Еще не было официально утверждено завещание отца, а планы Мартина по реконструкции каменоломни уже начали воплощаться в жизнь, потому что мистер Годвин, который полностью одобрял его идеи, считал, что это дело первостепенной важности.

– Перемены, которые предвидел твой отец, безусловно уже не за горами. Каллен-Вэлли пробуждается. Наши фабриканты начинают понимать, что они должны идти в ногу со временем, если хотят успешно соревноваться со своими конкурентами с Севера. Вопрос в том, кто первый внедрит новые станки, – некоторые даже держат пари на это. Фаворитом считается Херн из Бринк-энд, а следом за ним идет Ярт из Хайнолта. Это у нас два самых значительных человека, и ожидается, что они будут первопроходцами.

– Я слышал, что старый мистер Ярт против новых ткацких станков, – заметил Мартин, – хотя его сын горой за них.

– Старый мистер Ярт больной человек. Он перенес тяжелый удар и сейчас прикован к инвалидному креслу. Он и сейчас против новых станков, но он уже больше не руководит фабрикой, его сын занимается этим по доверенности.

– Тогда его сын сам может решать, устанавливать ли ему новые ткацкие станки?

– Да. Он так и сделает, это почти наверняка. Со своей стороны, если бы я держал пари, то поставил бы на него, потому что Чарльз Ярт честолюбивый молодой человек, который всегда хочет быть первым. Но Херн, или Ярт, или кто-то другой – никто не может строить без камня. Так что дай мне знать, какое оборудование тебе необходимо, а я напишу доверенность на покрытие твоих расходов.

Итак, через несколько недель каменоломня в Скарр была полностью переоборудована, и хотя камень по-прежнему добывался вручную, старым традиционным способом, тут появился новый механический кран, который двигался по рельсам и переносил глыбы сырого камня от скалы к навесам у восточного края каменоломни. Здесь же располагались и другие здания, которые в целом составляли как бы миниатюрный городок: конюшни на двадцать лошадей; склады для упряжи и для инструментов; кузница, где можно было без промедления подковывать лошадей. Была также контора Мартина, и, по предложению мистера Годвина, появилась вывеска размером десять футов на пять, которая была помещена над входом в каменоломню. На ней белыми буквами на черном фоне было написано: «Каменоломня Скарр, Ратленд-Хилл. Строительный камень высокого качества. Арендатор: М. Кокс, Чардуэлл».

Мартин нанял на работу двадцать человек, и это место, такое тихое во времена его отца, стало теперь оживленным. Это сначала казалось ему очень странным: слышать звук многих инструментов и многих людских голосов; каменщики переговаривались; каменотесы кричали. Кран гремел, разъезжая по рельсам туда и обратно.

Иногда, оставаясь один, Мартин смотрел на каменную скалу, поднимающуюся уступами вверх в голубое весеннее небо, и позволял своей памяти путешествовать в прошлое, находя там покой и тишину, испытывая облегчение от этих старых воспоминаний. Затем он пожимал плечами и высмеивал себя, чувствуя, что эти воспоминания вызывают в нем сожаления, слабость, на которые он смотрел с юношеским презрением. Все старое ушло, и это было к лучшему. И несмотря на то, что шум часто раздражал его, его деятельность вызывала у него удовлетворение. Потому что именно такой каменоломня и должна быть: в ней должно добываться огромное количество камня, как это было в прежние времена, пятьдесят или шестьдесят лет назад, когда в Долине строились новые фабрики, когда фабриканты, богатея, строили огромные новые загородные дома. Тогда в этом районе работало с полдюжины каменоломен, и Скарр была лучшей среди них благодаря качеству добываемого в ней камня. Теперь она снова возрождалась к жизни, и слава ее возвращалась. Пророчество его отца сбывалось: «Наш день придет. Помяни мое слово. А когда это случится, мы будем готовы к этому». Но Мартин уже был готов к этому – и совсем не так, как думал его отец. К концу апреля запасы обработанного камня были уже так велики, что это поразило бы отца, если бы он мог их увидеть.

* * *

Он теперь не строил. Работу каменщика он отложил до лучших времен. Все его время и энергия были отданы каменоломне. Часто он работал так же много, как и в былые дни, но теперь, после тяжелого рабочего дня его ожидал уютный дом, комфорт. Его ожидала горячая вода, огромное белое пушистое полотенце, каждый день новое. Его ожидали чистая рубашка и белье, хорошо сшитый костюм из дорогой ткани. Затем он садился за стол и ему подавалась не тощая баранина, которая была привычной едой в Скарр, но отличный кусок мяса.

После обеда, если погода была хорошей, он пару часов проводил с Нэн в саду или лениво прогуливался по улице, останавливаясь поговорить с соседями. И, напоследок, еще одно удовольствие – сидеть в замечательной гостиной с новой книгой в руках и читать вслух Нэн, в то время как она занималась рукоделием: не штопкой рубашек, как прежде, а вышивкой, что ей так нравилось, или тонким шитьем, которому она выучилась у соседки, миссис Бич. Ее руки стали гладкими и мягкими, потому что она больше не работала в каменоломне, она теперь гордилась ими и каждый день на ночь натирала их мазью, приготовленной на меду. Теперь у нее была одежда не серого и коричневого цвета, но очаровательные платья из хлопка и шелка бледно-голубых или бледно-зеленых летних тонов, сшитые мисс Грей с Беннетт-стрит.

– Тебе нравится это платье, Мартин?

– Да, оно тебе очень идет.

– А оно не слишком кричащее?

– Нет, совсем нет. Тебе так только кажется, потому что до сих пор у тебя был бедный гардероб. Я думаю, что ты можешь положиться на вкус мисс Грей.

У Нэн не было никаких проблем со знакомствами. Соседи вскоре уже приглашали ее на чай, и она была рада ответить на их гостеприимство. Они вовлекли ее в жизнь города: кружок вышивания, музыкальный клуб, Фонд помощи школам, Комитет помощи больницам – все это означало для нее новый круг знакомств. Нэн была застенчива, ее новая жизнь была настолько чудесна, она так радовалась всему новому, что никогда не бывала разочарована или обижена. Даже если она сталкивалась со снобизмом, это не задевало ее. Наделенная даром быть счастливой, она ни на что не обращала внимания, никто не мог унизить ее.

Мартин купил фортепиано и нанял мистера Ллойда, лучшего учителя в Чардуэлле, который давал ей уроки музыки три раза в неделю. Она обучалась танцам с миссис Свит и пению с мисс Андерхил. Уроки обходились Мартину более чем в шесть гиней в семестр, и Нэн это очень беспокоило. Особенно уроки пения – это казалось ей жуткой расточительностью. Но Мартин отметал все ее возражения.

– Тебе нравится?

– Да, но….

– Тогда у тебя должно все это быть. Я настаиваю на этом.

– О, Мартин, – восклицала Нэн, глядя на него глазами, полными слез. – Ты так добр ко мне!

– Чепуха, – отвечал он грубовато. – А кто добр ко мне, хотел бы я знать?

Они всегда были очень близки. Они были привязаны друг к другу, живя в Скарр, и теперь делили все радости новой жизни, наслаждаясь свободой и будущим, которое лежало перед ними.

