— Садитесь, пожалуйста. Мистер Стокс выйдет к вам, как только в его рабочем расписании появится свободная минутка.

Девушка за столом в приемной быстро, монотонным голосом произнесла свой монолог, не отрывая взгляда от журнала, который она читала. Жаклин ничего не ответила и не пошевельнулась. Она просто дала почувствовать свое присутствие, как это бывает в случае с назойливым и неприятным запахом. Через несколько мгновений девушка с трудом оторвалась от своего занятия и подняла глаза. Выражение неясной благожелательности на лице Жаклин оставалось неизменным, однако секретарша сглотнула комок в горле и нервно поправила золотистые волосы.

— Э… мистер Стокс немного задержался сегодня утром, мадам. Чрезвычайная ситуация, знаете ли.

Будучи женщиной с умеренными видами на будущее, Жаклин приняла подобную хромающую вежливость с тем же воодушевлением, с которым она была предложена. В конце концов, никто не ожидает присутствия манер, свойственных прошлому веку, у молодой женщины с окрашенными в радужный розовато-лиловый цвет ногтями. Жаклин мило кивнула в ответ и села в кресло.

Хотя она и была слегка раздражена ожиданием встречи, на которую записалась более чем неделю назад (с какими такими чрезвычайными ситуациями сталкиваются литературные агенты? С толпой авторов в конце квартала?), но она не сожалела о том, что ей предоставилось несколько свободных минут, во время которых можно привести в порядок мысли и осмотреть обстановку.

Казалось, она была навеяна фильмами 30-х годов, а выполнена с полным отсутствием вкуса. По цвету и форме кресла походили на переросшие баклажаны; они были неудобно низкими, и их покрывал колючий вельвет. Стол в приемной в стиле рококо (разумеется, копия) был богато инкрустирован перламутром и пластинами латуни. То же самое можно было сказать и о секретарше, исключая, конечно, из ее описания упоминание о перламутре. Она вся была какой-то ненатуральной, включая, как подозревала Жаклин, два выдающихся вперед конуса грудей, которые раздирали шелковую ткань ее блузки, как… Жаклин остановила себя. Чтение любовных романов оказывает пагубный эффект на сравнения, приходящие в голову. Если Господу Богу и мистеру Стоксу угодно, то в ее следующем романе ни разу не будет упомянут вздымающийся или выпирающий холмик. Катлин Дарси раскручивала эротические эффекты (а их было множество в ее книге), не прибегая к такой грубой технике.

Менее уверенная в себе женщина могла бы почувствовать некоторую неловкость, дойдя до этого пункта в своих рассуждениях. Жаклин никогда не смущалась, но тонкая струйка беспокойства, не дававшая ей покоя с тех пор, как она договорилась о деловом свидании, постепенно разрослась до ширины Рубикона. Было еще не поздно; она уже перешла один приток, назначив встречу, но сама река оставалась впереди. Даже сейчас Жаклин могла повернуть назад.

Крис попытался отговорить ее.

— Я, должно быть, сошел с ума, предложив тебе это. Подсознательно я рассчитывал на то, что ты откажешься. Ты хоть понимаешь, во что ты ввязываешься?

Он продолжал говорить с ней. Жаклин отмела его предупреждения в сторону. Она умела обращаться с рекламой и делала это лучше многих. Жаклин обладала достаточным самомнением, чтобы оставаться неопалимой купиной под иссушающим ветром нападок, которые, несомненно, обрушатся на нее, и при этом написать хорошую книгу. Читатели и критики хотят другую «Обнаженную во льдах», и никто, включая саму Катлин Дарси, не был в состоянии написать ее заново.

Она говорила правду, когда заверяла Криса в том, что мнение окружающих ее не волнует. Другое дело — ее собственное мнение. Могла ли она подняться до тех высоких стандартов мастерства, которые установила сама для себя? Ответ был гнетущим: «Может быть, и нет».

У нее не было иллюзий относительно собственного дарования. Жаклин обладала небольшим добротным талантом, честным и вполне отвечающим тем целям, которым он служил до сих пор. Написать продолжение, равное предшествующему роману, требовало несколько большего мастерства.

