Из дневника Славика

Встал поздно. Полдня носили камни, хворост, сделали табуретки из пеньков. Видели след, скорее всего собачий. Собаки в лесу на человека не лают и не бросаются даже самые злые, а охотничьи даже дружат с чужими. Жаль, орехов совсем мало. Вкусные. Любимая моя еда, только, когда полные, полностью набитые ядром. Поймал девять штук рыбин. Все плотва. Дядя Петя показал росянку. Называется так потому, что на ворсинках висят капельки. Как будто роса, а на самом деле липкое вещество. К нему приклеиваются мошки. Дядя Петя придумал, как выровнять и высушить удилище. В лесу его не прибьешь гвоздями в пазу между бревен дома, как это можно сделать в деревне. Резали ложки. Конечно, кольцом удобно выстругивать ямки у ложек, не намного труднее, чем бить баклуши. Днем видел только чаек и синиц. Какой-то мертвый лес. Папа говорит, что все звери и птицы человека видят, но сами не показываются. Вот бы самому засесть где-нибудь в дупле и просидеть целый день, чтобы всех увидеть. Спал под утро, как пшеницу продавши.

Из дневника отца

Отличные сиденья получились из пней. Почему столько деревьев упало в одном месте?.. Лесники достаточно оперативно поработали, убрали ценное. Подумать, как бы это не вручную вырезать деревянные ложки. Неплохо связывать наши конструкции сосновыми корнями. А еловыми?.. Сделать бы приличную печку. И навес. И стол. Кончается сало. Аппетит не проходит… Видели волчий след у родника. Глухое место.

Из дневника дяди Пети

Вчера был неплохой закат, и вот сегодня хорошая погода. Чайки появились на озере, но их не очень много. Неплохо клевала плотва. Поставил всего лишь одного живца: не поймал больше. Не забыть поискать ручейников. Короедов найти не просто.

Славик проснулся от жары. Вчера он просыпался от холода, и поэтому никак не мог сообразить, где он и что с ним.

На него вместо одеяла были наброшены два взрослых свитера и отцовская штормовка. То-то ему так сладко спалось, пока не пригрело солнце. Оно уже пробивалось сквозь ветви береговой елки и вот-вот должно было заглянуть в шалаш.

Славик зашевелился, скинул многочисленные покрывала, стянул с головы вязанную лыжную шапочку. С удовольствием ощущал холодок утреннего воздуха. Слабо шевелились еще не завядшие березовые листочки, протиснувшиеся через переплет крыши. Ни одной искорки света не пробивалось сквозь плотную укладку лапника и веток. Пахло остывшей деревенской баней.

Крыша хоть куда, решил Славик, а вот постель не помешает сделать потолще. Он пошевелился. Сучок, который надоел ему с вечера, снова уперся в бок. Всевозможные палочки и сучки так и выпирали сквозь нетолстый слой сухой травы и мха.

Славик осторожно, чтобы не растаскивать настеленное, полез к выходу.

Солнце золотым сияющим пятном широко расползлось в блеклом дымчатом небе. Озеро еще спало, неподвижное, серое от отраженного лесного берега. Белые кружки слабеньких волн ненадолго появлялись на неподвижной поверхности. Гуляла рыба. Похоже, день предстоял знойный. Не меньше 18 градусов уже есть прикинул Славик.

Отец нес к костру мокрый озерный камень.

– Проснулся? Ну как? Может, сегодня домой? Отгуляли два дня и хватит. Оголодали.

Славик промолчал. Он нисколько не сомневался, что отец шутит.

– Лучше скажи, сколько градусов.

Отец призадумался, повертел головой, расстегнул ворот рубашки. Славику понравилось. Отец всерьез относился к уставу, хотел правильно ответить.

– Порядка 17 градусов по Цельсию. Похоже, будет хороший денек.

Славик усмехнулся довольно. Они одинаково чувствовали и предсказывали погоду.

К воде он сошел босиком. По устному дополнению к уставу он должен был умываться всегда и без напоминаний. В прозрачной воде мальки веером разлетелись над белым песочком. Впереди темными торпедами ушли в глубину окуньки покрупнее. Мальки далеко не убежали, развернулись и толчками начали приближаться к непривычно белым в воде ногам.

Славик зевнул, присел на корточки и пригоршнями несколько раз плеснул в лицо водой, громко пофыркал. Такой теплой водой он бы умывался без напоминаний. Он бы и искупался, да одному рано утром лезть в огромное с неизвестными глубинами озеро как-то не хотелось.

Вытерся он рукавом рубашки. Зря брали полотенца, подумал мимоходом. В деревне купаешься с утра до вечера и никакие полотенца не нужны. Вспомнил про зубы. Долго думал, но потом все-таки нашел липовую палочку, очистил от коры и долго держал ее в огне. Дымящийся кончик сунул в озеро… Невкусным, крошащимся углем слегка погладил зубы и скорее прополоскал во рту.

Отец все мудрил с камнями у костра. Вчера он сказал, что камней здесь много – грех не сделать удобный очаг. И вообще он терпеть не может бестолковые костры, из которых во все стороны торчат не догоревшие палки. Недаром он отказывался ехать без хорошего топора. Руками трудно наломать дров для аккуратного костра, а тем более для печки. Что настоящая печка рано или поздно появится, Славик не сомневался. Отец уже соорудил нечто вроде ниши, на которую сверху удобно становились оба котелка. Огонь в нише горел ровно, заполнял все пространство. А если требовалось большое пламя, оставалось большое место впереди, огороженное полукругом из камней.

– Завтрак будет легкий, без сала, – заявил отец. – Нужно оставить небольшой неприкосновенный запас. Зато чаю – сколько хочешь. Чай отличный – из смородины. Нашел несколько кустиков, жаль, ягод нет. Может, поздновато для смородины. Но вообще я давно заметил, что плодоносящему деревцу или кустику при таком… столпотворении стволов в лесу нелегко вырастить качественные плоды. На тех рябинах есть ягоды, которые к озеру склонились, солнце видят. Которая в лесу – нет ничего. Черемуху нашел – пустая. Конечно, наша большая елка понавешала на себя шишек: ей смородина не мешает… Принеси-ка ты вместо физзарядки охапку дровишек, – вдруг переменил он тему.

Славик начал глазами обводить их дворик.

– Топор на стенке под крышей, – подсказал отец. – Теперь там его постоянное место.

Топорик был заткнут за изгиб вплетенной в стенку ветки.

Славик пошел в сторону большой ели. Она стояла на ровном месте, а дальше полого начинался склон горы, заслоняющей озеро с запада. Крупные нижние ветви старой елки провисли почти до земли, но их основания не достал бы и взрослый. Выше по стволу сучья росли так густо, что через несколько метров полностью загораживали все пространство. Под деревом на бурой слежавшейся иглице валялись совсем свежие щепки, неровно отколотые, будто их наковыряли отверткой. Славик и рад был узнать работу дятла, да размеры щепок вызывали подозрение. Самая большая была длиной с карандаш и вдвое его толще. Остальные – под стать большей. И все же щепки явно появились из дупла, продолговатое неровное отверстие которого светилось на стволе под сучьями.

Обхватить дерево он смог бы разве что с отцом. Исследование дупла Славик оставил на потом. Несколько щепок положил в карман.

Дальше не росли березы и осины, только ели, большие с гладкими стволами. Много деревьев, вывернутых бурей, лежало на земле. Среди бурелома удобнее всего было идти по ним, опираясь о сучья. Славик отошел от стоянки не дальше двухсот метров, а уже казалось, что кругом дремучий лес на многие версты.

Веселила глаз кислица. Ее трилистники сплошным покровом устилали кочковатую землю. Славик знал эту съедобную травку. Заячьей капустой называл ее отец. Он пожевал одну вместе с ниточкой-стебельком. От кислого натощак лицо его перекосилось, закололо за ушами. Следующие листочки показались слаще. Он горстью начал вырывать целые куски из зеленого покрывала, а на нем почти не появлялось прорех.

Славик направлялся за дровами, но он хорошо усвоил, что они должны постоянно заботиться о дневном пропитании и многих других вещах, без которых не мила жизнь избалованному цивилизацией человеку. Правда, они добровольно отказались от большинства благ, совершенно необходимых в городе, где такое скопление народа, но горячей пищи, сухой одежды, обуви, они не собирались лишать себя в лесу.

Он наполнил объемный карман штормовки рыхлыми листиками и сразу начал рубить бескорый крепкий сук на упавшей ели. Сухое твердое дерево не скоро поддалось легкому топорику, искрошившему его в одном месте на мелкие кусочки. Славик не сразу сообразил, что рубить нужно не поперек, а наискось, тогда лезвие, откалывая слои, глубже входит в древесину.

Он быстро вспотел. После каждого надрубленного и сломанного сука прикидывал, не хватит ли уже на увесистую вязанку. Всякий раз получалось, что маловато.

Последний, решил он наконец и особенно лихо стукнул по крутому изгибу сука. Топорик звонко звякнул и, как живой, прыснул в сторону… Прямо на ботинок.

Боль вспыхнула, словно зажженный порох, но не стихла так же быстро. Славик замер, стиснул зубы. По тому, как боль медленно затихала, понял, что легко отделался. Топорик ударил по касательной, не до крови. На ботинке белел треугольник: верхний слой кожи срезало начисто.

