У страха глаза велики

Холодным мартовским вечером, спасаясь от мороза, забрался тетеря на ночёвку под снег. Сначала было хотел ночевать посреди лесной поляны, где безопаснее, но, сколько ни трепыхался, так и остался на поверхности, не в силах пробить слежавшийся снег. Поразмыслив, побежал ближе к опушке, где образовались надувы свежего снега. Здесь и устроился.

Хорошо под снегом, тепло. Здесь у тетери и спальня, и туалет, не вылезать же каждый раз на поверхность. Чутко дремлет тетеря. Ни один шорох не пройдет мимо его ушей. А как же иначе? Любителей полакомиться тетеревятинкой хоть отбавляй.

А ведь и правда, кто-то идёт. Чуткое ухо птицы уловило шорох на поверхности снега. Звуки шагов всё ближе и ближе. Главное – не допустить врага на расстояние броска. Пора! Пробив снежное одеяло, стремительно взметнулся тетеря в воздух, так и не сумев рассмотреть в темноте виновника своего переполоха – кормившегося у опушки зайца. Взметнувшийся на поверхности снега фонтан страшно перепугал зайчишку, и тот задал стрекача. «Хорошо, что вовремя заметил опасность», – подумал улетающий в темноту ночи тетерев. «И как только жив остался», – радовался убегающий заяц.

Утром прочитал по следам эту забавную лесную историю и посмеялся: видно, и впрямь у страха глаза велики. Наверное, в каждом деле бывают свои издержки. И в осторожности тоже.

 

Пир Под кедрами

Необычно богатый урожай орехов дал в этом году кедр. А из-за постоянных дождей, к великой радости лесных мышей и полёвок, бурундуков и даже медведей, уже в конце августа шишка оказалась на земле.

Прохладным солнечным утром решил я отдохнуть под густыми кронами этих деревьев, где среди начавшей жухнуть травы были всюду разбросаны фиолетовые, с белыми подтёками смолы кедровые шишки.

Укрывшись среди ёлочек, щёлкаю орешки и наблюдаю за лесными обитателями. Хочется знать, кого привлечёт сюда упавшая с неба благодать. Торжественную тишину «бабьего лета» нарушают только резкие крики кедровок да унылое курлыканье ворона. Где-то рядом, на вырубке, по-весеннему пытается пропеть певчий дрозд. Издав несколько свистовых звуков, птичка замолкает. Осень!

В струях солнечного света, пробившегося сквозь кроны деревьев, миниатюрными молниями сверкают тончайшие паутинки. С помощью таких паутинок идёт сейчас расселение крохотных паучков-лётчиков. Восходящие потоки солнечного воздуха поднимают их вверх, унося в неизвестность. Улететь удаётся далеко не всем. Об этом красноречиво говорит паутинное украшение кустов и деревьев. Вот среди пихтовой хвои мелькнула рыжая шубка белочки. Недовольно ворча, зверушка осторожно спускается по стволу дерева и, схватив кедровую шишку, стремительно убегает.

Вскоре появляется пара носатых, украшенных белыми крапинками, кедровок. Воровато озираясь, птицы ловко шелушат шишки, глотают орешки. Заполнив ими особую полость под клювом, они улетают, чтобы спрятать добычу в лесной подстилке. Позже они находят свой клад даже под слоем снега. Такова их память – птичья. Если к тому времени шишками не полакомятся мыши, которые легко обнаруживают спрятанные орехи. Конечно, часть семян остаётся на месте и даст новые всходы. Так идёт расселение кедра.

Недалеко, тяжело вздыхая, прошёл сексуально озабоченный лось. Сентябрь – время лосиной любви. Мелькнула среди травы серая спинка полёвки. Мышевидные осторожны и в первую очередь шелушат те шишки, которые оказались среди валежника и под кустами. Такая осмотрительность не лишняя. Обычно подобные места привлекают хищных птиц и зверей. Тут глаз да глаз нужен.

Одна из вернувшихся кедровок обнаруживает меня и поднимает гвалт. Её поддерживают другие. Их крики разносятся по всему лесу. Но вскоре они унимаются. И впрямь, стоит ли кричать, когда шишки валяются повсюду?

Более трёх недель продолжается пир под кедрами, а орехов ещё хватает. Если даже здесь, на южной границе распространения сибирской сосны, такой урожай, то что делается там, где кедр находится в наиболее благоприятных условиях? Впрочем, даже здесь кедры бывают настоящими великанами. Мне известно дерево с дуплом в нижней части, в котором зимовал медведь. И оно ещё плодоносит. Я встречал стволы упавших деревьев диаметром более полутора метров. Теперь таких становится мало.

 

Серая мушка

Тёплым июньским днём мальчишки передали мне крохотного птенца. Жизнь едва теплилась в этом лёгком комочке пуха. Брать корм ослабевший птенец уже не мог, и мне приходилось кормить его с помощью пинцета, насильно раскрывая мягкий, с жёлтой каёмкой клювик. Судорожно проглотив очередную порцию корма, птенец засыпал, взъерошив серые пёрышки. Вскоре птенчик окреп и стал сам хватать предлагаемый корм. Всей семьёй, без устали, снабжали мы его личинками жуков-короедов и ручейников, которых заготавливали впрок. Через неделю птенец уже свободно летал по квартире, гоняясь за нами и требуя пищи. По появившимся щетинкам вокруг клювика и тёмным пестринам на темени в нём уже можно было узнать слётка серой мухоловки. Птенец постоянно требовал пищи, и я стал брать Мушку с собой на работу.

К этому времени Мушка, как мы нарекли птенца, могла свободно кормиться дождевыми червями. Я сажал Мушку в футляр от бинокля и уходил с ней на работу в Висимский государственный заповедник, где я тогда был инспектором по охране природы. Стоило Мушке проголодаться, как он начинал ритмично попискивать. Я кормил его собранными по пути насекомыми и дождевыми червями, услышав «позывные» своего приёмыша, я открывал футляр и кормил Мушку. Много километров прошёл я по лесу с Мушкой. Как-то встретил в лесу группу учёных, заинтересовавшихся висевшим у меня на груди «электронным прибором», из которого доносилось ритмичное попискивание. Когда я открыл футляр, перед любопытными взглядами учёных предстала взъерошенная фигурка проголодавшейся птички, что вызвало весёлое оживление.

Я стал выпускать Мушку на свободу, тайно надеясь, что она не вернётся. Вдоволь насытившись, Мушка исчезала в кронах деревьев, но вскоре вновь сидела на моей руке, требуя пищи. Иногда мы теряли друг друга, и тогда я сам спешил на её позывные. Приучая птенца к самостоятельной жизни, я стал оставлять его у зимовья.

Разлуки становились всё более продолжительными, но Мушка вновь и вновь возвращалась ко мне. Кругом было множество летающих насекомых, но Мушка не обращала на них никакого внимания и принимала пищу только от меня. Однажды я решил оставить её на ночлег около зимовья. С наступлением сумерек бедная Мушка стала метаться вокруг зимовья, боясь наступающей темноты и одиночества. Мне было очень жаль свою Мушку, но я твёрдо решил учить её самостоятельности. На рассвете вышел из зимовья и внимательно осмотрел освещённые утренним солнцем вершины деревьев и прислушивался к звукам проснувшегося леса. Вскоре мой слух уловил знакомое цвиканье, заглушаемое бестолковыми криками клестов. Где-то там, высоко в кронах деревьев, грелась в лучах солнца моя серая Мушка. Как провела Мушка эту первую полную страха и одиночества ночь? «Мушка! Мушка!» – закричал я, радуясь предстоящей встрече. Из кроны огромного кедра вырвался серый комочек и трепеща крылышками стал спиралью спускаться вниз. И вот Мушка снова сидит на моей руке. «Заморив» червячка, птичка снова уселась на одной из веток стоявшей поблизости ели. Я стал оставлять её одну на весь день, но Мушка не улетала далеко от зимовья и, возвращаясь, я вновь находил её. Пришло время, когда мы должны были расстаться уже навсегда. Я очень беспокоился о дальнейшей судьбе своей Мушки, но, преодолев жалость, однажды ушёл, оставив её одну на несколько суток. Побывавший после меня в зимовье один из наших сотрудников сообщил мне, что видел Мушку, сидящей на крыше зимовья. Узнав, что Мушка продолжает ждать меня, я поспешил в заповедник, но больше Мушку я уже не увидел. В течение нескольких дней я чувствовал себя человеком, предавшим это преданное мне существо, хоть и хорошо понимал, что иначе не могло и быть. Мушка должна была вернуться в предназначенный для неё мир.

 

Московка

Морозным днём, расколов полено, обнаружил в нём крупные личинки елового усача. Собрал их, замёрзших, спрятал под навесом зимовья, чтобы использовать позже как насадку для рыбы.

Утром, собираясь домой, обнаружил, что личинки исчезли. Моё внимание привлекла порхавшая рядом синица-московка. Вот кто похитил насадку!

Так началось моё знакомство с этой подвижной и весёлой пичугой. Уходя, оставлял под навесом кусочки сала, мяса или сыра. Бывало, несколько дней кряду не появлялся я у зимовья, но всегда синичка встречала меня радостным щебетанием. Сверкая чёрными бусинками, подлетала на расстояние вытянутой руки, всем своим видом желая сказать: «Что долго не приходил? Угости чем-нибудь вкусным!».

