Брат Кадфаэль вместе с приором Леонардом вышел из церкви после мессы. Тускло светило солнце, которое ненадолго выглянуло среди дня, и сугробы сверкали в его лучах. Несколько арендаторов приората собрались возле сторожки, чтобы помочь в поисках двух пропавших, пока еще светло и снова не пошел снег. Приор Леонард указал на одного из них — крупного, грубоватого на вид мужчину в расцвете лет, рыжие волосы которого только начинали седеть. У него было обветренное добродушное лицо и зоркие синие глаза жителя холмистого района.

— Это Рейнер Даттон, который принес к нам брата Элиаса.

Мне становится стыдно при мысли о том, что он должен чувствовать теперь, когда этот несчастный буквально проскочил у нас между пальцев.

— Ты ни в чем не виноват, — мрачно возразил Кадфаэль. — Это моя вина, если тут вообще кто-нибудь виноват. — Он внимательно разглядывал крепкую фигуру Рейнера. — Ты знаешь, Леонард, я все размышляю об этом побеге. Да и кто из нас не размышляет! По-видимому, брат Элиас, как только что-то пришло ему в голову, весьма решительно отправился в путь. Он не просто встал с кровати и где-то блуждает. Не прошло и четверти часа, как их обоих и след простыл. И совершенно ясно, что мальчик не смог удержать или разубедить его. Он последовал за Элиасом, куда бы тот ни направлялся. У Элиаса была какая-то цель. Это не обязательно разумная цель, но для него она, очевидно, очень важна. А вдруг он внезапно вспомнил, как на него напали, чуть не убив, и захотел вернуться в то место, где это произошло? Это последнее, что он осознавал, перед тем как у него отняли память и чуть ли не саму жизнь. Возможно, его туда потянуло — ведь сознание его помрачено.

Приор Леонард кивнул, но выразил сомнение:

— Может быть и так. А что если он вспомнил поручение, данное ему в Першоре, и отправился исполнять свой долг? Это было бы неудивительно при его состоянии рассудка.

— Сейчас мне вдруг пришло в голову, — серьезно сказал Кадфаэль, — что я ни разу не побывал там, где напали на Элиаса, хотя, как мне кажется, это должно быть недалеко от того места, где убили сестру Хиларию. И это, надо сказать, очень беспокоит меня. — Но он воздержался от объяснений, почему именно это его беспокоит, потому что Леонард всю свою юность провел в монастыре, там и возмужал, благословенно невинный и безмятежный. Ни к чему было рассуждать при нем вслух о том, что в ту ночь, когда умерла Хилария, была такая же сильная метель, как и в прошлую ночь, и что даже для удовлетворения похоти в такую погоду нужно хоть какое-нибудь пристанище, а он ничего похожего не увидел поблизости от ее ледяной могилы. Постель из снега и льда и одеяло из завывающего ветра — не самые удобные условия даже для изнасилования. — Я собирался пойти с остальными, как только поем, — сказал он после паузы. — А что, если я возьму с собой Рейнера, чтобы он показал мне, где нашли брата Элиаса? Ведь можно начать поиски и с того места — оно не хуже других.

— Хорошо, — ответил приор, — только если ты уверен, что девушка останется здесь и не будет ничего предпринимать сама.

— Она останется, — уверенно сказал Кадфаэль, — и не доставит нам хлопот. — Он знал, что так и будет, но не потому, что это он ее попросит. Эрмина будет послушно ждать, не выходя за ворота обители, потому что так ей велел этот Оливье — само совершенство. — Пойдем, спросим твоего человека, — обратился Кадфаэль к приору, — не проводит ли он меня.

Приор подозвал своего арендатора, прежде чем группа, собравшаяся у сторожки, двинулась в путь, и познакомил с ним брата Кадфаэля. У Рейнера явно были самые теплые отношения с приором Леонардом, и он готов был с радостью выполнить любую его просьбу.

— Я охотно отведу тебя туда, брат. Бедняга, снова он потерялся, а ведь в прошлый раз чуть не погиб. И так хорошо выздоравливал! Должно быть, он сошел с ума, раз в такую ночь встал с постели и убежал.

— А не взять ли вам двух наших мулов? — предложил приор. — Возможно, это недалеко, но неизвестно, куда вы попадете, если обнаружите след. А твоя лошадь, Кадфаэль, трудится без отдыха с тех пор, как ты здесь. Наши мулы выносливые, и они хорошо отдохнули.

От такого предложения не отказываются. Верхом, конечно, лучше, хотя продвигаться они будут все равно медленно. Второпях пообедав, Кадфаэль пошел помочь Рейнеру седлать мулов. И вскоре они уже ехали по дороге, держа путь на восток. Если повезет, будет светло еще часа четыре, а после этого нужно приготовиться к тому, что пойдет снег и начнет смеркаться. Ладлоу остался вдали по правую руку от них, а они устремились вперед по проторенному насту. Серое небо тяжело нависало над ними, хотя слабые лучи солнца еще освещали путь.

