Чёрный дом
Отец ещё сидит за столом со своими книгами — он готовится поступать в строительный институт, а я натянул на голову простыню и закрыл глаза…
И опять мы с отцом очутились на Весёлом. На том Весёлом, который мы построили из тридцати хрустальных зёрнышек. Только тогда мы строили его ночью, а сейчас — ясный день, и солнце светит как огромный прожектор.
В белых как снег домах уже живут люди. Они сидят на балконах, выглядывают из окон и приветливо машут нам руками. Мы с отцом тоже здороваемся с ними.
«Как жизнь? — кричит им отец. — Хорошо ли у вас в новых квартирах?»
«Очень хорошо! Спасибо вам!» — откликаются люди.
Мы с отцом радуемся. Взявшись за руки, обходим дом за домом, и всюду с нами здороваются и благодарят. Так всё хорошо, что даже петь захотелось. Но тут вдруг отец насторожился и начинает оглядываться.
«Что-то неладно здесь, Ярослав. Чует моё сердце недоброе, каким-то тяжёлым духом повеяло».
Я тоже забеспокоился, потому что знал — отец никогда зря тревожиться не станет.
И правда… Мы обошли уже двадцать девятый дом, а тридцатый… Ой! Да он же совсем чёрный! Чёрный как сажа. И никого не видно на балконах, и из окон не выглядывают… И тут я вспомнил, что тридцатое, последнее хрустальное зёрнышко не посадил, а просто бросил на землю…
«Ярослав, надо узнать, что случилось с этим домом».
Перед соседним — белым — ребятня играет в салки. Все весело пищат и гоняются друг за другом. Я подбегаю к ним. Один из малышей хлопает меня по руке:
«Салка!»
«Салка! — кричат ребята. — Теперь лови нас!»
«Да ну вас, мне не до салок, — отмахиваюсь я. — Лучше скажите, когда почернел тот дом?»
«Какой дом?» — удивляются ребята.
«Да вон тот же, тот — чёрный! Вы что, ослепли?»
Малыши только глазами хлопают. Они ничего не понимают. В это время к нам подходит какая-то тётенька с хозяйственной сумкой. Она, видно, спешит в магазин. Я забыл сказать, что на Весёлом мы выстроили не только квартиры, но и магазины, и школы, и кинотеатр, и аптеку… всё, что нужно людям. Отец подходит к тётеньке с сумкой и вежливо спрашивает:
«Скажите, пожалуйста, что случилось с тем домом?»
Тётенька останавливается, смотрит на чёрный дом и пожимает плечами:
«Я не понимаю, о каком доме вы говорите. Там нет никакого дома, пустое место…»
Она его не видит. Как и те малыши. Это — самое страшное. Тут мы с отцом поняли, что тот дом для людей пропал.
«Что же нам делать, отец?»
«Надо подумать, Ярослав».
Мы пошли вокруг чёрного дома. Отец тронул рукой чёрную стену и вдруг… исчез. Будто его и не было. Я закричал громко, во всю глотку:
«Не трогай дом! Скорее отойди!»
Отец оторвался от чёрной стены, и я опять увидел его. Бросился к нему. Он положил свою сильную руку мне на плечо и спокойно сказал:
«Не бойся, сын. Если мы сумели за одну ночь выстроить целых двадцать девять домов на Весёлом, то сумеем спасти и один пропащий. Даю тебе слово!»
Отец наморщил лоб и стал раздумывать. Я — тоже. Люди не видят этот дом, но он есть, хоть и чёрный. Ведь мы-то его видим!
«Хотел бы я знать, Ярослав, почему почернел именно этот дом».
«Наверно, потому, что последнее зерно я не посадил в землю, а просто бросил… Спешил. Может быть, оно испортилось?»
«Может быть. Но всё же кто-то в этом доме живёт», — сказал отец, присматриваясь.
Я тоже стал присматриваться. За окнами что-то шевелилось. Что-то громадное, чёрное. И я догадался:
«Я знаю. Здесь поселилось Чёрное Лихо».
«Боюсь, что ты угадал. Если здесь и вправду поселилось Чёрное Лихо, нелегко будет его одолеть».
«Но мы ведь знаем волшебное слово! Ты его не забыл?»
«Не забыл, Ярослав. Такие слова нельзя забывать».
Мы крепко берёмся за руки и подходим почти вплотную к чёрному дому, но так, чтобы не коснуться его. И тихо говорим:
«Майран».
