1
Жаклин схватила пудреницу Дюбретты, потерла зеркальце рукавом и поднесла к ее губам.
— Где этот чертов врач?!
— Виктор побежал за ним. — Сьюзен, хоть и побледневшая, отлично владела собой. Девушка опустилась на колени. — Ну как?
— Никак. — Отбросив зеркальце в сторону, Жаклин рванула ворот жакета Дюбретты и с силой надавила на грудь. — Без толку, — пробормотала она. — Сью... ты умеешь делать искусственное дыхание?
Девушка молча кивнула, придвинулась ближе и, склонившись, приникла губами к губам Дюбретты. Жаклин принялась массировать грудную клетку.
— ...четыре, пять... давай, Сью...
Им уже казалось, что эти движения они повторили тысячу раз, когда наконец вернулся Виктор в сопровождении высокого мужчины в очках и ярко-красной жилетке. Путь пришлось прокладывать сквозь перешептывающуюся толпу. Оглядев место действия, эскулап поскреб в затылке и спросил:
— Где больной?
Его замешательство было вполне понятно: мисс Валентайн лишилась чувств, вокруг нее суетились Макс и «граф», а Лори, заламывая руки, отчаянно рвалась к своему павшему идолу — Хэтти и Джеймсу стоило немалых трудов ее удержать.
— Здесь. — Жаклин встала. — По-моему, это сердце.
— Как обычно, — последовал сухой ответ.
Доктор поспешно поддернул брюки и опустился на колени. После короткого осмотра он произнес:
— Что ж, очевидно, вы правы, мадам. У нее было больное сердце?
— Какая теперь разница! — Оставив Лори на попечении Джеймса, Хэтти нависла над врачом. — Она умерла или нет?
— Умерла, — коротко бросил врач; поднявшись отряхнул пыль с брюк и, тронув Сьюзен за руку, уже мягче добавил: — Бесполезно, деточка. Мне очень жаль.
— Да она и знать не знала эту женщину! — вскричала Хэтти. — О чем ревет? Не пойму. Послушайте, доктор, необходимо убрать эту... это отсюда. У нас здесь как-никак праздник.
Осознав, что оказался под прицелом сотни любопытных взглядов, доктор невольно попятился.
— Я не кардиолог, — поспешно сообщил он. — Я дерматолог и не... Ничего не могу сделать. Да я ничего и не сделал — вы сами видели... Вы бы лучше сообщили... э-э... властям. Прошу прощения... — И торопливо растворился в толпе.
На смену ему явился один из служащих отеля, которого, как и Хэтти, больше всего волновало, как бы побыстрее очистить территорию от «беспорядка». Тело старательно завернули в простыню и вынесли через служебный вход. После чего Хэтти глубоко вздохнула и принялась размышлять, как быть дальше.
Мисс Валентайн, уже в сознании, но бледная и потрясенная, тяжело опиралась на руку Макса. Джеймс и Лори застыли в схватке — силы явно были равными. Сью, безутешно рыдая, нашла убежище в объятиях Джо-Виктора, на лице которого сквозь маску сдержанности невольно прорывалась радость. Сквозь брешь в увитой розами решетке Жаклин углядела отблеск медно-рыжего парика и принялась протискиваться к нему, но, едва Хэтти откашлялась, парик исчез.
— Итак, к делу! — объявила Хэтти. — Профессор... какого черта вы вытворяете? Я же велела вам убрать отсюда эту девицу.
Джеймс выкатил глаза, но ответить был не в силах. Хэтти продолжала:
— Виктор, оставьте в покое эту красотку и помогите Максу отвести мисс Валентайн в номер. А вы... — Она перевела взгляд на Жаклин, но та ее опередила:
— Я позвоню в полицию. Или, может, ее уже вызвали? — Она иронически оглядела служащего отеля. Тот мрачно кивнул:
— Да, мадам. Я об этом позабочусь.
— Но... — начала Хэтти.
— Придется, мадам. На сей счету нас четкие инструкции. В случае внезапной смерти...
— Но она умерла от сердечного приступа, — не сдавалась Хэтти. — Так сказал доктор.
— Это простая формальность... неприятная, но неизбежная... так полагается...
— Сукин с... — вырвалось у Хэтти, но, вмиг овладев собой, она вновь вошла в привычный образ: — Прямо не ведаю, что говорю. Я так расстроена, — пояснила она зрителям по ту сторону заборчика. — Валентайн, детка, пойдите прилягте. Тетя Хэтти придет к вам, как только все уладит.
Проворно перебравшись через хлипкую загородку, она засеменила к возвышению, где музыканты с похвальным усердием продолжали наяривать «Это любовь, любовь, любовь!». Макс увел Валентайн. Джо, нагло игнорируя генеральский приказ, заботливо проталкивал Сьюзен сквозь толпу. Лори, прервав поединок с Джеймсом, устремилась следом за Валери Валентайн. Тяжело дыша, Джеймс обессиленно опустился в кресло. А Жаклин с ужасом поймала себя на том, что проникновенно вторит квартету:
— "Когда сердце твое замирает в груди..."
Она умолкла. За решеткой из роз вновь показался знакомый парик, однако на сей раз не исчез, когда Жаклин приблизилась.
— Давно ты здесь?
— Я все видела. — Зубы Джин выбивали нервную дробь. — О боже, боже... Что же теперь будет?
— Откуда мне знать? На твоем месте я бы отсюда слиняла.
— Пойдем со мной. — Дрожащая рука протянулась к ней сквозь просвет в решетке.
— Не сейчас. Поговорим позже.
Душещипательная мелодия прервалась, и зазвучал воркующий голос тетушки Хэтти:
— Дорогие друзья. Мне ужасно не хотелось бы омрачать нашу радостную встречу...
Джин испарилась. Отряд официантов ворвался в пасторальный загон и рьяно принялся наводить порядок. Столик вновь поставили на ножки, непочатые бутылки вина выстроили аккуратной батареей, а грязные бокалы убрали. Один из официантов, опустившись на колени, вытирал разлившееся вино, другой сметал в мусорное ведро осколки. Должно быть, кто-то раздавил один или несколько бокалов — ведь Жаклин отчетливо помнила, как они подпрыгивали на резиновом полу, целые и невредимые.
Главное — поспешить. Нагнувшись, она подхватила блестящий осколок чуть ли не из-под веника — осторожно, чтобы не пролить те несколько капель жидкости, что сохранились в его изгибе. Затем подскочила к человеку, вытиравшему пол:
— Это я заберу с собой! — И выхватила у него тряпку.
Ошарашенный официант безмолвно повиновался.
Зажав под мышкой микроскопическую лиловую сумочку, Жаклин огляделась в поисках помощи. Поделом ей, надо было брать свою обычную торбу.
Все, кроме Джеймса, ушли. Жаклин решительно двинулась к нему, и профессор неохотно оторвался от созерцания распоротого шва на плече своего пиджака.
— Возьми-ка! — распорядилась она. — Да нет же! Вот это. Какой же ты бестолковый, Джеймс! Да что с тобой?
Джеймс, галстук которого сбился куда-то под ухо, а седая шевелюра напоминала раскуроченное воронье гнездо, был слишком зол, чтобы говорить, даже если бы Жаклин предоставила ему такую возможность.
— Возьми мою сумку, — велела она. — Вытащи у меня из-под локтя. Открой. Достань платок. Разверни его... Вот так.
От мощного аромата фиалковой туалетной воды, исходившего от платка, нос Джеймса задергался, как у кролика.
— Не стану спрашивать, что у тебя на уме, — буркнул он. — Даже не собираюсь.
Жаклин положила осколок хрусталя на платок, кружевные края которого были расшиты лиловыми цветочками. Заляпанная вином тряпка отправилась в полиэтиленовый мешок для мусора, реквизированный с тележки уборщиков.
— Спасибо, Джеймс.
— Я не намерен спрашивать, что ты задумала, — повторил он.
— А зачем спрашивать? Человек твоего недюжинного ума...
