Наконец долгое путешествие закончилось, и взору путников предстали каменные ворота, ведущие в деревню мексиканцев. Крис и Рохас первыми проехали под ними и остановили своих коней в центре пустынной площади, вокруг которой стояли глинобитные хижины фермеров. Ворота полуразваленной церкви были открыты, оттуда тянуло безжизненным холодом. Под навесом веранды стояли три дощатых стола, на пустом прилавке остались стоять весы, блестя жестяными чашками, но не было видно ни продавцов, ни покупателей, ни товаров.

За домами, до невысоких скалистых гор, простирались кукурузные и пшеничные поля. Для такой небольшой деревни запасов урожая с этих полей могло бы хватить с избытком, можно и на рынок выходить. По склону, на земле, отвоеванной у леса, поднимались аккуратные прямоугольники огородов, отличавшиеся разными оттенками зеленого цвета. Вот здесь темная листва томатов, а рядом, похоже, перец, определил Крис. Дальше, наверно, картофельная полоса. Впрочем, Крис не считал себя знатоком сельского хозяйства. Хотя и завидовал иногда «свободным хлебопашцам», людям, жизнь которых зависит только от их собственного труда. Ну и от милости земли, конечно… Крис порой задумывался: а мог бы он сам стать фермером? У фермера всегда на столе еда, на кухне любящая жена, а во дворе два маленьких Криса играют в ковбоев. И как знать, может быть, ему удастся избежать главной беды крестьянского существования, того гнетущего однообразия жизни, отпечаток которого при первой же встрече заметил он на лицах трех мексиканцев.

– Кальвера въезжает в деревню по этой же дороге? – спросил Крис, повернувшись к Рохасу.

– Да, прямо на площадь. Сидит на веранде, пока его дьяволы собирают добычу. Потом уезжает.

– Он тоже ездит по этой дороге?

– Да. Она ведет в горы, где-то там у него лагерь.

За время пути Крис успел выяснить у фермеров, как ведет себя Кальвера, как действуют его бандиты, как они вооружены. Выяснил он и причину, по которой фермеры безропотно отдавали грабителям свой урожай. Несколько лет назад они попытались припрятать нажитое. Однажды Кальвера приказал вывести на площадь всех крестьян, с женами и детьми. Наугад выбрал одного из фермеров. Бандиты растянули бедолагу на земле и хлестали кнутами до тех пор, пока он не рассказал, где спрятано зерно. После этого Кальвера смилостивился и пристрелил фермера. С тех пор никто и не помышлял о тайниках или о сопротивлении.

То, что бандиты привыкли к повиновению, играло на руку Крису. Внезапность – хороший союзник, хотя и недолговечный.

– Куда ведут эти две улицы с площади? – спросил он. – За деревней есть еще дороги?

– Одна улица ведет на кладбище. Вторая в горы. Мы не ходим по второй дороге. За теми горами никогда не был ни один человек из нашей деревни.

– Я смотрю, у вас большое кладбище, – заметил Винн.

– Да, сеньор. Увы, сейчас под землей больше наших земляков, чем на этом свете. Наша деревня была когда-то большой и процветающей. Но болезни и голод сделали свое дело.

– Это заметно, – усмехнулся Винн. – Вымерли даже куры.

Крис смотрел на залитые испепеляющим солнцем стены домов и каменную кладбищенскую ограду. Площадь была пустой. На ней не было видно ни людей, ни кур, даже воробьи куда-то попрятались.

С немым вопросом во взгляде он повернулся к Рохасу, но и тот, скорее в гневе, чем в недоумении, озирался по сторонам.

– Что это такое? – Рохас искал глазами хоть одного живого человека. – Куда все подевались?

– Мда… – мрачно заключил немногословный О'Райли, подъезжая к Крису.

– Луис, Асунсьон! Эйсебио! Сотеро! Что с вами со всеми случилось? Какая лихорадка всех свалила? Разве так встречают гостей в нашей деревне, – наперебой заголосили Мигель и Хилларио. – А ну все выходите, а то мы сейчас здесь от стыда сгорим!

На их призывы отреагировал лишь одинокий старик, скрывавшийся под навесом дома Сотеро. Опираясь на трость, он поднялся со скамьи и подошел к всадникам.

– Не рви глотку, Хилларио. Так ты напутаешь своих земляков еще больше. Вы уехали втроем, а вернулись с целым отрядом. Кто знает, что это за люди? От незнакомцев можно ждать только худшего. Вот все и разбежались, как крысы по своим норам, и сидят там, скованные страхом, – старик повернулся к Крису: – После того, что здесь год назад устроили солдаты, которых направили к нам для защиты, их легко понять. Теперь они будут бояться даже чужой курицы, если она забредет в эту деревню.