— Вы нашли его, наверное, не на самой дороге? — спросил Кадфаэль, видя, что Рейнер не собирается сворачивать в сторону.

— Очень близко от дороги, брат, чуть севернее. Мы спустились по склону холма пониже леса возле Лейси и чуть не споткнулись об него. Он лежал на снегу голый. Говорю тебе, — с чувством произнес Рейнер, — я места себе не найду, если мы его потеряем теперь, когда он с таким трудом выкарабкался. Ведь когда мы его подобрали, он чуть не отдал концы, и мы думали, он не жилец. Вытащить доброго человека буквально из могилы и провести тех дьяволов, которые его туда толкнули, — вот уж я радовался! Ну что же, даст Бог, еще раз спасем его. Я слышал, у вас там был паренек, который с ним пошел, — тот, которого раньше уже искали. Я так думаю, что это стоящий парень, — еще ребенок, а вцепился в больного как репей, раз уж не смог его отговорить. Мы все будем искать этих двоих — каждый, кто пашет землю или разводит скот в этих местах. Мы уже близко, брат. Здесь мы свернем с дороги налево.

Им не пришлось далеко ехать. Совсем близко от дороги была неглубокая ложбина, в которой росли кусты, а на верхней стороне, к северу, стояли два приземистых деревца боярышника.

— Вот тут он и лежал, — сказал Рейнер.

Сюда стоило приехать, понял Кадфаэль, потому что прямо напрашивались очевидные вопросы. Да, все совпадало, и тут не было никакого противоречия с действиями мародеров в ту ночь. Разбойники, возвращавшиеся после своего раннего набега, с южной стороны дороги, вероятно, проходили где-то здесь, собираясь карабкаться вверх по какой-то тропе, которую хорошо знали и по которой могли незаметно вернуться на пустынную Титтерстон Кли. Здесь они вполне могли наткнуться на брата Элиаса и напасть на него скорее ради забавы, нежели ради его монашеской одежды. Правда, они не погнушались обчистить предполагаемый труп. Предположим, что все это так, но тогда где же была сестра Хилария?

Кадфаэль взглянул на север, на пологие холмы, по которым ехал вместе с Ивом, когда тот сидел перед ним в седле. Ручей, где он обнаружил подо льдом сестру Хиларию, находился где-то там, довольно далеко от дороги. По крайней мере в миле отсюда к северо-востоку.

— Поедем со мной, Рейнер. Там есть одно место, на которое я хочу еще раз взглянуть, — сказал монах своему спутнику.

Мулы легко поднимались в гору, поскольку ветром сдуло снег, выпавший прошлой ночью. Кадфаэль двигался вперед по памяти, и ориентировался он неплохо. Вскоре маленький ручеек зазвенел под копытами. Снег шапками лежал на кустах и невысоких деревьях, росших в ложбинах. Они давно потеряли из виду дорогу, скрывшуюся за снежными волнами. Доехав до притока Ледвичского ручья, спутники направились вниз по течению — туда, где Кадфаэль нашел сестру Хиларию. Наконец они увидели отверстие, вырубленное во льду и имевшее форму гроба. Его не скрыл даже снег, выпавший в прошлую ночь и сгладивший очертания сколов, острых, как бритва. Именно здесь ее кинули в воду.

Отсюда до того места, где избили и бросили брата Элиаса, сочтя его мертвым, было больше мили!

«Нет, не здесь, — подумал Кадфаэль, обводя взглядом склон холма, такой же голый и мрачный, как лысая и крутая вершина Кли. — Это произошло не здесь. Ее принесли сюда позже. Но почему? Ведь эти разбойники всегда бросали свои жертвы прямо на месте преступления и никогда их не прятали. А если ее сюда принесли, то откуда? Никто бы не стал нести мертвое тело издалека. Где-то поблизости должно быть какое-то жилье».

— Здесь, наверное, разводят не коров, а овец, — сказал Кадфаэль, глядя вверх на склоны.

— Так и есть, но сейчас они в загоне. У нас уже десять лет не было такой зимы.

— Тогда где-то здесь должна быть пара хижин для пастухов. Ты не знаешь, где может находиться ближайшая?

— Да, знаю, немного назад, если ехать к Бромфилду, где-то в полумиле отсюда.

Должно быть, это у той дороги, по которой проезжал Кадфаэль, везя Ива в седле, когда они возвращались в Бромфилд с участка Турстана. Он не заметил там хижину, но тогда уже вечерело и было плохо видно.

Они проехали добрых полмили, когда Рейнер указал налево, и Кадфаэль увидел неглубокую ложбину. Крыша хижины была почти совсем скрыта снежной шапкой, и только черная тень под карнизами выдавала ее присутствие. Спустившись по пологому склону, они подъехали к хижине с южной стороны, где находилась дверь, и увидели, что она открыта. Взглянув на порог, где лежал снег, выпавший прошлой ночью, брат Кадфаэль понял, что дверь простояла открытой всего несколько часов, так как внутри снега не было, — только снежная пыль припорошила доски.

