ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Прихожая в доме Стрюкова. Справа дверь в гостиную — там комната комиссара Кобзина. На полу ящики с патронами, чуть в стороне — пулемет, два-три седла и другие принадлежности походной жизни. Слегка напевая, С е м е н играет на двухрядке. Входит В а с и л и й.
В а с и л и й. Здорово. Играешь?
С е м е н. Нет. Дрова рублю.
В а с и л и й. Веселый ты человек, Сень. А я, брат, ухожу. Прощай, друг.
С е м е н. Погоди, куда уходишь?
В а с и л и й. В Соляной городок.
С е м е н. В Соляной? К белым?
В а с и л и й. На кой они. Домой иду.
С е м е н. Понятно. Бутовцы будут там расстреливать нашего брата, а ты станешь им на руки воду поливать. Глядишь, зуботычину отвалят. Очень даже просто. Не сидится здесь?
В а с и л и й. И без меня тут голод. Да и сидеть зря нечего. Там, может, в работники наймусь.
С е м е н. Тянет?
В а с и л и й. Есть-пить надо. Стрюков письмишко написал, хорошее такое письмо. На, почитай-ка.
С е м е н (читает). Да, хвалит. Будто ты из чистого золота или вообще драгоценный. Кинь эту бумажку в нужник да оставайся у нас. Подведем всех Стрюковых к ногтю.
В а с и л и й. А что Стрюков? Он мне ничего плохого…
С е м е н. Ну и темно же у тебя в голове. Как в брюхе старой коровы.
В а с и л и й. А ты не злись.
С е м е н. Так за тебя же обидно. Хочется, чтоб человеком стал.
В а с и л и й. А по-твоему, я обезьяна?
С е м е н. Хуже.
В а с и л и й. Ну и пускай. А воевать меня все равно не усватаешь. Ни за красных, ни за белых. Пускай тот воюет, кому жить надоело.
С е м е н. Иди, черт с тобой! Гни спину. Набивай буржуям карманы. А с тебя вот и таких драных штанов хватит. (Играет на гармошке.)
В а с и л и й. Гляжу я на тебя, Семен, ловкий ты. Право слово.
С е м е н. Чем это я ловкий?
В а с и л и й. Всем. Взять хотя бы эту самую гармошку, глядишь ты в сторону, пальцы бегают будто сами по себе, а гармонь ладно играет. Это не всякий сможет.
С е м е н. Я, брат, к музыке привязанность имею.
В а с и л и й. Тебе просто во всем везет.
С е м е н. Ну да?
В а с и л и й. Истинный господь. Опять, скажем, про Надю.
С е м е н. Что про Надю?
В а с и л и й. Видать, поженитесь?
С е м е н. А! Должно…
В а с и л и й. Я так и думал.
С е м е н. Напрасно старался. Она, брат, разлуку мне сыграла. (Напевает.) «Разлука ты, разлука, чужая сторона…»
В а с и л и й. Правда? Побожись!
С е м е н. Я неверующий. Ну, для тебя можно: свят крест, правда.
В а с и л и й. Эх ты, друг! Выходит, у нее кто-то другой?
С е м е н. У самой спроси…
В а с и л и й. Слышь, может, этот студент, а? Я не раз видел их вместе…
С е м е н. А какое наше собачье дело? И вообще, что ты с ней пристал ко мне, как овечий клещ?
В а с и л и й. Да я просто так.
Входит Н а д я.
Н а д я (решительно направляется к двери Кобзина). Сеня, Петр Алексеевич здесь?
С е м е н. Не ходи. По прямому проводу разговаривает.
Н а д я. А мне его вот так надо…
С е м е н. Не велел…
Н а д я. А зачем же играешь?
С е м е н. Гармонь никогда не мешает.
В а с и л и й. Сень, а все ж скажи по правде, трудно играть? А?
С е м е н. Не дрова рубить. Одному без помощи трудно. У меня, знаешь, мечта такая есть. Хочу учиться музыке. Ясное дело, не сейчас, а вот когда советскую власть покрепче на ноги поставим.
В а с и л и й. Смеешься небось.
С е м е н. Чего ж тут смешного? Сам увидишь. Вот, спроси Надю, и она учиться будет.
В а с и л и й. Не верится…
Н а д я. Я, Василий, хоть и большая уже вымахала, а буду жива-здорова, снова пойду в гимназию.
В а с и л и й. А ты что, разве училась?
Н а д я. Три года.
В а с и л и й. Ей-право? Не знал.
С е м е н. Был такой каприз у твоего хозяина Стрюкова. А потом снова — марш на кухню! Господа! Их воля.
Н а д я. Да, было, было.
С е м е н. Но не будет!
Н а д я. Слышал, Василий? Правильно он говорит — не будет!
В а с и л и й. Может, и правильно.
Н а д я. Все небось раздумываешь: пойти к нам или нет?
С е м е н. Какое там раздумывает! В Соляной городок топать собрался. Кулакам прислуживать хочет.
Н а д я. Зря, Василий, зря.
С е м е н. Придет время, сам себе не простишь, да не вернется.
В а с и л и й. Ну и пускай. А я никому не мешаю.
С е м е н. Покрепче головой поработай, не то скажешь… Может, вот такие, как ты, у революции поперек дороги лежат.
В а с и л и й. Ну и неправда, и неправда. Зря так говоришь.
С е м е н (присматривается к Наде). Слушай, Надя, это что у тебя на губе, вроде кровь запеклась?
Н а д я. Где?
С е м е н. На нижней губе, говорю.
В а с и л и й. Правда. Вот.
Н а д я. Да это так…
С е м е н. Нет, не так. Ударил кто?
Н а д я. В общем — чепуха. Нет, конечно, не чепуха: вот я и хотела Петру Алексеевичу рассказать. Кое у кого из деповских коровы есть. А кормить их нечем, я и велела лишки сена у кулаков забрать, стали обмерять у казака Рухлина, ты знаешь его, с рыжей бородой, он и разозлился: «Передушим, мол, всех», а потом кинулся ко мне.
С е м е н. Ударил? Бил тебя?
Н а д я. Раз ударил.
С е м е н. А ты?
Н а д я. Что я?
С е м е н. Да как ты могла допустить?! Зачем тебе революция наган доверила? Да в него надо было все пули покидать! Где он? Где?
Н а д я. Ты чего раскричался? Подтяни малость свои нервы. Он там, где и должен быть. В революционную тройку эту сволочь отправила.
С е м е н. Верно?
Н а д я. Нет, шучу.
В а с и л и й. Значит, у человека середь бела дня собственное сено отнимают, а он помалкивай…
С е м е н. А сено он косил?
В а с и л и й. Он денежки платил. Свои. Кровные. Ну и дела! Прощайте, пойду я.
Н а д я. Прощай, Вася, да не вспоминай лихом.
С е м е н. Счастливой тебе дороги, друг. Слушай, Василий, а что, если мы так договоримся: решил — иди! Но в Соляном городке…
В а с и л и й (торопливо прерывает). Ничего я там делать не буду. Хоть сейчас убивайте, хоть потом.
Н а д я. Да у нас на тебя патронов нет.
