Я уставилась на него, раскрыв рот.

– Ты мерзкий лгун, – сказала я наконец и обессиленно опустилась в кресло, стоявшее в другом углу комнаты. – Ты убил его, да?

– Рони, – с упреком произнес Сет и улыбнулся, – на такое я не способен. Я заплатил Профессору десять тысяч долларов за его долю. Это намного больше, чем заплатила ты, как я понимаю.

– «Золотая цыганка» стоит в пять раз дороже, – фыркнула я. – Где ты взял деньги?

– Выиграл в покер. У Черного Джека Мак-Даниэла, который держит казино рядом с тобой. Он очень высокого мнения о тебе, баронесса.

– Ты подлый мерзавец, – процедила я сквозь зубы. – Нет, я этого не вынесу. Не вынесу! Я выкуплю у тебя твою долю прямо сейчас. Десять тысяч долларов, ты сказал?

Сет усмехнулся и сосредоточенно уставился на тлеющий кончик сигары.

– Нет, – сказал он. Я хотела подняться с кресла, но Сет поднял руку, словно предупреждая: «Подожди минуту, я еще не закончил». – Не то чтобы я не хотел иметь с тобой дела, баронесса. Но я просмотрел твои так называемые записи.

Сет указал рукой на заваленный бумагами стол. С тех пор как я перевезла к себе Габриэль, у меня просто не было ни минутки свободной, чтобы заняться ими. Правда, я и раньше не слишком много времени уделяла бумажной работе: она всегда была моим слабым местом.

– Какое непростительное расточительство! – продолжал Сет. – Какие безумные траты! Несмотря на то что казино дает отличную прибыль, ты задолжала половине города и продолжаешь тратить деньги направо и налево с такой же скоростью, с какой их получаешь. Десять тысяч долларов, моя дорогая? Да ты с трудом наберешь половину этой суммы. Но теперь все будет по-другому: бухгалтерию я беру на себя. Уверен, ты не будешь возражать. Интересно, – Сет недоверчиво покачал головой, – и куда только деваются все эти деньги?

– Здесь все необычайно дорого, – пыталась защищаться я. – О Господи, что со мной? – Я вскочила и замахала руками. – Убирайся из моей комнаты и не смей больше здесь появляться! Мне наплевать, что ты теперь владеешь половиной казино. У тебя есть свои комнаты. А это моя гостиная, и тебе здесь нечего делать! Убирайся!

Я распахнула дверь, потом сгребла в охапку бумаги со стола и швырнула их в коридор.

– Можешь забирать этот мусор с собой. Мне он не нужен. И ты тоже! – Я со злостью посмотрела в лицо Сету. – Я буду и дальше играть, с кем захочу, собирать толпу… и не обманывай себя, будто мужчин привлекает в игорные залы что-то другое. Я буду тратить свою долю прибыли, как мне захочется, а что ты будешь делать со своей – это твое дело. А теперь оставь меня, Сет Мак-Клелланд. Господи, оставь меня в покое!

Я бросилась в спальню и захлопнула дверь. Меня всю трясло. Какой ублюдок! Каждый раз, когда моя жизнь хоть как-то начинает налаживаться, появляется он и рушит все к дьяволу. Но в этот раз я не позволю ему взять надо мной верх. С Сетом покончено.

А как же Габриэль? Он не спрашивал меня о ней. Вероятно, он везде искал ее и оставил надежду найти. Мне было ясно, что никто не сказал ему о больной женщине, которую я выхаживала в своих комнатах последний месяц. Я должна рассказать ему. Эта мысль промелькнула у меня в голове, но я знала, что ничего не скажу. Не только из-за слова, которое я дала Габриэль, но еще потому, что Сет просто не заслуживает моего доверия.

На следующее утро я застала его в комнате для отдыха. Он завтракал и читал «Alta California» – первую газету в Сан-Франциско. Выглядел он бодрым и готовым действовать.

Когда я подошла к столу, Сет молча протянул мне десятидолларовую монету.

– Что это? – спросила я. – Чаевые для прачки?

– Твоя доля от вчерашней выручки. Не транжирь ее.

– Что ты подразумеваешь под «моей долей»? – вспыхнула я. – Я видела, сколько народу толпилось вчера вокруг столов. Я не такая идиотка. Мы должны были заработать три тысячи долларов, если не больше.

– Я вычел из твоей доли текущие расходы и те деньги, что ты задолжала, – спокойно ответил Сет. – И та, и другая суммы огромны. Ты ведь не хочешь, чтобы в городе к тебе потеряли доверие?

– Доверие! – вскричала я. – Какое мне дело до доверия! Эти идиоты могут подождать! А я ждать не могу! Мне нужно несколько новых платьев и…

– А вот с этим придется повременить, – заявил он. – Кстати, тебе, наверное, будет приятно узнать, что я за вчерашний день заработал столько же. Ты знаешь, что твоя прислуга не получала деньги уже больше месяца? Они не разбежались только потому, что верят тебе, но так дела вести нельзя. И эти hors d'oeuvres – тоже чепуха, пустая трата денег. Больше никакой еды. Я превращу комнату отдыха в еще один игорный зал. Это даст настоящую прибыль.

– Нет! Я запрещаю. Что значит, больше никакой еды? Для «Золотой цыганки» очень важно, чтобы в ней подавали еду. А как же привилегированные посетители? Здесь встречаются самые важные люди города, пьют, разговаривают, в том числе закусывают!

– Нет, – поправил он меня. – Самые важные люди города – это те, которые играют. Оставь Кима, он хорошо готовит, но для посетителей больше никаких закусок. Это лишние траты.

– Но мы собирались открыть ресторан! – закричала я. – Это поднимет к нам интерес…

– Нет, открыть ресторан – это все равно что пустить деньги на ветер. Мы здесь для того, чтобы играть, Рони. И продавать спиртное. Никакой еды. Сто пятьдесят долларов за баррель муки и десять долларов за яйцо – странно, что кто-то еще позволяет себе есть все это.

Я больше не могла слушать его дурацкие рассуждения. Я выбежала в холл и велела подать мне лошадь. Вылетев из дверей «Золотой цыганки», я наткнулась на Черного Джека Мак-Даниэла.

– Доброе утро, баронесса, – вежливо поздоровался он. – Вы просили сообщить вам, если один человек появится в городе…

– Я прекрасно знаю, кто приехал и что он сделал. – Я готова была взорваться от бешенства. – Но ему не удастся одурачить меня!

Только что я могла сделать? С этого дня «Золотая цыганка» больше мне не принадлежала. Сет отобрал ее у меня. Все, что мне оставалось делать, это появляться по вечерам около столиков и выглядеть красивой. Об остальном он заботился сам: наем и увольнение прислуги, оплата счетов, перестройка комнаты отдыха в игорный зал, заказ и доставка продуктов, распределение вечерней прибыли. Я старалась с ним не заговаривать, кроме тех случаев, когда этого никак нельзя было избежать. Он говорил, отвечал на мои вопросы, а я молча слушала. Я даже не спорила с ним, потому что большинство его замечаний были справедливы: бухгалтерия и правда велась из рук вон плохо, к тому же действительно нельзя подолгу не платить прислуге и рассчитывать на доверие поставщиков виски, которым я столько задолжала.

