Кому: Бет, [email protected]
Тема: Есть контакт!
Не могу высказать, как чудесно было получить твое письмо после стольких недель молчания! Конечно, я все понимаю: не спеши, возвращайся к привычной жизни потихоньку. Том, похоже, неплохо справляется; дети слушаются няню. Впервые в жизни за твоими чадами присматривает чужой человек. Но не волнуйся, занимайся собой — стань эгоисткой! Да, я тебя понимаю: вспомни, как мы пугаем детей, когда они корчат рожи. Мы твердим, что, если ветер переменится, лица у них на всю жизнь останутся кривыми. Ты боишься, что тебе понравится быть эгоисткой и ты мало-помалу превратишься в никем не любимую женщину, убежденную, что она — центр мироздания. Поверь моему опыту: кто-нибудь заметит в тебе перемену и предупредит заранее.
А мне Том никогда не рассказывал, что в самые тяжкие минуты ты писала детям письма. Странно, но, когда я болела, больше всего мне хотелось написать мудрые прощальные письма девчонкам. Чуть ли не в каждой книге и фильме умирающая мать без устали строчит трогательные послания, делится бесценными наблюдениями и добрыми советами. А когда за дело бралась я, выходила невразумительная и слезливая чепуха на тему «ах, как я вас люблю!». Что же касается добрых советов, которые должны были помочь моим детям пройти по тернистому жизненному пути, мне удалось выдавить из себя только что-то вроде «если не хотите травиться антибиотиками, воспалившиеся глаза лучше всего промывать пищевой содой». Тоже мне ценная информация — в самый раз, чтобы пронести с собой через всю жизнь. Как я рада, что мы с тобой все-таки возобновили переписку. Не переутомляйся, пиши мне, когда будет настроение.
Кому: Делиссе, [email protected]
Тема: Бет и похороны
На тему не обращай внимания: Бет к похоронам не имеет никакого отношения. Просто я только что получила от нее первое письмо после долгого молчания. И обрадовалась так, словно воссоединилась с сестрой, с которой меня разлучили еще при рождении. Как же я по ней соскучилась! Ты приедешь на похороны Джека? Это было бы замечательно, но как быть с детьми? Для похорон они еще слишком малы, особенно Дейзи. Приходящая уборщица Сильвии предложила посидеть с ними, но, если ты на похороны не идешь, я могла бы оставить их с тобой.
Что касается твоего вопроса — нет, с Никки я не разговариваю. До сих пор зла на нее уже за то, что ей пришла в голову идея с этим фильмом. А что, разве я не вправе злиться? Если вспомнить, сколько нянь перебывало у нее дома и сколько сплетен о семействе Сода они могли бы рассказать, вообще непонятно, как Никки может смотреть мне в глаза. С другой стороны, странно, что меня это удивляет: я же знакома с ней много лет и знаю, какой неразборчивой в средствах она бывает, если речь заходит о работе. Просто я думала, что я для нее — не просто потенциальный персонаж. Хорошо еще, что она не додумалась снимать мой курс химиотерапии и прочего лечения. Впрочем, в наши дни откровения онкологических больных — пройденный этап. Все мы это видели, слышали и покупали рекламные майки.
Кому: Бет, [email protected]
Тема: Все кончено
Да, теперь уже все. Похороны придали происходящему завершенность. Это официальное заявление: больше мы Джека не увидим. Каждое утро я просыпалась с надеждой, что его смерть мне приснилась, но за эту неделю все мы успели постепенно свыкнуться с ней. Не буду надоедать тебе подробностями, но похороны прошли блестяще. Стараниями Сильвии. Я отправилась своим ходом, оставив детей на попечение Делиссы. Стояло прекрасное октябрьское утро, небо было пронзительно-голубым, на дорогах валялись каштаны («штаны», как называет их Дейзи), в окно машины залетал запах праздничных костров. Над землей плыл дымок — знак, что сожжение первых опавших листьев уже началось.
Мы договорились, что перед похоронами я заеду к Сильвии. Перед встречей с Алексом я слегка нервничала. Казалось, мы не виделись несколько месяцев. Он распахнул дверь, едва услышав шорох колес по усыпанной гравием дорожке. В своем единственном костюме Алекс выглядел чужим, но он крепко обнял меня, а я чуть не засмеялась от облегчения. Каждое прикосновение придавало мне сил. Джека уже нет, но мы-то живы.
