Не могу сказать, как долго продолжалась встреча на высшем уровне. Знаю лишь, что поутру горничные сетовали на ощутимый запах табака и пива в спальне юного джентльмена, и мне пришлось восстановить доброе имя Рамсеса, очистив его от незаслуженных обвинений. Когда я проснулась, муж сопел у меня под боком с самым безмятежным видом, словно ничто не омрачало его совесть, да еще и мечтательно улыбался во сне, чем мог бы возбудить самые зловещие подозрения... у ревнивой жены.

Спала я не больше трех часов, но вскочила свеженькая, полная сил и планов. Таково уж влияние праведного гнева на мой здоровый организм.

Утренняя почта доставила приятный сюрприз — письма от Розы и Эвелины. Роза подробно описывала возвращение нашей египетской питомицы, восторг домочадцев и причины нездоровья Бастет (о которых, как вы помните, я и сама догадалась).

Весточка от моей дорогой сестры и подруги, как обычно, изобиловала ничего не значащими, но такими важными для нее домашними новостями. К величайшему сожалению, на глаза молодым Эмерсонам попалась статья о событиях в Британском музее... Бедняжка Эвелина исписала пять почтовых листков, уговаривая меня немедленно покинуть столицу. «Кто знает, чего ждать от душевнобольного? Боже, боже! И почему их так тянет именно к тебе, дорогая моя Амелия?»

Нужно будет как можно быстрее ответить... успокоить... не столько относительно скандала в музее — это дело прошлое... Хотелось бы, конечно, надеяться, что Уолтер и Эвелина в своем Йоркшире не получают «Морнинг миррор», но уж больно хрупка эта надежда. Запечатленная на снимке в «Миррор» дикая всклокоченная личность не имела ни малейшего сходства с интеллигентным профессором археологии. Бандитский наряд, звериный оскал и полуотвалившаяся борода сохранили бы инкогнито Эмерсона, если бы не подпись черным по белому, которая гласила: «Профессор Рэдклифф Эмерсон, известный египтолог, сбивает с ног констебля во дворе полицейского участка на Боу-стрит». Не обошлось, разумеется, и без статьи, где откровенная клевета была разбавлена крупицами правды, — в частности, названием заведения, откуда "профессора с супругой доставили в участок. Так и слышу полный ужаса возглас Эвелины: «Притон курильщиков опиума!!! Боже милостивый, Уолтер! Где они окажутся завтра?!!»

Корреспондент «Дейли йелл» Кевин О'Коннелл о происшествии в участке не упоминал (догадываетесь почему?), зато порадовал публику недурственной статейкой о «Деле зловещих статуэток». Ушебти, как выяснилось, были присланы еще нескольким египтологам, но роль главного героя получил... совершенно верно, читатель. Неистовый профессор.

Я приказала горничной унести газеты. Эмерсон их, конечно, все равно увидит, но пусть хоть позавтракает спокойно. Слава богу, успела! Мой дорогой супруг столкнулся с Мэри Энн в дверях гостиной:

— Доброе утро, Сьюзан! (С именами у него сложности.) Это у вас случайно не... Ладно, идите. Все равно прочитать не успею. Спешу.

Меня он приветствовал не менее радушно, при этом старательно пряча глаза:

— Привет, привет, дорогая моя Пибоди. Утро-то какое великолепное! (За окнами было серым-серо от тумана: ворот не видно.) Доброе утро, Фрэнк! (Лакея звали Генри.) Итак, что у нас на завтрак? Копченый лосось? Ненавижу. Яичница с беконом? В самый раз. Благодарю вас, Джон. (Лакея по-прежнему звали Генри.) Достаточно. Очень спешу.

Без умолку болтая по примеру своего отпрыска, Эмерсон умудрялся еще и просматривать письма. Разорвет конверт, пробежит глазами письмо, швырнет через плечо, схватит следующий... и так далее.

— Куда это ты так спешишь, дорогой? — поинтересовалась я. — Джон... э-э... Генри, принесите свежий тост. Этот засох.

— Что за вопрос? В музей, куда же еще! Пора закругляться с рукописью, Пибоди. Вот, полюбуйся, Оксфорд подгоняет... будь они прокляты! — Послание главного редактора «Оксфорд Пресс» постигла участь всей прочей корреспонденции.

Хорошо, что я заранее поклялась себе не поднимать некую жгучую тему, — Эмерсон все равно не дал мне и рта раскрыть.

— Как наши милые детки? Ты их сегодня уже видела? Ясное дело, видела! Твоя приверженность материнскому долгу настолько... э-э... настолько... Вы со мной согласны, миссис Уотерс?

Экономка с улыбкой кивнула:

— Да, сэр, конечно. Дети здоровы, сэр. Правда, ваш сынок еще спит. Не хотелось бы огорчать вас, сэр, но в его спальне сильно пахнет...

— Ну да, ну да... — крякнул профессор. — Знаю, миссис Уоткинс. Не обращайте внимания.

— Кстати, о детях, миссис Уотсон... — обратилась я к экономке. — Мне кажется, Виолетта толстеет на глазах. С прошлой недели она буквально раздалась. Что этот ребенок ест?

— Все подряд, — не задумываясь ответила миссис Уотсон. — А на прогулках еще и конфеты покупает. Должно быть, родители не поскупились на карманные деньги.

— Неужели? — вставил Эмерсон. — Это не в духе моего дорогого родственничка.

Я пропустила шпильку мимо ушей.

— Скажите няне, миссис Уотсон, чтобы ни в коем случае не позволяла юной леди покупать сладости. Конфеты не идут Виолетте на пользу.

— Я уже говорила, мэм, но девушка совсем молоденькая и робкая, а мисс Виолетта...

— Понимаю. Хорошо, я сама поговорю с Виолеттой. И еще... как по-вашему, может, сменить няню? Сейчас у нас кто, Кити или Джейн?

— Джейн, мадам. Кити не была уверена в том, что справится с обязанностями няни.

— Полагаю, сомнения возникли уже после встречи с мисс Виолеттой... Ну что ж, миссис Уотсон, испытайте другую горничную. На мое объявление никто не откликнулся?

— Нет, мадам. Я позволила себе взять на место Джейн девушку с прекрасными рекомендациями от уважаемой вдовы...

— Хорошо, хорошо. Полагаюсь на вас.

— Пора! — объявил профессор, давясь последним куском тоста. — Удачи тебе, дорогая Пибоди. Какие планы на день?

Я не стала спешить с ответом. Может, опомнится наконец? Не вышло. Любимый упорно отводил взгляд.

— Мои планы тебе прекрасно известны, Эмерсон. Я отправляюсь в Скотланд-Ярд. Ты был рядом и слышал, как инспектор Кафф предложил мне допросить арестованного Ахмета.

— Ничего подобного я не слышал! — вскипел Эмерсон. — Но ты права, я мог сообразить! Уговаривать тебя отказаться от этой затеи без толку? Угу. Так и знал. Дьявольщина!

Он протопал к выходу. Решительный, упрямый, неистовый, как прежде. Слава богу! Терпеть не могу, когда он юлит и изворачивается передо мной. Что за жизнь без стычек и острых дискуссий? Все равно что деликатес без приправ.

— В Скотланд-Ярд, мадам? — в ужасе переспросила миссис Уотсон. — Надеюсь, не с жалобой на кого-нибудь из слуг?

Невинная душа. Как ей удалось пропустить интереснейшие события последних суток — выше моего разумения.

— Нет-нет, миссис Уотсон, не беспокойтесь. Слуги ни при чем. Мне нужно побеседовать с человеком, которого несправедливо обвинили в убийстве. И не просто побеседовать, а непременно вернуть ему свободу.

— Как это... мило с вашей стороны, мэм, — пробормотала экономка.

Когда я подъехала к Скотланд-Ярду, туман начал рассеиваться. Инспектор Кафф был искренне рад меня видеть.

— Моя дорогая миссис Эмерсон! Надеюсь, ночное приключение на вас не отразилось?

— Нисколько, благодарю, инспектор. У меня отменное здоровье. Мое появление не стало для вас неожиданностью?

— Ну что вы, мэм! В ожидании вас я даже вызвал подозреваемого из участка на Боу-стрит.

— Подозреваемого? Его арестовали за убийство...

— Моя дорогая миссис Эмерсон... — Кафф расплылся в ангельской улыбке. — Боюсь, вас ввели в заблуждение. Ваш осведомитель — прошу простить за полицейский термин, — кто бы он ни был, слегка преувеличил. Мы всего лишь попросили мистера Ахмета оказать полиции помощь в поимке преступника. Вам наверняка известно, что британский закон считает человека невиновным до тех пор, пока его вина не доказана.

