– Я к вам пришел по важному делу. Вы видно не поняли, откуда я?! – напористо говорил Маленький.

Андрон Кузьмич сидел на стуле, закинув нога на ногу. Он не отводя глаз, внимательно наблюдал за хозяином кабинета. Маленький специально надел свои любимые очки в роговой оправе. За толстыми, немного задымленными стеклами, увидеть выражение его глаз было практически невозможно, а вот он с успехом наблюдал за окружающей обстановкой и это было ему очень удобно. Андрон Кузьмич считал, что глаза, как сказал кто-то из великих, действительно «зеркало души» и именно по ним можно все прочитать.

Человек, сидевший напротив Андрона Кузьмича, постоянно чесал свою шею. Он, словно намаявшийся за день вожак обезьяньей стаи, трепал волосы на затылке. Маленький заметил, что у этого человека под левым глазом синяк, который он очень неумело попытался замазать тональным кремом.

– Да я понял, понял, откуда вы, понял, только вот мне что-то не понятно, как у органов госбезопасности появился интерес к этому делу? Что тут такого, что может заинтересовать органы безопасности. И вообще вы, по-моему, насколько я знаю. Полковник в отставке? – осторожно, но в тоже время как-то ехидно спросил Нелюбкин.

– Это закрытая информация. Вам не нужно уточнять подробности. Если вы не доверяете моему удостоверению, советую позвонить в краевое управление и навести справки в отношении меня, – ледяным тоном ответил Маленький.

– Да, что вы! Что вы! Какие там справки. Я вам доверяю. Вам и вашим людям и тем более вашему удостоверению. Но все же… мне не понятно, что именно заинтересовало в этом деле, органы госбезопасности. Рядовое бытовое дело. Каких тысячи, поверьте. Ту нет ничего такого, этот Щукин уж точно не враг народа…

От этих слов Маленький вздрогнул, он напрягся и тяжело вздохнув, процедил:

– Что вы можете знать о врагах народа?! Вы, что с ними работали?

– Да нет, нет, упаси Господь… – немного испугался Нелюбкин, он понял, что зря назвал Щукина «врагом народа».

– А если нет, так попрошу выбирать выражения, мы с вами не у вас на кухне за бутылкой…

– Извините…

– А, что касается Щукина,… так он имел контакты с иностранцами,… а вам ясно, что такое контакты с иностранцами?

– Ясно, но он поэт и драматург, он неизбежно должен был общаться с иностранцами и, что такого…

– Это уже не вам решать, что такого… вы не должны делать никакие выводы… ваше дело ответить на некоторые мои вопросы.

Нелюбкин тяжело вздохнул и развел руками. Он виновато улыбался, но Маленький чувствовал, этот человека его не боится и ведет себя так из-за стратегических соображений. Он пытается как бы усыпить бдительность создать иллюзию послушного и мягкого человека, а между тем настоящей информации не выдать, более того прощупать и получить информацию от него, от самого Андрона Кузьмича.

– Так я могу взглянуть на дело гражданина Щукина?

Маленький опять вздохнул и, сощурившись, развел руками:

– Пока я не получу официальных запросов из вашего уважаемого ведомства я не могу по закону позволить вам читать дело. Или хотя бы мне позвонят мои начальники, то тогда, потом…

– Хорошо мы уладим эти формальности, – уверенно сказал Маленький, зная, что это лишь пустые слова, никто ему никаких полномочий читать дело, не даст.

– Позвонят, тогда, пожалуйста, вы уж меня поймите, ничего личного. Я слуга закона.

– Да уж, – вздохнул Маленький. – Ладно, скажите мне тогда, кто у Щукина адвокат?

Нелюбкин встрепенулся, словно спугнутый воробей. Его глазки забегали, а губы растянулись в очередной дежурной улыбке. Маленький почувствовал, что нащупал слабое звено.

– Так… кто адвокат? – твердым голосом спросил Андрон Кузьмич.

Он вновь настроил свои связки именно на это тембр. Он помнил, как люди боялись этого тембра, этого звучания его голоса, они становились растерянными и слабовольными. Многие не могли скрыть своего страха и просто теряли над собой контроль. Голос человека – это великое оружие! Голос дан человеку Всевышним, если конечно он есть, чтобы владеть миром!

Вот и сейчас его тембр словно головное оружие броненосца выстрелил по укрепленным рейдутам нелюбкинского имиджа. Первое попадание было точным, хотя и нанесло небольшой ущерб. Следователь как-то скукожился и словно захныкав, закашлялся. Маленький понял, это лишь пауза, прокурорский пытается обдумать свой ответ.

– Так, кто адвокат?! – орудия броненосца вторично харкнули огненной слюной из главного калибра.

– Хм,… в данную секунду у него нет адвоката… – выдохнул следователь.

– То есть, как?!

– Ну, он отказался от услуг государственного бесплатного защитника, – раздраженно пояснил Нелюбкин.

– Отказался?!!! Почему?! – напирал Маленький.

– Ну, это уж вы у него спросите,… вернее я не знаю. Это его решение. Причем адвокат у него был хороший. Опытный. Но он повел себя по-скотски, нагрубил человеку, – скривил лицо прокурорский.

– Так, – мрачно выдавил из себя Андрон Кузьмич. – Значит, вы общались с адвокатом?! Зачем?!

– Ну, так, не зачем… Просто общались. Мы просто общались вне стен рабочего кабинета. Мы старые знакомые, – осекся Нелюбкин, понимая, что сказал лишнее.

– Понятно, просто общались, – Маленький зло смотрел на прокурорского.

Тот махнул рукой, словно хотел прогнать жирную муху и обиженно добавил:

– Ему– адвокату, еще повезло. Он не кинулся это Щукин на него. Он псих. Понимаете, псих и сволочь. Хотя недееспособным конечно его не признаешь, но элементы психоза есть. И тут…

– Что он вам сделал? – перебил следователя Маленький.

– Он, он кинулся на меня. Я с ним мирно беседовал, а он кинулся. Он кинулся и вот, вот результат на лицо! Как говорится! Он не может себя держать в руках. Кинулся на меня вовремя разговора! – Нелюбкину казал пальцем на замазанный кремом синяк.

