Павел Сергеевич Клюфт мучился от одиночества. Выписавшись из больницы, он вдруг ощутил, что находясь в собственной квартире, он некому не нужен. Там в больничной палате, к нему регулярно приходили люди, медсестра, врач, нянечка, внук и даже страшный человек из прошлого — Андрон Маленький. Эти люди окружали его и, он забывал об одиночестве, он понимал, что нужен кому-то. А теперь оказавшись один в своей квартире, он вновь понял, что опять одинок. Как страшно, но это и есть плата за то что он выжил, выжил и стал стариком. Судьба словно издеваясь над его долголетием послала ему побочный эффект длинной жизни, быть одиноким и главное чувствовать это! На старости лет это настоящая мука. Это трагедия, которая принадлежит «тебе лично» и никто не может смягчить ее горести. Одиночество персональный крест перед Богом! Странно! Человек может долго жить, но чем дольше он живет, тем дольше он должен мучиться, вот такая плата… Отношения с внуком превратились в какие-то церемониально стандартные. Они встречались на кухне, говорили о каких-то совершенно пустяковых темах и расходились по своим комнатам. Павел чувствовал, что Вилор не хочет с ним разговаривать и даже его вроде бы его натянутые фразы о последних новостях звучали как вежливая обязанность, которую он с трудом, но выполнял, стараясь не расстраивать деда. Павел Сергеевич на внука не злился. Клюфт понимал, что у Вилора сейчас не самые легкие времена. Павел Сергеевич напротив, сам старался лишний раз не тревожить Щукина.

Единственное что хоть как-то бодрило и вносило разнообразие в унылый и скучный быт старика, это была новая традиция, Клюфт ходил кормить голубей и уток. Это сильно увлекло Павла Сергеевича и, как он сам замечал, здорово отвлекало от грустных мыслей.

Кормил уток и голубей Клюфт на набережной Качи, недалеко от улицы Обороны, как раз там, где стоял его родовой дом. Да, его дом тот «страшный» и такой родной дом из прошлого…

Однажды утром Павел Сергеевич испытал редкую тоску и желание увидеть свой дом, увидеть то здание где он был счастлив ребенком, потерял родителей и упивался любовью с Верочкой и именно там он получил первый удар судьбы в далеком тридцать седьмом. Клюфт собрался и даже не завтракая, поспешил в свое прошлое. Человек очень любит возвращаться в свое прошлое, пусть даже страшное и мучительное, но человек так устроен он непременно хочет вернуться в прошлое.

Он шел по улице Обороны и с замиранием сердца понимал, что все, что с ним было и происходило тут, так далеко и безвозвратно ушло. Так же как ушла его молодость и практически уже ушла его жизнь.