С е м е н. Не бойся, никто тебе ничего не поручает. Выслушай: там карательный отряд. Так? Повнимательнее присматривайся и старайся понять все, что увидишь. Для себя. Или трудно?
В а с и л и й. Да нет…
С е м е н. Ну, вот и все. Будь здоров. До лучшей встречи.
Н а д я. А я к тебе в гости наведаюсь. Примешь?
В а с и л и й. Не придешь: там бутовцы. Ну, оставайтесь здоровы. (Уходит.)
Пауза.
С е м е н. Как человеку доказать, чтоб понял?
Н а д я. Не все сразу. Шестакова не видел?
С е м е н. Не видел. А вообще я у него в сторожах не состою. И не буду.
Н а д я. Понятно. Все ж напрасно ты так к человеку относишься, или память короткая?
С е м е н. Пожалуйста, не упрекай… Все хорошо помню! Да лучше бы мне тогда башку продырявили, чем эта его выручка.
Н а д я. С ума человек спятил…
С е м е н. Не бойся, не спятил! Не по моей натуре в должниках ходить. Особенно у Шестакова.
Н а д я. Значит, ему особый почет? Почему так?
С е м е н. Просто… (Пауза.) Ты можешь ответить на один вопрос?
Н а д я. Какой вопрос? Между прочим, я от тебя никогда ничего не скрываю.
С е м е н. Ты с ним всерьез?
Н а д я. Не знаю.
С е м е н. Не знаешь?
Н а д я. Хороший он человек…
С е м е н. А я видеть не могу!
Н а д я. Почему? Ну, почему?
С е м е н. Все потому… Эх, Надя, да разве ты не понимаешь…
Н а д я. Меня во всем вини.
С е м е н. Знала бы ты, что у меня вот тут!
Н а д я. Не говори, Сеня, знаю. Но Сергей ни в чем не виноват. И ты напрасно на него злишься…
С е м е н (вспыхнув). Легко сказать, напрасно! Да у него глаза бывают пустые, словно стеклянные, думаешь, я не замечаю. Иной раз смотрит на тебя, а видит не знаю что, только не тебя!..
Н а д я. Семен, если ты будешь вот так…
С е м е н. То что? Ну? Говори.
Н а д я. Конец… дружбе нашей конец.
Из кабинета появляется К о б з и н.
К о б з и н. Ну, комиссар продовольствия, рассказывай, чем можешь порадовать?
Н а д я. Ничем, Петр Алексеевич.
К о б з и н. Быть того не может. (Шутливо.) Назначили тебя начальником питания, так будь добра, корми нас.
Н а д я. Да где же я возьму?
К о б з и н. Тебе виднее. (Меняя тон.) Ну-ну, рассказывай.
Н а д я. На железной дороге, среди порожняка нашли три вагона с мукой. Вот и все.
К о б з и н. Да, мало. Капля в море… Вот что, Корнеева, в первую очередь выдели детскому приюту, немного выдай в столовку, остальное голодающим. Да последи, чтоб выдавали с разбором. В городе, товарищи, начинается настоящий голод.
Входит О б р у ч е в, молча здоровается, поднимается в мезонин.
Шестаков, если дома Стрюков, пошли ко мне.
О б р у ч е в. Слушаю. (Останавливается, решительно идет вниз.) Петр Алексеевич, разрешите высказать одну мысль.
К о б з и н. Пожалуйста.
О б р у ч е в. Меня беспокоит Стрюков.
К о б з и н. Стрюков? А что?
О б р у ч е в. Для меня он временно затаившийся враг. Да. Живет в доме, где расположен штаб, а в подвале сложены последние боеприпасы.
К о б з и н. Ну?
О б р у ч е в. От такого человека можно всего ждать. Вплоть до диверсии. Не остаться бы нам вообще без оружия.
Н а д я. Правильно, Сергей, и я так думаю. Выселить его отсюда. Хотя бы на время.
О б р у ч е в. Вот именно. Если бы мы попали в руки бутовцев — с нами бы не стали так нянчиться.
С е м е н. Расстрел. Я уверен!
К о б з и н. В этом и я уверен. Кстати, врагов мы тоже не щадим и щадить не будем. Что касается Стрюкова, то он скорее в петлю полезет, чем решится собственноручно хотя бы кирпич выдернуть из своего собственного дома. Таких людей надо знать. Выселять его пока не будем. Но усилить охрану надо. Позови его.
Обручев уходит.
Надя, в городе надо произвести тщательный обыск, учесть все продовольствие до фунта. Партийная организация поручила тебе руководить обыском.
Н а д я. Мне?
К о б з и н. Да. У тебя уже есть небольшой опыт. Так вот. Командир отряда выделил полтораста красногвардейцев. Сегодня разобьем на группы, а завтра с утра начнешь.
Н а д я. Патронов дадите?
К о б з и н. Ни одного.
С е м е н. А как же?
К о б з и н. Да вот так. Без всякой стрельбы.
Н а д я. А продукты отбирать будем?
К о б з и н. Ни крошки! Пока учесть.
Н а д я. Понятно. А женский монастырь можно тряхнуть?
С е м е н. Что это тебя к монахиням потянуло?
К о б з и н. Что значит тряхнуть?
Н а д я. Пойти с обыском. Я почти на след напала, надо только до конца довести. По-моему, в монастыре хлебом спекулируют. Я вам утром докладывала, Петр Алексеевич.
К о б з и н. Этого дела не оставляй. Но осторожность и осторожность, чтобы не попасть впросак.
Н а д я. Выслежу!
К о б з и н. Вот. Только так. Наверняка, чтобы врагам языки отсечь.
На лестнице показывается С т р ю к о в.
С т р ю к о в (подходит не спеша). Вы звали… комиссар?
К о б з и н. Да. Есть к вам один серьезный вопрос. Скажите, вы как городской голова знали все, что делал в городе атаман?
С т р ю к о в. Откуда мне знать…
К о б з и н. По положению. Да и, как мне известно, вы коротко знакомы с Бутовым. Так?
С т р ю к о в. Знаком. Что знал, что нет. Мало с кем бываешь хорошо знаком, а знаешь про него не все.
К о б з и н. Философствовать на эту тему не будем. Дело вот в чем. В городе люди пухнут и мрут с голоду. Вы знаете об этом?
С т р ю к о в. Кто не знает.
К о б з и н. Продовольствие с вашего согласия вывезли? Ведь вы были головой?
С т р ю к о в. Меня никто не спрашивал. Приказ атамана.
К о б з и н. А вывезли?
С т р ю к о в. Вывезли.
К о б з и н. А вы сами?
С т р ю к о в. Что?
К о б з и н. Выполнили этот приказ?
С т р ю к о в. А иначе нельзя.
К о б з и н. Все вывезли?
С т р ю к о в. Все.
К о б з и н. Отвечаете?
С т р ю к о в. Вывозил не я, было велено приказчикам.
К о б з и н. Не вертитесь и не задуривайте нам головы. Речь идет о спасении тысяч человеческих жизней. Если солжете, имейте в виду — к стенке поставим.
С т р ю к о в. Ставьте. Ваша сила.
Н а д я. Эх, Петр Алексеевич, он же радуется, что люди падают.
