Генерал армии Михаил Михайлович Малинский, командующий первым западным фронтом, сидел один в кабинете, куря крепкую сигарету. Кабинет была темным, за исключением ярко освещенного угла, где лампа освещала тактическую карту. Малинский просто сидел в темноте, смотрел на карту, и знал, что все хорошо. За стенами кабинета, несмотря на позднее время, люди текли через коридоры словно кровь сквозь артерии. Сидя в кресле, Малинский воспринимал происходящее через приглушенные звуки шагов и голосов в коридорах, которые напоминали ему отдаленный шум водопада в горной долине.

И это, подумал Малинский, были звуки войны. Не грохот артиллерии, стрельба и крики. А торопливые шаги офицеров в коридорах и щелканье пишущих машинок. И, конечно же, тихое, наполовину магическое гудение компьютеров. Возможно, подумал Малинский, это будет последняя большая война, где люди будут сражаться с людьми. Возможно, следующая будет полностью вестись в киберпространстве. Все менялось пугающе быстро.

Но всегда будет «в следующий раз». Малинский был уверен в этом. Даже если все они окажутся достаточными идиотами, чтобы начать обмениваться ракетно-ядерными ударами через океан, Малинский был убежден, что какая-то часть человечества выживет, создаст новые армии и продолжит войны, как ни в чем не бывало. Люди навсегда останутся людьми, и навсегда останутся войны. И навсегда останутся солдаты. И, как надеялся Малинский, навсегда останется Россия.

Раздался осторожный стук в дверь.

— Войдите! — сказал Малинский, глубже зарываясь в тень.

Свет ворвался в комнату, а затем исчез, когда дверь закрылась. Штабной майор подошел к карте и без слов начал корректировать данные о расположении частей.

Малинский в безмолвии смотрел на это. Германия, восток и запад. Фактически, вся его взрослая жизнь, и даже больше — с тех пор как он впервые попал сюда вчерашним суворовцем. Эльба, Везер, Рейн и Маас. Модель и Саар. Затем страны Бенилюкса и поля Франции, где гвардии полковник граф Малинский вскинул саблю, впервые идя в бой против кавалерии Наполеона.

Малинский верил, что точно знал, как реализовать план наступления. Как использовать свои силы, чтобы задействовать их против неприятеля на правильных направлениях, в правильном порядке и в темпе, который был бы для противника морально и физически непреодолим. Он знал, где следует задержаться, а где наступать без оглядки. Он даже надеялся, что противник будет достаточно хорош, чтобы оказать сопротивление.

Ему противостояла, по крайней мере пока, Северная группа армий НАТО — СГА, которая была, в свою очередь, подчинена Объединенным Силам Центральной Европы (ОСЦЕНТ). СГА была, казалось бы, оперативной группировкой огромной силы, но из докладов разведки Малинский знал, что эта группа, прикрывающая обширные северные области Западной Германии, имела три крупных слабости, которые западные союзники отказывались признавать. Несомненно, СГА была гораздо уязвимее, чем более однородная по составу Центральная группа армий ЦГА к югу от нее.

Несмотря на первоклассное оснащение, технику и отличную подготовку личного состава, командование противника не понимало важности единого управления войсками. Как сообщалось, политическая глупость дошла до того, что СГА стала напоминать Варшавский договор, в котором поляки, чехи и ГДР-овские немцы могли наложить вето на мельчайшие аспекты военного планирования.

К этой проблеме добавлялась и то, что враг явно проигрывал в мобильности. На примере их учений было видно, что они все делали слишком медленно и тщательно, оставаясь убежденными пешеходами в эпоху сверхзвуковых скоростей. Наконец, Малинский считал, что противник явно недооценивает советскую армию и не имеет ни малейшего представления о том, как она могла вести боевые действия. Малинский ожидал, что их оборона будет упорной, кровопролитной и бессмысленной. Он же постоянно напоминал своим подчиненным три слова, ставшие его своего рода девизом: скорость, маневр, действие.

— Что это? — Спросил Малинский, подавшись к карте, указывая на нее сигаретой, словно кинжалом. — Что это там происходит?

Майор отдернулись от карты, как будто получив удар током.

— Товарищ командующий фронтом, части седьмой танковой армии начинают занимать район сосредоточения, но, как видите, они смешались с танковой бригадой сорок девятого объединенного армейского корпуса. Корпус отстает от графика движения к району развертывания западнее Эльбы.

Тщательно контролируя свой голос, Малинский приказал майору, с его умной, четкой речью выпускника академии имени Фрунзе выйти. Когда за ним закрылась дверь, словно выметя его потоком света, Малинский потянулся к телефону.

— Начальник штаба на месте? Товарища Чибисова к телефону.

На мгновение, Малинский услышал слабое оживление на другом конце провода. Потом из аппарата раздался знакомый, как всегда хорошо поставленный голос Чибисова.

— Слушаю, товарищ командующий фронтом.

— Ансеев прибыл?

— Только что.

— Прикажите ему спуститься ко мне — Малинский задумался. — Как обстоят дела?

— Некоторые все еще задерживаются. Но они прибудут вовремя.

— Немцы?

— Так точно, прибыли. Нервные, как щенята.

— Я считаю, что так и должно быть.

— Прибыли польские офицеры связи с Северного фронта. Можете представить, как они счастливы.

Малинский вполне мог себе это представить. Его всегда впечатляли способности и таланты польских офицеров, но он никогда не мог заставить себя доверять им. Он всегда считал, что они не желают исполнять свои обязанности, и относился к ним более строго, чем к остальным.

— Просто отправьте Ансеева ко мне — сказал Малинский. — А также дайте знать, когда прибудут остальные.

Малинский повесил трубку. Дым колыхался перед ярко освещенной картой, словно исходил от уже начавшегося сражения.

