Через три дня к привратницкой замка подъехал всадник, по виду — слуга; позади него, в дамском седле, сидела женщина. Он помог ей спешиться, и она подошла к стражникам. Скромно, но уверенным голосом она попросила доложить о ней шерифу. Она заявила, что у нее к нему важное дело, не терпящее отлагательств.

Хью появился в кожаной куртке с короткими рукавами, закопченный и раскрасневшийся — он как раз был в оружейной мастерской у кузнечного горна. Женщина глядела на него с тем же любопытством, с каким и он смотрел на нее, — так удивила ее его внешность. Прежде ей никогда не случалось видеть шерифа этого графства. Она ожидала увидеть человека более зрелого возраста, более солидного, чем этот стройный, проворный мужчина не старше тридцати лет, темноволосый и чернобровый. Он больше походил на одного из учеников оружейника, чем на королевского шерифа.

— Сударыня, вы хотели говорить со мной? — осведомился Хью. — Пройдемте сюда и объясните, какая нужда привела вас ко мне.

Она спокойно последовала за ним в маленькую прихожую привратницкой, но на секунду заколебалась, когда он предложил ей сесть, словно сначала хотела изложить свое дело.

— Милорд, — начала она, — я считаю, что это вы нуждаетесь во мне, если то, что я услышала, — правда.

Голос ее для деревенской женщины был необычного тембра: чуть сиплый, резковатый, словно в свое время она его надсадила. И была она не так уж молода, как ему сперва показалось, — лет тридцати пяти. Но как хороша собой! С прямой осанкой, с движениями, полными грации.

На ней было добротное темное платье спокойных тонов, подобающее почтенной женщине. Волосы зачесаны назад и скрыты под белой накидкой. Она могла быть женой почтенного горожанина или служанкой знатной дамы. Хью все еще не догадывался, чем она может быть ему полезна в его нынешних заботах, и ему не терпелось узнать, в чем суть ее визита.

— Так о чем же вы услышали? — спросил он.

— На рынке говорят, что вы арестовали человека по имени Бритрик, разносчика, за убийство женщины, которая вместе с ним бродила по дорогам год назад. Это правда?

— Чистая правда, — ответил Хью, — У вас есть что сказать по этому поводу?

— Да, милорд. — Она подняла на него большие черные глаза с длинными ресницами. — Я не слишком хорошо отношусь к Бритрику — на то у меня есть свои причины, но и особой вражды к нему не питаю. Он был некоторое время моим приятелем. Случалось нам и повздорить, это правда, но я вовсе не хочу, чтобы его повесили за убийство, которого он не совершал. Поэтому я здесь, перед вами, чтоб доказать, что я жива. Меня зовут Гуннильд.

— И, Боже правый, она это доказала! — воскликнул Хью после того, как выложил Кадфаэлю эту невероятную историю, зайдя во время дневного отдыха монахов в его сарайчик. — Это, без сомнения, Гуннильд. Видел бы ты лицо разносчика, когда я привел ее к нему в подвал. Он без особого интереса взглянул на нее, явно не узнавая в этом скромном облике добропорядочной женщины, а когда внимательно рассмотрел ее лицо, то так и замер с открытым ртом, глазам своим не веря. Ты бы его видел в этот момент, Кадфаэль! А как только он обрел дар речи, сразу же прохрипел: «Гуннильд!» Да, перед ним была та самая женщина, но как она изменилась! Конечно, он не все рассказал нам о своем бегстве на рассвете из дома Руалда. Неудивительно, что он ускользнул тайком, когда она еще спала. Он, как выяснилось, украл у нее все деньги. Недаром я говорил, что у него совесть нечиста. И это связано с Гуннильд. Так оно и вышло. Он забрал все, что у нее было ценного, отложенного на черный день.

— Раз такое дело, — хмыкнул Кадфаэль, внимательно, но без особого удивления слушая Хью, — то их встреча сегодня тоже могла кончиться потасовкой.

