Из дневник Славика

Птицы, с которыми познакомился впервые:

Зарянка – маленькая, с оранжевой грудкой, молчаливая, не боязливая. Любит наблюдать за грибниками.

Чомга – шея у нее, как будто зверек с белым животиком стал на задние лапки. День и ночь сидит на воде на середине озера или ныряет.

Камышница. Как большой черный цыпленок. Ходит по травинкам над водой и постоянно кивает головой и постреливает вверх коротким хвостиком. Сзади два белых пятна.

Желтая трясогузка. Эта тоже дергает постоянно хвостом, но он у нее длинный.

Желна. Видел ее огромное дупло и щепки, оставшиеся после строительства. Такие долотом не сразу отколешь.

Глухарь. Только пер. Большое, черное с белыми пятнышками.

Зимородок. Светится голубой звездочкой.

Вяхирь. У него белое колечко на шее, но не замкнутое.

Птицы, которых видел: ворона, грач, галка, ворон, сорока, чайка озерная, чомга. большая синица, кряква, чирки, цапля серая, поползень, лунь, зяблик, гаичка, дятел пестрый, аист, сойка, горлинка, ласточка деревенская, вяхирь. Чибис. Ополовник, камышница, трясогузка белая, трясогузка желтая…

Из дневника отца

Заварил букет кипрея. Есть кое-какой аромат медовый, но больше привкуса и запаха зеленой травы. Обязательно сушить для чая. Попробовать сушить после ферментации, как некогда делали из него капорский чай.

Из дневника дяди Пети

Сидел тихо с удочками. Шорох возле тростника… Выпрыгивает горностай. Сам коричневый, брюшко белое. Прыгнет разочек, станет на задние лапки, посмотрит на меня, прыгает дальше. Но все же раздумал приблизиться, или не заинтересовал я его. Повернулся и ускакал в тростник.

Утро выдалось серое, тихое.

– Не клевая погода, – определил Славик.

Дядя Петя не согласился. Ему нравилось утро. И отец был доволен.

– Самая грибная погодка. При солнце как-то неинтересно грибы собирать и трудно.

– Почему? – удивился Славик.

– Трудно заметить среди солнечных зайчиков. Идешь за грибами?

Славик не возражал.

Знакомой просекой они прошли на запад. Там, где начиналась вырубка, они свернули и пошли по сосняку. Славик давно приметил, если в сосняке попадается береза, отмеченная на земле желтыми листиками, появляется шанс найти съедобный гриб, а то и несколько. Больше других радовал черненький с мохнатой серой ножкой подберезовик. В первый миг казался он издали боровиком, но стоило ступить шаг в его сторону, как становилось ясно, что до боровика ему далеко, не хватает ни вида. Ни осанки. Здесь же частенько лежали правильные розовые кружочки волнушек, красивых и малоценных в глазах Славика грибов. Отец так не считал. Варил их отдельно, сливал воду, подсаливал и начинал хвалить. Славику больше нравились черные грузди. Они были крепче волнушек, кололись под ножом, и после варки оставались хрустящими, мясистыми, а по цвету вообще становились роскошными: темно-фиолетовыми с вишневым оттенком. Все три гриба любили березы, по одиночке стоящие среди сосен.

Попадались здесь и сыроежки. Но эти росли везде, и трудно было определить их любимые деревья. Славик перестал срезать нежные сыроежки со светло-розовой кожицей. Они ломались в руках, в корзине же вообще превращались в труху. Остерегался брать и бледно-зеленые – слишком они походили цветом на зловещую бледную поганку. Зато с удовольствием брал редко встречающиеся желтые, большие и крепкие в виде перевернутой чашки, которые как будто покрасили плохой кистью разведенными водой лиловыми чернилами. Они чаще всего были без единой червоточины. Пластинки у них через некоторое время немного бурели.

Отец не торопился подходить к березам. Славик не мог понять, как он выбирает свой путь. Он и в чистом сосновом бору находил грибы: замшевые сверху зеленовато-желтые моховички, лисички, похожие на вырезанные из морковки конуса, которыми украшают заливное.

Отец искал боровики. Нашел всего один. Славик обшарил все вокруг, надеясь найти целое семейство, но впустую.

