Стрелки показывали шестой час утра. За окном стояла морозная ночь с 27 на 28 января 1725 года. В тесной комнатке верхнего апартамента Зимнего дворца, возможно, отчаянно рыдала, а быть может, молча стояла в оцепенении красивая пятнадцатилетняя девушка. Она вряд ли обращала внимание на шум и крики, доносившиеся из просторной комнаты по соседству, хотя в зале над столовой в тот момент решалась ее судьба. Не матери, не старшей сестры, не ближайших соратников отца, а именно ее, цесаревны Елизаветы Петровны!

Меньше часа назад скончался Петр Великий, царь-реформатор, гениальный политик и талантливый полководец. Скончался, не назвав преемника. Народ и податного, и благородного сословий желал видеть вторым императором внука покойного, сына замученного в 1718 году царевича Алексея, великого князя Петра Алексеевича. Большинство сенаторов, отвечая общественным чаяниям, собирались объявить девятилетнего мальчика царем, а регентшей — супругу монарха-преобразователя, мать Елизаветы императрицу Екатерину Алексеевну. Когда около половины шестого Сенат с генералитетом и руководителями государственных учреждений собрались в просторном апартаменте с видом на Неву, практически никто не сомневался, что им предстоит провести формальное заседание — быстренько проголосовать и занести в протокол устраивающий всех вердикт, после чего разойтись по домам.

Как же, наверное, удивились те, кто оказался тогда неподалеку от заветных дверей, услышав доносившиеся из-за них громкие возгласы, брань и взаимные угрозы. Первые лица империи спорили с таким ожесточением, что политическая дискуссия вот-вот могла перерасти в рукопашный бой. Едва задремавшие анфилады и коридоры дворца мгновенно оживились. Дипломаты, гвардейцы, чиновники, слуги — все торопились узнать, в чем дело. Стоило первому участнику заседания выйти из зала, друзья и знакомые тут же обступили его и засыпали вопросами.

Около шести утра сенсационная новость — Петр Андреевич Толстой потребовал вручить всю полноту власти жене Петра I; Александр Данилович Меншиков и штаб-офицеры гвардии с ним солидарны — просочилась за стены царской резиденции, подняв на ноги многих, и в первую очередь сотрудников иностранных посольств. Дипломаты спешили зашифровать и отправить в европейские столицы краткие экстренные депеши о внезапно разразившемся в России политическом кризисе.

Широко известна реляция французского посланника Жан Жака Кампредона, продиктованная в шесть утра: «…Сенат, находящийся в настоящую минуту в полном составе во дворце, разделился на две партии. Одна, горячо поддерживающая интересы царицы, хочет провозгласить ее правительницей, в качестве императрицы, никого не назначая ей заранее в наследники. Другая настаивает на провозглашении императором великого князя, внука царя, под совместным регентством царицы и Сената. Если первая из этих партий возьмет верх, то надо ждать междоусобной войны… Но, вероятно, восторжествует вторая партия как более разумная и справедливая…» Однако дипломат ошибся — победили именно сторонники Екатерины, сумев к утру урегулировать политический кризис. Правда, объяснять их успех чертовским везением или своевременным вмешательством гвардейских полков весьма опрометчиво, ибо победу обеспечила не грубая сила и не «русский авось», а одна светлая голова, скрупулезно изучившая все имевшиеся на ту пору политические конъюнктуры и придумавшая меры, позволившие превратить вроде бы безнадежное для заговорщиков предприятие в беспроигрышное.

Планы сей особы основывались в первую очередь на учете российского общественного мнения. Оно хотя и прочило в государи великого князя Петра Алексеевича, но из уважения к его деду, сделавшему Россию великой державой, готово было признать наследником любого, кого тот назначил бы. Благо данный вариант юридически подкреплялся законом от 5 февраля 1722 года, даровавшим монарху право называть своего преемника. Так как Петр Великий по какой-то причине привилегией не воспользовался, то противники отрока могли попробовать, сославшись на волю «Отца Отечества», протолкнуть на трон императрицу Екатерину Алексеевну. Дело оставалось за малым — убедить общественность в том, что первый император просто не успел завещать ей скипетр.

