Дункан въехал на кухню на своем кресле-каталке. Подкатил кресло к столу.

— А где Кэри? — спросил он, тем самым прервав цепь размышлений отца, куда Кэри в этот момент отнюдь не входила.

Дэггет думал о том, как мало возможностей для его сына и для таких, как он, прикованных к коляскам инвалидов. И это в эпоху невиданных возможностей — спутников и полетов на Луну, сверхскоростных поездов. Сын же практически заперт в своем одиночестве.

Дэггет не любил этот дом. Он снял его с помощью Кэри, в ее агентстве. Планировка какая-то странная, которая, по словам Кэри, диктовалась «условиями обогрева». Комнаты слишком маленькие, вообще не дом, а какой-то лабиринт. Здесь раньше жила пожилая пара; жена с артритом была практически прикована к креслу, вот они и переделали дом по своему вкусу. По-видимому, никак не могли согреться, а платить за электричество тоже не очень хотели, поэтому и предпочли маленькие комнатки: их легче обогреть. Зато для Дункана здесь была масса удобств, например, выключатели поставлены достаточно низко и везде, где только можно, устроены настилы и скаты для кресла-каталки. А это, безусловно, самое главное.

Снаружи дом был покрашен в белый цвет, а ставни на окнах — черные, и выглядели они довольно дешево при ближайшем рассмотрении. Был еще декоративный дымоход из пластмассы и фанеры, отделанный под кирпич. Это сооружение особенно раздражало Дэггета. Кому нужна эта дешевка? Единственное объяснение состояло, по-видимому, в том, что на всех прочих домах в этой округе стояли дымоходы. А чем мы хуже?

И тем не менее в одном Кэри права: человеческое жилище определяется людьми, которые его населяют. Любую коробку можно сделать уютным домом.

— Ушла, — ответил Дэггет на вопрос сына, — не захотела остаться.

— Как так?

— Ты, наверное, хочешь спросить, почему? — Они с сыном всегда были откровенны друг с другом. — Она сердита на меня за то, что я так много работаю. За то, что обещаю, а потом не выполняю обещания. За то, что так часто оставляю тебя одного.

— Совсем как мама, — проговорил Дункан.

С его стороны это было лишь ничего не значащее замечание, лишь мимолетное воспоминание; отца же оно повергло в настоящий шок. Он вдруг увидел себя со стороны: человек, постоянно совершающий одни и те же ошибки, невзирая на самые благие намерения. Конечно, можно винить во всем судьбу, но он-то знал, что это не так.

— Наверное, она права, — согласился Дэггет. — Она считает, что ты проводишь слишком много времени в компании миссис Кияк и слишком мало бываешь со мной. Вернее, это я слишком мало бываю с тобой.

— Ну почему, иногда ты проводишь время со мной.

Иногда! Это была горькая правда. Опять Кэри права. От этого ему стало еще горше.

— И потом, миссис Кияк, она ничего, — без всякого энтузиазма проговорил Дункан, и этот его вялый тон, как иглой, пронзил сердце Дэггета. — Правда, от нее как-то странно пахнет. Что, от стариков всегда так странно пахнет?

— Вы ведь с ней ладите, правда?

Ну как ответишь на такой вопрос? Только положительно. Дэггет вынуждал сына к положительному ответу.

Он опять подумал про Линн. Насколько она виновата в том, что Кэри сейчас нет здесь, с ним? Слишком уж она занимает все его мысли. И еще интересно: можно ли использовать расследование как предлог для того, чтобы позвонить ей? Позвонить и сказать, что со времени их последней встречи он постоянно слышит за спиной ее голос, видит ее в каждой проходящей мимо женщине. Что его согревает воспоминание о тех нескольких часах, когда он был безоглядно счастлив. И что его разбирает смех каждый раз, когда он вспоминает того пожарника и как его сбила лошадь.

— Скоро в школу, — произнес Дункан, не отвечая на вопрос отца.

Покончив с завтраком, они направились на задний двор, к перилам.

