на нее поглядывая.

– Это все жара, – объяснил он. – Я целый день провел в суде в Олдбурне.

– Не пора ли вам немного отдохнуть?

– Вы правы. Я постараюсь освободиться на субботу и воскресенье и отправлюсь навестить тетушку Джиг.

– Тетушку Джиг?

– Это та самая старушка, в чьем доме я останавливаюсь в Мидлинджере.

Джим выпрямился и начал дрожать. Он поплотнее застегнул свой пиджак.

– У вас есть велосипед? Нет? Ну, ничего. Вам нужно попросить у кого-нибудь велосипед на парочку дней, и мы сможем отправиться в путешествие вдвоем. В следующую Субботу. Или, может, через субботу. Как вы думаете, вы сможете проехать на велосипеде значительное расстояние?

– Почему бы и нет, если вы можете это сделать.

Бетони попросила велосипед у Маргарет Крабб. Они встретились с Джимом в пять утра и начали свое путешествие. На земле лежал теплый и влажный белый туман. После Твайфорда они ехали по спокойным сельским дорогам, оставляя в стороне все, даже самые маленькие городки. Они часто останавливались, чтобы перекусить, передохнуть или просто полюбоваться окрестностями.

Стоял сентябрь, и когда туман рассеялся, они увидели поля, готовые к жатве. Некоторые были уже пусты, солнечные лучи сверкали на стерне. Дальше к западу стерню поджигали, и когда Джим и Бетони сидели и ели на холме Рамбл, они сверху видели клубы жирного черного дыма, среди которого время от времени полыхали алые языки пламени.

Запах гари щекотал ноздри, отдавал кислым во рту и приправлял каждый кусок пищи. Этот запах не оставлял их во время всего путешествия – запах очищения и возрождения, старый, как сам мир вокруг них. Запах прошедшего года труда на земле, запах умирания и возрождения нового года труда и подготовки урожая.

Джим сказал ей:

– В моем краю поджигают заболоченные участки пустоши, и там горит кустарник и вереск. И потом на черных подпалинах прорастает новая ярко-зеленая трава и кустарники.

Он мало разговаривал во время путешествия, и Бетони, глядя на него, пока они продолжали крутить педали, видела, как он побледнел от усталости. – Может, нам стоит еще отдохнуть?

– Нет, – сказал он, – мы уже почти добрались до места.

Они проехали через деревню Мидлинджер и остановились у небольшого домика, который весь как-то странно перекосило – соломенная крыша немного съехала набок и проросла мхом, маленькие окошки со старыми, потускневшими и пожелтевшими стеклами тоже как будто подмигивали. Они прислонили велосипеды к живой изгороди и пошли по тропинке к дому. Джим постучал в дверь.

Из двери, прихрамывая, вышла самая уродливая старуха, какую только Бетони приходилось видеть в своей жизни. Ее серая кожа вся сморщилась, и в складках ее была грязь. На верхней губе росли длинные седые волосы, как усы у кота. Они росли из трех или четырех маленьких черных родинок. У старухи оставался один-единственный пожелтевший зуб, торчавший сверху. Стук, видимо, разозлил ее, и она вылетела, собираясь со злостью отругать пожаловавших к ней незваных гостей, но когда она узнала Джима, то спустилась вниз и тяжело положила свои изуродованные тяжким трудом руки ему на плечи.

– Ах, ты бродяга! – хихикала она. – Ты не являлся ко мне уже, наверное, целых полгода!

– Зато теперь я здесь! Ну и несет от тебя табачищем, ты, старая табачная трубка!

– Сам ты самоварная труба! – ответила ему старуха, резко встряхивая Джима. – Неужели старой женщине нельзя ничем побаловать себя?! Ты только и умеешь меня ругать, ты – святоша!

Она повернулась к Бетони и уставилась на нее белесыми глазами.

– Кого это ты приволок с собой?

– Это Бетони, – ответил ей Джим.

– Бетони, прямо цветочек. У меня в саду растут цветы! Разные, из которых я варю целебные настойки и отвары. Они помогают при простуде и боли.

– Эй, – заметил Джим. – Я всегда подозревал, что ты – ведьма!

– Что ты орешь! Я же не глухая, ты – глупый парень!

Тетушка Джиг не отводила взгляда от Бетони.

– Бетони, ты такая же свежая, как целебные травки в моем саду, – продолжала старуха. – Ты что-нибудь знаешь о целебных травах?

– Нет, – ответила Бетони.

– Из них даже готовят целебные чаи, и они помогают при болях. А ты, молодая мисс! Ты бы смогла помочь людям исцелить их от болезней и болей? А? Ты сможешь помочь человеку?

– Оставь ее в покое, – громко заявил Джим. – Она – приличная девушка, а не такая легкомысленная старуха, как ты, старая навозница! Отстань от нее и перестань смущать!

– Ха! Говна-пирога! Ну, что встали? Входите в дом! Мы лучше пойдем в сад и посидим в тени под старой яблоней!

– Как хотите! Как хотите!

Она провела их через темный дом и вывела в сад-огород!

– Вы останетесь на ночь? Да, останетесь! Что вам приготовить поесть? Скажите мне.

Она стояла перед ними, упершись руками в бока, и смотрела на цыплят, которые расхаживали перед ними по огороду и даже в доме.

– Похоже придется одного из них зарезать!

– Нет, – сказал ей Джим. – Не надо жертв в мою честь.

– И в мою честь тоже, – присоединилась к нему Бетони.

– Тогда вам придется удовольствоваться яйцами. Яйца, сыр и запеченный в мундире картофель. Что еще?

– Отлично, – заметил Джим.

Он и Бетони расположились на траве и смотрели на яблоню, склонившуюся над ними. Ее грубые корявые ветви отягощали плоды ярко-красного цвета. Тетушка Джиг ковыляла взад и вперед. Она приносила им чай, и фруктовый кекс, и сливовый торт с жирным желтым кремом.

– Печености тетушки Джиг самые лучше в мире, – сказал Джим. – И это все потому, что она готовит их грязными руками.

– Ты бессовестный лгун! – воскликнула старуха. – Мои руки чистые. Они такие же розовые и благоухающие, как задница младенца!

– Конечно, теперь они чистые, после того, как вся грязь осталась в тесте!

Джим после еды вытянулся на траве и почти сразу заснул. Тетушка Джиг постояла над ним, глядя на его усталое лицо.

– Так я и увидела его в первый раз. Он лежал и спал на траве, а рядом валялся велосипед. Я подумала, что он свалился с велосипеда и разбил себе голову. Но он просто спал. Он хотел проспать на траве всю ночь, чтобы сэкономить деньги на ночлег. Я привела его сюда и положила спать в доме. С тех пор он приезжает сюда довольно часто, но всегда такой усталый.

– Он слишком много работает, – сказала Бетони. – И не обращает на себя никакого внимания. Он все время раздает свои деньги разным попрошайкам.

– Вот глупец! – пробормотала тетушка Джиг. Когда Джим проснулся и приподнялся на руках, он увидел, что Бетони и тетушка Джиг сидят на траве и тихонько беседуют. Тетушка Джиг что-то вязала, а Бетони наматывала клубок шерсти.

