Слободзейские яблоки

Как давно это было! Зеленый луг за околицей, поросшая кашкой тропинка, и она, Тамара Гагарина, семилетняя девочка, бежит по ней в соседнюю деревушку на именины к бабушке Варе. Всей деревне виден дом именинницы. Просторный и солнечный, с большим количеством окон на запад, восток и полдень. Как часто он будет вспоминаться потом Тамаре! Потом, когда подрастет она и станет женщиной, матерью. Вспомнится и сама бабушка Варя и гости ее. Вот толпятся они и галдят посреди избы, а затем по сигналу бабушки устремляются шумно за стол. И вдруг кто-то спохватиться: «А где же Мария? Опять ее ждать приходится».

– Вон, идет-вышагивает, – изменяя обычному своему добродушию, проворчит бабуля. И все обернутся и глянут в заросший крапивой проулок, по которому не спеша, будто что-то разглядывая в огороде соседа, обычно шагала Мария.

Обитель веселья и радости – дом бабушки Вари. Сколько негромких, но милых праздников прошло под крышей его! И что удивительно: ведь эти нехитрые праздники устраивались в послевоенные годы, когда людям жилось несладко, когда их раны еще кровоточили. Бабушка же жила одна-одинешенька, муж ее умер рано, подросшие дочери вышли замуж и поразъехались, старший сын служил в армии, младшенького – Васеньку отняла у бабушки война. Но врожденное жизнелюбие и добросердечие не только не дали очерстветь или замкнуться бабушкиной душе, но и постоянно побуждали ее делать что-то хорошее для других, обласкать кого-то, устроить праздник. Каким добрым лекарством бывал он для измученных лишениями и невзгодами бабушкиных знакомых, родных ее, каким светлым днем становился он для ребят, видевших своих матерей и отцов в эти часы веселыми и беззаботными! И только, помнится тетя Маруся, как остров среди бурной реки, была всегда в этих случаях замкнута и угрюма. Иногда она пела, но таким заунывным голосом, что и веселые, бодрые по смыслу песни превращались в тоскливые и печальные.

Тетю Марусю такою сделала война, забравшая навсегда у нее мужа и оставившая на вдовьих руках двоих малолетних ребят, дочку и сына. По-разному люди переносят беду, по-разному лечатся от невзгод. Мария переносила свое горе самым невероятным образом и никак не лечилась от него – она замкнулась в себе. В обычное время трудовых, неистовых будней ее замкнутость и напряженная тоскливость в глаза бросались не очень, но в минуты веселья о них спотыкались все. И раздражалась. А она, наверное, ждала участия и сочувствия. Но так уж, видно, устроен мир. Веселясь, он хочет, чтобы все вокруг веселилось.

Как давно это было! И вот снова Тамара Ивановна в краю, где прошло ее детство. Нет теперь бабушки Вари, нет и дома ее. На месте его бурьян и крапива. Но тетя Маруся жива Она уже бабушка, пенсионерка и вроде бы не так, как прежде, строга. Но строга и серьезна не по годам Тамара. Не очень мило обошлась с нею жизнь. Раннее замужество, скитания по чужой стороне, потеря супруга и вдовья доля, доля женщины, растящей детей без мужчины в доме. Схожа во многом судьба ее с судьбой тети Маруси, как похожа характером и отношением к жизни с нею Тамара. Значит, быть у них долгому задушевному разговору.

…Несколько раз подогревался потухающий самовар, не одна уже чашка чая была выпита и с малиновым, и с клубничным вареньем, а разговор у двух женщин кружился и кружился около воспоминаний о бабушке Варе и праздниках, ею устраиваемых. Хороший, теплый такой разговор. Правда, Тамаре не терпелось перевести его на другую тему, очень ее волнующую. Но не могла она сделать этого. Потому что увидела: сидит перед ней не та тетя Маруся, какой помнилась ей. Не властно-печальная и непреклонная женщина, а улыбчиво-добродушная бабушка. И как бы Тамара осмелилась навязать иной разговор, неизвестно, если бы она не спросила сама:

– Сынишка-то твой как без батьки растет?

И тут Тамара дала волю чувствам своим и словам. Сынишка? А что, разве плохо ему с родной-то матерью, которая здоровья своего не щадит, работает денно и нощно, лишь бы в доме достаток иметь, лишь бы он, сынишка этот, был одет и обут, напоен и накормлен не хуже других. Ради него она о себе забыла, о молодости своей, только бы какой «дурной слух» не коснулся сыновьего уха. С той поры, как она овдовела, ни один чужой мужчина на порог ее дома и ступить не смеет. Конечно, что говорить, вдовья доля – она не легкая. Ну да ничего: нас так просто не сломишь, не правда ли, тетя Маруся?

Тетя Маруся, а вернее бабушка Маня, терпеливо и внимательно, но с какой-то грустью в глазах долго слушала излияния молодой матери и сказала:

– А ведь с тобой, Тамарочка, наверное, очень трудно быть вместе!

– А я не хочу ни с кем быть.

– А с сыном? Мне, кажется, и ему нелегко видеть тебя постоянно такой вот натянутой.

– Для него же стараюсь.

– Не надо ему такого старания, – вздохнула бабушка Маня. – Я тоже когда-то думала об этом, как ты.

И услышала в тот вечер Тамара Ивановна от старенькой тети Маруси такое, в чем та и себе-то, наверное, признавалась нечасто. Она услышала исповедь женщины, которая во имя детей своих отказалась от личного счастья.

– Да, Тамара, отказалась. Замкнулась в тяжелом мире своем, никого не допускала туда. Казалось тогда мне, что детям от этого лучше станет. Считала: свободная и независимая, я им полное счастье смогу принести. И забыла совсем, что огонь-то от огня зажигается. Счастье другому может дать лишь счастливый человек. А могла ли я быть таковой, если отгородила себя ото всех.

И вдруг посерьезнело, посуровело лицо бабушки Мани. В памяти Тамары вновь всплыли картины далекого детства, тогдашние разговоры родни о том, что тете Марусе предлагает руку и сердце один почтенный мужчина, а она, подумайте только, отвергает его. «Гордячка несносная!» И увеличивался разрыв между родственниками и тетей Марусей. Молодая, двадцативосьмилетняя женщина начала уходить в себя, погружаться медленно в одиночество. И в этом мучительном состоянии Мария стала, видимо, находить какое-то удовлетворение. Свою отчужденность и неконтактность она не то чтобы тогда демонстрировала, а величаво несла. Никто не хочет понять ее вдовьего горя, не ценит жертвенности. Ну что ж. И не надо. Но иногда Марии становилось очень обидно. И незаметно для себя, одолеваемая безутешной печалью, она начала отказывать в ласке детям. А ребенок без ласки, что трава без солнышка, блеклым растет.

– И получилось вот, – вздохнула горько бабушка Маня, – вроде бы неплохие ребята мои, как будто внимательные, да только уж слишком сдержанные. Не чувствую, поверь, не чувствую горячей их привязанности ко мне. Что ж, сама холодна была с ними, пенять теперь не на кого. Знаешь, Тамара, я иногда обо всем этом думаю еще горше. Уж о детях ли заботилась я прежде всего, когда отвергала некогда предложения мужчин выйти замуж? Не о собственном ли только спокойствии пеклась я в ту пору? Не тешила ли я всем этим самолюбие свое да гордыню? Вот мы целый вечер о бабке Варваре толковали. Завидую я ей. Да и все, наверное, ей по-хорошему завидуют. Светло, радостно прожила она жизнь. В памяти у многих осталась. А ведь тогда, грешным делом, в душе я поругивала, обвиняла ее в простоте, и в беззаботности. А она всего-навсего не хотела выставлять на народ беды свои, делать из них несчастье всеобщее. Мудра была бабка Варвара. Поучиться б у ней доброте и щедрости сердечной. Так что бойся, Тамара, душой зачерстветь, бойся! Посмотри, подумай, как дальше налаживать жизнь. Работящая, видная ты. Если есть человек хороший, участие к тебе имеющий, соглашайся, выходи замуж. Это и для сына твоего – счастье! Худое это дело, когда парень без мужской поддержки воспитывается.

С того памятного разговора времени прошло немало. Отгостила в родных краях и уехала на работу Тамара Гагарина. Потом до бабушки Мани дошли слухи, что сменила свое старое место жительства и перебралась куда-то на юг. Куда, никто толком не знал. Постепенно встреча забылась.

Но однажды по осени почтальон принес Марии уведомление на получение посылки с фруктами. На обратном адресе значилось: пришла она из молдавского села Карагаш, что в Слободзейском районе. Фамилия отправителя была незнакома.

И на другой день, получив на почте фанерную коробку, доверху наполненную душистыми, розовыми яблоками бабка Маня долго ломала голову: «От кого же такой гостинец?», пока на дне посылки не увидела письмо. «Дорогая тетя Маруся, – волнуясь, прочитала она, – я вышла замуж. Володя, мой супруг, человек, как и я, жизнью побитый, но душевный и отзывчивый. Мы живем дружно. Тихая радость поселилась в доме у нас. Володя с сынишкой учатся играть на баяне. Спасибо тебе за совет. Тамара».

Ах, какими душистыми были эти слободзейские яблоки!

 

Теплые дни осени

Миловидная девушка, не торопясь, открыла окно стеклянного барьера сберкассы, равнодушно бросила в зал:

– Ну, что там у вас, давайте!

Пожилая женщина в длинной юбке суетливо протянула старательно исписанный, вчетверо сложенный лист бумаги. Кассирша развернула его и стала читать. Вдруг брови ее удивленно поползли вверх:

– Вы… Вы завещаете свой дом и все имеющиеся сбережения государству? Вера Михайловна, разве у вас нет родственников?

Вера Михайловна потупила поседевшую голову, а затем твердо ответила:

– Есть. Но добро пусть пойдет государству.

* * *

Сватов у Виктора Чакина не было. Отдать за него дочку он уговаривал Веру Михайловну сам. Льстил, заглядывал в глаза, встряхивал волнистым чубом: «Вера Михайловна, что вы боитесь? Ну, будет ваша дочь жить со мной, это же рядом. Пятнадцать километров – не тысяча верст. Мы в любое время на велосипеде приедем. Да и поезд три раза в сутки ходит. Вера Михайловна, дров порубить или в чем другом помочь – разве за мною встанет. Десятку-другую на сахар подбросить – тоже не проблема. На производстве, чай, работаю…»

Вере Михайловне хотелось заплакать, сказать, что дочь у нее единственная, что трудно было солдатской вдове растить ее в суровое военное и послевоенное время. Хотелось сказать, как ради дочери она отказывала себе во всем.

Вырастила дочку – и вот на тебе… Откуда взялся ты, Виктор Чакин? Дочка, где ты нашла его? Ох, горе, ты мое, горе, отпустила тебя на свою голову к тетке погостить. Покатали тебя, неразумную, на велосипеде – и до свидания, мама, замуж выхожу.

Сколько раз вспоминала потом Вера Михайловна этот день, сколько раз проклинала себя, что поверила словам ласковым и обильным. Ведь и в голову не пришло тогда, что хороший человек не краснобайством и лестью славен. Эх, не зря говорят: человека узнать – надо пуд соли с ним вместе съесть.

На свадьбе Чакин говорил и пел больше всех. Екатерина веселая была. Славила зятя теща, хоть и омрачена была словами, что услышала от него в загсе:

– Ну, вот и доказал Нинке! Женился на молоденькой.

А Нинка-то, оказалась, была его первой женой. Разведенным был Чакин. Но ошарашило тогда Веру Михайловну вовсе не то, что зять ее второй раз в брак вступает – мало ли у кого не удалась первая семья, – а то, что женился он на Екатерине, как женился бы на любой другой, не по любви, а лишь бы доказать первой жене, что, мол, выгнала ты меня, а я другую, не хуже тебя, нашел.

Жить молодые стали в городе на частной квартире. Первое лето Чакин с женой в деревню часто приезжал. Теще, правда, не помогал. Ходил к далекой и близкой родне Веры Михайловны в гости. Родные были люди хоть и не очень обеспеченные, но добрые. Встречали с открытым сердцем. Весел и интересен был Чакин. Сыпал анекдотами, рассказывал смешные истории.

– Ну, Вера Михайловна, зять у тебя прямо душа, – поздравляли тетушки и дядюшки свою родственницу.

Вера Михайловна улыбалась, говорила: «Да разве б за плохого человека отдала я дочку». А на душе – неспокойно. И было из-за чего. После свадьбы мать Веры Михайловны, бабушка Варя, зазвала к себе «любимых внучат», Виктора с Катей, открыла свой старый, пронафта-линенный короб, достала со дна его отрез довоенного добротного сукна, протянула Чакину:

– От меня подарок.

Вера Михайловна, узнав об этом, в шутку сказала зятю:

– Бабке-то хоть гостинец из города за это привезите.

Чакин скривил рот, шмыгнул носом:

– Сукно-то гнилое, долго не проносится.

А вскорости молодые захотели побывать в Ленинграде. Перед отъездом теща протянула зятю немного денег:

– Купите мне чего-нибудь.

Привезли конфет, печенья. Чакин, передавая их теще, сказал:

– С тебя, Вера Михайловна, десятка причитается. За труды, за провоз.

«Господи, боже мой, – запричитала она в душе, – да разве я брала с них деньги, когда в праздники, и в будни несла им и сыр и яйца? Не только за провоз и за продукты ни копейки не взято. А даром что ли досталось все?» Вслух же она сказала:

– Конечно, конечно… Я заплачу…

Ах, зачем она не сказала тогда, что думала, зачем потакнула неблагодарному человеку! А дочка-то, дочка тут же была. Почему промолчала?

Однажды Екатерина приехала в деревню одна. Мать осторожно начала выспрашивать, как живется ей, как относится муж.

– Горяч, Виктор, – ответила дочь, – упрям. Свое всегда возьмет. Люди говорят, что это мужская твердость… Тут как-то пришла ко мне Таня – подружка моя. Так Виктор с нее шапку меховую сорвал и не отдал. Это за те деньги, что я еще в девичестве дала ей взаймы, а она их мне до сих пор не вернула.

– Да ведь трудно, наверно, Танюшке отдать сейчас, – тихо сказала мать. – На работе у нее не все ладится.

И вдруг Екатерину будто подменили, глаза стали узкие, злые. – Ох, какая ты, мама, жалостливая! Таньке сочувствуешь, а нам нет. А мы вот дом строить задумали, деньги нам тоже нужны.

– Татьяниным долгом дыры не залатаешь, а счастье свое потерять можешь. Дом, конечно, дело нужное, но из-за него не следует человеческий облик терять. И не заметишь, как засосет приобретательство-то.

Говорила мать дочери верные слова, однако по глазам видела, что слушает ее Екатерина не умом и не сердцем. Знать, дала уже школа Чакина.

Прошли годы. И был у Чакиных свой дом. Были наряды. Ходил Чакин, задрав голову вверх. Первым ни с кем, кроме начальства, не здоровался. Гордился, что жить умеет. В гости к себе приглашал только тех, от кого был в чем-то зависим, или для того, чтобы похвастаться очередной справленной вещью. Говорил, оттопырив губы: «Утру нос любому».

Вскоре ходить к нему перестали. Хвастаться Чакину стало не перед кем. Это начинало его злить.

Книг он не читал, не признавал разговоров о культуре, искусстве, возненавидел одну из подружек жены, которая как-то в его присутствии повела разговор о прочитанных стихах.

– Деревенщина неотесанная! О стихах толкует, как будто и в самом деле культурная.

Жена грустно оглядела ковры на стенах и полу, буфет с изящными рюмочками, которые никогда не вынимались, и, может быть, впервые подумала: «А ведь в клетку меня посадил».

Все реже и реже ходила к зятю теща. Ей было противно самодовольство Чакина. Как все люди, выросшие на природе, Вера Михайловна любила задушевную, добрую беседу. С Чакиным же общий язык она перестала находить. Он считал во всем правым себя. В разговорах возражений не терпел, грубил.

– Вот скажи-ка, Вера Михайловна, что бы ты сделала, если б нашла вдруг клад? – начинал, бывало, заводить разговор Чакин после прочтения в газете заметки о найденном и сданном государству золоте.

– Да государству отдала б, – просто отвечала теща.

Зятя ответ колол, как иглами:

– А что оно тебе дало, государство-то?

– Все у меня от него, вся моя жизнь…

– Ишь, какая идейная! – хмыкал зять. – Как– с трибуны говорит…

Откровенная ненависть к теще появилась у Чакина после того, как Вера Михайловна отказалась принять предложение зятя продать дом и корову, чтобы половину выручки отдать ему. Чакин тогда пристраивал к своему особняку веранду, делал беседку. Денег не хватало, а ждать, когда они скопятся, было не в его натуре. Хотелось скорее доказать соседям, что жить он может лучше их.

– А мне где жить прикажешь? – спросила теща зятя.

– В городе на оставшиеся деньги можно купить половину дома.

– Хорошо рассудил. Мне что, семнадцать лет – по чужим-то углам обитаться?

Чакин, когда теща ушла, чертыхался: «Умна, умна, матушка. Но погоди, придет старость, не попросишься ли ты ко мне жить?»

– Зачем ты так? Мать она все же мне. Да и дом строить помогала нам, – заикнулась было жена.

Но Чакин только свирепо сверкнул глазами.

Старость к Вере Михайловне приближалась неумолимо. Однажды болезнь свалила ее в постель. Спасибо соседям: ходили за ней, топили печь, доили и кормили корову. Еще не оправилась Вера Михайловна после хвори, как приехала к ней дочь, дала совет:

– Поговори с Чакиным, может, к себе возьмет тебя.

– А ты что же, дочка, аль никакого голоса в доме не имеешь?

Промолчала Екатерина, видно было: сдерживает слезы.

– Да не бойся, – успокоила ее мать. – Не буду я вашу жизнь нарушать. Что я, не понимаю разве – житья ни тебе, ни мне не будет, если я поселюсь у вас. Раньше нужно было одергивать Чакина-то, когда он с Танюшки шапку сорвал.

Зять появился у тещи на деревенский праздник урожая. Приехал в шляпе, важный, начал подсчитывать доходы Веры Михайловны:

– Молоко государству продаешь! Мясо тоже, пенсию получаешь, на деньгах сидишь…

– Может, тебе их отдать?

– Отдашь, не отдашь, все равно мои будут. Говорят, здоровьишко у тебя неважное.

Это было уж слишком. «Смерти ждешь, Чакин? Наследства? – горестно размышляла Вера Михайловна. – Да не впрок оно тебе будет!»

…Она шла за пять километров в село, где было почтовое отделение и сберегательная касса. Осеннее солнце грело ей плечи, спину. Знакомые останавливали ее, спрашивали о здоровье, о дочери, о зяте.

– Как же, не забывают, вчера только были.

И горькая улыбка трогала ее губы.

 

Шаль для свекрови

Когда Володя Ковалев, смирный, долго не женившийся после увольнения в запас из армии парень, привел в дом Аннушку Морозову, мать вдруг горько заплакала.

В своем доме слез Аннушка не видывала, жила беззаботно и теперь с недоумением смотрела на свекровь зеленоватыми глазами: «Притворяется, что ли? О чем плакать-то?»

Володя, загорелый до черноты, не зная, куда деть руки, несмело топтался около суженой, виновато глядел в сторону матери. А та, чувствуя неловкость сына, еще сильнее стала тереть глаза.

Аннушку все считали красавицей. И иные, поглядывая со стороны на молодых, говорили: «Нет, не пара она ему». Разговоры эти доходили до обоих. И действовали на каждого по-разному: Владимир боготворил Аннушку еще более, а она все чаще задумывалась, а не поторопилась ли с замужеством?

Володя работал за двоих. Старалась не утруждать невестку домашними делами и свекровь. «Пока сил хватает, зачем неволить, – думала. – Вот уж здоровья не станет, тогда Аннушка и поработает, отплатит ей за всю доброту».

Здоровья у матери со временем и впрямь поубавилось. Все труднее и труднее становилось подыматься с петухами, топить печь, прибирать в комнате, ставить молодым поутру горячий завтрак. Сказать же Аннушке, чтобы она взяла часть забот по дому, стеснялась. А та – то ли не догадывалась, что матери тяжело хлопотать по дому, то ли не хотела обременять себя – по-прежнему сладко спала до позднего часа, не соизволив накануне принести даже ведра воды. И в душе свекрови копилась обида, никому не высказываемая и оттого еще более горькая. Когда-то очень веселая женщина, она редко теперь улыбалась соседям, невестке, да и сыну, не сумевшему или боявшемуся «повлиять на жену».

Аннушка, чувствуя порой на себе тяжелый взгляд свекрови, недовольно сжимала рот и уходила. «Она не любит меня, а я почему-то должна ее любить», – злилась невестка. Обстановка в доме накалялась, и, кто знает, чем кончилось бы все, если б однажды не произошла эта встреча…

Аннушка решила купить модные босоножки на «платформе». Но ни в сельмаге, ни в районных магазинах их не было.

– Может в Москву съездишь? – угрюмо сказала свекровь.

– А что – и поеду! – вскинула голову Аннушка. – И стала собираться в дорогу.

Плацкартных и купейных мест не оказалось, и Аннушка, немного поворчав, вместе с другими взяла билет в общий вагон.

В крайнем купе, куда Аннушка прошла вместе с женщиной среднего возраста, на нижней полке дремала сухонькая, небольшого роста старушка. Под боком у нее была скомкана подушка, в ситцевой, с красненькими цветочками наволочке.

– С комфортом едет бабуся, – улыбнулась женщина. – Хоть в общем вагоне, да с подушкой.

Бабушка открыла глаза, обвела ими своих новых соседок, миролюбиво спросила:

– Сколько до Москвы-то ехать, доченьки?

– Да часов восемь еще.

– Ну вот и отмаялась. Добрались до белокаменной. От нее до Орла рукой подать.

– А издалека ли едешь, бабуся?

– Издалека, детки. Из-за Байкала.

– И все в общем?

Бабушка кивнула головой.

…У Дарьи Никифоровны было три сына – один статнее другого. И мать не чаяла в них души. Лишившись во время войны мужа, она не щадила сил своих, только бы дети не знали лиха. Работала в колхозе не покладая рук, за приусадебным участком следила, в воскресенье умудрялась «обернуться» до Орла, продать там две пятилитровые четверти молока или корзинку лука с огорода. На вырученные деньги покупала то ситцу кусок, то что-то из обувки ребятам. Хоть и трудно, а парней одевала лучше, чем иные с отцами. И чего там – баловала, баловала их.

– Наломаются еще, – говорила мать, когда кто-либо из соседей советовал ей определить парней на работу.

Ее сыновья были единственными на селе, кто окончил в ту тяжелую послевоенную пору по десять классов. Окончили и разлетелись в разные стороны: старший уехал в Читинскую область на прииск, средний устроился на заводе в Минске, а младший поступил в геологоразведочный институт.

Опустело в доме. Теперь Дарья Никифоровна жила ожиданием летних отпусков. Сберегала к этому времени снедь: яички, мясо. А в дни приезда кого-нибудь из сыновей варила терпкий малиновый квас. Уж очень любили его ребята. И летала мать, как на крыльях. Устали не знала…

Женился старший. С молодой женой отправился отдыхать к теплому морю. К матери «заскочили» на обратном пути. И то радость Дарье Никифоровне. Уж как она за невесткой ухаживала, как старалась угодить ей! А та на прощанье пообещала свекрови приехать на следующий год обязательно. Да видно некогда было – не приехали.

Только через два года появился в доме старший. У него в ту пору родилась дочь, и прибыл он к матери не затем, чтобы навестить, а чтобы уговорить ее поехать к нему на постоянное жительство.

– Чего ж тебе здесь одной маяться. В твои ли годы с таким хозяйством возиться?

– А что с домом делать? Ведь пропадет без хозяйки, – заплакала мать. – Да продать его. Нашла чего жалеть…

А ей тут каждая щепочка, каждый крючок дороги. Всю жизнь благоустраивала она свое жилище в надежде, что когда-нибудь вернутся ее сыновья под родную крышу. А они…

Мать понимала: нелегко ей там будет, в городе. Но разве откажешь родному? И продала она дом. И поделила поровну между сыновьями деньги, полученные за него…

У старшего сына за внучкой появился внук, а затем другой. Всех вынянчила Дарья Никифоровна, выходила до самой школы. А сама поседела, поблекла. Шутка ли? Одно дело в молодости с детьми возиться, другое – в старости.

Тут пошли дети у среднего сына. Стал он звать в гости. И рада бы поехать, да нету сил-то уже. Отказалась. И перестал сын письма слать.

Нелегко было перенести это матери. Тем более что теперь и невестка старшего сына поглядывала на Дарью Никифоровну косо: нужды в няньке не стало, а убрать казенную квартиру – дело нехитрое. От этих взглядов у старой кусок изо рта валился.

Однажды, страдая от бессонницы, она тихо-тихо вышла из своей комнаты в коридор. Дверь в спальню сына и невестки была приоткрыта. Оттуда доносился разговор.

– Погостила у нас, теперь пусть к другому сыну съездит.

– Ее же там с ребятишками возиться заставят, а она стара и слаба.

– Что же, по-твоему, и будет она все время у нас? В конце концов, братья твои тоже обязаны свою мать кормить.

– А что делать? Средний вот и писем не пишет.

– Скажи, чтоб алименты на него подала, да и на геолога, кстати. Немало, чай, зарабатывают…

Наутро Дарья Никифоровна заявила, что поедет в Минск, к среднему. Невестка остаться не уговаривала. Сын, отводя глаза в сторону, попросил подождать до получки: деньги на обновы потратили, вряд ли хватит на билет до Минска.

– Зачем ждать, у меня от дома-то осталось немножко. Сама возьму.

А ехать Дарья Никифоровна собиралась вовсе не в Минск, а в родную деревню на Орловщине. Там, как писали ей два года назад соседки, можно было недорого купить старенький домик. Чтобы не тратиться особенно дорогу, билет купила в общий вагон…

– Да, история, – только и сумела сказать Аннушкина попутчица, когда Дарья Никифоровна закончила рассказ о своей жизни. Аннушка же вообще не могла сказать ни слова. Щемящая сердце жалость что-то перевернула в ее душе. Она смотрела на бабусю с простенькой подушкой под боком, на ее старенькую, видимо после снохи, шерстяную кофту и представила свою свекровь. Вот также трудно растила она сына, а теперь ради счастья его мирится со строптивостью ее, Аннушки, и ведет нелегкое хозяйство. Что-то на душе у нее? В какой дороге, кому откроет она сердце?

– Дарья Никифоровна, – после некоторого молчания спросила женщина. – Купите вы дом – сыновьям об этом напишите?

– А для чего ж я еду на родину? Чтоб потом их к себе в гости пригласить. Наварю малинового квасу, уж как угощу всех. Радость-то для меня будет!

Аннушка, пораженная, сидела молча до самой Москвы. Когда поезд прибыл к перрону Ярославского вокзала, она подхватила нехитрые узелки Дарьи Михайловны, узнала в справочном, как добраться до Орла, и проводила попутчицу до касс Курского вокзала.

– Счастливая та мать, что сына за тебя отдала, – благодарила Дарья Никифоровна попутчицу. Аннушка покраснела. Глаза подернулись влагой. У Курского вокзала она зашла в сверкающий стеклом и сталью магазин с красивым названием «Людмила» и купила там единственную вещь – шерстяную шаль… Для свекрови. В тот же день, никуда больше не заходя, она уехала из Москвы домой.

 

Продолжение рода

Ольга Николаевна уезжала из Пилатова прохладным августовским утром. Соседки, с которыми прожила она бок о бок более двадцати лет, провожали ее чуть ли не до самого Черного оврага. Давали советы, желали счастья и тоже плакали. Шутка ли, идет Ольга на пятерых ребят в чужую семью, в чужую деревню!

Павел Жиганов, механизатор из соседнего колхоза «Родина» был горяч. Еще до войны, в молодцах, снискал себе славу двужильного работника. С фронта вернулся – медали и ордена во всю грудь. В пятидесятые, когда началось освоение целины, оставил Павел родную деревню Старово, дом – «пятистенок» и махнул с семьей – женой и пятью ребятишками в Зауральской степи.

Но через два года вернулся. Вдовцом. Работал он теперь с каким-то ожесточением, стараясь забыть утрату. Но о ней постоянно напоминало запустение в доме, который сразу как-то поосел, посерел.

– Хозяйку бы надо, – говаривали соседи. Жиганов от этих слов весь сжимался, до боли стискивал зубы, перекатывая на скулах желваки: кто же отважится пойти за вдовца с такой оравой.

…Это было в конце сентября. Стояла теплая погода. Ольга Николаевна сгребала в овражке отаву. Изредка поглядывала, как против ее покоса, за Черным оврагом оранжевого цвета «ДТ» распахивая оржанище. Когда сено было уложено в копны, Ольга присела отдохнуть. Подумала: «Неплохо бы за погоду и привести отаву домой, а то намочит еще. Сентябрь – месяц ненадежный».

И будто кто прочитал ее мысль. Трактор, работавший по ту сторону оврага, вдруг остановился. Тракторист, мужчина лет сорока пяти в замасленном комбинезоне высунулся из кабины:

– Эй, хозяйка, сено-то, чай, под крышу отвезти надо?

– Да не помешало бы!

Трактор взревел и двинулся к деревеньке Новенькое. Минут через пятнадцать появился снова, только сзади него, вместо плугов, была тележка. Рыча, «ДТ» решительно двигался к кромке оврага. «Да, неужели, и в самом деле на мою сторону решил перебраться? – со страхом подумала Ольга, – перевернется ведь на склоне, такая кручина!» Она побежала навстречу, закричала, замахала руками. А когда трактор ударил гусеницами по откосу, в ужасе закрыла глаза.

– Ну, чего перепугалась, – посмеивался довольный тракторист после удачной переправы.

Павел Жиганов – это был он – помог и убрать Ольге сено на «поветь». От денег за работу он наотрез отказался, а налить ему сто граммов Ольга побоялась. На машине мужик. К тому вспомнила, как вчера только на собрании пробирали они пьяниц и их пособников. «Небось, и в их колхозе на это обращают внимание».

Приглашение попить чаю Жиганов принял с удовольствием. Пока закипал самовар, рассматривал фотографии и рисованные портреты на стенах избы, интересовался:

– Кто это?

– Старший брат мой Василий. В гражданскую погиб.

– А это?

– Саша, второй брат. В Отечественную голову сложил.

– А эти четверо.

– Тоже братья. И тоже на фронте убиты.

– Как? Шесть братьев погибли?

– Шестеро. Все до одного…

Николай Васильевич Самсонов – Ольгин отец – на землю становился прочно. Как частоколом ограждал себя детьми. Ему везло» шестерых сыновей родила жена. Работал он со всей неистовостью исконного землевладельца. Труд принес достаток. Николай Васильевич поставил дом с просторной горенкой и «поветью», на которую можно было въехать на тройке лошадей. Жадность, однако, не «заела» деда. Двоюродный брат Николая Васильевича – Арсентий, хитроватый мужичок, занимавшийся перепродажей скота, выговаривал, бывало, ему:

– Дурак ты, Николай. На ветер больно много бросаешь. Подумал бы о ребятах. Вырастут, отделяться начнут, что ты дашь им?

– Дам что-нибудь. Только не то, что ты для своего единственного Генашки копишь, обжуливая близких и дальних.

Пути братьев разошлись окончательно с той поры, как по мобилизации ушел на войну с белобандитами старший сын Николая Васильевича, а Арсентий «сумел» прикрыть своего отпрыска какими-то хитрыми бумагами.

Все пережил Николай Васильевич, все перенес. Перенес в Отечественную и пять извещений, как пять сквозных огнестрельных ран, и смерть жены, не выдержавшей обрушившегося на их семью горя. Ссутулился, постарел дед. Но никто не видел слез на его глазах. И когда младшая дочка Ольга после гибели братьев отправилась тоже в военкомат, он ее не удерживал.

На фронт Ольга не попала, но работала на него, грузила снаряды на военном складе. Домой вернулась с медалью «За победу над Германией».

– Хоть ты, Ольга, наш род продолжишь, – такими словами встретил ее больной отец, как и она, еще не зная, что от непосильной работы дочь никогда не сможет стать матерью.

Перед смертью судьба приготовила деду Николаю еще одно испытание. Забытый всеми в деревне объявился сын умершего еще до войны Арсентия – Генашка, неизвестно где пропадавший.

– Узнаешь? – пришел он к дяде. – Как видишь, жив род Самсоно-вых, но не по твоей линии.

И вновь исчез на долгие годы. Злой, по-отцовски хитрый комбинатор, которому в нашем времени не нашлось ни места, ни товарищей.

После смерти отца Ольга чувствовала себя особенно одиноко. Извечная женская потребность заботиться о ком-либо не находила выхода. Она с завистью смотрела на сверстниц, окруженных детишками, и совсем не понимала тех матерей, что покрикивали на своих шалунов. Как удушье, подступала порой к ней неистраченная материнская нежность.

…Павел Жиганов смотрел на Ольгу более чем внимательно. Простое, открытое лицо. Бесхитростная детская улыбка. И странное дело: вот слушает он ее излияния, а ему легко, как будто лучший друг открывает Павлу душу, а он проникается сочувствием к нему. Более того, самому захотелось поведать о своих горестях и по-бабьи посетовать на жизнь.

Через месяц Жигунов завернул в Пилатово. Зашел на чай к знакомой. Зашел с твердым намерением сделать предложение…

На селе при всей строгости нравов главным критерием в оценке человека является его отношение к труду. Ольгу, работящую, скромную, Старово приняло быстро. А вскоре услышала она и пронизывающее сердце, заветное слово – мама. Первым произнес его Алешка – «востроглазый мальчонка». Произнес, когда Ольга после бани надела на него чистенькую, отглаженную рубашку и, добродушно улыбнувшись, сказала:

– А теперь можно и побаловаться.

Похорошел как-то, принарядился дом Жигановых. Забила под его крышей нормальная хлопотливая жизнь.

…Летели годы. Вышли замуж дочери Людмила и Инна, женился сын Юрий. Младший Алешка, окончив школу, решил связать судьбу с родной деревней, пойти по стопам отца и матери. «Дал-таки побег крестьянский корень. Будет, кому нашу старость тешить», – сладко рассуждали Павел и Ольга.

Как-то с Алексеем они надумали побывать в Пилатово. На подходе к деревне им повстречался обрюзгший, неряшливо одетый мужчина. «Самсонов», – мелькнула мысль у Ольги. Ей захотелось свернуть в сторону, но было поздно.

– Никак ты, сестрица? – спросил он хрипло. – А это что за парень?

– Сын мой, – отчеканила Ольга. И, не оглядываясь, быстро зашагала вперед.

А вскоре в деревню пришла весть, что Самсонов умер в доме престарелых, не оставив на земле ни доброго следа, ни светлой памяти.

 

Соседи

Говорят, что из всех отпущенных человеку благ на земле вряд ли что может сравниться с радостью дружеского расположения к нему, взаимности и понимания. Точность этого наблюдения мы ощущаем постоянно, наверное, ежедневно, общаясь и с товарищами по работе, и с соседями по дому, квартире. С соседями-то в первую очередь. И особенно на селе, где эти отношения выражаются наиболее непосредственно и ярко, и где не случайно родилась поговорка: соседство – взаимное дело.

«Добрый сосед! Как это много значит, – читаю я в письме Маргариты Милюшиной из Ярославской области. – Он в первую очередь – настоящий товарищ, способный понять тебя и помочь в случае надобности. Помню, бабушка моя часто говаривала: «Не надобно ржи сусек, если есть добрый сосед». Вот таким человеком для меня оказалась Тося Антонова, благодаря которой я, с пяти лет сильно болеющая, обрела в себя веру и стала полноправным членом нашего общества. Это она каждый вечер забегала к нам в дом, присаживалась ко мне и рассказывала о мужественных и волевых людях. И это она привела меня к себе на работу, помогла освоиться в диспетчерской. Мне думается, на таких отзывчивых и душевных людях и держится мир». Это убеждение девушки разделяют многие авторы писем. Приводя примеры взаимовыручки и искреннего участия, взаимопомощи и добросердечия со стороны соседей, они в своих суждениях по этому поводу идут еще дальше.

«Нередко считают, что взаимоотношения между соседями носят только личный характер, – пишет Василий Филиппович Дружинин из Симферополя. – Соседи ходят друг к другу в гости, живут, как говориться в мире, бывает и наоборот, но все это будто бы никак не сказывается на других и особого влияния на жизнь, допустим, всего села, бригады или отделения нисколечко не оказывает. Но ведь это не так! Добрые или недобрые взаимоотношения между соседями, по-моему, создают предпосылки для поддержания того морального климата в коллективе, от которого зависит, насколько люди требовательны к себе и окружающим, доверительны, честны и порядочны. А ведь от моральной атмосферы – кому неизвестно? – во многом зависят и трудовые успехи людей».

Прав Василий Филиппович, безусловно, прав. Читая его письмо, мне вспомнился рассказ, услышанный однажды от управляющего отделением совхоза «Пушкинский», что в Липецкой области, В.Старцева, о красивой дружбе живущих в соседстве двух механизаторов – Михаила Толкалина и Владимира Слепова. Нет возможности поведать о ней подробно, но об одном эпизоде не могу умолчать. Проходил в хозяйстве перед посевной кампанией смотр готовности техники к полевым работам. Члены специально созданной комиссии выявляли упущения, предписывали устранить их в определенный срок. Все это было, понятно, принято к сведению, и недостатки, что комиссия отметила, устранили быстро. И тут-то соседи-приятели решили провести еще одну проверку машин – чисто свою, товарищескую. И еще обнаружили такие отклонения от нормы в их работе, о которых члены комиссии и не догадывались.

Товарищеский контроль – он всегда более требовательный, к тому же Слепов с Толкалиным, работая в коллективе, знали прекрасно, кто там добросовестно относится к делу, а кто с прохладцей. «Эта проверка здорово нам помогла, – признался мне управляющий и заключил: – Вот к каким отрадным результатам приводит доброе соседство».

Что и говорить, радостно слышать такое. И тем более горько встречаться с фактами иного порядка. Я держу в руках отклики на статью «Напраслина», опубликованную в «Сельской жизни» 24 августа 1983 года. Это письма-исповеди об испорченных отношениях между соседями, наветах и оскорблениях, бестактности и мелких, но повседневных обоюдных уколах, что как пыль в бархате, копятся постепенно, а засядут – не выбьешь. Больно читать эти послания. Больно, оттого, что понимаешь: за каждым из них стоит повергнутая в смятение, в пучину злости и желчности человеческая душа, а следовательно жди беды. И я соглашаю с теми товарищами, которые гневно осуждая распущенность, грубость и хамство, говорят о необходимости внимательнее присматриваться к взаимоотношениям между соседями общественным организациям.

«Порою за так называемыми житейскими конфликтами, – пишет нам Терентьев из села Ломовки Саратовской области, – кроются глубокие, общественно значимые вопросы. Вот тому пример. Смешно сказать, но так было: нас обвинили в том, что мы напустили порчу на соседских коров, обладая какими-то «чарами». Я понимаю, по невежеству некоторые люди чего не скажут. Но ведь те, кто по долгу службы призван вести воспитательную работу, должны бы этот факт взять на заметку и провести соответствующие беседы. Тем более, что знают они о случившемся».

Правильно рассуждает товарищ Терентьев. Нельзя оставлять подобное без внимания. И нередко случается так, что те же «темные» люди, прикидываясь простачками, формируют вокруг себя своеобразный моральный климат, затягивают, как в трясину, неискушенные души. И в итоге воинствующее мещанство – явление, порочащее нашу действительность, если его не разоблачать сообща, – начинает прогрессировать. Знаю, есть люди, рассматривающее соседство только как «подглядывание в замочную скважину». Но существует другая крайность: полнейшее равнодушие к тому, что творится за пределами собственной усадьбы. Живя по принципу» моя хата с краю», такие люди не хотят обращать внимание ни на поведение соседа, каким бы хорошим или плохим оно ни было, ни на то, как себя чувствует он, какие радости или заботы испытывает. А это тоже плохо.

Иногда мы вдруг узнаем: такой-то работник, бывший на хорошем счету у администрации, неожиданно вроде бы совершил тот или иной поступок. Затем другой, третий…Начинаем разбираться и видим: падение его началось давно. И об этом знали соседи. Одерни его они вовремя, скажи честно и прямо правду в глаза, забей тревогу – глядишь, и не опустился бы человек. Ведь мы считаем – и по праву – основным воспитателем коллектив. А соседи – это тоже коллектив, хотя и небольшой, и своеобразный.

При присвоении работникам, скажем, таких высоких званий, как ударник коммунистического труда, победитель социалистического соревнования, всегда принимается во внимание и то, как ведут они себя в быту, как «расходуют» свободное от работы время. И тут, пожалуй, есть смысл послушать соседей. Конечно, слушать надо не злопыхателей, не кляузников, а порядочных, честных людей. И коль коснулись мы свободного времени труженика, стоит сказать, что это время – отнюдь не время, свободное перед обществом.

Мы должны постоянно заботиться, чтобы люди досуг свой и отдых использовали активно, для всестороннего собственного развития и тем самым еще больше способствовали процветанию нашего общества. И, очевидно, толковое использование человеком свободного времени будет во многом зависеть от того, в каком окружении находится он после работы, с кем поддерживает отношения, кто его сосед. Повторяю: соседство – взаимное дело.

 

Слепая любовь

Никто в селе и верить не хотел, что Ефим устроил в доме скандал: выгнал на улицу дочь, поднял руку на жену. Может, наоборот, его из дома выгнали? Все знали Ефима как человека работящего, тихого, а жену его Василису как женщину властную, своенравную. А уж про дочь Эльвиру и говорить нечего. Нигде не работающая, она не то что отца, но и мать ни во что не ставила.

И все-таки скандал был. Трезвый, спокойный Ефим разбушевался, да так, что супруга его вынуждена была взывать к общественности.

Председатель товарищеского суда Николай Иванович Лесиков, побывав у Борисовых, вернулся в контору в растерянности.

– Что? Прикидываешь, когда лучше собрать заседание? – спросил его председатель профкома Василий Егорович Головин.

– Да погоди ты с заседанием, Егорыч, – ответил Лесиков. – Кого судить-то? То ли Ефима, то ли жену его с дочкой?

…Эльвира «хандрила». Приехав с курорта, она теперь целыми днями томно глядела вдаль, а то с утра уходила на речку и почитывала книжечки. Даже проводить в детсад и забрать оттуда ребенка своего и то не хотела.

«Ведь и не стыдно, знать! Молодая женщина, а ничего делать не хочет», – шли по селу пересуды. Услышит их Ефим, помрачнеет, сникнет весь. Дома не раз начинал разговор на эту тему с женой. Но Василиса пресекала его. Какая Эльвира колхозница? Вот подрастет малыш и уедет в город она. Ребенок в колхозный детсадик ходит? Тоже мне, нашли попрекать чем! Переспорить Василису, будь она и десять раз не права, было невозможно, а он настоять на своем не умел. Ефим беззвучно злился на себя, на жену и дочь, видя, как та, полулежа на диване, коротала вечера у телевизора, сердито хлопал дверью, уходил в построенную прошлым летом на огороде баню и курил, курил…

Да, не очень-то сложилась жизнь у Ефима. Его городская жена так и не прибилась к селу, так и не оценила ни его дела, ни его сердца. Откровенно говоря, он побаивался Василисы – женщины в его понятии очень развитой – и по простоте душевной считал: не пара она ему, деревенскому парню. И, боясь потерять сокровище свое, он, бесхитростно любящий, старался не перечить супруге, угождать ей.

Будь Василиса подушевнее да попокладистее, оцени по достоинству кроткое сердце мужа, не было бы счастливее и краше семьи. Но заносчивая и грубая, она, чем больше подлаживался к ней муж, тем больше «сминала» его. А материнскую свою любовь выплеснула на единственную дочь. Выплеснула безрассудно, слепо. Сначала необычным у девочки было только экстравагантное имя. Затем молодая мамаша постаралась украсить его необыкновенного покроя и расцветки костюмчиками, кофточками, платьицами. Наверное, особой беды в этом и не было бы, если б, обряжая Эльвиру, Василиса не преследовала одну-единственную цель – подчеркнуть этакое превосходство своего дитяти над остальными, а заодно утвердить и себя среди матерей как человека особого.

С этого, собственно, все и началось. И чем дальше, тем больше. Со школьных лет немыслимые наряды, в пятом классе – часы, в шестом – дорогие сережки. Работай, отец! И он работал: конюшил, топил кочегарку, шабашил. И все – ни в честь, ни в славу. Дочь и жена не проявляли интереса к делу его, ни разу не спросили: как работается тебе? Не тяжело ли? Конечно, в работе его нелегкой, а порою и грязной привлекательного было мало. «Но ведь благодаря ей живет безбедно семья моя, – рассуждал иногда Ефим. – Дело мое и колхозу нужно. До электроники-то на фермах далековато еше, а навоз всегда будет пахнуть».

Обидно становилось, особенно если замечал, а это случалось все чаще, что жена стесняется его, когда приезжают к ней городские подруги, а капризная, особым тактом не отличающаяся дочь вообще относится с пренебрежением к труду крестьянскому.

Эх, поздно, слишком поздно начал он понимать, что нельзя быть этаким добреньким! Нужно было почаще, с детства, заставлять девицу свою домашние дела делать. Глядишь, и не выросла бы такой. И, наверное, в жизни определилась бы не так…

После десятилетки поступила Эльвира в техникум. Мать на крыльях летала. Приободрился и Ефим, веселее стал смотреть в глаза односельчанам. Но после первой же сессии отчислили их дочь за неуспеваемость.

Мать сбилась с ног. Как быть? Забрать домой дочку? Стыдно. Возвышала, мол, возвеличивала Василиса свое чадо, а оно вон как обернулось.

Какой-то знакомый Василисы пристроил Эльвиру в Липецке техническим секретарем. А вскоре вышла замуж. И через некоторое время привезла родителям внука на воспитание, а сама обратно уехала. Как там жила Эльвира с мужем, отец представлял слабо. Навестившая молодых мамаша хвалила зятя, говорила, что надо бы молодым пособить деньгами: «Пусть встанут на ноги, да на частной квартире живут». Отец не перечил. Полетели в город посылки и переводы.

А на лето приехала дочь к матери и отцу. Одна. И узнал Ефим горькую правду, что дочь его нигде не работала, а с мужем жила без оформления брака. Поссорилась, и возвращаться к нему не будет.

Однажды шел Ефим поздно вечером с работы. Устал, как говорится, ноги бы до дому донести. С утра копался в огороде, потом ездил в лес. Во всех окнах дома ярко горел свет, а в большой комнате был празднично накрыт стол. За ним сидели улыбающиеся Василиса и Эльвира, а рядом с ними какой-то «импортного» вида мужчина – в темных очках и спортивном свитере. Погруженный в нелегкие думы, Ефим открыл дверь в сени и загромыхал кирзовыми сапогами по дощатому полу. Едва взялся за ручку, дверь распахнулась и на пороге появилась Василиса. Заговорила жарко, торопливо, угрожающе: «Куда прешь в таком виде, гость у нас – не видишь. Иди в баню!» Наутро выяснилось, гостем был курортный жених Эльвиры.

В другой раз, придя с работы, Ефим застал только следы нового «зятя»: горы грязной посуды, пустые бутылки из-под дорогого марочного вина. «Стыдятся отца родного, вертихвостки, не показывают горожанину. А знают ли, кого привечают? Такого же захребетника, как и сами. Семью бросил с двумя ребятишками. Теперь, ишь, разъезжает по курортам да и по деревням». Ефим накалялся все больше и больше. Как человек, не умеющий высказать, выхлестать горечь свою в словах, он бурлил внутренне. Боль и горе душили его, требовали выхода. И он «поднялся…

– Ну и что же ты предлагаешь? – спросил Головин Лесикова, выслушав рассказ о борисовской беде.

– Я так полагаю, Егорыч, что тут не только мне следует выводы выводить. А и тебе, и парткому, всей общественности нашей… Скажи, ты никогда не задумывался, почему происходит такое: одни, как Ефим, не могут себе жизни представить без труда, а другие около них прохлаждаются?

Головин насупился.

– Наверное, весь секрет, Иваныч, в привычке к труду, которая особенно велика у людей нашего с тобой поколения.

– Но ведь привычка-то не с неба свалилась, а приобреталась. Вспомни, как ты в военные годы в поле начинал работать? Не было скидки на молодость. Время, говорят, теперь не то. Какое время ни будь, плодить захребетников не дело, брат. Не научим детей своих работать, они уважать нас перестанут. Вот он – пример, семья Борисовых. – Лесиков помолчал, вздохнул: – Да что там Эльвира! Иные тоже не больно-то стараются, как бы не перетрудиться. А отсюда и до иждивенчества недалеко. Так и забыть можно, что человек у нас не только право на труд имеет, но еще обязан работать добросовестно.

– Прав ты, конечно, – согласился Головин, – но мы отвлеклись от Борисовых. Как с ними быть?

– А как быть? Суд товарищеский собирать нужно. И все, о чем мы сейчас говорили, надо довести до людей, до их сознания и совести. Полезный разговор может получиться, а?

 

Иначе – ты чужой

В не столь уж давние советские времена, в кои многие из нас жили и «здравствовали», нравственное воспитание граждан, о чем свидетельствуют и приведенные выше материалы, стояло во главе угла деятельности общественности и организующих правящих сил. Стоит ли говорить, что мы, работники средств массовой информации, были постоянными проводниками идей единения народа и власти, свято верили в это единство, осуществляя обратную связь трудящихся с руководством страны. И это давало добрые результаты. Хотя мы прекрасно знали, сколько в душе человеческой таится непознанного и темного и как нелегко пробивается к свету душа, если ей не помогать в возвышении. По этому поводу сетовал ведь еще Сократ. Помните его беседу с одной из гетер, которая заявила самодовольно мыслителю:

– Ну, что твои поученья ученикам, философ? Стоит мне поманить пальцем, и любой из них пойдет за мной.

– Да, – сказал Сократ, – тебе легче: ведь ты зовешь вниз, а я вверх.

Так что мало, выходит, господа хорошие, просто отражать, скажем, существующую нелицеприятную действительность, чем так любят кичиться современные «акулы пера», а надо еще и помнить евангельские заповеди, как– то: невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят.

Подумайте, подумайте, господа, что живописуя людские пороки, не культивируете ли вы их, и не являетесь ли таким образом рьяными проводниками греха?

Мы, атеисты, старались этого избегать всеми силами. И результат, подчеркну, добрый результат, от этого был. Мне очень хочется привести хотя бы частично, стенограмму собственного выступления на одной из летучек в газете с десятимиллионным тиражом «Сельская жизнь», где довелось мне редактировать еженедельно выходящую полосу «Деревенские вечера», нравственный аспект в материалах которой являлся доминирующим.

Итак, «Деревенские вечера». Надо сказать, что родилась эта полоса не в одночасье. Была у нас такая рубрика. Давали мы под ней больше и чаще всего материалы о том, как прошел тот или иной деревенский праздник, с приглашением то ли заезжих артистов, то ли своих самодеятельных. Душевные были материалы, теплые. Потом мы даже стали делать попытку – показывать принципы организации этих вечеров, знакомить с деятельностью методических центров культпросветработы, но в редакции раздался тихий ропот: зачем нужна сухая технология! Верно, технологии, и сухой, и мокрой, у нас и без отдела культуры хватает. Я как-то говорил: одно дело, когда в производственном отделе напишут: вышли в поле десять комбайнеров и намолотили столько-то, да притом еще для очеловечивания назовут фамилии передовиков, и другое – мы. Вышли на сцену 15 участников художественной самодеятельности, спели 20 песен и романсов, сорок процентов из них солистами Петровым и Сидоровым были исполнены на «бис». Нам такое никто не простит. Да и мы себе тоже.

Материалы нашей полосы не грешат объемом, они не велики по размеру, но это не мелочь по содержанию. И написание их потребовало ювелирности и краткости. А ведь Чехов еще сказал: краткость – сестра таланта. Да что Чехов, классик. Вот и Маршак понимал, что значит написать маленькую вещь. Сказывают: попросили его написать к празднику для одной газеты стихотворение. Он отнекивается. Не могу, времени нет. Его убеждают, наседают: ну, хотя бы маленькое. Так это, говорит, еще труднее, как маленькие часики сделать.

Конечно, поскольку на полосе много рубрик – то и тематика не может быть однообразной. Странно вроде бы, коль говорю, о каком-то одном ключе. Ключ этот – тон, манера подачи. А тон материалов полосы, как уже не раз замечали обозреватели, сердечный, доверительный. Правильно, он таков. Я бы только добавил, быть может, доверительный, с элементами добродушного юмора.

Вероятно, этот тон можно назвать даже лицом полосы. И очень удачным. Эта доверительность и привлекает наших читателей. И хочется людям поделиться сокровенным. Человеку очень важно познать мир собственным сердцем. Это значит научиться сопереживать. Ведь беда нашего торопливого рационального века как раз и заключается в том, что он разучился это делать.

А наши отцы и матери, несмотря на нужду и замотанность, могли, умели. Быть может, потому и обращаемся часто к их душевному опыту. И не надо нас упрекать в ностальгии по старому, когда толкуем о гуляньях молодости нашей, о деревенской околице, чистой речке детства. Это не пустое воздыхание по ушедшему навсегда. Мы просто хотим подчеркнуть, что старый, добрый мир человеческих отношений – хорошая основа для современного индустриализированного, научно-технического бытия. Понятно, старое мы стремимся поддержать еще как памятники, без коих было бы кругом мрачно и неуютно, как в новом московском микрорайоне. Даже если там и чисто, и работают магазины, и водопровод.

Немножко отвлекусь. Наверное, каждый из нас испытывал какое-то особое ощущение и подъем духа, попадая в кварталы старых городов, в места давнего обитания человека. Почему это происходит? Вот сейчас очень много говорят, в том числе философы материалисты и марксисты, о биополях человеческих, которые даже после исчезновения человека остаются. Так, может быть, нас и тревожат и волнуют так сильно места старых поселений, что там сохранились биополя предшествующих поколений – поколений сильных, цельных?

И если это так, то это совсем неплохо. Пусть волнуют. Мы, потомки, должны вобрать в себя их нравственный опыт. Как говорил Ленин, коммунистом можно стать только тогда, когда усвоишь все, что до тебя выработано человечеством. Так что, образно говоря быть почаще рядом с прошлым, которое, как выразился один публицист, дремлет в будущем народа, порой просто необходимо. Не спорю: есть опасность идеализации прошлого. И тем не менее, она несоизмерима с идеализацией будущего. Прав Василий Белов, сказавший: «Бесы ругают прошлое и хвалят будущее. Будущее для них вне критики. Надо оторвать ярлык мнимого оптимизма, который нам коварно приклеила жизнь». Но вернемся к своим баранам. Хотя бараны здесь на «Деревенских вечерах» – духовность. Которая, как известно, очень сильно выражается в слове. К слову у нас, думаю, никто не упрекнет меня в излишнем хвастовстве, отношение трепетное. Другое дело спешка, нехватка времени. Все же еженедельная полоса – это не шутка. Конечно, кое-кто считает, что мы сопли размазываем, говоря душевно и сердечно. Что ж не собираюсь их переубеждать. Но что такие сопли – это огромный труд, воспринимаемый с огромной благодарностью читателями – это и наши скептики – оппоненты, думаю, понимают. В лучших материалах слово есть. Даже в подписях к снимку. Ну, разве не вызовет отклика хотя бы такая «текстюля» под слушающими патефонную песню мужем и женой: «Еще не зная их имен, только увидев этот снимок, мы уже знали о них самое главное: что жили они честно, что любили друг друга всю жизнь, что этот дом с крылечком и сад в цвету светили им радостью с дальних и ближних дорог и давали им силы в самые трудные дни».

А послушайте, какая сила выражения и трагедийной поэтизации звучит в материале о солдатских вдовах «Верность». Вроде бы уж сколько написано о них, но так! «Падали на ночь в траву чистые росы, брели туманной околицей села рассветы и закаты, зябко кутались в снег больные зеленя, вновь на чистых и сонных, как сама заря, речных плесах безмолвно купалась русалочья радость – застенчивые кувшинки, а они день за днем горестно и мужественно несли свою одинокую материнскую службу».

На первый взгляд может создастся впечатление, что «Деревенские вечера» это полоса создающая только настроение. Это, кстати, уже тоже немало. Но я хочу сказать, что мы не только витийствуем. Мы учим людей общению, познавать жизнь сердцем, что, как я уже подчеркивал, так важно. Люди устали от трафарета, казенщины, заорганизованности. И если не дать им выговориться нормально, чего доброго произойдет авария пострашнее Чернобыльской.

Повторяю, тон у полосы разговорный, доверительный. И, исходя из этого, не каждый материал, даже касающийся досуга, можно на нее пристроить. Вот, например, есть у нас письмо худрука из Башкирии о трудностях с музыкальными инструментами. Вроде бы как раз для «Деревенских вечеров» – но не даем. Манера не та – резкая. А это больше подходит для полосы писем. Не подумайте, что я ставлю полосу писем ниже «Деревенских вечеров». Ни в коем разе. Просто хочу сказать: они отличаются, должны отличаться друг от друга.

«Деревенские вечера» – это как бы деревенская мирная чайная, а полоса писем – это разговор в кулуарах после официального собрания, где напористость, откровенность и требовательность звучат с особой силой.

У нас общезначимые проблемы подаются немножко философичнее и поэтичнее. Кстати, в стихах уместна на полосе и заостренность. Наверное, многие читали стихи Виктора Логинова из Кабарды. О,о, о, как режет парень. «Мы все летим к звезде своей, где нужен дух прочнее стали». Или «я на камнях ращу цветы, чтобы душа не огрубела». А о деревне: «отошла нищета от порога, только жаль не от каждой души». Или малой родине, которую он воспевает в стихах, а она ему говорит: «Не надо мне песенной славы, мне руки нужны, помоги!»

