— С вещами на выход! — ревел конвоир в коридоре. Обитатели камер засуетились и зашумели. Лязганье замка и скрип большой железной двери известили, что к изолятору временного содержания РОВД подъехал автозак… Послышались маты и проклятия. Дежурные по ИВС начали выводить в коридор тех арестантов, кого полагалось этапировать в тюрьму. Вилор сидел на нарах и не знал, что делать. Одинокий арестант в камере, беспомощен, если он первый раз попал за решетку. Одевать или нет туфли? И вообще повезут ли тебя в тюрьму? Но ждать и гадать долго не пришлось, дверь в камеру отворилась и появившийся на пороге милиционер грубо гаркнул:

— Щукин Вилор Андреевич?!

— Да,… - неуверенно ответил Вилор.

— Ну, что сидишь?! Вставай и пошел в коридор! На тюрьму поедешь!

Вилор торопливо надел туфли и выскочил из камеры. В коридоре, словно в очереди к врачу стояли несколько человек. Они ждали очереди подойти еще к одному милиционеру, который сидел за столом и заполнял, какие-то бумажки.

— Фамилия, статья! — покрикивал он на арестантов. Те безропотно бубнили ему свои данные и, забирая какие-то узелки и сумки, выскакивали в другой коридор. Дошла очередь и до Вилора:

— Щукин Вилор Андреевич! — рявкнул он, не дожидаясь вопроса. Милиционер недовольно посмотрел на него и спросил:

— Вещи есть?

— Нет, только ремень… Ему, бросили целую связку ремней и, прикрикнули:

— Выбирай свой… Щукин с трудом нашел в этом клубке пряжек и хлыстов свой ремень и, вытащив его, вопросительно посмотрел на сидящего за столом милиционера. Тот махнул рукой в сторону коридора и прикрикнул:

— Дальше! В соседнем коридоре, а вернее в тамбуре, была большая железная дверь, которая вела на улицу. За ней, впритык с крыльцом, стоял большой грузовик с серой будкой. Дверка в ней была открыта, возле нее топтался еще один милиционер тоже с какими-то бумажками и кричал:

— Щукин Вилор Андреевич! Вилор увидел, что кричит он его фамилию, кому-то вовнутрь будки.

— Быстрее, быстро в автозак проходим! — кто-то сзади подтолкнул в спину Вилора. Щукин неуверенным шагом подошел к лестнице, которая вела вовнутрь будки. Стоящий возле нее конвоир прикрикнул:

— Фамилия имя отчество?!!! Статья?!!! Вилор вздохнул и устало ответил:

— Щукин Вилор Андреевич… статья,… не знаю,… не помню… Милиционер покосился на непутевого медлительного арестанта и завопил:

— Ну! Шевели копытами! Не задерживай! Вилор поднялся по лестнице, тут его схватил кто-то за плечо и втолкнул в тесное помещение. Там было темно, на ощупь Вилор нашел лавку и сел. Он инстинктивно почувствовал, что рядом сидят еще несколько человек. Через несколько минут небольшой кубрик был забит арестантами. На улице послышались какие-то крики, и еще через пару минут дверь в автозак захлопнул конвойный, который тоже залез вовнутрь и уселся рядом с клеткой. Арестанты молча, сидели и ждали отправки. Когда двигатель заурчал, кто-то тихо и обреченно шепнул:

— Прощай воля… Машина затряслась на кочках и затем, притормозив, развернулась и поехала быстрее.