— Ты уже уходишь или соберешь еще немножко мусора?
— Джеймс, мы не можем уйти. Скоро сюда явится полиция.
— Полиция? О боже, только этого не хватало. Пошли.
К ним подскочил один из официантов с сумкой в руках:
— Простите, мадам, это ваше?
Невнятно поблагодарив, Жаклин перебросила сумку через плечо и продолжила:
— Нам не следует уходить. Полицейские захотят опросить свидетелей.
— Но все остальные ушли, — возразил Джеймс.
— Тем более. Мы должны исполнить свой долг.
— Черт, какая же ты противная, когда фарисействуешь! Так ты идешь со мной или нет?
— Нет.
Джеймс с достоинством удалился. Жаклин поправила сумку на плече — и тут вдруг ее осенило: это же сумка Дюбретты. Поспешно и — как она от души надеялась — незаметно Жаклин смешалась с толпой удалявшихся гостей, отыскала в уголке вестибюля свободный диванчик, присела и выпотрошила сумку.
Собрал ли официант все ее рассыпанное содержимое, Жаклин не знала, но полагала, что собрал: слишком уж долго он ползал по ковру. М-да, а барахла в сумке Дюбретты не меньше, чем в ее собственной. Внушительная куча пожитков была обильно посыпана табаком. Старательно отряхивая каждый предмет, Жаклин укладывала их обратно в сумку. Салфетки, расческа, губная помада, компакт-пудра, ключи, сигареты, спички, бумажник, кошелек с мелочью, письма и счета, чековая книжка, декоративный букет (смятый и увядший), тюбик зубной пасты...
— Хм, — вырвалось у Жаклин.
Вернув на место большую часть причиндалов, она отложила те несколько, что требовали более тщательного осмотра. В бумажнике нашлось с десяток купюр (пересчитать Жаклин не потрудилась), пачка кредитных карточек и черно-белый снимок симпатичной молодой девушки. Фотография явно старая: темные волосы девушки подстрижены «под пажа» — стрижка, модная в студенческие времена Жаклин. Любопытно, это Дюбретта в юности? Вроде бы разрез глаз и форма носа те же. Невольно вспомнив застывшее лицо Дюбретты, Жаклин поежилась и захлопнула бумажник.
Так, смотрим дальше... Полупустая аптечная склянка с маленькими желтыми таблетками; на этикетке — название, показания к применению и дозировка. Позаимствовав у Дюбретты ручку и клочок бумажки — чек из гастронома, Жаклин старательно списала все сведения с этикетки, после чего бросила пузырек в сумку.
Среди писем только одно было личным. Адресованное «Дюбретте» и отправленное на адрес газеты, где публиковалась ее колонка, оно начиналось словами: «Ахты поганая старая ищейка!»
Видать, кто-то из почитателей ее таланта. Письмо тоже полетело в сумку.
Остался только один предмет. Жаклин торопливо пролистала стенографический блокнот. Тот самый, в котором журналистка не раз строчила за последние несколько дней. Страниц восемнадцать-двадцать были испещрены скорописью — на взгляд Жаклин, совершенно непонятной.
Не без труда она запихнула блокнот в свой лиловый «конверт». Крохотная сумочка вся перекорежилась и встопорщилась, но тут уж ничего не поделать. Жаклин встала и стряхнула с юбки табачные крошки.
— Какая мерзость! — не выдержала близсидящая дама.
Жаклин глянула на засыпанный ковер.
— Точнее не скажешь! — охотно согласилась она и едва успела поймать слетавшие с носа очки. Вернув их на положенное место, она отправилась на поиски субъекта, из которого можно было бы вытянуть необходимые сведения.
Ноги привели ее к кабинету в служебной зоне отеля. Рассудив, что если постучит, то, скорей всего, нарвется на совет идти своей дорогой, она попросту повернула ручку двери и вошла.
На Жаклин уставились четыре пары глаз. Голова Дюбретты завалилась набок; глаза ее еще не остекленели и поблескивали, словно журналистка была рада видеть знакомую.
— Эй! — воскликнул один из троих мужчин.
— Какого черта!.. — начал второй.
Жаклин закрыла Дюбретте глаза и коротко бросила:
— Кто тут у вас главный?
Мужчина, который сказал «эй!», насупился и натянул простыню на лицо умершей. Второй тоже нахмурился и привстал. Третий продолжал сидеть как сидел, зажав двумя пальцами сигарету, дымок от которой плавно струился к потолку.
Одет он был опрятно и со вкусом, чуть ли не пижонски, хотя наметанный глаз Жаклин сразу определил, что костюмчик явно с распродажи. Темно-бордовый галстук гармонировал с полоской на носовом платке, торчащем из нагрудного кармана, и выставленными на обозрение носками. Высокий лоб обрамляла челка — отчасти седая, отчасти смоляная. Густые черные брови, абсолютно прямые, шли строго параллельно морщинам, прорезавшим чело. Элегантность и изящество облика портили лишь два неуместных штриха: белый шрам, пересекавший левую щеку от подбородка до уголка глаза, да пластиковая розочка в петлице.
— О'Брайен, — коротко представился он. — А вы кто такая, мадам?
Вместо ответа Жаклин скептически заметила:
— Мистер О'Брайен, розочка не вяжется с вашим ансамблем.
— Согласен, не очень стильно, — кивнул О'Брайен. — Она была приколота к рукаву Дюбретты. А где вы взяли ее сумку? — И добавил, скорчив гримасу, от которой уже на правой щеке залегла глубокая складка: — Она совершенно не вяжется с вашим ансамблем.
Жаклин опустилась на стул, который по чистой случайности освободил один из мужчин. Тот возмущенно выпучил глаза, но не успел и рта раскрыть, как О'Брайен распорядился:
— Вы свободны, Келли, Здесь больше нечего делать.
— Я тоже ухожу, — буркнул третий. — Пустая трата времени, а у меня его и без того в обрез. Хватило же у вас наглости вытащить меня сюда, чтоб я вам сообщил, мол, у вашей Дюбретты ходики свое оттикали.
Когда оба вышли, О'Брайен вперил холодные серые глаза в Жаклин, которая расположилась с видом человека, пришедшего надолго. Он протянул руку — и Жаклин отдала ему сумку.
— Благодарю. Откуда она у вас?
— Официант решил, что это моя.
— Вы родственница?
— Нет. Просто подумала, что следует сразу же принести сумку вам.
— Что вы и сделали. Честно говоря, не пойму, — задумчиво протянул О'Брайен, — почему вы все еще здесь.
— Разве вы не хотите ни о чем меня расспросить?
Очевидно, прорезанные складками щеки означали у О'Брайена улыбку. Жаклин улыбнулась в ответ.
— У нее в сумке лежат таблетки. Что-то вроде дигиталиса.
— Всем известно, что у Дюбретты было больное сердце.
— Значит, вы верите, что смерть была естественной?
— Я ни во что не верю, — грустно отозвался О'Брайен, — Ни в Санта-Клауса, ни в добрых фей, ни в справедливость, ни в истину. Когда получу медицинское заключение, у меня будет официальное мнение о том, как она умерла. А в данный момент я не знаю ничего, что противоречило бы моему неофициальному мнению о том, что с ней случился сердечный приступ. Вы можете предложить хотя бы один веский довод, почему я должен сидеть здесь и обсуждать все это с вами?
— Нет, — признала Жаклин.
— Да полноте! Придумайте же какую-нибудь причину. По сравнению с тем, что уготовано мне на остаток ночи, это просто освежающая передышка. Хотелось бы продлить ее.
Жаклин буркнула что-то себе под нос. О'Брайен склонил голову набок:
— Что вы сказали?
— Ничего.
— Мне послышалось что-то насчет моей мамы...
— Это все ваше больное воображение, — чопорно отозвалась Жаклин. Затем достала бумажник из разбухшей лиловой сумочки, стараясь, чтобы О'Брайен не заметил остального ее содержимого. Вынув из бумажника карточку, она протянула ее полицейскому: — Как вам такая причина?