Я уже как-то говорил, удайся такие стихи Михалкову – он бы себе очередной орден потребовал.

Мне кажется, за два года полоса обрела свое лицо, своего читателя. Отделу понятно это. Исходя из этого, строим работу. Стремимся к лучшему, роемся в письмах. А это адский труд. Кто с ними не работает, конечно, того не поймет. Письма ведь чем еще так опасны – они увлекают. И порой так, что мы начинаем под рубрикой «Сам себе мастер» замешивать на молоке бетон. Глаз да глаз нужен.

Была попытка делать полосы вперемежку с другими отделами. Надо же нам передохнуть. Знаете, не получилось. Чтобы делать полосу надо болеть ею, чувствовать ее. Набить ее просто материалами, даже и подходящими по теме, значит убить полосу. Читатели мигом почувствуют – без настроения. И грош цена тогда ей.

Что бы я предложил. В свое время я работал в районке, был ответственным секретарем, так вот, чтобы сделать газету живой, мы вменили чуть ли не в обязанность всем сотрудникам, там их немного, привозить из каждой командировки репортаж, независимо от того, зачем ты поехал в командировку. На этом мы выверяли и мастерство журналиста.

Почему бы и нашим разъездным корреспондентам не привозить из командировок по 100–150 строк теплоты для «Деревенских вечеров».

Это могло бы стать и тебе характеристикой, что чуешь, понимаешь деревню изнутри. Иначе – ты чужой».

 

Словно чистая криница

Нет, ошибаются те, кто утверждает, что, мол, черствеем мы душами, что людское общение отступает, предпочитая былым посиделкам в часы досуга одиночное сидение у телевизора.

Получаем на днях огромный пакет, вскрываем его, а там, один к одному, десятки конвертов с письмами, адресованными жителю рязанской деревни Ильинка В.И. Мокроусову. Недавно на последней странице мы рассказали о нем в зарисовке «Солнечные блики». Так вот, прочитав в газете о добрейшей души человеке, и потянулись к нему люди. Со всей страны посыпались письма, часть которых с разрешения героя нашего и прислал в редакцию автор заметки о нем.

Лежат перед нами простые, бесхитростные, но такие прекрасные человеческие документы. Будто бы и нет ничего в них такого особенного – люди делятся новостями, ведут незатейливый разговор о жизни, просят совета, открывая и изливая душу незнакомому вроде бы человеку. А вдумаешься: как же отзывчивы и внимательны наши люди, сколько тепла, широты и любви хранится в сердцах.

«Дорогой Василий Ильич! – пишет В.И. Мокроусову Раиса Романовна Спасик из Ростовской области. – Хороший вы человек! Сколько вы знаете, сколько умеете… Счастья вам! Но на тракторе в ваши годы можно бы и не работать уже. Надо беречь здоровье. Жена, Катерина, пусть вас жалеет. Правда, вы пишите, что, бывает, ругаетесь с ней. Оно, конечно, немножко можно и поругаться. А потом надо кому-то и уступить, промолчать. Их двух один должен умнее быть…»

Улыбку и тихую радость вызывает письмо. Какой родник человечности бьет из каждой строчки его!

А вот поздравления с праздником, открытки с видами мест, в которых живут адресаты: «Такие цветы растут только в наших горах». Житейские сообщения: «отелилась корова, хороший теленочек», «дочке купили школьную форму – нынче пойдет в первый класс», «недавно скончался отец мой, прошедший дорогами войны от Москвы до Берлина…»

Ну разве не говорит все это о великом чувстве единства, живущем в нашем народе, стремлении его «на миру» пережить и радость и боль?

И надо отдать должное нашему герою» Василий Ильич ни одно письмо не оставил без ответа. Более того. Как с удовольствием сообщил нам автор зарисовки о нем Анатолий Митрохин, со многими, кто написал ему, ведет постоянную переписку.

Екатерина Семеновна, супруга его сетует, шутя: «И мне-то покоя не стало. Ильич-то мой туговат немного на ухо. Когда пишет письма, а пишет он их по ночам, вслух проговаривает каждое слово». И все же видно было, что в душе Екатерина Семеновна гордится своим мужиком.

И мы понимаем ее. Вековой опыт нелегкой жизни мудрой основательностью ложится в его суждениях. Все в них просто и, может, потому по-особому доверяемо. А вопросы иной раз заковыристые. Один из адресатов, к примеру, спрашивает Василия Ильича: «Построили мы сарай. А его хотят снести. Как быть, подскажите?» И Василий Ильич отвечает «Обращайтесь в местный Совет. Если планом строительство предусмотрено, ничего не бойтесь, а если построили по своему усмотрению, разговор иной».

Примерьте к себе этот неофициальный тон, эту рассудительность, и вы поймете, сколько лишних жалоб в разных инстанциях сняли бы вот такие мудрые старики, если бы мы почаще и по-доброму говорили друг с другом.

Есть письма и другого свойства. Но опять искреннее участие и отзывчивость душевного человека помогают решить очень важный вопрос. «Один товарищ из Свердловской области, – сообщает нам с радостью земляк В.И.Мокроусова, – пожелал приехать в Ильинку, попросил Василия Ильича присмотреть домик с садиком, который можно бы было купить. Василий Ильич рекомендовал ему написать письмо председателю колхоза. Тот так и поступил. И вот уже ждут в «Родине» новосела.

Да, не ошиблись люди в Василии Ильиче, сказав о нем похвальное слово. Приятно это осознавать. А вот и пожелания: «Побольше печатайте рассказов о добрых людях».

Но главное, во имя чего мы возвращаемся к простой судьбе рязанского плотника, все же в другом. Большая почта, идущая, помимо газеты, непосредственно к тем, о ком мы пишем, это ведь и свидетельство неутоленной, невостребованной жажды обычного человеческого общения. Организаторы досуга, подумайте об этом! Поменьше казенщины, побольше нормального человеческого разговора.

 

За чертой

Пришедшие на волне беспринципности, наглости и бесовщины менеджеры новой России прекрасно понимали и понимают, что они не смогут удержаться у кормила, если народ, русский, в частности, околпаченный ими, вдруг обретет свойства и качества, за которые поднял в победном сорок пятом тост главнокомандующий, – ясный ум и стойкость. По сему нынешние хозяева жизни делают все, чтобы затуманить сознание людей, чтобы они постепенно деградировали и катились вниз, облепленные пороками собственными и навязанными извне. Верное средство тут – спаивание народа. Все знают, как это происходило и происходит – отказ от антиалкогольной компании, начатой и порушенной «Лимонадным Джо» – Горбачевым, ликвидация госмонополии на продажу спиртного, неумная реклама горячительных напитков, ввоз и производство вредоносного пойла, круглосуточная продажа его на всех перекрестках необъятной России и т. д. и т. п.

Итог – национальная трагедия. Потребление алкоголя на душу населения давно перепрыгнуло ту черту, за которой начинается уничтожение, геноцид народа.

Ныне власть вроде бы спохватилась, принимает какие-то меры, но, увы, точка отсчета с которой возможно восстановление здорового образа жизни, пройдена. Оправдываясь, нынешние управители, говорят о тяжелом наследии в этом плане, полученном от страны Советов, которой давным давно нет. И не «совковая», а «комковая» Россия, укравшая у чад своих совесть, вырастила не одно уже поколение алкоголиков, наркоманов, импотентов.

Да, на Руси пили с давних времен. Но не то, что пьют сейчас, не так и не столько. Пьянство осуждалось, с ним боролись всеми доступными способами (общественным мнением, медицинским вмешательством, административным нажимом), но при этом всегда помнили, что дело имеется тут с человеком, и что пьянство – зло социальное.

Помнится, мой шурин, работавший в советском посольстве в Индии, привез своей сестре – моей жене подарок – очень красивый перстень с натуральными, огромными жемчужинами. «И сколько же он стоит?» – спросил я дарителя – «Да столько же, сколько стоят там две бутылки водки, – ответил родственник-дипломат, и, видя мое удивление, добавил, – но это, между прочим, двухмесячная зарплата хорошо оплачиваемого индийского рабочего на металлургическом предприятии».

Индия – трезвая страна. Может, и нам бороться с любителями «горячительного» индусскими методами? В советское время главным здесь были, однако, другие приемы. И было четкое осознание беды, причин ее порождающих. Свидетельство тому ниже следующие материалы.

 

Тревога матери

– Неужели будете брать под защиту Антоновых? – и ответственное лицо, задавшее этот вопрос, посмотрело на меня то ли удивленно, то ли неодобрительно.

А я до сей поры мучаюсь, осмысливая нескладную жизнь этой самой семьи, где отец и четыре сына его систематически пьют.

Легко заклеймить позором этих людей, каждый раз, вообще-то кающихся с похмелья и стремящихся работой до самозабвения искупить вину свою. Легко предъявить им строгий и суровый счет за содеянное в нетрезвом виде.

И это будет верно. Но не до конца. Потому что в их падении виноваты не только они. И с особой болью принимаю крик исстрадавшейся души Ефросиньи Филимоновны Антоновой, сорок лет отдавшей нелегкому крестьянскому труду, написавшей в редакцию не чернилами – кровью: «Почему нет места детям моим на родной земле?»

…Она понимала, чем грозит пьянство супруга и, защищая детей, ушла от него, забрав с собой ребят. И потом, когда пьяная чума снова вспыхнула в доме ее, она нашла в себе силы подать заявление в народный суд с просьбой направить одного из парней на лечение.

Возможно, делала она все это с запозданием, и потому не удалось уберечь сыновей от несчастья. А возможно…

– Посмотрели бы вы, что делается у нас в дни зарплаты, – Раиса Андреевна Прудникова, бывший директор здешней восьмилетней школы (теперь тут только начальная, в которой учатся всего четверо), тяжело вздыхает и приглушенно добавляет: – Автобусами отвозят в вытрезвитель…

– Одна из главных причин пьянства, – объясняет секретарь парткома совхоза «Багратионовский» А.В.Белозеров, – потеря людьми общественного лица. Собираем, например, на торжественное собрание в клуб – не идут…

Александр Васильевич – секретарь молодой. Недавно прислан сюда из города. И за «потерю» не с него бы спрашивать, а с его предшественника Рафика Сулеймановича Байрамова, ныне работающего директором сырзавода уже в другом районе и передвинутого, а точнее продвинутого, туда после того, как в «Багратионовском» сожгли колхозную контору. Крепко попивал «счетный аппарат» хозяйства во главе с бухгалтером Валентиной Прохоркиной. В обществе ее не раз видывали и Рафика Сулеймановича. Да он, собственно, и не скрывал этого. Как и директор Адольф Дубинский, тоже из присланных со стороны. Но с них, как оказалось, взятки гладки.

Но докончим историю с конторой. Пропившиеся бухгалтеры, к которым начали подбираться ревизоры, решили замести следы: подпоили доярку Людмилу Заикину, дали ей в руки ведро с бензином и…

Их судили, конечно. И бухгалтеров, и доярку – мать троих детей. Добавлю, что муж Людмилы после этого горько запил и в день моего приезда в хозяйство умер.

Не знаю, быть может, это обстоятельство – трагедия уже этой семьи и заставила меня отказаться от устоявшегося стереотипа в обличении пьяниц и пьянства, по которому мы чаще всего возлагаем вину непосредственно на самих опустившихся. Ведь как он удобен, этот стереотип! Поставь его, и пьянство уже – не явление, а частный случай, осудить который помогут тебе даже те, кто не имеет морального права судить, но делают это по праву занимаемой должности. А между прочим, у Заикиных и Антоновых и глаза есть, и уши, и душа человеческая. Им тоже хочется, чтобы все вокруг были порядочны и хорошо делали дело свое, а главное – к людям по-людски относились.

Сижу на табуретке, на кухне, перед М.Е.Антоновым, отцом братьев, совхозным механизатором. Оставив кастрюлю (Михаил Егорович сам готовит, держит еще и живность, за огородом и садом следит – словом, кормит себя полностью), хозяин дома, не привыкший к таким разговорам, рассказывает невпопад о себе.

– А с чего началось все? Поехал на тракторе. Матери дров привезти. И тут сосед, пастух. Подвези, да подвези. Взял в кабину. В поле вижу – зоотехник. Он не наш, из приезжих. Что там у него с пастухом было до этого – откуда мне знать. Только вытащил соседа из машины моей и давай бить ногами. А потом на меня кинулся. Здоров, вражина, да еще пьяный…Я сознание потерял. Очнулся – темно. Трактор работает, рядом сосед лежит, мертвый. А у меня – это уже в больнице сказали – восемь ребер сломанных…

«Так-так, – кивает головой местный житель Иван Евдокимович Яночкин. – Судили потом зоотехника».

Михаил Егорович встает из-за стола: надо напоить, накормить скотину да снова на работу идти, а я почему-то думаю: чего это он не назовет ни имени, ни фамилии зоотехника? Спрашиваю – вяло машет рукой:

– Этого брата, знаешь, сколько сменилось у нас. Упомнишь всех… – И вдруг совсем о другом: – А ребят я плохому не учил, говорил, что пить надо только дома.

Горечь, жалость и досада одновременно нахлынули на меня.

«С приходом на землю людей, не болеющих за нее, и пошло падение нравов деревни». Это опять говорил Яночкин. И какие слова! Ведь и впрямь, чтобы у людей было «общественное лицо», потеря которого, по очень верному наблюдению нынешнего секретаря парткома, чревата пьянством, людям необходима общая цель, одинаково волнующая как рядового работника, так и руководителя. И, кстати, в таком случае уже не играет роли: со стороны руководитель или свой, здешний. Если прирос к этой земле душой, проникся поистине заботами и болями ее, его поймут, ему поверят и пойдут за ним.

– Как мы работали! До мозолей на пятках крутились, – вспомнил один из послевоенных председателей колхоза, вошедшего затем в нынешний совхоз «Багратионовский», Иван Павлович Романенко. – Утром дашь задание – вечером примешь дело. Каждую бабку льна, бывало, пересчитаешь. Контроль был. Не то, что сейчас…

И опять верно! Чтобы знал человек: он и его работа необходимы и на виду. Не скажешь тогда: «А мне – больше всех надо?»

Как часто мы сетуем по поводу неэффективности борьбы с пьянством. Но ведь логика борьбы, не мною сказано, предполагает другую сторону, более сильную, которая надежно противостоит любителям спиртного. Противостоит не только укоряющим или просвещающим словом, а прежде всего собственным примером. И тут первый спрос, наверное, должен быть с тех, кто облечен особым доверием, отмечен служебным положением. Ничто так не оправдывает и не развращает коллектив, как дурной пример руководителя.

Не скрою, мне трудно было говорить с братьями Антоновыми, потому как первое, что сказали они: «У нас все пьют».

Кто не слышал этой всеобъясняющей и всепрощающей фразы! Но в последнее время рядом с ней все чаще мелькает другая: «Пьянство – без войны война». Насколько верна подобная оценка, судить не берусь, но если принять эту формулу, то соответственно ей должны быть и меры – особые, военные. Нельзя же тушить пожар, разбрасывая или оставляя головешки среди строений, а уж тем более подливая масла в огонь.

«Ребят я плохому не учил, говорил, что пить надо только дома»… Горькую улыбку вызывают эти наивные слова Антонова-старшего. Где это видано, чтобы война касалась лишь дома? И правы женщины, говорившие в сельсовете: «Беду только миром одолеть можно». И предлагали закрепить за за каждым пьяницей трезвого человека, коммуниста. Я глянул на секретаря парткома Белозерова – Александр Васильевич отвел глаза в сторону. Где уж там, если среди механизаторов здесь нет ни одного члена партии.

А боевой комсомол? Вот кому бы за трезвость в деревне взяться! Да со всей душей, как когда-то в годы переустройства крестьянского быта.

– Да у нас их, комсомольцев, и всего-то семь человек, – говорит секретарь парткома.

Замечаю, что встречал по селу гораздо большее число молодежи. Спросил одного: «Комсомолец?» «Нет, – ответил тот, – после армии на учет не встал и выбыл». И знаете, кто это был? Заведующий местным клубом.

– Пустеют наши села, – раздумчиво говорит Екатерина Борисовна Качанова, секретарь сельсовета. – В таком-то хозяйстве около трехсот жителей осталось. А помню, не столь далекое время, когда только избирателей было 1300. Водка губит людей. И водка же гонит с насиженного места. Как? Да так, увольняют же пьянь по 33 статье КЗоТа, а трезвые сами уходят: сердце не выносит. И Антоновы долго не продержаться. Мать-то с ними всю душу вымотала. Понимает, сорвутся с земли родной – пропадут. Вон старшего выгнали из совхоза. Домой вернулся на костылях. Каково матери?

Каково Ефросинье Филимоновне, я знал. По ее письму, кончавшемуся словами-криком: «Помогите мне. Защитите моих детей…»

«Брать под защиту Антоновых? Люди нас не поймут», – сказало по этому поводу ответственное лицо.

Но почему же? Ведь в письме старой крестьянки тревога и боль за судьбу сыновей перерастает в тревожную боль за судьбу родного села. Земли. И еще мне подумалось, потому так хочется нам иногда оперировать понятиями более мелкими, что поступать с ними можно легче и проще – без особой ответственности.

 

Строгий разговор

Долго колебалась Ольга, о многом передумала, прежде чем приняла предложение Вячеслава. Однажды она уже сделала опрометчивый шаг – вышла замуж за малознакомого человека. И вот осталась одна с маленькой дочуркой на руках. Соседки, подружки судачат: сама, небось, виновата, не смогла с мужиком поладить. И попробуй объясни им, что не могла она вытерпеть, когда увидела, как ее благоверный из детской копилки медяки на похмелье вытягивал.

И вот Слава…Какой он? Вроде бы ласковый, к Лариске тянется, гостинцы приносит девочке. Веселый. Работа у него приличная – художественный руководитель в доме культуры. Но главное – за все время знакомства не видывала она его пьяным.

…Он сорвался после свадьбы, точнее вовремя ее. Ольга была потрясена. Первым ее желанием было поступить с Вячеславом так же, как и с отцом Ларисы. Но вдруг она представила себе деревенскую улицу и бабий шепоток: «Ишь ты, и второй не угодил. Все, видите ли, пьяницы кругом, одна она хорошая». И смирилась Ольга.

После запоя Слава был тих и ласков. А женское сердце податливое, отходчивое. И Ольга с надеждою и облегчением стала думать: то, что произошло на свадьбе, – случайность. Но не очень долгими оказались ее покой и радость…

К моменту моей встречи с Бронниковым в селе, куда я выехал по очень тревожному письму о пьянстве, это был уже опустившийся человек. Давным-давно уволили его за развал дела из Дома культуры. И кем он только не работал после этого: сакманщиком, плотником, стригалем…

Ольга все силы отдает пятерым ребятишкам, работает не покладая рук по хозяйству. Ведь надо обшить, обмыть семью, позаботиться о хлебе насущном. На мужа, считающего жену и детей своими иждивенцами, особые надежды возлагать не приходится.

…Наверное, можно было бы более подробно рассказать о взаимоотношениях в этой семье. И все же мне хочется повести речь о другом. Сообщая о «художествах» Бронникова, которые творит он в пьяном угаре, автор письма в редакцию замечает: «Бесчинства Вячеслава происходят на глазах у представителей местной власти, но все смотрят на них сквозь пальцы, считая пьянство личным делом. Вмешиваться в которое не стоит. Вот если бы Бронников избил кого-нибудь на улице, его привлекли бы к ответственности. Но он дебоширит и издевается над женой и детьми дома, а не на улице. Но разве можно относиться к этому спокойно?»

Нет, к этому спокойно относиться нельзя. Согласен со мной и секретарь партийной организации местного колхоза «Пограничник» Николай Васильевич Мичайкин – человек молодой, энергичный. Он достает из стола папки с заседаний правления колхоза, выписки из милицейских протоколов. Штрафы, выговоры, вызовы в милицию – весь этот арсенал административных мер был применен к Бронникову полностью, Выходит, автор письма не прав? Но не будем спешить с выводами.

На поведение Бронникова внимание обращали, его наказывали. Но все это делалось только после того, когда его поступки начинали сказываться на производстве. Например, не раз случалось – из-за невыхода Бронникова на работу гибли ягнята в отаре, в которой он был сакманщиком. И тут меры принимались незамедлительно. Штраф, возмещение ущерба – все как надо. Но на этом, к сожалению, дело и кончалось. Проступок пьяницы даже не выносился на обсуждение коллектива, где он работал. И получалось: человек нарушил дисциплину, правление приняло определенные меры, а товарищи по работе промолчали. Хуже того, находились и такие, что соболезновали провинившемуся. А ведь норма нашей жизни: коллектив в ответе за человека, человек ответственен перед коллективом.

В колхозе «Пограничник» этот принцип нередко нарушается. Подтверждением служит не только история С Бронниковым. За нынешний год правлением колхоза за всевозможные нарушения, связанные с выпивками, наказаны 14 человек. Но никто из них не был осужден ни в бригаде, ни в звене, ни на общем собрании колхозников. И, как ни странно, факты пьянства не стали предметом разговора ни в профкоме, ни в партбюро, ни на заседании исполкома местного Совета. Борьба с «зеленым змием» носит прежний характер: натворил что-либо по пьянке – получи взыскание. Если все обошлось без особых происшествий – никто тебе слова не скажет.

Не давали должного эффекта и товарищеские суды. Почему? Да все по той же самой причине, что проводились они в основном узким кругом лиц, без огласки, без привлечения общественности. И совсем чрезмерную деликатность проявляют в колхозе, когда дело касается пресечения пьянства в семье.

– Знаете, – говорили мне, – очень редки случаи, когда кто-то из домочадцев пьющего человека обращается к вам за помощью. Взять хотя бы Ольгу Бронникову: «гоняет» ее пьяный муж, а она тем не менее ни разу никуда не заявила об этом. Она не заявила, соседи-то знали о дебошах, знали об этом и руководители, Почему же не пресекли зло?

Слышал я, будучи в селе и рассуждения об этаком свободном времени, которое каждый, дескать, волен использовать так, как ему заблагорассудится. Заблуждение!

Все мы знаем, что пьянство – это добровольное безумие – постоянно калечит и губит людей. Всем известно: пьяница в семье – горе для семьи, а выпивоха в коллективе – беда для коллектива. Так почему же миримся мы с такими людьми, как Бронников, которые наносят немалый моральный и материальный урон обществу? Эти вопросы в колхозе «Пограничник», когда я был там, наконец-то решили вынести на общее собрание тружеников. Интересным получился разговор. Чувствовалось – у людей гнев против пьянства. Но в то же время проявлялась и какая-то осторожность в суждениях – впервые ведь «отважились» говорить открыто на эту тему.

– Почему пьют мужики у нас? – поднялась с места Зинаида Михайловна Трухина. – Да потому, что сами их к этому приучаем. Приедет с поля супруг, а мы ему стаканчик. Как же, прозяб. Привез тракторист кому-то сено или дрова – угощение хозяин выставляет, хотя за работу колхоз оплатил по наряду. У меня у самой муж механизатор. Скоро начинается вспашка огородов, посадка картошки. Боюсь, честное слово, боюсь за мужика. Посудите сами: за день сколько он участков вспашет, сколько раз угостится. Да я бы наказывала тех, кто взятки-магарычи выставляет. Да и тех, кто их принимает…

– Что греха таить, уж больно добры мы к выпивохам, – продолжила мысль Трухиной Нелли Павловна Пронина. – Вспомните-ка про лишение прав Зои Андреевой. Сколько защитников у нее оказалось!

Не дело, говорят, у родной матери детей забирать. А хоть кто-нибудь поинтересовался, как жилось у пьяницы ребятишкам, чему учились они у нее? Добры мы, сердобольны, и не ведаем того, что этим только способствуем росту зла.

– Мне, учительнице, хорошо известно, насколько трудно живется детям в неблагополучных семьях, – поддержала выступавших И.В. Мыльникова.

– Я всегда удивляюсь вот чему, – сказал Григорий Федорович Саватеев. – За кражу ягненка против вора возбуждают уголовное дело, а вот если по пьянке чабан загубил не один десяток овец, то с него лишь штраф взыщут. Построже, построже надо быть в таких случаях.

– У нас в селе довольно большой депутатский актив, – говорил Вячеслав Иванович Щербина, – создана добровольная народная дружина – словом, немало общественников, обязанность и долг которых дать непримиримый бой пьянству. К сожалению, некоторые из «общественников» сами не прочь попустить лишнюю рюмочку. Каждому к себе следует повысить требовательность. Пора бы создать в селе специальную комиссию по борьбе с «зеленым змием» Действенную и строгую, чтобы все знали: есть, работает такая.

Допоздна затянулось собрание в «Пограничнике». Решение его было единодушным: нельзя уповать только на то, что у людей, злоупотребляющих спиртным, сами собой пробудятся совесть и чувство ответственности – их надо воспитывать. Воспитывать всем коллективом.

…В день отъезда из хозяйства мы снова встретились с Ольгой Бронниковой. В глазах этой измученной домашними неурядицами женщины чуть-чуть искрилась теплинка:

– Муж? На работе. В строительной бригаде. Трезвый ходит все эти дни. Ведь пьяницы почувствовали, что разговор о них в селе идет строгий.

 

Две судьбы

Передо мной лежат два письма. Два письма, две судьбы. Одно – из Ивановской области – отклик на статью «Дом с голубым фронтоном», где шла речь о готовой распасться семье, в которой пьянствует отец. В письме примерно такая же история, что и в Горьком. Незнакомая женщина рассказывает, что и ее жизнь сложилась нескладно из-за пьяницы мужа.

«Ушла я от него, хоть и очень любила, – откровенно делится Анна Васильевна. – Решила: пусть, как хочет. И, наверное, зря. Сейчас он совсем опустился. Увидела его недавно, и у самой на душе горько стало: как же мы легко со своей любовью подчас расстаемся! Неужто ничего не может сделать она, которая во все века всемогущей считалась? Наверное, и мы, женщины, виноваты в том, что теряем друзей, в час беды не все делаем, чтобы помочь оступившимся. Ведь одной руганью много ли сделаешь?..»

Читал я письмо Анны Васильевны и вспоминал другую историю, которая имела самое прямое отношение ко второму письму. Но о нем – в конце рассказа.

…Лошадь, тащившая воз березняка по льду реки, запорошенному поземкой, неожиданно провалилась задними ногами. Пытаясь выбраться из полыньи, она резко вскинулась, окрошила кромку и оказалась в воде. Сопротивляясь течению, которое тянуло ее под лед, испуганная лошаденка в отчаянии била передними ногами, увеличивая полынью вокруг себя, втягивая в нее и воз с дровами, и Сашеньку Морозову, сидевшую на нем. Оцепенев от страха, та не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Пашка Пилатов кубарем скатился с речной кручи, прыгнув на передок саней, вырвал топор, воткнутый в березовую плаху, и несколькими сильными ударами перерубил санные оглобли. Лошадь, освободившаяся от груза, легко выбралась на лед, а сани с дровами теченьем прибило к краю полыньи.

Потом Павел и Александра вместе вытаскивали на лед дрова, сани, делали новые оглобли и отогревались в избушке перевозчика Игната.

Пашка, вместе с родителями уехавший из той деревни, где жила Сашенька, еще в раннем детстве и работавший теперь в локомотивном депо слесарем, часто наезжал в родные края. Здесь у него жили дед и бабка – старики добрые и хлебосольные. И, конечно друзья-сверстники. При встрече они шумно обнимались, наскоро «соображали» и навеселе ходили потом с гармошкой по сельским улицам. В кителе из черного шевиота Пашка был всегда в центре внимания деревенских девушек, которые женской душой своей чувствовали, что за его ухарством кроется характер мягкий и нежный. Выпивает? Так что же – в гости приехал. Резковат? Рисуется малость, но это пройдет.

Вечером того памятного дня Пилатов впервые за все свои приезды к старикам пришел в сельский клуб совершенно трезвым. «Из-за меня», – почувствовала Сашенька, и сердце ее затрепетало от страха и гордости. Около двенадцати ночи, когда она шла к дому задворками, он догнал ее…

А наутро, когда дед с бабкой садились завтракать, внук посмотрел на стариков цыганскими глазами и бухнул:

– А я женюсь!

Дед, не обращая внимания на слова внука, подвинул тарелку и взялся за ложку. Но Пашка, сказав «ерундовину», не расхохотался довольный, как бывало раньше, – ловко, мол, разыграл, – а уставился выжидательно глазами на деда. И тот не вытерпел:

– Невеста-то где?

– А вон у поленницы стоит.

Дед с бабкой – к окну. И правда: у поленницы во дворе девчонка лет семнадцати. Бабка охнула, засуетилась:

– Чего ж на улице морозишь – зови!

Город, в который Сашеньке пришлось переехать к мужу, походил на деревню, только очень большую. Те же деревянные домики, неширокие улицы. Правда, не было той тишины. Ее здесь все время тревожили сиплые гудки локомотивов. Не могла она привыкнуть и к другому: постоянным гостям в доме. Вернее, не к гостям, гости – хорошо, а к выпивкам, которыми сопровождались посещения товарищей Павлика. Вначале она успокаивала себя тем, что люди приходят поздравить их. Без выпивки тут вроде и неудобно. Но вот прошел со дня свадьбы не один месяц, а гулянки не прекращались.

Зиму Сашенька не работала. Павлик все не мог найти для нее подходящего места. Оставаясь одна, она под грустные напевы проводов телефонной станции, что стояла рядом с их домом, предавалась горько-нежным размышлениям о муже. Ласковый, с каким-то извиняющимся видом, он уходил по утрам на работу. Это были часы трезвости. Шумный, кичливый возвращался вечером. Это говорил в нем хмель.

– Паша, ну как же так можно, – выговаривала она ему на следующее утро.

Павел с лицом страдальца объяснял:

– Сашенька, друга встретил, он и предложил…Как тут откажешься? А потом я угостил. Иначе ведь скажут: скуп.

Шло время. Встречи с друзьями не прекращались. И перешел Павел незаметно для себя ту черту, за которой угощают пьющие друг друга уже не из благодарности, ложной, конечно, а для того, чтобы прикрыть свое пристрастие к выпивке.

Как-то весной отправили Павла в командировку. В дни одиночества притупились неприятные воспоминания о пьянстве. В памяти вставал веселый и бравый говорун, нежный и ласковый Павлик.

За городом разлилась речонка. Над ней целыми днями кружили чайки. Их пиликающие голоса доносились до дома. Приправленные звуками и запахами весеннего ветра, они будили в душе необъяснимые чувства. Это говорила любовь, не высказанная за время нескладного житья с Павлом.

В ночь перед приездом мужа прошел теплый тихий дождь. Под утро сквозь дымку тумана Сашенька из окна своей комнаты увидела на ветках старого тополя, что рос перед домом, зеленые бутончики. «Почки лопнули». И беспричинная, как в детстве, радость вдруг наполнила душу. Захотелось выбежать в этот чистый обновленный мир, распахнуть окно, чтобы ветер, бьющий горячо по клейким листочкам тополя, ворвался в комнату и заполнил ее терпким ароматом весны.

Веселая, Александра принялась за уборку. Подогрела на плите воду, занялась мытьем полов. Вскоре они белели, как поструганные рубанком. Чистый, здоровый запах стоял в комнате. Хозяйка постелила на стол цветную льняную скатерть, нарвала на взгорке желтой мать-и-мачехи. Не бог весть какие, а все же цветы!

Павла, мертвецки пьяного, сняли с поезда знавшие его проводники. Оттащили на пункт технического осмотра вагонов. Кто-то сходил за Сашенькой. Когда она испуганная, прибежала на пункт, знакомый осмотрщик уже привел Павла в чувство и, щупая его пульс, успокоил: – Не бойсь, Александра, будет жить.

Но горькая обида, тисками сжавшая душу Сашеньки, вырвала страшные слова:

– А лучше бы он умер.

Тишина, немая тишина стояла кругом. Поезда и те будто перестали стучать колесами. Женщине стало больно и страшно. Она глянула на мужа и вдруг увидела его глаза. Он словно говорил: «Да что же я делаю, право?». Может быть, сознание его осветила вспышка совести, человеческой чести? Во всяком случае, это была та минута, с которой начинается любое исцеление. Если, конечно, помочь больному в ту минуту.

Она схватила его за руки, встряхнула, заговорила: – Ты будешь у меня человеком. Завтра же пойду на работу устраиваться. К начальству твоему явлюсь. Все расскажу о тебе. И сама в цех ваш попрошусь.

Начальник депо после посещения Александры Степановны долго в раздумье лоб. Ну и женщина! Огонь. Как отчитала: «Вам бы только цифры считать, а не с людьми работать!». Пожалуй, верно говорила. Кто как живет в семье – руководство цехов почти не знает. А устроить Александру на работу рядом с Павлом и впрямь стоит.

Через несколько дней шагали Пилатовы вместе к зданию локомотивного депо. Павел жмурился. Александра доверчиво прижималась к нему. Бодро перекликались гудками паровозы. Весело постукивали колесами вагоны. При переходе через железнодорожные пути женщина боязливо оглядывалась на пробегающие поезда, крепко сжимала рукав мужниного пиджака. Ее детская боязливость в душе трогала Павла. Но он сдерживал чувства. Вспоминалась вчерашняя встреча с одним из «дружков», «укол» его: «Няньку, говорят к тебе приставили». Оберегают, значит». И сейчас, взглянув на наивно-испуганное лицо жены, Пилатов пробурчал:

– Так кто тут кого оберегает? Ты меня или я тебя?

– Конечно же, Павлик, ты защита моя, – Сашенька произнесла эти слова мягко, искренне. И была она какая-то вся обезоруженная, как в тот момент, когда спасал ее в прошлую зиму из речной полыньи.

* * *

Передо мной лежит письмо Анны Васильевны. И приглашение на свадьбу из другого письма. Его прислали мне Сашенька и Павлик. Скоро они выдают замуж свою старшую дочь. Нет, многое может любовь.

 

Трезвости ради?

Идеей своего возникновения Калужский облпотребсоюзовский винный завод всецело обязан предшественнику – крахмальному цеху, принадлежащему Думиничской райпотребкооперации. Скромное это предприятие перерабатывало картофель, закупаемый в колхозах и совхозах. А до переработки сырье хранилось в специальных траншеях. Они и до сего времени сохранили свой великолепный вид, хотя и мешают проезду машин и хождению рабочих.

Поскольку место здесь низменное, траншеи во все времена года заполнялись грунтовой водой. Картофель, как ему и полагается в таких случаях, гнил. И вот однажды, когда составлялся очередной акт на размоченную вдрызг картошку, один из членов комиссии, обладавший тонким нюхом, уловил в смраде гниющего картофеля явный аромат спирта.

– Сама же матушка-природа подсказывает: быть тут винному заводу! – напророчил он.

Сподвижники прокричали «виват» и хотели было тут же поднять бокалы за смелое начинание. Но вина под рукой не оказалось, что еще больше убедило в необходимости немедленно начать строительство винзавода.

Сгоряча облпотребсоюз начал было строить сам. Но потом появились другие идеи, и он переложил это дело на плечи Думиничского райпотребсоюза.

Завод не сарай. Райпотребсоюз, трезво глядя на вещи, даже и браться за стройку не стал.

Год запустения на стройке прошел не даром. От дождей завалилось помещение для хранения винной посуды стоимостью в 4600 рублей. Немало поржавело дорогого оборудования, размокло стройматериалов.

Убедившись в немощности думиничских «зодчих поневоле», облпотребсоюз поручил строительство собственному СМУ. Однако работа не закипела. Ибо энергия строительных начальников тратилась на всякие диспуты. Темой одной из наиболее жарких дискуссий было, к примеру: что лучше использовать для чанов под вино – металлические емкости или дубовые? Решили сваривать чаны из металла. Хотя уже было закуплено и завезено дубовой клепки на 6 тысяч рублей, каковая так и осталась храниться на складе.

Действуя по тому же принципу, снабженцы приволокли, к примеру, двигатель для электростанции. Был он большой и мощный. Соответственной была и цена – 14 тысяч рублей. Когда его устанавливали в здании, пришлось снять крышу, ибо он не лез ни в какие ворота. Установили. Из Калуги приехал специалист и дал свое заключение: двигатель судовой, он может работать лишь при наличии морской воды.

Вот так сюрприз! От здешних мест до ближайшего моря более тысячи километров. Можно бы проложить канал, но практичные хозяева на это поскупились. Зато купили новый двигатель, менее прихотливый. Правда, потом выяснилось, что судовой двигатель вполне можно было использовать и на местной пресной воде. Но это было уже потом. Когда купили другой.

А сроки окончания строительства, понятно, все отодвигались и отодвигались.

Однако у руководства облпотребсоюза остроумие наконец иссякло. Прошлым летом на расширенном заседании правления решили со всякими шутками покончить. Месяцем пуска и наладки объявили октябрь.

…С берез падал желтый лист. Нудный осенний дождь проникал в щели и портил стены, электропроводку, оборудование.

Прошла зима. Солнечным весенним днем я побывал на стройке. И хотя было у меня на руках письменное заверение от высокого начальства, что завод будет пущен в первом квартале, я ему не очень-то верил О пуске завода еще не было ни слуху, ни духу.

Почему же такая петрушка происходит с этим злосчастным предприятием? Может быть, председатель Калужского облпотребсоюза тов. Борисенко и начальник СМУ тов. Езупов состоят членами общества трезвости? Тогда все правильно!

Но нельзя ли бороться с алкоголизмом более дешевыми методами?

 

Побежденное зло

Еще несколько лет назад о селе Острове ходила недобрая слава. Пьянство здесь было большим злом. А сегодня в районе об Острове говорят: трезвое село.

Что же, там непьющие люди живут? Или, может быть, это – небольшой хутор, где остались одни пенсионеры? Нет, село довольно большое, в нем живут 357 человек. Двести из них работают в колхозе.

Особенно любопытны такие статистические сведения, которыми меня снабдили в райцентре: количество проданных в селе «горячительных напитков» в расчете на душу населения, чуть ли не втрое меньше, чем в целом по району. И это несмотря на то, что селение стоит на оживленной шоссейной магистрали, услугами местного магазина частенько пользуются проезжие. Разумеется, тут отмечали и общенародные праздники, и свои, колхозные. К тому же за прошедший год справили шесть свадеб. Общественность, органы милиции заверяют: за последнее время в селе не было ни одного случая самогоноварения.

Как же сумели изжить пьянство, победить это зло?

Виктора Матвеевича Воробьева избрали председателем колхоза имени Красной Армии, центр которого находится в селе Остров, пятнадцать лет назад. Хозяйство было в ту пору незавидное, доходы колхозников низкие. Но энергичный, толковый руководитель сумел через некоторое время так организовать работу коллектива, что о нем в районе заговорили как о передовом. Улучшилось благосостояние колхозников.

И тут стало проявляться то, что вызывало у молодого председателя поначалу удивление: достаток пробудил у некоторых колхозников этакое желание «навеселе провести время», то есть собраться за столом, да пропустить стаканчик другой.

Человек интеллигентный, образованный (Виктор Матвеевич в свое время окончил исторический факультет Московского государственного университета, потом стал кандидатом экономических наук) Воробьев понимал, что причина пьянства все же кроется не в возросшем материальном достатке селян. Хотя непосредственно от выпивох слышал такие заявления: «Есть на что – вот и выпиваем, не будет – перестанем».

В нетрезвом виде некоторые стали появляться даже на производстве. А там, смотришь, то авария, то разлад в семье, а то и арест.

Коммунисты, активисты хозяйства забили тревогу. Любителям выпить вплотную занялись партийная, профсоюзная, комсомольская организации. Человеку, появившемуся на рабочем месте в нетрезвом виде, стали засчитывать прогул. Злостных пьяниц лишали дополнительной оплаты. На водительский состав, механизаторов завели специальные карточки, в которых стали фиксировать случаи нарушения дисциплины и то, какие меры по ним приняты. При подведении итогов социалистического соревнования бригад и ферм перестали присваивать звания победителя тому коллективу, в котором кто-либо нарушал трудовую дисциплину.

Этими мерами удалось сбить пламя зеленого змия. Многие одумались, взяли себя в руки. И все же полностью пожар далеко не был потушен. Как-то в доверительной беседе механизатор Василий Наврозов сказал секретарю партийной организации В.Г.Киселеву:

– Польза от принимаемых мер была бы намного больше, если бы строгие требования исходили не только от руководства хозяйства, но и от рядовых тружеников. Ведь как рассуждает человек с невысоким сознанием? Начальство, мол, требует – так это ему по штату полагается. А тут порой и сочувствующие у пьянчужки находятся. Потому провинившийся и не осознает своей вины.

Эти слова заставили крепко задуматься секретаря. И созревшее уже намерение использовать в борьбе с пьянством не только административные меры, а и широкое обсуждение неблаговидных поступков на собраниях еще больше укрепилось. Но как сделать, чтобы эти обсуждения не были формальными, чтобы под ногами выпивох, как говорят, земля горела? Было ясно: для этого в первую очередь нужно сформировать здоровое общественное мнение в коллективе.

Основная сила, как известно, – механизаторы. И не только в производственном смысле. Их слово, их пример и в бытовой сфере имеют особое значение, имеют сильное влияние на моральную атмосферу в коллективе.

Начали издалека – решили создать из механизаторов агитбригаду. Руководителем ее объявила желание стать директор сельского Дома культуры Нина Евдокимовна Воробьева, энтузиаст культурного фронта. В свое время она работала преподавателем в местной школе, была запевалой в художественной самодеятельности.

Вытащить механизаторов на сцену – дело, понятно, нелегкое. Не просто, оказалось, отыскать у этих людей способности к пению, декламации и прочие артистические способности. Но, конечно, труднее всего – заставить парней поверить, что эти способности у них есть, преодолеть сомнения.

Нина Евдокимовна помнит, как лил ручьями пот с Виталия Голубицкого и Аркадия Воробьева после первого выступления на сцене. Они сидели в комнатке для «артистов» в изнеможении и не слышали аплодисментов.

На другой день участников агитбригады на тракторном стане окружили товарищи: «Ребята, ну, повторите, как вы Леню Свидельского продернули. Бутылка в кармане, сбоку – подушка, чтобы удобнее спать после выпивки. Ой, умора! Артисты! Не дай бог на язычок попасть». А Свидельский стоял мрачный как туча, потом разразился бранью: «Нашли козла отпущения! Один я выпиваю?». «Не волнуйся, Леонид, – утешал Голубицкий, – это не последнее наше представление на сцене».

Эффект от выступлений агитбригады был поразителен. По пьянству удар наносили как бы изнутри. Кому же захочется стать объектом острых шуток на сцене, а то и посмешищем на весь колхоз? К тому же в борьбу с этим злом включились дружинники, женсовет, депутаты.

Теперь уже на производстве редко кто появлялся в нетрезвом виде. Но дома, в семье, многие еще тянулись к рюмке. Особенно пили в выходные, праздничные дни. Находили оправдание: тут каждый сам себе голова. Но ведь свободное время не есть время, в которое человек свободен перед обществом.

Однажды председатель колхоза заехал на животноводческую ферму поздравить доярок, сказать, что за добрый труд ожидает их хорошая премия. Тут и услышал как раз то, что помогло ему потом найти ответ на мучивший его вопрос, куда направить понятное стремление людей устроить себе праздник…

– Премия – это хорошо, – заметила Зинаида Ефимовна Скиргано-ва, мать четверых детей. – Но лучше, если бы устроили для тех, кто победил в соревновании, веселый праздничек. Собрали бы в клубе и других людей, организовали «Огонек». Концерт по заявкам исполнили. Пока что вместе мы только работаем, а отдыхаем порознь. Да и отдыхаем ли?..

Зашумели женщины. И верно, человек после работы сам себе предоставлен. Пришел домой – бутылку на стол да и в телевизор уставился. Вроде ничего ему и не надо. А собраться бы вместе, пригласить гостей, родственников. Словом и на людей посмотреть, и себя показать. Вспоминали старые женщины, как давным-давно в селе ярмарки проводились, как веселились тогда люди. Теперь и жизнь богаче, и труд облегчился, времени свободного больше. Так надо по-настоящему использовать все эти блага!

– Помню, – рассказывает Виктор Матвеевич, – когда я высказал мысль о проведении общеколхозных праздников, на правлении меня не совсем правильно поняли. Какие еще праздники, разве мало их и так?

Сейчас «Проводы зимы», «День весны», «Праздник урожая» стали у нас красивой традицией. Зимой в клубе, а весной и осенью, если погожий день, – за деревней, в березовой роще накрывают столы, ставят угощение, пироги, конфеты, фрукты, непременно шампанское. Перед собравшимися поют песни, танцуют их же товарищи по работе – участники колхозной художественной самодеятельности. Более семидесяти человек выходят на сцену. Агитбригаду сменяет танцевальная, фольклорная группы. В последней народ преимущественно пожилой, степенный – Ольга Устиновна Пинчуг, Александра Дмитриевна Короткевич, Зинаида Ефимовна Скриганова. Душевно поют они песни – народные, хороводные. А молодые исполнители Николай Балобан, Игорь Сапожников очаровывают слушателей современными ритмами и мелодиями. Никто не усидит в такие дни дома. И никто не нашумит, не набузотерит в такой обстановке.

Полюбились в «Острове» огоньки для животноводов, полеводов, механизаторов. Умеют здесь чествовать тружеников. Всем коллективом, сердечно провожают на пенсию ветеранов труда. В Доме культуры, как правило, торжественно проводят регистрацию брака. Молодые затем проходят все село, и путь их усыпан цветами. В честь народившегося мальчика в сельском парке сажают клен или дуб, а родится девочка – березку.

Прижились новые обряды в Острове – и придали они какую-то особую прелесть сельскому быту.

– Я вам так скажу: у нас после всех этих мероприятий производительность труда поднимается, – без всякой иронии говорит бригадир островской полеводческой бригады Анатолий Васильевич Платонов.

И верно, в Острове – лучший урожай картофеля, зерновых, выше выработка тракторов. Здесь центральная усадьба колхоза имени Красной Армии, здесь и ядро культурной жизни хозяйства. Его влияние испытывают на себе и соседние деревни. Благо правление, партийная организация колхоза не жалеют усилий, чтобы наладить культурно-массовую работу и в других местах. За два года построено три клуба.

Со многими жителями Острова пришлось встретиться мне. И в деловой, и в домашней обстановке. Обращала на себя внимание какая-то особая культура в их поведении, в разговоре, простота и легкость в общении. Самое приятное впечатление осталось от встречи с механизаторами-агитбригадовцами. Лучшие работники хозяйства, они и на производстве не теряли своего артистического обаяния: стройные, подтянутые, красивые. И вспомнилось, как делилась радостью Нина Евдокимовна Воробьева:

– Не узнать наших ребят. На сцене держатся свободно, просто. А как люди тянутся к ним! Мальчишки-школьники так и вьются вокруг. Поверите ли – в кружке бального танца занимаются!

Словом, убедился: Остров – веселое и жизнерадостное село, создавшее свои добрые традиции.

 

Беспризорники России

Во всем мире, как утверждает статистика, за одну минуту рождается три человека. В нашей «омоложенной» неистовой демократией стране на троих рожденных приходится четверо умерших. Страшная ситуация, названная демократами «русским крестом».

Конечно, наши правители крайне сострадают об этом. С каналов телевидения, со страниц газет не сходят сюжеты об обездоленных, заброшенных детях – сиротах, беспризорниках России. Но сюжеты эти чаще всего выглядят не как материалы, пронзающие сердце болью за судьбу подрастающего поколения, а как злосладострастное шоу, ставшие ныне обычными и привычными, о национальной беде. У НТВэшной любви к детям нет искренности, не увидишь тут напряженной внутренней работы души – своеобразной молитвы по укрощению распущенности нравов, стремления помочь людям обрести вновь человеческое лицо, и оказать действительную помощь малым сим, оградив их от мерзости и соблазнов.

«Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит». Это слова, произнесенные Спасителем во времена его первого пришествия на землю. В советскую безбожную эпоху их, понятно, знали далеко не все, однако все прекрасно понимали, что наше будущее в детях, и им должно принадлежать пусть не Царствие небесное (тогда так не рассуждали), но царство земное. То были не пустые намерения или плакатные лозунги. То были действенные призывы, обладающие огромной организующей и воспитывающей силой.

Ответственность за судьбу тех, кого называли тогда цветами жизни, несло все общество, и в первую очередь – мудрые родители, учителя, наставники, за что оказывалось им великое уважение и особое доверие. Но с них и требовали, когда надо было, по всей строгости. Любое, малейшее отклонение от принятых великих правил воспитания и общежития наказывалось, передавалось народному порицанию, презрению. Об этом и хочется рассказать сейчас, напомнить, что даже в лихие послевоенные годы наши дети не оказались обездоленными, а население страны росло.

Да, были истории, выходящие из общего ряда. Но посмотрите, как на них реагировали советские граждане. Тогда вполне хватало и пяти пальцев на руке, чтобы заткнуть наметившиеся «трещины в плотине», чтобы не дать прорваться наружу напирающей нечисти. Тогда умели сдерживать поток, нарождающейся пакости, которой ныне дали возможность «хлестнуть» через край, но остановить ее никаких сил, похоже, уже не хватает.

 

Помешали

Он стоит на деревенской улице и уныло смотрит на прохожих пустыми глазницами невставленных окон.

– А еще год назад можно было новоселье справить… – вздыхает хозяйка.

С Петром Селиным Вера Кислая познакомилась несколько лет назад, когда он из далекого Казахстана вернулся в родные края вместе с женой и тремя ребятишками. Поселился в доме родителей. Отец его Калистрат Андриянович, был мужчиной крепким, а мать, Анастасия Ивановна, здоровьем не отличалась, и Вере, как фельдшерице приходилось к ней частенько наведоваться. С приездом Петра стала бывать у Селиных чаще: жена его страдала болезнью сердца.

Вера была, можно сказать, и первым человеком, разделившим горе Петра после смерти жены. И ей первой по истечении некоторого времени говорил Калистрат Андриянович:

– Как и жить дальше – ума не приложу. Старуха больная. Петька все сремя в разъездах, а детям присмотр нужен.

– Жениться бы надо Петру-то, – подсказала Вера.

– Да кто отважится на троих пойти? Сокрушался дед и вскидывал глаза собеседницу, около которой младшая Петрова дочка – Иринка. Фельдшерица, заплетая косичку девочке, отвечала:

– Не почему же. Разные женщины есть…

Вечером, когда сын вернулся с работы, Калистрат Андриянович повел с ним разговор:

– Ты бы, Петро, присмотрелся к медичке-то нашей. Вроде неплохая она. Вон лекарства нам с матерью приносит. С ребятишками твоими ласкается. Ну, была замужем. Не задалась жизнь. Разошлась. Помаялась одна. Теперь другой стала. Научила беда. Ты на себя посмотри лучше. Пить, вижу, научился, дома почти не бываешь…

– Ладно, отец, уймись, – отмахнулся Петр, – сниму я с тебя обузу.

Дальше все получилось как бы само собой. Однажды с компанией оказался Петр у Веры на дне рождения. Зашел да и остался там. А затем забрал к себе Иринку. Сестренку «пошли искать» братья: Генка и Игорь. Нашли у тети Веры, но к бабушке с дедушкой ее не привели, напротив, сами у нее остались.

Новость, что Петр Селин «сошелся» с медичкой, в селе Новая Дача восприняли, в общем, с пониманием. Были, конечно, разговоры всякие, но в основном толковали так: «Без женского глаза детей на ноги не поставить. А Вера молодец, если мужика с тремя ребятишками приняла в свою пристроечку».

Жили они впятером действительно рядом с медпунктом в пристроечке, принадлежащей колхозу и состоящей из двух крошечных комнат. Но Вера к тому времени начала строить собственный дом, и квартирные неудобства должны были с помощью Петра (как-никак шофер!) в недалеком будущем кончиться.

Словом, ладно начиналась их совместная жизнь. И так же, наверное, могла бы продолжаться, если бы…

Сейчас Вера Кислая и не вспомнит, кто сказал ей тогда: «А ведь обманут тебя Селины-то. Как пить дать, обманут. Построишь ты дом, а Петька-то мужик ненадежный, уйдет от тебя. И свою часть дома потребует. А часть немалая. На детей ведь полагается тоже».

Как искры в сухую копну соломы, упали эти слова в ее душу. «А что, может быть и такое, – размышляла Вера. – То-то, смотрю, не очень он для дома старается. Норовит в командировки подальше уехать».

А Петр и в самом деле не очень «усердствовал» по дому. И что особо настораживало – не в меру пил. Был за ним такой грешок и раньше, до того, как сошелся с Верой, но тогда она еще как-то объясняла это: все-таки горе у человека, остался с тремя ребятишками без жены. Хотя что это за оправдание? Наоборот бы, надо в таком случае взять себя в руки, собраться. А этак поступает бесхарактерный и пустой пьяница.

И как бы в подтверждение слов этих Петро крепко загулял. За прогулы и пьянство его «сняли» с шоферов. Вера была растеряна. «Как же это так: она бьется изо всех сил, за ребятишками следит, о доме хлопочет, а ему до этого и дела нет. Нет, видно дела и деду Калистрату. Ну, погодите…» Растерянность уходила, а вместо нее в душе закипала злость. И она выплеснулась на первых попавшихся – на детей.

Поначалу ее вроде бы мучали угрызения совести: причем тут ребята? Но как только она вспоминала о строящемся доме и представляла, что из-за этих ребят она может лишиться большей части его, ожесточалась еще больше. Она уже не вплетала ленты в косички Иринке, не спешила накормить вернувшихся из школы Генку и Игоря. Любая детская шалость, неосторожно сказанное слово выводили ее из себя. А вскоре по селу прошел слух: Вера избивает детей. Ее вызвали в сельсовет, она огрызнулась: «Чего вы ко мне пристали, у детей отец родной имеется. С него и спрашивайте…».

Но того, постоянно пьяного, судьба ребятишек волновала мало.

…Я приехал в Новую Дачу, когда страсти вокруг этой истории вроде бы поулеглись. Но на перекрестках и у колодцев все еще пересказывали детали судебного заседания, на котором лишали отцовства Петра, вспоминали, как бросилась к нему Иринка, когда на вопрос судьи: «Желает ли все же отец быть вместе с детьми?» – он ответил: «Нет, не желаю. Дети мешают мне в жизни».

– Со стороны слышать это и то озноб брал, – говорили в деревне.

С Петром я встретился на квартире Веры.

– А где же мне жить? С отцом невозможно: заел донельзя! Как же, детей моих вон воспитывает… А потом, чем мне тут плохо? Верка кормит и поит.

Столь неприкрытая дремучая черствость и откровенное бесстыдство привели меня в замешательство. Спросил его:

– А правда ль, что вы не отдали детям одежду их зимнюю?

– Да, не отдал, а что? Батька, коль взялся за их воспитание, то пусть и пальто покупает.

Я слушал Селина и чувствовал, как опустился этот человек. А ведь, сказывали, был он вроде неплохим отцом. Возвращаясь из дальних командировок, привозил иногда даже гостинец Генке – в ту пору единственному ребенку. Правда, по дому что-либо сделать и тогда не очень старался. Хлопоты в этом плане лежали полностью на жене, а он оправдывался: шоферское дело, мол, нелегкое, и отдохнуть надо. Никто, в общем-то и не догадывался, что спокойный медлительный Петр, любивший поспать после работы, – человек глубоко безразличный ко всему, натура ленивая и апатичная.

Призрачное и зыбкое благополучие, возникшее в семье Селина еще при жизни первой жены, как бы само собой, не подкрепленное мужским устремлением создать теплую атмосферу, нарушилось тот же час, как только родились близнецы: Иринка и Игорь. В суетливых делах многодетной семьи, которые надеялась разделить с ним жена, муж, не умевший и не хотевший о ком бы то хлопотать и заботиться, увидел не источник веселого счастья, а тяжелые хлопоты и заботы. И, казалось бы, вопреки здравому смыслу начал пить, буянить. И вот случилась беда – умерла жена.

С Верой он сошелся и впрямь по наущению отца. Но и в этот раз он думал не о детях, а прежде всего о себе, надеясь обрести сытную и спокойную жизнь. Такую, какая была у него с первой женой. В общем-то, он ее получил. И, боясь ее потерять, не задумываясь, отказался от собственных детей.

Говорил я и с ребятишками. Тяжело переживают они происшедшее, уже многое понимают. Старшему – 13 лет. Эгоизм и безответственность Петра Селина нанесли тяжелую душевную травму не только детям, но и Калистрату Андрияновичу с Анастасией Ивановной, взявшим на себя заботу о воспитании внуков. Да и Вере тоже. Разрушены добрые начала ее души. Выглядит она какой-то потерянной. И на мой вопрос, что же связывает ее с Петром, – отвечала сбивчиво, путано, говорила о проходящей молодости и боязни одиночества:

– К тому же дом вот строю. Без мужчины трудно…

Я смотрел на этот недостроенный дом и думал: что ж, наверное, со временем докроют крышу, в комнатах появится мебель, но вряд ли в том доме поселится счастье, если в нем не нашлось места для родных детей Петра Селина.

 

Сэкономили… На детях

Это был не первый дом, к которому мы подходили сегодня. Но, как и на предыдущих, на дверях его красовался замок. Ребятишки на время остановили возню у крылечка и с любопытством посмотрели в нашу сторону.

– И вы полагаете, что мать, оставив их на целый день без присмотра, спокойна? – спросил я председателя колхоза А.И.Иванисова. Анатолий Иванович молчал.

С А.И.Иванисовым меня свело письмо, вернее, жалоба в его адрес. Вот ее суть. Несколько лет назад общее собрание колхоза имени Калинина Прохоровского района Белгородской области вынесло решение построить детские ясли. Вскоре, выполняя задуманное, хозяйство закупило в дальнем селе сруб и перевезло его на центральную усадьбу. Строители собрали неплохой домик. Но новоселье справили в нем не детишки, а… новый председатель.

