Жаклин отказалась от предложенного сыра, еще одного куска пирога и кофе. Ей не терпелось поскорее уехать. Собственное легкомыслие пугало ее; она говорила, что придет в голову, надеясь успокоить обезумевшую мать, и была уверена, что психиатр не одобрил бы ее методов. Жаклин молила Бога, чтобы память миссис Дарси оказалась такой же слабой, как и все остальное.

Однако когда она заикнулась о том, что ей пора уходить, Сен-Джон запротестовал:

— Мы еще не все уладили.

— Что еще? — спросила Жаклин. — Я постараюсь набросать план книги как можно скорее.

— Но вы должны увидеть святая святых Катлин, — настаивал Сен-Джон. — Атмосферу… вдохновения, так сказать…

Предложение было слишком соблазнительным, чтобы от него отказаться, даже несмотря на то, что у Жаклин появилось чувство, что Сен-Джон не столько был заинтересован в том, чтобы в нее вселилось вдохновение, сколько пытался задержать ее у себя. Рабочий кабинет Катлин располагался в отдельном, уединенном домике. Снимки его появлялись в прессе, но на всех них творческая мастерская писательницы была запечатлена снаружи. Несмотря на то что Катлин прекрасно ладила с репортерами, она никого не впускала внутрь… как бы это сказать, «святая святых», что, в конце концов, не было таким уж неподходящим определением.

Слабые попытки Сен-Джона избавиться от Крэйга-второго оказались безуспешными.

— У меня полно свободного времени, — заявил адвокат с многозначительной улыбкой. — Я бы не возражал еще раз побывать в кабинете.

Надув губы, Сен-Джон нашел свою шляпу и трость и возглавил шествие. Тропа огибала дом и пересекала заросший сорняками луг по направлению к роще, где темные зеленые иголки были усеяны блестками бледных цветков дикорастущего кизила. Сам дом, прикрытый разросшимся рододендроном, был невидим, пока они не подошли почти к самому порогу.

Это был аккуратный, небольшой коттедж в два этажа.

Край крутой, торчащей пикой вверх крыши под углом нависал над парадной дверью и стрельчатым окном, расположенным с правой стороны. Оконные коробки, ставни и изогнутая труба — все несло на себе печать жилища ведьмы, включая коврик для вытирания ног в форме кота. Над дверью резные деревянные буквы составляли имя: Катлин.

Как и главный дом, коттедж был реальным доказательством заброшенности и недавнего поспешного ремонта, включая использование неподходящей — по мнению Жаклин — для этой цели белой краски. Цвет должен быть мягче и более характерным — приглушенно-желтым, бледно-розовым или синим.

Еще меньше было сделано внутри. Входная дверь вела прямиком в одну из двух комнат, находящихся на первом этаже. Паутина свисала с потолка, а камин зиял черной дырой с остатками грязного пепла. Влажный, затхлый воздух проникал через одежду Жаклин, обдавая ее ощутимым холодом. Был ли пепел в камине тем пеплом, который остался от огня, в последний раз разведенного Катлин? Из груди Жаклин вырвался возглас протеста:

— Здесь так сыро! Ее бумаги…

— Большинство из них находится в хранилище, — сказал Крэйг-второй. Атмосфера в комнате давила и на него; он засунул руки в карманы и сгорбился. — В шкафчике для хранения папок с бумагами не осталось ничего, кроме скрепок и заметок о тех книгах, которые она читала, и некоторых забавных писем поклонников.

Жаклин удержалась от комментариев. Не ее дело, что невежественная семья Катлин сделала с бумагами. Им был нанесен большой вред.

Переставляя ноги осторожно, как кошка, она двинулась вперед к шведскому бюро — столу с убирающейся крышкой. Сам стол, шкафчики для хранения бумаг и одно слишком набитое кресло были единственными предметами обстановки, а несколько обтрепанных плакатов — единственными украшениями. Должно быть, Сен-Джон утащил все, что представляло какую-либо ценность. Он имел на это все права, напомнила себе Жаклин. Не только права, но и долг; почему он должен был обрекать обстановку на загнивание? Посмотрите только, что случилось со шторами: дешевая, когда-то с веселой расцветкой хлопковая ткань свисала серыми ветхими лохмотьями. Плакаты, прикрепленные к стене кнопками, не представляли особой ценности, чтобы их стоило хранить все эти годы. Она не могла представить себе, почему Сен-Джон просмотрел стул, разве только он был в плохом состоянии уже тогда, облезлым и мерзким на вид. Жилище, достойное мыши, подумала Жаклин.

— Вы не возражаете?

Не дожидаясь ответа, она открыла один из шкафчиков для бумаг. Пожелтевшие края газет образовывали зубчатую неровную поверхность. Несколько сухих хлопьев поплыли в воздухе к полу.

— Самое время избавиться от них, Сен-Джон, — сказал Крэйг-второй. — Они огнеопасны и бесполезны.

— О нет! — воскликнула Жаклин. — Я сохраню и эти вырезки тоже — мысли, содержащиеся в них, могут однажды оказаться полезными. Некоторыми я никогда не воспользуюсь, но среди остальных можно обнаружить намеки на то, каким Катлин намеревалась видеть продолжение. Я бы… кто бы ни был выбран, захочет просмотреть их.

— Ну как, видели? — Сен-Джон адресовал свою ухмылку адвокату. — Я говорил вам, что вы не понимаете процесса творческого мышления.

— Будет ли творческая натура черпать вдохновение из излияний поклонников Катлин? — спросил сухо Крэйг-второй.