Однажды вечером Сет сказал:

– Мы наняли еще девушек.

Я вскинула голову. Мне пора уже было спускаться вниз, и я надевала длинные белые перчатки. Я всегда одевалась по настроению: иногда – в богатое красивое платье со множеством дорогих украшений, а в другой раз выходила в цветастых цыганских юбках, короткой блузке, сапожках, звенящих браслетах и шалях.

– Что означает это «еще девушек»? Здесь некого нанимать.

– Сегодня пришел пароход из Франции. Я нанял трех. Они приедут с минуты на минуту.

– Ты… нанял… французских шлюх? – Я поперхнулась от изумления и ярости. – Они будут работать у меня? – Мой голос стал громче. – Жить под моей крышей?! – завопила я наконец.

– Нет, – невозмутимо ответил Сет. – Пока они будут жить в доме Пальмера: у нас нет свободных комнат. А чем девушки будут заниматься в свободное время, это не твое и не мое дело.

Я сорвала перчатки.

– Знаешь, с меня хватит. Раз ты нанял их, значит, ты во мне больше не нуждаешься. – Я бросила перчатки ему под ноги и выдернула перо из волос. – Я уезжаю сегодня же. Можешь превратить «Золотую цыганку» хоть в публичный дом. Но позаботься откладывать для меня мою половину.

– Можешь уезжать, если хочешь, – пожал он плечами. – Но ты не получишь ни цента, если не заработаешь его.

– Заработаешь? – взвизгнула я. – Что значит «заработаешь»?! Мне незачем зарабатывать. Я твой партнер, а не прислуга, ты не забыл? Я получаю половину…

– Так не пойдет, – холодно заявил Сет. – Ты главная достопримечательность заведения, Рони. Золотая цыганка собственной персоной. Если ты не будешь каждый вечер выходить в зал, мы потеряем клиентов. Будет справедливо, если в этом случае убытки будут высчитываться из твоей доли. – Он умолк и равнодушно добавил: – Я был вынужден их нанять, Рони. Если бы я этого не сделал, их нанял бы Мак-Даниэл. А сейчас я хочу, чтобы ты обучила их…

– Сам обучай их своим чертовым хитростям. В конце концов я сама узнала их от тебя! Учи своих шлюх обманывать и воровать. О, я этого не вынесу!

Но мне пришлось вынести. С приездом трех француженок дела у нас пошли еще лучше, и я обнаружила, что угрозы Сета были не пустыми словами: когда я, надувшись, оставалась в своей комнате и не появлялась у карточных столов, моя доля катастрофически сокращалась. У меня вдруг совсем не оказалось денег. А они были мне нужны: для фермы, для Габриэль и Адама, для Хуана и его жены, его брата и всех их многочисленных детей. Они все от меня зависели.

У меня не оставалось выбора. Я собрала всю свою волю в кулак и села за карточный стол. Девушки крутили рулетку, а Сет играл в покер. Деньги полились рекой. Но на всю нашу прибыль Сет прикупил постройки за казино и затеял расширение.

Я использовала ферму как убежище. Мне было наплевать, что из-за визитов туда я теряю деньги. Я больше не могла жить в «Золотой цыганке». Один вид этих французских потаскух приводил меня в бешенство. Я никогда с ними не разговаривала и, кажется, даже не знала, как их зовут. «Пусть только одна из этих мерзавок позволит себе что-нибудь, кроме игры в карты, – думала я, – и я переломаю ей руки». И еще я не выносила довольного выражения на лице Сета, поэтому мои визиты на ферму учащались, становясь все длиннее.

Габриэль чувствовала, что я чем-то расстроена, и спросила меня об этом. Я солгала, сказав, что бандиты из Сидней-Тауна сделали жизнь в Сан-Франциско просто невыносимой и меня немного пугает обстановка в городе.

– Почему ты не уедешь? – спросила она. – Приезжай сюда и живи с нами. Всегда. Я уверена, ты найдешь покупателя на «Золотую цыганку». Мистер Мак-Даниэл…

– Все не так просто, – с улыбкой сказала я. – Но ты не беспокойся. Все образуется. И не такое бывало. Я нашла эту ферму. Здесь хорошо и тихо. А как подрос наш Адам! Он будет высоким, правда? Смотри, я приложу его к предплечью, так Любов измерял меня…

Мы засмеялись, и я обняла ребенка, который то недовольно хмурился, то улыбался.

– Ты любишь его, да? – спросила Габриэль.

– Конечно, люблю! Как своего сына. И тебя люблю. – Я поцеловала ее в бледную щеку. – Ты моя любимая сестра.

То были чудесные дни. Я проводила время с Габриэль и ее малышом, сажала розы, наблюдала за работой женщин и скандалила на кухне. Хуан научил меня, как присматривать за виноградником и оливковыми деревьями.

– У нас всегда был плохой виноград, – сказал мне Хуан, – но мистер Мендосас не оставлял надежды сделать из него однажды хорошее вино вроде испанского «шерри», и я тоже надеюсь на это.

Я была счастлива на своей маленькой гасиенде и каждый раз с ужасом ждала часа, когда придется возвращаться в «Золотую цыганку» к Сету.

Однажды ночью я услышала, что из его комнаты доносится женский смех. Утром я набросилась на Сета.

– Прошлой ночью у тебя ночевала одна из этих женщин, – начала я спокойно, стараясь не терять самообладания. – Я этого не допущу. Спи со своими шлюхами где угодно, но только не здесь, не под моей крышей.

– Это и моя крыша тоже, – ответил он. – И я буду спать здесь, с кем захочу и когда захочу. На столе для игры в «фараона», под стойкой бара…

– Ты мне омерзителен, – тихо сказала я. – Животные и те лучше.

Он слегка стукнул меня по руке. Я мгновенно отпрыгнула на целый фут и настороженно уставилась на него. Сет рассмеялся.

– Ты вся комок нервов, Рони. И твои маленькие поездки за город, похоже, не идут тебе на пользу. Ты могла бы с таким же успехом оставаться здесь и зарабатывать деньги. Куда ты так усердно ездишь?

– Это мое дело. А что касается усердия, то чтобы этих девиц здесь больше не было. Ты сказал, что не позволишь им заниматься здесь своей профессией.

– Это было бесплатно, – с невинным видом сказал он. – Я никогда в жизни не платил женщинам и, уж конечно, не собираюсь делать это сейчас. Я сам распоряжаюсь своим свободным временем, и Иветта тоже.

– Иди к дьяволу со своей Иветтой! – не сдержалась я.

– Если ты действительно не хочешь, чтобы она находилась здесь, – сказал он, – я знаю, что можно было бы сделать. Займи ее место в моей постели.

Я вспыхнула и разозлилась, чувствуя, как сразу закололо у меня в груди.

– Ты был бы рад, да? – презрительно фыркнула я. – Тебе хочется все начать сначала, сделать меня своей любовницей и своей рабыней. Но один твой вид теперь вызывает у меня тошноту. Если ты еще раз попробуешь прикоснуться ко мне, я перережу тебе глотку. Клянусь!

