Ники Кожаный Жилет мог бы и не оглядываться. Нас никто не собирался догонять. По крайней мере, в открытую. Если шайенам так уж необходима шкура инженера, то они ее раздобудут. Но догонять нас они не станут. Никаких погонь, никаких ужасающих криков и никакой беспорядочной стрельбы не будет. Будет засада.

Словно услышав мои мысли, Джуд проговорил:

— Утром шайенских лошадей стало меньше, чем было ночью. На две дюжины меньше.

— Ночью горело шесть костров, а утром осталось четыре, — ответил я, и он понимающе кивнул.

Как только мы отъехали достаточно далеко, я остановился и подождал отставших спутников.

— Мистер инженер, — сказал я, — Вам надо немного изменить внешность.

— Это еще зачем?

— Вы слишком заметная фигура.

— И что же вас не устраивает, мистер Разбитое Зеркало?

— Во-первых, ваш цилиндр. Он белый и высокий.

Пока я говорил, Джуд подъехал к инженеру сзади и снял с него шляпу. Скиллард возмущенно повернулся к нему, но команчеро невозмутимо бросил на его колени черный платок.

— Повяжите голову.

— И не подумаю! Отдайте шляпу! Что вы себе позволяете, черт возьми!

— Чем вы смазываете волосы, чтобы они лежали так ровно? — спросил я. — Не думаю, что медвежьим жиром. Наверно, бриолином. Шайены постараются не нарушить вашу прическу, когда будут снимать скальп. Они уважают чужой труд.

— Не надо меня путать! Вам мало того, что они донимали меня всю ночь своими воплями?

— Никто вас не пугает, — сказал я. — Вас просто хотят убить. Да, именно вас. Кому-то нужен ваш скальп. У вас есть завистники в компании? Может быть, конкуренты? Или ревнивый муж какой-нибудь красотки? Так или иначе, на вас идет охота, а нам хочется спокойно добраться до дома. Выбирайте. Или вы надеваете свою белую шляпу и дальше едете в гордом одиночестве, или остаетесь с нами, но уже без шляпы. Ну как?

— Что за глупости, — раздраженно ворчал Скиллард, неловко стягивая платком свои прилизанные черные волосы с идеально прямым пробором. — Кому мешает моя шляпа? Когда меня хотели поджарить, шляпа никому не мешала…

— Во-вторых, ваш сюртук, сэр, — сказал я. — Накиньте пончо поверх него. Вот так. Теперь никто не отличит вас от простого бандита с большой дороги. Кстати, не желаете ли повесить карабин на спину? Возьмите мой.

— Не хочу. Лишняя тяжесть.

— Берите, берите, он легкий.

Мы с Джудом придирчиво оглядели инженера. Энни с трудом сдерживала смех, отворачиваясь и зажимая рот ладошкой. А фотограф Соломон Коэн умоляюще вскинул руки:

— Остановимся на минутку! Нельзя упускать такой кадр! Страшно представить, сколько заплатит за этот портрет Горнорудная Компания!

— Ни минутки, ни секунды, — категорически отказался я.

— Что вы стоите? — недовольно прикрикнул Ники, подъезжая к нам. — Хотите навлечь беду?

Мы поскакали быстрее, чем двигались до этой остановки. Один из сыновей Темного Быка уехал вперед, показывая нам дорогу. На ходу мне удалось переговорить с Ником и Джудом, и мы пришли к общему мнению. Те шайены, которые остались на месте сбора, нас не догонят. Значит, где-то впереди мы столкнемся с другой бандой. Утром лагерь незаметно покинули примерно два десятка шайенов. Они не могли знать, что мы будем передвигаться под охраной кайова, но все равно их было значительно больше, чем нас. Мы же не знаем, чем они вооружены. Я предложил исходить из худшего: все с винтовками. В этом случае нам не спастись. Несколько залпов, и уцелевшие расползутся по степи, прячась в траве и истекая кровью. Нападающие забирают раненого Скилларда и доставляют его к заказчикам охоты. Он будет ранен в ногу, но еще долго не сможет умереть, на свою беду.

Джуд добавил, что нападающие подберут на месте засады не только инженера, но и еще одного белого, чтобы тот смог передать послание землемерам. Скорее всего они предпочтут фотографа, а не меня или Энни, предположил я: черные чемоданы и кожаную фуражку легко распознать издалека. Джуд согласился. Кроме того, фотограф выгодно отличался от меня еще и тем, что был безоружен. Поэтому тебя, Крокет, они будут валить наповал. А Энни (хорошо, что она не слышит), как ни ряди, все-таки женщина, белая женщина, и они ее не отпустят ни к каким землемерам.

