Небо бирюзового цвета свесило нежно розовые облака. Деревья поставляли ветру листья и путались задержать теплые струи воздуха. Шелест звучал словно музыка, низкие ноты расползались по траве. Где-то в глубине леса долбил дятел. Его стук напоминал работу какого-то сказочного барабанщика, невидимого, но очень шабутного. У реки сидели двое, мужчина и женщина. Она прижалась к нему и положила голову на плечо. Они сидели и молча смотрели на костер. Пламя лизало поленья. Казалось, их ничто не может отвлечь от этого завораживающего зрелища, смотреть на огонь что может быть прекраснее?

— Понимаешь Лидия, мы все равно как-то прячемся от всех. От людей, от знакомых от родственников твоих, от деда моего. Мы что с тобой так и остаемся в статусе: любовник — неверная жена? — спросил Вилор. Лидия молчала, казалось ей просто нечего ответить, или стыдно говорить. Он чувствовал ее раздражение. Прервать такую релаксацию неудобным и противным вопросом.

— Вилор, ты торопишь события. Ты торопишься. Почему ты всегда торопишься?

— Жизнь коротка вот и тороплюсь. Не успеешь оглянуться, а уже и умирать придется. А время идет. Ты что не хочешь жить нормально,… стандартно, как все, родить ребенка? Она вздрогнула. Отстранилась и, посмотрев на Щукина, усмехнулась:

— А вот про это, мы с тобой не договаривались.

— Ты, что не хочешь стать матерью?

— Хм, не знаю, страшно.

— Страшно? Почему?

— Мне страшно, я уже старая, да и ты. С тобой страшно, ну какой ты отец? Посмотри на себя?

— А что?! Вполне нормальный тип. Да брось ты, Лидия! Не надо так! Мы еще молоды. Нам нужно иметь детей! Просто нам нужно уехать отсюда! И все! Уехать к чертовой бабушке и начать жизнь заново! С нового листа! Я уже все обдумал. Мы уедем в Париж. А еще лучше в Австралию. Тебе нравиться Австралия? Кенгуру, купим дом себе. А? Лидия это так романтично. Это так здорово. Я уже все решил. Уедем.

Скрябина встала и, подобрав с земли длинную палку, пошевелила горящие поленья.

Она отмахнулась от навязчивого комара, покосившись на Вилора, достала из кармана пачку сигарет. Она закурила и он понял — она раздражена. Ее руки дрожали. Лидия нервничала. Вилор заметил, она недовольна. «Что с ней происходит? Я ее не узнаю. Она стала злой. Она все больше отдаляется от меня. Неужели она чувствует, чувствует этот мой план? Господи, неужели она догадывается? Нет, она не может догадываться. А что если она догадывается, а что если она знает и, она теперь просто презирает меня? Презирает за мое желание убить Скрябина? А? Нет, не может быть она же сама его не любит. Она же сама его ненавидит? Нет, она недолжна, так себя вести. А что если в ней все изменилась и она действительно меня презирает за мое желание убить Скрябина? А в принципе, что тут такого? Что? Я хочу убить человека, который мешает ей? Мне, он мешает всем? Что тут такого? Нет, она не может меня презирать за это! Не может, не имеет права! Она ведь сама хотела! Что тут такого, человек хочет убить другого?! Такое было, много раз. Тысячелетиями кто-то хотел убить другого! За это нельзя презирать! Нет, она не может за это презирать!» — Щукин запутался в своих рассуждениях.

Вилор тоже встал и попытался обнять Лидию. Она вяло оттолкнула его и, стряхнув пепел, тихо сказала:

— Ты Вилор опять начал. Опять сказки себе в уме раскладываешь. Пойми жизнь не сказка и не пьеса. Захотел, написал. Захотел, стер. Нет, это жизнь. С ней надо аккуратней.

— Вот поэтому я и говорю тебе. Уедем, уедем, жизнь одна, время идет. Я не могу тут жить. Начнем сначала. И все? Что тут такого? Ты что не хочешь?

