В сентябре Крис сбежал в свою глухомань, на две недели раньше, чем планировал.

— Трус! — воскликнула Жаклин, стремительно пронесшаяся по всем закоулкам его опустевшего офиса. Звуки ее шагов отозвались гулким эхом.

Крис не спорил.

— Этот город слишком жарок для меня, как в прямом, так и в переносном смысле, — ответил он, запаковав последнюю из своих книг в картонный ящик. — Я хочу находиться подальше отсюда, когда придут новости.

— Если это когда-нибудь произойдет. — Жаклин широко раскинула руки в жесте настолько же театральном, насколько и сердечном.

Из нее должна получиться хорошая леди Макбет, подумал Крис. Она укладывала волосы в античном стиле: на голове была сооружена башня, а свободно свисающие локоны завивались вокруг висков и затылка. Длинное белое платье было свободным, с глубоким вырезом. Рукава и юбка ниспадали волнами. Она заламывала руки.

Крис откинулся назад.

— Я говорил тебе, что уйдет много времени на то, чтобы уладить все детали. Но дела пошли быстрее, чем я ожидал. Кто-то, должно быть, сильно нуждается в деньгах.

— Я, — огрызнулась Жаклин, поворачиваясь на каблуках. — Я могла написать книгу и продать ее сейчас!

— Ничто не препятствует тебе написать ее, — заметил Крис. Он уже указывал ей на это не в первый раз.

— Я не могу сосредоточиться! Я не могу творить! — Последнее слово звучало мелодичным воплем. К ней вернулось чувство юмора; неохотная улыбка коснулась уголков ее рта. — Я в самом деле не могу, ты знаешь. Я привязалась мыслью к этой необыкновенной книге — самой трудной в моей писательской карьере. Я не могу переключиться с сюжета на сюжет, с одного действующего лица на другое на полдороге. А раздоры! Мне пришлось торговаться, щадить израненные чувства, убеждать сомневающихся. Каждый раз, когда я думала, что дело уже налажено, кто-нибудь выдвигал очередные возражения. Даже сейчас у меня нет на руках письменного договора. Они могли изменить свое решение и выбрать другого автора, а я останусь не у дел после того, как выбросила из своей жизни несколько месяцев.

— Ты получила работу, — заверил ее Крис. — Бутон сказал тебе об этом давным-давно. Они в принципе пошли навстречу всем твоим требованиям — большинству из них — и дали тебе свое устное согласие.

Выражение лица Жаклин показало, что она думает об устных соглашениях. Крис быстро продолжил, прежде чем она смогла высказать свое мнение:

— Контракт уже составлен. Когда предполагается его подписание?

— На следующей неделе.

— Ух-ох. Я хочу знать, смогу ли я уехать несколькими днями раньше.

— Цыпленок, — заявила Жаклин. — Слабый сердцем трус. Они предполагают официально объявить о нашем соглашении, как только я подпишу контракт. Но они уже откладывали его дважды, итак, в твоем распоряжении могут быть месяцы, в продолжение которых ты можешь насладиться своим уединением.

— Надеюсь. Ты знаешь, что случится, не так ли?

Жаклин присела на коробку с книгами. Юбка распласталась вокруг нее как лепестки пиона, а глаза засветились.

— Расскажи мне еще раз.

— Они захотят, чтобы ты выступила в шоу «Сегодня», «Сегодня вечером», «Доброе утро, Америка» и у Донахью. «Лайф», «Пипл», «Ньюс уик» захотят получить у тебя интервью. А ты будешь получать удовольствие от этих бесед, не так ли, гончая за рекламой?

— Зависит от того, как много они мне заплатят, — грубо ответила Жаклин.

— Они заплатят. Но не столько, — добавил Крис, — сколько ты думаешь. Настоящие деньги не потекут, пока не будет подписан контракт на книгу. Прежде чем это случится, тебе придется написать второй, более пространный набросок. Тогда Бутон установит дату аукциона, во время которого заинтересованные издатели ознакомятся с замыслом твоего сюжета и предложат свою цену за право публикации книги. Я не знаю, как с этим справится Бутон, — я очень осторожен и не хочу быть в этом замешан. Я бы на его месте надеялся на пять, но установил бы порог в два миллиона.

— Два! — Жаклин выглядела разгневанной.

— Это не Библия и не «Унесенные ветром».

— Но я получу только двенадцать с половиной процентов, — застонала Жаклин. — Остаток аванса пойдет наследникам.

— Потом будут еще деньги. Права на съемку фильма, первого сериала. Будут переизданы другие твои книги, и я смогу продать права на их издание во многих зарубежных странах, а может быть, даже права на фильм. А ты… Ты действительно так…

— Нуждаюсь? — Жаклин нежно улыбнулась ему. — Нет. Но спасибо, что спросил. Именно поэтому ты в такой спешке покидаешь город? Ты боишься, что попрошу взаймы?

— Я запуган, — произнес Крис сухо. — Нет, настоящая причина в том, что я не хочу быть рядом с тобой, когда Брюнгильда Карлсдоттир и Джек Картер узнают, что они проиграли. Картер побил еще одного официанта на прошлой неделе…

— Он бьет только тех людей, которые слабее его, — ответила Жаклин. — Стареющих официантов и женщин. Он ни разу не ударил критика с тех пор, как ведущий обзора из «Паблишера Уикли» ответил ему ударом и свалил его на столик с десертом. Я не боюсь этого Джека Картера.