Переодев инженера, мы хотя бы ненамного усложнили задачу шайенам. Кроме того, они, не ожидают увидеть, что нас так много. Хотя вряд ли это их остановит. Скорее, наоборот, — заставит действовать более грубо. Перестреляют всех без разбора, а скальп можно снять и с трупа.

Нику весьма не нравились такие речи, и он поспешил сделать выводы. Его братья подтянулись к нам и окружили кольцом двух наиболее ценных носителей белой кожи — инженера и фотографа. В головном дозоре поскакал Джуд. Он мог заметить какие-то признаки засады. Но, зная шайенов, я был уверен, что никаких признаков не будет.

Они сами учили меня прятаться там, где нельзя спрятаться. Тот, кто ищет, не будет разглядывать открытое пространство, а сосредоточится на всяких складках, тенях, поворотах. Поэтому лучше всего можно укрыться там, где нет никаких укрытий.

Индеец может накинуть на себя старый мешок и превратиться в придорожный камень. А может распластаться в траве, и его спина будет колыхаться под ветром вместе с серебристыми колосьями. Он может повиснуть на отвесном обрыве, а может и зарыться по самые ноздри в песок, и ты не заметишь его, даже если наступишь. Его карабин прорастает ветвями и покрывается мхом, и даже его одежда перестает пахнуть застарелым потом и мочой, когда он сидит в засаде.

Они не напали на нас ни тогда, когда мы мчались между холмами, ни тогда, когда пробирались через кустарниковые поля. После полудня мы выбрались на старую заросшую дорогу вдоль реки. Здесь негде было укрыться до самого моста. Мы сбились плотнее и взвели курки карабинов.

Лошади перешли на шаг, чтобы сберечь силы для рывка. Как только ударит первый выстрел, мы ответим залпом и тесным строем помчимся туда, где взовьется пороховой дымок. Упавших не подбирать, разберемся после боя. Мы сомнем засаду, прорвемся сквозь нее, и пусть они только попробуют нас догнать — но нет, они наверняка знают, чем может закончиться такая погоня для них…

Впереди, над рекой лежал старый низкий мост — без перил, с черными, покосившимися опорами. Берега возле него заросли высоким бурым камышом, и я непременно засел бы там, в камышах, если бы мне было поручено устроить засаду.

Мы остановились и принялись осматривать подходы к мосту. Я передал свой бинокль Джуду, но гордый команчеро пренебрежительно отмахнулся. Моя фраза о преимуществах германской оптики перед его орлиным зрением не успела прозвучать: Джуд извлек из-за спины складную подзорную трубу. А Ник заранее знал, что мы ничего не увидим. Он пошевелил пальцами в воздухе, и один из его братьев сорвался с места, подскакал к мосту и пронесся вдоль зарослей, стреляя по ним из револьвера. Камыш равнодушно проглотил пули, поблескивая сухими лентами листьев. Всадник выехал на середину моста, крутнулся на месте и поскакал вперед, стреляя на ходу по зарослям на другом берегу. Мне было ясно, что его пальба может повредить только зазевавшимся лягушкам. Понял это и Ник.

— Нас будут ждать на том берегу, — сказал он. — За холмом. Будем готовы.

Мы были готовы. К стрельбе, к прорыву, к бою и крови.

Оказалось, надо было готовиться к другому.

Мы ехали по двое, теснясь на мосту, и держались плотно друг за другом. Первая пара уже была на берегу, а последняя еще не поднялась на мост, когда с правой стороны, из-за холма, раскатисто хлопнул выстрел. Как по команде, мы повернулись вправо и вскинули карабины, выискивая цель.

И тогда появились шайены.

Они именно появились — они словно возникли из ничего, из воздуха. Точнее — из воды. Мы смотрели вправо, а они появились слева. Бесшумно и молча они в один миг выросли на левой стороне моста. Их было много, очень много. Они накинулись снизу, хватая лошадей под уздцы, впиваясь цепкими руками в ноги всадников, взмахивая сверкающими топорами. Ударил выстрел дробовика, он словно прорвал завесу тишины, и воздух затрясся от криков, визга, ржания, новых выстрелов и хрустящих ударов топоров. Мой Бронко присел на задние ноги и рванулся вбок, сбрасывая с себя два мокрых, блестящих тела. Я успел подставить карабин под удар томагавка и врезать прикладом по перекошенному лицу, приклад скользнул по зубам — и тут мерин сильным толчком спрыгнул в воду. Едва успев выдернуть носки из стремян, я оттолкнулся от коня, уже под водой, и вынырнул. В моей руке оказался нож. Рядом из воды тянулась хрипящая конская голова. Огромное копыто мелькнуло прямо перед моим лицом и с плеском ударило по воде. Что-то пронеслось надо мной, краем глаза я заметил синюю куртку — это Энни упала в воду. Повернувшись к ней, я увидел, что она быстро выгребает к берегу. «Умеет плавать», — успел подумать я и сразу успокоился, словно ей больше ничего не грозило.

