I

Само собой разумеется, машиной Пьетро оказался «роллс-ройс». Когда это помпезное авто подкатило к отелю, я маялась в вестибюле, причем торчала там уже почти два часа. Мне до смерти наскучил мой номер, и, честно говоря, я немного нервничала. Мне вдруг пришло в голову, что мой детективный оптимизм ошибочен. Что, если меня зазвали на загородную виллу исключительно для отвода глаз? Дабы я утратила бдительность и не ждала подвоха... Если банда желает избавиться от меня, то это легче сделать в большой гостинице, чем в загородном доме Пьетро. Потому-то я и приняла меры предосторожности: с утра пораньше снесла чемоданы в вестибюль и сидела там, листая путеводитель и наблюдая за снующими постояльцами.

Деньги — воистину великая вещь. Когда объявили о прибытии графа Караваджо, весь персонал гостиницы так и заметался. Я важно продефилировала к дверям в сопровождении двух коридорных и швейцара, чувствуя себя настоящей королевой: все вокруг кланялись, расшаркивались и лицемерно улыбались.

Правда, завидев автомобиль, я едва не грохнулась от неожиданности. Это был настоящий монстр длиной в полтора квартала, да еще серебристого цвета! С полминуты я глазела на это сверкающее чудище разинув рот, потом спохватилась и поспешила вниз по лестнице. Коридорный загрузил мои чемоданы, а я забралась в серебристые недра.

Места там хватило бы для небольшого оркестра. Среди подушек затерялись Пьетро, его неприятный секретарь и Хелена. По выражению лица Пьетро — а у итальянцев самые выразительные лица на свете — я сделала вывод, что он пытался избавиться от Хелены, но не сумел. Пришлось сесть рядом с подлым Смитом. Пьетро поцеловал мне ручку, секретарь последовал его примеру, но поцелуй сэра Смита отдавал ядом.

Старина Пьетро выглядел великолепно в шелковом костюме с широким шелковым галстуком, а Хелена втиснулась в обтягивающие шелковые брючки и футболку с эмблемой римского яхт-клуба, забыв, естественно, надеть лифчик. Лицо она задрапировала пышными волосами, глаза прикрыла темными очками, но все равно было понятно, что настроение у нее отнюдь не радужное.

Такого автомобиля мне прежде видеть не доводилось. В нем имелся бар, огромный телевизор, два телефона и парчовые занавески, которые с шуршанием задвигались при нажатии кнопки. Я так и ждала, что откуда-нибудь выскочит полуобнаженная дамочка и примется развлекать нас танцем живота. К тому времени, когда Пьетро закончил показывать свои чудеса, мы уже выехали из города.

— Надеюсь, мы не заставили вас ждать, — промурлыкал аристократ. — Это все Хелена виновата. Она так любит возиться.

Хелена нервно дернула головой, и Пьетро тотчас набычился. Похоже, Смит прав — скоро красавица получит отставку. Проницательная женщина давно бы заметила признаки надвигающейся угрозы и постаралась изменить свое поведение, но толстуха Хелена не обладала избытком проницательности.

— Все в порядке, — бодро прочирикала я. — Главное — приехать к пяти часам! Мне нужно кое-куда позвонить в пять...

Как я и рассчитывала, это заявление вызвало всеобщее беспокойство. Хелена передернула пухлыми плечами, Пьетро во все глаза уставился на меня, а подлый Смит слегка отодвинулся.

— Позвонить, — повторил он медленно. — Могу ли я надеяться...

— Да-да, позвонить. Моему старому дядюшке Карлу. О, стариканчик такой нервный, так беспокоится обо мне. Я обещала звонить ему каждый день. Ровно в пять часов, минута в минуту. Вы же знаете, немцы помешаны на пунктуальности.

Сбоку от меня раздался гнусный смешок. Пьетро, сидевший напротив, выглядел удивленным.

— У вас есть немецкий дядюшка? Я думал, вы американка.

— Карл — всего лишь приемный дядюшка. Старый добрый дядя Карл Шмидт. Он впадает в истерику, если в пять часов я забываю позвонить, и поднимает на ноги всю Германию. Трудно представить, на что он способен в запале. Разумеется, все звонки за мой счет.

— Пустое, — отмахнулся Пьетро, задумчиво глядя на меня.

— Почему же? Мне кажется, богатые люди слишком часто позволяют садиться себе на шею. Из того, что у вас много денег, еще не следует, что вы обязаны оплачивать мои прихоти.

Пьетро округлил глаза:

— Гм...

Проклятый Смит трясся в пароксизме беззвучного хохота.

— Полагаю, вы оставили у своего нотариуса некий документ, который следует вскрыть в том случае, если о вас не будет никаких известий? — простонал он.

— Вчера вечером я отправила его по почте.

Смит загоготал в голос. Пьетро сердито посмотрел на него. Хелена отодвинулась, качнув студенистыми прелестями, и раздраженно вопросила:

— Что за вздор? Я ничего не понимаю.

— Возможно, это к лучшему, — хихикнул Смит. — Ладно, Вики... Я ведь могу звать тебя Вики?

— Нет! — отрезала я.

— А ты, дорогуша, зови меня Джоном. Ты сказала все, что хотела, дорогая Вики, так что давай теперь забудем о делах. Посмотри, какой чудесный вид. Нам этот путь повторить не суждено, как выразился какой-то поэт.