Он попробовал свои старые штучки: легкий поцелуй, нежную ласку, проникновенный шепот, – но на этот раз я осталась непоколебима. Неужели я избавилась от этого наваждения? Освободилась наконец от Сета?

Нервы мои были натянуты, как струна. Жизнь в «Золотой цыганке» не доставляла мне удовольствия, а, кроме того, на моих плечах камнем лежал груз нашей с Габриэль тайны. Я не могла рассказать Сету о ней и не могла рассказать Габи о Сете, потому что знала: это сильно взволнует ее. Да, как брат, он имел право все знать. Каким бы он ни был и что бы он мне ни сделал, она была его сестра и он любил ее. Я все понимала, но продолжала молчать из-за обещания, данного Габриэль, и своей злости на Сета.

Каждый раз, когда я отправлялась в Сан-Матео, я выходила из дома очень рано, еще до рассвета. Обычно по утрам я спала долго, часов до одиннадцати, потому что игорные залы закрывались только в три часа ночи. Но в эти дни я предпочитала выехать пораньше, чтобы больше времени провести с Габриэль и Адамом, погулять в горах и забыть о своих неприятностях.

На следующий день после нашей стычки с Сетом я выехала из «Золотой цыганки» в семь часов, когда солнце только начало вставать над спящим городом. Я ничего не заметила, но, оказалось, что за мной следили.

Мы с Габриэль сидели вдвоем в комнате, когда из другой части дома донеслись крики. Я побежала узнать, в чем дело, и увидела Марию, стоявшую в дверях и пытавшуюся преградить путь Сету. Пока ей это удавалось.

– Все в порядке, Мария, – успокоила я кормилицу. – Я разберусь сама.

– Он ворвался! Я не могла остановить его! – заплакала Мария.

– Ты не виновата, Мария. Ему иногда очень трудно противостоять, и вдобавок он грубиян.

Мария направилась на кухню, бросив через плечо на Сета полный ненависти взгляд.

– Ну, чего тебе надо? – спросила я, когда мы остались одни. – Что-нибудь стряслось в «Золотой цыганке»?

– Ничего не стряслось, – усмехнулся он и, опершись на трость, оглядел строгое убранство комнаты, пустые стены и высокий потолок. – Красиво, – сказал он. – В самом деле очень красиво. А я думал, куда это ты ездишь из Сан-Франциско?

– Вот ты и обнаружил мое маленькое убежище, – сказала я. – Мой ужасный секрет. Ты будешь обвинять меня в том, что я уезжаю от тебя и от твоих шлюх? Теперь, когда ты узнал, куда я езжу, можешь вернуться в город. До Сан-Франциско далеко. Я не хочу тебя задерживать. Он бросил шляпу на стул.

– Я не вернусь, пока не увижу весь наш дом целиком. Почему бы тебе не показать мне остальные комнаты?

– Что значит «наш дом»? Это мой дом!

– Ты выиграла его в «фараона» в «Золотой цыганке», правильно? В куче бумажек на столе я нашел один интересный документ. Если помнишь, в твоем договоре с Профессором значилось, что вы поровну делите прибыль и убытки. Вот как сейчас. Так что, дорогая, половина этого дома моя.

– Неужели ты так жаден и бессердечен, что не позволишь мне иметь собственный островок мира и покоя? – вскричала я.

– Чтобы превратить кусок пустыни в такое очаровательное место, мало одной женщины, – заметил Сет. – Где он?

– Кто?

– Твой любовник, конечно. Тот, ради кого ты таскаешься сюда. Ты не можешь обвинять меня в излишнем любопытстве. Я не дурак, Рони. Здесь кто-то есть. Должен быть. Ты больше не интересуешься мной. Интересно, где он прячется?

Сет обошел гостиную, столовую и через кухню вышел во внутренний двор. Я преградила ему путь и, задыхаясь, сказала:

– Послушай, Сет, если ты хочешь, я вернусь с тобой в город. Я стану бывать здесь не чаще трех дней в месяц. Ты сердишься из-за того, что я пренебрегаю делами заведения, да?

– Нет, – ответил Сет, присаживаясь на низкий бордюр фонтана. Его рука покоилась на набалдашнике трости. – Дела идут даже лучше, чем обычно. Мы получили такую прибыль, что по возвращении тебя ждет немного денег. Почему ты пытаешься выгнать меня отсюда, Рони? Скажи мне, кто он? Или ты стыдишься его?

В этот момент из другой части дома донесся плач Адама. Сет пристально посмотрел мне в глаза.

– А, ребенок. Наш? Ну давай, выкладывай. Я на тебя не обижусь.

Я не могла вымолвить ни слова. Я даже не могла пошевелиться. Сет поднялся и направился в дом. Я бросилась за ним, чтобы задержать его.

– Это не мой ребенок, – поспешно сказала я. – Это… ребенок Марии! Она пыталась остановить тебя в дверях, помнишь? Маленькая и толстая. О, почему ты не уходишь, Сет? Ребенок есть ребенок. Они все одинаковые. Пожалуйста, уйди с миром!

Сет распахнул дверь в мою спальню. Он понял, что она моя, по костюму для верховой езды, лежавшему на кровати, и вышел из комнаты, даже не заглянув под кровать в поисках спрятавшегося любовника. Затем направился к соседней комнате. Она была пуста. В следующей комнате жила Габриэль. Я должна была остановить его.

Схватив Сета за руку, я чуть не заплакала от отчаяния.

– Пожалуйста, Сет, – умоляла я, – не ищи больше. Для тебя здесь нет ничего интересного, клянусь. Уходи, пожалуйста. Если у тебя когда-нибудь были ко мне хоть какие-то чувства, сделай то, о чем я тебя прошу. Не…

Он схватил меня за плечи, легко отодвинул в сторону и распахнул дверь в комнату Габриэль.

– Кто это? – услышала я его голос. Он подошел к кровати.

– Прости, дорогая, – устало сказала я, прислонившись к дверному косяку. – Я не говорила ему, честно. Он тайно выследил меня. Я не смогла выпроводить его из дома.

– Ты, Габи, – произнес Сет, слова застревали у него в горле. Он опустился на край кровати и взял ее за руку. – О Габи. Боже мой.

Он опустил голову, а Габи, шепча его имя, гладила Сета по волосам. Ее рука, словно белая птица, порхала по темным кудрям брата. В следующее мгновение Сет вскинул голову, глаза его сверкнули.

– Ты знала, – гневно сказал он мне. – Ты все это время знала и ничего мне не говорила.

– О нет, Сет, – сказала Габриэль. – Рони ни в чем не виновата. Я заставила ее пообещать, что она никому из вас ничего не скажет. Я заставила ее поклясться на Библии. Не сердись на нее. Она так добра ко мне, так добра. Я люблю ее, как сестру. Пожалуйста, не сердись на нее, – снова повторила она.

Я больше не могла этого слышать. Я вышла из комнаты, оставив их одних. Сев на край фонтана, я крикнула Марию и велела ей принести Адама матери.

– Этот человек ушел? – спросила Мария.