Визитка слегка обтрепалась по краям, но ветхость лишь добавляла ей изящества. Надпись в золотой тисненой рамке была выведена готической вязью. Держа карточку в вытянутой руке, О'Брайен с легкостью перевел:
— "Держатель оного, миссис Жаклин Кирби, является почетным членом отряда карабинеров города Рима, в звании младшего лейтенанта". Заверено печатью и подписано Гвидо Ди Кавалло.
— Вы его знаете?
— Был как-то на одной полицейской конференции, где он выступал. Восходящая звезда.
— Верно.
— Почетный карабинер, значит, — протянул О'Брайен. — А еще пишете любовно-исторические романы?
Он смотрел не на бирку с именем, а на шляпу. Жаклин кокетливо поправила головной убор.
— Я библиотекарь. Из Колдуотер-колледжа, штат Небраска.
— Вашу мать! — О'Брайен вдруг расхохотался, но столь же резко оборвал себя. — Извините, миссис Кирби.
— Да ничего, и не такое слыхала, — кротко отозвалась Жаклин.
Не подозревая, чем вызвана эта обманчивая мягкость, О'Брайен продолжал:
— Вы занятная женщина, и я бы с удовольствием с вами пообщался, но, боюсь, мне пора. Вы, конечно, в курсе, что эта визитка дает вам право на вежливое «здрасте» от Департамента полиции Нью-Йорка, но не более того. — Он вернул ей карточку.
— Отлично знаю, — кивнула Жаклин. — Просто надеялась привлечь ваше внимание.
— Уже привлекли, — заверил ее О'Брайен. — Весьма сожалею, но дела вынуждают меня устремиться в ином направлении.
Жаклин смиренно склонила голову и встала, зажав под мышкой зеленый полиэтиленовый пакет для мусора. Смирение это тоже было дурным знаком; возможно, О'Брайен что-то заподозрил, ибо вдруг взялся за ручку двери.
— Миссис Кирби, вы что-то еще хотели мне сказать?
Жаклин невинно заморгала под кружевной вуалькой:
— Ничего, мистер О'Брайен! Ничегошеньки.
— Признаться, поначалу я принял вас за одну из этих писак, рвущихся к славе, — пояснил О'Брайен, сопротивляясь ее попыткам повернуть ручку. — Я и без самозваных сыщиков знаю, что Дюбретта не пользовалась всенародной любовью. Но если у вас есть какие-то важные улики, я с радостью выслушаю.
— Как только что-нибудь такое обнаружу, непременно сообщу!
О'Брайен наконец открыл дверь и Жаклин вышла, прижимая к себе мусорный мешок. В коридоре она обернулась и кокетливо помахала ему на прощание. В ответ О'Брайен вынул розу из петлицы и тоже помахал.
2
Жаклин ничуть не удивилась, когда в вестибюле своего отеля обнаружила Джеймса.
— Знаешь, я решил простить тебе твое возмутительное поведение, — объявил он.
— Твое великодушие бьет наповал. Извини, Джеймс, мне надо переодеться. Это платье вызывает у меня разлитие желчи.
— Я поднимусь с тобой.
— Нет.
— Значит, подожду здесь, — не отставал Джеймс, правда уже с меньшим энтузиазмом.
— Не стоит беспокоиться.
— Я заказал столик в «Ле Перигорд».
Жаклин заколебалась. Тогда Джеймс разыграл главный козырь:
— Платить буду я.
— Ну что ж...
* * *
Джеймс вынужден был признать, что только Жаклин могла войти в изысканный французский ресторан с зеленым мусорным пакетом в руках и в сиреневой шляпе диаметром в два с половиной фута, Она позволила уговорить себя оставить шляпу в гардеробе, но расстаться с мусорным мешком категорически отказалась. Выждав, пока она выберет самые дорогие блюда в меню, Джеймс небрежно указал на зеленый кошмар, поверх которого элегантно покоилась одна из лиловых туфелек Жаклин.
— Что ты задумала?
— Ты же сказал, что не будешь спрашивать.
— А ты сказала — и совершенно верно, между прочим, — что это и без того очевидно. Вообще-то я прекрасно знаю, что у тебя на уме, Играешь в сыщицу.
Глаза Жаклин блеснули точно зеленые рубины, озорно, дразняще; Джеймс находил этот взгляд очаровательным, когда он был адресован кому-нибудь другому.
— Милый Джеймс. Ты тоже хочешь поиграть.
— Я собирался предложить тебе воспользоваться моим солидным опытом... — Это прозвучало столь пафосно, что Джеймс не удержался и расплылся в своей знаменитой кривой усмешке. — Угадала. Я тоже хочу поиграть. Но черта с два стану изображать Ватсона при Шерлоке Холмсе, если ты на это рассчитываешь.
— Вообще-то я хотела спросить твоего совета...
— В кои-то веки... Ладно. Спрашивай. Я весь внимание.
Выуживая улиток из их убежищ, Жаклин кратко изложила ход событий вплоть до смерти Дюбретты.
— Понимаешь, Джеймс, атмосфера была буквально наэлектризована, пропитана ядом и страстями. Я и не подозревала, что писатели столь алчны и эгоистичны. Они ничуть не лучше профессоров и академиков.
— Безусловно. Только мы редко убиваем друг друга.
— Думаю, писатели тоже. Разумеется, я сбрасываю со счетов обычные словесные преувеличения вроде «Убила бы эту женщину», «Чтоб ей сдохнуть!» и так далее. Это лишь слова, у каждого из нас порой срывается с языка... Но в данном случае кое у кого были серьезные основания пожелать Дюбретте смерти. Уже несколько лет она охотилась за Хэтти Фостер — сама призналась сегодня вечером. А еще Дюбретта сказала, что раскопала сведения, которые уничтожат Хэтти или, по крайней мере, нанесут ей серьезный урон. Намеки эти были столь же тонкими, как талия тетушки Хэтти. И вдобавок Дюбретта прижимала к себе сумку, будто мешок с золотом. Я убеждена, что улики — в этом блокноте.
Она достала из вечерней сумочки блокнот и передала Джеймсу. Когда до него дошло, что это такое, робкий, законопослушный профессор вмиг превратился в сыщика-любителя.
— Ты украла это у Дюбретты? — пробормотал он. — Бог мой, Жаклин, не может быть!
— Ничего я не крала. Блокнот лежал в ее сумке. Официант отдал сумку мне по ошибке.
— Н-но... но... Ты должна передать записи полицейским!
Жаклин раздраженно сомкнула зубы на последнем из брюхоногих.
— Некий О'Брайен считает, что смерть Дюбретты была вызвана естественными причинами. Он едва снизошел до меня, Джеймс! Почти что шлепнул по заднице и посоветовал топать домой и засесть за вязание!
— Неужели? Ну, тогда понятно... Но послушай, Жаклин, ведь не исключено, что он прав. Сейчас ты рассуждала о мотивах, и оба мы знаем, что это самая уязвимая часть дела. А как насчет способа преступления и... гм... возможности?
Он был так доволен собой, что у Жаклин не хватило духу насмешничать.
— А что с ними такое, Джеймс?
— Я был настолько занят борьбой с этой юной психопаткой, что не уследил за развитием событий. Но если Дюбретта была убита, то не иначе как с помощью яда, который ей подбросили в бокал с вином. А вино... Что это ты так на меня смотришь?
— Совершенно согласна с твоим первым выводом, но вот второй... не слишком ли огульный? Мы ведь не знаем, что еще она ела и пила за вечер, Некоторые яды действуют не сразу.
На Джеймса ее логика особого впечатления не произвела.
— Если ты сомневаешься, что вино было отравлено, зачем тогда прихватила образцы?