– Разве это грибы, – ворчал отец, – боровики, лисички – растут поодиночке, докатились… Раньше найдешь боровик, присядешь, а срезать не торопишься. Глядишь – второй, тритий неподалеку сидят. Компанейские грибы. А теперь каждый выживает в одиночку…

Славик первым увидел «грибника». Кто-то в темном пиджаке и белых штанах стоял впереди, плохо различимый среди скопления сосновых стволов. Славик насторожился. Людей они встречали не часто в этой глухой стороне леса. Отец подходил сзади. Славик направился к нему, кивнув в сторону незнакомца. Отец понял, остановился, стал пристально глядеть.

Славик тоже взглянул и оторопел. Теперь он отчетливо видел… лося. Безрогий высокий зверь смотрел на них и не двигался. Большие торчащие уши дергались во все стороны: наклонялись, поворачивались, останавливались.

– Не шевелись, – негромко сказал отец.

Лось явно тревожился, но никак не мог понять, где же опасность. Со своим плохим зрением людей он, возможно, принимал за деревья, но чуткие уши уловили подозрительные звуки, и теперь он прислушивался и втягивал воздух.

– Подойдем поближе, – снова негромко сказал отец и первым осторожно двинулся вперед. Славик не отставал.

Лось наконец почуял их. Замелькали среди серых стволов белые ноги. Он не убегал от них, он бежал по одному ему известной тропе, огибая подозрительное место. Красивый, большой, шоколадно-коричневый зверь с белыми ногами бежал легко, скорее летел над землей, ненадолго касаясь ее.

– Слушай, пап, – первым нарушил молчание Славик, – если бы мы захотели, то подкрались бы к нему совсем близко.

Они двинулись дальше.

– Вряд ли, – отозвался отец и остановился как вкопанный, выставив в сторону руку, загораживая путь Славику.

Славик мгновенно сообразил, что опять нужно затаиться. Впереди мог быть дятел на сосне, а то и опасность. Славик чувствовал, что он ведет себя совершенно не так, как среди людей в городе. За две недели жизни в лесу у него появилась осторожность, даже ходить он стал мягче, не хрустел лишний раз сучьями, не раздвигал с шумом ветки, ловко выискивал проходы среди бурелома.

На этот раз он не принял лося за человека. Как они сразу не заметили второго, стоящего шагов на десять дальше, осталось загадкой. Наверное, смотрели только на первого.

Сразу было видно, что этот крупнее и темнее. Ноги тоже белели на сером лесном фоне. И он вращал ушами, но как будто медленнее, степеннее. У него выше ушей торчали тонкие рожки.

Отец легонько свистнул.

Уши у лося двинулись и застыли. Наверняка он уловил звук и зафиксировал направление, но удирать не собирался, пока не разобрался, кто же там. В его монументальной неподвижности чувствовалась сила лесного зверя, способного постоять за себя.

Отец сложил нож углом и щелкнул, раскрывая вновь. Только после угрожающего металлического звука лось повернулся и, все сильнее выбрасывая вперед ноги, побежал по следу первого.

– Молодые, самочка и бычок, – сказал отец ласково. – Красавцы. Не подошли бы мы на выстрел… Хотя… Видишь, ветер дует на нас – не учуяли.

Славик хотел сказать, что ветра вообще нет, но вовремя спохватился. Наскреб в кармане щепотку сора и выпустил из пальцев перед собой. Легкая растительная труха, оставшаяся после таскания в кармане разных трав, полетела ему на штаны. Действительно, чуть заметный ветерок тянул в его сторону.

– Насколько я знаю, лосиха с лосенком может напасть на человека, – начал отец. – Но это весной, когда детеныш ее маленький. Может напасть рогач во время гона. Сослепу примет за соперника… Мирный зверь, а опасаться надо. Никто не любит, когда лезут нахально. Поди, знай, то ли просто поглядеть хотят, то ли обидеть. Бывали случаи, что заяц задними лапами распарывал живот незадачливому охотнику. Со всяким зверем следует вежливо обращаться. Увиделись – хорошо, мирно разойдитесь в разные стороны.

Отец любил назидательно порассуждать после каждого события. Славик молчал. У него перед глазами долго стояли белые мелькающие ноги, будто огромным циркулем быстро-быстро измеряли длину лесной тропинки.