— Па, — протянул Дункан, — ну что ты не можешь, всего один раз в жизни. Ну подпиши ты это заявление. Скажи, что я готов.

— Ты будешь готов, Дункан. Ты делаешь потрясающие успехи. Просто потрясающие, правда.

Дункан крепко ухватился обеими руками за перила. Два раза он подтянулся довольно легко, но затем руки у него задрожали, он напрягался из последних сил. Чтобы получить допуск в лагерь и поход на каноэ, нужно делать пять подтягиваний. У Дэггета руки чесались подхватить сына под мышки и помочь. Но у них был уговор — только если Дункан об этом попросит. Прошло несколько долгих секунд.

— Ладно, давай, — проговорил Дункан.

Дэггет готов был разрыдаться, чувствуя под руками тепло его тела. Он, однако, старался не делать всю работу за сына, только помочь, чуть-чуть. Медленно-медленно поднималось тело сына, и вот наконец его подбородок коснулся холодных металлических перил. В этом и состояло упражнение — подтянуться так, чтобы коснуться перил подбородком.

На подбородке у сына уже прощупывались тоненькие мягкие волоски. И не заметишь, как превратятся в жесткую щетину. Время — наш общий враг. Экзамен на готовность к лодочному походу через три недели. К этому времени надо научиться подтягиваться пять раз подряд. Успеют ли? Господи, чего бы только Дэггет не отдал, чтобы у сына получилось! Он снова обхватил Дункана под мышками. Снова и снова они повторяли упражнение. Подтягивались и подтягивались. Руки у Дункана начали трястись. Всего они подтянулись подряд шесть раз.

— А ты молодчина, сын! — сказал Дэггет.

Дункан, улыбаясь, откинулся в кресле. Дэггету так хотелось привлечь его к себе, сжать в объятиях.

— Поупражняешься еще с гантелями, это тоже поможет, — добавил Дэггет.

— Пап, я туда попаду! Теперь я точно знаю. Я смогу это сделать.

— Еще бы! — ответил отец.

— Иди выпей еще чашку кофе, если хочешь. Я попробую теперь сам.

— Крикни, если что. — Дэггет секунду поколебался, прежде чем войти в дом.

Сидеть у окна и молить Бога о чуде. И так каждое утро.

Перед ленчем Дэггет и Левин съездили в Дом Гувера. Там в лаборатории их проинформировали о том, что удалось обнаружить в машине, которую брала напрокат Марианн Литл в Лос-Анджелесе в день катастрофы. Как это частенько у них случалось, результаты зачем-то направили в Дом Гувера, вместо того чтобы переслать прямо к ним, на Баззард Пойнт. Но это, правда, послужило им на пользу: в лаборатории их подробнейшим образом проинформировали о том, что может означать каждая улика. Как они и ожидали, машину помыли не очень тщательно, и экспертам из ЛАРО удалось много чего обнаружить. Правда, улики все были микроскопических размеров.

— В теннис играешь, Огайо? — спросил Дэггет, пока они ожидали обратного транспорта с Гувера на Баззард Пойнт.

— Спрашиваешь!

— Так, а какие у тебя планы на обеденный перерыв?

— Причесать тебя по нулям.

Через двадцать минут Дэггет собрал бумаги в портфель, засунул его в сейф и запер на ключ. А ключ спрятал в карман.

— Ты что, и спишь с ним? — спросил Брэд Левин.

— Да, видишь ли, у нас тут были проблемы с Бэкманом. Как-то он любил путать чужое со своим. Во всяком случае считал, что все хорошие идеи принадлежат ему. Ну, пошли?

Спортивный корт был достаточно хорошо изолирован от внешнего мира, так что можно было заодно и поговорить без помех. Обычно во время игры, когда кровь разогревалась, мозг тоже начинал активно работать. Совещания же его просто отупляли.