— На главный проспект выехали,… - вздохнул кто-то рядом. Автозак для простых законопослушных обитателей это такая большая грузовая машина на месте кузова у которой, прикреплена большая серая будка. И все! Но знали бы простые обитатели, что автозак для тех, кто томиться за решеткой это символ… иногда страшный иногда наоборот хороший. Кого-то автозак увозит в тюрьму, или зону. И тогда сигнал этого автомобиля заставляет екнуть сердце от тоски, разлука с родными и близкими будет долгой. Но иногда сигнал автозака наоборот, как символ близкой воли! Еще несколько минут и автомобиль увезет осужденного из зоны или тюрьмы что бы выпустить на свободу ли привезти на свиданье с мамой или женой. История русского автозака страшная и печальна. По сути, в массовом порядке, автозак начали применять большевики, а при Сталине спецавтотранспорт для арестантов совершенствовали с какой-то изощренной выдумкой. Много уже рассказано, что во времена большого террора арестантов перевозили по городу в будках, на боках которых, красовались надписи типа: «Хлеб», «Продукты» или даже «Свежая рыба». Но современный автозак все такой же очень мрачный транспорт, как правило, это автомобиль марки ЗИЛ 130 и серая будка. Все уже давно знают, что возят в этих фургонах совсем не живую рыбу… «Как поменялось у нас общество? В страшные времена репрессий даже власти стеснялись этих страшных машин. Словно не было преступности, словно не было людей, которые чужды обществу. Поэтому, наверное, власти и маскировали „черные воронки“…. Но время шло, и вот уже никто не удивляется, что по улицам и дорогам страны, тысячи автозаков возят арестантов. Мы, стали грубей? Получается, что люди согласились, что рядом с ними есть место для насилия и зла?» — вдруг подумал Вилор. Внутри автозак это просто клетка, в которой есть лавки для сиденья. Решетка, которая делит автокамеру и помещения для конвоя, с очень мелкими делениями, что бы арестанты, не могли просунуть руку. Но по сути дела во время движения и арестанты и конвоиры находятся в примерно одинаковых условиях, правда, арестанты лишены возможности видеть улицу, окошек в клетке у них нет, в отличие от конвойных. Поэтому ехать в закрытом железном коробе неприятно. Не видя дороги и окружающую обстановку человек теряется в пространстве, точнее в пространстве города и не может понять, что вообще происходит и где его везут. Лишь короткие остановки подсказывают, что автозак тормозит на светофорах. Вилор молчал и смотрел на потолок камеры, там, в железной крыше был небольшой люк, который открыли, что бы внутри было, не так душно, в щель виднелось небо и облака. Они, как показалось Вилору, то стояли неподвижно, то двигались вместе с машиной, как бы сопровождая ее, что бы дать насладиться арестантам видом свободного неба. Иногда виднелись троллейбусные провода и верхние этажи жилых домов. Щукин пытался рассмотреть, хоть что ни будь в окнах, но ему это не удавалось, дома мелькали слишком быстро… «Интересно, кто-то сейчас в этих квартирах варит себе обед, читает газету или даже занимается любовью. Все эти люди не понимают и не догадываются, что где-то тут, внизу, уродливая серая машина везет дюжину человек, что бы надолго изолировать их от этих улиц домов квартир. От этого свободного мира, в котором люди так равнодушны друг к другу. Люди так ненавидят друг друга. Странно, но ты не замечаешь всего этого. Сколько раз я ходил по улице и мимо меня проезжали похожие автозаки? Не знаю, да и вообще я не обращал на них внимания. Я не думал,… а сейчас, сейчас я только и думаю о том, как смотрят люди на эту серую некрасивую грузовую машину,… да и смотрят ли на нее вообще?»

А машина между тем зашипела тормозными шлангами, затем раздался мощный сигнал.

— Приехали, здравствуй тюрьма мама,… - грустно пофилософствовал человек в углу камеры. Послышались какие-то странные звуки, скрип и медленное жужжание, лязгнуло железо.

— Это ворота открывают, — шепнул сосед Щукина. У Вилора часто забилось сердце. Тревога и страх, одно только понятие тюрьма напугали и заставили вздрогнуть. Дверь в будке автозака раскрылась громко и противно, с какой-то обреченной жестокостью к ушам вновь прибывших арестантов, словно своим стуком ставя точку или запятую в их судьбе. Конвоиры стояли возле ступеней и махали рукой:

— Выходить и строиться в одну шеренгу… с вещами. Вещи не забывать! Арестанты лениво выпрыгивали из машины. Странно, но они, все как один, словно сговорившись, пытались рассмотреть здание тюрьмы. Но тут, во внутреннем дворе, это сделать было не возможно. Виднелась лишь часть серо-белой стены с маленькими окнами с решетками и большими коробами закрывавшими их снизу. Через несколько минут все пассажиры автозака уже стояли и смотрели на конвойных, те считая своих арестантов, передавали документы сотрудникам тюрьмы. Миссия автоконвоя была закончена, они с чувством выполненного долга могли ехать дальше, за новыми «клиентами». Вилор смотрел на милиционеров экипажа автозака, ему, почему-то захотелось представить, как живут и работают эти люди? «Они, ведь каждый день возят вот так, как нас и других арестантов. И каждый день вот так передают в руки тюремщиков людей. И так день за днем, месяц за месяцем и год за годом. Что чувствуют эти люди? Да нет, они ничего не чувствуют, вернее наверное некоторые из них думают что делают нужное дело, и работа у них очень почетна и важна. Странно, но я сейчас им завидую, ведь они через несколько минут сядут в машину и уедут за ворота, туда на свободу. На волю!» Их завели в помещение тюрьмы. Вилор осмотрелся, вверх вела большая лестница, словно в подъезде жилого дома, а прямо начинался длинный коридор. Он был похож на коридор старой больницы, широкий и просторный, но в отличие, от лечебного заведения двери в палату тут были железными, с большими крепкими засовами и замками. Маленькие бойницы окон и какие-то изящные полусферы арок, что держали протолок. Вилор присмотрелся и заметил, что арки выложены из кирпича, никаких железных перекрытий…

Арестантов словно группу туристов посещавших старинный замок, медленно провели несколько метров по этому коридору и остановили.

— А ну, в шеренгу по одному становись! Раздеться по пояс! — скомандовал один из конвойных.

Пассажиры автозака недовольно заворчали, некоторые сразу начали снимать с себя рубашки и майки, но кто-то раздеваться и не думал. Вилор тоже решил не торопиться. Это заметил один из тюремщиков:

— А ну, что встали?! Снять верхнюю одежду и заголиться по пояс! А то вместо камеры сразу в карцер пойдете. Раздеться по пояс, медицинский осмотр будет! Щукин решил не искушать судьбу и стянул с себя рубашку. В помещении коридора было прохладно, и главное тут был сквозняк, по каменным стенам тянуло как в трубе. Вилор поежился. К шеренге арестантов подошел человек в белом халате, накинутом на стандартную форму тюремщиков. Этот медик держал в руках журнал, он лениво осмотрел арестантов и гаркнул:

— Ну! Бандерлоги, есть ли среди вас больные?