Причины, толкающие на какой-либо шаг, никогда не бывают простыми или единственными; решения принимаются после долгого обсуждения множества положительных и отрицательных факторов. Один фактор, несомненно, влиял на изменение позиции Жаклин — это число кандидатов-соперников и их мастерство. Новость была объявлена неделей раньше, и уже образовалась длинная очередь желающих, которая благодаря неопределенному жанру «Обнаженной» представляла собой широкий спектр претендентов. Здесь присутствовали авторы исторических, любовных романов и боевиков. Среди них были и Джек Картер, автор «Красного флага, красной крови» (в его книге заговор Советов с целью убить президента Соединенных Штатов был провален прекрасной русской женщиной-агентом, влюбившейся в красивого соперника из ЦРУ), и Франклин Дюбуа, оттачивавший свое перо на быстролетных и несколько странноватых сексуальных связях деловых людей с Уолл-стрит, который заявил, что политические и финансовые сложности доисторической культуры требуют от писателя познаний в этих сферах деятельности. Но одно имя заставляло Жаклин взъерошиться и склоняло чашу весов ее выбора в пользу решения бороться за книгу — это было имя Брюнгильды Карлсдоттир.

До того как Жаклин дебютировала со своим романом, Брюнгильда была непререкаемой Королевой Первобытных Потрошителей Корсажей — слово «первобытная» относилось не к качеству или содержанию ее прозы (хотя такая интерпретация не раз высказывалась в печати), а к историческому периоду, на котором она специализировалась. Средневековая Британия, Галлия железного века, любая страна бронзового периода — все эти темы лили воду на мельницу Брюнгильды, но ее настоящим коньком стали викинги; возможно, как заметила Жаклин (и при этом не была единственной), потому, что она своим видом походила на самые крупные их экземпляры.

Брюнгильда не присутствовала на съезде, ставшем для Жаклин первой не особо приятной встречей с королевами романов, чье имя было легион, потому что рекламные «толкачи» наградили призом за лучшую романтическую новеллу о шестом веке какого-то другого автора. Они не встречались лицом к лицу до тех пор, пока первая книга Жаклин не вытеснила произведение Брюнгильды из списка «Таймс». Выстроившее между ними стену соперничество носило не вполне профессиональный характер. Это была ненависть с самого первого взгляда, чистая, прозрачная и крепкая. Как зерновой спирт. Жаклин поклялась, что она скорее отдаст Бутону Стоксу двадцать пять процентов или переспит с ним, лишь бы не видеть, как Брюнгильда получит заказ на продолжение «Обнаженной во льду».

Она изучила многочисленные фотографии Стокса, украшавшие стены приемной его офиса. Бутон с Лиз Тейлор, с мистером Т., с защитником, игравшим в прошлом году в Суперкубке («автором» «Убийства на Суперкубке»), с бывшим штатным сотрудником Белого дома, чья книга о его нравах разошлась тиражом в полмиллиона экземпляров. «Конюшня» авторов Стокса была, без сомнения, впечатляющей, если не в литературном смысле, так в денежном. И он всем был обязан Катлин Дарси. Она была его первым значительным клиентом, его первым автором, написавшим бестселлер. Ее успех проторил дорогу в его офис и для остальных писателей.

Взгляд Жаклин был прикован к фотографии размером пятнадцать на восемнадцать, на которой Стокс был изображен вместе со своей наиболее знаменитой клиенткой. Она была окаймлена широкой полосой черного бархата; на столе под ней, в вазе, сделанной в виде бутона, стояла одинокая белая (шелковая) роза. Катлин, казалось, была закрыта кольцом обнимающих ее рук Стокса. Головой она слегка прилегла ему на плечо, а в ее широко раскрытых глазах сквозила невиновность. Катлин выглядела много моложе своего возраста. «Обнаженная во льду» вышла в свет, когда ей было двадцать восемь.

Глаза Жаклин остановились на ее лице. Катлин, казалось, переполняло признание, которое она получила, однако, несмотря на это, ее лицо выражало силу и лучилось юмором; губы были плотно сжаты, взгляд тверд. Кто бы мог вообразить, что спустя два года она будет мертва и возможной причиной смерти станут ее собственные руки?

Жаклин было трудно это представить. И именно по этой причине она приняла вызов, первоначально ею отвергнутый.