Во время сей дружеской беседы лицо Пьетро оставалось совершенно непроницаемым. То ли граф был превосходным актером, то ли действительно не понимал, о чем мы говорим. Зато последние сомнения относительно Джона Смита рассеялись. Этот человек был воплощением наглости.

Согласно легенде, основателями Тиволи были Каталл Аркадский, который бежал из страны вместе с Евандром во время войны между Этеоклом и Полиником, и его сын Тиберт. Похоже на сюжет мыльной оперы, не правда ли? С такими-то именами. Все это поведал мне наглый Смит, и не только это. Пока огромный автомобиль плавно мчался по дороге, мой сосед трепался без умолку. Никто даже слова вставить не мог.

Я узнала, что Тиволи, расположенный неподалеку от Рима, был излюбленным местом, где селилась римская знать. Древние римляне бежали сюда от столичной духоты и перенаселенности. Наиболее знаменитое поместье того времени принадлежало императору Адриану, руины античного дворцового комплекса сохранились до настоящего времени. Вилла д'Эсте относится к наиболее известным сооружениям эпохи Возрождения, это поместье с его великолепными парками — собственность государства, в отличие от виллы Kaраваджо, где живут до сих пор. Дворец графа представляет уменьшенную копию роскошной виллы д'Эсте. Иными словами, своими размерами загородное жилище Пьетро не превышает гостиницу средней величины.

Сама вилла состоит из расписных и позолоченных залов и больших, продуваемых насквозь спален, три этажа которых расположены вокруг внутреннего дворика с арочными галереями. Но гордостью поместья является парк. Там повсюду фонтаны: со скульптурными группами, в виде искусственных гротов, фонтаны-лестницы, фонтаны, которые внезапно выстреливают струями воды, обливая с ног до головы незадачливых гуляющих. В парке есть длинные кипарисовые аллеи и живые изгороди выше человеческого роста, оранжереи и крытые галереи. Пока мы ехали по территории поместья, я успела увидеть все, что так красочно расписывал Смит.

Машина свернула на подъездную аллею, и Хелена вдруг беспокойно заерзала. Я не могла разглядеть ее лица — да оно и не отличалось большой выразительностью, — но поняла, что подружку Пьетро снедает какое-то сильное чувство, и далеко не самое приятное. Хотя кондиционер создавал в салоне почти арктическую прохладу, у Хелены над верхней губой выступили бисеринки пота.

«Роллс-ройс» остановился. Шофер проворно выскочил и распахнул дверцу. Первым, кряхтя и постанывая, вылез Пьетро, затем помог выбраться мне. Следующим, сияя идиотской улыбкой, выскочил Джон Смит. Я неприязненно посмотрела на него. Настоящий черт из табакерки. Хитрый, подлый и...

Хелена не шелохнулась.

— Быстрей же, дорогая! — рявкнул Пьетро. — Скоро обед. Еда остынет!

Хелена лишь забилась глубже в угол машины и энергично замотала головой.

— Ладно, — сердито проворчал Пьетро. — Бассано отвезет тебя обратно в Рим. Я же говорил, чтобы ты оставалась дома.

Хелена издала страдальческий стон и еще энергичнее затрясла обесцвеченными волосами.

— Тогда сиди в машине! — в сердцах крикнул Пьетро. — Сиди там и парься сколько тебе влезет! Можешь торчать хоть весь день и всю ночь. Господи, не женщина, а божье наказание!

И граф тяжело взбежал по лестнице. Я посмотрела на Смита. Он по-прежнему улыбался. Этот тип что, всегда улыбается? Смит подмигнул мне, затем нагнулся и заглянул в машину:

— Выходите, Хелена, не глупите.

И тут я поняла, какое чувство охватило девушку. Она была смертельно напугана. Губы тряслись, рука, которую она неуверенно протянула, дрожала... Смит рывком и без каких-либо видимых усилий вытащил Хелену из машины. Гм, а он куда сильнее, чем казалось на первый взгляд.

— Вы меня защитите? — прошептала Хелена, преданно таращась на подлеца. — Вы не позволите, чтобы мне причинили вред?

— Конечно, нет, — лицемерно улыбнулся Смит. — А теперь быстрей. Вы же знаете, как сердится его превосходительство, когда не может вовремя поесть.

Опираясь на его руку, Хелена потащилась к лестнице. Никогда не любила глупых и капризных красоток, но сейчас мне было искренне жаль ее. Да и как не посочувствовать человеку, который вне себя от страха...

— Чего вы боитесь, Хелена?

— Хороший вопрос, — жизнерадостно подхватил Смит. — Может, мне следует знать, от кого я столь наивно пообещал вас защитить? Мои таланты хотя и многочисленны, но все же ограниченны. С Кинг-Конгом или лох-несским чудовищем, наверное, вряд ли справлюсь...

— Это чудовище, — прошептала Хелена. — Привидение... Призрак виллы Караваджо! — выкрикнула она, озираясь с безумным видом.

Я изумленно посмотрела на нее:

— Призрак?.. Ха-ха... Очень смешно.

— Нет-нет, совсем не смешно! Это ужасно! Настоящий кошмар! Весь в черном, в монашеском капюшоне, а лицо... Лицо...