— Да почему не хочу? Я хочу, хочу быть с тобой. Но я не хочу уезжать! Прочему мы должны уезжать. У меня тут родня, у меня тут друзья, у меня тут бизнес, в конце-то концов! Да что там бизнес у нас тут с тобой Родина! Как бы, не громко, это звучало, Вилор, Родина у нас тут! Вилор дернулся. Он махнул рукой и, сделав три шага сел на бревно, пошарив рукой за ним, достал бутылку коньяка и, отхлебнув прямо из горлышка, громко сказал:

— Да какая к черту Родина? Вы что? Вы что все тут с ума посходили? Кто вас зомбирует всем этим? Кто? Целая страна как зомби твердит днями и ночами, одно и тоже: Родина моя! Да плевать она хотела Родина ваша на вас! — Вилор вновь отхлебнул из бутылки коньяк. Лидия поморщилась. Она тяжело вздохнула и, выбросив в костер окурок, посмотрела на небо и как-то отрешенно сказала:

— Вилор, прошу тебя, не напивайся. Прошу. Я тебе специально на природу вывезла, что бы ты хоть немного успокоился. Ты же посмотри на себя? Ты же комок нервов! Так нельзя жить!

— Вот именно, так нельзя жить! Вернее тут нельзя жить! Я задыхаюсь Лидия, я тут задыхаюсь, среди этого дерьма! Задыхаюсь, я тебя зову поедем! А ты? Что ты? Ты мне про Родину тут сказки поешь? — он вскочил и, подняв с земли камень, метнул его в реку. Лидия ухмыльнулась. Она подошла к Щукину и приобняв его погладила ладошкой по волосам. Улыбнувшись, чмокнула в щеку:

— Дурачок. Ты болтун и дурачок. Ты же поэт и драматург, ты должен жить в России. Ты русский поэт и драматург! Какой тебе Париж? Ну что ты там делать будешь? А? таксистом работать? Да ты сопьешься там с тоски! Ностальгия замучает! И совесть! Я ведь тебя знаю!

— Да какая к черту ностальгия? Какая совесть?

— Обычная человеческая. Ты же русский! Как ты уедешь отсюда, да и потом о чем ты писать будешь? О чем? Там, в Париже своем? Вилор дернулся и отстранился о Лидии. Он вновь сел на бревно и потянулся за бутылкой. Сделав несколько глотков, он вытер ладошкой рот и каким-то злорадным голосом сказал:

— Почему вы все думаете, что русский поэт должен писать только в России?

Почему? Почему вы все думаете, что там за границей я не смогу писать? Бред! Да и еще, а кому я должен писать?

— Как кому?!! Народу! Ты пишешь для народа, как я понимаю, — грустно сказала Лидия.

— А-а-а, народу? А ему надо, этому народу? А? Ему ничего не надо! Ему кроме этих вонючих долларов колбасы и дешевых сериалов ничего не надо! Он плевать хотел на меня, на других писателей и поэтов, он вообще разучился стихи читать! Ему это ничего не надо! Ему плевать на Пушкина Толстого и Достоевского. О них народ вспоминает, когда пьет на кухне и стучит себя в грудь, грязным кулаком, размазывая сопли по небритому лицу, говоря что-то про широкую русскую душу! Наш народ дегенерад! Лида, наш народ дегенерад!!! Вилор встал в полный рост, словно представив себя, Пушкиным или Лермонтовым, изящно вытянул руку вперед и, подняв подбородок усталым, но громким голосом прочитал стихи: Я притворялся тихим и спокойным, А между тем на взлетной полосе Готовились взаправдашние войны, Тяжелый транспорт двигал по шоссе. За нас, за Родину, за герб российский Нам надо что есть силы устоять. А между тем наш хлеб уж колосился. Шутили командиры: «Все на ять! Вот так-то, мол. Крепка броня державы. Мы можем и догнать и перегнать…» А на лугах росли все те же травы, И дома на крыльцо всходила мать…

Лидия поморщилась. Она подумала, что именно сейчас должна сказать Вилору, что Скрябин все знает и требует ее уйти. Но посмотрев на Щукина поняла, что это окончательно сделает его неуправляемым и безрассудным. Наделает кучу глупостей. Лидия решила, что пока не время, лучше снять квартиру и обождать, время лучший лекарь и спешить с таким вопросом глупо. Она вновь достала сигарету и подкурила. Выпустив дым, тихо сказала:

— Зачем ты так? Почему ты так народ-то не любишь? Почему, он-то причем? Что он тебе сделал? Ты талантливый человек. У тебя большое творческое будущее. Ты пишешь красивые, временами очень сильные для современности стихи. И вот так, так ко всему относишься?!!! Почему?! Господи! Ну, прочему наша интеллигенция такая антинародная?! Почему интеллигенция вечно, когда ей в принципе неплохо существовать — ненавидит свой народ? Что происходит?! Что?!!! Почему народ и интеллигенция вечно по разные стороны баррикады? Почему нет гармонии?! Ну, вот ты конкретно ты, поэт Вилор Щукин, скажи мне, почему ты конкретно лично ты не любишь свой народ, народ который в принципе тебе дал жизнь? Почему ты не любишь свой народ?!!!