— Нет, гражданин начальник! — буркнул кто-то в ответ.

— Кожные венерические и прочие заболевания есть ли у кого?

— Нет, гражданин начальник!

— Так,… хорошо, есть ли жалобы просьбы пожелания? Медик ходил и рассматривал тела людей, которые стояли словно новобранцы перед боем. Некоторых арестантов он щупал и заставлял сгибать руки в локтях.

— Я повторяю, жалобы есть? — брезгливо спросил врач. Но ему никто не ответил. Пауза затянулась, тюремный медик уже собрался уходить, как из шеренги вышел молодой парень в рубашке и трико, он жалобным голосом сказал:

— Понос у меня гражданин начальник! Понос, живот крутит! В коридоре вдруг раздался гомерический смех, некоторые арестанты ржали, как кони после скачек. Хохотали и конвойные. Медик тоже проникся смешливым настроением и ехидно улыбнувшись, полез в карман халата, оттуда достал горсть таблеток и упаковок, словно издеваясь, он протянул их парню:

— На вот, выбирай, если найдешь от поноса, то выпьешь… Арестант растерянно смотрел на врача:

— Нет, вы меня не поняли гражданин доктор,… а если у меня дизентерия, а если я других заражу, меня надо изолировать, в больницу отвезти… Медик ухмыльнулся и, махнув рукой, обвел взглядом шеренгу, словно искал поддержки у остальных обитателей:

— Дурак! Тебя уже изолировали от общества,… а в больницу, что б нашу попасть, так это надо заслужить. Ты, наверное, просто косишь,… наверное, на суд не хочешь? Так это ты не по адресу. Ты адвокату своему пой, о недержании, а не мне. Пусть он похлопочет…. Дизентерия говоришь, так это хорошо, кишки прочистит, а если и изойдешь на гавно, так государство от этого только выиграет, кормить вас, итак нечем, а тут на одного едока меньше… Некоторые арестанты вновь громко засмеялись, кто-то даже присвистнул от удовольствия. На этом «обход» врача был окончен. Арестантам разрешили одеться и повели дальше по коридору. Через метров десять конвойный открыл одну из дверей и скомандовал:

— А ну, заходи по одному!

Когда они попали в помещение, то оказалось, что оно совсем маленькое. Это была камера, а вернее бокс размерами примерно три метра на четыре, причем в этом тесном боксе уже ютились пять человек, а теперь, их стало около двадцати. В боксе кроме небольшой лавки ничего не было. Лишь темная дыра параши в углу уныло зияла, как черная метка. В камере стоял смрад, висела пелена от табачного дыма, пахло немытыми человеческими телами. Обитатели внимательно рассматривали группу новеньких. Вилор встал и оперся о стену в самом углу возле дверей. Рядом с ним стоял худой и щуплый мужик лет пятидесяти и здоровенный молодой парень.

— Ну, все полна коробочка, — буркнул откуда-то снизу человек. Вилор невольно опустил глаза. Оказалось, что у его ног, лежит на каких-то тряпках совсем старый мужчина, с седой бородой и длинными засаленными волосами.

— Это что камера, тут и будем сидеть до суда? — робко спросил Вилор.

— Ты что?! Это же отстойник! К вечеру по хатам начнут расфасовывать, — пробурчал здоровый парень справа, на его руках Щукин успел рассмотреть множество наколок. В камере стоял ропот голосов. Арестанты общались друг с другом и передавали свои новости.

— Ну, все! Сейчас пойдет! По хатам начнут рассортировывать! Наконец-то! — облегченно вздохнул здоровенный парень справа.

— Да начнут, сначала к куму дернут кое-кого, кто под особым надзором и вообще на кого заказ какой,… - мрачно прохрипел сухой и тощий мужик. Его голова была совсем лысая и блестела, словно бильярдный шар. На руках и груди тоже пестрили наколки.

— Кум,… это кто? — осторожно спросил Вилор.

— Ха! Это самый опасный человек в тюрьме! Он многим судьбу и биографию сломать может! — ухмыльнулся здоровяк справа.

— Ладно тебе Кувалда, что фраера грузишь?!!! — цыкнул на него худой мужик. — Видишь первоходок он, не хрен издеваться!

— Да, что я ему,… экскурсовод? — огрызнулся здоровяк. Худой махнул на него рукой и, посмотрев на Вилора, тихо сказал:

— Ты это парень, знай,… кум это начальник опер части,… дернут к нему, так язык за зубами держи! Отвечай лишь да, да нет. Откровенничать с ним не надо! Это опасно! Он сначала тебе петь будет соболезнования, ласково так, мол, верит в твою невиновность, а потом угрожать начнет, вербовать и прочее…

— Вербовать?! В шпионы что ли? — не понял Щукин.