Ближе к весне московка стала всё чаще и чаще отлучаться от дома. «Тюпи-тюпи-тю-пи…», – неслась из леса её хрустальная песенка. С весенними водами синичка исчезла.

Прошли лето и осень, вновь вернулась зима. Тихо стало в лесу, тогда и вспомнил я о знакомой московке. Наверное, погибла, думал я. Однажды, подходя к зимовью, услышал знакомые звуки. Подлетев, синичка внимательно рассматривает меня, словно узнавая. «Что долго не прилетала?» – с радостью спрашиваю порхающий около меня пушистый комочек. Вернулась всё же московка!

 

Голубая скорлупка

Морозным мартовским утром я шёл на лыжах по лесистому склону Шабура. Искрилась в воздухе снежная пыль, мелькали согнутые от непомерной тяжести снега молодые пихты и ёлочки. Где-то на юге страны уже полным ходом идут весенние полевые работы, а здесь зима ещё в силе. Ртутный столбик термометра ночью остановился на отметке минус двадцать пять градусов! И всё же признаки весеннего пробуждения появились и в наших лесах.

Вот уже несколько раз лыжню пересекает след лесной куницы, и почти всегда она оставляет на бровке лыжни свои пахучие метки. Это верный признак начавшегося у куниц ложного гона. Резко возросло количество следов зайцев и белок, что также связано с непреодолимым стремлением их к продолжению своего рода. Вдоль лыжни на протяжении десятков метров тянется двойная цепочка рябчиковых следов. Здесь прошли они парой, строго выдерживая расстояние и любуясь друг другом. Разве до этого им было зимою? У лесной опушки серебряным колокольчиком возвестила о приближении весны лесная синица-гаичка.

Но вот вижу голубое пятнышко на снегу. Скорлупка от птичьего яйца? Как она оказалась здесь, откуда упала? Высоко в кроне раскидистой ели кормится стайка клестов. В лучах восходящего солнца ярко-красное оперение самца на фоне зелёной хвои кажется особенно привлекательным. Так вот кому принадлежит голубая скорлупка! Значит, у клестов уже появилось потомство! И как бы в подтверждение моей догадки на вершине соседней ели запел клёст-еловик. В морозном воздухе далеко разнеслись по лесу его звонкие свистовые трели. Это был гимн торжества света и жизни над мраком и холодом.

 

На лыжах в грозу

И в апреле здесь, в лесах горной части заповедника, ещё сплошной снежный покров. Чтобы попасть в зимовье, приходится вставать на лыжи. Мокрый снег держит плохо, и я с трудом бреду по знакомой лыжне. Небо затянуто низкими тёмными тучами, из которых вот-вот брызнет дождь. Где-то раскатисто громыхнуло. Неужели гроза? Начался ливень, сопровождаемый яркими вспышками молний. Вот уж не думал, что буду заканчивать лыжный сезон под раскаты грома.

Вот и избушка. Растопив печь, спешу вскипятить чай и высушить одежду. От гулких ударов грома дрожат оконные стёкла. Снег и гроза. Такое увидишь не часто. Засыпаю под ровный шелест дождя.

Утром проснулся от надсадно-басовитого воркования вяхиря. Над снежным покровом клубится туман. Слух улавливает тихое верещание. Это на крыше зимовья поёт прилетевший этой ночью самец трясогузки. Хорошо видно, как вибрирует горлышко маленького певца. А я и не знал, что эти птички тоже поют. Да и как не запеть, если весна на дворе?

С первыми лучами солнца выхожу на дорогу. Как свежа и зелена омытая дождём хвоя пихт и ёлочек. В отличие от ельников, здесь, вдоль дороги на вырубках, снег уже исчез. Заглушая далёкое бормотание тетеревов, поют и стрекочут дрозды. Где-то в низине у Расьи токует бекас.

Вдоль проезжей части дороги полоса из белых клочьев заячьей шерсти. Какой-то хищник волок здесь зайчишку. На ноздреватом снегу отпечатки лап крупного пернатого хищника.

Кровавый потаск уводит меня под полог леса, где пернатый разбойник оставил на ветке шиповника клочок своего одеяния. Рыхлое, соломенно-жёлтое, с тёмной полоской посередине пёрышко принадлежит филину.

Теперь я знаю, кто погубил зайчишку. Жалко, конечно, косого, но сам виноват. Незачем было бегать по чёрной дороге в белом наряде. Законы природы суровы и не прощают ошибок. А вот и свежие отпечатки лап крупного медведя. Всё же разбудил весенний гром старого лежебоку.

 

Чаепитие с бабочкой

Просматривая коллекцию слайдов, я задержался на снимке с сидящей на моей ладони бабочкой. Сразу же вспомнился напоенный ароматом хвои и цветущих трав знойный июльский полдень, когда был сделан этот кадр.

Мы сидим за столом летней кухни одного из зимовий Висимского заповедника, где я работал тогда инспектором по охране природы. Наш фенолог Наташа по-хозяйски потчует меня горячим, пахнущим дымом чаем. Привлечённые запахом пищи, к столу непрерывно подлетают одетые в полосатую униформу осы. Ведут они себя здесь прилично – в стороне от гнезда осы не кусаются. Вот одна из них нашла колбасную крошку и, зажав его в жвалах, полетела к зимовью, под крышей которого и устроено осиное гнездо.

Натужно жужжа, на стол шлёпнулся большой еловый усач. Оглядевшись, жук направляется к блюдцу с вареньем. «Вот тебя-то сюда никто не звал», – говорит Наташа, стащив незваного гостя со стола за длинный ус.

Наша трапеза очень походит на чаепитие, описанное Корнеем Чуковским в его знаменитой «Мухе-Цокотухе». Вот только вместо нарядного самовара на столе красуется чёрный от копоти чайник.

На краешек блюдца присела большая лесная перламутровка. Сознавая свою красоту, бабочка то распускает, то складывает свои кирпично-красные, с чёрными крапинками, широкие крылья, испод у которых отливает перламутром. Взяв лесную красавицу за сложенные крылышки, я осторожно сажаю её на свою ладонь, куда успел налить несколько капелек сладкого чая. Сначала бабочка пытается высвободиться, но вот её передние лапки, на которых находятся вкусовые рецепторы, касаются сладкой жидкости, и она замирает. Свёрнутый в тугую спираль хоботок медленно расправляется, и его кончик утопает в золотистой капле. Чаепитие началось!

Я больше не удерживаю красавицу, но она уже не спешит упорхнуть. Без страха смотрит на меня изумрудными, фасеточного строения, глазами и неторопливо лакомится. Взлетев ненадолго и сделав возле меня круг, она снова садится на ладонь, и это повторяется несколько раз. В один из таких моментов Наташа и сфотографировала нас.

Так началась моя дружба с чешуекрылой красавицей. Но через несколько дней произошло непредвиденное: бабочка увязла в сметане, оставленной в открытой банке легкомысленными студентами. С большим трудом тёплой водой мне удалось очистить перламутровку от сметаны. День тогда выдался жарким, и она, обсыхая, проворно бегала по специально для неё разостланной телогрейке. Я опасался, что капельки жира попадут в её дыхательный орган, и она погибнет, но этого, к счастью, не произошло. Обсохнув, перламутровка легко поднялась в воздух и вскоре уже порхала над лиловыми султанами иван-чая.

На другой день бабочка к столу не явилась. И больше мы с Наташей её не видели. Коротка жизнь этих милых созданий.

Один из моих знакомых назвал этот слайд символом дружбы человека с живой природой. А для меня это – ещё и память, позволившая спустя годы вновь ощутить тепло того июльского солнца, запахи цветущих трав и услышать бойкую песенку славки-черноголовки.

 

Таинственные лучи

Тёплой июльской ночью, проходя по лесной дороге, увидел я под тёмным пологом леса россыпь зеленоватых огоньков. Огоньки украшали веточки небольшого кустика ивы. Ниже в траве призывно светили ещё несколько светляков. Лучи таинственного света завораживали и восхищали. Кладу одного из светляков на ладонь, но вскоре он гаснет, как гаснет взятый из костра уголёк. Ведь его свет должен быть путеводной звездой для тех, кто может продлить жизнь их рода.

Во время своего путешествия по уссурийской тайге я был свидетелем удивительного зрелища. Тёмной субтропической ночью, выйдя из зимовья, я увидел «море» огней. Казалось, что вокруг меня повсюду мерцают огни какого-то города. Впечатляло ещё и то, что огни эти то вспыхивали почти одновременно, как всполохи зарниц, то их интенсивность заметно падала. Впрочем, такая синхронность могла быть и следствием оптического обмана. В воздухе носилось огромное количество небольших, несколько больше божьей коровки, жучков, каждый из которых периодически вспыхивал яркою искрою. Их световые сигналы были более мягкого тона, чем постоянное свечение наших, не умеющих летать, светляков.

Утром, рассматривая отловленных ночью жучков, я обнаружил на кончике их брюшка утолщение белого цвета. Именно в этом органе в результате ферментативных химических реакций и возникает флюоресцентное свечение.