— Я же не сказала, что вино не было отравлено. Сказала только, что это не единственная возможность. Само собой, надлежащее расследование смерти Дюбретты не обойдется без анализа остатков вина. Жаль, что мне не удалось сграбастать все грязные бокалы; официант уже убрал их, когда я собралась с мозгами, а мне как-то не хватило смелости броситься следом за ним и выхватить поднос из рук. Однако, — уже веселее продолжала Жаклин, — важнее всего разбитый бокал. Ведь вся компания держала бокалы в руках, когда перевернулся столик, значит, разбитый бокал наверняка Дюбреттин. Все прочие, что упали вместе со столом, были без вина. Более того, бокал Дюбретты не разбился, когда упал. Помню еще, как он подпрыгивал...
— Видимо, кто-то нарочно его раздавил! — воскликнул Джеймс.
— Возможно. А вино, которое вытирал с пола официант, пролилось из бутылки. Надо и его тоже проверить.
— У меня есть знакомый химик в здешнем университете, — с готовностью вызвался Джеймс.
Жаклин уже хотела сказать: «У меня тоже», но вовремя спохватилась. Учитывая некоторые подробности ее прошлого, было бы слегка неловко, окажись ее и Джеймсов химик одним и тем же лицом. И потом, Джеймсу будет приятно, если она доверит ему эту работу. Пускай воображает, будто они равноправные партнеры в расследовании.
Убрав ногу с мусорного пакета, она пододвинула его Джеймсу и попросила:
— Постарайся уговорить его, чтоб завтра же все проверил.
— Постараюсь. Но знаешь, Жаклин, по-моему, другие возможности подсунуть яд и обсуждать нечего. Вечеринка началась в пять — стало быть, вряд ли Дюбретта поужинала перед приходом, а если бы ей что подмешали за обедом, это давно бы уже подействовало.
Жаклин понимала, что Джеймс просто не в силах расстаться со своей теорией, а также с захватывающей и леденящей душу мыслью, что на его глазах свершилось убийство, и посему не стала больше возражать. К тому же что толку обсуждать другие гипотезы — вполне возможно, половина жителей Нью-Йорка была бы не прочь избавиться от Дюбретты Дюберстайн, и немало из них могли проделать это минувшим днем. По сути, не о чем было говорить, не имея результатов химических исследований, но эта мысль ни Жаклин, ни Джеймсу даже в голову не пришла.
— Вопрос не в способе, а в возможности, — рассуждала Жаклин. — Как яд попал в бокал Дюбретты?
После довольно ожесточенного спора им удалось достичь согласия по нескольким пунктам. В первой бутылке вина оставалось лишь на один бокал. Вторая бутылка была закупорена и запечатана — оба наблюдали, как Макс ее открывал. Могло ли постороннее вещество оказаться в бутылке уже после того, как вынули пробку? Маловероятно, практически невозможно. К тому же неразумно — зачем отравлять целую бутылку, если, конечно, злодей не планировал массовое смертоубийство.
А разошлись они во мнениях по поводу дальнейшего перемещения бокалов с вином. Джеймс настаивал, что кто-то — кто именно, он не мог вспомнить — забрал бокал, который Макс отставил в сторону, заявив, что там сильный осадок. Жаклин была совершенно уверена, что к этому бокалу никто не прикасался. Да что там — даже насчет своих собственных бокалов они не пришли к единому мнению! Джеймс утверждал, что передал Жаклин бокал, который вручил ему Макс. Она же отчетливо помнила, что свой бокал получила от самого Макса. Валери Валентайн сама выбрала бокал, очевидно первый попавшийся, затем его отняла тетушка Хэтти, а Королеве Любви напиток вручила Лори, в свою очередь получив его от Хэтти. Лори дотрагивалась не только до первого, с осадком, бокала, но и до нескольких других. Бокалы, что наполнил Макс, во время истерического припадка Лори стояли на столе, и любой мог незаметно сыпануть яд в какой угодно. Единственное, на чем сошлись оба сыщика-любителя, — это что ни один из них не имел ни малейшего представления, как к Дюбретте попал ее бокал.
— У меня всегда вызывали недоверие детективные романы, в которых каждый из гостей точно знает, кто сжимал стакан в руке, а кто отвернулся в тот или иной момент, — проворчал Джеймс. — Так или иначе, ясно, что убийца вполне мог подсыпать Дюбретте яду. А теперь давай-ка составим список подозреваемых.
Возглавляла список, безусловно, тетушка Хэтти. Именно ей угрожала Дюбретта разоблачениями — какими бы они ни были, — и именно Хэтти развела суету вокруг абсолютно прозаической процедуры. Спровоцировав свару между Валентайн и Лори, она отвлекла всеобщее внимание, а тем временем могла заняться бокалом Дюбретты.
— И вдобавок она готовит отвратительный чай, — заметила Жаклин.
Джеймса не обмануло ее показное легкомыслие, но в чем тут дело, он пока не понимал. Не желая подводить Джин, Жаклин не стала распространяться об отношениях между тетушкой Хэтти и писателями. Лишь вскользь упомянула о слухах: мол, Хэтти держит своих подопечных на голодном пайке — в финансовом смысле. Джеймс вопросительно глянул на Жаклин, пожал плечами и перешел к следующему кандидату в убийцы.
Лично у него наибольшие подозрения вызывала Лори. Жаклин согласилась, что особа крайне неуравновешенна и враждебно относилась к Дюбретте — собственно говоря, угрожала ей, — но при этом умолчала, что, на ее взгляд, пристрастное отношение Джеймса к Лори было отчасти вызвано личной неприязнью.
Они сошлись на том, что наилучшей возможностью подбросить яд в бокал располагал Макс. Именно он откупоривал бутылку и разливал вино. Если Дюбретта раскопала какие-то скандальные сведения о Валери Валентайн, то у импресарио звезды были самые веские причины заткнуть репортерше рот.
Затем настал черед мисс Валентайн — ее имя произнесла Жаклин. Джеймс тотчас отмахнулся, заявив, что тут и обсуждать нечего.
— Но у нее тот же мотив, что и у Макса, — возразила Жаклин.
— Чушь!
Последними на очереди оказались Джо-Виктор и Сьюзен. Джеймс заявил, что Виктор темная лошадка, но отказался пояснить свою мысль. Сьюзен же, на его взгляд, явно ни при чем. Жаклин скрупулезно занесла обоих в свой список.
— Ну вот и все кандидаты, — заключил Джеймс, знаком попросив официанта подлить ему кофе. — Давай теперь поговорим о мотиве.
Кое о ком Джеймс не знал, и Жаклин сочла за благо промолчать. Правда, всерьез подозревать Джин было трудно. Хотя... бреши в увитой розами декоративной решетке были достаточно широки, чтобы просунуть руку и украдкой подбросить в бокал яд.... Но даже если Джин сумела бы подсыпать яд в открытую бутылку — или даже в один из бокалов, — как бы она позаботилась, чтобы отрава попала к нужному человеку? Тем не менее Жаклин занесла в свой список и Джин. Что-то было явно не так в книжно-романтическом бизнесе, и, пока она не выяснит, что за секреты таятся в сердцах Ви-Ви и Виктора фон Дамма, нельзя сбрасывать подругу со счетов. И необходимо поскорее с ней поговорить.
— Счет, пожалуйста, — попросила она официанта и повернулась к Джеймсу: — Мотив в этом блокноте. Прямо сейчас им и займусь.
Заметно помрачневший Джеймс взял чек, скромно притулившийся с краю стола, и на миг лицо его исказилось от испуга. Судорожно сглотнув, он протянул официанту кредитную карточку и вновь погрузился в печаль.
— С каких это пор ты заделалась шифровальщиком?
— По-моему, это называется «дешифровщик». А ты с каких?
Однако Жаклин приняла предложение Джеймса не брать такси, а прогуляться, Ночь выдалась чудесная — для Манхэттена. Время от времени легкий ветерок врывался в улицы-каньоны, а над Рокфеллеровским центром низко нависла полная луна. Жаклин намеревалась позвонить Джин, как только придет, — того требовала совесть, а также детективная лихорадка. Однако вместе с ключом портье вручил ей записку, и Жаклин поняла, что обязательства перед Джин придется опять отложить.