Жаклин перешла к следующему шкафу. Все его ящики были набиты письмами. Они содержали в себе более интересную информацию, чем дешевые газеты, однако многие из них были побиты плесенью, а из открытого ящика поднимался болотный смрад.

— Никогда не знаешь заранее, — сказала Жаклин. Она просматривала письма с некоторым трудом из-за того, что они были плотно упакованы. — Катлин отвечала им. Всем.

— Только сначала, — заметил Крэйг. — Позднее, когда тонкий ручеек посланий превратился в поток, она иногда прибегала к заготовленным стандартным ответам.

Письма были разложены по датам. Жаклин закрыла верхний ящик и выдвинула второй.

— Я тоже написала ей. Одно из трех восторженных писем фанатки, которые я сочинила в своей жизни. Вы полагаете… — Бумаги были спрессованы так плотно, что она не могла разобрать дат. Наугад она вытащила листок. — Нет, это слишком ранние.

— Не пытайтесь положить его обратно, — произнес, нахмурившись, адвокат. — Знаете что — дайте его мне.

Он открыл верхнюю крышку стола и положил бумаги на его поверхность. Жаклин присела на корточки и открыла нижний ящик.

— Это было зимой 1982-го — пробормотала она. — В феврале, я думаю.

За два месяца до того, как Катлин Дарси исчезла.

Движимая порывом, который Жаклин не могла объяснить даже себе, она вытащила еще одну пачку писем.

— О мой Бог! Это от Фредерика Фортмана. Я не знала, что она переписывалась с ним.

— Она вела переписку со многими писателями, — заметил Крэйг. По его голосу Жаклин могла бы сказать, что он развлекался созерцанием умудренной опытом миссис Кирби, сидящей на корточках в пыли и визжащей, как юная фанатка, путешествующая по городам и странам вслед за своей любимой рок-группой.

— Он был не только писателем, но историком международного… — Ее голос смолк.

— Мне бы очень не хотелось лишать вас удовольствия, миссис Кирби, но время уходит. Здесь сотни подобных писем.

— Да, конечно. — Одним плавным движением Жаклин выпрямилась. Мускулы ее ног затекли и ныли в знак протеста, но она справилась с ними; ни за что в мире она не приняла бы от Крэйга протянутой руки. Рука, однако, осталась протянутой, и Жаклин неохотно рассталась с письмами. Крэйг добавил их к стопке на столе и закрыл крышку с решительным щелчком.

Блеск в зеленых глазах Жаклин стал бы предупреждением для мужчины, который знал бы ее лучше. Как смеет он обращаться с ней как с грубой незнакомкой, сующей нос в чужие дела? Он вел себя так, как если бы ожидал от нее попытки украсть эти письма. (Что она бы с радостью сделала, если бы представился удобный случай.)

Она повернулась к Сен-Джону.

— Не могу вам передать, какое волнение и трепет я испытала. Вдохновение… атмосфера… — Жаклин приложила руку к левой груди и театрально закатила глаза.

Она отклонила приглашение Сен-Джона вернуться в дом, сославшись на усталость и эмоциональное перенапряжение. Крэйг поспешил удалиться; его прощальные слова обоим были весьма сдержанными. Машина адвоката пропала в злобной струе гравия, и Жаклин сказала:

— Мистер Дарси, я не нахожу слов… Это было так…

Он положил толстую ручонку на ее плечо:

— Мы родственные души, миссис Кирби. Я знал это с самого начала. Вы можете называть меня Сен-Джон. А я — смею ли…

— Конечно, Сен-Джон.

Он подошел ближе.

— Это, может быть, с моей стороны не совсем осмотрительно, дорогая Жаклин, но сейчас я должен признаться в моем расположении к вам. Я сказал достаточно?

Совсем нет, подумала Жаклин. Она похлопала ресницами.

— О Сен-Джон!

Голова Сен-Джона начала раскачиваться из стороны в сторону, Жаклин с трудом сдерживала себя, чтобы не засмеяться. Он старался поцеловать ее, но на его пути вставала шляпа, вне зависимости от того, с какой стороны он пытался подобраться. Потерпев очередную неудачу, Сен-Джон взял руку Жаклин и поднес ее к своим губам — или, если выразиться точнее, к своему рту. Его зубы притиснулись к ее пальцам.

Жаклин разрешила ему подержать так свою руку некоторое время, прежде чем отдернуть ее.

— О Сен-Джон!

«Я постараюсь устроить так, чтобы он одарил меня чем-нибудь получше своих поцелуев, — холодно подумала она, величаво проплывая по ступенькам и садясь в машину. — И сделаю так, чтобы эта отвратительная жаба поняла, что наши отношения будут строго деловыми. Даже ради продолжения «Обнаженной» я не… Сомневаюсь, что он сам смог бы. Мямлить и лапать — вот и весь его репертуар, но даже это… Получила я ее? Я думаю, что да, думаю, да. По крайней мере, два голоса — один старой дамы, которая ожидает, что я оживлю прошлое, и другой — приятного на вид каменщика. Голос Сен-Джона много значит, остальные наследники выберут его в качестве своего представителя. Я произвела на него наилучшее впечатление… Иногда меня от тебя тошнит, Кирби».

Сен-Джон повернулся и вошел в дом. Жаклин сняла шляпу и забросила ее на заднее сиденье. Она уже сослужила свою службу, а перья продолжали лезть в глаза.

Жаклин проехала по подъездной аллее, когда на ее пути возникла фигура человека и повелительно подняла руку. Она остановила машину. Фигура была странно знакомой — это был один из мужчин, которых она видела работающими во дворе, когда приехала. На нем были грязно-белые из-за постоянной стирки джинсы, рубашка неопределенного цвета; несмотря на то что дул холодный ветер, ее рукава были закатаны до локтей, а ворот расстегнут. Когда он приблизился к машине и знаком показал Жаклин, чтобы она открыла боковое окошко, она увидела, что его руки были коричневыми от грязи.