– Я видела мисс Джинни Тэррэнт сегодня в экипаже, когда она ехала по Хай-стрит. Она все такая же хорошенькая, и у нее был чудесный голубой зонтик…

– Я тоже видел ее. Но это было на Мартон-стрит, когда я возвращался от мистера Годвина.

– Ты разговаривал с ней?

– Нет. Она была слишком далеко. И она не видела меня.

– Ты никогда больше не ходил в Ньютон-Рейлз. А мисс Кэтрин написала такое чудесное письмо, когда умер папа. Она приглашала тебя. Почему ты не хочешь пойти туда, ведь они были так добры к тебе?

– Потому что я не собираюсь пользоваться этой добротой и быть камнем на шее…

– Но Мартин…

– Пожалуйста, Нэн, позволь мне решать такие вопросы самому, – ответил он.

На следующей неделе три интересных заметки появились в «Чардуэлл газетт», в первой говорилось о помолвке мисс Кэтрин Элизабет Тэррэнт и мистера Чарльза Генри Ярта. Вторая гласила: «Объявляется о заявках на подряды строительства новых ткацких фабрик и о расширении Хайнолт-Милл, что около Чардуэлла в Глостершире, владельцы «Генри Ярт и Сын», Сейс-Хаус, Чардуэлл. Заявки должны представляться Г. М. Чардвику, архитектору, Чарвестон, Нью-стрит, 21».

В третьей заметке сообщалось о том, что расширены работы в каменоломне Скарр, Ратленд-Хилл, Глостершир, о том, что каменоломня модернизирована и производит великолепный камень, хорошо известный в Чардуэлле и его окрестностях. В заметке говорилось, что приглашаются все заинтересованные лица.

Приходило много посетителей, и среди них был строитель Роберт Клейтон, который два года назад занимался ремонтом моста в Ньютон-Эшки и брал камень в Скарр.

– Я говорил тогда, что еще вернусь сюда, вот я и сдержал свое слово. Мне очень жаль, что ваш отец умер. Примите, пожалуйста, мои соболезнования.

– Спасибо, сэр.

Клейтон привез с собой своего сына, светловолосого молодого человека двадцати трех лет с веснушками на лице и прямым взглядом. Его рукопожатие было сильным и теплым.

– Эдвард – моя правая рука. Я во всем полагаюсь на него, учитывая свой возраст.

Клейтона сильно поразили перемены, происшедшие в каменоломне благодаря стараниям Мартина.

– Кажется, вы ожидаете повышения спроса.

– Да, по-моему в воздухе носятся идеи строительства.

– Фабрик, а не храмов, да? – спросил Клейтон. – Именно это и привело меня сюда. Но, возможно, вы уже догадались, что является целью моего визита?

– Вы хотите взять подряд на строительство новой фабрики в Хайнолт.

– Именно так. После того, что я увидел здесь, я думаю, что мне стоит заключить контракт.

Прогуливаясь между сложенными блоками камня, Клейтон стал говорить о деле.

– Хайнолт принадлежит мистеру Ярту, но он, похоже, тяжело болен, и фабрикой управляет его сын. Молодой мистер Чарльз торопится. Он хочет быть первым, кто установит у себя новые ткацкие станки, так что тот строитель, который предложит самые короткие сроки строительства, конечно же, получит подряд. Я уже сказал Чардвику, архитектору, что в зависимости от запасов камня я смогу начать через три недели. Итак, если на этот камень еще не было заказа…

– На него есть заказ, кроме вон тех трех небольших штабелей, – сказал Мартин. – Но это не имеет никакого значения, мистер Клейтон, потому что я могу произвести столько же камня за шесть недель, а если у вас есть сомнения на этот счет, я найму еще людей.

– Превосходно! Превосходно! – сказал Клейтон и достал свою записную книжку из кармана. – Займемся делом, да?

Четырьмя днями позже Клейтоны снова были в каменоломне. Они подписали контракт на строительство и немедленно явились в каменоломню, чтобы оформить заказ на камень. Было четыре часа пополудни и, быстро закончив все дела, Мартин пригласил их к себе домой.

– Все дальнейшие детали мы можем обсудить дома, – сказал он.

Нэн была в саду, она стояла на коленях около куста, стараясь выдернуть дикий вереск, когда вошел Мартин вместе с Клейтонами. Запыхавшаяся, с покрасневшим лицом, она не сразу нашлась, что сказать, а когда молодой человек помог ей подняться, она слегка растерялась. Но ее смущение было не долгим – у нее было слишком хорошо развито чувство юмора. После того, как они были представлены друг другу, она поприветствовала Клейтонов и пригласила их в дом.

– Со строительством фабрики все улажено, вы уже подписали контракт?

– Да, мисс Кокс, – ответил Роберт Клейтон, – а ваш брат собирается снабжать нас камнем.

– Это замечательно. Я очень рада.

Теперь они находились в гостиной, где на столе стояли свежеиспеченный фруктовый пирог, яблочные пирожные и целая груда пшеничных лепешек.

– Простите, но я вас покину на минуту, чтобы привести себя в порядок, – сказала Нэн. – А потом принесу вам что-нибудь освежающее. Может быть, стакан мадеры?

– Спасибо, мисс Кокс, это очень любезно с вашей стороны, но я бы не возражал против чашечки чая, – сказал Роберт Клейтон. – Не знаю, как Эдвард, конечно. Пусть сам за себя говорит.

– О, для меня тоже чай, пожалуйста, мисс Кокс, если это вас не затруднит. – Эдвард Клейтон стоял, пристально глядя на нее; взгляд его был серьезным и дерзким одновременно. – И еще, если можно, кусочек того пирога, который я видел на столе.

Ранним утром на следующей неделе Мартин выехал на Хайнолт-Милл, чтобы встретиться с Чарльзом Яртом для обсуждения поставок камня. Фабрика стояла на берегу Каллена. Старые здания были размером чуть больше скромной фермы, даже возраст этих зданий был точно неизвестен; но к концу восемнадцатого столетия, когда расцвела торговля шерстью, было построено новое здание фабрики, которое могло вместить пятьдесят станков. Со временем это здание тоже было расширено, и теперь Хайнолт-Милл была как бы целым рабочим городком.

И вот предвиделись дальнейшие расширения: здание в пять этажей с двенадцатью пролетами, с галереей в центре и башней с часами, увенчанное куполом. Как только это новое здание будет построено, – что должно произойти в течение двенадцати месяцев, – старая фабрика будет использоваться для прядения и снабжать новые ткацкие станки пряжей. В свою очередь, старые прядильные отделения будут использоваться как красильни, так что со временем весь процесс производства ткани будет сконцентрирован в одном месте.

Мартин просмотрел планы архитектора и понял, что все затраты окупятся, если Хайнолт-Милл станет самой современной ткацкой фабрикой во всей Каллен-Вэлли. И поскольку у Ярта оставалось еще пятьдесят акров хорошей равнинной земли, то была не исключена возможность дальнейшего расширения фабрики. Ярт не сомневался в том, что так оно и будет, поскольку, как говорил он, они слишком долго тащились в хвосте у Севера: настало время догнать, а может быть и обогнать конкурентов.

– Я хочу вернуть Чардуэллу и Долине былую славу, начиная с Хайнолта, – сказал он. – Именно поэтому я нанял лучшего архитектора в округе, и я надеюсь, строитель объяснил вам, что я хочу иметь для строительства лучший по качеству камень.