— А за что мне его любить? А? Я не Тургенев и не Горький! Я правду, знаете ли, скажу! Не буду тут про величие русского сознания трещать. Наш народ ленивый и завистливый. Наш народ трусливый. Потому как не хочет брать на себя ответственность. Наш народ подленький и коварный. Он сам не заслуживает, что бы быть счастливым. Наш народ сам создает себе все условия, что бы жить плохо, что бы всем было плохо. Вот почему я не люблю наш народ!

— Ужас, что ты говоришь?! Вилор?!!! Ты говоришь страшные вещи! Такое не может говорить русский поэт и драматург! Это не по-граждански. Это мерзко так говорить! — возмутилась Лидия. Вилор отмахнулся, он грустно улыбнулся и весело ответил:

— Знаешь Лидия, если я не скажу этого, то кто скажет? Кто? Кто скажет правду в глаза народу? А? А он должен знать о себе правду! Пусть даже такую мерзкую! Ты посмотри Лидия на наш народ? Что он хочет?

— Ты уже говорил, ты уже выражался, он хочет долларов колбасы и дешевых сериалов! — зло ответила Скрябина.

— Э-э-э, нет, это побочно. Колбаса и водка это побочно. Наш народ хочет… ничего не делать, а жить хорошо и богато! Он лентяй, наш народ-то! Более того, он хочет сложить с себя все обязанности, он хочет, что бы кто-то делал за него хорошую жизнь! Кто-то решал все за него кто-то управлял страной! Кто-то, но не он! Вот почему он до сих пор верит в доброго царя. Вот почему он до сих пор верит в мудрых бояр и прозорливых комиссаров и честных первых секретарей. Наш народ не хочет брать на себе ответственность. Вот и все! Ты посмотри, что с нами всеми стало? Какой затуманенный разум?!!! Двадцать лет назад, все верили, что будут жить при коммунизме! Верили, а строить этот самый коммунизм никто не хотел! Все сидели и ждали, смотрели, как у большевиков это получиться. А если получиться, то хорошо! Ты вспомни, какие нам сказки наши бабки рассказывали? А?!!! Они говорили, при коммунизме не будет денег, можно будет прийти в магазин и брать сколько захочется. Вот, что они говорили: брать, сколько захочется вот такой, по их мнению, должен был быть коммунизм. И верили в это! А когда поняли, что коммунизм это просто обман, пинка нарисовали коммунистам этими! Пошли в Москве к Белому дому на Краснопресненской набережной! Взяли водку пошли к Белому дому этих самых коммунистов мочить! А потом? Потом сидели там три дня и думали, мечтали: вот скинем коммунистов и будем жить как в Америке! А через три дня ничего не произошло! Они думали вот так по щучьему веленью по Емеленому хотенью. Раз и у нас все как в Америке будет. Колбасы сто сортов, пива море, машины дешевые шмутки красивые. Все раз и само собой получиться и появиться! А то, что те же самые американцы свою благополучную жизнь двести лет вынашивали — никто и слушать не хотел и знать! Просто… раз, два, коммунистов выгнали и счастье будет всем! Дурачки! Понимаешь! Дурачки! А то, что работать придется в поте лица, трудится мучиться вынашивать новую систему ценностей, свободную систему ценностей, об этом никто и не задумывался. Дерьмо вокруг было, оно скопилось за семьдесят лет советской власти! И разбирать его, это самое дерьмо, нужно было этому самому народу! А он, он опять обиделся и давай лясы чесать! Не работать и трудиться, а лясы чесать! Но уже в обратную сторону! Демократия якобы гавно! Ельцина на рельсы! Назад коммунистов вернуть. При них лучше было! Понимаешь? Народ сам не захотел нормальную жизнь строить, а вновь на доброго царя понадеялся! Как в Америке жизнь хотел за три дня сделать! А то, что американцы свою страну двести лет в порядок приводили и работали как рабы, так об этом никто не подумал, всем сразу хотелось стать богатыми и ничего не делать! Дурак он народ наш! Ему только добренького и мудрого царя охота! Вот приедет барин, барин нас рассудит! Бред! Русский бред! Бред который тянется второе тысячелетие!

— Замолчи! Это противно! Кто ты такой, что бы так говорить? Кто ты такой и что ты сам сделал, что бы так говорить?! Наш народ умный и мудрый! И обзывать его лишь потому, что у тебя самого, что-то в жизни не складывается — последнее дело! Замолчи и не говори так!!!