Она издала булькающий звук, какой случается, когда затыкают раковину. Это испуганное бульканье произвело на меня куда большее впечатление, чем истеричные слова. По спине вдруг побежали мурашки, хотя стоял жаркий полдень.

— Лицо, — нетерпеливо повторила я. — Что за лицо? Нет, подождите, я хочу угадать. Неуловимый, таящийся в темноте призрак...

— Испускающая гнилостный смрад, безносая, иссохшая от злобы и времени тварь! — жизнерадостно подхватил Смит.

— Череп! — взвизгнула Хелена.

Я услышала сзади глухой стук и обернулась. Шофер, несший за нами багаж, уронил чемодан. Он с ужасом смотрел на Хелену.

Подлый Смит зевнул:

— А-а... череп... Какая скука. Ну, дорогая, это совсем не оригинально. Гниющая мумия мне нравится больше.

Хелена разъяренно зашипела:

— Вы что, смеетесь надо мной, да?! Так знайте, он еще посмеется над вами! О, посмеется своим кошмарным беззвучным хохотом, так похожим на стоны. Я видела, собственными глазами видела его зубы... два ряда отвратительных почерневших зубов... Призрак бродит ночами по парку, но кто знает, не проникнет ли он вскоре и в дом? Я видела его... видела... костяное лицо сияло в лунном свете... и смеялось... смеялось...

И Хелена забормотала что-то совсем уже неразборчивое. Она не притворялась. Пухлая рука, касавшаяся моей ладони, была как ледышка.

Разумеется, ее страх вовсе не означал, что призрак был настоящим, просто кто-то до смерти напугал глупую толстуху. Но это значит... Если кто-то шныряет ночами по парку, прячась от случайных взглядов, то у него есть причина скрываться...

Похоже, Смита рассказ Хелены поразил не меньше меня. Пришлось напомнить себе, что этот человек — прирожденный актер, подлый и коварный, не заслуживающий и толики доверия.

— Жуткое, наверное, зрелище, — сочувственно сказал он. — Но я бы не волновался, Хелена. Призраки с костяными лицами никогда не входят в дом.

— Правда? — с надеждой спросила Хелена.

— Безусловно! — с апломбом ответствовал Смит. — Уж поверьте, в чем, в чем, а в привидениях я кое-что смыслю. Мой родовой замок просто кишит этими симпатичными существами. Правда, надо признать, жутко беспокойные твари: всю ночь гремят цепями, стонут как заведенные, оставляют на полу кровавые пятна, которые невозможно смыть... Более того, Хелена, дорогуша моя, вам еще крупно повезло. Бьюсь об заклад, вы не знаете, что наша несравненная доктор Блисс — крупнейший специалист по призракам. Вы как-нибудь на досуге все подробно расскажите дорогой Вики, и уж она вам даст совет, как поступить с этим вашим назойливым привидением. Верно, Вики?

Я злобно зыркнула на него. Ну и подлец!

— Э-э... да...

Может, это импровизация и Смит только сию секунду все придумал, но я так не считала. Нет, этот человек настоящее исчадие ада, хитрое, изворотливое...

— Ну вот видите? — Смит дружески похлопал Хелену по пышному... антифасаду. Дамочку это приободрило настолько, что она попыталась игриво захихикать.

Вилла была прекрасна. Росписи, чудесная мебель, картины, редкой красоты вещицы... Но, увы, тревожные мысли не позволили мне восхититься этими чудесами. Я пересекла огромный холл, едва бросив взгляд вокруг, и в сопровождении горничной поднялась в свою комнату — грандиозное помещение, напоминающее тронный зал во дворце дожей. Балкон выходил в парк и на «фонтан бабуинов». Смит, пробормотав извинения, покинул нас на втором этаже, но Хелена прилипла ко мне как банный лист. Едва переступив порог, она рухнула на кровать и устремила на меня глаза, прикрытые темными очками.

— Вы действительно знаете о привидениях все-все-все?

— Конечно.

— Тогда посоветуйте, что мне делать, чтобы почувствовать себя в безопасности.

— Сначала вам нужно рассказать мне, что вы видели, — сказала я, садясь рядом с ней.

Хелена мало что смогла добавить к своему первоначальному описанию. Она видела призрака лишь однажды, в апреле, когда последний раз приезжала на виллу. Они тогда крупно повздорили с Пьетро, и Хелена вышла прогуляться, дабы, по ее словам, успокоиться. В парке она встретила отвратительного призрака с костяным лицом и черными зубами, с диким воплем кинулась обратно в дом и нашла прибежище в объятиях графа. По ее настоянию на следующий же день они вернулись в Рим. С тех пор Хелена наотрез отказывалась приезжать в Тиволи.

— Но сейчас мои чувства больше не трогают жестокого Пьетро! — стенала толстуха. — Он вынудил меня поехать! Думаю, Пьетро не верит моему рассказу про привидение. Но я клянусь вам...

— Я вам верю, дорогая. А вот Пьетро меня удивляет. Разве в его фамильных преданиях ничего не говорится о привидениях? Истории с призраками есть у большинства старинных семейств.