Он думал о своем сыне Антоне. Его сын был командиром боевой бригады в составе сорок девятого корпуса, молодым и красивым гвардии полковником. Антон относился к типу офицеров, перед которыми когда-то падали в обморок дамы при императорском дворе. Малинский страшно гордился сыном, и хотя Антону было за тридцать, Малинский в мыслях всегда называл его «мальчиком». Антон был его единственным ребенком. И все же Малинский пошел на крайние меры, чтобы Антон сам прожил жизнь и сделал карьеру без его покровительства. Он никогда не мог быть в этом уверен, все же фамилия делала свое дело, особенно сейчас, когда начала формироваться новая система потомственного офицерства. Но Малинский решил не вести себя как многие другие высокопоставленные родители, проталкивающие своих детей наверх по служебной лестнице. Антон был Малинским, и традиция требовала, чтобы он сам достиг того положения, на которое был способен.

Они были графами, не самыми богатыми и влиятельными, имели небольшое поместье под Смоленском. До революции, конечно же. Из русского служилого дворянства, но с примесью польской и литовской крови. Во время тяжелого начала восемнадцатого века один из Малинских воевал в армии Петра Великого под Полтавой и на Пруте. Во время Северной войны, на балтийском побережье, он впервые услышал немецкую речь. Потом был Василий Малинский, потерявший руку в битве при Кунерсдорфе в 1759, в час победы над Фридрихом Великим. Василий продолжил службу под началом Потемкина в русско-турецкой войне, когда, наконец, Екатерина Вторая, императрица немецкого происхождения, в знак признания заслуг пожаловала Малинским графский титул. Еще один Малинский, на этот раз позор семьи, участвовал в итальянском походе Суворова и переходе через Альпы, как оказалось, только затем, чтобы быть осужденным за малодушие после катастрофы под Аустерлицем. А его брат проехал в 1814 по улицам Парижа во главе уланского полка. Малинские воевали в Средней Азии и на Кавказе, а один утверждал, что сумел раздеть Лермонтова в карты. В бурной середине девятнадцатого века один из Малинских умер от чумы в лагере под Бухарой, еще один от холеры в севастопольских окопах. В сражении под Плевной в 1877 капитан Михаил Малинский получил орден святого Георгия второй степени, а затем, уже генералом, участвовал в русско-японской войне. Майор Антон Михайлович Малинский погиб под огнем австрийских пулеметов в Карпатах в Первую Мировую, его брат, инженер-капитан Петр Михайлович присоединился к революции. Малинские всегда служили России, независимо от того, были ли они бесшабашными молодыми гвардейцами в Санкт-Петербурге, или реформаторами в офицерской среде, или в своем имении. Напивались до смерти и прикладывали усилия, чтобы реформировать сельское хозяйство на современной научной основе. Одни делали все возможное, чтобы промотать семейное состояние, другие считали своими друзьями Герцена и Толстого. Эта семья объединяла все противоречия России под одной фамилией и традицией воинской службы.

После революции семья оказалась на грани исчезновения. Дед Малинского, Петр Михайлович, присоединился к революции, искренне мечтая о новой, лучшей России. Но революция оказалась не тем, к чему стремились Малинские. Дворяне, прогрессивные или реакционные, все равно считались угнетателями рабочих и крестьян. Создавшаяся ситуация была еще хуже из-за того, что Малинские сражались по обе стороны гражданской войны. Два двоюродных брата Петра Малинского служили в контрреволюционной армии Деникина, а он сам воевал против белых как военспец и советник неграмотного командира дивизии, у которого было больше храбрости, чем таланта. Петр участвовал и в советско-польской войне, хотя его жена, сын и мать оставались в заложниках у подозрительных большевиков. Он воевал с яростью, но не столько за большевиков, сколько за Россию. Гражданская война и борьба с внешними врагами становились все более и более беспощадными, но Россия поднималась над всем этим, впитывая в свою землю кровь и безжалостные устремления своих сыновей.

В конце концов, только обширные знания инженера и штабного офицера сохранили Петра. Он получил назначение во вновь организованную военную академию, позже получившую имя Фрунзе. Он преподавал математику и картографию офицерам, которые в большинстве своем учились читать и писать верхом на лошадях во время Гражданской войны.

Поместья, конечно, теперь не было. Малинские не могли поселиться даже рядом с ним. Однако жизнь офицера оставалась хорошей судьбой, по сравнению с теми страданиями и неустроенностью, которые Петр наблюдал вокруг. Время от времени он размышлял об том, чтобы уехать из России вместе с семьей. Но, сказал он себе, большевики когда-то уйдут, а армия останется. Он искал что-то хорошее в революции и странных новых лидерах, все еще надеясь, что в людях осталось что-то светлое после купания в море крови.

Его сын, Михаил, поступил в военную академию в 1926 году. Традиция оказалась почти разрушена, поскольку в Рабоче-крестьянской Красной Армии не хотели видеть детей бывших дворян. Однако, там нашлись уцелевшие военные специалисты из прежней, царской армии, поэтому для его сына удалось без лишнего шума найти место.

В 1938 году полковник Петр Михайлович Малинский был арестован НКВД, подвергнут пыткам, осужден и расстрелян. Его сын, ставший к тому времени капитаном, был арестован и отправлен на Колыму. Его жена и сын не знали, жив он или нет, пока через год, один особенно смелый знакомый капитана сообщил им, что Малинский был жив, и семья смогла начать с ним переписываться, тщательно следя за каждым словом.

Сидя в благоустроенном кабинете в бункере глубоко под землей ГДР, сын этого заключенного вспоминал, как он писал далекому, наполовину незнакомому отцу. Мать всегда настаивала, чтобы он что-то добавил, или рассказал что-то о себе, а когда не хватало бумаги, он дописывал на страницах матери.

Отец выжил. Когда Гитлеровская Германия начала войну 22 июня 1941, даже Сталин вскоре был вынужден осознать степень своей глупости. Заключенные из числа офицеров, которые еще были достаточно здоровы и чьи дела были не слишком черны, вернулись на службу. Отец Малинского сражался от Тулы до Берлина. Не за Сталина. Не за коммунистическую партию, хотя его восстановили и в ней. За Россию.