Внезапно монах замер на месте. На снегу, который намело у двери, отчетливо виднелись два следа. С карниза свисали сосульки, и солнце, выглянув ненадолго, начало растапливать их. Кадфаэль подумал, что к вечеру они снова замерзнут. Он проследил взглядом, как медленно падают капли, и заметил, что на белом снегу под карнизом чернеют маленькие дырочки. На углу хижины, где в снегу образовалась небольшая ямка, стало видно что-то круглое, коричневого цвета, но не земля и не торф. Носком сапога Кадфаэль расчистил в этом месте снег и понял, что перед ним лошадиный помет.

На морозе все хорошо сохраняется. Солнце, каждый день светившее понемногу, только слегка растопило капелью верхушку кучи помета. Следующий снег покроет ее, а мороз скрепит. Но дырка, которую пробили в этой куче капли, была довольно глубока. Насколько мог судить Кадфаэль, дней пять-шесть прошло с тех пор, как здесь стояла лошадь. Хижина была срублена из необработанных бревен, и под низкими карнизами брат Кадфаэль заметил сучки, к которым легко можно было привязать животное.

Возможно, он никогда бы не заметил волосы, которые были почти белого цвета, если бы они не затрепетали от внезапно налетевшего ветра, — они зацепились на углу, где-то на уровне его глаз. Ветер стряхнул с них снег, и они засверкали на солнце.

Брат Кадфаэль осторожно снял их и разгладил на ладони. Это была прядь грубых волнистых волос конской гривы цвета увядающих примул. Лошадь, которую здесь привязали, терлась гривой об угол хижины и оставила эти знаки своего пребывания.

Должно быть, это ближайшее жилище от ручья, в котором он нашел подо льдом сестру Хиларию. И если здесь была лошадь, то не составило труда перевезти тело убитой девушки на такое расстояние. Но возможно, он забегает вперед. Лучше сначала посмотреть, о чем еще расскажет это место, прежде чем делать такие выводы.

Брат Кадфаэль осторожно спрятал клочок лошадиных волос за пазуху и вошел в хижину. Он ощутил приятное тепло после жгучего мороза, а слабый запах сена защекотал ноздри. Оставшийся на улице Рейнер внимательно наблюдал за ним.

Кому-то посчастливилось собрать хороший урожай сена прошлым летом, и здесь находился еще приличный запас. Тут и постель, и надежная крыша над головой — да, тот, кого застигнет в пути темнота, будет рад набрести на такой ночлег. Прошлой ночью кто-то здесь останавливался: большая охапка сена была примята, на ней виднелись очертания длинного тела. Возможно, ночевали здесь и раньше, несколько ночей тому назад. Возможно, вдвоем. Да, вполне возможно, что именно здесь убили сестру Хиларию. Однако даже отсюда не меньше полумили до того места, где нашли полумертвого брата Элиаса, а ведь разбойники возвращались домой и им ни к чему было прочесывать полмили пустынной земли.

— Ты думаешь, что здесь остановились прошлой ночью те двое, которых мы разыскиваем? — с порога спросил Рейнер, с уважением наблюдая, как сосредоточенно размышляет Кадфаэль. — Потому что кто-то здесь был и на снегу у порога еще видны следы.

— Возможно, ты прав, — рассеянно ответил Кадфаэль. — Будем на это надеяться, так как, кто бы тут ни был, он вышел отсюда живым и невредимым сегодня утром и оставил следы, которыми мы сейчас займемся. Если мы нашли все, что здесь можно было найти.

— А что тут еще может быть? — пожал плечами Рейнер, но вошел и, внимательно оглядевшись, поворошил ногой большую охапку сена на полу.

— Тут можно было заночевать, если они сюда добрались. Может быть, с ними, в конце концов, не приключилось ничего дурного? — Рейнер вопросительно взглянул на Кадфаэля.

Потом он снова поворошил сено, при этом поднялась пыль, щекочущая ноздри, и показался край черной одежды. Наклонившись, Рейнер потянул за длинное черное одеяние, развернувшееся у него в руках. Оно было пыльное и измятое. Он в изумлении поднял его.

— Что это здесь? Кто же это выбросил такой хороший плащ?

Кадфаэль взял у него одежду и развернул. Простой дорожный плащ из грубой черной ткани, из которой шьют монашеские одежды. Плащ мужчины, монаха. Может, это плащ брата Элиаса?

Ни слова не говоря, он уронил плащ и зарыл обе руки в сено, раскапывая его до земли, как терьер, преследующий крысу. Там оказалась еще какая-то черная ткань, свернутая и засунутая глубоко — так глубоко, чтобы спрятать от глаз. Он достал сверток и встряхнул его, и оттуда выпал мятый белый шар. Подхватив, он разгладил его в руках. Это оказался простой льняной плат монахини, запачканный и смятый. А черный сверток был рясой с поясом и коротким плащом из той же ткани. И все это было запрятано так глубоко, что ни один пастух не обнаружил бы сверток, пока в хижине оставалось сено.

