Вы уверены, что писатели выдумывают детские книги из головы? Вовсе нет. Просто они постарались и запомнили самые невероятные истории из своего детства. Откроем вам тайну: героиня этой книги Приска Пунтони — это сама Бьянка Питцорно. Ну или очень похожа на нее.

Бьянка родилась и выросла на острове Сардиния.

Ее детство пришлось на послевоенные годы, она училась в школе для девочек, писала захватывающие сочинения и очень хотела стать писательницей. И ей это удалось! Когда она выросла, то рассказала о том, что с ней происходило в раннем детстве. И даже в доисторические времена.

А если что-то и придумала, то вышло это абсолютно правдоподобно. Не верите? Прочтите сами!

 

1. Девочка, которая не умела учиться

Давным-давно, в допотопные времена — точнее, года за четыре до Всемирного потопа — в одной семье, которая жила на берегу моря, родилась девочка, и назвали ее «Пррсскк». Естественно, семья была первобытная, а значит, довольно примитивная. Гласные звуки вообще были им неведомы, поэтому имена, которые они давали детям, больше походили на кошачье фырканье, каким кошки привлекают внимание своих хозяев.

В семье, кроме Пррсскк, было еще с десяток детей, не меньше, и у родителей, понятное дело, просто времени не хватало утирать им носы и следить за тем, чтобы никто не проглотил кость мамонта и не играл в мяч дикобразами. Ботинки тогда еще не изобрели, а пнуть дикобраза босой ногой не бог весть как приятно.

— Этот пусть тоже у старших учится, — говорила мать про очередного младенца (на своем примитивном языке, конечно, без всяких гласных) и, как только ребенок начинал ползать, бросала его в самую гущу детей. Пррсскк минуло уже два года, а она все еще сидела и сосала палец посреди хижины (а может, пещеры?). Она была толстая, ленивая и неуклюжая и совершенно не собиралась подражать своим бешеным братьям и сестрам, которые визжали, носились туда-сюда и карабкались на деревья, чтобы сорвать фрукт или стащить птичье яйцо из гнезда.

Одна сестра, по имени Ррззлбб, целыми днями выцарапывала наскальные рисунки обломками ракушек. (Если они жили в пещере, значит, она рисовала прямо на стенах. Если в хижине, значит, на скалах у берега.) Однажды мамонт у нее вышел так похоже, что папа ударил его со всей силы дубинкой, и скала разбилась вдребезги.

Другой брат, по имени Гбррллл, мастерил ловушки для черепах, которых потом — о, ужас! — поджаривал на ужин для всей семьи.

Ну а Пррсскк все еще сосала молоко. Когда родился новый малыш и маме пришлось перестать кормить Пррсскк, девочка хныкала три дня, пока не решилась наконец сделать первые шаги и добраться до угла хижины (или пещеры), где папа сваливал для младших, которые еще не умели охотиться и собирать грибы и ягоды, остатки моллюсков с пляжа и не до конца обглоданные кости мамонта.

Своего первого моллюска Пррсскк проглотила целиком вместе с ракушкой, хотя тысячу раз наблюдала, как их едят ее старшие братья и сестры. Если бы не подоспела мама, которая подняла ее за ногу и стала трясти изо всех сил, пока Пррсскк не выплюнула ракушку, девочка непременно задохнулась бы.

— Как можно быть такой глупой? — в отчаянии воскликнула мама.

— Зато в следующий раз будет знать. На ошибках учатся, — примирительно сказал папа.

Но в следующий раз Пррсскк проглотила оленью кость. Тут уж папе пришлось лезть пальцем к ней в горло, чтобы она не задохнулась.

Девочка росла и продолжала делать глупости, все время с ней что-нибудь приключалось, и ничему-то она не училась.

Однажды, когда Пррсскк минуло четыре года, родители повели детей на далекое поле, где папа нашел целую бахчу сочных арбузов. Надо было сделать запасы на зиму. Пррсскк, как обычно, шла последней и считала ворон, и тут пошел дождь.

Это был не просто дождь. Пришел Всемирный потоп. Папа сразу смекнул, в чем дело, и крикнул детям:

— Скорее! На море! Я слышал, что старый Ной построил для зверей плавучий дом. Может, он сжалится и возьмет нас к себе.

В общей суматохе бедная Пррсскк потеряла из виду всех остальных. Она то и дело спотыкалась, ведь по пути девочка совершенно не обращала внимания на дорогу и исцарапала себе все руки и ноги, хотя даже ее младшие братья и сестры умели уворачиваться от колючек. Когда Пррсскк с грехом пополам доковыляла до берега моря, она увидела, что вода уже затопила их хижину (или пещеру), Ноев ковчег отчалил и покачивается на волнах где-то вдалеке, а ее родители, браться и сестры на борту ковчега размахивают руками и кричат:

— Пррсскк! Пррсскк! Скорее! Ты успеешь. Прыгай в воду и плыви. Мы бросим тебе веревку.

Но Пррсскк, единственная из всех детей, не умела плавать.

«Что же мне теперь делать?» — подумала она и присела было на камешек, но тут же вскочила, потому что прибывающая вода уже лизала ей пятки.

Пррсскк вспомнила, как один из ее младших братьев, по имени Фллпп, когда в третий раз свалился в воду с утеса, стал дрыгать руками и ногами, и вместо того, чтоб пойти ко дну, вдруг завопил: «Смотрите! Я не тону!»

— Да не барахтайся ты так, — сказала старшая сестра по имени Ннсс. — Просто набери побольше воздуха, и твои легкие надуются, как спасательный круг. Расслабься, и увидишь, что твое тело легче воды.

«А вдруг наше тело легче воздуха тоже?» — подумала Пррсскк и глубоко вздохнула. Она не собиралась учиться плавать только из-за того, что ее родным так этого хотелось. Она уже промокла до нитки под дождем, и нырять в воду с головой ее совсем не тянуло. Она боялась, что соленая вода будет щипать глаза, зальется в нос и уши, а то и мозги затопит.

«А что если научиться летать?» — подумала Пррсскк.

Она подпрыгнула. Но тут же упала. Наверное, неправильно прыгает. «Как у птиц получается оторваться от земли?» — размышляла девочка. Она огляделась по сторонам. Обычно на песке сидело много чаек, но сейчас не было видно ни одной. Откуда-то доносились их крики.

Тогда Пррсскк подняла голову и увидела их: раскинув крылья, они кружили над ковчегом. Тогда девочка опять набрала в легкие побольше воздуха и раскинула руки. Подпрыгнула. Опять ничего. Мама с ковчега закричала:

— Что ты делаешь, дурочка? Сейчас не время играть в хромую курицу! Плыви сюда, скорее, вода прибывает.

«А, знаю, мне нужны перья!» — решила Пррсскк и посмотрела под ноги. На полоске песка, которая становилась все уже, валялись перья чаек. Но как же прицепить их к рукам? У нее даже воска не было, в отличие от дерзкого Икара. Пчелы в те времена уже были — братья и сестры Пррсскк даже научились высасывать мед из сот. Но свечи еще не изобрели, и никто тогда не знал, что воском, если конечно не слишком жарко, можно что-то приклеить. Так что Пррсскк собрала охапку перьев и вставила их в свою короткую льняную тунику, на спину. (Я еще не говорила вам, что первобытные дети носили льняные туники, которые их мамы ткали на своих примитивных станках? У Пррсскк туника была вся драная и грязная, потому что она, в отличие от сестер, не научилась содержать ее в чистоте и порядке.)

«А вдруг получится?» — подумала она. И подпрыгнула в третий раз.

— Бедная девочка, совсем глупая. Она же утонет, — грустно сказал папа, который наблюдал за ней из окна ковчега и не понимал, что она затевает.

Но тут сквозь стены дождя налетел порыв ветра.

Он раздул тунику, утыканную перьями, и поднял девочку в воздух.

— Мама, папа, смотрите, я лечу! — завопила Пррсскк, крайне довольная собой.

Она махала раскинутыми руками и набирала высоту. Маневрировала, суча ногами. Пробиралась сквозь струи дождя, ложилась животом на ветер и отдавалась полету. Через пару минут она поравнялась с ковчегом и пристроилась на коньке крыши.

— Наконец-то ты научилась хоть чему-то полезному, — сказал ей папа из окна. — Теперь спускайся сюда, я тебя вытру, а то простудишься.

Кстати, вы наверняка слышали, что, когда дождь утих, Ной послал голубя проверить, не видно ли где-нибудь островка суши. Это не совсем так. На самом деле это была Пррсскк, которая отныне умела летать как птица.

Ведь летать — это все равно что плавать или кататься на велосипеде. Не обязательно даже каждый день тренироваться. Разучиться все равно невозможно.

 

2. Принц-воин

Когда Приска с Элизой были еще маленькими, Элизина бабушка, Мариучча, каждый день после детского сада отводила их гулять в городской парк, если, конечно, не шел проливной дождь. Бабушка болтала на скамеечке у озера с другими синьорами, а девочки кормили золотых рыбок крошками от завтрака, которые таскали в карманах.