– Я просто отключился. Я не храпел?

– Еще как храпел! – заметила тетушка Джиг. – Твоя девушка и я даже не могли расслышать друг друга.

– Полагаю, это к лучшему!

– Что ты собираешься делать? Еще поспать?

– Нет, – сказал Джим, поднимаясь на ноги и пытаясь размяться. – Я взял с собой полотенце и пойду выкупаюсь в пруду.

– Что, опять? Ты и в прошлый раз не вылезал из воды. Смотри, домоешься до того, что и следа твоего не останется.

– Бетони, ты идешь со мной? – спросил он ее.

– Конечно, она пойдет, – сказала тетушка Джиг. – Ей не интересно оставаться здесь со мной.

Бетони сидела в камышах, пока Джим плескался в воде белой рыбой. Она чувствовала, как расслабляется и впитывает в себя тишину и свежий воздух этого прелестного места.

Пруд своей синевой повторял небо, но по краям, в тени ив и осин, казался темно-оливковым. Золотые лучи солнца погружались в его глубину, сверкая там, где Джим взмахом рук разбивал поверхность воды. От камышей пахло зеленью и свежестью.

В тихие заводи медленно с шлепаньем плыли утки. Где-то недалеко пел жаворонок.

Бетони настолько растворилась в ощущениях природы, что даже могла представить себя капелькой воды, сверкающей на солнце.

Ей казалось, что она такая же прохладная и зеленая, как стебель камыша. И так же, как камыш, слегка клонилась при легком дуновении ветерка, пропуская мимо себя медленно плывущих уток. Она могла представить себя и жаворонком – жарким маленьким комочком с серыми перьями и быстрыми трепещущими крыльями. Она порхала над скошенной пашней, и ее горло раздувалось, когда она выпевала свою немудреную песенку.

– Не оборачивайся! – крикнул ей Джим, вылезая из пруда. Он пошел в камыши неподалеку. – Иначе я покраснею!

– Поскорее вытирайся! – ответила ему Бетони. – Сейчас уже не так жарко, как тебе кажется.

Она смотрела, как он вытирался своим потертым маленьким полотенцем. Его нагота не вызывала у нее никаких грешных волнений, но худоба заставила прослезиться. Его косточки были такими острыми и хрупкими, как косточки маленькой птицы. Без одежды на него было просто страшно смотреть. Да и когда он был одет, то казался тенью ее крепких братьев.

– Я как будто снова родился на свет, – заметил Джим. Он сел рядом с Бетони и начал причесываться.

– Ты будешь купаться? Нет, тебе это не нужно. Ведь в Метлок-Террас не скупятся на воду!

– Да, наша прислуга Руби каждый день приносит мне большой медный кувшин воды. По-моему, это довольно глупо, ведь рядом с моей комнатой наверху есть огромная цистерна для воды.

– Руби, – переспросил Джим. – Она что, действительно похожа на рубин и сияет, как драгоценный камень?

– Нет, совсем наоборот. У нее всегда красные глаза, а волосы – тусклого мышиного цвета.

– И тем не менее, кому-то и она приглянется!

– Так оно и есть. За ней ухаживает подмастерье булочника. Но им приходится быть очень осторожными из-за миссис Брим, поэтому они изобрели свою систему сигнализации. Если все спокойно и им ничто не угрожает, Руби угощает его лошадь двумя кусками сахара, но если бдительное око хозяйки не дремлет, бедное животное получает только один кусок. Они передают записки друг другу в корзинке с хлебом и булочками.

– Откуда ты так много знаешь об их отношениях?

– Иногда, когда нет поблизости миссис Брим, мы болтаем с Руби, и она спрашивает меня, как написать то или иное слово в ее записке к милому другу Мэтью.

– Ты ей объясни, что дело не в правописании. Кстати, я тут сочинил большую статью по поводу пенсии, и ее уже напечатали.

– Почему ты мне не сказал об этом раньше? – сказала Бетони. У тебя есть экземпляр этой газеты?

– Нет, но тебе необязательно читать эту статью. Все, что там написано, я пересказывал тебе не раз.

– Мне бы все равно хотелось прочитать.

– Только потому, что это напечатано в газете?

– А разве тебе самому не радостно, что твоя статья появилась на страницах популярной газеты, и таким образом множество людей в Англии познакомятся с тобой.

– Ну что ж, это только начало, – сказал Джим. Позже, когда они медленно шли по полю, Бетони заметила, как Джим часто останавливался, чтобы потереть спину и плечи.

– Ты, наверное, очень устала – поездка на велосипеде была длинной, – спросил ее Джим.

– Нет, не особенно.

– Но у тебя должны болеть все мышцы!

Наступили сумерки и похолодало, когда они вернулись к дому тетушки Джиг. Она зажгла лампу в кухне, огонь в очаге уже бушевал. Чайник кипел, а картофель лопался, погребенный в раскаленную золу. Стол без скатерти был уставлен тарелками и кружками желтого цвета. Посредине лежал большой каравай хлеба, и на его сияющей корочке темнели семена мака. В деревянной чаше радовали глаз спелые помидоры и разные пахучие травки с собственного огорода.

– Вы голодны? – Спросила их тетушка Джиг, заваривая чай.

– Просто умираем, как хочется есть. После купания всегда чувствуешь зверский аппетит.

– Ну, у меня все готово, – сказала старуха. Сначала она подала им яйца-кокотт, как назвала это блюдо сама Джиг. В глиняной посуде она растопила масло, разбила туда сырые яйца, насыпала мелко нарезанной петрушки, посыпала солью и перцем и немного подрумянила на огне. Потом последовала печеная картошка в мундире. Она была готова и лопалась при малейшем нажатии пальцев на нее. Мякоть была белой и рассыпчатой, и от нее поднимался пар. От картофеля почему-то пахло каштанами.

Потом тетушка Джиг подала сыр, яблоки и великолепные пышки с изюмом.

– Все, на этом кончим, – сказал Джим, откидываясь назад на стуле. – Или меня будут ночью мучить кошмары.

– Кстати о сне, – сказала тетушка Джиг. – Вы как будете спать? Вдвоем и наверху? Или по отдельности, и вам понадобятся лишние одеяла?

– Мы спим отдельно! – заявил Джим. – А ты – старая развратница!

– Парень, я ведь только спросила! Только спросила!

– Ты думаешь, что все вокруг такие же испорченные, как ты сама!

– Твоя беда, – сказала она, ткнув его в бок, – что ты слишком плохо ешь, и поэтому в твоих жилах течет не кровь, а водичка.

– Женщина, тебе нет дела до моей крови! Не распускай язычок в присутствии приличной скромной девушки.

– Ну и молодежь пошла! Вы мне кажетесь такими пресными! Но если вы предпочитаете умереть и так и не узнать, в чем…

Потом она поднялась наверх, и они услышали, что она там что-то делает.

– Не обращай на нее внимания, – сказал Джим. – Ей нравится смущать людей, и смотреть, как они станут реагировать на ее шуточки.

– По-моему, ты смутился больше, чем я.

У меня такое тонкое воспитание, и я не могу вести себя иначе.

– Тетушка Джиг была когда-нибудь замужем?