Маленький ухмыльнулся и, покачав головой, тихо спросил:

– Вы, что разговаривали с ним без адвоката?

– Да, это ж был просто разговор, без всякого протокола… – огрызнулся Нелюбкин.

– И, что вы ему предложили? Без протокола?

– Я?!? Ничего я не предлагал. Я просто по-человечески спросил, за что, он убил эту несчастную женщину. Вот и все. Он кинулся на меня и все!

Андрон Кузьмич буравил Нелюбкина своим тяжелым взглядом усиленным толстыми линзами очков. Пауза затянулась, следователь заерзал на стуле и неуклюже как-то виновато предложил:

– А может чая? Или кофе?

– Вы что намерены делать, – не обращая внимания, на слова Нелюбкина, спросил Маленький.

– Я, я конечно вот дело в производство отдельное теперь оформлю. Вот снял уже все побои, специально поехал в травмпункт и снял. Вот.

– Ну, так вы тогда должны передать дело другому следователю, вы же потерпевший теперь.

Нелюбкин задумался, он нахмурил брови и постучав костяшками пальцев по столу:

– Слушайте, что вы меня тут допрашиваете? А? Я и так с вами по-человечески, а вы я вижу, на спину уже садитесь. Я не намерен тут перед вами отчитываться. Итак, много вам рассказал. Что вам этот Щукин?! Он, что ваш клиент, тогда забирайте дело и его к себе в изолятор. А я вот веду дело по бытовому убийству. Вот и все, а еще это гад, съездил мне по физиономии и за это я его обязательно накажу. А сейчас, мне уже не о чем с вами разговаривать. Так что давайте закончим это наше с вами свидание. И как говорится до свидания, товарищ Маленький. Всего как говорится доброго, – следователь встал из-за стола показывая, что разговор закончен.

Но Маленький сидел, как, ни в чем не бывало, хозяин кабинета замер в нерешительности, не зная, что делать.

– Я тебе, вот что скажу следователь Нелюбкин. Ты, вижу, парень смышленый. Так вот, ты заканчивай Щукина прессовать и допрашивать без адвоката. Знай закон. И еще, я наверняка узнаю, кто курирует твое дело и, потом обязательно приду к тебе еще раз. Но второй мой приход будет для тебя очень печальным. Так, что подумай.

Но Маленький недооценил выдержку Нелюбкина. Андрон Кузьмич думал, что на этот раз залп его орудий окончательно разобьет рубежи обороны противника, но просчитался, у противника в резерве оказался целый полк.

Нелюбкин моментально изменился в лице. Из безобидного даже такого забитого и послушного человека, он превратился в мерзкого и наглого типа с совершенно скотским выражением физиономии. Отвесив губу и вздернув брови, брезгливо и как-то даже зло, спросил:

– Вы что мне угрожаете?! Мне?! Я вот позвоню вашему руководству и скажу, как вы тут себя ведете! Вернее, что тут звонить, вы просто пенсионер и пришли тут качать права и обзываете меня. И я не знаю, зачем-то Щукина выгораживать собираетесь. Вы…

– Ты, заткнись сволочь! Я тебе еще не угрожал. А когда начну, тебе тошно станет.

– Ой, испугался! Это вам не ваш тридцать седьмой, когда вы там свой беспредел учиняли. Вы на себя-то посмотрите, что вы там за свою жизнь наколбасили?! Потом других будете учить! А-то пришел тут моральный борец. Я знаю вас таких вот моральных бойцов. Да вас, там, на Лубянке и тут, в Красноярске на Дзержинского, всех капни – каждый третий заслуженный чекист, а на самом деле палач и мракобес с засученными руками по локоть в крови! Вы, что тут персональные пенсии свои получаете, за доброе дело что ли?! Вы пол страны в ГУЛАГ направили. Тоже мне наставники патриоты!

Маленький понял, Нелюбкин его не боится, напротив он издевается над ним, и все эти его ужимки были лишь хорошо спланированной игрой в их диалоге.

«Человек, который ведет дела и который давным-давно изучил тактику допросов и проверил ее на практике, не может быть искренним. Он, уже на подсознательном уровне высчитывает выгоду от своих слов и своих движений и жестов. Это уже заложено в его сознание. Неужели я сам такой?! Да, я сам такой! И я не хотел этого признавать, до этого момента?! Но я знал, что я сам такой! Неужели я так похож на этого мерзавца? Неужели я из его стаи?» – Андрон Кузьмич тяжело вздохнул, мысли заставили его нервничать и волноваться.

Старик поправил очки на носу и, набрав воздух в легкие, стремительно выдавил из груди слова:

– А ну заткнись мразь! Жаль, что сейчас не тридцать седьмой, тебя бы клопа, я точно в подвал опустил!

Но Нелюбкин и тут не стушевался, он улыбнулся и ответил:

– Вот, вот вся ваша сущность! Вот, вот! Что вы хотите? Да вы со своим сынком разберитесь сначала. Разберитесь и согласуйте, а уж потом будете ходить и обвинять людей…

Маленький сначала и не понял смысл его слов. Он подумал, что следователь просто хочет его оскорбить, но через несколько секунд Андрон Кузьмич догадался, этот человек просто так, бросать слова на ветер не будет. Слишком громкое заявление.

Старик лишь выдавил из себя:

– Что?!!! Что ты имеешь в виду?

Нелюбкин махнул рукой, он продолжал улыбаться, вернее ухмыляться:

– А, то и сказал! И выйдете из кабинета моего! Идите домрой кефир пейте и мемуары свои строчите. Пока есть время. И молите Бога, что бы президент Ельцин не дал команду раскрыть архивы ваши лубянские, а то тогда и на кефир у вас не будет… А если вздумаете кому жаловаться, что вас тут, мол, унизили и оскорбили, то я на вас на самого телегу накатаю, что вы давите на следствие. Кому думаете, поверят? Мне помощнику прокурора и следователю или вам, пенсионеру из ведомства, которое сейчас не в большом почете у власти, да и у простых людей. Я за себя еще могу постоять. Да и вам уже веры то нет. Вас воспринимают лишь по инерции, в сущности, вы уже никому не нужны. Никому! Вы сами-то подумайте!