Однажды Элиза увидела на листе кувшинки у самого берега зеленого лягушонка, яркого и блестящего, как изумруд.

— Приска, смотри, какой милый! — воскликнула она.

— Вдруг это заколдованный принц, которого превратили в лягушку? — предположила Приска. — А вот я его сейчас поцелую.

— Фу, какая гадость! — сказала Элиза.

— Тсс! — скомандовала подруга. Она тихонько подкралась к листу кувшинки и вытянула губы… Но тут лягушонок подпрыгнул от страха и угодил Приске прямо в рот. А она от неожиданности так его и проглотила. Элиза в ужасе завизжала. Бабушка Мариучча, которая все видела издалека, но не могла вмешаться, бросилась к Приске и стала трясти ее за плечи:

— Какая гадость! Немедленно выплюнь!

Но было поздно. Лягушонок уже барахтался у Приски в животе. Бабушка перепугалась не на шутку и повела девочек в клинику своего сына, Элизиного дяди Леопольдо, в которого, кстати, Приска была тайно влюблена и решила непременно выйти за него замуж, лет в пятнадцать, когда станет взрослой.

Вообще-то дядя Леопольдо работал кардиологом, но все члены семьи бежали к нему с любыми жалобами на здоровье.

— Леопольдо, спасай! Приска проглотила лягушку, — задыхаясь, выпалила бабушка.

Она чувствовала себя ужасно виноватой перед родителями Приски, которые так слепо доверили ей свою дочь.

— На самом деле это был принц, — поправила ее девочка.

— Вы уж, пожалуйста, договоритесь между собой, — усмехнулся дядя Леопольдо. — Принца-то глотать опасно: корона может поцарапать пищевод, тогда придется срочно делать операцию.

— Да это лягушонок! Лягушонок! — закричала Элиза. Она вообще была трусишка и теперь очень испугалась, что подругу отвезут в больницу и разрежут ей живот.

— Нет, заколдованный принц, который превратился в лягушонка, — упрямо поправила Приска.

— Ну тогда, пока чары не рассеются, волноваться не о чем, — заключил дядя Леопольдо.

— Но они же бывают ядовитыми! — возразила бабушка Мариучча, которая вообще была невысокого мнения о лягушках и жабах.

Доктор расхохотался:

— Я только вчера заказал себе на ужин в ресторане целое блюдо жареных лягушачьих лапок. Чтоб тебе было спокойнее, мама, можешь развести ей дома немного соды для улучшения пищеварения.

Пить соду Приске совсем не хотелось. Будь на то ее воля, она, наоборот, приказала бы желудку вообще не работать, только бы не навредить принцу. Элиза обрадовалась:

— Ура! У тебя болит живот! Значит, тебе придется остаться у нас ночевать! Сейчас мы позвоним твоей маме и спросим разрешения.

— Вообще-то, у меня не болит живот. Я просто проглотила принца, — настаивала на своем Приска.

Бабушка Мариучча позвонила Прискиной маме, синьоре Пунтони, и, страшно извиняясь, рассказала ей, что стряслось.

— Леопольдо считает, что девочке следует провести ночь под его присмотром, — приврала она. На самом деле бабушке самой так было спокойнее: пусть на всякий случай врач будет под рукой.

Синьора Пунтони ответила:

— Ладно, уговорили. Но вы не беспокойтесь так из-за этой паршивки. В ресторане отец вечно уговаривает ее попробовать жареных лягушек, а она ни в какую. Уверена, она проглотила сырую лягушку просто нам назло. Она такая упрямая!

Но бабушка Мариучча всю ночь не сомкнула глаз. Она то и дело подходила к кровати девочек и щупала Приске лоб. А потом спрашивала шепотом:

— Все в порядке? Живот не болит?

Приска что-то бурчала во сне и поворачивалась на другой бок, толкая при этом Элизу, а та, не просыпаясь, давала ей сдачи.

В ту ночь Приске снилось, будто она сама превратилась в принца, большого, смелого и непобедимого, и утром она все еще казалась себе сильной и неуязвимой. Она соскочила с кровати, как с коня, и отправилась в соседнюю комнату вызывать на дуэль Элизиного дядю Казимиро, того самого, который любил рассказывать истории про пиратов. Но только они начали бой подушками, как вошла бабушка Мариучча с фарфоровым ночным горшком.

— Сегодня лучше сходи на горшок, а не в уборную, — сказала она девочке. — Нам надо проверить, все ли в порядке.

Дядя Леопольдо не хотел изучать содержимое горшка.

— В этом нет необходимости. Девочка прекрасно себя чувствует. Это видно невооруженным глазом.

Но бабушка Мариучча настаивала, и в конце концов Леопольдо пришлось туда заглянуть.

— Все в порядке. В жизни не видел какашек прекраснее, — заключил он.

Элиза была страшно разочарована, что в горшке не оказалось крохотной золотой короны или, на худой конец, драгоценного камня.

Они все вместе позавтракали, а потом дядя Бальдассарре отвел девочек в детский сад.

По дороге Приска почему-то отказалась дать руку дяде Бальдассарре, подобрала какую-то ветку и решила, что это шпага.

Во дворе детского сада они повстречали кровного врага Приски — Звеву Лопез дель Рио.

Звева, самая высокая и сильная девочка в саду, тиранила всех, но родители никогда ее не ругали. А если кто-то из воспитателей осмеливался наказать ее, заявлялись на следующий день в детский сад и устраивали скандал.

Семья Лопез дель Рио была самой богатой и надменной в городе, они не могли допустить, чтобы кто-либо делал выговор или наказывал их единственную дочь. Поэтому Звева, которая знала, что ей все сойдет с рук, не упускала случая поиздеваться над другими девочками: дразнила, отбирала завтраки, ломала игрушки, щипала или дергала за косички. Одна Приска не сдавалась и пыталась сопротивляться, но она была гораздо ниже и меньше Звевы, так что ей приходилось пускать в ход хитрость, действовать исподтишка и ставить подножки. Однажды Приска не могла вырваться из цепких лап Звевы и укусила ее за руку. Та завопила как резаная, и Приску поставили в угол на все утро.

— Надо же! Такая маленькая и такая задиристая! — бранили Приску воспитательницы, будто не замечая что Звева всегда начинала первой, а Приска выходила из драки с перекошенным воротничком и сорванным бантом.

В тот день Звева стояла с коварной улыбкой и поджидала Элизу: когда девочки поравнялись с ней, она воровато огляделась и изо всех сил дернула Элизу за правую косичку.

— Ай! — вскрикнула Элиза. Тут Приска почувствовала, как сила принца, которого она вчера проглотила, распускается в ней, словно огромный цветок, и просится наружу.

Она подскочила к Звеве и подняла ветку-шпагу.

— Немедленно прекрати! — скомандовала Приска.

Звева удивленно покосилась на Приску: как эта малявка осмеливается с ней так разговаривать? Элиза тоже ушам своим не верила.

— Повинуйся! — грозно приказала Приска. — А не то проглочу.

Звева расхохоталась. Остальные девочки с любопытством глазели на них.

— Вчера я проглотила настоящего принца, прямо с короной, шпагой и латами, — заявила Приска.

— Ага, как же! И запила молочком из бутылочки? — Звева не унималась и опять дернула Элизу за косичку.

Тут Приска легонько толкнула Звеву в спину, и — о чудо! — эта вредина поднялась в воздух, будто шарик, закружилась, размахивая руками от ужаса, перелетела по инерции через весь школьный двор и приземлилась вверх тормашками прямо перед дверью директора.

Звева даже не ударилась, только страшно перепугалась. Но поняла, что наябедничать на этот раз не получится. Никто просто не поверит в эту историю, даже ее собственные родители. Звева разревелась от досады и побежала в свою группу искать защиты у воспитательницы.

С того дня все дети в саду смотрели на Приску с восхищением, а Звева больше ее не обижала и при ней даже не мучала других: теперь-то она знала, что в этом маленьком тщедушном тельце скрывается сила могучего отважного воина.

 

3. Бабушка Да и бабушка Нет

Эта история произошла много лет назад, Элиза была еще совсем маленькой, и, как всегда, когда речь заходит о далеком прошлом, нельзя с уверенностью утверждать, что дело обстояло именно так. Каждый член семьи представляет историю по-своему, и воспоминания эти всегда чем-то отличаются друг от друга.

Вот как рассказывает об этом Приска, которая считает, что раз она лучшая подруга Элизы, то ей видней.

Итак, вернемся в прошлое, когда Элизе минуло пять лет.

Она, как известно, жила с бабушкой Мариуччей и дядями Леопольдо, Казимиро и Бальдассарре, ведь родители ее погибли при бомбардировке ровно за неделю до конца войны.