— Впечатляющая речь, инспектор. Но факт остается фактом: мистер Ахмет находится в руках полиции. И вам не избежать объяснений, почему вы держите невиновного человека за решеткой. Улики против него есть? Что могло толкнуть мистера Ахмета на убийство Олдакра? Хотелось бы услышать ваше мнение на этот счет.

— А не желаете ли поговорить с подозреваемым и составить собственное? — Сама любезность, да и только! — Прошу, миссис Эмерсон! Сюда.

Арестанта караулил дюжий констебль, но мне хватило одного взгляда на Ахмета, чтобы убедиться в неоправданности столь строгих мер. Несчастный страдал от последствий своего пагубного пристрастия. Налицо были все признаки долгого употребления наркотиков: одутловатость, желтая кожа, крайняя худоба, дрожь в руках и блуждающий взгляд.

— Salaam aleikhum, Ahmet il Kamleh, — поздоровалась я. — Знаешь ситт Эмерсон? Твои сородичи называют меня Ситт Хаким. А моего хозяина (к сожалению, в арабском языке понятие «спутник жизни» обладает весьма неприятным собственническим оттенком), Эмерсона эффенди, величают Отцом Проклятий.

О да! Отца Проклятий и Ситт Хаким он знал. В мутном взгляде затеплился намек на разум; Ахмет кряхтя поднялся и на полусогнутых ногах отвесил поклон:

— Да будет мир с тобой, Ситт Хаким.

— Да будет Аллах милостив к тебе, — отозвалась я также на арабском. — Мне бы хотелось на это надеяться, Ахмет, но боюсь, что даже Всемилостивейший не сможет простить убийцу. Что говорит Священная книга, Ахмет? Что обещает Коран тому, кто отнимет жизнь человека?

— Ахмет не убивал эффенди, ситт! — заныл египтянин. — Ахмет был в другом месте. Друзья скажут...

Бегающие глазки, лживый тон... готовый кандидат на виселицу. Его счастье, что в отличие от инспектора Каффа я разбираюсь в людях.

— Верю, Ахмет. Но тебе известно что-то очень важное. Почему молчишь? Почему не спасаешь свою жизнь? Можешь мне довериться.

Ни слова в ответ, ни жеста. Лишь быстрый взгляд в сторону констебля.

— Он не понимает по-арабски, — заверила я.

— Все они так говорят, — процедил Ахмет. — А сами шныряют вокруг, шпионят, Ситт Хаким. Кое-кто из них понимает наш язык. Тьфу!

— Успокойся. Сейчас он уйдет.

Констеблю, понятное дело, моя просьба не понравилась.

— У меня приказ, мэм!

— Вы что же, действительно думаете, что это жалкое подобие человека посмеет поднять на меня руку? Уверяю вас, этого не произойдет. Во-первых, я вооружена... — Взмах зонтиком произвел должное впечатление не только на Ахмета, но и на полисмена. — А во-вторых, египтянин знает моего мужа, Эмерсона эффенди! Египтянину отлично известно, какая страшная участь постигнет его самого и всю его семью, если хоть один волос упадет с моей головы!

Угроза стала последней каплей в чаше колебаний злосчастного египтянина. Арестант разразился протестами и заверениями в глубочайшем ко мне уважении, причем большая часть речи была адресована крохотному, зарешеченному окну, как будто дух «Эмерсона эффенди» мог витать снаружи, готовый смести с лица земли всю родню Ахмета. Страстный монолог убедил даже стража порядка.

Дождавшись, когда за соглядатаем закроется дверь, я кивнула на стул:

— Садись, друг мой. Не бойся, я не желаю тебе зла. Ситт Хаким пришла помочь. Ответь на мои вопросы — и сможешь вернуться к семье и друзьям.

Судя по мрачному взгляду, Ахмет предпочел бы свободу безо всяких вопросов.

— Что хочет знать Ситт Хаким? — подозрительно прищурился он.

— Прежде всего... — Подавшись к нему, я перешла на шепот: — Среди вас есть женщина... зовут ее Айша... Время от времени она бывает в опиумном притоне на Сэдуэлл-стрит. Мне нужно... нужно знать...

Честное слово, я готова была откусить себе язык. Не может быть! Амелия Пибоди Эмерсон обращается к этому ничтожеству, растратившему мозги на гашиш и опиум... откровенничает с ним с одной-единственнои целью... разузнать... а не имел ли великий и ужасный Отец Проклятий привычки посещать некую даму, мягко говоря, полусвета?

Увы, увы. Горько сознавать, но Амелия Пибоди Эмерсон именно этого и добивалась. Какой стыд! Какое недостойное, позорное стремление!

Хвала Аллаху, глубина моего падения осталась тайной для Ахмета.

— Айша... — Он явно тянул время. — Имя известное, ситт. Айша бинт Аби Бекр была любимой женой пророка Магомета. Он умер на руках у Айши бинт Аби...

— Знаю. А ты, Ахмет, знаешь женщину, о которой я спрашиваю. Кто она такая? Вряд ли она курит опиум. В таком случае, что ей делать в притоне?

Египтянин пожал плечами:

— Хозяйка, ситт.

— Хозяйка этого заведения?

— Нет, ситт. Дома.

Целого дома?! Ничего себе! В голове не укладывается... С другой стороны, Ахмету нет смысла лгать...

— Выходит, Айша богатая дама? Или, скажем, дама со средствами, так, Ахмет? Почему же она одевается как нищенка и возится с очагом в притоне?

Еще один небрежный жест.

— Откуда мне знать, ситт? Женщин не поймешь...

— А ты подумай. — Зонтик как бы случайно лег на стол между нами.

Нет... даже зонтик не помог. Если Ахмет когда-то и умел думать, то благодаря опиуму давно распрощался с этой способностью. Впрочем, кое-что я все же выяснила. Загадочная леди Айша проживала не где-нибудь, а в собственном доме на Парк-лейн.

— Парк-лейн? А ты ничего не путаешь, дружок? Это один из лучших лондонских районов. Владелице опиумного притона среди аристократов делать нечего.

— Нечего, ситт? — красноречиво фыркнул Ахмет. — Она найдет что делать.

Мужчины по природе своей вульгарны. Ни один, даже такой жалкий тип, как этот обкуренный египтянин, не откажется от непристойной шутки. Правда, этот тип, не успев закрыть рот, до смерти перепугался, что сболтнул лишнее. Развивать тему он, естественно, не стал, а я не рискнула настаивать. Существуют некие рамки приличий, за которые леди не позволено заходить даже ради поимки безжалостного убийцы.

Я чуть было уже не распрощалась с египтянином, когда вспомнила, что не произнесла даже имени Олдакра. Могла бы и не произносить. Ахмет окончательно замкнулся, бубнил что-то невразумительное, качаясь из стороны в сторону и закатывая глаза.

— Прекрати ломать комедию. Твои сородичи что-то знают. Один из них сказал... — Я повторила фразу, которую услышала в полицейском фургоне.

— Приходят... — пробормотал Ахмет. — Все приходят... правоверные и еретики, женщины и мужчины, принцы крови и нищие. Гашиш и опий всех равняют, ситт. Дарят блаженство всем детям Аллаха. Даже ничтожнейшему Ахмету... даже ему... Найди мне опий, ситт. Одну трубку... одну. Будем говорить, ситт. Хочешь отправиться вместе с Ахметом в страну...

Притворялся ли он или и впрямь впал в транс, в любом случае беседе пришел конец. Я вызвала констебля и вверила арестанта полиции и Аллаху, но только после того, как повторила, что он (Ахмет, а не Аллах) может на меня рассчитывать в любой час дня и ночи.

Кафф поджидал в коридоре.

— Итак, миссис Эмерсон?

— Вы еще спрашиваете? Думаете, я не заметила трещины в стене слева? Кому вы приказали подслушивать? Мистеру Джонсу?

— Вы необычайно проницательны, мэм! — Инспектор в восхищении покачал головой. — Джонс в отпуске, если помните. В Скотланд-Ярде несколько человек говорят по-арабски. С вами, конечно, не сравнить, мэм. Вы им владеете в совершенстве! Почему, позвольте узнать, вы интересовались дамой по имени Айша?

— Позвольте задать встречный вопрос. Что вам о ней известно, инспектор?