Старик встал, нет, он не растерялся, нет, но было противно и немного страшно. Страшно от смысла слов этого человека. Страшно от реальности сказанного, от реальности происходящего.

«Вот, как может ранить правда. Вот так. Сколько раз я сам, говоря правду – добивал человека, делал его податливым и послушным, делал с ним все что хотел, стоило только сказать правду. Горькую правду. Старые волки, тоже должны однажды промахнуться и тогда более молодые и матерые самцы, добьют вожака или просто выгонят его из стаи, обрекая на одиночество и смерть от голода». – Маленький подумал это вовсе не с горечью, а с каким-то обреченным согласием к своим мыслям.

Он медленно встал и еще раз, взглянув на Нелюбкина, тихо и жестко сказал:

– А ведь я приду, приду и тогда говорить жестко будут уже другие люди. Ты поверь в это и запомни мои слова.

Маленький не захотел уходить с этого поля боя побежденным, нет. Даже понимая, что Нелюбкин выиграл эту дуэль, Андрон Кузьмич решил покинуть кабинет, как он это делал много раз в своей служебной карьере, деля вид, что последнее слово осталось за ним и расплата для его противника, неминуема.

Когда старик вышел, Нелюбкин долго смотрел на закрытую дверь, затем достал сигарету. Он сидел, курил и что-то бормотал себе под нос.

* * *

Вилор медленно шел по длинному коридору. Ему было больно переставлять ноги, гудела голова, каждое движение отдавалось тупой болью в мозг. Ломило руки и икры, а мышцы бедер, так вообще казалось, были чужие и ничего не чувствовали, они от ударов дубинкой потеряли, как ощущал Щукин эластичность и упругость. Мышцы, словно старый картон трухлявый и шершавый, не выдерживали физической нагрузки и веса тела и постоянно тряслись, как крыло самолета во время турбулентного потока.

Экзекуция в подвале заставила задуматься еще раз, человек вовсе не совершенное создание, если после элементарных, далеко не смертельных ударов резиновой палкой, он превращается в кусок не транспортабельного мяса и набора костей.

Вилор с грустью и даже страхом думал, что его вновь ведут в этот страшный подвал, а точнее в этот страшный и темный каменный бокс, где ему вновь пропишут партию смачных примочек резиновым массажером.

Но его сейчас вели явно не в подвал. Когда они подошли к лестнице его толкнули по направлению вверх, затем по длинному коридору провели в соседний корпус тюрьмы. Это было здание, где находилась администрация следственного изолятора. Так, по крайней мере, это понял Вилор. Тут находились вовсе не камеры, а кабинеты. Поскольку двери были не железные, а деревянные, и еще на окнах хоть и были решетки, но они были сварены не ввиде обычных крестов, а по каким-то странным лекалам, в виде полукругов и лучей по диагонали. Явно этот корпус предназначался не для содержания арестантов, а совсем для других целей. Охранники, подвели Щукина к одной из дверей и без привычного окрика: «лицом к стене», втолкнули его в помещение.

Это был кабинет, очень напоминавший тот, в котором его допрашивал следователь Нелюбкин. Тот же длинный синий стол, со стульями, прикрученными к полу. Больше никакой мебели, лишь корявая плохо сделанная лавка в углу.

Рядом со столом стояли два человека. Одним был худой старик с седыми волосами, зачесанными назад и толстыми роговыми очками на носу, они, так увеличивали глаза, что делали его взгляд неприятным и пристальным. Второй мужчина помоложе, но тоже, как показалось Вилору – человек преклонного возраста. Правда, этот второй, был полной противоположностью высокого старика. Низенький и коренастый, он был похож на повара из провинциальной столовой, розовые пухлые щеки и немного озорная улыбка из-под толстеньких губ.

Оба человека стояли и внимательно смотрели на Вилора. Щукин оглянулся и увидел, что охранники в кабинет не вошли и остались стоять возле двери в коридоре. Вилор тяжело вздохнул и сделал шаг вперед.

Тот, что был коренастый и пухленький неожиданно приветливо, как-то радостно спросил:

– Вы Щукин Вилор Андреевич?!

Вилор ухмыльнулся и кивнул головой в ответ:

– Да, а вы ожидали тут увидеть другого?!

Толстяк хмыкнул и, посмотрев на высокого старика, буркнул:

– Ну, вот видите Андрон Кузьмич?! Как и говорил я, дерзкий и сам себе на уме. Как и написано в личном деле…

Высокий старик тоже кивнул головой и спокойно сказал:

– Вижу, вижу. Так же, как вижу, что вроде он не совсем в порядке? – седой продолжал буравить взглядом сквозь толстые линзы своих очков.

Вилор вновь тяжело вздохнул и, немного сморщился, ноги заломило с новой силой.

– Вы проходите Щукин, проходите и садитесь. Меня зовут Иван Васильевич, – вновь как-то радостно воскликнул пухленький коротышка. – А это Андрон Кузьмич. Он хотел вас видеть.

Вилор с удивлением взглянул на высокого старика и, покачав головой, сделал три шага вперед, и медленно сел на прирученный к полу стул. Его лицо скривилось от боли, высокий старик это заметил и спросил:

– Это вас охрана так?

Вилор ничего не ответил, он тяжело вздохнул в ответ и отвернулся к окну. Но за Щукина неожиданно начал оправдываться низенький толстяк:

– Вы же понимаете, Андрон Кузьмич, я тут за внутренний режим теперь не отвечаю и за конвой тоже. И за охрану. Они теперь сами по себе! Я, так сказать, тут на птичьих правах теперь. Они меня держат,… как того пса, который, состарился и выгнать жалко и прибить затратно…

Высокий старик махнул рукой:

– Ладно, что тут, время терять не будем. Вы что-то хотели сказать арестованному, так говорите.

Вилор с любопытством посмотрел на этого странного человека в роговых очках. А толстяк тем временем, сел рядом со Щукиным на лавку и тяжело вздохнув вновь, дежурно улыбнулся:

– Понимаете ли, гражданин Щукин, я хочу попросить вас об одном одолжении.

Вилор в недоумении нахмурил брови.