– Да, и мне кажется, что не раз. У нее и дети есть! Только не знаю, где они живут.

Тетушка Джиг сошла вниз и принесла с собой постельное белье: соломенный тюфяк, три одеяла и подушку, набитую хмелем. Джим встал, чтобы ей помочь.

– Бетони спрашивает, была ли ты замужем.

– Да, в разное время у меня было несколько мужей.

– Чужих мужей, так ведь?

– Парень, попридержи язык!

– Бетони, я должен тебе сказать. Она не так уж мало получила от своих мужей – этот домик и три акра земли, и еще кусок земли немного подальше, через дорогу.

– Девочка, это только лишний раз показывает, что ты теряешь, – сказала старуха.

– Ничего она не теряет, – перебил ее. Джим. Он заправлял постель на полу. – Потому что я беден, как церковная крыса!

– Ты просто дурак! – сказала старуха. – Я тебя не могу по-другому назвать!

– Прекрати шуметь, – сказал ей Джим. – Я уже засыпаю!

Бетони спала на узкой койке наверху. Ее подушка была тоже набита хмелем. Она сразу же заснула, и проснулась от лучей солнца и от мелодичных звуков колокола. Церковь в Мидлинджере славилась своими колоколами. Так сказал ей Джим. Он еще добавил, что здесь были прекрасные звонари.

Они позавтракали с тетушкой Джиг и провели утро, помогая ей в огороде. Они собирали морковь, салат и кабачки. Старуха хотела продать их на рынке в понедельник. В двенадцать часов Джим сказал, что им пора отправляться в путь. Тетушка Джиг собрала им много еды в дорогу.

– Куда вы так торопитесь?

– Нам нужно проехать большое расстояние.

– Приезжайте еще раз и поскорее!

Тетушка Джиг улыбалась Джиму, сверкнув своим единственным желтым клыком.

– А ты, – сказала она Бетони, – привози его сюда хотя бы раз в месяц, чтобы он смог немного подкормиться!

– Я постараюсь, – обещала ей Бетони.

Когда они ехали домой, Джим был очень молчалив. Бетони понимала, как он устал, и старалась делать более частые остановки.

В полях продолжали выжигать стерню, и дым разносился в разные стороны. Настал вечер, и дым как бы растворился в темноте, и были видны только время от времени вспыхивающие языки пламени. Джим и Бетони остановились, чтобы поесть и отдохнуть. Они сидели в поле в Сниффорде и когда оглянулись, то увидели волны красного огня на земле, сливающиеся на уровне горизонта с красными волнами заката.

Бетони открыла пакеты с припасами, приготовленными тетушкой Джиг: хлеб с маслом, яйца, сваренные вкрутую, салат и редиска, пакетик с солью и перцем. Отдельно были упакованы лепешки, куски торта и пирог с яблоками.

Вечером стало весьма прохладно, подул сердитый холодный ветер. Бетони и Джим сели, прислонившись спинами друг к другу. Так они могли немного отдохнуть, сохраняя тепло. Они поедали свои запасы и запивали все чаем из глиняной бутылки, почти не разговаривая, только любуясь огнями и впитывая в себя терпкий запах горящей соломы. Им было так приятно сидеть спина к спине. Как два зверька одной крови, они сохраняли общее тепло под напором злого ветра.

– Иногда мне так хочется удрать куда-нибудь, – сказал Джим. – Чтобы идти все дальше и дальше, и не останавливаться… и быть таким свободным, каким я чувствую себя сейчас… чтобы никогда больше не быть заложником города.

– Я испытываю то же самое ощущение.

– Ты? Ты же так очарована городом! Ты, наверное, счастлива, что возвращаешься в город!

– Только не сейчас, – ответила ему Бетони. – Сейчас мне совсем не хочется туда возвращаться. Я испытываю те же самые чувства, что и ты. Мне бы хотелось стать совсем свободной.

Когда Бетони вернулась в Метлок-Террас, ее ждала там неприятность. Спуская велосипед по ступенькам, она поскользнулась и поранила себе руку. Рана не была серьезной, но сильно кровоточила, и Руби, после того как открыла ей дверь, побежала в гостиную, вопя, что бедная мисс Бетони истекает кровью.

Подвал, куда спустилась Бетони, чтобы оставить там велосипед, быстро наполнился народом. Миссис Брим пожаловала с Эдной. За ними мистер Брим и двое квартирантов. Мистер Торзби сразу же начал действовать. Он промыл рану и туго забинтовал руку Бетони, все это молча и очень профессионально. Когда Бетони поднималась наверх, она увидела, как злобно и ревниво глянула на нее Эдна.

Через несколько дней снова начались занятия, и у Бетони не было свободного времени. Тем более думать о настроениях Эдны. Но как-то поздней ночью, когда она уже легла, ее разбудил шум. Внизу кто-то кричал и вопил. Бетони поднялась и открыла дверь, потом прислушалась. Мистер Торзби вылетел из своей комнаты и понесся через лестничную площадку прямо к спальне Бримов.

Он начал громко колотить в дверь.

– Миссис Брим, пожалуйста, заберите вашу маленькую наглую сучку из моей комнаты! Если вы не сделаете этого, я ее выброшу оттуда сам, или вытащу за волосы!

Его голос разносился по всему дому. Бетони быстро вернулась в комнату и закрыла дверь. Она снова легла и укрылась с головой, чтобы не слышать воплей снизу.

Утром Эдна не вышла к завтраку. Никто ничего не сказал по этому поводу. Все ели молча. Мистер и миссис Брим делали вид, что они не замечают мистера Торзби. Тот выглядел так, как будто был готов взорваться от единого слова, но кушал с большим аппетитом и сидел за столом столько, сколько пожелал. В этот день Эдна не пошла в школу вместе с Бетони. Потом она там появилась, но выглядела бледной и расстроенной.

Вечером за ужином Эдна сидела за общим столом, и ее отец пытался поддержать разговор. Мистера Торзби уже не было, и его прибор отсутствовал. Никто не спрашивал – почему, никто не упомянул его имени. На следующее утро его не было ни за завтраком, ни за ужином. В его комнате, под комнатой Бетони, царила тишина. Когда утром, спускаясь вниз, Бетони осторожно заглянула туда, она увидела, что там не было его вещей.

Комната продолжала пустовать, а потом как-то вдруг всем стало ясно, что Эдна и мистер Ламб скоро поженятся и разместятся в этих помещениях. Свадьба намечалась на Пасху.

Эдна почти не разговаривала с Бетони ни дома, ни в школе. Видимо, ее мучило то, что раньше она была слишком откровенна и все время с презрением отзывалась о мистере Ламбе. Теперь она боялась, что Бетони может передать ему это.

– Эдна, мы все можем ошибаться, – сказала ей Бетони. – Почему бы нам не остаться друзьями?

– Мне нечего сказать, – заявила Эдна. – Извините, у меня совершенно нет времени.

Бетони улыбнулась. Она не сердилась на Эдну за грубость, посчитав это плохим настроением, и думала, что все скоро пройдет. Но она ошибалась. Спустя неделю, Бетони обнаружила в своей комнате Эдну, когда та читала ее дневник.