— Да в шпионы… можно и так сказать, только эти шпионы у нас стукачами зовут, и жизнь у них на зоне, да на тюрьме, как правило, опасная и короткая… Ты за что чалишься-то?

— Сижу что ли? — пытаясь угадать смысл слов блатного жаргона, переспросил Вилор.

— Ну да,… за что закрыли-то?

— В убийстве обвиняют…

— У-у-у, серьезная статья, — присвистнул худой. — С ней кстати, срок мотать нормально, легко, если конечно ты не ребенка и не мать замочил. Мокруха это тебе не изнасилование малолетки, с той статьей сразу опустить могут, — рассуждал худой.

— Никого я не убивал! А обвиняют меня в том, чего вообще не совершал! — обиделся Вилор.

— Да, да, не совершал, кто ж говорит. Тут вообще одни невиновные сидят! — ехидно ухмыльнулся мужик. — Вон, какие рожи невиновные! Только вот, откровенничать с незнакомыми, не надо…. Ты держи язык за зубами, если не знаешь и не проверил человека…. тут такое дело, — сурово добавил худой. — Помни закон тюрьмы.

— Что за закон?

— Не верь, не бойся, не проси… ты про него еще услышишь. В этот момент открылась дверь и тюремщик начал выкрикивать фамилии. Кого-то уводили с вещами, а некоторых вызвали на несколько минут. Все происходило, как предсказывал худой арестант. Вилор понял, что это человек уже не раз проходил такие процедуры. Камера потихоньку пустела, через какие-то полчаса вместо двадцати человек в боксе остались десять. Стало немного свободней. В этот момент в очередной раз зашел дежурный и закричал:

— Щукин Вилор Андреевич, на выход!

Его вели не долго, в самом конце коридора втолкнули в одну из дверей. К своему удивлению Щукин увидел, что это не камера, а кабинет, оборудованный в камере. В помещении стояли несколько письменных столов шкаф с книгами и бумагами, тумбочка с пишущей машинкой и телевизор. На стенах висели различные плакаты и календари, маленькое тюремное оконце закрывали шторы. За одним из письменных столов сидел человек в зеленом кителе с красными петлицами. На плечах красовались пагоны с майорскими звездами. Мужчине на вид было около пятидесяти, седой и усатый он был похож на актера Валентина Волонтира, того что сыграл в главную роль в телесериале «Цыган». Майор дымил сигаретой и что-то писал на бумаге. Не поднимая глаз, он спросил:

— Вилор Андреевич?

— Да…

— Очень приятно. Проходите и садитесь на стул. Вилор послушно разместился возле майора. Тот, продолжая писать, приветливым голосом спросил:

— Ну, как вам первые впечатления от тюрьмы? Вилор пожал плечами:

— Да какие там впечатления, мерзко все…

— Что так вас огорчило?

— Да что огорчило, все как то по-скотски… места мало, душно,… сотрудники хамят, да, что там говорить, гнилое место,… какое впечатление от вашего заведения может быть у нормального человека?

— Да, вы правы… Хотя,… вот, вы в тюрьме два часа, а уже успели кучу жалоб мне выразить,… - ухмыльнулся майор. Вилор вдруг понял, он действительно жалуется, причем, как то непроизвольно откровенничает с этим человеком, который кстати, даже не представился, а ведь его предупреждал худой арестант, что это опасно. Щукин вздохнул и, нахохлившись, прикусил губу.

— Что вы замолчали? А?! Вилор Андреевич? — все так же вежливо спросил майор.

— Да, вроде больше нечего сказать…

— Удивляетесь, что вас вызвали, но на это есть объяснения. Вы ведь у нас личность известная, поэтому я с вами лично решил познакомиться. Обычно я конечно с простыми арестантами не говорю, мало ли их каждый день ко мне привозят. Но вот с вами решил лично, так сказать…. Вы ведь литератор, поэт, драматург… российского масштаба.

— Причем тут это? У меня горе! Любимого человека убили! А сваливают все на меня! Лучше бы убийцу искали! Хотя, что его искать,… - буркнул Вилор.

— Да, да,… все как всегда, виноватые на воле. Кстати, в нашей тюрьме уже сидели известные люди, Сталин, Короленко, сын Троцкого, певица Русланова, актер Жженов,… - с гордостью сказал майор. Вилор грустно ухмыльнулся:

— Спасибо, но мне от этого не легче… у меня, как я повторяю горе, любимого и единственного человека убили!

— Да, конечно,… я забыл представиться. Моя фамилия Гвоздиков. Майор Иван Петрович Гвоздиков. Я начальник оперативной части сизо номер один, города Красноярска. Щукин молчал, он покосился на майора и тяжело вздохнул.

— Подозреваю, что соседи по нарам, уже проинструктировали вас, как вести себя с кумом? — словно экстрасенс спросил майор. Вилор опустил глаза и вновь ничего не ответил.

— Ну да ладно, гражданин Щукин, мне все равно в принципе, что говорят уголовники. Они меня между просим Гвоздем прозвали. И это хорошо, я так считаю, человек заслуживает ту кличку, которую ему дают окружающие. Я, как гвоздь, могу войти в любой мозг все сидящих здесь. И не хвастаясь, говорю, оперативной ситуацией я владею. Кстати, а вас как в детстве звали? Какая кличка у вас была? — напирал Гвоздиков.