– Нет, он все еще здесь. Он дядя ребенка. И пусть уж сразу узнает самое худшее.

Мария отнесла пищавшего Адама в комнату Габриэль и закрыла дверь. Я смотрела на трех толстых золотых рыбок в пруду. Счастливые создания, их ничто в мире не беспокоит. Потом я услышала приближавшиеся шаги Сета, но даже не подняла головы.

– Ты не имела права скрывать это от меня, – сказал он.

– Я хотела сказать тебе, – ответила я, – но я дала слово Габриэль.

– Я ее брат, – процедил Сет сквозь зубы. – Не важно, какого ты обо мне мнения, ты должна была все мне рассказать. Ради Габи.

– Ей нельзя волноваться, – робко сказала я, подняв наконец голову и посмотрев ему в глаза. Они были холодны, как камень. – Я хотела рассказать тебе, правда. Но в последнее время мне было нелегко заговорить с тобой.

– Она очень больна, – сказал Сет.

– У нее чахотка. Вероятно, она не переживет зимы, – сказала я, понимая, что говорю жестокие слова.

Сет в отчаянии запустил пальцы в волосы.

– Ей нужен уход. Самый лучший! – в отчаянии бормотал он. – Мы вызовем специалиста…

Я с жалостью посмотрела на него.

– Это не Лондон и не Нью-Йорк, – сказала я. – Здесь нет специалистов. Я была счастлива, когда мне удалось застать врача сравнительно трезвым. А что касается ухода… – Я встала и выпрямилась. – Габриэль и Адам имеют все, что им нужно. Я обо всем позаботилась. Только не думай, что я сделала это для тебя. Я сделала это для них. Я люблю их обоих, как будто они моя плоть и кровь.

– Это твой способ отомстить? – зловеще спросил он. – Ты бы мне не сказала, даже если бы она умерла. Ты хотела, чтобы я продолжал искать ее…

В этот момент из комнаты Габриэль вышла Мария. Она несла Адама, который больше не плакал. Дверь осталась приоткрытой.

– Если твои поиски заключались в том, чтобы выкупить у Профессора «Золотую цыганку» и поселиться там, тогда ты не слишком усердно искал сестру. Я бы сказала тебе, если бы Габи умерла, потому что тогда данное мною слово потеряло бы силу. И не старайся заставить меня почувствовать себя виноватой. Не получится. Я сделала для нее все, что могла, но это не я соблазнила ее и выкрала из родительского дома. Не я насиловала и била, превратив в жалкое создание, каким она стала теперь. Это сделал мужчина. Мужчина, похожий на тебя, Сет, без сердца и души, который считал, что можно попользоваться девушкой и бросить, разбив ей сердце, потому что она всего лишь глупая женщина. Ты готов убить его, да? Мужчину, который так с ней поступил? И всех остальных мерзавцев, которые причинили ей боль? Потому что она твоя сестра, твоя драгоценная Габриэль. А как насчет женщин, которых погубил ты, Сет? Как насчет меня? Мне было всего шестнадцать. Я была молода и невинна, как Габриэль. Разве у тебя было ко мне сострадание? Не было, как и у этих подонков к твоей сестре.

Через двор снова прошла Мария. На этот раз она несла таз с водой. Она вошла в комнату Габи, и дверь за ней захлопнулась.

– Хотя какая польза от этого разговора? – устало вздохнула я. – Сейчас важно только то, что может помочь Габриэль. Мы должны использовать оставшееся ей время, чтобы сделать ее счастливой. Можешь остаться, раз ты все равно приехал. Будет даже лучше, если кто-нибудь из родных побудет рядом с ней. Ей сейчас нелегко. Она боится смерти, но ты можешь придать ей сил и храбрости. Помоги ей. Она верит, что ты самый замечательный, что ты никому не можешь сделать зла. Она не хотела, чтобы я кому-нибудь рассказала о ней, но особенно тебе. Она думала, что тебе будет стыдно за нее. Пусть она унесет эти иллюзии с собой в могилу. Так будет лучше. Но хочу тебе сказать: если ты хоть чем-то обидишь или оскорбишь ее, я выгоню тебя отсюда и не разрешу больше приезжать. Я не позволю тебе испортить все то, что я успела для нее сделать.

Сет ничего не отвечал, а только хмуро смотрел на меня из-под нахмуренных бровей. Он был настолько поражен своим неожиданным открытием, тем, чем обернулась моя предполагаемая измена, что не мог говорить.

– Ну вот, сказано уже достаточно. – Я встала. – Кроме всего прочего, есть несколько простых правил, которые тебе придется соблюдать здесь. Не прикасайся к ребенку или к вещам после того, как ты прикоснулся к ней. Сперва тщательно вымой руки. Для этого в комнате стоит таз. У нее в комнате нельзя курить, и я не могу позволить тебе есть вместе с ней. Кроме того…

– Я сам все это знаю, – хрипло остановил меня Сет. Я оставила его одного у фонтана и пошла в комнату Габи посмотреть, не нужно ли ей чего. Когда я вошла, Мария сразу тихо вышла. Я молча поправила огонь в камине, взбила подушки и открыла ставни, чтобы впустить теплый, свежий воздух, нагретый дневным солнцем. Габи тоже молчала, глядя на меня большими черными глазами.

– Сет – тот мужчина, которого ты когда-то любила в юности? – спросила она.

Мурашки побежали у меня по спине.

– Кто тебе сказал? – спросила я.

– Мария оставила дверь приоткрытой, когда уносила Адама.

Я присела на деревянный стул, закрыла лицо руками, и из моих глаз хлынули слезы. Как я устала, Боже, как я устала.

– Подойди ко мне, Рони, – сказала она. Я вытерла глаза и подчинилась. Я села рядом с Габриэль, а она взяла мою руку. – Мне так жаль. Он сердится на тебя из-за меня. Мне не следовало брать с тебя такого обещания. Я не знала, чем это все обернется. Но как же Стивен? Я думала, что ты любишь Стивена?

– Люблю, – с трудом выдавила я. – Люблю. Но ты ведь знаешь, как бывает с мужчинами вроде Сета. Слишком хорошо знаешь. Он словно поставил клеймо мне на сердце.

– Бедная Рони, – сказала она. – Он плохо обращался с тобой? Так же плохо, как Борис со мной?

– О нет, дорогая, – поспешно возразила я. – Совсем нет! Он… мы… ну, ты знаешь, как глупы молодые девушки, когда влюбляются первый раз. Я любила его больше, чем он меня, вот и все. И я не могла понять, почему он меня оставил. Я это до сих пор не могу понять. Хотя я теперь знаю Сета лучше и вижу, что он не такой плохой, как я думала раньше. Ему тоже нелегко приходилось в жизни, и он просто стал… слишком осторожным. Во всем была виновата я. Он был очень добр со мной.

Я остановилась, чтобы вытереть лившиеся из глаз слезы. Я плакала и не могла остановиться.

– Ты знаешь, каковы мужчины. Он… он научил меня очень многому!

– О Рони, – сказала Габриэль, и по ее тону я поняла, что она не поверила ни единому моему слову. – И ты все еще хочешь выйти замуж за Стивена?