Светящихся организмов довольно много. Могут светиться гнилушки и резоиды опёнка, некоторые насекомые и бактерии, а также рыбы. Хорошо запомнилась история со светящимися гнилушками. В кромешной тьме пробирались мы с одним лесником по заповедному лесу. Случайно мой спутник споткнулся о гнилое дерево, и под его ногами оказалась россыпь светящихся гнилушек. Узнав, что ничего опасного это свечение не представляет, лесник взял несколько гнилушек, а потом долго рассматривал их, пока они не подсохли, и свечение не прекратилось. В этом отношении особый интерес представляет так называемый уругвайский «железнодорожный» червь. Собственно, это не червь, а личинка одного тропического жука. Личинка имеет ряд зелёного цвета фонариков с каждой стороны тела и пару красных – на переднем конце. Зачем потребовалась личинке эта иллюминация – никто не знает. В природе есть множество самых разных чудес и загадок.

 

Пятнышки на снегу

Сказочно красив зимний лес ранним утром. Расшитые причудливым узором заячьих следов лесные поляны светятся нежно-розовым цветом. От елей и пихт ложатся на снег синие тени. Покрытые мохнатым инеем кустарники удивительно похожи на огромные белые кораллы. Светло, морозно и тихо.

Рядом с лыжнёй замечаю странные отпечатки. Здесь, спасаясь от холода, пытались пробить снег лирохвостые косачи. Ноябрьские оттепели сделали снежный покров в этом году плотным и твёрдым. Верхнего рыхлого слоя едва хватает, чтобы укрыть только рябчика. Его близким родичам – глухарям да тетеревам – приходится сейчас всю ночь ёжиться от холода в кронах деревьев.

Словно в подтверждение сказанному, вижу на снегу тёмное пятнышко, в котором узнаю взъерошенную головку разбуженного моим приближением рябчика. Кажется, птица хочет узнать, кого несёт сюда нелёгкая в такой холод. Увидев меня, рябчик испуганно прячется в снег, но тут же с шумом взлетает. Искрится в воздухе поднятая крыльями снежная пыль. «Извини, что потревожил так рано», – смеясь, кричу я вслед исчезающей птице.

На одной из полян опять замечаю тёмное пятнышко, которое, словно лист под порывами ветра, скользит по поверхности. Но ветра нет и в помине. Подхожу ближе и узнаю мёртвую мышку-полёвку, от которой идёт след ласки. Оставив добычу, та проворно нырнула в снег, проделав в нём дырку, словно пальцем ткнул кто-то. Жду. Вот снег вспучился, и, сердито блестя бусинками глаз, белым столбиком застыла крохотная зверушка. Всем своим видом выражает неудовольствие: «Ну что уставился? Проходи! Не мешай заниматься делом!». Боясь потерять добычу, белоснежный зверёк смело бросается к полёвке и, схватив её в зубы, скачками уходит к куче хвороста на краю поляны.

Ласка удивила меня своей смелостью. Этот ловкий и очень подвижный зверёк – лучший защитник леса от мышиной напасти. Впрочем, несмотря на мелкие размеры, ласки способны нападать даже на зайцев. Однажды в Германии ласка на моих глазах задавила вполне взрослого дикого кролика.

Вот какие пятнышки довелось увидеть в зимнем лесу ранним утром.

 

Восьминогий путешественник

Казалось, что зима вступила в свои права всерьёз и надолго, но вот под напором поступивших с Атлантики тёплых воздушных масс ей снова пришлось временно отступить.

Во время этой оттепели, проходя по лесной поляне, заметил я на снегу тёмную точку, которая медленно приближалась. Выждав, увидел ползущего паучка. Вот он с трудом перебрался через оставленную мною лыжню и решительно двинулся дальше. Я наблюдал за ним до тех пор, пока восьминогий путешественник не затерялся среди снежных завалов.

Беспомощным и одиноким показался мне этот паучок в зимнем лесу. Наверное, таким же беспомощным и одиноким выглядит сейчас со стороны наш знаменитый путешественникодиночка Фёдор Конюхов, бредущий по снегам Антарктиды.

Страсть к путешествиям – продукт исторический, который намного старше самого человека. Для наших предков, живших собирательством и охотой, тяга к перемене мест была образом жизни. Страсть эта и сейчас иногда вспыхивает в каждом из нас, как вспыхивает сухая веточка в углях затухающего костра. Только вот не у всех есть возможность реализовать эту потребность.

Именно эта страсть вкупе со стремлением к престижу, самоутверждению и любви к знаниям заставляет людей с риском для жизни покорять горные вершины, пустыни, океанские глубины и даже космос.

А что заставило этого паучка отказаться от уютной зимовки под корягой дерева и отправиться в опасное путешествие по зимнему лесу? Может быть, у этого племени тоже есть свои конюховы, колумбы, амундсены и стенли? Конечно, о подвиге этого паучка никто не узнает, и никто не впишет его имя в анналы истории, но и у этого племени есть свои первооткрыватели, благодаря которым и процветает паучье племя.

 

Звёздной ночью

Более часа поднимаюсь я по склону Шабура по едва заметной в темноте ночи лыжне. Морозно и тихо. Окутанный мраком, крепко спит заснеженный лес.

Уже полночь, и наше дневное светило ласкает своими лучами другую сторону Земли, а луна ещё не взошла.

Вскоре подъём кончается, и лыжня выводит меня на вершину горы. Взглянув на усыпанное яркими звёздами ночное небо, я замираю в немом изумлении. Какая величественная и чудесная картина Вселенной!

Запрокинув голову, благоговейно всматриваюсь в её глубины, где в чёрных провалах застыли туманные вихри звёздных скоплений, цитирую бессмертные тютчевские строки:

Откуда, куда и зачем мы плывём в этой огненной бездне? Ответ однозначен – из ниоткуда и в никуда! Вселенной чужды наши понятия, и она безразлична к нам.

Сколько же звёзд на небесной сфере? Астрономы подсчитали, что только в нашей Галактике их свыше ста миллиардов. А сколько таких галактик, как наша? Привыкший к ограниченным понятиям, наш разум отказывается понимать бесконечное. Разве можно понять бесконечное даже в абстракции? Если число звёзд бесконечно, то ночное небо должно представлять собою одну сплошную поверхность, испускающую слепящий свет, но это не так. Откуда тогда эти чёрные провалы?

На это несоответствие впервые обратил внимание немецкий астроном Генрих Олберс. Парадокс Олберса ещё ждёт своего объяснения.

Вот и теперь звёздного света Вселенной едва хватает, чтобы не сбиться с лыжни. Наверное, это самый интересный свет, несущий массу всякой информации. Он состоит из квантов энергии, излучённых миллионами разных источников и в разное время. Эти посланцы далёких Миров преодолели пространство в миллионы световых лет. Есть здесь и реликтовый свет от звёзд, которых уже нет, но свет их продолжает нестись в межзвёздном пространстве.

Холод заставил спешить и продолжить свой путь в звёздном свете по склону Шабура. На дальней вырубке тоскливо провыл одинокий волк. Сорвавшись с небесного свода, край неба прочертил метеорит. Ярко вспыхнув, небесный пришелец навсегда закончил свой путь.

Существует поверье, что тот, кто первым увидит падающую звезду, должен загадать своё желание. Моё желание – тепло очага, где ждёт меня кружка горячего чая.

 

Вальпургиева ночь на шабуре

Как-то ночью шёл я на лыжах по склону Шабура. Светила полная луна, а по сторонам под пологом ельников, словно костры, светились на снегу лунные блики.

Отражённый поверхностью снега, лунный свет имел какой-то зловещий красноватый оттенок. «Побывав на Луне, солнечный свет утратил там часть своего коротковолнового спектра», – подумал я. Стояла удивительная тишина, и только далеко, в долине Сулёма, протяжно, с перерывами, выли волки.

На одной из лесных полян внимание привлекла промелькнувшая по поверхности снега тень. «Сова, наверное», – решил я, внимательно всматриваясь в верхний ярус окружающих поляну деревьев. Тут я увидел, как из кроны высокой ели бесшумно вырвался какой-то небольшой, прямоугольной формы, предмет, который, плавно описав над поляной вогнутую кривую, растворился среди деревьев на другой её стороне. Летяга! Я узнал её по характерному планирующему полёту. Следом за этой, полностью повторив её полёт, промелькнула ещё одна летающая белка. За короткое время над поляной, пересекая её в разных направлениях, пролетело более десятка этих «циркачей».

Ширина поляны не превышала сорока метров. Прыгая с предвершинной части деревьев, летяги при подлёте к противоположной стороне поляны, снижались до высоты двух-трёх метров, а потом резко взмывали вверх и терялись в кронах деревьев. «Прямо «Вальпургиева ночь» какая-то», – подумал я, наблюдая за полётами маленьких «ведьм».

Для меня увидеть игры летяг было большой удачей. В отличие от обычных белок, летяги ведут ночной образ жизни, питаясь почками деревьев. Встречи человека с летягами очень редки. Большинство летяг – обитатели тропических лесов. В лесах Индонезии, например, встречаются летяги величиной с кошку, способные, планируя, пролететь 400 метров! Наша маленькая северная летяга больше пятидесяти метров не пролетит.

Существует красивая легенда, согласно которой один раз в году ведьмы собираются на свой шабаш, где соревнуются в искусстве полётов на мётлах. Кто не слышал о ведьминских игрищах в Вальпургиеву ночь! Может быть, игры летяг стали основой для этой легенды?