— Ничего такого, что послужило бы поводом для ареста или хотя бы вызова в участок. Умоляю вас, миссис Эмерсон, держитесь от этой особы подальше.

— Я же не на обед собралась ее приглашать, инспектор. — Реплика прозвучала достаточно, на мой взгляд, иронично, но без излишнего сарказма. — Должна, однако, напомнить, что речь идет не о мелкой сошке вроде вашего арестанта, а о персоне, имеющей влияние в местной египетской общине. Точнее, в преступной части этой общины, поскольку назвать владелицу опиумных притонов столпом общества язык не повернется. Хотелось бы узнать, почему такой профессионал, как вы, инспектор, уклоняется от своих прямых обязанностей. Эту даму нужно немедленно вызвать в Скотланд-Ярд для допроса. Кроме того...

Мы как раз добрались до первого этажа, где Кафф остановился и устремил на меня скорбный взгляд.

— Мое уважение к вам безгранично, миссис Эмерсон. Ваша сила воли приводит меня в восторг.

Но могу ли я доверить тайны полиции человеку постороннему и к тому же... даме?! Ни в коем случае. Боюсь, начальство меня не поймет. Выговоры, понижение в звании — еще куда ни шло, но должностью я рисковать не намерен. Тридцать лет в полиции — это не шутки, дорогая моя миссис Эмерсон. Мне и служить-то осталось всего ничего. Право слово, миссис Эмерсон, не в моих силах...

— С меня довольно. Я таких речей наслушалась — до конца дней хватит. Уверяю вас, мистер Кафф, вы ничего нового не изобрели. Все те же изжившие себя оправдания, которыми мужчины прикрывают высокомерие и нетерпимость к женскому полу. Нет, вас лично я не виню; вы не лучше и не хуже остальных, инспектор. Верхи Скотланд-Ярда, уверена, столь же слепы и самонадеянны.

С вытянувшимся лицом, сокрушенно прижав ладони к груди, Кафф простонал:

— Дорогая моя миссис Эмерсон, поверьте...

— Верю. Верю, что вы действуете из наилучших побуждений. Я слегка вспылила, уж простите. Когда преступник окажется в моих руках, вы узнаете об этом первым.

Инспектор был тронут до глубины души.

Как только двери Скотланд-Ярда захлопнулись за моей спиной, я взмахом зонтика остановила кеб. Экипаж тронулся, но я успела заметить до боли знакомую личность, энергично шагающую по направлению к парадному входу полицейского управления.

Эмерсон в Скотланд-Ярде? Признаться, я не слишком удивилась.

* * *

Итак... что дальше? Конечно, злосчастный Ахмет вполне мог назвать любой пришедший на ум адрес, лишь бы от меня избавиться. А вдруг не соврал?

За последние годы аристократическая элегантность старинных улочек вблизи Гайд-парка сменилась, как ни печально, примитивным показным шиком. Переменам этим Лондон по большей части обязан всяческим ротшильдам и их высокопоставленному приятелю принцу Уэльскому. Экипаж бойко катил по Парк-лейн, и вскоре я уже получила возможность полюбоваться громадным, словно раздувшимся от важности особняком из серого камня — резиденцией самого Леопольда Ротшильда, где, поговаривают, нашего принца не раз принимали и развлекали с роскошью, к которой он слишком быстро и слишком прочно привык.

Чуть дальше по улице высились башенки Олдфорд-хаус, построенного алмазным магнатом. Еще один миллионер, нажившийся на южноафриканских бриллиантах, поселился в бывшем доме герцогов Дадли, а под номером 25 по Парк-лейн развернулось строительство особняка, который, по слухам, должен был переплюнуть всех своих соседей. Будущий хозяин, некий Барни Барнато, в детстве полировал босыми пятками трущобы Уайтчепела. Да, мельчает Парк-лейн. Аристократия уступает место нуворишам... А я-то подняла Ахмета на смех! Мадам из опиумного притона и кокни-выскочка из Уайтчепела — чем не пара?

Экипаж остановился у приятного на вид дома неподалеку от пересечения Парк-лейн с Верхней Брук-стрит. На мой стук дверь открыла очень милая барышня в традиционном черном платьице английской горничной с накрахмаленным белым фартучком, но при этом оливково-смуглая и волоокая. Напрасно я сомневалась в Ахмете.

— Будьте добры сообщить своей госпоже, милая, что мне хотелось бы с ней поговорить. — Я вручила юной египтянке визитную карточку.

Громадные черные глаза горничной округлились. Похоже, настоящие леди этот дом визитами не баловали. Справившись с изумлением, служанка взяла визитку и пригласила меня «обождать в гостиной, пока она убедится, что госпожа дома».

Не будь я доподлинно уверена, что попала по нужному адресу, ей-богу, засомневалась бы, ступив через порог комнаты, куда меня провела служанка. Гостиная выглядела точной копией любой аристократической, обставленной по последнему слову моды английской гостиной. Менее терпимый человек сказал бы даже, что скрупулезная точность копии граничила с карикатурой. Стены сплошь увешаны картинами и громадными зеркалами в золоченых рамах. Ковер почти не виден из-под мебели: здесь и диванчики резного дерева, и кресла с пухлыми подушками, и пуфики всевозможных размеров, и столы, столы, столы — все как один под тяжелыми расшитыми скатертями до самого пола.

Вернувшись минут через пять — мне едва хватило времени рассмотреть обстановку, — египтянка знаком пригласила следовать за ней. Мы спустились по лестнице, прошли по длинному, в коврах, коридору. Горничная распахнула третью по счету дверь и так же молча пригласила войти.

Случалось ли вам, читатель, перемещаться во времени и пространстве? Если да, то вы удачливее меня. Со мной такое произошло впервые. Сделав один лишь шаг, я перенеслась из конца девятнадцатого века в пятнадцатый, преодолев тысячи миль, что отделяют Лондон от старого Каира.

Десятки толстенных персидских ковров были разбросаны на полу в живописном беспорядке. Стены, потолок и даже окна затянуты золотой парчой; впрочем, окон могло и не быть — снаружи не пробивался ни один солнечный лучик. В комнате царила бы кромешная тьма, если бы не изящные канделябры, свисавшие с потолка на цепочках до того тонких, что самое легкое дуновение вызывало их дрожь, рассылая по комнате мириады искр, похожих на звездочки или на крохотных светящихся насекомых, обитающих в Египте.

Поначалу мне показалось, что комната пуста, но, когда глаза привыкли к полумраку, у противоположной стены, на низкой восточной кушетке, я разглядела темную фигуру, неподвижностью не отличавшуюся от статуи. Мое замешательство длилось не долго. Восточные традиции требуют молчания от того, чей статус ниже. Я заговорила первой:

— Доброе утро. Прошу простить за вторжение. Я...

— Мне известно, кто ты такая. — Ожившая статуя плавно и грациозно повела рукой: — Садись.

Большинство моих соплеменниц, если бы им предложили не кресло и даже не пуф, а восточную подушку, вряд ли рискнули бы принять приглашение. Ну а мне так не привыкать. Опустившись на подушку, я аккуратно расправила юбку.

Хозяйка покоев, точно сошедших со страниц «Тысячи и одной ночи», неподвижно возлежала на кушетке в каких-нибудь двух футах от меня, но разглядеть ее черты я по-прежнему не могла. Лицо Айши скрывала длинная вуаль, искусно закрепленная на усыпанном драгоценностями головном обруче. За подобными вуалями, обычно из белого муслина или шелка, женщины Востока прячут лица от мужчин и крайне редко используют их в присутствии сестер по полу. Исключение, по-видимому, было сделано с умыслом, но с каким именно — убейте, не пойму. Если таким способом дама полусвета вознамерилась меня унизить, то ее намек оказался слишком тонким для моей английской натуры. Впрочем, тончайшая ткань вуали не могла скрыть чистые благородные линии лба, высоких скул, изящного носика и подбородка.

Мне вспомнились безобразные тряпки, прикрывавшие голову Айши во время нашей первой встречи. Уму непостижимо, чтобы женщина по собственной воле уродовала такую красоту. Роскошные локоны, разметавшиеся сейчас по плечам, отливали черным атласом. Грацию божественной фигуры как нельзя лучше подчеркивал наряд, в котором египетские высокородные дамы обычно принимают своего владыку на пороге гарема, — просторные шелковые шаровары в ансамбле с длинным и узким расписным халатом на голое тело, оставляющим открытой добрую половину груди. Одним словом, не зрелище, а услада для мужских глаз. Приличия соблюдены, но все, что нужно, выставлено напоказ.