– Нет! – сказала я. – Да, я хочу. Но не могу! Нет, я не хочу выходить за него замуж. Это было бы несправедливо. Я люблю Сета, несмотря на то что одновременно ненавижу его. Это было бы нечестно по отношению к Стивену, не потому… что я достанусь ему после Сета… о… просто это будет плохо, очень плохо для всех нас. Я должна посмотреть правде в глаза и принять ее. Я не могу выйти замуж ни за того, ни за другого. Но какое это имеет значение? – воскликнула я, стараясь выглядеть хоть немного решительнее. – У меня есть ты и наш малыш Адам.

– О Рони, – вздохнула она и задумалась.

Сет остался на три дня. С сестрой он был очень нежен – раз или два я даже слышала ее смех, чего не было ни разу с тех пор, как я нашла ее. Он что-то рассказывал, читал ей книги, играл с маленьким Адамом и хвалил его, как настоящий дядя. На второй день его пребывания на ферме Габриэль попросила меня послать в Сан-Матео за священником.

– Это не для меня, – заверила она. – Это для Адама. Я хочу крестить его, а вы с Сетом будете его крестными родителями. Если со мной что-нибудь случится, вы оба позаботитесь о нем.

– О, дорогая, ничего не случится, – сказала я. – Ты идешь на поправку, я же вижу. Даже Сет заметил улучшение.

Она улыбнулась.

– Нет, Рони, это неправда. Не лги мне больше. Я знаю, что это приближается, и стараюсь не бояться.

– Ты просто дура, – нарочито грубо сказала я, еле сдерживая слезы. – И храбрая, как настоящая цыганка.

– Ты так думаешь? Я знаю, что всем было бы легче, если бы я вела себя храбро, и я стараюсь изо всех сил. Иногда ночью, когда кашель не дает мне заснуть, я лежу и думаю, как все будет происходить. И немножко боюсь. Знаешь, я последнее время очень устала от своей болезни. И даже с нетерпением… Это трудно объяснить. – Она повернула голову и посмотрела в окно. – Я хочу увидеть весну, Рони. Я хочу увидеть, как зацветут оливковые и лимонные деревья. И розы, которые ты посадила. И полевые цветы. Как народятся молодые ягнята. Я хочу увидеть весну хотя бы еще один раз. – Она повернула ко мне голову. – Рони, пожалуйста, не забудь про священника.

Я кивнула. Священник пришел в тот же день и окрестил Адама прямо в комнате Габриэль, где собралась вся прислуга, чтобы посмотреть на это событие. По такому случаю Мария очень быстро приготовила вкусный праздничный обед.

Я держала малыша на руках, а Сет стоял возле меня. Священник полил водой на головку Адама и пробормотал на латыни молитвы. Адам истошно орал, а все смеялись и говорили, какие у него могучие легкие. Держа ребенка на руках и ласково похлопывая его по спинке, я случайно встретилась глазами с Сетом и была вынуждена отвести взгляд. Слишком болезненными были нахлынувшие воспоминания. Наш собственный ребенок прожил такую короткую жизнь.

Потом я сказала Габриэль:

– Я поняла, что ты пытаешься сделать, и мне это не нравится. И твоему брату тоже.

– Что? – Ее глаза наивно округлились. – Что я пытаюсь сделать?

– Ты хитра, как цыганка, – сказала я ей. – Ты пытаешься сводничать на смертном одре! – Габи хихикнула. – Но ничего не получится. Он не любит меня. И никогда не любил.

– Нет, любит, – сказала она. – Я знаю. Я видела, как он смотрит на тебя. И, кроме того, я спросила его.

– Что? – Я почувствовала, как по моему телу разливается волшебное тепло. – Ну-ка, давай, выкладывай, что он сказал? Он сказал «нет», так ведь? А ты истолковала это как «да». Ты все еще маленькая, глупая школьница, Габриэль Мак-Клелланд.

– Он сказал «да», Рони. Он сказал, что очень сильно любит тебя, но вы оба, по-видимому, не можете сделать решающего шага навстречу друг другу. Он говорил честно. Он даже сказал мне, что вы женаты. И что у вас был ребенок, но он умер. И что ты за это ненавидишь его.

Меня бросило в жар, затем в холод, и я залилась краской с ног до головы.

– Он солгал тебе, чтобы успокоить, – пробормотала я. Она улыбнулась и взяла меня за руку.

– Здесь не все цыгане, Рони. Не все лгут с утра до вечера, как ты. Сет сказал правду, я знаю это. Он слишком любит и уважает меня, чтобы лгать мне сейчас. Поговори с ним, Рони, пожалуйста. Ради меня.

Я замотала головой.

– Не могу. Ни сейчас, ни потом – никогда. Я не могу ни ссориться с ним, ни любить его. Все кончено. Это бесполезно.

На следующее утро Сет заявил, что возвращается в город.

– Я поеду с тобой, – сказала я.

– В этом нет необходимости, – ответил он. – Я больше не буду вычитать убытки из твоей доли.

– Как великодушно с твоей стороны, – сказала я, – но мне нужно кое-что заказать для фермы. И потом, Габриэль спокойнее, когда здесь никого нет, кроме Адама и Марии. Но если ты хочешь еще ненадолго остаться, я сама справлюсь в «Золотой цыганке», пока…

– Нет, я хочу уехать, – перебил он меня. – Я не выношу деревенскую жизнь.

Его холодность не ввела меня в заблуждение. Он просто не мог выносить вида умиравшей сестры и свою беспомощность.

В последующие несколько дней никому бы и в голову не пришло, увидев Сета, подумать, что он чем-то расстроен. Слишком он много пил, слишком громко смеялся и смело рисковал за карточным столом. Меня-то он не мог обмануть, но люди вокруг считали, что он на редкость веселый малый. И поскольку он больше не приводил к себе в комнату Иветту, я была уверена, что он переспал со всеми шлюхами Сан-Франциско. Иногда, уже после того, как заведение закрывалось, Сет уходил и не возвращался до утра.

Я ненавидела его. И любила. И жалела. Но я не могла сделать того, о чем просила Габриэль. Я не могла поговорить с ним. Я не верила ему.

С того раза мы никогда не ездили на гасиенду вместе. Я только говорила Сету, когда собираюсь поехать на ферму и когда вернусь, давая ему возможность самому планировать свои визиты. Зима кончилась. К Габриэль понемногу возвращались силы, и она даже прибавила в весе пару фунтов. Кашель утих, и у меня вновь зародилась надежда.

В конце марта дожди почти прекратились. На склонах возле дома расцвели крошечные полевые цветы, и я бросилась собирать букет, чтобы принести его Габриэль. Она уже могла сидеть и провела днем несколько часов во дворе, наблюдая, как Адам ползает вокруг фонтана.

– Ты поправишься, – сказала я ей. – Теперь я в этом уверена.

– Поправлюсь, если на то будет Божья воля, – сказала она со смиренной улыбкой. – Спасибо, Рони.

– За что?

– За то, что ты научила меня быть сильной. За то, что любила меня и помогла мне снова полюбить себя.