 

Заколдованный лес

Меня поглотила чернильная синь январского утра. Лыжи легко скользят по припорошенной свежим снегом лыжне. И снег, и даже сам воздух кажутся окрашенными в синий, почти фиолетовый цвет. Вспоминается закон молекулярного рассеивания света, обусловивший это явление. «Не верь ему», – перебивает «физика» внутренний «лирик». «Это необычное утро», – шепчет мне он. Светает. На лазоревом фоне неба контрастно выделяются зубчатые вершины елей. Как пустынен и тих зимний лес!

Нынче он особенно тих и пустынен. Бескормица, вызванная неурожаем семян хвойных, вынудила откочевать в другие края клестов и белок, кедровок и дятлов. Изредка попадаются следы ночной жировки зайцев. Мелкой строчкой тянется на поверхности след полёвки, но вскоре обрывается. Беспечную зверушку скогтило здесь ночное глазастое чудище – воробьиный сычик. Это самая мелкая из наших сов, величиной не более скворца. На снегу сохранились отпечатки его крыльев и лапок. В глубине леса гнусаво кричит желна. Стайка выискивающих пищу гаичек торопливо снуёт среди заснеженных еловых веток. Среди гаичек я замечаю и корольков – птичек весом всего в несколько граммов. Это настоящее чудо природы и верх её совершенства. Трудно даже представить, как эти крохи выдерживают стужу зимних ночей.

Я спешу туда, где на склоне дальней горы, среди первобытной тайги, есть заветная поляна. Я помню её в пёстром наряде июньского разнотравья, в звуках гуденья шмелей и в гомоне птиц. Тогда любовался я там пурпурными соцветиями ятрышника.

А вот и она! Покрытая белым пологом, поляна кажется пустынной и мёртвой. Я знаю, что здесь под снегом всюду теплится жизнь. Придёт время, и она вновь проявится в изумрудной зелени трав и золотистом покрове купавок. На поляне – знакомая ель. Я знал её тогда, когда она была ещё елочкой, и чуть было не срубил для новогоднего праздника. Теперь она подросла и возмужала. В её густой кроне летом гнездилась пара дроздов. «Дерево находится в состоянии сильного охлаждения, но, несмотря на это, в его клетках идут процессы обмена веществ и их окисление», – подсказывает мне «физик».

«Нет, эта ёлочка просто очарована колдовской силой Зимы. Может, снятся ей песни дроздов или звонкие зяблика трели? На пуховой перине снегов, под таинственный шёпот метели», – напевает мне «лирик».

Среди столетних елей красуется громада сибирского кедра. Он кажется мне седым, мудрым, красивым и сильным витязем-великаном, выслушивающим вечные жалобы окруживших его елей-старушек. Ведь о таких кедрах писал академик П. С. Паллас, посетивший в 1770 году Верхнетагильскую лесную дачу: «… нельзя вообразить себе дерево лучшего вида и роста, как сие, старых дерев верхушку едва узреть можно». К сожалению, таких лесных патриархов становится всё меньше и меньше.

…Короток день зимнего солнцестояния, и вот уже огненный шар заходящего солнца опускается за вершину горы, окрасив в последний раз в розовый цвет шапки снега на ветвях деревьев. Я ударяю по одной из ветвей, и снег повисает в воздухе розовым искрящимся облачком.

«Хроматическая аберрация», – лаконично констатирует «физик».

«Есть ли обратная связь между явлениями?», – спрашиваю я.

«Ты не сможешь шевельнуть цветок, не потревожив звёзды», – цитируя слова известного поэта, ответил мне «лирик».

 

У старой сосны

Вот уже много часов иду я на лыжах по занесённому снегом лесу. Зима уже вступила в свои права, украсив стволы и ветви деревьев снежным убранством, сковала льдом озёра и реки, напомнив всему живому о своей власти шаманской пляской метелей.

Очень тихо в зимнем лесу. Лишь изредка пробежавший по вершинам деревьев, словно озорной мальчишка, ветер начинает раскачивать их, сбивая пышные снежные шапки. Иногда можно услышать и непривычное для ноября по-весеннему звонкое журчание ручьёв, доносящееся откуда-то из-под снега. Всё ясно: частые дожди, снегопады и оттепели предзимья до предела насытили почву водой, и теперь влага будет препятствовать её глубокому промерзанию.

Сменив направление, подхожу к лесной опушке – надо навестить давно мне знакомую сосну. Возраст её не менее двухсот лет. «Всё стоишь, старушка?» – мысленно обращаюсь к ней. «А ты всё по лесам бродишь?» – скрипнула в ответ сосна. А может быть, мне это показалось.

Я помню её с тех пор, когда сам был молодым. И сейчас она так же стройна, статна. Глажу испещрённую глубокими морщинами золотистую кору и думаю, сколько повидала моя сосна на своём долгом веку: жестокие снежные бури и вероломные летние ураганы, сумасшедшие грозы и лесные пожары…

Всегда в её кроне кормились глухари, белки и дятлы. О её ствол тёрся медведь, отмечая границы своих владений. Так было, но уже много лет не появляется здесь косолапый, а последний глухарь качался на её ветках более десятка лет назад. Бесследно исчезли тетерева, перестала рассыпаться алыми бусами растущая вокруг дерева брусника. Летняя снежная буря 1995 года повалила много деревьев вокруг. Одна высокая ель, падая, ухватилась за ветви сосны, да так и держится до сих пор, опираясь на плечи «подруги». А той ничего, стоит, высокая и гордая.

В далёкие времена в первобытных лесах Европы обитало племя друидов. Друиды поклонялись деревьям и даже приносили им человеческие жертвы. Их жрецы создали календарь, согласно которому дата рождения человека соответствовала знаку определенного дерева. И характер каждого человека определялся этим знаком.

Человек, родившийся в период с 19 по 29 февраля и с 24 августа по 2 сентября, отмечен, по календарю друидов, знаком сосны. «Сосна умеет подчеркнуть своё достоинство. Имеет изысканный силуэт, красива, декоративна, любит изящные интерьеры и ценные изысканные предметы. В ней нет ничего покорного, она способна планировать и подчинять условия своим потребностям. Отважна, сопротивление встречает с поднятой головой и не позволяет невезению одолеть себя. Благодаря смелости и умению рисковать, она всегда идёт впереди. В работе способна добиться большого успеха. Но невезение других ей безразлично, собственное благополучие и удобство – превыше всего. Её единственная слабость – в любви». Таков сосна-человек по легенде друидов.

Легенда остается легендой, но есть в сосне, действительно, что-то от этого необычного гороскопа.

Отдохнув, ухожу, попрощавшись с моей гордячкой подчёркнуто вежливо. Что ей до меня, с её-то достоинством…

 

Розовый заяц на розовом снегу

Рассвет застал меня на вершине водораздельного кряжа. На востоке из-за волнистой линии горизонта появился огненно-красный краешек дневного светила. Заря окрасила всё вокруг в розовый цвет. Из-под окутанной толстым слоем розового снега ёлочки выскочил такой же розовый заяц и стремительно поскакал по розовой поляне, оставляя за собой синие пятна следов.

Старый знакомый! Я давно знаю этого косого. Каждый раз, проходя здесь, вижу его следы, а иногда, как и сегодня, вижу его самого сбегающим с лёжки. Только никогда он не казался мне таким красивым, как сейчас. Минута-другая и вершины елей заискрились в потоке солнечного света. А я, спустившись на лыжах на европейскую сторону кряжа, попадаю в сумрак первобытного леса. Солнечные лучи ещё не скоро дойдут сюда.

Лыжню трижды пересёк свежий след куницы. Дважды оставила куничка на лыжне бурые капельки своего секрета. А вот и двойной след этих зверьков. Это признаки начавшегося ложного гона. Спаривание у куниц бывает летом, но развитие эмбриона не происходит, если в конце зимы куничка вновь не испытает чувства, на сей раз уже ложной любви.

Вообще, в жизни куньих ещё очень много неясного. Разве не поразителен тот факт, что ближайший родственник куницы – горностай способен оплодотворить новорождённых самочек. Они вырастают, неся в себе будущее потомство. Видимо, это помогает успевать за быстрым размножением мышевидных.

Почти из-под лыж, шумно хлопая крылышками, вырвался рябчик. Ослеплённая дневным светом птица садится на ближайшее дерево, чтоб осмотреться. Это петушок, я узнаю его по чёрному пятну на горле. Рядом из-под снега вырвались ещё четыре рябчика, которые также расселись на ближайших деревьях, пытаясь увидеть того, кто их так напугал. Стоило сделать только шаг, как птицы разлетаются в разные стороны.

Издали замечаю лыжню, развороченную копытами лосей. А вот и сами звери. Их тёмные фигуры хорошо видны на фоне покрытых снегом деревьев. Это сбросившие рога два самца. Обычно красивые и стройные, они кажутся теперь низкорослыми, с непомерно большими головами. Вот насколько глубок снег в этих местах.

Ещё немного, и я увижу своё занесённое снегом зимовье, где ждёт меня кружка горячего чая.

 

Ушастый шалун

Ночь застала меня в избушке, притулившейся у опушки заповедного леса. После нехитрого ужина я расположился на ночлег. В полночь меня разбудило донёсшееся с улицы громыхание. По обитой жестью завалинке домика бегал заяц. Ранее мне уже приходилось встречаться здесь с такими проказами ночного гостя. С силой ударяю ногой по стене и, пользуясь затишьем, пытаюсь заснуть. Однако надежда моя оказалась напрасной. Через несколько минут вновь послышалось знакомое громыхание.