— А я боюсь. Он на двадцать лет моложе меня.

— Но ты гораздо лучше его выглядишь. Если он будет доставлять тебе неприятности, просто скажи ему отойти от тебя или назови свое настоящее имя — Хэмпфри Коттонфильд.

Крис ухмыльнулся.

— Интересно, сыграет ли такая уловка свою роль с Брюнгильдой. Это имя не может быть ее настоящим.

— Конечно нет. Гм. Она всегда становится так молчалива, когда заходит речь об ее имени, так что настоящее имя, должно быть, особенно ей не подходит. Признайся, Крис, это Брюнгильды ты боишься по-настоящему.

— Так же, как и ты. Что насчет коробки с шоколадом?

— Это было несколько месяцев назад, — ответила легкомысленно Жаклин. — И они не были отравлены, а только наполнены до отказа вытяжкой рвотного корня.

— Я никогда не слышал о такой отвратительной начинке, пока ты о ней не сказала, — пробормотал Крис.

— Это значит, что ты относился к своему образованию с пренебрежением. Она непременно должна быть в любой медицинской аптечке. Тебе же, — добавила Жаклин своим самым раздражающим назидательным тоном, — определенно потребуется держать ее под рукой после того, как уедешь отсюда. Это средство можно приобрести без рецепта. Если ты собираешься бродить в лесу и щипать красивые яркие ягоды и собирать дикорастущие грибы…

— У меня никогда не было желания заниматься подобными глупостями.

— Никто не травит себя намеренно, Крис. Гм… почти никто. Природа очень опасна. Ты будешь удивлен, как много невинных с виду цветов и ягод полны ядовитых веществ. Рвотный корень опустошит твой животик быстро и эффективно, если ты случайно употребишь в пищу какую-нибудь гадость. Конечно, тебе не стоит применять его, если ядом окажется какое-нибудь едкое вещество типа щелока или кислоты.

— Ради Бога, Жаклин!

— Крис, ты не привык к жизни за городом. Тебе следовало выслушать советы того, кто знает о ней больше. Я так рада, что наш разговор перешел на этот предмет, я никогда бы не простила себе, если бы не предупредила тебя и случилось бы что-нибудь неприятное. Я дам тебе немного рвотного корня и один из этих маленьких буклетиков, описывающих яды и противоядия к ним, а ты удостоверься в том, что не забыл положить его в свою аптечку. Так о чем я говорю? О да, шоколад. От рвотного корня мне стало бы всего лишь плохо, и надо было бы съесть целый верхний слой, чтобы прочувствовать его эффект по-настоящему. Только слепой не заметил бы, что с конфетами что-то сделали. Кроме того, я не на сто процентов уверена в том, что это была Брюнгильда.

— Кто же еще?

— О, кто угодно. У тебя нет догадок, Крис?.. — Она сделала паузу. — Не обращай внимания. Я признаю Брюнгильду наиболее вероятным подозреваемым. Это дурачество песет на себе ее четко отличимую торговую марку, вульгарность и некомпетентность.

Крис с трудом поднялся на ноги и опустился на упакованный ящик.

— Она пыталась сделать что-нибудь после того случая? Помимо клеветнических заявлений, которые появились от ее имени в прессе?

Лицо Жаклин расплылось в улыбке.

— О, мой дорогой, она продолжает пытаться засунуть меня под городские автобусы.

— Жаклин! Ты не говорила мне об этом.

— Это так занимательно, Крис. Она носит эти нелепые маскировочные одежды, но я всегда могу заметить ее за квартал от себя, знаешь, она так объемна. И так неуклюжа. Брюнгильда пробовала дважды. Однажды она поскользнулась и могла бы оказаться под автобусом сама, если бы я не схватила ее. А в другой раз…

— Это не смешно, Жаклин.

Но он был не прав. Видение Брюнгильды, завернутой в трепещущий полами черный плащ, с надвинутым до самых бровей капюшоном, которая старается подкрасться тайком, было таким же восхитительным, как ямочки на лице и блеск глаз той, которая должна стать возможной жертвой. Все же Крис чувствовал себя обязанным сделать отцовское предупреждение.

— Береги себя. Ты будешь подвергаться оскорблениям со стороны толпы безумцев, как только новость будет предана огласке. Тебе может понадобиться каратэ прежде, чем все будет окончено.

— Каратэ? — Ямочки на щеках Жаклин пропали, а ее брови неодобрительно выгнулись.

— Однажды ты мне сказала, что отразила нападение убийцы, использовав свое боевое искусство. Ты сказала, что твой сын…

— О да. Он научил меня паре приемчиков — или как там они называются. — Жаклин счистила пыльное пятно со своего рукава. — Это был отдельный и вызывающий сожаление инцидент. Я не одобряю физического насилия.

— Может быть, тебе стоит попросить своего сына побыть с тобой несколько недель? — предложил Крис. — Я говорю серьезно, Жаклин, фанаты довольно странные люди. Невозможно предсказать их поступки.