Скажем сразу: автор письма, пожелавший остаться неизвестным, изрядно сгустил краски, а то и вовсе перепутал их. Знакомство с Иванисовым, избранным в феврале нынешнего года председателем и работавшим до этого секретарем партийной организации в соседнем колхозе, убедило: человек он честный и не позволит ни себе, ни кому-нибудь другому позариться на общественное добро. Окончивший не столь давно Харьковский сельхозинститут, молодой специалист пользовался авторитетом везде, где б ни работал. Хорошо отзывались о нем и секретари райкома партии, и колхозники, с которыми довелось говорить, проверяя письмо.

В дом Анатолий Михайлович въехал действительно. Но не самовольно, а по совету членов правления. Шутка ли, председатель ездит на работу за 25 километров! А если не ездит, то спит в конторе. И это семейный человек, у которого жена и двое детей. Да и сам метод «руководства хозяйством с переездами» в общем-то давно осужден. Более того, ясли в этом доме никто открывать не планировал. Мы перерыли все решения общих собраний за последние пять лет и нашли только одно постановление, датированное мартом семьдесят второго года, где шла речь о строительстве детских яслей в новом месте, так как старые находятся рядом с фермой. В прошлом году их совсем не открывали, а в доме занятом ныне председателем, размещались шоферы, приезжавшие на уборку из города.

Итак, факты не подтвердились, и письмо можно сдать в архив. Однако не будем спешить. Ведь как бы то ни было, ясли-то в колхозе закрыты.

– Так нет же нужды в них! Сами бригадиры мне говорили, – сказал Анатолий Иванович, когда я повернул разговор на эту тему. Он, похоже, неподдельно удивился. И я понял, что председатель искренне полагает: не велика беда, если нет в хозяйстве дошкольных учреждений.

– По всему колхозу вряд ли наберется малышей двадцать пять, которых можно бы водить в ясли…

– А точнее, сколько?

Анатолий Иванович не знал. И не потому, что работал тут сравнительно недавно, нет. В Прохоровском районе не каждый председатель и со стажем может ответить на подобный вопрос. Не очень-то строго спрашивают еще, если где-то на «детский участок» смотрят порою как на дело второстепенное. Не потому ли во всем районе здесь действует круглогодично только один детский комбинат? Даже в райкоме партии пришлось услыхать суждение: «Экономически нецелесообразно открывать ясли и сады». А руководители хозяйств разъяснили почему: «Откроешь на центральной усадьбе дошкольное учреждение – и туда непременно захотят устроить своих ребятишек родители из соседних сел. А как доставлять их? На машине? Хлопотно. Да и недешево. Пусть лучше матери дома сидят. Не так уж много у нас семей, где малые дети».

Как сидят летом матери дома, мы убедились по обходу, с которого начали этот рассказ. Дверь на замке, дети на улице. Вот семья Николая Колодезного. В колхозе работают он сам и жена. Двое ребятишек дошкольного возраста – под присмотром старшего восьмилетнего сына. Я спросил Николая: хотели бы они отправить детишек в садик? И бригадир строителей в присутствии председателя дипломатично отвел глаза в сторону.

Не скрою, встречались в хозяйстве семьи, которые твердо говорили о своем нежелании отдавать ребятишек в ясли или сад. Но даже в таком случае отказываться от строительства яслей не резонно. Наоборот, нужно строить! И убедить родителей, что лучшей формой воспитания является сочетание семейного и общественного влияния.

Мы нередко говорим: дети наше будущее. Но порой не задумываемся над смыслом этих слов. Когда-то деревенские семьи многодетными. А сейчас молодой поросли маловато. И уже многим хозяйствам не хватает молодых рук. И как один из факторов этого – недостаток на селе школьных и дошкольных учреждений. В наше время почти каждая молодая семья, прежде чем заиметь ребенка, думает о том, как сможет воспитать его.

Возможно, с экономической точки зрения и нецелесообразно открывать в колхозе имени Калинина ясли или садик на двадцать пять человек. Расходы на подвозку, содержание обслуживающего персонала и прочее действительно немалые. Но разве всегда люди делают только то, что приносит им сиюминутную выгоду?

Я вспоминаю встречу с председателем колхоза имени XXI партсъезда из Корочанского района А.Д. Михайловым. Думающий руководитель хозяйства, примыкающего непосредственно к районному центру, первое, что сделал, придя в колхоз, – построил ясли-сад. И предотвратил тем самым утечку молодых кадров в город.

Открытие яслей и сада стало для нас вопросом первостепенным, – рассказывал мне председатель из другого колхоза – имени Свердлова Ракитянского района В.И.Чеботарев. – Мы создали для молодежи хорошие условия труда, помогаем им строить дома. Около двухсот молодых парней трудится в нашем хозяйстве. Сколько свадеб должно быть! Но, боюсь, если мы не откроем детский комбинат, долго молодые у нас не проработают. Будем строить. Воспитателей уже подготовили.

Среди других областей Российской Федерации белгородские села по обеспечению дошкольными учреждениями выглядят неплохо. Но эта обеспеченность была бы намного выше, если бы руководители хозяйств не боялись хлопот и расходов на подвозку детей, на содержание яслей и садов с небольшим количеством ребятишек. Как открывают такие учреждения в колхозах и совхозах Ивановской области, даже если проживает в хозяйстве двадцать ребят. Как возят в детские дошкольные учреждения, расположенные на центральной усадьбе, мальчиков и девочек из сел и деревень, удаленных от центра на восемь километров и более, ленинградцы.

Настоящий руководитель несет ответственность за будущее не только административную, но и нравственную. Он не допустит, чтобы в доме, предназначенном для детей, размещались, скажем, шефы-шоферы или кто-то другой. И не будет считать, во что обойдется забота о людях. Потому что она – неоценима.

 

Не ко двору

Вроде и недавно все это было. Светлое майское утро. Зеленый луг за околицей. Иван счастливый и гордый, ведет ее, статную, юную, как маков цвет, вдоль деревни в родительский дом. Шумная свадьба, веселье и возглас свекрови за пышным столом: «Да такая невестка украшением двора у нас станет!»

Не стала…

Шумит, злится за окном разбушевавшаяся к ночи метель. Сквозь завывания пурги будто слышатся Вере обидные слова той, которую больше трех лет звала она мамой: «С мужем тебя разлучила, разлучу и с сыном». В страхе забилось сердце, соскочила с кровати – и к Николке. А тот спит себе крепко и сладко. Вздохнула облегченно, села рядов на стул. Поднялась Василиса Ивановна:

– Ты чего встрепенулась доченька? Успокойся. Ты ж в материнском доме.

Она успокоилась. Ей вообще давно уже лучше. С той самой поры, как покинула дом свекрови, развелась с Иваном. Вон и соседи говорят: оживает понемножку Вера – румянец на щеках появился, повеселели потухшие было глаза. Да и то, сколько же страдать человеку.

…Иван Дацковский на все в жизни смотрел глазами матери – женщины властной и суровой. Он и жене своей молодой с первых же дней старался внушить покорность и особое уважение к дому, в который она пришла.

Ты смотри, куда взяли тебя! Не чета хатенке, в которой жила с матерью, – заметил как бы мимоходом молодой супруг на третий день после свадьбы.

Вера непонимающе взглянула на него: какое имеет это значение? И, сама простота, возьми и да скажи:

– Уж ты меня, Ваня, никак, бедностью попрекаешь?

Смутился было Иван, забормотал невнятно:

– Да я это так… Когда тебе зарабатывать да наряжаться-то было? Училась… Ничего, теперь ты хозяйка, и все будет у нас… – И осекся, оглянувшись на мать, зорко следившую за невесткой.

Не понравились ей слова сына. «Ты чего вроде оправдываешься?» Не понравились и слова невестки. Где обожание в них? Где признательность? И, обернувшись к снохе, заметила:

– Куда вам хозяйничать. Я сама еще в силе, смогу содержать дом. – Что вы, матушка, я и не собираюсь хозяйничать! – ответила Вера, но и тут не угодила свекрови.

Поджав губы, та процедила:

– Оно, конечно, за чужой спиной легче жить!

В доме повисло какое-то оцепенение. Непонятное состояние тяжести, задавленности стало овладевать Верой. И чем дальше, тем больше.

Мария Павловна была и впрямь еще в силе. Вера убедилась в этом, когда вместе с ней полола сахарную свеклу. Как ни старалась невестка, но от свекрови отставала. Посмеивалась Мария Павловна, шагая с работы домой, а за ужином все поглядывала с ехидцей на Веру, и от этих взглядов ложка из рук у невестки валилась. А свекровь опять: «Что ж, доченька, кушаешь плохо? Моя еда тебе не нравится, что ли? Или, может, и ешь ты так, как работаешь?»

Дацковских в селе не любили. За необщительность, прижимистость. Когда Вера выходила замуж, многие предупреждали девчонку: «Нелегко тебе будет». Но она верила: Как-нибудь уладится. Конечно замужняя жизнь труднее девичьей: больше обязанностей. Ей и мать говорила об этом. Но она ведь любит Ивана, а он ее.

…В этот день особенно сильно палило солнце. Вера с утра чувствовала себя неважно. Но бросить загонку не могла. Свекровь сердито поправляла ее огрехи. «Вареная какая-то жена твоя, – недовольно выговаривала она вечером сыну. – Не будет работницы из нее!» И Иван, которому Вера хотела признаться, что нездоровится, забурчал: «Что ты, в самом деле, Вера, такая!..» Она застеснялась и ничего не сказала ему.

На другой день ей стало хуже. Опасаясь горьких слов, Вера решила переболеть у матери. Сказав Марии Павловне, что хочет навестить матушку, сноха отправилась в родную деревню, не дождавшись с работы мужа. Она не пришла к Дацковским ни вечером, ни на другой день. Иван забеспокоился, хотел было бежать к теще, но мать остановила: «Не унижайся. Будь мужчиной».

О том, что жена лежит в больнице, он узнал через три дня от тестя. Стушевался, засобирался в дорогу, захотелось немедленно извиниться перед Верой, сказать ей ласковое слово, которое он уже забывать стал, но Мария Павловна насмешливо отговорила его: «Ну и выбрал жену!..»

Вера выздоровела, но врачи советовали ей временно остерегаться тяжелых работ – ведь она собиралась стать матерью.

Иногда свекровь уезжала в город. И тогда Вера оставалась за хозяйку. Отношения между супругами в эти дни прояснялись, теплели. Жена уверяла, что здоровье ее крепнет и скоро ей совсем станет хорошо. Иван ловил себя на мысли: «Да ведь она меня никак утешает? А наоборот бы надо-то!» Но приезжала свекровь, заводила разговоры о бестолковщине молодежи, смаковала деревенские сплетни, и в доме снова воцарялась тяжелая атмосфера.

Роды у Веры были нелегкие. Молодая мать ослабела, Но когда выписалась из роддома и прибыла с младенцем на руках к свекрови, первое, что услышала от нее, был очередной упрек: «Вон раньше-то бабы уже на третий день после родов на работу бегали».

Невестка бегать не могла. Она все больше и больше замыкалась в себе, выплескивая всю неистраченную любовь и нежность на сына, чем очень раздражала Ивана. Как человек слабохарактерный, он был очень обидчив и упрям.

Обстановка в доме накалялась. Вера, как следует не окрепнув, снова попала в больницу с ребенком. На сей раз муж не торопился ее навестить. Его поведение возмутило односельчан. Ивана вызвал на беседу председатель сельсовета. Под таким напором пришлось-таки ехать к жене и сыну. Но уж лучше бы не ездил! Больничные нянечки рассказывали потом: «Сколько работаем, а такое первый раз видели. Отец родной, а гостинца мальчишке не привез! А как с женой говорил! У здорового человека от таких речей все внутри оборвется. «Вылечат тебя, – спрашивает, – тебя здесь или нет? А то женюсь».

Из больницы к свекрови и мужу Вера уже не вернулась. А вскоре состоялся и развод.

Но не закончились на этом беды молодой женщины. До сих пор не обрела покоя ее душа. Отведет сынишку в детсад и боится, а вдруг сегодня опять придет туда, как не раз уже было Мария Павловна и начнет внушать несмышленышу, какая плохая мать у него.

…Эх, Мария Павловна, Мария Павловна, думаю я, к вашей бы энергии да хоть немного чуткости материнской, благожелательности и доброты! И не было бы, наверное, сейчас, разбитой семьи, а невестка и впрямь стала бы радостью дома. И еще думаю, кто из нас, родителей, не желает счастья детям своим? Особенно в личной, семейной жизни. Но как часто из-за предвзятого отношения к зятю или невестке, из-за нашей нетерпимости и прямолинейности страдают молодые.

Двое выходят в жизнь. Они очень нуждаются в совете, участии. И кто, как не родители, с их опытом, житейской мудростью, могут оказать им добрую помощь. Умная, тактичная подсказка не обидит – доброта всевластна. И как обидно, как досадно, что иногда вместо этой помощи, этой доброты пожилым человеком забивается между молодыми клин зла. И сколько их, разбитых вот так семей!

Что же касается семьи этой, я бы заступился еще и за маленького Николку. Кто даст гарантию, что находящийся в такой обстановке – между бабушкой и матерью – он вырастет крепким и ровным парнем? Не скажется ли это на его характере, психике. Потому и хочется сказать в заключении: если об этом не думает Мария Павловна, то должны подумать местные власти. У Веры на сына права матери. Права неоспоримые.

 

Случай на дороге

Мальчик лежал на сырой, в бурых пятнах, траве, наверное, более получаса. Жгучая боль не давала ему подняться на ноги, он чувствовал, как капля по капле из него уходит тепло жизни. Над головой пролетели утки. Невдалеке грянул выстрел. «Охотники» – и в сердце вернулась надежда. Он собрал последние силы и крикнул: «Помогите!». И – чудо! Его услышали. Поблизости раздались шаги человека. Дяденька в охотничьей куртке склонился над ним. Участливое выражение лица, твердый, спокойный голос: – Я – доктор. Не бойся. Что с тобой? – С березы упал, – прошептал мальчик.

Потом ему было еще больнее, и кровь, казалось, хлынула сильнее, когда человек перевернул его на бок и стал осторожно извлекать металлический штырь, на который напоролся подросток. Совершив эту операцию, врач взял пострадавшего на руки и понес в сторону дороги. На поле его догнали мальчишки.

– Скорее к дороге, – сказал им доктор, остановите первую же машину. Надо срочно везти в больницу.

Ребята умчались. Доктор, тяжело дыша, шагал через каналы и лужи, не обходя их. В сапогах хлюпала вода. Он спешил.

…Водитель первой выскочившей из-за поворота машины доставить пострадавшего до районной больницы отказался.

– Бензину нет. До Борщевки, если хотите, свезу.

Борщевка находилась от райцентра еще дальше. Это никак не могло устроить врача, четко представляющего критическое состояние раненого. Попытался объяснить это водителю, но тот упрямо стоял на своем.

– Дяденька, еще машина! – воскликнул кто-то из ребятишек.

Это была удача. Все-таки час вечерний, день воскресный, дорога не основная. Движение на ней и в будни небольшое. И может, эта машина – последняя возможность спасти человека. Врач решительно встал на дороге. А все, что произошло потом, было невероятно, противоестественно. И сейчас, по истечении времени, трудно представить, как могло случиться такое. Доктор получил сильный ушиб бедра, ключицы, сотрясение мозга и глубокий шрам под глазом. Так отреагировал второй водитель на требование врача довезти до районной больницы мальчонку, нуждающегося в немедленной операции.

Когда ошарашенные ребята и избитый взрослый человек пришли немного в себя, машин уже не было. Мальчик по-прежнему был на обочине и стонал:

– Пить, пить…

Юру Антонова довезли до ближайшего населенного пункта на велосипеде проезжавшие мимо ребятишки, а оттуда уже «скорая помощь доставила его в райцентр. Три часа заведующий хирургическим отделением Клинской районной больницы С.В.Самохин вел на операционном столе борьбу за жизнь. А в это время врач В.А.Шкурко (это он вынес Юру из леса) рассказывал об инциденте на дороге дежурному Клинского отдела внутренних дела. У Виталия Алексеевича кровоточила рана на лице, и дежурный, видя, как бледнеет доктор, вызвал «скорую помощь», участливо спросил:

– Чем это он вас?

– Бутылкой с пивом…

Водителя первой машины органам милиции удалось разыскать в ту же ночь. Им оказался Евгений Матыско, тридцатичетырехлетний мужчина, работающий в совхозе «Слободской». Второго шофера, избившего врача, нашли на другой день утром. Это был Алексей Якунин – шофер того же совхоза. Всю ночь водитель находился неизвестно где, машину в гараж не ставил.

…Беседую с Матыско. Он стыдливо отводит глаза в сторону, ежится, как от холода: «Конечно, надо б везти мальчишку, покуда хватило бензина, а там на руках нести. И как это я не додумал – сам не знаю…»

Алексей Якунин вины за собой не чувствует:

– Мальчишку на дерево я не сажал, – иронизирует он. – Подумаешь, поцарапался. Операция? Врачи теперь что угодно скажут…

Смотрит с усмешкой. Его нисколько не волнует ни то, что произошло на дороге, ни то, что думают и говорят о нем люди.

А люди гневно, сурово осуждают бездушие, бессердечие. Из разговоров с рабочими складывалось впечатление, что Якунин внутренне уже давно был готов к моральному преступлению. Шоферы поведали о нечистоплотности этого человека, о том, как отобрали у него в свое время за браконьерство ружье, а совсем недавно оштрафовали на пятьдесят рублей. «А посмотрите на его машину, новая еще, но вся избита… Да что там говорить. Этот человек может и за рулем выпить».

Как же Якунин дошел до такого? А очень просто – он возит директора совхоза А.П.Панкратова, и ему многое прощается. Совхозной машиной водитель пользуется почти как своей. И, кстати, не скрывает этого. Он и на следствие в милицию приехал на ней.

Знает директор и о «грешках» Якунина, связанных с охотой, но закрывает на это глаза и «аттестует» личного водителя с лучшей стороны.

В оценке поведения Якунина удивляет беспринципная позиция заведующего гаражом В.М.Телегина, главного инженера совхоза В.И.Михайловского, которые стремятся выгородить его. Ни секретарь партийной организации совхоза С.И.Осипов (Якунин член партии), ни председатель рабочкома В.И.Курбатова не подумали обсудить в коллективе поведение Якунина и этот из ряда вон выходящий случай на дороге. Хотя надо заметить, в соседних колхозах и совхозах, куда моментально докатилось известие об этом происшествии, провели с водителями разъяснительную работу, осудили поступок Якунина как порочащий звание человеческое.

 

Черствые души

В хутор этот приехали они лет двадцать назад. Спрыгнули ребятишки с грузовика – пестро и шумно стало на улице. Перебравшись из дальнего горного селенья, стала обосновываться в Новом Зеленчуке многодетная семья Василия и Веры Трегуб. Поначалу приютились в старенькой пристройке у знакомых.

Что там говорить, нелегко приходилось. Затеяли стройку дома, раскапывали целину под приусадебный участок. Дети постарше учились, а младшие (на двоих шесть лет) – на руках у матери. Трудно было Вере Андреевне, самой седьмой, хозяйство вести домашнее – да ведь что поделаешь, надо жизнь устраивать. И она устраивала. Не спала ночей, не жалела теплоты душевной – лишь бы детишки сыты, обуты, одеты были, лишь бы здоровыми росли, в школе учились получше.

Постепенно у Трегубовых стало все налаживаться. Справили новоселье. Зацвел по весне молодой сад. А потом начали выходить на самостоятельную доргу старшие – два сына и дочь. Закончили учебу, устроились работать по разным городам. Вскоре обзавелись семьями.

Пролетело незаметно еще несколько лет. «Выколашивалось» младшее поколение Василия и Веры Андреевны. С каждым днем расцветала дочка Надюшка. Подрастал самый маленький – Виктор. Хлопот семейных у Веры Сергеевны вроде поубыло. И стала она подумывать о том, что неплохо бы ей начать поактивнее в колхозе работать. Но муж, сам-то особенно не увлекавшийся колхозными делами, узнав о намерении жены, категорически возразил:

– Что, дома забот мало? Только успевай управляться…

Вера Андреевна повела было разговор, что ведь надо дальше глядеть. Годы уходят, а не еще и пенсия не выработана. Но Василий снова оборвал жену:

– На что она тебе, подрастут дети – помогут.

Последние слова подействовали на Веру Андреевну утешающе. Конечно, кто как не дети – опора в старости. А тут еще Надежда объявила о своем намерении выйти замуж. Началась предсвадебная сутолока, и снова закрутилась она по дому, «как белка в колесе».

После свадьбы остался погостить средний сын с невесткой и ребятишками. Понравилось им в хуторе. На следующий год обещали опять приехать. Проторили дорожку на «сельский курорт» и другие дочери и сыновья. Отпуск в деревне провести – худо ли. Воздух чистый, продукты свежие, а как встречает детей и внуков мать – кажется и устали не знает! Летает, как на крыльях, от печки к погребу, от погреба к огороду, норовит помидор да яблоко порозовее сорвать, пирог попышнее спроворить. А уж без гостинца никто из деревни в город не возвращался. Василий нередко ворчал на жену:

– Все готова отдать. Так и самим ничего не останется. – Полно тебе, – отмахнется Вера Сергеевна, городишь сам не зная чего.

Эх, Вера Андреевна, золотое твое материнское сердце. И кто гадал-думал, что вскоре огорчит, омрачит светлую душу твою черная неблагодарность!

Первый гром – муж «задурил» на старости лет. Да только ли на старости? Говорили же, не раз говорили добрые люди: не очень-то убивается на работе Василий, плохой пример детям подает, не больно о семейном тепле заботится. «Не надоест вам языками чесать», – отмахнется бывало, услышав это, Андреевна.

Но, оказалось, со стороны-то люди видели больше. Ушел к другой женщине Василий Трегуб. Развелся с Верой Андреевной. Как раз в тот год, когда младшему, Виктору восемнадцать исполнилось, и закон не мог уже принудить Василия оказывать материальную помощь.

Удар для Веры Андреевны был настолько велик, что слегла она в постель. Ухаживали за нею соседки. И, спасибо им, встала на ноги.

С тех пор прихварывала Андреевна частенько. Сказались бессонные ночи, бесконечные хлопоты и заботы, да и годы давали о себе знать, как-никак за пятьдесят пять перевалило. Однако потихоньку за хозяйством следила. Жить-то надо.

Летом снова приехали дети в гости, отца бранили, о беде семейной сокрушались, но о трудностях материнских в материальном плане речи не вели. Да и не желала никакой помощи Вера Андреевна. Спасибо за то, что не забывают, приезжают.

А Василий Трегуб между тем не ужился и в новой семье, опять перекочевал, правда, брака не регистрировал. Однажды, собираясь приколотить какую-то доску на чердаке, сорвался с лестницы и разбился насмерть.

Наследство его делили на пять частей, на пятерых детей. Вера Андреевна не мешала этому. Все правильно. Какая она участница, коль разведенная.

Поделили на пять частей и сумму, вырученную от продажи дома. И все было бы хорошо, если вдруг Катя, старшая, не спросила:

– Мам, говорят ты после развода двести рублей отцу задолжала. Успела отдать-то?

– Нет, – ответила старушка, не понимая, к чему клонит дочка, – двести рублей за мной осталось.

– Так ты отдай их нам, а мы меж собой поделим.

Вера Андреевна растерянно заморгала глазами. Разве так шутят. С мольбой обвела взглядом других ребят – смотрят цепко. Пробормотала:

– Нету, дети, сейчас денег у меня.

…Мелькает перед моими глазами злое лицо младшей дочери Веры Трегуб – Надежды. (Я приехал к ней первой по письму из Нового Зеленчука, поведавшему об этой невероятной истории). Не выходит из памяти надрывный крик:

– Затвердили все: родные, родные! Какие мы ей родные, кроме Витьки. Наша родная мать умерла, а отец женился вторично.

Это была… правда. Действительно Вера Андреевна выходила замуж за вдовца, на руках которого осталось четверо ребятишек. Младшей, Надюшке, было тогда полгода. Это ее, крохотную и беспомощную увидела она сразу же, когда зашла к соседу после смерти его жены, чтобы посочувствовать горю. Увидела и заплакала от жалости…

Обидно и горько сознавать ей, что оказалась она обманутой мужем, но еще больнее чувствовать, что выросли черствыми и дети. Где-то умом она понимает: потому и выросли они эгоистами, что перед взором их был пример не только доброты и отзывчивости, но и холодной, жестокой расчетливости отца. А материнское сердце не приемлет жестокости.

Вот сидит она, сгорбленная, в старенькой вязаной кофте, вытирая белым платочком слезящиеся глаза:

– На алименты на них подать? Что вы, что вы! Разве можно позорить. Родные же они мне…

 

Не меняя фамилии

Широкая деревенская улица ему кажется узкой. Он идет по ней, робко прижимаясь к домам, ежась, как от холода. Анюта, маленькая голубоглазая девочка, приоткрыв дверцу крыльца, выжидательно смотрит на него. Ведь это ее отец. Она все еще надеется, что папка сейчас шагнет к дому, подымет ее на сильные руки, прижмет к своей груди, спросит ласково: «Ну, как дела в школе, ласточка моя?» – «Хорошо», – ответит она. И тоненькими ручонками обовьет батькину шею, прильнет к его загорелой колючей щеке. Но он торопливо проходит мимо, сворачивает в переулок и быстро идет к другому дому, где тоже есть маленькая девочка, но вряд ли она ждет этого человека так, как ждет его Анюта.

Когда в семье случается разлад, сильнее всего от него страдают дети. И нет ничего более мучительного, чем видеть детскую боль. Наверное, это понимает и Яков Гиб. Потому-то и избегает он встреч со своими детьми, в глазах которых застыло само несчастье.

Вчера, когда ребятишки были в школе, а Раиса (он знал это) ушла на ферму, перебежал осторожно деревенскую улицу и шмыгнул в калитку своего дома.

Открыв дверь, остановился у порога.

– Яша, это ты? – раздался слабый женский голос. – Вернулся, наконец…

Постарела, сдала мать со дня его ухода отсюда. Морщины еще глубже въелись в ее неподвижное, разбитое параличом лицо. Сказать ли ей, что он пришел не совсем, а только на минутку? Промолчал, не решился.

В глубине души он уже раскаивался, что зашел к матери. Ведь она, наверняка, на стороне Раисы, которая, как и раньше, при нем, безропотно ухаживает за больной свекровью. Но нужно было как-то оправдать свое поведение в глазах соседей. Ушел от семьи, бросил родную мать. Где бы ни появлялся он сейчас – всюду смотрели на него сурово и непримиримо глаза односельчан.

Он стоял у кровати старушки и глухо говорил: «Я скучал по тебе, мама». Мать в ответ только плакала. Ведь Яшенька, старшенький, был у нее любимый. Сколько лиха она хлебнула, а вырастила его. Вдова, на руках которой было пятеро ребятишек, тянула их из последних сил. – Всех подняла, – говорила она мне потом. – Все людьми выросли, у всех семьи крепкие, только этот непутевым оказался…

Белые губы старушки сомкнулись, лицо выражало отчаяние. Легко ли матери сказать такое о сыне?

– А он к себе, в другую семью не звал вас? – спросил я. – Приглашал. «Пойдем, – говорит, – мам, к нам жить». Да только вижу я: сказал он это и – испугался. А вдруг я и впрямь соглашусь. Что тогда? Ведь его подруга новая ухаживать за мной не станет. На что ей старуха, если она и Якова-то, посмеиваясь, папашей называет. Как-никак на пятнадцать лет он старше ее».

Яков Гиб слыл в селе порядочным человеком и семьянином. На людях вел себя тихо. Аккуратно посещал родительские собрания, выступал там. И мало кто знал о его скандалах в семье, о том, что попивает он и сожительствует с женщиной, которая находится у него в подчинении. Этот обходительный человек сказал как-то своей жене: «Вынесешь сор из избы – пеняй на себя. Уйду совсем. Денег на хлеб не дам».

Он запугивал жену. Его устраивало терпение супруги, распутная жизнь и внешнее благополучие. Выдавал себя за примерного семьянина, непьющего человека. И люди не сразу разобрались в нем. Выдвинули на должность заведующего фермой.

К этому, собственно, и стремился Яков. Цинично похвалялся теперь перед женой: «Не вилами да лопатой машу. Есть время и для других занятий».

Да, времени у него было достаточно. Заботами по дому себя не обременял. Все делала жена: обстирывала, обмывала большую семью, успевала содержать в порядке сад и огород. И, конечно, в колхозе работала. Труднее стало, когда разбило параличом мать Якова, и Раиса вынуждена была оставить ферму. И именно в эти трудные созрело решение у Гиба бросить многодетную семью: слишком много с нею хлопот.

Говорят, нет такого виноватого, который бы не привел в свое оправдание хотя бы один аргумент. Оправдывает свой поступок и Яков. «Жена опозорила меня», – заявил он. – «Каким же образом?» – спросили его. – «Рассказала секретарю парторганизации о том, что гуляю».

Протокол партийного бюро, на котором обсуждалось поведение Гиба, отразил, разумеется, не все, что было высказано в его адрес. Выступающие выразили презрение этому человеку. О великой ответственности перед государством за воспитание детей говорил старейший коммунист И.И.Постоев, сосед Якова по дому и невольный свидетель его семейных скандалов. Коммунист Е.Н.Проскурин сказал, что моральная распущенность наносит ущерб не только семье, воспитанию детей, но и всему обществу.

Человек, поправший нормы коммунистической морали, не имеет права носить в кармане партийный билет. Так и решили коммунисты колхоза. Тот, кто предал своих детей, мать и жену, может легко предать и интересы других людей. Это поняли работники фермы, которой руководил Глеб. Поняли и отказали ему в доверии.

Мне не хочется говорить здесь об отношении к Гибу его «подруги» – Людмилы Кудрявцевой. Скажу только, что отца для своих детей (их у нее трое) в его лице она не нашла. Да и может ли быть таковым человек, оставивший шестерых родных сыновей и дочерей?! Мне поведали: старший сын Людмилы ушел жить к бабушке, другой, избегая встреч с новым «папашей», часто ночует у соседей, и только малолетняя Лариса ничего не понимает.

Гиб теперь скинул маску. Ни к чему разыгрывать из себя непонятого, страдающего, если родная мать во всеуслышание назвала его предателем. На другой день вечером, не глядя в глаза односельчанам, прогуливался мимо бывшего своего дома, прекрасно зная, что все ребятишки, жена и мать смотрят сейчас на него из-за занавесок.

Анюта забилась в темный угол бабушкиной комнаты и зажала бледное личико ладошками. Хмурый ходил по комнате Володя. Куда делись его смех, веселые рассказы, озорство! Старший сын Костя, десятиклассник, строго глядел на младшую сестренку. Его тонкая юношеская фигура выражала решительность и непримиримость. Костя ненавидел человека, по ласке которого так скучала маленькая, доверчивая Анюта. Он ушел в другую комнату, взял в руки тетрадь и авторучку…

Яков шагал по улице. И не знал, какой страшный приговор выносил ему сын в письме в редакцию. «У меня есть два брата и три сестренки, – писал Костя. – До недавнего времени был у нас и папа. Теперь папы не стало». Закончил резко и жестко: «Если будете писать об отце в газете, то не меняйте его фамилии: он этого не заслуживает».

Когда-нибудь Яков Гиб поймет, какое это бесчестие – быть презираемым родными детьми!

 

Урок

В детстве Николай очень любил лошадей. Бывало, возьмет дома хлеба – и в конюшню. Интересно так. Кони фыркают, тянутся к ломтику, нежно губами берут из рук мальчонки. Со стороны посмотреть: целуют ладони ему гривастые кони.

Как-то за этим занятием застал его отец. Зыркнул глазами: «Другие домой несут, а ты из дома. Пошел вон отсюда!»

Потом, спустя много лет, когда милицейская машина будет увозить Николая из села, он вспомнит этот случай, этот первый урок жестокосердия, скупости, преподнесенный ему родным отцом. Вспомнит и не подаст на прощание руки и опешившему, согнутому горем Николаю Митрофановичу.

Митрофаныча за глаза односельчане звали «Гребенюком». Он и верно, все, что можно и что нельзя подгребал к себе. Работая на ферме, прикармливал группу коров своей жены чужими кормами. Ему ничего не стоило поживиться колхозным добром и «плохо лежащим» добром соседей.

Под стать мужу была и Федора Ивановна, женщина сварливая, на руку нечистая. Мелкие кражи, которые Митрофаныч совершал довольно часто, она расценивала как смелость и ловкость мужчины, крестьянское умение жить.

В селе рассказывали мне: однажды пришли, было, члены правления на усадьбу Власенко, чтобы отобрать у них клеверное сено, которое Николай вместо общественного двора свез на свой собственный, а навстречу Федора Ивановна. «В поле, – говорит, – надо стеречь сено, а не здесь искать! Тут все мое!» Потоптались на месте правленцы, да и отступили под таким напором.

Вспоминают в селе и такую историю. Как то на прифермерском участке накосил Митрофаныч люцерны, натолкал в мешок и понес домой. Да тяжеловата ноша оказалась, присел отдохнуть. Тут-то и подошел к нему зоотехник Пономаренко. Совестит его: «Что же ты на колхозном поле траву косишь». А он в ответ с улыбочкой: «Это я для колхозных буренок стараюсь, не отнесешь ли товарищ специалист?».

О проделках отца хорошо знал Власенко-младший. На его глазах прятала по укромным местам «принесенное» мать. А когда мальчишка подрос, отец и его стал приобщать «к делу». Однажды стащил Митрофаныч патоку в колхозе, припрятать хорошенько не сумел и попался. Казалось не уйти ему в этот раз от ответа. Нет, выпутался, научил сына, чтоб взял тот кражу на себя. По глупости, мол, по малолетству я это, простите, добрые люди.

Отделался Власенко штрафом. На радостях купил пол-литра, налил рюмку сыну: «Пей, пострел. И знай: не пойманный – не вор».

Если бы в те годы Николаю Митрофановичу кто-либо сказал, что когда-нибудь он будет крепко наказан тем, чем грешил всю жизнь, он, наверное, откровенно посмеялся в лицо этому прорицателю. Но время шло. Сын его, росший в окружении лжи и лицемерия, в обстановке, где разрушались изначальные святыни, входил в жизнь злым, нахальным и желчным. И относился он так не только к окружающим, но и к родителям.

Уже в детстве в характере его стала проступать какая-то озлобленность на всех. Забираясь в огород к соседям, он не только обирал огурцы или помидоры, но и вырывал растения, не только обтряхивал яблоки с деревьев, но и ломал ветки. В Иржевце помнят, как он сбросил с телеги школьника Толика Супруна и тот сломал себе ногу, как обокрал фуражный склад и забрался средь бела дня в колхозный курятник за птицей. Но все это тогда не очень беспокоило Власенко-отца. Его волновало другое: что Николай ворованное несет не домой, а старается продать где-нибудь и пропить.

Потом, когда Власенко-младший совершит крупную кражу и будет привлечен к уголовной ответственности, в редакцию из Иржевца придет письмо, в котором односельчане, рассказывая о проступке Николая, скажут в конце, что следовало с ним вообще-то посадить на скамью подсудимых и его родителей. Это ведь они ему давали уроки бесчестия.

Я встретился с Власенко-старшим у него дома. Это был уже далеко не тот «герой», который некогда в любых обстоятельствах держался самоуверенно. Понятное дело, расставаться на старости лет с сыном и, быть может, даже чувствовать, как искалечил судьбу ему, нелегко.

– Жена и вовсе в больницу слегла, – сказал он уныло и отвел в сторону глаза.

Сколько раз выходил этот человек, как казалось ему, сухим из воды, минуя расплату за свои делишки. Сколько раз радовался он этому, не подозревая, видимо, что наказание рано или поздно все-таки придет к нему. Пусть не в судебном выражении, а в презрении односельчан, в одиночестве, которое так мучительно и страшно в преклонные годы.

Стоит ли говорить, что разговор наш не клеился, хотя он и не отрицал фактов, приведенных в письме, не отметал обвинений, которые выносили ему односельчане.

– Конечно, я виноват. Но Николай давно уже самостоятельный человек. Работал в коллективе. Почему товарищи-то его не одернули, не остановили?

Вопрос, конечно, по существу. До того, как встретиться с Власенко-старшим, я сам задавал его животноводам фермы, где работал Николай, руководителям хозяйства. Никто на этот вопрос определенного ответа не дал. Действительно, не очень-то требовательны были все эти люди к нему.

Многие товарищи по работе, когда заводил я разговор о пьянстве Николая, поведении молодого рабочего, опустив глаза, говорили: – Сам не маленький. Да и личное это дело.

И будто не видели, что личные поступки этого человека наносили урон всему коллективу. Ведь Власенко начал втягивать в делишки свои других. «Личные дела» такого рода никогда не бывают нейтральными для общества, и в коллективе, где забывают об этом, обязательно аукнется той или иной мерой социальных потерь. И в селе Иржевце на скамью подсудимых вместе с Власенко-младшим угодили еще двое.

Так что вопрос, заданный Власенко старшим: «почему товарищи-то его не одернули?», повторяю, был по существу. И все-таки большая доля вины лежит на родителях. Ибо, как бы мы ни представляли себе процесс формирования души человеческой, в основе его лежат первые жизненные впечатления, первый жизненный опыт, которые черпает человек главным образом в семье своей. И если в ранние годы, в домашнем окружении познал ребенок ложь и лицемерие, трудно ждать от него искренности в зрелом возрасте, мало надежды, что вырастет он добрым, открытым к людям.

 

Ходят дети на голове

В общем-то это случается нередко, но, как правило, восторга не вызывает. Но вот перед новым годом побывал я в одной школе, где это самое хождение на голове не только спокойно воспринимается, но и поощряется как строгими педагогами, так и взрослыми дядями и тетями, оказывающимся здесь.

Ненормальная школа, ненормальные ребята и педагоги – скажите вы. И… будете правы. В Московской средней школе-интернате № 24 для детей сирот, где мне довелось побывать, действительно учатся ребята с теми или иными отклонениями в психике, поведении. Или, как говорят специалисты, девиантные дети. Часть из них с врожденными психическими отклонениями, другая склонна к криминогенным поступкам. Воришки, отчаянные лгуны, драчуны-забияки – они в этой компании. Негативная энергия, кипящая в такого рода маленьких наших гражданах, готова в любое время, если ее не контролировать, породить преступное действие.

Но в школе-интернате, вернее в ее педагогическом коллективе, состоящем из людей чутких и одержимых, а стало быть, не совсем обычных, рассудили так: хотя девиантность и отклонение, но никак не преступление. Просто надо уметь направлять необузданную энергию детишек в определенное русло.

Но как найти это «определенное русло». Что оно из себя представляет? Здесь знают теперь ответы на эти вопросы.

Благодаря поисковому энтузиазму, педагогическому таланту бывшего директора школы Галины Федоровны Венедиктовой (ныне начальник отдела социальной защиты в правительстве) и циркового режиссера Виталия Яковлевича Четверикова, глубоко убежденного, что цирковое искусство для девиантных ребят есть лучший способ социальной их терапии. Где, как не в цирке может реализоваться красота и грация необыкновенных человеческих движений, уникальных способностей, когда тот же воришка, с руками ловкими до невероятности, становится по-настоящему маленьким принцем, фокусником, а врунишка, с его быстрой речевой и мыслительной реакцией, – клоуном, конферансье. А уж аплодисменты, которыми публика одаривает на представлениях артистов – это моментальное признание мастерства необходимы каждому ребенку. Не ради ли удовлетворения этой извечной потребности – собственного самоутверждения, признания молодые неокрепшие души и идут нередко на антиобщественные действия, и этим вообще-то естественным свойством человека умело пользуются совсем другие «психологи» – из криминогенной среды.

Школьный цирк праздновал свой юбилей – три года. За это время он не только крепко встал на ноги, но и что доказывает его несомненные успехи – на голову. Это в полной мере подтверждали гимнастические, акробатические номера, представленные Пашей Афанасьевым и Сергеем Шименковым, буффонады Дани Татаринова и Леши Фролова, жонглирование и хождение по канату Славы Панючина и Лены Гвоздевой.

Свои таланты демонстрировали на школьной сцене и другие здешние творческие коллективы: танцевальный, драматический, певческий, пришедшие поздравить юбиляров. Проникновенно «я люблю нежные песни» – как сказала она мне в мини-интервью) исполняла песенку о рябиновых бусах Оксана Шуминова, бурные аплодисменты сопровождали выступление шоу-группы «Рита-Маргарита», танцы в стиле ретро, другие профессионалы с изюминкой детского обаяния исполненные номера.

Словом, дети – всегда талантливы. А девиантные ребята при правильной, умной работе с ними талантливы, быть может даже больше. И не случайно на юбилей в школьный цирк очень-очень много очень уважаемых людей: от работников образования и культуры до спонсоров (между прочим, были среди них и выпускники этого дома-интерната), помогавшим своими средствами (правда, в беседе со мной они избегали слово помощь, предпочитая ему понятие подарок) становлению эстетического воспитания детишек. Было в тот вечер оглашено здесь и намерение благотворительного фонда «Дети и преступность. Конец ХХ века» всячески содействовать развитию циркового искусства в других школах, стремиться ввести его чуть не как предмет повсеместно. Кстати, как выяснилось, эту идею очень поддерживает Юрий Никулин и обещает всемерно содействовать ее претворению в жизнь.

Так что ходите, дети, на здоровье по канату и на голове.

 

На пороге будущего

О них в районе говорят «Нашли друг друга». Вернее было бы сказать – время нашло их.

Когда в Евлахе стали строить новый завод, первый секретарь райкома партии Тагиев пришел к директору Халданской школы Шоюбову:

– На вас надежда, на ваших питомцев, Захид Гамилович. Им работать на заводе.

Директор понимал, чего от него ожидал секретарь – поставить во главу учебного процесса трудовое воспитание школьников. И понимал он, что осуществить это будет не так-то легко. То была пора, когда кое-кто в высоких просвещенческих инстанциях пренебрежительно называл «мозольной педагогикой» это самое воспитание делом, без чего, как потом будет сказано в школьной реформе, невозможно формирование личности и выработка правильных и устойчивых представлений, понятий, привычек.

– Не робейте, Захид Гамилович, – секретарь внимательно всматривался в директора. – С нашей стороны поддержка и помощь будет вам постоянной.

Тагиев сдержал слово. Он поддерживал Шоюбова тогда, когда тот «выбивал» оборудование для мастерских и когда случилось, пошли на него от некоторых родителей в различные инстанции жалобы: что не тому, чему надо, детей их, якобы, школа учит. Потом-то за «трудовую науку» эти же самые папы и мамы благодарили директора, а тогда…

Но пришел со временем и успех. Шоюбова представили к званию «Народный учитель СССР».

– По заслугам отметили человека, – говорит Тагиев. – А что вы думаете, если сейчас у нас на том новом заводе работает молодежная бригада слесарей, в которой одни только девушки, а бригадир Айбениз Нифталиева – депутат Верховного Совета республики, то это случайно? – глаза Эльмана Фарруховича загораются: сказывается кавказский темперамент. – Нет, вы только задумайтесь! Девушки-азербайджанки, круг забот которых (давно ли?) ограничивался лишь домашним очагом да работой в поле, – обладатели таких вот мужских профессий.

– А самое интересное, что это теперь никого особенно не удивляет, – добавляет уже Захид Гамилович. – Вот они, плоды идеологической работы. – И вспоминает вдруг историю, предопределившую еще одно очень важное направление в воспитании ребят и принесшее славу школе – интернациональное.

Привлекаемые успехами халданцев в трудовом воспитании, за опытом к ним зачастили делегации педагогических и школьных коллективов не только из самого Азербайджана, но и из других союзных республик. А четыре года назад решено было здесь провести своеобразный детский фестиваль. Ожидался приезд 350 школьников: украинцев, узбеков, русских, эстонцев…

– Где разместим гостей? – спросил Шоюбов Тагиева, принимавшего активное участие в организации мероприятия. – В гостинице?

– Да где же возьмем мы такую, – ответил тот, – если даже наша районная рассчитана всего лишь на 60 человек… А что, если определить ребятишек по семьям?

Неожиданная эта идея пришлась по душе директору. И началась подготовка. Собрали родителей школьников, объяснили им ситуацию.

– Вы представить себе не можете, с каким пониманием отнеслись халданцы к предложению принять у себя гостей из союзных республик! – восторженно говорил мне Шоюбов. – Каждый хотел взять несколько девочек, мальчиков. В итоге их не хватило. Перессорились даже. А как готовились к встрече! Белили стены домов, шили новые занавески на окна, тендиры для выпечки лаваша сооружали, мангалы для шашлыка готовили. А потом, когда дети приехали, такое внимание проявлено было! Уезжали они с подарками и гостинцами. А после…А после пошли письма. От ребят, от их родителей. Начались приглашения в гости. И первые поездки по новым адресам.

Тагиев стоял рядом, кивал одобрительно головой:

– Дети – лучший мост дружбы. Знаете, ведь еще Маркс говорил: человек осознает себя, всматриваясь, как в зеркало, в другого человека.

И впрямь, дружба детей привела здесь к тому, что привычный круг межнационального единства значительно расширился, интерес к отдельному человеку постепенно превратился в интерес к языку, культуре и быту народа – ко всему тому, с чего и начинается подлинный интернационализм.

Захид Гамилович, рассказывая о работе по интернациональному воспитанию, знакомя со школьным музеем дружбы народов СССР, показал мне копии многочисленных писем халданских ребят и их родителей своим новым друзьям, ответы на них.

«Хочешь, я буду учить тебя азербайджанскому языку, а ты меня украинской мове? Давай соревноваться, кто больше запомнит слов и поговорок», – пишет халданский школьник Мехман Гаджиев ученику из Богдановской школы, что на Кировоградчине, Вадиму Коробко. А Наташа Дубова, сообщая о новостях в родном селе халданской подружке Терэнэ Эфендиевой, передает привет и ее сестренке Айгюн. И добавляет: «Твой папа просил выслать ему новые сорта пшеницы: «мироновскую» и «ильичевку». Отец собирает для него посылку, но говорит: «Пусть лучше сам приедет, встретим, как родного».

Какие великолепные свидетельства гордого чувства принадлежности к единой великой советской семье!

Халданскую школу теперь нередко называют школой будущего, в Закавказье она давно уже стала этакой педагогической Меккой. Посмотреть, перенять тут действительно есть что. Отличные мастерские, чудесно оборудованные кабинеты, телецентр, «Зеленый театр», розарий, лесопитомник (более 80 тысяч чинар для озеленения республики ежегодно выращивается в нем ребятами), гранатовый сад, парниковое хозяйство и птицефабрика, стадион и бассейн, сооруженные учениками. Третий год при школе действует нулевой класс, учеников отличает высокая воспитанность (деталь: школа семь лет не ремонтировалась, но парты, оборудование, здание – без царапины) и гражданская зрелость: выпускники в основном идут на производство и в сельское хозяйство. Все это впечатляет. Но влечет в школу гостей, мне думается, не только желание увидеть прекрасную учебную и производственную базу, намерение перенять формы и методы работы с детьми, но и неукротимое стремление окунуться в творческую атмосферу халданцев, прочувствовать истоки их горения, зажечься самим. Ведь тут действительно каждый день рождается что-либо устремленное в будущее.

Я не ставил своей задачей показать в непосредственном действии, например, работу тех же ребят и педагогического коллектива на опытных, производственных участках. И приехал в школу в выходной день, дабы вдоволь наговориться с Шоюбовым. Увы, он был не один. Тут же находился и секретарь райкома. Слова его, которые привел я выше, услышаны были мною в тот день и именно в школе. А приехал сюда он вовсе не для встречи с корреспондентом: просто в пришкольном коровнике, насчитывающем пока 10 буренок, начался отел. Вместе с ребятами, вместе с директором и разделил Тагиев восторг, радость и хлопоты. Идея приобретения школой коров принадлежала ему. И ему сообщили сразу же о таком значительном событии – появлении приплода.

– Теперь бы, Эльман Фаррухович, неплохо было и лабораторию по анализу молока оборудовать. Поможете? – не преминул воспользоваться случаем директор. Тагиев задумался:

– Ох, Захид, Захид, тебе палец в рот не клади. Мало помог вам коров приобрести? – И видя, как насупился Шаюбов, улыбнулся широко, по-дружески. – Ладно, ладно, шучу. Конечно, доведем начатое дело до конца. – Обернулся ко мне. – В горле он у меня сидит. Только школьную форму утвердили, все ясно, все расписано, а у него двадцать вопросов. – Посмотрел на меня пристально. – Значит, вы из отдела сельских школ газеты? Хотите тему продам. Совершенно новую: «Классы в поле». Да нет, не уроки труда на грядке. А именно учебные классы, оборудованные помещения, расположенные на полях бригад. Ну что – новинка? То-то – И он засмеялся, довольный. Довольный стоял и директор. И дети.

Они уже заглянули в будущее.

БЕЗ СЕРДЦА КАКОЙ УЧИТЕЛЬ?

Наше будущее в детях. Как часто произносим мы эти добрые слова, говоря о молодой смене, о своей ответственности за судьбу подрастающего поколения! И с благодарностью вспоминаем о тех, кто в воспитании человека принимает самое непосредственное участие, – о педагогах. Им, ваятелям духовного мира юной личности, особая признательность и любовь…

Учитель… Одна из удивительнейших профессий, где мастер из года в год повторяется в учениках. Но, продолжая себя в своих питомцах, он творит не только человека, а само время. И сколько же требуется от него ума, знаний, сердечной теплоты, чтобы быть на высоте этого требования!

Быть учителем – значит жить жизнью особого порядка, сравнимой только с подвижничеством. И, наверное, еще более ответственна, значима и заметна роль сельского учителя. Как и школа, где он работает, сельский учитель всегда на виду. Находясь, можно сказать, в первых рядах сельской интеллигенции, он выступает и как педагог, и как человек, от общественной деятельности, гражданской зрелости и личной порядочности которого во многом зависит уровень культуры и взаимоотношений между людьми в современной деревне.

И не случайно поступают в редакцию такие письма: «Вижу, идет на ферму, – пишет житель харьковского села Фисенково Г.И.Фисенко, – моя первая учительница Екатерина Сергеевна Борисенко. Идет к своим бывшим ученикам. Идет как агитатор, несет им слово партии, радость жизни».

Да, несравненна значимость учительского труда. И огромным авторитетом пользуется он. Широко известны у нас имена таких сельских учителей, как В.Ф.Алешин, З.Г.Шоюбов, А.А.Ковалев и многих других, благодаря самоотверженной воспитательной и общественной работе которых «помолодели» близлежащие от школ деревни, окрепли кадры механизаторов, полеводов, животноводов и специалистов в колхозах и совхозах. А сколько других педагогов, пусть и не пользующихся такой широкой известностью, но которых хорошо знают в родном селе и хозяйстве, передают молодому поколению, землякам свою идейную убежденность, знания, мудрость и культуру!

Завтра у всех у них, у всего советского учительства, профессиональный праздник – День учителя. И, наверняка, они услышат в этот день немало добрых, идущих от души слов в свой адрес.

Сейчас, когда полным ходом идет работа по претворению в жизнь положений школьной реформы, каждый педагог еще и еще раз вдумывается в Основные направления ее, проникается идеями партии в области образования и воспитания юношества. Учитель – ключевая фигура осуществления той формулы, в основе которой лежит ленинская идея соединения обучения с производительным трудом.

Но, сказав так, мы должны четко представить и меру нашей ответственности перед учителем. Забота о нем – дело каждого из нас. Пример такой заботы показывают Коммунистическая партия и Советское государство, ярким свидетельством чего являются документы апрельского (1984 г.) Пленума ЦК КПСС и первой сессии Верховного Совета СССР одиннадцатого созыва. С первого сентября нынешнего года началось поэтапное повышение заработной платы учителям и другим работникам народного образования в среднем на 30 процентов. Эта мера коснется шести миллионов человек, на эти цели в год выделены миллиарды рублей. Президиумом Верховного Совета СССР внесены изменения в статут ордена Трудовой Славы, предусматривающие награждение ими учителей.

Вниманием, почетом и уважением призваны окружать народного учителя на местах. Руководители хозяйств, партийные, советские работники обязаны относиться к делам школы и педагогов с нарастающей заботой. Нельзя проявлять равнодушия к сигналам на недостаточное выполнение своих обязанностей по отношению к школе базовыми предприятиями: на недостроенность школы и на «холодный класс», на необеспеченность преподавателей жильем и т. п. и т. д. И уж, конечно, на неуважительное отношение к самому педагогу.

Необходимо постоянно помнить: учителю доверено наше будущее. И оно должно быть надежно обеспечено.

 

Наставники

Живет в нашем народе замечательная традиция: старшие заботятся о младших, опытные – о тех, кто еще не постиг тонкостей своей профессии. И проводниками этой славной традиции в первую очередь являются наставники.

Наставники – люди высоких нравственных качеств, большого трудолюбия и умения, способные личным примером увлечь за собой других. В их рядах прославленные мастера полей и ферм, широко известные в нашей стране люди, такие, как Лейда Пейпс, Турсуной Ахунова, Владимир Воронин, Анастасия Чудная, Александр Гиталов, многие другие. В рядах тех, кто передает молодому поколению мастерство и опыт, житейскую мудрость и идейную убежденность, немало людей и не пользующихся такой широкой известностью, но имеющих высокий авторитете в своем районе, колхозе, совхозе. Велика их роль в воспитании подрастающей смены. Это им говорят потом слова благодарности их ученики.

«Не столь давно вместе с мужем мы стали сельскими жителями. Я пошла работать на ферму. Признаюсь, пошла с робостью, так как боялась нового дела. Но коллектив животноводов так тепло меня встретили, так дружно взялся за мое обучение, что вскоре работа стала праздником для меня. Не жалея личного времени, лучшие доярки совхоза Галина Лень, Мария Дьякун, Евдокия Гальченко учили меня мастерству, передавали богатый опыт, помогали советом и делом. И вот успех – я надоила за год около пяти тысяч килограммов молока от коровы. Большая победа, большая радость. И не только для меня, а для всех моих старших подруг и наставниц, которым от всей души говорю я: «Спасибо!». Это письмо в газету доярки Лидии Безрук из полтавского совхоза имени Шевченко – одно из многих свидетельств искренней признательности молодых старшим товарищам, единство поколений.

Наше время – время больших свершений. Непременным условием производственных успехов остаются повышение уровня хозяйственной работы, воспитание у кадров деловитости, ответственности и инициативы. Безусловно, в воспитании этих качеств и свойств у молодежи должны сыграть большую роль старшие товарищи, наставники. Увлечь подрастающее поколение личным примером, помочь увидеть ему романтику в будничном деле – вот их задача!

Почетный долг наставника – стремиться привить новичкам вкус к делу, любовь к профессии, а не просто научить их тем или иным приемам в работе. В пылу борьбы за производственные показатели не следует забывать о методах обучения, о том, какими средствами достигается высокий уровень производительности труда у молодых. В конечном счете обучение производственным операциям занимает сейчас не так уж много времени. Ведь в поле, на фермы приходят теперь молодые люди, довольно подготовленные, как правило, после окончания училищ, учебных заведений. И роль наставника, учителя тут чаще всего сводится к тому, чтобы отточить, отшлифовать профессиональные навыки ученика. Но если ограничиться только этим, вряд удастся вырастить настоящую рабочую смену.

Обучить молодого человека заинтересованному отношению к труду – вот основная задача шефа. Добиться, чтобы вчерашний ученик достиг сегодня рекордной выработки передовиков, а завтра сам стал учителем, педагогом, нравственным примером для своих учеников, – вот программа-максимум, выполнить которую стремиться каждый наставник.

Практика убеждает, что не каждый может стать учителем молодых. И очень правильно поступают там, где при подборе наставников внимательно учитывают, есть ли у работника необходимые способности, сможет ли он обобщить опыт передовиков, научить молодого работника ценить свое время, бережно относиться к общественному достоянию. Как правило, кандидатуру наставника обсуждают, советуются с активом. В результате наставниками становятся лучшие люди, обладающие и богатым жизненным опытом, и профессиональным мастерством, имеющие высокий моральный авторитет в коллективе.

Ценным опытом в организации наставничества могут поделиться и в Алтайском крае. Созданные здесь в каждом хозяйстве, районе советы наставников подотчетны краевому совету наставников, который не только контролирует деятельность первичных организаций, но и оказывает им действенную помощь, организуя учебу, обобщая опыт тех, кто лучшим образом ведет работу с новичками производства. В крае регулярно проводятся слеты наставников, учреждены для работающей молодежи призы имени передовиков, ветеранов труда, таких, как Варвара Бахолдина, Семен Пятница, зарекомендовавших себя и добрыми воспитателями подрастающего поколения.

В жизнь входят все новые и новые поколения. Они настойчиво овладевают достижениями науки, техники, ценностями культуры. И во всех их делах неизменно присутствует и всегда будет присутствовать опыт старшего поколения, опыт наставников, для которых нет важнее задачи, чем показать молодежи величие нашего времени, воспитать у нее глубокое уважение к делу старших товарищей, стремление быть достойными гражданами своей страны.

 

До души и до сути

Наверное, в советское время трудно было найти газетчика, корреспондента или редактора, который бы не понимал важности так называемого «человеческого фактора» в материалах, адресованных читателю. В нынешний век научно-технического прогресса, когда достиг эпогея общественный интерес к деловой информации, это может показаться немного странным. Но только на первый взгляд. Ведь та же газета, скажем, хоть и является средством массовой информации, – не есть информационный бюллетень. Ее организующая, пропагандистская и воспитательная роль проявляется в первую очередь через показ человека в деле, а следовательно, через его характер, жизненную позицию, осмысление содеянного. «Главное воздействие на воспитание масс пресса оказывает пропагандой передового опыта, образцов во всех областях жизни. Она располагает богатыми возможностями, чтобы впечатляюще раскрыть образ нашего современника, «человека труда – носителя высоких идейно-нравственных качеств. – Это подчеркивалось даже в партийных документах того, нашего времени. Тогда нужны были яркие очерки о людях, нужны были статьи и корреспонденции, предельно приближенные к человеку, газеты становились труженику – и молодому, и пожилому – добрым, интересным, толковым собеседником. И не случайно печатные органы столь упорно «охотились» за авторами, в чьем творчестве искрилась человеческая теплинка и душевность, независимо от того, на какую тему писали они – социально-экономическую или нравственно-этическую.