Мужчина имел довольно неприятную, отталкивающую внешность: длинное, жесткое лицо, глубоко изборожденное морщинами, спутанные волосы, местами усеянные, как шерсть беспородного кота, серыми, красновато-коричневыми и серебряными пятнами. Заляпанные грязью пальцы были ненормально длинными, они выглядели так, словно в них было больше суставов, чем полагалось; первый и второй пальцы были одинаковой длины. Считалось, что это знак чего-то порочного, но Жаклин не могла вспомнить, чего именно. Мании убийства?

Она опустила стекло, но не снимала ноги с педали сцепления и не глушила мотор, хотя была скорее заинтригована, чем насторожена. Ей не раз говорили, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали; по этим стандартам она была наипервейшим кандидатом на убийство.

— Итак? Что они сказали?

Жаклин так же холодно, как и он, посмотрела в ответ.

— Что вы делали на кухне?

Лохматая, растрепанная ветром голова кивнула как бы с удовольствием.

— Мне хотелось знать, видели ли вы меня.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Это очевидно, не так ли? Я подслушивал.

— Тогда почему же вы меня спрашиваете?

— Я не слышал, что сказала вам эта обрюзгшая жаба, прежде чем начать жевать вашу руку. Он пообещал вам работу?

— Работа, — задумчиво повторила Жаклин. — Полагаю, это может быть названо именно так. Она выключила мотор.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— А какого дьявола я должна это делать?

Ни один мускул не дрогнул на длинном, голодном лице, только немного изменился наклон уголков рта. Он расслабился, продолжая опираться руками на опущенное боковое стекло машины, голова наклонена.

— Вы невозмутимая женщина, миссис Кирби?

— Вовсе нет, я просто горю огнем от любопытства. Как вы узнали мое имя? Кто вы? Почему вы подслушивали? По какому праву вы спрашиваете меня о моих действиях? Вы не боитесь, что я начну кричать «насилуют»?

Человек выпрямился.

— Могу я присоединиться к вам?

— Нет. Я любопытна, но не глупа. Кроме того, вы не отвечаете на мои вопросы, но задаете свои.

— Мое имя Пол Спенсер. Я был другом Катлин.

— Я вижу.

— Сомневаюсь. Давайте скажем так, что я обожал ее и ее книгу. Мне — и многим другим — очень бы не хотелось видеть, как она дописывается наемным писакой.

— Вы и в самом деле обладаете поразительнейшим умением расставлять все по своим местам, — восхитилась Жаклин. — Разве ваша мама не научила вас даже такой старой поговорке, что мух нужно ловить на мед, а не на уксус?

— Она пыталась. — Судорога мышц, исказившая лицо, играла роль улыбки. — Но из того, что я слышал о вас, миссис Кирби, я подумал, что уксус был бы более подходящим.

— Вы слышали обо мне?

— Даже на задворках цивилизации мы время от времени просматриваем книжный обзор в «Таймс», не говоря уже об обзоре в журнале «Пипл». И я читал ваши книги.

— В самом деле?

— Они довольно плохи.

— В сравнении с чем? — пробормотала Жаклин.

Он мог слышать, мог и не слышать ее фразу, но продолжал почти без пауз:

— Но не так плохи, как излияния некоторых других, приезжавших сюда. И у меня возникло чувство, особенно когда я читал вашу вторую книгу, что вы способны писать лучше. В чем ваши проблемы? Плохой редактор, недостаток амбиций или чистая жадность?

— Жадность, конечно, — ответила Жаклин. — Существует уровень, который вы не можете превзойти, если надеетесь попасть в список бестселлеров. Мистер Спенсер, я в совершенном восторге от нашего разговора и готова сидеть здесь и слушать, как вы ругаете меня. Но боюсь, что должна прервать нашу беседу. Возможно, мы встретимся снова когда-нибудь при еще более романтичных обстоятельствах.

Она потянулась к ключу зажигания. Спенсер наклонился вперед, его лицо приходилось как раз напротив окна.

— Вы были там, наверху, прошлым вечером.

Она точно знала, что он имел в виду, и не было никаких причин отрицать это.

— Если вы знаете об этом, то вы тоже, должно быть, были там. Так это были вы, кто…

— Что вы хотите сказать? — Его глаза сузились.

— Я слышала смех. И хрустнула веточка.

— Правда? Тогда, значит, это был я. Там больше никого не могло быть. Не так ли?

Жаклин включила зажигание.

— До свидания, мистер Спенсер. Я не могу выразить, как сильно меня развлек наш разговор.

— О, я сомневаюсь в этом. Держу пари, вы смогли бы это сделать, если бы попытались. — Он отошел назад. — До свидания, миссис Кирби. До новой встречи.

Жаклин не смогла устоять, чтобы, отъезжая, не бросить взгляд в зеркало заднего вида. Спенсер стоял выпрямившись, как палка, на середине дороги, сложив на груди руки, и смотрел ей вслед. Морщины и седеющие волосы могли появиться после пережитого горя и от тяжелой жизни, но он не был молод.

Жаклин в уме отметила, что он неплохо сложен. Посмотрите на эти плечи. Кроме того, Спенсер высок, по крайней мере сто восемьдесят пять сантиметров, и если бы его руки были чистыми, они бы…

Фигура в зеркале начала возбужденно размахивать руками, и Жаклин, перенеся свое внимание обратно на лобовое стекло, обнаружила, что направляется прямо на ствол дерева. Она резко повернула руль, и машина запрыгала по колее дороги.