Кадфаэль расправил рясу и пощупал правый рукав и ткань на груди, где были следы, невидимые в темноте. На правой стороне груди на ткани было засохшее пятно размером с мужскую ладонь, и отвердевшие нити крошились под рукой. На плече и рукаве были следы того же происхождения.

— Кровь? — спросил удивленный Рейнер.

Кадфаэль не ответил. Он с мрачным видом сворачивал вместе рясу и плащ, а плат засунул внутрь. Взяв этот сверток под мышку, он сказал:

— А теперь давай-ка пойдем, посмотрим, куда направились те, кто провел здесь эту ночь.

Было совершенно очевидно, в какую сторону ушли последние обитатели хижины. Начиная с тонкого слоя снега перед дверью, на котором ясно отпечатались следы больших и маленьких ног, тянулись две дорожки, которые сначала были проложены по неглубокому снегу, а затем — по сугробам и спускались вниз, к зарослям кустарника и заснеженным деревьям. Кадфаэль и Рейнер пошли по этим следам, ведя за собой мулов. Тропа, проложенная теми, по чьим следам они шли, обогнула кусты, затем скрылась в рощице и наконец снова появилась там, где ее пересекли многочисленные следы, как людские, так и конские, идущие с запада на восток. Кадфаэль посмотрел на восток, проследив направление этих следов, пока они не скрылись из виду, спустившись в долину, куда стекали ручьи. Несомненно, они и там шли по прямой и, снова поднявшись в гору, указывали прямо на Титтерстон Кли.

— А не пересекли ли мы эти следы, — задумчиво спросил вдруг брат Кадфаэль, — когда поднимались вверх, сойдя с дороги? Ты же видишь, в каком направлении они идут. Мы шли снизу, а теперь мы наверху. Должны были пересечь.

— Но тогда мы их не искали, — резонно заметил Рейнер. — И ветер, вероятно, кое-где их занес.

— Да, вероятнее всего, — кивнул Кадфаэль. Тогда ведь он стремился найти место ледяного гроба и не обращал внимания на землю под ногами. Кем бы ни были люди, оставившие эти следы, здесь они остановились и стали кружить.

— Лошадь здесь повернула и остановилась, — сказал Рейнер, осматривая следы. — Затем всадник повернул и поехал дальше. И все остальные тоже. Давай пройдем немного этим путем.

Первый кровавый цветок расцвел у них под ногами через триста шагов. Дальше последовала цепочка из рубиновых бусинок, потом второй алый цветок, затем цепочка стала тонкой и четкой. Замерзший снег хорошо сохранил ее. Была середина дня, и скоро свет начнет понемногу угасать, но сейчас прямо перед ними четко вырисовывались мрачные очертания Кли — их вероятной цели. Отдаленная дикая и пустынная вершина — подходящее место для двуногих волков.

— Друг, — сказал Кадфаэль, взгляд которого не отрывался от этого зловещего силуэта на фоне неба, — я думаю, здесь мы с тобой расстанемся. Насколько я могу судить, это следы прошлой ночи, тут прошло несколько лошадей и много народу, и они везли раненых людей или животных, истекавших кровью. Может быть, овец? Банда, которую мы должны вырвать с корнем, вероятно, спускается оттуда, с Кли, и если прошлой ночью они не занимались своим страшным делом, значит, эти следы лгут. Где-то есть дом, в котором сейчас перевязывают раны и обряжают покойников, меньше всего горюя о своем утраченном добре. Поворачивай назад, Рейнер, поезжай по этим следам туда, где разбойники жгли и грабили прошлой ночью, и сообщи об этом Хью Берингару, чтобы спасти то, что еще можно спасти, и помочь людям, если они живы. А если Хью Берингар еще не вернулся, тогда скачи в Ладлоу, передашь все, что узнаешь, Жосу де Динану.

— А ты, брат? — с сомнением спросил Рейнер.

— Я поеду вперед, по их следам. Независимо от того, увезли ли они с собой мальчика и брата Элиаса, это хороший шанс выяснить, где они устроили себе логово. О, не беспокойся! — воскликнул брат Кадфаэль, видя, что его спутник нахмурился и не решается его покинуть. — Я буду осторожен. Я ведь не новичок. А ты возьми с собой вот это и оставь у приора Леонарда, пока я не вернусь. — Он вынул клок гривы цвета примулы и, памятуя о его назначении, спрятал в середину свертка с одеждой. — Скажи приору, что я вернусь до наступления ночи.

Не проехав и четверти мили, брат Кадфаэль пересек следы, оставленные по дороге из Бромфилда мулом Рейнера и его собственным, которые шли в гору, к ручью. На тропинку уже намело, но если б он тогда внимательно смотрел, то увидел бы, что по этому пути проехало множество народу, хотя мог и не догадаться, что это за люди, поскольку на этом участке красную пунктирную линию покрыла снежная пена.