— Куда там! Он так ей обрадовался, рассыпался в благодарностях, что она спасла его, обещал вернуть ей все украденное, всячески льстил и заискивал перед нею. Но она сказала, что ей ничего от него не нужно. Я убежден, у него была мысль уговорить ее вернуться к прежней жизни, но она и не помышляет об этом. Она сказала, что прощает Бритрика, и вышла. Потом слуга помог ей сесть на лошадь, она простилась со мной, и они уехали.

— А Бритрик? — Кадфаэль приподнялся и помешал в котелке снадобье, которое он кипятил на медленном огне. Котелок стоял на решетке, прикрывавшей с одной стороны жаровню. Резкий, насыщенный парами запах ревеня ударил им в ноздри. Одряхлевшие монахи в лазарете брата Эдмунда уже начали простужаться и кашлять — и Кадфаэль готовил им лекарство.

— Его пришлось отпустить, — вздохнул Хью. — Наш герой ушел своей дорогой и выглядел очень подавленным. Держать его дольше не было оснований, но мы будем следить за ним, и если он начнет торговать честно и платить положенные пошлины, значит, для него еще не все потеряно. Тогда ваш монастырь сможет получить причитающуюся ему пошлину, если он явится на ярмарку в будущем году. Итак, Кадфаэль, мы остались, как говорится, при своих интересах: история повторяется — мы снимаем подозрение не только с одного предполагаемого убийцы, но и со второго. Прямо не верится, что такое возможно!

— Такое в жизни случается, — подтвердил Кадфаэль, — но не часто.

— А ты этому веришь?

— Я верю тому, что это произошло. Но сомневаюсь, что произошло это случайно. На то у меня есть два соображения. Нет, — добавил Кадфаэль, — даже больше, чем два.

— Послушай, что я думаю, — нетерпеливо сказал Хью. — Одна женщина, предположительно умершая, оказывается живой и невредимой. И вторая — тоже! Теперь прикажешь ожидать третью? Пока что в нашем распоряжении лишь несчастная, оскорбленная душа, ожидающая справедливого суда, — даже не наказания убийцы, а всего лишь обретения имени. Она мертва и требует с нас отчета.

Брат Кадфаэль с уважением и признательностью выслушал страстную речь, которая больше пристала бы аббату Радулъфусу, нежели молодому представителю мирской власти. Шериф нечасто позволял себе такие монологи.

— Хью, она рассказала тебе, как и где она услышала об аресте Бритрика? — спросил монах после короткого молчания.

— В самых общих чертах… На рынке поговаривали об этом — так она сказала. Я не собирался расспрашивать ее подробно, — ответил Хью, не понимая, куда клонит Кадфаэль.

— Прошло едва ли три дня, как ты велел объявить, что Бритрик подозревается в убийстве Гуннильд. Новости разносятся быстро. Но на какое расстояние — вот в чем вопрос. Каким образом Гуннильд сумела объяснить такую разительную перемену в своей судьбе. Ты мне еще не рассказал, где она живет и у кого находится в услужении.

— Вышло так, что Бритрик, оставив ее в доме Руалда без гроша, в конечном счете оказал ей услугу. Стоял уже август, ярмарка кончилась, зарабатывать деньги стало делом нелегким, а в осенние месяцы едва удавалось сводить концы с концами. На пропитание кое-как хватало, но скопить она ничего не смогла. А ты помнишь, конечно, какой ранней и суровой была в тот год зима! Она поступила так, как поступают странствующие актеры, — загодя начала подыскивать место, где могла бы перезимовать. Для людей ее профессии это обычная практика, но тут куда попадешь — либо выиграешь, либо проиграешь.

— Да, — вставил Кадфаэль, обращаясь скорее к самому себе, нежели к другу, — я говорил ему это.