Сразу после этой трагедии вторая Элизина бабушка, Лукреция, предложила забрать сиротку к себе. Она считала, что больше подходит для воспитания ребенка, чем бабушка Мариучча, ведь она богаче и квартира у нее побольше. Да не просто квартира — свой дом с большим садом, а еще автомобиль с водителем, две горничные, садовник и повар. И впридачу дедушка Анастазио, который ходит у нее по струнке. А бабушка Мариучча вдова и живет с тремя сыновьями в квартире, которая к тому же пострадала от бомбежек. Но она тоже хотела оставить внучку у себя, ведь Элизины родители сами доверили ей свою малышку, чтобы она уехала с ней в деревню, подальше от войны. Две семьи спорили полгода, пока дедушка Анастазио и дядя Леопольдо не решили разыграть девочку в шахматы. Партию выиграл дядя Леопольдо, и Элиза осталась с родственниками с папиной стороны. По правде говоря, ей страшно повезло, потому что бабушка Лукреция — ужасная зануда, всеми командует и ко всему придирается; а бабушка Мариучча, наоборот, очень добрая и не умеет говорить нет.

То, что Элиза не выросла дикарем, полностью заслуга ее дядей, особенно дяди Леопольдо, брата-близнеца Элизиного отца, который стал ее официальным опекуном, когда она осиротела.

И вот когда Элизе было пять лет, мэр города распорядился, чтобы семья Маффеи освободила квартиру на полгода. Дело в том, что городской совет постановил отремонтировать пострадавшие от бомбардировок дома, и жильцам предстояло на время работ найти себе другое пристанище. Друзья наперебой принялись предлагать семье Маффеи приютить их, и сначала, конечно, они собирались пожить в доме адвоката Пунтони, ведь он не просто отец Приски, лучшей подруги Элизы, но и сам лучший друг дяди Леопольдо, еще со школьной скамьи.

Но тут Пунтони тоже получили приказ освободить квартиру, и им пришлось уехать в загородный домик в Каповенто, где могла поместиться только одна семья. Теперь Элизе предстояло два месяца прожить не только вдали от дома, но и вдали от лучшей подруги.

Тогда бабушка Лукреция, дом которой совсем не пострадал от бомбардировок, известила семью Маффеи, что ее гостевые комнаты в их полном распоряжении.

Все три дяди Элизы заявили, что им все равно, где жить, пусть решает бабушка Мариучча. Бабушка Мариучча без колебаний выбрала дом своей старой няни Изолины.

— Мы с ней как родные, — объясняла бабушка Элизе. — Представь только, сколько раз она мыла мне попу и меняла пеленки, когда я была маленькой!

Приска очень удивлялась, что у такой старушки, как бабушка Мариучча, есть еще и няня. Но так оно и было: Элизиной бабушке тогда было шестьдесят пять, а няне — восемьдесят два. Она начала работать няней в шестнадцать лет и вслед за бабушкой Мариуччей воспитала всех ее четырех сыновей (папу Элизы и трех ее дядей). Двадцать лет назад няне Изолине пришлось, к своему великому огорчению, покинуть дом Маффеи и уйти на пенсию. Дом ее стоял прямо напротив виллы бабушки Лукреции, сначала няня жила там с больной родственницей. Теперь родственница умерла, и в квартире оставалась одна свободная спальня.

— Туда мы положим мальчиков, — распорядилась няня и одолжила у соседей три раскладушки. Элизе было смешно, что эти три огромных дядьки с бородой и усами будут спать в рядок, как семь гномов.

Самой ей вместе с бабушкой предстояло спать в комнате с няней.

— Как в казарме! — воскликнула бабушка Лукреция, когда узнала об этом. Ей было обидно, что сватья не приняла ее приглашение. Ведь на вилле столько свободных комнат! Что люди подумают?

— Хотя бы ты, Элиза, непременно должна переехать к нам.

Но Элиза не хотела.

— У тебя здесь много всего интересного, — объясняла она, — но ты не разрешаешь ни к чему прикасаться. Ты ничего мне не разрешаешь. Это опасно, то не гигиенично, не шуми, не трогай, разобьешь. Воспитанные девочки не свистят… Ты на все говоришь «нет».

— А что делать? — ответила бабушка Лукреция. — Кто-то же должен тебя воспитывать. Вот увидишь, эта размазня Мариучча тоже когда-нибудь скажет тебе «нет».

— Что ты! Она никогда мне так не скажет.

— Спорим?

Они поспорили на то, что если Элиза проиграет, то хотя бы три месяца проживет на вилле. Но Элиза была уверена, что выиграет.

Итак, она сложила в чемодан свою одежду и игрушки и переехала вместе с бабушкой и дядями к няне.

Не думайте только, что няня Изолина была какой-то ветхой старушкой, хотя ей и перевалило за восемьдесят. Наоборот. Это была невероятно высокая крупная женщина. Она говорила низким голосом и тайком выщипывала усы пинцетом для бровей, как вскоре обнаружила Элиза. Конечно, Элиза знала ее с рождения. Девочка не раз бывала у нее в гостях, они вместе гуляли, и няня часто приходила к ним на ужин. Но одно дело просто дружить, а другое — жить под одной крышей.

К тому же Изолина, хоть и давно ушла на пенсию, в душе все равно оставалась няней, а значит, считала себя в ответе за здоровье и воспитание каждого ребенка, который находился поблизости. Поэтому когда за ужином дядя Казимиро дал Элизе глотнуть белого вина, она очень возмутилась:

— Ты с ума сошел! Скажи спасибо, что сидишь на другом конце стола, не то схлопотал бы по шее!

— Я просто хотел выпить за твое гостеприимство, — оправдывался дядя Казимиро.

— А ты, Мариучча, почему разрешаешь ему это безобразие? — не сдавалась няня. — Ты что, не знаешь, что детям нельзя алкоголь? Даже нюхать нельзя!

И ведь правда. У Элизы уже как будто закружилась голова. Наверное, это вино ударило ей в голову, раз она стала так вызывающе себя вести, словно нарочно испытывая терпение бабушки Мариуччи и чуть не проиграв свой спор.

Когда пришло время ложиться спать, дяди отправились в свою комнату. Няня Изолина с трудом поднялась из-за стола.

— Ну-ка, Элиза, в кровать! Уже поздно, — произнесла она тоном, не терпящим возражений.

— Пусть бабушка меня уложит! — захныкала Элиза. Обычно она вела себя по-другому, но из-за этого вина ей было как-то не по себе и язык заплетался.

Бабушка промолчала.

— Мариучча, давай сразу договоримся, — взорвалась няня. — Кого будет слушаться девочка? Тебя или меня?

— Элиза — такая умница, — ответила бабушка. — Ей не надо никого слушаться. Она сама знает, что ей делать.

— Хорошо. Тогда я не вмешиваюсь, — сухо сказала няня. — Даже обсуждать это не буду. Спокойной ночи!

И она направилась в ванную.

Бабушка взяла на руки Элизу, у которой уже слипались глаза, и отнесла в комнату. Там стояли две большие кровати: нянина и бабушкина, которую дяди перевезли на тележке из их старого дома. А для Элизы няня велела притащить из подвала бледно-зеленую детскую кроватку с решеткой. Кроватку для малышей. Увидев ее, Элиза смертельно обиделась — ведь в пять лет человеку не нужны бортики, он и так не сваливается с кровати, — и заявила с вызовом:

— Я не буду здесь спать.

— Хорошо, солнышко, — сказала бабушка. — Будешь спать в моей кровати? Или поспишь на диване в гостиной?

— Нет.

— Давай попросим кого-нибудь из дядей, пусть поспит на диване, а ты на его кровати в комнате мальчиков.

— Нет, я не хочу туда. Я буду спать здесь, на полу, — заявила Элиза.

Бабушка и глазом не моргнула.

— На матрасе или прямо на полу? — спросила она, как будто это самое обычное дело.

— Постели на полу, — велела Элиза.

Бабушка послушалась, и девочка улеглась. Тут в комнату вошла няня Изолина в своей огромной белой ночной рубашке. Она даже не удостоила их взглядом и, встав на табуретку, вскарабкалась на свою кровать, которая под ее весом закачалась, как корабль, и заскрипела, как ржавая калитка.

Элиза с полу очарованно наблюдала за ней. Это была необычная кровать, никогда в жизни девочка не видела такой высокой и широкой кровати. Черная с блестящим латунным орнаментом в виде ангелочков и гирлянд из цветов и фруктов. Няня Изолина заказала ее пятьдесят лет назад у лучшего кузнеца, угрохав все свои сбережения, и таскала с собой во всех переездах семьи Маффеи. Когда Изолина стала тучной и тяжелой, она попросила Бальдассарре — он был инженером и мастером на все руки — укрепить кровать стальными прутьями под решеткой. Когда няня ушла на пенсию, она, разумеется, забрала кровать с собой в новый дом. Она утверждала, что с удовольствием унесла бы ее в могилу, не будь кровать такой громоздкой. Двуспальная кровать бабушки Мариуччи рядом с ней казалась просто игрушечной. Забравшись в постель, няня Изолина накрылась с головой простыней, несмотря на жару, и тут же захрапела.

Бабушка спросила у Элизы:

— Ты уверена, что тебе удобно?

Но девочка уже спала.

Правда, посреди ночи она проснулась оттого, что все тело у нее затекло: пол оказался слишком твердым. Ложиться в кроватку она и не думала. Просто стащила на пол матрас и улеглась на него.