Кстати эта часть Красноярска за шестьдесят лет не сильно изменилась, в отличие от остального города. В свое время власти занесли целые кварталы в центре купеческого Красноярска в книгу памятников архитектуры. Поэтому одно и двухэтажные, деревянные и каменные дома, построенные еще в девятнадцатом веке, охранялись государством и стояли почти в первозданном виде. Правда время их не пощадило, у некоторых покосились стены обветшали ставни на окнах и даже провисли крыши. Чиновники защитили строения лишь законодательно, но не подумали защитить их физически, средств на реставрацию этих домов не выделяли. Некоторые словно уходили под землю, проезжая часть поднималась все выше и выше, а фундаменты уходили все глубже вниз. Павел Сергеевич шел по улице затаив дыхание. Вот он его дом,… кирпичная кладка нижней полуподвальной части стала почти черной, окна комнаты, где когда-то жил Клюфт как ему показалось, опустились намного ниже и теперь выглядели, словно глаза мертвеца перед погребением. Толстая пыль на стеклах и потрескавшиеся совсем рассохшиеся рамы. В углубление перед ними лежала целая гора мусора. Было видно, что тут уже дано никто не убирался. Павел Сергеевич остановился у дома и печально рассмотрел его стены. «Дом, как человек тоже стареет. Но в отличие от человека, может вновь стать молодым, если как не странно это захочет сам человек. Как странно, этот дом постарел, всеет со мной, наверняка переживет меня. А может вообще станет вновь молодым, когда его отреставрируют. Как печально и жалко. Если бы люди тоже так могли, если бы люди тоже так могли» — грустно подумал Клюфт. Во дворе он увидел что сараев и стаек, которые стояли шестьдесят лет назад, больше нет, видимо их давным-давно снесли. Через весь периметр пространства была натянута веревка, на которой сушилось постиранное белье. А рядом с ним суетилась женщина, судя по ее одежде, жительница одной из республик Средней Азии. Она была одета в цветастое длинное платье и блестящий зеленый платок на голове. Рядом с азиаткой суетился ребенок, толстый темнокожий карапуз. Клюфт понял, что в его родовом доме сейчас общежитие для выходцев из южных республик, которые приехали торговать в Красноярск, фруктами и овощами. Стало немного грустно и противно. Павел Сергеевич тяжело вздохнул и направился в сторону реки Кача. Ему хотелось свежего воздуха. На набережной он с приятным удивлением обнаружил, что у Качи построили беседки, симпатичные домики с зеленой черепичной крышей. Сама набережная тоже обновлена и некогда запущенные и захламленные берега речки, ныне обеды в бетон. Павел Сергеевич подошел к перилам и, опустившись на них телом, посмотрел на воду. И тут Клюфт с радостью увидел, что в реке плавают утки, а по бетонным плитам разгуливает огромная стая голубей. Этих птиц с кормили местные жители. Люди приносили семечки и булки и кидали их ненасытным уткам и голубям. Птицы были до того ручными что не боялись подлетать и садиться на руки. Правда, утки, конечно, лишь переваливаясь на своих ластах, топтались у чугунных перил, подбирая куски хлеба, но вот голуби, те совсем обнаглев, буквально атаковали любого, кто принес семечки. С этого момента Клюфт и полюбил это места. Он стал регулярным кормителем качинских пернатых. Вот и сегодня Клюфт шел в строну Качи с хорошим настроением. Прикупив пакет семечек и сладкий батон в магазине, он шагал и мурлыкал себе под нос какую-то мелодию. Подойдя к беседке, он увидел, что возле перил стоит высокая стройная девушка, это была блондинка с весьма сексуальной фигуркой и длинными ногами. Красотка, разбрасывала белый мякиш от булки и что-то приговаривала уткам. Павел Сергеевич скромно подошел поближе и тоже встал у чугунной решетки ограды. Он достал из пакета семечек и хлеб и принялся кормить.

— Правда ведь они замечательные! — громко сказала блондинка, словно обращаясь ко всем окружающим. Клюфт обернулся и вежливо улыбнулся девушке. Он рассмотрел ее внешность, Идеальные пропорции лица. Тонкие брови в разлет. Аккуратный носик и большие зеленые глаза. Павел Сергеевич поймал себя на мысли, что уже видел эту красотку, более того, он видел ее у себя дома!

— Здравствуйте Павел Сергеевич! — радостно воскликнула девушка.

— Здравствуйте,… - растерянно выдавил из себя Клюфт.

— Как у вас здоровье, вижу, вижу лучше? — блондинка улыбалась.

— Да спасибо ничего. Простите с кем имею честь?…

— Я Вика, Виктория я знакомая вашего внука. Вилор меня приводил в гости, но вы тогда сильно заняты были и мы с вами так и не познакомились нормально. Вот имею честь сейчас как говориться, — Виктория рассмеялась.

Клюфт тоже вежливо улыбнулся в ответ. Он крошил хлеб на бетонные плиты, жирные утки жадно хватали их, толкая своих сородичей и голубей. Девушка подошла ближе и, высыпав на ладонь горсть семечек, протянула руку. Голуби тот же облепили ее. Они курлыкали и клевали зерна. Виктория рассмеялась. Ей было приятно.

— Смотрите,… они могут и поцарапать. Когти то у них все же не малые, правда, это не ястребы конечно но все же, — добродушно сказал Клюфт.

— Вы знаете, Павел Сергеевич, они почти как люди, вот так же привыкают. Один день не придешь, а они как мне кажется, уже скучают.

— Вы часто сюда ходите?

— Да нет, так изредка, и все равно.

— Да пожалуй. Голубь вообще птица библейская.

— Да я знаю, — весело отозвалась Вика.

— Но вот я к голубям отношусь с некоторой осторожностью, — грустно молвил Клюфт.

— Это почему? — удивилась Вика.

— Вы знаете, чем отличаются голуби от волков?

— Ну и чем?

— Голуби с виду вроде сама невинность, а волки воплощение зла. Оборотни и все такое, но если задуматься, то все иначе…

— Как это? — Вика насторожилась.

— Ну, вот например когда самцы волков сходятся в битве за лидерство, то проигравший волк может упасть на спину и победитель его соперник не тронет его!

— А голуби? — недоверчиво спросила девушка.

— А у голубей все по-другому. Вернее, все более печальнее и… противнее.

— Что самцы забивают друг — друга до смерти?