– А просьба простая, – продолжил толстяк. – Вы должны забыть о том, что сейчас вы были здесь. И все. Просто, как будто вы сейчас сидите в камере, а вас тут нет. И вас никуда никто не водил в этот отрезок времени. Вот и все.

– Не понял?!!!.. А жить-то в это вот время мне можно?! – грустно сострил Вилор.

– Ну, вот видите, он в полном расположении духа Андрон Кузьмич. А вы переживали, что он с собой, что-то может сделать, – ухмыльнулся толстяк и покосился на старика в роговых очках.

Тот удовлетворительно кивнул головой и показал жестом, что бы толстяк замолчал.

Старик подошел к Щукину и тихо, но уверенно сказал:

– Видите ли, уважаемый Вилор Андреевич, мы выдернули вас из камеры, что бы вы повидались кое с кем. Вот и все, а так как решение об свидании принимает следователь, тот следователь, что ведет ваше дело, то и знать он этого не должен, что вас куда-то без его ведома водили. И тем более устраивали свидание… Вам ясно?

Вилор напрягся, сердце тревожно забилось, он с надеждой посмотрел на этого странного и хмурого человека, но ничего не уловил, в его замаскированном за толстыми линзами, взгляде.

– Ясно, – выдавил из себя Щукин.

– Ну и хорошо, не будем терять время, – удовлетворенно вздохнул старик. – Иван Васильевич, прошу вас. Приведите людей, – бросил он толстяку.

Тот подскочил с лавки и исчез за дверью. Вилор с тревогой наблюдал за незнакомцем. Старик снял с носа очки и, достав из кармана платок, старательно протер линзы.

– Меня зовут Андрон Кузьмич. Я старый знакомый вашего деда. И поэтому согласился ему помочь. Но я прошу вас, коль я смог, что-то сделать для вас, выполнить ваше слово, данное, как я понял мне и Ивану Васильевичу, и никому. Слышите, никому в камере не говорить, куда вас водили. Вы понимаете, что я прошу? – напористо сказал старик. – Мы ведь с вами договорились, а вы умеете держать слово?

– Конечно,… – буркнул Вилор.

– Ну, вот и хорошо, я не буду вас убеждать больше. Просто вы должны знать, что если вы не сдержите слово, то пострадает тот человек, Иван Васильевич, который и помог мне устроить это свидание, а если он пострадает, то вы вообще лишитесь помощи тут в тюрьме. И вас вытащить отсюда на волю будет очень трудно.

Но Щукин, почти не слышал этих слов. Его сердце колотилось, а в голове словно стоял шум, Вилор понимал, что сейчас он должен увидится с дедом! С единственным оставшимся на земле родным и таким дорогим человеком!

Дверь открылась, словно в замедленном кино. На пороге появился ОН!

Павел Сергеевич был бледен и растерян. Его взгляд напоминал взгляд ребенка, который первый раз оказался в группе детского сада и который не знал, что ему делать, плакать от того, что его оставили родители наедине с незнакомыми людьми, или попробовать адаптироваться в новой обстановке.

Клюфт вошел в кабинет неуверенно. Взглядом он нашел Вилора и совсем оробел. Павел Сергеевич как-то медленно и неуклюже двинулся к внуку. Тот дернулся и, превозмогая боль, встал в полный рост. Вилор увидел, что у деда на глазах блестели слезы. Он как-то глупо улыбался, его губы дрожали. Щукин кинулся к старику и что есть силы, обнял его. Вилору даже показалось, что у Павла Сергеевича хрустнули кости.

– Вилор! Вилор! Мальчик мой! Вилор Господи! – пробормотал старик.

– Дед, дед! Все нормально! Все нормально! – попытался успокоить Павла Сергеевича Щукин.

Он гладил старика по спине и у него на глаза тоже выступили слезы, нет, он плакал не от обиды. Он плакал от жалости. Ему было стыдно за то, что он причиняет боль этому старому и беззащитному родному человеку.

– Дед все будет хорошо! Зачем ты! Зачем! Не надо волноваться дед, тебе нельзя! – Вилор старался глубоко дышать, чтобы окончательно не разрыдаться и не потерять контроль над собой.

– Внучек! Я все сделаю, не бойся! Ты не один! – услышал он лепет старика.

Они так и стояли, обнявшись, молчали и стояли.

Два одиноких человека.

Маленький, не желая смотреть за их эмоциями, непроизвольно отвернулся. Вилор увидел это и зажмурился.

– Внук, внучек, я пришел не один, я пришел к тебе, с человеком, который про тебя не забывал ни на минуту, и это она. Она помогла мне во многом она,… – но Клюфт не успел договорить.

Вилор непроизвольно оттолкнул Павла Сергеевича и, грубо схватив за локти, закричал:

– Она? Она?!!! Она жива?!!!

Щукину показалось, что он услышал голос Лидии, вернее, ее вздох и всхлип. Он почувствовал запах, ее духов он почувствовал, ее присутствие…

«Я знал, что это был сон! Просто страшный сон! Она не могла умереть! Она, не могла уйти в никуда! Нет, она здесь…» – мелькнули мысли в голове.

Но все кончилось быстро, мгновенно…

– Она здесь, она жива и она тебя хочет видеть, она пришла к тебе, хотя боялась, что ты не захочешь ее видеть… она тут она помогла мне,… – бормотал Павел Сергеевич, как-то виновато и скомкано глотая слова.

Вилор раскрыл глаза и увидел Викторию. Девушка стояла и виновато улыбалась. Совсем беззащитная и какая-то растрепанная, как показалось Щукину. Неоправданно красивая в этой тюремной серости, Вика выглядела как солнечный зайчик в темном подвале.

Клюфт похлопал Вилора по плечу и сказал:

– Подойди к ней! Она так переживает! Подойди!

Вилор отпустил деда и, сделав шаг к двери, тихо пошептал:

– Вика? Вика, зачем ты? Зачем?

Девушка бросилась к нему на шею и разрыдалась. Вилор почувствовал, что ее длинные ногти впились ему в лопатки. Она, как могла, сжимала его и рыдала, прижавшись к груди. Он растерялся, он случайно посмотрел на этого странного человека в толстых роговых очках и увидел. Что этот старик как-то угрюмо и обреченно смотрит на него.