С т р ю к о в. Скоро хлеб-соль забываются.
Н а д я. Нет, не забываются. Я все помню, до крошечки. Навсегда! И пускай лучше костьми лягу, а такого хлеба-соли есть больше не буду!
С е м е н. Вот благодетель нашелся. Гад!
К о б з и н. Так вот, гражданин Стрюков, я вас предупредил. Второй разговор на эту тему, если вы обманули, будет не таким. Понятно?
С т р ю к о в. Понятно. Можно идти?
К о б з и н. Да. Кстати, ваша дочь все еще отсиживается в монастыре?
С т р ю к о в. В монастыре.
В двери Стрюкова чуть не сшиб стремительный А л и б а е в.
А л и б а е в. Комиссар Кобзин, здравствуй!
К о б з и н. Алибаев, друг мой Джангильдек!
Обнимаются.
А л и б а е в. Корнеева, мое почтение! Семен Маликов — салям!
С е м е н. А мы вас совсем заждались!
К о б з и н. Каким ветром?
А л и б а е в. Попутным, конечно. Везде казачьи разъезды, а я открыто ехал. Со мной полсотни джигитов. Надели погоны и благополучно проехали. Врага обмануть всегда полезно… А в городе стало нехорошо. Голодные люди на улицах! Плохо…
К о б з и н. Да, брат, положение… И день ото дня хуже. Ни хлеба, ни патронов. Ну, рассказывай, как съездил? Был у Ленина?
А л и б а е в. А как же! В Смольном! Ленин назначил меня комиссаром степного края. Понимаете, товарищи? Теперь баи шакалами выть будут! Я сейчас немного в степь завернул, будто попутно, — уже баев стало меньше.
С е м е н. Здорово! Правильно вы говорите, люблю так.
К о б з и н. Смотри, дров не наломай.
А л и б а е в. Из баев дров не получается. «Это есть наш последний и решительный бой!» (Меняя тон.) Ну, слушайте. С Лениным я говорил недолго, но хорошо. Он сказал, что революция не терпит топтания на одном месте! А? Надо нести революцию по всей степи, наступать, чтоб атаман места себе не находил, как бешеная собака. Спросил товарищ Ленин, как у вас с оружием, я рассказал. Он приказал дать оружия, патроны, снаряды. Выделил двести кронштадтских моряков, они доставят оружие и останутся у нас. А? Был я в Самаре с запиской от Владимира Ильича. Товарищ Куйбышев обещал прислать нам на помощь пролетарский отряд.
К о б з и н. Что ни новость — радость! Эх, скорее бы оружие…
С е м е н. Начнем громить?
К о б з и н. Начнем, Маликов!
А л и б а е в. И плохие вести есть. Совсем плохие. Атаману Бутову из Англии отправлено много оружия. Разное. Обмундирование тоже.
С е м е н. Ты смотри! А когда отправлено?
А л и б а е в. Шайтан его знает. Наплевать. Не в этом дело. Верные люди в степи сказали мне, что на днях Бутов все получил.
К о б з и н. Как? Уже? Каким же способом?
А л и б а е в. Говорят, где-то через южную границу переправили, потом степью. И в Соляной городок. Если верить.
К о б з и н. Соляной городок почти крепость… (Вспомнив.) А знаешь что, Алибаев, слух здесь прошел, будто атаман готовится мобилизовать казаков от шестнадцати до шестидесяти лет. Мне он показался просто вздорным.
С е м е н. Мы еще посмеялись: вместо винтовок, мол, палки возьмут.
А л и б а е в. Ленин предупредил: хотят в кольцо взять революцию. Вот зачем мобилизация. Дон, Кубань, Терек, Урал, сибирский Колчак, понимаете? Товарищ Ленин сказал: дело чести местных большевиков — рвать кольцо.
К о б з и н. Да… Дело чести… Вот что — надо немедленно проверить Соляной городок и, если заморский подарок там, захватить или… взорвать.
С е м е н. Петр Алексеевич, я.
К о б з и н. Что?
С е м е н. Пойду в Соляной.
К о б з и н. Ты? Посмотрим. Пройдем ко мне, Алибаев. А ты, Семен, подожди.
Кобзин и Алибаев уходят.
С е м е н. Как думаешь, пошлют?
Н а д я. Могут.
С е м е н. Скажут — пулеметчик.
Н а д я. Безработный.
По лестнице спускается О б р у ч е в и направляется к выходу.
С е м е н. Сергей! На минутку!
О б р у ч е в. Пожалуйста. (Подходит.)
С е м е н. Торопишься?
О б р у ч е в. Нет.
С е м е н. Надя, у меня к Сергею секрет.
Н а д я. От меня?
С е м е н. Ну, понимаешь, на одну минуту.
Надя уходит.
Я насчет нее.
О б р у ч е в. Нади?
С е м е н. Да.
О б р у ч е в. Не понимаю.
С е м е н. Давай по душам.
О б р у ч е в. Ну, пожалуйста.
С е м е н. Ты с ней, как говорится, гуляешь? Верно?
О б р у ч е в. Предположим, верно.
С е м е н. Без всякого предположим. Гуляешь. Ну вот. Скажи мне, Сергей, только откровенно, ты к этому относишься серьезно, в общем: жениться думаешь?
О б р у ч е в. Странный разговор.
С е м е н. Почему странный?
О б р у ч е в. О таких вещах, как женитьба, сейчас не думается. Сам знаешь, какое время.
С е м е н. Ну, а потом?
О б р у ч е в. Потом видно будет.
С е м е н. Я так и знал. Зачем же ты человеку голову задуриваешь?
О б р у ч е в. Ничего подобного.
С е м е н. Не нуждаешься ты в ней. Думаешь, не вижу? Все вижу! А не знаю, зачем тебе надо обманывать… Если бы ты знал, какая у нее была вся жизнь…
О б р у ч е в. Я не обманываю Надю. Или ты считаешь, что у меня совести и чести нет?
С е м е н. Одним словом — было бы сказано. И не дай тебе бог…
О б р у ч е в. Да за кого же ты меня принимаешь?
С е м е н. Ни за кого не принимаю и говорю просто.
О б р у ч е в. А почему именно сейчас заговорил об этом?
С е м е н. Давно собирался, а тут, пожалуй, ехать придется, не знаю, когда опять увидимся?
О б р у ч е в. Ты ехать собираешься? Куда?
С е м е н. В станицу Озерную, насчет сена. Только не знаю, пошлют ли. (В дверь.) Надя! Можно!
Входит Н а д я.
Н а д я. Насекретничались?
О б р у ч е в. С избытком.
К о б з и н (появляясь в дверях). Маликов, зайди.
Семен уходит за Кобзиным.
Н а д я. Значит, посылают.
О б р у ч е в. А он сомневался. Хороший парень.
Н а д я. Очень.
О б р у ч е в. Любит тебя.
Н а д я. Знаю. У меня сейчас так неспокойно на душе… Правда, Семен смелый и ловкий… Скажи, если бы сейчас не его, а тебя послали в Соляной городок, пошел бы?
О б р у ч е в. А разве он в Соляной?
Н а д я. Да.
О б р у ч е в. А как же не идти? Конечно, пошел бы!