Она была вынуждена признать первой, что любопытство было одной из ее наиболее выдающихся черт. И что ей хотелось задать этот вопрос — что в этом плохого? Вопрос был чисто риторический, потому что она никогда никому не давала шанса ответить, отвечая за своего собеседника сама: «Любопытство повлекло Колумба через океан в этих маленьких утлых суденышках. Любопытство вдохновило все главные научные открытия. Без любопытства мы все сидели бы в пещерах, чеша спины друг другу и поедая сырое мясо. Если бы не было любопытства…»

Кто-нибудь обычно прерывал ее речь в этот момент, и она позволяла это сделать, так как считала, что уже доказала все, что хотела доказать.

Мягко говоря, Жаклин всегда интересовали обстоятельства смерти Катлин Дарси. Как и многие читатели романа Катлин, она обожала не только книгу, но и ее автора. Почему молодая, здоровая и необыкновенно одаренная женщина захотела положить конец своей жизни? И если она этого не сделала, то что же с ней случилось? Этот вопрос изводил ее долгое время. Нельзя сказать, что из-за него она проводила бессонные ночи — очень редкие заботы могли так подействовать на Жаклин, — но это была одна из многих неопределенных вещей, беспорядочно загромождавших ее разум. Будучи в сущности чрезвычайно рациональным, как и любопытным человеком, она знала, что ее шансы разрешить тайну были ничтожно малы. Но тогда у нее не было разумной причины рассчитывать на то, что ей предоставят покопаться в бумагах Катлин и в ее прошлом. Такому искушению невозможно было противостоять; да и она сама не видела оснований для сопротивления.

Ее пристальный взгляд оторвался от лица Катлин и перешел к мужчине, стоявшему позади нее. Стокс тогда выглядел стройнее и имел более спортивный вид. В его внешности не было ничего неприятного, за исключением хитрых, близко поставленных глаз. Поздние фотографии запечатлели несколько расплывшуюся фигуру и появление еще одного подбородка. Но несмотря на это, он сохранил свои густые, волнистые темные волосы. По крайней мере, Жаклин надеялась, что так оно и есть. Тащить с собой в постель парик довольно мерзко. Было время…

Вспомнив о времени, она поднялась на ноги.

— Я не могу больше ждать, — заявила Жаклин. — Скажите мистеру Стоксу…

Словно по мановению волшебной палочки, внутренняя дверь открылась.

Что бы там ни делал Стокс, но некоторое время он явно наряжался. Никто на его месте не смог бы так походить на голливудскую версию занятого литературного агента без определенных усилий. Закатанные рукава рубашки обнажили волосатые запястья, тяжелый шелковый галстук слегка сбился в сторону, а одинокий локон по-мальчишески завился на лбу. В одной руке он держал ручку, а в другой была зажата пара очков в роговой оправе. Стокс кивнул Жаклин и оскалился, обнажив комплект ослепительно белых зубов.

— Миссис Кирби! Мои огромные извинения! Я униженно преклоняю колени и умоляю меня простить.

— Прошу вас, не стоит извиняться. — Жаклин показала в ответ свои зубы, которые были такими же белыми и такими же большими. Но ее зубы были обязаны своим совершенством скорее природе, чем мастерству дантиста.

— Заходите, — пригласил Стокс. — Кофе? Чай? Устраивайтесь в этом кресле, оно самое удобное. Я звонил в Лондон. Эти британцы такие болтливые…

Она уселась, умиротворенно скрестив ноги и примостив сумочку на колени. Стокс с любопытством рассматривал этот объект, который, как и все сумочки Жаклин, был преувеличенных размеров и так набит, что внешне походил на свинью, находящуюся на последнем месяце беременности.

Стокс напялил очки на нос. Они придавали выражению его лица легкий налет интеллектуальности и увеличивали его глазки почти до нормального размера.

— Не могу высказать вам, как я был польщен, услышав ваше предложение, — заверил он Жаклин. — Я должен позвонить Крису и поблагодарить его за то, что он рекомендовал именно меня. Как мы будем обходиться без него, нашего славного малого! Он — блестящая звезда нашей профессии. Или, возможно, точнее будет сказать, что он — яркая планета на небесном своде, изливающая на всех нас свет своей честности.

— Я передам ему ваши слова.

— Вы тоже будете о нем скучать, я знаю. Но я уверен, что мы установим между нами взаимопонимание и сотрудничество, которое будет таким же прочным и, может быть, даже более… гм…

— Прибыльным, — предположила Жаклин.

— Точно, — улыбнулся Стокс. — Вы необыкновенно проницательная женщина, миссис Кирби. Нам ведь не надо бродить вокруг да около? Надеюсь, вы не будете возражать, если я запишу этот разговор?