— Почти, но не самцы, а самки…

— Что? — Виктория изумленно глядела на Клюфта.

— Я говорю самки, голубки…. Воплощение мира и доброты, это они в борьбе за сизых своих самцов клюют друг друга. А точнее одна из голубок садиться верхом на свою соперницу и долбит ее своим маленьким и красивым клювиком в черепок. И это продолжается пока нижняя соперница не умрет. Вот так, вот вам и библейская птица…

Виктория стала грустной. Она как то отрешенно посмотрела на старика и, опустив глаза, достала из пакета горсть семечек, резко швырнула их в голубей. Старик понял, что расстроил девушку. Но Виктория через несколько секунд вновь заулыбалась, она рассмеялась, как, ни в чем не бывало и, махнув рукой, радостно сказала Клюфту:

— А вы Павел Сергеевич очень похожи на своего внука. Вернее,… простите,… он похож на вас. Я так давно мечтала, с вами познакомиться поближе!

— Да,… почему?

— Ну как почему, вы ведь очень интересный человек, столько знаете. Можете много рассказать, я бы с удовольствием послушала ваши рассказы, воспоминания. Особенно про сталинские лагеря. Клюфт удивился и насторожился. Он с тревогой посмотрел на красивую молодую блондинку и ухмыльнулся:

— Странно, такая молодая девушка,… мне всегда казалось нынешней молодежи не до репрессий, не до истории.

— Вы ошибаетесь. Очень даже до истории. Мне очень, очень интересно. Тем более у меня дед, тоже примерно ваш ровесник. Да и вы, вы ведь можете стать моим родственником.

Клюфт, вздрогнул. Из руки выпал большой кусок булки. Ловкая и прожорливая утка тут же подхватила хлеб. Виктория заметила смущение старика и добавила:

— Да, я немного напористая. Такая уж уродилась. Но вы сами должны понять. Без этого не добьешься счастья, тем более в реалиях нашей суматошной и жестокой жизни. Так, что приходится вот так, нахрапом брать. Да и главное я не сказала. Я люблю вашего внука и мечтаю выти за него замуж! Клюфт внимательно посмотрел в глаза девушки. В них светилась радость и уверенность, надежда и доброта. Павел Сергеевич тяжело вздохнул. Он заволновался, екнуло в груди.

— Вы считаете, что так нельзя? — грустно спросила девушка. Клюфт грустно улыбнулся:

— Нет, почему же. Если любишь человека, пожалуй, так и надо, главное, наверное, что бы и у него тоже взаимность была…

— Вы считаете, что я не смогу заслужить его любовь? Клюфт осмотрел девушку с ног до головы, улыбнулся и покачал головой:

— Пожалуй, я бы перед такой красоткой, будь я молодым, не устоял. Но вот как мой внук, уж извините меня, я за него ответить не могу.

— Спасибо за комплемент и за правду. А вы знаете, я хочу с вами как можно ближе познакомиться. Мне кажется, мы с вами подружимся. Можно я официально представлюсь — Виктория Леонидовна Маленькая, студентка и яростная поклонница творчества вашего внука. А еще, еще, я надеюсь, буду его невестой! — радостно отрапортовала Виктория и тут же осеклась. Девушка заметила, что Клюфт побелел. Старик, стоял замерев, с растерянным выражением лица и тяжело дышал.

— Павел Сергеевич вам плохо? — испугалась Виктория.

— Нет, нет, спасибо, нет. Просто вот что-то нашло. Нет, все нормально.

— А-то смотрите, я вас в больницу отвезу! Я на машине.

— Нет, все, хорошо. Спасибо, может если вас не затруднит, меня до дома подбросите?

— Конечно, конечно, более того до подъезда и до квартиры доведу! С удовольствием! Пойдемте! Девушка кивнула на красивую спортивную красную машину, что была припаркована недалеко от беседки. Клюфт медленно подошел к иномарке. Виктория засуетившись распахнула перед ним дверку. Старик с трудом опустился на сиденье. Вика оказалась не плохим водителем, она ловко вирировала в густом потоке машин. Клюфт украдкой наблюдал за девушкой. Это сосредоточенное красивое личико, на нем вроде нет эмоций, но это обман. Она эмоциональна как никогда. Просто она так эффектно скрывает эти ненужные сейчас эмоции. «Конечно, она напугана и взволнована. Едет с древним дедом, которому того и гляди станет совсем плохо. А если не дай Бог он еще тут и умрет?! Тогда что? Что она скажет Вилору? Забавно, какая превратность судьбы! Меня везет внучка моего главное заклятого врага! Внучка моего мучителя. Более того внучка врага влюблена в моего внука, кому рассказать не поверят!» — ухмыльнулся Клюфт.