Восточная красавица и позу приняла соответствующую. Я бы сказала, небрежно-вызывающую. Опираясь на локоть, египтянка согнула одну ногу в колене, как бы между прочим обнажив не только узкую ступню и тонкую щиколотку, но и большую часть ноги — на шароварах, вопреки гаремной моде, шел разрез до самого бедра.

— Как ты меня нашла? — подало голос неземное видение на безукоризненном английском с едва заметным очаровательным акцентом.

Восток изобретателен, хитроумен и загадочен во всем, читатель. Постичь его непросто, но еще сложнее следовать его каверзным традициям. Слабый пол, лишенный здесь права голоса в самом что ни на есть прямом смысле, научился выражать эмоции собственными методами. Наверняка зная, что я говорю по-арабски, Айша обратилась ко мне на английском. Учтивость, скажете? Ничуть не бывало. Выбор моего родного языка — не что иное, как подчеркивание превосходства хозяйки над незваной гостьей. Да и сам вопрос содержал в себе куда больше, чем услышал бы посторонний. Боюсь, для многих моих читателей традиции Востока — тайна за семью печатями. Любознательным объясню: хозяйке следовало бы поинтересоваться целью моего визита; не сделав этого, она дала понять, что нас связывает нечто, обеим известное.

Что ж, отлично. Ни игнорировать вызов, ни выдавать бедняжку Ахмета, у которого и без того неприятностей по горло, я не собиралась.

— Вы сказали, Айша, что знаете, кто я такая. Значит, вам должно быть известно и то, что найти человека для меня не проблема. Если помните, мы виделись не так давно. Маскарад был хорош, Айша. Но у меня острое зрение.

— "Виделись не так дав..." — Длинная шея изогнулась, придав владелице облик не прекрасного лебедя, а смертоносной кобры. — Ночью?... Wahyat en-nebi! Так это была ты?!!

— Именно. Это была я. Вероятно, мой маскарад оказался лучше.

— Значит, он тебя туда взял. По крайней мере, позволил...

Ослепленная внезапной вспышкой, я заслонила глаза. А когда отняла ладонь, поняла, в чем дело. Айша зажгла лампу, направив свет прямо мне в лицо. Хозяйка выбрала более чем удобное место для гостьи.

Пока она меня изучала, комната звенела безмолвием. На здоровье. Пусть наглядится в свое удовольствие. Разочарование неизбежно. Ни тебе кокетливых локонов, ни умопомрачительных ног и прочих более или менее открытых частей тела, ни завораживающих небесной красотой черт... Подумаешь! В конце концов, решаясь на свидание с мадам Само Внешнее Совершенство, я отлично знала, что перехватить этот титул мне не удастся. И не собиралась с ней соперничать на ее поле.

Тишину нарушил чуть слышный шелестящий звук — то ли смешок, то ли презрительный присвист.

— Значит, он тебя взял туда... — повторила Айша задумчиво. — Слышала я, слышала... Но не могла поверить... Итак, ты нашла меня, Ситт Хаким, супруга великого Эмерсона эффенди! Переступила порог этого дома. Неслыханная честь для моей скромной обители. Что тебе нужно от презреннейшей из презренных?

Я ответила на вопрос, сделав вид, что не заметила сарказма, капающего с языка хозяйки, точно яд с жала кобры.

— Видите ли, мисс... э-э... мадам Айша... Мне нужна ваша помощь в поимке убийцы. Вам, разумеется, известно, что один из ваших соплеменников арестован по подозрению в убийстве мистера Олдакра?

— Разумеется.

— Вам также известно, что Ахмет невиновен.

— Откуда мне это знать?

— Полно, к чему отговорки? Мы обе отлично знаем, что полиция, где служат одни мужчины, умом не блещет. Но даже полицейские не настолько пустоголовы, чтобы считать ничтожество вроде Ахмета виновником убийства. Уверена, что арест несчастного — всего лишь хитрый трюк с их стороны. Скотланд-Ярд утверждает, что Ахмет задержан исключительно ради «сотрудничества с полицией». Я много размышляла над этим делом и пришла к такому выводу: властям известно наверняка, что к убийству причастен — или причастны — кто-то из египетской общины. А Ахмет — не более чем прикрытие.

Громадные темные очи египтянки не отрывались от моего лица. Прежде чем ответить, она выдержала долгую паузу.

— Возможно... — не слишком охотно согласилась она наконец. — И что дальше? Я-то здесь при чем? Псы из Скотланд-Ярда мне не страшны. Достаточно обратиться к кому-нибудь из моих влиятельных друзей...

— Понимаю. Но и друзья, случается, предают, особенно если есть угроза их жизни или чести. В любом случае бурная деятельность полиции мешает вашему... м-м... бизнесу, разве не так? Я же уверена, что египтяне не причастны к преступлению. Убийца — англичанин.

— Что?! Как ты... Откуда ты знаешь?

— Вы лишь задаете вопросы, ситт. — Я перешла на арабский. — Неплохо было бы на мои ответить. Вам много чего известно, верно? Разве могут дела общины проходить мимо такой богатой и влиятельной дамы?

Айша выпрямилась и, скрестив ноги, опустила подбородок на ладонь.

— Это дело, к сожалению, прошло мимо меня, Ситт Хаким. Ты не поверишь, но...

— Готова верить, ситт. Но если вы говорите правду, то я бы посоветовала навести кое-какие справки — ради вашего же блага. Соединив усилия, мы многого можем добиться. Мы женщины, ситт, причем не обделенные талантами, хоть и каждая в своей...

Свистящий смех, более похожий на шипение обозленной змеи, прервал мою речь.

— Что я слышу, Ситт Хаким! Тебе, похоже, и впрямь не обойтись без помощи презренной Айши, если ты снизошла до таких сравнений!

— Ошибаетесь. Я всего лишь отдаю вам должное. Мне известны нравы Востока, и потому я прекрасно понимаю, через что вам пришлось пройти, чтобы добиться богатства и независимости...

— Ты не в своем уме! Что ты понимаешь! Да тебе и во сне не может... О-о-о! Должно быть, я сама сошла с ума, иначе не стала бы выслушивать твои глупые речи! — Она вновь упала на подушки и застыла, стиснув ладони на груди.

Вот незадача. Тонкая ниточка взаимопонимания, протянувшаяся между нами, лопнула в один миг. Что же я такого сделала? Или сказала?...

— Англичанин! — вырвалось у меня. — Вы знаете, о ком речь, верно? Возможно, вы даже знакомы с ним! Доверьтесь мне, Айша! Вы боитесь этого человека? Он вам угрожает? Мы с Эмерсоном защитим вас. Расскажите, что вас связывает с англичанином? Это ваш возлюбленный? Любовь — хрупкий цветок, ситт. Стоит ледяному дыханию смерти или бесчестья коснуться его лепестков — и мужчины готовы растоптать его увядшую красоту.

— Все мужчины, Ситт Хаким? — хрипло процедила египтянка. — Или только твои?

— Вы неправильно меня поняли...

— Неужели! Твоя сказка об убийстве меня позабавила, Ситт Хаким. Но ты не с этим сюда заявилась. Тебя тревожит неверность Эмерсона эффенди! Ха-ха! Твое сердце открыто для меня.

Хладнокровие мне не изменило.

— Если мое сердце, как вы утверждаете, открыто для вас, то вы видите, что в нем нет места сомнениям. Я верю Эмерсону. Мы с ним — одно целое.

— Вот как? Но и я когда-то знала его, Ситт Хаким. Я помню объятия его сильных рук. Помню прикосновения его губ. Ах, что за страстные ласки он мне дарил...

Боюсь, описанию тех чувств, что охватили меня, не найдется места на этих страницах, читатель. Как, впрочем, и спектаклю, который мне устроила мадам Айша, сладострастно извиваясь всем телом, заламывая, словно в любовном экстазе, руки и закатывая глаза. Так увлеклась, бедняжка, что забыла об осторожности. В какой-то момент, когда Айша, изогнув змеиную шею, с шипением потянулась ко мне, свет от лампы упал на прикрытое вуалью лицо. О ужас! Ни полупрозрачная ткань, ни толстый слой косметики не в силах были скрыть чудовищный шрам, изуродовавший щеку египтянки.

Сообразив, что наделала, Айша со стоном отпрянула и скорчилась в глубокой тени на дальнем конце кушетки.

Я была потрясена. Настолько, что на миг лишилась дара речи, а такое со мной случается не часто. Ярость, негодование и... да-да, читатель, и невыразимая жалость пронзили мое сердце. К счастью, природная сила духа и годами выработанное самообладание одержали победу над эмоциями.