Рохас быстро соскочил с коня и подбежал к Старику:

– То были солдаты, а это приличные джентльмены, которые сжалились над нами, которые сочувствуют нашему горю и главное – готовы нам помочь. Что они о нас теперь подумают?!

Старик отодвинул Рохаса и подошел ближе к гостям.

– Добро пожаловать. Вы, наверное, устали после дороги? – спросил Старик у спешившегося Криса, когда тот привязывал коня. – Не стоит на них обижаться. Это обыкновенные фермеры. Их на этом свете все пугает. Они боятся, что скоро начнется дождь, и боятся, что он не начнется. Лето для них слишком жаркое, а зима слишком холодная. Если вдруг не опоросилась свинья, то им становится страшно оттого, что теперь они будут голодать, а если свинья опоросилась, боятся, что будет голодать свинья.

– Не стоит извиняться, – ответил Крис, – нам вовсе не нужны цветы, подарки, торжественные речи и салют в честь освободителей.

– У нас завтра большой праздник – семьдесят лет с того дня, как дон Аугусто Алавес основал нашу деревню. С того момента у нас были и лучшие времена, когда-то мы процветали, – задумчиво произнес Старик. – Если бы зачинатели добрых дел заранее знали, что из этого выйдет через семьдесят лет… Как видите, живем мы небогато. Но все равно завтра будет пышное празднество. Вы увидите наших жителей в более привлекательном свете.

– Это было бы неплохо, – сказал Крис. – Нам надо будет поговорить с вашими людьми. Дело предстоит непростое, порознь нам не справиться. Каждый должен знать свое место, так что постарайтесь собрать народ.

Внезапно с колокольни послышался звон. Невидимый звонарь раскачивал дребезжащий, но достаточно громкий колокол. По его тревожному настойчивому зову из домов на площадь стали сбегаться люди в белых одеждах и с напуганными лицами. Одним из первых из лавки выбежал Сотеро:

– Что происходит? Пожар? Кто бьет в набат?

В проеме колокольной площадки появилась фигура Чико. Он стоял, гордо подпирая руками бока:

– Я бью!

Когда у ступеней старой церкви собрался народ, Чико прекратил трезвонить и быстро спустился вниз. Он встал на крыльце, с возвышения оглядывая собравшихся.

– Огромное вам спасибо, амигос, что так дружелюбно встречаете нас. Спасибо за то, что наконец-то показали нам свои прекрасные лица. Спасибо тебе, трусливый народ. Мы скакали целую вечность, что бы попасть в ваше захудалое королевство сонных мух! Мои друзья и я, мы готовы рисковать собственной жизнью, чтобы выручить вас!

Крестьяне как завороженные глядели на его стройную фигуру, на сапоги со шпорами, на блестящую серебряную отделку пояса, на грозное оружие, на шляпу с вышивкой и на его руки в кожаных перчатках. Перед ними стоял вождь-освободитель, посланный богами. Да, богами. Сейчас в их католических душах зашевелились старые языческие струны. Речь пылкого юноши звучала для них, как отголоски боевых барабанов ацтеков.

Винн, с трудом сдерживая улыбку, сквозь зубы сказал Крису:

– Дивный испанский, просто оживший Сервантес. Где он только наловчился?

– На ранчо, – сказал Гарри. – У его отца работало много мексиканцев. Вакерос хорошо учат молодняк.

Тем временем Чико продолжал свою пламенную речь, сопровождая ее энергичными жестами, как настоящий мексиканец:

– А что же вы? Да вы прячетесь от нас! Прячетесь. От нас. Однако, когда вам что-то угрожает, тут уже другое. Конечно! Вы же можете лишиться своего любимого урожая. И тогда вы сразу бежите к нам. Да? Что ж. Мы откликнулись на вашу просьбу о помощи. Теперь мы здесь. А вы что? Докажите нам, что за вас стоит драться, что мы не зря приехали в это захолустье. А теперь ступайте! Расходитесь по своим домам, идите на поля, целуйте своих коз, которых вы от нас попрятали. Идите! Когда надо будет драться, вы об этом узнаете. Я дам вам знать, и вы попрячетесь под кроватями. А теперь расходитесь, я вас не держу.

Потрясенные его красноречием и жестикуляцией, все молчали. Крис переглянулся с остальными и кивнул:

– Он принят. Теперь нас будет семеро.