— Не какая, — буркнул Вилор. Он почувствовал, как этот человек легко и непроизвольно завладел инициативой разговора, он говорил вроде вежливо и без натуги, но каждое его слово звучало словно приказ:

— Ну да ладно, я вас вот, что хочу сказать, советую вам с уголовниками не связываться. Вы не их поля ягодка. Советы их предназначаются тем людям, которые готовы свою судьбу, в дальнейшем связать с преступным миром. Но ведь это не вы?! Вы гражданин Щукин, нормальный человек и еще неизвестно, как там суд пройдет, поэтому лучше не искушайте судьбу, и не связывайтесь с уголовниками. Они могут и на голодовку подбить, и на прочие так называемые акции неповиновения. Лучше вы в них не участвуйте,… - майор пристально посмотрел на Вилора.

— А с кем мне там общаться? Там кроме уголовников никого нет. Мне, что изгоем теперь быть в камере? — зло спросил Щукин.

— Нет, конечно, не изгоем, там кроме уголовников и нормальные люди есть…

— Вот, как и, что же они там делают? Майор пожал плечами, он не разозлился, он, словно ждал, что арестант, сидящий перед ним, обязательно будет ехидничать. Гвоздиков был к этому готов:

— Сидят гражданин Щукин, система наказания не совершенна. Вот, у нас в тюрьме, элементарно не хватает мест. Сидят и по два, и по три человека на место. Да, я верю, условия ужасны! Но,… виноваты ли мы в этом? Нет! Мы давно просим новую тюрьму построить, но пока нет денег. А преступность только растет! И будет расти, с этой демократией ничего хорошего в нашем обществе происходить не будет!

Майор грустно улыбнулся. Щукин понял, перед ним человек системы, ему в принципе все равно какая ситуация в стране и кто у власти. Ему главное, что бы тут, в тюрьме, были арестанты, много арестантов и, все они, подчинялись его требованиям. Потому, что для этого человека это было смыслом жизни, смыслом его существования. Вилор грустно спросил:

— А что вам,… кажется надо вернуть времена Сталина — Ежова? Гвоздиков внимательно посмотрел в глаза Щукина и, ухмыльнувшись, спокойно ответил:

— Кстати во времена Ежова, тут мест всем хватало. И у всех своя кровать была,… и порядок был на улицах! И бандиты, друг друга средь бела дня на стрелках не убивали, и рэкета не было, и проституции, и еще много чего! Так что во времена Ежова и Сталина не так уж плохо для простого обывателя было! — вздохнул Гвоздиков. Вилору даже показалось, что майор опечалился. В уголках его глаз вроде даже блеснули капли слезинок. Но через секунду Щукин понял, что ошибся.

— Да уж знаю, мой дед на себе испытал. Все прелести идеальной системы товарища Сталина. Когда и цены на продукты снижали вроде как. Когда и преступность ниже была. Сказки эти замечательные я уже слышал. Но не от деда своего. Он это идеальное общество товарища Сталина почему-то не оценил. Как и миллионы других людей, которых, служители системы и за людей-то не считали. Он в тридцать седьмом тут, в вашей замечательной тюрьме, как говорят уголовники, чалился, по пятьдесят восьмой статье, врагом народа его объявили! — зло ответил Вилор. Но и этот выпад не сработал, майор был спокоен:

— Ну, что ж сделаешь, время было такое,… перегибы были, не спорю, слава Богу, врагов народа теперь нет, — равнодушно ответил он. Вилор тяжело вздохнул:

— Врагов народа вижу, нет, а в остальном в принципе не сильно-то что-то изменилось,… как был ГУЛАГ, так и остался ГУЛАГ. Только с примесью современной экзотики.

— Вы о чем? О людях или об условиях?

— И о том и о другом…

— Ну, люди у нас,… какие есть… такие и остались. Вы, что думаете, в тридцать седьмом тут какие-то другие сидели? Нет, гражданин Щукин такие же! И про политических,… вы думаете, среди них были одни герои, порядочные, патриоты? Нет и, тут вы ошибаетесь, они тоже были такими же… и стучали друг на друга, и писали друга на друга показания… Вилор увидел, что майору приятно говорить эти слова, он словно делился со Щукиным каким-то своим откровенным восприятием жизни. Он словно был рад, что ему, наконец-то можно рассказать правду об окружающих его людях. Ему вдруг нестерпимо захотелось сказать правду в глаза этому человеку:

— Так это ж вы их такими сделали! Вы и сейчас их такими делаете. Стучать заставляете.

— Кто,… мы? — удивился майор.

— Ну да… вы и ваша система. Вы и вам подобные предшественники. Вы заставляли людей семьдесят лет быть мразью…. И они стали. И что теперь с них спрашивать? Наш народ трусливый и тщедушный, коль до сих пор не скинул с себя это ярмо раба… так его и будут в канализацию головой макать.