Это был субботний вечер в октябре. Бетони ходила в парк на встречу с Джимом. Она подождала его, но он не пришел. Вечер был холодным и мокрым, и поэтому она вернулась домой слишком рано. Эдна не ожидала этого и у нее не было времени, чтобы спрятать дневник в ящик. Она сунула его в карман юбки и выглядела виноватой, но нахальной.

– Что ты здесь делаешь? – спросила ее Бетони. – Мне казалось, что у тебя нет времени на общение со мной.

– Моя мать хотела знать, не нужно ли поменять белье?

– Эдна, не лги. Ты видела, как я уходила из дома. Мы встретились в холле. У тебя мой дневник, не так ли? И ты читаешь его не в первый раз.

– Вот! – вдруг возмутилась Эдна и швырнула дневник под ноги Бетони – Вам нечего бояться! Я не разбираю ваш ужасный почерк!

– Убирайся из моей комнаты, – сказала Бетони. – И больше никогда не входи сюда, когда меня нет дома.

– Я не собираюсь приходить к вам, когда вы дома тоже! – завопила Эдна и выскочила из комнаты, как ошпаренная.

Бетони подняла дневник и заглянула внутрь. «Эдна права, – подумала Бетони, – почерк у меня просто чудовищный!»

С этих пор Эдна стала откровенно враждебной, и отношение к Бетони в доме изменилось. Миссис Брим еле разговаривала с ней, и мистер Ламб тоже стал весьма сдержан. Мистер Брим вел себя как обычно, но он почти не бывал по вечерам дома. Бетони понимала – почему. Только мисс Уилкингс по-прежнему относилась к ней дружелюбно. Руби боялась с ней разговаривать, но когда проходила мимо, то моргала своими больными глазами, показывая, что она ей симпатизирует и сочувствует.

В школе Эдна тоже начала вести себя явно вызывающе. Когда Бетони вела урок в ее классе, то Эдна и ее две подружки, Джулия Темпл и Феба Дэвис, обычно садились в первом ряду и не сводили с нее глаз весь урок. Они сверлили ее взглядами или насмешливо смотрели на какую-нибудь часть туалета. Они делали вид, что все знают, и часто перешептывались друг с другом, стараясь, чтобы Бетони слышала отдельные слова, как, например, «велосипед» или «проводила время с друзьями». Иногда они даже передразнивали ее акцент.

– Откуда вы приехали сюда, мисс Изард?

– В чем дело, Джулия?

– У вас такое странное произношение, мисс Изард. Нам очень интересно узнать, где говорят с подобным акцентом.

– Мисс Изард, ваш отец на самом деле плотник?

– Пожалуйста, задавайте вопросы по теме урока, – обычно отвечала им Бетони холодным и спокойным голосом.

Но очень часто, особенно, когда они как бы нечаянно толкали ее в коридоре, она с трудом сдерживалась, чтобы не дать им сдачи.

Бетони не видела Джима уже почти месяц. В Лондоне бушевала инфлюэнца, и Бетони начала волноваться. Как-то в холодную субботу в октябре она отправилась в трущобы Симсбери, чтобы отыскать его комнату в Борроу-дейл-Гарденз.

Улица была очень длинной, и Бетони не знала номер дома. Она вспомнила, как Джим как-то говорил, что живет на углу, и что позади дома проходила железная дорога. Ей нужно было проверить шесть домов.

Бетони постучала в первый дом на углу. Ей открыла дверь женщина, которая была совершенно лысая, за исключением длинной пряди волос, растущей на ее гладком сверкающем черепе.

– Мистер Ферт? Такого здесь нет. Дорогая, ты не сюда попала.

– Тогда, может, миссис Пакл, – добавила Бетони. – Она держит постояльцев.

– Нет, здесь таких нет, и нет никакой миссис Пакл. Я знаю всех людей вокруг.

В следующем доме женщина, открывшая ей дверь, держала на плече серого попугая, и у нее в руках была кочерга.

– Нет, мистер Ферт не живет в моем доме, и я не знаю миссис Пакл.

– Кто-то стучит! – заорал попугай. – Кто-то стучит! Впусти кретина в дом!

– Может, вы его видели? – продолжала расспросы Бетони. – Он очень худой, с темными волосами и с черными бровями. Работает в «Вестнике».

– Нет, – сказала хозяйка. – Я такого не знаю, попытайтесь что-то узнать в следующем доме.

– Проклятые поезда! – продолжал орать попугай, – Ватерлоо! Пересадка на Уотфорд!

На третьем доме висела бумажка – «Сдаются комнаты».

На стук Бетони дверь открыла маленькая женщина с седыми волосами, курносым носом, жесткими глазками и твердым подбородком.

– Да, я миссис Пакл. Вы хотите снять комнату?

– Нет, я хотела бы повидать мистера Джима Ферта. Воцарилась тишина, и женщина вышла на крыльцо.

– Боже! Мистер Ферт! Его уже нет недели три или даже больше.

– Куда он уехал? – спросила Бетони.

– Он умер, – хрипло сказала миссис Пакл. – Он неожиданно заболел. Это было в пятницу, три недели назад. Представляете, что я пережила! Мне пришлось позвать доктора Свитинга. Приехала карета, но ему уже ничем нельзя было помочь. Он умер, когда мы с доктором пришли в его комнату. У него прорвался аппендицит и это привело к перитониту. Да, перитонит, гак сказал доктор.

Бетони кивнула головой.

– Перитонит. Это и убило его. Они потащили его на носилках прямо в карету. Я стояла вот здесь, и они тащили его мимо меня. О, я так расстроилась. Правда, правда! Я сама почти заболела.

– Когда его похоронили?

– Две недели назад, во вторник. Я написала его отцу о том, что случилось, и он сразу же приехал. Бедняга! Он мне сказал, что Джим был его последним сыном.

– Где его похоронили? – спросила Бетони. Она думала: «Три недели назад, пятница, значит, это случилось третьего октября».

– Войдите в дом, – предложила ей миссис Пакл. – Я вижу, как вы расстроены. Для меня это был просто удар. Я только теперь могу более или менее спокойно говорить об этом.

– Спасибо, – сказала ей Бетони. – Я не стану вас больше утруждать. Скажите мне, где его похоронили.

– На кладбище Симсбери. У переезда. Там еще стоит такая хорошая маленькая церковь. Вы войдете?

Бетони пошла прочь. Нет, благодарю вас. Со мной все в порядке. Кладбище Симсбери, у железнодорожного переезда. Ватерлоо! Пересадка!

Когда Бетони увидела кладбище Симсбери – акры и акры белого мрамора, это напомнило ей лунный город. Прямые, резкие линии, острые углы, казалось, угрожали и были похожи на нацеленные на вас ножи. Эта кричащая белизна парализовала ее чувства, обдавала холодом обнаженные нервы.

Дома, в Хантлипе, тихое старое кладбище покоилось среди зелени, и на нем отдыхал глаз. Каменные надгробья изготавливались из песчаника, и ветер и дождь вскоре округляли края камней. Они слегка оседали в землю, и по ним стелился плющ. В трещинах песчаника селились пчелы и шмели.