С этого места тропинка начала полого спускаться, пересекла Ледвичский ручей, затем ручей Догдич — его приток с северо-востока — и снова пошла в гору. Это была очень старая дорога, довольно ровная, хотя и проходила в холмистой местности. Но на подступах к негостеприимной вершине она становилась круче, превращалась в тропу и целую милю шла по скалам, тощему дерну и предательскому лишайнику.

Кли представляла собой огромную отвесную скалу, куда лишь иногда заглядывало солнце. До самой горы тропа, конечно, не доходила, но была направлена, как стрела, к скалистой стене. Скоро тропа должна была свернуть направо или налево, чтобы обогнуть холм. Вспомнив о разорении хозяйства Друэля, Кадфаэль решил, что она свернет направо. Конечно, в ту ночь они возвращались именно этим путем, не заглянув в деревушку Кли, поскольку там было слишком много народу, чтобы она представляла собой легкую добычу. К тому же им надо было спешить: время было предрассветное.

Через несколько минут его догадка подтвердилась, так как тропа действительно свернула направо, а дальше следовала по течению небольшого ручья, скованного сейчас льдом. Затем она пошла в гору, и здесь ручей внезапно иссяк перед поросшей мхом ложбиной, которую тропа обогнула. Теперь слева от Кадфаэля вырисовывался скалистый силуэт холма, который время от времени закрывали от него чахлые деревца. Все время идя по кругу, он взбирался наверх и наконец увидел под собой долину, в которой стояли развалины дома и коровника Друэля. При следующем витке спирали развалины исчезли из виду.

Слева на скалистом склоне перед братом Кадфаэлем внезапно возникла расщелина, такая узкая, что он прошел бы мимо, если бы туда не сворачивала цепочка из красных капель. Долина, лежавшая в этой расщелине, была глубокой и темной. Сюда не проникал ни солнечный свет, ни ветер, но зато росли травы и было достаточно почвы для деревьев. Он, должно быть, почти достиг вершины, обогнув при этом по окружности больше половины склона. Что бы ни было в конце этой долины, с юго-запада ее защищали скалы, и добраться туда с этой стороны могли только птицы.

В разреженном воздухе звуки разносятся далеко. Забравшись достаточно глубоко в ущелье, Кадфаэль остановился, размышляя, что предпринять дальше, как вдруг до него долетел звон металла. Звуки чередовались с паузами в определенном ритме — где-то трудился кузнец. Затем послышалось приглушенное мычание.

Если у них тут вход, то он хорошо охраняется. Судя по тому, что он услышал, крепость должна быть неподалеку. Спешившись, брат Кадфаэль отвел мула к деревьям и привязал его там. Теперь он ни на минуту не сомневался, что выследил ту банду, которая мародерствовала и убивала людей на всей этой территории, дойдя до самых ворот Ладлоу. Кто же еще стал бы селиться в таком труднодоступном и мрачном месте?

Хотя он не мог пойти туда открыто, все же можно было попытаться незаметно взглянуть на их логово. Брат Кадфаэль стал осторожно пробираться между деревьями и, подойдя поближе, взглянул вверх. На сероватом небе вырисовывалась приземистая темная башня. Он приблизился к истоку ручья, прорубившего глубокую расщелину в скале. Стоя под деревьями, монах увидел заснеженное плато, обнесенное частоколом, крыши строений и длинное здание с башней. Это была невысокая крепкая башня, которой был не страшен даже сильный ветер, но она была достаточной высоты, чтобы с нее открывался хороший обзор. Им незачем было охранять свой тыл — туда могли залететь разве что соколы. Позади крепости высились отвесные скалы. Кадфаэль подумал, что на расстоянии нельзя заметить даже башню, так как она сливается с темной скалой, из которой вырастает.

Он немного постоял, запоминая все, что увидел и услышал: Хью пригодится каждая деталь. Стена была высокая, увенчанная острыми кольями, и Кадфаэль заметил, что время от времени с нее выглядывали люди. Судя по всему, у стены находились сторожевые помосты, расположенные очень близко друг от друга. Оттуда ясно доносились голоса, хотя слов было не разобрать, — много голосов, которые кричали, смеялись, даже пели.

Оружейник продолжал деловито стучать молотом, коровы мычали, овцы блеяли, и слышно было, что там находится множество людей. Они ничего не боялись в своей тайной крепости, видя бессилие власти в стране, раздираемой гражданской войной, и нагло попирали закон. Кто бы ни был вожаком этой банды, он, очевидно, собрал здесь буйные головы из двух или трех графств. Эти двуногие волки радовались тому, что Англия разделена надвое и обескровлена, и горели алчным желанием вонзить зубы в ее открытые раны.

Над ущельем нависла туча, и Кадфаэль, повернувшись, направился к мулу и с большой осторожностью, под прикрытием деревьев, вывел его к выходу из ущелья. Он немного подождал, прислушиваясь, и только потом сел на мула и тронул поводья. Вернулся он тем же путем и не встретил ни одной живой души, пока не спустился к подножию Кли. Здесь брат Кадфаэль вполне мог свернуть налево и выехать на большую дорогу, ведущую из Клеобери, но не сделал этого. Он предпочел в точности повторить свой маршрут по дороге, которой проехали разбойники. Ему нужно было запомнить этот путь, потому что, если ночью, как обычно, будет снегопад, дорога может до неузнаваемости измениться.