Отец Малинского выглядел на шестьдесят, хотя ему было всего за сорок. Лагеря подорвали его здоровье и, возможно, только сила воли помогла ему пройти через всю войну и дойти до победы. Он вошел в Берлин командиром стрелковой дивизии, с менее чем двумя тысячами боеспособных солдат. Он умер в военном санатории на Кавказе в 1959 году. Его сын, в парадной форме, держа за руку своего шестилетнего сына, навестил его незадолго до этого. В тишине комнаты больной генерал посмотрел сыну в глаза и сказал: «Я пережил этого ублюдка. И Россия переживет их всех. Помни об этом. Твоя форма принадлежит России».

Через год после ввода войск в Чехословакию, Малинский попал в инспекционную группу, оказавшись по пути в Смоленске. Сильное пьянство оставалось распространенным в офицерской среде, и офицеры, с которыми он ехал, регулярно напивались до потери сознания. Однажды утром, когда все храпели после очередной попойки, он взял служебную машину и поехал в совхоз, где когда-то располагалось поместье его семьи, насчитывавшее до тысячи душ.

Главного дома не было уже давно, он был разрушен немцами во время Великой Отечественной. Совхозные здания представляли собой набор невзрачных амбаров, сараев и лачуг из жести и шлакоблоков. Малинский припарковал машину и пошел посмотреть на новый урожай на полях. С небольшого возвышения он видел хронику своей крови в бескрайнем море коричневого, желтого и зеленого, простирающемся на десятки километров. И он заплакал. Не от потери земли. Не от потери знатности, хотя иногда ему нравилось представлять свою жену графиней. Скорее он плакал по России, сам не понимая себя. Затуманенным взором он смотрел вдаль, где поле сливалось с небом, обрываясь в бесконечность, думая о том, что хорошие люди всегда плакали по России, потому что ничего другого им не оставалось.

От тарахтения остановившегося поблизости трактора он вернулся в реальность и побрел назад мимо участков с невыразительными сельскохозяйственными постройками. Когда он подошел, его окликнула пожилая, стереотипно крестьянская женщина:

— Никаких таких привилегий, товарищ офицер. Стойте в очереди, как и все.

* * *

Генерал-майор Ансеев осторожно вошел. Когда он приблизился к острову света возле карты, Малинский жестом указал ему занять место. Стулья для посетителей были специально расположены так, чтобы те могли повернуться налево к карте или направо к Малинскому, но в любом случае не могли чувствовать себя комфортно. Место Малинского было расположено так, чтобы когда посетитель обращался к нему, лампа, освещающая карту, слепила ему глаза. Малинский не был садистом, но он был твердо убежден в необходимости установления и поддержания полного контроля над окружающими — и эта позиция отражала его убежденность в необходимости точно учитывать любую мелочь в планировании военной операции.

Малинский достаточно хорошо знал Ансеева. Во время командировки Малинского в Афганистан — пожалуй, самого сложного периода его жизни — бесшабашный Ансеев командовал группой быстрого реагирования. Он проявлял себя смелым импровизатором там, где другие предпочитали перестраховаться. Когда душманы блокировали горную дорогу, Ансеев лично провел свою бронетехнику по высохшему руслу реки, чтобы придти на помощь блокированному гарнизону. Но вместе с тем он часто не обращал внимания на детали и нес серьезные потери. У каждого командира были свои недостатки, считал Малинский. Ансееву бы просто не помешало научиться видеть ситуацию здесь и сейчас.

Ансеев был назначен командиром корпуса, структура которого была оптимизирована для выполнения роли оперативной маневренной группы фронта, которую предполагалось быстро и глубоко ввести в тыл противника, чтобы наилучшим образом развить успех после прорыва. Не дать ему реорганизовать новые линии обороны, захватить ключевые позиции и, в общем, убедить противника, что он потерпел поражение прежде, чем тот действительно разберется в ситуации. Предполагалось, что этому будет способствовать присущая Ансееву скорость и решительность. Пока же одна из его бригад даже не смогла вовремя прибыть в район развертывания. Малинский подозревал, что знал, почему, но хотел услышать, что скажет Ансеев. Протянув ему портсигар, Малинский наклонился к свету. Ансеев обычно был до дерзости уверен в себе и, к тому же, был таким же заядлым курильщиком, как и сам Малинский. Но сейчас он отказался от предложенной сигареты, проворчав что-то похожее на вежливый отказ.

— Пожалуйста, Игорь Федорович, разве вы не хотите закурить?

Ансеев послушно взял одну из папирос, с обоих концов которых виднелся темный табак.

По поведению Ансеева Малинский понял, что тот знает, в чем дело, и надеется, что пронесет.

Малинский откинулся в тень.

— Игорь Федорович, — спросил Малинский дружественным, просто отеческим тоном. — Вы в курсе, что ваша танковая бригада все еще не выдвинулась из района сосредоточения и мешает движению другого подразделения?

— Так точно, товарищ командующий фронтом.

— В чем же причина?

— Дороги слишком загружены — нервно сказал Ансеев. Он был метисом, с большой долей татарской крови и узкими азиатскими глазами. — Транспорт службы тыла фронта и бригад материально-технического обеспечения армий ведет себя недисциплинированно. Они считают, что над ними нет ничьей власти. Мои танки столкнулись с колонной заправщиков, и никто не мог решить, кто кого должен пропустить без вмешательства старшего офицера. Комендантская служба не выставила достаточно регулировщиков. А переправы через реки превращаются в полный кошмар.