— Дэвид не поможет, он просто скажет, что я все преувеличиваю, и отпустит несколько ужасных шуточек в мой адрес. Разговор с ним будет подобен тому, как если бы ты натирал рану красным жгучим перцем вместо того, чтобы приложить к ней лейкопластырь.

— Тогда свою дочь.

Глаза Жаклин расширились в неподдельном ужасе.

— Бет? Боже, Боже, Крис, ты не знаешь, о чем говоришь. Она еще хуже, чем Дэвид. Я благодарю небеса, вставая вечером перед сном на колени, что она в отъезде в диких полях Турции, где копает кости. — Нахмурившись, Жаклин разгладила небольшую морщинку на юбке. — Я не могу представить, откуда у них взялись такие наклонности.

* * *

Неприличная спешка Криса, как ее окрестила Жаклин, оказалась мудрым решением. Контракт, все его шестьдесят страниц, был чудесным образом подписан точно в срок, что явилось почти уникальным случаем в издательском деле; и Жаклин с содроганием приняла счет от адвоката, консультировавшего ее по всем вопросам. Но он заработал свои деньги. Там было большое количество невинных с виду маленьких спорных пунктов, которые могли стоить ей значительной суммы или сделать ее ответственной перед законом за значительный спектр катастрофических возможностей, если бы он не указал ей на них. Жаклин знала, кто нес ответственность за эти змеиные закавыки. Это была не тройка Крэйгов; они обладали своими собственными раздражающими ее качествами, но слабо разбирались в издательском деле, чтобы изобрести самим подобные уловки. Этим «некто» должен был быть ее собственный обожаемый агент, Бутон Стокс.

Но он продолжал подчеркивать, что не выступает в качестве ее агента на эту книгу. Он защищал имущественные интересы семьи Дарси, а Жаклин была представлена Сарой Сондерс, от которой был такой же толк, как от мокрого посудного полотенца.

— Бутон скрывает некую тайну, связанную с Сарой, или держит ее старушку маму как заложницу в какой-нибудь норе, — жаловалась Жаклин. — У меня создалось ощущение, что Сара чувствует себя неуютно в своем положении, но не желает обсуждать это со мной. Я изо всех сил пыталась завоевать ее доверие, используя разнообразные способы…

— Включая пыточные тисочки для зажимания пальчиков? — поинтересовался Крис.

Они ехали в аэропорт Ла-Гардия. Жаклин настояла на том, чтобы он разделил с ней ленч, а потом она отвезла бы его в аэропорт. И вот она ныряла туда и сюда в оживленном движении, делая грубые жесты в сторону тех водителей, которые попадались на ее пути, а Крис распластался на сиденье и жалел о том, что не смог уговорить ее взять такси. Но он уступил частично из-за мучившего его абсурдного чувства, что он что-то забыл сказать. Что-то важное.

— Мне нужен лазутчик в этом офисе, — объявила Жаклин.

— Лазутчик? Для чего?

— Я не верю Бутсику.

— Ты узнала о том, что ему не стоит доверять, когда его увидела. В чем дело, Жаклин? С тех пор как ты вернулась из Пайн-Гроув…

— Я только стараюсь делать свою работу, дорогой. Я хочу, чтобы кто-нибудь из служащих Бутона сообщал мне, что происходит на самом деле. Честнейший агент, преданный моим интересам. Я не предполагаю, что ты…

— Ты шутишь!

— Я не имела в виду тебя, дорогой. Ни за какие сокровища мира я не стала бы пытаться вырвать тебя из объятий Эвелин. Разве ты не знаешь какого-нибудь голодающего агента, кто бы мог работать на Бутона и на меня?

— Я не знаю никого, отчаявшегося до такой степени.

— А если я предложу ему или ей мою следующую книгу?

— Это не только неэтично, но и не стоит того.

— Сомневаюсь. Если я не взвинчу цену на эту книгу, то следующая может принести круглый миллион. Десять процентов не так уж плохо. — Жаклин поразмыслила. — Я могла бы даже предложить пятнадцать процентов.

— Забудь об этом, — жестко сказал Крис. — У тебя нет времени играть в Мату Хари. Не только потому, что ты будешь полностью занята рекламой, но у тебя остается месяц, чтобы сделать набросок. О чем думал твой адвокат, допустивший, чтобы это условие осталось?

— Он думал так же, как и я: чем скорее я напишу, тем скорее состоится аукцион и тем скорее я получу немного денег. — Она заставила свою машину юркнуть на правую полосу движения, между многоколесным грузовиком и автобусом. У Криса из груди вырвался приглушенный стон.

— Я попытаюсь… я посмотрю, удастся ли получить авторские гонорары на издание в Англии раньше оговоренного срока. Это поможет?

— Спасибо. Не волнуйся, Крис. Я горю желанием засесть за работу. Если я не смогу сделать набросок в течение месяца, я никогда его не сделаю.

— Земля начинает гореть под ногами?

Жаклин не улыбнулась.