Проиграв сражение со шляпой, Джеймс положил подбородок на плечо Жаклин, пытаясь прочесть записку. Она услужливо приподняла листок.
— Валентайн хочет со мной встретиться.
— Пойдешь?
— Вообще-то уже поздно...
— Не так уж. Слишком много всего случилось, поэтому и кажется позднее, чем на самом деле. И потом, она пишет: «Сколько бы времени ни было».
— Я умею читать. — Жаклин повела плечом, сбрасывая подбородок Джеймса.
— Полагаю, нам следует пойти.
— Нам? — Она резко обернулась. Джеймс едва успел увернуться от клюва одноглазого какаду.
— Мы же равноправные партнеры, разве нет?
— Ага, только к мисс Валентайн ты намылился вовсе не потому. Красавица Валери не для тебя, Джеймс. Она далекая, мерцающая звезда, до которой простым смертным не дотянуться.
Распознав завуалированное согласие, Джеймс взял Жаклин под руку и устремился к вращающимся дверям.
— Это из Суинберна? Или ранний Китс?
— Это Кирби. Нарабатываю багаж романтических клише. — Она не стала пояснять зачем, а Джеймс благоразумно не спросил.
3
Жаклин едва дотронулась до звонка, как дверь люкса Хэтти распахнулась. При виде гостьи усталые карие глаза Макса оживились.
— Очень любезно с вашей стороны было прийти, миссис Кирби. Валентайн в отчаянии. Вбила себе в голову, что...
— Это она? Макс, это миссис Кирби?! — Мисс Валентайн бросилась навстречу гостям. Ее воздушные одежды опали, как дохлые мотыльки, когда Макс остановил ее и предостерегающе обнял.
— Вэл, милая, дай же миссис Кирби отдышаться. Почему бы нам не присесть?
Войдя в гостиную люкса, Жаклин испытала неуютное ощущение «дежа вю». Махровые розы на портьерах и мебельных чехлах невольно вызывали в памяти пластиковые цветочки «садика», да и лица перед ней были все те же. Валери Валентайн и Макс, тетушка Хэтти и Виктор фон Дамм, «граф», напоминавший восковую фигуру, сбежавшую из музея мадам Тюссо, и Джин, жалко сгорбившаяся в кресле. Не хватало только чокнутой Лори и Сьюзен. Очевидно, Хэтти затянула лассо и вернула Джо-Виктора в стойло.
Первой заговорила тетушка Хэтти. Приторная сладость ее голоса пробудила в Жаклин самые мрачные предчувствия.
— Деточка, я буду так благодарна, если вы нам поможете. Почему же не сказали, что вы известная сыщица?
Жаклин откашлялась и вежливо поинтересовалась:
— А кто вам сообщил?
Сгорбленная фигура Валери Вандербилт дернулась. Хэтти мельком глянула на нее и заворковала:
— Ну что вы, деточка, все и так это знают! Так вот, миссис Кирби, вы обязательно должны нам помочь. Этот полицейский может появиться с минуты на минуту...
— О'Брайен?
— Кажется, его так зовут. Он вот-вот придет, а наша милочка мисс Валентайн вбила себе в голову нелепую идею, будто...
— Это не идея, а правда! — Точно облако, окутанное розоватой предрассветной дымкой, Валери Валентайн сбросила руки Макса и шагнула к Жаклин. — Миссис Кирби, вы должны мне помочь! Кто-то пытается меня убить!
* * *
4
Жаклин взяла дрожащие руки девушки в свои.
— Присядьте, — тихо велела она. — Вот сюда, на софу. Что вы такое говорите, мисс Валентайн? Ведь умерла Дюбретта.
— Это была ошибка. — Вцепившись в руки Жаклин, Валери с усилием выдохнула: — Яд предназначался мне.
— Яд? — Брови Жаклин исчезли под кружевной каймой шляпы. — Но, мисс Валентайн, Дюбретта умерла от сердечного приступа. Во всяком случае, так считает полиция. Зачем кому-то желать вам зла?
Прежде чем девушка успела ответить, Хэтти громко вскричала:
— Ну уж это, милочка, глупый вопрос, вы уж меня извините! Такая девушка, как Валентайн, наживает врагов только самим фактом своего существования. Все остальные писатели прямо-таки зеленеют от зависти, а сотни мужчин...
— Все остальные писатели? — повторила мисс Вандербилт.
— О, вас я не имела в виду, Ви-Ви! — С неторопливостью, граничащей с оскорблением, Хэтти смерила взглядом Джин. — Вы хорошо пишете, но до Вэл вам далеко, сами знаете.
— Прошу прощения... — Джеймс почувствовал себя забытым. Он вгляделся в Джин. — Мы с вами раньше не встречались? О, конечно же, вы доктор Джин Фраскатти. Мы виделись два года назад в Лос-Анджелесе, на конференции Ассоциации по изучению современного языка. Я еще подумал, что ваша работа о Ричарде Втором была... Доктор Фраскатти?
Он поспешил поддержать Джин, которая качнулась, прижав ладонь ко лбу.
— Слишком поздно! — истерически пискнула она. — Жребий брошен, бой проигран... Где же кубок? Там еще осталось немного яда...
Усаживая ее в кресло, Джеймс сочувственно потряс головой.
— Не стоит так переживать. Был тяжелый день, все устали, но... Ви-Ви? Кажется, миссис Фостер назвала вас Ви-Ви? Не вы ли автор «Раба страсти»?
Джин била дрожь, она не сводила с Джеймса взгляда, полного отчаяния.
— Великолепно! — воскликнул тот. — До чего же умная женщина! Готов поспорить, в нашей нищей профессии вы единственная кредитоспособная фигура!
— Великолепно? — тупо повторила Джин. — Великолепно? Я умная?
— Скольким из нас хватило соображения повысить свои жалкие доходы, воспользовавшись незаслуженно забытыми литературными шедеврами? — Примостившись на подлокотнике кресла Джин, Джеймс расцвел в обаятельнейшей улыбке. Бледные щеки Джин вновь порозовели, она смотрела на Джеймса с робким обожанием.
Отметив, что этот сектор взят под контроль, Жаклин вновь повернулась к Валери Валентайн:
— Конечно, многие завидуют вашей красоте и успеху, но люди не убивают друг друга из зависти.
— Нормальные — не убивают, — едва слышно отозвалась Валентайн.
— Ах, Лори! — Хэтти театрально хлопнула себя по лбу. — Как насчет Лори?
— А что насчет Лори? — не поняла Жаклин.
— Разумеется, мне жаль бедное создание, но все мы знаем, что с головой у нее непорядок. Ах, как я себя ругаю! — разливалась Хэтти. — Да-да, это я виновата! Должна была предвидеть...
— Не говорите глупости, Хэтти, — оборвала ее Валентайн. — Девчонку эту я не выношу — меня от нее просто воротит, — но она ни за что не причинила бы мне вреда. Она же меня обожает.
— От любви до ненависти один шаг... — невнятно пробурчала Хэтти. — Впрочем, я не утверждаю, что это обязательно Лори. А как насчет той девушки — учительницы...
— Что за бред! Чушь несете, и сами это знаете! — Джо-Виктор шагнул к Хэтти, и его накидка взметнулась черным крылом. Хэтти и ухом не повела, даже когда Виктор потряс перед ее носом кулаком.
— Конечно, мне очень неприятно думать, что это могла быть милая крошка Сью. Но, Виктор, ведь ты так нехорошо с ней поступил, правда? Поухаживал, а потом бросил... Она же знает о твоих чувствах к мисс Валентайн.
Ужас и недоумение смешались на лице Виктора фон Дамма, вмиг превратив его обратно в Джо Кирби.
— Я... Вэл... с каких это пор мы... Я не... она никогда...
— Бога ради, Хэтти, думайте, что говорите! — возмутился Макс. — Плетете какую-то ерунду! Конечно, все мы сегодня говорим глупости — и немудрено, после всего случившегося. Уверен, что утром все предстанет совсем в ином свете.