Левин оказался сильным игроком. Быстрые, точные, сильные удары. Первая партия началась с его подачи, и теперь он вел со счетом 4:1. Не теряя надежды отыграться, Дэггет начал обсуждать ход расследования:

— Итак, если предположить, что убийца Роджера Варда поехал в Лос-Анджелес из Портленда поездом, о чем нам это говорит?

Левин выиграл еще одну подачу, прежде чем ответить.

— Может, он везет с собой бомбу. В самолет ее не пронесешь.

Следующую подачу выиграл Дэггет.

— Нет, я имею в виду другое. Что нам это говорит о его личности? Не знаю, как ты обычно работаешь, Огайо, а у меня так: мне наплевать, какое оружие везет мой клиент, меня интересует, какие мозги контролируют тот палец, который может нажать на курок. То есть главное для меня — его личность. Ты понимаешь? Вот смотри: он заказал в гостиничный номер пару щипцов и выдрал себе зуб мудрости. Прямо в номере. И мне это уже о чем-то говорит. Конечно, из этого зуба мы можем извлечь группу крови, и еще кое-что, и еще кое-что. Но я сейчас не об этом. Меня в данном случае интересует совсем другое. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Левин не отвечал. Пропустил подачу. Прекрасно. Еще одну. Пропустил. Следующая подача. После упорной борьбы выиграл Левин. Ладно.

— Может, он плохо переносит самолеты? — задумчиво проговорил Левин, успевая в то же время следить за мячом; этот пас он выиграл. — Может, он потому и блевал в тренажере?

— Отлично! — заорал Дэггет на весь корт. — Вот именно это я имею в виду.

— Знаешь, на его месте я бы тоже боялся летать, учитывая его профессию.

— Ну-ну, дальше, — подбодрил его Дэггет. — Еще какие-нибудь выводы.

Сам он в это время постарался сосредоточиться на игре, этот Левин оказался уж слишком хорошим игроком.

— Ну… он достаточно терпелив, — проговорил Левин, принимая подачу.

Следующая была его. Дэггет в этот момент сделал обманное движение и отвлек Левина.

— Он не просто терпеливый, он твердокаменный и холодный, как лед. Спокойно сидеть несколько дней в поезде, зная, что позади у тебя труп, который, возможно, уже обнаружили. Могу тебе сказать, что я бы от этого свихнулся. И уж, конечно, ни за что не поехал бы поездом, если бы знал, что за мной может быть погоня.

— А если у него просто не было выбора? Может, у него такая сильная акрофобия, что он вообще не может летать.

— Может быть, — проговорил Дэггет. Следующие несколько пасов выиграл Левин, потом удача перешла к Дэггету. — А что ты думаешь об этих уликах из машины?

— Что я об этом думаю? — Левин явно не знал, что об этом думать, и ждал какой-нибудь подсказки.

— Ну да, — сказал Дэггет. И замолчал. Не станет он ему подсказывать.

Левин немного помолчал.

— Коричневый волосок на спинке водительского сиденья упал с головы очень здоровой молодой женщины. Содержание жира говорит о том, что это натуральные волосы. Отлично. Наша Марианн Литл — брюнетка, так что это сходится. Рыжие волоски на заднем сиденье — парик; может, как раз он его и носил. Дагерти ведь упоминал рыжеволосого. Главные исполнители никогда сами не водят машину, стало быть, она сидела за рулем, а он скорее всего сзади. Там на обивке сиденья и пепел от сигареты остался. Кстати, тот же химический состав, что у окурков, которые ты обнаружил на парковке в Сиэтле. Палмэну нужны улики, по-моему, это вполне сгодится.

— Да, — сказал Дэггет, — и еще энбесол, свежие таблетки.

— Что еще раз подтверждает мою версию: он наделал себе хлопот с этим зубом, и теперь ему скорее всего понадобится врач.

— Согласен. Можешь записать лишнее очко в свою пользу.

При напоминании об очках они вернулись к игре. Левин снова выигрывал, и со значительным перевесом.

— Запиши-ка эти очки в пользу штата Огайо, — засмеялся он.

