#img_5.jpeg

Драма в трех действиях, семи картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Н а д я  К о р н е е в а.

А н н а — бабушка Нади.

П е т р  А л е к с е е в и ч  К о б з и н.

Д ж а н г и л ь д е к  А л и б а е в.

С е м е н  М а л и к о в.

И в а н  Н и к и т и ч  С т р ю к о в.

И р и н а — его дочь.

В а с и л и й.

О б р у ч е в.

П о л к о в н и к  Р у б а с о в.

З у б о в.

В и к т о р.

В и к у л и н.

В а с е н а.

О л ь г а.

Ю р о д и в а я  м о н а ш к а.

К о н я х и н.

Ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м.

С т а р и к.

Ж е н щ и н а  с  с а м о в а р о м.

М о н а х.

Б а л а х н и н.

С а ш к о  Б о н д а р ь.

Ю р о ч к а.

Ж е н щ и н ы,  к а з а к и — по ходу действия.

Юг Урала.

Время действия — 1917—1918 годы.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Южноуральск. Поздняя осень 1917 года. Глубокий вечер. Гостиная и прихожая в доме Стрюкова. В глубине прихожей лестница в мезонин. Во мраке гостиной у иконы теплится лампада. Ее слабый свет чуть пробивается в соседнюю комнату. С т р ю к о в  со шкатулкой в руках, стараясь не шуметь, осторожно пробирается в прихожую. Из сонной двери, так же крадучись, идет  Н а д я.

С т р ю к о в (увидев Надю). Ты чего крадешься?

Н а д я. Я… не крадусь… Я так…

С т р ю к о в. Подглядываешь, змеюка! (Ударил ее.)

Надя отшатнулась, закричала.

Хозяйский хлеб жрете да еще и на шею наступаете! Убью! Убью, подлюга!

В доме всполошились, забегали.

Н а д я (ухватив со стола тяжелый подсвечник). Не тронь! Слышишь? Худо будет.

С т р ю к о в. Ты еще и грозиться?!

Вбегает бабка  А н н а. У открытой двери, в сенях, видна фигура  В а с и л и я  с ружьем на плече.

Ах ты стерва… Поставь подсвечник!

Н а д я. Не подходи!

А н н а (заслоняет Надю). Иван Никитич!

С т р ю к о в. Сгинь, шалава!..

А н н а. Меня, меня убей! За что тиранишь сироту беззащитную?

С т р ю к о в. Молчи, ботало! Язык вырву! Знаю я, все вы одним миром мазаны! Обрадовались, что красные бьют, сговорились!

А н н а. Побойся бога, Иван Никитич!

С т р ю к о в. Только и ждете часа обобрать!.. Не дождетесь. В порошок изотру! (Бросается к Наде.)

А н н а. Иван Никитич! Чай, и у тебя сердце не волчиное… Ну, скажи, скажи, чем она провинилась?

С т р ю к о в. Подглядывала… Следит за мной!.. Знаю, чья это работа, — деповские бандюки научили! А вы и рады стараться… Хозяйского добра захотелось.

Н а д я (сквозь слезы). Я и в доме-то не была… Только вошла.

С т р ю к о в. Ври больше!..

Н а д я. Нечего мне врать…

А н н а. Хоть присягнуть, Иван Никитич, не было ее…

С т р ю к о в. И того хуже! Значит, ночью таскалась где-то. Вон отсюда! Мне в доме суки не нужно!

А н н а. Иван Никитич, за что позоришь…

Н а д я. А еще старый человек…

С т р ю к о в. Завтра чтоб и духу вашего но было!

А н н а. Твоя сила, твоя и воля…

С т р ю к о в (увидев Василия). А тебе что?

В а с и л и й. Коняхин ломится…

С т р ю к о в. В шею! Всех гони! (Анне и Наде.) Пошли отсюдова, я сказал, аль не слыхали?

Н а д я. Пойдем, бабуня… (Уходит.)

А н н а. Грех тебе, Иван Никитич… Я в доме сколько лет спину гнула да угождала…

С т р ю к о в. Никто не звал, не силовал, а за денежки охотников — только свистни. Марш, говорю!

Анна уходит. Робко входит Василий.

В а с и л и й. Так как, Иван Никитич?

С т р ю к о в. Я тебе что приказывал? Или мое слово не закон? Думаешь, депо тебе здесь? Так я скоро научу!..

В а с и л и й. Ломится он, дело, говорит… Грозится — беда, мол, будет, коли не пущу…

С т р ю к о в. Зови. Нет, погоди. Скажи, пускай там подождет. Сам скричу. Иди.

Василий уходит.

(Плотнее прикрывает дверь, проверяет другие, слушает у окон, вынимает из карниза печки потайной изразец, прячет туда шкатулку, ставит изразец на место. Крестится на икону.) Огради нас, господи, силою честного животворящего твоего креста… (Распахнул дверь в сени.) Егорыч!

Входит  К о н я х и н.

Ты что ночью булгу поднимаешь?

К о н я х и н. Иван Никитич, беда. Опять ворвались в пригород…

С т р ю к о в. Какой пригород?

К о н я х и н. Казачий. Слышно, в конце Губернской стреляют.

С т р ю к о в. Тьфу ты, господи! Напугал! Первый раз там стреляют, что ли? (Подходит к окну, прислушивается.) Отобьют. А ты, похоже, боязливый. Верно?

К о н я х и н. Не о себе душа болит, Иван Никитич. О деле… Не дай бог, прорвутся, лавки с товарами захватят…

С т р ю к о в. Шайтан с ними, там товаров осталось с комариный носок. Склады с зерном не нашли бы…

К о н я х и н. Думаю, обойдется. Кто станет в монастыре искать? И опять же, надо сказать, три дня взад-вперед гоняли порожние вагоны, будто грузились. А другие купцы, Иван Никитич, так и начисто все зерно вывезли. Приказано ведь, хлеб до зернышка…

С т р ю к о в. Ты им больше верь. Кстати, это их дело. У них головы на плечах, у меня тоже не котелок…

К о н я х и н. По мне, Иван Никитич, коли не увозить, так надо было раздать надежным людям…

С т р ю к о в. По мешку, что ли? В три года не раздашь.

К о н я х и н. Ну, хлеб, может, и не найдут… Табуны бы отогнать киргизским баям да спиртовый завод остановить.

С т р ю к о в. Выходит, всю коммерцию побоку?

К о н я х и н. Лучше на время, чем насовсем. Да и какая нынче коммерция? Только охвостье злобить. Вам бы уехать, скрыться, пока смута пройдет…

С т р ю к о в. Что, может, и ты поджидаешь, пока побегу?..

К о н я х и н. На шутку не обижаются, Иван Никитич.

С т р ю к о в. А я не шучу… Заяц капусту жрет, зайца — волк, а над волком есть охотник! Так-то! Эх, Егорыч, разве думали мы дожить до такого… Тебе не дано все понимать. Гони табуны в степь, за Соляной городок.

Появляется ликующий  В а с и л и й.

В а с и л и й. Хозяин, Ирина Ивановна приехали!

С т р ю к о в. Ошалел…

В а с и л и й. Истинный господь, приехали! (Убегает.)

Стрюков и Коняхин бросаются вслед за Василием. В гостиную торопливо входит  А н н а.

А н н а. Господи! Барышня! А мы и не ждали… (Мечется по комнате, кричит.) Надя! (Тоже убегает навстречу Ирине.)

В гостиную входит  Н а д я. Стрюков и Ирина пока еще на улице. А н н а  вносит свечу, зажигает ее.

(Наде.) Батюшки, лицо-то заплаканное, беги умой, а то увидит Ирина Ивановна!..

Н а д я. Пускай видит. Мне все равно. (Шепотом.) Плеснула бы керосина и спичку…

А н н а. Да ты что?

Н а д я. Или голову в петлю…

А н н а. Окстись!

Н а д я. Уйду я… Уйду свет за очи… Сил нет. Жить надоело.

А н н а. Куда уйдешь? Куда? Кому мы нужны?

Надя уходит.

Разве я видела в жизни сладость?

В прихожую входят  И р и н а, С т р ю к о в,  О б р у ч е в  и  В а с и л и й.

Цветочек ты наш лазоревый!

И р и н а. Папа, Григорию Ивановичу негде остановиться.

С т р ю к о в. О чем речь, живите у нас, милости просим…

Ирина уходит.

Василий, на вот, отнеси извозчику. (Дает Василию бумажку, тот уходит.) Анна, в мезонине комнату отопри…

С готовностью кивнув, Анна уходит.

Садитесь, поручик, не упомнил, как по имени-отчеству!

О б р у ч е в. Григорий Иванович.

С т р ю к о в. Как там, в Москве, в Петрограде?.. Насчет власти?..

О б р у ч е в. Совдепы.

С т р ю к о в. Та-а-ак… Не здешний вы?

О б р у ч е в. Нет. Родился на Дону. Жил в Петрограде с отцом. Мой родитель казачий полковник, служил при дворце…

С т р ю к о в. Вон оно что. А нынче?

О б р у ч е в. Погиб.

С т р ю к о в. Вечная память, вечный покой. (Крестится.) А вы, значит, в наши края решились?

О б р у ч е в. Да. К казачьему атаману Бутову.

С т р ю к о в. Сами или по назначению свыше?

О б р у ч е в. Вообще сюда дорога привела.

С т р ю к о в. Вы меня не бойтесь. Я председатель комитета спасения вольного казачества. Раньше был городским головой. У атамана нет от меня секретов. Понятно?

О б р у ч е в. Все понятно, Иван Никитич.

С т р ю к о в. Вот и хорошо. Бутов вас возьмет. Значит, говорите, там совдепия?

О б р у ч е в. Гибнет Россия… Но видит бог, в России еще есть люди…

Входит  И р и н а.

С т р ю к о в. Иринушка!.. (Обручеву.) Если не возражаете, Анна сведет вас, покажет комнату, да оно и с дороги, может, то, се… Анна!

Появляется  А н н а.

Проводи гостя.

О б р у ч е в. Благодарю! Извините… (Уходит вслед за Анной.)

И р и н а. Что же не встретил?

С т р ю к о в. Откуда мне знать…

И р и н а. Телеграмму не получил?

С т р ю к о в. Телеграмму? Дожили!.. Развал в государстве Российском! Ну ладно… Рассказывай, как жила?

И р и н а. Жила… Не спрашивай… Не надо… (С трудом сдерживает слезы.)

С т р ю к о в. Иринушка, доча!.. Обидел кто?

И р и н а (тряхнув головой, закусила губу). Нервы! (Открывает дверь.) Анна, в ридикюле папиросы, принеси.

С т р ю к о в. Неужто куришь?

И р и н а. Курю.

С т р ю к о в. Да разве образованной барышне под стать табашничать?

И р и н а. Я и водку пью. Да что там водка! Иной раз хотелось хватить чего-нибудь и ко всем чертям!

С т р ю к о в (крестится). Святый боже, святый крепкий…

И р и н а. Или они там вымерли все?

С т р ю к о в. Заваруха началась, все будто переродились. Помнишь, какой была Надька? Тише воды, ниже травы. А теперь? Перед тобой я хотел поучить ее малость, с подсвечником на меня кинулась. Вот змея!

И р и н а. И ты промолчал? Не узнаю тебя…

С т р ю к о в (кричит в дверь). Надежда!

Входит  Н а д я.

Что вы там, глухие все?

И р и н а. В ридикюле папиросы, принеси. Да побыстрее.

Надя уходит.

С т р ю к о в. Выходит, ваш институт закрыли?

И р и н а. Сейчас закрыли. Я раньше ушла. Бросила.

Входит  Н а д я, подает папиросы, спички.

С т р ю к о в. Институт сама бросила?!..

И р и н а. А ты что же думал, что я и сейчас учусь, как делать реверансы? Я в батальоне смерти служила… Командовала ударной группой.

С т р ю к о в (оторопело смотрит на нее). Смерти?!

И р и н а. Это женский батальон. Мы поклялись спасать Россию от большевиков рядом с офицерами… А они, офицеры, с нами, сволочи, как с проститутками… Вызывали в номера и там… Я в одного штабс-капитана… пять пуль всадила! Думала, разорвут… Курсистки, девчонки, жизни не жалели, а они… «Защитники отечества»! Вот тут что-то оторвалось… Впрочем, что их винить — их предали, они понимают это и живут — хоть день, да мой! Ты сидишь здесь в дыре и не видишь, что делается: от Петербурга до Урала голь рычит.

С т р ю к о в. Знаю. Вижу. И у нас такая же каша. Атаман Бутов пока держит еще город, а все ж на случай велел видным людям выехать куда-нибудь, где поспокойнее.

И р и н а. Значит, не надеется. Собирается драпать. А ты как?

С т р ю к о в. Я — наотрез. А вот как быть с тобой? Может, и тебе след на время податься, скажем, в Уральск…

И р и н а. А там что? Уж бежать, так за границу. Так все видные люди поступают. Давай вместе. Или не с чем?

С т р ю к о в. Как это? (Наде.) А ты что стоишь, уши развесила?

Надя уходит.

За границу? Тебе сказать легко. Ты добра не наживала, а у меня каждая копейка, мной нажитая, свою печать в душе поставила. Вот так.

Помолчали.

Что слышно, надолго это?

И р и н а. Кто знает! Царя убрали, Керенский сам удрал, да еще и в бабьей юбке… Говорить не хочется. Бутов как?

С т р ю к о в. Ничего. Вроде крепкая рука. Он держал, все время тихо было, а на той неделе деповские взбаламутились, и пошло! Бутов вышиб их за город, а с тех пор бои так и не прекращаются. То они на нас нажимают, то мы на них. Воевать нечем, вот беда.

И р и н а. А у тех?

С т р ю к о в. Тоже не лучше.

И р и н а. Папа, мы кое-как пообедали с поручиком…

С т р ю к о в. И молчит! А я тоже! (Кричит в дверь.) Анна! На стол собирай! Быстро мне! Да чтоб по-праздничному!

Появляется  А н н а.

Слыхала? Ужин собери. Поживее! Что в печи, все на стол мечи!

Помолчали. Анна накрывает на стол, то и дело входит-выходит.

Поручик что — насватывается?

И р и н а. Как сказать… Я ему многим обязана.

С т р ю к о в. А ты повадку не больно давай. Воздержись. «Лучше подождать. Вот кончится заваруха…

И р и н а. Папа, я но маленькая… Давай о другом.

Опять помолчали.

С т р ю к о в. Небось в Питере голодно?

И р и н а. В Питере жрать нечего.

Торопливо входит  В а с и л и й.

В а с и л и й. Хозяин, там этот полковник Рубасов.

С т р ю к о в. Зови, зови!

В а с и л и й уходит.

Ирин а. Кто такой?

С т р ю к о в. У, голова! Правая рука атамана. На нем все дело держится.

И р и н а. Я не могу в таком виде. (Быстро уходит.)

Не спеша входит  Р у б а с о в.

Р у б а с о в. Добрый вечер! У вас, Иван Никитич, как и всюду, царит полумрак.

С т р ю к о в. Мало приятного, да ничего не поделаешь, Гавриил Сергеевич, сам светить не станешь. А у меня сегодня праздник. Помнится, говорил о наследнице, вот, приехала моя Ирина Ивановна…

Р у б а с о в. О, поздравляю! Значит, к родным пенатам?

С т р ю к о в. Пять лет дома не была. С полчаса как порог переступила.

Р у б а с о в. А ведь могло случиться, что и не застала бы вас, наш уважаемый председатель, я полагаю, совершенно случайно задержался.