— Вам лучше? — тревожно спросила Вика.

— Да не волнуйтесь, — грустно улыбнулся Павел Сергеевич.

— А то может окно открыть? Я их не открываю потому, как кондиционер работает.

— Нет не надо. Клюфт втянул ноздрями воздух салона. Странная смесь запахов. Кожа, ароматизатор и духи. Утонченные и волнующие. «Эта девочка живет в своем царстве запахов. Она живет в этой оболочке, как в коконе» Возле подъезда Виктория услужливо выскочила из машины и вежливо распахнула дверку для Павла Сергеевича. Тот благодарно улыбнулся и ухмыльнувшись с горечью сказал:

— Вы уж совсем обо мне печетесь, как об беспомощном и дряхлом! Что соседи-то подумают?

— Да плевать на соседей! — отмахнулась Виктория. Павел Сергеевич внимательно посмотрел в глаза девушки. Как ему показалось, он увидел в них дерзость, жестокость и напор.

— Вы сами-то дойдете Павел Сергеевич до квартиры? А то может проводить? — грустно спросила Вика.

— А вы что не хотите зайти ко мне в гости? — улыбнулся Клюфт.

— Хочу! — вздохнула Вика.

— Так в чем дело? Приглашаю! У меня есть хороший китайский чай! Виктория опустила глаза. Девушка стала грустной:

— Понимаете, Павел Сергеевич, я не могу…

— Что дела?

— Нет, просто Вилор не любит, когда я прихожу без него к нему. Набиваюсь так сказать в гости. Я не хочу его расстраивать. Получиться, что я напросилась. А он на меня разозлиться! А я этого не хочу! Я ведь так люблю его…

— Да бросьте! Что за чушь! Я вас приглашаю к себе, а не к нему! А ну закрывайте свою карету и пошли со мной! — Клюфт взял девушку за руку.

Виктория послушно двинулась за стариком. Она шла за ним, как маленькая девочка в детском саду идет за воспитателем.

На кухне Клюфт суетился с каким-то радостным чувством. Он не понимал, что с ним происходит, но ловил себя на мысли что ему приятно ухаживать за этой девушкой. Вика сидела и грустно улыбалась. Она чувствовала себя немножечко неловко.

— Может вам помочь? А Павел Сергеевич?

— Да что вы деточка, мне не трудно чайник вскипятить да заварник запарить. Через несколько минут они пили ароматный чай из фарфоровых чашек. Павел Сергеевич улыбнулся:

— А вы знаете Вика, у китайцев если чайник направлен носиком на гостя за столом, то это страшное оскорбление. Гость немедленно поднимется и уйдет.

— Почему?

— Ну, традиция у них такая. Чайная церемония, это у них смысл жизни. Дли них чай это все! Они чай боготворят. Кстати они не пьют чай черный, считают его второсортным почти отходами. Пьют зеленый, а его пьют по-разному и с разными условностями. А что бы интереснее было вот и придумывают традиции всякие.

— Странная традиция, хорошо, что ваш чайник на меня не направлен…

— Хм, надеюсь, вы бы не ушли, если бы даже он был на вас направлен?! — рассмеялся Клюфт. Но Вика стала совсем серьезной, она грустно спросила:

— Я вам не нравлюсь Павел Сергеевич?

— Вы мне?!!! С чего вы взяли? — чуть не поперхнулся чаем Клюфт.

— Да так,… чувствую. Вы хоть и делаете вид, что очень ко мне расположены, но все-таки, где-то там внутри вашей души сквозить недоверие и призрение какое-то, мне так кажется,… вы считаете, что я не подхожу вашему внуку?

— Да бросьте вы такие разговоры! Это совсем не так! Напротив вы мне нравитесь, но…

— Что но?

— Я не могу решать за своего внука, более того я даже не могу ему советовать, это он посчитает внедрением в его жизнь.

— Вот как? А я всегда считала, что вы для Вилора главный в этом мире авторитет! Он так о вас говорит! Он так вас боготворит! Нет, вы, наверное, ошибаетесь! Вилор любит вас!

— Так-то оно так, но все же реальность немного другая… — печально вздохнул Клюфт.

— Ой, Павел Сергеевич, вы ошибаетесь. Кстати у меня вот тоже дед есть, так вот он главный авторитет моей жизни! Я его так люблю! И я готова беспрекословно слушаться его! Более того он самый уважаемый для меня человек и что он скажет, закон! — весело пролепетала Вика. Клюфт, вздрогнул и внимательно посмотрел на девушку. Она заметила его тревогу и тоже погрустнела:

— Я что-то не то сказала?