Уже стемнело к тому времени, когда монах выехал на дорогу в миле от Бромфилда и, испытывая огромную усталость, с облегчением вздохнул, почувствовав себя уже дома.

Хью Берингар приехал только после повечерия, усталый, голодный и, несмотря на холод, даже вспотевший от напряжения. Вернувшись из церкви, Кадфаэль вместе с ним уселся за поздний ужин. Мрачный вид Хью все сказал ему без слов.

— Значит, ты нашел это место? — спросил монах, хотя был уверен в ответе. — Рейнер сообщил тебе, где было совершено нападение в прошлую ночь?

— Да, и еще он рассказал мне, куда отправился ты. Я не ожидал встретить тебя здесь невредимым и не думал, что ты вернешься раньше меня. Тебе обязательно надо всегда лезть в самое пекло!

— Так где же они жгли и убивали прошлой ночью?

— В Уитбейче. Меньше двух миль от Ладлоу, а они ведут себя так свободно, словно в собственном дворе. — Брат Кадфаэль кивнул. Все сходилось. Их путь из Уитбейча проходил как раз мимо хижины и дальше — на старую дорогу, чему он сам был свидетелем. — Я вернулся в Ладлоу, — продолжал Хью, — когда поговорил с твоим посланцем, и захватил с собой Динана. Все дома в Уитбейче разграблены, почти все люди убиты. Только две женщины спаслись, сбежав в лес вместе со своими детьми, и им пришлось пережить столько ужаса. Еще один мужчина и два молодых парня, возможно, выживут и смогут все рассказать, но они сильно изранены. А остальные мертвы. Мы взяли их с собой, и живых, и мертвых. Это люди Динана, он позаботится о них. И заставит заплатить кровью за их кровь, как только представится малейшая возможность.

— И тебе, и ему скоро представится такая возможность, — сказал брат Кадфаэль. — Рейнер Даттон нашел то, что искал, и я тоже. — При этих словах он выразительно посмотрел на своего друга.

Хью, устало прислонившийся к стене, резко выпрямился, и в его глазах снова появился блеск.

— Ты нашел логово этих волков? Говори же скорей!

И Кадфаэль подробно все рассказал. Чем яснее Хью и его люди будут представлять себе картину в целом, тем лучше справятся со своей задачей при наименьших потерях. Ведь им предстоит нелегкое дело.

— Насколько я понимаю, к ним ведет только одна эта дорога, — еще раз уточнил брат Кадфаэль. — Позади крепости склон идет вверх, до конца скалы, и я не видел, обнесен ли двор частоколом с тыла. При такой отвесной скале они могли счесть это ненужным. Я полагаю, что на эти скалы можно было бы забраться, но только в другое время года. Сейчас, когда они покрыты снегом и льдом, никто на это не отважится. А зная, что это за люди, я не сомневаюсь, что на такой случай у них заготовлен хороший запас камней и валунов.

— И это место действительно такое укрепленное? Странно, что им удалось все это построить в тайне.

— Это место столь отдаленное и к нему так трудно подобраться, что там никто не бывает. На нижних склонах есть несколько хозяйств, но что может привлечь туда, на самый верх, честного человека? Вряд ли его соблазнит даже хорошее пастбище. И у них там целая армия, Хью, и полно работников. А под ногами у них лес — Кли Форест, так что нет недостатка в древесине, и камней кругом сколько хочешь — это единственный урожай, который приносит вершина. Мы с тобой знаем, как молниеносно при острой необходимости можно построить крепость, если есть лес.

— Но беглые вилланы, ставшие разбойниками, и мелкие воришки из городов не строят с таким размахом, а просто делают себе шалаши в лесу, — возразил Хью. — Там правит какой-то крупный хищник. Хотелось бы мне знать, кто это, ох, как хотелось бы!

— Завтра, даст Бог, мы это сможем выяснить, — сказал Кадфаэль.

— Мы? — Хью улыбнулся, но взгляд у него был тревожный. — Я думал, что ты покончил с оружием, брат! Ты полагаешь, наши пропавшие монах и мальчик там?

— Судя по всему, да, так говорят следы. Нет полной уверенности, что те двое, кто спал в этой хижине ночью и побежал навстречу обозу и всадникам, именно Ив и брат Элиас, но это были мужчина и мальчик. А известна ли тебе другая такая пара, потерявшаяся прошлой ночью? Да, я думаю, они попали в руки этих негодяев. С оружием или безоружным, но я отправлюсь с тобой, Хью, чтобы помочь вызволить их.

Пристально взглянув на него, Хью начистоту выложил то, что было у него на уме.

— Разве стали бы они обременять себя братом Элиасом? Что касается мальчика, тут другое дело — по его платью сразу можно понять, что это богатая добыча. Но нищий монах, повредившийся в рассудке? Один раз они уже чуть не убили его. Ты думаешь, что-нибудь остановит их во второй раз?