– В таком лесу, где спокойно гуляют лоси, как не быть грибам, – вдруг сделал вывод отец и остановился. Они до сих пор шли рядом и на некоторое время забыли, что нужно искать грибы.

Сосняк кончился. Пологий бугор окружили березы. Волнушки лепились по кругу у подножья бугра. Они обошли странную лесную горку с двух сторон и срезали десятка два волнушек и столько же черных груздей.

Немного в стороне росли поганки. Славик и не заметил их сначала. Когда отец начал пристально смотреть под ноги, он понял, что его заинтересовали неведомые черные грибы. Славик подошел ближе. Грибы, похожие на узкие рюмочки на коротких ножках, выстроились неширокой длинной полосой.

Отец согнулся, срезал один грибок, понюхал, разломал на узкие полоски. Славик сел на мох, тоже сорвал гриб. Стенки «рюмочки» были тоньше картона. Ни пластинок, ни трубочек не было ни внутри, ни на боках. Верхняя кромка загибалась наружу.

– Насколько я помню, – как всегда в подобных случаях издалека начал отец, – этот гриб называется серой лисичкой и считается съедобным деликатесным грибом, пригодным в пищу без всякого предварительного отваривания. Правда, лично я никогда раньше его не пробовал.

– Такие страшные… – проговорил Славик.

– Не страшные, а непривычные, – поправил его отец. Он начал одну за другой срезать странные рюмочки.

Славик помог. Объемные грибочки заняли всю корзину, горкой легли до самой ручки, но не утяжелили ее.

– Возвращаемся, – решил отец.

Уставший Славик обрадовался. Все равно сегодня зверей они больше не увидят. Не бывает так, чтобы за один день увидеть много интересного. А грибы ему надоели. Ладно бы боровики водили хороводы, а то горькие волнушки. Грибы красивые, конечно, но слишком уж стандартно одинаковые.

Они шли долго. Из сосняка попали в темный смешанный лес, где осины и березы затенялись большими елями. Попадались на пути ямки-болотца, в которых на высоких кочках, стояли черностволые толстые ольхи. В топкую грязь они не лезли, обходили. Отец все чаще поглядывал по сторонам, на небо, на часы.

– Опять мы заблудились, – сказал Славик.

– Разве мы раньше теряли дорогу? – недовольно спросил отец.

– Да нет. Долго ходили один раз, когда к лесному озеру вышли.

– Мы тогда зашли далеко, потому и возвращались долго, – примирительно сказал отец.

Они остановились. Кругом стоял одинаково густой лес. Куда идти, Славик совершенно не представлял. С абсолютно серого неба бесшумно летели мелкие капли. Редкие из них благополучно пролетали мимо ветвей и попадали Славику на тыльную сторону ладони, подставленной для проверки.

– Вот что значит сказал по лесу без компаса, – сказал отец.

– А если бы нас выбросило на необитаемый остров, – съехидничал Славик.

Отец не отозвался на его слова. Он размышлял вслух:

– Кажется, мы слишком забрали направо и идем на юго-восток, а не на северо-восток. Ну-ка, следопыт юный, определяй по мху на деревьях, по муравейникам, где тут у нас юг, где север.

Славик растерянно тыкал ножом в податливую кору елки. Он не был уверен, что идти нужно на северо-восток, да и найти север не мог. На деревьях не было лишайников, а ближайший пень был со всех сторон укрыт зеленым мхом. Один муравейник, который попался им, прятался в густом молодом ельнике, а второй муравьи насыпали рядом с тонкой березкой. Отец сильно засомневался, что она защищает его с холодной северной стороны.

Они оба были виноваты, что не взяли компаса. Отец брал его вчера у Славика и не отдал назад в руки, а повесил на сучок в шалаше. Потому его и не оказалось в кармане его штормовки.

Отец продолжал:

– В лес мы всегда идем на юго-запад. Когда возвращаемся, я старался забирать вправо, чтобы не уклониться на запад. Наверное, переусердствовал. На востоке наша речка. Возьмем немного левее и выйдем к ней. Не так далеко мы зашли, чтобы потерять на востоке речку, а на северо-востоке озеро.