Дэггет начал выходить из себя. Этот Левин слишком хороший игрок. Он напряг все свои силы и внимание, но безрезультатно. Левин выиграл эту игру.

— Еще одну? — нетерпеливо спросил Дэггет.

— Давай, если ты действительно хочешь. — Левин сделал ударение на слове «хочешь». — Вот вы, мичиганские, все такие: не можете вовремя остановиться.

— Ах так! Вы, значит, такие самоуверенные. У вас, видите ли, чувство собственного достоинства. Вы, видите ли, такие независимые.

Дэггет кинул Левину мяч, поднял ракетку и отступил в угол, готовый отбить любую подачу соперника.

Он выиграл следующую игру и еще две подряд.

В понедельник его вызвали к Мамфорду.

— Ты на что это нацелился, Мичиган? Может, я могу чем-нибудь помочь?

Вступление было не совсем обычное и тем не менее не такое уж неожиданное в устах Ричарда Мамфорда, начальника отдела вашингтонского регионального отделения ФБР. Под его началом было 640 агентов, то есть отдел уступал по величине лишь нью-йоркскому. Более того, во многих направлениях деятельность ВРО пересекалась с другими территориальными отделениями, а их было всего пятьдесят пять. Так что порой полномочия Мамфорда были сравнимы с директорскими. В довершение ко всему Мамфорд был необъятных размеров и в то же время держался в прекрасной форме, что внушало к нему почтение, так же как и его невероятная самоуверенность, властный голос и манера как бы проникать глазами в душу собеседника. Глаза у него были пронзительно голубого цвета, как вода Средиземного моря. Лицо скуластое и плоское, как у боксера, и яркий загар, как у заядлого спортсмена-любителя. На голове — густая шапка волос; казалось, за пятьдесят с лишним лет они нисколько не поредели.

— Я нацелился на бернардовские детонаторы, сэр, — ответил Дэггет. — Это мое конкретное задание.

По площади кабинет Мамфорда равнялся небольшому полю для гольфа. Окна выходили на реку Анакостиа. По стенам стояли два огромных коричневых дивана, журнальный столик темного дерева, а в центре — невероятных размеров письменный стол девятнадцатого века. Как остров в океане толстого пушистого ковра. Стены украшали фотографии и старые картины в золоченых рамах. Этот кабинет никак не соответствовал прочим помещениям Баззард Пойнт, в большинстве своем серым и бесцветным, зато он, по-видимому, прекрасно отвечал натуре хозяина. Мамфорд чувствовал себя здесь вполне комфортно. Вот и сейчас сидел, вальяжно раскинувшись на диване. И диван, казалось, едва вмещал его крупную фигуру. Внешне Мамфорд напоминал доброго дядюшку. Дэггет знал, что большинство историй, которые о нем рассказывают, соответствуют истине, хотя обычно о людях такого масштаба рассказывают самые невероятные небылицы. Однако для Дэггета главным в Мамфорде было то, что на него можно было положиться — он встанет горой за любого, кому поверит, и будет до конца защищать то, во что поверит. Казалось, этот человек никогда и ни перед кем не испытывает страха. Говорили, что он высказывается одинаково свободно и откровенно, будь то в кабинете директора ФБР или на закрытом заседании подкомитета в сенате. И еще он был знаменит тем, что однажды осмелился сказать президенту, что его рейтинг падает: «Вы можете потерять голоса, сэр».

Сейчас во власти Мамфорда было или дать Дэггету карт-бланш, или снять с расследования; он мог сделать и то, и другое одним мановением руки.

— Этот новенький, Левин, с телефона не слезает, — сказал Мамфорд. — Он ведь под твоим началом работает? Расскажи, пожалуйста, что это за маршруты тебе понадобились?

— Мы просто ищем связи с шестьдесят четвертым. Вот и все.