И в Истери, Мидденинге и Блэгге кладбища тоже были местом, где росли цветы и пели птицы. Люди, жившие неподалеку и работавшие на рядом расположенных полях, отдыхали там.

На могиле Джима (она долго искала ее) не было белого надгробья. Просто холмик темной земли, впитывавший в себя тихий, спокойный моросящий дождичек. Скоро этот холмик прорастет мягкой молодой травой и будет после этого вечнозеленым.

Бетони вышла с кладбища и долго еще шагала по району, где возвышались только дымовые трубы и охлаждающие воду башни-градирни. Там были расположены железнодорожные развязки и депо, отстойники вагонов и проходил небольшой канал. Дома в этом темном и неприятном районе сгрудились, тесно прижавшись друг к другу. Они стояли всюду, где только оставался кусок свободной земли, между электростанцией и газовым заводом, или окружали дымящуюся свалку. Дождь лил не переставая, усиливая неприятные запахи и испарения. Дождевые лужи воняли серой, в воздухе витал запах керосина.

Улицы были плохо освещены, и Бетони подумала о тех животных, крысах и паразитах, которые ползали и бегали по ним.

Ей также представилось, что если любопытный Бог поднимет вверх эти дома, ряд за рядом, то его взгляду представятся тысячи людишек, копошащихся внизу, как черви в куче компоста.

Темнота между домами не была просто отсутствием света – она обладала какой-то осязаемой текстурой. Казалось, что в этой темноте существовало и плодилось зло, разрушение и злая жажда мщения. Бетони это напомнило стаю ворон, что поднимается в небо, вдоволь попировав на трупе падшего животного. Казалось, это темная территория разума, разрываемого двумя враждующими силами – жаждой выжить во что бы то ни стало и жаждой саморазрушения. Эти силы главенствовали на улицах после наступления темноты – дома и пространства между ними несли разврат и болезни, но в то же время в них пульсировала и копошилась жизнь. Эта темная территория была одновременно и трупом, и разрывавшей его вороной.

Бетони от усталости уже просто падала и почти ничего не соображала. У нее болела и ныла каждая косточка. И оставалось только одно желание, одно-единственное – где-то передохнуть. Но она продолжала бродить без всякой цели, переходя от одной улицы к другой… Ее мозг уже не отдавал ей правильных и рациональных команд.

Почти рядом с ней шагал какой-то мужчина. Бетони ускорила шаги, чтобы отвязаться от него, и несколько раз поворачивала на разные улицы, но он не отставал от нее. Бетони поспешила туда, где был свет и шум и проходил маршрут какого-то автобуса. Но мужчина упорно шел рядом, его резиновый плащ скрипел и шуршал в такт его шагам. Когда Бетони глянула ему в лицо, он начал ей улыбаться, обнажив зубы, которые были похожи на неровный частокол из золота и черноты.

– Эй, я смотрю, вы ходите по улицам, – тихо сказал он ей. – И я тоже прогуливаюсь. Мне так одиноко, может, нам стоит погулять вместе?

– Убирайтесь, – ответила ему Бетони.

– Ну-ну, зачем же так грубо. Не валяй дурака, малышка, ты уже столько времени заманиваешь меня.

– Убирайтесь! – повторила Бетони.

– Но вы же посмотрели на меня со значением, – заметил он, и протянул руку, пытаясь взять Бетони под руку.

На углу была расположена пивная под названием «О'Лири». Народу там было пропасть, и часть людей группами стояли на тротуаре. Мужчины увидели, что Бетони пытается вырваться из рук преследовавшего ее мужчины и загородили ей дорогу. А одна женщина завизжала от смеха и толкнула ее прямо в объятия нахала.

– Вы, парочка, вы что – поссорились? Ну-ка, поцелуйтесь и помиритесь!

Бетони ясно видела перед собой жуткие зубы – один черный, другой – золотой, один черный, а другой – золотой. На нее пахнуло смрадным дыханием.

– Пустите меня! Я его не знаю! Он пристает ко мне!

– Тогда другое дело! – сразу же пришла ей на помощь другая женщина.

– Эй, пропустите ее, вы, пьяные свиньи! Вы что, не видите, что она говорит правду! Бедняжка, она промокла до нитки! Эй, Квини, пропусти ее! А ты, Кларенс, ну-ка потолкуй с этим ублюдком!

Они остановили проходимца, и Бетони пустилась бежать. Она села на автобус, который повез ее к Пентинг-Харту. Бетони начала дрожать от холода – ее одежда была такой мокрой. Девушке пришлось крепко сжать зубы, ибо все ее тело ходило ходуном.

Когда она поднималась к себе наверх, мимо нее прошла Эдна.

Она зло посмотрела на мокрую одежду Бетони.

– Ходили на свидание к своему любовничку?!

В комнате Бетони нашла письмо из дома. Оно ей напомнило, что сегодня было двадцать пятое октября – день ее рождения. Ей исполнилось восемнадцать лет.

В этом году зима началась очень рано. В ноябре то стояли туманы, то ударяли морозы. В комнате Бетони не было печки, и по вечерам она очень мерзла. Миссис Брим обещала ей дать керосиновую печку, но проходили недели, а хозяйка даже не заикалась об этом. Когда Бетони напомнила ей, сказав, что, видимо, в конце концов придется купить печку самой, миссис Брим ответила, что не желает, чтобы потолок в комнате покрылся копотью.

– Мисс Изард, в гостиной всегда горит огонь, и вы можете проводить там все вечера.

Но Бетони было неудобно и неприятно находиться в гостиной. Если она садилась проверять тетради, Эдна начинала тут же играть с мистером Ламбом в бильярд, резко толкала стол, и чернила проливались на работу Бетони. Если она читала, Эдна начинала очень громко разговаривать и без конца проходить мимо, наклоняясь над Бетони, чтобы открыть или закрыть дверцу шкафа. Или заставляла ее встать, чтобы поискать именно в этом месте потерянную пилочку для ногтей. Поэтому, несмотря на ужасный холод, Бетони предпочитала оставаться в своей комнате.

Она надевала пальто и закутывала ноги в одеяло, снятое с постели. Когда становилось совсем невтерпеж, она укутывала голову шерстяным шарфом, надевала толстые кожаные перчатки, сделанные бабушкой Кейт, набрасывала пелерину и отправлялась на прогулку. Она шагала быстро и энергично, пока не разогревалась кровь и не отходили замерзшие руки и ноги.

Ночью приходилось ложиться в ледяную постель, и тут не спасали ни две ночные рубашки, ни шерстяная шаль, в которую она закутывала ноги. На кровати было всего лишь одно одеяло, поэтому поверх него она клала свое пальто, и пелерину, и даже коврик с пола. Как-то она попросила у миссис Брим еще одно одеяло, и когда она поднялась к себе наверх после ужина, то нашла у своей двери крохотное одеяльце.

Но всего тяжелее было по вечерам готовиться к завтрашним занятиям в школе, От холода и сквозняков болело все тело. Она дрожала с головы до ног, чувствуя, как холод замораживал ее грудь и желудок. Ей приходилось вставать и начинать энергично двигаться, резко разводя руки в стороны. Часто у нее так застывали пальцы, что приходилось держать их у газовой лампы, прежде чем в них снова начинала циркулировать кровь.