– Конечно, найдем, – спокойно отозвался Славик. Понимал он, что сейчас надо поддержать отца, который почувствовал неуверенность. С отцом он все равно ничего не боялся, не то что такой мелочи, как хождение по незнакомому лесу. Правда, он немного злился. Надоело ему ходить, устали отсыревшие ноги, хотелось погреться у костра, попить чая и погрызть сухарик. С другой стороны, не хотелось напрягаться и думать, где тут какая часть света, все равно отец поведет по-своему.

Отец словно угадал его мысли.

– А если бы ты был один сейчас? Вот бы носился вокруг сосны, искал замшелую сторону. Вот бы рыскал от муравейника к другому. Вот бы сдирал мох с пня, чтобы годичные кольца посмотреть.

Славик молчал. Он представил себя одного. Отец говорил правильно. Тревожился бы, бегал бы в разные стороны, где посветлее, и никак бы не смог сосредоточиться.

Они пошли левее, как решил отец. Не успели сделать десяти шагов, как справа, почти сзади, раздался приглушенный переливчатый свист птицы. Звук был настолько памятен, что Славик даже улыбнулся, будто встретил старого знакомого. Но к своему ужасу он забыл, где слышал этот свист раньше. И на лице у отца было крайнее недоумение.

– Зимородок. Это же зимородок. – Он повернулся. – Там!… – И очень быстро зашагал в обратную сторону.

– Точно, зимородок, – радостно повторил Славик. Как он мог забыть. Почему отец пошел обратно, он сообразил не сразу.

Они прошли совсем немного. Между деревьями блеснул кусочек воды. Большие деревья оставались на высоком берегу, а ступеньку пониже у самой воды занимали лозняк и тростник. За ними углом изогнулась речка. Здесь был омут – на воде не лежали лопухи кувшинок. Зато по одну и другую сторону они полностью укрывали неширокую речку.

Течения нельзя было заметить по воде, но почерневший ольховый лист уверенно поплыл направо.

Отец стоял с виноватым видом.

– Надо же, хотел вести в противоположную сторону. Тоже мне, Сусанин нашелся. А ведь шли правильно. Двадцать метров не дошли. Запаниковал. Начал менять курс. Хорошо, зимородок остановил.

Славик уже понял, что отец по крику птицы определил, где речка. Зимородку нечего делать в лесу, где нет водоема с рыбой.

Они пошли вдоль речки против течения, и скоро впереди посветлело, открылся приречный лужок, за которым шла неширокая гряда леса, отделявшая его от озера.

– В фундаментальных научных книгах о птицах есть раздел: хозяйственное значение, – на ходу говорил отец. – Например, о перепелке написано, что хозяйственного значения в настоящее время не имеет. Раньше была объектом промысла, отстреливали и поставляли в дорогие трактиры. Кстати, они там же и живьем сидели в клетках и вместо нынешних буги-вуги услаждали посетителей своим боем. Про зимородка и говорить нечего. Какое уж с него значение. Разве что отрицательное: могут упрекнуть его в поедании рыбной молоди. Посуди сам, сколько такая птаха может съесть мальков? Ничтожные доли процента. Получается, что зимородок, пеночка, зяблик не имеют никакого значения для человека, кроме эстетического. Конечно, зяблик и пеночка уничтожают так называемых вредных насекомых. Но в природе все взаимосвязано, все гармонично и нет вредного или полезного. Люди давно осознали это…

– Гусеницы едят капусту – разве они не вредны? – задал резонный вопрос Славик.

– А ты один хочешь есть капусту? Или вдвоем с собственной козой? Потому и разводятся черви в неимоверном количестве, что человек засаживает огромное поле одной капустой и не дает расти там никакой лебеде. В нормальной природе так не бывает. В сосновом бору всегда встретишь можжевельник, крушину, березки, елочки. Растут все вместе. Но речь не о том… Для настоящего охотника, рыболова, робинзона одинаковую ценность имеют и тетерев, которого можно зажарить, и зимородок, который, как выяснилось, может вывести из дебрей заплутавших грибников. Зяблик предсказывает погоду, что тоже немаловажно, когда живешь не в многоэтажном доме.

– Да он рюмит всегда, когда и солнце светит.