— Но ведь голосование по «Эм-Эйр-Экспресс» еще не состоялось, насколько я знаю. Нам еще не отдали это расследование. Пока что оно в руках НСБТ, верно? Да и потом, ты в любом случае не должен заниматься шестьдесят четвертым, это не твое задание, и, насколько мне известно, ничто не указывает на его связь с «Дер Грундом». Это дело лос-анджелесской конторы. И ты со мной не финти, Мичиган. Мне сообщают, что факс на десятом этаже сегодня весь день так и выплевывает эти чертовы маршруты. На что конкретно ты сейчас нацелился? Мне нужно это знать. Спрашиваю Пола Палмэна — он ни черта не знает. Так вот теперь я спрашиваю тебя. Будь любезен ответить.

— Мы сильно подозреваем, что здесь опять замешан «Дер Грунд»; кроме того, кое-какие улики показывают, что они сейчас переместились в Вашингтон, поэтому мы пытаемся определить возможный следующий объект их удара, то есть очередного химического магната, который, возможно, собирается прибыть в ближайшее время в Вашингтон.

— Однако, насколько я понимаю, сейчас у тебя нет веских доказательств, что здесь замешан «Дер Грунд».

— В настоящее время у нас есть только косвенные улики, — признал Дэггет. — Но их уже достаточно много, и все нити ведут в Вашингтон. Поэтому мы и решили, что будет логично проверить, кто из химических магнатов планирует в ближайшее время поездку в Вашингтон.

Последовало долгое молчание. В глубокой задумчивости Мамфорд поднялся с дивана, подошел к столу, открыл один из ящиков и достал оттуда начатый пакет с хрустящим картофелем. Дэггета он угощать не стал. Вернулся на диван и запустил руку в пакет. Сосредоточенно жевал с минуту-другую.

— Вот ведь как у нас получается, Мичиган, — задумчиво произнес он. — При таком количестве самых разнообразных детективных бюро и агентств, как у нас в Вашингтоне, часто залезаешь на чужую территорию. И тогда, понимаешь ли, достаточно одного-двух телефонных звонков, чтобы все это уладить. — Он еще немного пожевал свои чипсы. — Конечно, если речь идет о национальной безопасности, тогда в зависимости от обстоятельств секреты можно либо разглашать, либо не разглашать.

— А как в нашем случае, сэр?

— В Вашингтоне была намечена встреча на самом высшем уровне. Магнаты химической промышленности. Нас не собирались в это посвящать. Теперь им стало известно, что кто-то пытается выяснять их маршруты, а из этих маршрутов и многое другое можно раскопать. Между тем люди, которые мне звонили, не хотят, чтобы хоть кто-нибудь — ты понял: хоть кто-нибудь! — знал об этой встрече. Поэтому они изменили дату встречи. И все из-за тебя.

