Ноги спотыкались об большие и острые камни. В ступни больно врезались твердые грани гранита, противного грязно-розового угловатого гранита. Мерзкое ощущение, хотелось бежать, но сил не было, просто какое-то медленное инерционное движение вперед… И опять боль в ногах, опять удары по ступням…

— Эй! Подъем! Хватит спать! — сквозь сон услышал грубый голос Вилор.

Он еще не успел открыть глаза, но уже понял, его кто-то бьет по ногам. Щукин с трудом разомкнул веки и увидел рядом с собой человека. Высокий мужчина, одетый в светло-серый стильный костюм, стоял возле нар и пинал Вилора по пяткам. Щукин застонал и, поджав ноги, приподнял голову, что бы рассмотреть человека который нарушил его сон. Все тело ломило, спать на голых досках как оказалось, было занятием болезненным, мышцы на руках и спине противно ныли от напряжения.

— Так, вставай, а то сейчас попрошу дежурного принести ведро холодной воды и окачу тебя! — угрожающе сказал высокий человек. Вилор тяжело вздохнул и поднялся с нар. Он нашарил на полу свои туфли и, с трудом натянув их, встал в полный рост. Голова слегка кружилась, во рту пересохло, хотелось пить, и не просто пить, организм требовал большой дозы холодной, воды. Высокий мужчина, осмотрев Щукина с ног до головы, ухмыльнулся и, кивнув на открытую дверь камеры, тихо сказал:

— Выходи, пошли, поговорим.

— Вы кто? — удивленно спросил Вилор.

— Я?! Я тебе позже объясню! — как-то зло ответил незнакомец. В коридоре их ждал толстый старшина, он ехидно улыбался. Щукин брезгливо взглянул на тюремщика и требовательно сказал:

— Воды дайте! Я пить хочу!

Старшина нахмурился и уже открыл рот, что бы ответить Вилору, но его определил высокий незнакомец в штатском:

— Пошли, пошли, я тебе дам и попить и поесть! Все будет!

Вилор обернулся и посмотрел на мужчину. Щукин хотел понять шутит или нет с ним этот тип в стильном костюме. Но сделать это не успел, высокий человек ловким движением схватил сначала одну руку Вилора, а затем и другую. Через мгновение Щукин почувствовал, что ему на запястье надели наручники. Сталь браслетов противно впилась в кожу.

— Это еще зачем? — попытался протестовать Вилор.

— А это теперь твоя бижутерия! Она теперь долго теперь будет украшать твое тело! Руки! Может быть и ноги! — ехидно пошутил высокий. — Иди, давай, шагай! — мужчина толкнул Вилора в спину. Они вышли из помещения ИВС и услышали, как за спиной надрывно лязгнула дверь изолятора. Щукин поморщился и, чуть не споткнувшись на крутых ступеньках, больно ударился плечом об стену.

— Осторожней! — услышал он голос за спиной. — Ты мне пока нужен целый и невредимый,… пока! — угрожающе прозвучали слова мужчины в штатском. Пройдя через помещение дежурной части, они вышли в коридор райотдела милиции. И тут Вилор встал как вкопанный, оказавшись за этой границей, свободы и несвободы, он оказался под прицелом десяток глаза. Посетители РОВД, которые стояли и сидели на лавках в ожидании приема, все как один внимательно уставились на него. Щукин ощутил себя голым на свадьбе.

Грязная все заляпанная рубашка и джинсы. Помятое лицо и главное руки скованные наручниками за спиной! Что чувствует человек, на которого в первый раз надели наручники? Обычному человеку никогда не имевшему дело с милицией это неведомо! Да и обычные люди об этом и не задумываются! Что об этом думать! А жаль! Человек, лишенный свободы двигать руками — это униженный человек! Наручники это не просто средство ограничения движений конечностями, а специальное приспособление лишение человека его достоинства!

«Что думают эти люди, глядя на меня? Что они могут думать обо мне? Они думают, что я злодей и подонок. Что я мерзкий тип и подлец которого вот так как собаку на поводке водят по коридорам милицейского отдела? Собаку?… Странно, как странно, но я тысячу раз видевший собак на цепи, собак на поводке никогда и не мог подумать каково это быть несвободным? Как собаки это терпят? Как они могут сносить все это, целую жизнь? Вот так, подчиняться воле хозяина, ходить с ярмом на шее и таскать цепь и поводок ради миски яды, ради брезгливого поглаживание человеком за ухом?! Нет, теперь становится понятным, почему собак так ненавидят коты и… волки! Почему кошки и волки презирают собак! Как их не презирать, если собаки готовы добровольно быть рабами людей!» — грустно подумал Вилор. — «Почему, почему со мной тут обходятся как с собакой? Почему меня водят как пса на поводке?»

— Иди, давай! Что встал! — вновь окрик за спиной. Нет, как стыдно, как противно вот так, идти с видом военнопленного. Идти, низко опустив голову! Но Вилор шел, он вынужден был идти!

С каждым шагом он двигался все быстрее и быстрее. Высокий, еле-еле поспевал за ним. Они подошли к межэтажной лестнице, что находилась в самом конце коридора.

— Поднимайся в кабинет номер двести десять! — прозвучала команда конвоира в штатском. Вилор скакал по ступенькам как сайгак, не смотря на боль в ногах. Стыд гнал его вперед. Быстрее, быстрее, что бы люди, не видели этого позора! Быстрее! Возле двери с номером двести десять он остановился. Тяжело дыша, Вилор закрыл глаза и облокотился на стену. Незнакомец в сером костюме тоже запыхался от этого спринта по милицейским коридорам.