Вика совсем юная и беззаботная девчонка и вот тебе на…

«Она меня даже не очень хорошо знает, она видела меня так мало, или я просто не замечал этого? Или я просто не замечал ее присутствия, нет, она не могла меня знать она не могла меня полюбить. Она не моя, она чужая и совсем далекая, но она здесь?! Почему?!!! Почему?! Она не моя?! Но почему, почему я решаю за нее?!!! Значит, я опять решаю за другого человека?!!! Разве я могу решить за другого человека?!!! Нет, нет, Лидия она осталась у меня одна и, больше нет никого, никого!!! Не может быть, но как же она?!!! Как же эта девушка?! Как же она?! Неужели я так поступлю?!!! Она пришла меня поддержать, или… она пришла, чтобы найти надежду, найти надежду?!!! Или она просто пришла и хочет найти надежду?! Как же так я не замечал ее и вот она тут, она совсем незнакомая и далекая мне вот так переживает тут и хочет быть со мной?! Но может ли вообще быть такое?! Нет?! Она не может меня любить, она меня не знает! Она чужая, но почему, почему я все решаю за нее?! Лидия, она, она лишь одна… Лидия…» – у Вилора от волнения путались мысли в голове.

А Вика все прижималась и, как казалось ему все сильней и сильней. Она рыдала и что-то говорила ему в грудь.

– Вика, девочка, но не надо, не надо… – ему уже было больно от ее объятий.

– Вилор! Вилор, я не могу без тебя!

Вилор вдруг представил эту девушку уверенную и состоятельную самодостаточную и независимую.

Красивую хищницу!..

Он вдруг представил ее совсем беспомощной и испуганной…

«Что творится у нее в душе сейчас, если она вот так, при чужих людях, готова показывать, вернее не скрывать свои самые сильные и может быть интимные, а значит самые секретные эмоции?! Что творится с ней, если она вот так, пришла сюда к человеку, который в принципе-то и не может уже жить,… он не может и не хочет… Но она пришла, она пришла и она надеется,… Но на что она надеется?!»

Он ее обнимал и не знал, что делать дальше. Он не знал, как поступить, что говорить и нужно ли было в этот момент, что-то вообще говорить?

Но главное, что в этот момент понял Вилор, что он вовсе не один на этом свете!

На этой земле.

В ЭТОМ ГОРОДЕ И ДАЖЕ ТУТ, В ТЮРЬМЕ!

Он не один, его любят и ждут, надеются на него и хотят, что бы он жил счастливо!

Что бы он был свободен! Он понял в эти секунды, что он нужен людям, упасть и не многим, но нужен! И нельзя нарушить их веру в добро, и нельзя пренебречь их верой в него и верой в будущее!

«Лидия умерла. Лидия всегда будет со мной в воспоминаниях! Лидия умерла, но все ли кончилось? Все ли нужно закончить вместе с ее смертью?! Когда я умру, ведь тоже ничего не закончится, более того, мало кто вообще заметит, что я умер и это не трагедия, это лишь горе для нескольких людей! Но это горе можно отодвинуть, это горе можно предотвратить! Когда я умру,… а зачем? Зачем я должен умереть? Лидия она бы не одобрила этого,… А, эта девочка, а мой дед кому будет хорошо, если я окончательно исчезну, как личность, как человек исчезну? Нет,… я не могу,… не могу» – Вилор зажмурился от своих мыслей.

В голове все перемещалось, радость боль и страдание. Мучения физические и нравственные. Этот винегрет бурлил в голове и заставлял, как не странно, заставлял жить,… жить… жить…

– Я так долго была без тебя! Так долго! Я так долго искала тебя! – бормотала Виктория.

Ее трясло от напряжения, Вилор это чувствовал, он посмотрел на деда, который стоял рядом и тяжело вздохнул. Старик печально улыбался, Щукин увидел в этой улыбке какую-то не злую, совсем безобидную зависть. Старик завидовал ему.

Он завидовал, что он молод!

Он завидовал, что Вилора, так любит молодая красивая женщина!

Старик завидовал, что у внука все еще впереди, пол жизни еще точно впереди!

«Человек стал старым и понимает, что совсем скоро придется неизбежно умирать, он понимает и может быть чувствует это. Как, наверное, это страшно вот так каждый дед вставать, когда тебя уже восемьдесят и думать, что может быть это последнее утро на земле? Как это, наверное, тяжело?! Господи, неужели и я тоже вынужден буду пережить это? А хочу ли я этого? Вот так дождаться старости? А вообще я нужен буду, кому ни будь в этой самой старости. Кому? Лидия ее нет, кому я нужен?!.. Нет, наверное, нужен! Нужен!»

Вилор сильнее сжал девушку, Виктория, словно довольная, такими крепкими объятиями, простонала:

– Какой ты горячий, какой ты горячий! Вилор я так люблю тебя! Я так люблю тебя!

Щукин стоял и не мог пошевелиться. Он боялся потревожить девушку.

Она вздрогнула и словно, почувствовав это, подняла голову и посмотрев в глаза Вилору. Она смотрела так пристально и в тоже время нежно, что он невольно грустно улыбнулся.

Виктория потянулась к нему, она приподнялась на носки и поцеловала его в щеку. Затем в другую.

Он стоял и ждал.

Ее губы были горячие словно угли.

Он почувствовал ее дыхание.

Словно почувствовал ее жизнь, хрупкую и такую беззащитную.

«Наверное, такая же точно, такая же жизнь была и у Лидии. Наверное, точно такая же хрупкая и беззащитная. Как она уходила из ее тела?! Как?! Как она уходит из человека? Как?! Страшно, но жизнь – вот так же, была в теле Лидии и ушла из нее. Осталось просто неживое тело. Совсем холодное и бесчувственное тело! Страшно! Зачем нужно просто тело?! Но почему человек, во время жизни другого человека, любит лишь его тело?! Тело его это образ?! Почему человек не любит душу?! Жизнь другого человека?! Он не замечает этого?! Он не знает об этом, нет, знает, но не хочет это видеть, как я! Я же в Лидии видел лишь красивую женщину, ее тело и не видел ее душу, ее жизнь!» – Вилор вдруг понял, он в это мгновение думает о таких вещах, о которых при обычной жизни никогда бы не подумал.