Прежде ей хотелось получить «работу». Теперь она безумно ее желала. Надежда прочитать наброски к ненаписанной книге Катлин Дарси была достаточной, чтобы заставить преданного обожателя пустить слюну предвкушения и убрать одну из трудностей для писателя, страшившую Жаклин, — проблему, как «войти» в книгу. Но это была не единственная причина, по которой она хотела добиться права написать продолжение.

Многие годы она вращалась в обществе эксцентричных людей, от археологов до авторов романов, но никогда не сталкивалась с ситуацией, настолько насыщенной восхитительными возможностями для изучения человеческой природы (термин, который она предпочитала «вездесущему любопытству»). То, что здесь замешаны два привлекательных мужчины, не относилось к делу, но и не было неприятным, — их было трое, если считать шеф-повара Тома, но на самом деле тот полностью отпадал — слишком молод и помимо того женат.

Но и это не было причиной, по которой Жаклин хотела получить заказ на книгу.

— Улыбнись, пока я дарю тебе на прощание печальный поцелуй, — пела она. — Когда унесутся облака, я приду к тебе… — Утробный, рычащий аккомпанемент, как определила Жаклин, донесся из ее желудка. Она была голодна. События, происходившие в столовой, постоянно отвлекали ее внимание от еды, не давая возможности плотно пообедать. — …Пока мы не встретимся снова, — допела Жаклин и свернула к ресторанчику фаст-фуд.

Смакуя восхитительно жирный гамбургер и суррогатный молочный коктейль, она обдумывала свои дальнейшие действия. Жаклин намеревалась покинуть Пайн-Гроув сегодня днем. Возможно, было бы лучше переждать и отправиться в путь завтра ранним утром. В это время года было нетрудно сохранить за собой комнату еще на одну ночь. Мысль о великолепном обеде «от Тома» была дополнительным стимулом.

Но самым значительным побуждающим мотивом была надежда отозвать хозяйку гостиницы в сторонку и посплетничать с ней в уютной обстановке. Это был маленький городишко, с единственной знаменитостью; Молли, безусловно, была знакома с историей Катлин и ее семьи. Она могла даже быть одной из тех людей, которые негодуют по поводу того, что продолжение романа Катлин было отдано наемному писаке, как это мило определил Спенсер. Неукротимое воображение Жаклин изобразило толпу линчевателей, приближающихся к гостинице, в руках их горят факелы, а грубые голоса кричат: «Повесить писателишку! Вздерните ее, неумело расплескивающую литературные помои!»

Она улыбнулась. Спенсер, должно быть, шутил. Или скорее, поскольку он не поразил ее с большим чувством юмора, просто преувеличивал. Он волновался, как никто. Как далеко мог зайти Спенсер, чтобы отвратить кого-нибудь типа Брюнгильды от принятия предложения? Следовал ли он за ней, за Жаклин, к печальной опушке леса, где стоит одинокий памятник Катлин, или совершил свое собственное паломничество к усыпальнице, неся любимые цветы Катлин?

Жаклин скомкала пластиковые обертки и бросила их в бак для мусора. Когда она выехала со стоянки, другая машина — желтовато-коричневая «тойота» — следовала за ней на порядочном расстоянии. Жаклин поймала ее в поле зрения, бросив взгляд в зеркало заднего вида, но не обратила на нее внимания; ее мысли были заняты другими, более интригующими темами.

Когда она вошла в гостиницу, старая миссис Свенсон все еще сидела перед телевизором. На этот раз бухающие голоса принадлежали взволнованно спорящей паре персонажей мыльной оперы. «О, Блейд, как ты мог допустить, что она забеременела? — кричала героиня. — Она же твоя сводная сестра!» — «Я говорю тебе, она обольстила меня!» — ревел в ответ герой.

Молли сидела за столом, делая подсчеты. Как и предвидела Жаклин, не составило никаких проблем оставить за собой комнату еще на одну ночь. Молли выглядела чрезмерно довольной.

— Разве это значит… Я понимаю, что не должна спрашивать. Но не могу справиться с желанием узнать, получили ли вы…

Она кричала так пронзительно, что ее, должно быть, было слышно даже в соседней комнате, несмотря на громкие звуки мыльной драмы. Жаклин также вопила ей в ответ.

— Ничего еще не определено окончательно. Но шансы хорошие.

— О, это чудесно!

— Я расскажу вам обо всем позднее, — кричала Жаклин. — Может быть, вы выпьете со мной перед обедом?

— Это так мило с вашей стороны. Я не могу не интересоваться, знаете ли, даже если это не мое дело…

Жаклин искренне заверила ее, что она тоже придерживается именно такой точки зрения.

Когда она шла к двери, впереди заколыхались черные драпировки. Жаклин улыбнулась. Старая миссис Свенсон не устояла перед соблазном подслушивания. Глухая, она вряд ли смогла что-нибудь разобрать, но Жаклин не осудила ее за такую попытку. Бедной старой женщине, должно быть, скучно до смерти.

Качая лениво сумочкой, Жаклин пошла вниз по улице. Был хороший день для прогулки, а она заметила парочку антикварных магазинов в деловой части города вдоль Главной улицы.

Первый из них оказался пристанищем отбросов, местом, где громоздились кучи старых вещей и ржавых орудий, чьи первоначальные функции были большей тайной, чем возможность их нынешнего применения. Владельцем магазина оказался ушедший на пенсию служащий из столицы, переехавший сюда двумя годами раньше. Не было никакой надежды узнать от него что-нибудь о Дарси.