— Ой, не нравятся мне ваши речи… ну да ладно, я человек не злой и спорить с вами не буду. Но вы гражданин Щукин еще убедитесь, пообщавшись тут, что мы не виноваты,… кстати, у вас есть еще жалобы?

— Да,…. Я о правах своих, вот например, почему мне не предоставляют адвоката?

— Но это уже вопросы не ко мне. Есть у вас следователь ему и жалуйтесь, требуйте,… только…

— Что только?! — насторожился Вилор.

— Только я бы вам не советовал пользоваться услугами общественного защитника…

— Это прочему…

— Ну, так. Как практика показывает лучше адвоката своего иметь деньги ему платить и спрашивать потом,… кстати, мудрую поговорку: бесплатный сыр бывает только в мышеловке, еще никто не отменял.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. Вы свободны гражданин Щукин, звучит конечно цинично, но добавлю, в пределах тюремной камеры, разумеется.

* * *

— Ситуация сложная. Узнать мне пока удалось не много, но я сразу не напирал, иначе заметно будет, а это плохо,… - Андрон Кузьмич смотрел на Клюфта. — Ну ладно, тебе я тонкости оперативных разработок передавать не буду…

— Да, да,… давай говори, что удалось узнать?! Где сейчас Вилор?! Что с ним?! Почему мне не дают его увидеть?! Они сидели на лавочке, все на той же, облюбованной ими, отдаленной аллеи городского парка. Издалека они казались, как парочка пенсионеров, которые рассказывают друг другу сплетни и собираются сообразить «на двоих».

— Успокойся, тебе нельзя сейчас так волноваться, ты, что забыл, как я тебя на этой лавке от смерти спасал? Загнуться хочешь, а что внуку от этого легче там, на тюрьме будет? Клюфт, тяжело дыша, посмотрел на Маленького. Андрон Кузьмич спокойно сидел, никаких эмоций на его лице видно не было.

— Хорошо, хорошо,… - махнул рукой Павел Сергеевич. — Но и ты не тяни со своими штучками…

— Ладно, слушай. Возбуждено уголовное дело по факту убийства, которое ведет следователь районной прокуратуры по фамилии Нелюбкин. Человечек так себе, а точнее гавно, я его пробил в нашей конторке. У него прихваты по отцу, тот в прокуратуре краевой работал. Умер три года назад. Нелюбкин младший карьерист, но ребята из канторы моей сказали, что и на него досье есть небольшое,… взятки берет, трется с какими-то подозрительными личностями. Бандиты конечно напрямую к нему не ходят, но подозрения есть, что он и с них что-то имеет. Клюфт вновь заволновался и с болью в голосе произнес:

— Ты что мне об этом гавнюке рассказываешь?! Мне плевать на него! Ты мне про Вилора расскажи! Андрон Кузьмич посмотрел по сторонам, словно боялся, что их услышат:

— Да расскажу! Позже! Ты почему главное не слушаешь! Информация про Нелюбкина сейчас для нас с тобой важней! Вилор твой никуда не денется, он в тюрьме сидит и в ближайшие два месяца пока следствие длится, он оттуда не денется некуда! А вот Нелюбкин это плохо! Он, как мне сказали, спец по заказным делам! И скорее всего заказ и в этот раз был! Правда, кто заказал неизвестно. Я сунуться попробовал к прокурорским, но мне сразу намекнули, что бы я не рыл. Вот так! Серьезно очень все! Клюфт насторожился, он схватил Маленького за руку и прошептал:

— Кто? Кто мог это заказать? А?! Кто? Кому это все надо? У моего внука денег нет, Лидия тоже не такая уж и богатая, кто мог ее заказать?! Маленький ухмыльнулся и, покачав головой, тихо ответил:

— Вот ты вроде жизнь прожил Клюфт, а ничего так и не можешь анализировать. Лидия говоришь, не богатая была,… а она вообще-то кто была? Павел Сергеевич недоумевая, смотрел на Маленького, он не понимал, куда клонит это старик.

— Она?!.. Кто была?! Что ты имеешь в виду?

— Да так…

— Не тяни! — прикрикнул Клюфт. Маленький достал из внутреннего кармана пиджака небольшую блестящую плоскую металлическую фляжку, отвинтив пробку, сделал два глотка, затем протянул посуду Клюфту и настоятельным тоном сказал:

— На! Выпей! Это настоящий армянский коньяк! Из Еревана мне привез знакомый. Пей, тебе полезно сейчас! Сосуды расширит немного. Давай! Павел Сергеевич непроизвольно взял фляжку и глотнул коньяк. Во рту зажгло и, Клюфт закашлялся, Андрон Кузьмич вырвал у него фляжку и, закрутив пробку, убрал посудину в карман. Посмотрев опять по сторонам, он вздохнул и тихо сказал:

— Хм, она эта Лидия, женщина была и красивая, как я понял, если за ней твой внук волочился. А у красивой бабы, муж должен быть, если логически рассуждать. Она за мужем была?