– Да. Он объяснил мне это.

– Я, конечно, знаком с камнем из Скарр. И ваш отец имел хорошую репутацию. Мистер Тэррэнт из Ньютон-Рейлз тоже был о нем хорошего мнения, я видел ту работу, которую вы с отцом делали для него два года назад. – Он помолчал, потом добавил: – По сути, я узнал от мисс Тэррэнт, что вы были знакомы с семьей лично.

– Да, я имел эту честь, – ответил Мартин. – Очень любезно со стороны мисс Тэррэнт вспомнить обо мне. – В таком же официальном тоне он произнес:– Мне хотелось бы принести вам поздравления по поводу вашей помолвки и пожелать вам обоим всяческого благополучия.

– Спасибо. Я передам ей ваши добрые пожелания.

Опять наступила пауза. Взгляд Чарльза Ярта был проницательным.

– Вы слишком молоды, чтобы самостоятельно продолжать дело вашего отца.

– Я не один. Я счастлив иметь опекуном мистера Годвина и могу в любое время обращаться к нему за помощью и советом.

– Возможно, мне следует иметь дело именно с ним?

– Нет. Каменоломня и все, что с ней связано, полностью в моих руках. Я должен обращаться к нему лишь в том случае, если возникают какие-либо трудности.

– Я надеюсь, что не будет никаких проблем. Я хочу, чтобы эта работа была выполнена как можно скорее, и строитель обещал мне, что она будет закончена в течение года.

– Тогда вы можете быть уверены, что так оно и будет, потому что мистер Клейтон человек слова.

– Рад слышать это.

Ярт обвел взглядом территорию будущей стройки и отметил место, куда нужно будет складывать камень. Это вызвало дальнейшее обсуждение между ним и Мартином.

Мартин, разговаривая с человеком, за которого Кэтрин Тэррэнт собиралась выйти замуж, с интересом разглядывал его, отмечая его красивые, сильные черты. Он обладал энергией, страстно верил в прогресс и возможности торговли шерстью в Долине. И кроме этого, Мартин был поражен уверенностью, с какой этот молодой человек двадцати семи лет претендовал на роль лидера, прокладывающего путь, по которому за ним последуют остальные.

Ярты были старинной семьей, фламандцами по происхождению, которые обосновались в Англии в первой половине восемнадцатого века и осели в Чардуэлле. Они переживали взлеты и падения, но со временем достигли высокого положения. Это положение должно было упрочиться после женитьбы на девушке из семьи Тэррэнтов. А так как Чарльз был единственным наследником, то этот брак был желателен для обеих семей. Но молодые люди вступали в брак не только ради интересов семей. Они любили друг друга, Мартин знал это, он наблюдал за ними, когда они танцевали в Ньютон-Рейлз на дне рождения близнецов, и даже его неопытному взгляду было понятно, что они любят друг друга.

Деловое обсуждение подошло к концу. Все вопросы, касающиеся поставок камня, были решены, и Чарльз Ярт, будучи очень занятым человеком, извинился и поспешил по своим делам.

Строительство в Хайнолте началось в начале мая. И хотя отвечал за него Роберт Клейтон, непосредственно следил за работой его сын Эдвард. Так что Мартин и молодой строитель скоро сблизились и подружились. Эдвард, что было ему удобнее, обосновался в Чардуэлле, но поскольку ему не хватало уюта и вкусной пищи, Мартин стал часто приглашать его домой к ужину. В свою очередь Эдвард развлекал Мартина и Нэн, гуляя с ними по тихим улицам или по развалинам замка на горе.

– Мне нравится ваш город. Он очень разнообразен. Здесь великолепная новая часть, построенная вокруг площади Троицы в прошлом веке. И старая часть вокруг ярмарки с ее узкими улочками. И здесь есть еще по-настоящему старинная часть. Мне так нравится город, что я подумываю о том, чтобы купить здесь дом, если подвернется что-то подходящее.

– А что скажет ваш отец? – спросила Нэн.

– О, мой отец знает об этом и одобряет мой план. Он полагает, что здесь для нас будет еще много работы в последующие несколько лет. Даже с точки зрения здравого смысла мне следует обосноваться здесь.

– Навсегда? – спросил Мартин.

– Ну, как сказать.

– Но ведь будучи строителем, – заметила Нэн, – вы могли бы построить себе дом?

– У строителей всегда нет времени. Они слишком заняты строительством домов для других. Итак, смею надеяться, что вы, как мои друзья, поможете мне присмотреть подходящий дом. Мнение женщины для меня, конечно, будет бесценным. – Эдвард посмотрел на Нэн. – Но лишь в том случае, если у вас есть время и это не будет для вас слишком обременительным, – добавил он.

– О, нет! Напротив. Я люблю смотреть дома, а это будет хорошим предлогом.

– Вы скажете мне честно, что думаете о тех домах, которые я вам буду показывать?

– Только ваше мнение должно иметь вес, ведь вам придется жить в этом доме.

– О, конечно, вы правы. Но я могу не разобраться, что я думаю, пока не услышу мнения других.

Работа на Хайнолт-Милл продвигалась быстро. День за днем, неделю за неделей доставлялся камень, телеги ездили туда и обратно иногда по тридцать раз в день. Ряд за рядом росли стены фабрики; были возведены деревянные леса, на которых с раннего утра до позднего вечера работали каменщики. Внизу трудились рабочие, изготавливающие детали окон и дверей: подоконники, перемычки, угловые камни, пилястры, которые должны были поддерживать фронтон. Вскоре первые металлические пилястры были подняты. Они должны были поддерживать этаж.

Шли недели, здание росло, и стройка привлекала огромное количество посетителей. Большей частью это были, конечно, фабриканты, которые являлись без предварительной договоренности. И хотя Чарльз Ярт горел желанием показать все, он не мог уделить каждому более получаса.

Однажды, когда Мартин был на строительстве и разговаривал со своим мастером Томми Ником, прибыл экипаж из Ньютон-Рейлз, в котором сидели две дамы.

Экипаж медленно проехал по дороге и остановился у входа в контору. Тут же появился Чарльз Ярт, помог дамам выйти из экипажа и, быстро переговорив с кучером, указал ему на конюшни фабрики.

Некоторое время маленькая группа стояла, беседуя и оглядывая окружающие здания. Ярт объяснял им, по-видимому, назначение каждого здания. При этом он низко наклонял голову, чтобы быть услышанным, поскольку вокруг было слишком шумно: стучали станки, гудели прядильные машины, беспрестанно слышались удары деревянных молотов по влажной ткани – этот звук гулял по всем зданиям и двору. Мисс Джинни определенно жаловалась на это. Она подняла руки к своей соломенной шляпке и пригнула поля к ушам. Ярт повел сестер в направлении строящегося здания, где шум не был так силен. Здание было построено лишь на два этажа, но уже производило поразительное впечатление, потому что чистый камень в лучах солнца цветом, походил на печенье. Окон было двенадцать на первом этаже и по пять с каждой стороны галереи. Это давало представление о том, как будет выглядеть здание, когда будет полностью построено.

– Боже! Какое количество окон! – воскликнула мисс Джинни. – Сколько же их будет всего?

Но ответа Ярта она уже не услышала, потому что в это мгновение увидела Мартина и взволнованно сказала:

– Ой, посмотрите, это же Мартин Кокс! Нам было интересно, будет ли он здесь сегодня. Вы простите нас, Чарльз? Мы просто перекинемся с ним парой слов.