– Но в ненастье чаще. Ты же сам знаешь, что все прогнозы следует делать по нескольким совпадающим признакам. Ласточки низко летают, зяблик рюмит, скопа рыбой запасается – жди дождя. Многие певчие птицы поют в определенное время – чем тебе не часы, не будильник. Хорошо, когда кругом кипит жизнь – знаешь куда и зачем идешь. Знаешь, зачем живешь. И представь, научилось человечество делать пищу из нефти, а кислород добывать из воды – растения и животные стали не нужны, потеряли хозяйственное значение, а следом и эстетическое… Наступило время, когда не знаешь, куда и зачем идешь. Не знаешь, зачем живешь.

Славика не сильно взволновала такая далекая перспектива. Он не сумел представить. Он сказал про другое:

– Мы заведем список растений, зверей, птиц, рыб, грибов, которые больше всего могут помочь робинзонам. Зимородка запишем на первом месте.

– Запишем его по алфавиту. Разве щука, окунь, черника, черный груздь, орешник менее достойны возглавить список?

Славик согласился.

* * *

После обеда Славик не утерпел, набил сухим мхом отсыревшие ботинки, поставил их сушиться на чердачок шалаша, а сам надел сухие носки и завалился на шуршащую пахнущую аиром постель.

Было тихо. Иногда резко кричала чайка над озером, да слабо шелестела осина. После того, как они решили уезжать домой, Славику неинтересно стало что-то делать. Он стал чувствовать себя посторонним на этом берегу, в этом шалаше, возле их костра. От всего этого становилось грустно. Оставалось побыть здесь меньше суток, так зачем стараться: носить дрова, ловить рыбу, собирать ягоды… Завезти маме?.. К вяленой над костром рыбе она вряд ли притронется. Черники ей не насобираешь: вся помнется по пути. Так что смело можно лежать и думать…

Все же после недолгого отдыха он взял удочку и пошел на южный берег озера, где ловил дядя Петя.

Он стоял в воде и таскал порядочную плотву. Славик попробовал закинуть неподалеку, но у него не клевало. Тогда он пошел ближе к тростнику, где было больше травы и тины.

Здесь поплавок сразу зашевелился, но уходить под воду не собирался. Насадку теребила мелюзга. Славик с полчаса помахал удилищем, а в результате поймал две плотвички.

Большая лупоглазая лягушка, у которой из воды торчал лоб с глазами, осторожно, почти не пуская волну, выплыла из тростника, где до этого потихоньку урчала, и уставилась на маячок поплавка.

– Кыш отсюда! – строго приказал Славик. – Всю рыбу распугаешь.

Разумеется, лягушка не послушалась. Поплавок в очередной раз заплясал, запрыгал и Славик отвлекся. Когда вздрагивающий поплавок поплыл в сторону, он напрягся и взмахнул удилищем. Раздался всплеск, по воде пошли большие круги…

Он не сразу понял. Сначала он не почувствовал тяжести на крючке, а потом леска дернулась, лягушка, оказавшаяся на пути поплавка, взлетела на полметра вверх и шлепнулась в воду. Не крючке не было ни рыбы, ни насадки.

Подошел отец. Он разбирал плот и заглянул к рыбакам поглядеть на улов.

Славик снова забросил удочку. Он знал теперь, что делать. Он не ждал поклевки. Подергал удилищем, заставил качаться поплавок. Та же лягушка, а может и другая, насторожилась и медленно подвинулась к заманчиво трепыхавшейся добыче. За барахтающегося мотылька принимала она тонкий маячок поплавка. Славик следил за ней. Она не сразу решилась… Наконец сделала короткий бросок и свалилась на поплавок. Удивительно, как она ловко оттолкнулась от воды. Славик автоматически дернул удилище, как при поклевке. Лягушка громко вякнула, взлетела вверх и, описав дугу над головой у Славика с тяжелым утробным звуком шлепнулась на землю позади. Она еще на лету отцепилась от крючка и теперь тяжело прыгала к воде.

– Кого это ты ловишь? – вытаращил глаза отец.

– Лягушку на поплавок, – радостно отозвался Славик, собираясь снова забросить.

– Перестань мучить живое существо, – строго сказал отец, хотя толком и не понял, что произошло.

Славик объяснил.

– Бывает, – согласился дядя Петя. Он тихонько посмеивался. – Бывает, в илистом пруду вместо карася тритон зацепится. Чего не бывает на рыбалке. Только вот не верят нам.