— Кто я такой говоришь? — обиженным голосом спросил Вилор. — Да я имею банальное звание, я русский человек и часть этого самого народа!

— Если ты считаешь себя, русским человеком и частью этого самого народа, то почему же ты так не любишь этот самый русский народ? Вилор ничего не ответил. Он молчал и тяжело дышал. Сначала хотел вновь глотнуть коньяка, но потом передумал и, достав сигареты, подкурил. Он затягивался табаком так же яростно, как летчик истребитель кислородом из маски на двадцати километровой высоте. Щукин понял, он переборщил. Он говорит слишком жестко. Да и говорит фальшиво.

Он говорит эмоционально, но в его словах чувствуется лишь обида, лишь слабость и беспомощность, озлобленность и отчаянье. Вилор знал, что говорит неправду. Он знал, что врет сам себе! Он так хотел ошибаться в своих убеждениях! Но он не мог этого не сказать, он не мог молчать, он просто устал это делать! И поэтому говорил, говорил страстно и жестоко. Это было какой-то обреченной банальностью, и звучало это слишком глупо — «любить свой народ». А какая-то приторная патетика, не имеющая ничего общего с реалиями жизни! Как вообще можно «любить или не любить свой народ»?! Это не обсуждается.

У нормального человека таких сомнений просто не может быть. Как можно «не любить свою мать»? Или «не любить своих детей»? Но, у Вилора эти проклятые сомнения были! Он знал откуда они берутся и он не хотел в этом признаваться и тем более не мог видеть, что происходит вокруг. Вот откуда раздались эти вспышки злости! Бредовые и бессмысленные! Злость больше походила на отчаянье. Вилору казалось, что он все вокруг сошли с ума. Что все живут не так, как должны жить. Щукин понимал, что нужно, что-то менять, но он не знал как и самое страшное — он чувствовал, что окружающие его люди меняться не хотели, более того, Вилору казалось, что люди с каждым днем становились все хуже и хуже и делали все больше и больше ошибок. Какое-то внутренне чувство несправедливости в выбранном пути пугало и злило его. Вилор не хотел, что бы люди окружающие его жили, так мелочно и как казалось, ему примитивно. Так бесполезно. Вилор так хотел людей научить, так хотел им сказать, какие они делают ошибки, что можно все изменить и тогда жить действительно будет легче, нет, не легче, а приятнее и удобнее. Жить будет интересно. Странные наивные мысли и идеи. С ними он ложился спать и о их воплощении он мечтал. Мечтал когда закрывал глаза, мечтал и знал, что это никогда не будет реальностью. Но, тем не менее, он снова и снова с каким-то обреченным упорством представлял себе в мечтах другую страну, с умным и богатым народом, который словно взявшись за голову, встряхнулся и изменил свою жизнь. Но когда приходило утро, все вновь возвращалось, и разочарование, усиленное реальной неизбежностью и бесперспективностью грядущих будней, захлестывало его и делало злым и жестоким. Он становился грубым, как сейчас с Лидией. Он понимал, что так нельзя срывать злость тем более на дорогих ему людях, что в принципе ни кто не виноват в том, что происходит, но тем немее он срывался и ничего не мог с собой поделать. «Почему я родился именно в этой стране? Может быть, Господь, так испытывает людей, поместив их в эту страну словно кроликов в лабораторию? Может быть, он делает это специально? Может быть это эксперимент? Имея все в конечном итоге не иметь ничего. Богатый и умный народ валяет дурака и специально устраивает себе дополнительные испытания? На кого мы все похожи? На кого? Нет, я знаю на кого, мы все похожи на какого-то зажиточного пьяницу. Человека опустившегося, пропойцу, который имеет роскошную квартиру, но уже давно не делал в ней ремонта. Человека, у которого есть шикарная мебель, но она вся заляпана грязью и пылью. Человека владеющего уникальными фамильными драгоценностями баснословной стоимости, но хранящий их в мусорном ведре! Этот человек, спит на шелковом, дорогом белье не раздеваясь и не снимая грязные ботинки. Это мы! Господи это так похоже на нас, нет. Стоп! Это так похоже на меня самого! Я рассуждаю и мечтаю, а сам? Что сам? Я, кто я такой? Выскочка, который возомнил себя новой мессией? Нет, нет, не мессией, а пророком! Нет, не пророком, это уж слишком я хватил, а вот судьей, да! Критиком! Кто я такой, что бы присваивать себе это звание, должность „критика“? Я, ничтожность написавший парочку красивых стишков, говорящий „о высоком и чистом“, а сам, сам заказываю убийство мужа своей любовницы?» — Щукин непроизвольно замычал от своих мыслей.