Мартин при приближении посетительниц взял пиджак, который висел на ветке дерева, и пошел к ним навстречу, на ходу надевая его. Обе молодые женщины были безусловно рады ему, улыбались так, что он почувствовал, как по-мальчишески краснеет.

– Мартин, как чудесно, – произнесла мисс Кэтрин, протянув ему руку. – Какая счастливая встреча, хотя вы не заслуживаете того, чтобы вас приветствовали, потому что вы обещали навестить нас, но не сдержали своего слова.

– Мисс Тэррэнт, мисс Вирджиния, – сказал он с легким поклоном. – Здравствуйте.

– О, как вы официальны! – сказала Джинни, глядя на него ярким дразнящим взглядом. – Вот что происходит, когда пренебрегают старыми друзьями. Вы уже не знаете, что сказать нам.

– Будет ли слишком официальным сказать вам, что вы обе замечательно выглядите?

– Да, слишком. Он должен вести себя иначе, ведь правда, Кэт?

– Официальность тоже имеет свои преимущества, – отозвалась мисс Кэтрин. – И это вовсе не означает, что чувства, выраженные подобным образом, неискренни.

– Мы приехали, чтобы посмотреть новую фабрику, – сказала Джинни. – Вы не покажете ее нам?

Мартин, улыбаясь, покачал головой. Он слишком хорошо знал, что Ярт, который стоял чуть поодаль, уже с нетерпением наблюдает за ними.

– Это привилегия мистера Ярта, я буду чувствовать себя лишним.

– Очень хорошо. Будьте откровенны, если это ваша обязанность. Но вы ведь еще будете здесь, когда мы выйдем? Или вы теперь так заняты, что у вас нет времени на разговоры со старыми друзьями?

– Я не настолько занят. Я буду здесь.

Не прошло и двадцати минут, как Джинни выскочила из здания фабрики одна.

– Я полагаю, что это обязанность Кэтрин восхищаться здесь каждым камнем, на который указывает Чарльз, но не моя, и я думаю, что уже видела достаточно. Пойдем погуляем где-нибудь подальше от всего этого, чтобы можно было услышать друг друга. Нам есть о чем поговорить.

Они покинули территорию фабрики и удалились в сторону реки. Они шли по берегу, где рос пурпурный дербенник, где воздух был напоен ароматами трав, а в тростнике разгуливали утки.

– Хорошо провели время в Лондоне в прошлом году?

– Разве стоит об этом спрашивать? Кому может не понравиться город, который считается величайшим в мире? Где так много всего интересного? Где можно увидеть королеву и разных выдающихся людей?

– Вы видели королеву?

– Да. Дважды. Однажды, когда мы ехали по улице, и другой раз в театре вместе с принцем.

– А какую вы смотрели пьесу?

– О, я ее даже не видела! Я слишком была занята тем, что смотрела на них. Но я слышала монолог Макреди в конце…

– Как, вы действительно видели великого Макреди?

– О да, и дюжину других. Я не говорю уже о концертах и опере. Я слышала, как поет великий Котони, как играет на альте Фредерик Косски…

– А великолепные здания города? Собор Святого Павла, Вестминстерское аббатство?

– Да, конечно, я видела их. И Тауэр. И Лондонский мост. И Парламент. Я была во всех великих галереях… О да, я посетила все.

– Глостершир, в этом случае, может показаться слишком спокойным, а жизнь в провинции скучной.

– Да. И нет. Я плакала, когда покидала дом Уилсонов и чувствовала такую зависть к Анни и Мэри, которые живут там почти круглый год. Но есть что-то прекрасное в возвращении домой… Другого такого места, как Рейлз, нет… Если я выйду замуж, то два или три месяца зимой буду проводить в городе, весной буду путешествовать, а остальную часть года буду жить среди своих дорогих холмов, в большом загородном доме, где будет все, что только можно купить за деньги, где-нибудь недалеко от Рейлз.

– Так вы его еще не нашли? – спросил Мартин. – Этого богатого мужа, которого искали, который даст вам все, что вы только пожелаете? Неужели в Лондоне не было подходящих кандидатов?

– Нет, не было, – ответила Джинни. – Все они были либо стары, либо уродливы, либо нелюбезны. Те, что были очаровательны, были, как правило, бедны. А те немногие, которые были и очаровательны и богаты, уже были женаты или помолвлены. Но ничего страшного. У меня еще много времени. И даже если не будет ничего другого, всегда есть Джордж Уинтер из Чейслендс, тебе это известно.

– Он все еще ждет вас?

– О да. Он навещал меня дважды в Лондоне и всякий раз делал предложение, и не успела я приехать в Рейлз, как он опять сделал мне предложение.

– И тем не менее вы отказали.

– Я сказала, что еще слишком молода, чтобы посвятить себя семейной жизни. – Джинни, встретив взгляд Мартина и заметив оттенок скептицизма, проказливо улыбнулась и сказала: – Ну, мне всего лишь семнадцать, было бы нехорошо объявить о помолвке, а потом ее разорвать. Но хватит обо мне! Давай поговорим о тебе и о том, что случилось с тобой за последний год.

Они остановились и взглянули друг на друга. Она посмотрела на него долгим взглядом, пытаясь разглядеть, как изменила его новая жизнь.

– Да, ты изменился… И в то же время ты такой же… Твой отец оставил тебе много денег. Я все знаю, можешь не сомневаться. И ты купил себе дом где-то у старой церкви. Ты все переменил в каменоломне, нанял дюжины людей, все говорят, что тебе сопутствует удача.

– Да, так говорят? Будем надеяться, что они правы.

– Чарльз тоже, кажется, так думает. Он говорит, что все фабриканты последуют его примеру в ближайшие десять лет, а это означает, что будет постоянная потребность в камне. Вот! Возможно, что ты будешь богатым! Как тебе это нравится, хотела бы я знать?

– Я думаю, что смирюсь с этим, – сказал Мартин. Джинни расхохоталась; в этом смехе не было притворства, он осветил все ее лицо.

– Ты не будешь откладывать деньги так, как это делал твой отец?

– Нет, не буду.

– Ну тогда кто знает, – сказала Джинни, – если ты станешь действительно богатым – и это не займет у тебя слишком много времени – я, возможно, кончу тем, что выйду замуж за тебя.

– Это в том случае, если я попрошу тебя об этом.

– Это нелюбезно, мистер Кокс.

– Я думаю, с вас уже довольно любезности всех молодых людей округи.

– Не будь глупым. Девушкам никогда не бывает достаточно подобных вещей. Тебе должно быть это известно.

– Когда вы выйдете замуж, – сказал Мартин, – вы рассчитываете на то, что ваш муж будет постоянно любезен с вами?

– Конечно. Я хочу, чтобы он обожал меня, опекал и давал тратить массу денег.

– Тогда я желаю вам удачи в ваших поисках. Минуту они стояли в молчании. Джинни долго смотрела на него.

– Я хочу угадать, каким ты будешь через несколько лет, и на какой девушке женишься, когда придет время выбирать.

– И вам это удалось?

– Нет, не удалось. Будущее остается тайной для нас. Оно упрямо хранит свои секреты.