— Но этот полисмен направляется сюда, — не сдавалась Хэтти. — Миссис Кирби, вы мне нужны... Я хочу, чтобы вы...
В дверь позвонили.
— Не нужна я вам, — отозвалась Жаклин. — Не знаю вообще, какого черта вам нужно. Может, адвокат?
— Боже упаси! — Раздув ноздри, Хэтти шумно выдохнула. — Зачем мне адвокат? Я намерена просить полицию защитить бедняжку Валентайн. — С этими словами она засеменила к двери.
Жаклин не составило особого труда раскусить неожиданную перемену в отношении Хэтти к смерти Дюбретты, да и к самой Жаклин, кстати, тоже. Забрезжила хорошая реклама, и Хэтти тотчас почуяла радужные перспективы. Жаклин живо представила заголовки: «Королеве Любви угрожают. Кто пытался убить Валери Валентайн? За дело взялась известная частная сыщица...» И рядом фотография миссис Кирби, лукаво улыбающейся из-под полей сиреневой шляпы.
Жаклин ничего не имела против того, чтобы появиться в газетах, но будь она проклята, если позволит Хэтти манипулировать собой. Одно дело — выставлять себя дурой, намеренно и с удовольствием, но совсем другое — когда дуру из тебя делает кто-то другой.
Не успела она решить, как быть, а к ним уже присоединился О'Брайен. И первым делом пристально уставился на нее.
— Ого, да это, кажется, миссис Кирби! Рад снова вас видеть, мэм. Мое почтение, мисс Валентайн... мистер фон Дамм... мисс Вандербилт... ваша милость... — Плохо скрываемое веселье в голосе прорвалось наружу, когда он обратился к «графу», который был непроницаем как всегда. О'Брайен повернулся к Джеймсу: — Мистер?..
Тот вытянулся во весь рост.
— Профессор Джеймс Уиттиер. Заведую кафедрой английского языка и литературы в Колдуотер-колледже.
— Понятно. — О'Брайен задержал взгляд на мусорном мешке, который Джеймс держал под мышкой. — Сожалею, что вынужден потревожить вас в такое время, миссис Фостер. Но у меня небольшая проблема, которую надеюсь разрешить с вашей помощью.
— Слава богу, что вы здесь, инспектор! — Хэтти мертвой хваткой вцепилась в его руку.
— Лейтенант, — скорбно поправил О'Брайен.
— Какая разница? Вы офицер полиции, и ваш долг — защищать нас, невинных граждан. Взгляните на бедное дитя... — «Бедным дитем» была мисс Вален-тайн, которая вздрогнула, когда Хэтти ткнула в нее пальцем. — Инспектор, вы должны защитить ее от злодея, который пытался убить нашу малышку. Он непременно попытается еще раз, и тогда...
— Минуточку, мэм, — перебил ее О'Брайен. — Я впервые слышу о покушении на жизнь мисс Валентайн. Когда это случилось?
— Ну как же, сегодня вечером, конечно! Бедная Дюбретта погибла по ошибке. На самом деле яд предназначался мисс Валентайн.
О'Брайен посмотрел на Жаклин. Та покачала головой:
— Я тут ни при чем, О'Брайен. Разве я упоминала о яде?
— Но это и так было ясно из...
— Единственное, что я сделала, — перебила Жаклин, повысив голос, — это спросила, согласны ли вы, что Дюбретта умерла своей смертью. А все прочее — домыслы мисс Валентайн.
О'Брайен перевел взгляд на героиню драмы. Хотя лицо его оставалось непроницаемым как скала, красота девушки возымела свое действие: тон лейтенанта заметно смягчился.
— Расскажите, в чем дело, мисс Валентайн.
Как и многие писатели, Королева Любви не отличалась хорошо подвешенным языком.
— Ну... э-э... там вышла путаница с бокалами. Я должна была взять один, потом взяла другой, а в конце концов мне не достался ни тот ни этот. А Дюбретта взяла тот, который предназначался мне.
О'Брайен заморгал:
— Нельзя ли еще раз и с самого начала, мисс?
На лице Валентайн застыл испуг. Она изложила ситуацию как могла и явно не в силах была ничего разъяснить. На помощь ей пришел Макс:
— Суть в том, лейтенант, что никто не знает наверняка, кому какой бокал достался.
— А вас я и не заметил! — огорчился О'Брайен. — Вы кто?
Макс улыбнулся:
— Меня многие не замечают, лейтенант, — не бросаюсь в глаза. Я Макс Холленстайн, импресарио мисс Валентайн. Вино по бокалам разливал я и, пожалуй, знаю не больше остальных — то есть совсем немного. — После чего поведал О'Брайену, как все случилось, тактично умолчав о настояниях тетушки Хэтти, чтобы Лори позволили вручить бокал Валери Валентайн, и подытожил: — Честно говоря, не представляю, как бы кому-то удалось схимичить с конкретным бокалом, если вас именно это интересует, Их передавали туда-сюда, точно обделавшихся младенцев.
— Но она взяла мой бокал, — настаивала Валентайн. — Тот, что Хэтти вырвала у меня. Хэтти поставила его на стол, а Дюбретта взяла. Выпила не больше половины — и упала.
Скрытый смысл этого страстного и весьма оригинального заявления ускользнул от Хэтти — на вопросительный взгляд О'Брайена она ответила недоуменной гримасой.
— Что ж, мисс Валентайн, — О'Брайен вздохнул. — Заключение коронера я еще не получил, но, похоже, у Дюбретты случился сердечный приступ. Это должно вас успокоить. Если, конечно, у вас нет врага.
— И не один, а целых сто! — воскликнула Хэтти. И развила эту тему, более или менее в тех же выражениях, что и несколько минут назад. Но когда О'Брайен спросил, нельзя ли, мол, поконкретнее, Хэтти выпучила глаза, картинно смешалась и наконец изрекла:
— Прежде всего, ее ненавидела Дюбретта.
— Хотите сказать, что она подорвалась на своей же мине? — О'Брайен скривился. — Только не Дюбретта. Она была слишком умна, чтобы совершить такую глупую ошибку. Дело в том, мисс Валентайн, — и вы все, господа, — нет никаких оснований считать, что было совершено убийство, Кому-либо из вас известны сведения, противоречащие этому заявлению?
Все молчали.
— Ну же! — подбадривал О'Брайен. — Может, письма с угрозами или... Слушаю, миссис Кирби!
— Возможно, это не имеет отношения к делу... — начала Жаклин.
Вместо того чтобы ухватиться за столь интригующее замечание, О'Брайен с готовностью согласился:
— Возможно. Итак, дамы и господа, оставляю вас с миром. Ах да... чуть не забыл, зачем пришел. Куда-то подевалась одна штуковина, принадлежавшая Дюбретте. Никто не видел сегодня вечером ее блокнота?
Лица присутствующих выражали недоумение. О'Брайен уточнил:
— Она всегда носила с собой стенографический блокнот. В красной обложке. Говорила, что яркий цвет облегчает его поиски.
— Верно, — кивнула Жаклин. — Она и вчера что-то писала во время лекции.
Воцарилось напряженное молчание. Наконец Джо-Виктор робко предположил:
— Может, он у нее в сумке? Помню, она прижимала ее к себе обеими руками, словно боялась, как бы не украли.
— Точно, — присоединился Макс. — Вы нашли ее сумку, лейтенант?
— Нашли. Но блокнота там не было.
— Но это значит... — Хэтти осеклась.
— Да-да, миссис Фостер?
— Странно. Может, она не брала его сегодня с собой?
— Блокнот был неотъемлемой частью Дюбретты, — возразил О'Брайен. — С таким же успехом она бы вышла из дома без одежды.
— Господи, да кому какое дело до дурацкой тетрадки? — фыркнула Хэтти. — Лейтенант, я требую приставить охрану к бедняжке Валентайн.