— Игорь Федорович, вы, наверное, рассчитываете, что в боевых условиях будет двигаться легче? Наверное, вы ждете, что британцы и немцы предоставят вам регулировщиков? — Малинский сделал эффектную паузу, а затем продолжил тщательно поставленным голосом, говоря почти шепотом, холодным и отеческим одновременно. — Мы сейчас не в Афганистане. Это настоящая война с равным по технической оснащенности противником, с участием огромных механизированных армий, таких, каких мир еще никогда не видел. В войне задействована лучшая в мире дорожная сеть. А вы, дорогой мой буденовец, командир, возможно, ключевого соединения фронта, не можете обеспечить нормальное движение одной бригады?! Игорь Федорович, сейчас нормальная погода, всего лишь небольшие дожди, в общем, ничего, что может помешать решительному командиру. Если транспортным службам требуется надлежащее управление, почему вы его не обеспечили? Если вы не можете управиться с колонной полевых кухонь, как вы рассчитываете добраться до Рейна? Как я могу быть уверен, что вы сможете вовремя вступить в бой?

— Товарищ командующий фронтом, этого больше не повториться. Это просто…

— Нет, не «просто» — голос Малинского замедлил темп и вдруг стал холодным, как зима на крайнем севере. — Решите проблему. И впредь не допускайте подобного.

— Так точно, товарищ командующий фронтом. Я должен доложить, что бригада вашего сына является лучшей в корпусе. Он ответственен и перемещает танки с молниеносной скоростью.

Вот это был в корне ошибочный подход. Однако Малинский сразу понял, насколько Ансеев был подавлен, раз прибегнул к столь бестактной и наивной попытке подлизаться. Следовало без промедления дать ему понять, что к чему.

— Гвардии полковник Малинский не имеет к ситуации никакого отношения — холодно сказал Малинский. — Он такой же офицер, как и все. Товарищ Ансеев, вы лично составляли распорядок и маршруты перевозок?

— Товарищ командующий фронтом, я утверждал маршруты лично…

— А график движения? Были ли ваши планы согласованы с моим начальником тыла и комендантской службой? Вы выполнили инструкции, данные вам фронтом? Или вы просто подписываете бумажки не глядя, полагая, что ваша подпись решит любую проблему?

— Товарищ командующий фронтом, автоматизированная система службы снабжения…

— Да или нет?

— Никак нет, товарищ командующий фронтом.

Малинский выдохом прибавил яркости горящей сигарете, подсветив лицо Ансеева. Тот явно был растерян. Как и должен был быть. Но Малинскому не хотелось, чтобы он вернулся в свой штаб в таком состоянии. Поэтому он и распекал его не перед всеми остальными командирами, штабистами и специальными представителями.

Ансеев повернулся лицом к карте, как будто ища способ найти и исправить свою ошибку на глазах Малинского.

— Игорь Федорович — Малинский добавил голосу отеческого тона. — Вы, пожалуй, лучший боевой командир из тех, что есть в моих войсках. Я вами искренне восхищался в Афганистане. Вы знаете, почему. Эта была поганая война, даже не война, а просто испытание, потому что нам никогда не давали победить. Но вы отлично проявили себя в наихудших из возможных условий. Я всегда рассчитывал на вас в самые тяжелые моменты. И я рассчитываю на вас сейчас. Мы все на вас рассчитываем. Из всех задач, стоящих перед Первым Западным Фронтом наиболее важной является то, чтобы ваш корпус и все его бригады действовали оперативно и выполняли поставленные задачи точно в срок. Вы всегда должны быть первыми.

Малинский затянулся, выдохнув дым с легким вздохом.

— У всех есть свои недостатки, Игорь Федорович. Поэтому буду откровенен: ваша ошибка в том, что вы слишком самонадеянны и слишком широко мыслите. В тоже время это и ваше главное преимущество. Но командир должен уделять внимание и мелочам. Если артиллерия прибыла на позиции, но нет снарядов, от артиллерии нет никакого прока. Точность сохранит вам жизни, Игорь Федорович. Помнить об этом — главная обязанность офицера. Солдаты Советской Армии дадут вам все, на что они способны, и я не намерен напрасно разбрасываться их жизнями, только потому, что их командир слишком занят, чтобы уделять внимание административным вопросам.

— Я понимаю это, товарищ командующий фронтом. Этого больше не повториться.

Малинский сделал паузу, чтобы сбросить напряженность.

— Жду вас через несколько минут, Игорь Федорович. На последнем совещании.

Ансеев понял это как разрешение идти. Он резко встал и отдал честь. Малинский кивнул.

Когда Ансеев вышел, Малинский закурил последнюю сигарету, пытаясь собраться с мыслями. Он собирался провести краткое заключительное совещание, после которого у командиров было бы время вернуться в свои подразделения, но и хотел, чтобы на каждый поставленный вопрос был дан ответ. Потом, когда гигантская машина армии придет в движение, времени уже не будет. Он пытался перебрать в уме все имеющиеся проблемы, но в голову упорно лезли мысли о сыне, как будто Ансеев проклял его. Малинский вдруг понял, что будь он верующим, он молился бы за сына.

Но молиться кому? России? Малинский считал, что это самое близкое к тому, что он мог назвать богом. Что-то большее, чем ее дети. Упорные, увлеченные, мечтательные дети, которые, казалось, всегда искали самые трудные пути решения жизненных проблем. Идея России для него всегда была безнадежно мистической, граничащей с сентиментальностью. Разумом он мог понимать достоинства и недостатки, но эмоционально ее идея полностью поглощала его.

Сохрани моего мальчика. И я все для тебя сделаю.

И Полину. Как они хотели иметь больше детей. Но не сложилось. Они с Полиной пережили и лейтенантские годы в офицерском общежитии на краю света, с общей кухней и грязным общим туалетом. И неравенство, бытовую неустроенность, когда лучшее попадало в руки тех, кто был близок к партии, а не тех, что выполнял свой долг. Полина, его солдатская жена. Его графиня. Полина, подумал он, если бы я мог выбирать, я бы вернул тебе нашего сына.

Малинскому стало стыдно. Он понимал, что сейчас не время для ностальгии и личных переживаний. Нужно думать о десятках тысяч единиц бронетехники и сотнях тысяч солдат. Не время для эмоций.