По такому следу отец сразу догадается, что его сын не выполнил заповедь бывалого лесного человека: правильно ставить ноги при работе с топором и никогда не корчить из себя даже перед самим собой самоуверенного фраера, играющего с инструментом, чего никогда не позволит себе настоящий мастер. Примерно такое и услышал Славик, когда позднее признался, откуда у него такая отметина на башмаке.

Ни к чему было демонстрировать свой промах. Славик запустил руку под мох и иглицу, наковырял черной влажной земли и тщательно затер белое пятно.

Связать дрова было нечем. Он же сам убеждал взрослых не брать никаких лишних веревок. Несвязанная охапка кривых палок цеплялась за каждую ветку и расползалась из-под рук во все стороны. Славик трижды бросал дрова наземь пока донес до стоянки. В придачу и топорик все норовил выскочить из руки.

Отец с дядей Петей сидели у костра.

– Долго ты ходил, – отец встал. – Хороши еловые дрова, да трещат сильно.

– Ну и пусть себе трещат, – беззаботно заключил Славик.

– Дело не в шуме, – назидательно начал отец. – При треске угольки разлетаются во все стороны. И шалаш могут поджечь, и лес, и дырку на штанах сделать. Любого масштаба вред может одна искра причинить.

– А какие тогда собирать? – обиженно спросил Славик. – Других нет.

– Березовые хороши, хотя котелки закапчивают сильно. Осина – не то. Жару не дает. Ольха неплоха… Но, думаю, лучше всего лозняк, орешник. Конечно, ясень, клен. Но это деревья редкие, ценные.

– Чем они ценные?

– Тем, что древесина у них плотная, красивая, прочная. Сделать можно любую вещь.

– Рогатку, – фыркнул Славик. – Вспомнил, что именно на клене возле бабушкиного дома приглядел отличную рогульку и тайно срезал ее.

– Вот видишь, не на ольхе же ты рогульки ищешь, знаешь, что кленовая лучше. Фуганки, рубанки из клена делают, из ясеня – лыжи. – Он начал рубить и укладывать в поленницу принесенные палки. – За неимением гербовой пишут и на простой. Сойдут и эти. Жаль, маловато.

– А это? – Славик показал на низенькую другую поленницу коротко нарубленного валежника, сложенную по северной стенкой шалаша, как будто в деревне у стены сарая.

– Да здесь на один хороший костер в дождливую погоду. Должен быть запас. Послушался тебя, не взял настоящий топор, а с этим разве заготовишь. – Отец засунул топорик за ветку. – Следующий раз ремнем поверх штормовки подпояшись, будет куда топор сунуть. Как настоящий мужик-лесовик выглядеть будешь.

– Джинсы спадут.

– Спадут… – передразнил его отец. – Тогда держи их руками.

– Все равно палки надо чем-то связывать, так невозможно носить. – В голосе Славика чувствовалась обида.

– Лыком бы связал или корнями, или веткой гибкой.

– Где их взять?

– Вот уж не буду давать советы, где в лесу, что брать.

Славик понял, что обижаться не на кого. Вспомнил про найденные щепки. Сунул руку в карман и наткнулся на кислицу.

– Вот чего я насобирал. – он торжественно вытащил горсть травки.

– О, это здорово, – отец подставил ладони. – Сварим кисленький супчик. Как это я забыл про нее. – Он взял щепотку листиков и стал жевать.

Славик присел на корточки рядом с дядей Петей, который втыкал в землю возле костра последнюю палочку с самой мелкой плотвицей.

– Смотрите, дядя Петя, – Славик достал щепки. – Там дупло на елке и под ним такие щепки.

Дядя уважительно покачал головой.

– Неужели желна может такие отколоть?.. больше некому. Остальные дятлы – слабаки. Дерево какое крепкое, – он попробовал пальцами надломить щепку. – Дупло большое?.. Не круглое?.. Высоко?.. Посмотрим обязательно.

Отец ничего не сказал про щепки. Видно усомнился. Что птица величиной с галку или чуть больше способна отламывать такие куски от крепкого дерева. Он вернулся к прежнему разговору.

– Из еловой ветки хороший обруч для корзины получается. Но дрова ей связывать – намучаешься. А вообще как и чем крестьянин раньше связывал. Привязывал?.. Тем, что под рукой. А тогда под руку не попадался капроновый шпагат для прессования соломы, которого теперь на любом поле найдешь сколь хочешь. Льняные снопики вязали льном. Хорошо, на то лен волокнистая культура. Так ведь же любая старушка ловко свяжет ржаной соломой здоровенный сноп. Ладно, у ржи хоть стебли длинные. Так она же свяжет сноп ячменя ячменной же соломой, которая не длиннее полторы четверти…

– Что это за четверть? – перебил Славик.

Отец на своем предплечье поставил циркулем большой и указательный палец.

– Расстояние между ними, – пояснил он.

– Нашел чем мерить, – пренебрежительно поморщился Славик.

– В наших условиях лучше не придумаешь. – Отец оставался невозмутимым. – Ничем не хуже расстояния от кончика носа английского короля до кончика пальцев вытянутой руки. Кажется, такая длина у ярда.

– А помнишь, Сергей, – дядя Петя кивнул отцу, – раньше в деревнях изгороди на выгонах делали. – Он обернулся теперь к Славику. – Забивали два кола, – он примерился, – на четверть друг от друга и перевязывали их в двух местах ивовыми прутьями. На эту перевязь жердь положил – и изгородь готова. Надежная разборная конструкция – и никаких гвоздей.

– На Кавказе я видел, как виноградную лозу к стойкам рогозовыми листьями привязывают, – сказал отец. – Они и крепкие, и мягкие, и дешевые.

– Что еще за рогоз? – Славик хотел знать точно.

– Черные цилиндрические шишки на болоте растут…Которые у твоей мамы икебану изображают в вазе. Это и есть рогоз. Листья его помнишь?

– Угу, – Славик призадумался. Не сразу вспомнил длинные ленты-листья. Если б не стояли когда-то в вазе, вряд ли бы вспомнил. Известное растение и слово знакомое, не впервые слышанное, а связать их друг с другом не так просто.

– Давайте-ка завтракать, – отец снял с камней очага шипящий котелок, поставил на землю. – А дровишки надо заготавливать, раз мы не на один день сюда приехали.

По три печеных плотвицы досталось Славику и рыбаку – дяде Пете. Отец оставил себе две и запретил возвращаться к этому вопросу. Всем налил смородинового чая. Он крепко протомил его над угольками – настой получился густо-палевого цвета. Был бы совсем вкусным, будь сахара побольше.

Ели они долго. Рыба опять таяла во рту, а кусочки, отщипнутые от костей были такими крохотными, словно щепотка соли, которой подсаливаешь суп в тарелке. Взрослые нажимали на кислицу. И Славик, глядя на них. Все чаще добавлял к рыбе и сухарю блеклые листочки с ниточкой-стебельком. Получалось вкуснее с кисленькой витаминной добавкой.

– Хорошо поработали, – весело сказал отец. – Косточки обсосали – не подкопаешься. Муравьям делать нечего. В костер бросай, не загрязняй двор, – остановил он Славика, собравшегося зашвырнуть рыбий хребет с головой в ельник.

– Помните, недавно документальный фильм про Японию показывали, – заговорил дядя Петя. – Они там в горной речке какую-то местную форельку ловят, тут же в ресторанчике на вертеле жарят и едят. Комментатор рассказывал, рассказывал, дошло дело до пробы. Начал он есть рыбку… прямо с головы кусает, будто огурец… И голову ест, и хребет… Что за рыба?

– Или, что за японцы, – засмеялся отец. – И я буду с головой есть в следующий раз. Чего зря выбрасывать треть рыбьего веса. Подумаешь, форель. Ничем наша плотва не хуже. А окунек – вообще объедение.

– Схожу к полю, накопаю червей, будут и окуни, – совсем уж мечтательно проговорил дядя Петя – главный рыбак.

– Выйдет во широко поле, переловит всех червей, то-то будет окуней, – торжественным, каким-то былинным голосом передразнил его отец. Славик давился смехом.

– Не хватает желудей, – внес он свою лепту в зарождающийся эпос.

– О, кстати, – отец порылся в кармане и вытащил крупный желудь. – Вчера мимоходом поднял парочку. Их будем грызть в случае нужды. Какой красавец упитанный, – он подбросил его на ладони. – Их ведь едят, Петя?

– В принципе, да… – дядя Петя чуточку раскачиваясь, размышлял, как покороче и полнее ответить.

– И зубы ломать не надо, добираясь до ядра: скорлупа тонкая, слабая, – отец очистил желудь, куснул, по мышиному часто, почти не открывая рта, заработал зубами, потом сплюнул и крепко зажмурился.

– Если их вымочит в двух-трех водах, чтобы горечь вышла, – дядя Петя наконец собрался с мыслями, – да потом высушить, смолоть и смешать с мукой… Правда, в Испании якобы растут сладкие желуди. Их еще Дон Кихот употреблял.

– Ему и уксус сладким казался, не то что желуди. А какой хороший плод, – отец с сожалением рассматривал расколовшийся на половинки желудь. – Крепкий, тяжелый. Ничего, припрет – изжарим и тебя, – он кинул половинки в огонь. – Что, пойдем обследовать наши владения на предмет кормных мест?..

– Можно и просто так осмотреть, – сказал Славик.