Н а д я. Я тоже. И за себя, и за тебя.
О б р у ч е в. Нет, Надя, я сам за себя. А знаешь что? (Обнимает.) Давай просить комиссара, чтоб в следующий раз послал нас вдвоем.
Н а д я. С тобой… я ничего не боюсь. Куда угодно. На край света.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Двор Стрюкова. Слева — ворота, справа — дом. Из-за каменного забора виден одноэтажный город; церковь, чуть подальше — мечеть. Голые карагачи и ветлы. Над крыльцом красный флаг. У ворот, где висит полевой телефон, дежурит О б р у ч е в. С опаской оглядываясь, Обручев подходит к дому и закладывает в душник в фундаменте заряд взрывчатки и фитиль, затем снова закрывает душник, торопливо уходит к воротам. Энергичной походкой во двор входит К о б з и н.
К о б з и н. Шестаков, ты дежуришь?
О б р у ч е в. Я, Петр Алексеевич.
К о б з и н. Вот что, Сергей, будет народ идти — пускай. Всех.
Во двор входит ж е н щ и н а с р е б е н к о м.
О б р у ч е в. Вам кого?
Ж е н щ и н а с р е б е н к о м. Мне бы комиссара…
О б р у ч е в. Вот он. К вам, Петр Алексеевич.
К о б з и н. Слушаю, гражданка.
Ж е н щ и н а с р е б е н к о м. Муж у вас в Красной гвардии состоял. Деповской. Кузнецом был… Осколком поранило, третьего дня схоронили.
К о б з и н. Как фамилия?
Ж е н щ и н а с р е б е н к о м. Васильев.
К о б з и н. Так вы — жена Федора Петровича?
Ж е н щ и н а с р е б е н к о м. Да. (Заплакала.) Я не пришла бы, а нужда.
К о б з и н. Правильно сделали, что пришли.
Ж е н щ и н а с р е б е н к о м. Пока жив был Федя, кое-как перебивались. Теперь хоть ложись да помирай. Себя не жалко, а вот детишки. Старшенький лежит, весь высох, а этот — тоже мощи одни.
К о б з и н. Да, детишки. Где живете?
Ж е н щ и н а с р е б е н к о м. На Барачной, дом сорок.
К о б з и н (записывает в блокнот). У нас сейчас ничего нет. Ни-че-го! Но как будет — пришлем. Тут же. Обязательно пришлем. Может, даже сегодня. И вот что, зайдите сейчас в нашу столовку, знаете где? Дадут солдатский паек. И каждый день ходите. Я позвоню. Правда, паек — счет один, от него ни сыт ни голоден. Ну, а все же.
Ж е н щ и н а с р е б е н к о м. Спасибочко. Больше не от кого ждать помощи. До свиданья. (Уходит.)
К о б з и н. Детишки сохнут, а помочь нечем!.. Ох, дела! На белый свет смотреть тошно. Каким зверем нужно быть, чтоб вывезти из города все продукты, обречь людей на голодную смерть. Сволочи. (Звонит по телефону.) Столовку мне… Кобзин. Кто это? На обед хлеб есть? По четвертушке в день? А приварок? Кипяток. Сейчас зайдет жена убитого красногвардейца Васильева, включите в список на питание. Да. Троих. (Вешает трубку.)
Входит А л и б а е в.
А л и б а е в. Комиссар Кобзин, новость знаешь? Весной немного пахнет.
К о б з и н. К тому идет.
А л и б а е в. Скажи, пожалуйста, почему в монастыре сегодня так торжественно в колокола бьют? И все время поют. Слышишь? Чему радуются?
К о б з и н. Видать, у них свои радости.
А л и б а е в. Садись вот здесь на крылечке, в дом не хочется.
Садятся.
Я сейчас дочь Стрюкова встретил. Она, конечно, к тебе идет.
К о б з и н. Делать здесь нечего.
А л и б а е в. Вот увидишь, придет. Дело у нее большое. Ты только послушай. Мои джигиты перехватили письмо от полковника Рубасова Стрюковой. Ждут ее в Соляном городке.
К о б з и н. Ждут?
А л и б а е в. Должна организовать батальон смерти.
К о б з и н. Где письмо?
А л и б а е в. Осторожно заклеили и отдали по назначению. Скажи, Маликов не вернулся?
К о б з и н. Никаких вестей.
А л и б а е в. Ну, человек он опытный.
К о б з и н. Не знаю. Хочу думать, что все благополучно…
Голос из двери: «Товарищ Кобзин, вас к телефону».
Кобзин и Алибаев уходят в дом. Во двор входит И р и н а.
И р и н а. Мне нужно повидать комиссара Кобзина… Поручик!
О б р у ч е в. Ирина Ивановна… Мы незнакомы…
И р и н а. Простите. Где он?
О б р у ч е в. Там.
На крыльце появляются К о б з и н и А л и б а е в.
И р и н а. Я к вам, комиссар.
К о б з и н. Видимо, наконец решили вернуться домой? Правильно. Давно пора. Монастырь не дом.
И р и н а. Дом перестает быть домом, если в нем хозяйничают чужие.
А л и б а е в. Извините, мы здесь не чужие.
И р и н а. Значит, я чужая. В общем, я решила уехать и пришла просить пропуск.
К о б з и н. Куда уехать и зачем?
И р и н а. Не знаю. Лишь бы отсюда.
К о б з и н. А точнее можно?
И р и н а. Дальнейшее покажет.
К о б з и н. Вы хотите пробраться в Соляной городок, чтоб организовать там батальон смерти? Нам это известно. Документы с собой?
И р и н а. Нет.
К о б з и н. Прикажете сделать обыск?
И р и н а. Вот документы.
К о б з и н. Так, так. Пропуска вы не получите. Прошу пройти в комнату и написать подписку о невыезде и о том, что не будете оказывать нам сопротивления.
И р и н а. А если я откажусь?
К о б з и н. Арестуем. Сейчас же.
А л и б а е в. А если вас поймают за городом без пропуска, расстреляют без суда. На месте.
Ирина входит в дом.
Ее надо арестовать.
К о б з и н. Никогда не поздно. Самим жрать нечего.
Во двор входит Б а л а х н и н.
Б а л а х н и н. Мне к комиссару Кобзину.
О б р у ч е в. Пройдите, вон комиссар.
Б а л а х н и н. Можно?
К о б з и н. Да, да.
Б а л а х н и н. Балахнин, член местного комитета РСДРП меньшевиков. Вы — Кобзин?
К о б з и н. Да.
Б а л а х н и н. А это?
К о б з и н. Комиссар степного края Алибаев. Садитесь. Слушаем.
Б а л а х н и н. Товарищи, в городе нетерпимое положение. Трудно представить себе бедствия, которые обрушились на головы горожан: света нет, воды нет, нет хлеба, в городе голод…
К о б з и н. Мы это знаем. Дальше.
Б а л а х н и н. Больше продолжаться так не может. Никто не имеет права обрекать народ на страдания. Казачьи снаряды падают на жилые кварталы, погибают ни в чем не повинные женщины, дети.
К о б з и н. Что вы предлагаете?