Как-то вечером, когда она сидела дома и проверяла контрольные работы, она услышала чьи-то шаги. Бетони быстро вскочила на ноги, ей не хотелось, чтобы кто-то увидел, как она сидит, закутавшись во что попало. Она быстро подвигалась по комнате, чтобы размяться, и потом открыла дверь. Это был мистер Брим. Он вошел, держа в руках маленькую керосиновую печку, бидончик с керосином и оловянную воронку.

– Это, чтобы отогревать канистру с водой, – объяснил он Бетони. – Жена боится, что могут полопаться трубы, если они замерзнут.

Он открыл дверцу в помещение под крышей, и, согнувшись вдвое, исчез там вместе с печкой.

– Ну вот, – сказал он, снова появляясь и смахивая паутину с рукавов. – Теперь все в порядке. Нам ведь ни к чему, чтобы полопались трубы, не так ли? Мисс Изард, я оставлю у вас канистру с керосином. Вам не будет трудно время от времени подливать керосин в печку? Тогда не будет необходимости беспокоить вас лишний раз, а мне карабкаться вверх по лестнице.

Уходя, он повернулся к Бетони, но не смог посмотреть ей прямо в глаза.

– Здесь очень холодно, мисс Изард! Но вы же можете спуститься вниз, когда совсем замерзнете, правда?

– Да, – ответила ему Бетони.

Когда она в этот день собиралась лечь спать, то открыла дверцу и посмотрела на маленькую печку, горевшую в темноте под самой крышей. Ей стало теплее" даже от одного ее вида, только вот запах керосина был слишком сильным. Бетони стало грустно – он напомнил ей о доме. Бетони прикрыла дверь и легла спать.

В декабре морозы усилились, особенно по ночам.

Как-то вечером, когда Бетони, несмотря на гордость, была готова спуститься вниз и погреться, она вспомнила о керосиновой печке под крышей. Бетони осторожно проникла на чердак, стараясь ступать невесомо по перекрытиям, и принесла печку к себе в комнату. Она повернула горелку на полную мощность, пока пламя не стало длинным и синим. Бетони сидела рядом и читала книгу. Когда она раздевалась, ее одежда так сильно пахла керосином, что Бетони пришлось повесить юбку и кофту рядом с окном, где было полно щелей, в надежде, что они немного выветрятся к утру.

И так каждый вечер она забирала к себе печку часа на два или три, а потом ставила ее опять на старое место. Ей было совершенно не стыдно, потому что трубы и цистерна оставались в порядке. Каждый вечер Бетони взбиралась на стул, чтобы стереть с потолка пятна сажи. Но как-то раз она пошатнулась, и ее нога проскочила между досками и пробила потолок комнаты внизу. Посыпалась штукатурка и куски краски с потолка.

Со времени отъезда мистера Торзби комната пустовала, и когда на следующее утро Бетони тихонько заглянула туда, то увидела огромную дыру на потолке. Оттуда торчали щепки и разрушенная дранка, а на полу была кучка штукатурки и грязи. Бетони подумала о том, как неприятно, что в будущих свадебных покоях Эдны она устроила такое безобразие! Тихо закрыв дверь, она спокойно пошла завтракать.

– Ой, – сморщилась Эдна. – От вас так несет керосином. Мне становится плохо от этого запаха!

– Это все печка на чердаке, – ответила ей Бетони. – Ваш отец просил меня доливать туда керосин. Наверно, поэтому от меня и пахнет так сильно.

– Мисс Изард, – обратился к ней мистер Брим. – Вам не очень сложно выполнять мою просьбу?

– Совсем нет, – ответила ему Бетони. – Не я жалуюсь на запах, а Эдна, разве не так?!

В школьном зале поставили ясли младенца Иисуса – приближалось Рождество. Там горели цветные свечки в стеклянных подсвечниках. Перед яслями стоял большой открытый ящик, куда ученицы клали свою старую и ненужную им одежду. Все собранное должно было пойти в детский сиротский дом в Олдбурн-Хилл.

Бетони проходила мимо коробки как-то днем. Возле нее собрались старшие девочки, включая Эдну Брим и Джулию Темпл. Они рылись среди собранных там вещей.

– Вы только посмотрите, – воскликнула Джулия, вытаскивая оттуда муфту из серого каракуля. – Она так прекрасно подойдет к моему серому пальто. Оно ведь отделано серым каракулем по подолу, и воротник такой же. Прямо специально для меня. И какой дурак решил отдать такую прекрасную вещь этим сиротам? Она почти новая!

– Я бы на твоем месте оставила ее себе, – заявила Эдна, поглаживая мягкий мех.

– Не бойся, я так и сделаю! Эта муфта просто создана для меня!

– Джулия, – сказала Бетони, подходя к подружкам. – Положи муфту обратно в коробку!

– Почему это? – вскинулась Эдна. – Тот, кто положил сюда эту вещь, будет только доволен тем, что она досталась Джулии, ей так хочется иметь эту муфту!

– Да, почему я должна отдавать неизвестно кому такую красивую муфту? – повторила за ней Джулия. – У меня больше никогда не будет такой чудной вещицы!

– Положи ее обратно, – повторила Бетони.

– Нет, – сказала Эдна. – Джулия, не обращай внимания! Она здесь не главная!

– Может, вам хочется, чтобы я позвала начальницу? – предложила им Бетони.

– Мне наплевать! – продолжала Эдна. – Я уверена, что она не станет отнимать муфту у Джулии!

– Да, вы только представьте себе сиротку с серым каракулем! – подхватила Джулия. – Тот, кто положил ее сюда, совсем лишился разума!

– Положи муфту обратно, – сказала Бетони. – Или я сразу же пойду и обо всем сообщу мисс Телерра!

– Хорошо! Вы можете идти и жаловаться, и черт бы вас побрал!

Джулия со злостью бросила муфту обратно в коробку. Потом она зарыдала и снова выхватила муфту из ящика. Она специально рванула ею по торчавшему гвоздю и прорвала в ней огромную дыру.

Бетони уже больше не смогла сдерживаться. Ее охватил гнев, рука взлетела и хлопнула Джулию по щеке.

Она зашагала прочь, пытаясь ничего не замечать. По ей все вокруг казалось нереальным. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Бетони прямиком отправилась и комнату мисс Телерра и, громко стукнув в дверь, гут же вошла.

– Я ухожу из школы, – спокойно объявила она.

– Мне кажется, мисс Изард, вам лучше присесть. Давайте все спокойно обсудим.

Бетони не собиралась садиться. Она уже все решила, и ее никто не смог бы отговорить от принятого решения.

– Мне все-таки хочется, – сказала мисс Телерра, – чтобы вы не торопились. Это как-то связано с Бримами? Если это так, я постараюсь найти для вас более удобную комнату.

– Дело не только в Бримах, хотя они и приложили руку. Все связано вместе, включая и саму школу.

– Школу? – переспросила у нее мисс Телерра так, как будто она просто не могла поверить этому.

– Премия, которая досталась Мириам Чаркомб. Ее должна была получить Флорри Смит!