— Ну и правильно, — сказала бабушка Мариучча на следующее утро.

Няня Изолина ничего не сказала. Она с удивительной легкостью перебралась через Элизу и направилась в ванную умываться, пока не проснулись «мальчики».

— Что мы будем делать с зеленой кроваткой? — спросила бабушка.

— Скажи, чтоб ее унесли обратно в подвал. Я решила, что отныне всегда буду спать на полу.

— Мне кажется, это отличная идея. Так ты не упадешь с кровати, и в комнате будет больше места, — одобрила бабушка. — Что ты будешь есть на завтрак, солнышко?

Элиза умылась, оделась и огляделась по сторонам, размышляя, чем бы заняться. Квартирка и правда довольно тесная. Няня на кухне чистила картошку, бабушка гладила в гостиной под радио, из которого неслась во всю мочь оперная музыка. Бабушка увлеченно подпевала:

А между тем от утюга было нестерпимо жарко, все-таки на дворе стоял июль. В такие дни бабушка Лукреция всегда прикрывала все ставни: люди думают, что в полутьме прохладнее. Дедушка Анастазио читал газету в саду под сенью лавра у пруда с золотыми рыбками, где дул легкий ветерок.

В доме няни Изолины единственное укрытие — спальня. Няня там уже прибрала. Ставни прикрыты. В полутьме возвышается гигантская кровать хозяйки дома, застеленная строгим покрывалом из белого пике без единой складочки, которое ниспадает до самого пола. Элиза встала на четвереньки и заползла под кровать. Когда ее глаза привыкли к темноте, она с удивлением обнаружила, что там не хуже, чем в шалаше: можно сидеть выпрямившись и есть место для мебели.

Элиза притащила матрас, на котором спала ночью, и положила его в углу у стены. Еще туда поместился чемодан из-под игрушек вместо стола. Подушка вместо стула. Настольная лампа с бабушкиного комода. Довольная Элиза взяла бумагу и пастель, улеглась на пол и прорисовала все утро.

Она нарисовала Приску, которая катается на ослике в Каповенто, и Прискиного брата Габриеле, который погоняет стадо овец. Она осталась не очень довольна рисунком, потому что ослик вышел больше похожим на овцу, а овцы смахивали на кроликов.

Около полудня к ней зашла бабушка.

— Тебя к телефону синьора Лукреция. Куда ты запропастилась?

— Теперь я живу здесь, — объявила Элиза, выползая из-под пикейного покрывала.

В час пришли с работы дяди.

В комнату заглянула бабушка:

— Обед готов. Няня приготовила клецки с шалфеем. Иди скорее, а то остынут!

Элиза высунула голову из-под покрывала.

— Я буду есть тут.

Через пару минут полная тарелка дымящихся клецек вместе с приборами, стаканом и салфеткой проскользнула под покрывало. Элиза накрыла на чемодане и поела, очень довольная собой.

— А теперь сладкое! — объявила бабушка и просунула под кровать кусок шоколадного пудинга.

(Естественно, на блюдце. Бабушки никогда не кладут еду на пол.)

Только Элиза убрала со стола, как в щели между краем покрывала и полом показалась пара мужских ботинок.

Затем послышалось покашливание.

— В этом доме нет звонка, — с досадой произнес голос дяди Казимиро. — Элиза, мы пришли к тебе в гости. Можно войти? — прокричал голос дяди Леопольдо, и за бахромой покрывала показалась вторая пара ботинок.

— Проходите! — пригласила их Элиза и отвернула край стены. Дяди встали на четвереньки и заглянули под кровать.

Очевидно, они не влезут туда все втроем. Места мало, и дяди там просто застрянут. Но быть несправедливой и оставлять кого-то одного ждать снаружи Элизе тоже не хотелось.

Поэтому она выползла из-под кровати, притащила бабушкин прикроватный коврик и постелила его снаружи, перед своим новым домом:

— Это моя веранда. Гостей я принимаю здесь.

Гости уселись бок о бок на веранде. Леопольдо торжественно протянул Элизе набитый монетами кошелек.

— Тебе же придется платить аренду няне Изолине. Прими этот скромный вклад.

Элиза очень обрадовалась и поблагодарила его за деньги и за блестящую идею. Платить аренду — она никогда бы не додумалась до этого сама.

Потом вызвался Бальдассарре:

— Помочь тебе с отделочными работами?

Он нашел картонку, вывел на ней «ДОМ ЭЛИЗЫ» и приколол булавками к покрывалу там, где Элиза его отворачивала, чтоб входить и выходить.

— Вот дверь, а вот табличка.

— Не хватает звонка, — напомнил Казимиро.

— Сейчас сделаем! — ответил Бальдассарре.

Он сходил за серебряной ложечкой из няниного парадного сервиза и привязал к ней шнурок, а шнурок пропустил через завиток в изголовье кровати. Если потянуть за шнурок, ложечка раскачивалась и звякала о ножку кровати. «Дзинь-дзинь-дзинь!»

— Потрясающе! — выдохнула счастливая Элиза.

Но Леопольдо хлопнул себя по лбу.

— Что же ты будешь делать ночью, когда няня Изолина ляжет спать и снимет покрывало? Твой дом останется без стен, открытый всем ветрам и дождям.

Элиза остолбенела. Она даже не подумала, что может стрястись такая беда. Но дядя Бальдассарре не растерялся.

— А мы постелим покрывало под матрас, прямо на решетку. Тогда няне не придется снимать его, чтобы забраться под простыню.

— В таком случае его следовало бы называть «подстилка», а не «покрывало», — предложил дядя Леопольдо.

— Ну нет! — возразил дядя Казимиро. — «Подстилка» — это совсем не то.

— Ты прав, — согласился дядя Бальдассарре. — Значит, назовем его «подпокрывало». Согласна, Элиза?

Тем временем пробило три. Дядям пора было возвращаться на работу.

— Пока, малышка, не скучай! — сказал Леопольдо.

— Увидимся вечером! — добавил Казимиро.

— Осмотрись пока, не надо ли еще что-нибудь наладить в твоем новом доме, — посоветовал Бальдассарре.

Элиза была очень довольна. Довольна новым домом. Довольна, что осталась с бабушкой Мариуччей и дядями.

В доме бабушки Лукреции нет никого настолько милого и изобретательного. К тому же она была уверена, что там бы ей не разрешили снять матрас и постелить покрывало снизу, ведь на то оно и покрывало, чтоб покрывать.

Элиза прибрала на веранде, заметила, что ей не хватает шкафа, и поставила вместо него коробку из-под обуви, потом легла на матрас и задремала.

В пять она выбралась из своего нового дома и подошла к бабушке:

— Пора ехать на кладбище?

Каждый день зимой и летом бабушка Мариучча отправлялась на кладбище навещать могилы своих близких. Элизины родители, конечно, среди них занимали самое почетное место. Время от времени она брала с собой внучку.

Так и на этот раз: они вышли, сели на мотоцикл с коляской, припаркованный на углу, и покатили — кладбище было за городом, в живописной местности, среди садов и огородов. Бабушка Мариучча, которую всегда везде укачивало, по дороге туда и обратно то и дело останавливалась, и ее тошнило.

Вернулись они уже к ужину.

— Купаться, ужинать и спать! — скомандовала няня Изолина, встречая их у дверей. Но тут же вспомнила свое обещание и прикусила язык.

— Это я тебе, Мариучча, — поправилась она. — Я прекрасно понимаю, что девочка сама знает, что делать, и не должна меня слушаться.

В тот вечер Элизе не хотелось сидеть одной, и она поужинала за столом со всеми. Пользуясь тем, что дяди Леопольдо не было дома, она смолотила жареную картошку, маринованный лук, печеный перец, острую колбасу и шоколадную пасту. В доме бабушки Лукреции ей бы никогда в жизни не позволили такого меню. Да и няня Изолина никогда бы не разрешила «своим детям» есть такую вредную пищу, но она ничего не сказала, потому что, как мы знаем, зареклась вмешиваться в воспитание Элизы.

Но когда пришло время ложиться спать, няня не сдержалась.

— Где сегодня будет спать эта девочка? — обратилась она к бабушке Мариучче, которая ничего не сказала, а только вопросительно посмотрела на Элизу.

— В своем доме, — ответила Элиза.

— То есть под моей кроватью! — фыркнула няня. — Простите, я обещала не вмешиваться, но это непосредственно меня касается. Я не намерена ее там терпеть. Это моя кровать.

— Я знаю, знаю. Я всего лишь жилец. Вот плата за аренду, — поспешила задобрить ее Элиза и протянула кошелек.

— Не в этом дело. Я просто не могу спать спокойно, когда кто-то лежит под кроватью. Вдруг она рухнет и раздавит его.

— Рухнет, как же! Зря я, что ли, укреплял ее стальными прутьями и самыми прочными болтами, — обиделся дядя Бальдассарре. — Она никогда не сломается.

Тут только бабушка немного забеспокоилась.

— Может, ты переселишься под мою кровать? Я все-таки полегче.

— Ни за что, — сказала Элиза. — Я только устроилась на новом месте.