— Если бы его убили, я бы нашел тело, — с уверенностью возразил Кадфаэль. — Но я его не нашел. Нет другого способа узнать истину, Хью, как только поехать туда и потребовать ответа у тех, кто ее знает.

— Так мы и поступим, — согласился Берингар. — Как только рассветет, я еду в город, чтобы собрать своих людей и всех, кого может выделить Жос де Динан по приказу короля. Он поклялся в верности королю и должен хранить клятву. Ему так же не нужна анархия в своих владениях, как Стефану — во всем королевстве.

— Жаль, что нельзя взять их на рассвете, — посетовал Кадфаэль, — но мы не можем потерять завтрашний день. И, кроме того, нам дневной свет нужен больше, чем им, поскольку они намного лучше знают местность.

Он уже прикидывал в уме, как удобнее штурмовать эту крепость, хотя сам давно не воевал и уже много лет не брал крепостей. Однако он сразу встрепенулся, как старый боевой конь при звуке трубы. Увидев смеющиеся глаза Хью, брат Кадфаэль тут же устыдился.

— Прости меня, я забылся, грешен, — сказал он со вздохом и снова вернулся к тому, что касалось его непосредственно, — к вопросу о спасении души. — У меня есть тут кое-что еще, что я хочу показать тебе, хотя это может быть не связано с разбойничьей крепостью.

Брат Кадфаэль принес взятый у приора Леонарда черный сверток. Развернув его на столе, он отложил в сторону смятый белый плат и клок светлой гривы.

— Мы случайно обнаружили это в сене, в той хижине, и, если бы Рейнер не разбросал сено, мы бы ничего не нашли. Это было специально спрятано. Вот, посмотри, что там лежало. А вот это было снаружи, зацепилось за угол хижины, рядом с кучей конского помета.

И брат Кадфаэль рассказал о своих наблюдениях со всеми деталями, так как ему нужно было, чтобы Хью тоже подумал над этим. Берингар слушал очень внимательно, сдвинув брови, усталость его как рукой сняло.

— Это вещи ее и его? — спросил он, когда Кадфаэль закончил. — Значит, они там были вместе.

— Я тоже так понял.

— Однако его нашли на некотором расстоянии от хижины. Голого, без рясы, но его плащ остался там, где они укрылись. И если ты прав, значит, Элиас устремился к тому самому месту. Но почему? Что его туда так притягивало?

— А вот этого я пока никак не могу понять, — признался Кадфаэль. — Но не сомневаюсь, что с Божьей помощью и это можно узнать.

— Значит, это было спрятано, хорошо спрятано, как ты сказал. Эти вещи могли так пролежать до весны, а когда их нашли бы, это была бы неразрешимая загадка. Кадфаэль, а разве эти дьяволы пытались скрыть хоть что-то из своих ужасных преступлений? Не думаю. То, что они вытворяют, всегда остается на виду.

— Да, эти дьяволы поступают именно так, поскольку у них совсем нет стыда, — согласился Кадфаэль.

— Но, возможно, есть страх? Однако в целом я не вижу в этом смысла. Я пока не понимаю, что это значит, и поэтому не слишком-то собой доволен, — горестно признался Хью.

— Я тоже. Но я могу подождать. В этом обязательно будет смысл, когда мы узнаем побольше, — сказал монах и твердо добавил: — И, возможно, все не так печально, как мы думаем. Я не верю, что добро и зло могут так безнадежно перепутаться, чтобы их было не распутать.

Ни один из них не слышал, чтобы дверь комнаты странноприимного дома, где они ужинали и беседовали, открывалась или закрывалась. Однако, когда Кадфаэль вышел со свертком под мышкой, она стояла там, в коридоре, — высокая девушка с бледным лицом и огромными гордыми и встревоженными глазами. Ее черные волосы были распущены по плечам. По напряженному выражению лица Эрмины он понял: она заглянула в комнату, услышав их голоса, и отпрянула в ужасе от того, что увидела. Девушка укрылась в тени, поджидая Кадфаэля. Он почувствовал, что она дрожит, когда твердо взял ее за руку и поспешно повел в зал к очагу, где еще теплился разожженный днем огонь. Если бы не его слабый отблеск, тут было бы совсем темно. Монах почувствовал, как девушка вздохнула и расслабилась — ей было легче оттого, что не видно ее лица. Монах нагнулся, чтобы помешать угли в очаге, увидел, как разлетелись искры, и ощутил благодатное тепло.

— Садитесь сюда и грейтесь, дитя мое. Вот так, садитесь и ничего не бойтесь. Сегодня утром Ив был жив и бодр, и завтра мы привезем его обратно, если это в человеческих силах.

Рука, которой она держалась за его рукав, медленно разжалась. Прислонившись к стене, Эрмина вытянула к огню ноги. На ней снова было крестьянское платье, в котором она вошла в ворота монастыря, а ноги были босые.

— Милая девушка, вам давно полагается спать. Разве вы не можете предоставить все нам, а главное — Богу?