Пробираясь по направлению к другому антикварному магазину, Жаклин вдруг резко остановилась и уставилась вперед. Всунутый между двумя более высокими зданиями и скромно удаленный от тротуара, стоял… рабочий коттедж Катлин.

Присмотревшись повнимательней, она поняла, что эти два маленьких дома вовсе не были одинаковыми, хотя не вызывал сомнения тот факт, что они построены по одному и тому же плану. Над дверью дома было написано «Бетти»; а знак, свисавший рядом, дополнял вывеску, так что получалось название «Книги Бетти». Коттедж выглядел так, как и должен был выглядеть коттедж Катлин; он был украшен светлыми примулами, а вазы с нарциссами стояли по бокам двери ярко-зеленого цвета. Когда Жаклин прошла по вымощенной кирпичом дорожке, глухие стены строений, расположенных с обеих сторон, вызвали у нее впечатление, что она спустилась в поросшую лесом долину, впечатление, подкрепленное ящиками с цветами, расставленными вдоль тропинки. Розовые гиацинты, ярко-красные и золотые чашечки тюльпанов поднимались от земли, покрытой низкими зелеными растениями и усеянной маленькими аккуратными синими цветками. Незабудки.

Когда она повернула ручку и открыла дверь, о ее приходе сообщил серебряный звон колокольчика, на который не последовало немедленного ответа. Приятная комната, уставленная книжными полками, была безжизненна, не считая черного кота, свернувшегося в кресле перед камином. Он поднял голову, скользнул взглядом по Жаклин — она оказалась недостойной кошачьего внимания — и опять заснул.

Затем откуда-то из глубины донесся голос:

— Скажите мне, если вам понадобится помощь. Чувствуйте себя как дома, просматривайте все, что захотите.

Обворожительное доверие, подумала Жаклин. Она поблагодарила и начала изучать содержимое полок.

Это был магазин с удивительно хорошим и умелым подбором книг для такого маленького городка в сельской местности. Здесь были книги Катлин Дарси в нескольких изданиях; набор включал в себя и нынешние бестселлеры, но не ограничивался ими. Жаклин всегда отрицала, что в первую очередь она ищет взглядом свои собственные книги, но, конечно же, она поступала именно так; ни один писатель не может сопротивляться искушению, даже если их отсутствие на полках вызывает нездоровый рост кровяного давления. Да, они были здесь, обе. Кривая гримаса исказила лицо, когда она увидела многочисленные опусы на следующей ниже полке. «Жрица ледяного бога» была бездарной попыткой извлечь выгоду из успеха другой книги со словом «лед» в названии.

Жаклин приподнялась на цыпочки и увидела за полками в задней части комнаты две закрытые двери. Звук, раздавшийся за одной из них, заставил ее поспешно ретироваться. Она принялась изучать полку с висевшей на ней надписью «Классика», когда появилась владелица книжного магазина.

Медленные, шаркающие шаги предупредили Жаклин, чего ей следует ожидать, но то, что она увидела, потрясло ее. Контраст между легким, бодрым голосом и скрюченным телом трудно укладывался в голове. Женщина была молода; Жаклин дала ей на вид лет сорок, несмотря на седые волосы, такие тусклые и безжизненные, что они могли бы принадлежать дешевому парику. На одной ноге, которая была короче другой на несколько сантиметров, была надета туфля с толстой тяжелой подошвой. С лица, хранящего явные признаки прошлых пластических операций, пара прекрасных глаз ожидала реакции Жаклин. Они не надеялись на многое.

— Вы ведь не бросили из-за меня свою работу? — проговорила Жаклин. — Я все еще изучаю ваши книги. У вас превосходный выбор.

— Благодарю вас.

— Вы, должно быть, Бетти. Мое имя…

— Я вас знаю, миссис Кирби. — Веселье согревало ее чистый, холодный голос. — В этом штате, может быть, не самое образованное население, но благодаря современной технике у нас появилось кабельное телевидение, и ваше лицо теперь нам знакомо. Но меня зовут не Бетти, а Джан. Джан Уилсон.

— Мне приятно видеть, что у вас на полке есть мои книги.

— Они продаются. Помимо этого, когда стало известно о проекте создания продолжения «Обнаженной» я специально заказала книги всех претендентов.

— Неужели? — удивилась Жаклин. — Но об этом не было написано даже в нью-йоркских газетах. Только слухи.

— У нас есть свои маленькие невидимые каналы информации. — В ее голосе звучала издевка. — Городок наш небольшой, а люди любят поговорить. Разные люди… Я как раз собиралась выпить чашечку чая. Вы не составите мне компанию, миссис Кирби?

— Жаклин, пожалуйста, зовите меня Жаклин, если я вас называю Джан. Жаклин заколебалась. Гамбургер начал давить ей на желудок, а в ушах звучала сирена, зовущая в антикварный магазин. Но внутренний голос настойчиво советовал принять приглашение. — С удовольствием, благодарю вас.

Она опустилась в одно из кресел, стоящих перед камином, — то, которое не было занято котом, — и сложила руки, пока Джан хромала взад-вперед с заварочным чайником, чашками и тарелкой со свежеиспеченным печеньем. В обычных обстоятельствах Жаклин бы предложила, нет, настояла бы на помощи, но сейчас она нашла силы подавить в себе естественную тягу к вмешательству.

Сидя с котом на коленях, Джан казалась более расслабленной. В тени высокой спинки кресла шрамы на ее лице были почти невидимыми, а уродливая туфля была менее заметна.

— Как вам понравился Пайн-Гроув, миссис Кирби?