Они повернулись и пошли по тропинке назад, беседуя о Ньютон-Рейлз, о предстоящем замужестве ее сестры, о путешествии ее брата за границей.

– Хью плохо себя чувствовал весной, и папа отправил его в Швейцарию. Он уже пятый раз путешествует по Европе, а я еще ни разу не была за границей. И почему у меня нет астмы и я не путешествую? Это нечестно…

Пока Джинни болтала подобным образом, они вернулись на стройку.

– А когда фабрика будет готова?

– Она будет готова к маю или июню следующего года.

– Чарльз говорит, что это будет самая большая, самая современная и эффективная фабрика во всей долине. Она действительно чудесно смотрится. Но я удивляюсь тебе, Мартин, ты помогаешь строить ткацкую фабрику, хотя, насколько я помню, ты считаешь, что несчастные ткачи и прядильщики ничем не отличаются от рабов.

– Не все ткацкие фабрики одинаковы. Насколько мне известно, у Хайнолт всегда была добрая слава, здесь хорошо относились к рабочим.

– Значит, твоя совесть чиста?

– Конечно.

– А что ты думаешь о шуме, который стоит в долине от работы фабрик? Это тебя не волнует?

– Нам следует привыкнуть к этому, ведь мы уже привыкли к шуму старых фабрик.

– Ты, может быть, и привык, а я нет, и мне жалко бедную Кэт; ведь когда она выйдет замуж, ей придется жить в Сейс-Хаус, и у нее в ушах будет целый день стоять шум.

– В той части города он не так слышен.

– Достаточно, с моей точки зрения, и я благодарна Богу, что живу в Рейлз, где мы вообще его не слышим. И не чувствуем запаха, если только его не приносит ветром.

Они пришли во двор старой фабрики, где Кэтрин и ее жених уже ждали их. Рядом стоял экипаж с кучером на козлах.

– О Боже! Я заставила вас ждать? Я прошу прощения, – сказала Джинни. – Мы с Мартином пошли прогуляться, и я потеряла счет времени. Нам нужно было о многом поговорить. А только что я поддразнивала его по поводу того, что он поставляет камень для строительства фабрики. – С озорной улыбкой она пояснила Ярту: – Мартин вроде чартиста и считает, что с бедными рабочими ужасно обращаются. Тем не менее, он сказал мне, что у Хайнолт хорошая репутация и что с вашими рабочими обращаются хорошо.

– В самом деле? – сказал Ярт с легким раздражением в голосе. – Я рад слышать, что мы заслужили его одобрение. – Он повернулся и обратился прямо к Мартину:– Просто ради интереса ответьте мне, мистер Кокс, если вам предложат поставлять камень фабриканту, которого вы не одобряете, вы откажетесь?

– Я не уверен. Но, возможно, что и нет. Потому что мой отказ не изменит отношения фабриканта к рабочим. Он просто пойдет к другому каменотесу, а я потеряю на этом.

– Именно так, мистер Кокс. Я рад, что у вас такой реалистичный подход к делу и что вы так честно говорите об этом. Я думаю, что вы со мной согласитесь, что что бы мы с вами ни думали о бедных, дело прежде всего. Мы занимаемся бизнесом и должны следовать его правилам, потому что если у нас не будет единодушия, то пострадаем не только мы, но и наши работники.

– Но конечно же, – язвительно добавила Джинни, – больше пострадают бедные?

– Моя дорогая девочка! – воскликнул Ярт. – С каких это пор вы интересуетесь бедными?

– О, я совсем ими не интересуюсь! Мой брат Хью один из тех, кто интересуется. А когда он войдет в состав Парламента, он, возможно, предложит реформы, которые сделают невозможным для вас или Мартина разбогатеть. Что ты думаешь, Кэт?

Кэтрин, хотя и рассмеялась, но не позволила втянуть себя в спор.

– Я думаю, что мы с тобой достаточно времени отняли у этих джентльменов, и нам действительно пора возвращаться домой.

– Я полагаю, что да. – Джинни выпустила руку Мартина, но повернулась к нему. – Теперь приходите навестить нас. Придете? – она сказала и добавила, прежде чем он успел ответить: – Кэт! Он тебя слушается больше. Скажи ему, что он должен прийти к нам.

– Мартин знает, что в Рейлз ему всегда рады. Он придет, когда сможет, я уверена в этом.

Кэтрин пошла к экипажу в сопровождении Чарльза Ярта. Джинни последовала за ними и, ослепительно улыбаясь, сказала Ярту:

– Спасибо за то, что вы показали нам фабрику, Чарльз. Это было просто потрясающе.

– Я рад узнать это, Джинни.

Тон Ярта был слегка саркастическим, и Мартин заметил, как он и Кэтрин обменялись взглядом.

Ступеньки были убраны, и дверцы экипажа закрыты. Пока сестры усаживались, расправляя широкие юбки, Ярт стоял около экипажа и обменивался с ними последними словами относительно посещения праздника в Кингснот-Хаус. Мартин, чувствуя себя не на своем месте, чуть отошел назад, ожидая, когда экипаж тронется. Он поднял руку в приветствии. Джинни, обернувшись, последний раз улыбнулась ему. Когда экипаж исчез из виду, Ярт повернулся к Мартину:

– Мисс Джинни была в шутливом настроении сегодня. Я даже не уверен, кто был объектом: вы или я. Конечно, прогулка на фабрику была некоторым разочарованием для нее, и очень удачно, что вы оказались рядом, чтобы ее развлечь. Ну, а теперь прошу простить, но мне пора вернуться за письменный стол.

Через шесть или семь недель солнечным сентябрьским днем Кэтрин Тэррэнт и Чарльз Ярт обвенчались в церкви в Ньютон-Чайлд. Нэн хотела, чтобы Мартин пошел с ней посмотреть, как жених и невеста будут выходить из церкви, но у Мартина были дела в Чарвестоне, и Нэн пошла одна.

«Ах, это была такая чудесная свадьба! Они вместе составляют великолепную пару. Жених такой высокий и самоуверенный, невеста такая нежная и красивая. На ней было белое атласное платье, очень просто сшитое, она несла белый молитвенник с веточкой белых роз. На мисс Джинни и на подругах невесты были бледно-зеленые платья и у всех были букеты цветов. Я видела мистера Тэррэнта и мистера Хью… И старого мистера Ярта в инвалидном кресле… Бедняжка, быть таким беспомощным! После удара у него лицо дергается. Но он выглядел очень довольным, и мисс Кэтрин, прежде чем сесть в экипаж, – миссис Ярт, я хотела сказать, – наклонилась и поцеловала его в щеку, и вообще была озабочена тем, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Затем слуга посадил его в экипаж, чтобы отправиться на свадебный завтрак в Рейлз. Было очень грустно смотреть, как его переносят и усаживают, но все выглядело так естественно, что совсем не испортило праздника. Это была очень счастливая свадьба, жаль, что ты не смог все это увидеть сам».

– Я все это увидел еще лучше в твоем описании, – сказал Мартин, – потому что не заметил бы и половины того, что заметила ты.

– Интересно, как скоро мисс Джинни последует примеру сестры?

– Да, интересно, – повторил Мартин.

– У нее очень много поклонников, насколько я знаю, но она, похоже, не торопится выбирать.

– Она, наверное, надеется встретить кого-нибудь получше. Л поскольку ей столько же лет, сколько и мне, у нее впереди еще достаточно времени.