На мосту уже не осталось ни одной лошади, там дрались люди, сплетясь в жуткую связку тел. Шайенов, мокрых, в одинаковых рубашках без рукавов, было так много, что казалось, будто они рубятся между собой. Я схватился одной рукой за скользкий настил и нащупал ногами опору. Но подняться на мост не успел. Что-то мелькнуло сзади, и я вовремя отдернул руку. Топорик вонзился в доски, и шумное дыхание обдало мою щеку. Не глядя, я ударил тесаком влево по дуге, и нож прошел через непрочную преграду, а на пальцы мне выплеснулась теплая, липкая кровь. Шайен отвалился в воду, а я схватился за его томагавк и забросил себя на мост.

С топором и ножом я бросился к схватке и сразу же разрубил чью-то мокрую спину, ногой отпихнул тело, и из-под него выпрямился кто-то наш. Фотограф. «На берег!» — крикнул я и столкнул его в воду, продираясь вперед. Чужой томагавк блеснул и пронесся перед моим животом, я едва успел согнуться, но мой нож догнал руку врага и полоснул по локтю сверху. Ногой в пах, топором сбоку в открытую шею. Слишком сильно, лезвие застряло в нем, но я тут же подобрал упавший чужой томагавк. Поджав ноги, перепрыгнул через противника, упал на чье-то тело, перевернулся на спину и выставил нож перед собой. Шайен упал на меня, напоровшись грудью на клинок. Он был слишком тяжел, и мои руки согнулись. Грузное тело навалилось на меня, дрожа и выгибаясь. Я выкатился из-под него, но его пальцы впились в мое плечо. Над ухом прогремел выстрел, и лицо обдало горячим песком.

— Крокет! Энни! Энни! — заорал кто-то.

На берегу тоже шла драка, но мой глаз выхватил только то, что было самым главным. По пояс в воде вдоль берега рывками пробирались двое шайенов, они что-то тянули за собой по мутным волнам. Еще не разглядев ничего толком, я уже знал, что они тащат Энни за ноги.

Она дергалась, ее колени сгибались и разгибались. Значит, живая, понял я и спрыгнул с моста головой вперед. Я уже знал, что здесь глубоко, а течение помогло мне обогнать их. Когда я поднял голову над водой, они оказались сзади. Мои ноги встали на рыхлое дно, и мне стало понятно, почему шайены убегали с добычей так медленно — они вязли в прибрежном иле. Я набрал воздуха и медленно выпустил его, садясь в воде. Они шли прямо на меня, но не могли увидеть в этой поднятой мути. Вода шумела и звенела в ушах, слышались далекие, искаженные голоса и чавкающие шаги.

Он напоролся на мой тесак бедром, и я еще под водой ударил в живот, проткнув ветхую рубаху, схватил его у самого дна за скользкую грубую, ткань штанов и дернул вверх, когда вынырнул. Он с плеском повалился на спину, и желтая муть залила его, смешиваясь с кровью. Второй выпустил Энни и кинулся на меня, широко расставив руки, словно для объятия. Он держал голову немного набок, по-птичьи, и его черные узкие глаза равнодушно смотрели на меня — на длинный нож в моей руке, на вторую руку, снова на нож. Я не мог достать его ударом, и оба мы не могли сдвинуться с места, увязая в иле. За его спиной из-под воды появилась мокрая голова Энни, она кашляла и отплевывалась.

Шайен быстрым движением завел руку за спину, но я не позволил ему выхватить оружие. Мой тяжелый клинок скользнул прямо над водой. Шайен вскрикнул и застыл, когда лезвие вошло в его грудь. Он схватился за рукоятку, но тесак сидел плотно, а я уже был рядом, и мой складной нож своим коротким, изогнутым зубом вспорол его глотку. Кровь хлестала на мои руки, когда я выдергивал тесак из раны. Шайен, уже мертвый, стоял в воде, безвольно опустив руки. Я толкнул его в грудь, и он плашмя рухнул в красную воду.

— Не вылезай! Сиди в воде! — приказал я Энни и вплавь бросился к мосту, где Джуд, стоя на куче неподвижных тел, отмахивался томагавком от двоих шайенов.