Независимо… Человек – творец, двигающий вперед дело, ищущий новое, отстаивающий передовое, должен чувствоваться и в зарисовке, и в деловой статье, которая одухотворенная живым чувством, беспокойной мыслью примет, несомненно публицистическую окраску и, стало быть, лучшим образом воздействует на читателя. В принципе это, повторяю, понимают все. Но не будем греха таить, в каком газетном коллективе нет этакого негласного разделения журналистов: на «производственников» и «моралистов» и где не существует своеобразных отношений между ними, выражающихся частенько в том, что первые, критикуя на редакционных летучках вторых, язвят по поводу «нюней» в их материалах, а вторые «костят» на чем свет стоит «железобетон» и «инструкцию» первых. Такая вот идет борьба противоположностей. Однако борьба противоположностей предопределяет и их единство.

По мнению определенной части моих товарищей в «Сельской жизни» я отношусь к категории чистейшей воды «моралистов». Сам же я придерживаюсь мнения о себе немного иного. Да, нравственная проблематика в моем творчестве занимает место далеко не последнее, но как в материалах на темы морали или в очерках и зарисовках о людях, так и в деловых статьях (приходилось немало выступать мне и под такими, например, рубриками, как «социальное развитие села», «научно – значит по-хозяйски» и т. п.) пытался я поднять тот или иной вопрос через человека, через его отношение к делу. Затрагивались мною не раз и специальные, узкие отрасли деятельности людей, представителей тех или иных профессий, но говоря об этом, старался я, как мог, увязать это с личностью, с миро ощущением своих героев. Ведь любая проблема, любой вопрос порождаются людьми и ими же разрешаются. А чтобы показать во всей красе современного труженика – механизатора ли, животновода ли, – вовсе необязательно рассказывать, как он регулирует, допустим, доильную установку или механизм сцепления агрегата. Об этом пусть поведает не журналист, а специалист: он сделает лучше и ему больше поверят. Задача же журналиста – эмоционально воздействовать на читателя, вызвать отклик в душе его. Мы до сей поры не знаем, кем работал на заводе Павел Власов из горьковской «Матери» (во всяком случае из романа это трудно установить), но тем не менее его образ – образ рабочего, стал классическим.

Нередко, возвращаясь из командировки, делясь первыми впечатлениями от поездки с коллегами, волей-неволей говоришь о конкретном деле своих героев. Однажды вот так одному товарищу из отдела земледелия поведал я о методах глубокой вспашки, которые применяет известный в Котельниковском районе Волгоградской области механизатор Николай Евдокимов и какой прибавки в урожае он добивается в результате этого. «Слушай, – сказал товарищ, – распиши этот метод». Я расписал, но не метод, а Евдокимова, овладевшего им. И немало разочаровал коллегу, который заметил мне после публикации: «Я-то думал, что ты стал серьезней. Такую вещь ухватил…» Не скрою, было больно слышать это; материал-то, как думалось, удался, вызвал отклики, да и о методе том было рассказано, только не в привычной, быть может, форме: я шел к нему через душу механизатора.

Стоило ли так поступать? Отвечу, но не сам – устами писателя из Ярославля Николая Васильевича Серова, письмо которого лежит передо мной. Николай Васильевич – давний автор газеты, художник, удивительно тонко воспринимающий и воспроизводящий в своем творчестве крестьянский труд, быт, психологию работника на земле. Пишет он нам деловые статьи, но они прямо-таки пронизаны настроением его собственным и людей, о работе которых он рассказывает. Так вот в очередной раз он делится с редакцией своими задумками: «Если вас заинтересует, то мое желание дать следующий материал о безнарядной бригадной системе труда. Здесь безнарядные звенья организованы давным-давно. Показательно, что они до сих пор возглавляются теми же самыми людьми, которые почти четверть века назад создавали их. Награждены они, конечно, результаты работы у них хорошие. Словом, безнарядка тут прочно прижилась. Писали о них в областной газете, но в виде бухгалтерской справки – столько-то гектаров, такой-то урожай. Ну и т. д. Знаете, как это бывает. Разумеется, со словами «добросовестность», «трудолюбие», «забота»… И дело не в том, что наши областные журналисты не пытались заглянуть поглубже, а в том, что механизаторы очень неразговорчивы. Они мне как-то сказали: «Иногда в газете так похвалят, что лучше бы, кажется, отругали». У меня там свои отношения с людьми. Думаю потихонечку добраться до души и до сути».

Чувствуете, о чем толкует Николай Васильевич, опытный журналист и писатель, прошедший большую жизненную школу (между прочим, начинал он трактористом на тех полях, где работают сейчас те люди, о которых он хочет написать)? Чтобы докопаться до сути, суметь показать ее, надо сначала добраться до души человеческой. Как это верно. И что бы там ни говорили сторонники, так сказать, чистой производственной темы в свое оправдание и утешение, если мы не покажем, не раскроем внутренних мотивов этих скрытых пружин совести, – самосознания, долга, чести, двигающих поступками человека, его делами, наше даже очень грамотное и «ученое» выступление не найдет должного отклика у людей и вполне может статься, окажется холостым выстрелом.

Утверждая все это, я, разумеется, далек от мысли, что журналисту совсем не обязательно знать, допустим, специфику производства, тонкости того или иного дела – словом, быть информированным и знающим по специальным вопросам. Нет. Знать надо. Обязательно. Это лучше всего помогает в работе, в сборе материала, в общении с людьми, занятыми конкретным трудом в конкретной отрасли. Рассчитывать, что человек при встрече с тобой раскроется со всех сторон, поведает и о душевном состоянии, и о делах производственных, рискованно, да и самонадеянно.

Помню, уже имея немалый опыт работы, и уверовав в свою способность расположить к себе героя и выведать у него все, что необходимо, поехал я по заданию редакции в Армению за авторским материалом к лучшему садоводу республики, лауреату Государственной премии Жоре Егоровичу Мовсисяну, не «подковавшись» предварительно по садоводческим вопросам. На беду Жора плохо владел русским, а наш посредник, точнее переводчик, директор совхоза Айказ Акопович Мкртумян оказался товарищем своеобразным. Я, было, бойко так начал расспрашивать, как Жора работает, имея в виду его подход к делу, организацию труда. Айказ Акопович взметнул брови: «О-о-о! Очень хорошо работает Жора. Работает, работает, дома почти не бывает, все работает». Видя, что с этого боку к сути не подобраться, сделал попытку выяснить Жорины интересы в духовном смысле, спросил между прочим, любит ли Жора читать книги? И услышал снова: «О-о-о! Знаешь, как Жора читает. Читает, читает, из дома, слушай, почти не выходит – все книжки читает». Сейчас-то мне и самому смешно вспоминать все это, а тогда, признаться, было не до смеха: выполнение редакционного задания оказалось под угрозой.

Да, нелегко добраться «до души и до сути». Но, знаю по опыту, если удалось достичь этого и написал ты материал по-человечески, – действенность выступления, признание его перекрывают с лихвой все твои, так сказать, творческие затраты. В свое время журналистская судьба свела меня с председателем колхоза имени Кирова, что в Носовском районе Черниговской области, Михаилом Федоровичем Ткачом. О нем, одном из первых двадцатипятитысячников, в войну комиссаре полка, впоследствии первом секретаре райкома партии, а потом опять председателе колхоза – уже «тридцатитысячнике» было написано достаточно много. А мое желание поведать об этом человеке легендарной биографии, вернее, на примере его деятельности об эффективности труда руководителя, было воспринято как самим Ткачом, так затем и в редакции довольно холодно.

Но материал был сделан и поутру, в день выхода газеты с ним, в редакции раздался звонок – из Носовского райкома партии. Звонил первый. Он… негодовал: «Вы со своим рассказом о Ткаче смяли сегодня заседание бюро райкома». Негодовал он, как выясни лось через минуту, в шутку. Оказывается, придя со свежим номером «Сельской жизни» на заседание бюро райкома, Михаил Федорович, узнав, что никто из присутствующих еще не успел просмотреть га зету, не дал собравшимся покоя, пока те не прочитали то, что о нем написано. «Вот чудно-то, – говорил он не то удивленно, не то восторженно, – и цифр почти нет, а все по делу, все про меня».

Материал о Ткаче мне и самому представляется одним из наиболее удачных. Говоря о нелегком председательском деле, об умении увлечь за собой других, организовать их работу, я сумел тогда показать Ткача не только как энергичного, экономически грамотного, неуемного экспериментатора, но и как руководителя, способного выявлять возможности труженика на земле, умеющего взывать к неучтенной силе – духовному потенциалу людей. Мне уда лось показать великую веру его, которая, как известно, камнями движет, в коллектив, в человеческую доброту.

Это был положительный материал, но он вызвал массу откликов, шли письма и Ткачу, которому кстати полтора года спустя было присвоено звание Героя Социалистического Труде. Заслуги в этом моей, разумеется, нет, но письмо Михаила Федоровича, адресованное мне, в котором он заявил, что я «открыл его», читать, что и говорить, было очень приятно, И впервые, как бы заново, открылась мне истина, что эффективность журналистского выступления находится в прямой зависимости от заряда человечности, который вложил в него автор.

Среди моих материалов, опубликованных в прошлом году и за которые был я удостоен премии Союза журналистов СССР, есть такая статья «На доброй земле «Чайки», напечатанная под рубрикой «Социальное развитие села». Рубрика эта довольно частая в нашей газете и, возможно, примелькавшаяся. Заголовок, как видите, тоже не сногсшибательный. А если еще добавить, что статья эта была написана по просьбе, так сказать, по заказу, то оказаться незамеченной читателем она могла вполне. Но задача-то передо мной ставилась, чтобы статью заметили, прочитали и откликнулись делом, именно – приехали на работу на село, в то хозяйство – ярославский совхоз «Чабаково», – о котором поведу я речь, молодые семьи – из города ли, из других ли густонаселенных мест. В совхозе том шло большое жилищное строительство (но где, скажите, сейчас не ведет ся оно?), была «на уровне» культурно-массовая работа (но кого опять же удивишь этим?), сменился руководитель – пришел молодой энергичный товарищ (но и это явление типичное), и потому оказался я в затруднительном положении, как вести агитацию, причем очень тонкую? В лоб же не скажешь: «Приезжайте в Чебаково!» Только от пугнешь людей. Но на территории этого хозяйства стояла деревушка Масленниково, та самая, в которой родилась и провела детские голы в отчем доме первая в мире женщина-космонавт Валентина Владимировна Терешкова. И зародилась мысль встретиться с ней.

Встреча состоялась. Только в московском рабочем кабинете председателя комитета советских женщин, хозяйка его в строгом кос тюме, предупредительная, обаятельная, никак не хочет отпускать меня, побывавшего на ее родине, она там знает всех поименно. За боты односельчан – это и ее депутатские заботы.

– Что там еще хорошего? – Валентина Владимировна так и впилась в меня, – Мастерские построят нынче? Новая техника поступает?

Я смотрел на эту женщину с внимательным прищуром глаз, облетевшую на космическом корабле нашу землю 48 раз, а потом с миссией дружбы побывавшую во множестве стран и принявшую десятки, сотни делегаций разных народов, и на память приходили стихи: «Уж не она ль на той дороге, что в звездной пролегла ночи, нашла затерянные богом от счастья женского ключи?» И вспоминались фрески и лики на ярославских соборах и храмах, мелькнуло: да уже и святые ли изображены там народными живописцами. Не пахари ли и сеятели Древней Руси смотрят на нас сквозь века с немым вопросом во взоре «Что там у вас хорошего?»

А когда зашла речь о людях родной деревни (Терешкова отзывалась о них удивительно тепло: «мои земляки – прекрасный народ»), я, да простится мне моя дерзость, спросил интересную собеседницу:

– Валентина Владимировна, а не разлука ли и некоторая отдаленность – причина вашего возвышенного восприятия и односельчан, и родных мест?

И услышал в ответ:

– Большое, действительно, видится на расстоянии. Но ведь большое для этого должно быть и впрямь большим. Как Родина, что малая, что великая.

С этих слов, с этой великой любви к земле родной и начал я потом рассказ о «Чебакове». Я не утаил ни сложностей его, ни приукрасил действительности, но и не поскупился на добрые слова о тружениках, выделив в них главную черту – оптимизм, настоящий, твердый, покоящийся не на этакой веселой беспечности, а основанный на прочной жизни, на подкрепленной повседневными делами вере в завтрашний день. Поведал я и о переустройстве села, где даже провел мысль, что процесс развития его должен быть естественным, отвечающим насущным людским потребностям. А то ведь как бывает? То мы начинаем без меры ратовать за старую деревню, то за городского типа. Или, что еще хуже, противопоставляем одно другому. Не делай бы мы этого, кадровый вопрос намного легче решался. Жили люди и в трех и в четырех километрах от асфальта и – ничего. Но вот начали мы жужжать им во все уши, что они в таком случае обездоленными оказались, они и забеспокоились: «Может и в самом деле?» Хотя раньше вовсе не думали так.

Столь откровенный, человеческий разговор, в котором приняла участие и В.В.Терешкова, и партийные работники, и рабочие совхоза, органически вошедший в материал о «Чебакове», сыграл замечательно-положительную роль. В совхоз поступило, как сообщил редакции первый секретарь Ярославского обкома КПСС Ф.И. Лощенков, более 800 заявлений от разных лиц с просьбой принять их на работу. Заявления поступали и от уехавших когда-то из родных мест, и от городских жителей. Причем, многие желали поселиться по переезду в хозяйство не на центральной усадьбе, а где-либо в отдаленной бригаде, деревеньке.

Да, не умереть мне от скромности, скажу: когда посетившая нас делегация французских журналистов попросила главного редактора «Сельской жизни» А.П.Харламова привести пример эффективной помощи газеты в решении задач по подъему нашего Нечерноземья, первым среда прочих он назвал материал «На доброй земле «Чайки».

Работать по старинке нашему брату, как никому другому, непозволительно. Мы не имеем права быть усталыми и равнодушными. Видеть за повседневностью своей разное, необычное, умение выхватить и высветить характер ли человека, суть ли вопроса – это наше профессиональное требование к самим себе. Повторяю, это дается не просто. Тем более, что помощников в этом деле бывает очень мало. Нам в любой командировке дадут добротный статистический материал, ту или иную производственную справку, но не всегда натолкнут, как мы говорим, на «изюминку». Помню, будучи в одном из районов Ворошиловградской области, загорелся я желанием рассказать о ком-либо из приметных здешних тружеников. В райсельхозуправлении мне тут же назвали несколько кандидатур, ударников пятилетки, орденоносцев, активистов, я попросил дать каждому более или менее развернутую характеристику, но кроме общих слов и производственных показателей никто мне к фамилиям передовиков ничего не добавил. Отступать было некуда, я остановился, «на удачу», на работнице свинофермы Анне Ивановне Ефимцовой, поехал к ней. В хозяйстве меня встретили руководитель и зоотехник. И приглашенная в контору героиня. Все узнал я: и сколько поросят получает Анна Ивановна от основной свиноматки, и как корм приготавливает, и как стены на свинарнике белит и т. д. и т. п., а человека так и не увидел. Побывал я и на рабочем месте ее, с подругами поговорил, узнал, что чуткий товарищ Ефимцова («Не зря депутатом избрали»), требовательная и строгая (коммунист, член бюро парткома), но… Анна Ивановна, видимо, чувствовала, что не «вдохновила корреспондента, виновато улыбалась, руководство хозяйства пожимало плечами, глядя на меня: чего, мол, ему еще надо? Рассказали вон сколько всего, целый блокнот записал, обедать пора, а он чего-то все крутит.

И тут, когда про обед-то заговорили, Анна Ивановна (радушность русская!) потащила нас всех к себе, я с радостью согласился. Не по тому, что захотелось уж так за столом у нее посидеть, а потому что предоставилась возможность дома побывать. Между прочим, всегда стараюсь это сделать, когда пишу о человеке. Хотя, как сами понимаете, без приглашения войти в чужую хату не просто. А здесь оно поступило!

Нет, не зря говорят: Ищите и обрящете. Дома у Анны Ивановны познакомился я… с мужем ее, Демьяном Захаровичем, героем Хасана, потерявшем в бою глаза. Его, двадцатидвухлетнего слепого парня, доставленного из госпиталя, увидела восьмилетняя Анюта на привокзальном перроне, где гремела духовая музыка, в тридцать девятом году. Рассказ кавалера ордена Ленина, пограничника сержанта Ефимцова на встрече с земляками произведет на нее такое сильное впечатление, что и спустя годы, когда Аннушка сама переживет военное лихолетье, она не забудет его, а образ отважного воина станет постоянно волновать девичье сердце. Они поженятся. Ее чувство к любимому человеку взошло и расцвело на доброй душевной основе – преклонения перед великими человеческими качествами, какими являются храбрость, стойкость и твердость духа. Через всю жизнь пронесла она верность своему мужу-солдату. И судьба сторицею вознаградила эту прекрасною женщину за отзывчивость и большое сердце. Она любит и любима сама. У нее отличные дети, хороший дом. Ей нравится дело, которым она занимается. «Знаете, – сказала Анна Ивановна мне, – все эти годы, что живу я с Демьяном, словно иду под музыку, что звучала тогда на перроне».

Не каждая женщина может сказать о себе такое! Удивительно, конечно, складываются судьбы людские. Но правильно говорят и то, что судьба человека в отдельности чаще всего кроется в его собственном сердце.

Рассказал я такую сентенцию и поймал себя на мысли, что непроизвольно вроде бы, а опять подтверждало свой тезис: «Прежде чем докопаться до сути, надо добраться до души человеческой, до сердца». И если видишь, что ты на верной дороге, что вот-вот последует открытие – не жалей ни времени, ни себя. Не отступай. Этот момент близок к вдохновению. Прервать его так же преступно, как поэту бросить писать стихи в час озарения.

К сожалению, бывает, что ты чувствуешь: нащупал тонкую нить, связывающую душу человека и, допустим, какой-либо деловой вопрос – нужно срочно выехать туда-то и туда-то, а тебя не понимают. Надо приложить все силы и убедить всесильных оппонентов. Случалось, мне тоже задерживали выезд. Как-то принес я письмо, в котором рассказывалось, как сделали сложнейшую операцию на глазах одним сибирским старикам во Всесоюзном научно-исследовательском институте глазных болезней, которым руководит М.М. Краснов, говорю: «Есть тема – «Свет доброты», нужно встретиться со стариками, они живут в Томской области». – «Зачем с ними встречаться? – спрашивают меня и поясняют, – институт здесь, в Москве, а ты в Сибирь рвешься. Иди и пиши репортаж с операционного стола». – «Да тут поважнее дело», – толкую.

Дали разрешение. И, кажется, никто потом не жалел об этом. Ибо в материале своем через человеческие судьбы рассказал я не только о чудодействии советских врачей-глазников, не только об исцелении сибирских пенсионеров, но и поведал о советском образе жизни, исподволь и без громких фраз. На пути к врачеванию, которое за рубежом оценивается в большие тысячи долларов, моим героям встретилось много добрых, щедрых сердцем людей – проводники поезда, незнакомые сибирякам москвичи, взявшие их с вокзала на квартиру, само собой разумеется, медицинские работники и т. д. Но чудо прозрения жителей дальней деревни стало возможным прежде всего благодаря незримому присутствию в этой истории главного лица – нашего государства. Государства, на знамени которого начертаны такие привычные для нас слова: все во имя человека, на благо человека.

Пропаганда наших завоеваний советского образа жизни – удел, понятно, не только положительных материалов. Нравственно здоровому обществу строгая, но справедливая критика лишь помогает. Совесть – хранительница наша. Как никто, контролирует она действия человека, подымает оступившегося, не дает упасть прямо идущему. Помню, поинтересовался я у доярки их совхоза «Дружба», что в Липецкой области, Раисы Николаевны Лапиной, почему это она старается все время работать как можно лучше?

– А какой вы номер ботинок носите? – спросила она в ответ.

– Сорок второй! А что?

– Почему же не сорок первый или сороковой?

– Так ноги будет жать, – рассмеялся.

– Вот и в работе так, – сказала Раиса Николаевна, – недобросовестно выполненное дело – все равно что обувь не по размеру. Жмет, на совесть давит.

Не скрою, слова эти так поразили меня, что после, когдаприш лось мне писать о качестве работы, о моральном аспекте этой проблемы, я незамедлительно привел их.

Надо сказать, что трудовой народ наш и, в частности, современный крестьянин, очень толков. И душевен. Мне порой кажется, что все эти бывшие и настоящие разговоры, на Западе ли, где-либо в другом месте, о русской душе, о его загадке возникали и возникают не зря. И разгадать эту загадку не могут наши недруги, думается, потому, наверное, что много ее души-то. И она гармонична. Ее трудно разложить на составные части – как поэзию, как музыку.

– Вы послушайте как-нибудь приятеля моего Николая Лыфенко, – говорил мне Герой Социалистического Труда донецкий хлебороб В.А.Латарцев, – как он говорит о кукурузе своей! Словно поэму читает.

– Насущный хлеб и красота жизни – из одних и тех же рук исходят. – Это уже слова другого человека – директора вологодского совхоза О.Н.Потехина.

– Люди труда – поэты. Поверьте, каждый труженик – человек богатой души. Неужели вы этого не замечали? Лучшие годы мои – это годы работы, и мои лучшие стихи – того времени. Сейчас открою тетради – записи тех лет, – это выдержка из беседы с беззаветнейшей работницей, рядовым хлеборобом, Героем Социалистического Труда Марией Михайловной Губиной, у которой поэтическое восприятие окружающего мира, казалось, зрело наперекор лишениям и невзгодам. И подобных примеров привести можно массу, и все они будут подтверждением той мысли, что у крестьян – представителей древнейших человеческих профессий на земле, сердце и ум выступают всегда заодно. Потому-то они и любят задушевную, доверительную беседу, по натуре своей они доверчивы и податливы, но не приемлют фальши и заума.

Многое теперь решает машины это так. Но любая машина заработает лучше, если будет управлять ею человек, у которого теплится в сердце доброе начало, а у крестьянина – зов родной земли. Крестьянство должно быть потомственным. И хоть говорят, что в крестьянских семьях предков своих дальше второго колена не помнят, зато закваску их сохраняют долго. И нам, журналистам, надо учитывать это в своей работе.

Тот же Латарцев, толкуя о поэзии труда своего друга Лыфенко, говорил, что поэзию эту может почувствовать лишь тот, кто любит и понимает работу земледельца. Для иного человека, быть может, Николай интересным и не покажется. И пройдет этот иной, не заметив в кукурузоводе ни беззаветного труженика, ни богатейшей души человека. «А я мечтаю, – добавил Владимир Андреевич, – чтобы мои сыновья любили его и таких как он, пони мали их с полуслова. Будет такое – станут они хлеборобами, людьми настоящими, уважаемыми».

Вот так-то! Чтобы не пройти мимо героя своего, надо нрав ственно слышать его, а по уровню своего политического, обществен ного, гражданского самосознания хотя бы сравняться с ним.

Люди огромного житейского опыта, истинные труженики судят о сложных вещах просто и убедительно. За предельной цельностью характеров, за крепкой и четкой позицией их кроется, как правило, большая, сложная работа беспокойной души. Их бросающаяся порой в глаза прямота – не прямолинейность, а твердость в суждениях – не застывшая форма простых понятий. Это кристалл, ограненный огнем пережитого. В принципе эти свойства роднят хлебороба со всеми другими тружениками, будь то рабочий-металлург, видный ученый или человек искусства. И я в своих материалах, воспевая благородство, трудолюбие, душевность советского крестьянина, его гордость за свое дело, вовсе не противопоставляю земледельца, допустим, горожанину. Нет. Я только подчеркиваю его высокое классовое самосознание, которое глубоко уважаемо как в нем, так и в рабочем, и в интеллигенте. Тот, у кого самосознание это есть, прочно стоит на земле. И тогда говорим мы: человек нашел себя. И тут уже действительно неважно – кто он, все видят, какой он, и ценят, независимо от занимаемой должности. Из таких людей вырастают настоящие мастера, не баловни случая, а преданные своей профессии, селу, коллективу товарищи. И эту преданность не в состоянии поколебать у них ни трудности жизни, ни вольные ветры миграции, ни удары судьбы.

В одной из своих командировок в Азербайджан, познакомился я с молодым еще табаководом Зияфой Алиевой. Окончившая заочно десять классов (работать в поле Зияфа пошла в 14 лет; семья оста лась без матери) год назад, уже будучи известным мастером своего дела, она поступила в сельскохозяйственный институт, опять же на заочное отделение, написала первую курсовую работу. Преподаватель, прочитавший ее, воскликнул:

– Да на эту тему у нас кандидатские диссертации пишутся!

Оказывается, рядовая труженица – студентка первого курса, изложила в своей работе методику получения в один год двух урожаев табака. Откуда у нее эти знания? Из практики, своей, подруг, мате ри, бабушки.

Бывая часто в крестьянских семьях, рассматривая традиционные портреты и фотокарточки на стенах тетушек и дядей, бабушек и дедушек, что глядят внимательно на свою нынешнюю родню, на что-то, прячущееся уже за стенами дома, я порой ловлю себя на мысли: а ведь они, кажется, смотрят дальше нас.

Золотой нитью назвала преемственность, связь между поколениями известная Мария Михайловна Губина. Используя этот образ, мне хоте лось бы назвать золотой нитью и духовную связь журналистов, печатного органа со своими героями, их радостями и горестями. И тогда та же газета проживет не один день, согласно некоему утверждению, а целую жизнь – жизнь времени, о котором рассказывает, жизнь людей, которых любит и к которым обращается, и в чьих судьбах она не только сторонний наблюдатель, а, как сказал один умный человек, строитель, певец и борец одновременно. В этом случае остается за нею история ее и неизменно преданными остаются ей читатели.

P.S. Конечно, в отношениях между людьми, в отношении их к выполнению общественных служебных обязанностей немало негативного и отрицательного. Но, получая сигналы, письма на этот счет, мы, журналисты – «совки», ехали по ним в любой конец Советского Союза, как на зов матери. Мы не видели, как это часто усматривают нынешние «акулы пера», в постигшей человека беде сенсации или же повода для экзотического шоу, которые, разумеется, чаще всего не воспитывают, а развращают личность. Мы своими публикациями и действиями постоянно внушали людям мысль, не такую уж и новую: самое верное средство переделки испорченной ли, обиженной ли души в ясную и честную есть труд.

Мы не знали откровения святого Иоанна: «Кого я люблю, того обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся». Но поступали, кажется, пусть инстинктивно, сообразуясь именно с этим заветом.

НЕ СЛОЖИЛАСЬ СУДЬБА…

Поначалу у Василия Кияна все шло вроде бы хорошо. Учился в школе, СПТУ, работал в колхозе трактористом. Однажды, подымая зябь, молодой меха низатор перевыполнил нор му – и об этом появилась информация в районной га зете. Вырезку с этим сообщением он сохранит и при каждом удобном случае бу дет потом оперировать ею, доказывая тем самым, что че ловек он трудолюбивый и бескорыстный.

Затем у Василия появи лось желание учиться на агронома. Окончил заочное отделение сельхозтехнику ма. «Сам поступил, а не по направлению хозяйства», – пишет он в письме в редак цию. Слово «сам» встречает ся в письме, кстати, не раз. И этим автор подчеркивает, что в жизни всего добивался без чьей-либо помощи и, следовательно, никому ни чем не обязан.

А между тем желающие предъявить к Кияну опреде ленные требования, как явст вует из письма, в колхозе нашлись. В первую очередь – члены правления во главе с председателем Ф. А. Дзюбой. Решили они Василия Васи льевича, работавшего уже агрономом-семеноводом, назначить бригадиром второй комплексной бригады. Той самой, в которой до этого сменилось два руководителя-практика. Дипломированный специалист возмутился…

На пригорке, с которого хорошо просматривается се ло Полтавское, сидим мы вместе с Василием Кияном. Село – центр второй брига ды. Здесь и дом агронома-семеновода. Аккуратные кир пичные особнячки, утонув шие в яблоневых садах, ас фальтированная дорога, доб ротные животноводческие помещения за околицей – все говорит о том, что жизнь здесь должна быть интерес ной. Не так уж плохи и дела в бригаде. Зерновых, к при меру, собрали тут ныне на круг более 30 центнеров.

И я, как, наверное, в свое время члены правления колхоза имени 50-летия Октября, думаю о собеседнике: почему же отказался он от руководства бригадой? Радоваться бы надо такому на значению. И гордиться, что доверили. Можно, можно развернуться. И как агроному, и как организатору производства. К тому же, стимулируя переход специалистов сельского хозяйства руководителями подразделений среднего звена, в колхозе значительно увеличили зарплату бригадирам. 165 рублей в месяц стали получать они. А агроном-семеновод – лишь 115. Ну, а если учесть, что у Василия и в житейском плане обстоит все нормально: молод, здоровье в порядке, дом под боком, родители рядом, то, право, ума не приложишь, почему он откатывается.

И вдруг, как снег на голову, откровение:

– Так на этом же месте колотиться дюже надо.

«Колотиться дюже» – значит много и напряженно работать.

…Когда несколько лет на зад Василий Киян, окончив техникум, положил перед председателем колхоза Ф. А. Дзюбой заветную синенькую книжицу – диплом агронома и потребовал твердо и решительно трудоустроить его «согласно полученной квалификации», тот оказался в затруднительном положении. Дело в том, что все агрономические должности в хозяйстве были заняты. И тем не менее Василию Кияну предоставили возможность работать в родном колхозе по специальности.

Василий Киян утверждает, что этого он добился сам. «Хлопотал, писал в различные инстанции». Что верно, то верно, писал. Писал о черствости местных руководите лей, нежелании помочь ему стать агрономом, найти работу согласно своему призванию. А между тем эти черствые люди, еще толком не зная, чего стоит Киян как специалист, предлагали ему то одну работу, то другую. Предлагали ему и должность агронома в том же районе – в колхозе имени Крупской, но Василий идти туда не захотел. Дескать, как я брошу своих старых родителей в селе Полтавское. И ему по шли навстречу: районное управление сельского хозяйства разрешило колхозу взять одного агронома сверх штатного расписания.

Получив должность, Василий Киян, к удивлению одно сельчан, за работу взялся не особенно рьяно. Николай Михайлович Зарожевский, бывший в ту пору главным агрономом в колхозе, рассказывал:

– Столь безынициативных молодых людей, как Васи лий, в практике своей я встречал редко. Без пону кания, без строжайшего контроля ничего, бывало, не сделает.

Скажем откровенно, он и сейчас работает с прохлад цей, не «колотится дюже». В селе говорят, что за всю убор ку зерновых его ни разу не видели ни около комбайнов, ни на току. А ведь именно в это время решается судьба колхозного семенного фонда. Главный агроном хозяйства Н. М. Харченко заметил:

– Привык Василий за чу жой спиной отсиживаться. Потому и не хочет в бригаду идти. Знает, там за дело само му отвечать надо.

В своем письме в редак цию, как уже говорилось, Василий, если ему это выгод но, не прочь подчеркнуть, что всего в жизни добивался сам. Однако, когда к работе его начинали предъявлять справедливые претензии, он сразу начинал обвинять ру ководство в невнимании к себе, в нежелании председа теля и правления помочь ему стать настоящим специа листом. Конечно, упрекнуть руководителей хозяйства в том, что они слабовато «пе стовали» Василия, можно. Но нельзя умалчивать и о дру гом – о нежелании молодого агронома работать по-настоя щему, с полной отдачей. А ведь общество затратило не мало на его воспитание и вправе требовать отдачи. Но Василий Киян брать в расчет этот момент не хочет, заяв ляет только о своих правах и забывает об обязанностях.

Председатель колхоза не однократно ставил на собра ниях вопрос о семенном хозяйстве, говорил с Кияном на эту тему, советовал, чем надо заняться, что сделать в первую очередь. Словом, на до было работать. Ведь дип лом, как известно, не путев ка в санаторий.

Будучи в колхозе, я много говорил и с рядовыми работ никами, и с руководителями о Василии, задавал всем один и тот же вопрос: а не опро метчиво ли они поступали, когда выдвигали агронома-семеновода руководителем бригады? Ведь «не зрелый» еще человек.

– Да он просто ленивый, – отвечали мне, – привык о се бе лишь печься. Вот мы и хотели, чтобы он, приняв бригаду, обрел самостоятельность, чувство ответственно сти. Тем более что туговато у нас с грамотными руково дителями среднего звена.

Не понял, не захотел по нять этого Василий Киян. Его больше устраивала жизнь спокойная, бесхлопотная. Чувства гражданской ответственности за общие де ла, столь присущего нашим людям, ему не хватило.

…Когда я приехал в кол хоз, страсти вокруг «истории с агрономом» уже поулег лись. Только обиженный Ва силий Васильевич (за отказ принять руководство брига дой его все же наказали) «дулся» на всех и вся. Он даже на работу не выходил, «копался» на личном огоро де.

– Уеду я отсюда, – ска зал, – не складывается что-то в родном колхозе судьба моя.

И снова начал винить ру ководителей колхоза, выис кивая в их действиях всевозможные прегрешения и ошибки. Желчно, с надры вом говорил Киян и о своих товарищах по работе. Я слу шал его и вдруг понял: а ведь этот парень, так болез ненно пекущийся о себе и, кажется, все имеющий для счастья, – несчастлив. Ну разве может быть счастливым человек озлобленный, глаза которого видят лишь плохое вокруг?

…А как хорошо начинал когда-то Василий! Работал трактористом, в газете о нем писали, знак победителя соревнования ему вручали. И были в то время хорошими и товарищи, и руководство. Те годы и сам Киян вспоминает как лучшие. Теперь же все наперекос пошло. Почему? Не потому ли, что в нача ле жизненного пути умел Ва силий сочетать личные и об щественные интересы, а те перь одно другому стал противопоставлять. Между тем формула счастья таится именно в единстве личного и общественного.

И еще я подумал: конечно, Василий может уехать из родного села. Но если на новом месте он будет столь же потребительски относиться к жизни, то вряд ли судьба его и в дальнейшем сложится удачно.

 

Диплом с амбицией

Трудно было не поддаться тем доводам, которые содержались в письме бывшего инженера колхоза имени Чапаева А. М. Спашибы. Около семи лет проработал он в хозяйстве. От труда получал лишь удовольствие. Но вот, как говорят, в один прекрасный день председатель колхоза Н. П. Галич предложил ему, если верить письму, завысить в документах цены на детали и запасные части, приобретенные по актам. Возмутился инженер, с презрением отверг предложение. Но такая порядочность пришлась председателю не по душе. И хоть повода не было, он тут же перевел принципиального инженера в механики по трудоемким процессам, а потом и вовсе уволил.

Таким из письма предстает А. М. Спашиба. Знающий себе цену специалист. Непреклонный и честный, ни при каких обстоятельствах не теряющий своей чести. Нет, таких людей в обиду давать нельзя!

И вот мы в колхозе. Центральная усадьба хозяйства – аккуратные домики, чистые, асфальтированные улицы. В конторе колхоза идет планерка. По-деловому обсуждаются текущие хозяйственные дела. Сдержан, корректен председатель, еще совсем молодой человек. Спокойны, уважительны в обращении с ним и друг с другом специалисты, бригадиры.

Неужели на глазах у этих людей был, что называется, растерзан честный человек?

Беседую с коммунистами, членами правления, рядовыми колхозниками, механизаторами. Они откровенно рас сказывают о специалисте, его деловых и человеческих качествах, конфликте с руководителями хозяйства. Вырисовывается картина, кото рая и отдаленно не напоминает ту, что представлена в письме.

Александр Михайлович Спашиба окончил Украин скую сельскохозяйственную академию заочно. Завершая учебу, он мог не волноваться, где предстоит работать, на какой должности. Еще до получения диплома его выдвинули инженером колхоза. В значительной мере это сделали авансом. Председатель колхоза, сам бывший заочник, хорошо понимал чувства обучающихся без отрыва от производства. Со Спашибы во время его учебы он не требовал многого. За каждую удачу, даже небольшую, поощрял, старался поднять настроение чело века.

Когда Александр Михайлович вернулся из Киева с заветной синенькой книжицей в руках, председатель радовался не меньше выпускника. Теперь-то, решил он, на стала самая пора для того, чтобы Александр проявил себя. Закалку в труде и учении получил хорошую, горы свернуть сможет. Ему посоветовали, чем надо заняться в первую очередь.

В общем-то, обычные и не столь уж обременительные дела. Но все это показалось Александру слишком тяжелой ношей. Возможно, получив диплом, он рассчитывал жить иначе – безмятежно, бесхлопотно. Но диплом, повторю, не путевка в санаторий и не пенсионная книжка. И он не имеет магической силы, которая сама по себе создает человеку уважение людей. Документ об образовании – это не только высокая профессиональная аттестация. Ее дела ми подтверждать надо, повседневной напряженной работой. А вот Спашиба рассуждал иначе: не для того-де он учился, чтобы «вкалывать».

– После завершения учебы словно подменили нашего инженера, – рассказывал механизатор А. В. Ерко. – В колхоз новая техника при шла, а он хоть бы учебу ка кую организовал, лекцию прочитал. К машинам руки не приложит. Приедет на по левой стан, погуляет – и до мой.

Не горел Спашиба и на общественной работе. По пытались воздействовать. Сначала обсудили его поступки. Не помогло. Тогда ему выговор объявили. Он в амбицию: у него-де есть дела поважнее. Секретарю, товарищам нагрубил.

Не блестяще шли дела и в механическом цехе. Если в соседних хозяйствах сеяли свеклу с помощью машин, то в колхозе Чапаева – вручную, на своих фермах соседи ставили доильные аппараты, автопоилки, транспортеры по удалению навоза – здесь же не делали ничего в этом плане.

Учитывая трудное положение, которое сложилось с механизацией трудоемких процессов на фермах, организация и правление колхоза поручили этот участок работы персонально Спашибе. Конечно, инженер колхоза и без того по долгу службы должен им заниматься. Но коммунисты, руководители хозяйства специально сосредоточивали внимание специалиста на самом главном в данный момент. Естественно, никаких записей в трудовой книжке специалиста о каком-либо понижении в должности не делали. И зарплата, понятно, осталась прежней.

Тем не менее Александр Михайлович счел себя униженным и оскорбленным. Он тут же послал жалобу в район. В колхоз приехал начальник управления сельского хозяйства С. X. Трухан. Состоялся большой разговор с инженером. Дело кончилось тем, что Спашиба пообещал руководству навести порядок на фермах, продолжая выполнять обязанности инженера хозяйства. Но это были только слова.

Работу инженера, как известно, невозможно выразить в процентах или в каких-то других цифровых показателях. Но о ней со всей определенностью можно судить по тому, как используются в хозяйстве машины, насколько четко действует техническая служба, как налажена учеба механизаторов. Если, скажем, трактор или комбайн, выйдя в поле, ломается, если от необорудованных электрогасителей на поле загораются хлеба, если колхозники таскают мешки с зерном с тока на склад на своих плечах, то можно с уверенностью сказать, что инженер работает спустя рукава. Не удивительно, что на жатве Спашиба получил еще один выговор по партийной линии.

Тогда-то специалист и ре шил сделать «ход конем», пустил версию, будто председатель заставлял его заниматься махинациями.

В колхоз приехала комиссия райкома партии. Проверив деятельность Н. П. Галича, она не обнаружила никаких компрометирующих его фактов.

Как-то пришлось мне услышать такие слова: чтобы говорить неправду, надо иметь хорошую память. Па мять подвела Александра Михайловича. Как видно из письма в редакцию, председатель якобы предлагал инженеру «провернуть дельце» весной прошлого года. А между тем – и это Спашиба признал лично в бесе де – еще задолго до весны он был полностью освобожден от доставки деталей и запасных частей. Выходит, обвинения, выдвинутые в адрес председателя, противоречат фактам.

Правление (а не председатель, как говорится в письме) освободило А. М. Спашибу от обязанностей инженера. Общее собрание утвердило это решение.

Завершая беседу с Н. П. Галичем, я спросил его, сможет ли он работать вместе с А. М. Спашибой в дальнейшем. Председатель взметнул на меня свои густые брови и сказал:

– Поверьте, когда он осознает свою неправоту, возьмется за дело по-настоящему (а работать он может), я приглашу его.

Такой же вопрос задал я к Александру Михайловичу.

– Нет! – ответил он. – Здесь я работать не стану. С дипломом я нигде не про паду.

Как видно, Александр Михайлович до сих пор не понял главного: престиж дипломированного специалиста подтверждают не амбицией, а трудом. И нет другого рецепта для того, чтобы завоевать уважение в коллективе, настоящий авторитет.

 

Становление специалиста

На село приезжает молодой специалист. Приезжает человек, сознательно выбравший сельскохозяйственный труд делом своей жизни. Бурно развивающаяся современная деревня в свою очередь очень нуждается в этом энергичном, образованном человеке. Интересы совпадают. Молодому организатору производства, казалось бы, остается только плодотворно работать, приумножать богатства колхоза, совхоза, создавать себе авторитет.

Но в действительности, к сожалению, не всегда происходит так. Почта «Сельской жизни» приносит нередко письма, в которых рассказывается о всевозможных конфликтах, в результате которых специалист порою уходит из села. В каждом конкретном случае действуют вроде бы только свои, присущие единичному факту причины. Но при внимательном рассмотрении находишь, что иные из них носят общий характер. Проблема трудоустройства и, так сказать, становление молодого специалиста в коллективе до сих пор существует. И о ней следует говорить.

В Нежинский район Черниговской области меня привело письмо, повествующее о предвзятом отношении руководителей колхоза имени Чкалова к молодым специалистам, об излишне осторожном подходе к их выдвижению Вопрос в письме ставился остро, в категоричной форме: «Где логика, справедливость? Специалистам не дают работать по специальности, а на ответственных должностях находятся так называемые практики, то есть люди, не имеющие образования».

Хотя при проверке и оказалось, что краски в данном случае изрядно сгущены, приходится все же заметить: проблема соотношения в хозяйстве практиков и специалистов, затрону тая в письме, весьма существенна. И она не так проста, как может показаться кому-то на первый взгляд.

У автора письма одно мнение: если ты практик, значит, отстал от жизни и должен посторониться, а если получил диплом специалиста, то сразу подай руководящую должность. С недоумением и возмущением пишет он в редакцию, что «Дынник Петр Павлович техникума не окончил, а заведует фермой». И что «у Григория Ивановича Романченко даже права на управление автомобилем отобраны работниками милиции за пьянку, но работает он заведующим гаражом».

Петр Павлович Дынник в техникуме действительно не учился, а окончил десять классов средней школы еще до войны. Воевал, ранен, имеет награды. После войны он снова на переднем крае – в колхозном поле бригадиром. Летят годы, и глядь, ему уже под пятьдесят. Поработал в молодости засучив рукава – не до техникума было, а сейчас учиться уже вроде и поздно. Но вот пришел к нему помощником в бригаду Иван Яковлевич Романченко – человек со сред ним специальным образованием, дело вой, вдумчивый руководитель – и Петр Павлович сам предложил ему место бригадира. Правление колхоза, учитывая заслуги Дынника, зная его организаторские способности, доверило ему тоже важный участок, хотя и поменьше – животноводческую ферму. Справляется с обязанностями Петр Павлович неплохо, люди на ферме довольны им, и никому в голову не приходит снимать его с этой должности.

Что же касается заведующего гаражом Г. И. Романченко, то его право руководить коллективом и в самом деле вызывает сомнение. Он еще молод, но учиться не хочет. Удостоверение водителя у него и впрямь отобрано работниками ГАИ – был пьян. Нетрудно представить, как относятся шоферы к своему незадачливому заведующему. Приказы его, конечно, выполняются, но уважения-то нет. Важно ли это? Конечно. Особенно для молодых ребят.

Как видим, практик практику рознь. Ну, а молодые дипломированные специалисты – разве они все одинаковы? И разве одно только наличие диплома уже предопределяет его руководящее положение в коллективе.

В управлении сельского хозяйства Нежинского райисполкома мне сообщили, что из пятидесяти специалистов, направленных в район за три года, сейчас работают лишь тридцать четы ре. А в областном управлении затруднились даже назвать число ушедших из области специалистов, но зато по казали папку с фамилиями выпускников высших учебных заведений, которые не приехали в область вообще. И пояснили: «Неместные работать у нас не остаются».

Верно, конечно, что в своих родных местах специалист работает охот нее И. пожалуй, можно бросить справедливый упрек иным высшим учебным заведениям, что при очередном приеме они мало думают о пропорциональном укомплектовании вуза абитуриентами из различных областей своей зоны. В Украинскую сельскохозяйственную академию, например, расположенную в Киеве, в прошлом году было зачислено намного больше жителей Киевской области, чем Черниговской, где своего сельскохозяйственного вуза нет.

Однако, думается, не в этом главная причина того, что многие специалисты на Черниговщине не оседают. Ведь эта проблема весьма остро стоит и в тех областях, где имеются «свои» вузы. К тому же в Черниговской области действуют шесть сельскохозяйственных техникумов. И, казалось бы, здесь не должны знать нужды в кадрах среднего звена. Но, увы, нужда до сих пор существует. Из 3.618 бригадиров и заведующих фермами специальное образование имеют лишь 667 человек.

Почему же иные молодые специалисты не приживаются в хозяйствах?

Известно, что в сельском хозяйстве развивается научно-технический прогресс. Селу требуются знающие дело образованные кадры. Но специалист сегодняшнего дня – это не только знаток техники или агрономии, это человек, непосредственно связанный и с людьми, направляющий их энергию в нужное русло. Помимо специальных знаний, ему нужно иметь организаторские способности. А этого-то чаще всего и недостает товарищам, пришедшим со студенческой скамьи. Отсюда – и предвзятость иных руководителей по отношению к выпускникам, и проявление недоверия к ним, а в конечном счете – конфликт, многочисленные жалобы в вышестоящие инстанции, а то и увольнение с работы.

Бывают, правда, и другие крайности, о чем свидетельствуют факты из того же Нежинского района.

Екатерина Ивановна Хомич окончи ла по направлению колхоза имени Подвойского зооветтехникум. До учебного заведения работала дояркой. После его окончания работает… снова дояркой. Правление колхоза, партийная организация не раз предлагали Екатерине Ивановне стать заве дующей фермой. Отказывается. Причина – боязнь руководить людьми. Можно, конечно упрекать доярку в недостатке чувства ответственности перед колхозом (ведь не зря же ее учили!). Но нельзя не винить и тех, кто должен был позаботиться о раз витии у нее навыков руководителя, а не позаботился.

Система подготовки студентов в техникумах на Черниговщине нуждается в совершенствовании. Будущим молодым специалистам, руководителям производства неоправданно мало читают лекций по педагогике, научной организации труда и т. п.

Правда, при Нежинском, Майновском техникумах созданы школы подготовки руководящих кадров, где дают знания даже по кибернетике. Польза большая. Но когда я спросил директора Нежинского техникума механизации сельского хозяйства Валентина Михайловича Сукачева, почему же этому не учат основных студентов, он удивил ответом:

– А кто знает, что еще из них по лучится? Есть ли смысл читать им эти дисциплины?

Озадачивает и тот факт, что в Нежинском техникуме студенты не имеют возможности изучать сельхозмашины новых марок. С перспективны ми тракторами Т-150, МТЗ-80, комбайнами «Колос», «Нива» здесь знакомятся по журналам. Конечно, в этом техникум не виноват, но жаль, что механики, придя в хозяйства, не смогут показать себя людьми, способными разбираться в новинках. Труд нее будет человеку завоевать авторитет, осознать свое право на руководство.

Специальные учебные заведения, откуда приходят на Черниговщину дипломированные специалисты, к сожалению, мало проявляют интереса к тому, как работают в хозяйствах их выпускники. Мне часто приходилось слышать от хозяйственных и районных руководителей: никто из вузовских работников у нас не бывает, разве что по телефону спросят, сколь ко человек за такой-то срок получили награды…

Велика роль учебного заведения в том, быть или не быть специалисту самостоятельным, авторитетным работником, руководителем. Но не меньше, если не больше, призваны сделать в этом отношении и местные партийные советские органы, руководители хозяйства, в котором начинает трудиться молодой специалист. Товарищеская поддержка опытных специалистов, умение поощрить инициативу начинающего, показать ему перспективу – вот залог превращения молодого специалиста в подлинного организатора, руководителя.

Не раз приходилось мне слышать от руководителей черниговских колхозов и совхозов такие примерно слова. «Талант не пропадет. При любых обстоятельствах он себя проявит. И не враги же мы себе – дадим ему развернуться».

Так-то оно так, но ведь, кроме талантливых людей, есть и просто способные, а им очень важно помочь встать на ноги. Быть может, есть смысл дать сначала молодому специалисту, как говорится, попробовать себя на работе не столь ответствен ной. Пусть здесь он наберется житейского опыта, умения понимать людей, находить к ним подход. Вряд ли поэтому можно посочувствовать автору того же письма из колхоза имени Чкалова, сокрушающемуся о карьере Николая Дерезенко, который «учится заочно в сельхозакадемии, а всего-навсего слесарь в колхозе».

Я встречался с Дерезенко. Он дей ствительно учится. И ждет, когда в хозяйстве появится нужда в инжене ре. Пока ее нет, Николаю предлагают применить свои знания и силы в должности механика. Не хочет. Ему почему-то думается, что быть механиком человеку с почти академическим образованием зазорно, он полагает, что над ним будут смеяться люди.

А вот его товарищи-односельчане, кончившие когда-то специальные учебные заведения и начинавшие с малого, рассуждают иначе: «Лучше начинать постепенно. Меньше наделаешь ошибок».

С этим нельзя не согласиться. Но очень важно также вовремя дать че ловеку подняться и на следующую ступеньку. Это окрыляет его, побуж дает совершенствовать свои знания. Человек растет. Польза – и хозяйству, и, естественно, самому специалисту.

Агроном или зоотехник – это преж де всего творческий, мыслящий чело век, который не пройдет мимо нового. И надо, чтобы в колхозе или совхо зе его творческий поиск, а может быть, и эксперимент находили под держку, чтобы каждая плодотворная мысль специалиста всячески поощрялась.

Такая обстановка для работы спе циалистов создана, например, в кол хозе имени Ватутина Бахмачского района, где мне довелось побывать. Председатель колхоза Василий Макси мович Сиденко – чуткий, тактичный человек, личным примером не раз увлекал зоотехников, инженеров, аг рономов на решение важных вопро сов. Благодаря председателю здесь стало обычаем ежегодно выезжать в соседние и отдаленные области за опытом. А в свое время по примеру руководителя все специалисты хозяй ства со средним образованием пошли в вузы.

Зоотехник этого колхоза К. К. Вокуленко рассказывал:

– У нас каждый специалист – хо зяин на своем участке. Мелочной опе ки со стороны председателя мы не чувствуем. Но это не значит, что он нами не руководит. Председатель учит нас мыслить масштабно, во всем помогает. Особенно чувст вуют это молодые неопытные специалисты. Совет, товарищеская подсказка лучше всего помогают делу. Помню, как начинали мы строить кормоцех. Дело новое для нас. Да и в районе еще никто по добного строительства не вел. Как внимателен был к моим суждениям председатель, сколько сам сделал тол ковых предложений! Хорошо рабо тать в такой обстановке. Поэтому я прекрасно понимаю тех выпускников учебных заведений, которые при рас пределении в первую очередь интере суются – каков характер у руководи теля, с которым предстоит трудиться, каков стиль его работы?

Итак, главное – в условиях труда, в той деловой атмосфере, которая и должна помочь выпускнику крепко встать на ноги… Вместе с тем нельзя сбрасывать со счетов и бытовые вопросы. Правда, в Черниговской области я не встретил ни одного агронома, инженера или зоотехника, который бы пожаловался, что ему не да ли квартиру, обошли в окладе. В этом отношении забота о специалистах здесь проявлена настоящая.

Но этого мало. Вот что, напри мер, выясняют желающие приехать работать в колхоз имени Коммунистического интернационала молодежи Нежинского района: «Есть ли шоссейная дорога до райцентра?», «Сколько интеллигентов на селе?» Над этими вопросами есть резон поразмыслить. И не в том плане, как создавать, до пустим, для специалиста какую-то особую интеллигентную среду, а скорее наоборот – как использовать то го же специалиста для насаждения городской культуры на селе. К новому, образованному человеку всегда тянутся люди. И очень важно в этот момент «втянуть» специалиста в культурную, общественную жизнь хозяйства. Почувствовав, что от него самого зависит, какой быть среде, специалист наверняка не будет сетовать на недостаток культуры, а приложит максимум усилий, дабы поднять ее. В Черниговскую область в этом году после окончания высших учебных заведений направляется 170 человек. Это на пятьдесят выпускников больше прошлогоднего. Помочь осознать себя каждому из них истинно полезным хозяйству тружеником – первейшая забота партийных организаций, руководителей колхозов и совхозов.

 

Встречное движение

Это непонятное чувство то ли тоски, то ли ожидания чего-то начинает овладевать Валентином Проскуряковым каждую неделю чуть ли не со среды. Нарастая, оно захватывает его и в пятницу. Еле дождавшись конца рабочего дня, он в приподнятом настроении мчится туда – в Борщевое, чтобы ранним утром в понедельник опять приехать в этот город – на работу и считать дни до следующего свидания с отчим домом…

Мы сидим с ним на лавочке возле общежития и ведем неторопливый разговор о селе и односельчанах, о работе, тогдашней и нынешней – городской.

– А что работа? – говорит он спокойно. – Шофер я – что тут, что там. Зарабатываю? Как и в совхозе. Даже чуть меньше.

– Так что же тебя здесь держит? Не лучше ль вернуться в село? Тем более, если оно тянет к себе.

Непросто ответить на этот вопрос Валентину. И я пытаюсь ему помочь. В деревне, наверное, условия плоховаты? Директор совхоза груб, к молодым невнимателен…

– Откуда вы это взяли? – удивленно смотрит он. И я раскрываю карты – пришло письмо из совхоза.

– Значит, во всем винят земляки директора? – тускнеет мой собеседник. – Что ж, дело это нехитрое…

Я смотрю в грустные глаза его и начинаю понимать: должно быть, и в самом деле причины его ухода кроются вовсе не в том, о чем столь пространно написали односельчане. И в памяти снова встает поездка в село Борщевое – центральную усадьбу совхоза «Кировский», разговоры, встречи.

«Кировский» – хозяйство глубинное. И, естествен но, сложностей, трудностей там немало. Не хочу утверждать, что и директор его – Н. П. Самохин – человек не без греха. Но мне, воспитанному на самоотверженности сельского жителя, его трудолюбии, достойном поклонения, после того, с чем я столкнулся в этом совхозе, многое кажется невероятным. Как оправдать, на пример, водителя молоковоза, который может напиться пьяным с утра и не выйти на работу, в результате чего сотни килограммов молока просто-напросто про падут? Трудно представить, что тракторист, назначенный подвозить корма, ни кого не предупредив, бросит технику и оставит зимним днем без соломы и сена целую ферму. Не укладывается в голове, что нынешней трудной весной, когда на учете был каждый клочок сена, каждый килограмм комбикорма, у кого-то не дрогнула рука выкрасть с совхозного склада не один и не два центнера концентратов. На слово, наверное, я бы и не поверил этому. Но вот они, докладные бригадиров, управляющих, заведующих фермами о прогулах, пьянствах, хищениях. Вот они, приказы директора о наказаниях по этому поводу. Наказаниях, в общем-то мягких и справедливых, но вызвавших столь «обличительное» письмо в редакцию.

Потом, когда я говорил на эту тему с механизаторами, чьих подписей было больше всего, они, не то чтобы смущаясь, но все же с долей некоторой неловкости пытались убедить: «Не все же у нас такие…»

Разумеется, не все. Я и в мыслях не держал – смешать честных, порядочных тружеников с лодырями и отъявленными выпивоха ми. Не смешивал, думается, их и Самохин. Так как в книге приказов есть немало распоряжений о премировании отличившихся на работе. Но тревожно и больно от сознания того, что те самые «не такие» с готовностью поддержали людей нерадивых, со щербинкой в душе, но умеющих ловко прикрываться общими фразами и рассуждениями о роли руководителя в создании морально-психологического климата в коллективе.

Подпись И. И. Костева стоит одной из первых в письме. И послушать его, так нет больше радетеля за дела общественные, за интересы соседей. Однако, когда управляющий потребовал поставить на машинный двор совхозную тележку, которую тот использовал в личных целях, в ответ заработал, простите, оплеуху от Ивана Ивановича.

Да, конечно же, можно по вернуть сейчас весь раз говор на тему о том, как важно руководителю в своем стремлении навести по рядок и дисциплину в хозяйстве опираться на актив. Можно упрекнуть Н. П. Самохина, что делает это он непостоянно и неумело. Можно высказать в этом плане претензии, и тоже вполне справедливые, партийной, профсоюзной, комсомольской организациям. И тогда получится так, как хотел Костев и иже с ним: виноваты все, кроме него, и совесть, этот личный судья каждого человека, останется неразбуженной. И мы до конца и правильно не поймем: почему же оставил родное село Валентин Проскуряков?