Раздался звонок по внутренней линии. Это снова был начальник штаба и его заместитель, свежеиспеченный генерал-лейтенант Павел Павлович Чибисов. Чибисов был замкнутым, холодным человеком с сильным аналитическим умом и почти навязчивой самодисциплиной, которого Малинский спас от другой неискоренимой черты русского характера — антисемитизма. Чибисов был этническим евреем, семья которого давно отреклась от своей веры, но который все равно считал необходимым бороться с последними остатками своего еврейства. И Чибисов был прав — нельзя было допустить, чтобы другие офицеры видели в нем еврея. Малинский испытывал глубокое уважение к Чибисову и ощущал их похожесть. Оба они были изгоями, только каждый по-своему. В любом случае Чибисов был отличным начальником штаба, прирожденным математиком и организатором, с которым Малинский всегда мог сконцентрироваться на боевых операциях. Чибисов был первым офицером, которому он доверял до такой степени, что мог на него положиться. Он улыбнулся, подумав, что Чибисов, который так и остался холостяком, мог предельно ясно и четко выразить все, кроме своих чувств.

— Товарищ командующий фронтом, все собрались, за исключением начальника политического управления, который по прежнему в отделе КГБ.

— Хорошо. Чаем, надеюсь, они обеспечены?

— Этот вопрос решен. Мы готовы. Когда вам будет угодно.

— Хорошо. Я иду.

Малинский положил трубку, поднялся и погасил окурок.

Но не двинулся сразу же. Он в последний раз бросил тяжелый взгляд на карту. Мощные темно-красные стрелки планируемого наступления прорезали вражеские позиции, не оставляя им никакой надежды. Он ждал этого всю жизнь. Но не ждал, что этот день наступит.

* * *

Генерал-майор Дудоров, начальник разведки фронта, в деталях сообщил о дислокации вражеских войск. Дудоров полно и тщательно изучил противника, но лучше всего было то, что он изучал НАТО так долго, что приобрел не только многие сведения, но и что-то вроде западного образа мышления. Для Малинского это было все равно, что иметь в своем штабе офицера противника. Малинский испытывал потребность в исчерпывающей информации, чтобы понять сильные и слабые стороны врага. Он знал, что применение на практике советской военной науки требовало оперативной и точной разведывательной информации.

Зал совещаний пропах болотным запахом от мокрой формы, присутствующие сильно нервничали. Многие считали, что Дудоров слишком важничал. Он был низким и полным, а своей манерой говорить напоминал снисходительного преподавателя, чем вызывал у боевых командиров стойкое неприятие. Малинский знал, что его подчиненные торопятся вернуться в свои части, чтобы использовать оставшееся время для решения насущных проблем. Но он и не подумал прервать Дудорова. Он делал ставку на его профессионализм. Дудоров, как и Чибисов оставались с ним всякий раз, как он получал повышение.

Малинский хотел, чтобы его подчиненные знали все, что было возможно о противнике, интересовало их это или нет. Для командиров танковых и мотострелковых подразделений, особенно для тех, кто не был в Афганистане, было типично представлять противника чем-то, что будет использовано в качестве мишени. Но Малинский знал, что они будут проявлять больше заинтересованности после первого же боя.

— Итак, — подытожил Дудоров. — Мы столкнемся со слабо подготовленной обороной. Инженерные работы в наибольшей степени завершены в британском секторе, противостоящем третьей ударной армии, так как британцы начали подготовку раньше, в одностороннем порядке. Немцы долго не хотели перекапывать свои поля, и теперь работают в авральном режиме. Голландские и Бельгийские силы начали подготовку оборонительных позиций только в последние двадцать четыре часа. В целом, наша задача гораздо проще, чем та, что стоит перед Вторым Западным и Юго-западным фронтами, которым противостоит центральная группа армий НАТО. Северный фронт имеет ограниченные задачи и наступает на вспомогательном направлении. Состояние обороны противника благоприятствует нашему наступлению. Даже в британском секторе, наиболее подготовленном к обороне, по данным разведки, соотношение сил остается благоприятными для нас.

— Могут ли американцы оказать поддержку СГА? — Спросил Малинский.

Дудоров указал на карту. Со своего места Малинский не видел подробностей, но хорошо помнил ее.

— Единственная американская бригада располагается на севере, — сказал Дудоров. — По-видимому, она выступает в роли стратегического резерва. Их точное расположение в настоящее время неизвестно. Нет никаких признаков того, что еще какие-либо силы армии США противостоят нашему Первому Западному фронту.

Синхронность решает все, подумал Малинский. Он не слишком доверял Генеральному штабу, но должен был признать верность их расчетов относительно того, насколько быстро НАТО сможет обнаружить мобилизацию сил Варшавского договора, а главное, насколько им хватит решимости ответить. Прогнозы были практически точными. Период мобилизации занял семь дней, и позволил развернуть главные силы советской, восточногерманской, чешской и польской армий и радикально изменить соотношение сил. Из этих семи дней полномасштабных мер, первые четыре противник никак не реагировал. Вероятно, разведка НАТО обнаружила все в течение же первых суток и верно оценила ситуацию, но правительства некоторых стран НАТО колебались до последнего. На встрече с главнокомандующим войск западного направления в начале дня, Малинский был удивлен рассказами маршала Крибова о показавшихся ему абсурдно невероятными дипломатических усилиях. Крибов не отличался чувством юмора, но и он улыбнулся, заявив Малинскому, что раз они могут победить армии НАТО, он совершенно уверен, что они справятся и с их правительствами.

— Еще вопросы? — Привлек внимание Дудоров.

Поднялся генерал-лейтенант Старухин, командующий третьей ударной армией. Малинский улыбнулся сам себе. Старухин всегда считал нужным выступить. Он сильно пил, хотя такое поведение было уже не в моде, был задирой и крайне жестким, агрессивным командиром. Именно это и требовалось от командующего на участке прорыва. Малинский знал Старухина много лет и хорошо знал длинный список его вредных привычек. Но он также знал, что может доверять ему в бою.

— Товарищ Дудоров, — начал Старухин. — Вот вы стоите и вещаете, что британские саперы не подготовили нормальной обороны. А вы не хотели бы сесть в один из моих танков?