– Да, – машинально повторила Нэн и внимательно посмотрела на него. – Я забываю, что тебе всего лишь семнадцать. Ты всегда казался старше своего возраста, а теперь, когда ты руководишь каменоломней и стал деловым человеком, ты кажешься совсем взрослым.

– На мне лежит ответственность главы семьи.

– Но это же не доставляет тебе особого беспокойства?

– Думаю, что это может доставить, – сказал Мартин серьезным голосом. – Когда Эдвард Клейтон был здесь в последний раз, я задумался…

– О! – воскликнула Нэн, покраснев до ушей. – Господи, о чем же ты задумался?

– О том, что мне скоро, возможно, придется принимать решение по весьма особому случаю…

– Это так очевидно?

– Это было очевидно с того момента, как Эдвард впервые появился в нашем доме, – произнес Мартин. – Это все твой пирог. Он увидел его, и с той минуты он потерянный человек.

– Неужели?

. – Без сомнения.

– Итак, если Эдвард сделает мне предложение, то это все из-за пирога?

– Если Эдвард захочет сделать тебе предложение, то ему придется спрашивать моего согласия.

– Боже, какая нелепость! Он же старше тебя на целых шесть лет!

– Неважно, я глава этой семьи, и у меня есть определенные права…

– Права! Господи! – произнесла она насмешливо. – Я сейчас надеру тебе уши!

Ее лицо светилось счастьем, а голос дрожал от смеха.

– А что, если Эдвард спросит твоего позволения? Что ты ему ответишь?

– Боюсь, что мне придется сказать ему правду.

– Правду? Какую правду, ради Бога?

– Что я не могу ни о ком другом думать как о своем зяте.

– О, Мартин! Дорогой! – Она подошла к нему и крепко обняла. – Ты всегда так добр ко мне!

Чарльз Ярт и его супруга, после медового месяца в Уэльсе, вернулись в Сейс-Хаус, большой особняк на Уильям-стрит, который был домом семьи Яртов на протяжении девяноста лет. Старый мистер Ярт все еще жил здесь, и ежедневно, если позволяла погода, слуга вывозил его на часовую прогулку по улицам города. Мартин часто видел их: сгорбившегося старого человека в кресле с низко надвинутой на глаза шляпой и молодого слугу, одетого в темно-зеленый костюм, который толкал кресло-коляску перед собой и никогда не разговаривал с прохожими. Однажды, вскоре после Рождества, Мартин, выйдя из книжного магазина, заметил на противоположной стороне улицы старика в инвалидном кресле, которое на этот раз толкал перед собой не слуга, а Кэтрин Ярт. Мартин пересек узкую улицу и, поздоровавшись, заговорил с ней.

– Мартин! Какая приятная неожиданность! – Как и все в этой молодой женщине, ее радость казалась искренней. – Вы знакомы с моим свекром?

– Мы виделись лишь издали, – сказал Мартин.

– Тогда позвольте мне представить вас. Отец, это Мартин Кокс. Мой друг и бывший ученик.

– Кокс? – переспросил старик и внимательно посмотрел на Мартина. – Имеете какое-нибудь отношение к Руфусу Коксу?

– Да. Я его сын.

– Знал вашего отца. Очень давно. Еще до вашего рождения. Он поставлял камень на нашу вторую плотину. – Рот старика сильно дергался, и речь была нечеткой, но Мартин, который встречался с ним близко впервые, был поражен ясностью его сознания. Удивлен он был и тем, с каким юмором старик говорил о своем сыне.

– Как продвигаются дела на строительстве дворца Хайнолт?

– Очень хорошо. Построены уже четыре этажа.

– А сколько всего будет этажей? Восемнадцать?

– Не так много. Пять.

– Пять? И всего-то? Я думал, что мой сын собирается строить что-то вроде Вавилонской башни. – Старик тихонько рассмеялся. – Но вы бы не возражали? Учитывая вашу торговлю? И будучи молодым, вы, наверное, тоже одобряете все эти новые идеи?

– Ну, я думаю, что во всем должен быть прогресс, сэр.

– Ради чего?

– Ради большей эффективности, увеличения продукции и, хочется надеяться, ради процветания общества в целом.

– И все это благодаря новым ткацким станкам? – Старик скривился. – Лично у меня есть сомнения. Увеличение продукции это хорошо, но… как вы будете продавать эту дополнительную продукцию? Мой сын, как и вы, толкует о прогрессе. Он хочет быть первым. Я сам предпочитаю быть посередине, как и мой отец до меня, который любил повторять: «Не стоит быть первым, чтобы пробовать все новое».

– Но не нужно быть и последним, чтобы тебя отодвинули в сторону.

– Хорошо сказано, мистер Кокс. Но молодые люди в наши дни… Им все время хочется скакать галопом… И мой сын Чарльз самый шустрый, – старик неуклюже обернулся, чтобы посмотреть на Кэтрин. – Разве не так, дорогая? Но где там! Вы же его жена. И слова не скажете против него.

Он поднял здоровую руку, и она крепко сжала ее.

– Время бежит быстро, отец. Вы же знаете, что говорит Чарльз, – если мы не будем двигаться вместе со временем, мы можем остаться позади.

– Да. Хорошо. Может быть, он и прав. Я старый человек. Нельзя остановить время. Новый век принадлежит таким, как Чарльз. И как ваш друг мистер Кокс.

Голос старого человека звучал устало; он говорил, как будто с трудом ворочая языком, но упрямо продолжал беседу, не позволяя Мартину уйти.

– Не каждый раз удается поболтать, потому что, как правило, Уискенс… Уикенс… как его имя?.. везет меня на такой скорости… что все разбегаются с дороги. Но сегодня мы дали ему выходной… и о, какая разница… когда кресло везет Кэтрин… медленно… моя очаровательная Кэтрин. – Старик взглянул на нее. – Но все равно я беспокоюсь, что вам придется толкать меня в гору… Если бы Чарльз знал, он бы этого не одобрил.

Кэтрин рассмеялась и слегка покраснела. Но ее взгляд остался совершенно спокойным, в ней не было ханжества.

– Я ожидаю ребенка, Мартин, и хотя он родится не раньше июля, мой муж и свекр уже опекают меня.

– Миссис Ярт, это радостные новости, – сказал Мартин. – Пожалуйста, примите мои поздравления. Но разрешите мне сказать, что я разделяю их опасения. Если мистер Ярт позволит, я довезу его остаток пути и обещаю делать это медленно. Нет, для меня это вовсе не беспокойство. Это доставит мне огромное удовольствие, уверяю вас.

Мартин покатил кресло, и все вместе они неторопливо проследовали по тихой части города до дверей Сейс-Хаус, огромного здания, стоящего чуть поодаль от дороги за высоким забором с чугунными воротами.

Кэтрин всегда была частью старого дома в Ньютон-Рейлз, и Мартину было трудно представить ее живущей в другом месте.

Внутри дом был уютным и роскошным, и здесь, так же как в Рейлз, во всем чувствовалось присутствие Кэтрин. Мартин, сидя с ней и ее свекром в богато обставленной гостиной за чаем, заметил, с каким тактом и вниманием она относилась к страдающему человеку, с каким удовольствием и любовью его взгляд часто останавливался на ней.