Свалить вину только на директора – дело нехитрое. Но Валентин после долгого разговора признал, что на пугали его не трудности в родном совхозе («их и раньше было немало»), не требовательность директора, а нечто другое. Ему, в прошлом армейскому чело веку, привыкшему к порядку и дисциплине, стало сразу как-то не по себе, когда в первый же день работы он столкнулся и с не выполнением распоряжений, и с выпивкой на машинном дворе. Глаза кололо все: и развал в мастерской, и крикливо-хамоватый на строй механизаторов, и суетливая нераспорядительность главного инженера, и хитроватость заведующего гаражом, про которого говорили, что он у себя на дворе держит – ни много нимало – три совхозные машины. И возбужденно-радостное состояние, с которым парень вернулся в родные края, довольно быстро начало угасать.

Не сложно упрекнуть Проскурякова в том, что он изменил селу, своей привязанности, но на случай с ним, думается мне, надо взглянуть в первую очередь как на тревожный факт ранее, быть может, неизвестного состояния в на строении его односельчан.

Совхоз «Кировский» – одно из тех хозяйств Не черноземной зоны России, по поводу которых то и дело раздаются призывы: «Надо ускорить прокладку дорог», «Нужно быстрее возводить жилье и другие объекты», «Надо скорее обновлять машинно-тракторный парк». Должны… надо… должны… И государство направляет сюда стройматериалы, удобрения, технику. Не всегда в этом плане все обстоит хорошо. Тем не менее в том же «Кировском» техники столько, что на одного механизатора приходится по два трактора и комбайну. За пятилетку возвели двенадцать жилых домов, построили несколько скотных дворов, приступили к прокладке дороги с твердым покрытием, возвели новое здание конторы и кое-что другое. И тут во лей-неволей возникает желание спросить: ну, а сами– то люди чем отвечают на эту заботу? Как откликаются на нее?

К сожалению, только новыми запросами. Расчет «на дядю», как трясина, засасывает людские души, способствует развитию иждивенческих настроений, желанию урвать для себя побольше, благо при нынешней оплате труда это не столь уж и сложно. В итоге, смотришь, как это было прошлой зимой в «Кировском», – один, второй, третий механизатор отказывается подвозить корма к ферме, рассуждая, что лучше ничего не делать в мастерской и получать тарифную ставку, чем «волыниться» у скирд. Если быть откровенными, можно было бы самим привести в поря док и старую мастерскую, пока строится новая, – со браться бы на субботник и поработать. Для себя же! Так нет. Как признался один из собеседников, у нас без рубля теперь шага не ступят.

Вспоминаю, как до хрипоты ругали механизаторы руководителя за то, что кое-кому прошлой осенью тот не выписал соломы. Ругали, хотя у каждого был отменный запас кормов, а совхозные коровы стояли впроголодь. В такой обстановке особенно вольготно чувствуют себя крикуны, для которых важно не устранение недостатков, а их наличие – как оправдание собственных проступков. Многие порядочные люди теряются в такой атмосфере. У меня и сейчас стоит перед глазами подвыпивший малый, пришедший на собрание, его брань в адрес директора. А рядом стоял отец. Говорили, не плохой работник…

Мне не довелось поговорить как следует с Н. П. Самохиным, совсем молодым еще человеком (до директорства успел поработать в райкоме комсомола и управляющим отделением), – он был вынужден уехать по неотложным де лам из района. Но, быть может, это и к лучшему. Во всяком случае то, о чем я сказал, не навеяно влиянием с его стороны, а под сказано личными наблюдениями.

Можно найти немало объективных причин неурядиц в «Кировском». Многое можно поставить в вину директору. Но каждому нужно строго спросить и с самого себя. Ведь возрождение Нечерноземья, твоего родного села, возможно лишь при сложении двух встречных движений: одно го, идущего от государства, другого – из трудовых коллективов, семей отдельных людей. И только это второе движение, поднявшись из недр человеческих душ на встречу первому, слившись с ним, может образовать живое поле деятельности.

 

За внешним благополучием

Никто из ответственных лиц не хотел выносить сор из избы. И даже потом, когда стряслась беда, ей не придали огласки постарались до минимума свести ее значение. Но тут вмешалась общественность. Возмущенное письмо, подписанное сотней людей – жителей села Рудск и окружающих его деревень, пришло в редакцию.

Еще не доехал я до Ивановского района Брестской области, где расположен Рудск, а уже услышал раз говор о случившейся там истории. О ней говорили разные люди. И толь ко в Ивановском райкоме партии, казалось, ничего о происшедшем не знали и не слыхали. Что ж, пришлось поведать им печальную рудскую повесть.

…В доме Анастасии Сергиевич произошел скандал. Куражился сын Николай – двадцатидвухлетний дети на. После, когда он поуспокоился, сердобольная мать запричитала над ним:

– Уж не околдовал ли тебя. Коленька, кто?

Пришедшему в себя Коленьке было немного неловко. И чтобы совсем избавиться от угрызений совести, он ухватился за идею, поданную мамашей.

– Кто околдовал меня, мать, я не знаю, но что это так – не сомневайся.

Тетка Настасья, как зовут ее на селе, совсем закручинилась. Кто же, кто послал порчу на ее сына? Ответ на мучивший вопрос помогла найти Галина Марчук. Ее дочь Нина замужем за старшим Настасьиным сыном Михаилом.

– Мозырчук Анна, вот кто колдует над нашими детками! Нина с Михаилом из-за нее тоже поссорились.

– А почему ты думаешь, что Ан на?

– Сегодня на грядках с картошкой я нашла куриное яйцо. Кажется, подбросила его туда Мозырчук. Не спроста это!

Галина Марчук, известная на всю округу как самая сварливая и склочная женщина, давно из-за какой-то обиды собиралась «поднасолить» Анне Мозырчук. И ей нужен был союз ник. Анастасия Сергиевич, человек, фанатично верящий во всевозможную чертовщину, подходила для этого лучше чем кто-либо.

Далее события развивались стреми тельно. Галина Марчук и Анастасия Сергиевич стали придираться к Анне Мозырчук в общественных местах. Великовозрастные их дети тоже не оставались пассивными. Все трое – Нина, Михаил и Николай – комсомольцы, но они не только не остановили своих зарвавшихся родителей, а, более того, старались разжечь страсти.

Словом, беда назревала у всех на глазах. О скандалах, устраиваемых названными семьями, знали и секретарь партийной организации колхоза «Светлый путь» Нина Лукьяновна Леончук, и секретарь комсомольской организации Николай Колодич, и председатель сельского Совета Гали на Мисюта. Но никто из них не дал должной оценки происходящему. Никто не захотел обсудить поведение женщин и молодых товарищей Ни кто не набрался мужества признать, что поведение этих людей говорит о низком уровне воспитательной работы в коллективе. Да и как же можно было в этом признаться? Тогда при шлось бы назвать вещи своими именами.

Участковый милиционер В. Протесевич хотел было оформить протокол на бранившихся в магазине женщин, да раздумал, пятно на хозяйство ляжет. А Марчук и Сергиевич, пользуясь безнаказанностью, вовсе распоясались.

И вот однажды Галина Марчук и Анастасия Сергиевич подстерегли Анну Мозырчук в лесу и жестоко избили ее палками. Анну в бессознательном состоянии доставили в районную больницу где у нее признали сотрясение мозга. Поистине: невежество – демоническая сила.

…С секретарем Ивановского райкома партии О. С. Сошок едем в Рудск. Это далеко не медвежий угол. Лес телевизионных антенн над крышами домов, расклеенные на столбах афиши с названиями новых кинофильмов, отсвечивающие солнечными зайчиками щиты наглядной агитации, призывающие к высокой сознательности, трудовой активности.

Нина Лукьяновна Леончук спешит показать планы воспитательной работы, списки политинформаторов. Председатель колхоза Петр Прокопьевич Казакевич рассказывает об успехах хозяйства, о высоких заработках тружеников. Вроде бы и нет тех трещин щелей, из которых могут выползти тени прошлого: пред рассудки, невежество.

Но вот интересуемся, как часто выступают колхозные политинформаторы и агитаторы перед людьми, бывают ли они в домах тружеников. И с ответом затруднение. Спрашиваем, какова тематика выступлений лекторов, кроме вопросов международно го положения. И опять неутешительное объяснение.

Разговаривая с руководителями хозяйства еще раз вместе с секретарем райкома, убеждаемся, что они были хорошо осведомлены о начинающемся раздоре между Мозырчук, Марчук и Сергиевич. Но никаких мер не приняли. Даже когда животноводы Рудской фермы (там доярками работали Марчук и Сергиевич) по собственной инициативе собрались, что бы обсудить злополучный случай, ни кто из ответственных товарищей здесь не присутствовал.

Мы встречались в колхозе со многими тружениками, говорили с по страдавшей, с виновными. И в итоге пришли что называется к общему мнению: в воспитательной работе, особенно в научной пропаганде, недостатков здесь более чем достаточно. В планах намечается многое, а на деле до многих колхозников агитаторы, лекторы, активисты не доходят.

Не лучше в этом смысле обстоит дело и в объединении «Сельхозтехника», где работает младшее поколение семьи Марчук и Сергиевич – Ни на, Николай и Михаил. Вести о рудских событиях никого в объединении не взволновали, не вызвали беспокойства. А ведь в тех событиях оказались замешанными, отнюдь не с благовидной стороны, молодые члены коллектива!

– Все трое работают хорошо, – поспешил заверить заместитель секретаря комсомольской организации объединения П. Сидорович. Словно и невдомек ему, что не только про цент выполнения плана характеризует комсомольца.

– Никаких комсомольских поручений не выполнял, общественной работы не веду, – признается Михаил Сергиевич.

– На комсомольских собраниях не бываю, – вторит Михаилу его брат Николай.

Выступая перед молодежью, секретарь партийной организации районного объединения «Сельхозтехника» И. Г. Дынько как-то отмечал, что работа комсомольской организации крайне неудовлетворительна, слабо поставлено идейное воспитание молодежи. Вопрос о работе комсомольской организации объединения был даже вынесен на обсуждение партийного бюро. Что же решили там, о чем говорили? О… приобретении спортивного инвентаря. Обзавестись лыжами, мячами и сетками, конечно, тоже важно. Но вряд ли к этому можно было свести всю заботу о деятельности комсомольской организации.

* * *

Да, неприглядные события произошли в Рудске. Вынуждены были заинтересоваться ими и следственные органы. На днях из райкома партии нам сообщили, что Галина Марчук и Анастасия Сергиевич приговорены народным судом Ивановского района за избиение человека к трем годам лишения свободы, отбывают сейчас наказание.

Выводы из случившегося сделаны в райкоме партии, райисполкоме. Знахарству, невежеству объявлена вой на. Не избраны секретарями партий ной организации И.Дынько и комсомольской – Н.Колодич. На партий ном собрании колхоза «Светлый путь» состоялся большой разговор об упущениях в воспитательной работе принимаются меры к ее улучшению. И кажется, стоит ли теперь писать о неприглядной рудской истории в газе те?

Да, стоит. Хотя бы для того чтобы показать, к каким отрицательным последствиям может привести замалчивание недостатков и промахов, стремление к внешнему благополучию. И для того еще, чтобы развернувшаяся сейчас в районе работа по воспитанию населения не приняла характер кратковременной кампании.

 

Не уступив неправде

Нет, это не почудилось и не послышалось ей. В настороженно-ехидном шепоте женщин, сидевших на лавочке соседнего дома, недоброе слово прозвучало громко и внятно. Брошенное вдогонку Наталье Семенов не, оно больно ударило ее, и горечь обиды, копившаяся все эти дни, выплеснулась наружу…

Много позже, когда по письму Н. С. Щербины мы будем разговаривать как с жителями села, так и с ответственными работниками в районе, многие из них не сразу поймут, зачем это ей понадобилось – посылать жалобу в Москву? Для раз решения конфликта с Береговыми и Грабами? Но он же, этот конфликт, носит, можно сказать, житейский характер и обусловлен главным образом украинским темпераментом женщин. А один, вздохнув сокрушенно, скажет даже так:

– Да, наделала Наталья Семеновна шуму из ничего. А еще учительница…

И эта фраза будет послед ней каплей в необходимости разговора, которого в иной ситуации могло и не быть.

Конечно, история, которую рассказала нам Н. С. Щербина, не из приятных. Действительно, редкое это явление, чтобы педагог просил защитить его достоинство. Звание учителя авторитетно в народе и ассоциируется с понятием чистоты, справедливости, уважения и любви к людям. И коль скоро та кой случай произошел, при смотреться к нему следовало особо.

Не скажу, что на месте не занимались этим вопросом. «Дело Щербины и ее соседей» рассматривалось в товарищеском суде, им интересовались следственные органы, дважды на село выезжали работники горкома партии. Но почти все, кому по долгу службы пришлось разбирать заявление учительницы, как выяснилось впоследствии, не очень внимательно относились к факту, который она приводила вначале. «В октябре прошлого года у наших соседей Береговых (хозяин работал в колхозе шофером) органа ми ОБХСС изъято краденое зерно. Другая соседка, Александра Граб, внушила Береговым, что это я заявила о краже в милицию. С этой поры нет мне жизни от со седей. Я только и слышу:

«Доносчица. Такую надо вы селить с улицы». Но я о краже и обыске узнала, на верное, самой последней – в тот день меня не было дома: ездила в Кировоград».

На первый взгляд кажется, что Наталья Семеновна хочет оправдаться перед людьми, которые скомпрометировали себя. И это досадно. Учительница, депутат, коммунист, а пытается выглядеть в глазах соседей с подмоченной репутацией своим человеком. Не по-граждански! Но попробуем встать на место Натальи Семеновны. Право же, оскорбительно слышать слова, которые бросали ей в спину, а затем и в лицо те, кто после случившегося должен быть ниже травы и тише воды. И какие слова! «Донос», «клеве та». Нет, не свою невиновность стремилась доказать Н. С. Щербина перед нечестными людьми – она хотела только, чтобы на ее учитель скую и человеческую репутацию не пало пятно непорядочности.

Потом Наталье Семеновне скажут: зря связалась она с этими самыми Береговыми и Грабами. Учительница, культурный человек, могла бы и подняться над мелочами быта. Но ведь эти мелочи, как пыль в бархате, – копится постепенно, а засядет – не выбьешь. Тем более что в данном-то случае были не мелочи.

…Товарищеский суд, который рассматривал заявление Щербины, проходил бурно. Председатель суда, молодой еще, неопытный человек, не сумел направить обсуждение в нужное русло. В результате дело перекочевало в районные инстанции, которые при рассмотрении его глубоко не вникли в суть дела, проявили медлительность.

Когда же проверяющие приехали в село, отношения между соседями настолько обострились, что им пришлось столкнуться с самым неприятным, что может быть между людьми, – клеветой, наговором. Можно представить душевное со стояние тех, кто занимался разбором дела. Им, выясняющим, кто да что, когда и кому сказал, было, наверное, неприятно. На кого кипела досада? Разумеется, на заявительницу. Не требуй Н. С. Щербина разрешения вопроса, отпала бы надобность разбирать эту историю.

А нужно было внимательнее отнестись к истоку конфликта, на который постоянно указывала в своих за явлениях Н. С. Щербина и с чем сердце учительницы, естественно, не хотело мириться. Ей претило, что не честные, недобросовестные люди формируют вокруг своеобразный моральный климат, затягивают, как в трясину, в обстановку желчности, злости неискушенные души. Так что проверяющим следовало обратить внимание прежде всего на воинствующее мещанство – явление, порочащее нашу действительность и обладающее способностью прогрессировать, если его не разоблачать. Заботясь во всех случаях в основном только о личной выгоде, заражая этим духом других, такие люди умеют «взять горлом», а где надо, прикинуться и наивными простачками.

Именно так поступали и соседи Щербины. Николай Граб, например, уверовавший, что о его не столь дав них неблаговидных делишках никто не знает, пришел в горком партии с требованием… наказать Наталью Семеновну. Жена его, Александра, обратилась в прокуратуру и, когда ей объясни ли, что ее обвинение несостоятельно, смиренно сослалась на невежество свое, по обещав «больше этого не делать».

Как все невинно и просто!

Один из ответственных товарищей, занимаясь «делом Щербины», вполне серьезно посоветовал ей: «Не лучше ли вам, Наталья Семеновна, уехать отсюда? Уж больно воинственны ваши соседи».

Вот куда завел «житейский» конфликт!

Уехать с улицы, на которой стоит ее дом. С улицы, по которой восемнадцать лет изо дня в день она ходила на работу, сначала – в правление колхоза (работала агрономом), а теперь вот в местную школу, где преподает биологию и химию. Уехать, хотя в селе ее знают как активистку, депутата. Уехать и уступить воинствующим обывателям? Уехать и дать повод для разговора: значит, она и в самом деле виновата в чем-то?

Перед людьми, перед детьми было неловко Ната лье Семеновне. И она настойчиво добивалась правды. Учитель – он всегда на виду – в школе, семье, быту. Как в зеркало, смотрятся люди в него. Ему уступать неправде нельзя.

…Сход улицы, который был собран по настоянию городского комитета партии, положил конец этой истории. Ее соседям на этот раз не удалось «задать тон». Да они, собственно, и не пытались этого делать. Сход продемонстрировал, говоря высокими словами, и сознательность сельских жителей, и умение их дать отпор негативным явлениям.

Сколько людей сказали спасибо Н. С. Щербине, оценили ее принципиальность. А присутствовавшие здесь представители местной власти, те, кто по долгу службы призван вести воспитательную, идейно-политическую работу, поняли, какие глубокие, общественно значимые вопросы могут порой скрываться за так называемыми житейскими конфликтами.

Хочется верить: вся эта история послужит уроком не только тем, кого она коснулась непосредственно. Иначе не было бы смысла столь подробно на ней останавливаться.

 

Порицание… шепотом

Когда Евдокия Дмитриевна Короп со слезами на глазах начала рассказывать на своей ферме об обиде, которую нанесли ей в районе, все как-то сразу «вошли в ее положение» и посочувствовали. И то сказать: пригласили доярку на слет передовиков, а места в зале для нее не оказалось; всем участницам слета дарили памятные портреты, а ей нет.

С дойки расходились мрачные, понурые. Настроение было испорчено не одной, а всем. С чего же началась эта история?

В Глобинском районе собирались чествовать передовых доярок, надоивших по три тысячи и более кило граммов молока от коровы. К организации этого мероприятия подошли, что называется, с хорошей выдумкой. Каждому передовику намечалось вручить памятный подарок и его собственный портрет в красивой обложке со словами благодарности от районных организаций.

Церемония чествования лучших доярок была продумана до мельчайших подробностей. Чтобы в Доме культуры, где намечалось провести слет, не было лишней суетни, заранее за каждой трехтысячницей закрепили определенное, персональное место. Во время слета к каждой доярке подходили пионеры и вручали лично ей предназначенный подарок и портрет, который задолго до совещания был изготовлен по специальному заказу.

Из племсовхоза «Жовтень» на слет прибыли восемь доярок-трех-тысячниц. Была среди них и Е. Д. Короп. Однако в зале места для нее и в самом деле не оказалось, так как в списках, имеющихся у организаторов со вещания, она не значилась. Не был изготовлен портрет Евдокии Дмитриевны. Правда, выход из положения нашли: стул принесли, подарок, хотя и без портрета, доярке вручили. Разбираться же в причинах неувязки решили потом. Но так и не разобрались. А Евдокия Дмитриевна, поняв, что на совещании ее и не ждали, кровно обиделась и на работников райкома, и на руководителей своего хозяйства.

Обо всем этом рассказало письмо, пришедшее в редакцию из совхоза «Жовтень». И, забегая вперед, скажу, что приведенные в нем факты вообще-то достоверны. Но в письме не было объяснения, почему произошла такая история. Поездка в «Жовтень» по могла найти ответ на этот вопрос и заставила задуматься над рядом явлений.

Не знаю, есть ли такое выражение – «мнимый передовик». Но после знакомства с «делом» Евдокии Дмитриевны я уверен, что люди, незаслуженно пользующиеся славой передовика, существуют.

Большой опыт работы в животноводстве имеет Евдокия Короп. Знает она хорошо, когда идет большое молоко, когда можно прилично заработать. В эти моменты трудится усердно и получает слова благодарности от специалистов и руководителей. Не раз за высокие показатели в определенные месяцы Евдокию Дмитриевну премировали. Но кончался «прибыльный период» – и пропадал энтузиазм у доярки. И вот уже опаздывает она на работу, а вот и совсем не появляется на ферме. Сама-то Евдокия Дмитриевна от этого теряла не так уж много, а хозяйство несло ущерб порядочный.

Не раз взывал к сознательности доярки директор совхоза Н. И. Шкрабан. Правда, делал он это у себя в кабинете, «без посторонних глаз». Николай Иванович все боялся (это он признал лично), что публичное обсуждение неблаговидных поступков Евдокии Дмитриевны обидит ее. И кто поручится, что она после этого вообще придет на ферму.

По этой же причине не решались обсудить поведение доярки на собрании и профсоюзные активисты. К тому же годовые показатели у Короп всегда были неплохие. Вот и по отчетам за прошлый год значится, что надоила она от каждой коровы по 3.091 килограмма молока. «Ну, а если нужно наказать нарушительницу трудовой дисциплины, – рассуждали в рабочкоме, – то можно это сделать и без шумихи». Так и делают. Лишили ее на двадцать процентов премии по итогам года, но об этом даже она сама не знает, не говоря уже о других членах коллектива. Выходит, вроде бы и наказали, но и не обидели.

Такое «воздействие» на прогульщицу, стремление, так сказать, спрятать правду под колпак, сказалось в конце концов на моральном климате в коллективе. Беспринципность руководите лей глушит на корню доброе влияние общественного мнения на человека. Поначалу подружки-доярки, немало дивясь покладистости руководства, как-то еще выражали недовольство действиями Евдокии Дмитриевны. Но потом смирились.

Уверовавшая в свою безнаказанность (что ей душеспасительные беседы у директора при закрытых дверях!), Евдокия Дмитриевна все чаще и чаще не появлялась на работе. В прошлом году количество прогулов у нее достигло рекордной цифры – 61 день.

И снова с ней поговорил только директор. Разговор был, что называется, домашний. Евдокия Дмитриевна в этот раз даже сумела вытребовать льготное условие для себя.

Все ее прогулы, нарушения производственной дисциплины припомнили лишь тогда, когда встал вопрос о посылке лучших доярок на совещание в район. Решив отказать Евдокии Дмитриевне в этом, главный зоотехник В. А. Пуха сказал заместителю директора Ф. Н. Струцкому (директор был в отъезде): «Если вычесть то молоко, что надоили от коров ее группы другие доярки, то по три тысячи не наберется. Выходит, на слет трехтысячниц посылать Евдокию не за что». На том и порешили. Разумеется, доярке об этом своеобразном наказании не сказали. Но тут вдруг перед самым слетом районная газета, используя ранее представленные сведения, опубликовала список доярок-трехтысячниц, в числе которых была указана и Е. Д. Короп. Что делать?

И в совхозе экстренно снарядили ее на совещание. Рассудили, что в конце концов не так и плохо, если из хозяйства будет на слете больше передовиков. Тут честь не одним рядовым работникам, но и специалистам, и руководству!

Что было дальше, известно. Омраченное настроение, обида, слезы.

«Евдокия Дмитриевна такой чести, как быть на слете передовиков, не заслужила, – говорили потом мне в хозяйстве. – И обижаться ей не стоит». Так-то оно так. Но ведь она приглашалась на совещание как передовик. И, следовательно, вправе была ожидать там таких же почестей, какие оказывались всем. Другое дело, если бы ее вообще не посылали в район, а на месте открыто и честно объяснили, почему с ней так решено поступить. Но этого-то как раз и не было сделано, тогда, когда ее история стала «притчей во языцех», руководство не осмелилось признать ошибки, исправить их.

Уметь говорить правду, какой бы горькой она ни была – одно из необходимейших качеств руководителя, воспитателя. Понятно, в таких случаях следует соблюдать такт и учитывать характер человека. Но уважительность не следует смешивать с мягкотелостью и беспринципностью.

 

Ни в какие ворота

У ветерана труда Якова Августовича Шенделя обветшали ворота в за боре, и решил он их заме нить. Сначала, верный правилу своему, прикинул, что лучше: самому ли работу выполнить или нанять ко го? И так и эдак крутил, а выходило одно – ни то, ни другое не подходит. Сделать самому трудно: уж и силы не те, да и инструмента нужного нет; нанять же мастерового человека – дороговато для пенсионера. Но нет безвыходных положений. «У нас же в городе «Ремстройбыт» есть! – осенила Якова Августовича мысль. – Уж что-что, а ворота сделают».

Раздобыл Шендель лесу, подогнал бревна и доски в соответствии с габаритами ворот и отправился в заветную организацию.

«Лес обрезной?» – строго спросили в конторе заказчика. – «Обрезной!» – ответил Шендель. – «Будут ворота», – и выписали квитанцию, где все же пометили: доски и бревна необрезные. Стоимость ворот из-за этого, конечно, подпрыгнула.

Заказчик хотел было воз разить, да вовремя спохватился: «А ну как обидятся в «Ремстройбыте» и не станут заказ выполнять?» Покладистость пенсионера оценили здесь по достоинству, сколотили ворота буквально за час. «Вот что значит предусмотрительным быть», – думал Яков Августович, глядя, как грузят готовый заказ на машину.

Вот так стоял он и радовался и даже не заметил, как появился вдруг в цехе сам Иван Петрович Нелюбов – начальник «Ремстройбыта». И был Иван Петрович в та ком состоянии, что на глаза ему в этот момент лучше бы не попадаться. Зол и пьян был Иван Петрович, а оттого особенно строг. Ему сразу не понравилось, что из цеха хотят увезти ворота. Не важно, что за них деньги за плачены и заказчик рядом стоит. Пусть он, этот заказ чик, через месяц придет. А то ишь чего захотел – в этот же день и отдай заказ. Больно просто все получается. А с «Ремстройбытом» дело иметь – это вам не в бирюльки играть. Тут уважение оказывать надо. Кому уважение? Начальнику, конечно, т. е. ему, Ивану Петровичу. Окажешь – забирай хоть сейчас изделие.

Замялся Яков Августович: не знает, как оказать уважение. «Да купи ты ему коньяку, он и отвяжется», – посоветовал ветерану рабочий цеха. Но на Шенделя тут что-то нашло вдруг. Вместо того чтоб к совету прислушаться, возмутился.

Ой, как непредусмотрительно поступил ветеран! Ну и поплатился, конечно.

Потом сколько ни просил он Нелюбова – ворота ему тот не выдал. «Прямо камень за пазухой затаил».

Попытался было ветеран повлиять на ретивого директора через органы власти. Даже на прием к председателю райисполкома В. С. Караваеву ходил, рассказывал эту историю. Председатель тоже возмутился и дал распоряжение районному комитету народного контроля проверить факты и меры принять. Но что Нелюбову народный контроль? Он и не подумал ему подчиниться.

Пришлось в это дело прокурору района вмешаться. И только тогда И. П. Нелюбов, сменил гнев на милость, приказал отвезти ворота заказчику. Ругался при этом он, правда, сильно и долго. От обиды ругался. Ведь на до ж, случилось как: его, Ивана Нелюбова, простой заказчик переборол. Да какой же начальник он после это го?

И верно, какой он начальник? «Плохой, очень плохой, – пишет в письме своем Яков Шендель, – коль так непристойно ведет себя». А что, прав, наверное, автор? То, что творит Нелюбов, поистине не идет ни в какие ворота.

 

Чуткости не хватает

Хороший, говорят, есть лесок за деревней Колчигином, что в Ильинском районе Ивановской области. Грибов в нем пол но и ягод. Но жителям деревни, людям занятым, работящим, по грибы, по ягоды в будние дни ходить не когда. А в воскресенье? Тоже хватает дел. Но в первую очередь надо, конечно, в баньке помыться.

Только нет баньки в деревне, а есть она лишь на центральной усадьбе совхоза – от Колчигина в пяти километрах. Тут уж когда захочешь – никак не помоешься. И поэтому ждут терпеливо колчигинцы воскресного дня, ибо только тогда их «до бани возят».

Но раз в неделю попариться тоже неплохо. И с этим согласны деревенские жители. Не согласны они с другим – с тем, что в баню их возят на обычном грузовике, с открытым кузовом. «Проедешь на нем в сухую погоду, и точно на мельнице побывал, – пишет в газету рабочий совхоза «Ильинский» В. К. Клюшкин. – Только помылся, и снова от пыли грязный. А каково в непогоду? После парной под дождем оказаться? Вытрешься насухо, выйдешь из бани и снова под душ попадаешь. К тому же холодный. Это и неприятно, да и небезопасно».

Совхоз «Ильинский» – хозяйство не бедное. Что-что, но есть и автобусы там, и машины крытые. И директор совхоза М. Шохин не прочь, вообще-то, снарядить их в день банный в Колчигино. Но считает: колчигинцам и так достаточно благ перепало. И деревня тихая, и грибы под боком находятся. А вот на центральной усадьбе ни то го, ни другого нет. А коль так, то автобус следует выделять не жителям отдален ной деревни, а центральной усадьбы. Как говорится, пусть каждый получит свое. И получают: желающие по мыться в бане колчигинпы – бортовую машину, а конторские служащие – комфортабельный транспорт для по ездки за грибами.

Но если жители деревни Колчигина хоть как-никак да могут помыться в бане, то труженики совхоза «Березовский», что в Липецкой области, и такой возможности не имеют. Тракторист В. Тяпкин пишет в газету, что баня в селе их не работает больше года, с той самой поры, как в котельной на коровнике вышла из строя форсунка.

Вроде бы какая связь между баней и коровником? Оказывается, самая что ни на есть прямая. Форсунки-то в котельных, что там, что тут, одинаковые. Потому руководители совхоза и отдали распоряжение неисправную деталь на коровнике заменить той, что в бане использовалась. «И сколько потом мы ни напоминали управляющему отделением Н. И. Сотникову и директору совхоза И. Ф. Серобабину, – пишет механизатор, – что надо бы и о нас побеспокоиться, вразумительного ответа они так и не дали».

Прочитали мы это письмо и решили было послать его непосредственно самому тов. Серобабину, так сказать, еще раз напомнить. Но в последний момент пришло письмо от тружеников Шпановского спиртзавода, что в Ровенской области. Там в поселке, оказывается, бани нет вообще. «Создается впечатление, – пишут рабочие, – что руководство нашего предприятия считает, коль мы имеем дело с продукцией горячительного свойства, то нам и парной не нужно. И между прочим у нас не только бани нет, но и детских яслей и садика, не создано условий для работы местному фельдшеру».

И это письмо мы на место пересылать не стали, а на печатали в газете, надеясь, что его, как и послания из ивановского и липецкого хозяйств, прочтут в инстанции чуть повыше, чем совхозная контора. И уж там, мы надеемся, на «банные неурядицы» отреагируют с должным вниманием, а руководителям хозяйств укажут на главную нехватку в их деле – нехватку чуткости к людям.

 

Две стороны конфликта

Факты о недостатках в работе совхоза имени Луначарского, приведенные в письме, подписанном сварщиком А. А. Ливенцевым, при проверке не подтвердились, а сам Анатолий Алексеевич, встретясь с корреспондентом, заявил, что ни какой жалобы в редакцию не посылал. Казалось бы, письмо после этого можно сдать в архив. Но не будем спешить. Тот же Ливенцев, хоть и отказался от тревожного послания в газету, однако приезду корреспондента обрадовался и многое порассказал. «Излили душу» по случаю и другие – как руководители, так и рядовые. Многое в этих разговорах показалось мне характерным, и это обстоятельство заставило попристальнее присмотреться к жизни совхоза, особенно морально-психологическому климату в трудовом коллективе, а затем и взяться за перо.

Нынешний директор Н. А. Дорофеев принял хозяйство в крайне запущенном состоянии. Совхоз систематически не выполнял планов за готовок по молоку и мясу. Не блистали успехами и другие отрасли. С приходом Николая Амосовича положение стало меняться. В прошлом году коллективу присудили даже районное переходящее Красное знамя.

В районе, да и в самом хозяйстве эти первые успехи объясняют во многом энергичностью нового руководи теля, его знанием дела. Николай Амосович – человек энергии завидной, образования хорошего – по специальности он зоотехник. За последнее время в совхозе полностью обновили дойное стадо, переоборудовали животноводческие помещения, укрепили кормовую базу.

– И дисциплину подтянул, пьяниц к рукам прибрал, – это уже говорили мне в совхозе. Говорили в основном женщины. Но поддакивали и мужчины: «Без порядка нельзя. А по нему, откровенно сказать, мы соскучились…»

Дорофеев взялся за дело со всей одержимостью молодого человека. Не раз, случалось, хватал выпивох за руку в прямом смысле слова, особенно в рабочее время. Нельзя сказать, чтобы очень сурово наказывал их после этого – «строгача» и то далеко не все получали.

Следил Дорофеев бдительно и за тем, чтобы всеми соблюдался распорядок дня. И вот тут-то неожиданно для себя руководитель, как говорится, «споткнулся». Причем как раз не на любителях вы пить или отъявленных прогульщиках, нет, а на тех, кто считал себя вполне добропорядочным работником.

…Михаил Александрович Сучков, совхозный шофер, – мужчина домовитый и мастеровой. Вина капли в рот не берет, но к работе в совхозе относится, мягко говоря, с прохладцей. Сочетать общественные и личные интересы не умеет, его маши на из гаража частенько вы ходит самой последней. Опоздал с выездом раз, опоздал два – директор обратил внимание. Спросил, почему?

– Так у меня же хозяйство. Теленка напоить надо, корову подоить, – ответил водитель. – Жена-то по туристической путевке уехала.

– Пораньше вставать надо, чтобы успевать управиться, – посоветовал директор. А Сучков обиделся: не по-человечески это.

– Это к нему-то, Сучкову, не по-человечески относятся? – не стерпел Николай Амосович. – Больше месяца отпускали дом сыну строить в городе, машину лучшую выделили, которую, кстати, он до ручки довел. А такая работа – по-человечески, по-хозяйски?

И водителю был записан прогул.

…Директору от управляющего отделением Князева поступила докладная на сварщика Ливенцева: не заварил ковш экскаватора.

– Да он что – не понимает? Ферма без воды может остаться, если мы за погоду траншею не пророем!

Вспомнился директору и еще случай – как сварщик емкости из-под «аммиачки» отказался заваривать. И объявили Ливенцеву выговор.

Примеров и случаев такого рода немного, но они привлекли к себе внимание. Привлекли благодаря активной разъяснительной работе – кого бы вы думали? Непосредственно пострадавших. Разумеется, они по-своему истолковывали факты их наказания и договорились до того, что стали утверждать: директор мстит за правду-матку, которую мы ему режем в глаза.

Надо заметить, что с доводами Сучкова и Ливенцева соглашались далеко не все. Но не соглашались лишь в душе, в глаза же их поддерживали, чтобы не обидеть, не испортить с ними отношений. Шофер и сварщик – люди на селе заметные и, можно сказать, влиятельные. К кому, как не к водителю, обращаются за помощью в первую очередь в случае чего. Кого, как не сварщика, вынуждены «умолять» частенько сами механизаторы.

Были и такие, о которых говорят: хлебом не корми, но дай позлословить, особенно о начальстве. Так вот «правдолюбцы» пытались найти сочувствие и у них. Искали опору они и среди выпивох, наказанных когда-то директором.

Известно, что люди с «щербинкой в душе» очень любят выступать под флагом принципиальности. И разгадать их истинные намерения порою бывает не очень легко. Так случилось и в совхозе. Чистая вода взаимоотношений в коллективе была замутнена.

Дорофеев в беседе со мной сказал:

– Конечно, чувствовал я, откуда идет все это. Но, к стыду своему, ничего не сумел сделать.

Не сумел. Это точно. И, видимо, потому не сумел, что вел работу с людьми в одиночку. А в хозяйстве между тем есть на кого опереться. Здесь хватает и отличных тружеников, и честных, принципиальных товарищей, таких, как В. А. Афонин, А. П. Королев. В. И. Акимов. Да мало ли! Будучи в совхозе, разговаривая с ними, я думал: вот оно, крепкое, здоровое ядро коллектива, влияние которого с помощью общественных организаций настойчиво и постоянно следует распространять на всех. Ведь формирование морального климата в бригаде ли, совхозе ли идет по цепочке: от руководителя к лучшим людям, активистам, от них – к большинству, а затем и ко всем работникам. Звенья в этой цепочке должны быть крепко связаны. Однако ни на рабочих собраниях, ни на собраниях коммунистов, ни на заседаниях рабочего комитета вопросы взаимоотношений в коллективе не поднимались.

В этот раз для общего собрания коллектива был по вод – проверка жалобы. Народу пришло много. И люди, разобравшись, сумели дать истинную оценку поступкам как мнимых борцов за правду (не очень уютно чувствовали они себя при этом), так и действиям руководителя. И тут, на этом собрании, неожиданно узнал Н. А. Дорофеев, что коллектив, отдавая должное директорской энергии, хозяйской сметке, одновременно осуждает его. Осуждает за то, что в последнее время Николай Амосович в разговоре с рабочими иногда повышает тон, срывается на окрик.

– Вот так да, – утирая платком ливший с лица пот, говорил потом смущенный директор, – попался я. А вообще-то правильно толковали товарищи. Руководитель обязан держать себя в руках. Теперь-то понимаю: будь повыдержанней я, не было бы у Сучковых и Ливенцевых единомышленников. Здоровее стал бы моральный климат у нас.

Что ж, признание ошибок – это уже начало их исправления. И будем надеяться: в совхозе имени Луначарского установятся добрые взаимоотношения между руководителями и подчиненны ми, между всеми членами коллектива. Тем более, что и «замутившие воду», кажется, многое поняли после общего собрания. Тот же Сучков сказал тогда: «Если директор смирит свой нрав, нам и говорить будет не о чем», а стоявший рядом В. И. Шепелев, более других «страдавший» от Дорофеева за свое пристрастие к выпивке, добавил: «Конечно, руководитель всем пирога не испечет. А порой и не за что».

Да простится мне, что я столь подробно остановился на всей этой истории, но думается: она типична. В любом хозяйстве за любыми заботами и делами нельзя забывать о взаимоотношениях в коллективе, необходимо создавать в нем здоровый моральный климат.

 

И снова о хлебе

Эти письма поступают в редакцию постоянно. Светлые и восторженные, когда авторы ставят целью своей воздать хвалу и славу тому, что называем мы всему головой, и горько-гневные, если идет в них речь о неуважении к нему, основ ному богатству нашему – хлебу. И, как ни больно это при знать, последних писем получает газета немало. Эта поч та растет подчас в период жатвы хлебов, когда зримы прямые потери «этого величайшего изобретения человеческого ума» в результате неорганизованности дела, нераспорядительности. Письма идут и когда зерно уже в закромах и остается толь ко одно – по-человечески, умно и рачительно его израсходовать на общую нашу пользу. Однако нередко омрачается радость – то от вида выброшенной в мусорное ведро недоеденной булки или непропеченной буханки, то от скормленного скоту каравая, изготовленного из высокосортной пшеницы.

Здесь потери двойные – материальные и моральные. Не потому ли столь пронзительны письма читателей, затрагивающие именно этот вопрос – вопрос потребления!

«В деревню, где есть магазин, печеный хлеб привозят за 50 километров. Привозят, казалось бы, вполне достаточно, – сообщает А. Кашинцев из села Родионово Переславского района Ярославской области, – но его всегда не хватает. Как не хватает и вермишели, и манной крупы. Оторопь берет, когда видишь, как набирают мешками и везут домой на те лежках эти продукты. Неосведомленный человек, наверное, пришел бы в немалое недоумение при виде этого зрелища. Зачем столько надо? Кормят скот. Когда же мы перешли эту грань дозволенного и начали так кощунственно относиться к бесценному продукту?»

Эта душевная боль товарища Кашинцева не может не за деть за живое. Неужели кто-то забыл суровые годы, блокаду, послевоенное лихолетье, нелегкое наступление на целину – ради хлеба, ради жизни?! Неужели некому рассказать нашим детям, сколь дорогим гостинцем был кусочек черного хлеба в войну?! Иван Дмитриевич Ларин, механизатор довоенной поры, где вы? Все там же, в Красном Лимане Донецкой области? Поведайте же своим землякам о страшном бесхлебье, какое пришлось испытать вам в тридцать третьем году. Зинаида Ивановна Халяпина, директор сельского Дома культуры в Липецкой области! Вы помните умиравшего от голода младшего вашего брата во время войны? Расскажите об этом людям. Может, дрогнет чья-то лихая рука, смахивающая бездумно в помойку хлеб, может, тот, кто кичливо и нагло сейчас заявляет, что, кроме как булками, он не кормит корову свою и свинью, устыдится.

Я знаю, попрекнув таких вот хозяев, что дешевым государственным хлебом откармливают личный скот, услышу крикливые доводы их: «А где концкорма!» Да, их пока что в изобилии не продают. А ранее было еще меньше. Но скажите, крестьяне, кормили ли ваши деды когда-либо хлебом овец, телят, поросят и прочую животину! Выкашивали каждую луговину, серпами в кустах ивняка выжинали пырей, помнится, в нашей деревне Пилатово Костромской области, дабы заготовить корове корм. На хлеб, на «посыпку» не рассчитывали. Картошка – иное дело.

Наша страна – держава хлебная. Не случайно в герб ее вплетены колосья. Хлеб – наша святыня, гордость и сила. К его полному достатку шли мы трудно. Но, достигнув, вряд ли стоит недооценивать. Хлеб имеет высокую цену в нравствен ном плане, как мать, молодая ли и здоровая, давшая нам жизнь, способная нам помочь, или старенькая уже, нуждающаяся в вашей помощи.

Отношение такое, видимо, само собой ко всем не приходит. «Истинную цену хлебу не знает тот, у кого мозолей нет на ладонях», – так афористично выразился житель села Юное из Барабинского района Новосибирской области Т. П. Кузнецов. Хорошо сказал Тимофей Петрович! Но, надо признаться, под забыли сейчас эту цену кормильцу своему даже некоторые люди и с мозолями на руках, и познавшие когда-то вкус ле пешки из очисток картофельных. Ведь односельчане того же Кашинцева, что, не задумываясь, тащат в хлев рюкзаками хлеб, вермишель, крупу, – не тунеядцы, не малые дети, а рабочие колхоза – солидные, взрослые люди. Видно, лиха беда начало. Кто-то когда-то, наверное, с оглядкой и с угрызением совести бросил первую булку в пойло своей буренке. А по том… Потом стали делать так многие. Это все равно что грязная тропка через газон. Пройдет один шалопай, потом другой, а там и солидный человек потянулся.

«Хлеб беречь кое-кто считает теперь вроде ниже достоинства своего, – пишет В.И. Васик из Усть-Каменогорска. – Со берешь за столом крошки в ладошку, положишь в рот, на тебя как на скрягу, на бескультурного человека смотрят». Вон оно как! А вот Нодар Думбадзе, известный писатель, лауреат Ленинской премии, на вопрос, кого он считает интеллигентом, ответил вполне серьезно:

– Своего деда, который предлагал входившему в его дом путнику присесть, а за обедом упавшие на стол крошки хлеба подбирал и съедал.

Мое убеждение: не сытость с достатком плодят бескультурье, а недостаток воспитания. Понимаю, одними призывами тут мало чего добьешься. Нужна не формальная, ради отче та, а повседневная, кропотливая в этом плане работа с людьми. И правильно говорит тот же товарищ Кашинцев, что кое-где общественные, хозяйственные организации, отдающие много сил и энергии на проведение сиюминутных мероприятий, забыли о таком большом партийном деле, как воспитание у людей чувства бережливости к нашему богатству, воспитанию у них разумного потребления. «В связи с предстоящей реформой школы, – пишет он, – следовало бы подумать о том, что уроки на эту тему нужно ввести в программу». Хорошая мысль! И во многих местах такую работу уже ведут.

Вопрос культуры потребления – вопрос чрезвычайно важный и интересный. Воспитай бы мы в людях эту культуру потребления, многие проблемы решались бы легче. Ведь что греха таить, при нашей нехватке и дефиците на некоторые товары промышленности и продовольствия кое-где (а на селе особенно) их еще и портят, переводят в несуразном количестве. Помню, как-то я прочитал воспоминания Крупской о пребывании ее с Владимиром Ильичом в эмиграции, кажется, в Швеции. Она рассказывала: готовили мы обед на общей кухне – хозяек десять. Помню разговор: «Власти попросили два дня в неделю домохозяек не готовить мясных блюд: с мясом трудности». – «А что же эти власти, будут в кастрюльки заглядывать, варим ли мы мясо? – изумилась Надежда Константиновна, – ведь в магазинах-то мясо продается». И услышала ответ: «Но кто же купит это мясо, если объясни ли, что с мясом трудности. Разве что заезжий иностранец».

«Какова потребительская культура!» – восхищенно заключила эту историю Крупская и пожалела, что у нас было бы все наоборот. Стоит объявить о затруднениях с каким-либо товаром, как его постараются сразу же расхватать.

Да, многое еще предстоит нам сделать по совершенствованию социалистического образа жизни, по искоренению всего, что мешает формировать нового человека.

 

Хождение по тукам

– Доведись мне встретить того «сеятеля» с мешком и тесаком, не знаю, что бы сделал…

Лицо старого агронома темнеет от гнева, будто печальную ту картину увидел он не четверть века назад, когда начинал работать по специальности, а сегодня, только что.

Мы тоже представили мысленно: идет некий человек по полю, озимые подкармливает. Но как? Возьмет мешок «минералки», ножом его вспорет, махнет вокруг себя – и готово.

Конечно, сейчас время другое, с мешками удобрений по полям уже не ходят. Однако травят землицу и все живое на ней, как и прежде.

Комитет народного контроля СССР проверил производство, хранение, использование минеральных удобрений и средств химической защиты растений в Крымской, Херсонской, Вологодской областях, некоторых других регионах страны. Обнаружились такие факты, что просто оторопь берет. Чем же объяснить без грамотность в применении и хранении средств химизации?

При анализе материалов проверок КНК СССР невольно возникает мысль: сформировавшееся некогда простодушное представление о туках, как о масле, которым, дескать, кашу не испортишь, похоже, и поныне крепко сидит в головах некоторых кабинетных стратегов «великих урожаев». К тому же промышленность, подстегиваемая Госпланом страны, высшими сельскохозяйственными органами, Союзсельхозхимией, из года в год наращивает выпуск минеральных удобрений (за последние двадцать лет он увеличился в пять раз) и тем самым толкают хозяйства на неумеренное применение химикатов.

Посмотрите, что происходит. Обеспеченность складами для хранения минеральных удобрений у нас всего 52 процента, химических средств защиты растений – 60 процентов. А ведь, между прочим, уже девять лет существует единая специализированная организация по агрохимическому обслуживанию сельскохозяйственных предприятий – та самая Союзсельхозхимия. Она обязана отвечать как за методическое и технологическое обеспечение работ, так и за укрепление материально-технической базы химизации.

В валовом производстве минеральных удобрений и химических средств защиты мы достиг ли внушительных результатов. На гектар пашни сейчас вносят в среднем 120 килограммов питательных веществ, что значительно превышает этот показатель даже в США и Канаде. Однако масштабы увеличения производства туков и их применения не вызвали желанного ро ста урожайности. Почему?

Потому что 120 килограммов на гектар пашни – величина у нас, мягко говоря, нереальная. Из-за никудышного хранения ежегодные потери туков составляют четыре миллиона (!) тонн.

Еще одна сторона дела. Меж районные базисные склады, скажем, Туркменсельхозхимии, не имея возможности обеспечить надлежащего хранения пестицидов, отгружают их в хозяйства без учета потребности и рекомендаций станций по защите растений. Результат? В ряде колхозов и совхозов накопилась масса ненужных им химпрепаратов, которые от слишком долгого и бесполезного лежания пришли в негодность или запрещены к употреблению. Так, лишь в хозяйствах Ташаузской области «хранится» 260 тонн протравителя фентиурама – это более чем вдвое превышает годовую потребность всей республики.

Пытаясь избавиться от подобных ядохимикатов, руководители колхозов и совхозов уничтожают их. Но каким способом? В колхозе имени Жданова Чарджоуского района не придумали ничего лучше, как закопать семь тонн дуста гексахлорана прямо в берег межколхозного оросительного канала, а в колхозе имени Куйбышева Дейнауского района уничтожили пять тонн протравленных семян хлопчатника, сбросив их в дренажный коллектор…

По сравнению с этими варварскими поступками, право же, по чти невинными кажутся случаи, когда загрязнение окружающей среды идет лишь от того, что сваленные где-то в кучу минеральные удобрения разносятся ветром и размываются дождями. Разве что посоперничает с ними головотяпство, свершенное в селе Годы Турка Ивано-Франковской области. Там склад пестицидов расположили в самом центре населенного пункта, рядом с водоисточником. Причем склад этот в аварийном состоянии, не огорожен и никем не охраняется. Ядохимикаты из-за длительного хранения и разрушенной тары свободно текут через дырявую дверь на улицу. Когда измерили загрязнение воздуха вблизи домов, оно превышало допустимые нормы в тридцать (!) раз.

Знаете ли вы, сколько туков и химпрепаратов из-за безграмотного применения вымывается из почвы, уносится в воздух, загрязняя окружающую среду? Почти восемьдесят процентов пестицидов, утверждают ученые, вообще не попадают на растения. Серийно выпускаемые промышленностью вентиляторные и штанговые опрыскиватели не могут обеспечить ни качество, ни экономное расходование распыления химикатов. А тукоразбрасыватели? Своему названию они соответствуют полностью – расшвыривают «минералку» далеко по сторонам. Между тем во всем мире на полях давно работают машины, не разбрасывающие туки, а по-умному, аккурат но вносящие их в землю.

Только из-за несовершенства товарных форм половина азотных удобрений не усваивается растениями. Специалисты знают: коэффициент использования то го же азота может возрасти до восьмидесяти процентов, если применять медленно действующие туки. Их у нас нет. Минудобрений СССР годами решает эту проблему и никак не решит.

А взять упаковку агрохимиикатов. В мешках поступает лишь четвертая часть туков, в контейнерах – менее полутора процентов. Практически не пригодна для работы тара, в которую фасуют пестициды, особенно жидкие. Большинство гербицидов, представьте себе, отгружается в двухсотлитровых бочках или железнодорожных цистернах, не имеющих никакого разливочного оборудования.

Работники органов народного контроля, проводившие проверку, пришли к убеждению: районы, где нет прирельсовых базисных и глубинных сельских складов, применять средства химизации на научной основе не готовы. Тем более не готовы к этому хозяйства, где и специалистов-то нет. Какая речь может идти о квалифицированном использовании туков, скажем, в Алтайском крае, где на 733 колхоза и совхоза имеется лишь четырнадцать агрохимиков. А в Вологодской области их и того меньше – четыре человека.

К чему приводит пренебрежение этим вопросом, покажем на конкретных примерах. В 55 хозяйствах Вологодчины семена протравливали сухим способом. При этом в совхозе «Сосновая роща» концентрация ядов превышала допустимую в несколько десятков раз. В Никольском районе из-за безответственного обращения с пестицидами речки и озера стали в прямом смысле смертоносными. К счастью, тут обошлось без человеческих жертв, а вот коров пало немало.

Выборочный контроль величины «остаточного наличия» химикатов в сельскохозяйственной продукции показывает, что в большинстве проверенных районов от 20 до 30 процентов взятых на анализ проб овощей имели содержание нитратов выше предельно допустимых концентраций. В хозяйствах Волгоградской и Херсонской областей содержание их в луке, свекле и капусте превышало норму втрое, а то и вчетверо. В каждой пятой пробе продуктов, отобранных в детских молочных кухнях Смоленской области, и в каждой третьей пробе яиц были обнаружены пестициды. В Краснодарском крае уровень загрязнения нитратами реки Кубани превышал предельно допустимые нормы местами в пять раз.

Пусть не сложится у читателей мнение, будто автор этой статьи начисто отрицает роль и значение химии. Как-никак более половины прироста мировой сельскохозяйственной продукции обеспечивается благодаря приме нению туков и пестицидов. Но, повторим еще и еще раз: приме нения квалифицированного, раз умного и в сочетании с другими агроприемами. Эту истину подтверждает опыт многих наших передовых хозяйств. В Белорус сии, к примеру, в среднем на каждый затраченный килограмм действующего вещества удобрений получено более пяти кило граммов продукции в зерновых единицах. Толково, грамотно используют удобрения во многих колхозах и совхозах Литвы.

К сожалению, примеры эти не правило, а скорее – исключение. И, думается, такое будет продол жаться до той поры, пока не перестанет у нас господствовать порочная, изжившая себя практика планирования поставок минеральных удобрений селу, до ведения сверху до колхозов и совхозов годовых фондов по общему объему питательных веществ без учета действительных нужд и запросов самих хозяйств.

Химия нужна крестьянину как помощник, а не как губитель всего живого на земле.

 

Однажды вечером…

Они сидят друг против друга молча. Топильский, сбычившись, упрямо смотрит в одну точку на заваленном окурками столе, Александров откровенно, как-то по-детски наивно уставился на него. Эта наивность или даже растерянность вовсе не вяжется с крупным телосложением Александрова, с его огромными кулачищами, засунутыми наполовину в карманы телогрейки. За дверью скулит собака. Топильский подымается из-за стола и, прихватив с тарелки кусок мяса, направляется к выходу. Его долговязая фигура в диагоналевой гимнастерке и галифе, засунутыми в валяные сапоги с галошами, тонет в клубах морозного пара, устремившегося из холодных сеней в тепло комнаты.

– Теперь и к конторе не ходит собака-то, – не то сообщает, не то спрашивает Александров Топильского, когда тот возвращается назад.

– Не ходит, – соглашается Топильский. – С того самого дня, как переизбрали меня. – Он с трудом выворачивает голову в сторону гостя и медленно продолжает: – А раньше-то, бывало, каждый вечер ждала у порога правления. – Топильский повышает голос, направляет свой взгляд, немного замутненный, видно, тяжелыми думами, на Александрова: – Ты скажи мне, Владимир, как это вдруг почувствовала собака, что я теперь не хозяин в колхозе. Ведь хожу-то я на работу в то же самое здание, только в другой кабинет.

Александров морщит лоб. По идее сидит он с Топильским вот так сколько времени совсем понапрасну. Надо уйти бы уж давно. Пришел, посудачил, посочувствовал положению – и хватит. Но как тут уйдешь – человек страдает. К тому же был он с ним, человеком этим, всегда в отношениях хороших, можно сказать, приятельских…

Не получив ответа на первый вопрос, задает Топильский второй. Хотя это собственно и не вопрос вовсе – скорее приглашение к воспоминаниям:

– Помнишь, Григорьич, как учреждали мы «Фестивали техники» в хозяйстве, а?

Ему ли, Александрову, «бригадиру тракторному», это не помнить? Тогда председатель колхоза Александр Михайлович Топильский был, что называется, в расцвете, полон энергии, мыслей, задумок. А задуманное, не скажешь зря, умел председатель осуществлять здорово! Сил, бывало, не пощадит: ни своих, ни подчиненных ему людей. Но ведь, как говорят, стоила свеч игра. Приучили людей к порядку. Теперь на смотры техники уже не тащат комбайны, тракторы на буксире, не замазывают краской, не затыкают паклей течь в баках или какие другие дыры в машинах механизаторы.

В день «фестиваля», а бывает он перед посевной, село Хмелевое – центральная усадьба «Родины» напоминает чем-то ярмарочное место. Играет музыка. Тьма народу. Собравшиеся одеты нарядно, празднично. Еще бы – какое захватывающее зрелище сейчас развернется. Публичный экзамен механизаторам. Насторожились, беспокоятся, голубчики. Стоят с флажками тихо, смирно у своих машин. Шоферы в шляпах и галстуках. Приехавшие в хозяйство гости аж удивились, глядя на них: смотри ты, сколько представителей из района прибыло. Важно прохаживаются члены «приемно-контрольной комиссии», снуют мальчишки, внимательно присматриваются к происходящему приглашенные. Интересно, поучительно и весело даже. Вон Михаил Федорович Скор-кин разложил неисправный инструмент: хочет правление поддеть, не заботитесь, мол, о нашем брате, не обеспечиваете… А его, глядите-ка, глядите, штрафуют. Правильно, правильно! Сам должен инструмент отремонтировать! Что ж это за специалист такой, если не может молоток как следует на рукоятку насадить, зубило насадить. Нехорошо, стыдно, товарищ!

Да, умел Топильский организовать людей, умел наладить работу. Брал и мытьем, и катаньем, использовал толком и власть, ему данную, и общественное мнение. Ведь вот придумал же – фестивали техники. А утренний чай на фермах? Его идея. И кто бы подумать мог, что копеечные затраты на бутерброды и чай обернутся в конечном итоге солидной прибылью в кассе колхозной. Надои-то после введенья этих «чаев» полезли вверх, словно ртутный столбик градусника, перенесенного из холодного места в жаркое. А может, Топильский не только об этом конечном итоге думал тогда? Но заботу о людях проявлял, настоящую, непоказную, не для галочки в отчете. Худо ли, приходят бабаньки в пять утра на ферму – а там их в красном уголке самовар, бутерброды с маслом и сыром поджидают? Кому не известно, дома-то в эту пору у доярки времени нет о себе подумать! Все знали в этом, знали в «Родине», до Топильского. Да только до него почему-то никто ликвидировать тот неприятный момент не смог. Он же сумел.

Чего там, радел Топильский о людях, радел и за хозяйство, ему вверенное. За добро колхозное. Сколько он на веку своем повоевал с пьяницами и ворюгами. Бывало, по первости ночей не спит, обходит вместо сторожа завозни, амбары, кладовые. Застигал не раз жуликов на месте, хватал за руку, выводил самолично на чистую воду. Ну, а если начальник не спит, то и своим подчиненным уснуть не дает, вернее и сами не уснут. Работал, крепко работал в хозяйстве актив: группы народного контрола, депутатские посты. Душа в душу жили руководитель и секретарь парторганизации Тюняев. Шло дело, ладилось, была «Родина» на первом счету в районе. Уважали «голову» и в районе и колхозники. Даже те, с кем «воевал» он. Потом, когда «снимали» Топильского, никто из них не поднялся с места и не «лягнул» председателя. Наоборот, отмечали все честность и порядочность его.