— Ну, ты и бегать! Ты что бегучий? Смотри если на рывок пойдешь, ноги переломаю! — зло бросил незнакомец. — Ладно, что встал? Заходи в гости! Сейчас мы с тобой душевно разговаривать будем! — величаво произнес высокий и толкнул дверь под номером двести десять.

В кабинете было сильно накурено. Вилор даже зажмурил глаза от едкого табачного дыма, но через несколько секунд все же с трудом осмотрелся. В помещении вдоль стен стояли два старых облезлых письменных стола, большой коричневый несгораемый шкаф в углу и тумбочка, на которой возвышалась большая печатная машинка. На подоконнике Вилор рассмотрел стеклянный графин с водой и два граненых стакана.

— Это этот что ли потрошитель? — услышал низкий голос Щукин. Вилор посмотрел в угол помещения и с удивлением увидел, что прямо за дверью, словно огромная старая колоша чернеет корявый обшарпанный диванчик, на котором полулежал какой-то человек в синей рубаке и темных брюках. Он дымил сигаретой и, как-то хитро сощурив левый глаз, пялился на Щукина.

— Да, это он. Надо вот допросить и оформить, — мрачно ответил высокий в сером костюме. Он небрежно выдвинул обыкновенный стул и поставив его на центр комнаты:

— Ну, Щукин, садись! Вилор с неохотой подошел к стулу и, хотел уже присесть на него, но высокий человек в сером костюме резко потянул Щукина за скованные наручниками руки и, заведя их за спинку стула, толкнул Вилора на сиденье. Тот застонал от боли.

— Что ручки больно? — язвительно спросил высокий. — Потерпеть придется, — он уселся за письменный стол и, достав из ящика листок бумаги, пошарился в карманах и положил рядом с листком пачку сигарет зажигалку и шариковую ручку. Вилор с тревогой наблюдал за хозяевами кабинета и молчал. Говорить ему этим мрачным людям ничего не хотелось, тем более что вновь стало страшно. Человек, который лежал на диване, медленно встал и, подойдя к двери, задвинул щеколду, затем он подошел совсем близко к Вилору и мрачно сказал:

— Теперь нашему первому свиданию никто не будет мешать! Вилор взглянул на этого типа и, опустив глаза, отвернулся.

— Так, Щукин, скажи-ка мне свои данные, фамилию имя отчество и дату рождения, — приказным тоном прикрикнул высокий в сером костюме. Он что-то строчил на листе бумаге не поднимая глаз. Вилор тяжело вздохнул и тихо ответил:

— Щукин Вилор Андреевич, десятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят второго.

— Не понял, что так тихо, громче, громче говори, Толик подскажи задержанному, что надо говорить громче! — недовольно буркнул высокий из-за стола. Тот, которого он назвал Толик, резким движением схватил Вилора за ухо и, сжав кулак, прикрикнул:

— Говори громче! От боли и обиды у Вилора брызнули слезы из глаз. Он застонал и дернулся, но Толик крепко держал его за ухо.

— Ай, ай! Что за дела? Вы кто такие? По какому праву надо мной тут издеваетесь! — заорал Вилор.

— Молчи сука! И говори четко и ясно, что тебя спрашивают! — прошипел Толик. Вилор понял, что ему не вырваться и обреченно ответил:

— Щукин Вилор Андреевич, десятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят второго!

— Вот молодец! — Толик отпустил Щукина и, погладив его по голове, словно нашкодившего беспризорника, вернулся на свой старый рассохшийся диванчик в углу.

Вилор тяжело дышал, он все еще не верил, что все это происходит с ним. Какой-то кошмар действительности, больше похожий на страшный сон.

— Моя фамилия Мухин! Старший оперуполномоченный Евгений Петрович Мухин! — громко и зло сказал высокий в сером костюме. Он сбросил пепел с сигареты в консервную банку, которая уже была переполнена окурками и мрачно добавил:

— Я буду работать с вами гражданин Щукин по вашему делу, хотя официально его ведет старший следователь районной прокуратуры Нелюбкин. Но, тем не менее, сделать первый допрос и как я надеюсь, с признательными показаниями, поручили мне. Вилор напрягся. Кисти рук совсем онемели от наручников. Щукин поморщился и тихо спросил:

— По какому еще делу? Вы что тут творите? Я ничего не понимаю? За что меня задержали?

Мухин оторвался от писанины и удивленно взглянул на Щукина, опер ухмыльнулся и в очередной раз, затянувшись сигаретой, посмотрел на своего коллегу, который развалился на стареньком диване:

— Нет, Толик ты посмотри, интеллигенция мать его, вот какая у нас интеллигенция! Творческая между прочим! Ведет себя как отъявленный уголовник рецидивист! — грозно взглянув на Вилора, Мухин презрительно добавил. — Вы гражданин Щукин, как я понимаю, в несознанку решили идти? Так это зря! У нас в убойном отделе и не таких волков кололи! Так что лучше вам дурака тут не включать!

— Да я, правда, не понимаю, за что меня задержали и за что меня посадили в камеру! И вот сейчас за что вы меня тут приковали наручниками! Объясните мне, в конце-то концов! — взмолился Вилор.

Мухин покачал головой и внимательно посмотрел на Щукина. От его взгляда Вилору стало совсем страшно.

— Значит, не понимаешь…. А ты, что натворил вчера, не помнишь? А?!!! — угрожающе рявкнул Мухин.

— Я?!!!.. А что я натворил? Дебоширил? Ветрину разбил? Так я, правда, не помню, правда, не помню! Что я сделал? За что такое отношение? Какое дело? — Вилор почти кричал от отчаянья.