— Пьетро твердит, что все это глупости и выдумки, он, мол, знать не знает ни про какие привидения. Но, возможно, он лжет... О, Пьетро такой лжец! Скажите же, как мне спастись от этого монстра?! Только... — в голосе Хелены вдруг зазвучали твердые нотки, — не надо говорить, что мне следует уехать в Рим. Если я уеду, то навсегда потеряю Пьетро, а я пока не могу себе этого позволить.

Вот именно что «позволить». Я усмехнулась про себя. Что ж, это ее дело. Меня оно не касается. Но в то же время неплохо, если Хелена будет находиться поблизости. Своими сценами, слезами и руганью она отвлечет внимание Пьетро, иначе мне придется выдержать натиск сластолюбивого аристократа, который наверняка будет таскаться за мной по пятам. Ладно, пора заняться делом.

И я погрузилась в детские воспоминания о фильмах ужасов.

— Вам нужно распятие.

Хелена встрепенулась:

— Ой, у меня их полно! — Она схватилась за цепочку, висевшую на шее, и вытащила крест — красивую платиновую вещицу, отделанную бриллиантами.

— А Папа Римский его освятил? — строго вопросила я.

— Нет... — Хелена сняла очки и нахмурилась. — Но у меня есть и освященные.

— Тогда носите их не снимая. И будете в полной безопасности.

— И это все? — В ее голосе отчетливо сквозило разочарование.

— А разве при вас было освященное Папой распятие во время встречи с призраком? — В ответе я не сомневалась: раз скандал с Пьетро и рандеву с «костяным лицом» случились ночью, то на Хелене, скорее всего, вообще мало что было. — Ну хорошо... Для пущей безопасности на каждую дверь и каждое окно повесьте чеснок. И над камином, если таковой имеется в вашей спальне. Неплохо также прибегнуть к помощи железа. Железный предмет над каждым проемом: дверью, окном...

— Что еще? — Хелена сидела на кровати, сложив руки на округлых коленях, как послушная ученица; глаза ее ярко блестели.

— Ну... (основательность всегда была моей сильной чертой) святая вода! Вы можете раздобыть святую воду?

— Да-да-да! А что с ней надо сделать? Окропить ею себя, так? Это хорошо! Может, мне повесить чеснок и на цепочку вместе с распятием?

Я уже хотела похвалить ученицу за толковость, но сообразила, что Пьетро может не понравиться обнимать даму, от которой разит чесноком. Не хватало только своими руками разрушить их отношения — все равно что выкопать самой себе яму.

— Нет, — уверенно ответила я. — Распятие и чеснок не сочетаются. Они аннулируют действие друг друга. Понятно?

— Да-да. Разумно, очень разумно!

— Все эти средства должны вам помочь. И, разумеется, ночью не выходите из дома. Днем призраков можно не бояться, они спят. И вот еще что, — хитро добавила я, — в наибольшей безопасности вы будете рядом с Пьетро. Он хозяин этого старого дома. Это семейный призрак, и он не станет тревожить свою родню.

Хелена, как и все простодушные люди, легко дала себя убедить.

— Какая вы умная, Вики! — Она просияла и поднялась на ноги. — Пойду переоденусь. Уже пора обедать.

То-то уже какое-то время слышится гул. Должно быть, гонг сзывает к трапезе.

Я провела расческой по волосам и поспешила на звуки гонга, чьи удары звучали уже несколько истерично. Вскоре пришлось заткнуть уши, иначе я рисковала своими барабанными перепонками. Гонг оказался конструкцией неимоверных размеров. Пьетро остервенело колотил в него огромным деревянным молотком. Галстук съехал набок, лицо побагровело от гнева и усердия. Увидев меня, Пьетро выпустил из рук молоток. Гонг в последний раз содрогнулся, жалобно звякнул и затих.

Я осторожно вытащила пальцы из ушей.

— Он меня с ума сведет! — простонал Пьетро. — Мальчишка вечно опаздывает, никогда его не дождешься! А теперь еще и Хелена где-то шляется. А сэр Джон, он-то куда запропастился? Это заговор! Они сговорились, чтобы лишить меня еды! У меня ведь редкая желудочная болезнь. Врачи говорят, я должен есть строго по часам.

— Я тоже опоздала, Пьетро, простите. Если в знала о вашей редкой болезни, то...

Пьетро поправил галстук, вытер лицо, пригладил волосы и ухмыльнулся:

— Вы — совсем другое дело, дорогая Вики. Вы гостья. Пойдемте в столовую. Не будем ждать этих жестоких людей.

Хелену и подлого Смита долго ждать не пришлось. Толстуха с порога послала мне сияющую улыбку. Ее роскошное распятие из золота и жемчуга было видно издалека. Смит появился следом за Хеленой и без лишних слов устремился к соседнему с моим стулу.

Обед можно с полным правом назвать характерной для обитателей виллы трапезой. Юный Луиджи так и не появился, как и старая графиня. Пьетро объяснил, что его мать часто обедает в своих покоях. Больше он не произнес ни слова. Смит, как ни странно, тоже помалкивал. Казалось, он чем-то озабочен. Как только мы уничтожили целые горы провианта, Пьетро отправился спать, Хелена поспешила за ним, Смит тоже было собрался уходить, но я схватила его за руку и прошипела:

— Вы не считаете, что пришло время поговорить?