— Вилор, что с тобой? Ты меня слышишь? — Лидия трясла его за плечо. Она испугалась. Он сидел с открытыми глазами и … словно спал. Он был рядом физически, но она чувствовала, он, где-то далеко. Он не с ней! Он в своих мыслях, он словно вышел из тела и гуляет по лабиринту своего сознания. Ей стало страшно, сильно страшно.

— Вилор, перестань меня пугать, слышишь! — вскрикнула Скрябина. Щукин очнулся, он тяжело дышал, он посмотрел на Лидию смутным взглядом и, махнув рукой, грустно улыбнулся. Она достала бутылку с коньяком из-за бревна и поднесла ему ко рту.

— Вот, сделай пару глотков. Сделай! Легче будет! Он улыбнулся и оттолкнул бутылку:

— Нет, не буду. Нет. Вот видишь, ты сама меня спаиваешь!

— Нет, ну ты даешь?! Ты меня пугаешь! Пугаешь! Что с тобой происходит? Что?

— Ты же знаешь! — Вилор вновь грустно ухмыльнулся. — Я хочу, что бы ты приняла решение. Мы должны уехать! Ты должна принять это решение, причем быстро! Нельзя тянуть! Мы должны уехать! Лидия поморщилась. Она отодвинулась от Вилора и махнула рукой. Ей показалось, что они не одни на этой небольшой полянке у реки. Тишина обманчива. Тишина лишь преддверье чего-то страшного и громкого. Лидия обернулась, она вдруг поймала себя на мысли что боится какого-то невидимого присутствия неизвестного существа. Нет не человека, а именно загадочного существа. Скрябина вздрогнула и осмотрелась вокруг, нет в такой красоте, не может жить зло! Эти сосны они не могу скрывать отрицательную энергию! Ровные стволы, прямая стать и там, вверху словно шапка, словно голова, крона из иголок. Почему деревья тянутся к свету? Нет конечно ученые доказали почему, и все же как-то странно, деревья тянуться вверх а там, что там? Там космос, пустота, и даже солнце это ведь ядерный взрыв, который полыхает много миллиардной температурой триллионы лет, на огромном расстоянии. И радиация, она, как невидимая убийца несется к земле, сметая все вокруг, а деревья они, они все равно тянуться туда. К солнцу! По сути к своему концу!

«Значит и деревья, похоже, тянуться к своей смерти? Странно человек тоже вроде как тянется к своей смерти, он живет, старается, страдает и пытается чего-то достичь. А в итоге он просто тянется к своей смерти? Смерть, это что неизбежный итог? Это награда или наказание?» — Лидия ухмыльнулась своим рассуждениям. Она посмотрела на реку, быстрое течение словно заставляло воду плясать и кривляться. Вода, то закручивала большие воронки, то умиротворенно выпрямлялась и безропотно бежала вдаль, в неизвестность. Скрябина вздохнула и тихо сказала:

— Ну, опять ты заладил! Ты давишь на меня! Давишь, а я не могу так. Я не люблю, когда на меня давят! На меня всю жизнь Скрябин давил! Давил и что из этого вышло? Я возненавидела его! Прошу тебя Вилор,… не дави на меня! Дай мне время, такое решение не принимают спонтанно! Я не могу все это сделать быстро! Не могу! Ты же понимаешь, мне трудно так!

— Господи Лидия, что ты говоришь? Чего ты боишься? Что ты теряешь? Тебя держит лишь привычка! Нам надо уехать, потому, как тут все кончено! Тут ничего нет!

— Нет, есть! Есть, тут есть моя и твой жизнь, тут есть мои и твои друзья, тут есть,… наконец вот эта река, вот это лес, ту много чего есть! Неужели ты не замечаешь этого?

— Хм, может, ты скажешь, что тут есть и … Скрябин? Лидия вскочила с бревна. Она встала, подперев руками бока, она стояла и смотрела сверху вниз, на человека который был ей дорог. Но тот, все больше и больше становился непредсказуемым и главное агрессивным!

«Вилор! Он такой любимый и нежный, и в тоже время он такой злой и жесткий. Что с ним стало? А может быть это я, я уже действительно переборщила и слишком заигралась в эту любовь и жалость? Нет, нельзя же вот так, взять и все изменить лишь потому, что хочет этот человек? Но значит, если я так думаю, я не доверяю ему, нет, я не просто не доверяю ему, я его начинаю бояться» — с ужасом подумала Скрябина.