С т р ю к о в. Ну нет! Я говорил, господин полковник, что уезжать никуда не собираюсь. Вот так. Кому охота — пускай едет. А вы что, и вправду драпать собираетесь?

Р у б а с о в. Разумно отступать, Иван Никитич, не драпать. Сидеть на пороховой бочке — тоже не выход из положения. Вы уж верьте нам.

С т р ю к о в. С деповскими справиться не можете! А еще казачье войско! Да на мою руку — я бы их всех скрутил.

Р у б а с о в. Скрутим, Иван Никитич, всему свое время. Только вы нас, господа купцы, не подводите!

С т р ю к о в. А мало вам дадено?.. Ничего но жалеем. Надо — еще берите, берите все, что требуется, по наведите порядок.

Р у б а с о в. Я не о том… Атаману, например, доложили, что вы, Иван Никитич, не выполнили приказа: хлеб не вывезли… Так это? Откровенно?

С т р ю к о в. Сколько смог — вывез, остальное припрятал — ищи, не найдешь.

Р у б а с о в. Смотрите, Иван Никитич! Ехать, не ехать — ваше дело. А вот хлеба на случай отступления в городе быть не должно.

С т р ю к о в. Стрюков не подведет. Вот так. Вы как раз к ужину угодили, Гавриил Сергеевич. (В дверь.) Анна, зови Ирину Ивановну. И гостя тоже.

Р у б а с о в. А кто у вас?

С т р ю к о в. Поручик. Из Петрограда. С Ириной. Хочет к вам… Садитесь.

Р у б а с о в. Благодарствую, тороплюсь. Ваша дочь немножко не вовремя приехала. Не скрою, положение в городе напряженное. И я рекомендую вам серьезно подумать насчет отъезда… Предосторожность не помешает.

С т р ю к о в. Думано-передумано, Гавриил Сергеевич. Ей, может, и дело — переждать где… в Уральске или Гурьеве, скажем… А я — ни-ку-да!

Р у б а с о в. Вы первое лицо в городе, и если попадете в руки красных…

С т р ю к о в (вскипев). А вы не пускайте красных! Ваше дело такое — не пускать!

Р у б а с о в. Если бы я это слышал не от вас, а, скажем, от вашей дочери или другой любой женщины…

С т р ю к о в. При чем тут моя дочь?

Р у б а с о в. Не кричите.

С т р ю к о в. Она была, господин полковник… в батальоне смерти. Командовала ударной группой. Вот так.

Р у б а с о в. Прошу простить и не понять меня плохо.

С т р ю к о в. Я говорил атаману — по-настоящему взяться надо. Всю казачню поднять.

Р у б а с о в. А стрелять чем? Солдатским паром? Эх, попались бы мне все эти мистеры да сэры…

С т р ю к о в. Молчат?

Входит  О б р у ч е в.

Вам повезло, поручик: полковник Рубасов из штаба атамана Бутова.

О б р у ч е в (шагнув, вытягивается). Господин полковник! Гонимый жаждой справедливости, горя желанием помочь матери-родине в страшный для нее час, я прибыл сюда и прошу содействовать…

Р у б а с о в. Где служили?

О б р у ч е в. В третьем лейб-гвардии Измайловском полку.

Р у б а с о в. Дворянин?

О б р у ч е в (отвечая, достает документы). Так точно, господин полковник. Вот, пожалуйста.

Р у б а с о в (прочитав документы). В контрразведку пойдете?

О б р у ч е в. Буду рад служить.

А н н а. Ирина Ивановна сейчас придут. (Уходит.)

С т р ю к о в. Господа, прошу простить. Я на минутку…

Р у б а с о в. Пожалуйста, Иван Никитич.

Стрюков уходит.

Вам, поручик, придется сейчас ехать со мной.

О б р у ч е в. Слушаюсь. (Шепотом.) Простите, господин полковник, вы Рубасов Гавриил Сергеевич?

Р у б а с о в. Да.

О б р у ч е в. Начальник карательной группы войск атамана Бутова?

Р у б а с о в. Да.

О б р у ч е в. Я имею поручение повидать лично атамана или вас.

Р у б а с о в. Чье поручение?

О б р у ч е в. В частности, сэра Гопкинса.

Р у б а с о в. Письмо?

О б р у ч е в. Письма не было. Устно. (Подчеркнуто.) Кстати, ваш посыльный сотник Нехода не вернется — умер. В Петербурге тиф.

Р у б а с о в. Оружие нам отправили?

О б р у ч е в. Нет.

Р у б а с о в. Только обещания! Мы же задыхаемся! Ни патронов, ни снарядов…

О б р у ч е в. Сэр Гопкинс просил передать, что сейчас не время дробить силы и вести борьбу за создание самостоятельного казачьего государства на Урале, как того хочет атаман Бутов.

Р у б а с о в. Так. Еще что?

О б р у ч е в. Сэр Гопкинс советует поднять все казачество. Подавить на месте совдепы и срочно двинуть казачьи полки на Москву и Петроград. Это сейчас главное. На таких условиях сэр Гопкинс обещает немедленно перебросить большую партию оружия. И вообще — помочь.

Р у б а с о в. Черт бы их побрал с их помощью!

С т р ю к о в (входит, две бутылки вина). Три года не трогал, только поглядывал.

Р у б а с о в. Так я, Иван Никитич, доложу атаману Бутову, что самолично слышал ваши уверения насчет зерна… что же касается отъезда — еще раз советую: подумайте. Прошу простить. Поручик, идемте.

С т р ю к о в. Гавриил Сергеевич, вы куда? Ужин, можно сказать, на столе…

Р у б а с о в. Не могу! Всех благ.

С т р ю к о в. Поручик-то не обедал…

Р у б а с о в. Он, возможно, скоро вернется.

Рубасов и Обручев уходят.

С т р ю к о в. Вот тебе и пообедали.

Входит  И р и н а.

И р и н а. А где же полковник?

С т р ю к о в. Ушел. Дела. И этого увел. Поручик-то скоро вернется. Ну, Иринушка, садись.

И р и н а. Подождем Обручева.

С т р ю к о в. Тебе виднее. Только ты-то сама голодная…

И р и н а. Неучтиво, папа.

С т р ю к о в. Это какая же на тебе одежа?

И р и н а. Форма батальона смерти.

Со стороны сеней сначала доносится неясный шум, потом в прихожую  В а с и л и й  вталкивает  Н а д ю. Вслед за ними входит  А н н а.

Н а д я (вырывается). Пусти! Пусти, тебе говорят, холуй!

А н н а. Вася, Христом-богом, ей же опять попадет…

В а с и л и й. А мне отвечать, да?

С т р ю к о в (прислушивается). Что за шум? (Открыв дверь.) Кто тут?

А н н а. Ой, беда какая!..

В а с и л и й. Вот, хозяин, поймал!

С т р ю к о в. Кого еще? А ну давай сюда.

В гостиную входят  А н н а,  В а с и л и й,  Н а д я.

В а с и л и й. Прямо у самой калитки. Как вы велели ночью никого не выпускать и не впускать, я и сцапал — стой, мол.

С т р ю к о в. Куда шла? Чего молчишь?

В а с и л и й. Говорит — куда глаза глядят.

С т р ю к о в. Не тебя спрашивают. Отвечай, где и какие дела у тебя среди ночи? А?

А н н а. Да какие у нее дела, Иван Никитич! Гонишь, ну и пошла!

Н а д я. Горького искать от сладкой жизни.

С т р ю к о в. Видела, Ирина, до чего дошли — я им слова не скажи! Поучил маленько уму-разуму, а она: фу-ты ну-ты! Бежать задумала! Забудь! Кто ты есть у меня? Не откупишься во веки веков. Аминь!

И р и н а. Папа, прошу тебя… Я же устала, и так каждая нервинка натянута, словно струна…

С т р ю к о в. Ладно. Идите. Тебе, Василий, воздам! А Надежду тебе на поруки, Анна! Если что — головой ответишь. Ступайте!

Надя, Анна, Василий уходят.

И р и н а. Все надоело…

С т р ю к о в. А никуда не денешься. Ты знаешь, доча, мне иногда думается, что я сплю и сон вижу…

И р и н а. Затянулся этот сон. (Пауза.) Еду в теплушке, сижу на полу… Лапти, армяки, запах… Обручев где-то раздобыл окаменевший сухарь… Грызу. И думаю: я — миллионерша Стрюкова!

С т р ю к о в. Все вернется. Вернется!

И р и н а. Как говорят, дай бог…

С т р ю к о в (прислушивается). Стреляют-то! Отдохнешь малость после дороги?

И р и н а. Какой там отдых!

Быстро входит  О б р у ч е в.

О б р у ч е в. Разрешите?

С т р ю к о в. А мы с Ириной Ивановной ждем вас, за стол не садимся.

О б р у ч е в. Спасибо. Не могу. Я на одну минуту…

С т р ю к о в. Э, нет! Голодного не отпущу. Садитесь, и никаких разговоров.

О б р у ч е в. Иван Никитич…

И р и н а. Григорий Иванович, вы взволнованы?

О б р у ч е в. Ирина Ивановна, готовится отступление. Атаман Бутов покидает город. Полковник Рубасов при мне дал приказ выпустить из тюрьмы уголовников. К утру бутовцев в Южноуральске не будет!

С т р ю к о в. Быть того не может!

О б р у ч е в. Иван Никитич, я забежал уговорить вас: уезжайте! Времени мало. Рубасов советует держать путь на Уральск, туда будет отходить штаб атамана. Ирина Ивановна! Уезжайте, умоляю.

И р и н а. А вы?

О б р у ч е в. Я должен остаться здесь. Должен. Прощайте! Прощайте, Ирина Ивановна, и Христом-богом молю — уезжайте!

И р и н а. Да хранит вас бог! (Целует Обручева.)

Обручев уходит.

Что же делать?

С т р ю к о в. Не знаю…

И р и н а. Надо собираться.

С т р ю к о в. Ехать?

И р и н а. Ехать.

С т р ю к о в. Защитники, черт бы их побрал! Ты уезжай, а я…

И р и н а. Зачем рисковать? А впрочем — как знаешь.

С т р ю к о в. Так и не поели из-за чертова поручика. Анна! Надежда!

Входят  А н н а  и  Н а д я.

Ирина Ивановна уезжает.

А н н а. Батюшки! Опять?

С т р ю к о в. Собери ей провизии на дорогу.

И р и н а. Ты, Надежда, едешь со мной. В Уральск.

С т р ю к о в (Анне). Да скоро чтоб! Лишнего не берите.

И р и н а. Ну, чего стоишь?

Н а д я. Я… не поеду.

И р и н а. Что?

С т р ю к о в. Ты в своем уме? Скажут — поедешь.

Н а д я. Не поеду.

И р и н а. Заставлю! (Достала из кармана браунинг.)

А н н а. Ирина Ивановна, неможется ей!

И р и н а. Отойди прочь!

А н н а. Меня лучше возьмите! Я с дорогой душой!

И р и н а. А! Черт с тобой, оставайся. Но мы еще поговорим. (Анне.) Быстрее собирайся!

Надя и Анна уходят.

Денег мне дашь?

С т р ю к о в. Боже мой! Вот, бери! А в Уральске — у приказчика Кузькина…

И р и н а. Спасибо. (Уходит.)

С т р ю к о в (прислушивается). Кипит, как в аду. Кабы знать, где споткнешься… (Оглядывается вокруг.) Ну как все это бросить? (Словно прощаясь, обнимает вещи, гладит, прижимается к ним. Вдруг по окну полоснула пулеметная очередь, зазвенело, посыпалось стекло. Вскрикнул, упал на пол.)

К о н я х и н (вбегает). Хозяин! Лавки горят!

С т р ю к о в. Горят? (Бросился в дверь.) Василий! Запрягай! Запрягай!..

КАРТИНА ВТОРАЯ

Обстановка первой картины. Прошло несколько часов. Ночь. В окно гостиной видно зарево пожара. Н а д я  у окна. Входит с фонарем и мешком  В а с и л и й. Он положил у порога мешок и направился к  Н а д е.

В а с и л и й. На улице тихо стало. Только собаки лают. (Помолчав.) Вот дела-то! Жил человек, жил-наживал и бросил ни за здорово живешь.

Н а д я. А тебе что — жалко?

В а с и л и й. Чего мне его жалеть? Только я к тому — придись на меня, я бы на горбу все унес, на карачках, ползком!..

Н а д я. Тебе на карачках не привыкать — умеешь!

В а с и л и й. Зря смеешься, Надя. Нашему брату только так и велено. Что и раньше, то и теперь — все одно. Ну, царя, скажем, согнали, Бутова посадили, а нам что от того? Как крутили коням хвосты, так и будем… Теперь же красные эти — думаешь, лучше будет? Держи карман! Говорят, бьют они безо всякой жалости. Потому вот и красными называются, что все в крови!

Н а д я. Дурак ты, и разговоры твои дурьи!

В а с и л и й. Ну, а пожары от кого?

Н а д я. Может, от снарядов… Или сами казаки жгут.

В а с и л и й. Думаешь, если твой Семен у красных…

Н а д я. Про Семена не твое дело. И совсем он не мой. Дошло?

В а с и л и й. Зря серчаешь, Надь, ей-богу. Вот даже дураком меня назвала… А я к тебе всей душой… Ты послушай, об чем я. Давай сбежим. Запряжем в бричку коней, коров пару привяжем… Из сундуков наберем, на что душа потянется… А тут — огонька поддадим, кто узнает? На красных гвардейцев подумают. А мы своим хозяйством жить станем. Спервоначалу — мазанку, может, а после дом отгрохаем! Пятистенок… Земли купим у казаков, десятин пять сотельных… Ты за хозяйку будешь…

Н а д я. На чужое глядишь — руки чешутся?

В а с и л и й. Да ведь красные все равно до нитки разграбят, а мы чем хуже?

Н а д я. Боже тебя упаси хоть пылинку тронуть, такой шум подниму — не обрадуешься!

В а с и л и й. Твое разве?

Н а д я. Было бы сказано… Что у тебя в мешке?

В а с и л и й. Да так…

Н а д я. Вытряхивай!

В а с и л и й. Ну, ну! Не больно-то!

Н а д я. А ты подумал, что будет, если вернется хозяин и узнает, — шкуру живьем спустит. Или вот красные зайдут, а я возьму да скажу… (Вырывает мешок, вытряхивает содержимое.) Эх ты, ворюга-ворюга! На рваное тряпье позарился!

Вдруг послышались крики, выстрелы и снова крики. Надя привертывает лампу, опускает штору. Прислушивается.

В а с и л и й. Вроде как опять никого.

Где-то громкий стук.

Голос за окном: «Хозяева! Пустите! Отоприте!»

Н а д я (Василию). Спроси, кого надо.

В а с и л и й. Кто там?

Голос: «Пустите, человека ранили…»

Н а д я. Открой!

В а с и л и й. Я? Чтоб по голове тюкнули?

Н а д я. Дай фонарь!

В а с и л и й. Сама хочешь? Ни в жизнь!

Н а д я. Дай, тебе говорят. (Вырывает фонарь и убегает из комнаты.)

Где-то стукнула дверь.

В а с и л и й (прислушиваясь). Кого там черти носят не вовремя?

С е м е н  и  Н а д я  вносят  О б р у ч е в а. На нем студенческая фуражка, тужурка. Усы сбриты.

В а с и л и й. Семен!

С е м е н. Помоги! Да не бойся, живой он, только без памяти.

Усаживают Обручева в кресло.

Раны-то вроде нет… Ушибли здорово, сволочи…

Н а д я. Я сейчас… Надо к голове холодное. (Убегает.)