— Ей как раз повезло, — продолжал Хью, не обратив внимания на реплику Кадфаэля. — В декабре она оказалась в одном маноре в Уиттингтоне. Его владелец — Жиль Отмир; король передал ему эти земли, которыми раньше владел Фиц Алан. Семья Жиля Отмира захотела, чтобы у них в доме на Рождество были песни и танцы. И они приютили Гуннильд. На ее счастье, она пришлась по сердцу дочери Отмира, которой только что исполнилось восемнадцать лет. Гуннильд научила ее изящно причесывать волосы, вышивать, и девушка определила ее в свои камеристки. Надо тебе заметить, у Гуннильд сейчас такая плавная походка, такие скромные манеры! Она сделалась наперсницей своей госпожи, и та души в ней не чает. Нет, Гуннильд никогда не вернется к бродяжничеству, к выступлениям на ярмарке — здравый смысл ей этого не позволит. В самом деле, тебе стоит самому увидеть ее.

— Ты прав, — задумчиво проговорил Кадфаэль. — Я так и сделаю. Уиттингтон от нас недалеко, чуть дальше Аптона. Но если бы госпожа Гуннильд не приехала в наш город, чтобы попасть вчера на рынок, или же кто-то случайно не принес бы в Уиттингтон последние новости, то как бы она узнала об этом? Разве что слух сам пронесся бы по лугам, через реку, и летел бы при этом быстрее птицы. Тогда примерно за день этот слух дошел бы до прилегающих деревень, если только кто-то не позаботился бы побыстрее его доставить.

— Независимо от того, принесли ли его с рынка, или же он прилетел по воздуху, но он достиг Уиттингтона, — сказал Хью. — Тем лучше для Бритрика. Я же пока опять не представляю, как мне дальше действовать. Но хорошо, что мы не обвинили невинного человека. Не такого уж невинного, конечно, но, по крайней мере, не убийцу.

— Не стоит падать духом, дружище, — промолвил Кадфаэль. — Подожди еще несколько дней, займись пока что подготовкой своего отряда, а потом мы постараемся поймать нить, которая приведет нас к успеху.

Незадолго до вечерни брат Кадфаэль прошел в приемную аббата и попросил принять его. Он не знал, как лучше изложить свою просьбу, понимая, что ему и так достаточно часто позволяют нарушать правила Устава. Тем более что на этот раз Кадфаэль в точности не знал, чего он хочет добиться. Доверие, которое питал к нему аббат, не позволяло Кадфаэлю даже в малейшей степени злоупотребить им.

— Отец мой, — сказал он, — очевидно, Хью Берингар уже посетил вас и поведал о человеке по имени Бритрик. Женщина, с которой он водил дружбу примерно год назад, действительно исчезла из этих мест, но вовсе не умерла. Она явилась засвидетельствовать, что Бритрик не повинен, и его освободили.

— Да, это мне известно, — подтвердил аббат Радульфус. — Шериф был у меня час назад. Я не могу не радоваться, что арестованный не повинен в убийстве и теперь он уже на свободе. Но ответственность перед покойной с нас не снимается, поиски должны быть продолжены.

— Отец мой, я пришел просить вас отпустить меня завтра на несколько часов. Я хочу выяснить кое-что, связанное с освобождением Бритрика. Я не предлагаю Хью Берингару самому предпринять такое расследование — отчасти потому, что он поглощен сейчас подготовкой людей и вооружения, но и потому, что боюсь ошибиться в своих предположениях, и не хочу зря тревожить шерифа. Вот ежели я окажусь прав — тогда я передам это в его руки, и пусть дальше он действует сам.

— Могу ли я узнать, в чем суть твоих предположений, — с легкой улыбкой спросил аббат после некоторого раздумья.

— Мне бы не хотелось об этом говорить, — откровенно признался Кадфаэль, — пока я не убедился в своей правоте. Потому что если окажется, что я просто подозрительный старик, то не стоит заранее обвинять другого человека. Если можно, отец мой, подождите до завтра.

— Тогда скажи мне только вот что: надеюсь, твои предположения не связаны с братом Руалдом?

— Нет, отец мой. Он — вне подозрений.

— Это хорошо. Я не верю, что этот человек способен на злодеяние.

— Я убежден в его невиновности, — подтвердил Кадфаэль.