– Андрон Кузьмич, как я понял, эта девушка, что вы привели это ваша внучка? – Иван Васильевич Рябчиков был немного растерян.

Когда он волновался, то непроизвольно, как-то странно похохатывал и это, всегда его выдавало перед собеседником, по крайней мере, перед тем человеком, который знал его не один день. Рябчиков старался подавить в себе этот мерзкий нервный смех, но от этого его гримасы становились совсем смешными.

– Ты Иван хочешь меня, что-то спросить, но не решаешься? – мрачно заметил Маленький.

Они сидели в пустом кабинете напротив друг друга и словно сговорившись, смотрели в зарешеченное окно.

– Да, мне честно говоря, интересно, вернее не понятно, вы. Всегда вот такой правильный и строгий в этот раз попросили меня устроить вам свидание с этим вот Щукиным… и привели свою внучку… зачем? Мне немного не понятно…

– Не понятно,… мне и самому не понятно,… – загадочно выдохнул Маленький.

– То есть как это? Андрон Кузьмич? Зачем вы это делаете? Неужели вам так нужен этот человек?

Андрону Кузьмич посмотрел на Рябчикова и улыбнулся. Он вдруг понял, что видел за свою жизнь, как стареет человек,… нет не в зеркало, а на конкретном примере…

Рябчиков…

Он вспомнил его совсем мальчишкой двадцатилетнему пареньком в том далеком пятьдесят третьем году. Когда Маленький впервые столкнулся с молодым надзирателем тюрьмы с сержантскими нашивками на погонах. Почему-то тогда, в пятьдесят третьем, он очень захотел познакомиться с этим озорным, как показалось майору МГБ Маленькому, солдатом контролером. Может быть, он в солдате срочнике Рябчикове, увидел самого себя,… вспомнил, каков был он сам, попав первый раз в тюрьму в качестве стажера следователя в далеком тридцать седьмом?!

Так это или нет, но за эти сорок четыре года Маленький проследил всю жизнь этого человека. Более того, участвовал в ее становлении и изменении. Солдат срочник преобразовался в старшину сверхсрочника, а затем и в лейтенанта внутренней службы, который с особым рвением нес нелегкую ношу своих обязанностей в коридорах красноярской тюрьмы.

Рябчиков – смешной толстенький человек с милой фамилией, вот так, стал надзирателем и оперативным работником тюремной системы.

Рябчиков…

Иван Васильевич стал Маленькому близким человеком, потому, что именно через него Маленький долгое время знал, что на самом деле происходит в тюрьме, «кто и за что сидит и кого и за что выпускают».

А тогда, тогда в марте пятьдесят третьего… Маленький был просто испуган, испуган переменами и нависшей над ним пропастью.

Казалось все кончено!

Казалось, умер «хозяин» и все пойдет под откос!

Казалось, пятого марта могла остановиться жизнь в стране…

Иосиф Виссарионович, который был богом на земле. Мудрым и беспощадным добрым и лукавым, он, он должен был жить вечно, но что-то случилось с миром, тогда в марте пятьдесят третьего, коль всемогущий и бессмертный лидер и вождь банально умер от инсульта на своей госдаче.

И люди стали другими… нет, не сразу, но стали, люди вдруг начали понимать ничто не вечно на этой земле. Ничто и никто… даже такой всемогущий человек, как Иосиф Виссарионович,… они начали понимать через тридцать лет беспробудного сна…

Но это случилось не сразу,… а тогда в марте пятьдесят третьего очень многим было страшно… очень многим. И Маленький был в их числе…

Даже министерство тогда и то разогнали, объединив МГБ с МВД. Казалось еще шаг и его жизнь будет закончена именно в подвалах тюрьмы, но уже не в качестве следователя, а жертвы… И тогда, тогда почему-то Маленькому и захотелось подружиться, с тем молоденьким пареньком конвоиром по фамилии Рябчиков.

Но катастрофы не случилось, зато родилась дружбы между майором и сержантом переросшая со временем в профессиональные и просто теплые человеческие отношения.

Сколько воды утекло с того времени?

Сам Рябчиков уже на пенсии и сам он давно получил звание подполковника, но для Маленького он все еще на подсознательном уровне оставался сержантом, мальчишкой, конвоиром и контролером тюремных коридоров, который по просьбе Маленького ловко добывал сведения, как у арестантов, так и работников тюрьмы. На оперативном языке такой человек назывался слухач – агент сексот. Но Маленький к своему слухачу по фамилии Рябчиков относился с каким-то уважением и даже любовью. Поэтому, наверное, они и остались старыми приятелями до сих пор.

– Андрон Кузьмич, у вас, что определенная цель внучке показать все это? – осторожно интересовался Рябчиков, – она, что на юридическом учиться?

– Нет, она тут не по этому поводу,… – грустно ответил Маленький.

– Хм, а по какому?

– Ты слишком много сегодня вопросов задаешь Ваня…

– Извините. Вы знаете, как я рискую. Да и за вашу семью всегда переживал. И Вика мне как родная. Просто…

– Просто Ваня,… люди имеют несчастье к способности влюбляться…

– Что? – Рябчиков посмотрел Маленького и вновь непроизвольно ухмыльнулся.

– Да Ваня, вот ты влюбился ведь свою жену…

– Ну и что? Причем тут это?!

– Да притом, что любовь, как оказывается это вовсе не прекрасное чувство, а лишь обыкновенная человеческая слабость…

– Как это? – Рябчиков не как не мог понять, куда клонит Андрон Кузьмич.

– Да так Ваня, так. Я тоже этой слабостью страдал. Очень, давно. Любил я Ваня одну девушку. Был такой же молодой, как ты в пятьдесят третьем. Взял и влюбился.

– Что-то вы сегодня как-то странно все говорите, мудрено.