– Просто так нам ходить нельзя. Мы находимся в экстремальных условиях.

– Так уж…

– Ты, может быть, у бога за пазухой, а я есть хочу второй день. Это по-твоему, что?.. Райская жизнь?

– Только давайте не будем все снаряжение брать: упаримся, – предложил Славик.

– А куда их? – дядя Петя как раз собирался сунуть в шалаш свитер.

– Некуда, сопрут отовсюду, – обреченным голосом сказал отец. – Будем с собой таскать. Все равно берем топорик, рюкзак…

– Надо нам тайник иметь, – сказал решительно Славик.

– Дело хорошее, да нигде, – отец обвел взглядом ближайший ельник.

– Эх, были бы скалы, гроты… – Славик тоже пренебрежительно посмотрел на елки.

– Как в твоем любимом «Таинственном острове». Да, в книжке все есть. Они там, помнится, и пещеру сразу отыскали, и растения всякие, и животные у них прямо под ногами путались. Даже ящик с ружьями оказался в нужном месте.

– Так ящик же им капитан Немо подкинул, – Славик заступился за хорошую книгу.

– Удивляюсь, как он им рояль в кусты не прикатил, – язвительно закончил отец.

– Я придумал! – Славик вскочил с пенька.

– Давай, – равнодушно сказал отец и начал собирать возле костра и бросать в огонь мелкие веточки и другой мусор.

– Слушайте, – Славик оглянулся в разные стороны, заговорил тише: – Давайте спрячем на большой елке. Снизу никто не увидит, если затащить повыше. Я залезу.

Дядя Петя покачивал головой, не знал, что ответить. Отец выпрямился, тоже задумался.

– Может быть, есть резон, – первым сказал дядя Петя.

– Никто не будет вверх глядеть, – уверенно повторил Славик.

– Ты же глядел, – сказал отец. – Разве что для одного леса два ротозей – многовато… Не обижайся. Хорошо придумал. В таком лабазе по крайней мере мыши сухари не погрызут.

Собирались они недолго. Погасили костер. Отец сам осторожно побрызгал водой – не хотел полностью остужать очаг. Свитера, сухари, сахар, соль сложили в два рюкзака.

– Хороша ель, – отец, поддерживая кепку, вглядывался в густоту сучьев, лучами разбегавшихся от необъятного ствола.

– Ты второй, – сказал Славик и стал пофыркивать, сдерживая смех.

– Кто? – не понял дядя Петя. Он внимательно рассматривал щепки под деревом.

Славик не стал упоминать ротозея, видел, что отец все понял и тоже весело похмыкивает.

– Желна долбила дерево, – уверенно сказал дядя Петя. – Самый крупный из дятлов. Мелким такая работа не под силу. Смотри, – он показал Славику. – Дупло не круглое, угловатое и большое. Мелкие дятлы круглые дупла долбят.

Славик с трудом дотянулся до нижнего сука, когда стоял на плечах взрослых. Он не ударил лицом в грязь, ловко подтянулся, закинул ногу и наконец вскарабкался сам. Дальше лезть можно было как по лестнице хоть до макушки. Правда, приходилось изгибаться ужом: так густо росли ветви. Славик изрядно помучился, пока протащил за собой оба рюкзака. Хорошо, отец вовремя остановил его, а то он залез бы на самый верх. Славик втиснул между сучьев рюкзаки и привязал их.

Он поднялся немного повыше и уселся отдыхать.

Окружающий лес не расступился, не остался внизу, но все же вокруг стало намного просторнее и исчезла земля. Здесь были не стволы, как на земле, а ветви и листья: еловые лапы да дрожащая неподалеку осиновая макушка. Кое-где сквозь пестроту крон просвечивало голубым озеро. С высоты лес казался совсем другим: непривычным, нехоженым, чистым и уютным. Славик представил маленькую будку на ели, в которой он живет все лето. Он даже начал присматривать пригодные для такого сооружения сучья.

Прилетела сойка – птица величиной со скворца с голубыми пестринками на боках. Безмятежно прыгнула на одну ветку, другую, поправила перышко на крыле и вдруг увидела рядом Славика. Заорала диким голосом и исчезла, словно ее ветром сдуло. Он не успел толком и рассмотреть.

Он просидел бы долго – здесь было не скучно, но отец позвал его раз, потом второй…

Слезать было труднее: нога никак не находила опору.

Они шли по прибрежной чуть заметной тропинке гуськом, словно геологи или топографы по нехоженой тайге. Отец нес объемный рюкзак с самыми ценными вещами. Дядя Петя все время покачивал удилищем, стараясь не зацепиться за ветки. У Славика болтался на шее бинокль. В руках у него была походная палка. Вчера он срубил полутораметровую орешину и очистил ее от коры. Он не опирался на нее: тыкал в подозрительные камни и ямки да сбивал редкие грибы-поганки. Когда он ловким ударом сбил все боковые веточки с тоненькой осинки, отец остановился и долго молча смотрел на него. Славик не оправдывался. Дальше шел не в таком приподнятом настроении, как сначала и не махал палкой.

Они вышли к юго-восточному углу озера. Где оно узкой протокой соединялось с речкой. Переходили протоку по прежним тонким жердочкам. Славик сначала насмотрелся на дергающихся в прозрачной воде пескарей, потом смело ступил на шаткую переправу… и тут же начал махать руками. Жердочки ходуном заходили под ним. Будь они на метр длиннее, он здорово бы напугал пескарей. Отделался он прыжком на близкий берег. Его ботинки со звучным чмоком вошли в черную полужидкую грязь.

– Нормально, сказал отец. – Если бы в ручей свалился, пескари бы со смеху померли.

– Насобирали бы на уху, – поддержал его дядя Петя.

Славик назло им молчал.

Отец сходил в кусты, срубил короткий шест и, опираясь на него, пошел по жердочкам, как по тротуару. Шест перебросил дяде Пете.

Славик разулся, прополоскал ботинки, носки и пошлепал босиком по теплой черной земле и жесткой осоке на сухое место возле овсяного поля, где взрослые уже успели прилечь.

За протокой настоящего леса не было. Приречную низину заполнял низкорослый олешник, весь переплетенный хмелем, заросший малинником и крапивой. Узкой полосой вдоль реки тянулся заболоченный луг.

Хорошо было лежать на отросшей отаве и голым животом ощущать солнечный жар. Правда. Отец не совсем уверенно предположил, что недолго получить радикулит, лежа на сырой земле, но никто после его слов не пошевелился.

Первым поднялся дядя Петя. Через минуту толкнул Славика. Тот вскочил быстро, надоело ему жариться на солнышке. Сначала он не понял, что ему показывают.

Совсем рядом по траве бегала желтогрудая птичка: что-то склевывала, взлетала на полметра, становясь на миг черно-белой мерцающей звездочкой, снова бежала между тонких стебельков. Длинный хвостик ни на секунду не оставался без движения, дергался вверх-вниз.

– Что за птица? – не боясь спугнуть гостью, спросил дядя Петя.

– Где? – задремавший отец вскочил так резко, что птичка вспорхнула, но отлетела не дальше двух шагов.

– Лежи, – успокоил его дядя Петя, – ты все равно не знаешь. Да она и не съедобная к тому же.

– Почему не знаю, – с важным видом ответил отец. Ложиться он не собирался. – Я птицу вижу по полету.

Славик усиленно соображал. Не хватало, чтобы отец лучше его знал птиц. Эта всем видом напоминала трясогузку, но была совсем не такой расцветки. Других названий, пригодных для этой птички, он не знал. Не соловей же.

– Трясогузка, – проговорил он как можно равнодушнее.

– Ответ правильный, но не полный, – тут же отозвался дядя Петя.

– Как? – Славик удивился. Не ожидал, что ответил правильно.

– Это же не белая трясогузка, которую ты несомненно знаешь, – пояснил дядя Петя.

– Не белая, – согласился Славик. – Желтая.

– Вот теперь все правильно. Желтая трясогузка. Тебе очко за неплохое знание местных жителей. За каждые десять очков – приз.

– За каждую узнанную птицу? – переспросил Славик. Он засмеялся довольно. – Буду набирать очки. Вон сорока полетела…

Белобокую длиннохвостую птицу, летающую вертолетиком, он узнавал с любого расстояния.

– А там летят вороны, – он показал пальцем.

– Какие? – охладил его пыл дядя Петя.

– Обыкновенные…

– Нет таких. Ладно, прощаю. Это ворона серая, а вообще есть еще почти такая же черная ворона, например, за Уралом.

– У меня три очка. Согласны? – Славик не забывал считать результат.

Никто не спорил.

– А мне запишите грача, – зевая сказал отец.

– Где? – подскочил Славик. Отец из-под носа снял очко.

Сзади у края овсяного поля ходили черные птицы.

– Эх! – Славик хлопнул ладонями. – Чего я не повернулся…

– Впредь будь поворотливей, ворон не считай, – насмешливо посоветовал отец.

– Я сегодня видел еще одну интересную птичку, – вспомнил Славик. – Прыгала возле земли в ельнике. Я сначала подумал – мышка. Маленькая, серенькая, прыгает молча. Вот как до вас, дядя Петя, была. Правда, не знаю что за она. Пеночка какая-нибудь.

– Скорее всего не пеночка. Хвостик куцый?..