Мухин задумался, было видно, что он пытается верить Вилору, но оперское чутье, а вернее профессиональная привычка не доверять слезам и мольбам с первого раза, мешала ему сознаться в этом. Он покосился на Толика и, затушив сигарету, ледяным тоном спросил:

— А такого человека, как Лидия Петровна Скрябина, вы, гражданин Щукин, знаете?

— Лидию? А причем тут она? Причем тут Лида? Что за ерунда? Это она что ли меня сюда сдала? Она что ли заявление написала? Что я натворил? Что я ей сделал? Мухин продолжал пристально смотреть на Вилора. Он все еще не мог понять, насколько искренен с ним этот человек.

— Нет, заявление она никакое не писала. Она просто не может теперь это сделать! Потому что она сейчас находится в морге!

— Что?!!! — Вилор дернулся и попытался встать со стула, но руки в стальных браслетах, заведенные за спинку, удержали его на месте. — Что вы такое говорите? В каком морге?!!! Что с ней! Что с Лидией?!!! — закричал Щукин. Мухин покачал головой и, ухмыльнувшись, бросил своему коллеге Толику:

— Нет, ты посмотри Толян! Он еще тут требует! Орет тут на нас! Ты посмотри!

— А может правда у него крышу сорвало и он не хрена не помнит? — робко озвучил свою догадку Толик. Мухин задумался, он смотрел то в лист протокола на столе, то на Щукина. Вилор почти не дышал. Ужас окутал каждую клеточку тела. Он почувствовал, что еще немного и, он потеряет сознание.

— Гражданка Лидия Петровна Скрябина найдена мертвой в вашей квартире. У нас есть все основания полагать, что вы и убили гражданку Скрябину Лидию Петровну. Что вы нам можете пояснить по этому делу гражданин Щукин? Вилор все это слышал как в тумане. Тем не менее, до него через какое-то время дошел страшный смысл слов Мухина. Щукин дернулся и заорал.

Он орал дико, руки непроизвольно потянули за собой стул. Вилор привстал, но не смог удержать равновесия и рухнул на бок, на грязный пол. Он выл и кусал губы. Бился, словно в судорогах и катался вместе со стулом по полу. Мухин и второй опер испуганно вскочили.

— Толик, давай воды, а то он сейчас точно сознание потеряет! — закричал высокий в сером костюме. Толик, метнулся к подоконнику и, схватив графин с водой, принялся лить ее на лицо Щукина. Вода попадала ему на щеки и волосы и струями скатывалась на пол. Через минуту Щукин размазывал головой грязь на линолеуме. Он все также выл и дергался.

— Что с ним делать? Как его успокоить? Что делать? — взвизгнул Толик.

— Да расстегни ты ему наручники! Расстегни! Надо его прижать к полу! — крикнул Мухин. Толик дрожащими руками перевернул Вилора на живот, отбросил стул и, кое-как попав маленьким ключиком в замок наручников освободил Щукина от браслетов. Вилор продолжал выть, закрыв ладонями лицо. Тогда Мухин, опустившись коленом ему на грудь, влепил Вилору звонкую пощечину. На секунду Щукин пришел в себя. Он раскрыл глаза и, посмотрев на Мухина, глубоко вздохнув, закричал:

— Нет! Это не правда! Этого не может быть! Нет! Лидия!!!

Мухин поднялся в полный рост и, брезгливо посмотрев на воющего Щукина, сказал:

— Ладно, пусть переварит информацию. Видно он точно не хрена не помнит. Мухин устало вернулся к своему столу и, вытащив из пачки сигарету, закурил. Его напарник сидел на диване и смотрел на Щукина. Тот немного успокоился. Он, лежал почти, недвижим и лишь изредка стонал.

— Ты будешь его допрашивать? Как его сейчас допрашивать? А если вообще кто ни будь из руководства зайдет, так вообще, скажут мы его тут прессанули! Вон под молотки мол наши попал! А? Кто это все гавно тут убирать-то будет? У нас даже тряпки половой нет! — причитал Толик.

— Так сходи и найди! Надо все тут вытереть! Найди уборщицу что ли! А я пока его немного успокою! Может, что и скажет! Вилор все это слушал с каким-то странным ощущением. Ему сейчас казалось, что он словно находится в зале кинотеатра, а на экране идет фильм про него, и вот сейчас актеры разыграли эту драматическую сцену! Голоса! Какие противные у них голоса! И тут мозг как самый жестокий и мерзкий садист, вдруг прорезал сознание страшной мыслью. — «Лидия! Моя Лидия! Они говорят, что ее больше нет! Нет! Ее не может больше не быть! Лидия не может исчезнуть? Как она может исчезнуть? Умереть? Нет, Лидия не может умереть! Она не может умереть! Это противоестественно! Как Лидия может умереть? Она перестала дышать? Ее кожа стала холодной! Ее руки стали недвижимы?! Нет, она не может умереть! Она перестала улыбаться, перестала слышать?! Нет, это бред! Такого просто не может быть! Это все ложь! Это все ложь! Какие гнусные люди, если они могут говорить такую циничную и страшную ложь!» И тут его вновь вернул в страшную реальность противный низкий голос высокого человека в сером, стильном костюме:

— Щукин! Ладно! Хватит тут разыгрывать Ричарда третьего! Вставай, нам надо побеседовать! Вставай и давай расскажи мне, что же вчера произошло в твоей квартире. Что?! Расскажи мне хотя бы то, что ты помнишь! Вилор открыл глаза и, посмотрев на этого мерзкого человека, еле выдавил из себя:

— А Лидия? Что с Лидией?

— Я же сказал! Она мертва!