– Просто все Ваня. Я влюбился в девушку и вот сейчас, спустя шестьдесят лет, возникла эта ситуация. Если бы тогда не влюбился, ничего бы этого сейчас не было. Вот и все. Ну, тебе это долго объяснять. А про внучку скажу, она любит этого Щукина. Вот и попросила меня о свидании с ним. Я через тебя его и организовал.

Маленький говорил тихо и как-то обреченно, словно он сидел на допросе перед следователем, словно с горечью рассказывал о своей уже «прошедшей» жизни.

– Вика?! Влюбилась в этого… Щукина?!!! – удивился Рябчиков.

Андрон Кузьмич внимательно посмотрел на отставного подполковника и грустно хмыкнул:

– Ты что-то имеешь против этого Щукина?

– Нет, но… Вика и он,… – немного растерялся рябчиков.

Он все еще невольно видел этого сухого и старого человека в полковничьем кителе. Вернее, не в кителе, а в погонах, больших красивых золотых погонах… Какая-то невольная настороженность и предательская растерянность всегда накатывала после пристальных взглядов Маленького. Иван Васильевич не знал, почему его столько лет преследует это чувство. Может быть, потому, что он долгое время работал на этого человека?

Работал… как-то невольно, но добросовестно доверял свои мысли и желания этому загадочному и строгому человеку… доверял.

Верил и доверял.

Но сейчас?

Сейчас?!!!

– Сердце не прикажешь Ваня, – жестко и как-то цинично сказал Маленький.

– Ой, что-то я вас не пойму. Что-то вы каким-то не таким стали в последнее время. Что-то вас куда-то не туда тянет Андрон Кузьмич, – возразил Рябчиков.

Он попытался возразить, причем вот так откровенно. Хотя это конечно была его не первая попытка за долгие годы.

Но тогда.

Тогда чувство самосохранения заставляло делать его это более осторожно…

А сейчас? Сейчас можно…

Попытался возразить и понял, что это приятно. Возражать и знать, что возражаешь «без последствий».

– Почему же не туда тянет? Вика познакомилась с одним человеком, которому я много задолжал,… очень много, так он считает. – Маленький как-то загадочно вздохнул. – У него есть внук, в которого она влюблена, я этому человека устроил свидание с внуком. А Вика пришла тоже, все тут просто.

– Просто, да не просто,… как же так, вы так никогда не делали, – грустно заметил Рябчиков.

– А вот теперь делаю. Времена меняются Ваня. Очень сильно они меняют иногда и человека.

– Хм, что-то не могу я проверить, что вы вот так сильно изменились, – Рябчиков сказал это, толи с сожалением, толи с раздражением.

Маленький грустно улыбнулся, он посмотрел на своего давнего коллегу-подчиненного и приятеля и тихо спросил:

– Да все ты понял. Мне не надо лукавить. Это как в сказке Ваня. Про Маугли. Помнишь. Был ловкий и хитрый волк и вдруг он состарился. Волк знал, что за свою жизнь он убил немало дичи и скорее всего на старости тоже будет убит. Он знал это, но не боялся. И вот пришло время. И тогда…

– Тогда его защитил Маугли,… – вздохнул Рябчиков.

Маленький пожал плечами:

– Ваня, вот скажи, ты всю жизнь тут в тюрьме провел. Работал и днем, и ночью, охранял разных гадов. Тебя проклинали тысячи, десятки тысяч человек за свою жизнь, ты сам добровольно сорок лет тут провел. За решеткой сорок лет. На это не каждый решится, вот так, добровольно сорок лет в тюрьме. Прям граф Монте-Кристо. А тебе вот, сейчас не обидно? Не жалко, что вот так, ты свою жизнь прожил?! И что тебе и рассказать внукам-то нечего? А Ваня?! Скажи не жалко?!

Рябчиков вздрогнул. Он внимательно посмотрел в глаза Андрону Кузьмичу и, покачав головой, недоверчиво ответил:

– Ой, что-то говорите вы странные вещи Андрон Кузьмич. Что случилось-то у вас? Я чувствую, что, что-то случилось и гложет вас изнутри. Вы словно другой стали…

– Так ты не ответил мне Ваня,… – Андрон Кузьмич вновь как-то грустно, словно обреченно, улыбнулся.

– Ой, да что вы спрашиваете? Нет, не жалею! Не жалею! И более того, если бы мне выдалось второй раз в жизни, выбирать свою работу, я бы ее вновь выбрал! И не жалею! Вот вы посмотрите! Кто я сейчас?! Заслуженный человек, подполковник в отставке! Пенсионер почетный с сорокалетним стажем работы в органах! А был бы кто?!!! В деревне бы трактористом был, или конюхом каким, не образования, ничего, ни квартиры в городе. Так бы всю жизнь коровам хвосты крутил! Да спился бы, наверное, уже! И пенсия всего двадцать шесть рублей в советское время! Паспорт на руках у председателя! У меня ж мои односельчане так их в живых-то никого не осталось! Кто спился, кто погиб, кто вон в нищете живет! Дети все в город поехали! А так! Так я человек тут уважаемый! Я иногда, вон царем и богом тут в тюрьме был! Без меня тут мышь пролезть из одной камеры в другую не могла! Вот как! – Рябчиков говорил это уверенно и громко. – А это ли мне жалеть?! Да не жалею я ни о чем! Более того, я стране, сколько пользы принес! Сколько разных гадов на чистую воду вывел! Сколько материальной выгоды от этой страны моей? А? А вы вот говорите, что, мол, профессия у меня, мол, какая-то сомнительная и внукам нечего рассказать, нет, не так! – Иван Васильевич знал, что сейчас искренен, поэтому не стеснялся своих эмоций, он махал руками. – Я вам скажу, что тюремщики они всегда нужны будут! При любой власти! При любой власти в тюрьму сажали и будут сажать! Так, что профессия у меня, что не наесть самая нужная!

– Эх, Ваня. Правильно ты вроде все говоришь, только вот, вроде как оправдываешься. И это вот почему. Не сберегли мы с тобой страну-то. Нет ее! Как мы не пыжились, а нет ее. А самое главное, почему ты своей профессии невольно стесняешься, это потому что проходили через тебя невинные люди, и ты их гнобил. И страдали они на глазах у тебя, а ты знал это! И сейчас вроде, как себя оправдываешь. И больно тебе Ваня, больно я вижу, – Маленький снял с носа очки и полез в карман за платком.