— Лидия! Ты стала холодней, я чувствую это! Ты отмалчиваешься, неужели ты так переживаешь за Скрябина? Ну, зачем ты так? Почему ты переживаешь за него? Я же вижу, ты жалеешь Скрябина!

— Прекрати! Прекрати! — прикрикнула Лидия. — Не смей мне об это даже говорить! Не смей! Ты перегибаешь палку Вилор! Перегибаешь! Позволь мне самой разобраться в своих мыслях в отношении этого человека! А давить на меня не надо! Щукин расхохотался. Он смеялся обреченно и нервно. Он смеялся так, что казалось еще чуть-чуть и, он заплачет, зарыдает, забьется в истерике. Но он сдержался, хотя это было не просто, как почувствовала Лидия.

— Лидия, — немного успокоившись, сказал Вилор. — А если бы вдруг твой Скрябин исчез? Ты бы горевала?

— То есть, как исчез?!!!

— Ну, просто вот так исчезнет и все! Умрет, в конце концов? Люди же могу просто умирать!

— Что ты говоришь?! Вилор?! Ты совсем с ума сошел?! Что ты такое говоришь? Какая-то ерунда!

— Нет, не ерунда, а скажи. Лидия если Скрябин умрет, ты его будешь жалеть?

— Тьфу, слушать противно! Так нельзя Вилор! От ненависти можно оскотиниться! Стать животным! Нельзя так Вилор, нужно быть милосердным…

— Нет, ты не ответила на мой вопрос?! — с металлом в голосе настаивал Щукин. Лидия посмотрела ему в глаза. Какая-то ярость вперемешку со злобой и испугом. Ее любимый человек показался ей таким чужим и далеким. Она улыбнулась и, присев рядом с ним положила голову на плечо:

— Ну, зачем ты так, Вилор? Зачем ты опять так поступаешь? Как же так можно? Он ведь тоже … человек, тоже человек! Ты пойми он также как и ты, как и я страдает, ему, так же как и тебе и мне больно. Он также как ты и я хочет любить и быть любимым, а ты призываешь его совсем растоптать,… в асфальт закатать. Нет, нельзя же так. Милый! Любимый! Не надо быть жестоким! Прошу тебя! Обещаю совсем скоро я уйду от него. Верь мне. И не надо говорить глупостей. Вилор тяжело вздохнул. И ничего не ответил. А она продолжила:

— Пусть тебе будет неприятно, но мне его жалко, понимаешь по-человечески жалко. И я, конечно, буду его жалеть. А ты хотел бы, что бы я стала жестокой? Тебе будет легче, что я буду жестокой? Нет, ты же сам не сможешь меня такую любить! Вилор!

— Хорошо, можешь жалеть, как тебе хочется, но мне обещай одно, ты должна решить. Поедешь или нет со мной. Причем решить как можно быстрей. Я завтра позвоню в посольство все узнаю. Ты должна решить в течение месяца. Так что Лидия, все в твоих руках. А сейчас отвези меня домой! Я хочу побыть один. Вернее выспаться, почему-то в последнее время я очень хочу спать… Она не пошевелилась. Лидия не хотела отрываться от него. Она напротив еще сильней прижалась к нему. Ей опять стало страшно и грустно. Какое-то щемящее чувство неизбежного конца лета. А значит и тепла нахлынуло на нее. Скрябина закрыла глаза и тихо заплакала. Очнулась она от шороха. Лидия открыла глаза. Странная картина. Рядом с ними стояла высокая красивая девушка, правда необычно одетая. Лидия вздрогнула от тяжелого и неприятного взгляда незнакомки. И хотя внешне девица выглядела довольно эффектно — узкие брови в разлет, ярко-алые губы, тонкий аккуратный носик. Но вот большие карие глаза, словно таили в глубине, какую-то скрытую угрозу. Лидия непроизвольно подскочила. Поднялся и Вилор он с удивление разглядывал непрошеную гостью. Черные как смоль волосы, красиво заколоты на затылке, длинной серебряной спицей. Черная кожаная куртка кокетливо расстегнута наполовину. Девица виновато улыбнулась и произнесла низким слегка хрипловатым голосом:

— Прошу прощения. Но я заблудилась и отстала от своей компании. Вы здесь трех парней не видели? Лидия подозрительно сощурилась. Вопрос звучал явно фальшиво и наигранно. Скрябина хотела было уже нагрубить странной красотке, но не успела. Вилор растянулся в улыбке и ласково промурлыкал:

— Нет тут никаких парней. И не было. А вот у нас компания лучше. Присоединяйтесь! У нас коньяк есть! Девица кокетливо опустила глаза и тихо буркнула:

— Спасибо я не пью. А вот закурить если можно, то не откажусь, если угостите…

— Свои надо иметь, девушка, — грубо бросила Лидия. Ей, почему то вдруг захотелось влепить девице пощечину. Просто так влепить и все! Выгнать ее отсюда! Гнать и ругаться вслед.