— Немножко. Это большая ответственность. Я рассчитываю на таинственный набросок Катлин. Я не знаю, насколько он объемен и до какой степени проработан или что там с ним еще. Поскольку была выбрана я, то мой замысел должен быть ближе к плану Катлин, чем идеи остальных претендентов, но что это значит? Что они промахнулись на милю, а я на ее девять десятых? Бутон ведет себя так, как будто бы этот набросок является величайшей тайной. Он не хочет довериться даже почте. Мне разрешат просмотреть его утром в понедельник, когда я приду в его офис для подписания контракта и проведения пресс-конференции.

— Не надо винить его в этом, Жаклин. Очевидно, его суждения о набросках разных авторов субъективны. Они не могут быть измерены в футах и дюймах. Бутон не хочет давать проигравшим какого-либо основания для жалоб.

— Мм… Нелепо, что я нервничаю, Крис. Я просто хочу знать, как много она в самом деле написала. Это может быть от одной страницы, покрытой каракулями, до полного наброска, в котором одна глава идет за другой. — Она сделала резкий поворот и подъехала к входу в здание аэропорта. — Спасибо, Крис. За это и за все, что ты для меня сделал.

Наконец наступил удобный момент, но Крис не мог двинуться с места. Что он хотел сказать? Что-то водило по его натянутым нервам, как зазубренный ноготь, но он был не в состоянии передать свое ощущение. Он взял ее за руку.

— Жаклин, если что-нибудь пойдет не так — все, что угодно, — позвони мне. Я приеду.

Вместо ответа она потянулась и поцеловала его — это был не легкий поцелуй, присущий их профессии, а теплый, сильный, продолжительный.

— Передай его Эвелин, — сказала она.

Крис вылез из машины.

— Позвони мне, Жаклин.

Жаклин улыбнулась.

— Не бойся, дорогой. Я буду держать тебя в курсе. Ты все пропустишь — слухи, скандал, грязные делишки. Я буду для тебя вроде небольшой дозы метадона, пока ты отучишь себя от тяжелой работы. Но не беспокойся, что тебе придется мчаться мне на выручку. Это просто тихий маленький городок в сельской местности. Никаких духов, никаких убийц. Будь счастлив, любовь моя.

Не ожидая ответа, она умчалась прочь, оставив Криса стоять на краю тротуара с его единственным чемоданом. Он вытащил носовой платок и вытер рот, запачканный необычной бронзовокрасной губной помадой Жаклин. Это были следы того поцелуя. Почему она поцеловала его так? Не для того, чтобы вызвать его смущение перед Эвелин; чувство юмора Жаклин не было таким грубым. Кроме того, она должна была знать, что он уничтожит все доказательства.

Крис никогда не испытывал ни малейшего желания получше узнать ее. Не только по той причине, что это было бы неэтично с профессиональной точки зрения, но и потому, что лечь в постель с Жаклин скорее походило бы на объятия с… Он не мог экспромтом выдать подходящее зоологическое сравнение. С тигром? Нет, скорее, с домашней кошкой размером с тигра. Они восхитительные животные, но непредсказуемы в своих действиях.

Какого черта она имела в виду, целуя его так, как если бы прощалась навсегда?

— О Боже! — воскликнул Крис.

Проходящий мимо мужчина, возможно, тоже пассажир, посмотрел на него с сочувствием.

— Немного побродите, — посоветовал он. — Я всегда так делаю.

Крис решил, что совет заслуживает внимания. Не страх перед полетом послужил причиной его обращения к высшим силам, это было неожиданное озарение предчувствия. Духи и убийцы… Фрейдизм? Несмотря на его усилия держаться в стороне от суеты вокруг продолжения романа Катлин и не тревожиться о непредсказуемых поступках своей клиентки, он не мог не знать о неоднократных встречах Жаклин с преступлением. Самое недавнее из этих событий, в котором фигурировал ее прошлый агент, получило щедрое внимание средств массовой информации, делались ссылки и на более ранние случаи. К чему она приближается сейчас? Конечно, она не верила… Духи и убийцы. Духом могла быть только Катлин Дарси. Убийцей…

Неосознанно для себя, под пристальными взглядами прохожих, он поднял лицо к угрюмым небесам.

— Я не прав, — заверил он их. — Я часто бываю не прав. Пусть я буду не прав и в этом случае!

Дождевая капля угодила ему в глаз. Он зашел в терминал.

Крис мог бы прийти даже в большее смятение, если бы подслушал разговор, происходивший вечером того же дня между Жаклин и ее другом.

О’Брайен полагал, что это был не разговор, а монолог. До сих пор он не мог вставить ни слова. Он посасывал свой кофе (в эту неделю ему приходилось работать по ночам, отсюда его предпочтение к кофеину перед алкоголем) и смотрел на ходящую взад-вперед по комнате Жаклин, руки которой ни минуты не оставались в покое, а рот не закрывался. Наблюдать за Жаклин было удовольствием даже тогда, когда на нее находило одно из ее маниакальных настроений. Она двигалась как танцовщица, ее высокая фигура была пластичной и грациозной. Жаклин носила одежду, которая была ей к лицу. О’Брайен замечал подобные вещи. Он тонко чувствовал цвет; его галстуки, носки и изящные носовые платки всегда были тщательно подобраны. Он не был уверен, какими словами можно было в точности описать цвет длинной мантии, которая плыла в воздухе, повторяя движения Жаклин. Металлический. Коричневый с золотым, покрытый блестками.