– Мой сын счастливый человек, мистер Кокс, потому что у него такая жена, и я тоже счастлив, что у меня такая невестка. Я едва мог сказать два слова… после удара… но появилась Кэтрин… и взялась за меня, она учила меня и подбадривала. Мой голос ослаб, я думаю, вы заметили это. Но я отдохну немного… и он восстанавливается. Это все благодаря ей. О да! Она вернула мне речь. Этот дом стал лучше, потому что здесь теперь Кэтрин. И мне легче переносить мою беспомощность… потому что она теперь проводит со мной дни.

– Да, я уверен в этом, – согласился Мартин. – И я рад за вас, сэр. – Затем, повернувшись к Кэтрин, он сказал: – Грустно, однако, что то, что приобрел этот дом, другой потерял. Интересно, каким теперь стал Ньютон-Рейлз, потеряв свою хозяйку.

Кэтрин улыбнулась.

– Теперь хозяйка Рейлз Джинни, и я думаю, что ей это нравится. Но почему бы вам не поехать и не посмотреть самому? Прошло уже более пятнадцати месяцев, как вы покинули классную комнату в Рейлз, и еще ни разу там не были. Конечно, я понимаю, вы очень заняты теперь…

– Это не причина, почему я держусь в отдалении.

– Держитесь в отдалении? Значит, это намеренно? А у вас есть причины? – спросила она.

– Да. Вы все были очень добры и внимательны ко мне, и я не хочу злоупотреблять этой добротой.

– Но ни мой отец, ни близнецы не рассматривали это как злоупотребление. Ни на мгновение.

– Другие люди могут расценить это так.

– Вам мнение других людей важнее нашего?

– Нет, но я не могу быть равнодушным к нему. И у меня есть еще причины, их трудно объяснить.

– Постарайтесь.

– Ну, Рейлз это такое место, от которого трудно держаться в отдалении, если узнал его… Я хочу доказать себе, что могу.

– Акт самоотречения?

– Да. В каком-то смысле.

– И как долго вы будете придерживаться этого, прежде чем убедитесь в силе своей воли?

– Я сомневаюсь, что этот вопрос вообще возникнет. Жизнь людей все время меняется. Они идут разными дорогами.

– Не настолько разными, ведь мы живем в одном маленьком городе, вы и я, да и Рейлз лишь в двух милях отсюда. Тем не менее я не буду ни дразнить вас больше, ни упрекать. Я пренебрегаю своими обязанностями хозяйки, ваш чай давно остыл. Мартин, вы не позвоните вот в этот колокольчик? Нужно принести свежий чай.

В начале следующего года Нэн вышла замуж за Эдварда Клейтона, и они обосновались в доме на Морган-стрит. Предсказание отца Эдварда о том, что в этом городке будет много работы, сбывалось, и Эдвард был сильно занят. Другие фабриканты последовали примеру Ярта, и поскольку все восхищались новой фабрикой Хайнолт, компания «Клейтон и Сын» была засыпана заказами. У других строителей тоже было много работы, и вскоре заказы на камень стали такими, что каменоломне Скарр опять потребовалось расширение.

Строительная горячка была характерна не только для Чардуэлла, она распространилась по всей Долине; и в феврале 1847 года Мартин взял в аренду каменоломню на Клинтон-Хилл, рядом с Уимплетоном, намереваясь развернуть там работы. Камень там хотя был и не так хорош, как в Скарр, но обладал двумя преимуществами: он был устойчив к морозам и не требовал такой долгой обработки. Мартин начал переговоры с рабочими и заказал необходимое оборудование от «Уэттла и Сына».

Благодаря своей активной деятельности и растущему благосостоянию Мартин стал объектом интереса в Чардуэлле. И хотя некоторые презрительно усмехались, вспоминая плохо одетого мальчика, некогда ездившего на телеге, в которую была запряжена полуголодная кляча, большая часть горожан была рада принять его в свое общество. В воздухе носился дух прогресса и предпринимательства, и Мартин, благодаря своему бизнесу, был в центре событий. Он считался молодым человеком с хорошим будущим; он находился под опекой Сэмсона Годвина, который с радостью принимал его у себя; его сестра была замужем за Эдвардом Клейтоном, сыном преуспевающего строителя. Почти все горожане с готовностью беседовали с ним на улицах, а матери дочек на выданье старались познакомиться с ним.

– Ты становишься очень важным, хотя тебе всего лишь восемнадцать, – сказала Нэп, а Эдвард заметил, что он должен быть очень осторожным, а то какая-нибудь мисс поймает его в силки.

– Я тебя предупреждаю, потому что такое случилось со мной.

– Ужасная перспектива, – сказал Мартин. – От женитьбы ты уже растолстел.

– Ты просто сердишься, что я отнял у тебя твою хозяйку, вот и все. Но если то, что я слышал, правда, то ты можешь с легкостью заменить ее, выбрав хорошенькую девушку из целого ряда желающих, включая малышку Эми Годвин.

– О, не говори ему этого, – сказала Нэн, – а то он так возгордится, что его трудно будет переносить.

Но Нэн, хотя и шутила, была горда братом; горда тем, как он выглядел, как говорил; она гордилась его работой, и больше всего тем, как он общался с людьми. Он всегда был красив и мог теперь добиться большого успеха. Он носил одежду высшего качества, каждый день менял белье, его прямые темные волосы были тщательно уложены. Он держался очень прямо и, гуляя по улицам города, выглядел преуспевающим человеком.

– Люди могут говорить что угодно, но деньги играют роль в жизни человека, – сказала Нэн. – Они превратили тебя в джентльмена.

Мартин, улыбаясь, покачал головой.

– Нужно не одно поколение, чтобы получился джентльмен. Одни деньги не могут сделать из человека джентльмена.

– Хорошо, но что-то они сделали для тебя, тут и сомнения быть не может.

– Они позволили мне быть самим собой.

Этот разговор заставил его задуматься о Ньютон-Рейлз; о первом дне занятий в классной комнате. Это было почти три года назад. Он вспомнил, что, разозлившись, он определил джентльмена как человека, который может себе позволить не оплачивать счета. Воспоминания о Ньютон-Рейлз вызвали в нем внезапную острую боль. А поскольку была весна, время года, когда человеческое сердце наиболее предрасположено к ностальгии, у него возникло большое желание сходить туда: погулять по саду, по парку, увидеть всю семью, слуг, собак; опять почувствовать атмосферу этого дома.

Это был соблазн, которому он намерен был сопротивляться.

«Акт самоотречения», как сказала Кэтрин Ярт. Она понимала, что за этим стоит его гордость. Прошло уже три месяца с тех пор, как он видел ее. Еще больше прошло времени со дня встречи с Джинни. И что бы ни говорила Кэтрин, пройдет время, и семья из Рейлз забудет его окончательно.

В этом он заблуждался: однажды этой весной Джинни и ее брат Хью навестили его. Стоял теплый майский вечер, Мартин без пиджака работал в саду, когда услышал звук подъезжающего экипажа, который остановился у его калитки. Оставив мотыгу у забора, он пошел встречать гостей. Он открывал ворота, когда Джинни с помощью брата выпрыгнула из экипажа.

– Да, ты можешь удивляться, – сказала она, подавая Мартину руку, – но если гора не идет к Магомету… то что же делать бедному Магомету?

– Кажется, я вспомнил, – ответил Мартин. – Тогда Магомет благодарит гору за то, что она не сокрушает его.