— Великолепно, мадам. Ваша искренность подкупает. Надеюсь, вы меня простите, если я не отвечу вам тем же. Наши отношения с мужем — наше личное дело. Могу лишь заверить, что мне не на что жаловаться. Эмерсону, насколько мне известно, тоже.

Согнувшись пополам, египтянка выбросила руку. Тонкие смуглые пальцы железным обручем сомкнулись на моем запястье.

— Да тебя ничем не пробьешь, женщина! В твоих жилах течет рыбья кровь! Ты холодна как лед и бесчувственна как камень! Какими чарами ты заманила Эмерсона? Какими заклинаниями приворожила? Что он в тебе нашел?

— Понятия не имею. Но не сомневаюсь, что физическая красота — далеко не единственное, что притягивает мужчину и женщину друг к другу и навеки скрепляет брачный союз. Надеюсь, когда-нибудь вы в этом сами убедитесь. Очень надеюсь, ситт. Кстати, об этом английском лорде...

— Не знаю никакого лорда! — Она отшвырнула мою руку. — Уходи, Ситт Хаким. Мне тебя не победить. Глупо было и пытаться. Мне не известно оружие, которым ты владеешь, но оно сильнее моего. Уходи.

— Что ж, ладно. — Я поднялась с подушки. На восточное изящество не претендую; довольно и того, что мне вообще удалось встать на ноги, не потеряв равновесия. — Собственно, я и не рассчитывала, что вы доверитесь мне во время первой же встречи. Однако имейте в виду, что я в любую минуту готова протянуть вам руку помощи. Жизнь, которую вы ведете, вам не на пользу. Подумайте о том, чтобы перебраться в деревню. Нет ничего более утешительного для раненой души, чем покой и единение с природой.

Перекатившись на живот, египтянка спрятала лицо в ладонях. Что, по-видимому, означало конец аудиенции.

— Не забывайте о моем предложении, — повторила я уже у двери. — Обращайтесь в любое время.

— Ситт Хаким... — донесся до меня приглушенный глухой оклик. Айша не подняла головы от подушек.

— Да?

— Если я пошлю за вами, вы узнаете моего гонца. Если пошлю. Я ничего не обещаю.

— Хорошо. Буду ждать.

— Ситт?...

— Да?

— Я не видела Эмерсона много лет... до вчерашней ночи. Он никогда не приходил в этот дом.

— Вот как? Думаю, теперь он не заставит себя ждать.

Больше она меня не останавливала.

* * *

Покинув обитель несчастной заблудшей души, я пересекла Парк-лейн и устроилась на скамейке в скверике напротив. Когда же ты появишься, Эмерсон? И появишься ли вообще?... Вам признаюсь, любезный читатель, что моя прощальная реплика была данью гневу и желанию шокировать египтянку своей проницательностью. Чего уж скрывать — бывает, и меня захлестывают не слишком достойные эмоции. В остальном же, уверена, беседа с мадам была проведена на высшем уровне.

В Скотланд-Ярде Эмерсон сегодня точно побывал, в этом нет сомнений. Зная о моей предстоящей встрече с инспектором, он, видимо, дожидался, пока я выйду. Повремени он несколько минут — и визит остался бы в тайне. Ах, как это похоже на Эмерсона! Нетерпеливость — один из его главных недостатков.

Зуб за зуб, дорогой мой. Око за око. Ты молчишь о своих планах? Ну так и о моих не узнаешь. Но будь я проклята, если не докажу, что ты следуешь за мной по пятам. С какой целью — вот вопрос...

Мне не очень долго пришлось любоваться видом дома Айши из сквера. Через четверть часа один из сновавших туда-сюда экипажей остановился и с подножки спрыгнул профессор собственной персоной.

Едва оливковая горничная впустила посетителя, я наняла кеб и приказала кучеру ждать.

И что вы думаете? Актеры не обманули надежд единственного зрителя! Ясное дело, Айша сообщила о предыдущем визите. Эмерсон выскочил из дома как ошпаренный. Остановившись на крыльце, вытянул шею, сильно напомнив мне в этот миг его давнишнюю... гм... знакомую. Покрутил головой. Прищурился подозрительно. И ринулся через улицу в сквер. Последнее, что я увидела, приказав кучеру трогать, была весьма оригинальная сцена: знаменитый профессор археологии, набросившись на леди приблизительно моего роста и комплекции, пытался сорвать с нее шляпку, формой, цветом и размерами сильно напоминающую внушительный такой, солидный каминный совок для угля.

* * *

Немыслимо передать на бумаге тот сумбур, что владел моей душой после беседы с Айшей... Если она сказала правду, то мне не с чем подступиться к Эмерсону. Вправе ли я обвинять мужа в том, что он делал, говорил или чувствовал до того достопамятного момента, когда вверился мне телом и душой, сердцем и помыслами?...

Да, но сказала ли она правду? Несчастная загубленная краса... если она и соврала, то у нее были для этого причины. Испытывала ли она ко мне ту же симпатию, что я к ней? У нас ведь так много общего... Эмерсон не в счет. Айша — сильная, волевая женщина, столкнувшаяся с такими страданиями и пережившая такие трудности, что даже мне остается лишь склонить перед ней голову. И в уме ей не откажешь... хотя одну промашку она все же совершила. Посмотрим, посмотрим... Не выудим ли мы из этой промашки что-нибудь существенное...

* * *

Дома выяснилось, что я имела несчастье прозевать встречу с мистером О'Коннеллом. Ирландец не пожалел времени на ожидание, а если верить Гаргори, то и сил на скачки по гостиной и массу невнятных, но эмоциональных возгласов. Ушел он незадолго до моего возвращения, оставив записку. Адресованное лично мне, послание тем не менее касалось скорее Эмерсона.

— Ну и ну. — Записка полетела на стол. — Мистер О'Коннелл в расстроенных чувствах. С чего бы это, хотелось бы знать? Он еще и не такие шутки с нами выкидывал. На войне, в любви и журналистике все средства хороши, Гаргори.

— Я позволил себе высказать что-то похожее мистеру О'Коннеллу, — расплылся дворецкий. — Хотя и не так красиво, мэм.

Эмерсон к чаю не вернулся. Подождав полчаса, я приказала накрыть на стол и позвать детей. Первыми спустились Перси и Виолетта. Оба чистенькие и наглаженные — приятно посмотреть. Кружевной наряд Виолетты, готовый треснуть по швам, напомнил мне о предстоящей лекции на тему «Влияние чрезмерного употребления сладостей на организм ребенка». Решив, по своему обыкновению, не откладывать дело в долгий ящик, я обрисовала Виолетте ее печальное будущее и под конец сообщила, что отныне больше одного куска торта за чаем она не получит. В один присест расправившись со своей порцией, она сделала попытку нытьем выбить из меня добавку, потерпела крах и отправилась дуться в угол.

Перси заявил, что «ввиду ограниченного количества бабочек в городе» (с кем поведешься, от того и наберешься; бедняжка уже усвоил стиль а-ля Рамсес) он хочет переключиться на жуков. Разглагольствовал он так долго и так нудно, что появлению Рамсеса я была рада как манне небесной... даже несмотря на тот прискорбный факт, что от моего сына несло какой-то химической дрянью, — видимо, той самой, что прожгла порядочные дыры на его новеньких брючках.

— Опыты над ушебти, мамочка... — сообщил сыночек, протягивая мне статуэтку, — доказали ее бесспорную подлинность. Древний состав, как известно, дает желтое пламя; современные же подделки...

— Верю тебе на слово, Рамсес. Я, собственно, и не сомневалась в подлинности ушебти.

— Интуиция тебя не подвела, мамочка, — глубокомысленно кивнул юный экспериментатор. — Тем не менее я счел целесообразным найти тому доказательство, поскольку количество царских ушебти, как известно, крайне ограниченно даже в музеях.

Перси заливисто рассмеялся:

— Ну и забавный же ты, братец. Столько всякой всячины помнишь! — Он одарил Рамсеса дружеским тычком. Мое чадо, разумеется, в долгу не осталось.

— Не деритесь, мальчики, — поспешила я вмешаться. — Рамсес, сядь рядом со мной. Верни ушебти, не дай бог разобьешь.

Рамсес повиновался, а мне пришлось украдкой отодвинуться — последствия химических опытов вблизи давали о себе знать еще сильнее.

— Так ты говоришь, что фигурка из царской гробницы. Я это, конечно, сразу поняла, но не успела прочитать имени.