— Вовсе нет. — Колени Жаклин начали неметь. Она положила сумочку на пол, открыла ее и вытащила бумажный носовой платок. Щелчок диктофона писательницы был заглушен ее манерным сморканием.

Большой опыт в подобного рода делах подсказывал ей, что не стоит приносить предпоследнюю жертву с целью завоевать расположение Стокса. У него хватало ума не примешивать к бизнесу флирт; в любом случае, его влекло к молоденьким медноволосым красоткам, объем груди которых превосходит объем их интеллекта. Жаклин не настолько серьезно рассматривала возможность принесения подобной жертвы, как и выплаты двадцатипятипроцентных комиссионных; но на какое-то время, когда они вели торг, она испугалась, что может согласиться и проглотить цифру почти абсурдную. Они остановились на пятнадцати процентах, что не было необычным.

— Великолепно, — радостно произнес Стокс. Он откинулся назад в кресле. — Над чем вы работаете в настоящий момент, моя дорогая Джеки? Вы не возражаете, если я буду называть вас Джеки?

— Нет.

— Гм…

— Никто не называет меня Джеки.

— О!

— Я подумываю написать роман о Древнем Египте, — сказала Жаклин. И это не было ложью; слово «подумываю» точно характеризовало состояние ее мыслей о Древнем Египте. — Но, конечно, мне бы хотелось услышать о том, есть ли у вас какие-либо предложения.

Ее взгляд, полный ясной искренности, не обманул Стокса, да он и не предназначался для этого. Никто не упоминал «Обнаженной во льду»; непонятно почему, но каждый из них хотел принудить противоположную сторону начать разговор на эту тему. Стокс сдался первым.

— По правде говоря, я планировал встретиться с Крисом и обговорить недавно возникший проект. Может быть, до вас уже дошли слухи о нем.

Отрицание было готово сорваться с губ Жаклин, когда неожиданный прилив отвращения к самой себе прорвал плотину ее молчания. Она устала играть в бессмысленные игры.

— Я слышала о нем, — бросила она отрывисто. — Больше всего на свете мне хотелось бы написать продолжение «Обнаженной». Не уверена, смогу ли я сделать это, но приложу все силы. Полагаю, что я не хуже других писателей, чьи имена упоминались в связи с этим проектом.

— Ваше имя было одним из первых, которые пришли мне на ум, — заверил ее Стокс. — Но, конечно, решение принимаю не я один. Мне необходимо посоветоваться с бедными наследниками Катлин — с ее матерью, сводным братом и сестрами. Существуют некие моменты, которые я не вправе пока предавать гласности, но могу сообщить вам, что мистер Сен-Джон Дарси дал понять, что он и другие члены семьи хотят обговорить приемлемые условия.

Жаклин удивленно вздернула брови.

— «Сенджон», то есть Сен-Джон? Неужели он в самом деле аристократ?

— Сомневаюсь, — отвечал Стокс. — Его зовут не Дарси, он взял это имя и оформил все по закону. Дарси сводный брат Катлин.

— Понимаю. — Жаклин подумала, что она и вправду поняла его. Только человек, не обладающий ни именем, ни положением в обществе, захочет связать себя со славой своей сестры, заработанной ее тяжелым трудом.

— Мать Катлин также изменила имя, — продолжал Стокс. — Она была замужем три раза, ты знаешь об этом. Отец Катлин был ее вторым мужем. Третьим… Ладно, давай не будем говорить плохо о мертвецах, скажу только, что у нее не было причины нежно вспоминать о нем.

— По крайней мере, это немного упрощает дело, — заметила Жаклин. — А как насчет детей от ее третьего брака? Их двое, не так ли, и обе — девочки?

— Так точно. У них сначала была фамилия отца, но одна из сестер сейчас замужем. Похоже, ты много знаешь об этой семье.

— И о книге. Я читала ее раз двенадцать или больше.

— Великолепно. Понимаешь, Жаклин… — Он сделал паузу. Не получив негативной реакции, он отважился продолжать: — Моя дорогая Жаклин, я должен избегать даже малейшей возможности конфликта интересов. Я был агентом Катлин, и ее наследники просили меня заняться доставшейся им недвижимостью. Если комиссия выберет кандидатуру из моих клиентов, то он или она будут представлены не мной персонально, а одним из моих помощников. Устроит ли это тебя?