— Лидия, но зачем ты так? Девушка в трудном положении. Дай ей закурить. А вернее я сам дам! — Вилор услужливо поднял с бревна пачку сигарет и угостил гостью. Та виновато подкурила сигарету. Повисла пауза. Лидия, даже не хотела смотреть в сторону непрошеной гостьи. Ей все больше казалось, что девушка обязательно втянет их, в какую ни будь неприятную историю.

— А вас как зовут-то? — каким-то слащавым тоном спросил Вилор.

Но незнакомка не ответила. Она виновато смотрела на Лидию и грустно улыбалась. Лидия собрала с земли корзинку с едой и плед.

— Извините меня, если я вам помешала. Но я, правда, заблудилась. И вот не знаю, что теперь делать. Куда идти и главное как добраться до города,… - покаянная триада предназначалась именно для Лидии. Но Скрябина и на нее никак не отреагировала. Она слово чувствуя опасность, не хотела общаться с навязчивой незнакомкой. Девушка внимательно смотрела за Лидией и временами затягивалась сигаретой.

— А, что тут решать? Мы вас подбросим до города! У нас есть место. Вот сейчас поедем! — радостно воскликнул Вилор и приложился к бутылке с коньяком.

— Ты готов в мою машину первого встречного посадить! — упрекнула его Лидия и решительно направилась в сторону своего автомобиля. Вилор бросился за ней, но сделав несколько шагов, остановился в нерешительности и, обернувшись, крикнул девушке:

— Ну, что стоите?! Пошли за мной! Пошли, а то она уедет и, я тут с вами вместе буду куковать! А мне не охота провести ночь в лесу пусть даже с такой очаровательно незнакомкой! Пошли к машине!

— Но мне неудобно! Да и спутница ваша не сильно-то и хочет везти меня! Нет уж, лучше, я тут останусь, может друзья мои вспомнят обо мне и вернуться! — грустно ответила девушка.

— Ай, да что за детский лепет? А ну пошли к машине! — Вилор в три прыжка подскочил к девушке и, схватив ее за руку, потянул за собой.

Лидия стояла возле машины, сложив руки на груди. Она с брезгливостью смотрела, как Вилор тащит девицу словно упрямую девочку в детский сад. Когда они подошли ближе Скрябина язвительно сказала:

— Щукин, ты просто сукин сын! Ты не можешь пропустить первую встречную смазливую потаскушку! Девица гневно посмотрела на Скрябину и зло бросила:

— Ну, зачем вы так? Вы же меня не знаете?

— Да уж,… что правда то правда,… зато я одежду вашу вижу! Простите! — ухмыльнулась Лидия.

— Встречают по одежке… — девица сказала это примирительным тоном. Она даже виновато улыбнулась Скрябиной. Но Лидия и этого не оценила, хотя махнув рукой, снисходительно буркнула:

— Ладно, садитесь. А то этот гений поэзии и впрямь тут решит заночевать! Вот ему еще пару глотков и все по барабану будет! Вилор стоял с видом беспечного первоклассника, правда, при этом глотал коньяк из горлышка. Сделав несколько глотков довольно крякнув, весело сказал:

— А мне вот случайные встречи… так помогают в творчестве! Плевать я хотел на упреки, пусть и любимой женщины! Вилор развалился на переднем сиденья. Незнакомка села сзади Лидии. Скрябина вновь почувствовала какую-то неловкость и напряжение. Ей казалось, что девушка буравит ее взглядом. Лидия, нервничая, с трудом выехала по лесной дороге на трассу. Там, нажав на педаль акселератора, добавила скорость. Через несколько секунд автомобиль мчался по дороге.

— А вы, правда, поэт? — неожиданно спросила незнакомка. Вилор вздрогнул и, повернувшись к девушке, весело крикнул:

— О да! Поэт я! Есть такая неприятность моей биографии!