— Если бы я счел, что она нуждается в охране, то приставил бы, — отрезал лейтенант. — Больше никто ничего не желает сказать насчет блокнота Дюбретты? Что ж, ладно. Миссис Кирби, я бы хотел перекинуться с вами словечком. Наедине.
Все взгляды устремились на Жаклин. Джеймс шагнул вперед.
— На что вы намекаете, лейтенант? Если вам надо поговорить с миссис Кирби, я настаиваю на своем присутствии.
— Не глупи, Джеймс. — Жаклин встала, крепко зажав под мышкой сумочку-конверт. — Мы с лейтенантом сегодня уже разговаривали; наверняка он хочет что-то уточнить.
Она пригвоздила Джеймса ледяным взглядом. Джин робко коснулась его руки:
— Профессор Уиттиер, прошу вас, не уходите.
Сделать выбор между двумя дамами, одна из которых явно не жаждала его общества, а вторая умоляла остаться, Джеймсу было нетрудно.
— Но, миссис Кирби... — начала Валентайн.
— Не волнуйтесь, дорогая, — успокоила ее Жаклин. — Вам ничего не грозит. Я займусь этим делом.
О'Брайен придержал дверь, и она величественно выплыла в коридор.
— Каким делом? — спросил он, и складки на его впалых щеках обозначились резче.
— Если нет никакого дела, с чего это вам так не терпится отыскать блокнот Дюбретты?
— Полагаете, что лучший способ обороны — наступление? Почему бы вам не отдать мне блокнот, миссис Кирби?
Они вошли в лифт.
— Откуда такая уверенность, будто он у меня? Дурацкий у нас с вами разговор получается, — съязвила Жаклин. — Пять вопросов подряд и ни одного ответа.
— Два из пяти задали вы. Ладно, дам вам один ответ. Чемоданище Дюбретты кто-то обыскал. Она была заядлой курильщицей и никогда не носила портсигар, так что дно ее сумки и все содержимое должны быть засыпаны табаком. А оказалось — ничего подобного.
— Отлично! — восхитилась Жаклин. — Но в вашей логике есть несколько изъянов.
— Не пытайтесь навесить это на официанта, — предостерег О'Брайен. — Там было больше сотни наличными. Уважающий себя вор не оставил бы такую сумму.
— Она могла сама почистить сумку. Перед тем как идти на вечер. И это все, что вас терзало, О'Брайен?
— Вообще-то я собирался просить вас о любезности. Если вы не слишком устали, мне хотелось бы кое с кем вас познакомить.
— Хорошо.
— Это недалеко отсюда и не займет... Вы сказали «хорошо»?
— Да.
— Без вопросов, уверток и встревоженных охов-вздохов?
— Но я вовсе не встревожена. И надеюсь, вы сами скажете с кем, когда сочтете нужным.
— Вы несносны!
— Мне это уже говорили.
На машине О'Брайена не было никаких опознавательных знаков, но место парковки — строго под табличкой «Стоянка запрещена» — выдавало официальный статус владельца авто. Когда они выехали на шоссе, лейтенант сказал:
— Я везу вас к сестре Дюбретты. Она хочет поговорить с человеком, который последним видел ее сестру живой.
— Признаться, вы меня удивили. Много всего знаете — а с виду не скажешь.
— Я тут поболтал кое с кем из свидетелей. Обычная практика, миссис Кирби, рутина. — О'Брайен свернул на Пятьдесят четвертую улицу — тотчас раздался визг тормозов и брань водителя машины, с которой он едва не столкнулся. — Не могли бы вы снять шляпу, миссис Кирби? — с трудом сдерживаясь, попросил лейтенант. — Ни черта не вижу справа.
— Простите. — Жаклин потянулась к шляпе.
О'Брайен с тревогой покосился на парочку длинных стальных булавок, которые она из нее извлекла.
— Уберите их подальше, ладно?
Воткнув булавки в шляпу, Жаклин бросила ее на заднее сиденье. О'Брайен инстинктивно пригнулся.
— А вы, часом, не сунули эти смертоносные штучки Дюбретте в трахею?
Жаклин ответила презрительным молчанием.
Улицы кишмя кишели любителями вечерних пробежек и собачниками. Жаклин всегда дивилась, почему жители Нью-Йорка, которые платят за квадратный фут жизненного пространства чуть ли не больше всех в мире, отдают предпочтение крупным породам — ретриверам, доберманам, сенбернарам. Мимо прошла пожилая пара, ведущая на поводке одинаковых ирландских волкодавов; хотя еще вопрос — кто кого вел...
Вскоре О'Брайен остановил машину у многоквартирного дома, возведенного во времена, когда архитекторы могли позволить себе пофантазировать. Кирпичный фасад, башенки и зубчатые стены с бойницами в стиле Тюдоров — настоящие средневековые укрепления. На звонок ответил привратник, который подозрительно вглядывался в полицейского, пока тот не показал удостоверение.
В квартиру Дюбретты их впустила полная седая женщина. Она попыталась улыбнуться, но губы ее дрожали, а глаза были заплаканы.
— Извините, что так поздно, Энни, — сказал О'Брайен.
— Ночь и день для нас на одно лицо, Патрик. Уж вы-то должны знать.
— Как она? — негромко спросил О'Брайен.
Женщина скорбно покачала головой:
— Впервые я благодарна господу за то, что она такая, какая есть. К счастью, она не... Тсс.
— Кто это, Энни? — раздался веселый молодой голосок из комнаты в конце коридора. А в следующий миг в дверях возникла хозяйка.
Лицо ее Жаклин видела на фотографии из бумажника Дюбретты, но с трудом узнала — настолько черты женщины заплыли жиром. При росте не больше пяти футов сестра Дюбретты была устрашающе толста. Однако кожа ее была свежей и гладкой, а улыбка, которой она приветствовала их, лучилась радостью.
Нагнувшись, О'Брайен поцеловал ее в щеку.
— Это та дама, о которой я тебе рассказывал. Миссис Кирби, познакомьтесь с Пруденс, сестрой Дюбретты.
— Проходите в гостиную, миссис Кирби. Хотите кофе или еще что-нибудь?
— Нет, спасибо.
Вслед за ней Жаклин прошла в милую, хотя и обшарпанную комнату. Она служила одновременно кабинетом и гостиной — вдоль стен высились Книжные шкафы, и бок о бок стояли два письменных стола.
— Присаживайтесь, пожалуйста, миссис Кирби, — предложила Пруденс.
— Зовите меня Жаклин. Я познакомилась с вашей сестрой всего несколько дней назад, но она вызывала у меня большую симпатию и восхищение. Я очень, очень вам сочувствую.
Пруденс опустилась на софу — свое излюбленное место, судя по продавленным подушкам. Слезы застилали ей глаза.
— Вы пытались помочь ей. Я хотела поблагодарить вас и спросить, она... она...
— Все случилось внезапно, — мягко сказала Жаклин. — Она не почувствовала боли, только... только мимолетное удивление.
— Еще бы не удивиться! — пробормотала Пруденс. — Дюбби не верила, что с ней может что-то случиться. Она ничего не сказала? Я надеялась... может, она спрашивала обо мне.
— Она произнесла какое-то слово — дважды его повторила. Тогда я не поняла, но теперь... Наверное, это было ваше имя — уменьшительное. Пру...
Пруденс кивнула. После намеков, оброненных экономкой, Жаклин ожидала, что сестра Дюбретты не совсем здорова, но, за исключением проблемы веса, у нее вроде бы никаких изъянов — ни умственных, ни физических.
Из груди экономки вырвалось сдавленное рыдание.
— О чем вы плачете, Энни? — спросила Пру.
— Прости, Пру...
— Не представляю, о чем можно плакать! — Голос Пру сорвался на визг. Она заговорила быстро и монотонно, на одном дыхании: — Ко мне пришли мои поклонники, а вы стоите и плачете? Хотите посмотреть, где я работаю, миссис Кирби? Вот мой письменный стол, рядом с Дюбреттиным. Я сейчас как раз тружусь над книгой. Издатель все торопит и торопит меня, хочет выпустить ее к осени. Он возлагает на эту книгу большие надежды. Уже потратил полмиллиона на рекламу.