В а с и л и й. Это кто?

Возвращается  Н а д я, накладывает на голову Обручева повязку.

С е м е н. Давай помогу. Ох, братцы, это такой человек, такой человек!

В а с и л и й. А кто его?

С е м е н. Кто? Бутов уголовников из тюрьмы выпустил, они и творят… Жгут, грабят, бьют. Мы рассыпались по городу, малость выловить… Я, значит, иду по вашей улице и заметил: у дома купца Асхатова возятся, солому поджигают. Я — «Стой!» Ну, стрельба… Как назло — патроны все. Стал отбиваться прикладом… Тут он подбежал… Я крикнул: лупи бандюков!.. Убили бы, кабы не он. Меня-то спас, а сам… Дышит? Надя. Дышит.

Обручев, вздохнув, открывает глаза.

С е м е н. Живой!

О б р у ч е в. Где я?

С е м е н. За каменной стеной, друг! Тебя, товарищ, как зовут?

О б р у ч е в. Шестаков… Сергей…

С е м е н. Сережка, значит. А меня — Семен Маликов.

Н а д я. Голова болит?

О б р у ч е в. Кружится…

С е м е н. Пройдет, брат, крепче будет. Здешний?

О б р у ч е в. Из Актюбинска. (Поднявшись, пошатнулся.)

Н а д я. Может, вам отдохнуть?

О б р у ч е в. Нет. Пойду.

С е м е н. Вот что, Сергей, утром пойдешь. (Наде.) Место найдем?

Н а д я. Так весь же дом пустой… Сюда можно, в мезонин. Пойдемте!

С е м е н. Я краем уха слышал, вроде тут наш штаб будет.

Н а д я. Места хватит на десять штабов.

Вслед за Надей уходят Семен и Обручев. Василий собирает свои вещи.

В а с и л и й (возится с мешком). Тряпье! Такое тряпье деньги стоит… А возьмет Надька да скажет? Связался! И верно дурак… (Переносит мешок в прихожую, прячет его.)

На лестнице появляются  С е м е н  и  Н а д я.

В а с и л и й. Калитку закрыла?

Н а д я. Нет. Не закрывала.

В а с и л и й. Видали? Ну, я побегу… Еще кто ворвется.

Семен и Надя переходят в гостиную.

Н а д я. Значит, он тебя выручил?

С е м е н. Без него — конец.

Н а д я. Смелый. Правда?

С е м е н. Лев! Поняла? Вот посмотришь, он у нас останется, уговорю. (Меняя тон.) Заметила, мы даже не поздоровались.

Н а д я. Я как увидела тебя и все позабыла…

С е м е н. Напугалась?

Н а д я. Прямо вот в сердце кольнуло. Думала, что-нибудь с тобой.

С е м е н. Со мной до самой смерти ничего не будет. Ну, здравствуй! (Крепко обнимает, целует Надю.)

Н а д я. Не надо. (Отстраняясь). Ну, не надо…

С е м е н. Все! (Отпускает.) И не думал — само так получилось… Соскучился-то… Прошлый раз я говорил — кто ты есть для меня, только ты…

Н а д я. Ну, что я? Да ты же мне вместо брата…

С е м е н. Спасибо.

Н а д я. Вот и обиделся…

С е м е н. Пускай будет брат. (После паузы.) Не болела тут?

Н а д я. Нет, с чего ты взял?

С е м е н. Лицо вроде осунулось. И побелело.

Н а д я. С хорошей жизни. Сам все знаешь. (В порыве откровенности.) Веришь, иногда хотелось в реку, в омут кинуться, чтоб один конец…

С е м е н. Да ты что? Подумай, о чем говоришь?!

Н а д я. Правда. Вот, бывало, делаю что-нибудь, а сама все думаю и думаю… Ну, зачем я живу? Что хорошего вижу? Не жизнь это, а маета одна, черная ночь. И никакого просвету… Вот только вспомню твои слова, что все переменится, и терплю. Жду. И страшно станет. За тебя и за всех…

С е м е н. Почему?

Н а д я. Мало ли что… Ведь я слышу, как они против вас, прямо живьем бы в землю зарыли…

С е м е н. Дело идет на то, кто кого. Да, так ты говоришь, просвета нет… Есть! Глянь в окно, была ночь, верно? А сейчас светает. Потом солнце взойдет. Обязательно. И никто, никакой Бутов не остановит. Понимаешь?

Н а д я. Понимать-то понимаю…

С е м е н. А что?

Н а д я. Думаешь, легко сидеть сложа ручки да ждать? Нет, я пойду к вам, а?..

С е м е н. Что будешь там делать?

Н а д я. Все, что надо. Не бойся, краснеть за меня не придется.

С е м е н. Да я не об этом. В отряде же ни одной девчонки нет.

Н а д я. Вот я и буду первая.

С е м е н. Зря. Была б ты замужем…

Н а д я. А разве к вам только женатых принимают?

С е м е н. Напрасно смеешься. Народа-то у нас много, разные люди.

Н а д я. Напугать хочешь?

С е м е н. Вот и выдумывает же человек! Ей про дело, а она… Хочешь, сам поговорю с Кобзиным? Хочешь?

Н а д я. Не надо.

С е м е н. Твое дело. Только не обижайся.

Н а д я. За что же мне на тебя обижаться? Эх, Семен, Семен, я ведь все понимаю.

С е м е н. Ну ладно. Надо идти. Скажу Кобзину, что дом пустует. Проводи, Надя.

Надя провожает его до двери прихожей.

Сергея наведать не забудь! (Уходит.)

Надя со свечой поднимается к комнате Обручева, приоткрыв дверь, посветила, снова закрывает дверь, на цыпочках уходит в гостиную.

Н а д я. Заснул студент… (Всплеснув руками.) Дура я, дура! Стол собран, а я накормить Семена забыла… Даже не спросила.

Вбегает  В а с и л и й.

В а с и л и й. Там красные! Комиссар Кобзин… Впускать? А?

Н а д я (радостно взволнована). Ну, а как же?

Василий и Надя быстро уходят. С револьверами в руках появляются  Б о н д а р ь  и  Ю р о ч к а. За ними В а с и л и й  и  Н а д я.

Б о н д а р ь. Здравия желаем!

Н а д я (приветливо). Здравствуйте!

Б о н д а р ь. Значит, ваши буржуи тягу дали?

Н а д я. Сбежали…

Б о н д а р ь. Понимают… Оружие есть?

Н а д я. Вот только ружье у Василия…

Ю р о ч к а. Тоже ружье! Нам бомбы, пулеметы…

Н а д я. У нас ничего такого нет.

Б о н д а р ь. Признаем. Хозяин много добра увез?

Н а д я. В чем были, в том и поехали.

Б о н д а р ь. Приятно. Все барахло отдадим революционному пролетариату. Ну, а с золотом как? Прихватили?

Н а д я. Не заметила.

Б о н д а р ь. Дико! Революции золото нужно… Придется обыск…

Ю р о ч к а. А почему на столе собрано?

Б о н д а р ь. Резон…

Н а д я. Хозяева не успели поужинать.

Б о н д а р ь. Даже очень… Может, попитаемся, Юрочка?

Ю р о ч к а. Как-то подсасывает… Решай, комиссар.

Б о н д а р ь. Позволим, бегом… (Наде.) Временно мы остаемся у вас. (Василию.) Никому не открывать. Никого не пускать — занято! Прошу за стол. И вы садитесь — равноправие.

Все садятся за стол.

Ю р о ч к а. Водочки не видать…

Н а д я. В графине.

Б о н д а р ь. Культура.

Ю р о ч к а. Комиссар, признаю стаканы…

Б о н д а р ь. Могу.

Пьют.

Ю р о ч к а. Закусываю после третьего…

Пьют.

Барышне, как женщине, можно не пить, а ты пей…

В а с и л и й. Да я ничего… трудно осилить сразу…

Б о н д а р ь. Люблю культуру. Гитара есть?

Н а д я. Есть. (Подает гитару.)

Бондарь настраивает.

Ю р о ч к а. А я женский пол люблю. Словно какой-нибудь тигр. В доме есть жители?

Н а д я. Никого больше нет.

Б о н д а р ь. Ну, какую?

В а с и л и й. Слышь, эту. (Затягивает.) «Когда б имел златые горы…»

Б о н д а р ь. К черту златые горы — буржуазийская! Надо трудовой пролетариат, об его горе… (Играет, поет.)

Ю р о ч к а. Женского полу у нас мало…

Б о н д а р ь. Юрочка, ша! (Играет, поет.)

Ю р о ч к а. Вас, барышня, как зовут?

Н а д я. Надежда.

Б о н д а р ь. Симпатичное имя. (Играет, поет.)

Ю р о ч к а. Замужем?

Н а д я. Нет.

Б о н д а р ь. Выдадим. Мы и об девушках заботимся.

В а с и л и й. Мутит… (Уходит.)

Б о н д а р ь. Животная некультурная.

Ю р о ч к а. Пойдем, Надя, на минутку. Разговор один есть… Об деле.

Б о н д а р ь. Я сам поговорю с дамой! Уйди!

Ю р о ч к а. Нет, ты уходи…

Б о н д а р ь (выхватив из кармана карты). Тяни…

Ю р о ч к а (тянет). Валет…

Б о н д а р ь (тянет). Туз! Моя! Смойся!

Надя пытается выскользнуть в прихожую, но ее перехватывает Бондарь.

Стой, дама!

Н а д я (пытаясь вырваться). Пустите! Василий! (Увидев Обручева.) Сергей!

О б р у ч е в. А ну прочь! (Стреляет.)

Бондарь и Юрочка отпрянули.

Беги, тебе говорят!

Надя убегает. Обручев прячется за дверью. Бондарь и Юрочка, скрываясь за мебелью, часто и беспорядочно стреляют.

Б о н д а р ь. Юрочка, окружай.

Ю р о ч к а. Сам окружай.

Входят  К о б з и н,  С е м е н,  В а с и л и й,  Н а д я,  к р а с н о г в а р д е й ц ы.

К о б з и н. Что за стрельба? Прекратить!

Б о н д а р ь. А ты что за тип? Чего надо?

К о б з и н. На квартиру надо.

Б о н д а р ь. Квартира занята…

Ю р о ч к а. Это тебе не кто-нибудь, а комиссар красного отряда Кобзин!

К о б з и н. Я тоже комиссар Кобзин.

Б о н д а р ь. Тоже? Подставной?

К о б з и н. Нет, настоящий. Руки вверх! И ни с места! Чуть что… (Семену.) Забери оружие.

Семен обезоруживает Бондаря и Юрочку.

Поджигали?

Б о н д а р ь. Боже упаси! Мы работаем по золоту…

К о б з и н. Красные банты нацепили… (Срывает банты.) Завтра революционная тройка судить будет.

Б о н д а р ь. За что?

К о б з и н (Семену.) Пусть уведут.

Б о н д а р ь. Пожалуйста.

Семен провожает бандитов за дверь.

К о б з и н (Наде). А ты все дрожишь? Успокойся. Ну?

Н а д я. Возьмите меня в отряд.

К о б з и н (шутливо). Такую кислую? (Меняет тон.) Вот что, девушка, Надя Корнеева, кажется?

Н а д я. Да.

К о б з и н. Слезой дорожить надо. Значит, просишься в отряд?

Н а д я. Я что хотите буду делать — стирать, стряпать.

Входит  С е м е н.

Я все умею, возьмите!

К о б з и н. В отряде кроме стирки дел хватит. Молодец, правильно решила. (Семену, кивнув в сторону Обручева.) Твой студент?

С е м е н. Он, Петр Алексеевич. (Обручеву.) Иди сюда, это наш комиссар…

Обручев спускается по лестнице. Входит  А н н а, за ней нерешительно идет С т р ю к о в.

А н н а. Здравствуйте.

Н а д я. Бабуня! (Увидела Стрюкова.) А этот зачем вернулся?

Занавес

 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Прихожая в доме Стрюкова. Справа дверь в гостиную — там комната комиссара Кобзина. На полу ящики с патронами, чуть в стороне — пулемет, два-три седла и другие принадлежности походной жизни. Слегка напевая, С е м е н  играет на двухрядке. Входит  В а с и л и й.

В а с и л и й. Здорово. Играешь?

С е м е н. Нет. Дрова рублю.

В а с и л и й. Веселый ты человек, Сень. А я, брат, ухожу. Прощай, друг.

С е м е н. Погоди, куда уходишь?

В а с и л и й. В Соляной городок.

С е м е н. В Соляной? К белым?

В а с и л и й. На кой они. Домой иду.

С е м е н. Понятно. Бутовцы будут там расстреливать нашего брата, а ты станешь им на руки воду поливать. Глядишь, зуботычину отвалят. Очень даже просто. Не сидится здесь?

В а с и л и й. И без меня тут голод. Да и сидеть зря нечего. Там, может, в работники наймусь.

С е м е н. Тянет?

В а с и л и й. Есть-пить надо. Стрюков письмишко написал, хорошее такое письмо. На, почитай-ка.

С е м е н (читает). Да, хвалит. Будто ты из чистого золота или вообще драгоценный. Кинь эту бумажку в нужник да оставайся у нас. Подведем всех Стрюковых к ногтю.

В а с и л и й. А что Стрюков? Он мне ничего плохого…

С е м е н. Ну и темно же у тебя в голове. Как в брюхе старой коровы.

В а с и л и й. А ты не злись.

С е м е н. Так за тебя же обидно. Хочется, чтоб человеком стал.

В а с и л и й. А по-твоему, я обезьяна?

С е м е н. Хуже.

В а с и л и й. Ну и пускай. А воевать меня все равно не усватаешь. Ни за красных, ни за белых. Пускай тот воюет, кому жить надоело.

С е м е н. Иди, черт с тобой! Гни спину. Набивай буржуям карманы. А с тебя вот и таких драных штанов хватит. (Играет на гармошке.)

В а с и л и й. Гляжу я на тебя, Семен, ловкий ты. Право слово.

С е м е н. Чем это я ловкий?

В а с и л и й. Всем. Взять хотя бы эту самую гармошку, глядишь ты в сторону, пальцы бегают будто сами по себе, а гармонь ладно играет. Это не всякий сможет.

С е м е н. Я, брат, к музыке привязанность имею.

В а с и л и й. Тебе просто во всем везет.

С е м е н. Ну да?

В а с и л и й. Истинный господь. Опять, скажем, про Надю.

С е м е н. Что про Надю?

В а с и л и й. Видать, поженитесь?

С е м е н. А! Должно…

В а с и л и й. Я так и думал.

С е м е н. Напрасно старался. Она, брат, разлуку мне сыграла. (Напевает.) «Разлука ты, разлука, чужая сторона…»

В а с и л и й. Правда? Побожись!

С е м е н. Я неверующий. Ну, для тебя можно: свят крест, правда.

В а с и л и й. Эх ты, друг! Выходит, у нее кто-то другой?

С е м е н. У самой спроси…

В а с и л и й. Слышь, может, этот студент, а? Я не раз видел их вместе…

С е м е н. А какое наше собачье дело? И вообще, что ты с ней пристал ко мне, как овечий клещ?

В а с и л и й. Да я просто так.

Входит  Н а д я.

Н а д я (решительно направляется к двери Кобзина). Сеня, Петр Алексеевич здесь?

С е м е н. Не ходи. По прямому проводу разговаривает.

Н а д я. А мне его вот так надо…

С е м е н. Не велел…

Н а д я. А зачем же играешь?

С е м е н. Гармонь никогда не мешает.

В а с и л и й. Сень, а все ж скажи по правде, трудно играть? А?