— Ну да,… что ты хочешь сказать?! — Клюфт напрягся. Маленький развел руками и, хмыкнув, покачал головой:

— Вот это и хочу сказать. Муж у нее есть. Тут все версии нужно рассматривать. А, что если это муж ее заказал? А?! Кто такой этот муж Лидии ты знаешь? Он бизнесмен, кто? Павел Сергеевич переваривал информацию, догадки и рассуждения заставили его замереть, он, словно в оцепенении просидел несколько секунд, затем схватил Андрона Кузьмича за локоть:

— Нет! Нет! — замотал головой Клюфт. — Ее муж, литературный критик. Он, небогатый человек, хоть и известный в литературных и журналистских кругах Красноярска. Он не мог бы заказать свою жену!!!

— Почему ты, так категорично говоришь? Ты близко знаком с этим человеком?! Клюфт вновь задумался и после паузы ответил:

— Нет не знаком, но Вилор рассказывал… На этот раз насторожился уже Маленький. Он пристально посмотрел на Клюфта и жестко спросил:

— Вилор?! Они что ж, общались?!

— Ну да, приходилось пересекаться. Ведь мой внук литератор и пишет кое-чего, а критик этот, он рецензии писал, иногда не очень хорошие,… - неуверенно прозвучал ответ. Павел Сергеевич почувствовал себя виноватым.

— Он что критиковал твоего внука? — напирал Андрон Кузьмич. Клюфт махнул рукой:

— Ну, было дело… Маленький зло ухмыльнулся и покачал головой:

— Ну, ты даешь Клюфт,… этот рогатый муженек, писал гадости на твоего внука-поэта, а тот в отместку увел жену и это, ты считаешь,… не значительным конфликтом?!

— Нет, тут все не так просто.

Андрон Кузьмич достал фляжку и, вновь сделав пару глотков, протянул ее Клюфту, но тот отказался. Маленький пожал плечами, и устало выдохнул:

— Хо! Что еще? Что, чего я не знаю? Говори и нечего тебе тут, от меня скрывать тайны твоего внука. Если уж пришел за помощью ко мне, то будь добр все вываливай,… а если не хочешь, то тогда…

— Только вот не надо меня шантажировать! Я к тебе, как к человеку….. да и внучка у тебя тоже! — обиделся Клюфт.

— Ты внучку не трогай! Говори о деле! — Андрон Кузьмич не обращал внимания на эмоции собеседника.

— Ну, в общем Вилор с этим Скрябиным, учился вместе в университете, там они и познакомились,… только Скрябин на два курса старше был. Он, вроде как тогда Лидию и увел.

— Вот тебе бабушка и Юрьев день! — присвистнул Маленький. — А ты говоришь,… да версия с этим Скрябиным вообще должна основной быть! Он наверняка мог отомстить и твоему внуку, и жене своей неверной. Нанял человека и привет!

— Ты так думаешь? — робко спросил Павел Сергеевич.

— Что-то я тебя не пойму гражданин Клюфт? Ты хочешь освободить своего внука? Хочешь, что бы с него сняли обвинения в убийстве и выпустили на свободу?!

— Да, но… Маленький зло посмотрел на Клюфта и, дернув его за руку, напористо спросил:

— Что значит — но?! Ты же сам кричал, что твой внук не виновный и, ты не веришь, что это он убил? Что-то поменялось? Ты что?! Павел Сергеевич отвернулся и, тяжело вздохнув, печально ответил:

— Понимаешь Андрон,… тут такие дела. Я, я ночью сегодня кое-что нашел.

— Что ты там еще нашел? Еще один труп в шкафу?!!! Но Клюфт не ответил, он нагнулся и достал из-под лавки полиэтиленовый пакет, открыв, его Павел Сергеевич протянул Маленькому прозрачный сверток.

— Вот…

— Что это? — насторожился Андрон Кузьмич. Маленький с удивлением рассматривал содержимое пакета. Это был окровавленный кухонный нож и кружка.

— Хм, как я понимаю, этот нож, по-твоему и есть орудие убийства? — мрачно заметил Маленький.

— Думаю да…

— А где ты его нашел?

— Он завалился за мусорное ведро в шкафчике на кухне.

— Хм, ну нож понятно, а кружка-то зачем?

— Это я тебе принес,… - неуверенно буркнул Клюфт.

— Это понятно, что мне, и вещ док с отпечатками нам очень, нужен и, это поменяет дело! В корне! Но вот кружка? Зачем кружка Клюфт?! — недоумевал Маленький. Павел Сергеевич вновь тяжело вздохнул и, опустив глаза, тихо сказал:

— Я прошу тебя Андрон, если это возможно, прежде чем ты нож к делу попытаешься приобщить, сначала проверишь отпечатки на ноже и кружке,… если они сойдутся…

Маленький присвистнул:

— Вот оно как! Ты хочешь сказать, что боишься, что на ноже отпечатки могут быть твоего внука? И окажется это он все-таки убил ту женщину?! Но Павел Сергеевич ему не ответил, он встал с лавки и, отвернувшись, молча, смотрел вдаль аллеи.