Она опустилась на пол в вихре мерцающих огоньков.

— Ну? Что ты думаешь, Патрик?

Бронзовый, подумал О’Брайен. Такой же цвет, как и у ее густых пышных волос.

— Это профессиональная консультация? — спросил он.

— Конечно нет. Она не входит в твою юрисдикцию. Я спрашиваю тебя как друга.

О’Брайен считал, что так оно и было, они действительно друзья. Их отношения закончились несколькими месяцами ранее по обоюдному согласию. По крайней мере, он верил в то, что это было обоюдное согласие, до тех пор, пока не прошел гипнотический эффект от голоса Жаклин. Он все еще не мог себе представить, как она сделала это. Все эти избитые, банальные фразы про прекрасные воспоминания, про то, что нельзя допустить, чтобы такие прекрасные отношения дегенерировали в скуку… И, черт побери, они остались друзьями. Патрик заходил к ней время от времени, чтобы поговорить и послушать музыку. Иногда она приглашала его, чтобы предложить сходить с ней на одну из ее безумных экскурсий — на Кони-Айленд или в Музей механической игрушки.

Она сидела, упираясь локтями в колени, обняв ладонями подбородок и одаривая его взглядом. В ее глазах вспыхивали зеленые искорки морской воды. Они никогда не мигали.

— Убийство засело в твоей голове, Кирби, — произнес он.

Глаза цвета морских глубин угрожающе потемнели.

— Ты говорил это в прошлый раз, О’Брайен. Была ли я права?

— Ты была права. Тогда. Но на этот раз все так аморфно… Ты прочла часть писем, увидела слово «отравлена» и окунулась в дело с головой. Фортман умер несколько лет тому назад — ты уверена, что не хочешь расследовать это дело? Я имею в виду, что ему исполнилось всего девяносто два года.

— Ты не остроумен, когда пытаешься быть саркастичным, — сообщила ему Жаклин.

— Я не пытался быть остроумным. Я указываю тебе на одну вещь: у тебя было достаточно здравого смысла, чтобы провести двойную проверку. С сообразительностью, которой обладает любая хорошая бывшая работница библиотеки, ты вообразила, что Фортман мог оставить свои бумаги некоему фонду. Затем обнаружила, что и в самом деле он это сделал. Итак, ты поехала в Гарвард и просмотрела собрание его писем. И когда ты прочла оригинал письма Катлин Дарси, ты узнала, что она ссылалась на пищевое отравление. Она съела плохой кусок тунца.

— Так она тогда думала. Она переписывалась с Фортманом в течение года, О’Брайен. Они подружились, хотя никогда не встречались. Друзья по переписке. Он был одиноким старым человеком, он рассказывал ей про свой артрит и как он украдкой выпивает стаканчик, несмотря на предупреждение доктора. Она отвечала в дружелюбном тоне, как это сделал бы любой человек с добрым сердцем. Из четырнадцати писем, которые она написала ему, в трех содержатся ссылки на «несчастные случаи», которые могли убить или серьезно ранить ее. Так называемое пищевое отравление — больше в доме никто не пострадал; сломанная лестница; камень, который выпал из стены дома и пролетел мимо нее в пяти сантиметрах. Сколько еще было случаев, о которых она могла не упомянуть?

— Ни я, ни ты этого не знаем. — О’Брайен допил кофе, подумал, попросить ли еще кофе, и решил, что обойдется. Слишком большое количество кофеина чрезмерно будоражило его. — Хорошо, Кирби, ты спросила меня, и я тебе отвечу. Я помню дело Дарси очень хорошо. У меня был свой, особый интерес к нему, не только по той причине, что я обожал книгу, но и потому, что я тогда был переведен в отдел по расследованию убийств.

Как самоуверенный полицейский из большого города, я вообразил, что местные парни раскрутят это дело. Может быть, они это и сделали; но я сомневаюсь. До сих пор я мог сказать, основываясь на опубликованных сообщениях, что они просмотрели все возможное. Автомобиль не был найден в течение некоторого времени. А погода была ужасной; взвод горилл-убийц мог предаваться буйству на той опушке, а их следы могли быть смыты дождем и слякотью. Не было найдено никаких доказательств присутствия кого-либо с ней в автомобиле; на месте происшествия не обнаружили подходящих «платочков» с монограммами, которые бы стали ключом к разгадке. Я бы пришел к тому же заключению, что и они. Только две теории могут объяснить факты. Первая — самоубийство. Она приехала туда, намереваясь покончить с собой, принять сверхдозу какого-нибудь лекарства и умереть. Ее сознание было слишком затуманено, чтобы понимать происходящее вокруг, затем она выходит из машины, бродит в поисках помощи, изнемогает и умирает.

— Она решила позвать на помощь и вышла из машины? — мягко спросила Жаклин. — За многие километры от ближайшего жилья?

— Катлин не совсем ясно воспринимала окружающее. Или — вторая возможность — она решила покататься и приехала на прогалину. Когда она сидела там, глубоко погруженная в свои мысли, как это делают писатели, кто-то ее там нашел. Бездельник или бродяга, как тебе больше нравится. Он напал на нее и закончил тем, что убил, возможно, без намерения это делать, запаниковал, спрятал тело и сбежал.