С е м е н. Не дрова рубить. Одному без помощи трудно. У меня, знаешь, мечта такая есть. Хочу учиться музыке. Ясное дело, не сейчас, а вот когда советскую власть покрепче на ноги поставим.

В а с и л и й. Смеешься небось.

С е м е н. Чего ж тут смешного? Сам увидишь. Вот, спроси Надю, и она учиться будет.

В а с и л и й. Не верится…

Н а д я. Я, Василий, хоть и большая уже вымахала, а буду жива-здорова, снова пойду в гимназию.

В а с и л и й. А ты что, разве училась?

Н а д я. Три года.

В а с и л и й. Ей-право? Не знал.

С е м е н. Был такой каприз у твоего хозяина Стрюкова. А потом снова — марш на кухню! Господа! Их воля.

Н а д я. Да, было, было.

С е м е н. Но не будет!

Н а д я. Слышал, Василий? Правильно он говорит — не будет!

В а с и л и й. Может, и правильно.

Н а д я. Все небось раздумываешь: пойти к нам или нет?

С е м е н. Какое там раздумывает! В Соляной городок топать собрался. Кулакам прислуживать хочет.

Н а д я. Зря, Василий, зря.

С е м е н. Придет время, сам себе не простишь, да не вернется.

В а с и л и й. Ну и пускай. А я никому не мешаю.

С е м е н. Покрепче головой поработай, не то скажешь… Может, вот такие, как ты, у революции поперек дороги лежат.

В а с и л и й. Ну и неправда, и неправда. Зря так говоришь.

С е м е н (присматривается к Наде). Слушай, Надя, это что у тебя на губе, вроде кровь запеклась?

Н а д я. Где?

С е м е н. На нижней губе, говорю.

В а с и л и й. Правда. Вот.

Н а д я. Да это так…

С е м е н. Нет, не так. Ударил кто?

Н а д я. В общем — чепуха. Нет, конечно, не чепуха: вот я и хотела Петру Алексеевичу рассказать. Кое у кого из деповских коровы есть. А кормить их нечем, я и велела лишки сена у кулаков забрать, стали обмерять у казака Рухлина, ты знаешь его, с рыжей бородой, он и разозлился: «Передушим, мол, всех», а потом кинулся ко мне.

С е м е н. Ударил? Бил тебя?

Н а д я. Раз ударил.

С е м е н. А ты?

Н а д я. Что я?

С е м е н. Да как ты могла допустить?! Зачем тебе революция наган доверила? Да в него надо было все пули покидать! Где он? Где?

Н а д я. Ты чего раскричался? Подтяни малость свои нервы. Он там, где и должен быть. В революционную тройку эту сволочь отправила.

С е м е н. Верно?

Н а д я. Нет, шучу.

В а с и л и й. Значит, у человека середь бела дня собственное сено отнимают, а он помалкивай…

С е м е н. А сено он косил?

В а с и л и й. Он денежки платил. Свои. Кровные. Ну и дела! Прощайте, пойду я.

Н а д я. Прощай, Вася, да не вспоминай лихом.

С е м е н. Счастливой тебе дороги, друг. Слушай, Василий, а что, если мы так договоримся: решил — иди! Но в Соляном городке…

В а с и л и й (торопливо прерывает). Ничего я там делать не буду. Хоть сейчас убивайте, хоть потом.

Н а д я. Да у нас на тебя патронов нет.

С е м е н. Не бойся, никто тебе ничего не поручает. Выслушай: там карательный отряд. Так? Повнимательнее присматривайся и старайся понять все, что увидишь. Для себя. Или трудно?

В а с и л и й. Да нет…

С е м е н. Ну, вот и все. Будь здоров. До лучшей встречи.

Н а д я. А я к тебе в гости наведаюсь. Примешь?

В а с и л и й. Не придешь: там бутовцы. Ну, оставайтесь здоровы. (Уходит.)

Пауза.

С е м е н. Как человеку доказать, чтоб понял?

Н а д я. Не все сразу. Шестакова не видел?

С е м е н. Не видел. А вообще я у него в сторожах не состою. И не буду.

Н а д я. Понятно. Все ж напрасно ты так к человеку относишься, или память короткая?

С е м е н. Пожалуйста, не упрекай… Все хорошо помню! Да лучше бы мне тогда башку продырявили, чем эта его выручка.

Н а д я. С ума человек спятил…

С е м е н. Не бойся, не спятил! Не по моей натуре в должниках ходить. Особенно у Шестакова.

Н а д я. Значит, ему особый почет? Почему так?

С е м е н. Просто… (Пауза.) Ты можешь ответить на один вопрос?

Н а д я. Какой вопрос? Между прочим, я от тебя никогда ничего не скрываю.

С е м е н. Ты с ним всерьез?

Н а д я. Не знаю.

С е м е н. Не знаешь?

Н а д я. Хороший он человек…

С е м е н. А я видеть не могу!

Н а д я. Почему? Ну, почему?

С е м е н. Все потому… Эх, Надя, да разве ты не понимаешь…

Н а д я. Меня во всем вини.

С е м е н. Знала бы ты, что у меня вот тут!

Н а д я. Не говори, Сеня, знаю. Но Сергей ни в чем не виноват. И ты напрасно на него злишься…

С е м е н (вспыхнув). Легко сказать, напрасно! Да у него глаза бывают пустые, словно стеклянные, думаешь, я не замечаю. Иной раз смотрит на тебя, а видит не знаю что, только не тебя!..

Н а д я. Семен, если ты будешь вот так…

С е м е н. То что? Ну? Говори.

Н а д я. Конец… дружбе нашей конец.

Из кабинета появляется  К о б з и н.

К о б з и н. Ну, комиссар продовольствия, рассказывай, чем можешь порадовать?

Н а д я. Ничем, Петр Алексеевич.

К о б з и н. Быть того не может. (Шутливо.) Назначили тебя начальником питания, так будь добра, корми нас.

Н а д я. Да где же я возьму?

К о б з и н. Тебе виднее. (Меняя тон.) Ну-ну, рассказывай.

Н а д я. На железной дороге, среди порожняка нашли три вагона с мукой. Вот и все.

К о б з и н. Да, мало. Капля в море… Вот что, Корнеева, в первую очередь выдели детскому приюту, немного выдай в столовку, остальное голодающим. Да последи, чтоб выдавали с разбором. В городе, товарищи, начинается настоящий голод.

Входит  О б р у ч е в, молча здоровается, поднимается в мезонин.

Шестаков, если дома Стрюков, пошли ко мне.

О б р у ч е в. Слушаю. (Останавливается, решительно идет вниз.) Петр Алексеевич, разрешите высказать одну мысль.

К о б з и н. Пожалуйста.

О б р у ч е в. Меня беспокоит Стрюков.

К о б з и н. Стрюков? А что?

О б р у ч е в. Для меня он временно затаившийся враг. Да. Живет в доме, где расположен штаб, а в подвале сложены последние боеприпасы.

К о б з и н. Ну?

О б р у ч е в. От такого человека можно всего ждать. Вплоть до диверсии. Не остаться бы нам вообще без оружия.

Н а д я. Правильно, Сергей, и я так думаю. Выселить его отсюда. Хотя бы на время.

О б р у ч е в. Вот именно. Если бы мы попали в руки бутовцев — с нами бы не стали так нянчиться.

С е м е н. Расстрел. Я уверен!

К о б з и н. В этом и я уверен. Кстати, врагов мы тоже не щадим и щадить не будем. Что касается Стрюкова, то он скорее в петлю полезет, чем решится собственноручно хотя бы кирпич выдернуть из своего собственного дома. Таких людей надо знать. Выселять его пока не будем. Но усилить охрану надо. Позови его.

Обручев уходит.

Надя, в городе надо произвести тщательный обыск, учесть все продовольствие до фунта. Партийная организация поручила тебе руководить обыском.

Н а д я. Мне?

К о б з и н. Да. У тебя уже есть небольшой опыт. Так вот. Командир отряда выделил полтораста красногвардейцев. Сегодня разобьем на группы, а завтра с утра начнешь.

Н а д я. Патронов дадите?

К о б з и н. Ни одного.

С е м е н. А как же?

К о б з и н. Да вот так. Без всякой стрельбы.

Н а д я. А продукты отбирать будем?

К о б з и н. Ни крошки! Пока учесть.

Н а д я. Понятно. А женский монастырь можно тряхнуть?

С е м е н. Что это тебя к монахиням потянуло?

К о б з и н. Что значит тряхнуть?

Н а д я. Пойти с обыском. Я почти на след напала, надо только до конца довести. По-моему, в монастыре хлебом спекулируют. Я вам утром докладывала, Петр Алексеевич.

К о б з и н. Этого дела не оставляй. Но осторожность и осторожность, чтобы не попасть впросак.

Н а д я. Выслежу!

К о б з и н. Вот. Только так. Наверняка, чтобы врагам языки отсечь.

На лестнице показывается  С т р ю к о в.

С т р ю к о в (подходит не спеша). Вы звали… комиссар?

К о б з и н. Да. Есть к вам один серьезный вопрос. Скажите, вы как городской голова знали все, что делал в городе атаман?

С т р ю к о в. Откуда мне знать…

К о б з и н. По положению. Да и, как мне известно, вы коротко знакомы с Бутовым. Так?

С т р ю к о в. Знаком. Что знал, что нет. Мало с кем бываешь хорошо знаком, а знаешь про него не все.

К о б з и н. Философствовать на эту тему не будем. Дело вот в чем. В городе люди пухнут и мрут с голоду. Вы знаете об этом?

С т р ю к о в. Кто не знает.

К о б з и н. Продовольствие с вашего согласия вывезли? Ведь вы были головой?

С т р ю к о в. Меня никто не спрашивал. Приказ атамана.

К о б з и н. А вывезли?

С т р ю к о в. Вывезли.

К о б з и н. А вы сами?

С т р ю к о в. Что?

К о б з и н. Выполнили этот приказ?

С т р ю к о в. А иначе нельзя.

К о б з и н. Все вывезли?

С т р ю к о в. Все.

К о б з и н. Отвечаете?

С т р ю к о в. Вывозил не я, было велено приказчикам.

К о б з и н. Не вертитесь и не задуривайте нам головы. Речь идет о спасении тысяч человеческих жизней. Если солжете, имейте в виду — к стенке поставим.

С т р ю к о в. Ставьте. Ваша сила.

Н а д я. Эх, Петр Алексеевич, он же радуется, что люди падают.

С т р ю к о в. Скоро хлеб-соль забываются.

Н а д я. Нет, не забываются. Я все помню, до крошечки. Навсегда! И пускай лучше костьми лягу, а такого хлеба-соли есть больше не буду!

С е м е н. Вот благодетель нашелся. Гад!

К о б з и н. Так вот, гражданин Стрюков, я вас предупредил. Второй разговор на эту тему, если вы обманули, будет не таким. Понятно?

С т р ю к о в. Понятно. Можно идти?

К о б з и н. Да. Кстати, ваша дочь все еще отсиживается в монастыре?

С т р ю к о в. В монастыре.

В двери Стрюкова чуть не сшиб стремительный  А л и б а е в.

А л и б а е в. Комиссар Кобзин, здравствуй!

К о б з и н. Алибаев, друг мой Джангильдек!

Обнимаются.

А л и б а е в. Корнеева, мое почтение! Семен Маликов — салям!

С е м е н. А мы вас совсем заждались!

К о б з и н. Каким ветром?

А л и б а е в. Попутным, конечно. Везде казачьи разъезды, а я открыто ехал. Со мной полсотни джигитов. Надели погоны и благополучно проехали. Врага обмануть всегда полезно… А в городе стало нехорошо. Голодные люди на улицах! Плохо…

К о б з и н. Да, брат, положение… И день ото дня хуже. Ни хлеба, ни патронов. Ну, рассказывай, как съездил? Был у Ленина?

А л и б а е в. А как же! В Смольном! Ленин назначил меня комиссаром степного края. Понимаете, товарищи? Теперь баи шакалами выть будут! Я сейчас немного в степь завернул, будто попутно, — уже баев стало меньше.

С е м е н. Здорово! Правильно вы говорите, люблю так.

К о б з и н. Смотри, дров не наломай.

А л и б а е в. Из баев дров не получается. «Это есть наш последний и решительный бой!» (Меняя тон.) Ну, слушайте. С Лениным я говорил недолго, но хорошо. Он сказал, что революция не терпит топтания на одном месте! А? Надо нести революцию по всей степи, наступать, чтоб атаман места себе не находил, как бешеная собака. Спросил товарищ Ленин, как у вас с оружием, я рассказал. Он приказал дать оружия, патроны, снаряды. Выделил двести кронштадтских моряков, они доставят оружие и останутся у нас. А? Был я в Самаре с запиской от Владимира Ильича. Товарищ Куйбышев обещал прислать нам на помощь пролетарский отряд.

К о б з и н. Что ни новость — радость! Эх, скорее бы оружие…

С е м е н. Начнем громить?

К о б з и н. Начнем, Маликов!

А л и б а е в. И плохие вести есть. Совсем плохие. Атаману Бутову из Англии отправлено много оружия. Разное. Обмундирование тоже.

С е м е н. Ты смотри! А когда отправлено?

А л и б а е в. Шайтан его знает. Наплевать. Не в этом дело. Верные люди в степи сказали мне, что на днях Бутов все получил.

К о б з и н. Как? Уже? Каким же способом?

А л и б а е в. Говорят, где-то через южную границу переправили, потом степью. И в Соляной городок. Если верить.

К о б з и н. Соляной городок почти крепость… (Вспомнив.) А знаешь что, Алибаев, слух здесь прошел, будто атаман готовится мобилизовать казаков от шестнадцати до шестидесяти лет. Мне он показался просто вздорным.

С е м е н. Мы еще посмеялись: вместо винтовок, мол, палки возьмут.

А л и б а е в. Ленин предупредил: хотят в кольцо взять революцию. Вот зачем мобилизация. Дон, Кубань, Терек, Урал, сибирский Колчак, понимаете? Товарищ Ленин сказал: дело чести местных большевиков — рвать кольцо.

К о б з и н. Да… Дело чести… Вот что — надо немедленно проверить Соляной городок и, если заморский подарок там, захватить или… взорвать.

С е м е н. Петр Алексеевич, я.

К о б з и н. Что?

С е м е н. Пойду в Соляной.

К о б з и н. Ты? Посмотрим. Пройдем ко мне, Алибаев. А ты, Семен, подожди.

Кобзин и Алибаев уходят.

С е м е н. Как думаешь, пошлют?

Н а д я. Могут.

С е м е н. Скажут — пулеметчик.

Н а д я. Безработный.

По лестнице спускается  О б р у ч е в  и направляется к выходу.

С е м е н. Сергей! На минутку!

О б р у ч е в. Пожалуйста. (Подходит.)

С е м е н. Торопишься?

О б р у ч е в. Нет.

С е м е н. Надя, у меня к Сергею секрет.

Н а д я. От меня?

С е м е н. Ну, понимаешь, на одну минуту.

Надя уходит.

Я насчет нее.

О б р у ч е в. Нади?

С е м е н. Да.

О б р у ч е в. Не понимаю.

С е м е н. Давай по душам.

О б р у ч е в. Ну, пожалуйста.

С е м е н. Ты с ней, как говорится, гуляешь? Верно?

О б р у ч е в. Предположим, верно.

С е м е н. Без всякого предположим. Гуляешь. Ну вот. Скажи мне, Сергей, только откровенно, ты к этому относишься серьезно, в общем: жениться думаешь?

О б р у ч е в. Странный разговор.

С е м е н. Почему странный?