— Но мы же только…

— Сами того не зная, вы их всех всколыхнули. Они забеспокоились, что если вы занялись выяснением их маршрутов, то и кто-нибудь другой может это сделать. Самая мысль об этом для них невыносима. Это мероприятие было задумано как совершенно секретное. — В этом месте для вящей убедительности Мамфорд понизил голос до шепота. Он покончил с чипсами, скомкал пакет и кинул его через весь кабинет в корзинку. Конечно, не попал, чем был явно недоволен. — Теперь же, раз уж вы вмешались, это дело будет передано нам. Ловко, да? Никто не хочет отвечать за безопасность этих шишек, ну а мы ведь как раз боремся с терроризмом в этом городе. На встречу должны прибыть шесть самых больших шишек. Им надо прилететь и улететь отсюда. Некоторые прибудут частными самолетами, а кое-кто пассажирскими. А у нас тут висит в воздухе ненайденный детонатор. Да-да, — проговорил он в ответ на изумленный взгляд Дэггета, — я всегда читаю докладные записки своих агентов. Уф! — выдохнул он. — С точки зрения безопасности, это дело — ночной кошмар. И вот теперь благодаря тебе оно повиснет на нас, А вернее, на тебе. Мы должны будем обеспечить их безопасность. Я передаю это дело тебе, отчасти потому, что здесь требуется строжайшая секретность, отчасти из-за того, что, может, придется столкнуться с детонатором Бернарда. А в основном потому, что до смерти не хочу сам с этим связываться. Если по правилам, это внутреннее дело и его следовало бы передать отделу К-1, а не К-3, но уж на это я посмотрю сквозь пальцы. Ты заварил всю эту кашу, вот ты ее и расхлебывай. — Он еще помолчал. — Ты один из наших лучших агентов, Мичиган. Я не шучу, ты действительно один из лучших. За это я тебе многое прощал, например, вот эту дурацкую куртку. Сколько раз ты нарушал правила, я все тебе спускал. Но с другой стороны… Уже одно то, что ты связал деятельность Бернарда с «Дер Грунд»! Это была гениальная догадка. За одно это тебе следовало бы дать медаль. У тебя нюх на такие дела. Я тебя не трогал достаточно долго. Ты думаешь, я не знал, что Бэкман стащил у тебя ту папку с досье? — Дэггет сидел как громом пораженный. — Дело в том, что для нас для всех было спокойнее, если Боб сидел за столом в конторе. Поэтому я дал ему это повышение, но тебя велел оставить в покое. И он оставил тебя в покое. Некоторые наши шишки, там, на холме, хотели засадить и тебя за стол на несколько недель, чтобы ты описал, как Бэкман открыл тот чемодан и взорвал себя, а заодно и нашего главного подозреваемого. Но мне ты был нужен в работе, поэтому до сих пор мне удавалось их сдерживать. Боюсь, однако, теперь везение нас с тобой оставило. Теперь твоя первейшая задача, твоя главнейшая обязанность — обеспечить безопасность этих людей. Упаси тебя Бог об этом забыть. Не вздумай, как у нас говорят, спутать приоритеты, слышишь?

— Да, сэр.

— Забудь о Бернарде, забудь о катастрофе с шестьдесят четвертым, забудь об этом трупе в Сиэтле. У тебя в сетях сейчас гораздо более крупная рыба. И еще вот о чем подумай. Обычно люди такого ранга своими секретами не делятся. Это их сверхсекретная встреча, и тем не менее они хватают меня за рога и вручают мне свою тайну. Как ты думаешь, почему? Я тебе скажу, Мичиган: потому что они до смерти напуганы. Другого объяснения просто нет. Ну а теперь, если что-нибудь будет не так, если хоть кто-нибудь из этих шишек кувырнется на бернардовском детонаторе, как ты думаешь, кто будет виноват? На кого будут указывать пальцем? Ну вот. А втравил нас в это ты. Маршруты тебе, видишь ли, понадобились. Все! Заниматься только этим. В первую очередь безопасность промышленных химических воротил, их передвижение, их самолеты.

Мамфорд встал и проводил Дэггета до двери. На пороге он вручил ему красную папку и подождал, пока Дэггет за нее распишется.

— Ради всего святого, держи ее при себе. Все время — и днем, и ночью. Это их новые маршруты: кто, когда и каким образом прибывает в Вашингтон и то же самое касательно отъезда. В воздухе ли или на взлетной полосе — ты за них отвечаешь. Одному тебе, конечно, не справиться; возьми этого нового парня, из Майами. Бумаги я на него оформлю. Но больше никого, — он указал на папку, — это в единственном экземпляре, и никакого копирования. Никто, кроме тебя, не должен это видеть. Ясно?

Дэггет молча кивнул.

Мамфорд открыл дверь и выпустил его.

В приемной сидели три секретарши. Одна из них во все глаза смотрела на Дэггета. У него возникло странное ощущение, как будто она каким-то образом вторгается в его жизнь. Может, женщины так же себя чувствуют, когда мужчины раздевают их глазами? Девушка с усилием улыбнулась и опустила глаза к своим бумагам. А она довольно хорошенькая, странно, что он никогда раньше ее не видел.

Держа в руках красную папку, Дэггет и сам ощущал себя как будто раздетым на глазах у множества людей. Он крепче прижал ее к себе локтем и быстро зашагал по коридору. У себя в комнате положил папку в свой портфель и запер его на ключ.