– Да, – Славик наморщил лоб, вспоминая, – или вообще без хвоста…

– Крапивник, – неуверенно сказал дядя Петя. – Может быть, королек.

Славик запоминал названия, когда-то слышанные раньше.

Где-то за олешником текла петлистая речка. Отец предложил идти напрямик. По его мнению, в этих зарослях можно было найти малину.

Невысокие ольхи стояли друг возле дружки. Кое-где попадались приземистые сосенки. В маленьких низинках густо рос лозняк. Славик сунулся было туда и не смог пройти. Но больше всего здесь росло крапивы, так по крайней мере показалось ему. Славик запечатался на все пуговицы, но и это не спасло. Поленился отвести рукой высокий склоненный стебель, и тут же жгучий листок чиркнул его по лбу.

Как и предчувствовал дядя Петя, сезон малины уже закончился. Да и малинник здесь встречался не часто. Потому и троп не набили люди, что ягод здесь не нашли сделал заключение отец.

– Зато тут на ольховых пнях могут быть варушки… – дядя Петя все посматривал себе под ноги. – Разве что слишком сухо для грибов.

Славик знал, что варушки – хорошие съедобные грибы, летние опята, но сам не смог бы отличить их от поганок. Он показал дяде Пете два невзрачных грибочка, найденных на прелых листьях, но тот забраковал оба.

– Они как солнышко. Желтый кружок в центре и коричневый ободок по краю. Главное, поодиночке не растут. Весь пенек как шапкой закрывают.

Пеньки с «головным убором» не попадались.

Иногда встречались отдельные малинки. Огромной розовой каплей висела на тонком черенке поздняя ягода. Славик снимал ее прямо губами. На ее месте оставался чисто белый конический стерженек, напоминающий диковинную ягодку совсем другого вида.

Отец шел по зарослям не хуже индейца в сельве. В руке словно мачете держал раскрытый нож. Он и взаправду порой легко отсекал склоненную крапивную макушку. Но в основном срезал приглянувшийся стебель малинника, резал его на палочки длиной с карандаш и складывал их в карман рюкзака – для чая. Приглядывался он и к шишкам хмеля, похожим на светлые елочные игрушки. Он всякий раз долго нюхал шишку, морщился, растирал ее в пальцах, но так и не придумал, куда их можно применить. На всякий случай десятка два бросил в рюкзак.

– Хоть пиво мы варить не собираемся, авось пригодятся.

– Французы, набивают их в подушки, и потом бессонница их уже не мучает, – вспомнил дядя Петя, где применяются шишки хмеля.

– Ну, нам бессонница не грозит, – сказал отец.

Славику быстро надоели крапивные заросли. Он давно бы оставил взрослых, если б знал, куда идти. Поджидая их в очередной раз, он обратил внимание на темно-зеленые, совсем не пожухлые листья. Стебли почти ничем не отличались от малиновых, но были усыпаны мелкими колючками. Славик хотел крикнуть, спросить у дяди Пети, что за растение он нашел, но не успел… Увидел длинную безлистную ветку, на которой висели рубиново-красные и абсолютно черные «малины», собранные из отдельных мелких ягодок. Он узнал ежевику, хотя раньше видел ее только на рынке. Черная ягода легко оторвалась вместе с белой плодоножкой, которую уже нельзя было выковырнуть. Красную, твердую и кисловато-безвкусную, оторвал с трудом. Из черной во рту вытек кисловато-сладкий приятный сок.

Славик радостно закричал:

Давайте сюда, тут ежевики полно. Скорей!..

Хорошо, взрослые не кинулись на его зов – показать было бы нечего. Он не сразу отыскал вторую урожайную ветку, и в это же время отец затрещал немного в стороне сучьями и с удовольствием отметил:

– Да… Ежевика, и неплохая.

Наверное. Целый час они кружили неподалеку от толстой низкой сосны, продирались сквозь заросли, с треском отрывали от штормовки от цепких ежевичных побегов, царапали руки и красили рты красно-черным ягодным соком. Хорошо, хоть крапива здесь встречалась реже.

Первым из зарослей выбрался Славик. Оказалось, совсем рядом начинался изгиб речки. От кустов его отделяла неширокая полоса твердого травянистого берега.

Следом появился отец. Затем зашелестели листья немного в стороне, и из самой непролазной зеленой стенки выломился дядя Петя.

– Что это у тебя? – Славик никак не мог понять, что принес отец.

– Лубком мы называли в детстве, – отец поставил на траву некое подобие большого пузатого кошелька из одного куска свежей ольховой коры, сложенного попарно углами и проткнутого длинной палочкой в сложенных местах. В лубке поблескивала отборная черная ежевика. Дядя Петя тоже насобирал ягод в свернутый кульком лист лопуха.

Пока они бродили по зарослям, солнце полностью ушло в равномерно серую облачность, светилось желтым кругом не сильнее луны. Было тепло, даже жарко. Мотыльки, жучки, мушки летали над травой, натыкались на разгоряченные потные лица. Воздух сделался как будто ватным – редкие голоса птиц вязли в нем.

– Дождь будет, – сказал отец. Он вытянул вперед голову, принюхался. – Цветы пахнут сильно. Не иначе вон те незабудки… – показал на россыпь крошечных голубых цветков у самой воды под прикрытием длинных листьев аира.

Славик удивился. Он не чувствовал никаких ароматов. Не поленился сорвать несколько незабудок. У каждого пять нежно-голубых лепестков лепились к одной желтой точке. От маленького букетика еле доносился слабый запах.

– Так, не расслабляться, – отец заговорил как будто для всех, а не сидящему на траве с незабудками в руках Славику. – Отдых будет потом. Сейчас соорудим маленький костерок, обед приготовим… Легкий, – подумав, добавил он.

Отец сделал несколько шагов к речке и, где среди высоких травяных метелок белыми головками светился клеверок, опустил на землю рюкзак, рядом поставил лубок, расстелил штормовку. Травянистый бережок получил первый штрих обжитого места.

– У кого что есть к обеду? – строгим голосом спросил отец.

Дядя Петя, будто защищаясь от удара, поднял руку.

– Сергей, прошу полчаса, гарантирую ушицу.

– Понятно, ушицу… Полноценную уху не обещает. Давай, освобождаем от всех хозяйственных дел. Молодежь идет за дровами, так как…

– Ты тоже ничего не принес к обеду, – Славик ничего не имел против сбора дров, но хотел справедливости.

Отец молча достал из объемистого кармана штормовки горсть длинных копьеобразных листьев.

«Мог бы и я догадаться нарвать щавеля», – тут же подумал Славик. Правда, он не помнил, чтобы ему на пути попадался щавель.

– Я тоже пойду за дровами, – отец копался в рюкзаке. – Заодно щавелю больше нащиплю, там есть местечко на опушке. Что долго говорить, все знаем свои обязанности.

Через полчаса чуть слышно потрескивал небольшой бездымный костерок, у которого и пламя трудно было разглядеть так хорошо горели пересохшие ольховые палки. Над ним на одной наискось воткнутой палке висел котелок. Отец сидел на корточках над речкой и чистил первую плотвицу. Славик рядом высматривал на илистом дне крошечного заливчика ручейников. Одна из многих черных палочек слабо зашевелилась. Славик схватил ее, убедился, что не очень расторопный червячок пятится в глубь норки– домика, и побежал к дяде Пете. Тот в тростнике орудовал тяжеленным удилищем. Славик считал, что ловить с чистого берега в глубоком омуте лучше всего. Дядя Петя же всегда забирался в заросли.

Славик нашел десяток ручейников, палкой выковырнул из черного берегового дерна червя и поймал парочку слабеньких полупрозрачных мотыльков с длинными щетинками на хвосте. Все сгодилось для насадки.

Они вдвоем через час с трудом оторвали дядю Петю от ловли. В уху пошла не считанная рыба. Про запас оставили пять плотвиц, две густерки в ладонь величиной, толстенького подъязка.

Щавелевый суп с рыбой удался. Под слабый стук деревянных о край котелка они лениво поспорили, как правильно называть варево: ухой или супом.

Замолчали, когда дело дошло до рыбы. Опасно говорить и одновременно губами и языком снимать с колючего хребта горячую рыбью плоть.

Котелок в однодневный поход они взяли один, поэтому решили чай после ухи не делать, а уж вечером устроить великое чаевничанье. Славик все удивлялся, что после солоноватой ухи пить не хотелось.

После обеда всех разморило. Даже дядя Петя не пошел рыбачит. Он сидел, опершись спиной о густой кустик лозняка и строгал удилище. Отец разлегся на сырой земле, тихо посапывал. Славик напомнил ему про возможный радикулит, но он только вяло махнул рукой. Не запрещал он и сыну валяться на траве. В самом деле, как можно простыть в тихий теплый летний день.

Славику не лежалось. Он бы с удовольствием искупался, да в реке не было просторного чистого места. Везде у берега аир, тростник, кудрявая высокая осока, а на воде сплошные лопухи…

Он вытаращил глаза. По листьям кувшинок то ли шла, то ли плыла черная птица величиной с молодого петушка. Она кивала головкой с желтым клювом в такт шажкам и подергивала приподнятым хвостиком. Иногда что-то склевывала с воды и листьев.