Приблизившись тихонько к окну стучу рукой по стеклу в окно хорошо видно, как перепуганный заяц стремглав скрывается в темноте. Спать уже расхотелось. Я долго сижу у окна, наблюдая за тем, как огромный золотисто-жёлтый диск луны медленно плывёт над тёмными вершинами елей. Вот одна из вершинок цепляется за край диска и начинает медленно скользить по его изрытой оспинами поверхности.

И не успела тёмная чёрточка еловой вершинки приблизиться к противоположной стороне ночного светила, как прямо перед окном вновь появился заяц. Поднявшись на задние лапки, зверёк, поводя ушами, долго смотрит по сторонам. «Не спится косому, а из-за него и я лишился права на отдых», – мысленно говорю я, наблюдая за зайцем. Осмотревшись, заяц заковылял в сторону домика. Снова раздалось громыхание железа, и в проёме окна показались кончики заячьих ушей. Поднявшись на задние лапки, зверёк внимательно вглядывается в окно, после чего начинает грызть подоконник.

Фото из архива автора

Нас разделяют только оконные стёкла, не будь которых, я бы не удержался, чтобы не потрепать шалуна за длинные уши. С силой ударяю по подоконнику кулаком, и заяц ошалело бросается наутёк. Больше этой ночью заяц-шалун к избушке не подходил. Конечно, не шалость заставила зайца, пренебрегая опасностью, приближаться к человеческому жилью. Дело в том, что несколько лет назад хозяин этой избушки, чтобы предотвратить замерзание стёкол в зимнее время, насыпал между рамами поваренной соли. Растворившись, соль пропитала подоконник и даже стену. Это и привлекает сюда испытывающих острую потребность в минеральных солях зверьков.

Надо сказать, что этому приюту работников заповедника лесные обитатели заповедного леса почему-то уделяют повышенное внимание. Несколько лет назад избушку эту не раз посещал барсук. Забравшись в зимовье, зверёк особый интерес проявил к продуктам питания, а однажды умудрился перевернуть даже стол, на котором они хранились. В другой раз хозяин зимовья обнаружил в этих апартаментах целый выводок колонков, устроивших пир у обнаруженной ими куриной тушки.

Уж такие нравы у жителей заповедного леса.

 

Побирушка

Стоило мне только зайти в зимовье, как у ног появилась и стала доверчиво копошиться крохотная, размером со сливу, зверушка. Чтобы не наступить на неё, пришлось соблюдать осторожность. Моя дружба с бурозубкой началась после того, как я достал её, сильно ослабевшую, из ведра, куда она ухитрилась попасть в поисках корма. Хорошо ещё, что воды в ведре не было, а то не миновать бы ей беды. Подкрепив бурозубку кусочками мяса, я дал ей свободу.

Вскоре она вновь появилась в зимовье, давая понять, что успела проголодаться. После повторного угощения она стала наведываться очень часто, не брезгуя даже хлебными крошками. Всегда сгорбленная, одетая в бархатистую, тёмного цвета шубёнку, она показалась мне похожей на бойкую старушку-побирушку, которую я знал раньше. И повадки у неё оказались такими же. Уморительно шевеля длинным, похожим на хоботок носиком, любит побирушка покопаться в разном хламе. Вот поволокла под пол красочную обёртку от конфетки: в хозяйстве всё пригодится! Вернувшись, загремела косточкой, которую с трудом протиснула в щель между досками.

Живёт побирушка «этажом» ниже. Для зверушки такого размера пространство под полом – целый дворец. Приходится только удивляться её способности ориентироваться в этих лишённых света хоромах. Схватив хлебную крошку, она быстро исчезает под полом, чтобы в следующую минуту появиться у противоположной стены помещения. В отличие от проживавших здесь раньше мышей и полёвок, побирушка не забирается в поисках корма на стол, а терпеливо ждёт, пока её угостят. Вот и сейчас, пока я пишу эти строки, из-под пола у печки доносится тихое попискивание. Видно, в гости зовёт меня. «Из-за печи не лепечут, – смеясь, отвечаю я, – ты уж лучше сама приходи». Вот так и коротали мы с ней не раз длинные зимние вечера.

 

Храбрая бурозубка

Однажды во время колки дров для зимовья обратил я внимание на копошившуюся у моих ног бурозубку, одетую в бархатную, чёрно-бурого цвета шубку. В отличие от мышей, бурозубки питаются насекомыми, улитками и червями. Это и привлекло сюда землеройку, как ещё принято называть этих насекомоядных зверьков.

При расколе еловых чурок из-под отслоившейся коры выпадают личинки жуков-короедов и прочая мелкая живность. Все они становятся добычей храброй бурозубки. Её не пугают гулкие удары топора и треск раскалываемых поленьев. Стоит только на минуту прекратить работу, как она тут же начинает рыться в древесном хламе. Я бросаю зверушке жирную личинку чёрного усача, которую она с жадностью съедает.

Вот из трещины одного из поленьев выскочила прятавшаяся ящерица. Судя по оранжевой окраске брюшка, это крупный и вполне взрослый самец. Из-за прохладной погоды движения рептилии довольно вялы. Этим тут же воспользовалась бурозубка, смело атаковав ящерицу. Извиваясь, та отбрасывает от себя нападавшую бурозубку, но она нападает вновь и вновь, пытаясь вцепиться зубами в шею рептилии. Это не удаётся, и тогда бурозубка вцепилась в хвост убегающей ящерицы. Произошло то, что и должно было произойти. Хвост, извиваясь, остаётся в зубах бурозубки. Оставив на съедение часть своего тела, выродившийся представитель некогда грозного племени динозавров находит спасение в кустах. Главное – спасти голову, а хвост вырастет новый, и не беда, что короче.

Держа в зубах извивающуюся добычу, землеройка скрывается в поленнице дров. Закусив равным длине её тела хвостиком, землеройка тут же вернулась на поиски новой добычи. В сутки бурозубка съедает количество корма в несколько раз превышающее её собственный вес. Достаточно всего несколько часов воздержания от пищи, и может наступить смерть. Так велика скорость обмена веществ в этом крохотном тельце.

У нас на Среднем Урале обитает несколько видов бурозубок. Самая маленькая из них – крохотная – имеет вес не более четырёх граммов.

Это предел существования для теплокровных животных, ниже которого их жизнь уже невозможна. Поэтому представители этого вечно голодного племени в поисках пищи буквально перерывают лесную подстилку, проникая в самые узкие щели.

Однажды такая зверюга проникла в отверстие рожка, хранившегося в зимовье чайника, и там погибла. Обнаружено это было в момент чаепития.

…Я снова бросаю зверьку личинку елового усача. Это уже в качестве награды за храбрость.

 

Золотое руно

Задув лампу, долго лежу, прислушиваясь к шуму ветра в кронах окружающих избушку деревьев, и засыпаю, убаюканный этим шумом. Ночью меня разбудила звенящая тишина. Выйдя на улицу, замираю, поражённый красотой и величием звёздного неба. Как необычно ярки сегодня звёзды! С благоговейным восторгом всматриваюсь в величайшую картину Вселенной. Такое увидеть можно только здесь, вдали от разливов огней больших городов с их дымным покровом. Взор блуждает в туманных вихрях Млечного пути, ловит колючий свет далёких созвездий.

Каким ничтожным кажется человек в сравнении с бесконечностью пространства и времени. Да существую ли я вообще, если так мал и ничтожен? Картина Мира не раз вносила смятения в умы даже великих людей. «Со всех сторон я вижу одни лишь бесконечности, среди которых я – не более, чем атом и тень, существующая как мимолётное, неповторимое мгновение» – высказал свою мысль Паскаль при виде картины Вселенной. Своим знаменитым – «Когито, эрго сум – я мыслю, следовательно, существую» – развеял сомнения Р. Декарт.

Человек и его мысль – высшее проявление материи. Реальность моего бытия подтвердил «космический» холод. Я снова в тепле избушки, но спать уже не хотелось. Греки утверждают, что поэзия рождается от удивления. Наверное, это так. В тусклом свете керосиновой лампы на лист бумаги ложатся слова:

Главное, наверное, не в том, каким получится стих, а в том, что увиденное вызывает потребность мыслить, чувствовать, познавать и писать.

Согревшись, снова иду на улицу. Золотое руно созвездий уже поблекло. Значит, скоро рассвет. Пройдёт час-другой, и солнечные лучи вторгнутся в верхние слои атмосферы, предрекая нам новый день. На востоке появилась светящаяся точка, которая, быстро двигаясь, прорезает небесную сферу. Спутник! Провожаю взором космический аппарат и чувствую, как эта крохотная точка невидимыми нитями крепко связывает меня с человеческим родом. Теперь я чувствую себя членом огромного космического экипажа планеты Земля, главной задачей которого, теперь и всегда, будет сохранение систем жизнеобеспечения нашего общего корабля, от которых зависит жизнь всех людей и народов.