— Думаю, что да. Все будет зависеть от того, кто этот помощник.

— Конечно. В твоем случае… — Стокс подумал или сделал вид, что подумал: — Это будет молодая женщина, с которой, по-моему, вы хорошо сработаетесь. Несмотря на возраст, она блестящий специалист; я уверен, что ее ждет великое будущее. Полагаю, я могу позвонить ей прямо сейчас, чтобы вы могли встретиться?

Не ожидая ответа, он нажал на кнопку. Дверь распахнулась так быстро, что у Жаклин не было ни малейших сомнений в том, что молодая женщина ждала вызова. Стокс был абсолютно уверен в успехе своего замысла.

Девушка оказалась не из породы милашек для развлечения. Ее обесцвеченные, почти серые волосы были стянуты в бесформенный узел на затылке. Будущий агент Жаклин словно сошла с потускневшей фотографии — бледные щеки и губы, серые глаза, почти невидимые белесые брови и ресницы. Платье цвета хаки, которое было на несколько размеров больше, чем нужно, безжизненно свисало с ее покатых плеч и развевалось вокруг лодыжек, когда она просеменила в комнату.

— Сара Сондерс, Жаклин Кирби, — представил их Стокс, даже не оторвавшись от стула. — Жаклин, Сара уже вкратце ознакомлена с ситуацией. Мы обсудили ее сразу после того, как вы позвонили, чтобы назначить встречу.

Сара Сондерс стояла, плотно сдвинув ноги, пальцы рук переплетены. Под платьем не было и намека на какие-либо формы.

— Почту за честь работать с вами, миссис Кирби, — пробормотала она. — Я читала ваши книги и считаю, что они восхитительны.

— Спасибо, — холодно ответила Жаклин. Если это в какой-то степени говорило о литературных вкусах Сары, то перспективы плодотворного сотрудничества оставались туманными.

Стокс отпустил свою помощницу, сделав учтивое движение рукой.

— Нет необходимости обсуждать детали прямо сейчас, когда мы еще только вступаем на длинный путь, ведущий к окончательному решению. Это все, Сара.

Бесцветные губы девушки затрепетали, но она не издала ни единого звука и начала бесшумно красться по направлению к двери.

Последние несколько минут Жаклин слышала смутный шум и громкие голоса, доносившиеся из приемной офиса. Наконец один из них возвысился до пронзительного визга, и дверь с грохотом отлетела в сторону. Она ударила Сару Сондерс в плечо. Та отшатнулась назад, врезалась в стену, отпружинила от нее спиной и села на пол с хорошо различимым глухим шлепком. Никто не обратил на несчастную девушку ни малейшего внимания, так как в дверном проеме возникла огромная фигура, пылающая страстью и гневом.

Брюнгильда могла бы сказать о себе, что она «великолепна в гневе», и охарактеризовала бы себя как полногрудую, золотоволосую, буйную и чувственную женщину. Жаклин, которая предпочитала голую прозу, однажды использовала для ее описания слово «жир», которое раздуло тлеющую между ними вражду в яркое пламя.

Брюнгильда была одета в одну из своих любимых псевдоархаических хламид с большим количеством шнурков и имитацией чего-то вроде нагрудника. Существовало сильное сходство между ней и обожаемыми ею викингами, которых она изображала мускулистыми, закутанными в лохмотья мужиками в рогатых шлемах. На самом деле викинги не носили таких шлемов. Упоминание об этом факте, которое сделала Жаклин в одном из интервью, не согрело теплом их отношения.

Глаза неожиданной посетительницы, сверкавшие яростью, остановились на Жаклин, которая была со вкусом одета в шелковый костюм зеленого цвета, придававший ее глазам изумрудный оттенок и зрительно убиравший, по крайней мере, пять килограммов веса.

— Ты! — завизжала Брюнгильда, делая жесты в духе викингов.

Жаклин придирчиво стала рассматривать соперницу.

— У тебя назначена встреча, Брюнгильда, дорогая?

Брюнгильда засмеялась смехом маньяка.

— Ты теряешь время зря, Кирби. Не старайся обработать Стокса. Ты никогда не напишешь эту книгу. Она моя, только моя.

— Ты размажешь тушь и губную помаду по всей своей одежде, — заботливо сказала Жаклин. — Разреши мне предложить тебе платок, дорогая. Тебе обязательно надо использовать его для вытирания лица вместо рукавов. Знаешь, полные люди сильно потеют.