Пребывая в ужасе и оцепенении, Жаклин, однако, заметила, как напрягся О'Брайен, точно тигр, изготовившийся к прыжку. Длинная речь Пруденс дала ей время собраться с мыслями. Хозяйка вскочила, на удивление легко и проворно, и знаком поманила ее к столу, Жаклин послушно повиновалась.
— Вот все мои произведения, — гордо объявила Пруденс, делая широкий жест. Шкаф был забит книгами в бумажных обложках. Жаклин узнала несколько имен. — Разумеется, я пишу под разными псевдонимами, — поспешно продолжала Пруденс. — Спрос на меня так велик. Работа отнимает все время. Не только само творчество, но еще и читательские конференции, презентации, раздача автографов, обеды с издателями и все такое. А письма от читателей! Я считаю, что должна отвечать на все письма. Дюбретта мне помогает. Она вообще мне очень помогает. А это ее стол, рядом с моим. Она скоро придет. Задерживается. Очень нехорошо с ее стороны — опаздывать. Мне надо ответить на кучу писем. Энни, вы сварили кофе? Знаете, Дюбретта всегда пьет кофе, как только порог переступает. Придется нам сегодня допоздна поработать. На столько писем надо ответить...
— В таком случае не буду отнимать у вас время, — сказала Жаклин. — Большое вам спасибо. Я очень благодарна, что вы позволили мне прийти.
— Всегда рада встретиться с моими читателями. — Робкая улыбка осветила лицо Пруденс. — Скорей бы Дюбретта пришла! Знает ведь, что я волнуюсь. А у меня столько дел... — Повернувшись спиной к Жаклин, Пруденс принялась перекладывать бумаги на письменном столе.
Экономка проводила их в прихожую.
— Вы справитесь? — мягко спросил О'Брайен.
— Да-да. Это ведь... — Экономка криво улыбнулась. — Это обычное дело. Она всегда так себя ведет, когда Дюбретта задерживается. Не волнуйтесь, Патрик. Я умею с ней обращаться.
— Если что — звоните мне.
Они молчали, пока не сели в машину и О'Брайен не завел мотор.
— Давно вы знакомы с Дюбреттой? — спросила Жаклин.
— Почти двадцать лет. Она была начинающим репортером в «Нью-Йорк пост», а я только-только пришел в полицию. Она доводила меня до безумия. Где бы ни случалась уличная драка, убийство или облава на наркоманов, Дюбретта всегда оказывалась в гуще событий, размахивала этим своим проклятым блокнотом и лезла с вопросами. — О'Брайен помолчал. — Настоящая была женщина.
— И вы подружились.
— Да.
— А Пруденс?
— Она была очаровательным созданием. Хрупкая, шустрая, и всегда смеялась. Гордость университета. От ухажеров отбою не знала, но Дюбретта охраняла ее как сторожевая собака.
— Могли бы меня предупредить. Не ради меня — ради нее.
— Я бы не допустил, чтобы вы чем-то ее расстроили. — Глаза его подозрительно блестели.
— Кошмар, — Жаклин поежилась.
— Вы хорошо держались, — буркнул О'Брайен.
Они остановились у светофора на Сорок четвертой. В сиянии уличных фонарей Парк-авеню казалась тихой и словно вымершей, но эта безмятежная тишина была обманчивой.
Загорелся зеленый свет. О'Брайен нажал на газ.
— Это случилось в шестидесятые — разгул наркомании, если помните. Я был на дежурстве в ту ночь, когда поступил вызов: юная девушка, передозировка героина в сочетании с фенциклидином... Одна из сотен... Но ее имя было мне знакомо... Возможно, просто несчастный случай — ошибка в дозировке. Но ведь она никогда не притрагивалась к этой дряни. «Я еще маленькая», — говорила. Одно дело — выпить бокал-другой, для веселья, но наркотики — никогда. Что ее заставило? Она не могла или не хотела говорить. Но до этого пыталась опубликовать свою книгу. Только что вы видели, во что вылились ее фантазии.
— А еще я вижу, куда вы клоните, — заметила Жаклин, — Но даже если она пережила жестокое разочарование или стала жертвой... скажем, некоего представителя издательских кругов, это еще не повод для самоубийства.
— Вы так думаете, миссис Кирби? Господи, да эти девчушки режут вены из-за рок-звезд и голодают ради какой-то дикой мечты о красоте, пока не заработают малокровие. А у Пру и раньше случались... эмоциональные проблемы. Было с чего — Дюбретта как-то намекнула; родительское пренебрежение, жестокое обращение и бог знает что еще. Возможно, передозировка разбудила болезнь, которая рано или поздно все равно бы проявилась.
— Очень может быть.
Ни один из них не произнес вслух напрашивающийся вывод: чем бы ни была в действительности вызвана болезнь Пруденс, Дюбретта выбрала Хэтти Фостер на роль козла отпущения. Ей требовалось возложить на кого-то вину, а до настоящего злодея, возможно, было не добраться.
О'Брайен затормозил перед отелем, но мотор не выключил.
— Так как насчет писем с угрозами, миссис Кирби?
Жаклин давно ждала этого вопроса. Она едва знала Патрика О'Брайена, но уже успела проникнуться уважением к его способностям и острому уму. Она потянулась за шляпой, покоившейся на заднем сиденье.
— Дюбретта получила несколько таких писем. Их даже письмами не назовешь — скорее записочки, бессмысленные и неразборчивые. Говорила, что их пишет девица, которая является президентом фан-клуба Валери Валентайн.
— Как ее зовут?
— Лори Туппер, — неохотно ответила Жаклин. — Но записки ничего не значат, О'Брайен. Лори всего семнадцать, и она не совсем...
— Картина ясна.
— Лори не могла отравить вино Дюбретты.
— Вы по-прежнему настаиваете на яде, миссис Кирби?
— Спокойной ночи, лейтенант О'Брайен.
— Спокойной ночи, миссис Кирби.
Жаклин ухитрилась вылезти из машины вместе со своими пышными юбками и шляпой без посторонней помощи — швейцар отеля, бросив на даму быстрый взгляд, счел за благо не вмешиваться. Она была настолько поглощена своими мыслями, что едва не затоптала мужчину, который попытался заговорить с ней, как только она вошла в вестибюль. Глянула сквозь него и вихрем пронеслась мимо, не успел тот и рта раскрыть.
Впрочем, незнакомцу удалось догнать ее у стойки портье, где к ним присоединились еще две женщины. Жаклин хватило беглого взгляда, чтобы оценить ситуацию. И тут же вся троица хором затараторила:
— Миссис Кирби, я представляю «Дейли багл»... Миссис Кирби, я хотела спросить... Простите, это вы миссис Кирби?
— Нет, — без запинки отозвалась Жаклин.
Чуть ли не вырвав у портье ключ, она направилась к лифтам. Репортеры устремились следом, извергая поток вопросов. Жаклин перешла на бег, трио — за ней. Метнувшись через вестибюль, она втиснулась в лифт, двери которого уже закрывались.
Зная, что они не отстанут, прибудут на соседнем лифте, Жаклин, очутившись на своем этаже, бросилась бегом по коридору, зажав в руке ключ и мысленно готовясь к драке перед дверью номера, но никто из газетных писак не догадался устроить там засаду — а может, у них просто не было денег для достойной взятки. Жаклин открыла дверь и быстро захлопнула ее за собой. Темно, хоть глаз выколи. Обругав про себя провинциальную зацикленность Сью на экономии, она ощупью нашарила выключатель.
И на несколько секунд оцепенела.
Вся одежда была сорвана с вешалок и разбросана по полу. Оба чемодана перевернуты вверх дном. Матрасы перекособочены, простыни и одеяла валялись кое-как, все до единого ящики выдвинуты.
Жаклин переложила лиловую вечернюю сумочку-конверт из одной руки в другую. До сего момента она и не вспоминала о блокноте Дюбретты.