Вилор зажмурился и застонал. Ему в этот момент вновь захотелось умереть. Но он понял, что смерть сейчас будет просто спасением.

* * *

Он всматривался в это идеальное лицо. Таких черт нет ни у одного человека на земле. Гладкая кожа, чуть вдернутые брови в разлет, прямой нос и красивые полные губы. Они немного приоткрыты — самую малость, нет определенно она красавица! Красавица! Она одна на свете! Таких больше нет! Таких больше никогда не будет! Она единственная и неповторимая и принадлежит только ему! ТОЛЬКО ЕМУ! И никому более он никогда ее не отдаст! «Да, я единственный кому позволено решать ее судьбу! И я решил ее судьбу!

Решил справедливо, хотя немного жестоко, но справедливо! Никто так больше ничего не может решить! Никто! Никто больше не может к ней притронуться! Только я! Я! Я! Жалеть ли о том, что она больше никогда ничего не скажет? Хм, зачем об этом жалеть? Зачем нужны вообще ее слова? Кому они нужны? Слова, сказанные человеком это лишь лишние звуки! Они противоестественны остальному всему живому! Растеньям, рыбам, животным! Все они же обходятся без слов! Почему, зачем человеку нужны слова? Нет, они не нужны! Пусть, пусть она уже ничего не будет говорить, но зато теперь она покорна. Она моя!» — Скрябин сидел и улыбался, еле заметно. Это было так противоестественно, человек, сидящий у гроба, думает и улыбается своим же мыслям! Но этого никто не замечал. Со стороны он казался горем убитым мужем, который от ужаса произошедшего потерял разум и теперь ведет себя немного не адекватно.

Лидия лежала в гробу вся усыпанная цветами, розы в большинстве темно пурпурные скрывали ее бедра тело и плечи. Роскошное белое платье было практически не видно из-за лепестков. В комнате тихо играла грустная классическая музыка, стояли букеты цветов и венки. Это страшный запах смерти, но он вовсе не противный, нет! Нет! Смерть пахнет приторно сладко… свежими досками, пластмассой искусственных веников венков и воском свечей. У смерти всегда есть какая-то страшная и таинственная торжественность! Кто это придумал? Почему человек решил так торжественно отмечать смерть другого человека?! Откуда это повелось? «Смерть может стать не наказанием, а избавлением, нет, не обязательно для умершего, она может стать избавлением от мучений, проблем для тех, кто окружал этого умершего! Странно! Мы иногда не произвольно ждем смерти своих близких, друзей знакомых! Своих родителей и учителей! Как это странно, мы ждем смерти, мы свыклись с ее неизбежностью, но неизбежностью смерти других людей, а сами, почему-то не хотим умирать?! Мы меряем ее на лик других, а на себя мы примерить ее не хотим! Считаем себя почему-то бессмертными, думаем о ней как о чем-то очень далеком, хотя она, она ведь рядом с нами! Она часть нашей жизни! Смерть, какое странное слово, что это? Это невидимое существо, субстанция?! Она не видима, или она не видима лишь для людей, а для остальных существ ее приход вполне предсказуем? А для чего вообще нужна смерть? И нужна ли она вообще?! Хм, нет, она нужна, вот, как она была нужна мне, смерть Лидии была нужна мне!.. Господи! Что я несу?!!! Сам признаюсь себе в том, что мне нужна смерть?!!!» — Скрябин содрогнулся от своих мыслей. Он посмотрел на безмятежное лицо Лидии и заплакал. Его плечи тряслись еле заметно, он стал похож на старого ворона, который с трудом поедает дохлую мышь. Скрябин вдруг осознал, что остался один, совсем один в целом мире людей, которые почему то его не любят! Так, по крайней мере, ему казалось. Ощущение пустоты и бесконечного одиночества навалились на него словно гигантским айсбергом! Зачем, зачем он все это затеял? Это победа? Но над кем? Кто выиграл в этой трагедии?

Это как страшная бестолковая пьеса глуповатого драматурга, которую он поставил по блату в провинциальном театре!

Скрябин зарыдал, схватившись за край гроба. Его трясло, словно в лихорадке. От непроизвольных толчков его рук, розы и лепестки вздрогнули и затряслись, как будто налетел неожиданный осенний ветер.

* * *

Он слушал его! Слушал очень внимательно! Ловил каждое слово!

— Да поймите вы, чистоплюй! Она уже вас предала! Она через вас переступила! Она растоптала все. Что ей вы давали! Все! А прожили вы не один год! Она растоптала вашу любовь! Ведь вы любите ее? Любите очень сильно! Но это несправедливо, когда один человек ради другого пытается отдать частичку себя, а другой человек просто выбросил все это в мусорное ведро! В помойную яму! Разве вам нужен такой человек! Такая любовь? Быть вечно лишним, разве это ваш удел? Поэтому вы и должны сделать это! Должны!

— Да, но,… - буркнул Валериан.

— Что но? Вам ее жалко? Вы боитесь! Это естественно! Каждый нормальный человек должен этого бояться! Это конечно противоестественно нормальному существованию разумных людей! Да! Нормальному! Но у вас-то совсем другое! Совсем другое положение! Какое вас ждет будущее? Какое?!!! Одинокая старость, когда никто даже чашку супа не сварит, да какой там суп, никто за лекарствами в аптеку не сходит, да и вообще никто не придет к вам! Просто потому, что у вас нет друзей! Нет родных, нет хороших знакомых, так товарищи… да заказчики! Но это лишь пока. Когда вы станете дряхлым стариком, вы станете никому не нужны! Никому!!! Подумайте! Как это страшно! А между тем ваша бывшая жена, будет наслаждаться жизнью с новым мужем! Как обидно да! Но потом будет поздно! Поздно! Вам это нужно? А они, они будут издеваться, непроизвольно издеваться над вами, будут жить в свое удовольствие! Будут заниматься любовью, еще и детей родят! Вы хотите, что бы она родила ребенка от вашего соперника? А?!