Я как будто упоминала о том, что англичанин примерно одного роста со мной, может, на дюйм выше, но я-то на каблуках, так что наши глаза находились вровень. Тем не менее этот невыносимый человек каким-то непостижимым образом умудрился создать впечатление, будто смотрит на меня сверху вниз, и смотрит крайне высокомерно.

— Подозреваю, что с моей стороны это будет напрасной тратой времени, — протянул он надменно. — Но готов сделать еще одну попытку. Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться по парку, дорогуша?

— О-очень романтично.

Возможно, так оно действительно и оказалось бы, если бы рядом шел не Джон Смит, а мужчина поприятнее. Нашу прогулку по тенистым дорожкам и аллеям, обсаженным цветущим кустарником, сопровождало прохладное журчание фонтанов. Я открыла рот, чтобы заговорить, но Смит сердито шикнул:

— Лучше найти более спокойное место!

Мы свернули за угол дома, и от неожиданности я подпрыгнула. Возможно, тот прыжок вполне мог претендовать на олимпийское золото. Что поделать, я испугалась. Прямо передо мной высилась башка гигантского чудища. Голова была столь огромной, что я в полный рост могла уместиться в ее зловеще распахнутой пасти. Злобная гримаса, обнаженные клыки, рога, обвитые змеями, могли бы испугать, будь эта штука и в три раза поменьше.

— Полагаю, таково ваше представление о шутках, — сказала я, когда снова смогла дышать.

— Прости. Совсем забыл про эту чертову уродину. Вообще-то неплохое местечко для приватной беседы. Пошли!

И Смит, отважно протиснувшись меж клыками, скрылся в пасти.

Поколебавшись, я последовала за ним. Камень, из которого вырезали монстра, на ощупь был шершавым и пористым, что-то вроде пемзы, но гораздо тверже. Его поверхность, подобно шелушащейся коже, покрывали лишайник и мох. На редкость безобразная конструкция.

Возможно, эта пустая голова служила беседкой или летним домиком. Сквозь глазницы, рот и ноздри проникал свет, но внутри было темно. Смит сел на бамбуковый стул и жестом указал мне на другой.

— И много здесь таких уютных местечек?

— Хватает. Эту идею подал девятому графу Караваджо его друг, князь Вичино Орсини, и случилось это еще в шестнадцатом веке.

— Я читала о поместье Орсини. По-моему, оно называется Бомарцо, да?

— Не помню. Вилла Орсини расположена в пятидесяти милях к югу от Рима. Насколько я понимаю, туристы обожают таскаться туда.

— Только не надо цитировать путеводители! Меня интересует...

— Дорогая моя, ты же сама затронула эту тему.

— Тогда считайте ее закрытой.

— Ты действительно оставила письмо у своего поверенного?

— Я оставила письмо, но не у поверенного. У меня нет поверенного. Согласна, свидетельства, которые я раздобыла, еще ничего не доказывают, иначе я прямиком отправилась бы в полицию. Вы ведь не станете возражать, что доказательство в виде собственной кончины вряд ли придется мне по душе. Такой поворот событий меня абсолютно не привлекает...

— Нас тоже, — покладисто согласился Смит. — Мы, дорогуша, вовсе не ищем популярности. Звездная болезнь нам не грозит.

— И как вы намерены поступить?

— С чем? — Левая бровь поползла вверх.

— Ну... с этим... с заговором...

Смит откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и добродушно улыбнулся.

— Право слово, дражайшая мисс Виктория, ты нелогична. Не вижу ни единой причины, почему я должен что-то предпринимать. Мне кажется, это тебя одолевает жажда деятельности. Так что позволь вернуть тебе вопрос: что ты намерена предпринять?

— Выяснить все! — объявила я. — Абсолютно все! А затем пойти в полицию и посадить всех вас за решетку!

— О, какое хитроумное коварство! Позволь заметить, милая, что ты слегка торопишься с выводами. С чего ты взяла, что это дело может заинтересовать полицию, а?

Я постаралась взять себя в руки. До чего ж неприятная манера говорить у этого человека. Этакая небрежная уклончивость, сплошные увиливания. И я, как последняя дура, пляшу под его дудку! Ходим вокруг да около, и ничего конкретного...

— Похоже, вы все обо мне знаете. Справки небось навели. Вы в курсе, где я работаю, а также для вас не секрет, что ваш человек в Мюнхене...

— Отличное название для приключенческого романа, — перебил он и повторил с пафосом: — «Наш человек в Мюнхене». Звучит, а? Как тебе?

— Хватит! Перестаньте меня перебивать и кривляться! Ваш человек в Мюнхене мертв, и вам известно, что при нем нашли Талисман Карла Великого...

Смит выпрямился. Улыбка спала с его лица, глаза заблестели, взгляд стал испытующим.

— Ах вот оно что! А я, надо признаться, никак не мог взять в толк, зачем почтенному музейному сотруднику проникать тайком в антикварную лавку. Впрочем, твоей опрометчивой проделки было вполне достаточно, чтобы заподозрить тебя в кознях.

— Но вы все-таки допустили ошибку, похитив меня, — парировала я.

— Уж не думаешь ли ты, что я способен на подобную глупость? — грустно спросил Смит.

— Кто же тогда?