Через неделю ей опять стало хуже. Мне так не хотелось уезжать, но Габи настояла, сказав, что это всего лишь легкая простуда.

Однажды ночью, когда мы закрыли «Золотую цыганку», я поднялась к себе наверх и уже хотела раздеться, как вдруг услышала смех, доносившийся из комнаты Сета. Я сказала себе, что это не мое дело и он может заниматься, чем хочет. Я зажгла свечу и понесла ее в спальню. Мой взгляд случайно упал на огонь, и я внезапно увидела там знаки смерти. В первый раз за много лет. Я увидела капли крови на снегу и поняла, что Габриэль умирает. Я поспешно оделась в костюм для верховой езды и направилась к лестнице, но остановилась. Я должна ему сказать. Он, наверное, захочет быть рядом.

Рукояткой хлыста я постучала в дверь. Смех перешел в громкий визг. Дверь была не заперта, и я вошла. Сет и Иветта сидели на диване и поили друг друга шампанским. Оба, к моему облегчению, были одеты.

– Эй, ты, – сказала я Иветте по-французски, – убирайся! – Она смущенно покосилась на меня. Ведь я тоже была ее хозяйкой, не только Сет. – Уходи, быстро!

Она неуверенно встала и направилась ко мне. Схватив ее за руку, я бесцеремонно вытолкнула Иветту за дверь.

– Убирайся отсюда, а если еще хоть раз явишься, я отделаю тебя так, что ты никогда не сможешь больше заниматься своим ремеслом! – прошипела я по-французски. Я замахнулась на нее хлыстом, и она с испуганным визгом кинулась вниз по лестнице.

Я вернулась в комнату Сета.

– Какого черта ты это сделала? – сердито спросил он. Он был пьян. – Это моя комната. Собственная.

– Твоя сестра умирает, – сказала я. – У меня были видения, а ты знаешь, что они мне не лгут. Я еду прямо сейчас. Просто я подумала, что тебе следует знать об этом.

Я оседлала Огненную и понеслась из города по дороге, которую знала уже наизусть. Не промчавшись и нескольких миль, я услышала позади стук копыт. Я знала, что это Сет. Мы молча гнали лошадей и на полдороге встретили Хуана. Он ехал нам навстречу сообщить печальную новость. На ферму мы добрались, когда уже забрезжил рассвет. Дверь открыла Мария. Она была вся в слезах.

Рядом с Габриэль на стуле спала одна из многочисленных дочерей Хуана. Я разбудила девочку и отправила ее домой. Сет наклонился над сестрой, пощупал ей пульс и прикоснулся ко лбу. Она еще дышала. Пальцы правой руки сжимали четки. Хуан сообщил нам, что приехал священник. Габриэль открыла глаза и посмотрела на Сета.

– О, Сет, ты здесь? А Рони приехала? Вы приехали вместе?

– Да, дорогая, – сказала я, опускаясь на колени возле кровати. – Я здесь.

– Я так рада. – Голос у Габриэль был тихим, как шелест крылышек мотылька по стеклу. – Уже светает? Рассвет. Весна наступила. Я ждала тебя.

– Я знаю, – сказала я. – Ты такая храбрая, такая сильная.

– Сет?

– Да, Габи, я здесь. – Он приподнял ее за плечи и прижал к себе.

– Сет, позаботься об Адаме. Будь для него хорошим отцом.

– Да, Габи, обязательно, – хрипло сказал он. – Я воспитаю его, как собственного сына. Не беспокойся о нем.

– Рони. – Она повернула лицо ко мне. Я не пыталась удержать подступившие слезы. – Заботься о Сете, Рони. Ты ему очень нужна. Я знаю. Очень нужна.

– Да, дорогая, обязательно. Не беспокойся о нас.

– И об Адаме. Теперь ты его мама.

Затем глаза ее помутнели, она тихонько вздохнула, и душа ее отлетела. Я протянула руку и закрыла Габриэль глаза. Сет все еще держал сестру в объятиях и гладил по щекам. Его лицо было мокрым от слез. Я оставила брата и сестру вместе и вышла во двор. Ко мне подошла Мария, и мы, обнявшись, зарыдали.

Час спустя я вернулась. Сет все еще держал Габриэль на руках.

Я обняла его и тихо сказала:

– Позволь ей уйти, Сет. Мы должны приготовить Габриэль в последнее путешествие. Идем со мной, выпьем на кухне этого ужасного кофе, который готовит Мария. Идем.

Сет позволил увести себя. Он словно находился в трансе. Я вложила ему в руки чашку и усадила его за стол. Мария и жена Хуана подготовили тело Габриэль к погребению. Они надели на нее красивое голубое платье, которое я заказала у моей портнихи к тому дню, когда ей станет лучше и она сможет выходить. Платье нравилось Габриэль. Мы с Сетом вернулись в комнату. Лицо покойницы было спокойно и почти красиво.

Потом Хуан принес гроб, и они с братом и сыновьями понесли тело на холм. Габриэль сама выбрала это место, когда мы однажды сидели вместе во дворе. Габи указала на птичку, севшую на камень возле оливкового дерева, и сказала, что вот то место, где ей хотелось бы лежать после смерти. Она так старалась быть храброй. Мы с Сетом шли за гробом. Я несла Адама. Малыш крепко спал.

Гроб опустили в землю. Я обернулась к Сету.

– Скажи что-нибудь.

Он покачал головой:

– Не могу. Мне нечего сказать.

– Понятно, – сказала я и посмотрела на украшенный цветами гроб. – Мы провожаем тебя в последний путь, сестра. Твои боль и страдания окончены, и мы рады. Мы всегда будем с любовью и улыбкой вспоминать о тебе, как ты и хотела. А когда твой сын вырастет и станет большим, мы расскажем ему, какая ты была храбрая. Ты показала нам, как надо жить, красиво и благородно, без злобы и ненависти в сердце. Ты показала нам, как нужно умирать. Мы гордимся тобой, Габриэль.

Я передала ребенка Сету, потом сняла браслеты и сережки и бросила их в могилу вместе с горстью монет. Затем своим горем сводили меня с ума. Но я знала, что внутри у него идет своя жизнь и что меня не удивит, если однажды утром я проснусь и обнаружу, что Сет снова исчез. Это был его способ существовать, и я полагала, что Сет и дальше ему не изменит.

Потом, однажды ночью, когда я лежала без сна, сгорая от желания пойти к нему и надеясь, что он сам придет, правда открылась мне. Любить кого-то – это желать этому человеку самого лучшего. У меня нет права хотеть, чтобы Сет остался со мной, если он этого не хочет. А удерживать его, привязывать к себе с помощью уловок, на которые горазды женщины, – это все равно что пытаться стреножить дикую лошадь. Когда-нибудь Сет узнает меня лучше и научится мне доверять, а если никогда не узнает и я никогда не смогу его приручить, значит, мне придется жить без него. И, уяснив себе эту простую истину, я заснула и проснулась на следующий день утром спокойной и уверенной в себе.