— Славный городок. Вы давно здесь живете?

Джан улыбнулась.

— Полагаю, по моему акценту можно сделать вывод, что я не местная. Нет, я приехала сюда немногим более шести лет назад. Я никогда не встречалась с Катлин Дарси. Именно это вы хотели спросить, не так ли?

— Я думаю, что у вас могли быть причины приехать сюда, — проговорила Жаклин. — Вряд ли можно ожидать от городка такого размера прибыли, достаточной для поддержания выгодной книжной торговли.

— Это говорит снобизм большого города, — возразила Джан с улыбкой. — В маленьких городках и сельской местности больше читателей, чем вы можете представить. Но вы правы в своем предположении, что Катлин повлияла на мой выбор места проживания. Я никогда не встречала ее, но все же я чувствую… Я чувствую, что знаю ее хорошо. Близко. Это звучит глупо?

— Думаю, многие из читателей Катлин чувствуют то же самое, — сказала Жаклин.

— Я читала ее книгу так много раз, что знаю ее сердцем, — продолжала Джан. — Я прочла все, что только смогла найти про Катлин. Я переговорила с людьми, знавшими ее. Вы только представьте — никто из живущих в Пайн-Гроув не может сказать о ней ничего плохого! Местные жители ее не понимали, считали странной, но они произносят это слово нежно, с любовью и восхищением. Можете быть уверены, что если бы с ее именем был связан какой-нибудь скандал, какая-нибудь грязь, я бы знала об этом. Люди любят посудачить. Но Катлин — совсем другое дело. Она была прекрасным, очень хорошим человеком. И хорошенькой, такой хорошенькой: густые блестящие волосы и большие карие глаза… — Джан умолкла, ее щеки покрылись розовыми пятнами. — Боже мой! Я говорю как влюбленная до безумия девчонка. Я не… Я обычно не позволяю себе такого с незнакомыми людьми. Вам изливает душу каждый, кто встречается на вашем пути?

— Конечно, я не приветствую излияния секретов и не сую нос в чужие дела, — ответила Жаклин. (Она искренне верила в это.) — Но не смущайтесь; я чувствую себя точно так же. Я тоже чрезвычайно восхищаюсь Катлин Дарси.

— И тем не менее вы полны решимости написать продолжение ее шедевра.

— Скорее все дело в необыкновенном самомнении, — призналась Жаклин. — Но, по крайней мере, я уважаю ее книгу и хочу сделать большее, чем просто сварганить хорошо распродающуюся халтуру. К тому же я могу и не получить заказ.

Джан глубокомысленно изучала Жаклин, ее рука двигалась по гладкой шерсти кота.

— По-моему, у вас должно получиться лучше, чем у многих других. В ваших книгах слышится отдаленное, но различимое эхо стиля Катлин.

— Это ваше восприятие. Немногие это замечают, но признаюсь, на меня повлиял ее роман.

— Вы можете превзойти свои первые книги.

— Вы второй человек за сегодня, который говорит мне это.

— А кто еще? Не Сен-Джон? — Она презрительно скривила губы. — Я сомневаюсь, что он читал «Обнаженную во льду», а тем более ваши книги.

— Нет, это был человек по имени Пол Спенсер.

— Пол… — Что-то блеснуло в темных глазах; это могла быть ненависть или, наоборот, противоположное ей чувство. — Где вы с ним встречались?

— Он остановил мою машину, когда я уезжала от Дарси после ленча.

— О да, вы правы. Он владелец фирмы, специализирующейся на создании живописных ландшафтов; я слышала, что он работал над Гондалом.

— Вы знаете его?

— Он один из лучших моих покупателей. — Не ненависть была проблеском того чувства, которое ранее заметила Жаклин. — И друг. Я не знаю, как бы я справилась без него. Он помог мне найти это место, помог мне обосноваться здесь, сделал эти полки, расставил книги.

— Настоящий универсал.

— И мастер во всем. — Голос Джан стал резким. — А что он еще сказал?

— Все крутилось вокруг того, что я плохой писатель, но, возможно, не хуже любого другого из тех, с которыми уже побеседовали. Он задал мне больше вопросов, чем ответил на мои. Я все это время хотела знать, почему он проявляет такой интерес.

— Мы все заинтересованы.

— Мы. — Жаклин поставила чашку на стол и сняла перчатки. — Кто это «мы»? Конечно же, не все население Пайн-Гроув. Сколько «вас» здесь и почему любой из «вас» осыпает проклятием того, кто собирается написать продолжение «Обнаженной»?

— Здесь нет ничего личного, — ответила Джан. — Мы одинаково высказываемся против любого из претендентов.

— Другими словами, вы не хотите, чтобы кто-то написал продолжение. Разве это не самонадеянно с вашей стороны? Это не ваша книга. Это и не Священное Писание. Есть продолжения и «Гекльберри Финна», завершены незаконченные романы Джейн Остин, я назвала только малую часть литературных шедевров.

— Пожалуйста! — Джан сплела руки. — Я не имела в виду… Вы не поняли.

— Что вы хотели сказать?

Джан молчала некоторое время. Потом, когда она заговорила, ее голос был мягким и ровным, без былой живости:

— Катлин была одним из тех редких литераторов, для которых писательство было не просто работой, а частью существования. Если хотите, большей ее частью. Написать книгу, равную ее «Обнаженной», требует проникновения в ее ум и душу. В этом смысле вы должны перевоплотиться в Катлин. Это может быть… опасным. Осознанно подчинить свою личность и превратить ее в личность другого…

В воздухе витала серая вечерняя дымка. В тишине мурлыканье кота звучало как отдельный раскат грома. Дрожь заставила волосы на руках Жаклин встать дыбом. Джан сама, несомненно, обладала литературным талантом… Или, может быть, ее странный, неотразимый голос создавал такую жуткую атмосферу.