Такой таинственной красивой птицы Славик никогда раньше не видел. Он осторожно помахал рукой дяде Пете и показал пальцем. Дядя Петя тоже замер и стал глядеть на птицу. А та почему-то встревожилась, заторопилась и через секунду исчезла в, казалось бы, непробиваемой стене камыша. Мелькнули на прощанье два белоснежных пятна на хвосте.

Дядя Петя огляделся, тихо поднялся. Вскочил и Славик.

Между олешником, где они собирали ежевику, и приречными зарослями над высокой травой болотистой поймы медленно летела светловатая хищная птица. Она редко взмахивала широкими крыльями, потом долго парила.

– То-то камышницу как ветром сдуло, – сказал дядя Петя и сел на прежнее место, когда хищник скрылся за кустами.

– Это же болотная курочка, – Славик удивился, что дядя Петя не назвал птицу курочкой – настолько все стати у нее были куриные.

– Если называть курочкой, то водяной, а не болотной. Без воды она не живет. Зовут ее и камышницей. По очку мы с тобой заработали. А с этим, – он кивнул в сторону улетевшего хищника, – посложнее будет разобраться, что он за фрукт такой.

– Ястреб, – поторопился сказать Славик.

– Э, нет. Ястреб так открыто, плавно не летает. Да и вообще весь склад у него не ястребиный. Скорее всего из луней кто-то. Луговой лунь или полевой. На нем мы балл не заработаем.

– Даже вы не знаете, – огорчился слегка Славик.

– Думаю, что и не каждый профессиональный орнитолог определит в полете лугового луня. Некоторых птиц в полете определить почти невозможно, настолько он похожи друг на друга.

– А как же их различают? – удивился Славик.

– Застрелят, посчитают коготки, перышки, косточки и убедятся, что в руках именно луговой лунь.

– Так они всех перестреляют. – Славик не сомневался в истинности своих слов.

– С многими так и поступили. Охотники, биологи, просто любители бабахнуть из ружья, – все внесли свою лепту. Учись узнавать каждую птичку издали: по полету. По расцветке, по походке, по следам деятельности, по манере поведения…

– По какой это по манере?

– Скажем, куропатка никогда на дерево не садится. Увидел на дереве, значит, не она, а какая-то другая птица…

Отец вдруг вскочил, схватился за рюкзак.

– Вы что, не видите? – Он смотрел в сторону заречного бора. – Гроза будет. То-то парило сегодня. Пошли домой скорей.

Славик весело кивнул дяде Пете:

– Слышите? Домой! А утром говорил домой поедем.

– Удилище зачем тебе? На елке лучшие висят… – Отец был готов и торопил остальных.

– Сейчас спрячу. Здесь пригодится, – дядя Петя зашагал к тростнику.

– Сопрут, – уверенно сказал отец. – Слишком белое, заметное.

– Мне все равно чем ловить, но хорошей снастью все же веселее, – говорил через минуту дядя Петя. Они уже шли по узенькой мягкой тропинке, проложенной кем-то сквозь густоту аира и осоки. – А стащить здесь некому. Практически никто не бродит у речки.

Отец придерживался другого мнения.

– Не бывает так, чтобы никто не ходил возле речки, в которой водится рыба. Видишь, тропинка обязательно вдоль нее вьется.

Славик шел сзади и думал, почему он не порыбачил вместе с дядей Петей. Сначала пришлось помогать отцу с костром, а потом не хотелось налаживать удочку с неказистым удилищем. Когда понял, что хорошо клюет, было поздно.

Он не заметил: как отстал от взрослых. Слишком те разогнались. Он не верил, что далекое ворчание грома и темная синева по краю неба предвещает скорую грозу.

Быстро умел ходить отец. Да и дядя Петя не отставал от него. Они несколько раз поджидали Славика, а затем отец пошел последним. Славик совсем пристал, когда они вышли к озеру. До шалаша оставалось десять минут ходьбы по приозерной тропинке.

До сих пор лес заслонял северо-западную часть неба. Теперь, когда перед глазами открылось озеро, появилась и грозовая туча. Небо над ним налилось черной синевой. Застывшее озеро отразило ее, тем самым приблизило и увеличило вдвое. Идеально белая замысловато выгнутая молния за один миг разломила синеву до самых ног, но не коснулась темной полоски берега и не смогла пробить узкую полоску заозерного леса. Гром пророкотал не сразу: негромко, угрожающе.

Отец долго не любовался, оглянулся и зашагал с прежней скоростью. Славик понял, что пока не до разговоров, но совсем забыл, почему так торопится отец. Он увидел их приземистый шалаш, входом немного отвернувшийся от тучи, и представил, как они сейчас усядутся на шуршащие постели и будут ждать первых капель дождя.

Отец бросил в шалаш рюкзак, а сам не замедлил шаг. Только тогда Славик вспомнил про одежду, сухари и сахар, висящие высоко на дереве в той стороне, где в туче угрожающе и непредсказуемо играли ослепительно белые молнии.

Хорошо, что он забыл. Не думал лишнего. Теперь он опомниться не успел, как отец и дядя Петя разом крякнули, пригнулись, каждый поставил его ногу себе на плечо. Когда Славик стал на нижний сук, до этого молчавший отец спокойно, даже весело сказал:

– Успели. Ты, Славик, не торопись, время есть. Рюкзак бросай подальше от сучьев, в нем бьющегося ничего нет…

Дальше Славик не слышал. Все деревья кругом как бы нехотя качнули макушками, и ему в разгоряченное лицо ударила струя холодного предгрозового воздуха вместе с единственной ледяной каплей. Но его могучая ель не шевельнулась… Она, словно предчувствуя сухой треск все еще далекой молнии, вздрогнула в первый раз, когда он дрожащей рукой уже вытягивал застрявший между сучьев второй рюкзак.

Где уж было Славику услышать треск отрываемого кармана штормовки и почувствовать щекой цепкую липкость не застывшей смоляной капельки. Потом в шалаше он обнаружил прореху на штормовке, а отец – черную от смолы щеку.

– Молодец! – разом крикнули и поймали его чуть ли не на лету взрослые. Дядя Петя притащил подобранные рюкзаки. Капли уже вовсю шуршали вверху, застревая пока в еловых ветвях.

Через минуту, когда они сидели на шуршащей подстилке в шалаше, и отец пытался приладить свою штормовку вместо двери, налетевший вихрь чуть ли не до земли согнул крепкие молодые елки и тут же замазал их серой массой хлынувшего по-настоящему дождя. Даже отец немного отпрянул от входа.

– Да, дождик достойный, – сказал дядя Петя, – недаром рыба хорошо ловилась. Если бы я не пошел на речку, наловил бы больше.

– Какая теперь разница, – заметил отец. – Там половил в свое удовольствие. Плохо, что все втроем не ловили – был бы теперь запас пищи.

– Здесь бы и вместе больше наловили, – стоял на своем дядя Петя.

– Зато водяную курочку видели, – сказал Славик и… подпрыгнул с вытаращенными глазами…

Одновременно с ярчайшей вспышкой страшный взрыв грома подбросил его.

– Ого! – уважительно произнес отец, и Славик услышал в его голосе тревогу. – Ударил где-то рядом. Ничего. Та большая ель на нас не упадет, если ей достанется, а молодняк нам не опасен. Да его буря и не осилит, вместе они выстоят.

– Еще американские индейцы не ставили вигвамы под большими деревьями – на случай грозы, – сказал дядя Петя.

– Умные индейцы. И мы не дураками оказались. Вот что ленивы – этого не отнимешь. – Отец стер с руки упавшую каплю, стал рассматривать сквозь жердочки потолка крышу. Следующая капля звонко шлепнулась прямо ему на лоб. – Поленились крышу хорошую сделать. Протекает, – не обращая внимания на смешок Славика, закончил он свое сообщение.

– Чего ей протекать, – начал Славик, – вода с одной веточки на другую, с другой – на третью и скатится в сторону. Все по науке.

– Так-то оно так, – неохотно согласился отец, – да вот некоторые вопреки науке находят лазейку. – Он опять утерся. Почему-то крыша протекала как раз над ним, сидящим ближе всех к выходу.

Они просидели не меньше часа, а дождь все шел, хотя его струи уже не могли заслонять ближайшие деревья. Иногда шум капель почти стихал, но тут же будто порывом ветра опять открывали кран побольше – шум усиливался. Ветер ослаб, но еще раскачивал макушки деревьев. Слабее гремел гром.

– За десять километров от нас молния ударила, – сказал отец. – Уходит гроза.

– Откуда ты знаешь, что именно за десять? – заинтересовался Славик.

– Скорость звука триста тридцать метров в секунду. Между вспышкой и громом я насчитал тридцать секунд. Вот и считай.

Славик не поленился умножить. Действительно, получалось ориентировочно десять километров.

Отец вышел из шалаша, прошлепал по не стекшей пока воде к очагу, ковырнул пепел палкой и вернулся обратно.

– Потухли угли, – сообщил он. – Настоящие робинзоны не допустили бы этого.

Ему никто не ответил.

Заметно потемнело. Дело шло к вечеру.

Славик подремывал, свернувшись калачиком. Ему было тепло, можно сказать, жарко. Он успокоился после лазанья по елке, но что-то тревожило его. Он не решался даже подумать, что ему нездоровится.

Дядя Петя вылез наружу, поглядел на небо, подставил тыльную сторону ладони, пробуя силу последних мелких капель.