— Оставив машину с ключами в замке зажигания и сумочкой на сиденье?

Сарказм в ее голосе жалил как пчела. О’Брайен хлопнул в ладоши.

— Итак, может быть, первое предположение более правдоподобно. Если бы Катлин была ранена и потеряла память, она вернулась бы раньше или позже, любой водитель, который подобрал бы на дороге потерявшую память женщину, заявил бы об этом. Она мертва, Жаклин. Единственной странной вещью для меня остается то, что суду понадобилось так много времени, чтобы признать этот факт юридически. В таком случае нет необходимости ждать семь лет. Твердого предположения было бы достаточно.

— Это интересный пункт, — согласилась Жаклин. — Почему Сен-Джон ранее не потребовал у суда решительных действий?

— А, это твой убийца, да?

— Должен был быть кто-то близкий к ней. Эти кажущиеся случайными несчастные случаи…

— Ты хочешь знать об этих случаях? Я расскажу тебе о них.

Жаклин взяла со стола тяжелый пресс для бумаг и взвесила его на руке.

— Если ты скажешь «желание смерти», я запущу им в тебя.

Она, возможно, и вправду ударит его, подумал О’Брайен.

— Я собирался употребить «склонная к несчастным случаям». Я, как и ты, читал работы по психологии.

— Я тебе верю.

— Теория, или что Катлин Дарси имела, так это… — О’Брайен остановился как раз вовремя.

— И то, и другое. Ни то и ни другое, — размышляла Жаклин, подпирая руками подбородок. — Это не просто несчастные случаи, Патрик, это накопление странных фактов. Если она позаботилась о продолжении, установив порядок конкурса, то почему сама не поразмышляла и не написала его? Несомненно, это ослабляет версию самоубийства. Если она встретила некоего странника, неизвестного убийцу, по чистой случайности, то как ты объяснишь ее предчувствие приближающейся смерти? Она написала свое завещание всего за несколько недель перед тем, как пропала. Я не верю в предчувствия.

— Они недопустимы в суде. Но…

— Отрывок из поэмы Дунбара, найденный среди бумаг в ее сумочке, — это другой ключ к разгадке, — продолжала Жаклин. — Бумаги были самыми разнообразными, этакая смесь, которая имеет обыкновение накапливаться в женской сумке.

— Тебе лучше знать, — проворчал О’Брайен.

Жаклин грубо намекнули на беспорядок в ее сумке. Она продолжала, не отвечая на шпильку Патрика:

— Счета, купоны, рецепты, чеки… а эта цитата была среди них единственной художественной записью. Несла она в себе какое-либо специальное значение? Некоторые предполагают, что эта записка самоубийцы. «Тимор мортис котурбат ме…»

— «Страх смерти не отпускает меня». — О’Брайен не мог устоять, чтобы не высказать свою осведомленность. — Вполне резонный выбор цитаты для самоубийцы…

— Ба, — грубо возражала Жаклин. — Это был логический рефрен поэмы Дунбара; он ссылался на смерть писателей — его коллег и современников. Но существует большое количество цитат, более подходящих для такого случая, а Катлин была писателем, она могла бы подобрать свои собственные подходящие к случаю слова. Почему тридцатилетняя здоровая женщина могла бояться смерти — если только не знала, что кто-то пытается убить ее? — И почему так долго не была обнаружена машина? Кто-то, должно быть, приложил усилия, чтобы спрятать проход и следы в лесу. Разве самоубийца подумал бы об этом? Но преступнику могло сыграть на руку, если тело будет обнаружено не сразу. Чем больше пройдет времени, тем труднее точно установить время смерти.

О’Брайен вспомнил и о других преимуществах для убийцы в этом случае, но не упомянул о них. «Проклятье, — подумал он раздраженно. — Она достает меня. Я должен попытаться отговорить ее от…»

С удивлением и некоторым возмущением он услышал свой голос:

— Есть ли у тебя что-нибудь конкретное помимо этих непонятных случаев и твоего собственного, не поддающегося контролю, воображения, что могло бы указывать… гм…

— На убийство, — подсказала Жаклин. — Ты, как и другие, не должен считать, что это слово так трудно произносить. Патрик, ты не обманешь меня; ты не помнил бы дело с такой ясностью, если бы был полностью удовлетворен результатами его расследования.

О’Брайен неловко вывернулся:

— Никто не был полностью удовлетворен ими. Но это всего лишь один из многих случаев, которые могут быть так никогда и не раскрыты. Что случилось с парнем, вернувшимся домой, чтобы взять зонтик, и исчезнувшим с лица земли? Порубила ли Лиззи Борден знаменитым топориком своих родителей, или это сделал кто-то еще? Что на самом деле случилось с принцами в башне…

— О, я знаю, что случилось с ними, — кротко сказала Жаклин. — Но это было давным-давно. Убийца Катлин Дарси еще живой и брыкается. Хотела бы я посмотреть, как он или она видят надвигающееся на них возмездие. А ты бы не хотел?

— Когда вы перестали бить свою жену? — пробормотал О’Брайен.

— Прошу прощения?