— Мен-маат-Ре Сет Мер-эн-Пта, — без запинки выдал Рамсес. — Весьма любопытное совпадение, мамочка. Имя Сет для нас не ново.

— К сожалению, ты прав, Рамсес.

— Не полагаешь ли ты вероятным, что нам опять придется помериться силами с Гением Преступлений?

— Очень надеюсь, что нет. И настоятельно советую не упоминать его имени в присутствии папы.

— Предупреждение излишне, мамочка. От меня не могло укрыться, что любая ссылка на этого криминального типа вызывает у папочки ярость, не сравнимую с обычными проявлениями гнева. Не могу уяснить причину столь загадочного...

— Преступник сбежал — вот тебе и причина.

— Боюсь, мамочка, что ты не совсем...

— А ты не бойся. И не забивай голову тем, что тебя не касается. Мне вообще не хотелось бы... — я скосила глаза на Перси, — обсуждать эту тему.

Перси, судя по всему, пропустил наш разговор мимо ушей. Вынув из кармана какой-то блестящий предмет, он крутил его в руке, с довольной улыбкой поворачивая и так и этак, и явно не мог налюбоваться.

— Что это у тебя, Перси? Золотые часы? По-моему, ты еще мал для таких дорогих вещей. Напрасно твои родители позволили... Минуточку! Посмотри, Рамсес, как эти часы похожи на подарок мисс Дебенхэм!

Перси расплылся до ушей:

— Братец подарил их мне на день рождения, тетя Амелия.

Лицо братца, редко выдававшее его истинные чувства, застыло гипсовой маской. В свое время Рамсес восторгался часами, которые ему вручила Энид Дебенхэм, хотя я до поры до времени не позволила ему их носить. Интересно было бы узнать причину такого широкого жеста. В часах разочаровался? Или в самой Энид после ее замужества? Рамсес всегда считал, что мистер Фрейзер — не пара умнице Энид.

— Подарки друзей отдавать некрасиво, Рамсес.

Перси тут же протянул мне часы:

— Прошу прощения, тетя Амелия, не подумал. Вот. Возьмите. Я не хотел...

— Нет, Перси. Раз уж Рамсес их тебе подарил — они твои. Однако носить их тебе все равно еще рано. Я спрячу часы, а потом отдам твоей маме, договорились ?

— Конечно, тетя Амелия! Я сам собирался попросить вас об этом. Просто хотел сначала поиграть. Они такие красивые... а завтра ведь мой день рождения... — Он был явно расстроен, но очень старался не подавать виду.

— Я не знала... вернее, совсем забыла о твоем дне рождения, Перси. Нужно будет обязательно отметить. Чего бы тебе хотелось?

Виолетта в своем углу неожиданно подала признаки жизни:

— А если Перси дадут торт и еще много всего... мне можно съесть два куска? Или три?

— Посмотрим, — уклончиво ответила я. — Это праздник твоего брата, ему и решать, чем мы будем заниматься. Подумай, Перси, а завтра скажешь.

У Перси задрожали губы.

— Спасибо, тетя Амелия! Какая вы хорошая, добрая! Спасибо, спасибо, дорогая тетя Амелия! И тебе большое спасибо, братец... за подарок. — Он шлепнул кузена по плечу. Рамсес дал сдачи, и все трое, несмотря на ранний час, были немедленно отправлены по комнатам.

К ужину я решила переодеться... причем только для того, чтобы позлить Эмерсона, — как честный человек, не могу в этом не сознаться, читатель. Привыкнув к вольготным нравам нашего кентского дома, я постоянно забываю, что у аристократии принято блюсти распорядок, изобретенный, на мой взгляд, для удобства прислуги, а не хозяев. В спальню я поднялась в неурочный час, чем смертельно напугала одну из горничных.

Возившаяся с камином девушка пронзительно взвизгнула и как еж свернулась в клубок. Не успела я ее успокоить — а миссис Уотсон уже тут как тут. Сердилась-то она на меня, а попало, конечно, ни в чем не повинной горничной.

— К приходу миссис Эмерсон все должно быть готово! Быстро вниз, за горячей водой!

Девушка опрометью бросилась из комнаты.

— Не спешите, миссис Уотсон. Я просто пришла пораньше. А профессор не сказал, когда вернется?

— Нет, мадам, но я уверена, что скоро. Он всегда предупреждает, если задерживается к ужину. С горячей водой подождать до прихода профессора?

Наряду с иными современными «удобствами», приспособление для нагрева воды не оправдывало возложенных на него надежд и вечно выходило из строя. Помучавшись, Эвелина вернулась к старинному, но прекрасно себя зарекомендовавшему методу.

— Нет, миссис Уотсон, прикажите наливать сейчас же. — В ожидании ванны я устроилась перед камином, водрузив ноги на решетку. К вечеру припустил дождь и заметно похолодало.

Решено... Об Айше не скажу ни слова. Ни намека себе не позволю. Пусть сам поднимает эту тему...

Если совесть чиста, он непременно заведет разговор об Айше. В конце концов, повторяла я себе снова и снова, до брака мой муж имел право встречаться с кем угодно, где угодно и сколько угодно. А с тех пор ни разу... ни разу его преданность мне и вера в меня не пошатнулась — я это знала точно. Так велика была моя собственная вера в Эмерсона... да и возможностей у него, прямо скажем, было негусто. В Египте уж точно. Хотя если подумать...

Сколько раз Эмерсон уходил с Абдуллой в соседнюю деревню якобы повидаться с родней Абдуллы. Наш давний слуга и друг скорее позволил бы отрезать себе язык, чем предал Отца Проклятий.

В те годы, что мы провели в кентском поместье, дожидаясь, пока Рамсес подрастет, Эмерсон время от времени ездил по делам в Лондон и оставался там на день... на несколько дней. Читал лекции в университете, работал в библиотеке Британского музея. График свободный. Хочешь — поезжай домой, а хочешь... Одним словом, распоряжайся временем по своему усмотрению.

Из раздумий меня вырвал отвратительный скрежещущий звук, и я не сразу сообразила, что сама от отчаяния и злости скриплю зубами.

Спокойно, Амелия, спокойно. Не забывай о своем решении. Не смей оскорблять любимого, верного супруга подозрениями. Не смей вспоминать об Айше, пусть сам все расскажет. Почему бы и нет? Это было бы естественно. И напротив, в высшей степени неестественно для него было бы промолчать. Спешное утреннее бегство Эмерсона и долгое отсутствие не позволили нам обсудить события прошлого вечера и по сложившейся традиции поделиться впечатлениями, мнениями, версиями. Но ведь когда-нибудь этот долгожданный момент настанет... Вот тогда и всплывет имя Айши. Согласитесь, будет странно и крайне подозрительно, если Эмерсон обойдет эту тему молчанием.

* * *

Эмерсон тешит себя иллюзией, что умеет ходить на цыпочках. На здоровье. Пусть себе остается при этом ошибочном мнении, но вам по секрету скажу, читатель, что на цыпочках мой благоверный производит шума не меньше, чем когда топает, ни о чем не заботясь. О возвращении супруга я узнала задолго до того, как увидела его в нашей спальне. Зашел он не сразу. Минут пять топтался под дверью, подыскивая, должно быть, наилучший вариант сближения. Ну а мне оставалось только ждать, что из этого выйдет.

Вышло довольно мило.

Дверь с треском (как обычно) распахнулась, любимый с порога бросился ко мне, вынул из кресла и прижал к груди.

— Прелестно выглядишь, Пибоди, — пророкотал он на ухо. — Платьице... новое, да? Тебе к лицу.

— Это не платье, дорогой, — отозвалась я, как только мне вернули способность говорить, — а домашний наряд для чая. Тот самый, в котором ты видел меня вчера, позавчера и еще несколько вечеров подряд. Я надеваю его потому... О-о, Эмерсон... Ты прав, это одна из причин, но есть и другие... Эмерсон...

Мне стоило нечеловеческих усилий отказаться от супружеских знаков внимания, которым покрой халатика весьма способствовал, но я все-таки выстояла! А чтобы не поддаться на лицемерные — именно лицемерные, уж поверьте любящей женщине, — ласки Эмерсона, даже отступила за кресло.

— Время позднее. Пора переодеваться к ужину. Вода едва теплая. Поторопись, иначе будешь купаться совсем в ледяной.

— Обойдусь, — мотнул головой Эмерсон. — Не стану переодеваться.

— Переоденешься.

— Нет.