– Не лови лягушек, когда они тебе не нужны, – строго повторил отец Славику.

Он и не собирался. Он вообще решил сматывать удочку. Не было настроения рыбачить, надоела ему рыба и живая, и в ухе, и печеная.

– Пойдем сходим за брусникой. Маму угостим, – предложил отец.

Славик не мог не согласиться.

Они ходили по бору, отыскивали не часто встречающиеся кустики брусники и сдергивали с веточек гроздки крепеньких ягодок. Попадающуюся крупную чернику Славик бросал в рот. Спешить было некуда, ходи себе сколько хочешь… Славик и не заметил, как стало темнее в лесу. Отец позвал его, предложил возвращаться.

Было тихо, тело. Дымка укрывала пространство за озером.

Отец собрался кухарничать. Серые лисички он не доверил варить никому. Он сам перебрал, поломал тонкие грибочки и бросил в оду. Славик помогал. Грибы нравились ему все больше. Из них не текла вода, как из перезревших подберезовиков. Их не тронули черви – недаром назывались лисичками. Ломались и резались они легко, но сами по себе не крошились в корзине. Отдельные грибки ничем не пахли, но все вместе они издавали неожиданный какой-то парфюмерный запах.

В бурлящей воде они закружились и сразу дали такую черноту, что отец едва успевал откидывать ложкой грязно-черную пену. Варил он недолго. Добавил соль, пригоршни крупно порубленной кислицы и через пару минут снял с огня.

– Сначала сам попробую, – сурово сказал отец. – Если не помру, всегда будем есть такие грибы.

Дядя Петя заулыбался.

– В жизни человека всегда есть место подвигу. Давай разделим славу по-братски. Я тоже попробую.

– А я что, лысый? – обиженно крикнул Славик.

Отец почесал затылок, махнул рукой.

– Черт с вами, помирайте. Если есть желание.

– На бледную поганку гриб далеко не похож, на какой-нибудь ядовитый красный паутинник – тоже. Он похож на лисичку серую – деликатесный гриб, – уверенно проговорил дядя Петя и первым налил супа в кружку.

Черного цвета суп оказался вкусным и ароматным. Не хватало в нем картошки, не хватало к нему сухарей, но грибы здесь были не при чем.

Вечер выдался мглистым, теплым и душным. Больше обычного появилось комаров, но перед темнотой они исчезли. Костер медленно погасал. Уходить спать не хотелось. Славик потянулся к поленнице, чтобы подбросить дров, но отец остановил его.

– Посидим в темноте, зарницы посмотрим, кажется, вспыхивают.

Некоторое время глаза отвыкали от света костра.

За озером, где-то очень далеко небо вдруг засветилось у горизонта слабым оранжевым светом и медленно погасло. Стало совсем темно. Через некоторое время снова пробежал расплывчатый сполох, высветил зубчатый верх леса.

Они сидели молча. Небо на востоке и юго-востоке уже почти без перерывов светилось красноватым играющим светом, он разгорался и исчезал в полном безмолвии.

– Рябиновая ночь, – сказал негромко отец. – Что ни говори, а раньше и грозы были сильнее, чаще, и зарницы ярче. Бывало, полночи полыхает. Светло прямо, хоть ты иди работать…

– И вода раньше мокрее была, – не мог не вставить Славик.

Отец ничего не ответил.

– Я думаю, что сейчас столько металлоконструкций всевозможных и все они по сути – громоотводы вот они и не дают скопиться зарядам в земле во время грозы. Происходит утечка зарядов с помощью всевозможных громоотводов. Потому и грозы не такие сильные… – Дядя Петя замолчал ненадолго. – Так. Поиграют молнии между тучек, а затем и погаснут. Нет у грозы сил расколоть надвое небо и свалиться на землю огненным столбом.

Славик решил, что дядя Петя прав. По научному объяснил, почему ослабли грозы.

Отец не сдавался. Он пошел в наступление.

– И вода была мокрее, потому что была чище. Сейчас же в речке помоешь руки, а они мыльные. Столько порошков стиральных растворили – трудно вообразить. Про остальное я и не говорю…

Дядя Петя перевел разговор на другую тему.

– Как будем отъезжать?

– Почистимся, помоемся и уйдем пораньше, чтобы успеть к автобусу, – сказал отец.