— Нет, все то,… как зовут-то вашего дедушку?

— О, у него странное и такое и древнее имя, Андрон Кузьмич…

— Так я и думал… — буркнул себе под нос Клюфт.

— Вы что-то сказали?

— Нет ничего, — Клюфт грустно улыбнулся. — Расскажите мне про своего дедушку. Какой он? Вика глотнула чая и улыбнувшись, пожала плечами:

— Ну, он такой. Он мудрый. Он столько видел в своей жизни. Он как вы. Он все знает! Он, многое пережил. Он прошел трудную жизнь, но он не стал злым. Он остался оптимистом. Он всегда может вставить язвительное словечко, если что-то не так происходит! Он очень хороший! Клюфт тяжело вздохнул и покачал головой. Старик, смотрел куда-то в окно. Он задумался. «Вика, Виктория так вот она какая, внучка Маленького. Совсем еще молоденькая,… а впрочем, молоденькая ли? Мне самому и Маленькому тогда в тридцать седьмом было по двадцать и я считал себя совсем взрослым, даже через — чур. Вика, немного наивная, но Вилор, Вилор он дал ей надежду на любовь, он дал ей надежду, что они будут вместе. Он запутался. Лидия, Вика. Слишком много женщин, а это не к чему хорошему приведет. Эта девочка искренне хочет быть ко мне ближе потому, что я дед Вилора, знала бы она…»

Вика почувствовала, что он не слушает ее. Она дотронулась до руки Клюфта, тот вздрогнул от прикосновения.

— Вы меня не слушаете?

— Нет, нет почему, очень даже внимательно…. — Клюфт вновь печально улыбнулся. — Мне все понятно о вашем дедушке. Вы так рассказываете увлеченно, что мне даже кажется, что я его уже давно знаю.

— Правда? — улыбнулась Вика.

— Конечно, как будто мы уже с ним виделись.

— Ой, как, здорово! А знаете, Павел Сергеевич, мне какая мысль пришла, хотите я вас с моим дедом познакомлю?! Хотите?! Я точно знаю, вы подружитесь! Вы просто не можете не подружиться! Два таких хороших человека просто обязаны быть друзьями!

— Да уж…

— Вы не хотите?!

— Да нет, что вы! Хочу деточка! — печально улыбнулся Клюфт. — А мне вот интересно, а кем же ваш дедушка работал пока не пенсию не перешел? Вика махнула рукой:

— О! У моего деда была героическая работа. Трудная и сложная! Он защищал нашу родину!

— Он был офицером?!

— Да! Он был офицером госбезопасности! Ловил шпионов! Ловил и обезвреживал их!

— Да уж… — помрачнел Клюфт.

— Да Павел Сергеевич, ему приходилось и жизнью рисковать и в бой ходить! Он настоящий боевой офицер!

— Это он вам сам рассказал? — сурово спросил Клюфт.

— Да, немножко рассказал… — Вика испуганно смотрела на старика. Она вдруг осознала, что сделала Павлу Сергеевичу больно.

— Ой, простите Павел Сергеевич, я забыла что вы, вы в сталинских лагерях были, но только вот поверьте мне, дед мой к этому отношения не имел, он ловил внешних врагов, он был честный, вернее он и есть честный. Клюфт, вздохнул, внимательно посмотрел в глаза Виктории. Она не выдержала его взгляда и отвернулась. Ей вновь стало неловко.

— Нет, Павел Сергеевич, он действительно ловил внешних врагов, он занимался контрразведкой.

— Да я верю, — с металлом в голосе сказал Клюфт.

— Правда?! — встрепенулась Вика.

— Конечно, конечно. Я верю, что ваш дедушка честный и порядочный человек!

Иначе и быть не может! У такой хорошей девушки не может быть непорядочного деда!

— Вы все шутите! А я всерьез! — обиделась Вика.

— Да и я всерьез! Знаете Вика, шпионов то действительно на нашей родине было тьма! Мы же всему миру как кость в горле! Все лезут! И я верю… ваш дедушка действительно помог нашему государству! Почему нет? Вика довольно улыбнулась, она глотнула чаю и робко добавила:

— И все-таки вам надо познакомиться. Надо!

— Ну, если вы так хотите, давайте познакомимся… — ухмыльнулся Клюфт.

— Павел Сергеевич, я понимаю. Вы все еще не можете забыть те страшные года. Да и как это забудешь? Я тоже вот не знаю,…смогла бы я забыть. Это мерзко. Может я мстить бы начала. А вы? Вам такая вот мысль не приходила?