— Нет…

— Вот! Вот мой друг, поэтому…

— Я ничего не хочу! Я не хочу, что бы с ней вообще, что-то происходило! — мрачно добавил Валериан.

— И правильно! Правильно мой друг!

— Да, но, а этот…

— Ах, вот вы о чем! Так надо сделать так, что бы его тоже не было! Что бы он исчез! Правда, не совсем, а из этой нормальной жизни! Нужно просто устроить ему ад на земле! Что бы он мучился и страдал! Хотите?

— Да, но…

— Не переживайте, я вам помогу. Просто нужно сделать все как я вам скажу! И все! Один поступок и все! Все ваши проблемы, будут решены! Вы готовы?

— Ну не знаю,… - Валериан тяжело вздохнул, и посмотрел на собеседника.

Тот улыбался и кивал головой. Валериану на секунду показалось, что среди волос у темечка, у этого человека виднеются небольшие острые рожки.

Скрябин помнил тот роковой день посекундно! Каждое мгновение! Когда, когда в какой момент он решился на это? Тогда утром! Рано утром! В час тишины, когда тени ночи еще не хотели уходить, но наступающий день гнал их безжалостно прочь, словно палач гнал жертву на плаху, заливая утренним светом углы и стены комнаты! Скрябин лежал один на огромной кровати. На той самой кровати, где они еще совсем недавно занимались любовью с Лидией. И вот ее нет рядом! Нет! Валериан перевернулся на живот и втянул ноздрями запах постели! Он пытался уловить аромат любимой женщины! Этот чарующий аромат! Он пытался его уловить, но не мог! Лидия исчезла не оставив после себя ничего! Валериан помнил, помнил то мгновение! Те страшные мысли! Мысли не давали ему покоя! Они уничтожали сон! Они убивали аппетит! Они завладели всем сознанием! Мысли! Мысли убийцы! «Я могу решить! Я вправе решить судьбу свою! Судьбу Лидии и судьбу этого никчемного человека, разрушавшего мою мечту! Разрушавшего, мою жизнь! Это дает мне право на решение! Да! Да дает! Кто придумал эти правила приличия и чести? Кто? Какой глупец, а может быть, это был просто очень хитрый и расчетливый человек, или группа людей, которая решила вот так, какими-то странными правилами подчинить себе большинство! Когда и как это произошло? Сейчас конечно никто не знает, но возможно ли обратное? Правила приличия и кодекс чести, они могут быть отменены? Хм, нет, они не могу быть отменены, но они могут быть изменены, они могут не соблюдаться в определенных обстоятельствах! А у меня сейчас определенные обстоятельства. Очень весомый аргумент! Я, я могу сделать это, потому как я имею право! И не должен, ни перед кем оправдываться! Хм, разве что перед Богом?! Страшно ли мне перед Богом? А есть ли он Бог? Есть ли он? Почему же если он есть, то он так не справедлив? Почему? Почему он несправедлив, ко многим совершено честным и хорошим людям! Поэтому все это лишь отговорки! Все! Страшно, страшно так думать, но Бога нет! Нет и, не может его быть! Вселенная это лишь пустота. Пустота с большим количеством газа! И все! Нет, нет там больше ничего! Пустота и газ! Что меня держит? Что? Страх? Но страх это тоже пустота! Пустое! Страх сам ничтожен! Он сам боится всего! Потому что этот страх! И я смогу убить в себе этот страх! Смогу!» Он долго и тщательно собирался. Чистил зубы и принимал душ. Затем поджарил себе яичницу с ветчиной и помидорами. Это было любимым его блюдом, казалось что проще и быстрее — яичница с помидорами и ветчиной, но Скрябин считал это настоящим праздничным блюдом и делал ее в самые важные для себя дни. Вот и в то страшное утро, он сделал себе яичницу… На столике в прихожей лежал сверток. Тот пакет, отданный ему тем страшным человеком. Валериан развернул его и еще раз посмотрел на содержимое. Резиновые перчатки и бахилы для обуви. Две бутылки коньяка, на одной из этикеток красная полоса проведенная карандашом. Ее даже не совсем заметно. Но он та знает, что означает эта полоса… «Значит эту надо заставить пить этого поэтика, выскочку и наглеца!» — презрительно подумал Скрябин. До дома Щукина он шел пешком. Его не должны видеть в автобусе и тем более в такси! Пешком, причем шел наугад без предварительного звонка, не зная дома ли его враг. Он шел устремлено и уверенно. Шаг за шагом! Скрябин сначала не о чем не думал во время движения. Никаких мыслей, он лишь переставлял ноги и зачем-то считал шаги! «Четыреста сорок семь, четыреста сорок восемь….» Погода в это день была просто на загляденье. Ни одной тучки на небе. Тепло и сухо. Лишь слегка пожелтевшие листья подсказывали уже осень, осень и совсем скоро холода, дожди,… а пока, пока бабье лето! Умереть в бабье лето! Подходя к дому Щукина, Валериан вдруг подумал: «Земля живет своей жизнью. Планета, которая наверняка живой организм, не интересуется, что происходит с тварями населяющими ее! Не интересуется! Конечно, до определенного момента пока эти самые твари населяющие планету не становятся угрозой для нее самой. Вот тогда планета мстит, очищается, предупреждает,… а это ураганы, смерчи, наводнения и землетрясения! Но планете нет дела, до того, что разумные твари, называющие себя людьми, делают друг с другом. Наверняка когда эсэсовцы отправляли в газовые камеры миллионы людей в Освенциме и Бухенвальде временами погода был тоже прекрасная… Земля жила своей жизнью. Вот и сегодня, что может измениться, если умрет один человек? Да! Один! Да ничего, ежесекундно на планете умирают сотни, тысячи, а может и десятки тысяч людей! И ничего! Ничего! Это лишь удобрение для планеты! Люди это удобрения для земли! И все! Никакого пафоса! Разумные твари становятся навозом,… гниют в чреве земли и превращаются в перегной! Зачем же жалеть людей! Зачем их жалеть?!»