О б р у ч е в. О таких вещах, как женитьба, сейчас не думается. Сам знаешь, какое время.

С е м е н. Ну, а потом?

О б р у ч е в. Потом видно будет.

С е м е н. Я так и знал. Зачем же ты человеку голову задуриваешь?

О б р у ч е в. Ничего подобного.

С е м е н. Не нуждаешься ты в ней. Думаешь, не вижу? Все вижу! А не знаю, зачем тебе надо обманывать… Если бы ты знал, какая у нее была вся жизнь…

О б р у ч е в. Я не обманываю Надю. Или ты считаешь, что у меня совести и чести нет?

С е м е н. Одним словом — было бы сказано. И не дай тебе бог…

О б р у ч е в. Да за кого же ты меня принимаешь?

С е м е н. Ни за кого не принимаю и говорю просто.

О б р у ч е в. А почему именно сейчас заговорил об этом?

С е м е н. Давно собирался, а тут, пожалуй, ехать придется, не знаю, когда опять увидимся?

О б р у ч е в. Ты ехать собираешься? Куда?

С е м е н. В станицу Озерную, насчет сена. Только не знаю, пошлют ли. (В дверь.) Надя! Можно!

Входит  Н а д я.

Н а д я. Насекретничались?

О б р у ч е в. С избытком.

К о б з и н (появляясь в дверях). Маликов, зайди.

Семен уходит за Кобзиным.

Н а д я. Значит, посылают.

О б р у ч е в. А он сомневался. Хороший парень.

Н а д я. Очень.

О б р у ч е в. Любит тебя.

Н а д я. Знаю. У меня сейчас так неспокойно на душе… Правда, Семен смелый и ловкий… Скажи, если бы сейчас не его, а тебя послали в Соляной городок, пошел бы?

О б р у ч е в. А разве он в Соляной?

Н а д я. Да.

О б р у ч е в. А как же не идти? Конечно, пошел бы!

Н а д я. Я тоже. И за себя, и за тебя.

О б р у ч е в. Нет, Надя, я сам за себя. А знаешь что? (Обнимает.) Давай просить комиссара, чтоб в следующий раз послал нас вдвоем.

Н а д я. С тобой… я ничего не боюсь. Куда угодно. На край света.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Двор Стрюкова. Слева — ворота, справа — дом. Из-за каменного забора виден одноэтажный город; церковь, чуть подальше — мечеть. Голые карагачи и ветлы. Над крыльцом красный флаг. У ворот, где висит полевой телефон, дежурит  О б р у ч е в. С опаской оглядываясь, Обручев подходит к дому и закладывает в душник в фундаменте заряд взрывчатки и фитиль, затем снова закрывает душник, торопливо уходит к воротам. Энергичной походкой во двор входит  К о б з и н.

К о б з и н. Шестаков, ты дежуришь?

О б р у ч е в. Я, Петр Алексеевич.

К о б з и н. Вот что, Сергей, будет народ идти — пускай. Всех.

Во двор входит  ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м.

О б р у ч е в. Вам кого?

Ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м. Мне бы комиссара…

О б р у ч е в. Вот он. К вам, Петр Алексеевич.

К о б з и н. Слушаю, гражданка.

Ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м. Муж у вас в Красной гвардии состоял. Деповской. Кузнецом был… Осколком поранило, третьего дня схоронили.

К о б з и н. Как фамилия?

Ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м. Васильев.

К о б з и н. Так вы — жена Федора Петровича?

Ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м. Да. (Заплакала.) Я не пришла бы, а нужда.

К о б з и н. Правильно сделали, что пришли.

Ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м. Пока жив был Федя, кое-как перебивались. Теперь хоть ложись да помирай. Себя не жалко, а вот детишки. Старшенький лежит, весь высох, а этот — тоже мощи одни.

К о б з и н. Да, детишки. Где живете?

Ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м. На Барачной, дом сорок.

К о б з и н (записывает в блокнот). У нас сейчас ничего нет. Ни-че-го! Но как будет — пришлем. Тут же. Обязательно пришлем. Может, даже сегодня. И вот что, зайдите сейчас в нашу столовку, знаете где? Дадут солдатский паек. И каждый день ходите. Я позвоню. Правда, паек — счет один, от него ни сыт ни голоден. Ну, а все же.

Ж е н щ и н а  с  р е б е н к о м. Спасибочко. Больше не от кого ждать помощи. До свиданья. (Уходит.)

К о б з и н. Детишки сохнут, а помочь нечем!.. Ох, дела! На белый свет смотреть тошно. Каким зверем нужно быть, чтоб вывезти из города все продукты, обречь людей на голодную смерть. Сволочи. (Звонит по телефону.) Столовку мне… Кобзин. Кто это? На обед хлеб есть? По четвертушке в день? А приварок? Кипяток. Сейчас зайдет жена убитого красногвардейца Васильева, включите в список на питание. Да. Троих. (Вешает трубку.)

Входит  А л и б а е в.

А л и б а е в. Комиссар Кобзин, новость знаешь? Весной немного пахнет.

К о б з и н. К тому идет.

А л и б а е в. Скажи, пожалуйста, почему в монастыре сегодня так торжественно в колокола бьют? И все время поют. Слышишь? Чему радуются?

К о б з и н. Видать, у них свои радости.

А л и б а е в. Садись вот здесь на крылечке, в дом не хочется.

Садятся.

Я сейчас дочь Стрюкова встретил. Она, конечно, к тебе идет.

К о б з и н. Делать здесь нечего.

А л и б а е в. Вот увидишь, придет. Дело у нее большое. Ты только послушай. Мои джигиты перехватили письмо от полковника Рубасова Стрюковой. Ждут ее в Соляном городке.

К о б з и н. Ждут?

А л и б а е в. Должна организовать батальон смерти.

К о б з и н. Где письмо?

А л и б а е в. Осторожно заклеили и отдали по назначению. Скажи, Маликов не вернулся?

К о б з и н. Никаких вестей.

А л и б а е в. Ну, человек он опытный.

К о б з и н. Не знаю. Хочу думать, что все благополучно…

Голос из двери: «Товарищ Кобзин, вас к телефону».

Кобзин и Алибаев уходят в дом. Во двор входит  И р и н а.

И р и н а. Мне нужно повидать комиссара Кобзина… Поручик!

О б р у ч е в. Ирина Ивановна… Мы незнакомы…

И р и н а. Простите. Где он?

О б р у ч е в. Там.

На крыльце появляются  К о б з и н  и  А л и б а е в.

И р и н а. Я к вам, комиссар.

К о б з и н. Видимо, наконец решили вернуться домой? Правильно. Давно пора. Монастырь не дом.

И р и н а. Дом перестает быть домом, если в нем хозяйничают чужие.

А л и б а е в. Извините, мы здесь не чужие.

И р и н а. Значит, я чужая. В общем, я решила уехать и пришла просить пропуск.

К о б з и н. Куда уехать и зачем?

И р и н а. Не знаю. Лишь бы отсюда.

К о б з и н. А точнее можно?

И р и н а. Дальнейшее покажет.

К о б з и н. Вы хотите пробраться в Соляной городок, чтоб организовать там батальон смерти? Нам это известно. Документы с собой?

И р и н а. Нет.

К о б з и н. Прикажете сделать обыск?

И р и н а. Вот документы.

К о б з и н. Так, так. Пропуска вы не получите. Прошу пройти в комнату и написать подписку о невыезде и о том, что не будете оказывать нам сопротивления.

И р и н а. А если я откажусь?

К о б з и н. Арестуем. Сейчас же.

А л и б а е в. А если вас поймают за городом без пропуска, расстреляют без суда. На месте.

Ирина входит в дом.

Ее надо арестовать.

К о б з и н. Никогда не поздно. Самим жрать нечего.

Во двор входит  Б а л а х н и н.

Б а л а х н и н. Мне к комиссару Кобзину.

О б р у ч е в. Пройдите, вон комиссар.

Б а л а х н и н. Можно?

К о б з и н. Да, да.

Б а л а х н и н. Балахнин, член местного комитета РСДРП меньшевиков. Вы — Кобзин?

К о б з и н. Да.

Б а л а х н и н. А это?

К о б з и н. Комиссар степного края Алибаев. Садитесь. Слушаем.

Б а л а х н и н. Товарищи, в городе нетерпимое положение. Трудно представить себе бедствия, которые обрушились на головы горожан: света нет, воды нет, нет хлеба, в городе голод…

К о б з и н. Мы это знаем. Дальше.

Б а л а х н и н. Больше продолжаться так не может. Никто не имеет права обрекать народ на страдания. Казачьи снаряды падают на жилые кварталы, погибают ни в чем не повинные женщины, дети.

К о б з и н. Что вы предлагаете?

Б а л а х н и н. Наши предложения вытекают из объективной действительности. Народ страдает. И мы все виноваты в этом… Да, да!

К о б з и н. Кто это «мы»?

Б а л а х н и н. Вы — большевики и частично мы.

К о б з и н. Положим, мы день-ночь в боях. Ну, а вас с какой стороны пристегнуть?

Б а л а х н и н. Мы молчаливо потворствовали вам. И в этом наша вина.

А л и б а е в. Заберись, пожалуйста, на мечеть вместо муэдзина и кричи во весь голос: долой большевиков!

Б а л а х н и н. Если так и дальше пойдет, очевидно, мы вынуждены будем принять такое решение.

К о б з и н. Вы не грозите и не шумите… Скажите попросту, что предлагает ваш комитет?

Б а л а х н и н. От имени народа…

А л и б а е в. Нет у тебя никакого народа. Хочешь, мы посоветуем народу, и он на первом телеграфном столбе тебя повесит.

Б а л а х н и н. Я принимаю это как выпад!.. Народ — масса. А она часто не сразу понимает, за кем нужно идти… Вопрос решает история.

К о б з и н. Ну, знаете, здесь по митинг… Еще раз спрашиваю вас: что предлагает ваш комитет?

Б а л а х н и н. Наш комитет изложил предложения в своем письме. Выход один.

К о б з и н. Покинуть город? Читали такое письмо.

Б а л а х н и н. Не иронизируйте. День промедления — десятки, сотни жизней. Иного выхода я не вижу.

А л и б а е в. Неправда, выход есть: драться! А тебя я бы расстрелял как сволочь, как предателя.

К о б з и н. Товарищ Алибаев…

Б а л а х н и н. В таких условиях невозможно вести переговоры. Невозможно.

К о б з и н. А собственно, больше не о чем говорить. Письмо мы еще не обсуждали.

Б а л а х н и н. Письмо можно обсудить сейчас, не откладывая…

К о б з и н. Обсудим. Сейчас, к сожалению, нет времени.

Б а л а х н и н. Хорошо. Я еще зайду. (Уходит.)

Входит  И р и н а.

И р и н а. Вот. Подписка.

К о б з и н. Можете идти.

И р и н а. Документы?

К о б з и н. Остаются у нас.

Ирина уходит. Все явственнее доносится церковное пение.

А л и б а е в. Ты что, комиссар, будешь обсуждать их предложение?

К о б з и н. Нет.

А л и б а е в. А почему не сказал этой балаболке?

К о б з и н. Потому что не все ему нужно знать.

А л и б а е в (Обручеву). Где там поют?

О б р у ч е в. А вот. По улице идут.

В воротах показывается  т о л п а  ж е н щ и н. Впереди  с т а р у х а  с иконой в руках и  ю р о д и в а я  монахиня. С пением они входят во двор, подходят к крыльцу.

C т а р у х а. Говори, матушка Мелания, говори, наша заступница перед господом.

Ю р о д и в а я. У-у-у-у! У-у-у! Беси! Беси! Беси!

C т а р у х а. Слыхали, комиссары? Безбожники! Про вас говорит мать Мелания — беси! Говори, матушка.

Ю р о д и в а я. Птенчик. Дитенок. В ямку. В ямку. Ам! Ам!

Г о л о с. Детишков наших в ямку. С голоду!

Г о л о с. Сами полезайте в яму!

Ю р о д и в а я. Убили птенчика. И еще убьют. Господу помолимся. (Кланяется во все стороны.) За упокой. За упокой.

Послышался чей-то плач.

Земля горит. Плачет мать. Плачет! Поклонимся господу! (Запела.) «Ягодинка, ягодника, ягодиночка моя!» (Притопывает в такт песне.)

К о б з и н. А ну хватит этого спектакля. Товарищи женщины, говорите, зачем пришли.

Г о л о с а: Степной волк тебе товарищ.

— Хлеба, хлеба дайте!

— Погибаем!

— Детишки примирают!

К о б з и н. Слушайте, женщины, сестры, матери! Нету у нас хлеба! Нету!

Г о л о с. Так постреляйте нас всех.

Во двор входит  С т р ю к о в, затем  А н н а.

C т а р у х а. А куда вы хлеб дели? Пока был атаман — и хлеб был.

К о б з и н. Хлеб атаман вывез.

Г о л о с а. Брешешь! За границу вывезли! Ерманцу продали! И сами продались.

Ю р о д и в а я. Продались! Продались! Продались!

Г о л о с. Бабы! Бей!

Замелькали лопаты, вилы.

Г о л о с а. Бей!!

Вперед метнулась Анна.

А н н а. Кого бить? Бабы! Женщины! Кровь свою!

C т а р у х а. А ты уйди от греха дальше.

А н н а. Бейте! Меня бейте первую…

Г о л о с. Она с ними, с комиссарами!..

А н н а. Я за правду, за правду!

Анну отталкивают. С грозными криками толпа поднимается на крыльцо. Алибаев рывком выкатывает пулемет, припадает к нему.

А л и б а е в. Осторожно! Кусается.

С криком толпа отступает, остается лишь старуха.

C т а р у х а. Стреляй! Стреляй, ирод!

К о б з и н. Люди, стрелять он не будет. (Алибаеву.) Закати обратно.

Во двор входят  Н а д я,  К о н я х и н,  с т а р и к,  ж е н щ и н а  с  с а м о в а р о м. У Нади револьвер.

Г о л о с. Хлеба дайте!

Н а д я. Хлеба? Петр Алексеевич, женщины, нашли мы хлеб, всех голодающих хватит накормить. (Юродивой.) А ты тоже пришла сюда хлеб просить?

C т а р у х а. Божьего человека не тронь!

Н а д я. А знаете, где мы хлеб нашли? В монастыре. У божьих людей купца Стрюкова хлеб спрятанный. Убегаешь, божий человек? Там и спекулянта поймали. Вот он!

К о н я х и н. Зачем так, Надя? Прошу выслушать, люди добрые, товарищ комиссар. Никакой я не спекулянт. Я подневольный человек. Приказчик…

К о б з и н. Корнеева, в чем дело?

Н а д я. Это стрюковский приказчик Коняхин… Мы склады нашли… В монастыре. И на земле и под землей. Весь город накормить хватит. Спрашивала я тебя, Коняхин?

К о н я х и н. Что спрашивала?

Н а д я. Все ли хозяин вывез?

К о н я х и н. Спрашивала. Не мог я сказать, — чужое.

Н а д я. Обманул он, Петр Алексеевич, так же как и Стрюков. Скрыл, а сам тайком торговлю устроил.

К о н я х и н. Опять же — не свое.

Н а д я. Шкуры с людей сдирает. (К старику.) Папаша, где ваши часы?

С т а р и к. Вот они. (Кобзину.) Это мне, понимаешь, от адмирала Макарова подарок за храбрость. Тут написано. Серебряные. Вот, значит, пришлось на пшено…

К о н я х и н. А я у тебя часы просил? Просил? Ты сам набивался.

С т а р и к. Набивался, правда, — голод не тетка.

К о б з и н. Значит, на пшено часы меняли?