 

Чёртова дудка

Даже в самую благодатную пору цветения кипрея места эти мало радуют взор. Здесь, на водоразделе бывших таёжных речек Шишима, Кутьи и Сакальи, на месте сведённых человеком богатых лесов, на многие километры простирается кладбище леса, уныло торчат сухие скелеты многовековых, оставленных лесорубами кедров, чернеют, широко раскинув щупальца-корни, похожие на исполинских осьминогов, кедровые выворотни.

Пожары и ветер довершили здесь гибель уральской тайги.

Чувство безысходной тоски вызывает у меня эта картина глубокой осенью и зимой, когда ничто, кроме шелеста сухих стеблей иван-чая да вейника, не нарушает здесь могильной тишины. Всё живое старательно обходит это гиблое место. Только однажды услышал я какие-то завывания и свист, похожие на песни вьюги в печной трубе. Шли они, оказывается, от сухостойного, с обломанной вершиной кедра, в стволе которого желна проделала несколько отверстий, превратив, таким образом, пустотелый пень в гигантскую свирель. Стоит только подуть сильному ветру, как эта «чёртова дудка» начинает завывать.

Невольно подумалось: леший, наверное, с помощью этой дудки оплакивает своё погубленное Берендеево царство.

 

После бури

Утром над заснеженным лесом поднялись, похожие на дым от огромных костров, снежные вихри – предвестники начавшейся непогоды. К полудню уже вовсю бушевал буран. Напор ветра всё нарастал. Словно гигантские травы, гнулись под его ударами огромные ели и пихты. Сурово и грозно шумел разбуженный бурей лес. Иногда деревья ломались, заглушая своим падением шум бури. Сквозь белую мглу дьявольской круговерти с трудом различалась путеводная просека. Снежная пыль застилала глаза и мешала дышать. Кажется, всё живое должна погубить эта белая мгла. Почти двое суток бушевала пурга, засыпав толстым слоем снега все следы лесных обитателей.

В полночь меня разбудила звенящая тишина. Выйдя из зимовья, я долго стоял в надежде услышать хотя бы слабые звуки. Тишина спящего зимнего леса описанию не поддаётся, ведь уровень его шума принят за нулевую отметку. Апельсиновой долькой висит над лесом серпик ущербной луны. Вспоминаются слова русского поэта Валерия Брюсова:

Одиночество мне тоже не в тягость. Наверное, в жизни каждого человека есть часы, когда ему хочется быть с самим собой. Кроме того, у меня есть лучший друг – книга. Книга водила меня по джунглям Калимантана и Амазонки, возносила к вершинам Тибета, удивляла красотой водопадов Виктории и Ниагары, учила любить и понимать природу. Книга приобщала меня к тайнам теории относительности А. Эйнштейна и новейшей концепции тектоники плит. Она вселила в меня твёрдую веру в торжество справедливости. Разве можно перечислить всё, что даёт нам книга? Однако пора и на отдых – утром предстоит трудный и долгий путь. Ещё долго лежу я, не в силах уснуть, и отблески пламени от горящих в печурке дров мечутся по стенам зимовья. А в лесу, за стенами моего зимовья, продолжается своя, ночная жизнь.

У опушки из снега под ёлочкой поднялся заяц-беляк. Потянулся, разминая отёкшие от долгого сидения лапки, и давай «вышивать» белое полотно поляны затейливой вязью следов.

Из дупла в стволе сухостойного кедра появилась любопытная мордочка лесной куницы. Осмотрелась по сторонам и решила – пора на охоту. Жалко, конечно, оставлять тёплую постель, но голод не тётка. Тёмной змейкой спустился пушистый зверёк к середине ствола и сильным толчком перебросил себя на соседнюю пихту. Пройдя «верхом» с десяток деревьев, спустилась куничка на снег и начала «строчить», оставляя за собой двойную стёжку.

Вблизи опушки уловила она волнующий запах жертвы. Где-то рядом под снегом спал рябчик. Словно стальная пружина напряглось тело зверька, готовое в любое мгновение взметнуться в смертельном прыжке. Тихо, очень тихо кралась по снегу куница, но дремавший под снегом рябчик всё же услышал её. В страхе взметнулся он вверх, пробив телом слой снега. Совсем немного запоздала куничка – подвёл осевший от толчка снег под задними лапками. Долго стояла ошеломлённая неудачей куничка, крепко держа острыми зубками вырванное у рябчика пёстрое пёрышко. Кормившийся в другом конце поляны беляк ошалело бросился в лес.

Утро выдалось тихим и светлым. Подобрав на снегу пёстрое пёрышко, положил я его в записную книжку. Напрасно так злобно бушевала пурга – жизнь продолжается.

 

В снежном плену

Весна в том году выдалась затяжной. Несмотря на то, что шла третья декада апреля, в лесу лежал сплошной снежный покров. Циклоны, один за другим, наведывались в наши края, неся мокрый снег, а за ними приходили похолодания, когда температура падала до минус десяти градусов, так было и на этот раз, когда на поверхности снега образовался такой крепкий наст, который выдерживал даже лося. В этих условиях мне захотелось побывать в своём зимовье, расположенном в кв. 84 Висимского государственного заповедника, где я работал тогда инспектором по охране природы. Благодаря крепкому насту я отказался от лыж и, преодолев 15-километровый маршрут, пришёл в зимовье, как по асфальту.

Зимовье, где я базировался, располагалось на западном склоне водораздельного кряжа Уральского хребта под пологом первобытного леса из пихты, елей и кедров. Представляло оно из себя бревенчатый дом с печью кирпичной кладки и могло свободно вместить на отдых 10-12 человек. Летом сюда часто наведывались научные сотрудники, зимой же, кроме меня, сюда никто не приходил. Попасть сюда можно было только пешком или на лыжах. Мне нравилось здесь бывать. Ночами мне не раз приходилось слышать здесь вой волков, а днём прямо из окна наблюдать кормившихся на ивах рябчиков. Ветры наметали у стен зимовья такие сугробы, что по ним можно было подниматься на крышу. Сюда не раз залезали зайцы, а в снегу на крыше не раз ночевали рябчики. Не менее интересно было и летом. Отсюда я регулярно выходил на охрану закреплённой за мною заповедной территории. Впрочем, браконьеры никогда сюда не наведывались. На этот раз я планировал здесь долго не задерживаться. Утром следующего дня я должен был возвращаться домой.

Среди ночи я услышал звон капели и сразу же понял, в каком нелепом положении оказался. Здесь, в горных лесах, глубина снежного покрова в конце зимы постоянно превышает метровую отметку. Передвигаться по такому снегу практически невозможно, не имея лыж. Утром я убедился, что наст исчез. Вместо лыж я решил использовать две горбылины, прикрепив к ним в качестве креплений куски брезента, и двинулся в путь. С первых шагов я понял, какие трудности мне предстоит преодолеть.

Мои импровизированные лыжи уходили под снег и вставали на дыбы. При этом я проваливался в снег по пояс. Чаще всего одна из моих конечностей оставалась на поверхности, тогда как вторая глубоко тонула. Поставив на поверхность снега эти доски, я заползал на них и снова пытался двигаться дальше. О возвращении в зимовье я не хотел и думать. К довершению всех этих неприятностей одна из моих «лыж» переломилась пополам. И всё же, после нескольких часов таких кувырканий, я приблизился к водоразделу хребта на так называемой Шайтанской дороге. Раньше эта дорога имела очень большое значение. Всю зиму по ней шли обозы с чугуном и железом от Верхнетагильского чугуноплавильного и железоделательного демидовского завода в село Шайтанка, где чугун и железо грузилось на барки, которые с паводковыми водами караванами отправлялись по Чусовой, Каме и Волге в Центральную Россию. Сейчас этой дорогой иногда пользуются лесозаготовители, а село Шайтанка стало селом Чусовским. Из-за очень глубокого снега в конце зимы сюда избегают заходить даже лоси на своих «ходулях». Недалеко от перевала мой путь пересекла свежевырытая в снегу траншея. В таком же положении оказался и медведь, который спешил на южный склон горы, где снежный покров значительно ниже. Совершая прыжки в нужном направлении, косолапый плюхался в снег и приминал его. «Вот балбес», – подумал я. – «Что, не мог сделать это по насту?». То, что в снежном плену оказался не я один, меня даже обрадовало.

Избушка в охранной зоне заповедника. Фото из архива автора

С этим географическим пунктом связано одно интересное, известное мне событие. Здесь одно время на стволе одного из деревьев висели установленные туристами указатели «Европа-Азия». Сейчас их нет. Куда и почему исчезли эти указатели, я и хочу ознакомить читателя. Работал в то время у нас в заповеднике лесником некий Токарев Владимир Иванович, который слыл известным мастером сквернословия. Получалось это у него отменно, скороговоркой. Бывало, выедет он рано утром на двух запряженных в сенокосилку лошадках косить на лугу сено. И тогда далеко по лесу разносятся его ораторские выступления. В обычном общении с людьми Владимир Иванович был молчалив, так как с трудом подбирал необходимые для выражения своих мыслей слова. Здесь же, на лугу, это был совсем другой человек.