Да, и как же случилось так, что на двадцать третьем году работы председателем освобожден был Топильский от занимаемой должности? Задумался Александров. Конечно, освобождал народ его вроде бы по личной просьбе, согласно поданному заявлению. Но ведь все знали, как подал Топильский заявление это. Вынужденно, можно сказать.

– Григорьич, – вторгается в мысли Владимира Топильский, – ты скажи мне честно, что дал нам наш комплекс? Ну, пустили его, выиграли.

Комплекс… Комплекс… Да, это он подкосил Топильского. Пожалуй, и не подкосил даже, сколько подчеркнул, обнажил, так сказать, предел его возможностей как руководителя и хозяйственника. Так, кажется, говорит представитель райкома на отчетно-выборном собрании колхозников. И впрямь, как действовал, в основном, всю жизнь Топильский. Бил на людской энтузиазм. И ничего не скажешь, был он в этом деле виртуозом. Систему материальных и моральных стимулов до совершенства довел. О, как гремели «праздники труда», введенные в их хозяйстве! А поход за хорошее настроение людей? Здорово было устроено все. У кого-то в бригаде или на ферме, допустим, день рождения. Обязательно в рабочей обстановке председатель лично поздравит именинника, подарок вручит. Разве не потеплеет у него на душе после этого? Потеплеет. Разве не станет он лучше работать? Станет. И не только он, но и весь коллектив.

Не скупился Топильский, если нужно, требовало это дело, и на материальные вознаграждения, хотя моральному стимулу, по собственному признанию, он всегда предпочтение отдавал.

– Рубль – хозяин слепой, – любил повторять он. И добавлял при этом: – Его ведь обычно в кассе получают, а грамоту или доброе слово через кассу не передашь. Тут нужно с человеком общаться. Что очень и очень важно.

Молодец, какой молодец был Топильский! И непонятно до конца Александрову, как же случилось все-таки, что перестало однажды хозяйство идти в гору дальше, словно в стенку уперлось. А по некоторым позициям, вниз покатилось. Урожай начал падать, надои. И не помогала Топильскому уже великолепная система работы с людьми.

В ту пору в области шла полным ходом специализация и концентрация сельскохозяйственного производства. Создавались райспецобъ-единения, строились птицефабрики, комплексы. Все это требовало от хозяйственников особых знаний, научного подхода к делу. Новые, неизвестные до сих пор хлопоты и заботы ложились на плечи руководителей. Приходилось отказываться от старых устоявшихся представлений, привычек, методов работы. Энтузиазм доярок, телятниц, скотников, игравший в общем-то основную роль в росте показателей при старой организации дела, на ручных работах, теперь частенько давал осечку. При высокой механизации труда (что именно на комплексах и имеется) наравне с человеком, с его умением, прилежанием, вступали в действие и такие факторы, как надежность, мощность и совершенство техники. Управлять этими факторами было не менее сложно, чем мастерством человека.

Знал ли это Топильский? Видимо, знал. Но боялся, стало быть, что не мог перестроиться, потому и отказался, когда предложили ему комплекс для дойного стада в колхозе воздвигать, обрекая тем самым доярок, животноводов на изнурительную, тяжелую работу. И получилось так, что не понял главарь и организатор духа времени, отстал от него.

Все надеялся: вывезет его же энтузиазм людской. А на него, как известно, беспредельно рассчитывать нельзя.

Эх, сказать бы сейчас все это в глаза Топильскому! Сказать… Но сначала надо ответить на вопрос его, что дал хозяйству комплекс? А что тут скажешь? Придется признать, согласиться с Топильским – экономистом колхозным: убытки одни. Надои снизились. Себестоимость же возросла. Вдвое. Можно, конечно, говорить, что комплекс пустили только, адаптация, мол, животных идет. Но как выкрутишься, когда экономист начнет толковать о недоделках всевозможных, переделках, о том, что, увеличивая поголовье скота, о расширении кормовой базы в хозяйстве не заботятся. Кормовая группа в севообороте как была 14 процентов, так и осталась. Да и как ее увеличишь, если на руководство со всех сторон жмут: давай зерно. В результате вот уже несколько лет ячмень приходится сеять. А проблема кадров в животноводстве? И об этом напомнит Топильский. Коров-то согнали в одно место, а доярки и скотники квалифицированные по дальним деревням остались, где раньше скотные дворы находились. Пригласить их работать на центральную усадьбу? А жилье? Не построили его для животноводов.

– Григорьич, слушай, Григорьич, ты думаешь, я не понимаю, что специализация и концентрация – дело стоящее. Понимаю, но знаю, что для этого базу создавать надо сначала. Тут надо думать, работать, а не лозунгом размахивать. И знаю я, что каждое новое дело в муках рождается, изъянами сопровождается. Устранение их в немалой степени зависит, дружище, от нашего брата – руководителя… Эффективнее бороться за внедрение эффективности… Тут энергия, сила, уменье нужны. Я же, Григорьич, поизносился…

Александров уходит от Топильского поздно. Появившееся было в начале разговора с ним раздражение спало. Он уходит с мыслью, что зайдет сюда завтра. Пусть выговорится Михайлыч. Может, это поможет ему вконец освободиться от той сумятицы, что сдавила его душу после того знаменательного в истории хозяйства перевыборного собрания. Когда многие отвернулись от него. От него, сделавшего да и могущего сделать еще для колхоза немало добра.

 

«Житейский» конфликт

Никто из руководителей совхоза «Степной» не мог взять в толк, зачем это понадобилось Михаилу Облакову посылать свою жалобу прямо в Москву. Для разрешения его конфликта с Иваном Опариным? Так он же носит, можно сказать, житейский характер.

Посмотрим, что же это за «житейский» конфликт. Поначалу заметим, что Михаил Облаков работает в совхозе механизатором, а Иван Опарин – бухгалтером отделения. Естественно, неувязки в отношениях между рядовым тружеником и официальным лицом уже сами по себе могут насторожить. Тем более что неувязки эти, как видно из письма, возникли далеко не на личной почве.

Полтора года назад на первом отделении совхоза «Степной» пустили в эксплуатацию цех кальцинирования соломы. Первую зиму не было норм и расценок, и рабочим этого цеха платили поденно, из расчета тариф ной ставки механизатора. Во втором сезоне работников кормоцеха реши ли перевести на сдельную оплату тру да. Рабочие с этим согласились: «Можно норму перевыполнить, заработать побольше».

Шло время, работа в цехе кипела, а с нормами и расценками людей не знакомили. Получалось, что люди трудились, не зная, за какую плату. Облаков был старшим на кальцинировании соломы. У него-то и спросили товарищи: а сколько они зарабатывают? Что мог он им ответить? Пошел к бухгалтеру Опарину. Иван Петрович этот визит расценил своеобразно. «Что, – сказал он ехидно Облакову, – когда поденно платили вам, помалкивали. А как норму стали требовать, не понравилось. Привыкли на «шармачка» жить».

Известно: когда работаешь добросовестно, то и в глаза людям смотреть не совестно. Облаков работал с товарищами на совесть и смело требовал за свой труд. Опарин, конечно, знал, по какой причине не начисляют зарплату кормоприготовителям (еще не был проведен хронометраж работы), и мог бы разъяснить Облакову, в чем дело. Но он избрал, как видим, другую позицию. Однажды, когда Облаков попросил, чтобы в нарядах на работу проставляли нормы и расценки, бухгалтер назвал механизатора «рвачом».

Рвачом, как толкуют словари русского языка, называют человека, стремящегося всякими недобросовестными способами извлечь из своей работы как можно больше личных выгод. Но какую же особую личную выгоду имел от кальцинирования со ломы Облаков? Что противозаконного он совершил? Наоборот, по отношению к нему было допущено нарушение принятых норм. Его посылали работать, не говоря, как за это будут платить.

Бесспорно, в сельскохозяйственном производстве иной раз приходится выполнять такие работы, на которые в данный момент нет ни расценок, ни норм. Тогда или проводят хронометраж, или платят поденно. Разум но. Но в любом случае руководству необходимо как можно скорее по ставить в известность труженика, каким образом будет учитываться его труд, сколько за него заплатят.

Нет, не пустяковое дело кроется за «житейским» конфликтом между бухгалтером Опариным и механизатором Облаковым. И напрасно руководители хозяйства стараются свести его к обыкновенной ссоре двух жителей села. Письмо механизатора в редакцию – это не только жалоба, мягко говоря, на бестактное поведение бухгалтера, но и тревожный сигнал о ненормальностях в оплате и учете тру да в совхозе «Степной». Кстати, та кие сигналы поступали и в дирекцию. Но руководители хозяйства увидели в них только проявление личной обиды Облакова.

Обида нередко ослепляет человека. Ослепила, откровенно говоря, она и Михаила. Сейчас чуть ли не за все неурядицы в оплате и учете труда на отделении он готов взвалить вину на Опарина. «Вот, – рассказывает он, – Александра Игнатьева обсчитали недавно». Выясняю, так ли? Оказывается, нет. Просто Игнатьеву не оплатили по одному наряду, так как управляющий отделением Г. А. Глазунов своевременно не закрыл его. Этот факт, безусловно, подтверждает, что дело с учетом труда на отделении обстоит неблагополучно, но он говорит также и о том, что виноват в этом далеко не один бухгалтер.

Я пишу это не для того, чтобы в какой-то мере оправдать чванство и грубость Опарина (мне они претят не меньше, чем кому-либо), а чтобы дать объективную оценку конфликту в «Степном».

Уместно напомнить в связи с этим, что не бухгалтер отделения должен устанавливать нормы и расценки на разные виды работ, не он посылает людей в поле или на ферму, а следовательно, не он и наряды оформляет. Правильный учет труда – это забота всех работников административного аппарата, включая, помимо бухгалтера, и управляющего, и бригадира, и учетчика.

Выходит, что конфликт Облакова с Опариным надо рассматривать как конфликт рабочего с администрацией. Но тогда главное слово в его разрешении должно при надлежать профсоюзной организации. И тут настала пора сказать об одном весьма существенном обстоятельстве: профсоюзную организацию на отделении возглавляет не кто-нибудь, а Михаил Облаков.

Что же получается? Игнорируя просьбы механизатора Облакова, бухгалтер Опарин тем самым оставлял без внимания просьбы председателя месткома, полномочного представите ля профсоюзной организации отделения. Впрочем, ситуация эта не столь уж неожиданна, если познакомиться с другими фактами из жизни совхоза. А они показывают, что к заявлениям профсоюзных активистов не прислушивается не только бухгалтер отделения Опарин, но и руководите ли хозяйства.

Вот лишь два примера.

Работающую круглосуточно кочегарку кормоцеха обслуживают всего два человека. Явное несоблюдение норм охраны труда. Облаков не раз поднимал этот вопрос перед администрацией, настаивая на выделении еще одного кочегара (людей-то зимой достаточно), но реакции – никакой. Не ждут ли руководители, когда беда стрясется?

На вспашке зяби тракторист А. Со колов допустил брак. Облаков вместе с активистами Ю. Котельниковым и Е. Заболотневым составили акт на огрехи. Акт передали на рассмотрение агроному И. Крючкову. Что предпринял в связи с этим агроном? Об этом никто на отделении так и не узнал.

Не спорю, авторитет профсоюзно го активиста зависит от личной твердости, принципиальности, умения до вести дело до конца. Этих качеств председателю месткома недостает. Но нельзя не учесть, что Облаков – молодой председатель месткома. И, видимо, первые неудачи в общественной работе несколько обескуражили его. К тому же известно: твердость и принципиальность вырастают на глубоком знании порученного дела, на поддержке более опытных товарищей. А помощи-то, к сожалению, ни кто Михаилу не оказал.

– Избрали меня в местком и ре шили – готовый председатель, – делится он своими размышлениями. – Ни с правами, ни с обязанностями не познакомили. Инструктажа не провели, на какие-либо специальные занятия не пригласили…

Все верно. У председателя рабочкома совхоза И. И. Алабужина даже плана занятий с профсоюзными активистами нет. И не удивительно, что многие из них весьма однобоко пони мают свои обязанности, видят свое назначение только в том, чтобы «защищать интересы рабочих». Это, конечно, – важнейшая забота профсоюзов, но далеко не единственная!

Просматривая материалы комиссий по трудовым спорам, я обратил внимание на то, что администрации за частую приходится выплачивать людям в двойном размере за переработку. И тут же увидел справки, говорящие, что на отделениях теряется очень большое количество рабочего времени. Почему это происходит? Как ликвидировать столь ненормальное явление? Подумать над этим – пря мая обязанность профсоюза.

В течение целого года рабочком не вынес на обсуждение ни одного во проса производственного характера. Не заслушивал он и отчетов о выполнении социалистических обязательств коллективами отделений. А это не могло не сказаться на трудовом настрое людей. И, наверное, при чина того, что совхоз в прошлом году не выполнил своих обязательств по производству сельскохозяйствен ной продукции, кроется не только в тяжелых климатических условиях, но и в отсутствии настоящего соревнования в коллективе.

В третьем году пятилетки труженики хозяйства стремятся наверстать упущенное. Их труд будет, безусловно, более плодотворным, если проф союзный актив станет в подлинном смысле слова активом, застрельщиком в добрых делах, примет деятельное участие в управлении производством, повышении эффективности его. А это возможно лишь в том случае, когда профсоюзные активисты получат не обходимые знания в области экономики, управления, трудового законодательства.

В областном комитете проф союза рабочих и служащих сельского хозяйства и заготовок мне показали план учебы профсоюзных кадров. А еще раньше было принято постановление, обязывающее, в частности, рабочие комитеты утвердить на своих заседаниях тематику лекций и докладов в школах профактива, по добрать пропагандистов для этих школ из числа лучших специалистов. Особо указывалось на необходимость регулярно проводить занятия и семи нары с профгрупоргами и председателями месткомов. Указывалось и время, к которому следовало провести всю эту работу, – 10 декабря прошлого года.

Если бы обком задался целью про контролировать выполнение своего постановления, то пришел бы к печальному заключению: оно не выполняется. Но контроля нет. И тешат себя областные работники мыслью, что все благополучно на местах. Даже такие вот «житейские» конфликты, как в совхозе «Степной» (а их зафиксировано в колхозах и совхозах немало), пока что не обеспокоили руководителей обкома профсоюза.

…Не словом, а живым делом крепится авторитет профсоюзного активиста. К сожалению, не так уж много этих живых дел на счету профсоюзных активистов «Степного». Одним, как доказывает история Облакова, мешает развернуться неумение, другим – пассивность. Надо ли добавлять, что мириться с этим нельзя!

 

По приметам

К полудню похолодало. Пепельно-серые облака, с утра задевавшие своими рваными краями за макушки деревьев, поднялись ввысь, на небе по явились голубые просветы.

«Кабы мороз не ударил, – подумал инженер Горшков, поглядывая с тревогой на тающие облака и перелетных птиц. – Да, правы в производственном управлении, торопя нас с ремонтом техники».

Но гомон птиц на полевом стане и серебрящаяся паутина на сельхозтехнике успокоили его.

«Паутина блестит к теплу, да и грачи, кажется, не дума ют улетать в южные страны. Да и чего им лететь, – размышлял инженер, – в карманах сеялок зерна им на всю зиму хватит, тем более, что мои ребята-механизаторы и не собираются чистить сельхозтехнику.

А коль не хотят, так и требовать нечего, – мыслил Горшков далее, – против коллектива не пойдешь».

– Ты, Алексей, – говаривал ему бывало дед Евстигней, отставной солдат, прошедший три войны, – к народу поближе будь.

Дед заламывал лихо картуз с красным околышем, вынимал из полушубка кисет с табаком и крутил козью ножку:

– Начальство в своих кон торах мало ли чего удумает, а ты знай свое. Трактористы наши, брат, люди русские. Любят и поработать, любят и по гулять. Что в гулянке потеря ют, на работе наверстают.

– Да вишь, дед, дело-то какое. Технику надо на зимнее хранение ставить, а ребята водку пьют.

– Эко дело, – успокаивал дед, – попьют да кончат, и технику приберут. А ты б тож приобщился. Водка русскому человеку не во вред. Эй, Марья, принеси-ка остаток-то!

… Грачи улетели как-то сразу, у деда Евстигнея заболели кости, из управления нагрянул инженер – по всем приметам выходило: скоро снег выпадет. А ребята-механизаторы все еще «выхаживались» после Покрова, техника как попало стояла на полевом стане, грязная и жалкая.

– Миром чистить надо, – качал головой дед Евстигней.

Инженер суетился, вздыхал:

– Да, без аврала не обойтись.

 

Инициатива не получила поддержки…

Перед животноводами совхоза «Победа» руководство хозяйством поставило довольно сложную задачу: увеличить за год от каждой коровы надой на шестьсот килограммов. Многим тогда показалось: задача не по плечу. И не потому, что дояркам, скотникам, зоотехникам не хватало умения для энтузиазма. Причина иная: здесь не имели еще такой кормовой базы, которая могла бы обеспечить намеченную прибавку.

Во втором отделении, где дела об стояли хуже других, шло партийное собрание. Обсуждались итоги социалистического соревнования. Присутствовал директор совхоза А. А. Сальников. Казалось бы, где, как не здесь, поговорить с людьми начистоту, обменяться мнениями, выработать коллективное решение, найти сообща выход из затруднительного положения. Да так, собственно, и полагали коммунисты, в том числе и председатель отделенческой группы народного контроля, член партии Павел Ефимович Антонов. А думал он о том, как улучшить рацион животных. Народного контролера интересовало это особо, ведь он заведовал одной из ферм отделения.

– Почему бы нам, – внес предложение дозорный, – не создать культурные пастбища на орошаемом участке, что имеется в отделении? Ведь он все равно используется не полностью.

Услышав это предложение, директор заявил тоном приказа:

– Выполняйте задание с тем, что имеете. А распорядиться участком мы и без вас сможем.

Выступлений на собрании после этих слов уже не было. И не узнал тов. Сальников, работавший в хозяйстве первый год, что участок этот по весне заливается водой и что сеять там, как намечалось, раннюю свеклу или капусту просто невозможно.

Неудача на партийном собрании не поколебала, однако, решимости Павла Ефимовича выступать против про явлений бесхозяйственности. Не раз он и в дальнейшем говорил об имеющихся в совхозе недостатках, предлагал конкретные меры по их устранению. Но поддержки не находил.

Антонов обращался за помощью в партбюро отделения, но секретарь его Т. И. Кузовов занял выжидательную позицию. Не находил дозорный поддержки и у председателя общесовхозной группы народного контроля М. И. Махова, и у секретаря парт кома Н. В. Селезнева.

А далее у Павла Ефимовича начались, что называется, неприятности по службе. Его по приказу директора освободили от должности заведующего фермой (молока-то от коров надаивали мало), перевели в скотники. Руководить фермой стал Г. А. Косолап, год назад судимый за хищение кормов. Между прочим, факт хищения установили народные контролеры, возглавляемые П. Б. Антоновым. Естественно, под началом Косолапа Павлу Ефимовичу не очень-то хорошо работалось. Как не работалось и другим дозорным.

Вот тогда и пришло в редакцию письмо…

Вместе с председателем Новоайдарского районного комитета народного контроля Иваном Илларионовичем Ивановым мы приехали в «Победу» спустя около двух месяцев после того, как там прошли отчетно-выборные собрания в партийной организации и совхозной группе народного контроля. Установить, что приведенные в письме П. Антонова факты соответствуют действительности, труда не составило.

Разговоры с людьми, знакомство с приказами, подписанными директором, убеждали во мнении: в «Победе» произошло то, чему нужно было объявить непримиримую борьбу, – приглушение инициативы народных контролеров. Посты в бригадах, на животноводческих фермах не действовали, отсутствовали даже списки народных контролеров. Во втором от делении совхоза мы попытались выяснить, кто руководит здешней группой сейчас? Произошла заминка:

– В 1970 году избирали Павла Ан тонова…

– А в 1971 году?

– Не знаем, – ответили рабочие, – собрания не было. Наверное, он и остался.

Председатель совхозной группы М. И. Махов порылся в бумагах.

– Антонова вообще не избрали дозорным.

Вот так история! Собрания в отделении не было, а человека «не из брали». Оказывается, Махов просто-напросто вписал на свое усмотрение покладистых людей, а таких беспокойных, как Павел Антонов, вычеркнул. Тут и председатель районного комитета народного контроля И. И. Е Иванов не выдержал:

– Да что здесь происходит?!

Возмущение вполне понятное. Только хочется сказать, что пенять Ивану Илларионовичу нужно прежде всего на самого себя. Сигналы о неправильном отношении к работе группы народного контроля в совхозе «Победа» поступали, как выяснилось потом, и в районный комитет.

Безусловно, новому составу парткома совхоза, его секретарю Д. Д. Болотовой нелегко будет устранить ошибки, сделанные предшественниками, и вновь поднять авторитет народных контролеров. Вероятно, тут потребуется помощь районного комитета партии.

Над всем происшедшим в «Победе» райкому следует, видимо, задуматься еще и потому, что многие недостатки, всплывшие здесь, присущи работе групп дозорных и в ряде других хозяйств. Районный комитет народного контроля крайне медленно разворачивает работу по реализации критических замечаний, высказанных народными контролерами на отчетно-выборных собраниях, плохо ведет учет предложений дозорных, слабо использует такое мощное средство обеспечения действенности контроля, как гласность.

Должна бы история с народными контролерами послужить уроком и директору совхоза «Победа» А. А. Сальникову.

Сейчас в совхозе «Победа» подведены итоги минувшего года. Они неутешительны. Имея овощеводческое направление, хозяйство не выполнило государственный план продажи свеклы, капусты, помидоров, огурцов. Молока от каждой коровы надоили здесь ничуть не больше, чем в прошлые годы: подвела кормовая база. А ведь как раз это и пытались в ка кой-то мере предотвратить в свое время дозорные!

 

Не одним приказом дело движется

Факты, изложенные в письме, подтверждались, что называется, сходу. В «Темп» я приехал, когда там шло общесовхозное партийное собрание. Коммунистам было о чем поговорить. В совхозе не совсем удачно складывалась зимовка скота, сильно хромала трудовая дисциплина. Но откровенного разговора, который помог бы наметить конкретные меры по устранению недостатков, не получалось. Председательствующий напрасно взывал к собравшимся, приглашая сказать хоть по паре фраз.

Но вот слово попросил заведующий сельским магазином С. И. Гордеев, состоящий на партийном учете в совхозе.

– Я хоть и работник сферы обслуживания, однако хочу поделиться некоторыми наблюдениями, – начал он голосом человека, которому выступать перед людьми не в диковинку.

Гордеев говорил о том, что недостатков в совхозе было бы значительно меньше, если б руководители почаще советовались с людьми, по больше проводили собраний опирались в своих решениях на актив.

– Уж не себя ли ты к активу причисляешь? – раздался иронический возглас с места.

Кстати, и другие товарищи слушали выступавшего далеко не с одобрением на лицах. Позже я узнал, чем это было вызвано. Слишком расходились красивые и правильные слова Гордеева, сказанные им на собрании, с его поступками в повседневной жизни.

Позже мы еще раз встретились с Гордеевым. Сергей Иванович, удостоверившись, что перед ним корреспондент из Москвы, сразу повел разговор о делах в совхозе. Общих слов и рассуждений он уже не употреблял. Были едкие, колючие обвинения: «Урожай мал, а почему? Вымокшие участки не пересевали, картофель местами по весновспашке сажали, зябь не везде достаточно глубоко пахали. Я вам все эти участки покажу».

– Говорил ли вам Гордеев о замеченных им недостатках при посадке картофеля и подъеме зяби? – спросил я директора совхоза А. С Бабича.

– Что вы, он эти фактики специально для проверяющих приберег. Сер гей Иванович – человек своеобразный, в прошлом председатель колхоза, на базе которого создан совхоз. В свое время развалил работу коллектива.

Теперь на руководящие должности непосредственно в совхозе его не вы двигают. Вот и считает себя обиженным. На каждой ошибке играет.

Так, все так. Но почему же, почему не проявляют деловой активности другие члены коллектива? Почему избегали откровенного разговора на собрании коммунисты? А ведь это молчание привело по сути дела к тому, что слова правды прозвучали из уст человека, не пользующегося уважением в коллективе.

Только приглядевшись повнимательней к стилю работы А. С. Бабича, я начал наконец понимать, почему кажутся столь безынициативными рядовые труженики хозяйства. Стоило лишь завести с директором речь о том, как он опирается в своих действиях на актив, Бабич сокрушен но махнул рукой: «Никому ни до чего дела нет… Вон сколько нарушений дисциплины!» Директор, мало сказать, скептически относится к творческим возможностям коллектива, он просто-напросто не верит в эти возможности, даже не считает нужным собирать постоянно действующее производственное совещание, председателем которого является.

– Более чем с полгода не было у нас этих совещаний, – признает председатель рабочего комитета Д. Г. Туманов.

Естественно, профсоюзный вожак виноват в этом вряд ли меньше директора. Но кто, как не руководитель хозяйства прежде всего, должен бы позаботиться о регулярном проведении заседаний коллегиального органа!

Директор видит в работниках совхоза только исполнителей своих распоряжений; его принцип: «Я веду, так сказать, стратегическую линию, в ней не может разбираться рядовой работник».

Так ли? Любой рядовой работник сможет разобраться в этой «стратегической линии», если почувствует, что от него лично многое зависит, что и он ответствен за судьбу хозяйства. А руководителю следовало бы воспитывать такие качества у людей, развивать у них творческую жилку.

Бабич в своих действиях привык опираться не на коллектив, а на поддержку свыше: «Дадут запчасти, по строят ферму – пойдет дело, а не окажут помощи из района – никакая здешняя говорильня не поможет». После этого я уже не удивился, когда услышал в конторе Тюнежского отделения от Н. И. Колисеевой такие слова:

– У нас даже профсоюзные взносы собрать некому. Заглохла общественная жизнь. Профгрупорга из брать и то забыли.

Заглохла общественная жизнь… Печально, но факт. В хозяйстве ни кто толком не мог сказать, чем занимаются здесь комсомольская, профсоюзная организации, научно-техническое общество, первичная организация рационализаторов. Более того, ни секретарь партийной организации А. В. Сорокин, ни председатель рабочего комитета Д. Г. Туманов не смогли припомнить некоторых руководителей этих организаций.

Мы беседовали с Р. Н. Горчилиной, одной из лучших доярок совхоза, в присутствии директора. Раиса Николаевна, женщина скромная, не желавшая «наговаривать» ничего лишне го на руководство, все же в конце не удержалась:

– Вот вы все о мнении рабочего человека говорите. Да кто же нас слушает-то! Только работы требуют. Обидно, конечно, но так и мозги заржаветь могут.

Прислушаться бы директору к этим словам труженицы, произнесенным с болью душевной, а не со злобой гордаевской, сделать правильные выводы, предпринять что-либо в связи с этим, дать толчок умам.

Есть такое выражение – просвещенных людей легче вести, ими легче управлять. Наверное, и руководителю «Темпа» пора убедиться в этом. Ведь, несмотря на свои волевые качества, директор так и не сумел поднять хозяйство до таких рубежей, каких хотелось достичь. В «Темпе» самые низкие урожаи зерновых куль тур среди других совхозов района, низка и продуктивность животноводства.

Неверие директора в людей иногда очень больно бьет по общему делу. Заболел управляющий отделением – директор в растерянности: кем подменить? Хоть из района человека проси! Но не в том главная беда, что прибавляется хлопот директору. Хуже другое: равнодушным отношением к людям он порождает безынициативность, неверие в свои силы.

Запомнилась характерная встреча в совхозе. Две женщины обменивались между собой по поводу куплен ной в здешнем магазине селедки.

– Думается, завысила цену на нее продавщица. Я в городе такую же покупала, меньше платила, – говорила одна.

– О, матушка, ее власть в магазине: что хочет, то и делает, – вторила ей другая.

– Я было попыталась сверить цену по накладной, но продавщица меня так обругала – не выговоришь. И ушла я ни с чем.

А заметим, что женщина, которая хотела проверить накладную, – депутат сельского Совета, член постоянно действующего производственного совещания.

Непомерное самомнение, самонадеянность и неверие в возможности коллектива, как правило, появляются у иных руководителей в обстановке нетребовательности, беспринципности. Тут велика роль секретаря парткома или партбюро. У нас нет особых оснований предъявлять в этом смысле претензии секретарю партийной организации совхоза Александру Васильевичу Сорокину, он партийным вожаком избран недавно. Но ему особен но важно учесть, что до последнего времени общественная жизнь в коллективе была приглушена. Значит, надо не медлить с ее развертыванием. К сожалению, прошедшие за послед нее время партийные собрания не внесли особого оживления. Видимо, кроме рассмотрения на них оперативных вопросов, следовало бы повести разговор и о роли коммунистов в общественных организациях, по слушать отчеты членов партии и, быть может, в первую очередь – коммуниста Бабича.

Перед коллективом совхоза «Темп» стоят в текущем пятилетии большие задачи. Без творческого, сознательно го отношения к делу каждого труженика успешно их не решить. Именно это и следует иметь в виду как хозяйственным, так и партийным руководителям совхоза.

 

Все видели и мирились

С автором разоблачительного письма в редакцию Лидией Марущак мне встретиться не удалось. Совершив кражу на ферме и отделавшись за это по решению народного суда всего лишь штрафом, поборница честности и справедливости, како вой она выглядела в своем послании, предусмотрительно поспешила покинуть хозяйство. Этому в совхозе, естественно, не препятствовали. Мало того, на радостях, что столь легко освобождаются от прославившейся склоками и скандалами работницы, уход ей оформили даже по собственному желанию. И в трудовой ее книжке, распух шей от вкладышей, появилась еще одна нейтральная запись.

Сейчас, когда хорошо известен подлинный нравственный облик Лидии Марущак, так и подмывает по говорить о моральном праве ее «рядить и судить» других и вообще становиться в по зу борца за правду. Но это лежит на поверхности. А что, если попробовать заглянуть поглубже, задаться вопросом, что двигало этим чело веком, когда он сигнализировал во все концы о тех или иных негативных фактах? В общем-то, как я понимаю, всем хорошо известных.

Об искреннем желании бес честного человека искоренить таким образом неурядицы, конечно же, не может быть и речи. Остается, подумалось мне, озлобленность, вызванная неудачами в жизни или еще чем-то. Но беседую с людьми – доярками, механизаторами, бригадирами, управляющими, близко знавшими Марущак, и чувствую: нет, и этот мотив поступков ее далеко не главный.

– Она всегда хотела быть на глазах у начальства, – рассказывают знавшие ее. – Делать ничего не желала и не умела, а принципиальным, смелым человеком прослыть стремилась. Авось оценят «наверху». Ведь вот и вы откликнулись, приехали сразу.

Вот оно что! Кто из нас не встречался с такими людьми, кому не известны бойкие критиканы, что не в пример настоящему труженику, болеющему душой и сердцем за наши беды, пытаются на демагогических «обличениях» сделать даже карьеру. Социальное зло, которое несут в себе подобные ловчилы, велико. Говорят, ничто так не разлагает общество, как ханжеская, мнимая гражданская активность, ничто так не убивает веру в справедливость и желание работать лучше, как стремление нерадивых, бессовестных демагогов поучать других. Поэтому не менее интересно знать, откуда же берутся такие люди, кто и что способствует их появлению? Особенно в деревне, где вроде бы от века в почете и уважении, на виду были только истинные хозяева, старатели и мастера, утверждающие правду наиболее верным способом – трудом.

…Я иду по Загарью, отделению совхоза «Объячевский», где недавно жила Марущак, ищу контору отделения. Старенькая женщина, местная жительница, подсказав, глянула на меня пристально, спросила в свою очередь:

– А что ж тебя на маши не-то не возят, сынок? По твоей солидности должны бы.

– Да ведь в машине едучи, бабушка, мало чего увидишь и услышишь, – смеюсь.

– И то верно, – поддакнула крестьянка.

Мы живо разговорились. А когда коснулись деревни, новой и былой, собеседница моя аж вскинулась:

– И-и-и, милый! От старой деревни один остов остался. Свои коренные жители поразъехались – не удержали их вовремя, дома чужаки заняли. А приезжие они и есть приезжие. Друг друга не знают и знать не хотят. А раньше-то друг дружки держались люди, младшие слушали, что старшие говорят. Дурака или лодыря без властей учили. И, конечно, работали не как сейчас. Спроси-ка, чем ныне хлеборобы наши занимаются? А ничем. Сколько лет уже как хлеб не растим. Нашлась «умная головушка», добилась, чтобы сняли планы по зерновым, дескать, риск большой их сеять у нас. Вот те на! Да тут искони хлебом своим кормили себя. А теперь и скотине посыпку у государства берем… Легкой жизни захотели все: и руководство – не болит го лова, и работники – меньше в поле торчать. А в толк никто взять не хочет, что до добра-то такая жизнь не доводит, только плесень разводит.

Я только головой качал, слушая старую труженицу, дивился ясности мысли ее, отшлифованной, вероятно, бессонными ночами в раздумье о жизни родного села.

– Правду ль, нет ли бают люди, что самым главным экономистом у нас в районе опять Кеша Губин постав лен? – спросила вдруг меня собеседница.

Я и представить не мог, что с этого момента в историю, рассказанную выше, вклинятся новые люди, на первый взгляд не имеющие к ней отношения.

– Он, Кеша-то, – втолковывала мне крестьянка, – до создания РАПО в сельхозуправлении работал, потом в Сельхозхимии, с проверками по совхозам ездил. Напьется бывало. Смотришь – тащат его бесчувственного.

Главный экономист РАПО, от трезвой, ясной головы и работы которого зависит сей час, по сути дела, чуть ли не вся перестройка, и пьяница? – не поверил я.

Увы… Как выяснилось по том, не просто пьяница, но и алкоголик, состоящий на учете в наркологическом кабинете районной больницы. Более того, исключенный из партии.

Как это было? Расскажу по порядку. Иннокентий Губин, старший экономист районно го объединения Сельхозхимии (сейчас «Объячевоагропромхимия»), имеющий за систематическое злостное пьянство строгий выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку, попадает в очередной раз в медвытрезвитель. Несмотря на попытки первичной парт организации ограничить взыскание своему секретарю (да, да, Губин был секретарем первичной) строгим выговором, – от более сурового и справедливого взыскания ему уйти не удалось. Бюро рай кома не утвердило решение коммунистов райсельхозхимии, исключило Губина из членов КПСС и поручило председателю объединения П. Е. Туркову решить вопрос о невозможности дальнейшего использования старшего экономиста на занимаемой должности.

Казалось бы, все теперь встанет на свои места. Однако не встало. И не могло встать: бюро райкома партии проходило 22 июля этого го да, когда Губин на прежней службе уже не состоял, – он уволился оттуда накануне. И о том в райкоме знали. Не правда ли, есть над чем сломать голову? Если учесть еще, что 23 июля – на другой день после заседания бюро – Губин был зачислен в штат райагропрома. Пока не главным, но старшим экономистом. Главным его сделают через полтора месяца.

Как же могло случиться, что пропойца поднялся столь высоко? Кто помогал ему в этом? Мне рассказывали, что Губину «порадел» председатель РАПО Ю. П. Стрекалов, как «родному человечку». Но думается все же, что тут действовали соображения и силы более могучие, чем родственные узы. К тому же, что нетрудно установить, горе-специалист даже девятой водой на киселе не является ни первому секретарю Прилузского райкома партии А. П. Шабалину, закрывшему глаза на безобразную историю продвижения алкоголика, ни председателю рай исполкома А. Н. Зольникову, бесцеремонно одернувшему секретаря партийной организации РАПО В. А. Вахнина, когда тот попытался поставить под сомнение назначение безответственного человека на ответственнейшую должность. Кстати, поначалу речь заходила не только о Губине, но и вообще о кадровой чехарде и, в частности, о некоем Г.Н. Вылегжанине, получающем зарплату ведущего агронома-мелиоратора, но занимающегося неизвестно чем. И тогда-то председатель РАПО Ю. П. Стрекалов в открытую заявил, что перевод Иннокентия согласован с А. П. Шебалиным, а Григорий Вылегжанин выполняет обязанности пчеловода – по разрешению агропрома республики. Секретарю же парторганизации Юрий Петрович недвусмысленно дал понять, чтобы тот в дальнейшем помалкивал.

Ослушался Вахнин и теперь секретарем не значится.

…«Я не потерплю, если кто-то рядом будет умнее меня», – эти слова, произнесенные однажды весьма влиятельным человеком в Прилузье, с горькой иронией не раз цитировались в моем присутствии. И всплывшие в памяти сейчас, они неумолимо толкают меня к выводу: не потому ли и творится то, о чем сказано выше, в Прилузском районе, что кое-кому, занявшему здесь место «наверху», хочется видеть в «низах» не соратников по правому делу, не творцов, смело отстаивающих свои взгляды, а послушных исполнителей, зависимых от твое го нрава, пришибленных людишек. А для такой роли как нельзя лучше подходят те, у кого подмочена репутация, кто, как говорится, находится «на крючке». В таком случае не только легче, если по надобится оправдать в своих глазах и глазах окружающих, допустим, какую-либо собственную оплошность, непростительную промашку, но и, что самое важное, сохранить власть над остальными. Размышляя над всем этим, я все больше и больше склоняюсь к мысли: а ведь подчиненное окружение может служить неплохим определителем истинных достоинств то го или иного руководителя, так сказать, лакмусовой бумажкой. И чем меньше достоинств в нем, тем сильнее не обходимы ему такие субъекты, как Губины и даже Марущаки. Выходит, неспособность мыслить самостоятельно первых и поверхностная, не подкрепленная гражданской совестью критика вторых мила и близка незадачливым руководителям хотя бы по той причине, что ни какой опасности для них не представляет. По ней и меры легко принять, и свое руководящее достоинство сохранить. Кстати, «великолепную работницу» Лидию Марущак привез в район в свое время тоже Ю. П. Стрекалов.

В агропроме республики называли деятельность председателя Прилузского РАПО по подбору кадров ребячеством и даже авантюризмом. Значит, все видели, все знали – и мирились. А в районе тем временем рушился авторитет специалиста сельского хозяйства. Видя безобразия и не имея возможности их пресечь, порядочные люди опускали руки. В итоге сложилась ситуация, когда активность специалистов того же райагропрома сошла по чти на нет. На местах они – гости редкие. В лучшем случае выезжают туда на один день, стараясь заскочить в 2–3 хозяйства. Планировавшаяся комплексная проверка отстающих совхозов так и не организована. Проведение идеологических планерок с анализом собственных приказов по-прежнему остается мечтой. Ни один коммунист в течение года не был тут заслушан по вопросу выполнения уставных требований и т. д., и т. п. Как это отразилось на производстве, думаю, вы и сами догадаетесь.

К сожалению, мне не уда лось увидеть ни первого секретаря Прилузского райкома партии, ни председателя РАПО – они были в отпуске. Желательно бы, конечно, послушать их мнение. Но требуется-то дело. Личный вклад в перестройку. И хочется верить, атмосфера ее – атмосфера обновления, отметающая фальшь, безделье, ханжество – все, что мешает людям нормально работать и жить, заявит о себе в полной мере и в Прилузском районе.

 

Кому много дано…

Не скрою, когда я услышал его суждения, на первых порах растерялся. Только что были встречи с людьми, нашедшими свое место в жизни, гордо говорившими о своих профессиях, и вдруг – противоположность.

Сорокалетний мужчина, подавшись вперед от возбуждения, излагал мне свое понимание председательской доли:

– Тяжел председательский труд. Ох, как тяжел! Чертово колесо какое-то, а не работа! Ни днем, ни ночью покоя.

В Прохоровский район я приехал по письму, в котором затрагивались весьма важные вопросы взаимоотношений председателя и членов коллектива, проблемы долга и ответственности руководителя.

Люди жили заботами об урожае. Они, казалось, ни о чем больше не хотели и слышать. Глядя на них, озабоченных и инициативных, думалось: обязанность и чувство долга у этих людей полностью слились, совпадают.

И только в доме Кулабухова повеяло чем-то иным. Анатолий Павлович обвел взглядом свой двор, верстак, где лежал рубанок да вилась свежая стружка Весь его вид как бы говорил: «Думал ли я о такой спокойной жизни?»

Все хорошо сейчас у Анатолия Павловича. Собственный дом в райцентре, нормированный рабочий день, приличный оклад. Только вот иногда увидят приехавшие на рынок колхоз ники своего бывшего председателя за работой по дому, погреб делающего или сарай, не удержатся, бросят ед кое слово:

– Что, председатель, самому приходится разворачиваться?

Неспроста язвят. Ведь дом-то строил Кулабухов, еще будучи колхозным руководителем, и, надо сказать, без особых трудностей.

Больно в такие минуты становится Анатолию Павловичу. Вспомнит, что было время – люди к нему тянулись. Но лишь до тех пор, пока не начал он строить дом в городе. Понятное дело, ничего нет горше для хлеборобов, как почувствовать, что тот, в кого они верили, изменяет им. И не Анатолию бы Павловичу выступать сей час в роли правдоискателя, обвини теля.

Да, все вроде хорошо у Кулабухова. Но нет-нет и даст ему жизнь почувствовать, что остался он в стороне от больших дел. Конечно, должность заместителя начальника хлебоприемного пункта – тоже нужная, важная. Да для него это все же шаг назад. И увидит вдруг Анатолий Павлович, что телефон на квартире давно не работает, а монтер не спешит прийти. «К председателю б не замедлил!»

Сломалась карьера. И не ошибки хозяйственные тому причиной.

Слышал я как-то изречение, суть которого сводится к следующему: исполни свой долг до конца, и люди не осудят тебя, даже если потерпишь неудачу. Кулабухову не хватило решимости исполнить высокий партийный долг до конца. Идя в бой, он думал об отступлении, и люди не про стили ему.

Сейчас, в разговоре, Кулабухов предпринимает, как говорится, все, только бы не признать этого. Отсюда его философия: председательская должность ни почета, ни счастья человеку не принесет. Будто и не видит он, каким почетом окружен у нас преданный делу председатель колхоза, сколько среди них Героев Труда, орденоносцев, депутатов! Анатолий Павлович прямо-таки с лупой в руках отыскивает нетипичные примеры, подтасовывает их. Рассказывает о судьбе коллеги К.М. Шабельникова: «Не избран. Работает теперь где-то техноруком…»

С Константином Митрофановичем Шабельниковым я разговаривал. Вдумчивый коммунист, он сумел трезво оценить свою деятельность в колхозе: «Отстал я. Конечно же, мне председательство не по плечу. А насчет судьбы председательской скажу так: бесталанность иного руководите ля с общей судьбой путают часто и многие. Ни к чему это… Сейчас чувствую себя на своем месте».

Я много ездил по Прохоровскому району, встречался с руководителями разного склада. У одних шли дела хорошо, у других похуже, но у всех было стремление добиться успеха большего. В райкоме КПСС я говорил о многих председателях колхозов. В результате пришел к выводу: председатели кулабуховского склада – редкость в наше время. Да, и в целом по Белгородской области чуть ли не из трехсот председателей за год заменены всего одиннадцать. Причем только один как не обеспечивший руководства хозяйством.

Мне хочется повести разговор о другом – о росте человека, о возвышении председателя в рамках должности… председателя.

Давно доказано: человеку не приятно сознавать, что он не продвигается по жизни, не идет вперед. Говорят, жизнь – школа, в которой все время нужно стремиться к переходу в следующий класс. А если стремление человека не осуществляется, то зарождается обида, сожаление.

Примерно об этом мы говорили с председателем колхоза имени XXI съезда КПСС Корочанского района Андреем Дмитриевичем Михайловым.

Андрей Дмитриевич, невысокого роста, плотный, жизнерадостный, пробасил:

– Председатель – самая высшая должность!

– Растолкуйте, пожалуйста.

– Чего тут растолковывать? Ведь вы же сами говорите, что жизнь – школа и что в ней надо переходить из класса в класс. Так вот у нашего бра та, председателя, этих классов так много, что только не ленись, успевай переходить. Одним словом, резервы для роста неисчерпаемые.

И ведь это была правда.

…Все начиналось у него с любви к земле. На этой земле жил его дед, на этой земле в двадцати пяти километрах от родного села упал, сраженный фашистской пулей, его отец.

В семейном альбоме, хранителе фактов Михайловской истории, лежат фотографии Андрея Дмитриевича, сделанные в первые годы его председательской деятельности. Юноша с открытым, смелым лицом… Затем обветренный, тронутый заботами мужчина в модных по тем временам гимнастерке и картузе. А вот уже смотрит человек, умудренный жизненным опытом. Он среди делегатов III съезда колхозников в Москве. Он принимает участие в работе XXIV съезда КПСС. Интеллигентное, озаренное мыслью лицо, седина на висках.

– Стоит ли говорить, – замечает Михайлов, – разве мог бы я справиться с делами в таком хозяйстве, где только одних специалистов со средним и высшим образованием 63 чело века, если бы оставался в одном классе! Это все равно что капитану катера вести пассажирский лайнер. Вот вам и рост. Капитан вроде бы везде капитан, но добиться назначения управлять океанским кораблем, наверное, заветная мечта каждого моряка с судна малого каботажа.

Михайлов начинал «с судна малого каботажа» – с хозяйства, в котором было всего два трактора. Сейчас возглавляемый им ордена Трудового Красного Знамени колхоз – большое и сложное предприятие. С агрономами и зоотехниками, с электриками, наладчиками, операторами и монтерами. Здесь крупнейшая в области птицефабрика. Во всех подразделениях внедрен хозрасчет. Здесь, единственном на всю область колхозе действует отдел снабжения и сбыта.

Хозяйство находится рядом с районным центром. Но близость города не смущает людей, они из колхоза не уходят, напротив, люди из города идут в село. Вечером мы ходили по улицам Бехтеевки – центральной усадьбы, любовались новыми домами, встречались с людьми веселыми и красивыми, нарядно одетыми, молодыми:

– У нас на птицефабрике более трети колхозниц комсомольского возраста.

На территории колхоза шесть медицинских пунктов, восемь клубов, Дом культуры, десять школ, пионерский лагерь, детские ясли. В хозяйстве выходит своя еженедельная газета «Колхозная жизнь», тираж ее – полторы тысячи экземпляров. Правление и партийная организация для лучших тружеников учредили звание лауреата колхозной премии с выдачей соответствующего диплома.

Велик размах строительства. Новые школы, жилые дома со всеми удобствами, производственные корпуса растут, что называется, на глазах, молодеют села.

Могут сказать: не только в председателе дело, время такое! Верно. Однако и от председателя сейчас требуется, чтоб он не отставал от времени, которое «летит на всех парусах». А еще лучше, чтобы шел чуть-чуть впереди этого стремительного времени. Для этого нужно иметь именно то чувство ответственности перед партией и народом, ту привязанность к земле, то неуемное стремление к новому, ту энергию в волю, какие имеет Андрей Дмитриевич Михайлов, Герой Социалистического Труда, сотни, тысячи других председателей, известных всей стране.

Михайлов – председатель нового типа, председатель нашего времени. За ним настоящее, за ним будущее. Уже сейчас в Белгородской области есть колхозы, где председатели имеют заместителей по науке. Заместители – кандидаты сельскохозяйственных наук! Естественно пред положить, что председатель в таком колхозе должен подняться еще на ступеньку выше, перейти в новый класс.

Молодеет село Бехтеевка, а на висках председателя – седина. Это се дины трудовых забот. Они почетны, уважаемы. Глядя на них, я невольно подумал об Анатолии Павловиче Кулабухове – о человеке, который не сумел воспитать в себе высокое чувство ответственности перед людьми и не поднявшемся, следовательно, до вершин современного руководителя.

 

Строго спроси себя

В общем-то, это довольно обыкновенная история, хотя главный герой ее и старается выдать себя за человека, пострадавшего за правду.

Строителю совхоза «Садовое» В. П. Логвину за прогулы без уважительной причины объявили строгий выговор. Валерий Павлович прореагировал на него весьма бурно. В вызывающей форме он отказался признать справедливость этой меры, заявив, что наказание его, передового рабочего, есть не что иное, как проявление недоброй воли начальства, старающегося свести с ним «личные счеты». В таком же духе о нанесен ной ему обиде рассказывал Логвин в райкоме партии, а потом написал в газету.

«Я профгрупорг бригады, ударник коммунистического труда и лучший по профессии, а меня наказали, – негодует Валерий. – Прежде чем это делать, поставили бы себя на мое место».

Что и говорить, строгий выговор – дело серьезное. Вряд ли найдется человек, который, получив его, остался бы спокоен. Но одно дело – испытывать неприятное ощущение наказания, другое – начисто отрицать его правомерность. Для этого нужно до казать свою невиновность. Логвин, не долго думая, заявляет: «Я не прогуливал». Но так ли было на самом деле?

Валерий решил подлечить зубы. Поскольку в местном медпункте зубоврачебного кабинета не было, он отправился к стоматологу в райцентр. Происходило это в будний день, в рабочее время. По существующему по рядку Логвину следовало взять у местного фельдшера направление в больницу и показать его мастеру, но он не счел нужным этого делать. Посетив врача, Валерий также не по беспокоился заручиться простой справкой, что был в больнице. Через несколько дней он снова решил обратиться к врачу. И опять ушел с работы, не заботясь, как и ранее, об оформлении своих действий в соответствии с внутренним трудовым распорядком. И не захотел он, как потом писал в докладной мастер-строитель И. А. Бучнев, дать какие-либо объяснения на этот счет.

Как же оценивать после этого действия Логвина? Почему руководство должно закрывать глаза на нарушения трудовой дисциплины? Эти вопросы я прямо задавал Валерию. Но тут-то он отказывался меня понимать.

Это вызывало недоумение. Неужели действительно он не знаком с правилами внутреннего распорядка и наивно полагает, что совсем не обязательно объяснять, а тем более подтверждать документально причину своего отсутствия на работе?!

Потом-то я выяснил, что это не так. Валерий в тот же день, как только стало известно о выговоре, помчался в райбольницу и заручился задним числом необходимыми справками.

Так почему же все-таки не хочет Логвин признать за собой вину? Не ужели причина тому – ложно пони маемое чувство собственного достоинства? Нет, дело далеко не только в этом. Есть главная, основная причина. А чрезмерное самолюбие, пожалуй, всего лишь ее следствие.

Когда в коллективе низка общая мера требовательности, тогда и возникают случаи, подобные этому. Именно так и произошло в совхозе «Садовое». Буквально за несколько дней до истории с Логвиным «сорвался», «загулял» рабочий строительной бригады Анатолий Шашин. Когда пришел в «себя», его пригласили для беседы на заседание рабочкома. Но Шашин просто-напросто не явился. Как ни странно, председатель рабочкома Г. С. Бурлаченко махнул на это рукой. Махнул рукой и профгрупорг бригады В. П. Логвин. Он, как видно, не чувствовал себя ответственным за воспитание товарища по бригаде. Мало того, профгрупорг и передовик производства оказался «последователем» Шашина – сам нарушил трудовую дисциплину. Да еще и возмутился: почему это с него спросили строже, чем с пьяницы? Почему другим сходят с рук безответственность, расхлябанность, а ему нет? Вот именно это стремление в обстановке общей слабой требовательности оправдать свой грех неблаговидным поступком другого и есть основная причина, почему Логвин не желает признать себя виноватым.

Откровенно говоря, не перестаешь удивляться всей этой истории, той безответственности, с какой отнесся В. Логвин к высоким своим званиям: «Ударник коммунистического труда», «Лучший по профессии». При званный быть совестью коллектива, он уподобился Шашину, который на верняка бы, останься Логвин безнаказанным, заявил: «А чем он лучше меня?»

Находиться в рядах лучших – значит с особой требовательностью относиться к себе, уметь критически оценивать свои действия. Своими действиями Валерий поставил под сомнение эти качества, справедливость присвоения ему почетных титулов.

Его товарищи по работе говорят:

– Валера – парень работящий. Всегда нормы перевыполняет.

Но разве этого достаточно, чтобы стать ударником коммунистического труда? Конечно же, нет. Нужно быть идейно закаленным, честным, сознательным. А как, например, отреагировал Валерий на то, что его в силу производственной необходимости пе ревели с пилорамы на растворный узел? Он устроил скандал.

Далее. Логвин числился в бригаде разнорабочим. Никакой определен ной профессии у него не было. Каких-либо документов, подтверждающих его высокую квалификацию строителя, нет, потому что соответствующей аттестационной комиссии он ни разу не проходил. Выходит, по торопился коллектив, представив его к званию «Лучший по профессии». Поторопилось и руководство, утвердив Логвина в этом качестве.

А поведение Логвина в истории с выговором? Оно отнюдь не говорит о его гражданской зрелости, самостоятельности. Письмо в редакцию строитель отправил, например, уже после того, как конфликт с руководством был практически исчерпан. И снова неискренность: Валерий пытался утверждать, что справки в больнице он брал своевременно. Хотя есть официальный документ, опровергающий это.

– Валера – парень горячий, – сказал мне пилорамщик, член рабочкома С. Ф. Пекарский, у которого Логвин был продолжительное время подручным, – накричит порой, далее напишет куда-нибудь, а потом покается.

В этих словах вместе с нотой со чувствия звучало и осуждение. Вот если бы это осуждение прозвучало раньше и сильнее, его поддержала бы бригада, наверняка не было бы и «истории Логвина». Но в том-то и дело, что товарищи по работе не только не дали поступкам Валерия принципиальной оценки, а, напротив, под держали его в стремлении оправ даться. Появились «сочувствующие». Их сожаление и намеки сыграли роль «медвежьей услуги». Сознание Валерия стала застилать обида: «Сводят счеты». И всплывают в памяти разговоры с руководителями хозяйства, иную окраску принимают самые обычные споры с ними. Как-то директор предложил жене Логвина принять бригаду во втором отделении – и это теперь своеобразно истолковывается: «Хотят от меня избавиться, услать в другое отделение». И уже не имеет значения, что соседнее от деление ничуть не хуже и семье Лог вина предоставляют там трехкомнатную квартиру вместо прежней двух комнатной, а хозяину – работу на выбор: строителем или киномехаником.

Нашлись в хозяйстве и такие люди, которые восприняли конфликт рабочего с руководством чуть ли не как праздник. Они разжигали страсти у Валерия, поставляли основанную на зыбких слухах информацию о промашках директора. Их подзуживание, подначки Логвин принимал за поддержку и чувствовал себя прямо-таки борцом за истину.

Здесь стоит оговориться: директор П. Ф. Швед действительно допускал промахи в работе. За это в свое время ему объявили выговор на бюро райкома партии. Но, право же, когда Логвин указывал на бывшие прегрешения руководителя, он со всем не думал бороться с недостатками. Эти факты нужны ему были только для того, чтобы заявить: «Если другие ведут себя неправильно, то почему нельзя так поступать и мне?»

Когда-то в строительной бригада было заведено обсуждать тот или иной проступок товарища на общем собрании. Очень хорошее правило. Сейчас этого нет, и об этом стоит пожалеть. Получается, прямо скажем, нелогично и некрасиво: человек нарушает дисциплину, администрация его наказывает, а товарищи по работе помалкивают; хуже того, некоторые соболезнуют провинившемуся, сомневаются в справедливости решения руководства.

Норма нашей жизни: коллектив в ответе за человека, человек ответствен перед коллективом, И об этом стоит помнить постоянно.

 

«Во, как обернулось…»

– Все дело вот в ней, голубушке, – Юрий Иванович горько усмехается и пододвигает ко мне поближе туго набитую документацией черную дермантиновую папку. – Пока не завел ее – в почете у начальства находился. Даже должность мастера предлагали. А теперь… одни неприятности.

Да, это так. С некоторых пор у помощника мастера прядильного цеха фабрики имени Красной Армии и Флота Красноармейского производственного объединения технических тканей Московской области Ю.Анисимова неприятностей хватает. У него, можно сказать, обозначилась прямо-таки какая-то полоса невезения. Что ни месяц, то лишение премиальных. Сам Юрий Иванович этот горький факт увязывает непосредственно с активизацией собственной общественной деятельности. Нет, не в том плане, что, мол, она отнимает у него много сил и отвлекает от производственных дел, а потому, дескать, что общественное его поручение довольно деликатное и добросовестное выполнение его очень больно бьет порой по престижу и авторитету кое-кого, в том числе и руководителей. Ведь он – председатель группы народного контроля фабрики.

Что и говорить, общественная работа дозорных есть общественная деятельность особого рода. Не всегда занимающихся ею рьяно ждут по чести и награды. Осуществляя проверки, народные контролеры, как правило, встречаются не только с недостатками или нарушениями, но и живыми носителями их, среди которых бывают и товарищи по работе, и непосредственные начальники. Столкновения тут могут быть разные.

Ю.Анисимов, молодой руководитель группы дозорных и по возрасту, и по «контрольному стажу» (его избрали председателем в июле прошлого года), всю щекотливость, если можно так выразиться, своего положения ощутил в полной мере примерно через месяц после отчетно-выборного собрания. Именно тогда поступил к нему сигнал от рабочих, что начальник прядильного цеха Е.Кузнецов, т. е. его, помощника мастера Анисимова, непосредственный руководитель, ремонтируя свой кабинет, использовал дорогостоящий паркет. Вообще-то, Юрий и без сигнала знал, что Евгений Валентинович устилает пол у себя отнюдь не линолеумом, и в том особой беды не видел, но смущало его одно обстоятельство: о своем комфорте руководитель заботился, а вот о комнате отдыха для рабочих цеха беспокоился не очень. Во всяком случае, там с обустройством дело двигалось крайне медленно. Да тут еще крыша по текла в цехе, а начальнику до этого, видимо, и дела не было.