С т а р и к. На пшено. И жалко, подарок все же, а в доме ни синь пороху… Что делать? Внучата плачут. Куда денешься?

К о б з и н. Сколько он вам давал пшена?

С т а р и к. Два фунта, господин комиссар. Перед всем народом.

К о н я х и н. Не для себя ведь я. Мы люди подневольные.

К о б з и н. А вы самовар, что ли, ему предлагали?

Ж е н щ и н а. А вам какое дело, что я предлагала? Как с голоду помирать, так никто не видит, а как нашелся добрый человек, так за горло берут.

К о б з и н. Вы не кричите.

Ж е н щ и н а. Нет, я буду кричать! У меня шестеро по лавкам. Мать часует… а самовар что, протянем ноги — не все равно, кому достанется.

К о б з и н. Сколько он вам давал?

Ж е н щ и н а. Пять фунтов пшена. Я только говорю, что маловато. Ну, хоть полпуда бы!.. (Вдруг всхлипнула.) Это же мое приданое…

К о б з и н. Так вы, значит, приказчик Стрюкова?

К о н я х и н. Приказчик. И все делаю, как велел хозяин.

А л и б а е в (Стрюкову). Значит, ты врал, господин Стрюков?

Коняхин поражен, оторопело смотрит на Стрюкова.

С т р ю к о в. Я? (Коняхину.) А ну сказывай, какую ты тут спекуляцию разводишь на моем хлебе?

К о н я х и н. Иван Никитич…

С т р ю к о в. А склады мои ты имел право открывать? Я ему не велел открывать склады!

К о н я х и н. Я людей жалеючи… Иван Никитич!

С т р ю к о в. Жулик ты, мошенник!

К о б з и н. Значит, это вы сами завели коммерцию?

К о н я х и н. От сердца, от доброты душевной…

К о б з и н. Корнеева, отведи его в ревтройку. Пусть судят за спекуляцию сейчас, немедленно. И приговор обнародовать тут же.

C т а р у х а. А ну пропустите. Господи, благослови. (Бьет Коняхина.)

К о н я х и н (падает на колени). Господин комиссар, люди добрые, простите…

А л и б а е в. Встань, а то сапогом двину. Смотреть противно.

C т а р у х а. Бабы, берите его!

К о б з и н. Товарищи женщины, самосуда не надо. Советская власть осудит.

Н а д я. Петр Алексеевич, я бы и этого (показывает на Стрюкова) заодно.

К о б з и н. Веди того, Корнеева! С этим еще разговор будет.

Н а д я. Иди, спекулянт чертов!

Коняхин и Надя уходят, за ними хлынула толпа.

К о б з и н (Стрюкову). Так, значит, вы врали, когда мы спрашивали о запасах продовольствия?

С т р ю к о в (угрюмо). Отнекиваться некуда. Только вы и то поймите — купцу не пристало рассказывать про свои дела. Ну, есть у меня в городе хлеб. Есть. Остался.

А л и б а е в. Ты молодец. Бутова обманул — нарушил приказ. Теперь нас.

К о б з и н. Сколько хлеба осталось?

С т р ю к о в. Да так пудов тысяч с двадцать, не собирался я продавать его.

К о б з и н. До прихода Бутова берегли?

С т р ю к о в. Нет. Торговые дела. Думал, цены, мол, поднимутся. Приказ будет — теперь велю продавать.

К о б з и н. Надо было раньше. Сейчас сами распорядимся.

С т р ю к о в. Как распорядитесь? Забрать хотите?

К о б з и н. Конфискуем.

С т р ю к о в. Значит, за здорово живешь? Дожили. А меня за мой же хлеб потянут на тройку, как Коняхина?

К о б з и н. Нет, сегодня но потянут. Хотя надо было первым. Уговор помните?

С т р ю к о в (хмуро). Помню.

К о б з и н. Хватило совести скрывать, когда кругом стон стоит. Зверье!

С т р ю к о в. Не я этот голод устроил.

К о б з и н. А кто же? Господь бог? Я уверен, что хлеб припрятан и у других купцов.

А л и б а е в. Больше нет тебе веры и на ломаный грош.

К о б з и н. Разговоров хватит. Даем двадцать четыре часа. Поговорите с кем надо. Если за сутки нам не укажут, где еще спрятано продовольствие, завтра в это время вы будете расстреляны на городской площади как враг революции.

С т р ю к о в. Так при чем: же я? Каждый за себя отвечает.

К о б з и н. При том самом. И скажите своим дружкам, если будут саботировать — всех переберем до единого. Ясно?

С т р ю к о в. Воля ваша.

К о б з и н. Идите и зря не теряйте времени.

С т р ю к о в. А мне хоть какой-нибудь документ на хлеб дадите?

К о б з и н. Зачем?

С т р ю к о в. При случае любым властям покажу.

К о б з и н. Корнеева напишет.

С т р ю к о в. Надька Корнеева? Глядите, с горы виднее.

Стрюков уходит за ворота.

К о б з и н. Давай-ка решать, что будем с хлебом делать?

А л и б а е в. Как что? Раздавать надо скорее.

К о б з и н (берет телефонную трубку). Командира отряда. Жаворонков? Корнеева хлеб нашла. Уже знаешь? Твое мнение? Вот и мы с Алибаевым так считаем. Да, здесь. Приходи. О Маликове ничего не слышно. (Вешает трубку.)

А л и б а е в. Я к своим джигитам… Порадую.

К о б з и н. Возвращайся скорее.

Кобзин уходит в дом. В воротах Алибаев встречается с  В а с и л и е м.

А л и б а е в. О, старый знакомый? Здравствуй. Назад вернулся?

В а с и л и й. Барахлишко не все забрал, вот и пришел.

А л и б а е в. Из Соляного?

В а с и л и й. Да. Мне бы надо повидать комиссара Кобзина.

А л и б а е в. Сейчас, друг, сейчас. (Кричит в дверь дома.) Петр Алексеевич!

Кобзин появляется на крыльце.

Встречай гостя. Из Соляного городка!

К о б з и н. Да не может быть! Василий!

В а с и л и й. Он самый.

К о б з и н. Вот не ждали, не гадали.

В а с и л и й. Я насчет Семена.

К о б з и н. Маликова?

В а с и л и й. Да.

А л и б а е в. А что с ним?

В а с и л и й. Сейчас расскажу. Я нанялся сторожем при Соляной конторе и печи топить. Там сейчас контрразведка.

К о б з и н. Полковника Рубасова?

В а с и л и й. Ага.

К о б з и н. Ну, давай, Василий, садись и рассказывай.

В а с и л и й. Ой, что они там делают, товарищ комиссар: людей на допрос приводят и бьют, бьют — до смерти. А ночью пьянствуют… Третьего дня привели Маликова. Били. Страшно били… Потом выволокли во двор, а он не дышит. Велели, чтоб я водой поливал, а сами ушли в дом. Он очнулся. Узнал. И стал просить. Меня, говорит, убьют, а ты проберись в город, найди комиссара Кобзина, только обязательно его, и расскажи, что видел. Потом просил передать привет Наде. И еще велел сказать, что у вас в отряде, наверно, завелся предатель. Тут вышли контры и опять его увели. Жалко Семена. Одним словом, собрался и — сюда. Вот и все. До свидания.

К о б з и н. Как же ты добрался?

В а с и л и й. Пешком.

К о б з и н. Не задержали?

В а с и л и й. Казаки? У меня пропуск. От самого Рубасова.

К о б з и н. Значит, с Семеном вот так…

В а с и л и й. Я его еще вчера видел. Чуть живой.

К о б з и н. А не знаешь, где они его держат, в каком помещении?

В а с и л и й. Не знаю. Может, в пакгаузе? Меня туда не пускают. Там у ворот всегда часовые. Охрана.

К о б з и н. Спасибо тебе, Василий, спасибо.

В а с и л и й. Ну, я пойду.

К о б з и н. Как обратно соберешься, меня повидай. Ладно?

В а с и л и й. Ладно. До свиданья.

Василий уходит. Его провожает Алибаев.

Н а д я (входя). Эх, Петр Алексеевич! Узнали люди, что хлеб нашли, толпища собралась, радости сколько. Видели бы вы! Петр Алексеевич, что с вами?

К о б з и н. Так просто. Ничего.

Н а д я. Что-нибудь слышно про Семена?

К о б з и н. Да.

Н а д я. Схватили? Петр Алексеевич!

К о б з и н. Схватили…

Н а д я. Убили!

К о б з и н. Нет. Семен жив! Но в тяжелом состоянии.

Н а д я. Где он?

К о б з и н. Там. В Соляном городке. Успокойся, ну, успокойся. (Гладит ее по голове.)

Н а д я. Петр Алексеевич, вы же ничего не знаете про Семена, какой он человек. Я выросла без отца-матери. Он у меня самый родной на свете. Когда у меня было горе на душе, я ему плакалась, а весело было — с ним смеялась. Он никому не давал до меня пальцем дотронуться… И всегда был за правду.

К о б з и н. Надюша, я тоже знаю, что у Семена большое сердце, что он настоящий человек. Ну, не плачь же!

Н а д я. Я не плачу.

К о б з и н. Послушай меня. Возьми себя в руки. Ну вот. Вот так. Из Соляного городка пришел Василий.

Н а д я. Василий?

К о б з и н. Да. Он и рассказал. В общем, какая-то гадина выдала Семена. Враг среди нас…

Н а д я. Выдали? Где Василий?

К о б з и н. Ушел с Алибаевым.

Н а д я. Я сейчас, Петр Алексеевич. (Убегает.)

К о б з и н. Надя! Вернись!

Надя возвращается.

Сядь. Теперь слушай. Ты знаешь, зачем ушел в Соляной городок Семен?

Н а д я. Знаю.

К о б з и н. Мы, должно быть, сегодня же отправим вместо него другого человека. Тоже надежного, которому можно доверить революционную тайну. Этого требует дело революции. И я подумал о тебе. Пойдешь?

Н а д я. Я?

К о б з и н. Да.

Н а д я. Одна?

К о б з и н. Одна.

Н а д я. Пойду. А вдвоем нельзя? Хотя бы вон с Шестаковым?

К о б з и н. Нет. Нельзя. Ты пойдешь, как Ирина Стрюкова. Прямо в штаб Рубасова. Не скрою: опасно. Или — или. Понимаешь меня?

Н а д я. Понимаю. Пойду, Петр Алексеевич.

К о б з и н. Но никому ни слова. Этого я требую. Стрюкову у Рубасова ждут. В лицо, мне кажется, ее там никто не знает.

Н а д я. А кто знал — позабыл. Пять лет не было дома.

К о б з и н. На это и следует рассчитывать. Мы будем рядом, где — договоримся. Может, и Маликова выручим. На случай имей при себе гранату. Если английские боеприпасы там — дай сигнал. А нет — скорее уходи. В общем, от тебя будет зависеть все. Или почти все. Главное — не растеряйся. Ну, а если…

Н а д я. Все понимаю, Петр Алексеевич.

Входит  А л и б а е в.

А л и б а е в. Что же будем дальше делать? Как думаешь, товарищ Кобзин?

К о б з и н. А мы с Корнеевой тут почти уже решили. Пойдемте к командиру отряда.

Все трое уходят в дом.

О б р у ч е в  крадучись подходит к дому, зажигает в отдушнике фитиль. Во двор входит  С т р ю к о в.

С т р ю к о в (увидев Обручева). Ты что это делаешь, поручик?

О б р у ч е в. Уходите, Иван Никитич. Пожалуйста, уходите скорее. Поздно будет.

С т р ю к о в. Куда уходить, зачем?

О б р у ч е в. Через несколько минут взорвется бомба.

С т р ю к о в. Бомба?! Да ты ошалел, что ли? Убирай ее к черту!

О б р у ч е в. Нельзя, Иван Никитич, не могу: приказ. В подземелье боеприпасы. Взорвем — конец Красной гвардии. Атаман их голыми руками заберет.

С т р ю к о в.. Дай-то бог… А ты убирай свои бомбы. Слышишь?

О б р у ч е в. Нельзя, Иван Никитич.

С т р ю к о в. Да у меня в подполье золото. Вся моя жизнь, можно сказать, запрятана. Тут хлеб отняли за здорово живешь, а теперь остальное… Убирай! (Бросается к отдушнику.)

О б р у ч е в (отталкивая). Уйди! Ну уйди же! Гад!..

С т р ю к о в (оттолкнув Обручева). Я закричу, кричать буду! Э-эй! Сюда!..

Обручев в упор стреляет в Стрюкова. Вбегают  К о б з и н,  А л и б а е в  и  Н а д я.

К о б з и н. В чем дело?

О б р у ч е в. Я отлучился на минутку, вхожу, а он фитиль зажег… и в отдушник. Гляжу — там бомба… Я на него, а он здоровый… Ну, я выстрелил. Вот он, фитиль. (Выхватывает горящий фитиль, гасит.)

Н а д я. За чем шел, то и нашел.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Ночь. Притвор в городской церкви. Гроб с телом Стрюкова. У изголовья тускло светит свеча. Дальше — мрак пустой церкви. Возле гроба аналой. М о н а х  монотонно читает псалом. Чуть поодаль стоит  И р и н а, одетая в траур. Монах подходит к свече, снимает нагар.

И р и н а. Святой отец, вы, наверное, устали?

М о н а х. Да нет. Господь посылает мне, грешному, силы и укрепляет слабый глас мой.

На колокольне пробило три часа.

Теперь недолго осталось бодрствовать.

И р и н а. А вы пошли бы к себе в келью, отдохнули немного.

М о н а х. Не могу, дщерь моя, душа убиенного мятется, витает и просит, чтоб о ней молились.

И р и н а. Я почитаю.

М о н а х. У вас горе великое. Вы не сможете… Пускай мой глас идет ко господу и да будет им услышан. О, много сейчас горя на земле. Страшная година пришла на землю… Не иначе — антихрист явился искусить людей и близится второе пришествие. В писании сказано: восстанет брат на брата и сын на отца…

И р и н а (прерывает его). Я была плохой дочерью и много горя принесла ему… Он и погиб из-за меня.

М о н а х. Дитя мое, если скорбит душа — поплачьте, в этом нет большого греха.

И р и н а. Не могу… Нет слез. Прошу, оставьте нас. Последний раз хочу побыть с отцом наедине. Последний… Больше не придется.

М о н а х. Понимаю и сердцем и душою, чадо мое. (Уходит.)

И р и н а (склонившись над гробом). Не верю… Не могу поверить, что тебя больше нет… Нет… Ты так хотел побыть со мной наедине, поговорить. Не удалось. Вот только теперь… Ты сейчас ничего не знаешь, не помнишь. А у меня в памяти вся жизнь. И всюду ты… Когда-то, еще я маленькой была, ты мне яблоки приносил, говорил, от зайца… Помню, как болела корью. Ты день и ночь на руках меня носил… И все рассказывал одну и ту же сказку… Других не знал. Неумело рассказывал… Вокруг тебя всегда были люди… Много… Никого не осталось. Бросили. Двое нас… А завтра я останусь одна… Если бы ты услышал! Знаю, ты не услышишь… Это я привезла твою смерть… Ты все прощал мне… Но этого я сама себе не прощу! Никогда! Клянусь! (Встает на колени, клятвенно поднимает руку.) Слышишь, родной мой, клянусь отомстить убийце. Отомщу!.. Если бы я знала, что будет так… Виновата я… Прости… (Читает псалом.)

Тихо входит  А н н а, встает на колени, молится.

(Не замечая ее, прерывает чтение, склоняет голову на аналой, застывает в молчаливой позе. Приходя в себя.) А? Кто?..