– Ну, – как обычно спокойно сказал Хью, – вместо этого мы сокрушили тебя.

– Вы в этом преуспели. Я поражен. Проходите в дом.

В холле он надел пиджак. Близнецы проследовали за ним в гостиную, уселись вместе на диван и взяли по бокалу мадеры. Джинни с откровенным любопытством оглядывалась вокруг.

– Так вот где ты живешь теперь? Я слышала, что твоя сестра вышла замуж? Какая чудесная комната, и как много здесь книг. У тебя есть время читать их? Ведь ты очень занят?

Ее взгляд остановился на акварели, которая висела над камином.

– О, да это же Рейлз! Это ты нарисовал, Мартин? Я уверена, что ты. По памяти. Какой ты способный! – И посмотрев на него ярким взглядом, она сказала: – Кажется, ты думаешь о нас иногда?

– Да, – согласился Мартин, – иногда.

– Мы слышали, что ты был в Сейс-Хаус и пил чай с Кэт, и мы были обижены, правда, Хью? Ты никогда не приезжаешь к нам.

– Я встретил миссис Ярт совершенно случайно…

– Да, и довез старого мистера Ярта до дома в кресле. Мы все это слышали, можешь быть уверен. А сегодня мы приехали по особому случаю: мы приглашаем тебя на обед в следующую пятницу. Будут Кэт и Чарльз и, конечно, старый джентльмен, но больше никаких гостей, потому что Кэт ждет ребенка, и осталось всего лишь два месяца. Так что это просто семейный обед, ты не можешь отказаться, или нанесешь нам смертельную обиду…

– Я не отказываюсь, – сказал Мартин. – Я считаю за честь быть приглашенным на семейный обед и буду рад прийти.

– Очень хорошо, тогда это решено. Теперь, наверно, ты понял, что мы, Тэррэнты, такая упрямая порода, что нас нельзя отбросить в сторону, как старую перчатку. Да, Хью?

– Совершенно верно, – согласился ее брат.

– Мы обедаем в шесть, – сообщила Джинни, – но приходи пораньше, между четырьмя и пятью, если сможешь, мы погуляем в саду перед обедом, совсем как в старые времена…

Они заехали лишь ненадолго по дороге к друзьям, где их ждали к восьми часам. Уходя, Джинни оглянулась и похвалила дом:

– Он прекрасно содержится. Здесь чудесное место, даже несмотря на то, что слышен фабричный шум с долины. Но без сомнения, когда ты разбогатеешь, ты построишь себе большой дом.

– Я? – спросил Мартин.

– Разве нет? – спросила она, нахмурившись. – У тебя столько камня, ты сможешь построить себе самый красивый дом во всей округе. Я это непременно сделала бы, будь я мужчиной.

Тут вставил слово ее близнец:

– Тебе бы он не понравился, Джинни, я уверен. Новый дом не имеет души.

– Тебе хорошо рассуждать! Ты-то сможешь жить в Рейлз всю свою жизнь. Он станет твоим со временем. Но я лишь несчастная девушка, и папа ясно дал понять, что я не смогу там жить.

– Ну, конечно, ты же выйдешь замуж. Ты рождена для этого. Я не представляю тебя одинокой. А теперь пойдем. Мы и так задержались. Мы опоздаем к Стюартам.

Хью помог ей сесть в экипаж и взобрался сам. Мартин стоял рядом. Вдруг Хью посмотрел в небо. Где-то высоко пел жаворонок.

– Завидую ему, – сказал Хью. – Он свободно и так совершенно выражает свою радость… Он поднимается в небо и поет от чистого сердца…

– Вероятно, ты напишешь оду, – заметил Мартин.

Хью, улыбаясь, покачал головой.

– Нет, я предоставляю это тебе. Я, скорее, впаду в то же заблуждение, что и Шелли, который сравнивает птичку с каплями дождя, с феями. А весь смысл в том, что жаворонок – это птичка. В этом все чудо. Ты не согласен со мной, дорогой друг?

– Да. Возможно.

– Его уже не видно, – сказала Джинни.

– Да? – Хью опять посмотрел наверх, прикрыв рукой глаза от солнца. – Нет. Он здесь – посмотрите – порхает слева.

– О да, я теперь вижу.

Сидя вместе в экипаже брат и сестра следили за жаворонком, а Мартин, в свою очередь, смотрел на них. Они были очень похожи. Лицо Хью было таким же нежным, как и лицо его сестры, не считая шрама на шее, – память о несчастном случае в детстве, когда горящая свеча упала в его колыбель.

Сейчас, когда лицо его было поднято, шрам был особенно хорошо виден на солнце – красный рубец, который поражал тем сильнее, что был на таком красивом лице. Потом Хью опять посмотрел на Мартина.

– Жаворонок улетел, и мы должны последовать его примеру. – Он взял в руки поводья, и экипаж тронулся. – Но в следующую пятницу мы снова встретимся. В пять часов. Мы будем ждать тебя.

– Даже раньше, Мартин, если хочешь, – сказала Джинни, оглядываясь.

Экипаж медленно удалялся. Мартин смотрел ему вслед. Его соседка, миссис Колн, которая жила через один дом от них, тоже смотрела на экипаж. Хью, проезжая мимо нее, приподнял шляпу, а Джинни кивнула ей и улыбнулась. Миссис Колн, совершенно очарованная, сделала им глубокий реверанс. Она знала, кто они, и ее круглое розовое лицо светилось удовольствием; когда они скрылись из виду, она повернулась к Мартину.

– Такие чудесные молодая леди и джентльмен, они так мило приветствовали меня. И они приезжали навестить вас – запросто подъехали к вашим воротам, как сделал бы любой другой. Когда вы поселились здесь, я слышала, что вы были знакомы с их семьей, теперь я вижу, что это действительно так. И вы, похоже, собираетесь навестить их, – я слышала слова молодого человека, когда он отъезжал…

– Да, я приглашен на обед.

– Боже мой! Как чудесно! Быть приглашенным на обед в Ньютон-Рейлз. Такие вежливые молодая леди и джентльмен, и такие красивые, оба.

Чувства переполняли старую даму, но в конце концов она ушла, а Мартин опять взял в руки мотыгу. Его собственное удивление, да и удовольствие, было не меньше, чем его соседки. Он рассмеялся над собой. Сколько усилий, чтобы держаться подальше от Ньютон-Рейлз! Куда делась его твердость? Он вспомнил себя в Рейлз и то, каким чужим чувствовал себя там. Но теперь страха не было. Решено: он будет вести себя теперь иначе!

Через десять дней он отправится на обед в Рейлз. Позже, может быть через несколько недель, пригласит Тэррэнтов к себе на обед. Если они согласятся, то хорошо. Если нет, он не будет в обиде. «Дружбе тоже надо учиться», – подумал он. Это было просто с Эдвардом Клейтоном, с мистером Годвином и его дочерьми, с соседями. Почему это должно быть иначе с такими людьми, как Тэррэнты?

В этот момент не было никакой разницы. В его мыслях была легкость, в сердце ясность, и, работая в саду, он не мог думать ни о чем другом – только о предстоящем вечере в Рейлз.

Весеннее солнце пригревало ему спину; запах сирени распространялся в воздухе, и высоко в голубом небе опять пел жаворонок Хью.