Малинский заметил, кто засмеялся вместе со Старухиным. Его непосредственные подчиненные и, конечно же, его ближайший соратник — командир двадцатой гвардейской армии. ГДР-овцы засмеялись в порядке эксперимента, поляки же изобразили равнодушие. Трименко, командир второй гвардейской танковой армии, сохранял каменное лицо, как и его подчиненные. Трименко и Старухин были давними соперниками, разными, как лето и зима. Между ними существовала конкуренция, и Малинский умело использовал ее, чтобы заставить обоих выкладываться по полной.

Никто из офицеров штаба фронта не смеялся над Дудоровым. Малинский и Чибисов приложили немало усилий, чтобы создать сплоченный коллектив, где подобное злословие очень не приветствовалось. Малинский подождал, пока стихнут смех и комментарии. Старухин все еще стоял с глупой ухмылкой на лице.

— Если вы так переживаете, Владимир Иванович, — холодно сказал Малинский — возможно, вы хотите, чтобы наш начальник разведки принял командование вашей армией вместо вас?

Теперь уже заулыбались подчиненные Трименко и офицеры штаба фронта. Но, в конце концов, Малинскому еще чего не хватало, так это выяснения отношений между штабистами и командованием армий. Он только хотел убедиться, что все помнили, кто здесь главный.

— Начальник инженерной службы уверяет, что обеспечит вам переправы через первую линию каналов и проходы сквозь британские заграждения. — Сказал Малинский Старухину. — Конечно, я не недооцениваю сложность задачи, стоящей перед третьей ударной армией. И никто этого не делает, Владимир Иванович. Но я уверен, что вы с ней справитесь.

Малинский повернулся к Чибисову.

— Товарищ Чибисов, покажите планы наступления армий.

Начальник штаба занял место Дудорова у карты. Система вентиляции плохо работала в сырую погоду, и табачный дым грязными клочьями висел на уровне плеч стоящего человека. Чибисов был астматиком, и Малинский знал, что для него такие совещания были большим испытанием. Поэтому Чибисов был единственным офицером, в присутствии которого Малинский не курил. Но на собраниях такая забота была бы знаком слабости, и Чибисов был предоставлен самому себе.

— Первый Западный фронт начнет наступление в 06.00 по московскому времени, имея первоначальной целью выйти на этот рубеж — Чибисов провел на карте по западному берегу Везера, на котором уже были обозначены плацдармы. — Следующий рубеж наступления предполагает захват плацдармов в нижнем течении Рейна и выход в Рур. Дальнейшие цели будут определены Верховным главнокомандованием либо Главным командованием войск западного направления в зависимости от развития ситуации.

Малинский наблюдал, как Чибисов осматривает собравшихся, производя быстрые наблюдения и делая выводы. Оставался открытым вопрос, будет ли предпринято наступление на страны Бенилюкса и Францию. Хотя такие планы существовали, даже Малинский не знал, примет ли политическое руководство решение реализовать их. Начальник штаба продолжил хорошо поставленным голосом, создавая ощущение полной уверенности.

— Фронт начнет наступление, имея три развернутые армии в первом эшелоне. На северном фасе, вторая гвардейская танковая армия, силы которой доведены до пяти дивизий, наступает на оперативном направлении Ильцен-Ферден-Арнем, имея первоочередной задачей форсирование Эльбского обводного канала силами нескольких дивизий в первый день наступления, а затем наносит удар в стык между голландским и немецким корпусами и быстро взламывает оборону голландской группировки на всю ее глубину.

Пока Чибисов излагал задачи второй гвардейской танковой армии, лицо генерал-полковника Трименко сохраняло маску холодной решимости, но был заметно, что он нервно пытается расколоть пальцами фисташку, постоянное щелканье которых было его единственной известной привычкой.

— Передовые подразделения должны достичь автобана Е4/А7 не позднее конца первого дня по местному времени. Не позднее конца второго дня должны быть захвачены плацдармы на Везере. Также вторая гвардейская танковая армия имеет две второстепенные задачи: после прорыва левый фланг армии должен повернуть на юг и выйти в ближний, а затем и в оперативный тыл немецкого корпуса, который одновременно сковывается фронтальной атакой с целью его окружения и уничтожения. Второй задачей, отводимой силам второго эшелона армии, и частей первого эшелона, не задействованных для защиты флангов участка прорыва от немецких контратак и не участвующим в операции по окружению немецкого корпуса, является охват остатков голландских сил с юго-запада наступлением на направлении Бремен — Букстехуде.

Чибисов перевел дыхание, сделав вид, что дает слушателям возможность задать вопросы. Но все были посвящены и в более подробные планы. Трименко знал план наступления гораздо лучше.

— На южном фасе — продолжил Чибисов, оставляя центральное направление напоследок. — Двадцатая гвардейская армия наступает на оперативном направлении Дудерштадт — Падерборн — Дортмунд с целью быстрого прорыва обороны бельгийского корпуса, тем самым, изначально создав угрозу всей северной группе армий — СГА — противника. Задачей двадцатой армии, как и второй гвардейской, является заставить СГА рано задействовать все доступные резервы для защиты флангов. Наконец, в случае получения соответствующего приказа, двадцатая армия должна быть готова совершить маневр на север для удара в тыл британскому корпусу.

Чибисов глубоко дышал, еще больше пропитывая легкие дымом.

— Наконец в центре, на направлении главного удара фронта, третья ударная армия, усиленная дивизией армии ГДР, общими силами пяти дивизий наступает на оперативном направлении Ганновер — Оснабрюк — Венло. Первоначально, наступление третьей ударной будет несколько более слабым, дабы командование СГА восприняло как основную угрозу наступление фланговых армий и бросило против них свои резервы, тем самым, ослабив центр. Радиоэлектронное подавление противника изначально будет организовано таким образом, чтобы позволить ему оповестить командование об угрозе флангам и организовать переброску резервов. Это означает, атаке подвергнутся, прежде всего, вражеские средства управления авиацией и артиллерийским огнем, но после подтверждения переброски вражеских резервов к линии фронта начнется стратегическое радиоэлектронное противодействие против средств разведки и управления СГА.