Все это вместе взятое придало дозорному решимости, и проверку сигнала он возглавил лично сам. Надо заметить, что по первости начальник цеха особого значения этому не придал, только отказался открыть кладовку, где хранились дополнительные дорогостоящие материалы: кожа, ценные породы дерева. И даже потом, когда обнаружилось, что ремонт начальнических апартаментов обошелся предприятию в кругленькую сумму, народные контролеры напомнили руководителю об известном постановлении Совмина СССР от 23 апреля 1959 г. об устранении излишеств в отделке, оборудовании и во внутреннем убранстве общественных зданий, он отмахнулся: «Тоже мне, нашли указ какого-то затертого го да». И как бы в пику всем, не согласуя своих действий ни со строителями, ни со специалистами, приказал рабочим цеха пробить в кабинете боковую стенку под несущей балкой, дабы увеличить тем самым оконный проем.

Это могло обернуться бедой. В группу вновь поступил сигнал, на этот раз от старшего смотрителя промышленных зданий Г.Ефремовой. С компетентными людьми председатель группы проверил заявление. Точно, не проверенные расчетом металлические перемычки, поставленные при расширении окна, создавали аварийную ситуацию. Понятное дело, дозорные в своем заключении написали, что необходимо немедленно укрепить несущие стройконструкции и предложили восстановительные работы про вести за счет виновного Е.Кузнецова. Кстати, было предложено и пере дать кабинет под комнату отдыха для ткачих.

Вот тут-то пренебрежительно-равнодушное отношение начальника к «копошению дозорных» вмиг улетучилось. Как потом напишет в Комитет народного контроля СССР Ю.Анисимов, со стороны Е. Кузнецова стало проявляться пристрастное отношение к ним, началось преследование, а уж председателя группы «долбил» руководитель, что называется, не стесняясь, – лишал систематически премиальных. Когда мы приехали на предприятие, дозорный подсчитывал убытки в своем бюджете в очередной, а вернее четвертый раз.

Нет, думается, смысла перечислять сейчас все кузнецовские нарушения, скажу лишь только, что есть среди них весьма и весьма серьезные.

– Однако, – сказали в дирекции мне, – гонения на дозорных и на их председателя со стороны Евгения Валентиновича не было.

– А лишение премиальных?

– Оно обоснованно, что подтвердила и комиссия фабричного комитета по трудовым спорам.

Признаюсь, это было для меня неожиданностью. История оказывалась не такой однозначной, какой представлялась ранее. Но чем больше приходилось в нее углубляться, тем сильнее я убеждался, в сколь сложных условиях приходится работать низовому звену дозорных, в какой большой помощи и поддержке нуждаются молодые народные контролеры и что данный случай требует самого тщательного и объективного анализа. Да, были неполадки, нет, не в контрольной деятельности, а в основной работе помощника мастера Анисимова, это зафиксировано и в протоколах профкомовской комиссии, разбиравшей заявления Юрия Ивановича, который каждый раз опротестовывал решения относительно лишения его премиальных.

Безусловно, это не красит и не оправдывает Анисимова, однако понять сбитого с толку парня можно. Тем более, если учесть, что Кузнецов, пока его не трогали дозорные, поглядывал на отдельные недостатки в работе подчиненного сквозь пальцы, так сказать, покрывал их, а теперь стал непримиримым к малейшим оплошностям. И руководствовался, как я понимаю, начальник цеха далеко не благородной целью навести идеальный порядок на производстве. Он просто хотел дать почувствовать строптивому человеку, что не лучше ли, мол, закрыть глаза на некоторые действия друг друга. А это уже не шутки. Это стремление создать в коллективе гнилую атмосферу всепрощения. Известно, какую суровую отповедь получило подобное явление, порождающее и падение дисциплины, и ответственности, на январском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС.

На эту сторону и следовало бы, думаю, обратить особое внимание руководству предприятия, когда ему стало известно об истории в прядильном цехе. И тогда бы, наверняка, многое в моральной атмосфере там на первых же порах нормализовалось.

Говоря все это, я, разумеется, не помышляю отвести в сторону критику от Ю.Анисимова. Он заслуживает упрека, что определенным снижением требовательности к себе в производственной сфере он дал повод для кривотолков. Это, считаю, послужит и ему, и другим дозорным поучительным поводом для размышлений. Высокое звание народного контролера, что и говорить, требуется содержать во всех отношениях в чистоте. И как важно уметь дозорным любого ранга трезво оценить обстановку, подняться над личными обидами.

К сожалению, начавшаяся должным образом борьба народных контролеров фабрики с купеческими замашками Кузнецова в конце, надо признать, свелась к своеобразной дуэли двух человек – начальника и председателя группы, который все проверки возглавлял только сам.

Это бы тоже надо было заметить руководителям фабрики. Но тем показалось проще и легче рассматривать ненормальные отношения между Кузнецовым и Анисимовым как некий житейский конфликт, этакую ссору между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем, недостойную высокого внимания. Такая позиция, собственно, и привела в итоге к тому, что ни одного предписания дозорных относительно «художеств» Кузнецова всерьез рассмотрено администрацией не было. Кабинет начальника цеха, который превосходил по шикарности даже директорский (по признанию самого руководителя объединения), так под комнату отдыха передан и не был. Никаких вычетов из зарплаты Кузнецова за работу по укреплению порушенных им перекрытий не производилось. Стоит ли говорить, что такое отношение к предложениям народных контролеров их не вдохновляло. Что бы там ни было, но ведь с Анисимова-то за не ахти какие провинности спрашивалось, а с Кузнецова за более серьезные вещи – нет. Где же принципиальность? Где же справедливость, наконец?

Директор объединения Ю.Терегулов, когда я высказал свою точку зрения на этот счет, возразил:

– Мы за нескромность Евгению Валентиновичу объявили выговор.

Документ, подтверждающий это взыскание, мы потом долго искали в отделе кадров. Нашли. И оказалось, что объявлен выговор начальнику прядильного цеха не за нескромность, а за нарушение норм эксплуатации зданий. Да и то после того, как кузнецовской историей заинтересовался Пушкинский городской комитет народного контроля.

– А чего Анисимов в свое время ко мне не обратился? – сетует Терегулов. – Я дозорных своими помощниками считаю.

Хорошие слова, но как было догадаться о добрых намерениях директора, если даже в такой мелочи – воспользоваться пишущей машинкой для печатания результатов проверок дозорным было отказано. А они действительно могли бы быть помощниками в наведении порядка. Начина ли-то неплохо: за довольно короткий срок 18 проверок провели, и среди них такие, как смотры расходования горюче-смазочных материалов, экономии и хранении сырья, подготовки жилого фонда к работе в зимних условиях, состояния трудовой дисциплины. Материалы рейдов в многотиражной газете освещались. И хотя директор полагает, что во всех этих проверках дозорные вскрывали лишь те недостатки, которые были ему известны, о чем однажды и заявил открыто, то это лишь подтверждает мысль: необходим тесный контакт в работе с дозорными, честный и не формальный подход к их деятельности.

Будучи же на собрании народных контролеров фабрики, я понял: слабовато они владеют принципами контроля, мало у них знаний в области экономики. Надо учить. Тут обязан, конечно, показать себя Пушкинский городской комитет народного контроля. Его председатель И.Спиридонов – работник с большим стажем и опытом. В районе есть хорошие группы дозорных, их опыт должен скорее становиться достоянием всех. Но лучшей формой учебы является, безусловно, учеба на месте. В объединении технических тканей достаточно и грамотных экономистов, и инженеров, и технологов. Разве они не в состоянии дать необходимую консультацию перед той или иной проверкой.

Настоящих дел у дозорных много. В минувшем году фабрика имени Красной Армии и Флота недодала к плану 328 тонн пряжи и 144 тысячи метров полотна. Могут ли быть спокойными народные контролеры в такой ситуации, позволительно ли им распылять свои силы и время понапрасну? Нет и нет.

Чуть ли не пять месяцев были они выбиты по сути дела из колеи тяжбой с начальником цеха, конец которой к всеобщему удовлетворению положили лишь возмущенные письма и заявления рабочих цеха в партком и дирекцию объединения. Поняв, что на сей раз ему несдобровать, Кузнецов быстренько уволился с фабрики: мне даже не удалось встретиться с ним.

– Во, как обернулось, – резюмировал этот факт И.Спиридонов. – И Анисимову не следовало бы воевать с начальником одному, самому. У него же актив есть. На него и надо бы опираться.

Что-то в этих словах проглядывало от житейской мудрости – хитрости. Но я их все же решил привести, заканчивая рассказ об этой не такой уж простой истории, из которой, надеюсь, извлекут урок не только Анисимов, но и руководство Красноармейского объединения технических тканей, возможно, и дозорные в других местах.

 

На страже устава

Сторож вбежал в контору колхоза как раз в тот момент, когда там шло заседание правления. Не успел он и слова сказать, а правленцы поняли: беда случилась.

– Что стряслось? Говори скорей, не томи душу!

– Наказанье, сущее наказанье, – заговорил сторож. – Опять потрава у нас. Лошадь сотрудника райзаготконторы Ильина на кукурузе пасется.

– Безобразие! – вскричали правленцы. – Наказать надо!

– Кого наказать-то? – спросил их председатель.

– Ильина, конечно, за потраву народного добра.

– А как мы его на кажем? Вот если бы он был колхозник.

– Верно, – согласились правленцы. Ильин – не колхозник, как с него взыщешь?

– А нет ли у Ильина родственников в колхозе? – обвел глазами заседающих председатель.

– Есть, как же… Дочка дояркой работает.

– Тогда дочку и оштрафуем.

Сказано – сделано. Да как ловко сделано! Пришла доярка А. П. Ильина зарплату получать, а в ведомости прочерк.

– За что получки ли шили? – со слезами на глазах спросила труженица бухгалтера. Ей объяснили.

– Да разве есть такие права, чтоб с кого-то за других взыскивать?

– Может быть, кое-где и нет таких прав, – ответили ей, – а у нас есть. Мы колхоз. У нас демократия.

Весьма своеобразно понимают колхозную демократию в Яльчикском районе Чувашской АССР не только в колхозе имени Кирова, но и в колхозе «Правда». Здесь, дабы пополнить колхозную кассу, взяли да и лиши ли некоторых механизаторов доплаты за стаж работы и классность. Обо всем этом стало известно после того, как комитет народного контроля Чувашской АССР проверил соблюдение демократических основ управления в колхозах Яльчикского района. Проверкой было установлено, что в районе имеется несколько случаев нарушения Устава колхоза. Нарушения эти принимают разные фор мы. Так, в некоторых хозяйствах на заседаниях правлений принимаются такие решения, которые в соответствии с Примерным Уставом должны рассматриваться общим собранием колхозников. В ряде хозяйств не созданы советы бригад, а там, где они есть, не работают. В колхозах «Слава», «Прогресс», «Восток» явно занижены нормы представительства уполномоченных, и избираются они не на один, а на три года. Сроки проведения собраний уполномоченных выдерживаются тоже далеко не везде.

Комитет народного контроля потребовал от управления сельского хозяйства райисполкома (начальник А. Е Евтихеев) принять меры по устранению имеющихся нарушений Устава колхоза и обеспечить постоянный контроль за его исполнением.

 

Чтобы не убаюкали успехи передовиков…

Дела на животноводческих фермах в Речицком районе вроде бы обстоят неплохо. Больше, чем прошлой зимой, надаивают молока от коровы, выше привесы на откорме те лят и свиней. И все же райком профсоюза рабочих и служа щих сельского хозяйства и заготовок держит соревнование животноводов на особом конт роле. Перед очередным плену мом райкома решили поглуб же изучить, что делается в хо зяйствах зимой по выполнению принятых обязательств, какие резервы вводятся в действие. И, разумеется, как профсо юзный актив добивается того, чтобы соревнование стало делом каждого, чтобы не ослабевала борьба за пер венство, намеченные рубежи.

Начали с поездки по фермам. В колхозы и совхозы отправилась группа профсоюзных активистов и работников сельхозуправления райисполкома, в том числе председа тель райкома профсоюза Б. И Стриков и заместитель начальника управ ления А.В. Кузьменков. Это был своего рода рейд по животноводче ским помещениям, сепараторным пунктам, красным уголкам. Участни ки рейда тщательно анализировали работу профсоюзных организаций по выполнению постановления ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС «О развертывании Всесоюз ного социалистического соревнования работников животноводства за увеличение производства и заготовок продуктов животноводства в зимний период 1972–1973 гг.». Результаты рейда-проверки и легли в основу состоявшегося потом пленума райкома профсоюза.

Первые встречи с людьми, первые беседы с животноводами – и уже есть много пищи для размышлений, выводов, которые вряд ли можно бы ло бы сделать, лишь читая отчеты с мест, просматривая статистические данные.

Совхоз «Василевичи»… Доярки здешней Первомайской фермы вы ступили инициаторами социалистиче ского соревнования в районе. Их вы сокие обязательства и призыв тру диться с полной отдачей были опуб ликованы в районной газете. Здесь провели районный семинар, посвященный изучению практики приго товления кормов по передовой техно логии. В этом хозяйстве лучше всех используют такую форму чествова ния передовиков и пропаганды их опыта, как вечера в честь идущих впереди.

Но вот разговорились профсоюз ные активисты с животноводами дру гой, не передовой фермы, и выяви лась не совсем блестящая картина. Телятница фермы № 1 участка «Ро гожки» С. И. Крот, например, так в не смогла сказать, какие обязатель ства она приняла, с кем соревнуется. Не была Софья Ивановна и на собрании, где обсуждалось постановление о развертывании Всесоюзного социа листического соревнования животноводов.

О Софье Ивановне не скажешь, что это нерадивая работница. Ухаживает она за своими телятами старательно, кормит их в соответствии с рационом. И прибавляют они в весе ежедневно немало – по 600 граммов. А все же не чувствуется в ее работе большого горения, стремле ния достигнуть определенной высо кой цели. Видно, потому и взятое ею на прошлый год обязательство – обеспечить среднесуточный привес теленка 700 граммов – оказалось не выполненным.

Профсоюзные активисты совхоза, председатель рабочкома А. С. Сохор в общем-то немало делают для раз вертывания соревнования. Но все же не добились, чтобы оно стало делом каждого. Знать, несколько убаюкали их успехи передовиков, общие непло хие показатели, за которыми скры ваются промахи других. И стали здесь меньше уделять внимания индивидуальной работе с тружениками.

Но если случай в «Василевичах» носил, можно сказать, казусный ха рактер, то увиденное в колхозе «Победа» можно было расценить как безответственное отношение к ис полнению своих обязанностей пред седателя профкома В. Н. Дроздова. Здесь на отдельных фермах даже не обсуждали вопроса об участии во Всесоюзном соревновании животново дов, не удосужились разработать меры морального и материального поощрения передовиков.

Один раз увидеть лучше, чем семь раз услышать. В справедливо сти этой поговорки участники рейда убеждались на каждом шагу. Но, конечно же, активисты вскрывали не только недостатки. На многих фермах было немало и такого, что за служивало всяческого одобрения и похвалы. Опыт лучших требовал об общения и пропаганды.

Ферма Капошин совхоза «Ведрич»… В красном уголке Дома животново дов на видном месте – социалисти ческие обязательства. Доярки дали слово надоить в зимний период по 2.900 килограммов молока от каждой коровы. Безусловно, взять такой ру беж не просто. Но есть все основа ния быть уверенным: эту высоту тру женики фермы преодолеют. Кормов в хозяйстве заготовили больше прошло годнего, дойное стадо обновили. Пол ностью механизированы процессы труда животноводов. К услугам доярок, скотников – душевая и ванная комнаты. Работники фермы всегда в чистых халатах. В Доме животноводов – прекрасная комната отдыха. На столиках книги, журналы, газеты, специальная литература, цветы. Чисто, уютно. Действует буфет.

Беседуют с молодой дояркой Валентиной Близнец. Из разговора видно, что она со всей серьезностью относится к делу, помнит о своем обещании получить высокий надой в зимний период, упорно стремится выиграть в трудовой борьбе победу у своей подруги М. С. Власенко, с которой соревнуется. Что же предпринимает для этого Валентина? Она в совершенстве овладела доильной аппаратурой (имеет звание мастера машинного доения первого класса), занимается в школе коммунистического труда, ведет раздельный учет надоев молока от каждой коровы, применяет для более продуктивных коров индивидуальные рационы.

Своими «секретами» доярка охотно делится с остальными животновода ми, в том числе и со своей «сопер ницей» Узнав об этом, участники рейда спросили Валентину, как же она рассчитывает выиграть в соревновании?

– Возможности у нас, конечно, одинаковые. Значит, выиграет тот, у кого больше желания победить. А главное – весь коллектив окажет ся в выигрыше, если лучше будет работать каждый.

Очень правильное понимание смыс ла социалистического соревнования!

Профсоюзные активисты фермы стараются постоянно поддерживать дух борьбы среди животноводов. Ежедневно выпускается бюллетень надоев, в стенной газете «Животно вод» рассказывается о соревновании доярок, регулярно подводятся итоги работы, выявляются отстающие, луч шим вручают переходящие красные вымпелы, в их честь поднимают флаг трудовой славы. В полной мере при меняют здесь и материальные сти мулы.

Поучительными были встречи на фермах колхозов «Коммунар», «Со ветская Белоруссия», совхоза «Демехи» и многих других, где по инициа тиве профсоюзных активистов освое ны передовые методы подготовки кормов к скармливанию, налажено их правильное хранение и рацио нальное использование. Прини мая обязательства на зимний период, труженики этих колхо зов, совхозов подумали и об экономической стороне дела – снижении себестоимости про дукции.

Работа лучших профсоюзных организаций как бы оттенила упущения, пассивность в дея тельности других. Изучив опыт передовиков, работники райко ма профсоюза и управления сельского хозяйства зримее, от четливее представили причины отставания отдельных коллективов, сумели показать руково дителям отстающих бригад и ферм конкретные неиспользованные ре зервы.

Итоги проверки хода соревнования на фермах, как и намечалось, вынесли на обсуждение пленума райко ма профсоюза. Активистам было над чем подумать, чей опыт пропаганди ровать, а кому и предъявить строгий счет. Многие председатели ра бочкомов, профкомов, приглашенные на пленум руководители хозяйств до ложили, что упущения, замеченные участниками рейда, уже ликвидиро ваны. Так, о разработанных мерах морального и материального поощре ния работников животноводства рас сказал председатель профкома кол хоза «Победа» В. А. Дроздов. О про деланной дополнительно воспитатель ной и пропагандистской работе в совхозе «Василевичи» поведал председатель рабочкома А. С. Сохор. Ди ректор совхоза «Речица» В. Э. Гуравский доложил, как улучшают в хозяйстве качество кормов.

– Мы усиленно заготавливаем еловые лапки и делаем хвойную муку, – сообщил он. – Запаслись мине ральными добавками. Применяем рекомендованные наукой и проверен ные практикой методы обработки и обогащения кормов. За их хранени ем и рациональным использованием следят посты общественного контро ля, созданные на каждой ферме.

Профсоюзные активисты, хозяйст венные руководители, осмысливая результаты рейда, пришли к едино душному мнению: успех в производ стве будет обеспечен только тогда, когда каждый станет «болеть» за об щий успех, отчетливо представлять, за что борется. Пленум райкома профсоюза основной упор сделал на усиление массово-политической рабо ты на местах, оперативное подведе ние итогов соревнования, гласность его, распространение опыта передо виков, анализ причин недостатков в работе отстающих. Реализация этих мер, эффективное использование материальных возможностей, несомненно, принесут добрые результаты.

 

Закрыв глаза…

Аэту историю рассказчик поведал мне почему-то полушутя. Даже с некоторым умилением.

– Как попался-то Васька? Да как? Пришли к нему сеяльщики и говорят: «Отдай, Василий, мешок с зерном». А он же, верите ли, и глазом не моргнет. «Откуда, – гово рит, – взяли, что я его ута щил? Вон в соседней брига де тоже семена пропали». Переглянулись ребята. Мо жет, и впрямь не он украл? Однако пошли к соседям. И выяснилось: сочинил все Ва силий. Зачем, спрашивает ся? Да чтоб подозрения от себя отвести.

Все засмеялись добродуш но. Правда, один парень поинтересовался:

– Ну и что – судили?

На него посмотрели с уди влением:

– Да никто же никуда за являть не стал. Зерно, ко нечно, отобрали.

– А помните, – заговорил вдруг молчавший до этого Алексей Михайлович Коробцов, – когда Борис Самока тов стащил что-то по мело чи не в колхозе, а у своей соседки, Клавдии Воробье вой?

– Конечно, помним… Кто же забудет это, – загалдели собравшиеся. – Вот смеху-то было! Он еще с того «ба рыша» ребят из бригады водкой угощал. За этим де лом и застала его милиция. Парни перепугались, а Борька их успокаивает: «Не волнуйтесь, братцы, это за мной».

– Н-да, – вздохнул Коробцов, – Клавдия-то тем не менее не смеялась. Да и вообще, ребята, мало в этом смешного. Просто грустно, что все это в шутку переводится. А вдуматься, плохо ведь это.

Улыбки сразу погасли. А Алексей Михайлович про должал:

– Попробуйте предста вить себе картину. В авто бусе или магазине кто-то запустил руку в чужой карман и схвачен на месте. Как бы вознегодовали все! Но поче му же не всякий раз мы столь же бурно реагируем, когда видим, как нечестный человек запускает руку в карман государственный, об щественный? А ведь воров ство – всегда воровство, большое оно или маленькое.

Алексей Михайлович смо трел на ребят строго и про ницательно. Я чувствовал, что эта проблема его волну ет давно. В прошлом он был председателем местного кол хоза имени генерала Гор батова. Теперь, выйдя на пенсию, возглавлял товари щеский суд при сельском Совете.

Ответить на поставленный вопрос не решился никто. Может, потому, что не задавали этого вопроса себе, а может, потому, что знали: у Алексея Михайловича припасен уже ответ, и надо только внимательно слушать этого серьезного, немало повидавшего на своем веку человека.

– Ведь вот какая штука получается, – продолжал Коробцов. – Мальчишку, если он забрался в чужой огород по недомыслию, непременно высечем. Но молчим, нарочно закрывая глаза, когда видим, как один тащит с работы ко шелку картошки, другой – кочан капусты, охапку сена или узелок комбикорма, тре тий самовольно гонит кол хозный трактор в лес за дровами… – И покашляв, поды тожил: – Живуче еще представление: общественное – не мое. А коль так, то вроде бы и переживать за него особо не стоит.

– Ну а что ж судить его за тот кочан, что ли? Стоит-то он, господи, гривенник…

– Вот-вот, – обернулся Коробцов на реплику. – Ти пичная ситуация… Понятно, десяток огурцов или сетка моркови стоит копейки. Но эти копейки складываются в рубли. И мелкие хищения не так уж мелки. Но главное не в этом. Не обращая вни мания на мелкое воровство, мы растлеваем душу чело века. И не только его. Какой пример, кстати, тем же де тям в семье? И женщине, что тащит в подоле пяток помидоров с общественного огорода, мы наконец долж ны сказать твердо и откровенно: «Позор!» Иначе за на шей терпимостью создается нездоровая обстановка, ког да стесняется не тот, кто во рует, а тот, кто видит, как воруют. Да, к слову сказать, безнаказанное мелкое воров ство нередко влечет за собой более крупное. Взять того же Бориса Самокатова. В шутку мы обратили его пер вую кражу, как баловство расценили историю с день гами соседки. И вскоре он совершил преступление, за которое теперь расплачива ется свободой.

Коробцов помолчал и за кончил:

– Ну что, ребята, загово рились мы немного, работать пора… А над разговором этим давайте подумаем…

Потом мы сидели с Алек сеем Михайловичем в жар ко натопленном кабинете председателя Клетинского сельсовета и вели нетороп ливую беседу. Была она как бы продолжением того сти хийно возникшего разгово ра. И вновь инициатива оста валась за Коробцовым:

– Что и говорить, терпи мость наша – одна из глав ных причин воровства, растрат, недостач. Хотя, конеч но, есть и другие. Частенько еще нарушаются правила учета, охраны материальных ценностей. А этим непре менно и быстро воспользу ются проходимцы.

Помните карикатуру: об росший детина тащит через ветхий забор, окружающий предприятие, готовую про дукцию? Так вот таких ще лей в заборе, в организации дела, – еще порядочно. Из-за этих самых щелей про шлой осенью в соседнем кол хозе потеряли не одну тон ну зерна. Воровали его шо феры. Поскольку кража бы ла крупной, их осудили. Но вот ответственные работни ки, допустившие бескон трольность, наказания ника кого не понесли. И очень жаль. Надо повышать ответ ственность руководителей за попустительство. Особенно кадров среднего звена. Они пока за сохранность материальных ценностей практиче ски не отвечают.

Нередко думаю я еще вот о чем. Мы на заседаниях своего товарищеского суда в основном рассматриваем де ла по мелким хищениям, ко торые пересылают нам из милиции или прокуратуры. Дел же по заявлениям руко водителей хозяйства, членов группы народного контроля или ревизионной комиссии колхоза почти не бывает. Говорил я по этому поводу с секретарем партийной ор ганизации хозяйства Владимиром Афониным, но он как-то не очень заинтересо ванно воспринял мои слова. Воришек, дескать, мы и в бригадах пропесочиваем не плохо. Безусловно, очень действенная мера. Но вот какая штука. Иные обсуждались там за воровство уже по нескольку раз. И их очередной разговор не очень волнует. Другое дело, если бы судил товарищеский суд. Тут и разбор проступка бо лее квалифицированный, и общественное мнение более сильное, да и наказание ощутимее. Всем нам необходимо помнить, что охрана социалистической собствен ности, борьба с расхитителя ми – это задача не только прокуратуры, судов, милиции, но и каждого гражданина. Тогда только будет толк.

Потому-то я и постарался без каких-либо изменений привести интересные сужде ния председателя товарище ского суда.

 

По всей строгости

Долматов беспечно мах нул рукой и ушел с по ля, не оглянувшись. А они смотрели ему вслед. Он чувствовал это и ждал, что позовут обратно. Не позва ли. «Ну что ж! Не хотите вернуть сейчас – вам же ху же. Домой придете – покло нитесь».

На удивленный вопрос жены – что так рано в уборочный-то день? – Алексей не ответил, шмыгнул в свою комнату и растянулся на ди ване.

Наутро встал по привычке рано, но на полевой стан не пошел. Не торопясь, побрил ся, позавтракал и уселся на крылечке дома с видом че ловека, весьма довольного отдыхом.

По сельской улице спеши ли люди, за околицей урча ли тракторы и комбайны. Долматов ждал. Вот-вот дол жен появиться Помиляйко. Ну если не сам, то кто-то другой из звена. Придет и скажет: «Что же ты дела ешь, Алексей? Уборка. Каж дый человек на счету. Да вай заводи свой трактор». Тогда он, Алексей Долма тов, ответит гонцу:

«Как же так, други милые, вчера гнали меня – сегодня пришли за мной? А может быть, я опять выпил?» В об щем, надо их проучить. Он это умеет. Смольняков тоже, бывало, требовательность проявлял (Алексей до пере хода к Помиляйко у него в садоводческой бригаде рабо тал). Выпьешь – прогонит, а на другой день уговарива ет, выйди, пожалуйста, на работу.

Шло время, однако у кры лечка никто не появлялся. Приподнятое, боевое настроение начало блекнуть. К полудню Долматов думал уже раздраженно: «Чего доброго, к председателю ве чером пригласят, головомой ку устроят. А потом прика жут – садись за руль… Что ж, пусть будет так. Отдохну денек – нелишне».

Но прошло три дня, а к не му не пришел никто ни из звена, ни из правления. Алексей Долматов совсем потускнел, стал усиленно вспоминать детали того ут ра, которое так лихо «подве ло его под монастырь». «По думаешь, выпил, – оправ дывался он мысленно перед ребятами, – с кем не бывает. Уж очень вы строги! Витька Вальчук тоже вы пил. Однако его не прогнали с работы… Конечно, он-то по первому разу, может, прос тили Вальчука?..»

Чем больше думал Долма тов, тем грустнее станови лось ему. Почему-то припомнилось, как отчитывал од нажды секретарь партко ма колхоза «шабашников», строивших у них скотный двор за огромные деньги: «Рвачи вы, а не трудяги. Воспользовались трудностя ми нашими и три шкуры го товы снять. Да хоть капля-то совести рабочей есть у вас?»

«Уж не похож ли и я на таких? – мелькнуло вдруг в голове Долматова. – Может, пойти покориться. Но как вернешься теперь, с ка кими глазами? Прямо ска жут: «Мы же предупрежда ли: еще раз выпьешь – пеняй на себя».

А работать в звене Поми ляйко интересно, есть чему у него поучиться. Землю Петр чувствует, дело знает. Все ребята в звене – орлы, каждый на любой машине может работать запросто.

Не сразу сложилось звено, конечно. Люди разные – и характерами, и отношением к делу. Сколько толковал Петр в отдельности с каж дым новым своим товари щем, сколько пришлось «по возиться», прежде чем «вы колосился» дружный коллектив. Все работают на совесть, на общий конечный результат – урожай. Бывает, иногда Василий, например, больше Николая на тракторе вспашет. Но у него и машина поновей. За каче ство работы спрашивают по всей строгости, словом, каж дый друг за друга в ответе.

В колхозе о звене Помиляйко стали говорить с оттенком гордости: «Прямо как братья родные работа ют. И в праздники любо на них поглядеть. Всегда рядышком. Не набуянят, не на шумят. На всех собраниях ставили в пример производ ственные успехи звена. Бы ли они завидные: хороший урожай сахарной свеклы брали ребята с каждого гек тара. А гектаров этих – 580.

И заработки у свекловодов хорошие. Вот как оберну лось дело со звеном, и нет теперь в колхозе механиза тора, который бы не мечтал с Петром вместе работать. Но не так-то легко попасть в звено. «Тут надо, – как смеются остряки, – или от личиться, или проштрафить ся». Доля правды в шутке, пожалуй, есть. Вот и он, Алексей Долматов, наверня ка был направлен на пере воспитание к Помиляйко. И работал уже неплохо, да промашка случилась – в са мую горячую пору от рабо ты отстранили…

Ох, и тянулся для Алек сея тот день. Еле дождался с поля жены. А она пришла и его же укорила:

– Сидишь, ждешь, когда на поклон придут? Не дож дешься, видать. Вместо тебя на тракторе Витька Алексе ев работает.

У Долматова екнуло серд це.

…Эту историю услыхал я, будучи в колхозе имени Горького, от секретаря партийной организации Ивана Васильевича Шершнева. Заинтересовался, спросил его:

– Так неужели потом Алексей так и не попросил ся обратно к Петру?

– Попросился. И пить пе рестал, да не взял он его.

– Почему?

– А вы лучше в звене спросите.

В звене у Помиляйко во семь человек. Но то, что пришлось услышать от них, исходило будто от одного че ловека:

– С такими, как Долма тов, нам не по дороге. Он за бывает, что у нас общество тружеников, а не бездельни ков. И чем лучше работаем, тем лучше живем. Взять хо тя бы наш небольшой кол лектив. Все мы работаем с полной отдачей. А по труду – и заработок, и почет в колхозе. Но вот появился в звене Алексей Долматов. Ка кая у него производительность будет, если он сегодня выпьет, а завтра опохмелит ся? И получается, что он звено назад тянет. Никому это не нравится, а с Долматова – как с гуся вода. Так сколько же такое терпеть можно? Доказывать ему, что пить нехорошо, стало беспо лезным.

– Не прислушался к товарищам. «И другие пьют». Чувствуете, где опору ищет? Среди таких же выпивох. Для него порок другого уже оправданием служит. Начи нает втравливать в выпив ки других. И выходит, что пьянство идет в наступле ние. Тут уж бой ему надо давать беспощадный. Мы ведь и Алексея отстранили больше потому, что он дру гих, особенно молодых, на выпивку подбивать стал. Люди в коллективе, что звенья в цепи. Оборвется одно – все пострадают.

Встретился я и с Помиляйко, спросил его, как он расценивает всю эту исто рию. Петр Семенович, ото двинув записи в сторону (он готовился к выступлению перед свекловодами района), долго думал, прежде чем от ветил на вопрос:

– Знаете, у нас в звене требовательный коллектив. Ведь требовательность растит людей… А насчет Алек сея подумаем, если и впрямь он взял себя в руки, понял товарищей.

 

Щедрость сердца

Они стояли полукругом, возбужденные, разудалые. Молодой парень с выбившимся из-под кепки-восьмиклинки кудрявым чубом лихо отплясывал под гармошку «русского».

– «Шабашка», что ли, опять подвернулась? – тронула за рукав одного из механизаторов Александра Васильевна Смирнова, мило видная, средних лет женщина. Тот в ответ лишь улыбнулся блаженно.

Александра Васильевна с грустью посмотрела на деревенскую улицу, вдрызг разбитую гусеницами трак торов. Кое-где машины стояли под окнами домов. Грязные, неухоженные. Расплывающиеся пятна масла и солярки то тут, то там чернели на зеленых лужайках.

Попойка кончилась скандалом. Потом был суд. Товарищеский. Председательство вала Александра Васильев на. Поднимались с мест рабочие, руководители, специалисты. Говорили слова гневные, справедливые. Ниже и ниже опускали головы под гулявшие «ухари-трактористы». Взяла слово Смирнова. Начала она так же, как и все, с сурового осуждения поступка механизаторов, но кончила вопросом:

– А кто даст гарантию, что завтра мы снова не будем разбирать дело подобного рода?

Суд вынес частное определение в адрес администрации хозяйства, в котором четко и лаконично излагалось следующее. В хранении и содержании техники на отделении царит беспорядок и бесконтрольность. Машины и тракторы нередко используются не по назначению. «Шабашки», сопровождаемые обильными выпивками, стали повседневным явлением. Руководству хозяйства следует немедленно позаботиться об упорядочении использования и хранения тех ники.

Теперь на третьем отделении совхоза «Сакулинский» самый лучший машинный двор. Сюда приходят по смотреть, как оформлена наглядная агитация в красном уголке, «попросить цветочков у трактористов», полюбоваться красой яблоневого сада, что опоясал зеленым шарфом стоянку совхозной техники. И уж забылось как-то, что ко всему этому великолепию приложила руки тихая, скромная женщина, непосредственно с сельскохозяйственным производством вроде бы и не связанная, – библиотекарь Александра Васильевна Смирнова.

Внешне она очень похожа на сельскую учительницу.

Старомодные очки, внимательный взгляд, вежливо склоненная в сторону собеседника голова. Смирнова из тех русских интеллигентов, что живут в народе, пристально присматриваясь к окружающему миру, неустанно изучая его и воздействуя на него. Такие люди, как правило, образец честности и порядочности. Высокие нравственные принципы, активная жизненная позиция, сознательное отношение к общественному долгу вызывают к ним уважение на селе.

…Книгу она полюбила с детства. Помнится, родители допоздна на работе, а она заберется на печку – и за книжку. Колышется пламя свечи, колышутся тени в углах комнаты. И оживают страницы книги, и начинают говорить герои. О благородстве, чести, достоинстве. Эти качества открывала она по том в окружавших ее людях.

Труд библиотекаря в глаза особо не бросается. Незаметный он вроде бы и спокойный – стой себе у книжной полки да раздавай читателям томики по требованию. А если нет читателей? Но как это – нет читателей? Если их нет, разве будет легко библиотекарю, влюбленному в свою профессию и твердо уверенному в том, что чело век без книги – обездоленный человек?

Своеобразным «орудием производства» называют иногда «специальную книгу». Интерес к ней у тружеников села не мал. И Александра Васильевна предпринимает все, чтобы удовлетворить спрос колхозников на нее. Постоянно, кропотливо формирует она «литературные вкусы» своих читателей, учит их понимать внутренний мир героев, давать оценку прочитанным произведениям.

Село Помогалово, где работает Александра Васильевна, – самое читающее в Палехском районе Ивановской области. Трактористы, доярки, пожилые женщины, имеющие не очень-то большое образование, читают Толстого и Чехова. Золя и Драйзера, ходят на литературные вечера, принимают активное участие в работе читательских конференций.

– Книга помогает моим землякам, – говорит Александра Васильевна, – а это радость для библиотекаря.

Она любит родную дерев ню и людей ее, что называется, самой беззаветной любовью. С гордостью говорит о своих земляках, их трудолюбии. По-человечески, с пониманием истолковывает она и слабости некоторых односельчан, выражая надежду, что со временем те освободятся от них. Слушая ее, я думал: так вот почему несколько лет подряд возглавляет Александра Васильевна товарищеский суд при местном сельском Совете! Она не потерпит несправедливости! И люди это чувствуют, знают.

…Двоих комбайнеров об винили в краже совхозного зерна, и они предстали перед товарищеским судом. Были и свидетели по делу. Хорошо знала Александра Васильевна всех этих людей. Знала она, что комбайнеры – парни честнейшие. Знала и то, что «свидетели» давно, как говорят, «зубы точат» на них. «Уж не навет ли тут?» И Смирнова отложила рассмотрение дела, решила разобраться во всем тщательнейшим образом. Предположения оправдались. И когда через неделю суд состоялся, ответ перед народом держа ли уже клеветники.

Бывали в деревне случаи мелких краж. Рассказывала мне о них Александра Васильевна. Но в заключение попросила: «Не называйте в газете имен. Люди уж исправились». И я согласился с ней. Согласился и с тем, что при выборе наказания провинившемуся надо быть очень осторожным. Главное – без внимания не оставить проступок.

Мы сидели в библиотеке, перебирали «дела», рассмотренные Александрой Васильевной за более чем десяти летний срок ее председательства в товарищеском суде. Они свидетельствовали об огромной воспитательной работе, что ведет Смирнова в совхозе. Если в первые годы случаи нарушений общественного порядка рассматривались чуть ли не еженедельно, то теперь заседаний суда по этому поводу почти не стало. Нет в этом нужды. Изжито воровство, злостное хулиганство. Усилия членов суда в основном направлены на проведение профилактической, разъяснительной работы среди населения.

…За окном опускался вечер. Я заметил некоторое беспокойство на лице Александры Васильевны.

– Репетиция в клубе начинается… Нашего хора, – пояснила она. – А ведь я тоже пою.

Что ж, пришлось распрощаться.

 

Школьники все ждут…

Из Армении в Министерство просвещения СССР пришло письмо-просьба – выделить сельским школам 15 комплектов оборудования для кабинетов по изучению тракторов и сельскохозяйственных машин. Бумагу подписал сам министр просвещения республики. Резолюция, появившаяся на ней, была, однако, жесткой: «Отказать». Это короткое слово перечеркнуло и другие подобные просьбы, кстати сказать, многочисленные.

Каждому, кто связан с жизнью сельской школы, наверное, известно, как труд но вести уроки машиноведения без использования технических средств и наглядных пособий. И особенно важно иметь их при обучении школьников автоделу или работе на тракторе.

На это положение давно было обращено внимание. В 1973 году, когда ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли известное постановление «О мерах по дальнейшему улучшению условий работы сельской общеобразовательной школы», Министерство тракторного и сельскохозяйственного машиностроения получило задание начать изготовление для сельских школ моделей и макетов важнейших уз лов различных сельскохозяйственных машин. Министр тов. Синицин сразу же отдал соответствующий приказ, который в Министерстве просвещения встретили с воодушевлением.

Но радость оказалась преждевременной. Целых два года после издания приказа о макетах и моделях, что называется, не было ни слуха ни духа. После неоднократных устных и письменных напоминаний из Министерства просвещения об ускорении изготовления комплектов учебного оборудования тов. Синицин в конце августа 1975 года отдал новый приказ, коим тринадцати заводам и ряду техникумов министерства предлагалось приступить к изготовлению макетов и моделей с таким расчетом, чтобы в 1975 году дать сельским школам 50 комплектов оборудования кабинетов, в 1976-м – восемьсот, а в 1977-м и до 1980 года включительно – по четыре тысячи ежегодно. Заводом же, собирающим эти комплекты, был выбран Харьковский тракторный. Однако завод до сих пор не укомплектовал ни одного кабинета.

Разумеется, все это время работники Министерства просвещения разных рангов, включая и самого министра тов. Прокофьева, писали тревожные письма в Министерство тракторного и сельскохозяйственного машиностроения. Ответы при ходили довольно однообразные, содержащие в основ ном обещания и цитаты из приказа министра тов. Синицина.

Но вот грянул гром со стороны Харьковского трак торного завода, куда начали стекаться отдельные узлы и детали для школьного оборудования. Узлы и детали есть, но собрать хотя бы один школьный кабинет оказалось для харьковчан делом невозможным. Для полного комплекта недостает деталей. И лежит оборудование на складах. А до какой поры, до какого времени – неведомо. Уж склады стали переполняться. С оборудованием пришлось выйти на свободные площадки, под открытое небо. И харьковчане забили тревогу: куда девать эти узлы и детали?

Вот тогда-то только и задумались в Министерстве тракторного и сельскохозяйственного машиностроения о том, как выполнить собственный приказ. У министра собирается совещание, на заводы, где особенно плохо обстоит дело с изготовлением деталей и узлов для кабинетов, полетели строгие телеграммы. Но положение остается прежним. Харьковчане затоварились, министерства ведут усиленную переписку, а сельские школьники изучают автодело и тракторы по рисункам и плакатам.

– Когда же будет решен этот вопрос? – спросили мы начальника производственного управления Министерства тракторного и сельскохозяйственного машиностроения В. Чилапа.

– А он уже решен, – бодро ответил Виктор Исидорович. – Мы приказали некоторым заводам пока приостановить отгрузку узлов и деталей Харьковскому тракторному, а в Министерство просвещения направили письмо с просьбой разрешить отгружать учебное оборудование… по частям.

Что и говорить, легкий выход придумали в министерстве! А то, что сельские школы в скором времени так и не получат полного комплекта оборудования для кабинетов, видимо, никого не волнует.

 

Пока ржавело оборудование…

Говорят: сколько бы раз ни произносил голодный слово «хлеб», все равно от этого он сыт не будет. С этой истиной, судя по всему, не согласен председатель из курского колхоза «Красная заря» тов. Алифанов. Правда, доказать обратное он стремится, прибегая, так сказать, к аналогии. Например, он полагает, что для механизации ферм достаточно за везти туда механизмы.

И вот оборудование привезли. Но, согласно председательской теории, не устанавливают. А работники ферм как убирали навоз вручную, так и продолжают выполнять эту работу, как таскали корма на своих плечах, так и таскают. Бежит время. Электродвигатели, всевозможные вентиляторы, трубы (общей стоимостью в пять тысяч рублей) помаленьку ржавеют, приходят в негодность.

Доказать недоказуемое стремится в Курской области далеко не один Алифанов. Руководители колхозов «Заря мира» и «Красный Октябрь» Советского района, колхозов имени Дзержинского и имени Ленина Черемисиновского района и ряда других не принимают должных мер к тому, чтобы заработали в хозяйствах кормораздатчики, доильные установки, транспортеры, автопоилки.

Возможно, председатели и переменили бы свой взгляд на механизацию, если бы этим вопросам уделялось достаточное внимание в более высоких инстанциях. Но, к сожалению, и в областном управлении сельского хозяйства, и в областном объединении «Сельхозтехника» тоже мало бес покоятся из-за того, что оборудование в отдельных хозяйствах длительное время не устанавливают, хранят с грубейшими нарушениями принятых норм, что оно физически и морально ста реет.

Не захотели мириться с подобным положением народные контролеры. Дозорные провели тщательную проверку использования механизмов на фермах в ряде районов, выявили недостатки и предъявили строгий счет к «заблуждавшимся», а вернее сказать, к нерадивым, безответственным работникам.

 

Дайте кирпич

Два парня, в замасленных телогрейках, тяжелых кирзовых сапогах, долбят ломиком спрессованный, плохо поддающийся лопате грунт.

– Василий Семенович! – окликают они проходящего мимо старшего мастера кирпично го цеха промкомбината, – ну, неужели нельзя усилить нашу бригаду. Ведь так до морозов не успеем.

Василий Семенович Васильев тяжело вздыхает и (уже который раз!) объясняет парням, что при всем желании, а оно у него огромно, усилить бригаду не может по очень простой причине: нет рабочих.

…Кирпичный цех Медынского промкомбината, одно из старейших предприятий Медыни, продукция которого пользуется наибольшим спросом в районе, вот уже второй год не выполняет плана выделки кирпича. В этом году план выполнен только наполовину: вместо двух с половиной миллионов кирпича изготовлено лишь 1 миллион 400 тысяч штук.

В чем дело? Может быть, снизились производственные мощности цеха или люди ста ли хуже работать? Оказывается, не совсем так.

Производственные мощности позволяют не только выполнить, но и перевыполнить план. Люди? Они работают то же неплохо.

– И даже, можно сказать, хорошо, – резюмирует Василий Семенович, – да вот беда – не хватает их у нас.

Не хватает людей? В наше время, когда производство рас ширяется невиданными доселе темпами, нехватка в рабочей силе становится как бы обычным явлением. И этот фактор, своего рода несчастье для промышленных и других предприятий, в то же время является могучим толчком в деле повышения механизации производственных процессов, ибо толь ко механизация может скомпенсировать нехватку людей.

– В первом квартале 1970 года, – рассказывает Василий Семенович, – мы получим новый пресс, пуск в эксплуатацию которого позволит намного увеличить производство кирпича. Но этот пресс может и не дать желаемого результата, если мы дополни тельно не произведем комплекс работ по механизации. Нам нужно в первую очередь установить ленточный транспортер, который бы подавал кирпичи от пресса к сушильному хозяйству и далее к кольцевой печи, где производится обжиг кирпича.

Пуск ленточного транспортера, бесспорно, повысил бы производительность труда в цехе, помог бы использовать пресс на полную мощность. При существующем же положении, когда кирпич отвозится на тележках по узкоколейке, на полную мощность нельзя использовать даже имеющиеся прессы. Дело в том, что от пресса идет к сушилкам только одна линия узкоколейки и по ней беспрерывно пустить тележки с кирпичом не возможно, так как пустые вагонетки идут к прессу по той самой линии. Понятно, что пуск поточной линии для кирпичного цеха дело первой необходимости: от этого зависит и выполнение плана, и снижение себестоимости продукции, а следовательно, и увеличение заработной платы рабочих. Это понимают в цехе все, начиная от старшего мастера и кончая теми ребятами, что роют ямы для опор транспортера. Все понимают и то, что установить транспортер нужно до наступления морозов. И опять вопрос упирается в рабочую силу. Опять не хватает людей.

Как быть? Без посторонней помощи промкомбинату явно не обойтись. Вероятно, было бы целесообразно для завершения работ по механизации в кирпичный цех на время направить рабочих от тех районных организаций, которые являются основными потребителями кирпича. Уж лучше оказать помощь один раз, чем (как это практиковалось в этом году) постоянно во время всего сезона задействовать «шефов»-заказчиков на производстве кирпича.

 

Дядя Петя с АЗЛК

Голова у дяди Пети бела и гола, как целлулоидный мячик. – Детка, хочешь конфет ку, – говорит он шестилетнему мальчику и протягивает «Косолапого мишку» в красивой обертке. А там вместо конфетки – пустышка. Дядя Петя довольно гогочет:

– Гы, гы, гы!

Помните этого олуха? Из кинофильма «Сережа», что снят по повести Веры Пановой? Пренеприятнейший тип. И, к сожалению, встречающийся не только на страницах художественных произведений. С некоторых пор, сказывают, такой же вот дядя Петя стал работать на АЗЛК – известном московском автозаводе имени Ленинского комсомола. Нахален и резв дядя Петя, как прежде. Только дурачит теперь он не малышей несмышленышей, а взрослых серьезных людей, подсовывая им за деньги немалые, вместо конфеток, пустышки-машины. Какие тому доказательства? Письма трудящихся. Хотя бы вот эти.

«Несколько лет с женой копили мы деньги на авто машину, – пишет в редакцию Н. И. Ерофеев из-под Костромы. – И вот собрали необходимую сумму, купили «Москвич-2140». Не машина – картина с виду. Такой толь ко на стенде стоять. Да, верно, так и должно быть. Иначе же чем объяснишь, что через 50 километров пробега у нее «побежало» масло. Из двигателя и заднего коренного подшипника. А затем по текла тормозная жидкость, вышла из строя нижняя шаровая спора, до железа стерлись тормозные накладки. Сиденья и те изготовлены бог знает как. На детской коляске прочнее будут».

«А я сколько ни езжу на своем «Москвиче», – вторит жителю Нечерноземья М.К. Редькин из Ставропольского края, – столько его ремонтирую. Сейчас отказали сразу и стартер, и рулевой механизм. Запчастей не достать. Разве что с переплатой. И тут нечестным людям очень легко орудовать. Ведь стоимости-то ни на деталях, ни на самой машине не ставится. Что весьма удивляет. На то варах копеечных и то цену печатают, а тут – на тысячных вещах забывают». Белгородский житель А. Карайченцев в письме своем сдержан, немногословен. Но за краткостью изложения большая боль и обида: «Давным-давно превратился «Москвич» мой из средства передвижения в предмет бесполезной роскоши, в источник всяческих бед и горестей. В металлолом его, что ли, сдать?»

Примерно такого же порядка прислали в редакцию письма Л. И. Кузнецов из Кургана, А. И. Брыкалов из Крыма, Г. П. Диточенко из Воронежской области, Ф. Е. Пименов из Конотопа, Б. А. Ногин из Смоленска, В. Н. Чищевой из Воронежа и много-много других товарищей. Всех и не перечислишь. Да и не стоит, пожалуй: приведенных примеров вполне достаточно, чтобы создать дяде Пете прекрасное настроение. Ведь обмануть доверчивого человека для него самая высшая радость. Я так и слышу, как, читая сейчас об огорчениях людских, он довольно гогочет:

– Гы, гы, гы!

А между тем в многочисленных письмах своих с нареканиями на АЗЛК пишут читатели нам и такое: «Автомашины марки «Москвич» покупатель боится теперь, как чумы». Слышь, дядя Петя? До чего довели твои штучки! Но знал бы ты, как ругают из-за тебя заводских рабочих. И халтурщиками их называют, и бракоделами. И даже людьми, потерявшими совесть. А сколько на этот счет «перепадает» руководству завода, отделу технического контроля – не высказать. Не жалко тебе покупателей, так пожалей хоть свое начальство. Оно у тебя хорошее. Вот недавно ознакомили мы его с жалобой на никудышный новый «Москвич», что приобрел ветеран войны и труда из Астраханской области П. Т. Казаков, и сразу же ответ получили. За подписью заместителя генерального директора автозавода В. Т. Позднеева. По всему видать: обходительный он начальник и чуткий. К тому же еще расторопный. Критику сразу признал и меры принять вознамерился. Казачкову, сказал, особо по можем. Во всяком случае неисправную коробку пере дач для машины его уже об меняли на новую и выслали автобагажом.

Вот какой человек товарищ Позднеев, Глядя на не го, так и хочется что-нибудь доброе сделать. Ну, хотя бы поздравить того же П. Т. Казачкова с окончанием автомобильных мытарств». Так мы, собственно, и поступили. Написали письмо ему, между прочим, поинтересовались, не «барахлит» ли коробка, самолетом из столицы до ставленная?

Но не всем дано, видимо, людям радость нести. Своим письмом и вопросом мы, оказалось, лишь разволновали астраханского ветерана. А если точнее, то «насыпали со ли» на старые раны ему. «Хотел бы я знать, – с гневом ответил П. Т. Казачков, – что это за самолет та кой, который летит из Моск вы до Астрахани целых три месяца? Ибо именно столько времени прошло с той поры, как сообщили с завода, что коробку мне высылают». Да лее, уже успокоившись, Па вел Тихонович поведал нам, что он пытался списаться с заводом по поводу этой ко робки, но толку – увы! – ни какого. «Ответы пришли не вразумительные. И подписанные разными заместителями».

«Вот это да! – подумали мы, – не иначе как заместители эти – все друзья дяди Пети». И горько нам стало от этой догадки. Коль уж с ответственными людьми тип этот дружбу завел, избавиться от него будет не просто.

Помнится, мальчик Сережа из названной выше повести Веры Пановой все-таки щелкнул своего обидчика по носу. Сказал не сердито, а с сожалением:

– Дядя Петя, а ты дурак.

И тот, гоготавший довольно, что называется, «скис».

Эх, если бы вот так же нелицеприятно потолковали с дядей Петей и его дружками с автомобильного завода имени Ленинского комсомола в Министерстве автомобильной промышленности СССР!

 

Не та слава

Как сказал один мудрец, славу любят все. Даже те, кто выступает против нее. Но одно дело – любить почести и хвалу, другое – их добиваться. Но и на этот счет есть изречение философа: путь к славе прокладывается толь ко трудом. Толковое разъяснение. И, наверное, многим известное.

Возможно, знакомо оно и работникам Львовского производственного объединения «Электрон», выпускающего столь нужную нам продукцию – телевизоры. Но в своем устремлении к лучезарным высотам всеобщего обожания руководствоваться столь добрым наставлением львовские электронщики почему-то не очень желают. Им больше по душе, видать, установки другого мыслителя, обронившего как-то слова: «Славе своей мы обязаны почитателям».

Почитателями телевизионных дел мастеров, воз мечтавших о сладком бремени похвалы, могли быть, конечно, лишь покупатели. Но они, как на грех, молчали.

– Инертны они у нас, пассивны, – сокрушались в объединении. – Расшевелить бы их как-то надо.

А как? Думали-думали и придумали. Взяли да и со чинили обращение к покупателям, в котором весьма убедительно просили побольше писать о работе львовских товарищей, о продукции объединения. Обращение размножили типографским способом и поло жили в коробки с очередной партией цветных телевизоров, отправляемых в торговую сеть.

И что же? Покупатель не остался глухим и черствым, откликнулся на призыв. Начал писать и на за вод, и… в редакцию. Недавно отзыв о «львовской телевизионной продукции» поступил и в «Сельскую жизнь». «Не имела баба хлопот, так купила порося, – пишет нам Николай Иванович Мухин из села Бахмутовка Новоайдарского района Ворошиловградской области. – Купили и мы за 700 рублей себе хлопоты – «Электрон-716». Ломается через день. Поначалу-то мы все мастера вызывали, а потом видим: плохо дело – повезли телевизор в рай центр, в ателье. Спустя не делю забрали оттуда, а он снова из строя вышел. И пошло-поехало. Отвезем – привезем. Привезем – отвезем. И не видно конца канители. В райцентре «сундук» наш уже не хотят ремонтировать. Из сил, говорят, мы с ним выбились. И как не выбиться? Верим. У самих на пределе и нервы, и силы. Можно сказать, только вот и хватило их, чтобы это письмо короткое написать».

Прочитали мы это послание и решили его напечатать, как видите. Ну и что же, что оно небольшое, короткое. Все какая-никакая, да лепта в создание ореола известности львовским телемастерам, которой они так жаждут.

Решили мы дать в газете и другое письмо о качестве телевизионной продукции. Только речь в нем идет не о львовских телевизорах – о горьковских, тех, что «вы ходят из цехов» Горьковского телевизионного завода имени В. И. Ленина. В отличие от львовских коллег работники этого предприятия обращений к покупателям не рассылают, писать о своей продукции ни кого не просят. Не потому, кажется, что не хотят они слышать откликов в адрес свой, нет. Просто горьковские мастера считают, видимо, что признательность им должны выражать без особых напоминаний. В конце концов покупателей обязывает к этому хотя бы Знак качества, что ставят они на телевизорах марки «Чайка-714». И верно. Оправдались эти надежды.

«Купил я «Чайку» в ноябре позапрошлого года, – сообщает нам житель станции Татты, что в Джамбулской области, В. А. Прилепин, – привез домой, вечер ком включаю. Не успел телевизор прогреться, как начал «стрелять». Ну, думаю, это он салютует по случаю, что купил я его. Сижу, гляжу и вижу: «Чайка» моя – вещь не простая. Даже волшебная. Фокусы мне показывает. На экране – то цветное изображение, то черно-белое, то вообще никакого. Понятное дело, пришлось мне бежать за мастером… Да так вот с тех пор и бегаю. К мастерам, в ателье, снова к мастерам, опять в ателье. Однако мало толку от этого. По-прежнему барахлит мой цветной. Ни изображения, ни красок. Да же Знак качества и тот не краснеет».

Ох уж этот знак! Для иного, недобросовестного работ ника он вроде щита. И в данном случае тоже. Покупатель Прилепин поверил ему – и выбросил на ветер деньги, мастера на заводе надеялись, а гляди-ка, что вышло! Славу-то он им принес, конечно. Но только какую? И придется теперь горьковчанам, пожалуй, напрямую на покупателей выходить. Обращение писать к ним. Так, как де лают львовские мастера. Только жаль, что и эта мера не всегда надежно срабатывает.

Да, гоняться за славой, – видимо, дело малодостойное. И порядочным людям бегать за всеобщим признанием не подобает. Пусть же оно к ним приходит само по себе. Как вознаграждение за добросовестную работу.

 

Едет по медыни водовоз

Трактор, выпуская густые смачные струи дыма через выхлопную трубу, тащился в крутую обледенелую гору с тележкой, в которой тесным рядком стояли сыто поквакивающие молочные бидоны.

– Эй, дружище! – окликнул я тракториста. – Далече ли?

– До филиала, – ответил парень, сидящий в кабине.

– Значит, нам по пути.

В дороге, хотя бы и недальней, как правило, люди быстро сходятся, становятся разговорчивыми и откровенными. Не прошло и пяти минут, как я уже знал, что в флягах у парня вовсе и не молоко, а вода. Самая обыкновенная, предназначенная для питья. И везет он ее в филиал швейной фабрики «Москва».

– Видишь ли, браток, водопровода-то у нас нет, колодца то же, а пить, представь себе, все четыре сотни швей хотят. Вот и вожу им водичку на тракторе.

– Но на этом тракторе, – продолжал словоохотливый парень, – я не только воду доставляю в филиал, но и обеды портнихам. Столовой своей нет, вот и вожу еду из горресторана.