— Не твое дело, дорогая. Господи, милая девочка, ты же не рассчитывала, будто я чистосердечно во всем сознаюсь, как только мы останемся наедине? Ты ничегошеньки не в силах доказать, сколько ни старайся. Можешь здесь сидеть, пока не зарастешь мхом, но доказать тебе ничего не удастся.

— Правда?

— Правда-правда. Уверяю тебя, дорогая сыщица, мы умеем заметать следы. Ты ничего не выведаешь, ничего не разнюхаешь и ничего не найдешь, но вот пострадать можешь изрядно. Мои коллеги — в основном люди вполне безобидные, но среди них есть один-два... После твоего похищения я провел с ними беседу и надеюсь, что такого больше не случится. Но обещать не могу... И будь я проклят, если возьму в привычку вытаскивать тебя из передряг. Вики, почему бы тебе не убраться подобру-поздорову?

— Дорогой мистер Смит, а почему вы, собственно, так жаждете избавиться от меня? Если, по-вашему, я ничегошеньки не смогу разнюхать, то с какой стати вам опасаться моей скромной персоны?

— Ох, до чего ж у женщин примитивная логика! А как насчет того, чтобы выстроить силлогизм, а? Ты же понимаешь, что из моих слов такой вывод отнюдь не вытекает. Я же сказал, что не вполне уверен в своих коллегах. — Голос его вдруг потеплел. — Послушай, Вики, это совершенно безвредный маленький заговор. Поверь! Почему бы тебе не оставить нас в покое?

— Если узнаю подробности, то, возможно, соглашусь, — любезно сказала я.

Смит открыл рот, но вместо того, чтобы удовлетворить мою просьбу, захохотал в голос.

— Нет, не пойдет, — проговорил он между приступами смеха. — У меня было искушение скормить тебе какую-нибудь правдоподобную историю. Ты же знаешь, что я большой мастер по этой части. Но у тебя почти такой же изощренный ум, как у меня. Ты ведь все равно не поверишь мне, правда?

— Черт побери! — воскликнула я, отбрасывая реверансы. — Да я не поверю вам, даже если вы скажете, что солнце встает на востоке. Почему бы, дорогой мистер Смит, вам самому не выйти из игры? Если заговор столь безобиден, то вряд ли он может принести много выгоды. Предупреждаю, мистер Смит, я дьявольски настойчивая особа, а мои друзья знают о вас уже вполне достаточно, чтобы...

Смит неторопливо извлек из кармана белоснежный платок, помахал у меня перед носом и так же неспешно сунул обратно.

— Переговоры окончены, дорогуша! Судя по всему, дипломатия нас ни к чему не приведет. Я возвращаюсь в дом, мне надо работать. Ты идешь? Или посидишь здесь?

— Пожалуй, посижу. Мне здесь нравится. Подумаю в тишине...

Смит вышел в пасть... то бишь в дверь, и обернулся. На фоне сада, ярко освещенного солнцем, он казался плоским силуэтом, вырезанным из черной бумаги. Лица я его не видела, но в голосе слышалось неприкрытое веселье:

— Восхищаюсь твоей храбростью, драгоценная Вики. Но не очень-то полагайся на свою отвагу. В этом парке можно встретить всякое, и не только ночью...

Слова эти пали на благодатную почву — одинокая девушка сидит в голове монстра, поневоле начнут мерещиться всякие страсти...

 

II

Впрочем, ужасы и страхи беспокоили меня не долго. Вскоре я мирно заснула. Пасть чудовища может быть на редкость уютным местечком, ежели там имеется удобный шезлонг. Кстати, сон, внезапно сморивший меня, был довольно необычен — я не имею привычки спать средь бела дня. С другой стороны, привычки обжираться за обедом и наливаться вином я тоже не имею, а после сверхсытных угощений и обильных возлияний не грех и подремать.

Поместье начало оживать после четырех часов, когда Пьетро восстал после дневного сна, — если он действительно спал у себя в комнате, а не занимался чем-то другим. Впоследствии выяснилось, что поутру Пьетро, как правило, вял и раздражителен, но к сумеркам он оживает, подобно тому виду кактуса, что расцветает к вечеру. К полуночи же граф просто фонтанировал энергией.

Надо признать, наш хозяин был человеком редкого обаяния. В отличие от большинства пресытившихся миллионеров он по-настоящему наслаждался жизнью. Не хочу сказать, что я знакома с толпой миллионеров, но иллюстрированные журналы-то читаю... иногда. Возможно, интерес к жизни поддерживало чудесное итальянское вино. Во всяком случае, пробудившись после дневного сна, он первым делом прикладывался к бутылке. Пил Пьетро неторопливо, давая возможность организму как следует переработать напиток, поэтому требовалось немало времени, прежде чем он добирался до положения риз. На этом сладостном пути он проходил несколько этапов.

Первым верным признаком опьянения являлось стремление продемонстрировать свою образованность. Граф начинал сыпать цитатами и фактами из истории, политики, философии, употребляя чудные, мудреные слова, о которых я и слыхом не слыхивала (это при том, что я женщина вполне образованная, доктор искусств как-никак). Думаю, словечки эти — плод фантазии Пьетро.