Пальцы Брюнгильды согнулись, скорчившись подобно сочным белым червям. Глаза Жаклин сузились.

— На твоем месте я бы не стала этого делать, — добавила она.

Брюнгильда обдумала сказанное соперницей и решила последовать ее совету. Но при этом она размахнулась мускулистой рукой и смела на пол вазу, стоявшую на ближайшем к ней столе. Сара, только что с трудом поднявшаяся на ноги, приняла на себя большую часть воды и дюжину чайных роз, которые шлепнулись ей в грудь. Промокшая, она ретировалась за дверь в поисках безопасного места.

— Ты никогда не заполучишь эту книгу, Жаклин Кирби, — ревела Брюнгильда. — Прежде я удавлю тебя голыми руками, и тебя тоже, Стокс, тебя, извивающуюся подлую змею!

Ее путь через приемную был отмечен ужасающим беспорядком: кресла опрокинуты, разнообразные мелочи растерты в порошок.

— Банально, все так банально, — прошептала Жаклин. — Боюсь, что это слишком типично для литературного стиля нашей дорогой Брюнгильды. С вами все в порядке, мисс Сондерс?

Из-за двери донесся писк согласия. Жаклин повернулась в сторону Стокса, который сполз со стула вниз так, что была видна только одна его голова.

— Я пойду, Бутс. Ты не возражаешь, если я буду называть тебя Бутсом?

Туловище Стокса начало потихоньку выползать обратно. Его лоб блестел от пота, но он старался улыбаться.

— Да, конечно. Я не возражаю, совсем не возражаю. Я буду на связи, Жаклин. Мы должны вскоре пообедать вместе. Чтобы отпраздновать… отпраздновать…

Жаклин, ожидая прибытия лифта, вновь и вновь прокручивала в памяти состоявшийся разговор со Стоксом. По всем признакам шансы на получение заказа у нее были не так уж плохи. Литературное мастерство многих современных авторов затмевало силу ее пера в той же степени, в какой ее талант превосходил талант Брюнгильды, однако издательский мир не мог похвалиться устройством более разумным по сравнению с любой другой сферой общества. Стокс не искал писателя, способного лучше всех прочувствовать и уловить изысканный, отточенный стиль Катлин и блеск ее образов. Если бы он задался такой целью, призналась себе Жаклин, он бы не стал рассматривать кандидатуру ее или Брюнгильды. Стокс и остальная часть издательской индустрии были бы более заинтересованы в соблюдении таких формальных признаков, как жанр. Женщина, пишущая исторические романы, — вот цель их поисков; возможно, они не обошли бы вниманием и литераторов противоположного пола. Ведь так мало писательниц, которые пользуются популярностью и успешно работают.

«Если бы отбором занималась я, — подумала Жаклин, — я бы устроила конкурс. Открытый для всех, как для пребывающих пока в безвестности гениев, так и для старых писак по заказу. Не составило бы большого труда и времени избавиться от безнадежных претендентов. Я бы наняла группу молодых, нетерпеливых студентов, специализирующихся по английскому языку в Колумбийском университете, заплатила бы им минимальную сумму… Могли бы возникнуть какие-нибудь проблемы с законами, но толковый адвокат нашел бы путь, как можно их обойти. Сделать так, чтобы все согласились на форму договора, ничего не обещающую. (Знания Жаклин законов были чрезвычайно схематичны.) А какая бы поднялась вокруг всего этого рекламная шумиха! Поиски актрисы на роль Скарлетт О’Хара просто побледнели бы в сравнении с ней…»

Двери лифта распахнулись. Жаклин тяжело наступила на ногу неряшливого парня, пытавшегося первым вскочить в лифт, одарила его обворожительной улыбкой, ласково сказала ему «благодарю вас» и вошла в кабину. Юнец, прихрамывая, вошел за ней и забился в угол, прижавшись спиной к стенке.

Подбор актеров для фильма был другой мечтой агента. Как заменить двух трагически погибших молодых звезд, которые так захватывающе сыграли роли Ары и Хоксклиффа? Конечно, это была бы лента с большой буквы; киноиндустрия, сумевшая слепить продолжение «Челюстей» и «Рэмбо», будет биться за продолжение «Обнаженной».