Б а л а х н и н. Наши предложения вытекают из объективной действительности. Народ страдает. И мы все виноваты в этом… Да, да!
К о б з и н. Кто это «мы»?
Б а л а х н и н. Вы — большевики и частично мы.
К о б з и н. Положим, мы день-ночь в боях. Ну, а вас с какой стороны пристегнуть?
Б а л а х н и н. Мы молчаливо потворствовали вам. И в этом наша вина.
А л и б а е в. Заберись, пожалуйста, на мечеть вместо муэдзина и кричи во весь голос: долой большевиков!
Б а л а х н и н. Если так и дальше пойдет, очевидно, мы вынуждены будем принять такое решение.
К о б з и н. Вы не грозите и не шумите… Скажите попросту, что предлагает ваш комитет?
Б а л а х н и н. От имени народа…
А л и б а е в. Нет у тебя никакого народа. Хочешь, мы посоветуем народу, и он на первом телеграфном столбе тебя повесит.
Б а л а х н и н. Я принимаю это как выпад!.. Народ — масса. А она часто не сразу понимает, за кем нужно идти… Вопрос решает история.
К о б з и н. Ну, знаете, здесь по митинг… Еще раз спрашиваю вас: что предлагает ваш комитет?
Б а л а х н и н. Наш комитет изложил предложения в своем письме. Выход один.
К о б з и н. Покинуть город? Читали такое письмо.
Б а л а х н и н. Не иронизируйте. День промедления — десятки, сотни жизней. Иного выхода я не вижу.
А л и б а е в. Неправда, выход есть: драться! А тебя я бы расстрелял как сволочь, как предателя.
К о б з и н. Товарищ Алибаев…
Б а л а х н и н. В таких условиях невозможно вести переговоры. Невозможно.
К о б з и н. А собственно, больше не о чем говорить. Письмо мы еще не обсуждали.
Б а л а х н и н. Письмо можно обсудить сейчас, не откладывая…
К о б з и н. Обсудим. Сейчас, к сожалению, нет времени.
Б а л а х н и н. Хорошо. Я еще зайду. (Уходит.)
Входит И р и н а.
И р и н а. Вот. Подписка.
К о б з и н. Можете идти.
И р и н а. Документы?
К о б з и н. Остаются у нас.
Ирина уходит. Все явственнее доносится церковное пение.
А л и б а е в. Ты что, комиссар, будешь обсуждать их предложение?
К о б з и н. Нет.
А л и б а е в. А почему не сказал этой балаболке?
К о б з и н. Потому что не все ему нужно знать.
А л и б а е в (Обручеву). Где там поют?
О б р у ч е в. А вот. По улице идут.
В воротах показывается т о л п а ж е н щ и н. Впереди с т а р у х а с иконой в руках и ю р о д и в а я монахиня. С пением они входят во двор, подходят к крыльцу.
C т а р у х а. Говори, матушка Мелания, говори, наша заступница перед господом.
Ю р о д и в а я. У-у-у-у! У-у-у! Беси! Беси! Беси!
C т а р у х а. Слыхали, комиссары? Безбожники! Про вас говорит мать Мелания — беси! Говори, матушка.
Ю р о д и в а я. Птенчик. Дитенок. В ямку. В ямку. Ам! Ам!
Г о л о с. Детишков наших в ямку. С голоду!
Г о л о с. Сами полезайте в яму!
Ю р о д и в а я. Убили птенчика. И еще убьют. Господу помолимся. (Кланяется во все стороны.) За упокой. За упокой.
Послышался чей-то плач.
Земля горит. Плачет мать. Плачет! Поклонимся господу! (Запела.) «Ягодинка, ягодника, ягодиночка моя!» (Притопывает в такт песне.)
К о б з и н. А ну хватит этого спектакля. Товарищи женщины, говорите, зачем пришли.
Г о л о с а: Степной волк тебе товарищ.
— Хлеба, хлеба дайте!
— Погибаем!
— Детишки примирают!
К о б з и н. Слушайте, женщины, сестры, матери! Нету у нас хлеба! Нету!
Г о л о с. Так постреляйте нас всех.
Во двор входит С т р ю к о в, затем А н н а.
C т а р у х а. А куда вы хлеб дели? Пока был атаман — и хлеб был.
К о б з и н. Хлеб атаман вывез.
Г о л о с а. Брешешь! За границу вывезли! Ерманцу продали! И сами продались.
Ю р о д и в а я. Продались! Продались! Продались!
Г о л о с. Бабы! Бей!
Замелькали лопаты, вилы.
Г о л о с а. Бей!!
Вперед метнулась Анна.
А н н а. Кого бить? Бабы! Женщины! Кровь свою!
C т а р у х а. А ты уйди от греха дальше.
А н н а. Бейте! Меня бейте первую…
Г о л о с. Она с ними, с комиссарами!..
А н н а. Я за правду, за правду!
Анну отталкивают. С грозными криками толпа поднимается на крыльцо. Алибаев рывком выкатывает пулемет, припадает к нему.
А л и б а е в. Осторожно! Кусается.
С криком толпа отступает, остается лишь старуха.
C т а р у х а. Стреляй! Стреляй, ирод!
К о б з и н. Люди, стрелять он не будет. (Алибаеву.) Закати обратно.
Во двор входят Н а д я, К о н я х и н, с т а р и к, ж е н щ и н а с с а м о в а р о м. У Нади револьвер.
Г о л о с. Хлеба дайте!
Н а д я. Хлеба? Петр Алексеевич, женщины, нашли мы хлеб, всех голодающих хватит накормить. (Юродивой.) А ты тоже пришла сюда хлеб просить?
C т а р у х а. Божьего человека не тронь!
Н а д я. А знаете, где мы хлеб нашли? В монастыре. У божьих людей купца Стрюкова хлеб спрятанный. Убегаешь, божий человек? Там и спекулянта поймали. Вот он!
К о н я х и н. Зачем так, Надя? Прошу выслушать, люди добрые, товарищ комиссар. Никакой я не спекулянт. Я подневольный человек. Приказчик…
К о б з и н. Корнеева, в чем дело?
Н а д я. Это стрюковский приказчик Коняхин… Мы склады нашли… В монастыре. И на земле и под землей. Весь город накормить хватит. Спрашивала я тебя, Коняхин?
К о н я х и н. Что спрашивала?
Н а д я. Все ли хозяин вывез?
К о н я х и н. Спрашивала. Не мог я сказать, — чужое.
Н а д я. Обманул он, Петр Алексеевич, так же как и Стрюков. Скрыл, а сам тайком торговлю устроил.
К о н я х и н. Опять же — не свое.
Н а д я. Шкуры с людей сдирает. (К старику.) Папаша, где ваши часы?
С т а р и к. Вот они. (Кобзину.) Это мне, понимаешь, от адмирала Макарова подарок за храбрость. Тут написано. Серебряные. Вот, значит, пришлось на пшено…
К о н я х и н. А я у тебя часы просил? Просил? Ты сам набивался.
С т а р и к. Набивался, правда, — голод не тетка.
К о б з и н. Значит, на пшено часы меняли?
С т а р и к. На пшено. И жалко, подарок все же, а в доме ни синь пороху… Что делать? Внучата плачут. Куда денешься?