– Мисс Изард, мне кажется, что вам стоит поехать домой на Рождество. Я прошу вас внимательно все обдумать во время каникул. Если вы не передумаете, тогда я приму вашу отставку.

– Я не вернусь сюда после Рождества.

– Но вы должны это сделать. Вы обязаны заранее оповестить нас о том, что вы покидаете школу. Вы же знаете правила.

– Мне все равно. Я не вернусь! – повторила ей Бетони.

Лицо мисс Телерра потемнело.

– Вы знаете, что школа может подать на вас в суд и отобрать зарплату, если вы не подадите заявление заранее.

– Как бы вы меня не запугивали, я все равно не вернусь сюда.

– Мисс Изард, вы с такой легкостью пренебрегаете своими обязательствами перед школой! И с такой же легкостью относитесь к деньгам, которые большинству людей достаются очень тяжело.

– Только не читайте мне нотацию. Я знаю, что такое бедность!

– Простите, мисс Изард, – холодно заметила мисс Телерра. – Но мне кажется, что вы сказали уж слишком много!

– Мне тоже так кажется, – прервала ее Бетони и пошла к двери. – Но вы должны знать еще кое-что. Я только что влепила пощечину Джулии Темпл!

Во время урока, когда она просматривала учебник ранней английской литературы, ей попалось на глаза стихотворение на староанглийском языке.

Маленькие птицы на вспаханной земле! Она ясно представила их себе. Слова все время звучали в ее душе. Пахарь на пашне с зари и до зари. Все напоминало ей о доме. Она будет там через четыре дня! Господи, сохрани все это для меня. Подожди, и я вскоре буду дома!

В последний день официального прощания со школой они с мисс Телерра обменялись несколькими холодными словами. Гораздо теплее прошло расставание с Хорс и Крабб. Потом Бетони отыскала Флорри Смит и напоследок подарила ей несколько книг. На остальных в этой школе ей было наплевать. Так же холодно она распрощалась с обитателями Метлок-Террас.

– Я не вернусь сюда, – сказала она, расплачиваясь с миссис Брим.

– Прекрасно, мисс Изард, – ответила ей миссис Брим.

– Прощай, Руби, – сказала Бетони.

* * *

Бетони все время торопила поезд, ей так хотелось, чтобы поездка уже была позади. Проезжая по серым замерзшим окрестностям Лондона, Бетони вдруг испугалась, что снова может опоздать – что ее дом и семья, и все, что ей дорого и принадлежало к ее прошлой жизни, может разрушиться в какой-то страшной катастрофе. Уверена ли она, что они все еще там, и живы и здоровы? Ее письмо, где она сообщала время прибытия, просто напросто было действием ее веры, и она молча и постоянно молилась. Пусть они дождутся меня… Господи, спаси и сохрани их!

Но вот поезд подъехал к станции в Чепсуорте, и она увидела отца, стоявшего и курившего трубку. Так же было и тогда, когда он провожал ее. Как будто прошедшие месяцы были всего лишь неприятным и долгим сном. По в тот раз у него было хмурое, потерянное лицо, теперь на нем сияла радостная улыбка. Тогда она хотела покинуть его, а сейчас ей показалось чудом, что ее отец существует на земле и приехал ее встречать. Его улыбка и улыбка Бетони были такими же теплыми, как лучи ласкового солнца.

– Я думал, что ты никогда не приедешь, – сказал ей отец. – Я даже не могу тебе сказать, сколько времени я уже жду тебя здесь!

– Поезд опоздал только на пять минут!

– Но мне они показались долгими часами.

Он поднял на плечо ее дорожный сундучок, и они пошли вместе вдоль платформы. Джесс забрал у нее билет и отдал его контролеру на выходе.

– Моя дочка вернулась из Лондона. Да, из самого Лондона. Вы слышите? Она работает там учительницей!

Все это казалось Бетони какой-то сказкой. Она слышала звук шагов на твердой, схваченной морозом земле. Лошадь легонько заржала, приветствуя Бетони, и сразу же начала тереться об ее руку своим мягким и влажным носом. Отец укутал ноги Бетони шерстяной клетчатой накидкой, и там еще лежала глиняная бутылка с горячей водой для обогрева. Она прижималась к сильному и теплому телу отца, а он, сидя прямо и чинно, важно вез ее домой через Хантлип, гордясь своей любимой дочкой. Все это казалось ей чудом, как будто она была долгое время слепой, и теперь вдруг прозрела. И еще. Раньше она была лишена обоняния – не чувствовала терпкого аромата чистого морозного воздуха зимы. Казалось, только сейчас к ней резко возвратились все чувства.

– В этом году ранняя зима, и все сразу замерзло, – сказал отец. – Но так даже лучше! Я всегда говорю: «Ранняя зима – скорая весна!»

Бетони пожалела, что сейчас не весна, что нет птиц на вспаханной земле, и люди не бросали семя во вспаханную почву. Потом ей вдруг захотелось, чтобы сейчас наступило лето, и чтобы яблони низко склонялись в саду под тяжестью плодов. Но ведь впереди ее ждут весна и лето – об этом напомнил ей отец, и ей стало легче мириться с холодом и туманом. И сама зима также была чудом. Все было именно так!

– Цветочек мой, сколько времени ты пробудешь дома?

– Я вернулась, отец, – ответила ему она. – Я пока никуда больше не собираюсь.

Она, конечно, обязательно куда-нибудь отправится, но не сейчас. Ей нужно будет съездить в Мидлинджер и сказать тетушке Джиг, что Джим умер. Потом она съездит в Рансели и познакомится с отцом Джима. Но сейчас ей нужно отдохнуть, и о многом поразмышлять, и набраться сил, чтобы жить дальше.

– Ты не станешь возвращаться? – спросил ее отец. – Почему, тебе разве там не понравилось?

– Нет, сначала нравилось, но потом… Многое произошло.

– Цветочек мой, расскажи мне все, – сказал отец.

– Потом, папа. Не сейчас. Я хочу радоваться тому, что вернулась домой.

Бетони видела, что отец разочарован. У него ведь было какое-то свое представление об ее будущем. Бетони прекрасно понимала, что ему хотелось бы, чтобы ее имя знали и восхищались ею в большом городе, а не только здесь.

Джесс исподтишка посматривал на свою дочь и хмурился: у него было чувство, что Бетони каким-то образом подвела его, что он ее не очень хорошо понимает. А поделиться с ним она не хочет. Радость встречи от этого несколько померкла. И для Бетони тоже.

Ее мать, услышав, что она вернулась насовсем, не стала задавать вопросов. Она вообще ее ни о чем не стала спрашивать. Просто глянула ей в глаза, и, видимо, прочитала в них ответ. Как всегда спокойная и холодноватая, Бет поприветствовала свою дочь и далее заговорила так, как будто та никуда и не уезжала. Это и было нужно Бетони: она почувствовала себя дома и в безопасности. Как хорошо и легко рядом с матерью.

«Конечно, так будет не всегда, – подумала она про себя. – Но сейчас мне так хорошо».

– Я написала тебе письмо, – сказала ей Дженни. – Это было два месяца назад, на твой день рождения, но ты мне ничего не ответила.

– Извини меня, Дженни, – сказала ей Бетони, – но видишь, я сама приехала сюда вместо ответа.