— Почему же неприятность? Поэзия это красиво! — вздохнула девица. — Я бы тоже хотела, что бы мой парень был поэтом! Лидия поняла, что эта фраза предназначается ей. Скрябина фыркнула и зло ответила:

— Что вы с ним делать то будете? Да вы вообще-то стихи, какие ни будь, знаете? Кроме конечно — чижик пыжик? Девушка не обиделась. Она рассмеялась звонким и заразительным смехом. Лидия даже непроизвольно улыбнулась. Незнакомка вдруг стала серьезной и громко выпалила: Гляну в поле, гляну в небо — И в полях и в небе рай. Снова тонет в копнах хлеба Незапаханный мой край. Снова в рощах непасеных Неизбывные стада И струится с гор зеленых Златоструйная вода! Вилор захлопал в ладоши. Щукин как мальчик улыбался и с удивлением смотрел на незнакомку:

— Браво! Браво! Серега Есенин тут как раз в жилу!

— Вы знаете, что это Есенин? — язвительно спросила девица. — Ведь это малоизвестное стихотворение поэта!

— Обижаете! Я ведь сам поэт!

— А как ваша фамилия?

— Моя фамилия…. Щукин! Лидия зло покосилась на Вилора и, покачав головой, сказала:

— Ну, началась вот те и слюни вот те и сопли!

— Ну, зачем вы так? Я с удовольствием бы послушала стихи вашего приятеля! — виновато бросила незнакомка.

— Да?!.. А я устала уже! Да и машина моя не поэтический салон! — отрезала Лидия. Повисла пауза. Вилор стал хмурым. Девушка расстроено смотрела в окно. Лидия покосилась на Щукина и, вновь, покачав головой, тяжело вздохнула. Машина неслась по дороге. Лидия входила в очередной вираж — не сбавляя скорости. Временами покрышки визжали об асфальт. Незнакомка после очередного поворота неожиданно спросила:

— А вы верите в случайность? Вилор удивленно посмотрел на девушку. Лидия слов не расслышала, она была, предельно сосредоточенной и, тем более, что включив повышенную передачу, она решила обогнать огромный грузовик, что ехал впереди. Когда ее машина уже выехала на встречную полосу Скрябина, с ужасом увидела, что навстречу ими несется пассажирский автобус. Лидия даже успела рассмотреть испуганное лицо водителя. Десять метров и все! Нужно уходить влево!

Но Лидия, словно парализованная не могла повернуть руль. Она сидела, застыв и, с ужасом понимала, что через мгновение они превратятся в большой кусок разорванного железа и кровавого месива. А еще через мгновение Скрябина с удивлением почувствовала, что ее за локоть кто-то тянет, рывок… и руль плавно поворачивается влево. Завизжали колеса и автомобиль на полном ходу вылетел на обочину. А еще через секунду мимо пролетел заполненный пассажирами автобус. Двигатель заглох. Повисла полная тишина. Скрябина зажмурила глаза, она чувствовала, как колотится ее сердце. Лидия облизнула обсохшие губы и, выдохнув, покосилась на соседнее сиденье. Рядом, как ни в чем не бывало, сидел Вилор. И что больше всего взбесило Скрябину — он улыбался какой-то подленькой улыбкой. Щукин тихо сказал:

— Ну, ничего и такое бывает.

— Что?!!! Такое бывает?!!! — завизжала Лидия. Она, дернув за ручку, раскрыла дверку. Выскочила из салона как ужаленная и, отбежав от автомобиля на несколько метров, встала как вкопанная подперев бока руками. Посмотрев на незнакомку, что не двигаясь затаилась в салоне, Лидия крикнула:

— А ну сучка пошла вон! Вон пошла сука! Что б я тебя больше тут не видела! Девушка хмыкнула и медленно вышла из автомобиля. Провернувшись, не спеша двинулась обратно по шоссе. Скрябина смотрела ей вслед и тяжело дышала.

Обомлевший Щукин, старался не двигаться. От напряжения, хмель выветрился за пару минут и Вилор почувствовал, что загудела голова от огромной дозы коньяка. Лидия, молча села обратно за руль и заведя автомобиль, медленно вывела его на трассу. Через пару километров она тихо сказала:

— Это она мена под автобус направила… Вилор нервно курил и ответил не сразу. Несколько раз затянувшись, он тихо бросил:

— Тебе показалось,… ты просто перенервничала. Такое бывает. Это стресс. Тебе сейчас поспать надо, отдохнуть. Но Лидия не восприняла его слова, как будто их не услышала. Она вновь сказала жестким тоном:

— Это она меня на автобус направила,… она хотела меня убить… а может нас. Вилор ласково посмотрел на Скрябину и, погладив ее по плечу, миролюбиво промурлыкал:

— Хорошо,… пусть будет она,… но тебе все равно надо отдохнуть…