– Нам как раз не хватало ковбоя-проповедника, – добавил Винн.

Рохас подвел к ним лавочника.

– Добрый день, сеньоры, – поклонился Сотеро. – Вы можете располагаться в любом доме. Все жители деревни почтут за честь дать вам приют.

– Нам бы не хотелось никого стеснять, – сказал Крис. – Есть у вас пустующие дома?

– Только один такой, дом Рафаэля, – сказал Сотеро. – Там сейчас никто не живет.

– Как же так? – удивился Рохас. – А где Амалия? Где ее девочки?

– Они уехали, – сказал Сотеро. – Тебе, Рохас, все расскажет жена, а я пока провожу сеньоров.

Дом Рафаэля стоял сразу за церковью, в двух шагах от площади, и это вполне устраивало Криса.

Дощатая дверь не имела ни замка, ни засова. Она легко отворилась, впуская новых жильцов. За ней, сразу у порога, стояла широкая деревянная кровать. На стене, бурой от всепроникающей пыли, сохранилось светлое пятно распятия. По всей видимости, это было супружеское ложе хозяина дома и его уехавшей вдовы. Дальше, за тростниковой перегородкой, находилась просторная комната. У окна стоял голый дощатый стол, напротив него – широкий лежак, на котором еще недавно спали шестеро дочерей убитого Рафаэля.

Вполне подходящее жилище для семерых неприхотливых мужчин, которые привыкли спать на голой земле под звездным небом.

Несмотря на зной, царивший за окнами, в доме легко дышалось. Толстые глинобитные стены сохраняли прохладу в самые жаркие дни. В холодные ночи в доме было тепло и уютно.

Крис подумал, что этот неказистый, но основательный домик гораздо удобнее, чем те гостиничные номера, в которых ему приходилось жить все эти годы. И вся эта деревня в горах, отрезанная от мира, с ее пересохшим фонтаном и полуразрушенной церквушкой, несмотря на свой запущенный вид, на самом деле вовсе не вымирает. По сравнению с тем пограничным городком, который они недавно оставили, деревня выглядела убого. Здесь не было высоких фасадов и вывесок, не было салунов, парикмахерских и аптек, и все же эта деревня будет жить вечно. За невзрачными стенами будут расти дети, и они будут строить новые глинобитные домики, и деревушка будет разрастаться и разрастаться. А в городе за высокими фасадами и размалеванными вывесками прячутся суета и одиночество. Тесные номера отеля дают временный приют постояльцам, гости приезжают и уезжают, а послезавтра, глядишь, они уедут все, и город зачахнет. Выгорят на солнце вывески, сгниет коновязь, обвалятся обветшавшие стены, и городок испарится, как лужа конской мочи на обочине. И только покосившиеся кресты на кладбище будут напоминать пассажирам пролетающих мимо поездов, что когда-то здесь жили люди – жили и умирали…

Нет, в этой деревне люди поселились основательно.

Винн прошелся по комнате, выглянул в окно.

– Хороший обзор, – заключил он. – А где второй выход?

– Смотри, тут второе окно, – сказал Гарри, – но оно закрыто досками. Может быть, там тайник?

О'Райли отодрал тонкую доску.

– Просто окно. Без стекла.

– Вот тебе и второй выход, – сказал Гарри.

– Все будем спать здесь? – спросил Ли, вешая шляпу на гвоздь и присаживаясь на лежак.

– Спать будем здесь, – сказал Крис. – Но не все. Один человек постоянно будет на площади. Точнее, на веранде, за столиком. Оттуда хорошо видно дорогу.

– Постоянно? – спросил О'Райли.

– Постоянно. Днем и ночью. По два часа каждый, – сказал Крис. – Все может начаться в любой момент.

Винн уселся на стол и положил рядом с собой шляпу.

– Предлагаю выставить наблюдателей на колокольню.

– Оттуда вся деревня видна как на ладони, – горячо поддержал его Чико. – Надо сделать там площадку для стрельбы. Поднести патроны и воду и постелить что-нибудь на полу…

– Не забудь захватить Библию, – остудил его порыв О'Райли. – Стрелять с колокольни может только смертник. Ты подумал, как ты уйдешь оттуда, если окружат?

– Подождите, не торопитесь, – вмешался Крис. – Мы все обдумаем, все разместим. Но для этого нам понадобятся люди. Поэтому давайте дождемся завтрашнего праздника. Надо, чтобы нас приняли в семью. Наемникам никто помогать не будет. А если Кальверу встретит единая семья, ему здесь нечего будет делать.