Бабушка вздохнула.

— Как хочешь, солнышко.

— Только потом не говорите, что я вас не предупреждала! — угрожающе проворчала няня Изолина, вставая из-за стола и направляясь в ванную.

Элиза и бабушка Мариучча не стали дальше спорить. Они пожелали друг другу спокойной ночи, легли и тут же заснули.

Было так жарко, что Элиза отвернула две боковые «стены» дома. Когда пришла няня Изолина и вскарабкалась на свою кровать, весь Элизин дом закачался и заскрипел, но девочка даже не заметила. Она уже видела сон, где они с Приской забрались в ванну и летали на ней над крышами города, одетые как привидения. А няня, наоборот, никак не могла заснуть от беспокойства.

«Бедная сирота! — думала она. — Если я раздавлю ее, никогда себе этого не прощу».

Напрасно она убеждала себя, что все эти годы кровать ни разу не ломалась, что прутья, которые поставил дядя Бальдассарре, вечны… Все равно она не могла пошевелиться от страха и даже боялась заснуть, ведь в такую жару она наверняка будет ворочаться во сне. Наконец она решилась — это было героическое решение, учитывая то, как сильно она любила свою кровать. Она встала, на цыпочках подошла к бабушке Мариучче, которая крепко спала, с легкостью взяла ее на руки (не даром же она была ее няней!) и уложила на свою кровать, так что бабушка даже не проснулась.

— Ну вот, готово! Легкая, как перышко. Под ней Элизе уж точно можно спать спокойно. Надеюсь, ее кровать меня выдержит.

Кое-кто из читателей наверняка удивляется: зачем же няня перенесла бабушку, а не Элизу? На то были свои причины. Прежде всего, Изолина как опытная няня знала, что с детьми нужно действовать в открытую. Можно приказывать и запрещать, можно даже дать подзатыльник или отшлепать (желательно пореже), но нельзя говорить ребенку «да-да, хорошо», а потом тайком сделать по-своему. Ведь взрослые стремятся быть образцом для подражания, но в таком случае ребенок учится только врать, и рано или поздно им самим придется за это поплатиться. Бабушке Мариучче, которой перевалило за шестьдесят, няня завтра утром все объяснит, но что подумала бы Элиза, если бы проснулась и обнаружила, что ее надули.

Так что няня Изолина вскарабкалась на бабушкину кровать. Матрас ей оказался коротковат и узковат, но она кое-как устроилась и заснула. Прошло несколько часов. Ничто не нарушало тишину в комнате, кроме няниного храпа и легкого дыхания остальных. И вдруг в темноте раздалось потрескивание. Сначала тихое-тихое, будто грыз мебель-жук-точильщик, потом все громче, будто вздыхал дракон с железными легкими. Бабушка Мариучча внезапно проснулась. Она услышала скрип соседней кровати, кровь застыла у нее в жилах — откуда ей было знать, что она спит в чужой постели. Элиза спала себе спокойно под бабушкиной кроватью, но бабушка думала, что она там, под угрожающей массивной тушей няни. Не успела бабушка вскочить, как потрескивание перешло в ужасающий треск и скрежет, и пол задрожал под осыпающейся грудой железа. Бабушка Мариучча тут же представила себе расплющенную Элизу: такую вытянутую плоскую фигурку, будто вырезанную из теста.

Элизу, которой все еще снилось, как она летает с Приской на ванне, разбудили душераздирающие вопли.

— Нет! — вне себя от ужаса кричала бабушка Мариучча. — Нет, Элиза! НееееЕЕЕЕТ!

В темноте — «Дзинь! бум! бабах!» — осыпались последние обломки бабушкиной кровати.

За этим металлическим скрежетом раздался стон:

— Ой, ой-ой-ой! Ой, моя бедная спина!

— Что случилось? — удивленно спросила Элиза, выползая из-под другой кровати и зажигая свет.

Увидев, что внучка цела и невредима, бабушка завизжала от радости и бросилась на выручку к няне. К счастью, слой жира защитил ее от серьезных повреждений, и она легко отделалась. Няня встала, стряхнула с себя обломки кровати и презрительно фыркнула:

— Просто старая развалина! Хорошо хоть под ней никого не было.

Элиза вынуждена была согласиться. Она пообещала, что отныне всегда будет спать на кровати, а не под кроватью.

Но между тем бабушка Мариучча сказала «НЕТ», и не просто «НЕТ». Она сказала: «Нет, Элиза! Нет!»

На следующий день Элиза, которая была честной девочкой и всегда выполняла обещания, со слезами на глазах собрала чемодан, перешла дорогу и позвонила в дверь к бабушке Лукреции (ведь она, как вы помните, жила прямо напротив).

Бабушка Мариучча смотрела на нее в окно, плакала навзрыд и причитала: «Нет, Элиза. Нет». Но удержать девочку она даже не пыталась, она и сама считала, что обещания надо выполнять.

Выслушав всю эту историю, бабушка Лукреция спросила у внучки (хотя заранее знала ответ):

— А ты сама теперь, когда попробовала жить у няни, где предпочитаешь жить?

— Там, — сквозь слезы сказала девочка и кивнула на окно напротив.

— Тогда возвращайся туда. Чемодан можешь даже не открывать.

— Но я проиграла спор.

— Я очень рада. Давно пора этой размазне Мариучче научиться говорить «нет». Но с меня хватит этой победы.

Знаете, чем все дело кончилось? Бальдассарре починил проломившуюся кровать. Няня притащила обратно из подвала светло-зеленую кроватку с решеткой, и Элиза согласилась в ней спать, хоть она и была ей немного коротка, так что приходилось сворачиваться калачиком. Но это еще не все. Бабушку Мариуччу так замучила совесть — ведь из-за ее попустительства внучка едва не погибла, — что с тех пор она доверила няне заниматься воспитанием Элизы. Конечно, вместе с ней самой и дядями. Когда закончился ремонт в квартире семьи Маффеи и их изгнание подошло к концу, дяди предложили няне покинуть свой дом, где она теперь жила одна, и пожить у них, как когда-то. И няня согласилась.

Ее присутствие окончательно успокоило бабушку Лукрецию, которая больше не просила внучку пожить у нее на вилле, зато подарила ей ключ от калитки, чтобы они с Приской могли приходить играть в саду, когда душе угодно.

 

4. Первобытные люди не умели писать и читать

Когда в Лоссаи открылся Археологический музей, на торжественное открытие, которое состоялось в воскресенье утром, были созваны все сливки общества. В том числе семья Пунтони и семья Маффеи.

— Давайте возьмем с собой детей, — предложил дядя Бальдассарре. — Я уверен, им понравятся римские статуи, найденные в нурагах бронзовые статуэтки и витрины с наконечниками стрел. Вы же в этом году как раз проходите в школе первобытных людей, правда, Элиза?

— Ну, только если Приска будет себя хорошо вести, и нам не придется за нее краснеть… — вздохнула синьора Пунтони.

Обычно на таких праздниках девочка только пачкала нарядное платье, носилась по скользким коридорам, то и дело летя кувырком, заводила других детей или задавала бестактные вопросы важным шишкам…

Но на этот раз Приска поразила всю семью: она безмолвно и чинно стояла рядом с родителями и учтиво кланялась взрослым, как ее учила бабушка Тереза.

Когда Звева Лопез дель Рио, которая тоже была на открытии с родителями — на ней было розовое кружевное платье все в бантиках, сборках и искусственных цветочках — показала ей язык и состроила рожу, Приска сделала вид, что ничего не заметила. И когда директор музея, профессор Фрау, повел гостей по залам полюбоваться древнеримскими могильными плитами, статуями, гробницами в саду — гробницы напоминали огромные высеченные из камня ванны, — Приска слушала его объяснения очень внимательно и задала несколько вопросов, чем заслужила похвалу профессора:

— Молодец! Из тебя выйдет отличный археолог, когда вырастешь.

На самом деле Приска собиралась, когда вырастет, стать пиратом, как Сандокан, любимый герой дяди Казимиро, который с самого раннего детства Элизы и Приски рассказывал им каждый день новые приключения пиратов Малайзии. Но Приска решила, что говорить об этом профессору Фрау невежливо, ведь сам он археолог. К тому же эти каменные топоры, кинжалы из вулканического стекла обсидиана, украшения из ракушек ей действительно очень нравились. Они такие необычные и таинственные. От мысли, что их сделали древнейшие люди, которые жили на Сардинии тысячи лет назад, мурашки бежали у нее по спине.

Такое же чувство охватывало Приску, когда она ехала с папой на машине по извилистой деревенской дороге, и вдруг среди кустов мирта и асфоделий появлялись одинокие нураги. Она знала, что всего их на острове более семи тысяч, этих древнейших и таинственных башен из серого камня. Многие экспонаты, выставленные в музее, были найдены при раскопках внутри этих башен: брошки, браслеты, глиняная посуда для приготовления йогурта, бронзовые статуэтки кораблей и воинов… Там были даже скелеты, найденные в своих гробницах с полным набором украшений и горшков, чтобы варить суп на том свете, и фонарями, чтобы было не страшно в темноте.