— Я договор потеряла!

— Ищи!

Щелкнул выстрел, потом второй, и оба шайена упали, а Джуд схватился за колено.

Выбравшись на мост, я схватил валявшийся в крови карабин и залег между телами. Дело дошло до стрельбы, а Джуд все еще маячил на горе трупов, держась за колено и гневно оглядываясь.

— Уходят, — сказал он мне и вытянул руку, указывая на троих всадников, несущихся от реки по склону холма.

Я прицелился в спину переднему, но он вдруг всплеснул руками и слетел с неоседланной лошади. Двое других на миг выросли во весь рост на верхнем краю холма и провалились за гребень, а подбитый шайен все еще перекатывался вниз по склону.

— Ушли, — спокойно сказал Джуд. — Крокет, кто в меня стрелял?

— Не я. Ты ранен?

Камыши с шумом разошлись, и из щели выглянула кожаная фуражка фотографа.

— Я стрелял, — сказал Соломон Коэн. — Кажется, все кончилось?

С винчестером в руках он выбрался из камышей на берег и, оглядевшись, проговорил:

— Где же теперь искать мои чемоданы?

— А где Скиллард? — спросил я.

— Где-то здесь, подо мной, — ответил Джуд, оттаскивая за обвисшие руки убитого Ника.

Я помог ему. Тела лежали крест-накрест. Один из братьев Ника был еще жив, но из его перерубленной руки широкой полосой стекала прозрачная кровь. Под ним оказалось тело Томаса. Его широкая спина была вспахана бесчисленными ударами топоров, клочья сукна смешались с мясом и белыми обломками ребер. Он оказался удивительно тяжелым. Оттащив его, мы увидели инженера Скилларда.

Он лежал на боку, свернувшись калачиком и обхватив голову руками.

— Вставайте, мистер инженер, — сказал я, потрепав его мелко дрожащее плечо. — Пора ехать дальше.

По берегу бродили лошади, блестящие, со слипшимися гривами. Мой Бронко стоял в стороне, изогнув шею и пытаясь лизнуть собственный живот. Я подошел и увидел длинный красный порез на рыжем боку мерина. Кровь накапливалась у нижней кромки раны и тонкой, блестящей полоской обвивала брюхо, уходя в пах.

Только увидев, что Бронко ранен, я почувствовал саднящую боль в ноге и нащупал рваную дыру на штанине сбоку.

— Мистер Крокет, вы ранены? — спросила Энни из камышей.

— Нет. Просто ссадина. Нашла шкуру?

— Нашла!

— Ну так вылезай, хватит мокнуть.

Мы собрались у моста — Джуд, Коэн, Скиллард и уцелевший брат Ника. Энни перевязывала раненого брата, а мы укладывали на берегу убитых. Восемь наших, тринадцать чужих, остальных унесла река.

Прежде чем ехать дальше, мы разобрали оружие и очистили его от речной грязи. Наша одежда высохла, Скиллард перестал дрожать, а фотограф догнал своего коня с чемоданами у седла.

Шайены все сделали правильно. Они знали наш маршрут и устроили засаду там, где мы ждали этого меньше всего. Их лошади остались за холмом, а воины спрятались в воде под мостом. Оставалось только перебить нас, и они почти справились с этим. Но почему-то не довели дело до конца.

Возможно, эта засада не была последней? Тогда нам незачем уходить отсюда. Лучше занять круговую оборону и подороже продать свою жизнь. На вершине холма можно устроить неплохую позицию для четверых стрелков (если считать инженера), а Энни придется отпустить под охраной Джуда.

Она развернула на песке свою драгоценную енотовую шкуру, где под парой десятков черных строк краснела подпись ее отца и знак Темного Быка. Убедившись, что речная вода не смыла текст договора, Энни бережно протерла кожу пучком сухой травы, сложила вдвое и обернула вокруг талии, перетянув ремнем.

— Мы можем ехать спокойно, нас никто не тронет, — сказал Джуд.

— Почему они убежали? — спросил я. — Почему не бились до конца? Их было трое, но они убежали. Ушли за подмогой?

— Нет. Они увидели, что Ники убит. Они убили сына вождя, и их охватил страх. Шайены толкали Темного Быка на тропу войны с белыми. Но теперь они сами оказались на его тропе.

Брат Ника безмолвно бродил между нами, словно не замечая нас. Он собрал сушняк на берегу и выломал несколько досок из настила моста, чтобы развести костер.

Когда мы тронулись в путь, он сидел на коленях над телом Ника, а за его спиной поднимался к небу плотный, вьющийся столб дыма.