— Так его наконец оставят в покое?

— Этого я не знаю, — ответил брат Кадфаэль и под острым, проницательным взором аббата уверенно продолжал: — Все мы здесь, в обители, горюем о погибшей женщине, лежащей сейчас в монастырской земле безымянной, а до этого зарытой тайно, без соблюдения поминальных обрядов и отпущения грехов. И пока все это не разрешится, никто из нас не будет покоен.

Аббат Радульфус не сводил с Кадфаэля пристального взгляда. Наконец, словно очнувшись, он сказал:

— Чем скорее ты займешься этим делом, тем лучше. Возьми из конюшни мула, если рассчитываешь вернуться в тот же день. Куда ты намерен ехать? Хотя бы это могу я узнать?

— Расстояние не велико, — ответил Кадфаэль, — но верхом я доеду быстрее. Речь идет о маноре в Уиттингтоне.

Кадфаэль отправился в путь сразу же после заутрени, ему предстояло проехать шесть миль до места, где Гуннильд нашла себе пристанище и более не зависела от превратностей бродяжнической жизни. Он переправился через реку — выше по течению, чем находился манор Лонгнер, — и на другой стороне проехал по ходу небольшого ручья, впадавшего в Северн. По обе стороны дороги лежали поля. Справа, примерно в четверти мили, на холме он видел длинную полосу деревьев и кустарника — за ними находилась Земля Горшечника. Теперь она была заново вспахана и заканчивалась покатым луговым склоном. Остатки дома были уже разобраны, сад расчищен и выровнено место для новой застройки. Кадфаэль бросил на это место лишь короткий взгляд и больше не стал смотреть в ту сторону.

Дорога шла через поля, плавно поднимаясь к Аптону. За ним начинался проезжий тракт, вплоть до Уиттингтона, расположенного от Аптона в двух с лишним милях. Тракт проходил по зеленой, плодородной равнине. Два ручейка весело бежали между деревенскими домами, чтобы слиться на южной окраине деревни и вместе нестись дальше, до впадения в Тёрн.

Церквушка, что стояла посреди зеленой лужайки, как и ее соседка в Аптоне, принадлежала Шрусберийскому аббатству — несколько лет назад епископ де Клинтон подарил ее бенедиктинцам. За деревней, недалеко от ручья, стоял огороженный господский дом в окружении амбаров, коровников и конюшен. Цокольный этаж поддерживался деревянными стропилами, нижний этаж, жилого помещения был выложен каменной кладкой, крутые ступени вели к открытой входной двери. В этот ранний час по двору озабоченно сновали пекарь и доярка.

Брат Кадфаэль спешился у ворот и, держа мула на поводу, вошел во двор, оглядываясь по сторонам. Из коровника с большим глиняным кувшином вышла служанка — она, видимо, направлялась на маслобойню. При виде Кадфаэля она было остановилась, но тут из конюшни выбежал конюх и бросился к Кадфаэлю, чтобы взять у него поводья.

— Раненько, брат, вы к нам пожаловали. Чем могу служить? Хозяин уехал в Родингтон. Если у вас к нему дело, может, послать за ним? Если у вас есть время, дождитесь его возвращения. Хозяин всегда рад оказать услугу лицам духовного звания.

— Мне не хочется беспокоить без нужды твоего господина, — сказал Кадфаэль. — Я приехал, чтобы поблагодарить вашу молодую госпожу за ее доброту и помощь в одном важном деле. Как только я выскажу ей нашу благодарность — тотчас же поеду обратно. Я не знаю, как ее зовут, но это барышня лет восемнадцати, и у нее есть служанка по имени Гуннильд.

При упоминании этого имени конюх заулыбался и закивал, из чего Кадфаэль заключил, что Гуннильд хорошо приняли в этом доме. Если раньше среди челяди и ходили завистливые толки о превращении бродячей акробатки в любимицу камеристку, то теперь она сумела расположить к себе прислугу, и это служило доказательством ее здравомыслия.