— Так,… совсем весело,…. а кружка, как я понимаю, с настоящими отпечатками пальцев из этой кружки пил твой внук,… - допытывался Маленький. Павел Сергеевич обернулся и угрюмо сказал:

— Он пил из нее кофе, поэтому она грязная, она у него в комнате стояла за кроватью… Маленький почесал макушку и, достав вновь фляжку, сделал еще пару глотков:

— Да,… дела,… пить я стал с тобой. Раньше так много никогда не пил. Слушай Клюфт, ну а если на ноже и вправду есть отпечатки пальцев твоего внука? Что тогда? Что делать?

— Ничего,… - выдавил из себя Клюфт.

— Как это ничего? Не понял…

— Так ничего, если это он сделал. Пусть его судят по справедливости…

— Да ты что?!!! Совсем с ума сошел?!!! Как так по справедливости?! Его ж упакуют на пятнадцать лет! Ты, что не понимаешь,… ты его больше никогда не увидишь, потому как не доживешь, когда он выйдет на свободу?!

— Ну и пусть… значит, он заслужил. Значит и у меня судьба такая…

— Ну, ты совсем с ума сошел! Совсем!!! Это ж твой внук! Твоя кровь! Ты что? — возмущался Маленький. — И потом, а Вика? Ты о моей внучке подумал?!

— А ты?!!! А если он,… правда, убийца? Если он, правда смог лишить жизни человека? Пусть даже из-за ревности, пусть даже из-за любви?!!! А вдруг потом и твою внучку, вот так,… из ревности?! Андрон Кузьмич испуганно посмотрел на Клюфта:

— Замолчи! Ну, ты даешь! Вот семейка! То умереть готов за то, что внук невиновен, а то,… нет точно чокнутая семейка!

— Слушай Андрон, я сегодня ночью много думал. Понимаешь, не должен человек даже из-за того что это его любимый человек и единственный зло покрывать,… зло оно не должно прикрываться любовью. Зло и любовь несовместимы,… тогда и любовь в конечном итоге может во зло превратиться. Я долго сегодня ночью думал. Это надо сделать. Прошу тебя, сделай это! Проверь отпечатки пальцы на идентичность! Маленький молчал. Он тяжело дышал и, задрав голову, смотрел куда-то в небо. Павел Сергеевич ждал, он смотрел на этого человека и не мог поверить сам себе. Он ждал помощи от него! Он заставлял его решить судьбу его самого близкого человека — Вилора, единственного человека связавшего его с прошлым, а может быть их с прошлым?

«А может быть, он тоже так считает? Может Вилор и для него чем-то дорог, дорог памятью о прошлом, о молодости о любви? Боже мой! Я называю его Андрон, по имени, словно мы старые друзья, словно родственники дальние. Какой-то абсурд жизни! Какой-то абсурд судьбы!»

— Скажи Андрон, а Вера,… она как тебя называла, так же? Маленький покосился на Клюфта и хмыкнул:

— А как, по-твоему, ей было меня назвать, имя у меня такое… Павел Сергеевич грустно улыбнулся:

— Так ты сделаешь, что я прошу?

— Сделаю, — буркнул Андрон Кузьмич. — У меня, что есть выход? Раз уж ввязался…

— Спасибо тебе,… - вымолвил Клюфт. Маленький тяжело вздохнул:

— А, что делать-то потом? А?! Что потом?

— В смысле? — хмыкнул Клюфт.

— Ну, если там отпечатки будут не твоего внука? Что делать?!

— Ты сам реши. Ты же знаешь, тебе видней, — грустно ответил Павел Сергеевич. Маленький глотнул коньяк из фляжки и протянул ее Павлу Сергеевичу.

— Слушай Клюфт,… ты действительно готов посадить своего внука, вернее ничего не предпринять, пустить все на самотек?! Готов?! Ты действительно готов больше с ним не увидеться, ради какой-то там порядочности?! Клюфт вытер рот ладонью и, закрутив крышку на фляжке, вернул посудину Андрону Кузьмичу и, похлопав его по плечу, тихо сказал:

— Не обижайся Андрон, но ты, наверное правда не хочешь узнать, что это такое, быть честным до конца. Не обижайся, возможно, Бог не дал тебе этого. Вот так, рискнуть,… пожертвовать всем ради правды. Ради чести!.. Ты удивляешься, но есть такие люди, которые готовы сделать это. Маленький ухмыльнулся, качая головой, он обиженно ответил:

— Я может и не готов, но это я вынужден,… за честными, готовыми на все людьми, как ты говоришь, исправлять ошибки. Конечно, во всем виноват уборщик, но мусорит-то кто? Страшно мне за вас, вот таких, слабеньких раскисших интеллигентиков, опустили ручки и все на Бога сваливаете,… а сами не подумали, может у него если он конечно есть, у Бога и без того забот полным полно! Забот более важных, а эти-то вот ваши проблемы, вы сами могли бы решить…

— Нет, я подумал, поэтому и обратился к тебе,… Бога тревожить не хочу! Скажу тебе, признаюсь. Может быть тебе легче станет. Мне и обратиться-то больше не к кому… Маленький медленно встал с лавки и, не прощаясь, пошел прочь, вдаль по аллеи. Павел Сергеевич смотрел ему в след и вдруг подумал, что ему сейчас так же тяжело.