— Можешь приходить сюда, когда вздумается, и спокойно все разглядывать, — сказал Приске профессор Фрау, польщенный таким интересом. — Вы, Пунтони, живете тут неподалеку, если не ошибаюсь. Знаешь, в наш музей не нужно покупать билет. Достаточно просто расписаться в журнале у входа.

— Представляешь, Инес, мы можем ходить туда хоть каждый день. Вход-то бесплатный! — с восторгом рассказывала Приска няне, вернувшись домой.

С тех пор, как три с половиной месяца назад родился Филиппо, Инес каждый день гуляла с коляской по проспекту, чтобы младший, третий, ребенок семьи Пунтони дышал свежим воздухом. Если Приска успевала с уроками, она ходила с ними, часто к компании присоединялась и Элиза. Маршрут был всегда один и тот же, потому что Инес, которая жила в городе уже почти три года, все еще не отваживалась соваться в незнакомые районы, а городской парк был для нее слишком далеко.

— Мама, можно мы не пойдем к площади Гарибальди, а побудем в саду при музее? — спросила Приска. — Там даже за вход платить не надо.

— Ну конечно! — разрешила мама. — Младенцу лучше гулять среди деревьев, чем по мощеной мостовой. Главное, чтоб вы с Элизой не слишком шумели и сторож вас не выгнал.

Но Приска не собиралась играть в саду. Она хотела зайти с Элизой в сам музей и хорошенько рассмотреть наконечники стрел из вулканического стекла, древнеримские монеты и скелеты доисторических людей.

— Вы с Филиппо оставайтесь здесь, — сказала она няне, показывая ей на каменную лавочку под деревом. — А мы распишемся в журнале и войдем.

Но сторож остановил их:

— Синьорина тоже должна расписаться. В саду выставлены статуи, древнеримские могильные плиты и гробницы. Это тоже часть музея, под открытом небом.

Он подошел к Инес с журналом в руках.

Няня покраснела и вскочила, как ужаленная.

— Пойдемте отсюда, девочки! — взволнованно сказала она.

— Почему это? — возразила Элиза.

— В чем дело, красавица? Ну подпишите. Не съем же я вас, — настаивал сторож. Инес и правда была очень не дурна собой и он галантно протянул ей ручку.

— Пойдемте отсюда! — повторила няня со слезами на глазах. Тут только Приска поняла, что сама того не желая поставила бедную Инес в неловкое положение, и ей стало ужасно стыдно. Она совсем забыла, что няня безграмотная и не может написать даже собственного имени.

Там, в своей деревне, под названием Озуни, Инес ни дня не проучилась в школе. Семья ее была такой бедной, что, когда Инес еще не исполнилось шести, ее уже отдали в служанки в богатую семью, которая жила в большом доме с целым штатом прислуги. Приска с трудом представляла, какую работу могли взвалить на пятилетнюю девчонку.

«Я помогала на кухне, носила воду из источника, кормила кур, мела двор, выполняла разные поручения, — рассказывала ей Инес. Не только она не ходила в школу, в деревне это было обычное дело. — Надо было помогать родителям. Мама постоянно болела, но ей все равно приходилось работать, а папа был уже таким старым!»

На сбережения, которые заработали его жена и дочь, отец купил себе гроб и держал его под кроватью, потому что в доме было очень тесно, а двора или сарая у них не было.

«Ну вот, когда я умру, вам не придется влезать в долги из-за похорон», — с довольным видом говорил старик жене. Когда Инес возвращалась на праздники домой, помогать маме печь печенье, и они с кузинами играли в прятки, она пряталась в этом ящике из темного дерева, и никто не мог ее найти. Потом отец умер, и девочкам пришлось придумывать себе другую игру.

Приска слушала эти рассказы со смесью ужаса и восхищения. Но она никогда особо не задумывалась о том, что Инес не умеет читать и писать. Конечно, Приска знала, что многие жители окрестных деревень, целые семьи пастухов и крестьян были безграмотными, в том числе и Антония, самая старая служанка дома Пунтони, тоже родом из Озуни. Но, как раз потому, что безграмотность встречалась сплошь и рядом, Приска никогда не думала, что Инес может этого стесняться.

— Да, идемте отсюда! Пошли, Элиза, — махнула рукой Приска и покатила коляску к калитке.

Но сторож уже раскусил их и удержал няню за локоть.

— Не обязательно писать имя целиком, красавица. Достаточно просто поставить крестик вот тут, — сказал он ей любезно. — Те, кто жили в нурагах, тоже не умели писать, зато какие красивые штуки они делали!

Сгорая со стыда, Инес накарябала крестик под подписями Приски и Элизы, и они провели в музее целый день — она сидела с коляской на скамеечке снаружи среди надгробных камней и статуй, пока девочки кружили по залам. Слова сторожа поразили девочек в самое сердце. Глядя на эти расписные глиняные вазы, эти ожерелья, эти маленькие изысканные статуэтки, сложно было представить, что первобытные люди не умели ни писать, ни читать. Но подружки только что проходили в школе, что доисторическое время тем и отличается, что первобытные люди не оставили письменных свидетельств того, что происходило с ними, с их друзьями и врагами.

Археологам, изучающим доисторическое время, приходится восстанавливать эти давние события только по своим находкам и сохранившимся строениям. Разглядывая витрины с наконечниками стрел, девочки сошлись на том, что этим бедным пещерным детям, у которых не было ни приключенческих книг, ни даже детских стишков, крупно не повезло. Сами они со второго класса не могли уснуть, если не прочтут в кровати несколько страниц «Тайны черных джунглей» или «Маленьких женщин».

— Бедняжки! Как же они жили без книг?! — воскликнула Элиза.

— Тсс! Тише! — прошептала Приска, показывая на няню, которая сидела снаружи в саду. Инес тоже в детстве не могла наслаждаться приключениями Сандокана и Янеза или Джо Марч, хоть она и не пещерная.

По дороге домой няня вдруг остановилась и посмотрела на девочек очень серьезно.

— Вы должны научить меня читать и писать, — сказала она. — Тогда я смогу расписываться в журнале и писать письма маме.

Приска и Элиза, которые всего два года назад с легкостью овладели азбукой в школе, решили, что без труда научат кого-то сами. Но для начала им надо было найти время и место для уроков. Дома Инес была всегда занята уборкой или готовкой. У нее и минутки свободной не было, и Приска знала, что мама не очень-то обрадуется, если Инес вдруг бросит все ради того, чтобы немножко пописать в прописях. По воскресеньям Инес с Антонией выходили в город. Они шли в церковь, а потом прогуливались с другими служанками по проспекту. А Приска с Элизой в этот день обычно ездили за город с бабушкой Мариуччей и дядями. Оставалось только время послеобеденной прогулки, с четырех до половины шестого, которое учительницы и ученица могли провести в музее или музейном саду, где им никто не мешал. Обычно в такое время других посетителей не бывало, а насчет Филиппо можно не беспокоиться: он-то точно никому не разболтает.

Инес стеснялась сторожа, поэтому они выбрали для занятий уединенный уголок, за лимонным деревом и пальмами, под статуей безносого императора в латах и короткой плиссированной юбочке. Сесть можно было на сломанную колонну или мельничный жернов и писать на алтаре египетской богини Бастет с головой кошки.

Перед выходом Приска сунула в коляску к Филиппо, под вязаное одеяльце, старую тетрадку, где осталось несколько чистых страниц, и коробку карандашей. Элиза принесла букварь для первого класса.

— Давайте пропустим палочки и перейдем сразу к буквам алфавита, — предложила Элиза. — Инес уже взрослая, и пальцы у нее не такие неловкие, как у первоклашек.

Но нянины пальцы — которые так ловко штопали, вырезали из газет кружевные салфеточки для кухонных полок, проглаживали складки парадной рубашки адвоката, стирали пыль с дорогущих хрустальных безделушек в гостиной и вязали крохотным крючком с самой тонкой нитью, — стоило им взять карандаш, становились неуклюжими и деревянными и карябали как курица лапой.

Пьедестал у статуи был разбитый и ободранный, но на нем можно было различить такие слова:

CONSVL DESIGNATVS [4]

Они были не написаны, а выгравированы тонким резцом по изъеденному временем мрамору.

— Давайте попробуем так: положим сверху листок бумаги, и Инес будет обводить буквы, — предложила Элиза.

— А что там написано? — недоверчиво спросила Инес.

— Я не знаю, — ответила свежеиспеченная учительница, — это, наверное, на латыни.

— А вдруг это ругательства? Я не хочу учиться писать непонятно что, — возразила няня.

— Тем более такие буквы не годятся. Они печатные. Сначала надо научиться письменным, — заметила Приска.

Инес никак не могла понять, почему в тетрадках надо писать буквы не так, как в книгах.

— Это же двойная работа! — бурчала она.

Прошло немало дней, прежде чем девушка, сжимая вспотевшими пальцами карандаш, смогла написать «Оса», самое простое слово, какое могла придумать Приска.