– Чай дорогие обеды-то? – поинтересовался я.

– Ясное дело. Цены ресторанские.

…Два года назад мне привелось побывать на одном из профсоюзных собраний филиала швейной фабрики «Москва». Предприятие это в те поры ходило еще в «молодых». И, естественно, недостатков в работе было много. Наряду со многими вопросами и задачами, не терпящими отлагательства, профсоюзная организация решала тогда и вопрос строительства столовой. Помню, давая отчет об этом в свою газету, я писал: «Присутствовавший на собрании директор филиала заверил собравшихся: «Столовая и другие бытовые предприятия будут построены к 8 марта 1968 года». И тут же: «Рас сказывают, что ранее он называл другую дату и тоже праздничную».

К стыду своему, после того собрания мы как-то поупустили из виду фабрику, писали о ней мало. О жизни в филиале мы теперь уз навали из центральной прессы, интерес которой к Медынскому филиалу был большим. Вот что писал, к примеру, Аркадий Лихачев в конце прошлого года на страницах «Литературной газеты». «Но еще больше выгадала Медынь. Расширяя и благоустраивая фили ал, хозяева (имеется в виду дирекция швейного объединения «Москва» и в первую очередь генеральный директор Израиль Яковлевич Кременецкий. Примечание мое.) сделали канализацию – ее получил заодно и город. Теперь расширяется водопровод, бурятся скважины – перепадет и городу».

Но «нас возвышающий обман», как видно, нисколько не возмутил руководителей Медынского филиала, и они сочли: лучше возить обеды и воду рабочим на трактор ной тележке, чем признать публично, что из-за маломощного парового котла в котельной филиал не отапливается, а столовая не работает. Недуг загонялся внутрь.

Недавно, въехав в филиал на попутном тракторе, я опять очутился там на профсоюзном собрании.

Председатель фабкома Мария Степановна Баринова рассказывала о производственных достижениях:

– Если в первый год пуска нашей фабрики мы шили по 9 тысяч сорочек в месяц, то теперь только за один день мы их шьем 4350.

Никто не отрицает этих достижений. Ну, а что же волновало рабочих помимо производства на этом профсоюзном собрании? То же, что и два года назад. Когда будет работать в филиале столовая с хорошими дешевыми обедами? Когда будет постоянно горячая кипяченая вода, название которой чай? Когда будет налажена вентиляция в цехах? И так далее, и тому подобное.

Присутствовавший на собрании представитель от швейного объединения «Москва» Анатолий Федорович Харитонов умиротворял тихим ровным голосом человека, умеющего работать с людьми:

– Скоро, очень скоро все не достатки, указанные вами, будут ликвидированы.

Я обратился к Анатолию Федоровичу тоже с вопросом.

– Скажите, когда же будет по строен в Медыни швейный цех на 1300 рабочих, о коем сообща лось уже в центральной печати?

– В 1971 году.

Да, вот как теперь! А ведь цех-то, о котором идет речь, по плану бы должен работать в 1970 году.

 

Бумажный чугунок

Николай Николаевич Волков, житель глубинного оренбургского села Ташлы, – человек преклонного возраста и, следовательно, устоявшихся привычек. Особенно в пище. Например, ему очень по нраву картошка с салом, тушенная в русской печи, похлебка, сварен ная в чугунке, а не какие-то там концентраты, подогретые на электрической или газовой плитке. И до поры до времени Николай Николаевич в любимой еде не очень себя ограничивал. А чего? Русская печка посреди избы стоит, картошка – в подвале, а чугунки и горшки на шестке. Все хорошо бы. Да начали вдруг из на бора этого исчезать отдельные компоненты. Нет, не картошка с салом. Это доб ро Николай Николаевич сам производит. И не печка, конечно. Ее еще дед клал. Мастер. Не нынешним «торопыгам» чета. Чугунки и горшки побились.

Вроде бы не велика беда. Поди да купи в магазине. Но это теоретически… Не на шел в своем сельском магазине Волков ни чугунков, ни горшков. Удивился тому он, понятное дело, немало.

Не оказалось чугунков с горшками и в районном центре, и областном. И тогда Николай Николаевич написал об этом в газету. Прочитали мы жалобу ветерана, решили помочь его горю – попросили в «Роспотребсоюзе» продумать вопрос обеспечения селян и горшками, и чугунками, и прочими изделиями подобного ро да. Получили ответ-заверение: все будет в порядке.

А через некоторое время глядь – письмо из села Ташлы. От нашего знакомого – Волкова. «Наверное, радостью делится дед, что чугунок приобрел», – подумали мы, вскрывая конверт.

Увы! «Вместо товара, – пи сал Николай Николаевич с грустью, – пока одни бумаги идут. «Роспотребсоюз» на правил письмо мое в «Росглавкоопхозторг», а тот переслал его в область – в Оренбургский союз потребительских обществ. А область спустила бумагу в район. Тоже в торговый со юз. Так вот и пишут. Ссылаются друг на друга. Подсовывают мне бумажные чугунки».

Ну и ну! До чего же живучи бюрократы. Просто диву даешься. И орудие-то самозащиты допотопнейшее имеют – отписку, а ничего, процветают. Не знают горюшка. Горюшко-то другим, кому они «бумажные чугунки» подсовывают.

«Обещали в нашем селе Ерестное построить водопровод. Но начала работ так и не видно», – написали нам труженики томского совхоза «Луч». Письмо для проверки направили мы в Кожевниковский райисполком. И вот получили оттуда ответ: «Водопровод в селе уже действует». А ниже солидная подпись: председатель райисполкома Б. В. Иванов. Авторитетно, весомо. Но толь ко на бумаге. «Как носили мы воду откуда придется, так и поныне носим», – сообщили недавно нам жители Ерестного.

Да, ситуация. Сам ли додумался председатель «бумажный чугунок», то бишь водопровод, ерестянцам преподнести или кто-то помог ему в этом, трудно сейчас сказать. Но как бы то ни было, вводить людей в заблуждение, что и говорить, занятие малопочтенное.

Тем не менее, как посмотришь кругом, не прочь им заняться многие. «Купил я к мотоциклу ИЖ-Ю-3 мотор в московском магазине № 45, – пишет нам ветеран войны из колхоза «Дружба», что в Тульской области, М. Шувалов. – Когда стал снимать упаковку, подошел ко мне один паренек. «По кажи-ка, отец, паспорт мотора». Посмотрел и говорит: «Не советую брать. В конце квартала мотор этот выпущен, а, значит, сделан в «авральном порядке», халтурно». Я бы, может, прислушался к этим словам, да уж больно долго искал мотор, приехал за ним издалека. А дома стал устанавливать его и вижу: сцепление не выжимается, нет внутреннего штока и шарика. Скорость включил, а мотоцикл назад побежал, чуть человека не задавил. Пришлось отправить покупку за воду-изготовителю по адресу: Харьковский завод транспортного машиностроения имени Малышева. Немало воды убежало, прежде чем получил извещение, что мотор отремонтирован и выслан обрат но. И, верно, получил я его. Правда, не сразу. Упаковку вскрывал на станции в Туле в присутствии кладовщика. Глянул и – ахнул! Нет карбюратора, рычага включения скоростей и многих других деталей. Опять в Харь ков обратился. Пообещали дослать недостающее. Но прошел уже год, а кроме пи сем, с завода нет пока ни чего».

Получает отписки вместо трактора Т-40, сданного в ремонт в Усть-Донецкую райсельхозтехнику Ростовской области, и тракторист ка колхоза «Заветы Ленина» Валентина Михайловна Тищенко. Кому только не пи сала беспокойная женщина об этом, каких только ответов не получала. Из облсельхозтехники ей сообщили даже, что за низкое качество ремонта тракторов управляющий Усть-Донецкой райсельхозтехникой т. Ковалев и заведующий мастерской т. Сорокин освобождены от занимаемых должностей. «Все это, конечно, здорово, – жалуется нам Валентина Михайлов на, – только трактора нет до сих пор. И создается та кое мнение: иные руководители, видимо, готовы на любую жертву пойти, лишь бы организацией дела не заниматься».

Вообще-то, говоря языком самих бюрократов, «подобные факты имеют место». Однако куда как чаще высокопоставленные чиновники «отмахиваются» от наседающих «заявителей» всего-навсего малозначащими обещаниями и заверениями, что, дескать, в ближайшее время «планируется» увеличить, построить, ввести…

Сильное это средство – слово «планируется». Жаль только: недолго действующее. Житель села Саи, что находится в Сумской области, В. Евтушенко столкнулся с житейской трудностью: не смог найти в магазинах мужских трусов. Написал об этом в «инстанцию». И по шло, пошло его письмо по ступенькам бюрократическим прыгать. Заскочило аж в Минлегпром СССР. А там сидят люди солидные. И ответ они сочинили соответствующий – весомый, исчерпывающий: так и так, дорогой товарищ, «темпы роста объемов производства трусов мужских из хлопчатобумажных тканей в 1980 году по сравнению с предыдующим годом увеличились на 116 процентов. А в 1981 году увеличатся еще более». Повертел, повертел в руках Евтушенко эту бумагу, хоть и большую размером, но для трусов все же явно не подходящую, да и прислал нам в редакцию с такой вот припиской: «Цифры, что сообщили работники министерства, мне хорошо известны. Их в газетах печатали. Да только вместо трусов-то не наденешь проценты».

Вот к чему приводит отписка. А бывает и хуже. В поселке Шатки Горьковской области обветшал через речку мост. Не раз обращались жители в органы местной власти с просьбой наладить здесь переправу. В ответ получили следующее: «Строительство моста через речку Тешу будет завершено в 1981 году, а пока приняты меры, по безопасности дорожного движения». Однако никто никаких мер «по безопасности движения» так и не принял. В результате стряслась беда: на аварийном мосту перевернулся автобус. Пострадали многие пассажиры. «Нет, не безобидное дело, выходит, отписка, – с горечью и негодованием телеграфировал нам в редакцию И. Максимов, свидетель несчастья в Шатках. – Это зло вырывать надо с корнем».

Что ж, добавить к этому, право, нечего. В бумажном чугунке щей не сваришь.

 

Смекалка с размахом

Одно время продавщицы чуть ли не всех хозяй ственных магазинов Днепропетровской области были, что называется, без ума… от шоферов. Причиной особого расположения работников торговли к данной категории покупателей стало то, что они начали усиленно разби рать залежалый товар – хлебницы. Да-да, хлебницы, обыкновенные, желтые, плетенные из соломы озимых и яровых культур.

– Вот настоящие парни! – восхищенно говорили девушки-практикантки, заворачивая в весело шуршащую бумагу очередную партию «плетенок» бравым ребятам в промасленных куртках. – Понимают трудности наши. Помогают план выполнять.

– Домовитые хлопцы, знать, эти шоферы. Добрые женам помощники, – пытались по-своему объяснить явление скупки неходового товара продавщицы со стажем. И глаза их при этом излучали тепло.

Продавцы и покупатели были взаимно вежливы. И такая идиллия продолжалась бы, верно, долго, если бы хлебницы в результате повышенного спроса на них не стали в конце концов де фицитом.

– Да что вы их вместо хлеба едите, что ли? – урезонивали теперь нередко работники прилавка бывших своих любимцев. – Где же набраться товара на ваш аппетит?

Доводы продавщиц на во дителей действовали довольно слабо. Посыпались жало бы. Одна из них от шофера первого класса А. Н. Ускова попала в нашу редакцию. Интересные вещи узнали мы из нее. Оказывается, днепропетровские шоферы с салом хлебницы не едят, да и хозяйкам своим, что греха таить, десятками их не дарят. А берут они эти плетенки затем, чтобы одеть… на фары автомашинам. Как противотуманное приспособление. Дело-то в том, что такая приставка хоть ненамного, да улучшает видимость в непогодь. Цвет у ней желтый, как у фары противотуманной.

Придумано здорово. Но специальные фары лучше однако. Почему же не используют водители их? «А потому, – объясняет Усков, – что нет «противотуманок» у нас, а заводы-изготовители далеко не все ставят их на машины. В итоге нередко приходится наблю дать такую картину. Туман. Не видно обочин дороги. Машины стоят. А где-то их ждут с нетерпением. Да и сам по себе простой обходится всем в копеечку. Тогда и приходится брать на «вооружение» хлебницы, проявлять смекалку. И все из-за какого-то желтого стеклышка, изготовить которое заводским способом стоит гроши. Эх, знать бы, по чьей вине создалось положение такое».

Прочитали мы это письмо, удивились немного. Чего возмущается Анатолий Усков? Нашел же он со своими товарищами выход из положения. Радоваться бы надо! И гордиться своею сметкой. Ну, как, например, это делают на Плавском авторемонтном заводе, что в Рязанской области. Там рабочие порою испытывают нехватку раз личных слесарных инструментов: метчиков, циркулей, ключей… Но ничего, обходятся. Этот самый инструмент здесь просто-напросто стали изымать из комплектов, предназначенных для заказчиков. Так, недавно взяли да и забрали эти ключи и метчики (всего пятьдесят два наименования) с передвижной мастерской по обслуживанию нефтебаз, что отправлялась в Балезинскую райсельхозтехнику Удмуртской АССР. «Вот ведь какие ребята на заводе смекалистые, – пишет в газету по этому поводу инженер из Балезина В. Лекомцев. – Толь ко нам-то как быть?»

И в самом деле – как? Неужто тоже смекалку проявить? Так, как сделали это механизаторы станицы Эриванской, что в Краснодарском крае. Однажды на од ной из улиц остановился там трактор: поломка небольшая случилась. Ремонта машине сразу не сделали, а потом окончательно доломали или, как говорят, «раскурочили» ее – на запчасти пустили. «И стоит теперь в прошлом могучая техника, – сообщает нам жительница станицы М. Левашова, – под открытым небом, как памятник бесхозяйственности».

Вот так-то, товарищи из Днепропетровска! Видите, какой размах у ваших краснодарских соседей? И главное, никаких угрызений со вести, хотя «раскуроченный» трактор – не хлебнице из соломы чета. А вы расшумелись, вопросы ребром стали ставить, как директор киргизского совхоза имени Крупской Т. У. Уметов. Он тоже в своем послании о смекалке рассказывает. Ее у него строители проявляют, а он, руководитель, похоже, тем недоволен. «Мы, – пишет Уметов в газету, – много строим хозспособом. И мог ли бы строить значительно больше. Но вот беда: туго у нас со строительной техникой. В частности, с подъемными кранами. Правда, строители наши «выкручиваются» – приспосабливают для подъема балок и перекрытий обычные… стогометы». И далее Т. Уметов, вместо того чтобы радоваться сообразительности своих подчиненных, начинает ворчать, что лучше, мол, чем ломать стогометы, создать в районе, допустим, хозрасчетное объединение, которое бы на договорных началах выделяло хозяйствам и краны, и бетономешалки, и другую стройтехнику.

Вон ведь куда метнул! Да если так рассуждать, то надо подумать и об изготовлении в достатке запчастей, и противотуманных стекол, и слесарного инструмента. А за чем это нужно, когда есть еще и стогометы, и хлебницы, и новые тракторы? Да мало ли что есть! Приспосабливай, разбирай!

 

«Ну, как погодка?»

Сначала этот вопрос в устах Руфата Агаева звучал бодро и весело. И сослуживцы, к которым он с ним обращался поутру вместо приветствия, расценивали его как проявление простоты и демократизма. Вот ведь большой человек, а ведет житейские разговоры. Доверительно, запросто.

Однако со временем интонации голоса у начальника стали меняться, в вопросе «Ну, как погодка?» стало слышаться раздражение. Тогда-то и поняли все, что температурные колебания и атмосферные осадки волновали его, что называется, прямо и непосредственно – к примеру, как капитана дальнего плавания или авиационного штурмана. Хотя ни тем, ни другим товарищ Агаев не был, а работал… директором Бакинского завода холодильников. И что еще интересней – жаждал он вовсе не теплых погожих дней, а снегопадов, метелей, стужи. Да же морозов – таких, чтобы птица падала на лету, а продукты питания можно было хранить… без холодильника. Тогда бы, может, иссяк поток жалоб и нареканий от граждан, что ку пили когда-то холодильник «Апшерон» – продукцию предприятия, во главе которого он, Агаев, стоял…

Иначе что же получается? Завод по холодильному валу темпы наращивает, коллективу пора бы премиальные начислять, а тут – претензии покупателей. И ладно бы просто бумаги шли. На заводе знают, как с ними поступать. Прочитал да подшил, в лучшем случае ответ заявителю с обещанием направил – и дело с концом. Но ловкий пошел покупатель. Вместо писем-бумаг неисправные холодильники стал возвращать. И не в частном порядке, а через службы авторитетные – ремонтные мастерские, заводы. Это уже не шутка. С ними особо не поспоришь. Как-никак пред приятие. Юридическое лицо. Вон недавно Сумский завод «Рембыттехника» сразу 147 агрегатов вернул! Неисправных, разумеется. И попробуй от них «отбояриться», если в Сумах все документы честь честью оформили. Даже номер железно дорожной накладной, по которой «продукцию-брак» от правили, и тот не забыли прислать.

Эх, погодка, погодка! Под качала ты, подвела. Правда, чего ожидать в Сумах морозов? Украина все-таки. Другое дело – Сибирь или Урал.

Там, говорят, реки зимой до дна промерзали. Но толь ко когда это было? Небось, до завоза туда холодильников. Сейчас же, видать, в краях тех с морозами тоже туго. Свидетельство тому – письма жителей местных. Они, понятное дело, не пи шут, что оттепели у них, но, что это так, догадаться не трудно. Достаточно лишь прочесть их отзывы об «Апшеронах». «В нашем селе, – спешит сообщить Б. Хайбуллин, механизатор совхоза «Синарский», что в Челябинской области, – во многих домах есть холодильники этой марки. Но толку от них никакого. Не работают морозильные камеры».

Непонятно разве, что в Челябинске худо с погодой? Будь бы морозы там, механизатор Хайбуллин и думать бы забыл, что у него «Апшерон» не работает. Взял бы да вынес пельмени и сало в сени, это удобней и вы годней, чем с неисправным агрегатом возиться, письма в инстанции слать.

Оно, конечно, жалко по траченных денег. Стоят-то «Апшероны» изрядно. Три ста с лишним рублей. Ну, да механизатору ли с его заработками об этой сумме переживать? Вон товарищ Максимов из Оренбургской области – пенсионер, инвалид, тоже купил «Апшерон» неисправный, а сидит и помалкивает. Мало того, хо чет даже отдать холодильник этот задаром директору из Баку. Вот это по-нашему. По-кавказски. Широкой души человек. Не считает рубли-копейки, хотя и доходы у него не велики.

Побольше бы таких людей! Жить стало бы легче, спокойней и радостней. А то пишут, ругаются: «Бракоделы, халтурщики». Как Владимир Иванович Коноз из названной выше Сумской области. И всего-то полгода мается он с «Апшероном», возит по мастерским да в обменные пункты сдает, но во все колокола уже звонит: «Что делать? Как быть?»

Что делать, что делать? Неужто неизвестно? Погоды ждать! Верней, непогоды. Морозов, злой стужи. Руфат Агаев сам выпускает эти холодильники, и то поступает так. Понятно?

 

Дальше ехать некуда…

Говорят, ждать да догонять – хуже нет. В справедливости этой поговорки трактористы Кочуков и Дайнеко из деревни Лукьяновки, что в Прокопьевском районе Кемеровской области, убеждаются всякий раз, когда им приходится по тому или иному делу ехать в райцентр автобусом. Убеждаются, правда, частично, так как догонять им авто бус не приводилось еще, а вот ждать – часами и даже днями – приходится частенько.

«Иной раз даже сомнение в душу западет: не отменили ли рейс, – пишут механизаторы. – Ан нет, выясняется, просто в дороге задержалась машина. Из-за заносов якобы. А какие заносы, если солнце на небе и ветер неделю как стих. Тут, вероятно, что-то другое. И все го скорей стремление прикрыть непогодой свое безразличие к нашим нуждам».

Догадку такого рода вы сказывают и многие другие жители села.

«Бездорожье и непогода у нерадивых водителей – оправдание излюбленное, – пи шут рабочие из совхоза «Маяк» Владимирской области. – У нас от деревни Степаньково до Ундола давно уж дорогу построили, а автобусы все через пень-колоду курсируют. Звонили по этому поводу мы в АТП, да только директор товарищ Дынкевич (кстати, он депутат райсовета) жалобам, бедам нашим не внял, шоферов распустившихся не при струнил. А почему – не поймем. Ведь это ж смешно, при хорошей дороге на бездорожье ссылаться!»

Вообще-то, конечно, до вольно странно. Но у водителей и их покровителей своя, видимо, логика. «Шофер Валерий Ильич Казан ков, – сообщают нам из селения Троицкое, что в Тюльганском районе Оренбургской области, – человек на строения. Хочет – идет на работу, не хочет – дома сидит, отдыхает. Недавно, к примеру, нужно было ему выезжать первым рейсом в районный центр. Первый рейс на утро, понятное дело, приходится. А утром Валерий Ильич любит поспать. Так неужели менять ему то, что он любит, на то, что надо другим? Нет, разумеется. А коль так, то и автобус на остановку подал Казан ков не полшестого, как полагается, а значительно поз же. Когда же возмущенные пассажиры сделали замечание водителю, он удивленно взглянул на них и грубо так отпарировал: «Ну, проспал, и что из того. А вы не про сыпаете, что ли?»

Вот так-то! Умеют водители некоторые на место людей поставить, невиновность свою доказать. По-своему, по-шоферски. И тут, пожалуй, надо еще историю рассказать.

Собрались однажды супруги Яковлевы с маленькой дочкой Оксаной (они живут в Ленинграде) в деревне род ню навестить. Деревня эта находится в Псковской области под городом Гдовом – в 36 километрах. До Гдова супруги с дочкой доехали поездом, а там поспешили на автостанцию, откуда и надеялись отправиться в пункт назначения автобусом. Дело к ночи клонилось. Но ничего. По расписанию рейсы были еще. Однако бежало время, а автобусы не появлялись. Супруги туда, сюда, в чем дело, спрашивать начали. А им говорят: «Объявление читайте». Как глянули на него приезжие – за сердце схватились. «Да как же так можно! – вскричали. – Неужели нельзя к порядку призвать шоферов?» «Нет, – отвечают, – нельзя. Разве не видите, что здесь написано?»

«Видеть-то видели, – негодуют сейчас ленинградцы. – В редакцию вот высылаем это объявление, а все не верим глазам своим».

Поверить и в самом деле, не просто. Судите сами, читатели. Приводим для вас объявление, висевшее в здании Гдовской автобусной станции, полностью: «Товарищи! Автобусы в Чернево, Сланцы не выйдут, так как водители пьяны». Каково? Дальше, как говорится, вроде и ехать некуда. Хотя…

«С некоторых пор, – делятся с нами наболевшим жители киргизского села Милянфан, – автобус, следующий рейсом Милянфан – Фрунзе, стал курсировать не постоянно, а как вздумается водителям. Чаще всего он вообще не ходит. Шоферы на жалобы пассажиров в таких случаях говорят одно: «Автобаза снимает с рейса машины». Мы попытались узнать, почему происходит это. И услыхали ответ: «Сборы малы за проезд, не прибыльно часто автобус гонять». Вот это номер! Да, автобус у нас всегда перегружен, а сборы малы потому, что водители пассажирам билетов не вы дают, а плату прикарманивают».

Такая вот ситуация. Интересно, что скажут в свое оправдание шоферы из Фрунзе, превратившие государственный транспорт в средство «калыма»? Ответ им и другим подобным нарушителям, надеемся, придется держать. И не только перед сельскими пассажирами, но и перед людьми, стоящими на страже закона.

 

На счастливый билет выиграл… хлопоты

Лотерея, как известно, это прежде всего удача, везенье. Попался счастливый билет – получай ковер с узором-орнаментом, а то и автомобиль «Жигули». Не попался – не сетуй, считай безнадежно пропавши ми для собственного бюджета тридцать копеек. Тут уж как на охоте или рыбалке: не подстрелил, не выудил – не огорчайся, а подбил, поймал – не радуйся.

«А я вот не соблюла это го правила – и поплатилась, – пишет в редакцию Нина Александровна Белова, жительница станицы Старовеличковской, что в Краснодарском крае. – Уж очень обрадовалась, когда улыбнулось мне лотерейное счастье – выиграла ковер расписной. Но выиграть-то выиграла, а получить до сих пор не могу».

Почему? Нине Александровне и самой не очень понятна причина. Вроде бы все она сделала для того, чтобы этот ковер получить. Предъявила билет в центральной сберегательной кассе, сообщила свой адрес, фамилию, имя, отчество. Все эти данные, согласно порядку и правилам, что публикуются каждый раз в газетах ниже лотерейной таблицы, были направлены в город Ростов: там находилась ближайшая база Посылторга.

И посылка с ковром пришла на местное отделение связи. Да не выдали ее Нине Александровне. Потому что в уведомлении кто-то спутал ее отчество. Вместо Александровны Андреев на написал. Нехитрое дело отчество уточнить. Но смотря для кого. Для почтовиков и базы Посылторга оказалось это проблемой не разрешимой. Такая канитель началась, что обладательница счастливого биле та только руками развела. В итоге из Ростова пришла телеграмма, требовавшая посылку с ковром возвратить на базу. Вернули. А через некоторое время пришла новая телеграмма. Вот дословное ее содержание: «Вам посланы переводы 7/090 5/9 Базе посылторга дай по адресу Ростов-Дон 66 начальнику теле грамму за что платите Гонз 66 Журбенко».

Ничего не поняв в замысловатых словесных узорах, но догадавшись, что дело запуталось, Нина Александровна поехала на базу сама, где узнала, что на имя ее в Ростовском 66-м от делении связи лежат вместо ковра два перевода на 623 рублей.

Нина Александровна та кому повороту дела не очень обрадовалась: уж больно ей хотелось ковер получить. «Ну, коль так, – предложили ростовчане, оставьте у нас заявление и езжайте домой. Найдутся концы».

Время шло, а вестей с базы не было. И опять за беспокоилась Н. А. Белова. Позвонила туда. Ответ был кратким: «Не тратьте деньги на переговоры, письмен но предъявляйте претензии».

«Да сколько же можно писать? – удивилась Белова. – Что они там из писем и заявлений ковры ткут?»

Если бы… Просто волоки ту стали тянуть. А в этом незавидном ремесле в Ростовском посылторге весьма преуспели. Да и не только, видимо, там. К такой мыс ли подводит нас, кстати, письмо другого обладателя счастливого билета – Анатолия Кузьмича Попова, проживающего в хуторе Белянском, который находится в той же самой Ростовской области. «И выиграл-то я все го-навсего электробритву «Бердск-2М», – пишет он нам, – но добиться, чтоб вы дали ее, никак не могу. В нашей хуторской сберкассе, когда предъявил я билет, сказали: «Выигрыш можно оформить только в центральной сберкассе. Езжайте в райцентр, Константиновск». А до него – не близ ко, 60 километров. Но нечего делать, поехал. В сберкассу вошел, как подобает, с улыбкой, в приподнятом настроении. А там си дели люди серьезные. Мое состояние никак не вязалось с их деловитостью. «С мелочами не связываемся, – сказали мне сухо. – Берите за выигрыш деньги и покупайте, что надо, сами».

Вот это отбрили! Анатолий Кузьмич прямо опешил. А когда «отошел» не много, начал было толковать, что будь электробритва марки такой в магазине, он давно бы купил ее.

– А мы тут при чем? Ждите завоза, – сурово разъяснили Попову. И больше уже не разговаривали.

«Н-да, – подумали мы, со поставив две эти истории. – Все верно. Мастера вязать словесные узоры работники некоторых ростовских учреждений. Такие мастаки, что об этом стоит сказать во всеуслышание».

 

Позавидуешь древним грекам…

Говорят, что в давние-давние времена, когда никто и понятия не имел о настольных, стенных или тем более карманных и ручных часах, время приходи лось определять по солнцу. А в греческом городе Афины, как гласит история, на главной площади сооружение стояло: солнечные часы – одни-единственные на всю столицу древнего государства. Но зато по городу бегало много «людей-часов». И было у них занятие – говорить тому, кто спрашивает, который час идет. Сбегает такой человек на площадь, посмотрит на солнечные часы и вновь бежит по улицам, за мелкую монету время сообщает.

Стоит признать: неплохо во времени ориентировались древние греки. Были, ясное дело, у них поправки, отклонения в минутах, секундах, но что касалось вопроса, ка кой сейчас час, знали они превосходно. «Не то что я, – пишет в редакцию И. А. Лаштанов, житель современного города Буинска из Татарской АССР. – Дело-то в чем. Купил я часы – изделие Чистопольского часового завода. А они, можно сказать, на другой же день после покупки из строя вышли.

Отослал их в гарантийную мастерскую, но после ремонта снова поломка. «Барахлят» «мои золотые». За сутки, т. е. за 24 часа, целых тридцать часов накручивают».

Однако если у И. Лаштанова часы хоть и «с опережением графика», но идут, то у жительницы марийского села Р. Шои Н. И. Киселевой и такой радости нет. Не сколько лет назад приобрела она часы Пензенского завода, которые тоже сломались на второй день после покупки. И так же, как названный выше товарищ, обладательница неудачной покупки отослала часы в гарантийную мастерскую, но в отличие от И. Лаштанова, так и не получила потом Н.И. Киселева часов. Даже плохо отремонтированных.

И теперь Надежде Ильиничне, чтобы о времени справиться, останавливать прохожих приходится. Тех, у которых часы имеются. И как тут не вспомнить ей жителей древних Афин, не по завидовать им! Для них специально «люди-часы» по го роду бегали, а Надежде Ильиничне впору самой по селу бежать, чтоб узнать, ка кой час идет.

Не знаю, завидует ли древ ним грекам житель из Подмосковья К. И. Терентьев, но из письма, которое он нам прислал, видно: несладко ему. Купил Константин Иванович будильник, сделанный на Ереванском часовом. «Вроде бы неплохой он, да вот беда, когда подвести надо стрелки – мученье, не толь ко пальцами – пассатижами трудно операцию эту проделать».

Прочитали мы эти письма, задумались. Жалко нам стало владельцев часов бракованных. А потом пожалели и часовщиков. Каково им, бедным, постоянно претензии в свой адрес выслушивать? То ли дело, когда люди по солнцу время определяли…

 

«Закодированные» босоножки

Василий Иванович Лиховидов – терновский житель – купил себе сандалеты. И хотя человек он степенный, обновке обрадовался, надел ее в тот же день. По делам заглянул Лиховидов в контору совхоза. Там как раз планерка шла. Василий Иванович присел на свободный стул, стал слушать, о чем говорят. И вдруг он за метил: директор совхоза как-то странно поглядывает на него и в разговоре со специалистами с ритма сбивается. «Неужели моя обув ка так понравилась?» – уди вился Василий Иванович и глянул на ноги свои. Глянул и чуть не подпрыгнул на стуле – подошвы его об новы отстали от верха и черными языками растянулись по полу.

Смутился Лиховидов: что теперь люди скажут о нем? Солидный мужчина, а вырядился словно Плюшкин какой.

– Товарищи! – начал оправдываться он торопливо. – Я тут ни при чем. Сандале ты новые. Только сегодня купил, вот и чек сохранился.

Но чек присутствующих не заинтересовал. Их внимание привлекли оторвавшиеся подошвы и какие-то знаки на них.

– Смотрите-ка, тут написано «город Саратов»! – воскликнул агроном. – Выходит, там и производят эту продукцию. А что бы значили эти цифры: 250-Б, 1505330, С 30А?

Зоотехник совхоза наморщил лоб и молвил:

– Это закодированное на звание фабрики, которая босоножки изготовила.

– А раскодировать его нельзя, чтобы хоть пристыдить потом бракоделов?

– Это непросто, братцы, – вздохнул зоотехник, – и к тому же, видите: на подо швах еще цифры есть. Но они оттиснуты неразборчиво.

– Вот штука-то какая. И спросить, получается, не с кого, – зашумели собравшиеся. А потом стали жалеть Василия Ивановича: остался человек без легкой обуви в летнюю пору. Походи-ка в сапогах в такую жару!

– Давай отремонтируем сандалеты, – предложил кто-то. Принесли шило, дратву. Однако опять незадача: под мягкой подстилкой у туфель оказалась прессованная бумага.

– А не написать ли нам об этой истории в редакцию? – предложил находившийся здесь секретарь парторганизации В. С. Писковатский.

– Следовало бы, – под держали его. Он вытащил авторучку и лист бумаги.

– Ну, наделал ты, Иваныч, хлопот нам с босоножками своими, – посетовал директор совхоза. – Скольких людей от дела оторвал. А у нас ведь уборка, каждая минута дорога. Специалистам уже в поле быть надо, следить за качеством работы.

Потупился Василий Иванович: верно, виноват. А про себя подумал: «Эх, если бы об этом качестве болели душой так же и саратовские обувщики!»

 

Мы – вам, вы – нам…

Все дальше в историю развития снабженческих служб предприятий уходит тип работника, который брал, бывало, неприступные бастионы держателей необходимых товаров одной лишь отчаянной настырностью. На смену ему пришел элегантный, культурный снабженец. Одетый в роскошную дублен ку вместо громыхающего кожаного пальто, с обворожи тельной улыбкой, а не с изможденным от скитаний лицом, он с завидной ловкостью отмыкает сердца секретарш-красавиц и замки за ржавевших душ у заведующих складами. Отмычкой, ключом, как правило, служит миленький сувенирчик, приятный подарок. И если раньше неуклюжая фигура агента по снабжению вызывала чуть ли не состояние шока у того или иного «столоначальника», то теперь обходительный и щедрый толкач нередко становится кое у кого прямо-таки желанным гостем.

Поджидал на днях такого клиента и директор Ростовской областной нефтебазы В. А. Сербин. Тот должен был приехать из рыбколхоза «Красная звезда». Руководящий работник Сербин знал, что этому хозяйству позарез нужны три бензоколонки, так как имеющееся там заправочное оборудование, сказывали, безнадежно устарело.

И вот около административного здания нефтебазы заскрипели тормоза легковой автомашины. Распахнулась дверца, и с переднего сиденья поднялся главный инженер колхоза А. А. Зиновьев. Это немного озадачило директора Сербина. Кто знает, как поведет себя этот технарь? Но начальник тут же себя успокоил: коль сам инженер прибыл, значит, большая нужда в колхозе. А в таком случае можно условия диктовать.

– Стало быть, бензоколонки нужны вам, уважаемый Алексей Алексеевич? – начал вежливо переговоры Сербин. – Что ж, выручим, так и быть. Но… мы – вам, а вы – нам.

– То есть… – замялся инженер, – вы что-то хотите?

– Пустяки, дорогой, пустяки. Три тонны рыбы.

Зиновьев попятился к двери.

«Какая наглость! – пишет он в редакцию газеты! – Да, мы ловим рыбу и продаем ее государству. Но это не значит, что ее можно разбазаривать налево и направо. У нас же план. И его выполнять надо. А тут?! Находятся люди, этакие «короли» бензоколонок, которые пользуются служебным положением и вымогают все, что им нужно. А ведь перед этим случаем я говорил относи тельно бензоколонок с главным инженером нефтебазы М. Я. Мазуровым, и он мне сказал, что они имеются. Можно продать. Инженер подписал мне даже заявку, а я документы соответствующие оформил. Но «король» Сербин не поставил на них своей подписи. Наверное, теперь на поклон к нему надо ехать самому председателю нашему».

А что поделаешь? Придется ехать, подумали мы, про читав письмо. То-то обрадуется В.А. Сербин. Такая «рыбка» приплывет к нему. Не чета рядовому снабженцу или тому же принципиальному инженеру, который, видимо, рассчитывал на за конных основаниях бензоколонки получить. С председателя-то можно не только три тонны рыбы погребовать, а и еще кое-что. Чего стесняться.

 

Пропавшая шуба

Давненько не слыхивали жители курской деревни Лески, чтобы в их краях волки овец задирали. А тут вдруг тревожный слух. У Ивана Иванникова сразу семь овец «зарезали».

– Какие здесь волки, что вы? – пожимал плечами местный охотник, а колхозный пастух добавлял, утешая односельчан:

– Шутки все это. У Ива на, я знаю, и овец нынче столько нет.

Но владельцы барашков не унимались, прибежали к хозяину:

– Иван Никанорович, не томи наши души, правду скажи. Наведывались волки к тебе или нет?

– Как тут вам объяснить, – отвечал Иванников. – Вернее-то будет: сам я пришел к ним. Пришел с овчинками, а вышел с квитанцией.

Переглянулись собравшиеся: что такое говорит Никанорович? Вроде бы человек он серьезный, как-никак семидесятилетие недавно отпраздновал. А между тем дед Иван вовсе не думал морочить кому-либо голову. И это односельчане поняли, когда дослушали его рассказ до конца.

Задумал Иванников шубу себе сшить. Старому человеку вещь эта вовсе не лишняя. Был материал у него – семь овечьих шкур и адрес – Белгородская область, Корочанский район, село Алексеевка, Дом быта, где, сказы вали, можно сшить себе обнову.

Отвез овчины туда, оформил заказ и домой вернулся. Немного посетовал на дорогу, правда. Не близкой она оказалась до Алексеевки. Но перспектива иметь в скором времени меховую одежду вместо телогрейки его успокоила.

Однако бежало время (осень прошла, зима насту пила), а желанного уведомления приехать за обновой Иван Никанорович не полу чал. Нечего делать, отправился дед снова в путь в соседнюю область, село Алексеевку. Прибыл в Дом быта, а ему отвечают спокойно и даже холодно: «Не готово еще. Ждите».

Иван Никанорович, чело век степенный, в жизни своей ни с кем не скандаливший, и тут сдержался. Вернулся домой и снова стал терпеливо весточки из Алексеевки дожидаться. Зима прошла, за нею, как водится, весна наступила, а там и лето пришло, и осень. Встречал и провожал почтальонов Иван Никанорович, но заветного послания все нет. Пришлось вновь собираться в дорогу старому.

Не знал тогда Иван Никанорович, что этих дорог у него будет много-премного. «Пять лет уже минуло с той поры, как сдал я овчины в Дом быта, – с горечью пишет теперь он в редакцию, – а пиджака на меху так и не получил. Сколько раз при езжал туда сам, и никакого толка. Много воды утекло, тлеть начала квитанция, и с трудом разбираешь номер на ней: БГ № 202720. Да и сам постарел я заметно. И вот что еще думаю: работникам Дома быта, похоже, очень забавно со мною так поступать, стал я для них чем-то вроде смиренной овцы, с ко торой хоть три шкуры дери – смолчит».

Вот это да, развели мы руками, получив такое письмо.

 

Под острым углом

Бережное отношение к использованию имеющихся ресурсов – требование времени. Экономия горюче-смазочных материалов и электроэнергии – это сегодня не доброе пожелание организациям, предприятиям и хозяйствам, а правительственное задание.

Как горят опилки?

Холодная зима выдалась в Грузии. Не потому ли и вспыхивали так часто костры из опилок на центральной усадьбе Новоафонского цитрусоводческого совхоза, что в Гудаутском районе Абхазской АССР? Правда, тепла от этого не прибавлялось. Да и ка кое, скажите, тепло от опилок? Оказывается, весьма заметное… если обильно полить их дизтопливом. В хозяйстве так и делали. Неважно, что ушло на это немало горючего, зато мусор сожгли.

И вообще в Гудаутском районе не очень болеют душой за это самое топливо – не сок же из виноградной грозди! Течет бесперебойно из государственных резервуаров. А коли так, то не стоит и голову ломать над тем, как его сберечь.

Иного мнения оказались народные контролеры автономной республики. Вскрыв серьезные недостатки в использовании и хранении энергоресурсов, перерасход которых за последние месяцы составил сверх лимита многие тонны, они предъяви ли виновным строгий счет. Наказаны первый заместитель председателя Гудаутского РАПО Д.Чирикбая, заместитель директора Ново афонского цитрусоводческого совхоза М. Гогладзе, другие ответственные по должности, но безответственные по складу своему люди.

Шуба, которая не греет

Особенно глубоко осознали важность экономии энергоресурсов работники Макеевского мясокомбината. В свое время они даже отрапортовали, что за квартал сэкономили 63 тысячи киловатт-часов электроэнергии. Бережливость у нас поощряется. Получили премии и работники мясокомбината – почти полторы тысячи рублей. Но потом вдруг выяснилось, что сама экономия не получилась.

Факты грубого искажения отчетов об использовании энергоресурсов были вскрыты дозорными и на многих других комбинатах, входящих в Донецкое областное производственное объединение мясной промышленности. Вместо экономии повсеместно оказался перерасход…

Когда холодильные камеры своевременно не очищаются, то они обрастают «снеговой шубой». Такая шуба хотя и сохраняет тепло, но во вред делу. И очень хорошо, что народные контролеры вовремя ее расчистили.

Страусиная хитрость

В минуту опасности, как говорят, страус прячет голову в песок. Людям, даже там, где этого добра хватает, подобную хитрость рекомендовать не будем. Работники Алма-Атинского облагропрома все же попробовали это сделать, когда нависла угроза наказания за беспорядочное использование нефтепродуктов их подопечными хозяйствами. Ничего не вышло. Хотя они и старались не замечать недостатков, те все-таки продол жали накапливаться. При чем так, что меньше чем за два года колхозы и совхозы, организации агропромхимии и транспортных предприятий Алма-Атинской области израсходовали сверх меры более 400 тысяч тонн дизельного топлива и 50 тысяч тонн бензина.

Неудовлетворительное техническое состояние машинно-тракторного парка, нефтескладских помещений стало тут повсеместным фактом. Из 1097 осмотренных народными контролерами емкостей каждая восьмая не соответствовала техническим требованиям, каждая третья оказалась незагерметизирована.

Областной комитет народно го контроля строго наказал виновных и потребовал устранить причины потерь.

Почти пятая часть сельскохозяйственной продукции теряется у нас на пути от полей и ферм до прилавков магазинов. Вот почему развитие перерабатывающих отраслей и базы хранения АПК сегодня – неотложная задача. И уж, конечно, следует эффективно использовать имеющиеся хранилища, холодильники.

Скоропортящиеся гайки

Их обнаружили в холодильных камерах предприятий Винницкого объединения «Облплодовощпром». Как пояснили местные острословы, запчасти и разобранное на детали оборудование, напри мер, для цеха быстрого замораживания плодов в совхозе «Большевик» на открытых площадках бесследно испаряются. Вот и стали хранить их во фруктохранилищах.

Впрочем, есть и такие холодильные емкости, в которых даже гайкам жарко. По тому как из-за поломок эти агрегаты никакого холода не дают.

– А что ж не ремонтируете? – поинтересовались дозорные.

– Не имеем права, – ответили рабочие. – По бумагам они годными значатся. А ко ли так, то кто позволит зря время и материалы тратить?

Подобная ситуация сложилась в совхозе «Первое мая», где по акту с оценкой «хорошо» было когда-то принято от МПМК-29 треста «Сельстрой» фруктохранилище на тысячу тонн. Прикрывшись актом, как охранной грамотой, генеральный подрядчик теперь и носа туда не кажет, хотя монтажные и пусконаладочные работы остались незавершенными.

Замороженные стихи

Помните, как там у Пушки на: «У лукоморья дуб зеленый…» Конечно, дуб к овощам вряд ли можно отнести, но ведь тоже зеленый! Выходит, и книги стихов поэта – подходящий груз для рефрижераторов…

Может, и не совсем так объясняли дозорным в майкопской автоколонне № 1315 причины перевозок в холодильных кузовах произведений великого поэта, но это уже не суть важно. Так же, как не имеют значения и разъяснения работников объединения «Краснодаравтотранс», частенько пере возивших в разгар фрукто-овощного сезона прошлого года все что угодно, только не фрукты и овощи.

Большие убытки понесли хозяйства от подобного использования специального транспорта. И чтобы этого не повторилось, народные контролеры заблаговременно напомнили транспортникам, что дуб, хотя и зеленый, – не овощ. Об этом было суровой прозой заявлено персонально начальнику автообъединения В. Буянову и главному инженеру крайагропрома А. Пилипенко.

Подождите до зимы

Привередливый нынче на род стал: в жару мороз по давай, в мороз – жару. Вот, к примеру, колхозам имени Орджоникидзе и имени Суворова, что в Хмельницкой об ласти, вынь да положь овощехранилища, а областному плодоовощному комбинату – холодильник. Будто до зимы подождать не могут. Подкатит декабрь, бери себе мороза сколько угодно. Так нет, на строителей нажимают, чтобы искусственный холод запустили. У тех же своих забот хватает. Со стройматериала ми, к примеру. Заменили в свое время для скорости кладки предусмотренный проектом кирпич силикатными блоками, а на них фондов нет. Нет фондов, нет и стен. Это заметили и дозорные, обойдя новостройку в колхозе имени Орджоникидзе. Так что вполне авторитетно могут подтвердить, к чему приводит непродуманное новаторство.

В облагропроме тоже, видимо, на природный холод понадеялись – не заказали своевременно необходимого для строящегося холодильника оборудования. Когда теперь получат?

Задали такой вопрос ответственным товарищам народные контролеры. Да только зря время потеряли: не мог ли на него ответить ни заместитель председателя облагропрома Б.Безверхний, ни начальник межрайонного управления капитального строительства В.Бухтияров.

Радость ожидания

И ожидание может быть приятным, если кончается радостной встречей. Бытовики Тарногского района Вологодской области по своему разумению истолковали эту истину – они решили про длить своим клиентам радость ожидания… с обнова ми, шитыми в их ателье, приборами, отремонтированными в их мастерских.

Особенно удачным в этом плане оказался эксперимент с сарафанами дояркам из колхоза «Озерки» Савиной и Пытковой. Больше года пре бывали они в радостном ожидании обнов, заказанных в местном ателье к лету. По том уже выяснилось: диспетчер ателье не передал портным квитанции на заказ. То-то будет радости у озерских доярок, когда год ков эдак через пять они по лучат свои сарафаны!

Народные контролеры, тщательно изучив опыт деятельности районной службы быта, не усмотрели новизны в ее начинаниях. А потому строго спросили с виновных.

Изобретательный строитель

Жить на селе да не иметь при доме сараюшки – дело самое нехозяйское. Житель станицы Гиагинской Адыгейской автономной области Краснодарского края Веретенников так и рассуждал, решив сделать хозяйственную пристройку. Но вот беда: слух шел, что мастер строительного участка треста «Краснодаркрайремстройбыт» Цишев изобрел весьма оригинальный способ строительства: отпустит материалы из рук в руки, денежки за них и строительство получит, а дальше, как знаешь.

Веретенников понадеялся, что с ним этот номер у мастера не пройдет. Оплатив все, он потребовал, что бы Цишев прислал мастеров. И тот, как ни странно, не отказался. Но когда сараюшку завершили, выясни лось, что выиграл все-таки мастер: с заказчика взяли лишку 250 рублей. Впрочем, как установили дозорные, не с него одного. Благодаря на родным контролерам эксперимент завершился… наказанием его автора.

Ведомственные восторги

Когда в Чернигове начальствующие лица областного ранга проявляли интерес к бытовому обслуживанию на селения Щорского района (обычно это случалось после очередной жалобы), то не знали, как и поощрить начальника РСУ В. Евстратенко. Ведь по предъявляемым им документам выходило, что и медали ему мало. От цифр, обозначающих выполнение и перевыполнение, ведомственные сердца строгих начальников наливались радостью.

И долго, наверное, наливались бы еще, да народные контролеры не увлеклись круглыми цифрами и гладким стилем отчетной документации. Выяснилось, к примеру, что Щорское РСУ, сооружая что-либо для организации по отчетам, проводило это как услугу населению. Вся вырученная за работу сумма также записывалась в раздел услуг. Понятно, не обходилось без фиктивных справок и подлогов. Дозорные всему этому дали свою, отличную от ведомственной, оценку.

 

Судьба и родина – едины

В заключение первой, советской части своей книги мне хотелось бы привести мысли, возникшие по прочтению книги академика Х.Х. Бокова «Совесть века».

Совесть века… Эти пронзительные многозначительные слова, говорят, были сказаны над братской могилой советских воинов-интернационалистов. И, наверное, не случайно, что столь высокое, горнее понятие легло в название нового научно-публицистического труда доктора философских наук, профессора X. X. Бокова, труда, в котором с предельной честностью исследуется и исповедуется сложнейшая сфера человеческих взаимоотношений – национальных, труда, где без ложного пиитета, но и без огульного очернительства доводится до ума читателя, как шаг за шагом, в неимоверных муках, со срывами и непростительными ошибками, метр за метром шли народы России к осознанию благодатной взаимосвязи (в добром понимании) интернационального и патриотического действа. Именно действа, так как только оно, созидание, соединяет, сплачивает род людской.

Объектом исследования ученого стал в основном опыт на данном поприще народов Северного Кавказа и, в частности, чечено-ингушского народа. Вайнахи, как известно, вошли в состав России на добровольной основе, более двух веков живут они с нею и с братским русским народом, как и с другими народами, населяющими необъятные просторы нашей общей Родины, единой судьбой. Однако в силу определенных причин национальный вопрос, как и проблема взаимоотношений с метрополией, приобретают здесь особо острый характер. Дают знать еще раны «Шамильской войны»; проявляют себя далеко не с лучшей стороны своеобразные обычаи горцев, условия жизни, обособленность, замкнутость, почти поголовная до революции неграмотность населения. Умело используемые «друзьями народа» в сепаратистских целях эти факторы в критический момент истории способны привести к катастрофе – к отходу от совместного исторического пути с Россией, что, как убедительно доказывает автор, приведет – ни много, ни мало – к исчезновению отдельных кавказских этносов.

Вполне закономерно, что взор ученого устремлен к тому периоду в жизни народов Кавказа и России, когда разногласия между ними начали, наконец-то, положительно разрешаться. Хотя точнее было бы сказать, возрождаться. Удивительно, но было время, когда те же вайнахи писали русскому царю Михаилу Романову: «Ты, великий государь, ты благоверен и милостив… и обиды нам, живучи под твоей царской рукою, никакие…» Кстати, текст письма я лично впервые увидел в прежних трудах X. X. Бокова. Но сейчас его взгляд направлен на советский период. Да, опыт его не прост, порою горек, однако игнорировать достижения его в решении национального вопроса, чтобы не говорили о том нынешние витии, как бы «умело» не пытались они возродить старый принцип: разделяй и властвуй, нельзя – ни в коем разе. Кто спорит, были, были провалы там, ямы, ухабы, зигзаги. Знать их надо. Но, двигаясь вперед по трудному пути, мы же стараемся опираться не на гнилую болотную кочку, а на твердую надежную почву. Почва эта, в данном случае – осознание причастности каждого из нас к добрым совместным делам, уважение, почтение к ним, гордость за все, что несет благо нам и нашей как малой, так и великой Родине – России. Именно эти качества, воспитанные новым временем, новыми народными пастырями (а воспитывать, просвещать народ надо и надо, ибо, как говорил русский писатель Иван Бунин, он, народ, дереву подобен, на коем и икону пишут, и дубину из которого вырубают) принесли желаемые, похвальные результаты.

Не могу не привести один любопытный факт. Не все, наверное, знают, что известный некогда русофобскими творениями поэт Джек Алтаузен (помните его стихи о Минине и Пожарском: «Подумаешь, они спасли Расею! А может, лучше было б не спасать?), в годы войны добровольцем ушел на фронт и погиб за Расею (к тому времени советскую) в 1942 году.

В своем труде X. X. Боков оперирует огромным количеством фактов из жизни народов, населяющих нашу «цветущей сложности» страну, использует в большом объеме статистику, углубляется в историю, приводит суждения аж Н. М. Карамзина. Авторитетно. Напомним, к слову, еще один постулат, а вернее, призыв Николая Михайловича: «Более хвалить достойное хвалы, нежели осуждать, что осудить можно».

Как важно бы этим заветом воспользоваться сейчас, когда оголтелость и непримиримость в идеологических сферах приняли, кажется, размеры катастрофические. Ну, а сколько же можно талдычить о России, как о «тюрьме народов», кстати, получившей такое «лестное» определение вовсе не от большевиков, как считают некоторые, а от маркиза Астольфа де Кюстина, посетившего Россию еще в первой половине XIX века. Где же было понять, признать этому господину, что русское государство строилось славянами в союзе с другими племенами, которые существуют и поныне. Понятие национального превосходства было глубоко чужеродным для русского самосознания, потому что русский народ формировался как духовная общность, для которого этническая принадлежность не являлась главной. О чем свидетельствует выдающийся русский философ Николай Лосский, писавший в одном из своих трудов: «Россия как великая империя есть существо большее, чем русский народ».

В отличие от «американизации», «руссификация», смею уверить, – ложный, пропагандистский термин. Те же горцы Кавказа не могут не согласиться: не мало славных представителей их народа, трудясь во благо России, дослужились до самых высоких государственных постов. Даже один из сыновей имама Шамиля, осуществлявшего «газават», стал впоследствии генералом российской армии.

Русская культура не была агрессивной, а распространение русского языка как общегосударственного не имело целью подавление национальных культур. Лучшие умы России: Пушкин, Лермонтов, Бестужев-Марлинский, Толстой характеризовали мир того же ислама как близкий русскому менталитету, увидели в нем еще в ту пору союзника России. К умению жить с русскими призывали народ свой и чеченские мудрецы, в частности, Кунта-Хаджи; а «славный Бейбулат» (Бейбулат Таймиев, «гроза Кавказа» – по определению Пушкина) увещевал горцев не бряцать оружием.

Безусловно, великие люди с обеих сторон прекрасно понимали роль конфессиональной доминанты, составляющей основу любого национального бытия. Но им и в голову не приходило делить людей на «верных» и «неверных». От этого предостерегают пророки и боги. «Вы никогда не войдете в рай, пока не уверуете в Бога. Но вы не уверуете в Бога, пока не полюбите друг друга» – говорил Пророк Мухаммед. «Нет для меня ни эллина, ни иудея» – это слова Иисуса Христа.

Да тот же вайнахский народ достаточно видел недоброго, но не от русских людей, а от русских властей. Собственно, столько же претерпел от них, по меткому выражению X. X. Бокова, и сам русский народ. Даже последнее выселение – трагическая страница в истории вайнахского народа, трактуется автором книги (и с ним нельзя не согласиться) как часть нашей общей судьбы. Разве раскрестьянивание русской деревни, ссылка миллионов беззаветных тружеников земли в Сибирь, Заполярье не есть то же самое выселение, только более изощренное по форме и, может быть, не менее жестокое по сути? Но это – другой вопрос. Вопрос взаимоотношений народа и власти. Мы же говорим о книге, в которой во всей остроте поставлены проблемы единения народов, населяющих нашу общую Родину. И тут автор, отдавая должное выработанным в нелегких условиях схожим благородным качествам людей различных национальностей, жестко, непримиримо осуждает и имеющие место (да и какое!) негативные свойства, как то: предвзятость, зависть, нетерпимость. X. X. Боков предельно честен в выводах: многие беды людские, как и судьбы, кроются в собственных сердцах. Он далек от идеализации «простого народа». И говоря о его воспитании, предостерегает от наивных заблуждений тех, кто, занимаясь просветительством, легкомысленно, а может, и со злым умыслом, романтизирует старину, отжившие обычаи и даже предрассудки. Соединение современности с историческим опытом – в этом видит залог успешного интернационально-патриотического воспитания ученый.

И тут безусловный интерес представляют главы книги, где автор рассматривает роль в решении национальной проблемы самой возрождающейся России, которая, есть надежда, уйдет-таки от угрозы, беды, что предрекал ей Иван Ильин и которая несомненно произойдет, если Россия окажется расчлененной – она «станет неизлечимою язвою мира».

Примечательна часть работы X. X. Бокова с характерным названием «Дом на хозяине держится!», где ко всему прочему (не буду пересказывать) превалирует мысль о необходимости возрождения понятия «национальные интересы России», которые, что стоит непременно подчеркнуть, совсем не обязательно должны совпадать с интересами компрадорского капитала. И хватит лить слезы плача, где бы то ни было, скажем, в национальном регионе. Чего доброго, и русские зарыдают по поводу князей, раздавленных, к примеру, досками с восседавшими на них ханами на пиру в честь победы на Калке. Не захлебнуться бы, а? Пора, давно пора, оправданно настаивает автор, начать не декларируемую, а реальную интеграцию постсоветского пространства. И нужна для этого Россия – Россия, вернувшаяся к себе, к своему историческому опыту.

Много чего наплели вороги внешние, а большей частью внутренние о великой стране, о великом народе. Но меркнут их поношения перед животворящей мыслью лучших сынов и лучших умов. Приведу всего лишь одно изречение одного из них, некогда известного каждому школьнику русского путешественника Миклухо-Маклая: «Когда заходит разговор о русской науке и культуре, людей, мало знающих Россию и привыкших смотреть на нее как на одно из самых деспотических государств, бесправный народ которого, казалось бы, не может дать ничего хорошего, поражает в русской мысли ее неизменный гуманизм. А она, страдалица, пройдя через все испытания, пробившись сквозь тернии, не может нести в себе зло. Страдание озлобляет натуры холодные, с корыстной душой и умом либо слабым, либо чересчур однобоким; русский же человек по своему характеру горяч и отзывчив, а если бывает злобен и совершает поступки буйно жестокие, то лишь в отуплении или безысходном отчаянии. Когда же ум его просветлен и он видит истоки зла, в страданиях своих он никогда не озлобляется и мысли его направлены не к мести, воспетой и возвышенной до святости в европейской литературе, а только к искоренению зла всеми путями и средствами… При этом он легко готов принести себя в жертву ради блага других, часто для него безымянных и совершенно чуждых».

Так как же не быть благодарным Всевышнему, что с такою страною, с таким народом связывает тебя тесно и прочно единая судьба. Это уже мысль Хажбикара Бокова. Мысль духоподъемная, целеопределяющая.