Однажды летом нам пришлось вести работы по очистке от завалов южной границы заповедника. Токарев же на лошадке помогал нам в доставке к месту работы бензопилы и топлива к ней. Окончив вечером работу, мы напрямую по тропе пересекли эту гору и спустились к зимовью кв. 115, находящемуся на восточном склоне водораздельного кряжа. Для лучшего удобства мы посоветовали Токареву воспользоваться для этого Шайтанской дорогой, подробно рассказав ему, как это сделать. Прибыв в зимовье, мы приготовили ужин и расположились на отдых. Темнело, но Токарев всё не появлялся, что вызывало у нас беспокойство. Периодически один из нас выходил на улицу и прислушивался, не послышится ли голос заблудившегося товарища по работе. Всё было тихо. Уже ночью мы проснулись от громкого крика и нецензурной брани. «Что, хотели, чтобы я в Азию попал?», – кричал Токарев. – «Это хорошо, что вовремя увидел аншлаг на границе!». Он угрожал жалобами на нас начальству.

Оказалось, что ещё вечером Токарев на лошадке поднялся на перевал и увидел эти географические указатели. Переступать границу Азии он, конечно, не решился и до нас добирался кружным путем. Мы пытались убедить Токарева в том, что ничего страшного не было, что он и сам давным-давно живёт в Азии. «Что, за дурака посчитали? Да? Что, думали, что я не знаю, что живу на Урале?», – кипятился Токарев, сопровождая свои доводы нецензурной бранью. Наконец, нам, кажется, удалось убедить Токарева в том, что живёт он в Азии. Рано утром, когда все ещё спали, Токарев оседлал лошадку и поднялся на перевал. Сорвав указатели, он спрятал их в лесу. Чтоб никаких Азий и Европ здесь больше не было. Ни к чему они здесь – решил Токарев.

Вспоминая эту историю, я, несмотря на сильную усталость, засмеялся. На восточном склоне горы глубина снежного покрова была значительно ниже. Продвинувшись на восток несколько сот метров, я стал обходиться без досок, хотя снег был выше колен. В одном месте я заметил на поверхности снега похожий на головку гриба какой-то предмет. Им оказалось яйцо рябчика. Из-за затяжной весны рябушка была вынуждена снести яичко прямо в снег. Я забрал его для коллекции. К вечеру я спустился с хребта. Громко свистел поползень, сообщая всем, что вернулась весна. «Это я без тебя вижу» – подумал я, наблюдая появившиеся проталины и ручейки. Несмотря на сильную усталость, чувствовал себя счастливым. Меня радовало избавление от снежного плена и возвращение весны.

 

Весенняя гроза

Весна в тот год выдалась на редкость жаркой и сухой. Все с нетерпением ждали дождя. В лесах создалась высокая пожарная опасность, и нам, лесникам, приходилось часто бывать в лесу. Однажды, после дежурства в своем обходе, вернулся я в зимовье, затерявшееся в глубине первобытного леса. Вечер был тихим и тёплым. Смеркалось. С призывным хорканьем протянул первый вальдшнеп. В темноте ельников, монотонно свистя, вот уже в тысячный раз повторил свою клятву любви и весне пёстрый дрозд. Закрылись и поникли, отходя ко сну, белоснежные венчики анемонов. Было светло, и спать совсем не хотелось. Я сижу, прислушиваясь к звукам весеннего леса.

Вдали раскатисто громыхнуло. Потом ещё и ещё. Чёрная грозовая туча быстро закрыла небо, и стало необычно темно. Всё озарила яркая вспышка молнии. С вершины сухостойного дерева снопом посыпались искры. Тут же на землю с шумом обрушился долгожданный, по-летнему тёплый ливень. Словно на экране гигантского кинематографа, на фоне чёрного неба, в мерцающем свете электрических разрядов то появляется, то исчезает зубчатая стена леса. Удары грома следуют один за другим.

Уже находясь в избушке, сквозь шум взбунтовавшейся стихии услышал я звуки знакомой мелодии. Рядом в лесу кто-то пел. Однако стоило мне открыть двери зимовья, как песня прекратилась. «Наверное, показалось», – подумал я, закрывая двери. Кто же будет петь в такое время? Песня возобновилась. Теперь я отчётливо слышу голос поющей женщины. Я выхожу из зимовья и опять ничего, кроме шума дождя. «Наваждение какое-то», – думаю я, ощущая неприятное чувство беспокойства. Хлопнув дверью, жду появления таинственной незнакомки. Вот песня повторилась опять. Осторожно, стараясь не выдать себя, иду на сближение с поющей «сиреной». Сверкает молния, и в её фиолетовом свете я вижу фигурку девушки. Она стоит ко мне боком, склонив голову, расчёсывает длинные волосы. Нет, это не лесная нимфа, совершающая прогулки по ночному, озаряемому вспышками молний лесу, а выпускница Казанского университета, фенолог Ляйсан Магданова.

Девушка не видит меня и продолжает приводить себя в порядок после трудного перехода. Осторожно возвращаюсь в зимовье и жду её появления. Входит Ляйсан, принеся с собою свежий запах весны и дождя.

– Как же нашла ты сюда дорогу в такую темень? – спрашиваю я девушку.

– А разве молнии плохо освещают дорогу? – отвечает она вопросом на мой вопрос.

Вскоре гром гремел уже далеко. Небо очистилось, и вновь продолжил свои бесконечные свисты пёстрый дрозд. Мы сидим у костра и пьём горячий пахнущий дымом чай.

– Что означает в переводе твоё имя, Ляйсан, – спрашиваю я её.

– Весенняя гроза, – без тени смущения отвечает она.

Ляйсан Назимовна Магданова, младший научный сотрудник заповедника, фенолог. Фото из архива автора

– Значит всё, что произошло этой ночью, связано с твоим появлением?

– Возможно и так, – смеясь, отвечает Ляйсан.

Я смотрю на строгий профиль смуглого девичьего лица, обрамлённого густой шапкой тёмных и ещё влажных от дождя волос, на смелый размах её узких и чёрных, как смоль, бровей. Я подумал о том, что, наверное, счастлив будет тот человек, которому суждено «сгореть в пламени этой грозы».

Всё лето прожила Ляйсан в этом зимовье, собирая разнообразный фенологический материал. Оказалось, что кроме смелости девушка обладает большой любознательностью, трудолюбием, целеустремлённостью и любовью ко всему живому. Она не раз признавалась мне в том, что ощущает физическую и душевную боль при виде гибнущих животных и растений. Однажды она стыдила лесника за то, что тот, проходя по тропе, сломал помешавшую ему веточку. «Разве дерево виновато в том, что не могло уступить Вам дорогу?», – возмущённо говорила она. Как-то в её присутствии я машинально сорвал крохотный стебелёк кислички. Я и теперь помню, сколько немого укора увидел тогда в глазах этой девушки.

Случилось так, что трагически погибли родители девушки, оставив на её попечение несовершеннолетних сестёр и братьев. Пришлось бросить научную практику и уехать учительствовать в родную деревню.

Недавно, во время зимних каникул, Ляйсан вновь побывала в зимовье. Мы снова пьём горячий, пахнущий дымом чай и вспоминаем былое.

– Очень уж захотелось вновь повидать эти, ставшие для меня родными, леса, – говорит Ляйсан с лёгким оттенком грусти.

И мне показалось, что в это мгновение я увидел в её глазах отблеск той отгремевшей грозы.

Трудно сказать, как сложится жизнь девушки с этим поэтическим именем. Одно несомненно: хорошей учительницей будет Ляйсан, ведь детям так нужны уроки смелости и добра.

 

Иностранец в зимовье

Встречей с иностранцами сейчас никого уже не удивить. Недавно Висимский государственный заповедник, что на Среднем Урале, с познавательной целью посетил гражданин Дании Вильсон. Любознательный иностранец успел побывать в нескольких заповедниках нашей страны и научился неплохо объясняться по-русски.

В одном из зимовий иностранец услужливо предложил леснику заповедника использовать для приготовления ужина имевшиеся у него мясные концентраты. Поблагодарив гостя, хозяин зимовья посоветовал «захреначить» в суп привезённое им мясо. Правда, леснику пришлось долго объяснять иностранцу значение нового для него слова, но зато суп удался на славу.

Посетив гальюн и приняв там позу сидящей на насесте курицы, заморский гость увидел перед собою большую стопу газет и журналов, что ошибочно пояснил излишней политизацией русского общества. Об истинном предназначении всей этой макулатуры он догадался только тогда, когда почувствовал острую потребность в туалетной бумаге.

«Какой звери водятся этот лес?» – живо интересуется иностранец. «Медведь, волк, лось водятся», – перечисляет лесник знакомых ему зверей. «Что такой лось?» – пытается уточнить иностранец. «Сохатый значит», – пояснял лесник. Но и это слово оказалось гостю непонятным. Тогда лесник, изобразив растопыренными пальцами рук рога, громко рявкает и бьёт ногами о землю, пытаясь скопировать поведение ревущего во время гона сохатого, чем привёл иностранца в неописуемый восторг. Своё представление он дополнил словами: «Большая такая корова». Слово корова гостю оказалось знакомым, и он несколько раз повторил: «Лесной корова». Теперь для него многое стало понятным.

«А как у вас там в Дании с работёнкой для лесников?» – в свою очередь спрашивает лесник. Вильсон долго объясняет леснику, как престижна у них эта работа, как трудно её получить и как долго надо учиться. «А у нас платят гроши, потому иногда лесниками работают даже шарамыги», – поясняет гостю лесник. «Что такой гроши? Что такой шарамыги?» – интересуется гость. Если значение слова «гроши» удалось объяснить довольно быстро, то со словом «шарамыги» пришлось повозиться. В поисках синонима лесник назвал слова: шантропа, бичи, разгильдяи, алкаши и др. Понимание пришло только тогда, когда лесник произнес слово «бомж». «Бомж, бомж!» – завопил обрадованный иностранец, хлопая лесника по плечу.