Дверь в подъезде оказалась тяжелой и скрипучей. Скрябин, прежде чем открыть ее надел резиновые перчатки. Он подошел к углу дома, что бы, его не видели прохожие и натянул их на руки. Затем достал из пакета бахилы и облачил туфли в полиэтиленовые чехлы. Никаких следов! Ничего! Все надо сделать, как говорил этот страшный человек! Валериан сначала не хотел его слушаться, но сейчас, сейчас делал все, как он говорил! Какое-то наваждение! Он слушался и исполнял указания того человека!

В подъезде было темно и прохладно. Каждое движение, каждый шорох звучал громко, усиленный пустым пространством широкой лестницы и высоких потолков. Эхом отдавались даже едва слышные шаги. Скрябин поднимался по ступеням. И вдруг он почувствовал страх, с каждым шагом страх усиливался, он становился невыносимым. Он сковывал движения и мешал идти. Валериан остановился возле окна и, прислонившись руками к подоконнику, опустил голову и заплакал. Он плакал тихо, стараясь, что бы его судороги рыданий, были не слышны. Слезы катились по щекам, дрожащими руками, одетыми в резиновые перчатки, Валериан размазывал соленую воду и, прикрывая ладонью рот, старался, что бы едва слышные звуки, вырывающиеся непроизвольно из его груди, гасли где-то между пальцев.

— О-о-о, м-м-м!!! — Скрябин достал из кармана брюк платок и зажал его зубами. Через несколько секунд это помогло. Спазмы, давившие грудь прекратились.

Валериан успокоился и, вытерев лицо платком, отдышался. Он презрительно взглянул куда-то вверх лестницы, пытаясь рассмотреть дверь квартиры Щукина. Нажать на кнопку звонка он долго не решался, он стоял и заставлял себя надавить на маленькую красно-алую пуговку на черном цилиндрике. И наконец, сжав зубы и, скривив рот, он опустил палец на кнопку. Трель там, где то за дверью прозвучала, словно сигнал к атомной атаке ракетных сил стратегического назначения. Но на этот сигнал никто не отреагировал. Валериан затаил дыхания пытаясь расслышать шаги за дверью, но ему на уши давила тишина. Скрябин набрал в грудь воздух и вновь надавил на звонок. Трель получилась затяжной. И опять! Опять! Нет! Никого нет! «Это судьба, это судьба, а я не вперил в судьбу, я не верил… как же так, вот, вот она во всех ее проявлениях, вот! Вот как все повернулось! Все мои страдания и усилия напрасны! Насмарку! Нет, второй раз прийти сюда я не смогу! Не смогу! Это выше моих сил! Нет! Нет!» Скрябин в отчаянье заплакал и давил и давил на проклятый звонок! Еще и еще! И ВДРУГ! Где-то там, в глубине квартиры послышались шаги! Нет, определенно, за дверью кто-то был! Скрябин неожиданно осознал, что сейчас откроется дверь, и хозяин квартиры увидит его плачущего и еще в резиновых перчатках! Валериан резкими движениями сорвал с рук перчатки и сунул их в карман, платком как мог, вытер глаза и щеки. Секунда другая. Еще и еще. Время тянется вечностью, когда, когда?!!! И вот! Вот! Щелкнул замок, дверь заскрипела и… На пороге стоит он! Он! Он что-то говорит. Что? Не слышно! Лишь сердце стучит в висках! Тук! Тук! Надо отвечать. Надо что-то отвечать! ИНАЧЕ! ИНАЧЕ он все поймет! Скрябин словно в забытье от напряжения и страха что-то говорил… Что-то говорил и даже пытался улыбаться…. Он видел лицо Щукина, самоуверенное и наглое лицо… Он ведет себя как хозяин жизни! Как он смеет?! «Главное не перепутать! Не перепутать! Где это чертова полоса?» — мучительно думал Скрябин, доставая из пакета бутылку коньяка. Он с ужасом взглянул на нее и с облегчением выдохнул воздух. На этикетке виднелась тонкая красная полоска. Когда Вилор разливал коньяк, Щукин задержал дыхание. Он, как показалось ему, покраснел. Но хозяин вроде этого не заметил. Мгновение…. И вот Щукин выпил коньяк. Глоток! Еще глоток. Валериану стало до ужаса страшно! Он понял, что теперь с этого момента обратного пути нет! Нет!