К о б з и н. Сколько он вам давал пшена?
С т а р и к. Два фунта, господин комиссар. Перед всем народом.
К о н я х и н. Не для себя ведь я. Мы люди подневольные.
К о б з и н. А вы самовар, что ли, ему предлагали?
Ж е н щ и н а. А вам какое дело, что я предлагала? Как с голоду помирать, так никто не видит, а как нашелся добрый человек, так за горло берут.
К о б з и н. Вы не кричите.
Ж е н щ и н а. Нет, я буду кричать! У меня шестеро по лавкам. Мать часует… а самовар что, протянем ноги — не все равно, кому достанется.
К о б з и н. Сколько он вам давал?
Ж е н щ и н а. Пять фунтов пшена. Я только говорю, что маловато. Ну, хоть полпуда бы!.. (Вдруг всхлипнула.) Это же мое приданое…
К о б з и н. Так вы, значит, приказчик Стрюкова?
К о н я х и н. Приказчик. И все делаю, как велел хозяин.
А л и б а е в (Стрюкову). Значит, ты врал, господин Стрюков?
Коняхин поражен, оторопело смотрит на Стрюкова.
С т р ю к о в. Я? (Коняхину.) А ну сказывай, какую ты тут спекуляцию разводишь на моем хлебе?
К о н я х и н. Иван Никитич…
С т р ю к о в. А склады мои ты имел право открывать? Я ему не велел открывать склады!
К о н я х и н. Я людей жалеючи… Иван Никитич!
С т р ю к о в. Жулик ты, мошенник!
К о б з и н. Значит, это вы сами завели коммерцию?
К о н я х и н. От сердца, от доброты душевной…
К о б з и н. Корнеева, отведи его в ревтройку. Пусть судят за спекуляцию сейчас, немедленно. И приговор обнародовать тут же.
C т а р у х а. А ну пропустите. Господи, благослови. (Бьет Коняхина.)
К о н я х и н (падает на колени). Господин комиссар, люди добрые, простите…
А л и б а е в. Встань, а то сапогом двину. Смотреть противно.
C т а р у х а. Бабы, берите его!
К о б з и н. Товарищи женщины, самосуда не надо. Советская власть осудит.
Н а д я. Петр Алексеевич, я бы и этого (показывает на Стрюкова) заодно.
К о б з и н. Веди того, Корнеева! С этим еще разговор будет.
Н а д я. Иди, спекулянт чертов!
Коняхин и Надя уходят, за ними хлынула толпа.
К о б з и н (Стрюкову). Так, значит, вы врали, когда мы спрашивали о запасах продовольствия?
С т р ю к о в (угрюмо). Отнекиваться некуда. Только вы и то поймите — купцу не пристало рассказывать про свои дела. Ну, есть у меня в городе хлеб. Есть. Остался.
А л и б а е в. Ты молодец. Бутова обманул — нарушил приказ. Теперь нас.
К о б з и н. Сколько хлеба осталось?
С т р ю к о в. Да так пудов тысяч с двадцать, не собирался я продавать его.
К о б з и н. До прихода Бутова берегли?
С т р ю к о в. Нет. Торговые дела. Думал, цены, мол, поднимутся. Приказ будет — теперь велю продавать.
К о б з и н. Надо было раньше. Сейчас сами распорядимся.
С т р ю к о в. Как распорядитесь? Забрать хотите?
К о б з и н. Конфискуем.
С т р ю к о в. Значит, за здорово живешь? Дожили. А меня за мой же хлеб потянут на тройку, как Коняхина?
К о б з и н. Нет, сегодня но потянут. Хотя надо было первым. Уговор помните?
С т р ю к о в (хмуро). Помню.
К о б з и н. Хватило совести скрывать, когда кругом стон стоит. Зверье!
С т р ю к о в. Не я этот голод устроил.
К о б з и н. А кто же? Господь бог? Я уверен, что хлеб припрятан и у других купцов.
А л и б а е в. Больше нет тебе веры и на ломаный грош.
К о б з и н. Разговоров хватит. Даем двадцать четыре часа. Поговорите с кем надо. Если за сутки нам не укажут, где еще спрятано продовольствие, завтра в это время вы будете расстреляны на городской площади как враг революции.
С т р ю к о в. Так при чем: же я? Каждый за себя отвечает.
К о б з и н. При том самом. И скажите своим дружкам, если будут саботировать — всех переберем до единого. Ясно?
С т р ю к о в. Воля ваша.
К о б з и н. Идите и зря не теряйте времени.
С т р ю к о в. А мне хоть какой-нибудь документ на хлеб дадите?
К о б з и н. Зачем?
С т р ю к о в. При случае любым властям покажу.
К о б з и н. Корнеева напишет.
С т р ю к о в. Надька Корнеева? Глядите, с горы виднее.
Стрюков уходит за ворота.
К о б з и н. Давай-ка решать, что будем с хлебом делать?
А л и б а е в. Как что? Раздавать надо скорее.
К о б з и н (берет телефонную трубку). Командира отряда. Жаворонков? Корнеева хлеб нашла. Уже знаешь? Твое мнение? Вот и мы с Алибаевым так считаем. Да, здесь. Приходи. О Маликове ничего не слышно. (Вешает трубку.)
А л и б а е в. Я к своим джигитам… Порадую.
К о б з и н. Возвращайся скорее.
Кобзин уходит в дом. В воротах Алибаев встречается с В а с и л и е м.
А л и б а е в. О, старый знакомый? Здравствуй. Назад вернулся?
В а с и л и й. Барахлишко не все забрал, вот и пришел.
А л и б а е в. Из Соляного?
В а с и л и й. Да. Мне бы надо повидать комиссара Кобзина.
А л и б а е в. Сейчас, друг, сейчас. (Кричит в дверь дома.) Петр Алексеевич!
Кобзин появляется на крыльце.
Встречай гостя. Из Соляного городка!
К о б з и н. Да не может быть! Василий!
В а с и л и й. Он самый.
К о б з и н. Вот не ждали, не гадали.
В а с и л и й. Я насчет Семена.
К о б з и н. Маликова?
В а с и л и й. Да.
А л и б а е в. А что с ним?
В а с и л и й. Сейчас расскажу. Я нанялся сторожем при Соляной конторе и печи топить. Там сейчас контрразведка.
К о б з и н. Полковника Рубасова?
В а с и л и й. Ага.
К о б з и н. Ну, давай, Василий, садись и рассказывай.
В а с и л и й. Ой, что они там делают, товарищ комиссар: людей на допрос приводят и бьют, бьют — до смерти. А ночью пьянствуют… Третьего дня привели Маликова. Били. Страшно били… Потом выволокли во двор, а он не дышит. Велели, чтоб я водой поливал, а сами ушли в дом. Он очнулся. Узнал. И стал просить. Меня, говорит, убьют, а ты проберись в город, найди комиссара Кобзина, только обязательно его, и расскажи, что видел. Потом просил передать привет Наде. И еще велел сказать, что у вас в отряде, наверно, завелся предатель. Тут вышли контры и опять его увели. Жалко Семена. Одним словом, собрался и — сюда. Вот и все. До свидания.
К о б з и н. Как же ты добрался?