— В таком случае я тоже заявлюсь к столу как есть. — Стыд и позор, скажете? И будете правы, любезный читатель. Вынуждена, однако, признаться, что в тот момент мне ну ни капельки не было стыдно. — Почему бы тебе не надеть тот великолепный смокинг, что я купила в Каире? Тот самый, который ты невзлюбил с первого взгляда? Помнишь, ты еще сказал, что в нем тебя увидят только на смертном одре?

— Смокинг?... — поперхнулся Эмерсон. — Ты на меня сердишься, Пибоди?

— Я?! Сержусь?! Дорогой мой, что за мысль! Кстати, феска в комплекте со смокингом тебе пойдет.

— Дьявольщина! А это обязательно, Пибоди? Распроклятая штуковина... кисточка вечно в рот лезет!

Гаргори пришел от смокинга в дикий восторг, чем слегка умерил профессорский гнев. Феска дворецкого и вовсе пленила; бросив на меня торжествующий взгляд, профессор сдернул «распроклятую штуковину» с макушки и вручил своему юному поклоннику.

— Довольно, Пибоди, — сказал он, когда сияющий Гаргори удалился со своим призом. — Поиграли в индейцев, и будет. Теперь давай начистоту. Что с тобой? Дети в буйство впали?

— Не больше обычного; спасибо, что поинтересовался. Виолетта дуется, поскольку я ограничила ее в сладком, зато Перси с Рамсесом, кажется, находят общий язык. Рамсес провел какие-то огнеопасные опыты и доказал подлинность статуэтки.

— Я так и знал, Пибоди.

— Я тоже.

Эмерсон принялся за брюссельскую капусту.

— От твоего досточтимого братца или хотя бы его супруги по-прежнему ни слова?

— Нет.

— Чертовски странно, не находишь? Казалось бы, дама должна была выразить благодарность и поинтересоваться детьми...

— Она нездорова. Возможно, доктор запретил любые волнения.

— Угу. А дорогой Джеймс благополучно поднял паруса и скрылся в неизвестном направлении, — буркнул Эмерсон. — Как тебя угораздило заполучить таких мерзких родственничков...

— Мои-то по крайней мере не прячутся от людей. (А следовало бы, откровенно говоря.) Тебе не приходило в голову, Эмерсон, что я не знакома ни с одним твоим родственником, кроме Уолтера? Мадам Эмерсон-старшая даже не соизволила приехать на нашу свадьбу.

— Считай, тебе здорово повезло. — Мой ненаглядный злобно набросился на отбивную. — Говорил же, Пибоди, что мать много лет назад выставила...

— Да, но так и не сказал почему.

Эмерсон швырнул вилку:

— Какого дьявола мы пустились в семейные воспоминания? Уходишь от разговора, Пибоди!

— Ты сам начал.

— Пибоди... дорогая моя Пибоди... — неожиданно нежно заворковал Эмерсон. — Бог с ними, с нашими распрокля... э-э... родственниками. Ты, да я, да Рамсес! Один за всех и все за одного, точно? Ну же! Лучше расскажи, как прошел день.

— М-м... Чуть не забыла. Ты разминулся с мистером О'Коннеллом. Я тоже. Он оставил записку.

— Знаю. Читал. — Эмерсон весело хмыкнул. — И на что он жалуется, понять не могу? Обскакал всех конкурентов премиленьким «дельцем зловещих статуэток». Ушебти у него, правда, превратились в... шушеру, что ли? А в остальном он превзошел себя. Кстати, ты знаешь, кто еще получил такие же посылки? Шестеро — Питри, Гриффит, директор музея...

— Разумеется, знаю. Статью в «Дейли йелл» я прочла прежде тебя. Однако по твоей милости О'Коннелла пропустил "дельце опиумного притона". Не думаю, что начальство его по головке погладит.

— Поделом. Будет знать, как злоупотреблять алкоголем и верить египтологам, дары приносящим.

Я зачерпнула ложку капусты. Эмерсон, ковыряясь в тарелке, исподтишка косился на меня.

— Поговорить о нашей проблеме не хочешь, Пибоди?

— Что это с тобой, Эмерсон? — со смешком поинтересовалась я. — Не ты ли твердил, что, во-первых, никакой проблемы вообще нет, а во-вторых, что мы тут совершенно ни при чем?

— Ничего подобного я не говорил! — возмутился Эмерсон, да так искренне, что ему поверил бы кто угодно, но только не я, поскольку слышала предыдущие заявления собственными ушами. — Проблема-то, конечно, есть... и немалая... Какого дьявола ему нужно, этому психу?... С тобой хотел обсудить. А насчет того, что мы тут ни при чем, — забыла, кто тебя взял ночью в притон?

— Очень мило с твоей стороны, Эмерсон.

— Еще как мило, Пибоди.

— Но взял-то ты меня только потому, что не мог остановить. Я бы все равно пошла, с тобой или без!

— Гм... — насупился Эмерсон. — Так хочешь поговорить или нет?

— Разумеется, хочу. Перейдем в библиотеку или здесь останемся, чтобы Гаргори мог к нам присоединиться?

Дворецкий, упустив соль моего тонкого сарказма, засиял как начищенный пенни. Брови профессора сошлись в одну линию.

— В библиотеку. Не возражаешь, Гаргори?

— Эмерсон... — процедила я, не разжимая губ.

— Да, Пибоди. Уже иду.

Ужасающая перемена! Ни тебе яростных протестов, ни грохота кулака по столу... Сама любезность, да и только. А я-то жду признания... Впрочем, надежда еще не потеряна. Пусть бы излил душу и бросился к моим ногам... Нет! Пусть бы лучше излил душу, а закончил тем, что это не мое распроклятое дело! Вот тогда мы на равных обмозговали бы проблему и поставили точку. Но первый шаг за Эмерсоном. Произнести роковое имя он должен сам.

В библиотеке мы устроились поближе к камину.

— Итак, Пибоди. Начнешь?

— Нет, благодарю, Эмерсон.

— М-да?... Что ж... К настоящему моменту — кто знает, что день грядущий нам готовит? — мы имеем три различные и внешне не связанные между собой группы. В первую входят все те, кто так или иначе имеет отношение к Британскому музею. Олдакр и ночной сторож; Уилсон и Бадж; египтологи, получившие ушебти в посылках. Вторая группа... э-э... позволю себе воспользоваться твоим определением — египетская ветвь.

Я ждала, затаив дыхание. Вот оно! Сейчас он перечислит... Ничуть не бывало. Эмерсон сделал вид, что поперхнулся; сделал вид, что прокашлялся. И продолжил:

— Наконец, третья группа — их беспутные светлости. Наша задача, как я ее себе представляю, — попытаться определить связи между двумя или всеми тремя группами.

Одобрения не дождется. Неопределенного кивка будет достаточно.

— Связь между проклятыми аристократишками и музеем очевидна: старый граф Ливерпуль подарил музею мумию, а Сент-Джон с юности увлекается археологией. Кроме того, Сент-Джон со своим обреченным протеже занимаются наркотиками, а значит, могут быть связаны и со второй группой. Вывод логичный, но не очевидный. В Лондоне десятки опиумных притонов, и большинство содержат выходцы из Китая и Индии. Где гарантия, что граф Ливерпуль достает наркотики у египтян?

— Гарантий нет, — холодно отозвалась я. — Но есть косвенные доказательства. Забыл реплику насчет «неверных собак»?

— Некоторые наши соотечественники не гнушаются посещением и даже, так сказать, опекой над подобными заведениями. Вчера ночью мы видели в притоне и англичан.

Англичан — да, но не только... Самое время Эмерсону произнести имя... Увы. Еще один шанс упущен.

— Выделить жреца в отдельную, четвертую группу мы не можем, поскольку он действует в одиночку. Есть ли связь между ним и тремя вышеназванными группами, или же это явление совершенно чуждое...

Я медленно, с достоинством поднялась с кресла:

— Не вижу смысла продолжать, Эмерсон. У нас слишком мало фактов, чтобы составить хоть какое-то приемлемое суждение, уж не говоря о том, чтобы строить теории. Меня ждет работа. Необходимо подготовить доклад для ежегодного заседания Общества охраны памятников Древнего Египта.

— А-а-а! — протянул Эмерсон. — Добавить к тому, что я сказал, нечего, Пибоди?

— Абсолютно. А тебе нечего мне больше сооб... сказать?

— Э-э... Нет, пожалуй.

— В таком случае, Эмерсон, займись своей «Историей», а я займусь докладом.