А пока каждый день Инес приходилось сгорать со стыда, рисуя новый крестик в журнале посетителей. Филиппо, который в то время еще был сущим ангелом, мирно лежал в коляске, а если вдруг и начинал хныкать, то стоило одной из учительниц покачать его, он тут же успокаивался и снова принимался играть со своим серебряным бубенчиком.

Еще через несколько дней няня сумела написать: «Инес Лорига» и на следующий же день вместо крестика гордо вывела в журнале музея свои инициалы, как все нормальные посетители.

С этого момента она начала быстрее усваивать и чтение. Фразы из букваря, сочли обе молодые учительницы, для нее слишком просты, они для шестилеток. «Лара мала. Мама мыла раму».

Какое Инес дело до рамы, до Лары и вообще? Так что Приска решила: пусть лучше Инес учится по какой-нибудь более увлекательной книге, скажем, «Хижине дяди Тома» или «Маленьким женщинам». Ради того, чтобы узнать, удастся ли бедной невольнице Элизе переправиться через разлившуюся реку, балансируя на льдинах, и сбежать от преследовавших ее коварных работорговцев или примет ли Мег предложение профессора Брука, Инес придется волей-неволей быстро расшифровывать эту вереницу букв, которые теснятся в ряд и составляют слова.

Элиза и Приска очень гордились успехами Инес.

В один прекрасный день служанка заявила, что готова написать пресловутое письмо маме. На марку денег не было, потому что вся зарплата Инес отправлялась в Озуни, но Элиза попросила у дяди Бальдассарре одну штучку с его письменного стола.

Ей даже не пришлось объяснять, зачем ей марка.

В доме Маффеи было не принято совать нос в чужие дела. Приска и Элиза последовали этому хорошему примеру и, даже не заглядывая в письмо своей ученицы, опустили его в почтовый ящик.

Прошло три дня. Инес гладила белье — и вдруг ни с того ни с сего как хлопнет себя по лбу да как разревется. Она вспомнила, что мама тоже безграмотная и все равно не сможет прочесть ее письмо. Столько трудов впустую!

— Ладно тебе, не расстраивайся так. Мы попросим дядю Леопольдо отвезти нас в воскресенье на машине к тебе в деревню, — утешала ее Элиза, — и ты сама лично расскажешь своей маме все, что написала в письме.

— А лучше прочитай ей письмо вслух. Тогда она увидит, что ты умеешь не только писать, но и читать, — добавила Приска.

Но с обратной почтой пришло письмо от озунского приходского священника, которого все безграмотные жители деревни использовали в качестве писаря. В письме говорилось, что мама Инес серьезно больна и, если дочь хочет застать ее в живых, ей следует немедленно приехать домой.

На следующий же день адвокат Пунтони отвез няню в деревню, где она едва успела в последний раз поцеловать мать и проводить ее в последний путь., Теперь Инес осталась одна-одинешенька. Она вернулась в Лоссаи вся в черном с головы до ног, но синьора Пунтони сразу же велела ей переодеться и снова облачиться в голубое платье.

— Траур будешь носить в воскресенье, когда у тебя выходной, — сказала она ей. — Не гигиенично заниматься маленьким ребенком в одежде, которую нельзя постирать.

Так как Инес уже не нужно было посылать весь свой заработок в Озуни, отец Приски завел для нее сберкнижку в банке и клал туда ее зарплату. Но по пятьсот лир каждый месяц выдавал ей на карманные расходы. Сначала Инес тратила эти деньги на всякую ерунду: лакричные конфетки для Приски, коллекционные карточки для Габриеле, а для себя — нейлоновые чулки, которые ей были ни к чему, потому что хозяйка поднимала петли на своих старых чулках и отдавала их Инес. Пока в один прекрасный день, проходя мимо газетного киоска, Инес не открыла для себя фотороманы. Это что-то вроде комиксов, только вместо картинок, там были фотографии, и все истории в них были про любовь. Инес просто помешалась на них. Теперь она еще больше была благодарна Элизе и Приске за то, что они научили ее читать.

С того дня она бережно хранила свои пятьсот лир и раз в неделю покупала на них свежий номер «Гранд-Отеля».

 

5. Каникулярные звери

Приска едет на велосипеде, балансируя на канате, натянутом от окна ее класса на третьем этаже к балкону муниципалитета, тому, что с древком для флага, прохожие смотрят на нее с восхищением, разинув рты, а она безмятежно крутит педали, невзирая на риск, как вдруг — резкое «дзинь!» и — она теряет управление.

Она звонок не нажимала, тогда кто? От неожиданности Приска теряет равновесие, под ней разверзается бездна и засасывает ее, она падает, лица прохожих все ближе, на помощь!.. К счастью, Приска не успела свалиться на головы зевакам: она вытянула руку из кровати и выключила будильник. Красные стрелки, светящиеся в полутьме спальни, показывают четверть седьмого. Сквозь щели ставеней пробиваются зеленые лучи и рисуют на полу ковер из косых полос. Будильник умолк, и в комнате воцарилась тишина, но Приска готова поспорить, что Филиппо уже не спит и сосет палец, сидя в своей колыбельке из ивовых прутьев: он всегда был ранней пташкой, уж она-то знала, ведь малыш с самого рождения спит в ее комнате. Сначала мама была против: она хотела поставить колыбельку новорожденного в детской игровой, чтобы Инес спала рядом на диване, но Приска настояла на своем. Зачем ей тогда вообще братик, если с ним даже понянчиться нельзя?

По правде говоря, Приске больше хотелось собаку, чем братика. Хватит с нее Габриеле, который на два года старше Приски и временами страшно воображает, думает, раз он большой, то может всеми командовать. А собака бы ее слушалась. Приска бы говорила ей: «Сидеть! Дай лапу!» и научила бы всем трюкам, которыми владеют дрессированные собаки из труппы синьора Виталиса, бродячего артиста из «Без семьи».

К тому же если Приске доведется скитаться двадцать лет вдали от родины, а потом вернуться домой, где никто ее не узнает (кроме разве что ее верной подруги Элизы), только собака радостно встретит свою хозяйку, как старый пес Аргус радовался Одиссею. Но мама сказала твердо: «В этом доме никаких животных!» А в один прекрасный день она отправила Приску и Габриеле ночевать к дедушке с бабушкой, а когда они вернулись — сюрприз — вместо собаки обнаружили дома младенца, завернутого, словно подарок, в голубое одеяльце. Младший брат это, конечно, не собака, подумала Приска, но хоть что-то, сойдет пока. Зато собаку наверняка пришлось бы делить с Габриеле, а до братика ему конечно дела нет.

Это все происходило минувшей осенью.

А сейчас они всей семьей отдыхают на море.

Они не стали снимать рыбацкую хижину на острове Серпентара, как обычно: Филиппо еще слишком мал для такого сильного ветра, палящего солнца и спартанских условий, как на острове. Поэтому они заняли первый этаж домика на побережье, где Приске с Инес и младшим братом досталась большая прохладная комната с высокими железными кроватями. Инес спит как сурок и не слышит будильника. Хоть из пушки пали, она не проснется. Когда Приска подходит к ней и тихонько зовет, девушка зарывается головой в подушку и бормочет:

— Оставь меня в покое… Который час?

Инес скоро исполнится восемнадцать. В дом Пунтони она попала четыре года назад в качестве няни, правда, Приска с Габриеле тогда были не такими уж маленькими, так что поначалу она больше выполняла обязанности горничной под руководством старой служанки Антонии. Но с тех пор, как родился Филиппо, ей приходится работать нянькой — да еще как!

Этот маленький бесенок ни минуты не может посидеть спокойно и не дает ей дух перевести. Но и работа по дому осталась на ней: нужно как-то успевать вытирать пыль, гладить одежду синьоры и детей и рубашки адвокату, прислуживать за столом в кружевном переднике, белых перчатках и с наколкой на голове, если в доме гости.

На каникулах в доме Пунтони что ни день гости — у них много друзей. Они собираются под навесом: смеются, болтают и пьют вино со льдом до глубокой ночи, а когда гости расходятся и хозяева удаляются в спальню, Инес остается наводить порядок, вытряхивать пепельницы и мыть бокалы. Так она ложится спать позже всех.

Но каждое утро ей нужно вставать в полседьмого и вести Филиппо на пляж. Так велел доктор Заза, педиатр старой закалки.

— Младенцам категорически нельзя принимать солнечные ванны после половины десятого утра, — постановил он. — У грудничков слишком нежная кожа.

Инес ни за что не просыпалась бы так рано, если бы не Приска, которая стаскивает с нее одеяло, трясет ее и дергает за косички. Когда Инес встает, она еще с полчаса осоловело бродит по дому, как сомнамбула. Приска боится отпускать ее одну с ребенком и с первого дня каникул ходит с ними на пляж. Все равно ей уже не заснуть, а ждать до десяти, когда встают остальные члены семьи, очень скучно. Сейчас лето в разгаре, и Филиппо должен оказаться на пляже не позже семи.

Няня с девочкой тихо-тихо одеваются, не открывая ставни, потом Приска выходит во двор и забирает бидончик овечьего молока, который пастух оставил на ограде еще до зари.