— Вы говорили это другим писателям? — поинтересовалась Жаклин.

— Конечно нет. Они могли бы решить, что я сошла с ума. Должны же у меня быть такого рода странные фантазии, не так ли? — Кот подобрал лапы под себя и сел. Две пары глаз, одни пылали зеленым огнем, а другие были такого темно-коричневого цвета, что казались почти черными, изучали Жаклин. — Вот они, все здесь, бесполезные фантазии, — сказала Джан. — Вы растревожили во мне поэта, Жаклин. Я наслаждалась нашим разговором.

Это был финал беседы, царственный в своем учтивом завершении. Жаклин поднялась и перебросила ремешок сумочки через плечо.

— Спасибо за чай. Мне тоже было приятно с вами поговорить. Надеюсь, мы еще встретимся.

— Я тоже. Держу пальцы скрещенными за вас.

Выйдя из коттеджа, Жаклин зажмурилась от яркого солнечного света, который лился в узкую расщелину между домами, как через дымоход. Что за странный разговор! Она забыла спросить Бетти — нет, Джан, о схожести двух коттеджей. Но, возможно, эта из ряда вон выходящая беседа дала ей разгадку. Джан страдала навязчивой идеей, связанной с Катлин Дарси. Последний, странный до жути, пассаж Джан не был угрозой, а лишь предупреждением, основанным на ее собственных чувствах и переживаниях. Должно быть, повторение коттеджа Катлин стало частью ее попытки отождествить себя со своим идолом.

Жаклин бросила взгляд на часы. Было всего несколько минут шестого. Ей показалось, что знакомство заняло больше времени, чем прошло на самом деле. Может быть, антикварный магазин еще не закроется до пяти тридцати. Она, по крайней мере, могла посмотреть его витрину.

Жаклин повернулась с резкостью, характерной для всех ее движений, и перешла через дорогу как раз тогда, когда машина, припаркованная у края тротуара, дернулась с места. Машина резко остановилась, качнувшись на рессорах, остановилась и Жаклин. Она критически посмотрела на водителя. Неудивительно, что эта чертова дура не видела, где шла Жаклин: на ней были надеты огромные солнечные очки, а платок опускался до самых бровей. Прежде чем Жаклин смогла разглядеть ее получше и сделать грубый жест, который всплыл в ее мозгу, женщина круто повернула руль, заставив машину заскрипеть и завизжать всеми своими частями, и рванула вперед по одной из боковых улиц.

Жаклин величественно продолжала идти к своей цели. Антикварный магазин был закрыт, а предметы, выставленные в витрине, не поразили ее воображения. Она направилась обратно к гостинице. События дня дали богатую пищу для размышлений. Возможно, поболтав с Молли, она сможет получить ответ на некоторые из вопросов, будораживших ее.

Молли обманула все ожидания. Выглядя более обеспокоенной, чем обычно, она извинялась за то, что не может присоединиться к Жаклин.

— Одна из наших девочек, которая обычно готовит овощи, не явилась сегодня на работу. Том приводит все в порядок, он ведь творчески подходит к приготовлению пищи, а когда он чем-то расстроен, он… Я так извиняюсь, я действительно… Если у меня будет время, позднее, я люблю поболтать, но когда все так складывается…

Она удалилась, а Жаклин с философским видом вернулась к своему мартини. Она была слишком уравновешенной и здравомыслящей, чтобы предположить, даже на мгновение, что Молли могла иметь другие мотивы для отказа от их запланированного разговора. Женщина была слишком невинна, чтобы подозревать Жаклин в том, что у нее самой есть скрытый мотив. Но если она упомянула о предстоящей встрече в разговоре с кем-нибудь — хотя бы с ее красивым, молчаливым мужем, к примеру, — то он мог сказать ей, что она слишком много болтает и что неразумно доверяться незнакомцам… Как бы там ни было, у Жаклин не было никакой причины предполагать, что случилось именно так.

Молли не вернулась. Никого из официанток не было заметно, было еще рано. Допив мартини, Жаклин решила, что было бы опрометчиво позвать прислугу. Бедная Молли, возможно, по самые локти зарылась в картофельные очистки. Жаклин подошла к бару и обслужила себя сама. Молли могла быть и не занята; возможно, она надеется, что Жаклин переменит решение и пойдет в свою комнату. Но Молли была обречена на разочарование, если она действительно надеялась на это. Аналогия с пауком, терпеливо скорчившимся в центре паутины, пришла Жаклин на ум, но она отбросила ее в сторону.

Следующей персоной, которая появилась в комнате, была миссис Свенсон. Она бросила косой взгляд на Жаклин, которая постаралась взять себя в руки. Жаклин была не против развлечь разговором скучающих старых леди, но для нее было слишком утомительно общаться с глухими старушками, предпочитающими не пользоваться слуховым аппаратом. Однако миссис Свенсон уселась за другой стол и погрузилась в чтение книги в мягкой обложке. Это была, как заметила Жаклин, не ее книга. Но, по крайней мере, и не Брюнгильды.