Пока Чибисов говорил, Малинский наблюдал за Старухиным. Командир третьей ударной армии всегда был несколько неуравновешен и постоянно искал повод для пререканий с начальством. Сейчас он ерзал, очевидно, от переполняющей его нервозности и тер руками подбородок и нос. Малинский знал, что было только вопросом времени, когда Старухин снова начнет возмущаться. Но он не мог позволить себе выражать отвращение, которое испытывал к Старухину, так как ценил его талант пробивать себе путь через любые проблемы.

Старухину удалось сдерживаться больше обычного, и Чибисов смог спокойно продолжить доклад, с невозмутимым видом и ровным голосом прекрасного штабного офицера, тщательно подбирая каждое слово и не замедляя при этом темпа речи.

— Согласно планам фронта, третья ударная армия должна создать видимость наступления силами всех своих четырех дивизий, однако большая часть двух из них — седьмой и десятой танковых, а также вся приданная дивизия армии ГДР, формируют второй эшелон, который вступает в бой только после подтверждения переброски противником резервов на фланги либо по личному приказу командующего фронтом. Таким образом, основной задачей третьей ударной армии является захват плацдармов на Везере не позднее 06.00 третьего дня наступления и обеспечение ввода в прорыв сорок девятого объединенного армейского корпуса, а затем дальнейшее наступление с рубежа Везера. Корпус исполняет роль оперативной маневренной группы фронта. Также, дополнительной задачей третьей ударной армии являются совместные действия со второй гвардейской танковой армией, направленные на полное окружение и ликвидацию немецкого корпуса.

— Что же касается второго оперативного эшелона, то седьмая танковая армия следует за третьей ударной и должна быть готова в любой момент придать ей одну дивизию по приказу командующего фронтом. Основной же задачей седьмой танковой армии является парирование возможной контратаки сил ЦГА, если они предпримут попытку облегчить положение СГА, либо, в случае благоприятного развития обстановки, седьмая армия следует за двадцатой гвардейской.

— На северном фасе двадцать восьмая армия следует за второй гвардейской танковой армией. Первичная задача двадцать восьмой армии состоит в развитии прорыва с рубежа Везера с целью захвата плацдармов на Рейне. Двадцать восьмая армия также должна быть готова передать второй гвардейской одну дивизию по приказу командующего фронтом, если ее сил окажется недостаточно для ликвидации окруженных немецких войск. Другие силы и подкрепления будут выделены из резерва верховного главнокомандования в зависимости от развития военной либо политической обстановки.

Малинский считал, что это был хороший план, разработанный с опорой на доступные силы и с адекватным техническим оснащением. Мощные «клещи» на большом по протяженности участке, вынуждающие противника бросить резервы на фланги, а затем стремительный и мощный бросок в смертельно ослабленный центр. И, как знал только Малинский, реальная красота предстоящей операции состояла в том, что она была лишь частью ловушки. Маршал Крибов рассчитывал, что прорыв Малинского оттянет последние оперативные резервы НАТО с юга, возможно, даже заставит ЦГА перебросить силы прямо с линии фронта. И когда это произойдет, внезапное и мощное советское наступление на юге ударит по ослабленным германо-американским силам на направлениях Франкфурта и Штутгарта, одновременно с армиями, которые до тех пор будут изображать второй эшелон фронта Малинского. Это была серия ударов все возрастающей интенсивности, все возрастающего масштаба, всегда наносимых в уязвимые места, всегда там, где противник этого не ждет.

— Вопросы? — Спросил Чибисов.

Опять поднялся Старухин. Обычно, когда Старухин второй раз вставал с вопросом, он высказывал вполне обоснованное беспокойство. Малинский наблюдал за Трименко, который следил за Старухиным. Трименко относился к типу людей, которые никогда не станут ныть или жаловаться, а просто пойдут в бой с тем, что у них есть.

— Я пока доволен ситуацией с распределением ракетно-артиллерийских резервов — заявил Старухин. — Но мне не дает покоя ситуация с воздушной поддержкой. Воздушной армии фронта следует напомнить, что она, в конечном счете, действуют под командованием фронта и сухопутных армий. В моем случае, да и во всех остальных тоже, необходим мощный удар по противнику на всю глубину его оперативно-тактической зоны, одновременно с ударом сухопутных войск. Я хочу напомнить, что вертолетов моей армейской авиации едва хватит, чтобы обеспечить переправы через водные преграды и высадку запланированных десантов. Я уже не говорю об использовании их в качестве мобильного противотанкового резерва. — Старухин остановился, ожидая, что скажут другие. — В настоящее время распределение ударных самолетов дает сухопутным войскам крайне ограниченные возможности авиационной поддержки.

В действительности, это не было вопросом. Старухин высказал общее мнение. Но ресурсов никогда не было достаточно, чтобы удовлетворить все насущные потребности. Малинский принял решение, исходя из собственной оценки ситуации и тех рамок, которые были навязаны ему Верховным Главнокомандованием. Кроме того, это была и обычная централизация управления, выведенная из горького опыта проявленной армейским командованием некомпетентности. Он ощущал, что командармы и так имели больше ресурсов, чем могли эффективно управлять.

Малинский встал и подошел к карте. Чибисов и Старухин сели, сфокусировав внимание собравшихся на командующем фронтом.

— Владимир Иванович поднял важный вопрос. — Сказал Малинский, окинув взглядом присутствующих. Когда его взгляд остановился на ГДР-овцах, он почти улыбнулся. Малинский сомневался, что они были мужчинами, как их отцы и деды. Они смотрели, словно кролики на удава. Старухин должен был побеспокоиться о том, чтобы они были задействованы с максимальной эффективностью.