— Так это же госпожа Пернель! — воскликнул конюх и, окликнув проходившего мимо парнишку, велел взять мула и позаботиться о нем.

— Молодая госпожа в доме, — обратился он затем к Кадфаэлю, — а миледи — ее матушка — уехала с хозяином. У нее какое-то дело к жене мельника в Родингтоне. Входите, пожалуйста, брат, я сейчас позову Гуннильд.

До них донеслись детские голоса и смех. Когда они начали подниматься по ступеням, из открытых дверей выбежали двое мальчиков — лет девяти и двенадцати. Перепрыгивая через ступени и чуть не сбив Кадфаэля с ног, они выбежали во двор и стрелой помчались в поле, издавая воинственные крики. За ними вприпрыжку бежала девочка лет пяти-шести. Пухлыми ручонками она придерживала юбку и спотыкалась, никак не поспевая за братьями. Конюх ловко подхватил ее и опустил с каменных ступеней на землю, и она что было сил бросилась догонять братьев на своих коротеньких ножках. Кадфаэль оглянулся и с улыбкой посмотрел ей вслед. Когда он вновь стал подниматься по ступеням, то увидел стоящую в дверном проеме девушку. Она с удивленной улыбкой смотрела на незнакомого монаха.

Ну конечно, то была не Гуннильд, а ее госпожа! Хью говорил, что ей недавно исполнилось восемнадцать лет. Почему же она до сих пор не замужем — по причине скромного приданого или же потому, что была старшей в этом выводке и в ее помощи нуждались? Потомством Жиль Отмир был обеспечен: два здоровых, крепких сына и две дочери были залогом его будущего благополучия, и, может быть, поэтому он не спешил с замужеством старшей дочери. Ведь с такой прелестной внешностью и, судя по всему, приветливым, добрым нравом она могла не слишком беспокоиться о приданом.

Девушка была невысока ростом, с округлыми формами, и вся — от мягких каштановых волос до кончика маленькой ножки — прямо-таки излучала свет, так чудесно она улыбалась. У нее было круглое личико с широко раскрытыми сияющими глазами, пухлые и яркие губки. В руке она держала только что поднятую с пола деревянную куколку младшей сестренки.

— Вот госпожа Пернель! — объявил конюх, чуть отступая назад. — Госпожа, этот почтенный брат желает поговорить с вами.

— Со мною? — спросила она, еще шире раскрывая глаза. — Войдите, брат, прошу вас. Вам действительно нужна я, а не моя матушка?

Ее голос гармонировал со светом, который она излучала: он был высокий и звонкий, как у ребенка, но очень мелодичный и певучий.

— Ну вот, здесь мы можем спокойно поговорить, — сказала Пернель по-прежнему с улыбкой, открывая дверь в холл. — Садитесь на скамью у окна, брат, отдохните с дороги.

Они сели в нише, у окна с неплотно прикрытыми ставнями — в это утро не чувствовалось ни малейшего ветерка. Хотя небо было затянуто облаками, света хватало: ведь сидеть напротив этой девушки было все равно что сидеть напротив зажженной лампы. Холл был в полном их распоряжении, хотя до Кадфаэля и доносились со двора громкие детские голоса.

— Вы приехали из Шрусбери, брат? — осведомилась она.

— Да, я прибыл по благословению нашего настоятеля, — отвечал Кадфаэль. — Я хотел поблагодарить вас за то, что вы без промедления послали к лорду шерифу вашу служанку Гуннильд. Это помогло освободить невиновного, которого подозревали в убийстве. И наш настоятель, и лорд шериф очень вам благодарны. Они приверженцы справедливости, а вы помогли спасти человека от несправедливого наказания.

— Иначе поступить мы не могли, раз узнали, что в этом есть необходимость, — просто ответила девушка. — Зачем же лишний день держать в тюрьме беднягу, если он не сделал ничего дурного?

— Но откуда вам стало известно о такой необходимости? — спросил Кадфаэль. Он приехал сюда задать именно этот вопрос, и она ответила ему предельно откровенно, не подозревая, как важен ее ответ.