Ничто не изменилось. По-прежнему чернеет загубленный дом.
Тогда мы громче:
«Майран!»
В чёрном доме что-то загудело — не громко, но угрожающе. Мне стало жутко, я весь похолодел. И ещё крепче сжал руку отца, чтобы он не догадался, как мне страшно. И мы в третий раз теперь уже прокричали наше волшебное слово:
«Майран!!»
Чёрный дом взревел чёрным голосом. И весь зашатался, ходуном заходил, даже несколько чёрных стёкол из окон вылетело и со звоном упало на землю.
И всё-таки проклятый дом не посветлел.
«Что же нам теперь делать, Ярослав? Не помогает слово…»
Я и сам не знал, что делать. И вдруг увидел: на том месте, куда упали разбитые стёкла, из-под земли вырастает какой-то странный серебристый стебель. Похожий на копьё. Он растёт очень быстро — большое серебряное копьё, и на конце его сверкает тонкий луч. Острый-острый.
Я подбежал к копью и попробовал поднять его. Куда там! Копьё было такое тяжеленное, как клин-баба, которым экскаваторщики разбивают зимой грунт. Этот чугунный клин-баба ростом с меня, сверху широкий, а снизу острый. Подвесят его к стреле экскаватора и долбят им мёрзлый грунт. Ка-ак жахнут, грунт сразу крошится — такой тяжёлый этот клин-баба. И копьё, что выросло у нас на глазах, не легче его.
«Отойди, Ярослав!»
Я боялся, что и отец не справится с тяжеленным копьём. Но он запросто поднял его, даже не крякнул. Схватив копьё обеими руками, он нацелился острым лучом на чёрную дверь чёрного дома. Он водил лучом то сверху вниз, то снизу вверх, то по сторонам — будто резал автогеном черноту. И наконец двери посветлели и открылись.
А внутри всё ещё было черно и что-то глухо гудело. Ну и пусть себе гудит сколько хочет это Чёрное Лихо, против нашего копья какая у него сила?
Отец направлял луч на лестницу, на все двери квартир первого этажа, и всё это постепенно светлело и светлело, пока окончательно не высветлилось.
«Может, поедем на лифте? — спросил я. — Махнём сразу на девятый этаж?»
«Нет, — покачал головой отец, — нам надо обойти все квартиры, Ярослав, все до одной, чтобы Чёрное Лихо не затаилось где-нибудь. Мы должны уничтожить его совсем, а то плохо будет людям. Ясно, сын?»
Мы обошли все этажи, все квартиры и комнаты. И на всё отец наводил луч-копьё и всё высветливал, как будто выжигал черноту. Она люто вопила и ревела, а всё же отступала от нас.
«Ты не устал, отец? Копьё такое тяжёлое!»
«Тяжёлое? Чепуха! Оно лёгкое как пушинка».
А он и вправду богатырь, мой отец. Богатырь, как Илья Муромец. Нет, не такой, на Илью Муромца он не похож. Он — Золотой богатырь! Недаром же у него золотые волосы.
Мы уже высветлили весь первый подъезд, все четыре квартиры последнего, девятого этажа, и тут я успел заметить, как что-то чёрное и косматое — у него не было ни ног, ни рук, ни головы — рванулось к лифту, и лифт быстро полетел вниз.
Я закричал:
«Отец! Чёрное Лихо удрало от нас!»
Мы со всех ног бросились вниз по лестнице, но как ни беги, лифт летит скорее, и мы не поймали Чёрное Лихо. Мы только прогнали его из первого подъезда, а всех подъездов в доме — три. Первый — освобождённый — светился и сверкал, два других — чернели, как сажа. Но мы уже знали, что нам делать.
Точно так же, как первый подъезд, мы принялись высветливать второй — с первого до самого девятого этажа. На девятом я стал сторожить во;; ле лифта, чтобы Чёрное Лихо опять не улизнуло. А отец, мой Золотой богатырь, высветливал квартиры. Только он высветлил последнюю, как у меня вдруг потемнело в глазах, будто меня засыпали землёй. Я кричал, звал отца, но он не слышал. Да что там — не слышал, он меня даже не видел. И только тогда, когда внизу грохнул лифт, я опять стал видимым. Отец кинулся ко мне и крепко обнял:
«Ярослав, и напугал же ты меня! Какое счастье, что тебя не убило Чёрное Лихо… Как бы я жил без тебя?»