— Тем не менее, — продолжил Малинский с тяжестью во взгляде и голосе. — Я убежден, что ключ к превосходству на земле — превосходство в воздухе. Я полностью поддерживаю решение маршала Крибова о широком применении воздушных и оперативно-тактических средств фронта в поддержку первого авиационного удара. Если мы сделаем это, то, возможно, потеряем одни сутки. Однако, уничтожив большую часть авиации противника ударом по аэродромам, мы более чем компенсируем задержку на земле. После ликвидации баллистических ракет средней дальности и крылатых ракет наземного базирования, противник рассматривает свою авиацию как главное средство сдерживания наших войск. Их ВВС — краеугольный камень их обороны. Уберите его, и вы без особых проблем сможете сломить их наземные силы. — Малинский сделал эффектную паузу, обменялся взглядами с офицерами и сосредоточил взгляд на Старухине.

— И я принял решение. Нашей первоочередной задачей будет подавление авиации и ПВО противника, даже если это будет означать снижение возможностей по поддержке сухопутных войск. Это необходимо сделать. Результат покроет потери.

— Я также понимаю, — продолжил Малинский, вглядываясь в завесу сигаретного дыма — что многих из вас беспокоит мысль о возможности применения противником оружия массового поражения. Это было и останется насущной проблемой. Но, как заметил товарищ Дудоров, в данный момент нет причин опасаться ядерного удара. Если будут выполнены задачи, поставленные перед каждым из вас в плане, я считаю, что нам удастся победить и ядерное пугало. Скорость… маневр… действие… — Малинский окинул взглядом группу офицеров, каждый из которых был таким же профессионалом, как и он сам. — Как только мы окажемся глубоко в их тылу, смешаем порядки войск, о каком ядерном ударе можно будет говорить? Суть состоит в том, чтобы двигаться как можно быстрее, обходить и прорывать оборону противника в многочисленных точках и продолжать двигаться, уничтожая только то, что совсем нельзя обойти.

Малинский повернулся к командующему ракетными войсками и артиллерией.

— Я также понимаю, что вас беспокоит мое видение объектов, подлежащих приоритетному уничтожению. Считайте это волюнтаризмом. Я не думаю, что есть возможность одним ударом уничтожить все носители ядерного оружия, имеющиеся в арсенале НАТО. В конце концов, зачем лишать противника пальцев, когда легче отрубить ему голову? Нашими первоочередными целями должны стать командная инфраструктура противника, его системы управления войсками и средства разведки. Если они не смогут получать информацию о наших частях, они не будут даже знать, куда наносить ядерные удары. Без надежного управления войсками невозможны ни ядерные удары, ни даже обычные войсковые операции. Но даже такие удары должны быть избирательными. Например, мы решили, что на первом этапе операции враг должен организовать переброску резервов к линии фронта. Это означает, что мы должны четко определить, какие цели атаковать и когда. Современная война — не просто драка. Это обширная наука и бескомпромиссная логика. Если вы не продумали все возможные проблемы, непродуманные проблемы могут вас уничтожить.

Малинский осмотрел присутствующих в последний раз. Стремительные и упорные, расчетливые и бесшабашные. Он никогда не переставал удивляться многообразию характеров и того, какие качества необходимы или, по крайней мере, могут быть использованы. Таланты и амбиции также различны, как и скрытые страхи, подумал Малинский.

— Я знаю, всем вам не терпится вернуться в свои подразделения. Всегда слишком много нужно сделать и всегда слишком мало времени, я знаю это. И у каждого из вас свои проблемы и свои причины для беспокойства. В эти последние часы меня беспокоит то, что противник может ударить первым. Но умом и сердцем я понимаю — Малинский коснулся кулаком груди. — Как только мы начнем, никакая сила на земле не сможет нас остановить. Каждый из вас олицетворяет огромную силу, и командиры армий, и офицеры штаба. Посмотрите на свои знаки различия. Каждый из вас олицетворяет величие и судьбу нашей Родины. И ваши действия, в конечном итоге определят ее судьбу.

Малинский подумал о сыне. В этот момент чувства тревоги, любви и гордости смешались.

— Я надеюсь, что хотя бы некоторые из вас успеют немного отдохнуть. Я просто хочу напоследок напомнить вам один аспект. Большинство слышало об этом от меня уже много раз. Есть одна область, где я полностью не согласен с теоретиками — я говорю о потерях. Я считаю, что никто, по обе стороны линии фронта не готов к тому, с каким масштабом потерь ему придется столкнуться. Не везде, конечно. Но на участках прорыва хотя бы некоторые подразделения с обеих сторон понесут беспрецедентные потери. Естественно, количество убитых в современной войне будет не сравнимо с таковым в древних войнах. Мы еще не вывели единый алгоритм определения того, что считать высокими потерями в древности и современности. Людские потери определенно будут достаточно высокими, но потери — неизбежный аспект войны, и могут показаться командиру катастрофой, только если он слаб и морально неподготовлен.

— Я надеюсь… Что каждый из вас проявит себя более подготовленным, чем противник. Чтобы остаться непоколебимыми тогда, когда он колеблется, чтобы навязать ему свою волю тогда, когда он берет паузу, чтобы подсчитать потери. Вы должны быть жесткими. Каждый из нас испытает то, что будет преследовать его всю жизнь. Это оборотная сторона звания и должности.

Малинский остановился на мгновение, подбирая нужные заключительные слова.

— И помните — это не разрешение разбрасываться солдатскими жизнями. Потеря даже одной жизни без особой надобности — уже слишком много. Но… — он потянулся за нужными словами. Не сентиментальными, о том, что нужно беречь жизни своих солдат, но и без черствости, потому что он хотел сказать им что-то действительно важное. — Просто выполните свой долг.

Малинский резким шагом направился к двери. Офицеры резко встали. Малинский мог ощущать их чувства настолько сильно, что это был практически физический контакт. Дверь открылась, погрузив его в гул голосов в коридоре. Лавируя между офицерами в длинном коридоре, Малинский направился в свой кабинет, погрузившись в размышления. Он спрашивал себя, действительно ли кто-нибудь из них понимал, что произойдет. Он спрашивал себя, мог ли человек вообще понять это?