— Мне рассказали об этом. Сюда приехал один молодой человек, повсюду разыскивающий женщину по имени Гуннильд, которая во время прошлогодней ярмарки в Шрусбери пробыла в каком-то пустом доме несколько дней. Он не ожидал, что встретит ее здесь — и это было для него большой удачей. Я, узнав, в чем дело, сразу же послала Гуннильд в сопровождении слуги к лорду шерифу. Вот и вся моя заслуга. Этот молодой человек попросил ее откликнуться и тем самым доказать, что она не умерла. Это, по его словам, могло спасти невиновного человека.

— Это делает ему честь, — сказал Кадфаэль, — что он так печется о справедливости.

— Вы правы! — горячо поддержала она Кадфаэля. — Мы не первые, кого он посетил. Он добрался даже до Крэсаджа, а уж потом попал к нам.

— Вам известно его имя?

— Я раньше его не встречала. Он сказал, что его зовут Сулиен Блаунт из Лонгнера.

— Он спросил именно вас?

— О нет! — Этот вопрос удивил ее и позабавил, и Кадфаэль уже не был убежден, что его настойчивые расспросы не насторожили девушку. Впрочем, у нее не было причин молчать. — Он спросил моего отца, но отец как раз отлучился из дому, а я находилась во дворе. Так что это вышло совершенно случайно, что он заговорил со мной.

«Приятная случайность, — подумал Кадфаэль, — оказавшая неожиданную поддержку попавшему в беду человеку».

— А когда он узнал, что эта женщина находится здесь, он попросил у вас разрешения поговорить с нею? Или предоставил это вам?

— Да, у них был разговор в моем присутствии. Он объявил, что разносчик Бритрик сидит в тюрьме и что ей необходимо появиться и доказать, что он никогда не причинял ей вреда. И она это охотно сделала.

Теперь девушка стала серьезной, но сохраняла прежнюю открытость, прямоту — по ее умному ясному взгляду было видно, что она наконец уловила в расспросах брата Кадфаэля более глубокую цель и была озадачена этим. Однако даже сейчас она не видела оснований для того, чтобы уклониться от ответа — по его мнению, правда не могла причинить вреда. Поняв это по ее глазам, Кадфаэль, не колеблясь, задал последний вопрос:

— А разговаривали ли они наедине?

— Да, — ответила Пернель. Глаза ее, золотисто-карего оттенка, устремленные сейчас на Кадфаэля, были чуть светлее ее каштановых волос. — Вернее, я не знаю. Гуннильд поблагодарила его и вышла проводить. Сулиен Блаунт сел на лошадь и ускакал. Я была в доме с детьми. Я предлагала гостю задержаться — близилось время ужина. Но он не остался.

Да, она пригласила его отужинать с ними. Он ей понравился, и теперь она размышляла, зачем этот монах из Шрусбери расспрашивает так подробно о Сулиене Блаунте из Лонгнера, восхитившем ее своим великодушием и желанием спасти невиновного человека.

— Мне не известно, о чем они говорили, — сказала Пернель, — но я уверена, — она сделала ударение на этом слове, — что вреда от этого никому не будет.

— Думаю, что я в состоянии догадаться о теме их разговора, — промолвил Кадфаэль. — Очевидно, молодой человек попросил Гуннильд, когда она явится в замок к шерифу, не упоминать о том, что он разыскивал ее, а сказать, что об аресте Бритрика по обвинению в ее смерти она узнала из пересудов на рынке. Такое и на самом деле могло случиться, но не так скоро.

— Возможно, — сказала Пернель. Щеки ее пылали. — Я верю, что он сделал это бескорыстно и не хотел, чтобы его хвалили за его усердие в розыске Гуннильд. А она поступила так, как он хотел?

— Да, не осуждайте ее за это: он имел право обратиться к ней с подобной просьбой.