Однажды вечером в бухте появился корабль с моими друзьями, русскими моряками, которые когда-то продали мне замечательную водку. Я была им рада, а когда мы с капитаном закончили свои дела с покупкой привезенного товара, объявила, что в «Золотой цыганке» их ждет бесплатная выпивка. Один моряк принес гитару, другой – концертино, третий выкатил на середину комнаты пианино. В тот вечер я надела цыганский наряд: множество юбок и цветастую блузку, расшитую бусинками, монетами и лентами. «Золотая цыганка» сотрясалась от песен и хохота. Моряки отплясывали, поражая американцев силой, грациозностью и темпераментом. Я пела для них песни, которые не вспоминала уже много лет – с тех пор, как покинула Россию. Я пела о любви и утрате, печали и радости. И пила много водки, не задумываясь, что делаю.

Сет сидел за столом. Перед ним стояла бутылка водки и стакан. Он, казалось, не слышал музыки и не смотрел на танцующих. Он был погружен в собственные мысли.

Я обняла его за шею и поцеловала.

– В чем дело, партнер? – спросила я. – Ты сердит на меня за то, что я потратила столько денег? Или, может, тебе не нравится наша музыка? Она слишком нежная для тебя? Братья! – крикнула я по-русски. – Мой друг говорит, что ему не слышно музыки! Давайте петь громче!

Стены буквально закачались, когда с новой силой грянула музыка. Я решила, что буду танцевать. Скинув ботинки и распустив волосы, я швырнула шпильки игрокам, которые бросились из-за них в драку, словно они были золотыми. Потом встряхнула косами и громко велела музыкантам играть цыганскую песню, которую знают все русские: «Два брата».

В ней пелось о двух братьях, которые влюбились в одну девушку, но она никак не могла выбрать между ними и поэтому вышла замуж за третьего, который был совсем на них не похож. Это красивая песня с множеством куплетов. Я вскинула голову и, подняв руки вверх, начала медленно кружиться. Музыка становилась громче, все в зале начали прихлопывать в такт. Я смеялась, потому что мне нравились и песня, и танец, и жизнь, и мне было все равно, какие мысли терзают Сета, потому что я любила его и хотела, чтобы он был свободен, свободен, как цыган.

Я танцевала для Сета, а он угрюмо сидел, не поднимая головы.

– Ну, ну, мсье Сет, – сказала я на страшной смеси русского с французским. – Я танцую для тебя, а ты даже не хочешь на меня посмотреть. Я хочу танцевать для тебя одного! Встань, я говорю! Встань и смотри, как я танцую!

Я потянула его за руку, и Сет нехотя поднялся из-за стола.

– А теперь смотри внимательно, – приказала я. – Эй, ребята, проследите, чтобы он смотрел на меня!

Двое услужливых русских матросов встали с двух сторон рядом с Сетом и так заломили ему руки, что он был вынужден задрать голову. Я начала танцевать. Мне снова было шестнадцать лет, и я танцевала для него на балконе особняка Делакруа в Париже. Откуда-то доносились музыка и смех. Я все быстрее и быстрее двигалась в танце, поводя руками и плечами из стороны в сторону, покачивая бедрами, притоптывая ногой в ритме музыки. Блузка соскользнула у меня с плеча, но я не сделала даже попытки поправить ее.

Наконец я быстро закружилась, постепенно приближаясь к Сету так, что мои развевающиеся волосы касались его лица. Я хотела поднять вихрь веселья, который втянул бы его в себя, заставив вновь радоваться жизни.

Я танцевала до тех пор, пока одобрительный гул голосов не перешел в рев. В какое-то мгновение я поняла, что больше не могу продолжать танец, и внезапно остановилась перед Сетом. Мне было дурно. Комната вдруг резко накренилась, и я почувствовала, что падаю. В следующий миг я воспарила к потолку, это Сет взял меня на руки и понес из шумной, прокуренной комнаты вверх по лестнице в спальню, а золотоискатели и русские моряки одобрительно кричали вслед. Я, словно кукла, беспомощно лежала в его руках.

Сет отнес меня не в мою, а в свою спальню. Я так страстно хотела его, чертенята желания плясали в каждой частичке моего тела. Я жаждала его губ, рук, бедер, его нежных и властных прикосновений.

Сет осторожно положил меня на кровать поверх покрывала, сел рядом и отвел пряди волос с моего лица. Его прикосновения были мягкими и ласковыми. Протянув руки, я сжала в ладонях его лицо и посмотрела в глаза. Они светились. Любовью. Я была в этом уверена. Сет наклонил голову и поцеловал меня. Я притянула его к себе. Я хотела, чтобы он понял, как я люблю его. Сет слегка отпрянул и пристально посмотрел мне в лицо. Казалось, он что-то искал в нем, вспоминал и размышлял.

Затем Сет внезапно встал и вышел из комнаты, плотно затворив за собой дверь. Мои руки так и остались поднятыми, словно я обнимала бесплотного духа.

Я была так поражена его поступком, что несколько минут лежала, уставившись в потолок, гадая, что я сделала не так. Потом села и свесила ноги на пол, но, когда я попыталась встать, комната накренилась, словно палуба корабля во время шторма, и я поспешно снова села. Потом легла и повернулась на бок. Комната сразу пришла в нормальное положение.

На следующее утро я была несколько смущена, когда, проснувшись, обнаружила себя в чужой комнате. Потом вспомнила случившееся, и смущение уступило место жгучему стыду. Я напилась и снова выставила себя на посмешище. «Что ж, – подумала я, – если он все еще здесь, то я уйду сама. Я не могу этого больше выносить».

Я пошла в свою комнату, чтобы умыться и переодеться. Сета там не было. Спустившись вниз, я застала китайцев за уборкой. Весь пол был усеян осколками разбитого стекла.

Сета я обнаружила в маленькой комнате для отдыха около кухни. Этот закуток остался после перестройки зала для привилегированных посетителей. Сет усердно ел и читал «Alta CaIifornia».

– Доброе утро, – сказал он. Услышав неожиданно приветливые слова, я нахмурилась. Он заговорил со мной! Спокойно, даже весело. – Ты хорошо спала?

– Нет, – огрызнулась я, – комнату слишком качало, и я всю ночь не сомкнула глаз. Должно быть, случилось землетрясение. – Я велела принести кофе. Мой голос звучал неузнаваемо хрипло. Сет улыбнулся. – Послушай моего совета, – сказала я, – никогда не пей с русскими. Они маньяки, все до одного.

– Постараюсь это запомнить. – Сет немного помолчал, потом произнес: – Похоже, сейчас не самое подходящее время. Мне следовало сделать это раньше. Спасибо тебе за Габриэль.

– Не стоит, – сказал я. – Я говорила тебе, что делала все ради нее и ее ребенка, а не ради тебя.

– Да, я знаю. – Сет отставил тарелку и положил газету. – И мне жаль.

В его голосе прозвучали какие-то странные нотки, от которых мое сердце нырнуло под ребра, словно перепуганная птица в клетке, и бешено застучало. Но я постаралась взять себя в руки, села прямо и твердо сказала:

– Не хочешь сыграть со мной в «фараона»?

– На что?

– На «Золотую цыганку». Точнее, на то, что от нее осталось после вчерашней ночи. Сыграем прямо сейчас, а?