В а с и л и й. Пешком.
К о б з и н. Не задержали?
В а с и л и й. Казаки? У меня пропуск. От самого Рубасова.
К о б з и н. Значит, с Семеном вот так…
В а с и л и й. Я его еще вчера видел. Чуть живой.
К о б з и н. А не знаешь, где они его держат, в каком помещении?
В а с и л и й. Не знаю. Может, в пакгаузе? Меня туда не пускают. Там у ворот всегда часовые. Охрана.
К о б з и н. Спасибо тебе, Василий, спасибо.
В а с и л и й. Ну, я пойду.
К о б з и н. Как обратно соберешься, меня повидай. Ладно?
В а с и л и й. Ладно. До свиданья.
Василий уходит. Его провожает Алибаев.
Н а д я (входя). Эх, Петр Алексеевич! Узнали люди, что хлеб нашли, толпища собралась, радости сколько. Видели бы вы! Петр Алексеевич, что с вами?
К о б з и н. Так просто. Ничего.
Н а д я. Что-нибудь слышно про Семена?
К о б з и н. Да.
Н а д я. Схватили? Петр Алексеевич!
К о б з и н. Схватили…
Н а д я. Убили!
К о б з и н. Нет. Семен жив! Но в тяжелом состоянии.
Н а д я. Где он?
К о б з и н. Там. В Соляном городке. Успокойся, ну, успокойся. (Гладит ее по голове.)
Н а д я. Петр Алексеевич, вы же ничего не знаете про Семена, какой он человек. Я выросла без отца-матери. Он у меня самый родной на свете. Когда у меня было горе на душе, я ему плакалась, а весело было — с ним смеялась. Он никому не давал до меня пальцем дотронуться… И всегда был за правду.
К о б з и н. Надюша, я тоже знаю, что у Семена большое сердце, что он настоящий человек. Ну, не плачь же!
Н а д я. Я не плачу.
К о б з и н. Послушай меня. Возьми себя в руки. Ну вот. Вот так. Из Соляного городка пришел Василий.
Н а д я. Василий?
К о б з и н. Да. Он и рассказал. В общем, какая-то гадина выдала Семена. Враг среди нас…
Н а д я. Выдали? Где Василий?
К о б з и н. Ушел с Алибаевым.
Н а д я. Я сейчас, Петр Алексеевич. (Убегает.)
К о б з и н. Надя! Вернись!
Надя возвращается.
Сядь. Теперь слушай. Ты знаешь, зачем ушел в Соляной городок Семен?
Н а д я. Знаю.
К о б з и н. Мы, должно быть, сегодня же отправим вместо него другого человека. Тоже надежного, которому можно доверить революционную тайну. Этого требует дело революции. И я подумал о тебе. Пойдешь?
Н а д я. Я?
К о б з и н. Да.
Н а д я. Одна?
К о б з и н. Одна.
Н а д я. Пойду. А вдвоем нельзя? Хотя бы вон с Шестаковым?
К о б з и н. Нет. Нельзя. Ты пойдешь, как Ирина Стрюкова. Прямо в штаб Рубасова. Не скрою: опасно. Или — или. Понимаешь меня?
Н а д я. Понимаю. Пойду, Петр Алексеевич.
К о б з и н. Но никому ни слова. Этого я требую. Стрюкову у Рубасова ждут. В лицо, мне кажется, ее там никто не знает.
Н а д я. А кто знал — позабыл. Пять лет не было дома.
К о б з и н. На это и следует рассчитывать. Мы будем рядом, где — договоримся. Может, и Маликова выручим. На случай имей при себе гранату. Если английские боеприпасы там — дай сигнал. А нет — скорее уходи. В общем, от тебя будет зависеть все. Или почти все. Главное — не растеряйся. Ну, а если…
Н а д я. Все понимаю, Петр Алексеевич.
Входит А л и б а е в.
А л и б а е в. Что же будем дальше делать? Как думаешь, товарищ Кобзин?
К о б з и н. А мы с Корнеевой тут почти уже решили. Пойдемте к командиру отряда.
Все трое уходят в дом.
О б р у ч е в крадучись подходит к дому, зажигает в отдушнике фитиль. Во двор входит С т р ю к о в.
С т р ю к о в (увидев Обручева). Ты что это делаешь, поручик?
О б р у ч е в. Уходите, Иван Никитич. Пожалуйста, уходите скорее. Поздно будет.
С т р ю к о в. Куда уходить, зачем?
О б р у ч е в. Через несколько минут взорвется бомба.
С т р ю к о в. Бомба?! Да ты ошалел, что ли? Убирай ее к черту!
О б р у ч е в. Нельзя, Иван Никитич, не могу: приказ. В подземелье боеприпасы. Взорвем — конец Красной гвардии. Атаман их голыми руками заберет.
С т р ю к о в.. Дай-то бог… А ты убирай свои бомбы. Слышишь?
О б р у ч е в. Нельзя, Иван Никитич.
С т р ю к о в. Да у меня в подполье золото. Вся моя жизнь, можно сказать, запрятана. Тут хлеб отняли за здорово живешь, а теперь остальное… Убирай! (Бросается к отдушнику.)
О б р у ч е в (отталкивая). Уйди! Ну уйди же! Гад!..
С т р ю к о в (оттолкнув Обручева). Я закричу, кричать буду! Э-эй! Сюда!..
Обручев в упор стреляет в Стрюкова. Вбегают К о б з и н, А л и б а е в и Н а д я.
К о б з и н. В чем дело?
О б р у ч е в. Я отлучился на минутку, вхожу, а он фитиль зажег… и в отдушник. Гляжу — там бомба… Я на него, а он здоровый… Ну, я выстрелил. Вот он, фитиль. (Выхватывает горящий фитиль, гасит.)
Н а д я. За чем шел, то и нашел.
КАРТИНА ПЯТАЯ
Ночь. Притвор в городской церкви. Гроб с телом Стрюкова. У изголовья тускло светит свеча. Дальше — мрак пустой церкви. Возле гроба аналой. М о н а х монотонно читает псалом. Чуть поодаль стоит И р и н а, одетая в траур. Монах подходит к свече, снимает нагар.
И р и н а. Святой отец, вы, наверное, устали?
М о н а х. Да нет. Господь посылает мне, грешному, силы и укрепляет слабый глас мой.
На колокольне пробило три часа.
Теперь недолго осталось бодрствовать.
И р и н а. А вы пошли бы к себе в келью, отдохнули немного.
М о н а х. Не могу, дщерь моя, душа убиенного мятется, витает и просит, чтоб о ней молились.
И р и н а. Я почитаю.
М о н а х. У вас горе великое. Вы не сможете… Пускай мой глас идет ко господу и да будет им услышан. О, много сейчас горя на земле. Страшная година пришла на землю… Не иначе — антихрист явился искусить людей и близится второе пришествие. В писании сказано: восстанет брат на брата и сын на отца…
И р и н а (прерывает его). Я была плохой дочерью и много горя принесла ему… Он и погиб из-за меня.
М о н а х. Дитя мое, если скорбит душа — поплачьте, в этом нет большого греха.