– Сиди еще, капает, – не выдержал отец. – скоро быстренько сделаем ужин, чаек да на боковую. Хорошо будет спаться после такого дождя.

– Не надо ужин, – сказал Славик.

– Ты что, заболел? – сразу встревожился отец.

Славик после его слов впервые почувствовал озноб.

– Да у тебя температура, – отец стал на колени, потрогал холодной сырой ладонью Славиков лоб. – Этого нам только не хватало.

– Ерунда, – слабым голосом проговорил Славик и сильней съежился. Ему стало совсем холодно.

Отец с минуту сидел молча. Затем достал из рюкзака свой свернутый свитер, сказал твердо:

– Надевай… Штормовку сначала скинь и куртку…

Он надавил на их общую постель – слежавшаяся поверх лапника трава слабо подалась. Тогда он решительно сгреб е и маленьким клочками стал укладывать снова. Добавил материала с дядиной Петиной постели. Особенно тщательно мастерил изголовье из полупустого рюкзака. Славик не возражал.

Через минуту он лежал на значительно помягчевшем ложе в лыжной шапочке, укрытый тремя штормовками и двумя куртками. Он слышал, как громко разговаривали взрослые, как они дули, разжигая костер, гремели котелком. Тихий шелест падающих с деревьев капель он давно перестал замечать: он заглушался шумом в ушах.

Славик начинал дремать, но тут же просыпался от озноба. Казалось, неожиданно ложишься на ледяную после дождя траву. Он натягивал плотнее короткие покрывала.

Не скоро появился в шалаше отец. Заслонил собой давно потускневший прямоугольник входа, и стало совсем темно.

– Эх, свечку так и не взяли, – проворчал он. – Смолу бы какую зажечь или лучину, – негромко обратился он к дяде Пете, стоящему сзади.

– Попробую сейчас что-нибудь придумать, – послышался далекий голос дяди Пети.

– Смола у меня есть, – Славик старался говорить твердым здоровым голосом.

– Да ладно, – остановил его отец, – лежи.

– Там… – Славик заволновался. Он еще вчера сковырнул с елки добрый желвак и спрятал его в ветвях под крышей. Теперь желтый вкусно пахнущий кусочек понадобился для настоящего дела. Хорошо, что он не забыл координаты тайника, иначе ни за что не нашли бы в темноте.

– Слава, – очень серьезным голосом начал говорить отец, – выпей таблетку и горячего чаю из малинника – и все пройдет. – Отец понимал, что нужно сказать. – Не забывай, мы договаривались захватить с собой кое-какие простейшие медикаменты на крайний случай в дополнение к лекарственным травам. Это, конечно, не случай, ерунда, завтра будешь носиться как ни в чем не бывало. Но теперь надо немного провести профилактику. Ты же не хочешь, чтобы мы эвакуировались отсюда. Мы с дяде Петей тоже с удовольствие попьем малинник, чтобы ненароком не простудиться после такой сырости…

Он мог и не говорить так долго.

– Давай таблетку… – Славик не хотел говорить много слабым голосом.

Отец все предусмотрел. Дал запить не горячим отваром, потом заменил кружку на горячую.

Славик успел отхлебнуть, пока отец что-то осторожно вкладывал ему в другую руку. Напиток был пахучим и сладким, в руке оказались две конфеты и печенье. Конфеты – самые настоящие, сплошь шоколадные.

С колеблющимся огоньком в руках в шалаш залез дядя Петя.

– О, какой светильник нам дядя Петя соорудил, – оживился отец.

– Из чего он? – спросил Славик и тут же понял, что ему это неинтересно. Кружилась голова, сырой ветерок, тянувший с проема, вызывал дрожь.

– Кусок коры попался под руку, – дядя Петя пытался приладить к стене неуклюжую кособокую плошку, в которой со слабым потрескиванием горела смола.

Славику очень скоро стало неприятно смотреть на кособокое дрожащее пламя, испещрившее бугристыми тенями стены и потолок их жилья, но и не хотелось лишаться создаваемой светом ощутимой границы между собой и темнотой хмурой лесной ночи с ее холодом, сыростью, ветром. Он засыпал, видел в коротких снах всевозможные комбинации людей, вещей и событий, просыпался, вспоминал, где он и что с ним, пил теплый травяной напиток, снова ненадолго забывался. Он слышал, как уходил в темноту за дровами дядя Петя, как отец возился, прикрывая какими-то ветками вход, видел отблески костра.

* * *

По-настоящему он заснул под утро и проснулся поздно. Отец, наверное, следил за ним, сразу заглянул в шалаш.

– Как себя чувствуешь? – Он держал в руках кружку, сухарь, конфету.

– Нормально, – Славик зашевелился, сел.

– Так, – начал отец, присаживаясь на корточки перед входом, – мы тут с дядей Петей провели консилиум и решили, – он усилил голос, – тебе обязательно нужно полежать до обеда, а потом сообща решим: эвакуация или остаемся.

– Да не хочу я лежать, – не совсем уверенно заявил Славик. Все-таки он чувствовал голову, она как будто от лишней тяжести клонилась в сторону и требовалось не забывать поддерживать ее.

– Подожди, не торопись, – отец говорил спокойно, ласково. – Есть шанс остаться. Для этого стоит поваляться в постели денечек или полдня. Хорошо, пойдешь ты шляться по холоду и сырости – к вечеру опять температура… Что тогда?.. Тогда назавтра, кровь из носа, мы выбираемся отсюда навсегда. Лучше уж лежи до вечера.

Славик согласился. Что оставалось делать. Он не хотел лежать, но ради продолжения их робинзонады можно было пострадать. Да и погода не манила в лес и к озеру. Сизое, чуточку лохматое небо, видимое из шалаша, и холодный лепет осины намного убедительнее говорили о погоде, чем диктор радио. Честно говоря, после вчерашнего утомительного дня, бессонной ночи он рад был отдохнуть дома. Конечно, в шалаше скучновато, но и здесь можно было чем-нибудь заняться.

Первым делом Славик достал прикрепленный к колышку стенки потухший светильник. Дядя Петя придумал сильно, только материал годился разве что в костер. Уж из слишком ветхих корявых кусков коры соорудил он подобие столика, в прогнутую столешницу которого положил смолу. В качестве фитиля приспособил жгутик из белого мха сфагнума. Славик долго рассматривал и решил: следует сделать настоящий светильник. Чтобы он хорошо горел и его было удобно цеплять на сучки стенки. Как это он раньше не подумал, что в их хозяйстве обязательно пригодится такая вещь.

После долгих размышлений он сделал вывод, что светильник нужно делать из негорючего материала, чтобы ненароком не спалить его вместе с шалашом. От камня пришлось отказаться сразу. На берегу попадались только обкатанные ледником валунчики, отколоть кусок от которых не взялся бы даже отец.

Можно было слепить какую-нибудь плошку-лампадку из глины. Для этого пришлось бы без лопаты ковырять землю во многих местах, а затем из разваливающихся липких кусков лепить толстостенную посудину и долго сушить ее. Этот вариант годился на будущее.

Других огнеупорных материалов Славик не мог вспомнить очень долго и потому обрадовался, когда в памяти возник практически готовый светильник. Их можно было насобирать за несколько минут хоть сотню. Ведь нет ничего проще, как развести смоляной костерчик в половинке раковины перловицы.

И снова после долгих колебаний он отверг подходящий вариант. Устанавливать или подвешивать такую плошку было бы непросто. Не держать же ее все время в руках, того и гляди зазеваешься и выплеснешь горячую жидкую смолу на коленку, собственную или соседу по жилью.

Славик так увлекся обдумыванием вариантов, что забыл про время. Хорошо думать не спеша, основательно, не то что на контрольной по математике, где только и тасуешь цифры и буквы, совершенно не понимая в этот миг, для чего собственно они вообще существуют на свете. Теперь же он обдумывал жизненно важную проблему, от решения которой напрямую зависело, если не их спасение, то по крайней мере обеспечение минимального лесного комфорта.

Ему так хотелось приняться за дело, что он в конце концов остановился на опасном варианте. На уроке физики им показывали, что в бумажном пакетике можно вскипятить воду. Дядин Петин убогий светильник не пострадал вчера от крошечного огонька, окруженного со всех сторон смолой. Горючая кора годилась для изготовления корпуса, которому незачем попадать в огонь. Все же с берестой, умеющей слишком хорошо гореть, он решил не связываться.

Славик ненадолго отлучился со двора и вернулся с кусками сырой ольховой коры – содрал с деревца у болота. Прихватил с десяток тонких ивовых прутиков. После хождения голова немного закружилась, захотелось полежать с полчасика, что он и сделал.

А затем просидел не меньше двух часов. Неспешно обстругивал прямоугольники ломкой коры, долго ковырял дырочки в них, потом осторожно скручивал в виде кульков. Из лозинки связывал колечко с хвостиками. В кольцо хорошо садился кулек, а хвостики легко втыкались в веточную стенку.

Он выгреб из тайника все кусочки смолы и заправил ими светильники. Для того и делал их миниатюрными, чтобы топлива хватило на все. Да и зачем огромные посудины, если огонек от этого не увеличится. Фитили он скрутил из мха, взятого из-под бока. Его матрац не стал более жестким после маленького ощипывания.