В автобусе, который медленно тащился за катафалком все несколько миль до местной церкви, царила странная атмосфера. На похоронах я бывала и раньше, но как член семьи покойного — никогда. Что принято говорить, когда сидишь в автобусе среди убитых горем родных?
Напряженное молчание нарушил Алекс:
— А они не могли бы прибавить ходу? Папа будет недоволен, если опоздает на собственные похороны.
И мы захихикали. Со мной было чудодейственное средство, которое ты подарила мне, чтобы успокаиваться на сеансах химиотерапии. Я пустила пузырек по кругу, все мы уронили по капле на язык и сделали несколько глубоких вдохов. Современный аналог старинных нюхательных солей.
Я заметила на колготках Сильвии сзади крохотную стрелочку. Она одновременно и заинтересовала, и встревожила меня. Впервые в жизни я видела подобие беспорядка в одежде Сильвии. И задумалась: неужели это символ — того, что ее жизнь постепенно расползется по швам? Меня раздирали два желания: сказать и промолчать. В конце концов, что значит стрелка по сравнению с сегодняшним событием? Будь Джек жив, Сильвия восприняла бы известие о стрелке как несмываемый позор. И я решила промолчать, поскольку помочь было все равно нечем. Мы шли за гробом, а я смотрела, как ползет вверх стрелка. Происходящее напоминало мне свадьбу, на которую гости почему-то явились в черном.
К счастью, я выступала одной из первых, и вздохнула с облегчением, когда викарий представил меня. Я не знала, как долго смогу держать себя в руках, но поскольку выставлять себя на посмешище я не желала, то и не разрыдалась. Слава богу, моя речь завершилась сразу после того, как началась. Я выпалила стих скороговоркой, хотя и старалась говорить внятно. У Сильвии был озадаченный вид, но Алекс ободряюще улыбался, и я впервые за много месяцев почувствовала, что мы с ним — одна команда. До остальных мне не было дела. Главное — он. Я вернулась на семейную скамью, села рядом с Алексом, и он взял меня за руку. Ребекка прочла стихи собственного сочинения. За десять лет в Австралии она привыкла слегка повышать голос в конце каждой фразы, но ни разу не споткнулась, ничего не забыла, и я восхитилась ее самообладанием.
Викарий знал Джека: тот был «подпольным верующим». О религии мы с ним никогда не говорили — он считал, что это личное дело каждого. Речь викария получилась искренней, прочувствованной и дружеской. Алекс нервно постукивал мыском по полу. Эмоции он сдерживал с явным трудом, но, когда ему предоставили слово, он был неподражаем.
Он начал с рассказа о подвигах отца на войне и о том, какое влияние она оказала на всю жизнь Джека. Не умолчал и о досадных — точнее, странных — чертах характера покойного. Джек водил машину так медленно, словно впереди у него была вся вечность. Когда видел на автобусной остановке очередь — останавливался и предлагал кого-нибудь подвезти. Ему казалось диким гонять туда-сюда пустую машину. Людям нужно в город, и он едет туда же, так почему бы не подбросить их? Чаще всего потенциальные пассажиры ошарашенно отказывались, принимая его за ненормального, и только отпетые авантюристы принимали приглашение. Спустя несколько часов, увидев, как машину обогнало три автобуса, они горько жалели о своем решении и умоляли Джека высадить их хоть где-нибудь.
Все засмеялись, вспомнив причуды Джека, но настроение в церкви изменилось, когда Алекс перешел к заключительной части речи. У него срывался голос. Собравшиеся в едином порыве подались вперед, оказывая оратору моральную поддержку и обратившись в слух. Алекс умолк, преодолевая волнение, и закончил речь очень просто:
— Каждый день я буду вспоминать его и гордиться тем, что мне посчастливилось быть его сыном.
Мне захотелось броситься ему на шею, но на виду у множества собравшихся я постеснялась. Вернувшись на место, Алекс снова взял меня за руку. Ладони соприкоснулись, и мне стало уютно и надежно, как дома.
Я думала про Джека и его жизнь. Он многого добился. А что скажут обо мне, когда я умру? Чего я достигла? Сняла несколько познавательных и интересных телепередач, но ничего сногсшибательного. Пыталась быть хорошей подругой и крепко любила мужа, несмотря на недавние сложности. Безумно гордилась детьми, хотя раньше мой вклад в их воспитание был ничтожен и только в последнее время вырос. Но мое главное достижение на текущий момент — то, что я выжила. Эти мысли в сочетании с финальным гимном «Господи, Отец наш, прости нам прегрешения…» стали для меня последней каплей: я расплакалась. Я словно получила весточку от самого Джека. Пока я возилась с пузырьком спасительного средства, Сильвия передала мне безукоризненно отутюженный носовой платок.