— Еще один вопрос без ответа. А теперь посмотри сюда, Джейк…

Продолжительный звонок по интеркому у входной двери прервал движущийся локомотив его мыслей. Жаклин извинилась и пошла ответить на зуммер. Он услышал, как она говорит кому-то подниматься прямо сейчас.

— Ты кого-то ожидала? — спросил он, радуясь возможности избежать нежелательной дискуссии.

— Она пришла немного раньше, — ответила Жаклин. — Нет, не уходи, Патрик. Я думаю… Да, я думаю, что хорошо было бы тебе с ней встретиться.

Улыбка, озарившая ее лицо, возбудила в душе О’Брайена самые страшные предчувствия. Он знал эту улыбку. Не успел он запротестовать, как зазвенел дверной колокольчик и Жаклин пошла встретить гостью.

У О’Брайена сложилось мнение, что она не стоила того, чтобы ее ожидали. Бледная, некрасивая — нет, скорее, невзрачная. Она подала Жаклин свое пальто. Платье на ней было не по росту велико и скрывало все тело почти до лодыжек, свисая складками. Женщина не станет носить такое уродство, если только ей нечего прятать, подумал О’Брайен критически. В данном случае наблюдалось скорее отсутствие линий вообще, чем их избыток; ничто не нарушало плавного течения ткани как спереди, так и сзади, как справа, так и слева.

Жаклин представила их друг другу. Она заливалась:

— Патрик, Сара — мой новый агент. Я так рада этому. Сара, держу пари, что вы не сможете догадаться, чем он занимается.

Саре, очевидно, было наплевать, что Патрик делает. Глядя на то, как Жаклин суетится вокруг нее, можно было подумать, что она была королевой.

— Садитесь в кресло, оно самое удобное. Курите; я знаю, что вы курите, однажды я видела, как вы докуривали сигарету в холле… Вот удобная пепельница и чашечка хорошего кофе или вы предпочитаете лимонад? У меня есть целый кувшин готового лимонада…

Теперь О’Брайена нельзя было и клещами вытянуть из дома Жаклин. Он был захвачен дьявольским очарованием. Он знал все о Саре Сондерс, он слышал, как Жаклин откровенно проклинала ее несколько раз. Чего добивается Жаклин?

Патрик вскоре понял. Жаклин не теряла времени. Они обменялись несколькими незначительными фразами, прежде чем она снова стала извиваться вокруг Сары, настойчиво предлагая ей сливки и сахар. Каким-то образом Жаклин умудрилась выбить тлеющую сигарету из руки Сары. Та приземлилась на юбку, огромную по своей площади. Сара прыжком вскочила на ноги, сигарета упала на пол, О’Брайен дотянулся до нее, и Жаклин холодно, с расчетом вылила содержимое кувшина означенного лимонада прямо на Сару.

У О’Брайена отвисла челюсть. Жидкость намочила платье Сары спереди. Оно прилипло к телу, обрисовав изящные запястья и плавную линию бедер, лаская две конические выпуклости, дразняще выпирающие через…

— Я та-а-ак извиняюсь, — запричитала Жаклин. — Но лучше промокнуть, чем поджариться, разве не так?

Немного лимонада брызнуло в лицо Сары. Она машинально вытерла его рукавом, и вместе с ним сошел грим, придающий лицу болезненную бледность. Ей не нужна была губная помада, губы были розовые, полные, волнующе изогнуты.

О’Брайен закрыл рот. Сара приняла позу, которая предваряла бранные слова и непристойности. Прежде чем она обрела дар речи, Жаклин твердо взяла ее за руку.

— Вы не можете сидеть здесь в мокром платье, дорогая. Пойдемте в спальню, я вам подберу что-нибудь, чтобы вы переоделись.

Когда они вернулись обратно, трансформация была полной. Как Жаклин убедила Сару распустить волосы, О’Брайен не знал да и не хотел знать. Они падали волнистой пеной до плеч, обрамляя лицо, с которого были удалены все следы маскирующего грима. И что это было за лицо! Здорового розового цвета, светящееся сейчас сильными эмоциями; глаза, опушенные темными ресницами, плавная линия чувственного рта. Платье, которое она надела, было одной из наиболее экстравагантных покупок Жаклин, сшитое из огромного куска шелка «марабу» и плотно перехваченное в талии поясом. Облегающий шелк подчеркивал фигуру, полную ее исконного обещания.

Жаклин нежно усадила видение в любимое кресло и отступила назад, чтобы полюбоваться эффектом.

— Разве сейчас не лучше? — спросила она.

— Ты чертовски права, — одобрительно подтвердил О’Брайен.

Сара Сондерс пристально посмотрела на него. Ее щеки потемнели и стали темно-розовыми.

— Вы… вы… — Она перевела взгляд на Жаклин. — Вы… это намеренно!

— Да, намеренно, — просияла Жаклин, как если бы ей сделали комплимент. — Я заметила это в первый день нашего с вами знакомства, когда Брюнгильда сбила со стола вазу и вас залило водой… Вы недостаточно быстро выбежали за дверь, моя дорогая. Естественно, я захотела узнать, почему женщина прячет такую хорошую фигуру и прикрывает лицо косметикой. И мне не потребовалось много времени, чтобы понять почему. Бутон. Я не виню вас за то, что вы хотите увернуться от его приставаний, но почему вы пошли на работу в первое попавшееся место? Вы должны были знать его репутацию.