«Как сейчас это все произойдет? Как эта химическая реакция начнет действовать? Как? Уже, уже желудочный сок смешался с коньяком, а стенки желудка впитывают алкогольную жидкость! Он обречен! Он обречен! Он в моей власти! Терпеть! Терпеть!» — судорожно рассуждал Валериан. Он практически не слышал тех стихов, которые читал ему Щукин. Не слушал! Не хотел слушать! Он смотрел на лицо Вилора и ждал,… ждал… И вот! Вот! Щукин обессилено откинулся в кресле, глаза закатились, рот полуоткрыт. Руки безвольно повисли вниз веревками. Валериан сидел и не двигался. На секунду ему даже показалось, что его парализовала. Он практически не чувствовал своих рук, ног! Двигаться! Нужно было двигаться! С трудом Скрябин вытащил из кармана брюк резиновые перчатки. Надеть их было настоящим мучением. Руки вспотели от напряжения и никак не хотели залазить в резиновые чехлы. Через минут пять Валериан все же натянул перчатки. Вскочив с кресла, они первым делом схватил бутылку с коньяком и второй бокал, тот самый который Щукин принес ему и коньяк, в котором так и остался не тронутым. Скрябин осторожно, словно кошка прошел на кухню. Он смотрел, как из бутылки льется в раковину коньяк и думал: «А если придет его дед? Вдруг придет вот в этот момент? Вдруг? Он ведь кажется, с дедом живет, по крайней мере, мне так говорили!» — со страхом рассуждал Валериан. Бутылку и бокал он вымыл практически до блеска. Пустую тару поставил в пакет, а бокал в сервант.

«Все! Все идет как по маслу! Нет, нет, нельзя трусить! Нельзя! Нет и обратного пути все равно нет!» — мысли пугали сознание. Но Валериан, словно робот, словно зомби, продолжал делать то, что ему наказал тот страшный человек! И вот телефон. Телефон! Это последнее, что может остановить! Последнее! Скрябин как в тумане набрал заветный номер, гудки, длинные гудки, словно стрелы степных воинов монголов, летели к цели. К цели на том конце провода! «И вот, вот голос, нет это не ее голос!»

— Мне нужна Лидия Петровна! — выдавил из себя Валериан.

— Кто спрашивает?

— Муж…

— Минутку…

Валериан затаил дыхание. Он напрягся. Пальцы, облаченные в резину, вцепились в пластмассу телефонной трубки. Секунда, другая…

— Алло!!! Я слушаю!..

— Это я,… - прохрипел Валериан.

— Скрябин? Это ты? Что случилось? Я тебя едва узнала! — встревожено ответила Лидия.

— Лидия, ты должна сюда приехать!

— Приехать?!!! Куда приехать, ты что пьян?

— Да есть немного!

— Ты где? Скрябин, что случилось?

— Ты не поверишь, но я у него…

— Хм, у кого?!!!

— У него…

— Что?!!! Ты что с ума сошел?! Ты у Вилора?!!! Дай ему немедленно трубку, что вы там делаете?! Вы что там подрались?! Дай немедленно ему трубку! — прокричала искаженным телефонной линией совсем хриплым голосом Лидия.

— Нет, не подрались. Мы поговорили по-мужски и напились, мы выпили коньяка. Много выпили! И вот я собрался домой. Но твоему Щукину плохо, он, кажется, потерял сознание, ему вроде плохо! А я вызвать скорую не могу, потому как сам пьян. Поэтому сама приезжай и вызывай! Приезжай сейчас, приезжай и реши что делать! В ответ в трубке послышался отборный русский мат. То, что его жена так ругается, Скрябин даже не догадывался. Он непроизвольно грустно улыбнулся.

— Мать вашу,… что б вам! Сиди и некуда не ходи! Сиди и ничего не делай! Я сейчас приеду! Валериан аккуратно положил трубку. Он посмотрел на телефон, словно на живое существо и, тихо с сарказмом сказал:

— Ну, вот и ты стал соучастником. Стал сам того не желая…

Пакет с пустой бутылкой Валериан положил в прихожей у двери. Вторую бутылку он открыл в туалете, отлил половину ее содержимого в унитаз и смыл воду. Затем вернулся в комнату и поставил початую бутылку рядом с бокалом Щукина. Скрябина трясло от напряжения. Ему казалось, что у него поднялась температура и, поэтому слегка морозило, хотя в комнате было даже душно.

— Ничего, ничего! Я делаю то, что должен сделать! То, что должен! Как все банально просто! Муж мстит своей жене и любовнику! Господи, как все банально просто! — сказал он сам себе, и тут же подумал: «Пять тысяч лет разумной цивилизации, а ничего не поменялось! Ничего все тоже предательство, все та же измена и все та же месть! Зачем человеку разум, что бы все вот это совершать? Зачем? Разум, разум это и есть грех? Это и есть зло! Ведь если бы человек был не разумным существом, он бы ничего это не делал! Ведь кошки или те же собаки никогда ничего подобного не делают! Нет! Странно как все это! В это страшное время я философствую на такие темы?! Зачем?! Я тоже сумасшедший, если так делаю! Зачем мне разум?! Зачем, что бы стать убийцей!» Он медленно, вновь прошел на кухню. Выдвинув один из ящиков буфета, посмотрел на содержимое. В пластмассовой коробке с дырками аккуратно сложенные лежали ложки вилки и кухонные ножи. Валериан рассматривал кухонную утварь и как завороженный, не мог пошевелиться. Наконец он нашел в себе силы и тронул пальцами один из ножей. Длинный с черной пластмассовой ручкой он выглядел словно орудие пыток средневекового инквизитора. Скрябин сглотнул слюну и тяжело дыша, вытащил ножик из ящика. Внимательно посмотрев на блестящую сталь, зажмурился и, с силой сжав черную рукоять, прижал лезвие к груди. Он вдруг почувствовал, как испугалось его сердце. Оно словно ощутив совсем рядом смертельную остроту лезвия, в панике бешено заколотилось. «Вот, вот эта железка пробьет кожу и, разрезая упругие стенки сердца, перережут клапана и артерии и выплеснут теплую и пока еще живительную кровь вор внутреннюю полость грудной клетки! Как долго она будет умирать? Как? Ей будет больно? Нет, ей, конечно, будет больно. Но эта боль будет не такой острой, потому как она будет в шоке! Ее мозг, ее сознание будет занято не физической болью от разрезанного сердца. А ужасом и страхом перед предстоящей смертью! Она вдруг осознает, что все кончилось! Все!!! И тогда, тогда,… а что тогда?