И светлая голова вычислила идеальную комбинацию. Во-первых, она намеревалась накануне смерти царя-реформатора усыпить бдительность членов конкурирующей партии заключением с ними компромисса на принципе обоюдных уступок: юный Петр Алексеевич становится императором, а регентшей до его совершеннолетия — вдовая императрица. Параллельно предполагалось склонить одного из авторитетных лидеров враждебного лагеря — нет, не к измене, а всего лишь к произнесению в кульминационную минуту заседания Сената единственного слова: «Да!» Третий важный элемент заговора — участие гвардии. Но бряцать оружием и наводнять Зимний дворец толпой буйных гренадеров автор дворцовой «революции» не планировал. Он нуждался в десятке-другом штаб-офицеров, способных крепко выругаться и накричать на сановную персону. Наконец, также заранее надлежало оговорить с товарищами из собственной партии, какую роль в намеченном политическом спектакле исполнит каждый из них. Сюжет же пьесы был незамысловат.

Акт первый. Заседание Сената начинается с нарушения джентльменского соглашения — с ультимативного требования посадить на трон не внука, а супругу скончавшегося императора. Оппоненты, естественно, возмущаются и пробуют возражать.

Акт второй. К дискуссии присоединяются гвардейские штаб-офицеры. Они шумят, выкрикивают в адрес сенаторов и глав коллегий угрозы, разжигают, как могут, страсти, доводя приверженцев юного Петра Алексеевича до белого каления, в коем состоянии соображать быстро и адекватно невозможно.

Акт третий. С кресла поднимается почтенная особа — лучше, чтобы духовного звания — и сообщает присутствующим о беседе Петра Великого с рядом лиц, ныне здравствующих, о проблеме престолонаследия, в ходе которой монарх выразил желание завещать трон жене. Затем «участников» той встречи просят подтвердить истинность свидетельства, что они по очереди и делают.

Акт четвертый. Среди прочих об откровении Петра I припоминает и влиятельная персона из партии великого князя, практически предрешая поражение сотоварищей. Ведь поставить под сомнение заявление соперников они теперь не в силах, а взвинченность и возбужденность воспрепятствуют объективной оценке ситуации. Никто не заподозрит уловки. В итоге необходимость срочно вынести вердикт вынудит партию великого князя капитулировать и проголосовать — по велению долга, а не из-за страха — за императрицу Екатерину I. Ее единодушное избрание мгновенно устранит опасность раскола, грозящего перерасти в гражданскую распрю, и цель, преследуемая инициатором дерзкого проекта, будет достигнута.

Однако кто и зачем увлек государыню и иже с ней на рискованный путь серьезного обострения внутриполитической ситуации в России? Неужели Екатерине и ее окружению было мало статуса и полномочий официальной регентши при малолетнем царе? Да и какие существенные преимущества им давало приобретение царского венца малообразованной женщиной? По большому счету — никаких, за исключением права назначить себе преемника! Кого же из семьи Романовых это право в 1725 году могло настолько интересовать? Очевидно, того, кому новый глава государства с легким сердцем в недалеком будущем уступил бы и корону, и управление огромной империей. Разумеется, императрица без каких-либо затруднений отреклась бы от престола только в пользу дочери — либо Анны, либо Елизаветы. Но Анна Петровна еще 24 ноября 1724 года, подписав брачный контракт с герцогом Гольштейн-Готгорпским Карлом Фридрихом, официально отказалась «от всех… притязаний… на корону и Империум Всероссийский». Едва ли за два месяца, истекшие с того дня, невеста немецкого принца пересмотрела свое отношение к заветам отца и отважилась пренебречь ими. А если о российском троне грезила не старшая сестра, то, стало быть, младшая — цесаревна Елизавета Петровна…