А н н а. Это я, Ирина Ивановна…

И р и н а. Ступай прочь! Тебе не место здесь… Вы все ненавидели его.

А н н а. Пусть господь рассудит, кто перед ним виноват. А я помолиться пришла за Ивана Никитича…

И р и н а. Прочь отсюда! Прочь! (Снова склоняется над книгой, читает.)

Анна уходит в темноту.

Осторожно, крадучись, скрывая в воротнике шинели лицо, подходит  О б р у ч е в.

(Услышав шаги и увидев Обручева, Ирина отшатнулась.) А-а-а!

О б р у ч е в. Ради бога, не кричите! Мне необходимо сказать вам… Здесь нас никто не видит и не слышит…

И р и н а. Что вам еще надо от меня?..

О б р у ч е в. Боже мой! Молю вас только об одном — выслушайте меня.

И р и н а. Выслушать? Негодяй! Вот дело рук ваших… И вы еще осмелились прийти сюда! Смотреть и не ослепнуть… Я ненавижу вас, проклинаю тот день, когда впервые встретила… Я вас убью! Убью!

О б р у ч е в. Убейте. Вы думаете, я дорожу жизнью? Убейте! Мертвые сраму не имут… Вы, наверное, думаете, что мне легко? Ирина Ивановна, мне во много раз горше и тяжелее, чем вам. С того проклятого часа, как… как случилось это, я не нахожу покоя, я готов кричать, биться о стенку лбом… Могу ли я хоть на мгновение забыть, что это ваш отец… ваш… Кого вы так любили… Ведь я знаю…

И р и н а. Не продолжайте! Не кощунствуйте! Ничтожество, жалкий трус, спасая свою жизнь, набрался храбрости поднять руку на старика…

О б р у ч е в. Неправда! Но как я могу доказать вам? У меня нет свидетелей.

И р и н а. Есть! Вот он лежит, свидетель! Смотрите! Или не хватает смелости? Или совесть проснулась?

О б р у ч е в. Моим свидетелем пусть будет бог… Во Дворе нас было только двое: я и ваш покойный отец. А за стеной находились те… кого я взял на свою совесть… Вчера они остались живы благодаря вашему отцу, но, слово чести, через день или неделю… Понимаете, сегодня я узнал о замыслах Кобзина. Узнал не все, но и того достаточно, чтобы пойти на любой шаг… Мне было приказано взорвать при удобном случае подвал с боевыми припасами. Я решил: откладывать больше нельзя. В отдушнике уже тлел фитиль, соединенный с динамитом. Понимаете? Были считанные минуты, секунды… Я просил его уйти, умолял… Он сказал, что в доме спрятано золото… Закричал… Позвал на помощь. Это был почти провал. Я выстрелил… Я должен был! За мной Россия!.. Мог ли я… Да, конечно, я убийца и готов встать перед любым судом… Но я и без того осужден, сурово наказан: теряю вас… И навсегда.

И р и н а. А вы могли бы еще думать…

О б р у ч е в (прерывая). Нет, нет, я не безумец! Я знаю, понимаю все… Прощения я не прошу! Я хочу только одного, чтоб вы поняли — иначе я поступить не мог. Не мог! Есть чувство, которое стоит выше всего, оно безгранично, перед ним должно меркнуть и забываться горе. Нет, вы не можете упустить, потерять из виду настоящих врагов…

И р и н а. Оставьте меня…

О б р у ч е в. Нет, я все скажу! Я должен все сказать. Не видеть тех, кто подписал нам смертный приговор, да, да! Кто заставляет нас вот так стрелять друг в друга… Врагам России, а значит, и моим, вашим врагам нельзя давать пощады. С ними нужна борьба! До конца! Вот вы сказали, что я дорожу жизнью, да, это правда, дорожу и, чтоб сохранить ее, буду цепляться до последнего… А уж если отдам — то по большому счету истории. Но ведь и вы в ответе перед ней. Вот все, что я хотел сказать. Теперь можете убить меня. От вас я приму смерть, не защищаясь. Вот револьвер. Или, чего проще, скажите им, что я не Шестаков…

И р и н а (обессиленно). Уйдите… У меня горит вот здесь…

О б р у ч е в (меняя тон). Ирина Ивановна, как вы намерены поступать дальше?

И р и н а. Не знаю. Уеду я отсюда…

О б р у ч е в. Куда?

И р и н а. Не знаю… За границу… Возможно, в Англию.

О б р у ч е в. По мне, лучше пуля, чем чужбина. Ирина Ивановна, поверьте: заграница не уйдет, поедемте со мной в Соляной городок.

И р и н а. Вы едете туда?

О б р у ч е в. Еду. Сейчас.

И р и н а. Совсем?

О б р у ч е в. Не знаю. Мне срочно нужно к полковнику Рубасову. Я должен предупредить его о действиях большевиков… Иначе может грянуть катастрофа… Кобзин уже отправил сегодня Надежду Корнееву. Куда и зачем — точно не знаю. Сегодня же отправил отряд, человек пятьсот. Выданы почти последние патроны. Неспроста! Мой долг — помочь Рубасову обезвредить их! Ирина Ивановна, едемте, ведь вы же там нужны…

И р и н а. Я дала подписку о невыезде.

О б р у ч е в. Кому?

И р и н а. Кобзину.

О б р у ч е в. Такие обязательства всерьез не принимают. Едемте!

И р и н а. Завтра похороны… Если завтра в ночь…

О б р у ч е в. Завтра поздно будет. Решайте же, уходит время.

И р и н а (подходит к гробу). Прости, отец…

О б р у ч е в. Идите за мной.

Уходят. Из темноты показывается  А н н а.

А н н а (крестится). Господи, спаси рабу твою Надежду и покарай ее врагов! (Торопливо уходит.)

Занавес

 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Соляной городок. Дом управления рудника. Здесь размещен штаб казачьей контрразведки. Вечер. Среди комнаты стол, уставленный бутылками, тарелками. У стола с револьверами в руках  В и к у л и н,  В и к т о р  и  В а с е н а. Каждый отсчитывает деньги и кладет на стол. В руке  З у б о в а  горящая свеча.

З у б о в. Вы не вносите денег, Васена…

В а с е н а. Идите к черту!

Викулин, Виктор и Васена разошлись по разным углам комнаты. Зубов остается на своем месте.

В и к т о р. Жаль, один угол пустует.

З у б о в. Тушу. Стрелять после третьего звонка. (Берет колокольчик, задувает свечу.)

Трижды звенит колокольчик, один за другим гремят три выстрела. В комнату входит  Р у б а с о в.

Р у б а с о в. Господа, что здесь происходит?

В а с е н а (зажигает свет). Полковник?!

В и к т о р. Не волнуйся, папа.

В а с е н а. Невинная игра в колокольчики. Все живы и здоровы. Зубов выиграл.

В и к т о р. Вам везет, Зубов.

З у б о в (сгребает со стола деньги). На самогон…

Р у б а с о в. Всему есть предел, господа офицеры!

В и к у л и н. Мой друг, сие не в служебное время…

Р у б а с о в. Но ежедневно.

В и к у л и н. Сегодня в честь именитой гостьи.

Р у б а с о в. Прекратить, прекратить, прекратить!

В и к у л и н. Принимаем нового офицера, пардон, офицершу в свою семью…

З у б о в. Традиция!

Р у б а с о в. Не до этого сегодня, господа… Я получил шифровку — совдепы успешно создают регулярную армию.

В а с е н а. Ах, ах, ах!

В и к у л и н. Армию? Не получится.

Р у б а с о в. К сожалению, получается. Это, господа, тревожная весть. Где же Ирина Ивановна?

В и к т о р. Она с Олюшей — дышат…

В а с е н а. Миллионерше трудно дышать одним воздухом с нами.

Р у б а с о в. Господа, будьте милосердны и человеколюбивы, у мадемуазель Стрюковой большое торе… Виктор, когда она придет, попросите ее ко мне.

В и к у л и н. А она молодчина, хорошо держится… Шутка ли, так трагически потерять отца! Другая бы…

Р у б а с о в. Пусть она почувствует, что находится дома, среди своих. Прошу, господа.

Васена берет под руку Зубова и Виктора и, что-то рассказывая сквозь смех, уводит их из комнаты.

В и к у л и н. Мой друг, почему все вьются вокруг этой Стрюковой?

Р у б а с о в. Как, то есть, вьются? Никто не вьется.

В и к у л и н. Но-но, я вижу. Кстати, она на меня не произвела какого-то особого впечатления. Этакая простенькая, скромненькая, с серым оттенком. И руки грубые. В общем, черная косточка, купчиха.

Р у б а с о в. Мне кажется, у нее большая сила воли. Она выгодно отличается от всех этих Васен и иже с ними. Ты интересуешься, почему Стрюковой столько внимания? Золото, мой друг. Миллионы. Единственная наследница. Понимаешь?

В и к у л и н. Да. Златому тельцу поклонялись еще древние.

Р у б а с о в. Атаман Бутов метит ее за своего отрока. Откровенно говоря, я подумывал о Викторе, но этот оболтус не отстает от юбки своей Оленьки. Попытался говорить с ним. (Махнув рукой.) Без толку. Наше положение все-таки шаткое, бог знает, что несет завтрашний день. Сейчас еще можно уехать за границу… Но нужно золото, а без него повсюду будем бедными родственниками.

В и к у л и н. Друг мой, к чему такие мрачные мысли?

Р у б а с о в. Мы с тобой откровенны: меня мучает вопрос — то ли мы делаем? Не осудит ли нас история?

В и к у л и н. Позволь!..

Р у б а с о в. Да, да. Вдруг через десять — двадцать лет нас не признают, назовут темной силой… Страшно!

Слегка напевая, входят  В и к т о р,  В а с е н а  и  З у б о в.

В и к у л и н. Ну и пусть, мой друг. Зато мы оставим след… Разговор закончим после.

Р у б а с о в. Да, собственно, все сказано. (Уходит.)

З у б о в. Что дальше?

В а с е н а. Скука.

З у б о в. Скучно жить на этом свете, господа.

В и к т о р. Колокольчики отзвенели?

В и к у л и н. Да уж, господа…

З у б о в. Давайте будем пить до чертиков, а?

В а с е н а. Зубов, вы гений!

Зубов наливает. Входят  О л ь г а  и  Н а д я.

В и к у л и н. Ирина Ивановна, бокалы налиты, ждут вас. Прошу!

Пьют.

В и к т о р. Ну, как наш городок?

Н а д я. Ничего. Темный.

О л ь г а. Мы весь двор обошли, были и у блокгауза…

Н а д я. Ходить трудно: повсюду орудия, пулеметы, штабеля ящиков. Словно горы. Понравился мне порядок, на каждом шагу — пропуск.

З у б о в (наливает). Выпьем, как вы изволили сказать, за порядок.

Пьют.

В и к у л и н. Красным доступ сюда закрыт, даже будь у них такой человек, как ваш жених, уважаемый поручик Обручев.

З у б о в. За здоровье Обручева!

Н а д я. Господа, он мне не жених.

З у б о в. Позвольте…

В и к у л и н. Простите, но молва…

Н а д я. Только и всего. Знакомые. Я даже не знала, где он сейчас, Ольга Петровна сказала, что там… Я все время находилась в монастыре…

В и к у л и н. Да, он там, у них, и хорошо работает.

В и к т о р. Он обещал нам сделать сюрприз: доставить сюда красную Жанну д’Арк — Корнееву. Вы ее знаете?

Н а д я. Корнееву? Знаю. Даже очень хорошо. Это моя бывшая прислуга.

В а с е н а. Да не может быть!

З у б о в. Интересно, что она такое?

Н а д я. Мне кажется, ничего особенного. Но, говорят, очень смела и решительна.

В и к у л и н. Хотел бы я допросить ее.

З у б о в. Обручев доставит вам такое удовольствие. Уверяю вас, они долго будут помнить студента Шестакова.

Н а д я. Так это Обручев?

В и к у л и н. Да-а… Что с вами? Ирина Ивановна?..

Все бросаются к Наде.

О л ь г а. Вы плачете? Успокойтесь, Ирина Ивановна.

В а с е н а. Ничего не понимаю…

Н а д я. Я знаю, что отца убил студент Шестаков… А это, значит, был поручик Обручев!

Пауза.

В а с е н а. Ирина Ивановна, не надо киснуть…

Н а д я. Я не кисну…

В а с е н а. В жизни и так много грусти! Зубов, налейте, а ты, Оля, спой, что ли…

О л ь г а. Виктор, возьми гитару… Мою любимую.

Виктор аккомпанирует. Ольга поет цыганский романс. После окончания пения крики, аплодисменты.

В и к у л и н. Очаровательно! Оленька! Позвольте поцеловать носик вашей туфельки.

О л ь г а. Нет, нет! У моей туфельки не носик, а нос. Революция там положила нашлепку. Целуйте лучше мизинчик. (Протягивает руку.)

В и к т о р. Как? А мне? Что остается мне?

О л ь г а. Для вас все остальное.

В и к у л и н. Господа! Я снова поднимаю бокал и снова провозглашаю тост в честь виновницы настоящего торжества — Ирины Ивановны Стрюковой.

Пьют.

З у б о в. А наша гостья не пьет! Смотрите, господа, бокал мадемуазель Стрюковой полон.

Н а д я. Господа, у кого есть папиросы? Спасибо. Спички. Спасибо. Не обижайтесь, сегодня я не могу пить.

О л ь г а. А вы, Ирина Ивановна, не тоскуйте, к черту! Мертвым в гробе мирно спать, жить живым на белом свете…

З у б о в. В общем:

В а с е н а. Жаль, что я не миллионерша…

В и к у л и н. Васена! Божественная Васена! Вы сами многомиллионный клад. Мы знаем, в чем ваша ценность.

В а с е н а. Я не притронулась к бокалу, и, увы… никто даже не заметил. К черту, сама выпью, без равнодушных уговоров. Еще вина, буржуи недорезанные!..

В и к т о р. Браво, браво!

В и к у л и н. Боже мой, Васена! За такую опрометчивость — пулю в лоб! Господа, господа! Налейте бокалы! Здоровье нашей любимицы Васены! Ирина Ивановна! Ваш бокал!

Пьют.

З у б о в. Васена, осчастливьте! Станцуйте!

В и к у л и н (хлопает в ладоши). Бублики! Бублики!

В а с е н а. Сдвигайте, Викулин, в сторону тарелки. Я буду танцевать на столе.

Викулин, руку.

Мужчины ставят ее на стол.

Витенька, заставь рыдать гитару. Бублики! Оленька, не обижайся. Виктор мне не нужен, нужна только его гитара…

В и к т о р. Чего женщине не простишь! (Играет.)

В а с е н а (поет, пританцовывая).

З у б о в (зарыдав, встает на колени перед Васеной). Васена, вы наша судьба! Зачем эта отвратительная жизнь? Ведь это вы про нее! Да говорите, черт возьми! Немытая, всеми забытая… тряпьем прикрытая… Для чего я живу? Для чего? Мрак! Тьма! Впереди ночь, смерть…

В и к т о р. Александр, не дури.

З у б о в. Пристрелите меня, не хочу жить.

В и к у л и н. Поручик, я удивлен.

В а с е н а. Саша, сядьте здесь, возле меня. Душа у вас нежная и чувствительная. Вам не страшно в контрразведке работать?

З у б о в. Мне? Страшно? Потому что я рыдаю из-за вашей песни? (Забрался на стол.) Мне ничего не страшно! Господа, кто считает, что я трус? Выходите сюда!