— Какая еще мысль? — насторожился Клюфт.

— Но вот отомстить вашим мучителям, обидчикам? Тем, кто вас в лагерь отправил? Не приходила такая мысль? Повисла пауза. Павел Сергеевич опустил голову и закрыл лицо руками. Вика сидела и не знала как себя повести — начать успокаивать старика или дождаться когда он сам заговорит. И он заговорил. Его голос звучал низко и глухо. Он говорил в ладони и словно рассуждал вслух:

— Значит, вы считаете, что месть и есть справедливое подведение итогов? Месть и ненависть будет логическим завершением всей этой печальной истории? Значит, вы так считаете? Человечество рождено, что бы сводит с собой счеты? Или все-таки нужно простить, простить и забыть? Вика чуть не расплакалась. Она видела, что причинила старику вновь больно.

— Нет, Павел Сергеевич, это я так брякнула. С дуру, дура я!

— Нет, девочка вы так подумали. И подумали искренне. И в этом нет ничего страшного. Боже о чем я! Нет, в этом есть конечно, страшная составляющая реальности, но нет ничего необычного! Так на вашем месте подумал бы любой современный человек! Любой! И не надо корить себя! Вновь повисла пауза.

— Виктория, — продолжил Клюфт. — А ведь я у вас совета прошу? Вы, правда, считаете, что мне надо мстить? Вика посмотрела на старика. Ее глаза были наполнены слезами. Она хотела заплакать. Вот-вот и горячие слезинки покатятся по щекам, но девушка сдержалась, она шмыгнула носиком и смахнула капельки из уголков глаз.

— Я не знаю, что мне надо вам ответить. Вернее я боюсь вам отвечать. Я вот вам скажу, а вы меня возненавидите!

— За что деточка? — удивленно воскликнул Клюфт. Старику вдруг стало жалко девушку. Он старый и нахальный человек попытался взвалить на нее бремя своих мыслей, бремя своей судьбы и пытает ее маленькую и хрупкую девчонку помочь разрешить свои проблемы!

— Вика, простите меня старого! Простите! — вздохнул Клюфт. Девушка улыбнулась. Она покачала головой и радостно воскликнула:

— А вы ведь и в правду очень добрый! Да! Мне Вилор говорил, что вы мухи не обидите, мол, через — чур, вон любите всех, а так нельзя в нашем мире! А я слушала и думала, что он просто идеализирует вас. А, оказалось, оказалось вы Павел Сергеевич! Вы, правда, очень добрый! Клюфт смотрел на девушку. У него защемило сердце. Вот это молодое и красивое создание, никто иной, как самый близкий человек его злейшего врага. Того страшного человека сломавшего его судьбу. Интересно, а как она общается со своим дедом, как ласково называет его? Как переживает за его здоровье? Как нелепа эта ситуация? Почему судьба ему послала ее? Вот эту девочку? «Это наказание или испытание? Что это? Очередная гримаса судьбы? Может быть последняя? Может быть, итоговая!» — грустно подумал Павел Сергеевич.

— Спасибо вам за чай! Спасибо! Мне было очень приятно с вами пообщаться. И знаете, Павел Сергеевич, а можно я к вам в гости буду приходить? А? Просто так вот приходить в гости! Может, я вам тут по дому помогу! Ну, там борщ сварить или еще чего приготовить? — Вика поднялась из-за стола и медленно как то с опаской стала отступать к двери. Она выглядела виноватой и смущенной, Клюфт сидел и улыбался, ему было почему-то приятно слушать ее лепет.

— Вы, что же это умеете борщ варить?

— Да, у меня здорово получается!

— Странно! Сейчас современные девчонки, как правило, не умеют даже яичницу поджарить, молодец.

— Так вы разрешите мне приходить к вам в гости?

— Да, приходите, конечно, о чем речь!

— А как вы думаете, Вилор будет злиться на меня?

— Злиться,… хм, за что?!

— Может он подумает, что я через вас его пытаюсь завоевать?

— Да что вы такое говорите? И вообще странная ситуация, он должен за вами бегать! Вы такая красивая!

Виктория улыбнулась, она хлопнула в ладоши и как девчонка выскочила в коридор.