И так бы действовали многие. Методы Брюнгильды отличались восхитительной прямолинейностью, но она была не единственной писательницей, которая могла использовать любой прием, недалекий от нанесения увечий, с тем, чтобы заполучить для себя лакомый кусок. Не говоря уже о заинтересованных агентах, редакторах, издателях…

Лицо Жаклин расплылось в сияющей улыбке. Что касается настоящей кровавой, безжалостной и коварной борьбы, то ни мафия, ни даже бюрократия из Вашингтона и в подметки не годятся издателям.

Крису было не до веселья.

— Преувеличение — самая простейшая форма юмора, — менторским тоном произнес он. — Ты знаешь, что это неправда. В издательском бизнесе есть много порядочных, интеллигентных людей.

С полным ртом Жаклин могла только нахмуриться.

Они завтракали в любимом ресторане Криса, в заведении, наводящем страх на Семьдесят четвертую улицу. Большинство его клиентов громогласно отказывались здесь обедать. Жаклин, до безумия любившая все продукты, которые были вредны для ее здоровья, заинтересованно расправлялась с завтраком, буквально напичканным полинасыщенными жирами с едва заметным содержанием клетчатки.

Крис намазал английскую булочку клубничным джемом и раскрыл было рот, чтобы откусить, но отпрянул назад, с сомнением глядя на неаппетитный темно-красный бутерброд.

Жаклин проглотила богатую холестерином пищу.

— Брюнгильда угрожала придушить меня и Бутса. Ты должен согласиться, что это дурно с ее стороны.

— Ее могут признать невменяемой, — пробормотал Крис в ответ. — В последний раз, когда Брюнгильда искала себе агента — а это она делала приблизительно раз в год, — я провел долгие две недели в Мэне. Мне все это не нравится, Жаклин. Брось свою затею.

— Не могу. — Вилка, зажатая в руке Жаклин, погрузилась в фаршированное яйцо, из которого, как из убитого инопланетянина, потекла ярко-желтая «кровь». — Я заключила джентльменское соглашение с обожаемым Бутоном. Что довольно забавно, так как никто из нас не является джентльменом. А что до Брюнгильды, ты думаешь, она собирается убить и всех остальных соискателей? Я имею в виду, что даже Катриона не сможет удержаться от соблазна попробовать написать детективный роман.

— Ты сказала, она угрожала тебе…

— A-а, она повторяла это все время. — Жаклин захрустела поджаренным беконом.

— Ну, да. — Крис внимательно осмотрел английскую булочку, наконец решил, что она выглядит не так уж плохо, и откусил кусок. — Эвелин делает сама клубничный джем, — пробубнил он.

Жаклин улыбнулась.

— Значит, ее так зовут? Ты счастливый, дьявол. Выходит, она не просто библиотекарь, но библиотекарь, который умеет готовить. Она печет домашний хлеб?

— Я пеку домашний хлеб.

— Господи, как это впечатляет. Подумать только, что ты обладаешь всеми этими талантами, которые никогда прежде не обнаруживал. Я глубоко обижена, Крис, что ты никогда не пек для меня хлеб.

— Не уходи от ответа.

— Ты первый упомянул Эвелин. Могу я взять вторую половину твоей булочки?

— Нет. — Крис махнул рукой официанту. — Английскую булочку для леди и еще кофе. Слушай, Жаклин, предполагалось, что это будет рабочий завтрак. Я хочу, чтобы ты очень тщательно обдумала свои действия. Еще не слишком поздно отказаться от всею этого, даже если существует так называемое джентльменское соглашение со Стоксом.

Его продолговатое приветливое лицо было серьезнее, чем обычно, и Жаклин отвечала с такой же серьезностью:

— В чем проблема, Крис? Если выберут меня, то писаки, которым не повезло, бросятся отпускать грубые замечания по поводу отсутствия у их недавней соперницы таланта или заводить разговоры про литературную проституцию. Но ведь ты знаешь, что большинство из них будут задыхаться от слюны, как лиса, глядящая на кислый виноград. Я взвесила все «за» и «против». Да, существуют и недостатки, и я о них знаю. Когда люди читают, что автор подписал контракт на миллион долларов, они наивно полагают, что издатель дает ему чек, на котором написано «один миллион долларов». Гораздо более вероятно, что это будет четвертая или даже пятая часть причитающегося гонорара, выплата же остальной его части растянется на несколько лет. Отбрось от нее жалованье агентов и налоги…

— Жаклин, дело не в деньгах.