Быть может, подумал Кадфаэль, вставая со скамьи, это была даже необходимость! Он поблагодарил Пернель за то, что она уделила ему столько времени, и стал прощаться, но она протянула руку, удерживая его:

— Брат, вы не должны уезжать, не подкрепившись. Если вы не желаете остаться у нас до обеда, то позвольте хотя бы угостить вас вином. Мой батюшка на летней ярмарке купил французского вина. Сейчас я дам распоряжение Гуннильд.

Не дожидаясь его согласия, она быстро поднялась с места и прошла через холл к двери. «Ну что ж, — подумал он. — Я получил от нее то, на что рассчитывал. Она не поскупилась на ответы и не испугалась меня. Теперь настал ее черед задавать вопросы».

— Мы не будем ничего говорить Гуннильд, — мягко сказала Пернель по возвращении. — У нее была такая тяжелая жизнь, пусть она забудет о неприятностях и ничто ей о них не напоминает. Она стала мне доброй подругой и преданной служанкой. А кроме того, она любит детей.

Женщину, вышедшую из кухни с оплетенной бутылкой и бокалами, можно было назвать скорее худой, нежели стройной, но ее плавные движения были полны изящества. На ней было простое темное платье. На ее овальном лице оливкового оттенка, обрамленном белой головной накидкой, выделялись выразительные черные глаза. Гуннильд со сдержанным любопытством посмотрела на Кадфаэля, потом перевела взгляд на Пернель, и в глазах ее засветилась любовь.

Видно, Пернель была не только ее госпожой и подругой, но и заменяла ей дочь, которой у нее никогда не было. Гуннильд ловко накрыла на стол и вежливо удалилась. Да, она добралась до гавани и не собиралась дальше плыть по бурному морю жизни, особенно с таким бродягой, как Бритрик. Ведь когда Пернель выйдет замуж, она наверняка возьмет ее с собой, а может, ее услуги потребуются и младшей сестре. А возможно, Гуннильд и сама еще потом выйдет замуж. Тогда это будет спокойный брак двух немолодых слуг, которые достаточно долго прослужили вместе и решили провести вдвоем остаток дней.

— Знаете, — сказала Пернель, обращаясь к брату Кадфаэлю, — какая удача для нас иметь в доме такого человека, как Гуннильд! Да она и сама довольна своим местом. А теперь, — продолжала девушка, не скрывая того, что для нее представляло особый интерес, — расскажите мне о Сулиене Блаунте. Мне кажется, вы должны знать его.

И Кадфаэль поведал все, что, по его мнению, ей было интересно узнать о бывшем бенедиктинском послушнике, о его доме, семье и недавнем решении Сулиена жить в миру. О находке тайно захороненных останков на Земле Горшечника Кадфаэль сказал лишь в двух словах, упомянув, что земля эта перешла от Блаунтов сначала к аббатству в Хомонде, а потом к их обители, она была какое-то время заброшена, а недавно во время пахоты там обнаружили труп женщины, и сейчас власти проводят расследование. Так что вполне естественно, сказал он, что Сулиен Блаунт, семье которого принадлежал раньше этот участок, старается избавить от подозрений невиновного человека. Понятна и заинтересованность настоятеля Шрусберийского аббатства: ведь монахи нашли останки и перезахоронили их. Пернель, широко раскрыв глаза и вся обратившись в слух, внимала пожилому монаху, сидящему возле окна и излагающему эту волнующую историю.

— Значит, его матушка так тяжело больна? — дрогнувшим голосом спросила Девушка, и в глазах ее светилось сочувствие — Но она, по крайней мере, должна быть рада, что ее сын наконец вернулся домой.

— У нее есть старший сын, он летом женился, — сказал Кадфаэль, — и в дом пришла молодая невестка — она позаботится о свекрови; но, конечно, леди Доната очень рада возвращению младшего сына.

— Лонгнер ведь недалеко отсюда, — вслух размышляла Пернель. — Мы — почти соседи. Как вы полагаете, брат, леди Доната в состоянии принимать гостей? Если она не выходит из дому, то ей, верно, порой бывает одиноко?