Клюфт медленно вышел проводить гостью. Девушка накинула свои босоножки и даже не стала их застегивать, она вновь улыбнулась и, открыв дверь, растворилась где-то в глубине подъезда. Павел Сергеевич стоял и вслушивался в ее торопливые и звонкие шаги не лестнице. И лишь когда хлопнула внизу подъездная дверь, Клюфт закрыл квартиру. Он стоял в сумраке прихожей, пытаясь рассмотреть, замысловатый теневой узор на потолке, думал, думал…

А что ему оставалась сейчас делать, ему? Почти одинокому старику, окончательно запутавшемуся в этой замысловатой и жестокой жизни, жизни, которая все сильнее стягивает все в сложный узор. «Вот он шанс отомстить. Ты же этого хотел? Поломать ей судьбу! Этой девчонки, а мучиться будет он! ОН! Твой злейший враг! Этот демон разлуки! Мучиться и умирать в тоске и забвении! Вот так!» — мысли, как острые колючки тыкались в сознание Клюфта. Было страшно, страшно от открывшейся возможности! Шорох, скрип половиц, сердце екнуло… Это он. Еле заметный силуэт мелькнул в рифленом стекле межкомнатной двери. Он ждал его, ждал, но не сейчас… Он как всегда появляется не вовремя…

— Смятения не покидают тебя, — звучит спокойный низкий голос. Клюфт опустился в кресло. Он облегченно вздохнул. Зажмурился и как-то обреченно бросил:

— А я уж думал ты больше никогда ко мне не придешь. Так и умру, не пообщавшись с тобой. Ты пропал, а это плохая примета, так, по крайней мере, я рассуждаю. Или это не так? — спросил он куда-то в пустоту. Ему никто не ответил. Клюфт уже было подумал, что ему вновь показалось присутствие этого человека. Но через несколько секунд все же раздался голос:

— Странные вы люди, казалось бы, уже все вам жизнь объяснила, все! А вы все упрямитесь! Сами себе верить не хотите!

— Это ты о чем? — возмутился Клюфт.

— О твоих смятениях.

— Ты,… об этой девочке?

— Нет…

— О чем же?

— Ты, как и много лет тогда назад вновь мучаешься, и не знаешь, какое решение, тебе принять. Как тебе хочется или как угодно Богу! Клюфт открыл глаза. Он, наконец-то увидел его. Иоиль стоял у дверного косяка, опершись на него спиной и, сложив руки крестом на груди, внимательно смотрел на Павла Сергеевича.

Все тоже лицо. Он не меняется. Все так же моложав и подтянут. Словно время над ним не властно. Его видение не стареет! «Как же видение может стареть? Оно вечно! Вечно и нетленно! Нет. Стоп! Оно тленно! Оно смертно! Ведь когда я умру, я не смогу его уже видеть и общаться с ним! Он ко мне не придет! Да и куда ему приходить! Нет, стоп! когда я умру, неужели все кончится? Что ничего больше не будет? Нет, не может больше не быть! Это смешно! Не может больше не быть! Тленное тело сгниет, но это же не все! Как может сгнить видение? Как могут сгнить мысли? Опять, опять я пошел по кругу!» — судорожно рассуждал Клюфт. Богослов словно прочитав его мысли, негромко сказал:

— Все будет как угодно Богу!

— Что? Ты опять за свое? Угодно Богу? Что ему угодно? — нервно бросил Клюфт.

— Ты сам знаешь…

— Нет! В том то и дело я ничего не знаю! Я не знаю! Я не решил еще ничего! И не знаю, решу или нет…

— Ну, вот видишь, я прав… смятения мучают тебя,… - ухмыльнулся богослов. Клюфт сжал кулаки. Ну, сколько может продолжаться этот спор, в котором он вечно проигрывает? А может… может, он сам хочет проигрывать?

— Ты не знаешь где грань добра и разума? Так ведь? Клюфт тяжело дышал и молчал. Он давал понять, что Иоиль говорит истину.

— Ты ждешь совета? Ты дожил до такого момента, что тебе просто некому дать совета? Ты одинок и, считая себя мудрым, ты вдруг понял, что мудрость твоя как утренняя роса может растаять, не оставив следа. И ты испугался. Ты понял, что ты ничего не можешь сам решить! Ты ничтожен, как тогда… Клюфт, скривился, словно слова богослова причиняли ему зубную боль:

— Господи, зачем ты мне это говоришь, если я и сам это знаю! Иоиль улыбнулся:

— Ну, уже хорошо ты обращаешься за помощью и советом к Богу!

— Так что ты можешь мне посоветовать? Что? — прикрикнул Клюфт.

— Не я,… а Бог! Лишь он может советовать, я лишь говорю его слова, я богослов как ты помнишь, лишь носитель его слов. А тебе Бог говорит: Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой. Во всех путях твоих познай Его! И Он отправит стези твои! Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Господа и удаляйся от зла! Это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих! Клюфт зажмурился и грустно как то болезненно рассмеялся. Он крякал как старый ворон. Богослов смотрел на него и качал головой.