С приближением ужина на смену интеллекту приходила чувственность. Если бы в это время я находилась с Пьетро одна, мне пришлось бы скакать по комнате, уворачиваясь от его жадных рук. К счастью, прием пищи истощал сладострастные позывы, и после ужина граф становился кротким и сентиментальным ягненком. Он крутил на своих умопомрачительных музыкальных агрегатах старые шипящие пластинки и пытался покружиться в венском вальсе.

Правда, ближе к вечеру это приятное настроение перерастало в воинственность, но, будучи итальянцем, да еще аристократом, Пьетро желал драться на шпагах, а не на кулаках. В этой стадии он приставал ко всем подряд, требуя сатисфакции.

К полуночи Пьетро приходил в страшное возбуждение, начинал сыпать шутками, бородатыми анекдотами, беспричинно хохотать и вообще всячески развлекать общество. Он мнил себя фокусником, пусть и любителем. У хозяина замка имелись все необходимые принадлежности иллюзиониста, включая хитроумные ящики для разрезания женщин, но к тому времени его руки уже так дрожали, что даже горничные отказывались быть распиленными.

Под утро весельчак отключался, и тогда лакей с мистером Смитом оттаскивали его в постель. Не знаю, зачем ему вообще понадобилась любовница, если только не для единственного часа перед обедом.

В тот вечер во время «интеллектуальной стадии» Пьетро решил показать мне свою коллекцию. Он предупредил, что потребуется несколько дней, чтобы должным образом ее изучить, а сейчас он проведет лишь беглую экскурсию, чтобы я могла выбрать наиболее интересные экспонаты.

Мне доводилось видеть множество прекрасных коллекций, поскольку музеи — не только моя профессия, но и любимое развлечение. Но с подобным роскошеством я еще не сталкивалась. Чудесный антиквариат во дворце Караваджо не демонстрировался как музейные экспонаты, нет, старинными шедеврами здесь пользовались в качестве предметов домашнего обихода.

— Но как же воры?! — невольно воскликнула я. — Вы не боитесь воров, Пьетро? Ваш дом нараспашку, сюда может войти всякий, кому заблагорассудится.

— И как он выйдет? Например, вот с этим... — Пьетро кивнул на мраморного Геркулеса в натуральную величину, красовавшегося в гостиной. — Понадобится грузовик и лебедка. Не очень-то легко незаметно втащить в дом лебедку, согласны?

— Наверное, вы правы. — Этот легкомысленный человечек был не столь глуп, каким порой казался. — А как насчет более мелких предметов?

— О, в доме полно слуг. Все вещи ежедневно проверяются. Что касается самых маленьких и самых ценных, то их я, естественно, храню в сейфе.

— Драгоценности?

— А-а, вы любите драгоценности? — Пьетро похлопал меня по руке, и я испугалась, не перешел ли граф в чувственную фазу. Но он продолжал спокойно: — Драгоценности в хранилище. Хотите взглянуть?

— О да! — Я пошире распахнула глаза. — Обожаю драгоценности!

— Ох, женщины, женщины, — вздохнул Пьетро. — Все вы одинаковые... Даже самые умные из вас глупеют, когда речь заходит о сверкающих безделушках.

Хранилище оказалось небольшой комнаткой на втором этаже, рядом с малой гостиной. Пьетро набрал шифр на кодовом замке. У него хватило ума загородить от меня замок своим массивным животом.

— Каждый год меняю эту штуку, — гордо пояснил он, крутя ручки. — Вызываю специального человека из банка.

Он предложил мне устраиваться на бархатном диванчике в гостиной. Я послушно села, и Пьетро вынес стопку ящичков, которые поставил передо мной на антикварный столик.

На какое-то время я позабыла о том, что являюсь специалистом по искусству Средневековья, музейным работником и вообще законченным циником. С восторгом неофита я любовалась драгоценностями.

Больше всего меня поразили вещицы эпохи Возрождения. Среди прочего там имелся золотой эмалевый кулон с русалкой, выпиленной из жемчужины неправильной формы. Изгибы жемчужины образовывали туловище русалки, а руки и развевающиеся волосы были сделаны из золота. Грубо обработанные изумруды поблескивали чешуйками. Одно ожерелье из драгоценных камней размером с ноготь мужского большого пальца — изумрудов, рубинов, аметистов и топазов — было фута два длиной, а другое состояло из ограненных рубинов в золотой оправе, в центре свисал необработанный рубин размером с куриное яйцо. А вот головной убор, похожий на те, что я видела на картинах Боттичелли, — тонкие золотые ленты удерживают звездчатый сапфир со стилизованными лепестками вокруг. Брошь в форме звезды, украшенная жемчугом, рубинами, изумрудами и вставленная в золотую проволоку. Кольца...

Я пыталась взирать на драгоценности отстраненным взглядом, но это оказалось нелегко, так как коварный Пьетро настоял, чтобы я их примерила. Кольца на пальцы, колокольчики на лодыжки... Радушный хозяин тем временем постепенно переходил в любовную стадию опьянения, поскольку то и дело прикладывался к бутылке. Я уже вся гремела драгоценностями, напоминая рождественскую елку, когда дверь распахнулась и в гостиную фурией ворвалась Хелена.

Увы, судя по всему, нашей дружбе пришел конец. Толстуха свирепо глянула на меня и разразилась страстными выкриками:

— Вот ты где! Ты даришь все этой... этой... А мне... а мне не разрешил надеть даже жалкого колечка, зато осыпаешь эту...