Он нахмурился. Я заставила себя выдержать его взгляд. Я приняла решение и собиралась стоять до конца. Я не хотела снова получить удар в лицо. Это повторялось слишком много раз. «Если я хочу быть свободной, я должна избавиться от него», – думала я.

– Если я выиграю, я остаюсь. А если ты откажешься играть, я продам свою долю Мак-Даниэлу.

– Хорошо, сыграем, – ответил Сет.

Он сунул руку в карман и достал нераспечатанную колоду карт. Настоящий игрок! Всегда наготове.

– Какая карта? – спросил он.

Я зажмурила глаза. Ну, цыганские чары, не подведите меня. Я увидела лицо Габриэль.

– Червонная дама, – сказала я. – И не пытайся меня обмануть. Я знаю все твои штучки. Ты сам научил меня им.

– Я помню, – ответил он, распечатывая колоду. Вошел Вонг и унес остатки завтрака. Сет перетасовал карты и предложил мне снять колоду. Потом перевернул первую карту. Следующая была моей – девятка бубен. Со своей колоды он снял валета пик. Он играл быстро, без обмана. У меня была тройка треф. У Сета четверка пик. Теперь я. Я затаила дыхание. Дама… бубен. У него – черная семерка. У меня – туз пик. И наконец вот она, червонная дама. Я с блеском проиграла Сету «Золотую цыганку».

Я облегченно вздохнула и отодвинула стул.

– Поздравляю, Сет. Теперь заведение принадлежит тебе. Он равнодушно перемешал карты.

– Что собираешься делать?

– О, не знаю. – Я встала и потянулась. – Наверное, снова поеду в Европу. А может, опять начну петь. Я теперь свободный человек. У меня нет определенных планов. Сначала буду путешествовать.

– А как же Адам? – спросил он, не глядя на меня. Меня словно обожгло. Адам. О нем я не подумала. Я не могу бросить его! Он мне теперь как собственный сын. Я снова села.

– Не знаю, – сказала я. – Возьму его с собой.

– Нет. – Сет медленно покачал головой. – Я тоже несу за него ответственность. Он мой племянник. Это дает мне законные права на него. И я обещал Габриэль.

– Но ты не сумеешь о нем заботиться, – вскричала я. – О, как это на тебя похоже, использовать ребенка, которого ты не любишь, как оружие против меня, как средство подчинить своей воле. Думаешь, я не вижу, что ты затеваешь? Ты чертовски хорошо знаешь, что ребенок для тебя обуза. Ребенку нужна женщина, мать. Теперь его мать я! А для тебя он ничего не значит!

– Вот здесь ты не права, – спокойно сказал Сет. – Он для меня очень много значит.

Я стукнула кулаком по столу.

– Почему, почему она это сделала? Зачем ты вернулся? Он бы был мой, и ты бы сейчас не имел никаких законных прав отнять его у меня!

– Мы могли бы вместе о нем заботиться, – предложил Сет. – Этого хотела Габи. Согласись, что это не самое простое решение.

Сет пристально посмотрел на меня, и я почувствовала, что краснею. В его глазах было что-то… Я с силой тряхнула головой.

– Нет. Я не верю тебе. Не могу! Ты не хочешь связывать себя ни женщиной, ни семьей. Раньше не хотел, так зачем тебе это нужно теперь?

– Потому что теперь все стало по-другому, – тихо произнес он.

– Нет, все осталось по-старому! – настаивала я. – Ты не изменился. Только я уже не та, что прежде. Наверное, я устала хотеть тебя и ничего не получать. Почему ты не хочешь отпустить меня из своей жизни или сам уйти из моей? Почему?

– Я не дам тебе развода, чтобы ты вышла замуж за Стивена, – спокойно сказал он. – Или за кого-нибудь другого. Не дам. И мальчика ты никогда не получишь.

Я встала.

– Тогда все кончено, – холодно заявила я. – Я собираю вещи. Можешь отдать мою комнату… Иветте.

– Рони. – Он встал передо мной и положил руки мне на плечи. – Рони, – снова очень ласково произнес он. Я отвернулась. Я боялась встретиться с ним взглядом, боялась за себя.

– Я все время твержу себе, что я не дурочка, – с горечью сказала я, – но каждый раз, когда ты оказываешься рядом, я делаю глупости и снова и снова разбиваю себе сердце. Почему бы на этот раз мне не убежать от тебя, а не наоборот? Я люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив. А ты не можешь быть счастлив, находясь долго возле меня. Уезжая отсюда, я избавляю тебя от многих хлопот. Ты должен сказать мне спасибо.

– Ты, как всегда, безрассудна, – сказал он, начиная терять терпение. – Рони. – Его голос мог бы растопить камень. – Я люблю тебя и хочу, чтобы мы жили как муж и жена.

Я облизнула губы и посмотрела ему прямо в глаза.

– Поэтому ты ушел от меня прошлой ночью? Потому что любишь меня?

– Да, – сказал он. – И потому, что вспомнил хрупкую девушку с невероятно длинными волосами, чьи доверчивые глаза были полны любви. Я не хочу снова предать ее. Я слишком ее люблю.

– Прекрати! – резко оборвала его я. – Я уже не та девушка. Я знаю, что делаю.

– А я нет, – ответил он. – Мне нужно было время, чтобы подумать. Прошлую ночь я не спал и все думал о себе, о тебе, о нас. Я больше никогда не покину тебя, Рони. Если бы я хотел бросить тебя, я бы уже давно уехал. Я остаюсь с тобой, потому что хочу быть рядом с тобой. Я люблю тебя, Рони.

Я вырвалась из его рук и со злостью посмотрела ему в лицо. У меня в глазах стояли слезы, голос дрожал.

– Я больше не играю с огнем, горгио, – сказала я. – Всего две минуты назад ты угрожал мне, ты использовал маленького мальчика, чтобы причинить мне боль, чтобы подчинить меня себе! Ты уже забыл? О, я слишком хорошо тебя знаю. Первое правило в твоей Библии гласит: если все остальные способы не сработали, переспи с ней, и она снова будет твоя. Тебе придется пойти своей дорогой. Я сожалею о том дне, когда впервые увидела тебя, но не собираюсь сожалеть обо всех последующих до конца жизни! Столько раз уже ты больно ранил меня… и я боюсь! Я боюсь тебя!

Я сделала шаг к выходу, но Сет преградил мне дорогу.

– Послушай, цыганка, – прорычал он.

– Пусти! – решительно крикнула я. – Я достаточно тебя наслушалась. Ты получил, что хотел: «Золотую цыганку» и Адама. Пусти меня!

– Ты самая упрямая из сук, черт тебя побери…

– Я упрямая?! Да я была самым покладистым существом на свете, Сет. Я предоставляла тебе одну возможность за другой. Но теперь с меня хватит!

– Ты не выйдешь отсюда! – громко сказал он. – А если попытаешься…

– Убери руки! – Я попыталась вырваться.

– Остановись и послушай меня! – крикнул Сет громовым голосом.

И тут раздался спокойный, холодный, словно весенний дождь, голос:

– Надеюсь, я не помешал.

В дверях стоял Стивен Мак-Клелланд.