— Ты хотел услышать, что-то другое? — спросил он у Клюфта.

— Нет, я знал, что ты именно это мне скажешь! — обреченно буркнул Павел Сергеевич.

— Ты не доволен? Тебе хочется принять другое решение?

— Другое? Хм, могу ли я принять другое? Ведь этого не хочет Бог! — язвительно сказал Клюфт. Богослов ухмыльнулся он, медленно опустился, присев на корточки. Помотав головой, тихо сказал:

— Ну почему же люди в большинстве своем принимают самостоятельные решения. Не советуясь… с Богом. Не прося у него помощи… Все одно и тоже… Что происходит потом ты знаешь, знаешь потому как испытывал на собственной шкуре!

— Да испытал, но я испытал ошибки и других людей на собственной шкуре! Я испытал и злость, и ненависть, причем неоправданную, от других людей, на собственной шкуре? А это как, за что? Почему я мучился? — пробасил Клюфт.

Он поднялся с кресла и, встав рядом с сидящим на корточках богословом, смотрел на него сверху вниз.

— В твоих словах звучит злоба и претензии к Богу! А это смешно! Бог не посылал тебя на мучения! На мучения отправили тебя люди, которые, кстати, и не спрашивали совета у Бога! — ответил равнодушно Иоиль.

— Да не спрашивали! Но вот поэтому я и хотел…

— Ты хотел отомстить? Им за муки твои,… отомстить и обречь их на муки?

— А что в этом такого? Они же сами совершили грех!

— Да это так… но…

— Опять но?! Когда же будет… справедливость?! — воскликнул Клюфт.

— Справедливость?! А что ты имеешь в виду под словом справедливость? Муки этой девочки ты считаешь справедливостью? — ухмыльнулся Иоиль. — Ты хочешь обречь ее на муки? Ради справедливости? Так ли?

— С чего ты взял, что я хочу зла этой девочки? — обиделся Клюфт.

— Знаю, ты не хотел,… но такая мысль явно мучила тебя… Павел Сергеевич махнул рукой и вернулся в кресло. Он упал в него обреченно и опустошенно. Зажмурился.

— У тебя все так вот гладко и понятно. Гладко и понятно! Пришел,… появился,… сказал красивые слова. А, тут, тут не все так гладко! Не все!

— Я знаю, знаю, не все, — ухмыльнулся богослов.

— Да, что ты знаешь? Красивые разговоры и все…

— Да ты никогда в него и не верил, не вперил. Вот в чем беда. Ты заставляешь себя верить — что ты веришь! Напрягаешь свое сознание! Делаешь вид… и сомневаешься в своей вере…. Так ведь?! Сознайся! Ты верил в него лишь в критические и трудные минуты! Как было удобно тебе! Когда был Бог нужен тебе, тогда ты в него верил, а вот сейчас опять срываешься и вновь требуешь тебе помочь? Опять тебя приперла жизнь и тебе плохо, и ты просишь его помочь? Так не бывает! Не бывает, ты же сам понимаешь, нельзя верить лишь тогда когда требуется помощь и совет!

— Неправда! Неправда! Я верю в него! Я поверил, тогда в том холодном и грязном бараке! Тогда! Да, да я поверил в Бога! Я поверил! Я знаю он мудрый и все же, все же!

— Ты хочешь сказать, почему вновь испытывает он тебя? Да?

Клюфт молчал. Ему захотелось плакать. Просто вот так разрыдаться тут в кресле. Так разрыдаться, что бы от натуги разорвалось сердце.

— И все же я сажу тебе, что бы ты понял, и я верю, ты поймешь! Ты уже мудрый человек, ты столько увидел в жизни, ты должен понять. Тогда ты уразумеешь правду, и правосудие, и прямоту, всякую добрую стезю. Когда мудрость войдет в сердце твое, и знание будет приятно душей твоей. Тогда рассудительность будет оберегать тебя, разум будет охранять тебя. Дабы спасти тебя от пути злого, от человека говорящего ложь, от тех которые оставляют стези прямые, что бы ходить путями тьмы. От тех, которые радуются, делая зло, восхищаются злым развратом. Знай и помни это и тебе будет легче. Клюфт молчал. Он знал, Иоиль сейчас уйдет и не известно появится ли снова. Может это их последняя встреча, может и так… Но спрашивать об этом Павел Сергеевич не хотел, и может даже боялся. Он откинул голову назад и, зажмурив глаза, просто ждал. Ждал тишины, и она наступила.