В обычном для нее стиле Жаклин превратила абсурдный инцидент в благоразумную прелюдию к дружеской беседе. Сара была не в состоянии скрыть свой гнев. Уголки ее рта задрожали в смятении.

— Миссис Кирби, вы самая…

— Да, я знаю. — Жаклин вновь заняла свою позу на полу, скрестив ноги. — В этом маскараде нет необходимости. Более того, он приводит к обратным результатам. Мы должны быть союзниками, а не противниками.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросила Сара.

О’Брайену тоже было интересно. Конечно, Жаклин не собиралась вербовать это милое, невинное, юное создание в свой идиотский крестовый поход, призванный доказать, что Катлин Дарси стала жертвой расчетливого, хладнокровного убийцы.

Нет, она этого не хотела. Стратегия, которую она набросала, казалась достаточно разумной, если учесть общее безумие издательского ремесла. Сара придерживалась таких же взглядов. Она кивала время от времени и, когда Жаклин в конце концов иссякла, сказала:

— У меня нет возражений. На самом деле, миссис Кирби — хорошо, Жаклин, — я чувствую себя виноватой перед вами. Вы должны знать, что существует только один настоящий агент в этом офисе — Бутон Стокс. Остальные просто прислуга, нам разрешают заниматься клиентами, на которых он не обращает внимания и забирает большую часть выплачиваемых ими процентов. Я не испытываю личной преданности ему. В первую очередь я должна быть на вашей стороне, вы мой клиент.

— Верно, — сказала Жаклин. — Я не попрошу вас совершать какие-либо неэтичные поступки.

— Что является неэтичным? — Улыбка Сары была, несомненно, циничной. — Я считаю, что вы имеете право знать, пытается ли он выкинуть с вами одну из его грязных штучек.

Длинные ресницы Жаклин затрепетали, прикрывая глаза, и О’Брайен почувствовал, что его мышцы напряглись. Это было не все, что хотелось узнать Жаклин. Будь он проклят, если позволит ей впутать эту девочку в одну из ее хитрых… Девочку. Сколько ей лет? Возможно, она старше, чем выглядит. Где-то между двадцатью шестью и тридцатью… возможно, тридцатью тремя…

Сара продолжала говорить:

— … Потому что мне необходим был опыт. Трудно начинать работать сразу в качестве независимого агента, и как бы я ни относилась к методам Стокса, нельзя не отдать должное его профессиональным качествам. Я надеялась открыть собственное агентство.

Жаклин улыбнулась ангельской улыбкой.

— Мы увидим, как пойдут дела, Сара. Это может быть взаимовыгодным соглашением для нас обеих.

Подкуп и коррупция, кисло подумал О’Брайен, когда две женщины обменялись взглядами, заставившими его почувствовать непреодолимое желание оставить их. После первого, полного ненависти взгляда Сара даже не посмотрела на него. Хорошо, ей придется посмотреть на него еще раз, независимо от того, нравится ей это или нет. Не имеет значения, сколько ей лет, она просто ребенок, заблудившийся в лесу, по сравнению с хитрой на выдумки Жаклин Кирби. Он не мог позволить…

— Я должна идти, — сказала Сара. — Полагаю, вы пригласили меня не ради разговора о рекламе?

— Нет, это был просто предлог, — ответила Жаклин. — Не надо спешить.

— У меня есть работа, которую необходимо сделать. — Сара поднялась. — А мое платье…

— Промокло насквозь, оставьте себе мое. Оно не в моем стиле, я никогда не носила его.

— Но я не могу…

— Ваш плащ закроет его. Большую часть.

Сара выглядела онемевшей. К уникальному подходу Жаклин к жизни нужно было привыкнуть; она могла, наряженная в шелковое платье нефритового цвета с перьями марабу, не задумываясь, остановить такси, и ей никогда не приходило на ум, что такого рода спектакль может докучать окружающим.

О’Брайен увидел в этом свой шанс.

— Я довезу вас до дома, мисс Сондерс. Моя машина стоит у порога.

— Незаконно, — добавила Жаклин. — Вот преимущество, которое дает звание офицера полиции.

— Значит, этим вы и занимаетесь? — Сара обратила на него все свое внимание.

— Гм…

— Это очень опасная работа.

— О да…

— Но я не хочу, чтобы вы покидали этот дом из-за меня. Я прервала ваш… ваш вечер.

Жаклин и О’Брайен совместно преодолели ее колебания. О’Брайен завернул ее в плащ и она тактично сказала:

— Я подожду вас внизу.

Жаклин продолжала сидеть, скорчившись на полу, она уставилась на него из-под очков.

— Будь осторожен, Патрик. Здесь такие гадкие улицы.

Мягкость ее голоса всколыхнула не такие уж далекие воспоминания. Было невозможно долго на нее злиться…

— Ты тоже будь осторожна. Я ни на мгновение не верю, что есть хоть малейшее основание для твоей сумасшедшей теории, — если бы я верил в это, то нашел бы предлог устранить тебя от дела. Но плохие улицы — это не все, что есть в Манхэттене, Жаклин.