Профессор поплелся к столу, глянул на рукопись.

— Дьявольщина! — громом прокатилось по библиотеке.

— Что-то не так, дорогой?

— Не так?! Пропади... — Жуткая гримаса, до неузнаваемости перекосившая его лицо, по всей видимости, означала улыбку. — Ничего, дорогая моя Пибоди. Все в порядке.

О, читатель! У меня упало сердце, в горле застрял тошнотворный ком. Прежний Эмерсон заметался бы по комнате, как дикий зверь, попавший в клетку. Прежний Эмерсон разнес бы в щепки пару стульев, расколошматил чернильницу об стену, лишь бы донести до меня, что он думает о моей беспардонной, наглой, хамской попытке исправить его замечательную рукопись! Нынешнего Эмерсона я не узнавала... как будто видела впервые... Да что там! Я его презирала! Будь проклята эта благопристойность, рожденная чувством вины и страхом перед разоблачением.

Эмерсон уткнулся в рукопись. Сдавленный рык и беспрерывное содрогание мощных плеч — вот и все, что выдавало эмоции, которые он не смел излить на меня.

«Причины наводнений в Черной пирамиде...» Нет, не могу. Затопленная Черная пирамида наводила на воспоминания о самых страшных и самых нежных минутах, когда мы с Эмерсоном поклялись отойти в мир иной в объятиях друг друга, — разумеется, если не отыщется иной выход, а этот выход, как вам известно, нашелся.

Возможно, у меня дрожали губы и даже слезы подступали к глазам... но я не дала им волю, о нет! Я поклялась, что ни один вопрос, ни один упрек не сорвется с губ, которым ведомы лишь прикосновения мужа... Случались, конечно, и в моей жизни непростые моменты, но мне себя винить не в чем!

Моя работа не двигалась. Нужно отвлечься от тягостных мыслей. К примеру, переключиться на загадку Британского музея.

Хороший детектив должен прежде всего уметь разложить факты по полочкам. В прошлом я перепробовала немало способов, но все впустую. Не так-то просто упорядочить мысли высокоинтеллектуальной личности. Решив подойти с другого боку, я расчертила лист на две колонки, одну из которых озаглавила ВОПРОСЫ, а вторую — ИХ ВОЗМОЖНОЕ РАЗРЕШЕНИЕ.

Первый вопрос, пока оставшийся без ответа, напрашивался сам собой и касался, разумеется, причин смерти ночного сторожа. На листке появилась запись:

1. Кто такая Айша? Где и каким образом с ней познакомился Эмерсон? Расспросить Айшу...

Что за черт! Придется начинать все сначала. Я зачеркнула две строчки.

Эмерсон поднял голову:

— У тебя перо скрипит, моя дорогая Пибоди. Нужно бы очинить.

— Ты очень внимателен, дорогой, благодарю. Итак...

ВОПРОСЫ И ВОЗМОЖНОЕ РАЗРЕШЕНИЕ

1. Была ли смерть ночного сторожа вызвана естественными причинами?

Обратиться к министру внутренних дел с просьбой об эксгумации тела? (Знак вопроса появился не случайно. Я сильно сомневалась, чтобы наш министр, будучи всего лишь мужчиной, согласился с этим более чем разумным предложением без серьезных улик, которых у меня не было.)

2. В чем смысл (если он вообще есть) разбросанных вокруг тела сторожа осколков и увядших цветов?

Самое логичное — поинтересоваться у мистера Баджа, когда в последний раз в зале подметали полы. Возможно, весь тот мусор, которому репортеры уделили столько внимания, скопился за предыдущие дни, недели, а то и месяцы. Хозяйство Баджа чистотой не блещет.

3. Помимо мусора на полу были обнаружены засохшие пятна. Что это? Кровь? Если да, то человека или животного?

Поинтересоваться у инспектора Каффа? (И здесь знак вопроса означал сомнение. Спросить-то я спрошу, но вряд ли получу вразумительный ответ. Полиция могла и не обратить на пятна внимания. А если даже обратила, то искрящийся любезностью мистер Кафф запросто утаит от меня правду.)

На этом вопросы, связанные со смертью Альберта Гора, были исчерпаны. Я перешла к следующей жертве, мистеру Олдакру.

4. Известно ли о пристрастии Олдакра к наркотикам? Если он курил опий и гашиш, то не являлся ли завсегдатаем притона, где мы вчера побывали?

Обратиться к инспектору Каффу (в надежде, что он для разнообразия оставит свои улыбочки с поклонами и ответит на простейший вопрос). Либо... отличная мысль!... обратиться к мистеру Уилсону. Юноша, помнится, знал Олдакра. Мисс Минтон, от которой, если не ошибаюсь, влюбленный в нее Уилсон ничего не скрывает, тоже может оказаться полезной. Пожалуй, с ней прежде всего стоит пообщаться. Иметь дело с женщиной всегда приятнее. Да и толку больше.

5. Не занимался ли Олдакр шантажом? Кого и чем он мог шантажировать?

Возможность получить правдивый ответ от инспектора практически равна нулю. Как, впрочем, и вероятность того, что Каффу ответ известен. Зато мистер Уилсон и мисс Минтон, надеюсь, от сотрудничества не откажутся.

Переходим к следующей «группе», если пользоваться терминологией профессора.

6. Кто такой «леопардовый жрец»?

Казалось бы, чего проще? Поймал комедианта за руку во время очередного спектакля — вот тебе и ответ. Однако сказать всегда легче, чем сделать. Эмерсон уже попытался, и мы помним, что из этого вышло. После той шумихи «жрец», возможно, на публике больше не появится. Значит, нужно его заманить в ловушку. Но каким образом?

Поскольку подходящих идей в данный момент у меня не было, пришлось пока заняться следующим пунктом.

7. Кто послал Эмерсону и всем прочим статуэтки? Все тот же «жрец»?

Место во второй колонке осталось девственно-чистым. Я понятия не имела, что здесь можно предпринять, но почему-то в ответе не сомневалась. Именно «жрец», и никто иной, так щедро разбрасывался археологическими ценностями. До сих пор этот безумец ограничивался лишь театральными представлениями, никому не причиняя зла. Послания с ушебти носят тот же характер. Они наводят страх, но по сути совершенно безобидны. Я все больше склонялась к тому, чтобы согласиться с Рамсесом. Думаю, у нашего «жреца» с головой все в порядке, а вот с чувством юмора проблемы. И уж несомненно имеются возможности для осуществления таких оригинальных, мягко говоря, фокусов. Рамсес и в этом, надо признать, прав! Ушебти из царских гробниц — большая редкость!

И что же из этого следует? Археологическая ниточка ведет нас... Ну разумеется! Все улики против лорда Сент-Джона, молодого Ливерпуля или еще кого-нибудь из той же компании.

Нельзя, однако, забывать и о других частных коллекциях, которых в одной только Англии больше, чем хотелось бы настоящим археологам. Увы, наши законы способствуют безбожному разбазариванию уникальных древностей Ближнего Востока.

Есть и еще один вариант. «Жрец» мог унести ушебти прямо из-под носа мистера Баджа. В музее наш комедиант явно неплохо ориентируется, а халатность хранителя еще и облегчает задачу. Познания «жреца» в истории Древнего Египта наводят на мысль не о хобби дилетанта, а о профессии... Чтобы наш коллега опустился до подобных шуток? Убейте меня, не поверю! Да и кто бы это мог быть? Юный Уил-сон стоял рядом с нами, когда «жрец» давал одно из своих представлений в музее. Питри? Ну уж нет, только не Питри. Этому чувство юмора неведомо. Следующий вопрос пришел мне в голову внезапно, а потому не вписывался в стройную систему. А именно:

8. Не произошло ли при передаче мумии в музей чего-нибудь странного или не совсем обычного?

Надежды узнать правду мало, но попытаться можно. Молодой Ливерпуль (с подачи лорда Сент-Джона) приглашал меня в свое поместье. Почему бы не воспользоваться любезностью знатной особы? А заодно и проверить, нет ли в коллекции пустого футляра, где прежде могли бы храниться ушебти?

Что касается Олдакра, тут судить трудно, но пристрастие его светлости графа Ливерпуля к наркотикам сомнений не вызывает. Отсюда последний вопрос:

9. Какой притон он имеет обыкновение посещать? Возможно ли, что «неверные», которых проклинал египтянин в полицейском фургоне, — это лорд Ливерпуль с друзьями?

Узнать у Айши.

Фразу в правой колонке я написала твердой рукой. Без малейших колебаний.