Вечером, блаженно растянувшись на нарах, заморский гость мысленно подводил итоги минувшего дня. День, по его мнению, прошёл очень удачно. В его записной книжке появился добрый десяток неизвестных ему ранее русских слов, которых нет ни в одном словаре. А главное – он узнал о существовании в уральских лесах лесной коровы.

 

Знаю, там меня ждут

В горной части Висимского заповедника глубина снежного покрова достигла 80 сантиметров, а впереди ещё и снегопады, и снежные бури. Тишину зимнего леса всё чаще нарушает треск падающих от непомерной тяжести снега деревьев. Согбенные белой ношей молодые ели и пихточки похожи на сказочных монстров. Красота зимнего леса омрачается сознанием того, что не все эти деревца выдержат тяжёлое испытание на прочность. Из-за полного отсутствия семян хвойных особенно в бедственном положении оказались многие пернатые обитатели леса.

Пробираясь на лыжах сквозь завалы деревьев, спешу туда, где в таёжной глуши затерялось моё зимовье. Знаю, там меня сейчас ждут. А вот и придавленная снегом избушка. На снегу, под навесом, где находится «пункт помощи голодающим», множество птичьих следов. Была здесь и белочка, и даже заяц.

Поползень Сенька приветствует моё появление торопливыми свистами. Порхая вокруг меня, Сенька ждёт угощения. Увидев в руке маленькие кусочки сала, возбуждённая птичка как под гипнозом приближается к ним ползком. Очень уж метко окрестили эту птичку в народе. Я отвожу руку, и теперь, чтобы достать сало, Сеньке придётся садиться на ладонь. Птичка без колебаний прыгает мне на руку. Как цепки и холодны лапки у этой птахи! От неожиданности я даже руку отдёрнул.

Но вот кормушка наполнена, и Сенька первым приступил к трапезе. Подлиза и жадина, он опять использовал дружбу в корыстных целях. Быстро насытившись, тут же приступил к заготовке провизии впрок, стремясь припрятать для себя содержимое всей кормушки. Крошки и зёрнышки он сноровисто прячет в щели на стенах зимовья. Рядом бесшумно мелькнула нарядная сойка. Эта красивая дама, как и сорока, от рождения предрасположена к клептомании. Брать пищу в присутствии человека она не решится. Ей дорого таинство кражи. Я прячусь за деревья, и осторожная птица, воровато озираясь, схватила хлебную корку и стремительно улетела.

У избушки в охранной зоне заповедника. Слева – помощник лесничего Верхнетагильского лесничества А. Галкин. Фото из архива автора

Прошлой весной эта самая сойка в считанные минуты утянула у нас десяток отловленных для научных исследований полёвок, которых доверчивый лаборант неосмотрительно оставил у зимовья. Владелец дохлых мышей подозревал в краже меня, пока пернатая воровка не была уличена.

У кормушки появились представители голодного племени лесных синиц. Почти все московки, гаички и пухляки из-за бескормицы откочевали в другие места. Благодаря подкормке, с десяток этих милых пичуг остались здесь зимовать. Птички бойко расклёвывают успевшие замёрзнуть крошки хлеба и зёрнышки. Уже находясь в домике, услышал шорох от пробежавшей к кормушке белочки.

Несмотря на бедственное положение, в котором оказались обитатели заповедника, находятся люди, которые помощь человека птицам считают не только излишней, но и вредной. С их точки зрения, такое содействие оказывает отрицательное влияние на биоценозы. Право на жизнь лесные обитатели должны отстаивать, мол, без поддержки человека. Но разве ещё сохранились на нашей планете биоценозы, свободные от антропогенного влияния? Разве, вырубая леса, осушая болота, загрязняя озёра и реки, мы не лишаем их обитателей права на жизнь? Разве не исчезают с лица земли всё новые и новые виды растений и животных?

Следуя логике этих людей, нам давно пора отказаться от помощи тем, кого постигли стихийные бедствия. Тот, кто считает сострадание и милосердие к попавшим в беду животным излишним, тот не проявит истинной любви и милосердия к людям.

 

Линия обороны

Стою у границы лесного массива, ровная линия которого протянулась до самого горизонта. Справа, словно гигантские белые волны, вздыбились заснеженные, лишённые леса гряды холмов, с тёмными пятнами чудом сохранившихся деревьев. Разгулявшийся на бескрайних вырубках западный ветер, встретив на своём пути стену леса, бросается на неё с неистовой яростью. Ветер раскачивает вершины деревьев, ломая ветви, врывается в глубину лесного массива и тут замирает, не в силах преодолеть сопротивление зелёного воинства. Здесь, вдоль опушки, проходит главная линия лесной обороны.

Словно после великой сечи, лес завален телами поверженных лесных исполинов. Выросшие в глубине леса деревья, оказавшись теперь на передней линии обороны, гибнут здесь и от «кавалерийских наскоков» ветров и от иссушающего дыхания летнего зноя. Но вот уж поднялась на опушке плотная поросль молодых ёлочек, которые спешат заменить погибших в борьбе со стихией зелёных витязей. Лес глухо шумит. Сквозь похожий на рокот прибоя шум доносятся жалобные скрипы и стоны. Это тоже голос нашего леса.

Русский человек не может не любить леса. Вся история становления и развития нашей нации тесно связана с ним. Лес давал приют нашим предкам. Своим теплом он согревал их жилища, кормил, одевал и лечил. А сколько раз он укрывал их в лихие годины, наводя страх на врагов? Поэты воспевают лес в стихах и поэмах. О нём пишут, его изучают, но всё это не мешает нам губить и грабить его. Лес, способный сдерживать натиск стихий, оказался беспомощным перед натиском техники. Здесь, на этих вырубках, я видел нелепый плакат, призывающий к сверхплановой заготовке древесины, так хорошо отражающий психологию тех, для кого лес это только сырьё.

Но лес это не только сырьё. Это наш друг и союзник. Его линия обороны – это и наша линия обороны против голода и болезней, против засухи и наводнений, против ветровой и водной эрозии почвы. Он дарит нам чистый воздух и даёт огромное эстетическое наслаждение. Кого не радуют запахи хвои, пение птиц и журчание ручьёв, яркие краски цветов? Человек будет счастлив до тех пор, пока держатся на Земле его зелёные бастионы. Я смотрел на бушующий в белой пене метелей «зелёный прибой» и думал о том, куда в будущем сдвинется эта линия лесной «обороны», от которой так зависит судьба человека.

В квартале 84 заповедника. Фото из архива автора

Рейд на юг охранной зоны заповедника, 1989 год. Слева направо: А. Галкин, С. Зорков (лесничий Верхнетагильского лесничества), В. Шевелёв (лесник заповедника), А. Пискунов. Фото О. Заржецкого

Деревня Большие Галашки, сер. 1980-х гг. Слева направо: А. Пискунов, А. Галкин, В. Сысоев (сначала лесник, позже – таксидермист заповедника). Фото В. Назарова

Избушка на горе Лубной в охранной зоне заповедника. В центре – В. Воронов (лесник заповедника). Фото из архива автора

Под ЛЭП в охранной зоне заповедника. Слева – А. Галкин. Фото из архива автора

А. Галкин влезает на огромную сосну за мёдом из колоды. Фото В. Назарова

В заповеднике, сер. 1980-х гг. Слева направо: А. Пискунов, В. Назаров, А. Зайцев (сначала пожарный сторож, после – лесник заповедника). Фото из архива автора

Деревня Большие Галашки, сер. 1980-х гг. Слева направо: директор заповедника А. Мишин, заместитель директора по научно-исследовательской работе Ю. Марин, А. Пискунов. Фото В. Назарова

В квартале 84 заповедника. Слева – А. Зайцев. Фото В. Назарова

Улита Ивановна Комарова (лесник заповедника, неоднократно исполняла обязанности лесничего Сулёмского лесничества). Фото В. Назарова

Деревня Большие Галашки. У конторы Сулёмского лесничества заповедника, сер. 1980-х гг. Слева направо: О. Заржецкий (лесник заповедника), У. Комарова, А. Пискунов, А. Дегтярёв (лесничий Сулёмского лесничества). Фото В. Назарова

Ветровал 1995 года в заповеднике. Фото Ю. Марина

Серая мухоловка. Фото В. Захарова

Клёст-еловик. Фото Е. Попова

Синица московка. Фото Н. Беляевой

Дятел поработал! Фото В. Назарова Фото И. Вурдовой

Желна за работой. Фото Р. Сибгатуллина

Фото Н. Беляевой

На вершине горы Шабур. Фото П. Исакова

Знак «Европа-Азия» на Карпушихинской дороге. Фото П. Исакова

Летяга. Фото Е. Попова

Белка. Фото С. Мещерягиной

Бурозубка. Фото С. Мещерягиной

Сойка. Фото Е. Попова

Поползень. Фото Е. Попова

Лесная избушка. Фото из архива А. Пискунова

В зимнем лесу. Фото В. Захарова

Большая лесная перламутровка. Фото С. Чумакова

У сосны-великана. Фото В. Назарова