В а с е н а. Саша! Господа! (Поет.) Выпьем мы за Сашу, Сашу дорогого… Саша, давай лучше исполним вдвоем «Не искушай». Все знают, какой вы храбрый. Лев!

З у б о в. А вы, Васена? (Выхватывает револьвер.) Хотите, я сейчас пущу себе пулю в лоб? Вот здесь. Не сходя с места? Хотите? Или кому угодно из них. Кого ухлопать? Говорите!

В и к у л и н. Поручик, это же идиотство. Это черт знает что!

З у б о в. Извините! (Слезает со стола.) Это не идиотство, а свинство. Мадемуазель Стрюкова, не думайте о нас плохо.

Н а д я. О! Я видела и не такое. Кому что нравится. Вам нравится одно, мне — другое. Скажем, если человек решил убить себя, это его дело и никого не касается.

В и к у л и н. Святая истина. Дураков на свете много. Но если хочешь шлепаться — уходи, бестия, и… и не заводи скандала. Не вводи ближних во искушение.

В и к т о р. Дядя, все забыто, все в прошлом. Скандала нет.

О л ь г а. Скажите, пожалуйста, Ирина Ивановна, вы к нам прямо из Южноуральска?

Н а д я. Да.

В и к у л и н. Трудная, должно быть, дорога? Устали?

Н а д я. Да нет. Просто неприятно проезжать села, если не сказать — страшно.

В и к у л и н. Даже так?

Н а д я. Мужики смотрят исподлобья. Того и гляди набросятся.

В и к т о р. Надо научиться владеть оружием, чтобы в нужный момент защитить себя.

Н а д я (усмехаясь). Научиться?..

О л ь г а. Вы стреляете? А у меня мороз по коже, когда увижу револьвер.

В и к т о р. И хорошо стреляете?

Н а д я. Не обижаюсь ни на руку, ни на глаз.

В и к у л и н. Я слышал, вы были в женском батальоне смерти?

Н а д я. Была.

В а с е н а. Черт возьми, хоть бы мне куда-нибудь, в какой-нибудь батальон. Там ведь должно быть очень интересно.

Н а д я. Как кому.

О л ь г а. А когда вы были в этом смертном батальоне, приходилось стрелять, я хочу сказать — убивать?

Н а д я. Приходилось. Я помню, в одного штабс-капитана пять пуль всадила…

В и к у л и н. В штабс-капитана? Простите, я не совсем понимаю. Он был большевик?

Н а д я. Нет. Не хочется вспоминать. Дело в том, что и среди офицеров есть много подлецов.

В а с е н а. Браво, браво!

Н а д я. Собрали девушек в батальон. Мы дали клятву до смерти бороться за Россию… И не жалели жизни. А офицеры смотрели на нас как на проституток. Вызывали к себе в номера… Как этот штабс-капитан.

В и к у л и н. И вы его к праотцам?

З у б о в. А вы, скажем, согласились бы выстрелить вот в этот бокал? (Ставит себе на голову бокал.)

Н а д я. Зачем?

З у б о в. Интереса ради.

Н а д я. Нет.

З у б о в. Почему?

В а с е н а. Что у вас за удивительная фантазия, Саша.

Н а д я. А вдруг да промахнусь?

З у б о в. Все равно, чья пуля башку продырявит.

О л ь г а. Опомнитесь, Саша.

З у б о в. Значит, стрелять не будете?

Н а д я. Нет.

В а с е н а. Скучно!

З у б о в. Предложите вы, я стрелял бы…

О л ь г а. В женщину? Боже мой!

З у б о в. А что?

В и к у л и н. Зубов, замолчите!

О л ь г а. Рыцарь!..

З у б о в. Выпьем! (Наливает.) И снова нальем.

В и к т о р. Ура! Ура! Ура!

Пьют.

В а с е н а. Ирина Ивановна, вы рассказывали о штабс-капитане, этот негодяй не в счет, а вообще во врагов вам приходилось стрелять? Сколько человек вы убили?

Н а д я. Мало.

В и к т о р. Все впереди!

Н а д я. Я тоже так думаю.

З у б о в. Надоедает расстреливать!

Н а д я. Я бы хотела взглянуть хоть на одного красного, как он выглядит.

В и к т о р. Увидите еще.

Н а д я. А сейчас нельзя?

В и к т о р. Есть тут один. Разведчик. Но он уже полумертвый. Сегодня я хотел взять его на допрос — бесполезно… в бреду.

В а с е н а. Красивый парень. Я просила дать его мне на воспитание — Зубов приревновал.

Н а д я. Из Южноуральска?

В и к т о р. Да. Хотя о себе ничего не хочет говорить.

В а с е н а. Глаза у него черные, жгучие, а волосы льняные. Он просто красив.

Н а д я. Где же он? Хочу взглянуть хоть одним глазком.

О л ь г а. Завтра увидите. Он в ближнем блокгаузе, неподалеку от ворот.

Н а д я. Осточертело все…

О л ь г а. Да, Ирина Ивановна, живем мы гадко, а душа жаждет совсем другого.

З у б о в. Душа жаждет самогону!

Н а д я. Господа, я уйду, не сердитесь.

О л ь г а. Куда, Ирина Ивановна?

З у б о в. Ку-да?

Н а д я. Болит голова. И я устала.

В и к т о р. К черту пустые разговоры! За милых… наших… милых…

В а с е н а. За милых мужчин!

В и к т о р. Господа, канкан! Васена, милая Васена! (Играет.)

В а с е н а. А-а-а! Была не была! Саша, помогите!

Зубов поставил ее на стол, Васена не спеша снимает платье. Входит  Р у б а с о в.

Р у б а с о в. О, да у вас тут веселье в разгаре!

В и к т о р. Папа! Я забыл пригласить к тебе Ирину Ивановну.

Р у б а с о в. Гора по идет к Магомету, Магомет идет к горе. Господа офицеры, прошу оставить нас с мадемуазель Стрюковой.

Виктор продолжает играть. Все уходят.

Н а д я. Вы звали меня, господин полковник?

Р у б а с о в. Нет, я просил. (Подвигает кресло.) Прошу.

Н а д я. Спасибо.

Р у б а с о в. Грустите?

Н а д я. Да. Голова болит.

Р у б а с о в. Нервы. Я понимаю ваше состояние. Рад бы помочь, но бессилен. О вас справлялся атаман Бутов.

Н а д я. Спасибо.

Р у б а с о в. Вы не обижаетесь на меня?

Н а д я. За что?

Р у б а с о в. В день вашего приезда к отцу я разлучил вас с женихом — Обручевым. И вот сейчас я хотел посоветоваться с вами: не отозвать ли Обручева сюда?

Н а д я. Как хотите. Мне все равно. (Роняет голову на руки.)

Р у б а с о в. Я вас понимаю, Ирина Ивановна! Понимаю! Потерять отца… Но успокойтесь, ради бога. Вот вода, пожалуйста… В жизни бывают странности. Поймите, Обручев должен был стрелять. Я только одного хочу и прошу: не считайте его убийцей.

Н а д я. А кем же мне его считать?

Р у б а с о в. Иногда долг обязывает. Впрочем, такое трудно забыть. Я понимаю вас. Невозможно.

Н а д я. До чего же противна эта собачья жизнь. Верите, полковник, иногда мне хочется умереть, выпить чего-нибудь.

Р у б а с о в. Ну нет, Ирина Ивановна, так нельзя. Жизнь дана человеку свыше, и ею нужно дорожить. Беречь. Вы молоды, красивы, обеспеченны. У вас еще все впереди.

Н а д я. Не пугайтесь. Я не собираюсь скоро умирать. Сейчас я знаю, для чего живу. У меня есть цель. И своей жизни я дешево не отдам. (Расстегивает френч.) Видите?

Р у б а с о в. Граната?

Входит  В а с и л и й  с охапкой дров.

В а с и л и й. Господин полковник, можно подложить в печку?

Р у б а с о в. Да, да. Получше истопи. Ночами опять морозит.

Василий подкладывает дрова.

Так зачем вам граната?

Н а д я. На черный день. Если попытаются схватить.

Р у б а с о в. Мы до этого не допустим. Нет, нет!

Входит  в е с т о в о й.

В е с т о в о й. Господин полковник, к вам просится поручик Обручев.

Р у б а с о в. Обручев?

В е с т о в о й. Говорит, по неотложному делу.

Н а д я. Господин полковник, разрешите мне первой встретиться с ним? И без свидетелей. Прошу вас. Я никогда вам этого доброго дела не забуду.

Р у б а с о в. Пусть будет так. (Вестовому.) Зови.

Вестовой уходит.

Я вас понимаю, Ирина Ивановна. (Уходит.)

В а с и л и й. Надя! Ты?

Н а д я. Тише.

В а с и л и й. Тебя ж убьют!

Н а д я. Я, наверное, не выберусь отсюда…

В а с и л и й. Беги.

Н а д я. Нельзя. Понимаешь? Вася, выполнишь просьбу, может, последнюю?

В а с и л и й. Давай, говори.

Н а д я. Знаешь Желтую балку? Достань лошадь и скачи. Там Кобзин. Скажи, что заморский гостинец здесь. Пускай торопятся. Беги. Прощай, Вася.

В а с и л и й. Надя! (Убегает.)

Надя встает за шкаф. Стоит в напряженном ожидании. Входит  О б р у ч е в.

Н а д я (шагнув из-за шкафа). Обручев!

О б р у ч е в (оборачивается к ней, вскрикивает). Надя!..

Н а д я. Ты кто: Обручев или Шестаков? Молчи! Я знаю. Я тебя не из-за угла, а глядя в глаза… Именем революции. (Стреляет.)

Обручев, схватившись за голову, падает. Вбегает  Р у б а с о в, за ним  В и к у л и н  и  д р у г и е.

Р у б а с о в. Что вы наделали? Боже мой!

Н а д я. Господин полковник, иначе я не могла поступить. Он убил самого дорогого для меня человека. Атаману Бутову я расскажу обо всем сама. Извините, я к себе. (Уходит.)

В и к у л и н. Да. Характерец.

Р у б а с о в. Вестовой!

Вбегает  в е с т о в о й.

Уложить на диван! И врача, скорее врача… (Выбегает.)

Обручева переносят на диван.

З у б о в. Чуть дышит. Врача определенно не потребуется.

В и к т о р. И вечную память пропели… Лихой был поручик. Нет, мне такой невесты не надо.

Вбегает  Р у б а с о в, за ним  И р и н а.

И р и н а. Как же… Как вы могли допустить! Слепые! (Склоняется над Обручевым.) Слепые… (Поднимается.) Где она?

В и к т о р. Ничего не понимаю…

И р и н а. Где Корнеева?

В и к т о р. Какая Корнеева?

Р у б а с о в. Эта, Корнеева!

В и к у л и н. Вы хотели сказать, Стрюкова. Так она ушла к себе.

Р у б а с о в. Не Стрюкова! Стрюкова — вот! А та — Корнеева. Большевичка. (Звонит по телефону.) Охрану! Рубасов. За ворота никого не выпускать. По тревоге поднять особую сотню. (Вешает трубку.) Схватить!

Все бегут вслед за Надей.

Виктор! У нее граната!

Все замерли, словно в оцепенении.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Слева вглубь тянется каменная стена. В стене железные ворота. У ворот  к а з а к. Во дворе вырисовываются орудия, пулеметы, штабеля патронных и снарядных ящиков. Впереди справа — часть сарая. На полу лежит  С е м е н, над ним склонилась  Н а д я.

Н а д я. Сеня…

С е м е н. Уйди! Уйди!

Н а д я. Это я, Надя.

С е м е н. Жжет… Вот тут жжет…

Н а д я (гладит ему волосы). Глянь на меня, ну взгляни, неужто не узнаешь? Это же я, Надя. Ну? Видишь? Опять глаза закрыл. Тебе плохо? Сеня! Что ж они с тобой сделали?

С е м е н (приходит в себя). Кто тут?

Н а д я. Я. Надя…

С е м е н. Ты?

Н а д я. Ну да… Я…

С е м е н. А мне все кажется… Может, опять…

Слышится сигнал тревоги.

Н а д я. Нет, Сеня, это я. Вот моя рука…

С е м е н. Не думал, что увижу…

Н а д я. А выходит — увиделись…

С е м е н. Погоди… Ты как сюда? Тоже схватили?

Н а д я. Нет. Кобзин послал.

С е м е н. А-а… Мне совсем было плохо, сейчас хорошо… Легко… Надюша…

Н а д я. Что?

С е м е н. Ты долго тут будешь?

Н а д я. Нет. Недолго. (Целует.) Сеня, хороший мой, родной мой, я только на минутку забежала, чтоб повидать тебя и сказать: потерпи немножко… Выручим, до утра еще выручим… Привезем в город, и я никуда от тебя не отойду. Ни на шаг. А Шестакова я… убила.

С е м е н. Ты?!

Н а д я. Он предатель.

С е м е н. Дай руку… Надя, скажи Кобзину, склад ихний… здесь… во дворе… Вот. Скажи…

Н а д я. Знаю. Недолго будет лежать…

С е м е н. Ну вот… вот…. Теперь иди.

Во дворе слышатся перекликающиеся голоса. Видны блуждающие огоньки фонарей.

Н а д я. Ноги не несут.

С е м е н. И… иди… На-дя… (Вздохнув, замолкает.)

Н а д я. Сеня!.. Сеня!.. (Тормошит его.) Что с тобой? Ну что? (Поняв.) Сеня!.. Не надо… Живи! Ты же говорил про солнце… (Припадает к нему.) Убили! Убили! (Рыдает.)

Во дворе мимо ворот блокгауза мелькают  ф и г у р ы  к а з а к о в. Голос Рубасова: «Окружить блокгауз! Взять живьем!»

(Встрепенувшись, прислушивается. Вдоль стены крадется к двери. Шагнув во двор.) Живой вы меня не возьмете. (Выхватывает гранату, срывает с нее кольцо и швыряет его прочь.) Подходите! Ну? Боитесь?

Зубов достает револьвер.

Р у б а с о в. Поручик Зубов! Хотите, чтобы все на воздух взлетело? Не стрелять! (Наде.) Слушайте, я не предлагаю вам сдаться, вы можете просто уйти. Да, да.

Н а д я. Думаете, нашли глупее себя?

Р у б а с о в. Слово чести!..

Н а д я. А она у вас была? (Вдруг сообразив.) Хорошо. Пусть отпирают ворота. И чтобы там никого не было. Я уйду. А если кто подойдет…

Р у б а с о в. Открыть ворота! (Казаку.) Уйди, болван! (Наде.) Ну? Прошу. Слово офицера — гарантирую безопасность.

Н а д я (пятится в сторону ворот. Останавливается у штабеля ящиков). Дальше я не пойду. Кому жизнь надоела?

З у б о в. Полковник, разрешите мне.

Р у б а с о в. Вы идиот. (Наде.) Уйди, иначе…

Н а д я. Не пугайте. Я знала, на что шла.

Вдруг где-то грянул выстрел. Застучал пулемет. Крики «ура!»… Во дворе паника.

Ага! Забегали! Все поняли! Не убежите! Конец вам! Конец!

К воротам бежит  В и к у л и н, за ним  И р и н а.

И р и н а (останавливается в воротах и стреляет в Надю). А мы еще посмотрим!

Надя медленно клонится к земле, старается удержать в руке гранату. Шум нарастает, где-то за стеной взрыв. Ирина снова целится в Надю, но за руку ее хватает вдруг появившийся  В а с и л и й.

В а с и л и й. А ну брось!.. Наездилась! Слазь!

В воротах  К о б з и н,  А л и б а е в  и  д р у г и е.

Занавес