Настенные кульки-светильники он приладил у изголовья и два по сторонам о входа. Он снова прилег и стал любоваться. Два конуса у входа придавали их скромному жилью определенную симметрию и строгость, ну, будто два Атланта поддерживают дверное перекрытие. Но больше всего они напоминали факелы, которые, судя по кинофильмам, всегда горели в подземельях и тоннелях древних замков и их никто не дозаправлял топливом.

Но больше всего ему понравился карманный светильник. Он сделал и такой. Перед отъездом мама сунула ему в карман конфеты и несколько грецких орехов. К сожалению, он все съел в первый день, чтобы не было лишних соблазнов впоследствии. Половинки удачно расщепленного ореха сохранил, слепив их вместе все той же смолой. Надеялся сделать небывалый очень непотопляемый поплавок для какой-нибудь рыбной снасти. Орех попался под руку теперь, и из него получился компактный разборный светильник. В одной половинке застыл в смоле фитилек, другая служила крышкой. Конечно, долго он не мог работать, но от переносного этого и не требовалось.

Казалось, прошло много времени. Отец, который до этого без лишнего шума возился за стеной шалаша, уходил к озеру и в лес, наконец заглянул спросить сына о самочувствии.

– Ну и хорошо, – остался доволен ответом. – Я тут тебе поесть приготовил.

Он не позволил убедить себя, что Славик должен обедать вместе со всеми у костра, когда вернется с рыбалки дядя Петя. Начал раскладывать принесенные продукты: пропеченного до румянца большущего окуня и двух поменьше, сухари, две карамельки и кружку горячего и темного травяного отвара.

Славик хорошо потрудился, так обчистил окуневые хребты, что муравьи позавидовали бы. Он готов был съесть и шкурки, но они были в чешуе.

– Смотри, – похвастался Славик, – какие я светильники сделал.

Отец скептически хмыкнул.

– Конечно, – немного обиделся Славик, – днем их не оценишь. Он чиркнул спичкой и замер, дожидаясь, когда расплавится и загорится смола. Второй светильник он не успел зажечь.

– Туши! – раздраженно сказал отец. – Не видишь, что ли. То-то я сегодня чуть отмылся. Да и ты хорош.

Желтый язычок пламени заканчивался вверху черным мазком, из которого летели черные хлопья, кружились в воздухе и плавно опускались куда попало.

– Разгорится, не будет коптить, – не совсем уверенно предположил Славик. Но он не смог дождаться аккуратного, как у свечки, огонька – дунул на коптящий светильник. Он и при первом испытании заметил, что его изделие копоти дает больше, чем света, но не придал этому значения.

– Славик стал отдирать светильник от стенки, чтобы выбросить. Вечно ничего не получается, Стараешься, стараешься…

– Подожди, – остановил его отец. – Пусть висит. Он вписывается в интерьер. Зря зажигать не будем, но, кто знает, может, понадобится.

Славик слушал не отпуская руки от светильника. Решал, в самом ли деле отец так думает или желает утешить его.

– Был бы у нас воск – тогда другое дело. – Славик вспомнил приятный запах восковой свечи. – Вот бы нам гнездо диких пчел найти. И мед, и воск. В была бы жизнь…

– В Башкирии в горных лесах сохранились дикие пчелы. Да и там они – редкость. А здесь их нет.

– А кто знает? Может, есть, – Славик говорил так, будто собирался идти на поиски.

– По-моему проще отыскать дикую корову, – невозмутимо сказал отец.

Даже такой, на взгляд отца, убедительный ответ не успокоил Славика. Он решил, что дядя Петя его обнадежит, Уж он-то точно знает.

Другая половина дня прошла скучно. Выполняя обещание отцу, он никуда не отходил от шалаша. Строгал рогульку для жерлицы, снимал кору с удилища, но эти работы не заняли много времени.

Отец таскал дрова. Уходил надолго, приносил объемные вязанки, сваливал под елкой в углу их «двора».

Погода была унылая. Солнце так и не появилось. Холодноватый ветер слабо шумел в еловых макушках, да громко лепетала осина. К ее шуму привыкли, и нужно было прислушиваться к чему-нибудь, чтобы заодно услышать ее несмолкаемый говор.

Славику стало скучно, он ушел в шалаш, лег у стенки, укрылся своей и отцовской штормовками, скоро согрелся и незаметно уснул.

* * *

Он проснулся и испугался. Не понял, то ли ночь, то ли день и вообще, где он. В шалаше стоял сумрак, но щели, теперь особенно заметные, светились. Нигде не было выхода, он был словно замурован, а точнее, заплетен ветками, завален хворостом.

«Так медведь заваливает хворостом свою жертву», – весело подумал Славик, когда разобрался, что к чему.

В их жилье появилась дверь. Пока он спал, отец установил ее по всем правилам – на петли. Потрудился он капитально. Из тонких еловых жердочек гибкими лозинками связал прямоугольную раму. Для прочности привязал диагоналевые жердочки и несколько поперечных. Всю конструкцию густо переплел еловыми лапками. Дверь крепилась к входному боковому столбику тремя ивовыми кольцами. Почти такие воротца и изгороди Славик видел в деревне, только те были без лапника.

– Нормально ты придумал, – похвалил он отца. – Как мы раньше не догадались. Представляешь, если бы в грозу ветер прямо в шалаш дул… Залило бы нас.

– Я давно хотел, да все руки не доходили, – отец на пенечке рубил валежник на одинаковой длины поленца – заготавливал культурные дрова. Славик взялся складывать их под стенкой шалаша.

– Отдыхал бы, – сказал отец, – завтра сложим.

– Надоело мне сидеть. Уже все прошло.

– Тогда смотри, чтоб штабель ровным получался. На стенку не наваливай, чтоб не придавило нас ночью.

Славик все понимал. По всему заметна была в нем отцовская привычка делать любую работу аккуратно. Он тщательно укладывал поленца, подгонял одно к другому каждым изгибом, каждым сучком.

Когда с рыбалки вернулся дядя Петя с удочками и жалким уловом на прутике, два штабеля дров с обеих сторон подпирали шалаш. Их скромное жилище даже стало красивее, стало похожим по крайней мере на избушку, если не на солидный дом. Приоткрытая дверь украшала меньше.

– Для симметрии стоило бы сделать дверь из двух половинок, получилось бы красивее, – согласился со Славиком дядя Петя после нескольких слов одобрения.

– Тоже мне критик, – сразу отозвался отец. – Симметрию ему подавай. Я же не требую улова именно из двух щук. Хотя тут ясно как день: две лучше одной. Надо, Петя, тебе самому переделать дверь. Соорудить ее не хуже, чем у Тимура была.

– Какого еще Тимура? – насторожился Славик.

– Не помнишь что ли «Двери Тамерлана» – любимую свою картину?

– Да уж получше твоей калитки, – нарочно начал посмеиваться дядя Петя. – Напоминает она те, которые в загонах для скота…

– Действительно, зря я делал. Лучше бы поискал спичечный коробок, чтоб твоих «лещей» сложить. – Похоже, отец в безобидной перепалке использовал запрещенный прием.

Дядя Петя смутился.

– Не клюет. Погода… Лучше бы я на самом деле дрова заготавливал.

Отец, до этого имеющий вид победителя, посерьезнел.

– С ума сошел. Ты же наш кормилец. Повернись-ка ты к свету…

Он внимательно вгляделся в его лицо.

– Это же надо… Чуть выше – остался бы без глаза.

На скуле у дяди Пети темнела запекшейся кровью ранка. Кожа вокруг посинела.

– Откуда это? – Славик увидел только сейчас.

– Ночью на сучок наткнулся, – неохотно ответил дядя Петя.

– Это мое упущение. Больше не будем ходить по ночам за дровами, – твердо сказал отец.

Когда отец начал как бы и всерьез переругиваться с дядей Петей, Славик насторожился, даже испугался. На миг представил себе, что они ругаются, обзываются и сжимают кулаки, как иногда кто-нибудь из его одноклассников, и ему стало неуютно и тоскливо. Хорошо, отец миролюбиво стал хвалить покладистого дядю Петю. У Славика отлегло от сердца.

Взрослые продолжали разговор. Славик не слушал. Он стал вспоминать картину Верещагина. Двери не запомнились ему да и охранники в пестрых халатах – тоже. Зато копья… С таким запросто можно идти на медведя, если поднимешь его. И сабли под стать. Но ценнее всего лук и стрелы. Правда, такой только отец натянул бы. Кажется, дядя Петя и тот не осилил бы. Эх, им бы похожий лук. И еще один – немного поменьше…

Днем погода не радовала, а вечер на удивление выдался тихим и достаточно теплым. Не менее шестнадцати градусов, решили они.

– Погода будет налаживаться, – сказал отец, когда разгорелся настоящий вечерний костер. – Дрова хорошо горят, дым вверх идет.

– Сухие, потому и горят, – сказал дядя Петя.

– И ветра нет, потому дым вверх, – в свою очередь заметил Славик.

– Нет, Слава, – дядя Петя опередил отца, – бывает, ветра нет, а дым начнет вверх идти и потом растекается по сторонам, гнетет его к земле. Впрочем, действительно, тогда и дрова не хотят гореть. Вероятно, высокая влажность тому виной…

– Сырости и теперь хватает. – Славик посмотрел на замершие, словно выточенные из металла ели, неподвижное серое озеро, темное небо за ним и черную зубчатую полоску леса, отделяющую его от воды. Было очень тихо – слабое сипение сырого сучка в костре казалось громким и неприятным. Ни одна пташка не подавала голос, не плескалась рыба, хотя безмолвные кружки легких волн иногда расходились по воде.