Жаклин игнорировала его сентенцию; она вспомнила старые поводы для недовольства, хорошо знакомые каждому писателю.

— А теперь, когда эта проклятая IRS прекратила подсчет среднего дохода, писатель, голодавший и ходивший с высовывающимися из разодранных туфель пальцами в течение десяти лет во время работы над книгой, должен платить налоги с суммы, как если бы он получил весь доход за один год. Гигантский аванс за книгу в бумажной обложке создает еще более обманчивое впечатление; половина денег принадлежит издателю, выпускающему роман в твердой обложке, а другая половина уходит на оплату долгов автора. Эта сделка, если она состоится, абсолютно отличается от обычной. Я получу не весь задаток целиком, а только десять, пятнадцать, двадцать пять процентов, в зависимости от того, сколько удастся урвать у Стокса. Наследникам достается остальное. Десять процентов от миллиона составят вшивую сотню долларов. И эту сумму предстоит вытягивать в течение двух или трех лет. Я знаю мусорщика, который зарабатывает больше.

Свирепо нахмурившись, она впилась в свою английскую булочку. Крис промолчал. Он хорошо знал свою клиентку, чтобы предполагать, что она отказалась от этой идеи.

— Таков наихудший из возможных сценариев, — подвела черту Жаклин. — Общий тираж проданных книг как в жесткой, так и в мягкой обложке должен превысить миллион экземпляров. Затем еще права на съемки фильма, зарубежные продажи, надо также не забыть про тот эффект, который она окажет на остальные мои книги, включая те, которые я еще только собираюсь написать. В долговременной перспективе я получу от этой книги больше, чем смогу сделать это другим путем. Но я хочу ее написать не по этой причине.

Крис не поинтересовался у нее, что же это за причина. Он подозревал, что Жаклин не знает этого и сама.

— Лучше проконсультироваться с адвокатом, — посоветовал он.

— Я собираюсь это сделать. — Жаклин засунула последний кусок булочки в рот, прожевала и проглотила, а затем нанесла удар: — Стокс звонил мне этим утром. Я вхожу в список предварительно отобранных кандидатов.

— А сколько их вообще?

— Пять человек, включая меня. Это немного сужает круг, не так ли?

— Гм-м-м. — Крис забыл свои опасения из-за профессионального любопытства. — Кто же остальные?

— Малыш Бутс играет в застенчивость. Он говорит, что неэтично с его стороны сообщить мне об этом.

Суровое выражение лица Криса немного просветлело.

— Это значит, что Бутс не сказал и другим претендентам. Хоть раз он выказал здравый смысл. Если Брюнгильда одна из отобранных…

— Она не может застрелить других кандидатов, если не узнает, кто они такие, — усмехнулась Жаклин. — Попытайся разузнать что-нибудь через свои тайные каналы, а?

— В таком случае ты сможешь застрелить остальных? — Крис не смеялся. — Я попробую. А что дальше?

— Со всеми нами должны будут побеседовать наследники. Моя очередь через неделю.

— Так скоро? Что за странная, почти неприличная спешка в таком деле?

— Я бы не назвала ее неприличной, но странной — это уж точно. Не одной мне позарез нужны деньги.

— Прошло семь лет, — размышлял Крис. — Завещание Катлин не могло обрести законную силу, пока она официально не признана мертвой. Если ее имущество и доходы от него были связаны все эти годы… Сводный брат Катлин слывет человеком с весьма дорогостоящими привычками. Он был ее деловым менеджером, я полагаю.

— Да, он им был. И похоже, что с его мнением считаются. У меня сложилось впечатление, что остальные наследники полагаются на его решения.

— Он приедет сюда, чтобы поговорить с тобой?

— Нет, я поеду туда — в Пайн-Гроув, в сельскую глушь Аппалачей, где, без сомнения, вьется жимолость.

— Возьми с собой газовый баллончик, — сухо сказал Крис.

— Я видела фотографии мистера Сен-Джона Дарси. Если возникнет необходимость, я с легкостью смогу убежать от него.

— Итак, ты не хочешь переменить свое решение?

— Не вижу для этого никаких причин. Не беспокойся, дорогой, я переживу все это, и моя, находящаяся под вопросом девственность, как физическая, так и литературная, останется нетронутой.

— Надеюсь. — Крис не мог терпеть дальше. Он потянулся через стол и стер ярко-красное пятно с подбородка Жаклин. Обычно он не отличался суеверием.