Рябчиков понял, Андрону Кузьмичу не понравились его слова, но, несмотря на это, он напористо и дерзко ответил:

– Да не больно мне! Не больно! Ошибаетесь, ошибаетесь вы Андрон Кузьмич. Те, кто к нам попадал, они все равно хоть какую-то вину, но имели. Просто так в тюрьму не попадают. И тут меня никто не убедит. Наказания как говорится без вины – не бывает. И то, что вот такие вещи у меня спрашиваете сразу видно, что случилось, что-то у вас! – Рябчиков вновь нервно улыбался. – А то, что Вика связалась с этим вот Щукиным, так я вам прямо скажу, не нужно ей это делать. И вы скажите ей Андрон Кузьмич. Она вас должна послушать.

Маленький как-то лениво отмахнулся и, отведя взгляд, вновь посмотрел в окно. Он тяжело вздохнул, помолчав, тихо сказал:

– Ты Ваня меня извини, правда, что-то я в последнее время начал нервничать, ерунду стал всякую говорить. Старый я стал совсем старый. Да и гадов много разных в последнее время попадается. Так, что Ваня извини ты меня. – Маленький покосился и на Рябчикова и добродушно улыбнулся. – И еще! Это просто просьба. Моя личная просьба Ваня. Ты уж уважь меня, может последний раз.

Рябчиков как-то заволновался. Его нижняя губа затряслась, Иван Васильевич привстал со стула и виновато забормотал:

– Да что вы. Что вы. Я вам просто от чистого сердца, вы уж не расстраивайтесь так Андрон Кузьмич. И говорите. Вес сделаю, что могу.

Андрон Кузьмич махнул рукой, словно дирижер который показывает своему альту прекратить играть партию.

– Верю, Ваня, верю и прошу. Поэтому и прошу. Поговори со своими и пусть они не прессуют Щукина. И если они его прессуют по чьей-то просьбе или указу, то пусть скажут по чьей? Поговори, прошу тебя Ваня. Очень мне этот парень, как оказывается дорог.

– Хорошо! А сейчас надо заканчивать свидание. А не дай Бог, придет, кто из руководства, – взволновано произнес Рябчиков.

– Конечно Ваня, заканчивай там свидание. И позови сюда мою внучку и этого второго человека, деда Щукина.

Рябчиков кивнул головой и молча, вышел из кабинета.

Маленький задумался, он мрачно посмотрел на зарешеченное окно. Где-то между рам, на толстом слое пыли, задрав лапки вверх, валялась засушенная оса. Она видно умерла толи от нехватки воздуха, толи от холода.

Андрон Кузьмич хмыкнул и как-то обреченно произнес себе под нос:

– Ну, вот тебе раз. Очень уж на меня похожа. Жалила, жалила и сдохла никому не нужная.

Первой в кабинет ворвалась Вика. Она буквально влетела и толи от радости, толи от грусти улыбнулась, размазав по щекам слезы:

– Дед! Дед! Ты молодец! Спасибо тебе! Я всегда знала, что ты настоящий друг! Ты настоящий человек!

Маленький обнимал внучку, прижав ее к груди и, нежно поглаживал Вику по спине. Андрон Кузьмич зажмурил глаза, в этот момент ему вдруг сделалось как-то необычайно приятно. Он вдруг уловил, где-то в глубине сердца невиданное ранее чувство какого-то необъяснимого удовлетворения. Маленький улыбнулся и, открыв глаза, увидел, что на них с Викой смотрит Клюфт. Старик, стоял в двух метрах и внимательно наблюдал за этой сценой. Андрону Кузьмичу стало как-то неловко, словно его поймали как школьника во время первого поцелуя с одноклассницей. Маленький ласково, но решительно отстранил Викторию от себя и тяжело вздохнул.

– Спасибо тебе. Я благодарен тебе, – неожиданно прозвучал хрипловатый и совсем глухой голос.

Маленький даже непроизвольно вздрогнул от этих слов, он удивленно посмотрел на губы Клюфта, не веря, что это произнес он.

Но Павел Сергеевич, словно оправдываясь, еще раз повторил:

– Спасибо тебе. Ты действительно помог. Я очень благодарен тебе.

Андрон Кузьмич махнул рукой и, скривив рот, буркнул:

– Пока не за что меня благодарить. Это еще так. Я ведь в принципе не помог.

– Нет, дед ты не прав! Вилор теперь знает, что он не один! Что его ждут и, что ему помогут! Мы наймем ему хорошего адвоката! Мы вытащим его! Я верю, что можно это сделать! – Вика схватила Андрона Кузьмича за руку и трясла его, будто Маленький хотел навсегда уйти.

Андрон Кузьмич медленно сел на прикрученную к полу лавку и опустив голову, тихо произнес:

– Вика, я рад, что ты так переживаешь за судьбу невиновного человека, он ведь не виновен.

Клюфт, вздрогнул и внимательно посмотрел на Маленького, Павел Сергеевич взволнованно расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и расслабил галстук.

– Конечно, не виновен, конечно! – радостно воскликнула Вика. – Кто бы в этом сомневался?! Кто?!!!

– Да, были кое-какие сомнения, – совсем тихо произнес Маленький. – Кое у кого были…

Клюфт сел рядом с Маленьким на лавку и закрыв глаза, тихо спросил:

– Ты что-то узнал?!

Виктория с удивлением наблюдала за этими двумя стариками, сидевшими на лавке, словно два шпиона в городском парке и что-то невразумительное бормотавшие друг другу. Она не произвольно улыбнулась. Но, ни Маленький, ни Клюфт, не обращали на нее внимания, они оба как-то опустошенно смотрели в зарешеченное окно.

– Да, там, в пакете, то, что ты мне отдал на экспертизу. Я все проверил. Это не его…

– Спасибо тебе…

– Мне? За что?!

– Ты новь дал мне надежду. Ты вновь вдохнул в меня жизнь.

– Я?! Но это не я. Это он.

– Кто он?

– Вилор, твой внук, он ведь не виновен, он и вдохнул.

– Все равно спасибо.