– Сегодня у нас на ужин рагу из кролика, – сказала мать. – Братья утром ходили Ловить кроликов, они помнят, что ты их так любишь.

– Они специально ловили их для меня? Вот молодцы! – воскликнула Бетони.

Дома ничего не изменилось, но для нее все казалось таким прекрасным. Кухня – центр мира. Черные балки сверху, и красные плитки под ногами. Огонь в очаге был таким сильным, когда бабушка открыла поддувало. Соблазнительный запах кроличьего рагу с луком, морковью, турнепсом и пряными травками, и еще с маленькими клецками, приправленными тмином, сводил с ума. Белые с синим тарелки, стоявшие на столе, и старые кружки из рога, переехавшие сюда из Пайк-Хауза, были ей знакомы. Свет масляной лампы, освещавший всю комнату. Даже простой жест, когда задвинули занавески и комната оказалась изолированной от холодных серых сумерек, – был полон значения.

И ее братья… После работы они все собрались на кухне. Поначалу чувствовалось некоторое смущение, но потом начались обычные шуточки и подковырки. Им так хотелось доказать, что в ее отсутствие они выросли и стали настоящими мужчинами. Хотя Бетони смотрела на них, не в силах избавиться от сантиментов: они были крепкими созданиями из плоти и крови, но все равно казались ей существами из сказки – сказки детства. Даже ее прадед, который с грохотом, прихрамывая, появился в кухне и тут же что-то начал выкрикивать ей – кстати, он так же кричал на всех, потому что стал несколько глуховат, – даже он принес с собой божественное ощущение тепла и покоя. Том старался держаться в тени за спинами Роджера и Дики. Он, по ее мнению, совсем не изменился. Такой же темный и худой, а особенно по контрасту с братьями – светлыми и крепкими. И еще он все время молчал и смотрел на нее темным глубоким взглядом. Она взглянула на Тома и полюбила его, как собственного брата. Она понимала, что эта любовь станет ее наказанием за то, что она жестоко мучила его ребенком.

– Удивительно, неужели ты не могла повидать, короля и королеву? – возмущался Дики.

– И даже не сподобилась чести лицезреть лорд-мэра Лондона! – захохотал Роджер.

– Бетони, – обратился к ней Уильям. – Тебе нужно подучить меня геометрии.

– Бетони, – вклинилась Дженни. – Я хочу, чтобы ты была подружкой невесты на нашей с Мартином свадьбе в июне.

– Цветочек мой, – сказал ей отец. – Мне кажется, ты похудела. Твоей матери нужно подкормить тебя.

– Возьми еще клецек, – предложила ей бабушка Кейт.

Чудо продолжалось. Она станет просыпаться каждое утро, и оно не оставит ее. Бетони пошла побродить по дому и по мастерской, по саду-огороду. Потом вышла в поле. Все было для нее так дорого.

Но она замечала изменения, особенно в мастерской. Умер Тимоти Роллз, ему уже было восемьдесят лет. Стив Хьюиш перестал работать в семьдесят шесть лет. И спилили старый дуб во дворе перед мастерской.

– Ему было триста лет, – сказал Уильям, когда они все стояли у огромного пня. – Роджер и я пересчитали все кольца, и у нас получилось триста лет.

– Почему его спилили? Он что, болел?

– Нет, прадед хотел получить самые лучшие доски, чтобы мы использовали их в своей работе и дали дереву другую жизнь. Так нам сказал прадед.

Она пошла с ними и посмотрела, какие вышли доски из этого дуба. Доски были загляденье – разной толщины и калибра, из ствола и из ветвей, они были свалены в дальнем углу двора. Бетони спросила себя, где будет она сама, когда доски попадут в руки плотников?

– Мисс Бетони, вы будете присутствовать, когда мы будем пить наш традиционный пунш из бренди? – спросил ее Сэм Ловаж.

– Конечно, куда она денется, – заорал ее прадед. – Она вернулась в свой родной дом. Здесь и останется, запомните все мои слова!

Она дома, и здесь останется. Как приятно, что ее прадед так верит в это! Сама жизнь состояла из веры.

Утром на Рождество она и братья встали рано. Они собирали остролист среди кустов живой изгороди и омелу с деревьев в саду. Прадед сказал, что их дом зазеленел, как лес. Иней от жары растаял на ветвях остролиста, прикрепленных к балкам потолка, и водичка капала на шею бабули, когда та полировала стол и украшала его к празднику.

Они притащили уголь и полные корзинки дров, и огонь, не переставая, горел весь день в кухне и гостиной. Дом весь пропах запахом жарившегося гуся с начинкой из шалфея и лука. А еще аромат сливового пудинга и соуса с приправой из бренди, и запах томящихся апельсиновых корок. Они потом их поджаривали перед открытым огнем в гостиной и поедали, приправив коричневым сахаром. Совсем как в детстве.

Бетони получила в подарок от братьев и Дженни новый дневник; и спустя неделю она сидела в кухне на своем старом месте. Бетони открыла дневник и пригладила первую чистую и плотную страницу. Со временем несколько сгладится ощущение чуда, но сейчас оно было таким сильным, и ей хотелось запечатлеть его – черным по белому. Она взяла новое перо, стерла с его кончика предохраняющий жир, окунула в бутылочку чернил и начала писать.

«Мой прадед, Уильям Генри Тьюк, родился в 1831 году. В тот год, когда произошла коронация короля Уильяма и когда железная дорога достигла Чепсуорта. Сейчас ему уже восемьдесят два года.

Моя бабушка, Кэтрин Роза Тьюк, девичья фамилия Феркинс, родилась в 1853 году. Мой дед, Джон Тьюк, родился в 1852 году и умер в 1885 году. Его убила кобыла на пустоши в Хантлипе.

Мой другой дед, Уолтер Изард, родился в 1833 и умер в 1890 году. Моя бабушка, Гуди Изард, родилась в 1837 и умерла в 1906 году во время сильного зимнего наводнения.

Мой отец, Джесс Изард, родился в 1877 году в Пайк-Хаузе, рядом с Истери, а моя мать, Элизабет Кейт Изард, девичья фамилия Тьюк, родилась в 1875 году в домике на пустоши Хантлип. Они сочетались браком в Истери в сентябре 1894 года.

Я, Бетони Роза Изард, родилась в октябре 1895 года, моя сестра, Джейн Элизабет, – в ноябре 1896 года. Мы обе родились в Пайк-Хаузе. Мой брат, Уильям Уолтер, родился в мае 1898 года, Роджер Джон, – в 1899 году, а Ричард Джесс – в апреле 1900 года. Они все родились здесь, в Коббсе. Мой молочный брат, Томас Меддокс, родился в 1897 году. Точная дата его рождения нам неизвестна, но мы справляем его день рождения 1 марта».

Бетони остановилась и промокнула написанное. Она перевернула страницу и написала:

«Этот дневник подарили мне сестра и братья, чтобы я делала в нем записи. Я обещаю, что все здесь написанное будет голой правдой до самых мельчайших деталей. Я также обещаю писать все аккуратно и разборчиво. Я начала дневник сегодня – в день Нового, 1914 года».