Пожалеет ли она о том, что сделала со мной?!!! Пожалеет или умрет с презрением и ненавистью?!!!» Трель звонка прервала его мысли. Валериан вздрогнул. Он отшатнулся от открытого ящика и, спрятав нож за спину, медленно вышел в коридор. Звонок заливался как сумасшедший. «А вдруг это не она? Вдруг это кто-то другой?» — Валериан не мог заставить себя подойти к двери и посмотреть в глазок. Это было выше его сил! В дверь начали колотить кулаками. И тут Валериан услышал голос Лидии!

— Открывай Валериан! Открой! Вилор! Валериан! Откройте немедленно! Скрябин понял, что если сейчас он не откроет дверь, то на шум могу выглянуть соседи по лестничной площадке. Хорошо если они на работе,… а если дома… то тогда, тогда они станут невольными свидетелями. Валериан, тяжело дыша, нашел в себе силы и трясущейся левой рукой он все же потянулся к замку. В правой, он сжимал нож, спрятанный за спиной. Щелчок и… Она ворвалась в квартиру, как смерч врывается в город! Ничего не говоря, небрежно оттолкнула Валериана в сторону и забежала в комнату Вилора. Увидев в кресле, полулежавшего без сознания Щукина, Лидия опустилась перед ним на калении и, взяв его, за руку испуганным запричитала:

— Господи, Вилор, что с тобой!? Ты меня слышишь? — Лидия пыталась нащупать пульс на запястье Щукина. — Что он с тобой сделал? Он тебя не бил? Скрябин стоял зажмурив глаза возле открытой двери, опершись спиной на стену. Он тяжело дышал. Ему было плохо от напряжения: «Она, она меня даже не видит! Меня нет, нет в ее жизни! Она меня не видит! Есть только он, а меня нет!» Валериан, как в забытье, закрыл входную дверь и медленно двинулся в комнату. Как ему показалось, нож за спиной, покраснел от напряжения его руки.

— Что вы тут пили! Идиоты, что вы тут пили? — кричала Лидия. Она сидела рядом со Щукиным прямо на полу и не обращала внимания на Скрябина, который тихо подошел к ней и стоя смотрел на жену. Наконец, Лидия, проверив пульс у Вилора медленно поднялась и, повернувшись к Валериану зло спросила:

— Ты что с ума сошел?! Вообще рехнулся?! Чем ты его напоил?! Чем?! Что теперь говорить врачам?! Где то поило, что вы пили?! Лилия смотрела на мужа. Бледный и трясущийся, он тяжело вздыхал и молчал, он не мог выдавить из себя и слова.

— Как ты не поймешь! Он ту совершенно не причем! Он тут не причем, это я все решила! Валериан, отпусти нас не мешай нам жить! Скрябин кивнул головой и заплакал. Лидия махнула рукой, и виновато добавила:

— Ну, прости, прости,… я знаю как тебе тяжело! Знаю! Но… это надо пережить! Это надо! Такое со многими бывает! Прости! Но… ты сам виноват!

— А ты?… — выдавил сквозь слезы Валериан.

— А я?! И я…

— Значит, ты должна быть наказана?! — Скрябин гневно сверкнул глазами, хотя слезы еще катились по щекам.

— Ты… что ты хочешь сказать? — Лидия удивленно посмотрела на ноги мужа.

Нелепые бахилы скрывали его туфли, на руке резиновая перчатка. Женщина открыла рот и, подняв глаза, хотела что-то сказать Валериану, но в этот момент почувствовала, как кольнуло сердце. Что-то теплое и острое ударила в грудь. Лидия попыталась сделать шаг назад, но не смогла. Скрябин держал ее за локоть.

Он внимательно смотрел ей в глаза. Лидия попыталась набрать в грудь воздух, но у нее это не получилось, резкая боль в легких и закружилась голова. Он хватала ртом воздух как рыба и не понимала, почему не может это сделать.

Валериан поднял правую руку и словно жрец погибшей цивилизации инков монотонно завыл:

— Твоя жизнь кончилась, она уже кончилась, мне так жаль… Лидия с ужасом рассмотрела в его руке окровавленный нож. Она сначала даже не поняла что это ее кровь, но затем, опустив взгляд на грудь, догадалась, он ее убил!

— Мама,… - выдавила она из себя и начала сползать на пол, как сдутая резиновая кукла. Ноги подкосились, в глазах потемнело. Но Скрябин ее опять не отпустил, он резко и сильно вновь ударил ее ножом.

Женщина, собрав последние силы, все-таки оттолкнула Валериана и, повернувшись, сделала два шага, но тут же, рухнула на пол. Скрябин стоял недвижим. Он еще не понимал, что сейчас сотворил. Он даже не хотел этого делать. Сколько прошло времени, он не помнил, пришел в себя он, лишь, когда чувство страха вернуло ему способность мыслить. Валериан посмотрел на безжизненное тело Лидии и увидел, что темная лужица крови под ней становиться все больше и больше. Скрябин трясся как в лихорадке, но все-таки сумел вложить окровавленный нож в руку Вилора. Медленно пятясь, он вышел в коридор, там поднял пакет с пустой бутылкой и, открыв дверь, выскользнул в подъезд.