Далее последовали замечательные образчики жаргона римских трущоб. Никогда не ведала, что существует так много синонимов, обозначающих даму легкого поведения. Несколько минут Пьетро безмолвно внимал воплям любовницы, потом яростно взревел:

— Молчать! Как ты смела ворваться сюда и называть мою дорогую гостью такими вульгарными и мерзкими словами?! Ученую даму, пришедшую осмотреть мою коллекцию! Мисс Блисс... она пишет книгу, которая сделает меня знаменитым, не так ли, Вики?

— О да! — отозвалась я живо. — Конечно! Безусловно, вы станете знаменитым, Пьетро.

Хелена вновь принялась орать, но Пьетро двинулся на нее, угрожающе размахивая аметистовым ожерельем.

— Убирайся! Научись хорошим манерам. А из моей коллекции ты ни колечка не получишь! Эти драгоценности принадлежат нашему роду уже несколько веков. Их будет носить графиня Караваджо, а не... — Он виновато покосился на меня.

— Правильно, Пьетро. Я вас поняла. Вам лучше убрать эти вещи.

Стыдно признаться, но пальцы мои отказались подчиняться. Кольца не снимались, брошь не отстегивалась, а диадема словно приклеилась к голове. Именно в то мгновение я впервые осознала, сколь велика сила драгоценностей, сколь притягательны эти сверкающие камешки. Ничего удивительного, что ради них проливали кровь и затевали ожесточенные войны.

Лишь вернувшись к себе в комнату, чтобы переодеться к коктейлю, я вспомнила о Хелене. Бедная красавица!

Если уж эти чертовы кусочки кристаллического углерода так повлияли на меня, что говорить о Хелене? Хотя надо воздать справедливость, меня влекла не столько ценность камней, сколько искусность работы. Ювелиры эпохи Возрождения были не просто мастерами, а настоящими художниками. Челлини был не только скульптором, но и золотых дел мастером. Гирландайо, Верроккьо и Микелоццо не брезговали работой ювелиров.

Словом, неизвестный мастер, сделавший копию с Талисмана Карла Великого, находился в хорошей компании. Интересно, а среди сокровищ Пьетро, которыми я только что любовалась, нет подделок?

Проблема изготовления фальшивок куда сложнее и интереснее, чем может показаться на первый взгляд. Подделывать ювелирные изделия — это не совсем то же самое, что подделывать картины или посуду. Но у всех фальшивок есть общее — если они сделаны настоящим мастером, отличить их от оригинала можно лишь в лаборатории.

Некоторые лицемерные глупцы-критики или так называемые «знатоки» любят разглагольствовать о том, что могут отличить подделку от оригинала на основе стилистических погрешностей. Мол, руку мастера невозможно не узнать. Глупости! Не было бы тогда подделок Рембрандта и Ван Гога. Ан нет — в запасниках всех знаменитых музеев пылятся полотна и скульптуры, о которых музейщики хотели бы забыть. Выложили за них непомерные деньги, а «шедевр» в результате оказался липой, и никто этого не заметил. Хорошие фальшивки выявляются либо после признаний автора, либо в химической лаборатории. А по поводу стиля и манеры художника — все это глупости. На удочку попадаются даже самые лучшие эксперты.

Возьмем случай Ван Меегерена, который был, возможно, самым знаменитым и самым удачливым мастером подделок. Если бы он не признался, его фальшивые Вермееры до сих пор выставлялись бы в музеях всего мира. Во время немецкой оккупации Голландии искусный Ван Меегерен продал одну из своих картин болвану Герингу, который мнил себя знатоком. Разумеется, Геринг не сомневался, что покупает подлинного Вермеера. К сожалению, голландское правительство тоже. После войны беднягу Ван Меегерена арестовали по обвинению в сотрудничестве с нацистами — точнее, за то, что он торговал национальным достоянием. Самое забавное, что, когда Ван Меегерен признался, никто ему не поверил. Как, великая «Вечеря в Эммаусе» — подделка?! Быть того не может! Чушь! Бред! Самый настоящий Вермеер, более того, самый лучший Вермеер! И лишь когда Ван Меегерен написал нового «Вермеера», прямо в камере городской тюрьмы, скептики убедились в его правоте. И тогда, такова уж человеческая природа, все вдруг дружно стали находить неточности в картинах, которые еще недавно почитали настоящими сокровищами.

Чем больше я размышляла, тем сильнее убеждалась, что банда занимается мошенничеством, которое невозможно обнаружить. Единственно надежный способ выявить подделку — научные анализы, но если вы пользуетесь старинными материалами, то и химические тесты ничего не докажут. Золото, оно и есть золото. Конечно, оно отличается по чистоте, однако умелый изготовитель подделок раздобудет какие-нибудь старинные, но не слишком ценные вещицы и переплавит их. Ох... Я даже похолодела от внезапной мысли. А что, если... почему герр Шмидт решил, что в нашем музее хранится настоящий Талисман Карла Великого?! Надо внимательно изучить оба экземпляра, наш и найденный на трупе...

С такими мыслями я облачилась в длинное облегающее платье из черного шелка и достала свою собственную коллекцию драгоценностей. Должна сказать, выглядели мои побрякушки довольно жалко.