— Бог позволил ей умереть, — сказала Эрмина дрожащим голосом. — Это ее вещи — я знаю, я видела! Это плат и ряса Хиларии. Что делал Бог, когда ее осквернили и убили?

— Господь все видел и готовил возле себя место для маленькой святой. Вы хотите, чтобы она оттуда вернулась?

Он сел возле девушки, сочувствуя ее горю и угрызениям совести. Кто мог обвинить себя в большей степени? И кто больше других нуждался в бережном обращении и руководстве, учитывая опасность такого саморазрушительного гнева?

— Ведь это они ее убили, кто же еще! Я не могла уснуть и пошла узнать, нет ли новостей, и тут услышала ваши голоса. Я не подслушивала, только открыла дверь — и увидела ее вещи.

— Вы не сделали ничего плохого, — мягко сказал брат Кадфаэль. — И я расскажу вам все, что знаю, вы этого заслуживаете. Но я еще раз вас предупреждаю, что вы не можете взять на себя вину другого человека. Что касается вашей собственной вины — это другое дело. Но эта смерть… За нее вы не в ответе. А теперь вы меня выслушаете?

— Да, — сказала она покорно, но в то же время явно не желая смиряться. — Что ж, если я не могу признать себя виноватой, то по законам чести я должна отомстить.

— Это все в руках Божьих — так нас учат.

— Но это также долг моей крови, моего древнего рода — так учили меня.

Подобная точка зрения была столь же правомерна, как и его собственная. Монах даже не был уверен, сидя подле этой девушки и слушая ее с жаром высказанные доводы, что не разделяет ее позицию. «Конечно, — подумал Кадфаэль, — христианин не должен стремиться к мщению. Но и он, и эта знатная девушка — оба жаждали справедливости, только она, воспитанная иначе, называла это мщением, а он — нет. Такая бескомпромиссная приверженность к справедливости может либо все сжечь на своем пути, либо перерасти со временем в жизненную мудрость. Дай Бог, чтобы эта сирота нашла свою собственную дорогу в жизни — ведь ей только восемнадцать!»

— Вы мне покажете? — спросила Эрмина чуть ли не смиренно. — Мне бы хотелось прикоснуться к ее рясе, я знаю, она у вас. — Однако пусть смиренно, но она явно нащупывала путь к своей собственной цели. Ее смирение, как уже понял брат Кадфаэль, — всегда средство достигнуть какой-то своей цели. Но ее искренняя любовь к покойной подруге не вызывала никаких сомнений.

— Вот она, — сказал Кадфаэль, развернув на скамейке сверток и откладывая в сторону плащ брата Элиаса. Прядь конских волос цвета примулы выпала из складок плаща и упала к ее ногам. Эрмина подобрала этот клок гривы и стала, нахмурившись, разглядывать его, затем вопросительно взглянула на брата Кадфаэля.

— А это откуда?

— Возле той хижины некоторое время простояла привязанная лошадь, на снегу остался ее помет. Она терлась гривой об угол сруба.

— В ту самую ночь? — спросила девушка.

— Кто может с уверенностью сказать? Но этот помет не был свежим, его уже покрыл снег. Возможно, что и в ту ночь.

— Место, где вы нашли ее тело, далеко оттуда? — спросила Эрмина.

— Не так близко, чтобы можно было легко отнести туда тело, даже в попытке скрыть обстоятельства преступления, — если только у убийцы не было лошади.

— Да, я тоже так подумала, — согласилась Эрмина.

Отложив клок конских волос, она взяла в руки рясу. Брат Кадфаэль наблюдал, как она, разложив рясу на коленях, осторожно проводит руками по складкам. Ее пальцы наткнулись на затвердевшие места, остановились на пятне в области правой груди, проследили мятые складки, расходившиеся оттуда, и вернулись назад.

— Это кровь? — удивленно спросила девушка. — Но ведь у нее не было ран. Вы же рассказывали мне, как она умерла.

— Это правда. Но все-таки это кровь. На лице и теле были царапины, кровоподтеки, хотя раны не было.

— Царапины! — повторила Эрмина, сверкнув на Кадфаэля своими огромными темными глазами. Она приложила ладонь к засохшему пятну на ткани — пятно явно не могло быть всего-навсего результатом царапин и кровоподтеков. Значит, это не кровь Хиларии, пятно появилось снаружи… — Это его кровь! — воскликнула Эрмина, внезапно догадавшись. — Молодчина, она расцарапала его до крови! Я бы выцарапала ему глаза, убила бы! Но она, такая хрупкая и кроткая!

Почти прокричав все это, девушка замерла, приложив рясу к своей груди, словно примеряя ее, и красные отблески огня скользили по ее лицу, отражаясь в глазах. Наконец она шевельнулась и, спокойно поднявшись, аккуратно сложила рясу, разгладив складки.

— Можно мне подержать ее у себя? — спросила Эрмина, показав на рясу. — До тех пор, — произнесла она с ударением, — пока я не столкнусь с убийцей!