Когда Кадфаэль наконец простился и выехал из усадьбы, в его ушах еще звучали последние слова девушки, ее приветливый, жизнерадостный голос. Он представил оживленное, доверчивое личико Пернель и рядом — измученное болезнью, одиночеством и болью лицо леди Донаты. Ну что ж, почему бы нет? Само ее присутствие может сотворить чудо! Отправившись в родовое гнездо молодого человека, разбудившего ее пылкое воображение, она сможет своим обаянием облегчить страдания его немощной матери.

Путь Кадфаэля лежал через осенние поля, ехал он неторопливо и, вместо того чтобы повернуть к воротам аббатства, свернул к мосту и въехал в город, надеясь найти Хью Берингара в замке.

Когда брат Кадфаэль подъехал к привратницкой замка, он заметил внутри необычайное оживление. Это было неспроста. Две пустые подводы со скрипом двигались вверх по склону, а под аркой, в башне, в конюшнях, в оружейной мастерской и на складах царила такая суета, что довольно долго никто не замечал сидевшего верхом на муле монаха, наблюдавшего, как взад-вперед бегают по двору замка люди. Кадфаэль уже начал догадываться о причинах такой суматохи и гадал, что за этим последует. Тут явно не стоило приходить в замешательство: несмотря на кажущуюся беспорядочную суету, все было взвешено и точно вымерено, являя собой кульминацию хорошо спланированных приготовлений. Поняв это, Кадфаэль спешился. Уильям Уорден, самый опытный и закаленный в боях сержант Хью Берингара, на минуту оставил свое занятие — он руководил движением подвод — и подошел к монаху.

— Мы выступаем завтра утром, брат, — сказал он. — Приказ пришел всего час назад. Если вам нужен лорд шериф, он в надвратной башне.

Уорден сделал знак погонщику второй подводы въезжать под арку, во внутренний двор, а сам пошел проверять, достаточно ли нагружена подвода. Вскоре сержант скрылся из виду: ему нужно было подготовить колонну с боевым снаряжением, чтобы она могла выступить уже сегодня, а следом за нею, на рассвете, должна была отправиться рота хорошо обученных солдат.

Кадфаэль отдал мула конюху, а сам через дверь караульного помещения прошел в надвратную башню. При виде друга Хью поднялся ему навстречу из-за стола, где в беспорядке валялись бумаги. Хью собрал их и отодвинул в сторону.

— Как я думал, так оно и вышло! — воскликнул он. — Король наконец-то решил выступить против де Мандевиля. Чтобы спасти свою честь, он не мог долее терпеть эти бесчинства. Хотя всем нам отлично известно, — добавил Хью, озабоченный и взволнованный, — что шансов вынудить Джеффри де Мандевиля принять открытый бой у нас почти нет. Наш враг, даже если он не сможет больше забирать у населения хлеб и скот, все равно будет получать все необходимое в Эссексе. А эти заболоченные места знакомы ему как свои пять пальцев. Ну что ж, мы все равно нанесем ему столько ущерба, сколько сможем, и прижмем ему хвост, даже если не сумеем уничтожить. Какова бы ни была расстановка сил, Стефан отдал приказ своим людям идти на Кембридж, а от меня на неопределенный срок потребовал роту. И король получит эту роту — она будет не хуже той, что он получает от своих фламандцев, и, если только нас не задержит по дороге что-нибудь непредвиденное — а такое может случиться, — мы окажемся в Кембридже раньше Стефана.

Словно облегчив душу этим признанием и сообразив, что некуда особенно спешить — ведь все уже было подготовлено заранее, — Хью бросил внимательный взгляд на лицо друга и понял, что гонец от короля Стефана не был сегодня единственным его посетителем, привезшим новости.

— Вижу, ты пришел не с пустыми руками, — сказал он с улыбкой. — Похоже, у тебя новость не менее важная, чем у гонца его величества короля. А я чуть было не заставил тебя нести груз в одиночку. Садись и рассказывай, что это за новость. Я пока еще располагаю временем.