Они молча съели печеных плотвиц, выпили по первой кружке брусничного чаю.

Отец сказал:

– Вообще-то нам надо немного посовещаться.

– Что ж, – грустно начал дядя Петя, – избирай президиум, оглашай повестку дня, будем заседать.

– Младший член нашего экипажа по причине болезни, возможно, тропической лихорадки может быть списан на берег, – в голосе отца чувствовалась серьезность, хоть и говорил он нарочно по-книжному. – В результате разукомплектованности экипажа на берег отправляется вся команда. Что скажете на это?

– Прошла лихорадка, – недовольный Славик хотел сказать много, но не нашел подходящих слов, хорошо передающих возмущение.

– Слава, – очень осторожно, убедительно начал дядя Петя, – все эти мелкие недомогания, простуды, температуры почти незаметны, но потом могут дать очень неприятные осложнения. Люди зачастую пренебрежительно машут рукой на пустячное заболевание, а потом готовы за локоть себя укусить. Тебе надо очень трезво, взвешено оценить свое самочувствие и сказать честно. Ты же знаешь, Слава, нашего общего знакомого Григория Ивановича? Когда-то он где-то переохладился: из какой-то щели на него не вовремя подуло, он и забыл из какой, а в результате – радикулит. Ты же знаешь, как он мучается. Да и твой отец бережет спину. На себе испытал…

– Я хорошо себя чувствую, дядя Петя. Папа, точно… – серьезно, без обиды сказал Славик.

– Значит, эвакуация отменяется… – то ли спросил, то ли сообщил отец. – Голосовать будем?.. Ты, кстати, чего без свитера сидишь? – накинулся он на Славика. – Давай, быстро, без разговоров…

Славик побежал к шалашу. И вопрос сам собой отпал.

Правда, возник второй.

– Кормежка слабовата у нас, – сказал отец, наливая себе вторую кружку пустого чаю.

– Да, поесть чего-нибудь не помешало бы, – подтвердил дядя Петя, обычно очень сдержанный в вопросах еды. Славик немного удивился. Ему почти не хотелось есть. Но он тут же сообразил, что съел вдвое больше сухарей, да еще конфеты. И рыба ему досталась самая крупная. Возмущаться было поздно, да взрослые все равно одернут, сошлются на его болезнь.

– Завтра нам надо заняться едой. Дрова кушать не станешь. Это не дело – голодать. Не для того мы сюда приехали, – отец говорил твердо, сердито. – Думайте все, где нам раздобыть припасы.

– И еще нам надо определиться в окружающей местности, – добавил дядя Петя.

– Как это? – заинтересовался Славик.

– Мы рассказываем друг другу об окружающих местах и не можем привязать их к главным ориентирам. Говорим – пошел через болото, возле осинника, к ручью. Что за ручей? Как болото называется? В каком урочище осинник? Все должно иметь свои названия. Кстати, Сергей, как озеро называется?

Отец схватился за щеку, будто у него внезапно разболелся зуб.

– Ты знаешь, забыл название. Говорили, мне, говорили… Вылетело из головы. Сам не раз пытался вспомнить. Не смог.

– Сами назовем, – беззаботно сказал Славик.

– И правда, почему бы самим не назвать. Будет у нас тайна. Были на озере… Никто не догадается. Будут искать на картах – не найдут. Таинственное озеро в девственном лесу. Предлагай, – повернулся он к Славику.

Славик раскрыл рот и запнулся. Не называть же его Лесным или Глубоким.

Он зря волновался. Взрослые тоже не могли предложить ничего особенного. Долго они ломали голову. Щучье, Тихое, Боровое, – отпали с первого упоминания.

– Тихим назвали самый большой океан – и ничего. А они брезгуют, – посмеялся отец.

Не прошло и предложение Славика. Он сравнил слегка изогнутое озеро с тетивой. Больше подошло бы сравнение с луком, но такое название никому не понравилось. Первым делом на ум приходил овощ, а не оружие.

– Так и тот и другой потому и названы, что похожи друг на друга, – попытался защитить это название отец.

Славик не сразу сообразил. Отец пояснил:

– Приладь к луковому перу тетиву – чем не боевой лук.

Дядя Петя сказал:

– В нашей ситуации родство их не спасает. Для названия озеро не годятся.

Удивил отец. Он сказал вдруг:

– Фасо.

Славику название понравилось сразу. И дядя Петя не возражал.

– Так и запишем, – подвел итог отец. – Запишите! – постучал он пальцем по лбу. – А то завтра не вспомните, как назвали.

– Не забудем, – уверенно сказал Славик.

– Если бы Лесным назвали, помнил бы, а Фасо непременно забудешь.

– Сам скорее забудешь: у тебя есть опыт, – засмеялся дядя Петя.

– Я не забуду. Потому что знаю, почему его так назвал.

– А почему? – Славик сразу хотел спросить, да отвлекся разговором.

– Не скажу.

– Почему?

– Вы начнете философствовать, оценивать, хаять и в конце концов забракуете. Скажу, когда уедем отсюда.

Как ни приставал к отцу Славик, тот оставался тверд. Славик подумал и успокоился. Так было лучше. Таинственное, неизвестно откуда взявшееся название. Как и у большинства рек и озер. Волга, Байкал, Днепр, Ладожское, Соро, Фасо…

– Называть так называть, – продолжил дядя Петя. – На очереди наш родник.

Никто не торопился предлагать название.

– Карбункул, – сказал наконец дядя Петя.

– Поясни, – коротко попросил отец.

– Драгоценный камень в оправе…

– Что это тебя на ювелирные изделия в лесу потянуло? – ухмыльнулся отец. – Годится, – равнодушно махнул он рукой.

Славик не возражал. Слово он слышал впервые и теперь повторял, чтобы запомнить.

– Нет, – вдруг засуетился дядя Петя. – Отказываюсь от своего предложения. По-моему, это не прозрачный и даже не голубой камень. Золотой Ключ – вот подходящее название.

– И то правда, а то мне фурункул сразу вспоминается, – хмыкнул отец.

Приозерное моховое болото отец предложил назвать просто: Приозерный Мох.

Славик не согласился.

– Что за название?

Дядя Петя поддержал отца, пояснил:

– Мхом везде называют верховые моховые болота. Круглый Мох, Дальний Мох, Приозерный Мох.

Славик приуныл. Один он не придумал ни одного названия. Он даже головой потряс, чтобы сосредоточиться. Неизвестно, это ли помогло, но он вспомнил, что можно еще назвать тропинку вдоль озера и сразу догадался как.

– Великий Рыбный Путь, – выпалил он. – Это тропинку так назовем. Дядя Петя по ней рыбу носит и с нее ловит.

– Да уж не шелка доставляет в составе верблюжьего каравана, – усмехнулся отец. И дядя Петя согласился на название.

– Посмотрим, какие из них приживутся, – сказал он.

– Остальные места по ходу дела назовем, – предложил отец и добавил персонально Славику: – А ты все запиши. Ты у нас главный летописец. Вдруг что забудем.

Славик машинально кивнул. Он думал, что и как назвать еще.

– Да, так будет естественнее, называть, когда появляется необходимость, – согласился дядя Петя.

Они замолчали. Славик специально вырезанной вчера палкой с рогулькой на конце подбрасывал в центр костра не догоревшие головни, постукивал по ним. Искры фейерверком улетали в темноту.

– Дядя Петя, – нарушил молчание Славик, – я сегодня сделал светильники из смолы для нашего шалаша, но они копоти столько дают – ужас!

– У нас же нет белых занавесок, чего нам копоти бояться, – отозвался дядя Петя. Он держал в руках кружку, задумчиво глядел на огонь.

– Нет, дядя Петя, – Славик не обрадовался таким словам. – Копоть кусками летает – поперхнуться можно, если вдохнешь. Вот если бы у нас воск был, наделали бы свечей.

– Воск – такое приятное вещество, ароматное, на ощупь ласковое, его жалко жечь.

– А что с ним делать? Любоваться?

– Зачем свечки, – вдруг оживился дядя Петя. – И раньше такое освещение мужику не по карману было. Лучину жгли. Копоти не намного меньше, чем от смолы.

Лучина заинтересовала Славика. Он загорелся пробовать.

– Нам пока и костра хватает, – сказал отец. – А лучиной светить тоже не так просто, я думаю. Как я помню из бабушкиных рассказов, лучина – это широкая и длинная березовая щепа, в меру толстая, сухая. Вставляли ее в такой высокий штатив-светец и горела она над бадьей с водой, чтобы падающие угольки пожара не наделали. Наклоном лучины регулировали скорость горения и величину пламени. Очень не просто. Попробуй через каждые пять минут менять лучину и при этом умудриться не прервать процесс. И огонь подобрать нужно яркий и экономный. Не зная всех тонкостей, долго промучишься, пока приловчишься…

Отец сел на любимого конька. Получалось у него, что всякое дело необычно сложное и требует долгого предварительного обучения.

– Пойдем спать, – сказал он и сладко зевнул. – Незачем терять утреннее светлое время на сон. Раньше мужики летом в доме свет на зажигали, незачем было: ночь короткая. Не успеешь с темнотой лечь, как рассвет в окнах – пора на работу.