И р и н а. Не могу… Нет слез. Прошу, оставьте нас. Последний раз хочу побыть с отцом наедине. Последний… Больше не придется.
М о н а х. Понимаю и сердцем и душою, чадо мое. (Уходит.)
И р и н а (склонившись над гробом). Не верю… Не могу поверить, что тебя больше нет… Нет… Ты так хотел побыть со мной наедине, поговорить. Не удалось. Вот только теперь… Ты сейчас ничего не знаешь, не помнишь. А у меня в памяти вся жизнь. И всюду ты… Когда-то, еще я маленькой была, ты мне яблоки приносил, говорил, от зайца… Помню, как болела корью. Ты день и ночь на руках меня носил… И все рассказывал одну и ту же сказку… Других не знал. Неумело рассказывал… Вокруг тебя всегда были люди… Много… Никого не осталось. Бросили. Двое нас… А завтра я останусь одна… Если бы ты услышал! Знаю, ты не услышишь… Это я привезла твою смерть… Ты все прощал мне… Но этого я сама себе не прощу! Никогда! Клянусь! (Встает на колени, клятвенно поднимает руку.) Слышишь, родной мой, клянусь отомстить убийце. Отомщу!.. Если бы я знала, что будет так… Виновата я… Прости… (Читает псалом.)
Тихо входит А н н а, встает на колени, молится.
(Не замечая ее, прерывает чтение, склоняет голову на аналой, застывает в молчаливой позе. Приходя в себя.) А? Кто?..
А н н а. Это я, Ирина Ивановна…
И р и н а. Ступай прочь! Тебе не место здесь… Вы все ненавидели его.
А н н а. Пусть господь рассудит, кто перед ним виноват. А я помолиться пришла за Ивана Никитича…
И р и н а. Прочь отсюда! Прочь! (Снова склоняется над книгой, читает.)
Анна уходит в темноту.
Осторожно, крадучись, скрывая в воротнике шинели лицо, подходит О б р у ч е в.
(Услышав шаги и увидев Обручева, Ирина отшатнулась.) А-а-а!
О б р у ч е в. Ради бога, не кричите! Мне необходимо сказать вам… Здесь нас никто не видит и не слышит…
И р и н а. Что вам еще надо от меня?..
О б р у ч е в. Боже мой! Молю вас только об одном — выслушайте меня.
И р и н а. Выслушать? Негодяй! Вот дело рук ваших… И вы еще осмелились прийти сюда! Смотреть и не ослепнуть… Я ненавижу вас, проклинаю тот день, когда впервые встретила… Я вас убью! Убью!
О б р у ч е в. Убейте. Вы думаете, я дорожу жизнью? Убейте! Мертвые сраму не имут… Вы, наверное, думаете, что мне легко? Ирина Ивановна, мне во много раз горше и тяжелее, чем вам. С того проклятого часа, как… как случилось это, я не нахожу покоя, я готов кричать, биться о стенку лбом… Могу ли я хоть на мгновение забыть, что это ваш отец… ваш… Кого вы так любили… Ведь я знаю…
И р и н а. Не продолжайте! Не кощунствуйте! Ничтожество, жалкий трус, спасая свою жизнь, набрался храбрости поднять руку на старика…
О б р у ч е в. Неправда! Но как я могу доказать вам? У меня нет свидетелей.
И р и н а. Есть! Вот он лежит, свидетель! Смотрите! Или не хватает смелости? Или совесть проснулась?
О б р у ч е в. Моим свидетелем пусть будет бог… Во Дворе нас было только двое: я и ваш покойный отец. А за стеной находились те… кого я взял на свою совесть… Вчера они остались живы благодаря вашему отцу, но, слово чести, через день или неделю… Понимаете, сегодня я узнал о замыслах Кобзина. Узнал не все, но и того достаточно, чтобы пойти на любой шаг… Мне было приказано взорвать при удобном случае подвал с боевыми припасами. Я решил: откладывать больше нельзя. В отдушнике уже тлел фитиль, соединенный с динамитом. Понимаете? Были считанные минуты, секунды… Я просил его уйти, умолял… Он сказал, что в доме спрятано золото… Закричал… Позвал на помощь. Это был почти провал. Я выстрелил… Я должен был! За мной Россия!.. Мог ли я… Да, конечно, я убийца и готов встать перед любым судом… Но я и без того осужден, сурово наказан: теряю вас… И навсегда.
И р и н а. А вы могли бы еще думать…
О б р у ч е в (прерывая). Нет, нет, я не безумец! Я знаю, понимаю все… Прощения я не прошу! Я хочу только одного, чтоб вы поняли — иначе я поступить не мог. Не мог! Есть чувство, которое стоит выше всего, оно безгранично, перед ним должно меркнуть и забываться горе. Нет, вы не можете упустить, потерять из виду настоящих врагов…
И р и н а. Оставьте меня…
О б р у ч е в. Нет, я все скажу! Я должен все сказать. Не видеть тех, кто подписал нам смертный приговор, да, да! Кто заставляет нас вот так стрелять друг в друга… Врагам России, а значит, и моим, вашим врагам нельзя давать пощады. С ними нужна борьба! До конца! Вот вы сказали, что я дорожу жизнью, да, это правда, дорожу и, чтоб сохранить ее, буду цепляться до последнего… А уж если отдам — то по большому счету истории. Но ведь и вы в ответе перед ней. Вот все, что я хотел сказать. Теперь можете убить меня. От вас я приму смерть, не защищаясь. Вот револьвер. Или, чего проще, скажите им, что я не Шестаков…
И р и н а (обессиленно). Уйдите… У меня горит вот здесь…
О б р у ч е в (меняя тон). Ирина Ивановна, как вы намерены поступать дальше?
И р и н а. Не знаю. Уеду я отсюда…
О б р у ч е в. Куда?
И р и н а. Не знаю… За границу… Возможно, в Англию.
О б р у ч е в. По мне, лучше пуля, чем чужбина. Ирина Ивановна, поверьте: заграница не уйдет, поедемте со мной в Соляной городок.
И р и н а. Вы едете туда?
О б р у ч е в. Еду. Сейчас.
И р и н а. Совсем?
О б р у ч е в. Не знаю. Мне срочно нужно к полковнику Рубасову. Я должен предупредить его о действиях большевиков… Иначе может грянуть катастрофа… Кобзин уже отправил сегодня Надежду Корнееву. Куда и зачем — точно не знаю. Сегодня же отправил отряд, человек пятьсот. Выданы почти последние патроны. Неспроста! Мой долг — помочь Рубасову обезвредить их! Ирина Ивановна, едемте, ведь вы же там нужны…
И р и н а. Я дала подписку о невыезде.
О б р у ч е в. Кому?
И р и н а. Кобзину.
О б р у ч е в. Такие обязательства всерьез не принимают. Едемте!
И р и н а. Завтра похороны… Если завтра в ночь…
О б р у ч е в. Завтра поздно будет. Решайте же, уходит время.
И р и н а (подходит к гробу). Прости, отец…
О б р у ч е в. Идите за мной.
Уходят. Из темноты показывается А н н а.
А н н а (крестится). Господи, спаси рабу твою Надежду и покарай ее врагов! (Торопливо уходит.)
Занавес