– Искупнемся и вперед, – бодрым голосом добавил Славик.

– Неизвестно, какая погода будет, да и вообще что за мытье в холодной воде. Нужно на прощанье баньку устроить, запаршивели мы изрядно, – отец пятерней потрепал, поправил волосы. – Иначе чучелами приедем.

– Как в твоем стихотворении, – вставил Славик.

– Ты думаешь, это реально – организовать баньку при наших возможностях? – осторожно спросил дядя Петя.

– Некое подобие с паром и веником, я думаю, получится. Кстати, в каком виде мы оставим стоянку? Мне кажется, мы должны полностью замести следы: оставить все, как было до нас.

– Жалко, – первым сказал Славик. Он повернулся, чтобы взглянуть на шалаш, но ничего не увидел в темноте.

– Да, – поддержал его дядя Петя, – опять же, может быть, кто-то воспользуется нашим сооружением: рыбак заночует, грибник от дождя спрячется.

– Кому приятно поселяться в затоптанном чужом жилье, лучше сделать новое. Рыбак поставит палатку и разведет огонь в очаге: его трогать не будем, он вписывается в местный ландшафт, всего лишь несколько облагороженная куча камней.

– Шалаш – несколько облагороженная куча хвороста, – заметил дядя Петя.

Отец подбросил в костер хвороста.

– Через десять лет, когда кострище затянется травой, никто и не подумает, что на этом месте стояла печка, хорошо послужившая троим бродягам две недели.

– Через десять лет? – переспросил Славик.

– А ты что думал. Калили, калили землю огнем, а потом хочешь, чтобы сразу редиска начала расти. Сначала плесень поселится, затем корочка мха. Разве что семена кипрея ветром занесет. Ну, а настоящая дернина образуется очень не скоро.

– Шалаш развалится скорее, – сделал вывод дядя Петя.

– Без присмотра его растреплет ветер, загадят птицы. Мыши натаскают внутрь всякой трухи.

– А как охотничья избушка? – вспомнил Славик. – По правилам мы должны оставить здесь продукты, дрова, спички.

– Если мы оставим спички, то кто-нибудь обязательно устроит фейерверк себе на потеху. Сожгет кучу посохшего хвороста и заодно гектаров сто леса.

– Здесь, Слава, не тайга, – объяснил дядя Петя. – Здесь никто не появится замерзший, усталый. До ближайшего жилья здесь не десятки верст.

– Шалаш – это баловство, игрушка. Нечего оставлять в лесу следы развлечений, – твердо сказал отец.

Они забрались в шалаш, улеглись. Толстые стенки, сложенные не из одного слоя лапника и лиственных веток, почти не пропускали и солнечный свет, а слабые отблески далеких зарниц проникали внутрь только через щели неплотно подогнанной двери в виде неясного, почти неразличимого свечения. В отличие от ласковых солнечных искорок в этих отблесках было что-то тревожное, угрожающее…

Славик уснул не сразу. В тишине он спокойно думал, что эти слабые отблески напоминают о деятельности людей: об артобстреле, вспышках электросварки, сиянии расплавленного металла… Где-то далеко все это происходит на самом деле. Это они спокойно живут в лесу, а большинство людей зажигают электрические дуги, наводят прожекторы, плавят металл, поднимают самолеты и ракеты, стреляют, взрывают, и им совершенно нет дела, что существуют еще тихие озера, густые леса, травы, звери. С другой стороны, им троим тоже не было никакого дела до машин и электричества целых две недели, но завтра придется возвращаться на автобусе, включать телевизор… Что ему хотелось – остаться ли еще на неделю или уезжать отсюда, Славик не мог уверенно ответить даже себе. Одно было ясно: рано или поздно, но покидать обжитое лесное местечко придется… Летчик в ревущем самолете знает, что в выходной день он выедет на бережок, посмотрит на воду, деревья, чаек, а затем снова пойдет к ревущему самолету… Грохот железа или лесная тишина, асфальт под ногами или мягкий мох, сумасшедшая езда на автомобиле или неспешная ходьба, горячая ванна или купание в холодном озере, шоколадный батончик или кислый отвар из черники… Что лучше?.. Задавался вопросом Славик и не знал, как ответить…

Он так ничего и не решил. Уснул.