Вошли несколько других постояльцев. Жаклин заказала обед. У нее не было ничего почитать, зато было о чем подумать. Неопределенная ссылка Джан на группу людей, чье количество и чей состав остались тайной, посвятивших себя сохранению неприкосновенности литературного наследия Катлин Дарси, продолжала интриговать ее. Понятие «мы», возможно, не включало в себя большое число людей. Жаклин подозревала, что в него входило только два человека: Джан и Пол Спенсер. Конечно, там могли оказаться и другие, еще неизвестные ей фанатичные поклонники, украдкой приносящие сирень на поляну к кенотафу Катлин. Насколько безумными могут быть фанаты? Насколько близким другом Катлин был Пол Спенсер? Его имя никогда не упоминалось ни в одной истории, касающейся ее жизни. А как насчет Тома? То, что он послужил прототипом для чувствительного, сексуального героя Катлин, не предполагает их близкого знакомства. С другой стороны, этот факт не исключает такой возможности.

Подобные занимательные и абсолютно бесполезные размышления приятно развлекали Жаклин в продолжение всего обеда, почти такого же великолепного, как и вчерашний ужин. Том должен был превзойти себя сегодня вечером. Кризис на кухне! Шеф-повар в дурном настроении!

Однако ситуация не выглядела такой забавной, когда Молли в конце концов пришла, чтобы спросить, что Жаклин желает на десерт. Ее глаза были красны — и, подумала Жаклин, не от чеснока и анчоусов, хотя и то и другое придавало аромат спагетти, которые она только что ела. Неужели это синяк… Нет. Шоколад.

Она заказала миндальный торт и кофе. Покончив с ними, Жаклин не стала засиживаться; было ясно, что сегодня вечером Молли будет недоступна.

Она заметила запакованный сверток на прикроватном столике только после того, как приняла душ и надела ночную рубашку. Еще одна коробка с шоколадом? Так оно и оказалось. Но сорвав обертку, Жаклин увидела, что вкусы Сен-Джона испортились. Конфеты оказались не того дорогого сорта, которые она получила в первый раз, эти можно было купить в любом магазине. Хотя карточка была копией той, которую она уже держала в руках.

На лице Жаклин появилось выражение, которое характеризовалась фразой: «кошка почуяла что-то отвратительное». Ее глаза сузились, губы презрительно искривились, нос сморщился. Если бы она носила бакенбарды, то они задергались бы. Кончиками пальцев Жаклин подняла крышку коробки и сняла бумагу, покрывающую сверху содержимое. Шоколадные конфеты разных форм и ароматов уютно гнездились в маленьких чашечках. Жаклин выбрала круглую конфету и перевернула ее.

Бросалась в глаза линия, где донышко было отрезано и вновь приставлено. Это была неуклюжая работа; только жадный до шоколада любитель мог бы ее не заметить. Но, возможно, у того, кто это совершил, не было времени или инструментов для искусной операции, снисходительно подумала Жаклин. Она осторожно закрыла коробку крышкой и засунула ее в чемодан. Немного почитав, она выключила свет и сразу же заснула.

На вопросы, заданные ею утром, была дана следующая информация: конфеты были оставлены на столе во время обеденного часа. Вместе с ними лежала записка: «Пожалуйста, передайте миссис Кирби». Записку выбросили.

— Все в порядке, не так ли? — озабоченно спросила Молли. — Мистер Дарси пришел бы в ярость, если бы подумал, что кто-нибудь из девочек съел немного, или…

— Нет, они… гм… все на месте, — сказала Жаклин. — Их доставили от мистера Дарси?

— Да, я полагаю, так. Он посылал конфеты всем писателям.

— А, — протянула Жаклин. — Вполне возможно.

Она оплатила счет и с трудом отделалась от Молли — расставание немного затянулось, так как хозяйка гостиницы настаивала на том, чтобы донести чемодан Жаклин до машины, а затем задержала ее многочисленными пожеланиями удачи и быстрого возвращения в Пайн-Гроув.

Жаклин вторила ей в ответ совершенно искренне.

Вместо того чтобы направиться прямо к скоростному шоссе, она не спеша в последний раз проехала через город. Он был во всей красе весеннего утра; свежая зелень, великолепие ярко-красных и желтых тюльпанов, нежность розовых цветов на фоне синего неба и изумрудных лугов делали картину настолько соблазнительной, что Жаклин боролась с искушением заехать на свободное место на стоянке перед Пайн-Гроув Реалити. Однако она не остановилась. Ей все еще хотелось приобрести очаровательный старый дом в сельской местности, но именно это место имело слишком много недостатков. Страна Катлин Дарси… Если оно не посещалось самой Катлин Дарси, то здесь водились другие призраки, которые не были удобными соседями.

Легкий ветерок доносил запах сирени. Жаклин благодарно вдохнула его, но затем ее лоб нахмурился. Даже если она и верила в духов, что на самом деле не соответствовало действительности, было немного трудно поверить в призрак запаха.

На вершине горы сразу же за городом она съехала с дороги и оглянулась. Крыши и шпиль церкви выдавались над ковром зелени; воздух был пронизан светом. Легкая сардоническая улыбка исказила губы Жаклин, когда она вспомнила свою любимую цитату: «Там спят лицемерие, помпезность, жадность, похоть, пошлость, жестокость, надувательство, притворство / И всевозможная глупость…» То же самое можно сказать о любом месте, городе или деревне, населенном человеческими существами (особенно такими, как Сен-Джон Дарси). Но она подозревала, что Пайн-Гроув стал пристанищем не только уже перечисленных нежелательных качеств, но и чего-то большего. Тайна смерти Катлин Дарси заинтриговала Жаклин еще сильнее, чем прежде. Она не нашла ответов на свои вопросы, а только приобрела новые. Но чувствовала, что некоторые ответы лежат скрытыми где-то под этими тихими крышами и рощами.

Жаклин поехала дальше, не бросив взгляда назад. Впереди было еще шесть месяцев, прежде чем она снова увидит Пайн-Гроув.