Я понимал отца, потому что и сам не смог бы жить без него. Эго правда, мы не можем жить друг без друга. Но я понимал и то, что волноваться нам сейчас нельзя, а то мы можем ослабеть. А Чёрное Лихо как раз на это и надеется. Полезет на нас и копьё отнимет.
«Без паники, отец, — спокойно сказал я, хоть колени у меня дрожали, а в голове гудело, будто сотня шмелей. — У нас остался ещё последний подъезд, не будем терять времени».
Мы опрометью кинулись вниз по светлой лестнице, мимо светлых квартир, и увидели, что в самом деле чёрным остался только последний подъезд. Зато он был ещё чернее сажи и гудел, клокотал прямо как вулкан.
Отец нацелил на чёрную дверь последнего подъезда наш мощный луч-копьё. Но сколько он ни водил тем лучом, как ни резал черноту, дверь не светлела и не открывалась: видно, Чёрное Лихо собрало все силы, чтобы защитить себя от нас.
Тогда отец размахнулся и изо всех сил метнул копьё. Дверь затрещала и проломилась. А что было делать? Придётся потом поставить новую.
А Чёрное Лихо так завыло и загудело, будто началось землетрясение. Дедушка Панчишин говорил, что во время сильного землетрясения страшно гудит земля. Но Чёрное Лихо гудело ещё страшнее.
У отца уже дрожали руки, и сам он начал шататься.
«Ты устал, отец?»
«Немножко, Ярослав. Копьё становится всё тяжелее…»
Где там — немножко! Я видел, отец очень устал. Он тяжело дышал. Если не удержит копьё — всё пропало: нам не одолеть Чёрное Лихо.
«Давай будем держать копьё вдвоём».
«Ладно, сын. Стань впереди и подставь плечо».
Я подставил. Отец осторожно опустил мне на плечо самый кончик копья, так что впереди меня оказался только тонкий, острый луч. Ой-ой-ой… Я чуть не упал, все кости трещали, но я старался не показать, как мне тяжело. Разве отцу легче? Мы должны выстоять!
«Тебе очень тяжело, Ярослав?»
«Нет, не очень. Ну, пошли».
Мы оба шатались, а всё же шли. Нас душил чёрный воздух, шибал в нос противной вонью, мы почти оглохли от лютого рева Чёрного Лиха, а всё же шли. Опять высветливали каждый уголок на каждом этаже, поднимались всё выше и выше, пока не добрались до девятого этажа.
Тут чернота была такая плотная, как мёрзлый грунт в самые крепкие морозы. Я споткнулся и чуть не упал.
«Держись, Ярослав!» — крикнул мне отец.
А потом и он споткнулся, но удержался на ногах. Мы крошили копьём черноту, как мёрзлый грунт клин-бабой, дробили её на части, и Чёрное Лихо уже не ревело, оно визжало.
«Нам нельзя его выпустить, ни за что нельзя, а то влезет, проклятое, в другой дом, и люди в нём погибнут. Держись, сын!»
Я держался. Я изо всех сил держался, но сил было всё меньше. И вот наконец мы загнали его в дальний угол последней комнаты и загородили дорогу копьём, чтобы не убежало.
И тогда Чёрное Лихо испуганно заверещало. А мой отец, Золотой богатырь с суровым и мужественным лицом, вдруг расхохотался, а за ним и я. Ишь, визжит как паршивый поросёнок, знает, что теперь ему конец!
И тут я ясно увидел его: без рук, без ног, без головы, что-то поганое, похожее на огромный клубок чёрных гадюк. Оно отбивалось от нас, норовило ухватить своими гадюками за ноги. И уже обвило одной из них мою ногу. Я упал… Но отец, задыхаясь, напрягая последние силы, зажал в руках волшебное копьё — я ведь уже не мог ему помочь — и вонзил его прямёхонько в Чёрное Лихо.
Оно в последний раз взвизгнуло и исчезло, будто сквозь землю провалилось. Ни черноты, ни страшных гадюк не осталось и следа.
Моя нога сразу перестала болеть, кости больше не трещали. И дышать стало легче. Мы с отцом выпрямились, расправили плечи. А копьё становилось всё легче и легче, тоньше и тоньше — пока совсем не растаяло, как ледяная сосулька на солнце.
А дом, белый-белый, весь так и светился. Он был не похож на другие дома, он был — Солнечный. И тогда мы… тогда мы…
Я успел почувствовать, как отец стащил у меня с головы простыню, но что он сказал, не услышал…