Прочитав последнюю молитву, мы с Алексом двинулись из церкви следом за Сильвией и Ребеккой. И на последней скамье я увидела ее. Джессику Бедмай собственной ухоженной персоной, в скромном черном костюмчике, чуть ли не сплошь обшитом этикетками «Джозеф». Она сочувственно заулыбалась Алексу, но я решительно вцепилась ему в руку.
«Не пущу», — мысленно отрезала я.
У церкви нас разлучили: меня приперла к стенке престарелая сестра Джека, пространно объясняя, как ей понравилось мое стихотворение, только куда я так спешила? Из-за ее плеча я видела, как Джессика заговорила с Алексом — точнее, повисла на нем. Тетушку Джейн будто прорвало — «ах, чудесные похороны!», «и погода нас не подвела», «Джек был бы счастлив», — а я путем хитроумных маневров подталкивала ее поближе к Алексу и Джессике, чтобы по губам догадаться, о чем это они так разговорились. Но Джессика среди нас не задержалась: одарив Алекса томным прощальным лобзанием, она уселась в свой черный «мерседес»-кабриолет и укатила в Лондон. Когда же это кончится? Мне вспомнился гимн, который мы только что допели, и церковная служба. Зачем я себя накручиваю? Мы с Алексом — две половинки одного целого, и хватит выдумывать невесть что. Просто вспомни Сиену.
На кладбище собрались только близкие родственники, которых хватало лишь на тихие возгласы «Какое горе!». Моими стараниями трезвенников среди нас не осталось: всем нам настоятельно требовалось выпить. На поминки сбежалась целая толпа, в основном незнакомых людей, но светское общение притупило боль утраты и помогло нам слегка развеяться. Присутствие Джека в доме по-прежнему было почти осязаемым — возможно, потому, что мы только о нем и говорили. Последние гости разошлись около шести, мы с Алексом помогли навести в доме подобие порядка. И уехали, препоручив вымотанную Сильвию деловитой и компетентной Ребекке.
По дороге домой мы едва ли обменялись парой фраз. Дети остались ночевать у Делиссы, поэтому дом встретил нас жутковатым молчанием. Алекс прошелся по комнатам, вспоминая привычные запахи и звуки.
— Без детей все какое-то чужое, — с потерянным видом признался он.
— Вымойся, а я пока приготовлю ужин, — предложила я.
— Да, хорошо бы, — кивнул он.
Мы были предельно вежливы и внимательны друг к другу, словно только что познакомились. Я и забыла, когда мы в последний раз оставались дома вдвоем. Поужинав в дружеском молчании, мы сразу отправились спать. Легли бок о бок, переглянулись — и Алекс почти боязливо обнял меня. Он притянул меня к себе, поцеловал сначала в лоб, потом в закрытые глаза, в кончик носа, во все остальные части лица, а когда мы наконец предались любви, ощущения были знакомыми, но в то же время другими — более нежными и глубокими.
А потом Алекс всхлипнул — раз, другой. От этих мучительных, душераздирающих всхлипов он содрогался всем телом. Плачущим я не видела его с тех пор, как родилась Матильда. Тогда мы тоже лежали рядом на диване, я держала у груди младенца, и мы до слез умилялись даже рекламе, заново переживая каждое ощущение. Но так, как теперь, Алекс еще никогда не рыдал. Я пыталась утешать его, как умела, — гладила по голове, отводила волосы со лба, как ребенку.
Наконец всхлипы утихли, я решила, что Алекс уснул, и попыталась выбраться из-под его отяжелевшей руки. Но он крепче прижал меня к себе и совсем по-детски шепнул:
— Мне было так страшно, когда ты болела. — Поначалу я даже думала, что ослышалась — так тихо прозвучали эти слова. — Я не хочу тебя терять, Дот.
Меня окатила волна облегчения. Все-таки он меня любит.
— Знаю, — шепнула я, — знаю.
Вскоре мы уснули — против храпа я сегодня не возражала. Я была готова примириться с чем угодно, лишь бы Алекс снова был рядом.