Он примчался на лошади сразу после утренней дойки, и молоко еще теплое. А воздух, наоборот, свежий и прохладный, сочная зелень герани, базилика и розмарина будто только что нарисована красками. Вокруг тишина, только две птички поют на ветке инжира.

Приска приносит молоко на кухню, а Инес ставит его на плиту. Пока молоко кипятится, они меняют малышу пеленки, моют его и одевают в красный комбинезон и белую кружевную матросскую шапочку. Потом они завтракают — Инес и Приска пьют молоко из больших голубых кружек, малыш сосет из бутылочки — и выходят на цыпочках через черный ход. Они сажают Филиппо в коляску, которая стоит во дворе. Пляж напротив дома, в конце улицы. Кругом почти ни души. Лавки еще закрыты. Газетчик выгружает газеты из фургона. Он машет Филиппо, который щебечет, как птичка.

— Чему тут радоваться? — хмуро ворчит Инес.

А у Приски тоже сердце рвется из груди от радости. Пес, как обычно, уже здесь, поджидает ее у горшка с петунией. Другого имени у него нет, потому что он ничейный, это большая мохнатая дворняга, желтовато-белая с коричневыми пятнами.

Когда Приска по вечерам ходит с Антонией в порт купить рыбы на ужин, ей приходится делать вид, что они не знакомы. Во-первых, старая служанка пожалуется маме, а во-вторых, она считает, что все дворняги кишат блохами и клещами, а если им к тому же доводилось нюхать овечьи какашки, могут еще и заразить страшной болезнью под названием «эхинококкоз». Приска делает вид, что не узнает собаку, и смотрит в другую сторону. Пес не обижается. Он знает, что «их» время утром.

Инес не ругается, когда Приска кормит его печеньем, которое таскает тайком в карманах сарафана, и дает ему облизать руки. Сразу видно, что они настоящие друзья: еще издали завидев девочку, Пес принимается вилять хвостом и, доев печенье, идет за ними, хотя знает, что у Приски больше ничего для него нет.

Пес выходит за ними на пляж. В такой ранний час никто даже не проверяет абонементы у входа. Зонтики еще сложены. Пляжный смотритель Спартако сгребает граблями мусор. Тяжело тащить коляску по песку, но с грехом пополам няня с девочкой добираются до зонтика семьи Пунтони.

Инес раскрывает зонт, сажает малыша в тень, сама плюхается на шезлонг и принимается листать свой фотороман. С тех пор, как зимой Инес научилась читать, она не пропускает ни одного еженедельного номера «Гранд-Отеля». Приска берет мяч и идет играть с Псом. На пустынном пляже очень красиво. Все сияет: песок, воздух, свет, прозрачная вода — будто омыты свежестью. Чайки в небе переругиваются пронзительными голосами. Волны с тихим шорохом плещутся о берег. Этот соня Габриеле не понимает, что теряет, когда выходит на пляж ближе к одиннадцати.

Пес и его подружка носятся за мячом и визжат от радости. Точнее, визжит Приска, а Пес лает. «Я все отдала бы за то, чтобы мне разрешили забрать его домой, когда каникулы кончатся», — думает девочка без всякой надежды. Пес бросается ей наперерез, утыкается в ноги, она спотыкается, падает, он лижет ей живот. Приска вскакивает вся в песке, и они убегают далеко-далеко. Добегают до сетки и разворачиваются, и тут в воде прямо напротив их зонтика, в метре от берега, Приска замечает что-то странное: ярко-красное пятно то исчезает в волнах, то появляется снова. Она переводит взгляд на зонтик.

Коляска пуста. На руках у Инес, которая дремлет с книгой на лице, Филиппо тоже нет, и на песке он не возится с формочками.

Где же он? Это красное пятно… его комбинезон!

Приска вопит во всю мочь, но Инес не слышит. Ну точно заснула. Смотритель — только темный силуэт на другом конце пляжа. Он тоже не услышит. Приска бежит к берегу, но она слишком далеко, ей не успеть. Ледяной ужас теснится в груди. Долго ли утонуть маленькому ребенку?

Красный комбинезон исчезает под водой. Приска бежит, ей кажется, что она не приближается ни на йоту, как в ночных кошмарах, где за тобой гонятся разбойники из «Пиноккио». «Братик мой». Приска бежит, задыхается, надо перестать кричать. «Он тоже испугался, плачет и глотает воду». Филиппо. Филиппо еще не умеет ходить. Наверное, подполз к берегу. А Инес, вот дура, спит, закрыв лицо «Гранд-Отелем». Приска бежит, но знает, что ей не успеть.

В ее голове мысль о маме. Как они ей скажут, что… что… Она не осмеливается произнести это вслух. И вдруг истошный крик — и красный комбинезон уже на берегу, на суше, у лап Пса, вцепившегося зубами в воротничок.

Вдруг будто включили радио: на пляже поднимается оглушительный гам. Неистовый рев Филиппо (слава богу, он так громко плачет), крик смотрителя Спартако, который бежит к ним. Истерические рыдания Инес, прижимающей к себе ребенка. Приска даже не видела, как она вскочила и подбежала к берегу, так же, как до этого не заметила Пса, который молнией пронесся мимо нее.

Когда снова воцаряется тишина и Филиппо смеется на руках у смотрителя Спартако, который приговаривает своим глубоким сильным голосом: «Ничего, ничего страшного. Он просто хлебнул немного воды. Молодец малыш. Даже не испугался», Инес умоляюще смотрит на Приску и шепчет:

— Ты расскажешь синьоре?

Девочка мотает головой. Она же не ябеда. Она прекрасно понимает, что мама может устроить няне, если узнает, что та заснула и не следила за ребенком.

Жалко только, что, раз она будет молчать, никто так и не узнает, что ее Пес — герой, и не вручит ему медаль. Обидно, что она все равно не сможет уговорить маму взять собаку в дом или хотя бы в будку во дворе, хотя она спасла Филиппо жизнь.

Правда, теперь, когда Приска чуть не потеряла братика, она уже не уверена, что так охотно променяла бы его на собаку.

На обратном пути они встречают адвоката Пунтони с Габриеле, которые идут за утренней газетой. А мама поджидает их во дворе и смотрит как-то странно: таинственно и весело.

— Иди-ка посмотри, — говорит она вполголоса Приске и ведет ее на цыпочках к живой изгороди. — Смотри! — шепчет она.

На земле под ветками прячется черепаха, размером с ладонь взрослого и еле слышно жует арбузную корку.

— Она сама сюда пришла, — объясняет мама. — Наверное, проползла под опунцией. Ей-то колючки не страшны, — смеется она.

Приска садится на корточки, чтобы получше разглядеть это существо. Осторожно проводит пальцем по головке. Черепаха не втягивает голову и спокойно ест дальше.

Животное, которое не бегает, не лает, не кусается, с ней не нужно гулять два раза в день… Приску на секунду обжигает стыд — она знает, что предает Пса, но не может сдержаться:

— А если, когда придет время возвращаться в город, она не убежит, можно я возьму ее домой, в Лоссаи?

— Да, — отвечает мама. — Черепаху — да.

Приска наблюдает за медлительными исполненными достоинства движениями черепахи, ее змеиной головкой, черными блестящими глазками, которые сверкают, как осколки вулканического стекла обсидиана, из которого первобытные люди делали стрелы. Все в черепахе говорит о древности.

— Я назову ее Динозавра, — решает Приска. Динозавры — любимые животные ее подруги Элизы, и хотя бабушка Мариучча — сама доброта, завести дома динозаврика можно даже не мечтать. — Я буду давать Элизе черепаху поиграть, когда ей захочется.

 

Послесловие

Я знаю, что, прочитав «Послушай мое сердце», многие читатели отправляли автору возмущенные письма: «Ну хорошо все это случилось с Приской и Элизой, когда им было по девять лет. А потом? Что было дальше, когда они выросли и стали учиться в средней школе?» Чтобы удовлетворить ваше любопытство, она придумала книжку «Диана, Купидон и Командор». Но вам все было мало. Вы хотели узнать еще больше. «А раньше? Когда они были маленькими?» — спрашивали вы. Вот вам тогда четыре истории о том времени, когда мы были маленькими. Даже пять. Первую мне захотелось написать самой в последнем ежедневнике, который мне подарил дядя Леопольдо. Элиза считает, что я переборщила. «Ладно еще возвращаться в прошлое, — сказала мне она, — но помнить себя в доисторическое время! Если бы ты ляпнула такое в сочинении, синьора Сфорца поставила бы тебе двойку с минусом. В том, что ты написала, нет ни капли правды, это… совсем неправдоподобно». Ну, я бы доказала этой гарпии, что это не так. Ее же тоже не было на свете, когда происходили эти события, и если я их так помню, что тут поделаешь? Надеюсь, что вы, читатели, не так придирчивы. Впрочем, если вы тоже питаете сомнения по поводу того, что вам поведала я, уверяю вас, что в остальных четырех рассказах автора, у которой, бедняжки, не такая богатая фантазия, как у меня, все только чистая правда.

Искренне ваша,

Обнимаю.

Приска Пунтони.